Либра (гет)

— Ремус, умоляю, объясни, что происходит…

— Не сейчас Лили!

Рем опустил Марлин на кушетку в гостиной и позволил Герти хлопотать над ней.

— Тебе тоже нужно отдохнуть, — приказал Люпин.

Лили взбешенно взмахнула головой и запустила пальцы в огненную копну, не понимая, что происходит. Все вокруг кипело, и пространство стало затягиваться красноватой дымкой. Ее тошнило, жутко хотелось пить и спать. А еще больше ей хотелось разобраться с тем, что происходит вокруг.

— Надья, в моей лаборатории на полке стоит розоватое зелье, — спокойно объяснила Герти. — Принеси мне его сюда.

Очнувшись, Надья кивнула и поспешила в убежище Герти, вернувшись через мгновение с небольшим флакончиком.

— Она приходит в себя? — спросил Ремус.

— Очень медленно, — так же спокойно и хладнокровно ответила Гертруда. Она надавила на подбородок Марлин, заставляя ее открыть рот шире, и влила зелье, снова плотно закрыв ее челюсть, заставляя проглотить. — Это должно помочь…

— Прошу, объясните мне все! — рыдала Лили, глядя на посиневшую подругу на кушетке. — Что с ней?! Что со мной? — она снова схватилась за голову, пытаясь удержать боль в ее пределах.

Ей показалось, что она услышала тихий вздох Марлин, но Ремус схватил ее за плечи и поволок Эванс на второй этаж. Затолкнув Лили в ее комнату, Ремус поспешил скрыться за дверью. Лили сорвалась за ним, но дверь вспыхнула белым светом, когда та посмела к ней приблизиться.

— Люпин! Выпусти меня!

— Я все равно ничего не сумею рассказать тебе, пока не вернется Джеймс. Не заставляй меня насильно заставлять тебя успокоиться! Ты только мешаешь.

Лили хлопнула ладонью по двери, но обожглась вновь, без сил падая на ковер, не зная, плакать, кричать или продолжать пытаться сломать стены.

Она слышала только шум внизу, и когда спустя полчаса он прекратился, Лили почувствовала, как вместе со всеми замолчало и ее сердце. Девушка снова неуверенно подползла к двери, стараясь не касаться заколдованного проема, и прислушалась к усталым, шаркающим шагам на лестнице.

— Финита, — чуть слышно сказал Джеймс, и дверь снова блеснула.

Перед ней вырос Поттер, и она, не думая, кинулась ему на шею, вдыхая запах его почти выветрившегося одеколона и пота.

Его ладони сдавили ее больную спину, но Эванс было плевать. Ее Джеймс был жив, она сама была жива, и…

— Марлин, — вдруг сказала Лили, придя в себя после близости Джеймса. — Что с Марлин?

— Она уже пришла в себя. Все хорошо.

— Остальные?

— Живы.

Лили выдохнула и хотела спуститься вниз, чтобы проведать МакКиннон, но Джеймс не отпустил ее, крепко вцепившись в ее локоть. Ее вопросительный взгляд заставил Джеймс отказаться от следующего вдоха, чтобы вдруг не подавиться им.

— Мне нужно поговорить с тобой.

Они сели на край ее кровати, глядя друг другу в глаза, и Лили чувствовала, как тяжело было ему говорить. Уже тогда она догадывалась, о чем пойдет речь, но не думала о том, как услышанное заставит ее отреагировать.

Убедившись в том, что Лили в плену не страдала и не подвергалась пыткам, Джеймс снова помедлил с главным. Однако через несколько секунд он рассказал ей все как на духу.

Глаза Лили вместе с глазами Джеймса наполнились слезами, вот только он свои сдержать смог, а она начала давиться от правды.

— Я бы никогда не сделал этого, если бы не любил тебя, — раскаивался Джеймс, пытаясь взять ее ладони в свои, но Лили раз за разом вырывалась. — Я не мог обманывать ее.

