Гарри Поттер и на самом деле (джен)

Коридор с потолком, теряющимся во тьме, походил на ущелье, прорубленное секирой великана. Впрочем, расходящиеся влево и вправо лестницы, ведущие на галерею, создавали ощущение обжитости. Ощущение, что стоит подняться по ним — и там откроются невидимые снизу скамейки, фонтанчики, фонарики, столики, заставленные едой, меж которых ходит множество людей. А заканчивался коридор высокими узкими воротами, словно предназначенными, чтоб в них въезжали всадники на конях, с гордо поднятыми знаменами. Распахнулись они сами собой, и МакГонагалл, что, казалось, плыла в своей мантии, стелющейся по плитам пола, скользнула в огромный зал.

Четыре длинных стола, за которыми на таких же длинных лавках сидело множество учеников, тянулись через весь зал. Между столами пустые пространства метров в десять, так что мы свободно шагали по центру, оставляя слева учеников с желто-чёрными галстуками, а справа — с красно-золотыми. За «барсуками» сидели слизеринцы, а за гриффиндорцами «вороны». Меж крайних столов и стенами навскидку было ещё метров по пятьдесят, и это пространство подрагивало и искажалось, как марево в жаркий день. Стены из громоздких камней чем возносились выше, тем становились всё менее различимы, как и нижние части стрельчатых окон, и примерно на двух третях вовсе исчезали, переходя в глубоко синее вечернее небо, где с западной стороны ещё была видна верхняя часть заката. Наверху, значительно выше ставших прозрачными стен, висели свечи, которые толком было не рассмотреть на фоне яркого неба. Что это свечи, а не рой каких-то едва видимых звёздочек, я вообще смог рассмотреть, лишь приблизив изображение очков на максимум.

Видно было, как студенты за столами переговариваются, бросают на нас оценивающие взгляды, смеются… Но до нас не доносится ни звука. Похоже, наложены чары конфиденциальности на каждый стол факультета.

Нас довели до конца, где на возвышении стоял стол учителей, над которым сверкали четыре штандарта факультетов и по центру висел огромный щит с гербом Хогвартса. Учительский стол был прикрыт иллюзией, черты преподавателей за ним расплывались и не привлекали внимания. МакГонагалл вновь взмахнула палочкой, и две линии у нас под ногами развернулись в полукруг, после чего она жестом ладони предложила изменить построение.

Гермиона, когда перестроились, оказалась рядом, она вполголоса что-то рассказывала, похоже, находя успокоение в привычном информировании незнающих, словно читая страницу книги по памяти:

— …создатели Хогвартса жили в те времена, когда все празднества и пиры проводились на улице. Годрик Гриффиндор говорил, что ему нужен простор. Ровена Райвенкло вещала, что еда всегда вкуснее «с ветром», Хельге Хаффлпафф было всё равно, а Салазар Слизерин не любил застолий, на которых было больше трёх человек. Поэтому главный зал создавали Годрик и Ровена... Кто это?! Кто!?

В тишине и едва слышных перешептываниях первокурсников раздался звонкий чеканный шаг. Мне пришлось всё-таки обратить внимание на испуганное бормотание девочки, потому что она вцепилась мне в рукав. Да и второй рукой стиснула предплечье Рона. Только сейчас я заметил, как её трясёт, а скороговорка о зале, вычитанная в какой-то книжке и вызубренная наизусть, походила по накалу на молитву верующего, узревшего демона. Рон вытаращил глаза и указал глазами на её побелевшие пальцы, вцепившиеся в его предплечье. Я же показал подбородком в сторону выступившего из застенного марева высокого мужчины в старинном сюртуке и четырëхчастном плаще в цветах Хогвартса. Рон вполголоса пробормотал:

− Это Филч. Его ещё зовут «Стоглазый», потому что он видит все шалости в замке. Э-э, перед ним плывёт какая то табуретка, а в руке палочка. Он ею как стеком может хлестнуть, близнецы говорят — больно.

Я кивнул:

− Судя по «плывущей» табуретке, он может палочкой не только хлестать.

Рон пробормотал:

− Конечно. Это же Кастелян Хогвартса…

Я осторожно похлопал Грейнджер по ладони:

− Спокойно, Гермиона. Расслабься и наблюдай шоу. Для нас же стараются маги.

Девочка глянула непонимающе:

− Шоу? — потом вдруг заметила, что вцепилась в соседей, и тут же отдернула руки, прижав их к груди, залившись краской.

