Змея Давида (гет)

Ночь с пятого на шестое ноября была беспокойной. Диана все время вертелась с боку на бок, пытаясь найти максимально удобную позу и пытаясь понять, что именно ее беспокоит. А когда поняла, похолодела — тупая ноющая боль в животе. Не сильная, даже слабая, на которую можно было даже не обратить внимания в другое время.

Она села на кровати, стараясь справиться с приступом паники. Часы показывали половину пятого утра, звонить Лемберскому не слишком-то вежливо. Хотя тот велел в случае непредвиденных обстоятельств звонить ему в любое время дня и ночи. Но стоит ли эту боль считать непредвиденными обстоятельствами? Может, так оно и должно быть, а она только зря поднимет человека с постели и сама себя накрутит до истерики?

Инстинктивным защищающим жестом она прикрыла живот руками, словно надеясь таким способом уберечь ребёнка от неведомой опасности. Удивительно, но от этого простого жеста болеть стало меньше, или она сама себе это внушила, во всяком случае ей стало немного легче и чуть спокойнее. Она снова забылась беспокойным сном, а когда в очередной раз проснулась, за окном уже изрядно посветлело.

Сюда наконец-то тоже добралась осень — накрапывал мелкий дождь, прохожие по случаю нарядились в плащи, а кое-то даже в пальто. Прислушиваясь к собственным ощущениям, Диана поплелась в ванную. Боль больше не досаждала, но беспокойство только крепло. Решив, что лучше перестраховаться и сейчас же отправиться в клинику, она без особой охоты сжевала завтрак, вызвала такси по телефону и уже через полчаса была в больнице.

Лемберский молча водил по ее животу датчиком, и лицо его хмурилось все сильнее. Наконец, он отложил свой диагностический инструмент и вздохнул:

— Красавица, уж не знаю, по каким буеракам ты скакала и какие мешки ворочала, но сей же секунд ты отправишься в стационар. И в течение суток мы тебя порежем.

— Как порежете? — испугалась Диана. — Рано же еще!

— Тридцать четвертая неделя, приемлемо. Да и тянуть больше нельзя, у тебя отслойка плаценты тут полным ходом идет, так что готовься. Семеновне твоей я сам позвоню.

Диана сглотнула. К такому повороту она не была готова.

— Это опасно? — спросила она дрогнувшим голосом.

Доктор кивнул:

— Опасно, — но увидев ее посеревшее лицо, ободряюще улыбнулся и вдруг ущипнул ее за нос указательным и средним пальцами:

— Не дрейфь, девка, не сорок первый — прорвемся!

* * *

Диана встряхнула бутылочку и капнула молочной смесью себе на внутреннюю сторону запястья, чтобы проверить, не горячая ли. Можно было воспользоваться остужающим заклинанием, но по отношению к ребенку и в его присутствии она боялась ею пользоваться — она не могла знать, как магический фон может подействовать на недоношенного ребенка, и без того не слишком здорового.

Придерживая левой рукой малыша, который все то время, что она готовила смесь, надрывался в голодном плаче, она без сил опустилась на стул и поднесла бутылочку к обиженно искривленному ротику. Едва ощутив ее прикосновение к губам, Брайан тут же замолчал, жадно впился в соску и начал сосать.

— Истинный сын своего отца, — проворчала она, глядя на сына с улыбкой. — Такой же полуночник…

Глаза закрывались от недосыпа, и реальность стремительно ускользала от сознания. Чтобы не вырубиться прямо на стуле с ребенком на руках, Диана встала и подошла к окну, глядя на пустынную улицу. Погода там стояла такая же, когда Брайан родился — мелкий моросящий дождь и пронизывающий ветер со стороны Средиземного моря. По дороге медленно проехала полицейская машина, разбрасывая вокруг себя красно-синие блики от «мигалки», через некоторое время прошла, обнявшись, запоздалая парочка. Диана прислонилась плечом к прохладному стеклу и снова взглянула на ребенка.

Как она и ожидала, он был похож на Северуса. Не точная копия, конечно, но форма бровей, рисунок губ, очертания лба и скул были явно отцовскими. И прямые черные волосики, смешными сосульками спускающиеся на лоб из-под чепчика. Только нос, совершенно прямой, достался ему от нее. Он аппетитно причмокивал, тараща в потолок черные глазенки, и засыпать, кажется, не собирался.

