Всегда и навеки (джен)

Когда Понтий вернулся в Убежище, то не поверил собственным ушам, и весь день не разговаривал с тёмными братьями. Он не ругался, не кричал, а потерянно сидел на постели, пытаясь осознать услышанное. Орк на это лишь раздосадовано разводил руками, так как видел брата в таком состоянии впервые.

Прошло несколько часов в странном, будто перед бурей, молчании. Молчании, что скрежетало по нервам, и не было ясно до конца, как поведёт себя Понтий, когда осознает, что Раши больше нет. Но оставить брата одного они не решились, как и нарушить повисшую в жилых помещениях тишину. Ожидание было подобно пытке, и лишь к вечеру Понтий его прервал.

— Без Уведомителя… Тёмное Братство без Уведомителя. Теперь мы сироты, и сами… Своими руками… — шептал себе под нос имперец едва разборчивые слова. — Как теперь мы будем…

— Жить? — уточнил Цицерон, в сердцах не понимая такой реакции. — Он лгал нам! Лгал Матери Ночи! Неужели тебе этого недостаточно?

«Сколько раз повторять?! Да что с ним такое?» — и самый лучший убийца чейдинхольского Убежища теперь не выглядел таковым. Будто Цицерон вновь застал того пьяным. Вот только это не так, отчего ещё больнее было на него смотреть.

— Что теперь с нами будет? Вы хоть подумали, прежде чем совершать такой страшный грех?! — схватившись за голову, затрясся всем телом Понтий.

— А что было бы с нами, если бы мы отправились за Рашей? По-твоему, так лучше? Лучше, чтобы нас поймали где-нибудь на выезде из Чейдинхола вместе с гробом Нечестивой Матроны? — вмешался Гарнаг, давая понять, что не считает случившееся потерей. А скорее наоборот — спасением. — Без связей в замке, без разрешения молодого графа лучше не бросаться в подобные авантюры.

— Мы могли бы договориться… — хриплым от беспокойства голосом не унимался Понтий. — Ооо… Ситис… Ситис покарает нас! У нашей семьи нет будущего… Нет никакой жизни после содеянного!

Кто бы мог подумать, что Понтий так бурно станет кликать на семью все несчастья мира, только из-за того, что Раша умер. Худо-бедно Цицерон и Гарнаг угомонили тёмного брата, рассказав всё как было, без прикрас. И Понтий выслушал, не перебивая и не переча. Однако после отказался принимать пищу, ссылаясь на то, что он, дескать, теперь не достоин жить. Что это по его вине, из-за его отсутствия, случилось непоправимое.

— Не болтай ерунды! Это из-за Раши Мать Ночи не говорила с нами! Вот увидишь, в ближайшее время кто-то из нас троих обязательно услышит её голос, — пытался взбодрить тёмного брата Гарнаг. — Правда, Цицерон?

— Да… — только и смог ответить Хранитель. В глубине души страстно мечтая быть тем самым, кого выберет Нечестивая Матрона.

— И что же вы намерены делать? Как вы собираетесь налаживать связи в замке, если даже у Раши ничего не вышло?

— А он и не пытался, судя по всему, — Цицерон сел рядом с братом, коснувшись рукой его плеча. — Положись на меня и ни о чём не переживай. Я знаком с виконтом, думаю, у меня получится разговорить его. Вот увидишь, наш затворник не так прост, как кажется. Он нам поможет.

— Верно, — облокотившись о стол, подтвердил Гарнаг. Но как прежде радостью он уже не светился. Как и Хранитель, орк был разочарован в Раше, а призывы к совести от Понтия заставляли ощущать неприятный осадок на душе.

— Я… Я бы хотел с ним проститься, но, видимо, это уже невозможно, — он всё ещё не мог себе представить, что тёмные братья решились на подобное. Но дело сделано. Нельзя повернуть время вспять. Однако скептицизм к переменам никуда не пропал, и Понтий с тоской в глазах спросил: — Если твой план не сработает, что тогда?

Цицерон убрал руку, ощущая чужое сомнение. Он не знал, как ответить. Это был единственный вариант, другие попросту вели в никуда. Вели к гибели. По сути Тёмное Братство испытывало удачу.