А я кивнул на дочеканившего шаги, как Кремлёвский караульный, кастеляна, которые тот завершил резким выпадом ладони сверху вниз, по крышке невзрачной табуретки, что левитировал перед собой. Четыре ножки грохнули об пол так мощно, словно ударил огромный валун, и на четыре стороны по полу унеслись сверкающие линии рун. Филч помедлил несколько мгновений, а потом, взмахнув обеими руками, рывком, как пианист, бьющий по клавишам, ударил ладонями по сидению. Вновь прокатился звук, от которого, казалось, качнулся весь зал. Ножки табуретки ушли в пол на несколько дюймов. Филч замер, склонившись над ней, и хищно осмотрел зал, словно орёл, поймавший зайца. Раскинувшийся за спиной плащ походил на крылья, добавляя впечатления. Он помедлил несколько секунд, после чего решительным рывком повернул табуретку по часовой стрелке, словно штурвальный вентиль газопровода.Она скрежетнула, как несмазанная шестерёнка, и вместе с нею повернулся каменный круг в полу, по периметру которого со звонким шипением промчалась огненная линия.

В зале потемнело, на потолке в зените вечернего неба появилась чёрная клякса, словно чернильницу пролили, и краска поползла по куполу, накрывающему зал. От смены вида повеяло тревогой, словно над головами учеников появился прорыв в бездну, который быстро разросся и занял потолок. Свечи, парящие в вышине, метеоритным дождём устремились вниз, одновременно добавляя света в зале, а от ученических столов раздался гул, в который сливались разговоры и шепотки студентов. Очевидно, одновременно с манипуляцией Филча столы лишились заглушек. Кастелян отступил к столу преподавателей, я бросил мельком взгляд назад и понял, что и с учительского стола иллюзия тоже слетела. Впрочем, смотреть новым студентам предлагалось вперёд, так что профессоров рассмотрим позже.

Я смотрел на зрелище поверх очков, но краем глаза ухватил миг, когда табуретка окуталась зелёным сиянием, контурами весьма напоминавшим «ковенский пень». Правда, он, едва проявившись, исчез, а вот шипение, с которым табурет окружил огненный круг, продолжилось и вообще пошло со всех сторон. Из проявившихся стен, чёрного потолка, из-за щитов на стенах, доспехов в нишах и проявившихся дверей потянулись тонкие дымные струйки, в свете свечей переливающиеся перламутром. Все они хоботами доплыли до табуретки и, соединившись, вмиг пропали, превратившись во внушительную остроконечную шляпу с широкими полями.

Натурально старая потëртая шляпа в пыли, паутине и заплатках внушала. Как любая уважающая себя многослойная иллюзия сокрытия сути, она не поддавалась взгляду через очки, разве что заплатки менялись местами, как и морщины с потёртостями.

Но вот шляпа шевельнулась, из её складок оформился рот, и на весь зал грянули волынки. Пространство заполнила торжественная и тягучая мелодия, в которую постепенно начали вливаться далёкие барабаны. Шляпа взлетела, а на стуле появилась призрачная фигура юного паренька в мантии, с постоянно меняющимися чертами лица. Шляпа нырнула вниз, коснулась его головы и выкрикнула:

− Хаффлпафф!

Тут же в мелодию волынок вплёлся плеск волн, крики чаек и скрип парусов. Из-за учительского стола медленно показался, пройдя сквозь щит и штандарты факультетов, чёрный драккар, ритмично машущий веслами. На его носу внушительная женщина в кожаной куртке, расшитой бляшками, поставила ногу на борт и склонилась через край, держась за веревку, словно рассматривала учеников внизу. Вокруг её головы обернулась несколько раз пшенично-жёлтая коса, хвост которой свисал сбоку, кокетливо поблескивая какими-то крючьями. Она взмахнула секирой и что-то звонко рявкнула, умудрившись вплести слова в мелодию. Парус надулся, словно в него мощно подуло ветром, и драккар, резко ускорившись, «нырнул», как с низкого водопада, перемахнув через нас днищем, сбитым из досок внахлёст, после чего погрузился глубоко в пол, так что стало можно рассмотреть напрягающиеся спины гребцов. Призрачные вёсла загребали прямо сквозь столы, заставляя студентов шарахаться, визжать и крутить головами с полминуты, пока корабль не исчез, пройдя сквозь стену и ворота, в которые мы вошли.