Когда ребенок, наконец, наелся, она еще некоторое время подержала его на руках в вертикальном положении, дожидаясь, пока он срыгнет, а затем поплелась в комнату, где стояла детская кроватка. Одна из ее решеток была вынута и этой стороной кроватка была подвинута вплотную к дивану, на котором спала Диана. Так ей было удобнее контролировать малыша в те недолгие часы, когда ей удавалось поспать вместе с ним, по крайней мере, она хотела все время ощущать его присутствие, для чего ей было необходимо чувствовать его рукой, и чтобы ничего не мешало.

В первые два месяца после рождения ребенка она почти не спала, по крайней мере, не спала более чем один час подряд, и превратилась в существо в вечно опухшими глазами и болезненно-желтой кожей, способное заснуть практически в любом положении, оставалось только научиться спать на ходу. Болел Брайан почти постоянно, легко простужался, были вечные проблемы с животиком, мало спал. К тому же через некоторое время выяснилось, что кормить его грудью Диана не может — у Брайана оказалась непереносимость грудного молока, и им пришлось перейти на специальные смеси. Если бы не помощь Лизы, которая приходила каждый день на несколько часов, она бы не справилась сама.

К четырем месяцам, как ни странно, все более-менее нормализовалось. Мальчик поздоровел, набрал вес и теперь ничем не отличался от своих сверстников. Диана подозревала, что это — заслуга магии, все-таки ребенок двух достаточно сильных магов не мог родиться «обыкновенным», а дети волшебников обычно болеют куда реже магловских — их спасает наследственность. Брайан, как оказалось, был из тех детей, которые умеют развлекать сами себя, его не обязательно было постоянно держать на руках и трясти перед лицом погремушкой, только чтобы он не плакал. Больше всего ему нравилось разглядывать причудливую люстру в стиле «хай-тек», которая помещалась как раз над его кроваткой. Выражение его личика, когда он на нее смотрел, было таким, будто он пытался понять, что это за чуднАя вещь и можно ли ее достать. Занимаясь своими делами, Диана старалась поставить кроватку или коляску так, чтобы и самой не спускать с ребенка глаз, и он постоянно видел ее и все окружающее пространство, если не было возможности любоваться любимой люстрой.

Диана уложила сына в кроватку и улыбнулась, когда он издал радостный возглас при виде люстры. В комнате было довольно тепло, Диана сняла с него чепчик и пригладила торчащие во все стороны волосики.

— Давай спать, солнышко, — прошептала она, целуя его в макушку. Опустившись на свой диван, она привычным жестом протянула руку к сыну и принялась потихоньку, круговыми движениями гладить его животик — так он лучше засыпал. Но едва ее голова коснулась подушки, реальность тут же потеряла четкость, очертания предметов поплыли, а рука будто налилась тяжестью. Не прошло и трех минут, как она уже спала, держа сына кончиками пальцев за край распашонки.

* * *

После обеда, как обычно, пришла Елизавета, принесла большой бумажный пакет из ближайшего супермаркета. Привычно оставила в передней обувь и переобулась в домашние шлепанцы, после чего, не прекращая ни на минуту знакомить Диану с текущими новостями (вроде того, кто женился, кто развелся, а кто собрался на ПМЖ в Америку), пошла в ванную мыть руки.

Из ванной она прямым ходом направилась к кроватке Брайана со словами «Ну-ка, где там наш шпанёнок!» и бесцеремонно взяла его на руки. Затем, продолжая ласково сюсюкать с мальчиком, подошла к холодильнику и распахнула его.

— Как я вовремя догадалась зайти в маркет, — хмыкнула Елизавета, захлопывая дверцу. — Чем ты только питаешься, святым духом, что ли? У тебя в холодильнике мышь повесилась!

Ничего не понимая, Диана тоже заглянула в холодильник. На одной из полок сиротливо стоял вчерашний пакет молока, на другой — такой же одинокий сэндвич с тунцом. Никаких самоубившихся мышей там не наблюдалось.

— Причем тут мыши, — пробормотала она и закрыла холодильник. Елизавета расхохоталась:

— Дурында, так говорят, когда в холодильнике хоть шаром покати!

