Драконоборец (джен)

Через неделю Ричард ходил по окрестностям их лагеря, как раньше, а через двенадцать дней отправился к деревне, искать знакомого пастуха. Тот встретил его радостно.

— А вы и вправду, видно, святой человек. После того, как вы сказали, что помолитесь за то, чтобы избавить нас от людоеда, этот гад уже недели две нигде не появлялся. Обожрался, видимо, и дрыхнет где-нибудь без задних ног... Найти бы его логово, и кольями его забить прямо во сне.

— Он больше не придёт, — заверил Ричард пастуха. — Я видел его труп.

— Он что, подох?! Что же его убило?

— Судя по всему, его убил дракон.

Пастух присвистнул.

— Нич-чего себе! Дракон!! Что они с людоедом-то не поделили? Вроде оба — дьявольские порождения, должны быть заодно.

Ричард покачал головой.

— Я встречался с драконами. Они совсем не "дьявольские порождения", а просто хищники. Летают, едят мясо — ну так что же? Даже ручной сокол тоже и летает, и охотится.

На лице пастуха явственно отразилось несогласие.

— Если так рассуждать, то скоро можно начать говорить, что наш покойный людоед — тоже не хуже и не лучше других хищников!

— Нет, — серьезно сказал Ричард. — Людоед — это такое существо, которое сознательно отринуло свое родство с людьми. Ему плевать, что те, кого он ест, могут мечтать, молиться, разговаривать друг с другом и любить, как и он сам — ему важнее то, что человеческое мясо ему кажется вкуснее, чем баранина или, скажем, курятина. Обычный великан, который таскает у людей овец, не хуже и не лучше, чем обычный вор. Я даже слышал, что бывали великаны, которые помогали людям строить города и возводить мосты. Но людоед — это чудовище, и людоедов надо истреблять всегда и без пощады. И неважно, великаны они или нет...

— Вы не отшельник, правда ведь? — спросил пастух, немного помолчав. — То есть, конечно, вы отшельник, раз живете в пустоши, но вы не монах. Я сразу понял, что вы из господ.

— Да, в общем, так оно и есть, — признался Ричард, у которого все равно не было бы шансов продолжать изображать монаха, если он надеялся отправить с пастухом послание для Алисон. — Как раз об этом, собственно, я и хотел с тобой поговорить. Я хочу, чтобы ты спустился в долину, нашел замок сэра Роджера и отдал его дочери, молодой леди Алисон — но только лично ей, а не кому-нибудь из слуг! — мое письмо. Если доставишь мне ее ответ, я дам тебе вот это, — Ричард раскрыл ладонь, показывая пастуху золотую монетку.

Его собеседник удивленно посмотрел на маленький золотой кругляшок, лежащий на ладони сэра Ричарда.

— А вы и впрямь богатый человек, если вот так, за здорово живешь, готовы дать первому встречному Желтого Льва! — заметил он. Ричард решил, что Желтым Львом крестьяне называли королевские монеты с отчеканенным на них изображением стоящего на задних лапах льва, гербом короля Эдварда. — А почему она просверлена? — спросил пастух, указывая заскорузлым пальцем на отверстие, пробитое в монетке шилом.

Ричард вздохнул. Член Братства, отправляясь в странствия, не должен был брать с собой ни золотых, ни серебряных монет. Обычай требовал, чтобы странствующий рыцарь денег с собой не возил. Впрочем, он мог рассчитывать на помощь и гостеприимство в любом доме, от крестьянской хижины до богатого замка. Накормить его, устроить на ночлег или перековать ему коня каждый человек, живущий в землях короля, обязан был без всякой платы. И если у Ричарда случайно оказался с собой этот золотой, то только потому, что он привык к нему и давно уже не воспринимал его, как настоящую монету. Это был талисман. Золотой Ричард подобрал когда-то на дороге, причем до него по ней прошлись Невилл и Алисон, и ни один из них ее при этом не заметил. Дорога была проезжая, так что, вполне возможно, до детей из замка мимо золотой монетки, валявшейся прямо посреди дороги, успело пройти еще какое-то количество людей, но при этом вышло так, что никто из них ее не заметил. Как будто она нарочно ждала Ричарда, чтобы ярко блеснуть у него под самыми ногами и заставить себя подобрать.