Паренёк пропал, шляпа опустилась на табурет, но в следующий миг в мелодию вплелись арфы и флейты. Шляпа вновь взлетела, освобождая место для иллюзии студентки, опустилась, выкрикнув на весь зал:

− Гриффиндор!

На этот раз картина появилась там, где пропала предыдущая, превратив всю стену в осыпной склон высокой горы. С неё вместе с каменной лавиной в пыли и с яростными воплями бешено несётся толпа воинов. Видны кентавры, пускающие стрелы, огры с молотами и гигантскими щитами, великаны с вырванными стволами деревьев, зелёные гоблины в латах и с секирами. Они быстро приближаются... Хоть и понимаешь, что иллюзия, но сердце начинает барабанить от захлестывающего адреналина, и невольно отслеживаешь, что ещё полминуты — и они обрушатся на край столов.

Но вот из правой стены появился рыжебородый маг, который, прихрамывая, вроде бы просто проходил мимо, опираясь на длинную кривую палку, между нами и «склоном». Запылённая мантия, залатанная шляпа, очень похожая на ту, что занимает сейчас голову призрачного ученика. Он остановился, глянул направо на наступающее воинство. Потом налево в зал и подмигнул, улыбнувшись краешком рта. Потом выхватил откуда-то из рукава палочку, выпрямился, отставив руку с посохом в сторону, после чего из палочки хлынуло целое море огня, захлестнувшее склон с чудовищами. Несколько мгновений — и маг небрежно тряхнул кончиком палочки, словно стряхивая с него последние капли пламени, и похромал себе дальше в левую стену. Вот только наступающей с каменной лавиной орды на чёрном спëкшемся в стекло склоне больше не было.

− Слизерин!

Из музыки остались лишь барабаны, бубны и кастаньеты.

И все повернулись налево, где вместо стены появился сумрачный лес с чудовищно корявыми ветвями, толстенными уродливыми стволами. Дохнуло сыростью, холодом и листвой. Несколько мгновений оттуда нёсся вой и зловещее карканье, затем издали стал надвигаться скрип и скрежет. Сначала закачались дальние деревья, потом ближние, и вот среди расступившихся деревьев возник маг в чёрно-зелёной мантии, чёрные волосы схвачены обручем, а сам он небрежно двигает палочкой влево-вправо, и огромная глыба, на которой он стоит, повинуется его движениям, зигзагом вспарывает землю. Он остановился и как дирижёр поднял руки. Повинуясь его жесту, весь лес позади запрокинулся, словно превращаясь в крутой склон. От неожиданности у всех аж голова закружилась, и все переступили с ноги на ногу, слово опасаясь упасть туда. И тут стало видно, что камень, на котором он стоит, пробороздил в лесу длинную реку, становящуюся чем дальше, тем шире. Иллюзорный Слизерин несколько мгновений смотрел на нас, словно оценивая. После чего приложил ладонь к груди и, слегка поклонившись, исчез. Несколько мгновений — и на его месте вновь оказались стены Хогвартса.

− Райвенкло!

Барабаны сменились звонким духовым оркестром с преобладанием волынок, выводящих мощные звуки из поднебесья. Правая стена обратилась в небо с плывущими по нему кучевыми облаками, подсвеченными сверху солнцем, а снизу темнеющие водяной синью. Вдали показалось крылатое существо, которое то и дело скрывали клочья облаков, оно виднелось всё ближе и ближе, но вот последние облака разорвало в клочья и все увидели приближающегося иссиня-белого дракона, раскрывшего крылья. На его спине выпрямилась, раскинув руки крестом, магиня в бело-голубом одеянии с широченными рукавами. От рукавов в стороны и вдаль распространялись фиолетовые следы сияния, а между палочками, зажатыми в обеих руках, над головой искрились молнии. Несколько мгновений — и фигура Ровены Райвенкло на драконе пронеслась, казалось, между потолком и свечами, нырнувшими вниз, чтобы дать ей дорогу.

Небо справа сменили обычные стены замка. А свечи так и остались висеть прямо над головами, убирая из зала своим рассеянным светом даже малейшие тени. Рон просипел за спиной:

− Обалдеть, пикси меня задери! Шляпа каждый год поёт новую песню и, говорят, никогда не повторяется!

Гермиона так же хрипло проговорила:

− Песни? Да это какое-то запредельное светомузыкальное лазер-шоу! У меня просто нет слов!