— Я уже уходила, Джеймс. Я ушла бы снова! Только не Аллин…

Закусив тыльную сторону ладони, как она обычно делала при истерике, Лили отвернулась от Джеймса, который продолжал говорить, разрывая каждым словом ее и свою честь в клочья.

— Я люблю тебя, Лили, — прохрипел Джеймс, наклоняясь к ее шее, чтобы хоть кончиком носа коснуться ее, почувствовать, но Эванс только дернула плечом, чуть почувствовав его рядом.

Ее плечи сжались, и казалось, что вся она уменьшилась в размерах, пытаясь исчезнуть с лица земли.

— Не трогай меня. Уходи, — дрожащим голосом выдавливала она из себя.

Через секунду Джеймс ушел, громко хлопнув дверью, злясь то ли на самого себя, то ли на нее, то ли на весь мир.

* * *

— Можешь больше не придуриваться.

Эту пропитанную безразличием манеру разговора Аллин узнала бы даже через толщу воды и льда где-нибудь в Северном Ледовитом океане.

Рабастан помог ей приподняться, хотя даже в этом заботливом жесте сквозила холодность, с которой чистокровные волшебники делали все на свете: начиная с убийства грязнокровки, заканчивая приглашением на чопорный секс.

Голова Аллин загудела сразу же, как она открыла глаза. Ее милая комната теперь почему-то заиграла другими красками, становясь обыкновенным пристанищем для Пожирательницы.

— И что это был за фарс? — спросил Лестрейндж, усаживаясь на стул возле ее кровати.

С опаской Аллин взглянула на дверь, но Рабастан махнул на нее рукой.

— Я принял меры. Я не глупее, чем ты думала.

Аллин стыдливо потупила взгляд и медленно моргнула, пытаясь собраться с мыслями.

— Я должна была это сделать.

— Спасти грязнокровку, которую был бы рад убить любой истинный служитель чистой крови? Алли, милая… ты меня разочаровываешь с каждым словом.

Ей захотелось ударить Рабастана, вот только палочки под рукой не было, а наброситься на него с кулаками не позволяли слабость, воспитание и остатки гордости.

— Ты уже сказал об этом Темному Лорду?

— А должен был?

Все же осмелившись взглянуть на него, Аллин начала теряться в недоумении от его хитрой ухмылки.

— Я не Белла и Руди, — из его уст сокращения от имен старшего брата и его жены почему-то превращались в имена для домовых эльфов. Вероятно, такой эффект волшебник оттачивал не один год. — Я не бегу со свежими новостями к Лорду. Иногда оставляю себе то, что может пригодиться.

— И чем же тебе может пригодиться возможность уничтожить меня одним словом?

Рабастан снова ухмыльнулся и чуть наклонился к пострадавшей.

— Мне ни к чему твоя смерть. Ты нужна мне живой.

Она не задавала вопроса, хотя оба знали, что он повис в воздухе, дожидаясь своего момента. Рабастан специально оттягивал это событие, наслаждаясь беспомощностью волевой Розье, которая раньше могла заткнуть и сокрушить его одним лишь только словом.

— Как насчет того, чтобы держаться вместе? — вдруг сказал он, снова откидываясь на спинку стула. — Что-то вроде вашей вшивой Либры, только из двух человек.

— И чего ты хочешь добиться этим?

— Мы станем лучшими, Розье. Лучше, чем мой братец со своей чокнутой женушкой, лучше, чем этот вонючий Снейп со своими зельями и Малфой с его деньгами. Когда Темный Лорд будет у руля, я хочу быть первым после него, — его серые глаза недобро блеснули, и Аллин придвинула к себе колени, словно защищаясь. — И я готов разделить это место с тобой, если ты…

Он сделал паузу, и Аллин сделала вдох, чтобы продолжить:

— Не предам тебя. Как сделала это сегодня.

— Так что скажешь, Алли? Хочешь посвятить свою жизнь поискам способа сбежать обратно к Поттеру или же обнажишь свою истинную натуру и покажешь всему миру, на что ты способна?