— Почему ты молчишь? — Хранитель вздрогнул. Слова, сказанные Понтием, — сколько раз повторял их он сам? — Надеюсь, вы понимаете, что от нас почти ничего не осталось? И ещё одного удара мы не переживём…

— Не надо, Понтий. Не сгущай краски, — Гарнаг всё прекрасно понимал, и без разъяснений было тошно. Обман Раши дорого им обойдётся, но не всё ещё было потеряно.

— Отец Ужаса не оставит нас. Мы справимся, вот увидишь, — только это и смог сказать вместо ответа Цицерон. — Вот если бы тёмные братья из фолкритского Убежища откликнулись на наш призыв… Но из Скайрима за всё это время никаких вестей так и не поступило.

Этот факт волновал. Неужели их попросту бросили? Могла ли Астрид решиться на подобный поступок, и чем вызвано такое решение? Письма не могли пройти мимо неё. Что же происходит в северном Убежище?

Повисла пауза. Казалось, все думали об одном и том же. Спустя минуту Понтий её нарушил.

— В самом деле, если бы… Если бы Астрид написала хоть строчку, Раше не пришлось бы нам врать, — заметил имперец, снова намекая на необдуманность и поспешные действия тёмных братьев.

— Не обеляй его. Забудь о нём, — попросил Цицерон, уставший от укоров Понтия. — Не мучай ни себя, ни нас.

— Как вы могли решиться…

— Прекрати. Ложись спать, ты устал и перенервничал, — вмешался бас Гарнага. Хоть идея и принадлежала Цицерону, именно его руки были в крови Уведомителя, и слышать подобное из уст Понтия ему было больнее всего.

— Что вы собираетесь делать? — не думал униматься Понтий. Было видно, как он потерял покой, не чувствуя твёрдой почвы под ногами, и посему всячески пытался заглушить волнение расспросами. Старался скрыть от себя всплывшую перед глазами картину будущего Тёмного Братства, воссоздав взамен новую, ту, что покажут ему тёмные братья. И они не заставили долго себя ждать.

— Мы уже всё продумали, пока тебя не было. Я буду высматривать виконта у церкви. По словам Цицерона, тот посещает местного священника, — уверил Гарнаг, стараясь дать понять, что у Понтия нет причин переживать и накручивать себя.

— Я же продолжу охранять покой Матери Ночи до возвращения Гарнага. А когда он придёт… — продолжил Цицерон, но тут же был перебит.

— То что? Вы всерьёз надеетесь на этого затворника?

— Раз такой умный, предложи что-нибудь сам, — не выдержав, вспылил Хранитель.

— Я уже сказал всё, что думаю по этому поводу. После содеянного, не то, что виконт, Мать Ночи побрезгует нашим общением, — Понтий был непреклонен, как стена. Он не смог поверить в спасение Тёмного Братства, доводы братьев его не убедили.

— Вот увидишь, Нечестивая Матрона обязательно заговорит, и тогда тебе придётся взять свои слова обратно, — это был последний аргумент Цицерона.

— Я надеюсь, что ты прав…

Этой фразой Понтий поставил точку в споре, однако каждый остался при своём, несмотря на прокравшееся в душу сомнение.

Перед сном Хранитель записал в дневник следующее:

«Нас осталось лишь трое. Цицерон, Гарнаг, Понтий».

* * *

За несколько дней Гарнаг смог выследить Илета Индариса. Тот продолжал посещать церковь, пряча лицо от прихожан под широким капюшоном, стараясь не привлекать к себе внимания. Однако от глаз орка ему скрыться не удалось, его сутулую спину он заприметил издалека. Что именно движет виконтом было до сих пор неясно — зачем он посещает собор украдкой? Но на данный момент это было неважно, такое странное поведение Тёмному Братству было только на руку.

— Он в соборе, поспеши. Уж не знаю, сколько времени там пробудет, но лучше не оставлять его без присмотра.

Цицерону пришлось прозябать в ожидании немного-немало — два часа. Он ютился возле могил у собора, перебирая в руках цветы паслёна. На уме крутился только один вопрос: что можно делать в церкви так долго?