Зависть и удивление, которое его находка вызвала у Невилла и Алисон, усилила в Ричарде чувство, что ему достался очень ценный приз. И дело тут было даже не в стоимости самой монеты, хотя для восьмилетнего Ричарда это было гигантской суммой денег, больше, чем у него когда-либо было, а в том, что в его глазах это был символ неожиданной и удивительной удачи. Ричард просверлил в золотой монете дырочку и много лет носил ее на шее, рядом с ладанкой, изображением Пречистой Девы и овальным плоским медальоном, в котором Ричард хранил два локона волос — собственной матери и Алисон.

Расстаться с детским талисманом было жаль, но, с другой стороны, вряд ли так уж прилично взрослому мужчине носить подобный предмет на шее, рядом с подарком своей невесты и изображением Девы Марии — это раз. А два — уверенность Ричарда в собственной удаче успела довольно сильно пошатнуться за последние недели.

— Долго объяснять… — сказал он пастуху. — Отверстие, конечно, понижает ее стоимость, но золото есть золото. Даже если двадцать серебряных монет за неё не дадут, то восемнадцать или даже девятнадцать ты наверняка получишь, а если меняла не захочет дать больше семнадцати — ищи другого и не связывайся с таким жуликом.

Пастух почесал голову.

— Так, значит, вы хотите передать письмо для дочки сэра Роджера?.. Несчастная любовь?..

— Ну да, — ответил Ричард, полагая, что «несчастная любовь» звучит куда невиннее, чем «помощь беглому преступнику», и лучше сочетается с его обтрепанным костюмом и странным образом жизни, чем «семейные дела». В конце концов, в балладах и рыцарских романах отвергнутые влюбленные всегда впадали в такую глубокую тоску, что сплошь и рядом ударялись в разные безумства, и обычное отшельничество по сравнению с их выходками представлялось верхом рассудительности и благоразумия.

— Тогда ваш золотой — это и впрямь разумная цена за подобное дело, — рассудил пастух. — Старый лорд Роджер с меня шкуру спустит, если вызнает, что я принес любовную записку его дочери!

— Согласен. Так что ты уж постарайся, чтобы он не вызнал.

— Да… но я ведь не могу оставить стадо, — спохватился его собеседник.

— А ты попроси кого-то из деревни тебя подменить. Здесь ведь туда-обратно — пара дней. Не может быть такого, чтобы без моих писем ты никогда никуда не отлучался или, скажем, не болел. Кто-то же должен был делать твою работу в таких случаях.

— Ну, в общем, да... На пару дней подмена, надо полагать, найдется. Особенно когда я расскажу, что людоед подох и больше не притащится сюда, чтобы снова таскать овец. Ладно… положим, что я отнесу ваше письмо, но как мне отдать вам ответ? Я же не знаю, где вы поселились и как вас найти.

— Искать меня не надо, я сам заберу ее ответ. На третий день, считая с завтрашнего, я приду с самого утра и буду ждать тебя на этом месте.

Пастух согласился с тем, что так, пожалуй, в самом деле будет более разумно.

Позднее Ричард говорил себе, что в тот момент он уже должен был понять, чем неизбежно должен кончиться подобный договор. Когда три дня спустя он ждал у пастушеской хижины, кутаясь в плащ от утренней прохлады — наступал сентябрь, и ночи в предгорье сделались заметно холоднее — он уже издалека увидел рядом с пастухом знакомую серую лошадь. На широкогрудой, серой в яблоках кобыле ехала девушка в сером плаще, с толстой светлой косой, уложенной «короной» вокруг головы. Всадница тоже заметила Ричарда и ударила свою лошадь пятками, посылая ее вперед размашистой рысью. Через полминуты она уже была рядом с ним.

Рыцарь шагнул навстречу спешившейся девушке и, подхватив ее в объятия, закружил, целуя щеки, нос и губы. Его замок был все так же далеко, но это больше не имело никакого значения. Рядом с Алисон он всегда чувствовал себя дома.

Ему казалось, что они не виделись уже очень давно, и он готов был удивляться, что Алисон ничуть не изменилась — та же невысокая, крепко сбитая девушка с круглым улыбчивым лицом и ямочками на щеках.