Аллин почувствовала, как в груди зашевелилось знакомое чувство, забытое уже очень давно. Так она чувствовала себя только в детстве, среди таких детей, как Рабастан, и родителей, как ее отец. Тогда малышка еще ничего не знала о добре и зле, лишь хотела быть красивой и умной, читать те же книги, что и отец, не отставать от мальчишек, скорее получить палочку и наколдовать что-нибудь невообразимо великолепное, что снова заставило бы мистера и миссис Розье восхититься, а Эвана чуть позеленеть от ревности. Именно тогда она чувствовала, что может добиться всего, пока в ее жизнь не вмешалось черное и белое, а вместе с ними и все возможные оттенки серой морали, заставляя ее превратиться из королевы бала в революционера и бунтаря. Но сейчас Аллин Розье снова чувствовала себя, пусть и не королевой, но все же важной хоть для кого-то — для Рабастана.

— Я согласна, Басти, — сказала она, слабо улыбнувшись.

— Алли, — довольно протянул он даже присел к ней на кровать, разрушая негласный барьер между чистокровными волшебниками. Он даже наклонился и поцеловал ее узкий лоб. — Ты знаешь, как я люблю тебя, но… — Аллин понимающе кивнула, — я уже нашел человека, который закрепит Непреложный Обет. Надеюсь, ты не обидишься на меня?

— Я бы сама не поступила иначе.

И Рабастан снова поцеловал ее лоб, и улыбнулся уже более дружелюбно и даже нежно, словно перед ним сидела не его подруга детства, а невеста.

* * *

Ремусу потребовалось два дня, чтобы найти новое убежище Пенелопы Пэмфорд и ее нового гнезда. Вампиры отлично потрудились, стерев память маглам в округе, которые понятия не имели, откуда на их руках ровные шрамы, словно от уколов.

Новое заведение Пэм не было таким кричащим, как «Кровосток», от которого в свое время тянуло кровью за пару километров. Теперь «Четвертая отрицательная» была чем-то вроде закрытого клуба, где никогда не было более тридцати посетителей, только десять из которых — вампиры.

Увидев в дверях Ремуса, Констанс тут же бросила тряпку, которой вытирала капли крови со стола. Будучи вампиром, Констанс обладала прекрасной, безупречной внешностью, но до жути застывшей, словно королеву красоты залили воском сразу после коронации. Хотя внимательный Ремус не мог не заметить, как она оживала, стоит ему только посмотреть на нее. Ее упругое тело снова принимало подростковую неуклюжесть и нескладность, и ее длинная шея, идеально гладкие волосы и большие, распахнутые глаза, казались совершенно неуместными для нее.

Вопреки всему этому, Ремусу она всегда казалась красивой. Еще с того момента, как он впервые увидел ее за барной стойкой.

Многие вампиры так же обернулись на него, почуяв запах оборотня.

— Это ко мне, — строго сказала Констанс, вновь становясь холодной, какой и подобает быть вампирам ее статуса и возраста.

Посетители тут же вернулись к своему завтраку, а Конни поспешила выйти из-за барной стойки, в секунду добираясь до Ремуса. Она неуверенно улыбнулась и потупила взгляд.

— А, это ты, — раздался голос Пэм, которая вышла из подсобки с ящиком водки и магловской капельницей. — Я уже должна была заучить этот мерзкий запах псины рядом с моей дочерью.

Кто-то в баре засмеялся, и Рем против своего желания все же был этим задет. Казалось, что и Констанс почувствовала что-то похожее.

— Выйдем, — сказала она и, не дождавшись ответа, пулей вылетела за пределы «Четвертой отрицательной».

Ночь выдалась сырой и душной, действуя на нервы и Констанс, и Ремусу. Их обостренное обоняние не давало им передышку даже в такие моменты. Более того, близилось полнолуние, в которое обязательно должна была развернуться еще одна драма между Ремусом и Даной. От этого Констанс становилось дурно, а Лунатику — стыдно.