Диана не стала выяснять, зачем нужно катать шары в холодильнике, и так догадавшись, что означает эта, ранее незнакомая ей, идиома русского языка. А Елизавета разразилась очередной нудной лекцией о необходимости нормально питаться для молодой мамы, хоть и не кормящей ребенка грудью, а не «всухомячить что попало». Диана слушала ее краем уха, выгружая из принесенного пакета продукты — еще один пакет молока, пакет апельсинового сока, ветчину, сыр, овощи и куриную тушку. Полиэтиленовый пакет с мацой она отложила, размышляя, как бы необидно намекнуть родственнице, что хлеб в таком виде она не в состоянии заставить себя есть даже в очень голодном состоянии.

После того, как тема правильного питания себя исчерпала, Елизавета перешла к разделу «Уход за ребенком и его воспитание», причем Диана не забывала вовремя поддакивать и глубокомысленно изрекать «Ага!» в паузах.

Наговорившись всласть, родственница критически оглядела Диану и изрекла:

— Совсем ты на домашнюю клушу стала похожа, скажу я тебе! Давай, приводи себя в порядок, а я пока в бабушку поиграю!

Диана взглянула на себя в зеркало. Да уж, облегченный вариант Молли Уизли: на голове — воронье гнездо, майка цвета пыльного асфальта в пятнах от детского питания, усталое лицо, покрасневшие от недосыпа глаза, только двадцати-тридцати лишних килограммов недостает.

— Отлично, — пробурчала она. — Я хоть ванну приму нормально.

Какое счастье — неторопливо погрузиться в горячую воду, с пышной шапкой пены, пахнущей экзотическими цветами! Лежать, не двигаясь и не думая ни о чем, вместо ставшей привычной процедуры скоростного мытья в душе в промежутке между стиркой, глажкой, приготовлением смеси, мытьем посуды и попытками выспаться! Блаженная тишина нарушалась лишь едва слышным шелестом, с которым лопались пузырьки пены. Сейчас бы еще бутылочку ледяного пива, подумалось ей, и счастье можно будет считать абсолютным.

Теплая вода, тишина, успокаивающий аромат лаванды и франжипани не просто расслабляли — усыпляли. Диана поняла, что натурально засыпает прямо в ванной, когда сползла в воду настолько, что вода стала заливаться в уши. Чертыхнувшись, она села и тряхнула мокрыми волосами.

— Давай, Беркович, утони в ванной! — вздохнула она и потянулась за мочалкой. — Покойный Муди умер бы вторично, на сей раз со смеху…

Когда, довольная и расслабленная, она вышла из ванной, Елизавета дожидалась ее в комнате и держала на руках полностью одетого для прогулки Брайана. Диана подозрительно оглядела родственницу, но та протянула ей ребенка и взяла свое пальто.

— А мы — гулять, — радостно пояснила она. — А ты сиди дома, с мокрой головой нечего по улицам шастать — менингит схлопочешь!

Воспользовавшись свободой, Диана принялась наводить порядок в квартире, закинула в машинку детские вещички, поставила в духовку курицу и терпеливо села дожидаться Елизавету. Та появилась через час, Диана покормила ребенка, затем они пообедали, после чего Диана уложила сына спать и незаметно отключилась сама.

Когда Диана проснулась, Елизавета уже ушла. Сонно протирая глаза, она приподнялась на локте и посмотрела на лежащего в своей кроватке ребенка. Выражение его лица, сосредоточенно-недовольное, говорило о том, что пора менять подгузник. Еще немного помедлить — и он раскричится.

Она вздохнула и принялась его раздевать. Отводя лицо в сторону, запихала испорченный «памперс» в полиэтиленовый пакет и прицельно бросила в урну, стоявшую у двери в переднюю — за четыре месяца она наловчилась попадать в нее всякой всячиной не хуже Шакила О’ Нила. После чего подхватила Брайана под мышки и понесла в ванную.