Солнце слабо светило сквозь тяжёлые тучи, и небо готовилось вот-вот разразиться дождём. Воздух тяжёлый, придавленный к земле грядущей непогодой. Всё будто замерло в немом ожидании. Или ему так казалось? У соседних домов ребятня играла в салочки, но их визг и крики были едва слышны, блуждая где-то на заднем фоне. Весь гомон города для него исчез, потонув в глубинах сознания.

Скрип тяжёлой двери привёл в чувство, заставив Хранителя вздрогнуть всем телом. Здесь и сейчас должно решиться будущее Тёмного Братства. Справится ли он с этой задачей?

«К чему вопросы? Я должен. Просто обязан. Братья верят в меня. Матушка…»

Тихие шаги были едва слышны, виконт не торопясь спускался по лестнице. В этот миг Цицерон побоялся даже поднять голову, будто этим движением мог случайно спугнуть Илета.

А ещё… У врат стояли стражники, и он чувствовал на себе их взгляды. Это настораживало. С чего бы вдруг такое внимание? Но просто так идти на попятную Хранитель не мог. Нет. Он не Раша, он попытается, и сделает всё возможное. За ним стоит Мать Ночи, её благословение и удача.

Когда Илет повернул за угол собора, Цицерон поспешил за ним. Но чувство, что с него не сводят глаз преследовало, будто хвост. Краем уха он услышал знакомый звук натягивающейся тетивы. Всё внутри в мгновение похолодело, ему не могло показаться, за его спиной смерть. Посему…

— Ваша милость! Пожалуйста, подождите! — выкрикнул Хранитель, не узнав своего голоса, до того он был сиплым.

Цицерон уже не осознавал, что делает, им овладела лишь одна мысль — использовать виконта как щит. Они должны поговорить! От этого зависит судьба Тёмного Братства!

— Это я, Цицерон… Я безоружен… — задыхаясь от переполнявших эмоций, уже тише произнёс Цицерон, преграждая виконту дорогу. Взгляд быстро метнулся за плечо Илета — чутьё не обмануло. Один из стражников действительно целился в него, второй же двинулся в их сторону, обнажив меч.

— Ах… Это ты… — удивился виконт, смерив настороженным взглядом человека напротив. А после поднял руку, видимо, давая сигнал ложной тревоги, и стражники, увидев знак, убрали оружие и вернулись на дежурство. — Зачем же так трепать им нервы? Они сейчас и так пребывают в глубоком смятении.

— Что… Что это значит? — Цицерон ощутил то, что обычно испытывали его жертвы — страх. Страх за свою жизнь, что могла так легко оборваться. Оказывается за ним следили всё это время. И могли схватить в любой момент, но почему-то этого не сделали. Давно по его спине не пробегала дрожь, сладкой болью звеня в голове. Он вздохнул полной грудью, так как от резких перепадов чувств ноги едва держали его. Но это было даже приятно… Почему? Хранитель и сам не знал. Губы непроизвольно растянулись в улыбке, эта игра забавляла, как же он соскучился.

— Это я должен спрашивать, а не ты. Надеюсь, вы ничего не задумали? Это дорого обойдётся для вашей секты, — как-то чересчур сурово ответил Илет Индарис, что было на него совсем не похоже.

Усилился ветер, сквозь листву деревьев, растущих возле собора, начал накрапывать дождь. Эхом со стороны дороги доносились детские визги, ребятня разбегалась по домам.

— Ваша милость, я… — Цицерон ощутил в своём голосе нотки оправдания, и этот факт смутил не на шутку. Хотелось смеяться, ибо происходящее напоминало абсурд. Если бы это увидел Раша, он бы прибил Цицерона на месте. — Мы ничего не затеваем, Ваша милость, мы просим у Вас покровительства… — не медля, сказал Цицерон прямо в лоб. Он несколько дней сряду мысленно прокручивал эти слова в уме, но вот ответ представить себе не мог. Тот рассыпался, стоило только подумать.

Для полной ясности Хранитель рухнул на землю перед виконтом, стараясь не думать о том, что сейчас вытворяет. Ироничная улыбка застыла на лице, словно маска. О, Ситис… Раша бы избил его за такое падение, моральное и фигуральное, до смерти. А меж тем сам на такое унижение не пошёл! Хитрый каджит… И теперь ему, Цицерону, приходится краснеть, уперев взгляд в чужие башмаки.