— Ты просто так не приходишь повидаться, — сказала Констанс, пытаясь чувствовать себя свободно.

Она выбрала дерево и оперлась на него, сложив руки на груди. В темного ее глаза приобрели насыщенный синий оттенок, и она с удовольствием уставилась на Ремуса, у которого вести себя вызывающе и уверенно получалось гораздо хуже.

— Это первый раз, когда я пришел… сам, — уточнил он.

Конни только пожала плечами и скрестила еще и ноги, всеми способами пытаясь закрыться от своего собеседника.

— Тогда мне стоит начать беспокоиться?

Констанс рассчитывала, что это станет неплохой шуткой, но молчание Ремуса и его поджатые губы заставили ее нахмуриться и оттолкнуться от полюбившегося дерева, выпрямляясь.

— Что с Лили?

— Большая драма, включающая в себя любовный треугольник, — сказал Люпин, по привычке поглядывая на почти полную луну. — Она уже второй день ни с кем не говорит и где-то пропадает почти весь день. Приходит только к утру. А Джеймс… и вовсе пропал, приказав нам его не искать.

Больше Ремус ничего рассказывать не стал. Больше было просто не нужно. Конс была уже готова отправиться в поместье Блэка, чтобы разорвать Поттера в клочья, а с пра…правнучкой поговорить о чем-то вечном, что не меняется даже на исходе двадцатого века.

Мисс Уилкс собралась за пять минут и поравнялась с Ремусом, нетерпеливо хватая его за руку, дожидаясь трансгрессии.

— Быстрее! — скомандовала она, а потом увидела, что молодой оборотень почему-то смотрит на нее, не отрываясь. — Что? Что-то не так?

— Ничего, — вдруг сказал Рем, поправил рюкзак на плече и взял Констанс за руку, сделав три вдоха, чтобы прекратить предательскую дрожь. — Просто твой запах… ты ужасно пахнешь кровью.

— Мне нужно что-то есть, — возмутилась Конни и обиженно нахмурилась. — А ты пахнешь мокрой псиной, которую перед этим изваляли в грязи и дерьме.

— Любой парфюмер обзавидовался бы таким ароматам… — насмешливо буркнул Ремус, доставая палочку.

Констанс пыталась сохранить кислую и серьезную мину, потому что все еще безумно переживала за Лили. Но раз сам Ремус Люпин нашел время для шутки, все может быть не так плохо, как она успела подумать.

* * *

Возможно, все было и не так плохо, как думала Констанс, ведь Лили все еще была жива и не имела в планах между ужином и похоронами собственное самоубийство. Однако нынешний вид Лили сулил только чуть менее ужасные последствия.

Эванс сидела на коленях посреди леса, окруженная только уродливыми деревьями и любопытными белками. Перед ней стоял котел, который вспыхивал то розовым, то фиолетовым, то красным светом, когда Лили один за другим отправляла в него ингредиенты. У ее ног была корзинка с обедом, заботливо собранная и принесенная Марлин, которая, кстати, была не совсем в себе после мнимой смерти. Девушка стала немного заторможенной, а иногда и вовсе забывала что-то элементарное, вроде того, как открывать дверцу холодильника. Сириус списывал все это на саму Марлин, ее бытовые навыки и веселый цвет волос, боясь допустить мысль о том, что мозг девушки действительно мог остаться поврежденным.

— Лили, — позвала Конс, когда уже третью минуту наблюдала за тем, как ее потомок, измазанный в саже, что-то гневно бормочет себе под нос.

Лили вздрогнула, от чего ее зелье взорвалось, оставляя на обеих грязные, склизкие пятна.

— Что ты тут делаешь? — спросила Лили, вытирая со щеки зеленые капли рукавом кофты. — Хотя подожди… угадаю. Ремус нажаловался.

— Возможно. Что ты делаешь?

Уилкс увлеченно заглянула в полупустой котел и сморщилась от резкого запаха гнили.

— Варила Амортенцию наоборот. Что-то вроде противоядия. Уже есть несколько успехов, — закивала Лили, словно безумный профессор Зельеварения. — Теперь она не взрывается чуть дольше, чем было первый раз.