Если и было что-то, что Брайан не любил, больше чем испачканные подгузники, это было именно подмывание. Причем просто купаться в ванночке ему нравилось, но почему-то процедура обливания теплой водичкой каждый раз сопровождалась громким и крайне недовольным ревом. Вот и теперь — как только ребенок понял, что его несут в ванную комнату именно подмываться, он сначала тоненько захныкал, а когда первые струйки теплой воды из душа коснулись его кожи, заголосил на полную мощность. Когда это случилось впервые, у Дианы был настоящий шок — она подумала, что пустила слишком горячую воду и обварила ребенка. Хорошо еще, Елизавета оказалась рядом. Вообще нежданную родственницу ей словно Бог послал — первые дни после выписки из больницы Диана пребывала в состоянии между истерикой и ступором. Она не знала, как взять малыша (ей все время казалось, что она может ему что-нибудь сломать), каждый его писк воспринимался ею как сигнал боли и она ударялась в панику, что он заболел. Она не знала ни как менять подгузники, ни как его купать и подмывать, ни как ухаживать за собственной грудью, чтобы не было мастита. Это теперь она все делала «на автопилоте», хотя и спала по-прежнему урывками: организм уже привык к такому сломанному режиму.

Когда с водными процедурами было покончено, Диана завернула сына в полотенце и понесла обратно в комнату. Привычными движениями она обработала его специальным кремом, присыпала тальком и надела новый подгузник. Брайан, вместо того, чтобы успокоиться, продолжал хныкать и беспокойно вертеться. Она сняла с него подгузник и внимательно осмотрела, думая, что он нервничает из-за раздражения на коже, но все было в порядке. Снова упаковала его в подгузник и взяла на руки, но и это не помогло — малыш плакал все громче.

— Ну, что ты, солнышко? Не выспался? — прошептала Диана, дотрагиваясь губами до его лба, чтобы проверить температуру, но лоб не был горячим. «Животик болит», — подумала она и принялась расхаживать по комнате, укачивая мальчика и вполголоса напевая.

Сын немного успокоился, но почему-то продолжал вертеть головой, будто в поисках невидимого раздражителя. И тут Диану осенило прислушаться, и до ее уха донесся странный звук — будто в соседней комнате жужжит посаженный в банку крупный жук. Тонкий слух ребенка уловил это жужжание гораздо раньше, чем она, и этот звук ему определенно не нравился.

«Блокнот!» — вспыхнуло в ее мозгу, и она бросилась к письменному столу, в ящике которого все это время лежал «связной блокнот», который она не вынимала уже, кажется, месяца два. Рванула на себя ящик и схватила маленькую черную тетрадку, которая была теплой и теперь нетерпеливо вибрировала в ее ладони. Дрожащими руками раскрыла на последней исписанной странице и в глаза ей бросилась запись, сделанная смутно знакомым почерком:

«Твой Розье перебрался из поместья в Лондон и каждый день шастает по Лютному до борделя мадам Брунхильды. Сам не видел, люди донесли. Лотнер».

При воспоминании о Розье дыхание участилось, а в душе начали подниматься давно забытые слепая ненависть и желание убивать. И подспудно закралось подозрение: Лотнер — не член Ордена Феникса и блокнота у него никогда не было. А что, если это ловушка?

На другом конце связи будто уловили ее сомнения, блокнот снова завибрировал, а на странице проявилась следующая фраза, сделанная другим, на сей раз хорошо знакомым почерком:

«Блокнот я ему дал, из твоих старых запасов. Кингсли».

Значит, теперь и Лотнер в бегах, подумала она, а если не в бегах, то тайно помогает остаткам Ордена. Тем лучше.

— Бордель, значит… — прошипела она, укладывая в кроватку Брайана, который мгновенно успокоился, как только блокнот перестал вибрировать. — Вот ты и попался, куссэмек!1

Она схватила карандаш и торопливо нацарапала:

«Если встретите Розье, не убивайте его. Он — мой» и отправила сообщение на адрес Кингсли. Через минуту пришел ответ: «Постараемся, но не обещаем».

* * *

Когда первый приступ мстительного зуда в виде желания сорваться с места, броситься в аэропорт и первым же рейсом вылететь в Лондон, прошел, Диана призадумалась. То, что она собралась совершать, а главное, куда она собиралась вернуться, ни разу не располагало к тому, чтобы постоянно таскать с собой пятимесячного ребенка. Рисковать своей башкой — еще куда ни шло, это все-таки ее профессия, но после рождения сына это будет выглядеть вопиющей безответственностью. Даже при том, что ее планы напрямую связаны с тем, чтобы дать Брайану шанс дожить до старости, а не умереть, не дожив до шестилетнего возраста.