— Как твой отец мог отпустить тебя ко мне?.. — с удивлением спросил Ричард, опуская Алисон на землю, но все еще продолжая обнимать ее за плечи.

— Ну, к тебе он меня не отпускал, — сказала Алисон. — Он думает, что я у вас — поехала побыть с «бедной леди Эмилией» и как-то поддержать ее. Так что он отпустил меня легко. По-моему, даже гордился моим благородством — вот, мол, какая у меня добрая девочка, хоть они с Эмилией и не ладят, но она все равно хочет ей чем-нибудь помочь.

— А что случилось с леди Эмилией?

— А ты как думаешь?.. До нее дошли слухи, что ты спутался с каким-то жуликом, и что лорд Освальд обвинил тебя в сообщничестве беглому преступнику. А потом она получила от него письмо… довольно грубое, насколько я могу судить. Во всяком случае, она разорвала его прямо на глазах человека, который его доставил, и сказала ему — «Передайте лорду Освальду, что он напрасно думает, что может писать в таком тоне о членах моей семьи. Если сэр Освальд не настолько хорошо воспитан, чтобы проявлять учтивость, пускай потрудится больше не писать мне писем».

— Здорово! Молодец, Эмилия… В кои-то веки ее страсть читать другим нотации и всех вокруг учить манерам пришлась кстати. Но я представляю, каково сейчас бедняге Невиллу. Я слишком далеко, чтобы тетушка могла высказать мне все, что думает, а отдуваться за меня наверняка приходится ему.

Алисон покачала головой. В ее глазах была тревога.

— Нет. Невилл говорит, что после получения того письма она почти ни с кем не разговаривает. Ходит по замку, поджав губы, и молчит.

Ричард поежился. Молчащая Эмилия — это и правда было страшно.

— Ладно. С этим мы все равно ничего пока не сделаем... Поехали в наш лагерь, познакомлю тебя с «жуликом». И еще кое-с-кем.

Ехали они шагом, потому что так было удобнее беседовать, так что дорогой Ричард успел рассказать спутнице всю свою историю — от первой встречи с Ригелем до боя с людоедом. Алисон восприняла все эти похождения, как должное — она выросла на рассказах своего отца о его подвигах и приключениях, так что ее трудно было чем-то смутить. Вот разве что история про ручного дракона вызвала у нее любопытство.

— Хочу поскорей его увидеть, — объявила она Ричарду, послав свою кобылу в рысь так неожиданно, что у обнимавшего ее за талию рыцаря клацнули зубы.

Ричард был настроен менее решительно.

— Знаешь, Ригель все-таки никогда еще не встречал других людей. Он знает только нас с Филиппом. Так что, может быть, стоит дать ему больше времени, чтобы привыкнуть…

— Не волнуйся, — беспечно бросила Алисон. — Если я говорю, что я хочу его увидеть, это не значит, что я собираюсь схватить его на руки и начать тискать, как котенка!

— Ну, положим, это у тебя при всем желании не вышло бы, — возразил Ричард. — Он так вырос, что сейчас его даже я не подниму…

Последняя фраза, очевидно, отвлекла Алисон от мыслей о драконе. Она придержала лошадь и озабоченно сказала :

— Судя по твоему виду, тебе сейчас вообще ничего поднимать не стоит. Я заметила, как ты побледнел после того, как решил чуть-чуть меня покружить. Как твои ребра, все ещё болят?..

— Терпимо.

Алисон сердито фыркнула.

— Если боль измерять твоим терпением, то, значит, болит сильно. Вот же дикость… Если бы не этот старый негодяй, лорд Освальд, ты бы сейчас мог спокойно отлежаться дома, а не спать на жесткой земле со сломанными ребрами.

— Ну, что уж тут поделаешь, — заметил Ричард философски. — Вообще-то, мы устроились не так уж плохо. И ты можешь сама убедиться в том, что спать в том шалаше, который построил Филипп, не так уж жестко… Разумеется, мы с ним ляжем снаружи, — быстро сказал он, чтобы Алисон не усмотрела в его словах какой-нибудь двусмысленный намек. — А тебе оставим дракона — если Ригель согласится. Но я думаю, что должен. Пахнет от тебя, во всяком случае, куда приятнее, чем от кого-нибудь из нас двоих… А внутрь шалаша Филипп натаскал еловых веток и устроил нам из этих веток и попоны прямо-таки королевскую постель. Не думаю, что дома на матрасе мне спалось бы мягче.