Не посчитав такой успех значительным, Констанс решила не хвалить Лили.

— Милая, что происходит? — нежно спросила она, подходя ближе.

Лили поспешила восстановить расстояние, сделав шаг назад. Она подняла руки, потом схватилась за голову и истерично засмеялась, от чего Уилкс стало только не по себе.

— Я просто хочу сделать противоядие от любви. Вот и все. За это ведь дадут орден Мерлина?

— Лили…

— Что, «Лили»?! Я каждый день это слышу, как только наткнулась на этих… фашистов! — не сумев найти слова лучше, выпалила она и зло ткнула пальцем в сторону дома Сириуса. — Я не могу быть с тем, кого я люблю, потому что он втоптал наши принципы в землю, решив, что поступит великодушно, если разобьет своей невесте сердце и сделает ее беспощадным Пожирателем Смерти, которая теперь, кажется, задалась целью прикончить меня при любом удобном случае! «ЛИЛИ»! Клянусь, я сменю имя и стану… Клаудией! И уеду в Америку, чтобы продавать газеты у метро! Потому что в жизни Клаудии никогда не было этого гребанного Джеймса Поттера, который испоганил ей всю жизнь одними лишь только своими ЧУВСТВАМИ!

Лили сама не заметила, как снова заплакала где-то на середине своей пламенной речи.

Сердце Констанс (которого по сути уже и не было) сжалось почти материнской жалостью. Возможно, именно это Пэм чувствует каждый раз, когда она вздыхает, думая о Ремусе. В конце концов, ей не девятнадцать, и со своими проблемами она может справиться сама. К тому же у нее есть уйма времени, которое всегда лечит.

Она подошла к Лили и крепко обняла ее за плечи.

— Хочешь, я выпотрошу этого Поттера и отправлю его очки той белобрысой стерве? — от безысходности спросила Констанс, даже не думая шутить по этому поводу.

— Я ведь люблю его, — хлюпнула носом Лили. — Как дура.

— Тогда наплюй на эту Аллин и будь счастлива. Возможно, Джеймс именно этого хотел, когда решил рассказать ей обо всем.

Лили вздохнула, а Констанс продолжила:

— Как знать, может, эта Аллин никогда и не была хорошей. А сейчас ей будет только лучше, если она окажется среди своих…

— Я не верю в это. Аллин… не такая, — сказала Лили, отчасти не веря самой себе, ведь каждый раз в разговоре с ней Розье доказывала обратное.

— Я тоже не хотела быть вампиром, когда меня только обратили. А потом поняла, что нет ничего вкуснее крови и вечной молодости, — усмехнулась Констанс.

Если бы Уилкс была до конца честной, она бы обязательно упомянула о том, что она потеряла свою семью, успела убить несколько десятков маглов и волшебников за завтраком и, кажется, влюбилась в оборотня. Такие подробности просто не вписывались в контекст.

— Думаешь, ей там будет хорошо? — наивно спросила Лили, прижимаясь к Констанс сильнее, хотя ее объятья только холодили ее кожу, даже через одежду.

— Знаю.

Такой ответ мог бы удовлетворить Лили, но сейчас она все еще была глубоко подавлена, и чувство вины продолжало надкусывать всю ее, не оставляя живого места.

— Обещай, что больше не станешь взрывать котлы Блэка и будешь ночевать дома, — сказала Констанс. — Иначе мне придется забрать тебя с собой к страшным и злобным вампирам.

Конни взяла личико лили в свои руки, и они обе усмехнулись.

— Хорошо. Только… я не обещаю быть счастливой.

Констанс вздохнула и пожала плечами. Пусть так.

Казалось, что ее первый опыт в качестве родительницы прошел вполне неплохо. Пусть Лили до сих пор хныкала и почти физически скручивалась от душевной боли, Констанс чувствовала, что вскоре все будет в порядке. Пусть и не в полном, но в относительном — точно.