Мысль о том, чтобы повременить до того момента, когда Брайану исполнится хотя бы год, была отметена опасением, что Розье до судьбоносной встречей с ней может просто не дожить — судя по тому, что Шеклболт снабжает новых членов Ордена сделанными ею «связными блокнотами», Орден хоть и ушел в глубокое подполье, все же продолжает существовать. А значит, что при любом удобном случае те, кого можно назвать боевиками, уничтожают «упиванцев» всеми доступными им методами. Заменить Розье на любого другого можно, но здесь Диана уже не была уверена в самой себе. Одно дело — пустить «Аваду» противнику в лоб в схватке, совсем другое — хладнокровно перерезать ему горло на темномагическом алтаре. К абстрактному, незнакомому и не сделавшему ей лично ничего плохого врагу, она не испытывала той застилающей разум и свет ненависти, которая позволила бы ей без не вовремя проснувшейся совести или жалости провести обряд возвращения долга. Как ни крути, а Розье остается идеальным вариантом. Значит, нужно возвращаться, но непременно одной. Брайана придется оставить здесь.

При мысли о том, чтобы разлучиться с сыном, Диане становилось по-настоящему плохо, до темноты в глазах, до тупой боли в сердце и дрожи в руках. Но тащить его с собой, в самое пекло противостояния, было бы еще хуже.

Она едва дождалась прихода Елизаветы, а когда та пришла, долго не могла начать разговор и избегала смотреть родственнице в глаза.

— Мне вчера звонили с работы, — наконец, виновато выдавила она из себя, вытаскивая из духовки «шарлотку». — Возможно, мне придется вернуться в Лондон.

— Хочешь сказать, что они намекнули тебе, что пора выходить на работу? — спросила Елизавета. — А ничего, что у тебя ребенок?

Диана пожала плечами. Она не сильна была в магловских порядках, касающихся того, как долго женщина могла сидеть дома, ухаживая за ребенком, без риска лишиться своего рабочего места; ни в Британии, ни тем более в Израиле. В магическом мире женщины с детьми либо вовсе не работали, либо возвращались на работу буквально через месяц после родов, оставляя ребенка на попечение домовых эльфов или же родственников.

— Мой отпуск по уходу за ребенком закончится через месяц, — пробурчала она, также старательно пряча в глаза, в надежде на то, что и Елизавета тоже ничего не понимает в данном вопросе. — К тому же там у меня незаконченное дело…

— А спихнуть дело на других не получится? — перебила ее Лиза. — И, может быть, ты, наконец, поведаешь, где же ты все-таки работаешь? Или это таки государственная тайна?

Диана покачала головой:

— Не получится. Только я могу его завершить. Работаю… В общем, я работаю в Скотланд-Ярде… в особом отделе. Больше ничего не могу об это сказать, сами понимаете…

«Ну а что, в МИ-6 ты поработала, не грех и Скотланд-Ярд осчастливить своим присутствием», — глумливо произнес внутренний голос.

Елизавета тяжело вздохнула и переложила Брайана в коляску, которая стояла у двери, ведущей в комнату. Смерив странным взглядом Диану, она произнесла:

— Я погляжу, у Берковичей это наследственное — работать ассенизаторами и гоняться за врагами народа или за отбросами общества.

— Не понимаю…

— Миша мой покойный до войны служил в НКВД, если ты знаешь, что это за контора.

— Знаю, тетя Сара рассказывала…

— Ладно, кто-то же должен и за порядком в стране следить, — вздохнула Елизавета, наливая себе и Диане чаю. — Лучше скажи мне — ты с дитём собираешься на свою службу таскаться?

— Еще не решила, — Диана встала со стула и подошла к окну, бездумно глядя на улицу и чувствуя нестерпимое желание закурить.

Пауза затянулась, и она, не выдержав, повернулась в сторону Елизаветы. Пожилая женщина сидела, полузакрыв глаза и чинно сложив руки на животе. Казалось, она тоже мучительно над чем-то размышляет. Наконец, она встала и очень тихо произнесла:

— Знаешь, Динка, у меня ведь внуков-то нету. Анке поздно уже, да и муж, козлина, от нее ушел потому, что она родить не могла. Боря твой мне и есть как внук, хоть и не кровный. Если уж совсем с дитём на руках твоей работой не получится заниматься, я ж понимаю, там у вас в Скотланд-Ярде не огурцы выращивают… Оставляй его здесь, со мной, я еще не настолько стара, чтобы за ребенком не усмотреть, да и Анка поможет, если что.