До приезда Алисон Ричард как-то не задумывался о том, как выглядит со стороны. То есть рыцарь, конечно, понимал, что и Филипп, и он сам обросли и несколько пообтрепались, но все эти перемены происходили так медленно, что он их едва замечал. А вот Алисон, не стесняясь, объявила им, что выглядят они просто кошмарно.

— Вы тут совершенно одичали!.. — заявила она Ричарду, когда они сидели у костра и жарили только что принесенную драконом дичь. — К счастью, я все предусмотрела. У меня в седельных сумках есть четыре чистые рубашки и две пары шоссов. Ещё бритва, ножницы и гребень. Этого, конечно, явно недостаточно, учитывая то, на что вы оба сделались похожи, но после этого вас можно будет хотя бы издалека принять за нормальных людей… Чего ты на меня таращишься? — спросила она у Филиппа, который слушал ее речь, приоткрыв рот от изумления.

Филипп ничего не ответил, только покраснел, как помидор. Ричард ткнул его локтем в бок.

— Да ладно, признавайся уже, о чем ты там думал, — с усмешкой заметил он. — Почти наверняка Алисон тебя не укусит. И я тоже.

— Ладно… Вы только не обижайтесь, я ведь в жизни вообще не видел знатных леди, так что что я в этом могу понимать? Просто я представлял их совсем по-другому. Я думал, они такие… эээ… возвышенные, утонченные, что ни одного слова запросто не скажут. И уж точно никогда не станут рассуждать о каких-то там бритвах, шоссах и рубашках. Да еще мужских.

— Они, видимо, должны думать, что одежда растет на мужчинах, как листья на дереве — сама собой, — съехидничала Алисон.

Филипп насупился.

— Я же вам говорил, что это глупо. Но вы сами попросили, чтобы я сказал, о чем я думаю. Ну вот… Я думал, что вы совсем не похожи на знатную даму.

— А ты совсем не похож на вора и мошенника, — парировала Алисон. — Так что можно сказать, что мы оба по чистой случайности оказались в не самой уютной для нас роли. Но что делать?.. Раз уж все так вышло, придется играть спектакль до конца.

— И каким же, по-твоему, будет этот конец? — серьезно спросил Ричард.

— Насчет конца — не знаю, но пока что ваше положение — не самое приятное. Освальд во что бы то ни стало хочет получить свое кольцо и проучить своего наглого слугу, чтобы другим неповадно было. А сэр Гильом, по-моему, больше всего оскорблен тем, что ты одержал над ним победу и унизил его перед его спутниками. Так что теперь оба жаждут твоей крови. Старый подагрик, конечно, не мог никуда поехать, но Гильом даже не стал отлеживаться в замке лорда Освальда, и стазу же отправился в столицу на носилках. И теперь тебя ищут королевские приставы, а Железная Рука на каждом углу заявляет, что бесчестный рыцарь Ричард Эйсли, не стыдящийся водить дружбу с ворами и разбойниками, должен ему поединок, и, если Эйсли не трус, он явится в столицу и сразится с ним за свою честь.

— В некотором смысле, он оказывает мне услугу, — задумчиво сказал Ричард. — Если я буду скрываться от закона — значит, я простой преступник. Если я являюсь для поединка, то никто, скорее всего, не решится запретить нам драться — это значило бы оскорбить сэра Гильома, лишив его права расквитаться со мной за то унизительное поражение. А если я буду с ним драться и сумею победить, то у меня появится возможность оправдаться и очистить свое имя... и тогда я, может быть, смогу уладить эту ситуацию. То есть — возвратить кольцо сэру Освальду и даже выплатить ему пеню за ущерб, но в то же время не отдать ему Филиппа.