— Встань, нас могут увидеть и неправильно понять, — Хранитель ощутил на плече прикосновение и поднял голову. Дождь усилился, и одежда скоро промокла, но он этого не чувствовал. — Сейчас же.

В голове стоял серый шум от притока крови к вискам. Это было намного тяжелее, чем он себе представлял. Поднявшись с колен, Цицерон попытался обуздать гуляющие эмоции на лице, задавив волнение и тревогу долгом перед семьёй.

— Мы просим вашей защиты, — повторил он чуть ли не шёпотом уже сказанное, только другими словами. Будто Илет Индарис мог не расслышать с первого раза из-за сильного ветра и шума крон деревьев. — Ваша милость…

— Боюсь, я ничем не могу вам помочь, — отведя взгляд в сторону, наконец, ответил виконт.

— Но ваш покойный отец… — не веря услышанному, попытался возразить Цицерон, но был прерван на полуслове.

— Я не могу затевать за спиной брата подобные связи, Его сиятельство этого мне не простит. Моя боль ещё остра. Я не хочу верить… — на лице данмера изобразилось странное замешательство.

— Но… Неужели никак нельзя восстановить нарушенную связь?

— Нет. Сейчас вам лучше не попадаться моему брату на глаза.

— Его сиятельство чем-то недоволен? — Хранитель пытался зацепиться за любой маломальский предлог, но уже ощущал, как под ногами разверзается бездна. Его план провалился? Нет! Этого не может быть!

— Я не должен этого говорить, но из уважения к отцу, скажу. Его сиятельство на семейном совете обвинил вас в убийстве Фарвила Индариса. Не надо… Не смотри на меня так…

Дождь шёл прямой стеной, заглушая все звуки. Одежда промокла насквозь, но Цицерон уже ничего не понимал. В глазах потемнело, а мир сузился вокруг них двоих.

«Час от часу не легче! Когда такое успело произойти? Как давно? Знал ли об этом Раша? И если знал, то почему не сказал?» — бушевало градом в голове.

— Твой приход меня совсем смутил. Не понимаю. Нет. Я не хочу верить, — Илет посмотрел вверх. — Небо плачет, — ни к кому не обращаясь, сказал он. Его красные глаза были пусты, Цицерон заметил это, когда съехавший на затылок капюшон открыл лицо виконта.

— Мы не имеем никакого отношения к его смерти, Ваша милость… — еле дыша, произнёс Цицерон.

— Я знаю… — спокойно ответил Илет, но его глаза оставались всё такими же чудовищно пустыми. Словно он был чем-то поражён до глубины души, и это ввергло его в пучину самокопаний.

— Стражники. Почему они не схватили меня? — в голове Хранителя творился сумбур. Он совершенно потерялся.

— Цицерон, мой отец мёртв, но его власть ещё жива в этом городе, и она движет многими. Пока что… Но когда-нибудь и ей придёт конец, — Илет понуро спрятал руки в широкие рукава своего тёмного одеяния. — Ваша чёрная слава защитит вас, не беспокойся. Никто в здравом уме не станет переходить дорогу Тёмному Братству. Просто впредь будьте осторожней и не верьте ни единому слову Его сиятельства…

Больше ничего не говоря, Илет ушёл, оставив Хранителя в полном одиночестве с ворохом вопросов, что остались без ответа. Мысли будто наполнились свинцом — стали тяжелы и неповоротливы. От холода зубы непроизвольно застучали друг об друга.

Возвращаться в Убежище к братьям совсем не хотелось. Как он будет смотреть им в глаза, не было ни малейшего понятия.

Он просидел в таверне несколько часов, с ужасом заглядывая в будущее и не видя там ничего. Только хаос и пустота.

К вечеру за ним пришёл Гарнаг, но увидев серое и омрачённое лицо брата, ничего спрашивать не стал.

Уже под утро, не в силах заснуть от не покидающей его тревоги, Цицерон записал в дневнике следующее:

«Мать Ночи по-прежнему молчит. Я по-прежнему не достоин. Убежище по-прежнему обречено».