— Вы это серьезно? — далеко не сразу спросила Диана, во все глаза глядя на Елизавету.

— Куда уж серьезнее. Ты подумай все-таки. Ну, кому ты его там оставлять-то будешь? А платить нянькам небось дорого, скажешь нет? Да и слабенький он у тебя, недоношенный, а в Англии вашей сырость да холод вечные, разоришься ты на лечении!

Диана молчала, не зная, что сказать. Она не могла поверить в то, что Елизавета сама предложит ей такой вариант. Она думала, что та на просьбу присмотреть за ребенком хотя бы месяц начнет отговариваться возрастом, занятостью, здоровьем, да чем угодно, но совершенно не ожидала столкнуться с безоговорочной готовностью предложить себя в качестве бабушки ребенку, родному ей только по фамилии. Она просто подошла к родственнице и молча обняла ее.

Та погладила Диану по голове и наставительно произнесла:

— Вот и правильно. На кой ляд тогда вообще нужна родня, если с ней даже дитё оставить нельзя?

— Спасибо вам… — только и смогла произнести Диана, чувствуя, как на глазах закипают слезы.

— Спасибо не булькает, — непонятно сказала Елизавета и улыбнулась. — Помнишь ту бутылку вина местного, что тебе подарил Лемберский, как ты из клиники вышла? Не пришла ли пора ее раздавить, как думаешь?

* * *

На следующий день Диана позвонила Башевису по номеру, который он ей оставил перед уходом, и попросила его прийти. Тот появился в тот же день, ближе к вечеру, после ухода Елизаветы (видимо, специально караулил, чтобы не столкнуться с ней). Протянув гостю чашку с кофе, Диана без предисловий сказала:

— Мистер Башевис, я должна буду вернуться в Англию, поэтому хочу попросить вас присмотреть за моей семьей здесь, в Ришоне.

Казалось, Башевис даже не удивился. Он отхлебнул кофе и понимающе кивнул:

— Я так понял, что ребенка вы оставляете на попечение вашей тетушки? Весьма мудрое решение.

— Да, Брайан останется здесь до моего возвращения. Надеюсь, я не перешла границы дозволенного со своей просьбой предоставить им магическую защиту?

— Какие проблемы? Не знаю, как это принято в Великобритании, магическое сообщество Израиля бережет каждого своего члена, тем более что наши возможности позволяют нам это сделать. Магов в самом Израиле меньше, чем в Британии, но миллионы евреев разбросаны по всему миру, и среди них, конечно же, есть волшебники. Так вот — каждый из них взят на особый учет, поэтому обеспечить защиту вашему сыну — наша обязанность. Мы привыкли держаться друг за друга, возможно, в этом одна из причин, почему наш народ за всю историю так и не удалось извести, несмотря на бурное желание отдельных представителей человечества.

— Да уж, — улыбнулась Диана, — мы неистребимы.

* * *

Хитроу встретил Диану холодной моросью и туманом. Родная слякоть, подумала она, с наслаждением втянув ноздрями влажный, холодный и пропитанный запахами мокрого асфальта и бензиновых выхлопов воздух родины. Прямо из аэропорта она взяла такси и отправилась на вокзал Сент-Панкрас, намереваясь прямым ходом направиться в Шеффилд, а там, проведя ревизию своего магического арсенала, разработать подробный план действий.

Магловским воздушным транспортом ей пришлось воспользоваться потому, что не получилось выпросить у израильского Министерства разрешение на пользование трансконтинентальным порталом. Как оказалось, эта услуга предоставлялась только гражданам страны, а иностранцы должны были для этого предоставить запрос собственного Министерства магии. Для британского Министерства магии Диана Беркович-Шеппард была вне закона, значит, за разрешением туда обратиться она не могла. Башевис тогда извиняющее произнёс «Бюрократия — она и на Святой Земле бюрократия» и собственноручно отвез Диану на машине в аэропорт Бен-Гурион.

_________________________

1. Ругательство на иврите. Сильно нецензурное.