— В этом плане слишком много «если», — сумрачно сказала Алисон. — Если ты победишь Гильома, если король пожелает тебя выслушать, если сэр Освальд согласиться принять от тебя кольцо и компенсацию ущерба и оставить Филиппа в покое… Хуже всего то, что каждое из этих «если» выглядит не слишком-то правдоподобным.

Ричард тяжело вздохнул.

— Да, это так. Но, к сожалению, иного выхода у меня нет. Значит, я приведу себя в порядок, воспользовавшись тем, что ты привезла все необходимое, и завтра поеду в столицу. Разумеется, Филиппу лучше там не появляться. Ты не возражаешь, если они с Ригелем временно поживут в лесу в окрестностях вашего замка?.. Я понимаю, что прошу довольно многого, но я надеялся, что ты могла бы приглядеть за ними, пока я буду отсутствовать.

— В смысле, ты хотел бы, чтобы я носила твоему другу хлеб, вино и сыр, чтобы он мог хотя бы иногда поесть чего-то кроме дичи, и следила бы за тем, чтобы никто из отцовских людей случайно не наткнулся на него и на дракона?.. Да, я думаю, что это мне вполне по силам. Ты ведь не против, чтобы я все рассказала Невиллу?

— Конечно, нет. Но больше никому.

Алисон хмыкнула.

— Спокойно, Ричард, я же ведь не дура. Да и кому мне еще рассказывать? Леди Эмилии или, может быть, своему отцу?.. То-то он будет рад, что я, нисколько не раздумывая, поехала к тебе в какую-то глушь, чтобы заночевать посреди леса в шалаше!

На следующее утро, когда Ричард собирался и навьючивал на Турна седельные сумки, Алисон тихонько выбралась из шалаша и подошла к нему. Ричард не удивился, что она не спит. Он был уверен, что Филипп, который неподвижно лежал рядом с Ригелем возле почти потухшего костра, тоже не спал, а просто притворялся спящим, чтобы не помешать их прощанию.

— Может быть, все-таки останешься? — тихо спросила Алисон.

— И запятнаю свое имя навсегда?..

— Зато мы с тобой будем знать, что запятнал ты его исключительно из сострадания. И тебе больше не придётся жить с тетей Эмилией. А я в детстве мечтала, что стану женой благородного разбойника, как леди Мэри из баллады. Ты будешь прятаться в пещере, вдали от людей, а я — носить тебе провизию.

— Алисон, ради Бога! Это же не шутки!

— А я и не шучу, — серые глаза Алисон внезапно встретились с его, и эти глаза в самом деле были удивительно серьёзными — серьёзными и грустными.

— Гильом — очень опасный воин. Мне плевать, что о тебе подумают другие люди, даже Невилл или мой отец. Я не готова тебя потерять.

— Я тоже, — признал Ричард. — Знаешь, если бы дело было только в нас двоих, я бы, наверное, действительно остался…

— Думаешь, леди Эмилия и правда приняла эту историю так близко к сердцу?

— Я не знаю. Но я думаю, что для нее это действительно важнее, чем, к примеру, для тебя или меня. Мы можем сказать себе — «пока мы есть друг у друга, остальное не имеет значения». Даже если весь мир отвергнет нас, мы все равно найдем поддержку в своей собственной любви и в дружбе тех, кто в любом случае останется на нашей стороне. Вроде Филиппа с Ригелем. А Эмилии приходится переживать эту историю одной. Сестра в монастыре, муж умер, сын… ну, дети — это вообще другое. Люди вроде тетушки Эмилии привыкли опекать своих детей, а не искать у них поддержки. И потом, леди Эмилия — не единственный человек, о котором я думаю. И она не находится в самом тяжелом положении.

— А кто находится?

— Те слуги лорда Освальда, которым приходится так же плохо, как Филиппу. Когда я на время присоединился к Братству, я пообещал, что буду помогать любому, кто будет нуждаться в моей помощи. После того, что рассказал Филипп, я точно знаю, что им нужна помощь. И я не могу оставить их на произвол судьбы, даже если ради того, чтобы король захотел выслушать мою жалобу на лорда Освальда, мне нужно будет победить Гильома.

— Ты действительно считаешь, что ты сможешь его победить? — спросила Алисон.

— Только если мне очень, очень сильно повезет. Но попытаться стоит.