Профессор МакГонагалл, тем временем, встала возле табурета со шляпой, развернула пергамент и, чётко артикулируя слова, произнесла:

− Аббот, Ханна!

После визуального инструктажа со вступлением дополнительных слов не требовалось. Девочка с белыми косичками уверенно прошагала к табурету, уселась и, повернувшись к залу, надела шляпу. Я вновь уловил краем глаза на миг контуры «пня», после чего увидел нити, протянувшиеся от полей шляпы к сидению и полу.

Похоже, распределяющая шляпа была частью скрытого магического механизма, что-то вроде рабочего датчика УЗИ, которым водят по телу.

Шляпа ёрзала у девочки на голове, что-то неразборчиво бормотала. Но вот я увидел прокатившуюся снизу вверх по всем свисающим со шляпы нитям вспышку, что завершилась уже знакомым воплем:

− Хаффлпафф!

Распределение шло в алфавитном порядке. МакГонагалл зачитывала знакомые по канону имена, а я старательно вглядывался в лица, привязывая их в памяти к собранной информации. Подробности Поттерианы я вспоминал весь прошедший год, и вспоминалось трудно. Не было уверенности, что память не намешала туда всяких фанфиков, да и в принципе не совсем было понятно, что именно считать за канон. По идее — книги Роулинг, но вот если судить по внешностям людей, встречающихся мне, каноном были, скорее, фильмы. Разве что резко «не такой» была Молли Уизли, остальные более-менее походили на актёров знаменитого сериала.

Каждый раз, пытаясь припомнить подробности, я с досадой ощущал, насколько, в сравнении с мажеской, моя магловская память прошлой жизни проигрывает. Но факт за фактом я старательно переносил информацию в более продвинутую память, не только книжную, но и из жизни. Отвёл в воображении «тайную тумбочку», закрывающуюся на ключ. Где и копились пачки тетрадок в клеточку, так проще оказалось визуализировать всякое. От варки клейстера до комплексов У-Шу, от порядка сборки-разборки автомата до приёмов подводной охоты. Многое, правда, требует уточнения и перепривязки к моторике, иначе не имеет смысла. И многие обложки тетрадок-памяти обзаводились знаками вопроса из-за возможной неточности воспоминаний.

— Невилл Лонгботтом!

Невилл сидел под шляпой уже минуты три, он то и дело отгибал поля, нависающие ему на глаза, и бросал отчаянные взгляды в сторону гриффиндорского стола, за которым уже сидела Гермиона. Неужели уговаривает шляпу последовать за маглорождённой девчонкой, с которой только познакомился? Или знакомство наложилось на требование бабушки поступить именно на Гриффиндор?

Найти информацию о детях магов, учащихся в Хогвартсе, оказалось очень сложно. Как сказал Флоримон, каждый род старательно скрывает или даже намеренно искажает информацию о себе. Поэтому не стоит безоговорочно верить находящейся в свободном доступе информации. Кое-что, конечно, нашлось в библиотеке Уэлсли, но, к сожалению, только лишь в виде несистематических эпизодов-упоминаний магов прошлого. Да ещё и устаревших — самые свежие датировались полусотней лет. По записям не похоже было, что Уэлсли вообще интересовались магическим миром вне их домена.

Хотя была и более резонная версия: Флоримон, который и читал мне родовые записи, так как иначе разобрать было вообще невозможно, предположил, что, возможно, ему просто как сквибу родовые книги не дают подробностей. Многие рода ограничивали информацию силой читающего, как правило, излишней считалась та, которой маг не мог воспользоваться.

На мои вопросы, чем именно могли помешать данные о других родах, он навскидку упомянул, что записи могут быть в контексте отношений. Например, достойной силы магу родовая магия откроет необходимость кровной мести с обязанностью вырезать каких-нибудь китайских магов до седьмого колена. Или положить жизнь на поиск черепа фараона Тамонхамона, чтоб перезахоронить в пирамиде фараона Хамонхатама. И магию совершенно не интересует (насколько знал Флоримон) принципиальная невозможность этого деяния из-за канувших в Лету нужных имён и пирамид. Ну или попроще, вместе с извещением навесит обязанность проведения регулярных ритуалов со старыми союзниками, родственниками, должниками, которые он просто не потянет из-за недостатка магии.

А так информации даёт мало, но и обязывает в меру. Тянул бы домен, несмотря на сквибство, и ладно. Разве что навесила обязаловку вполне посильную в виде «магических колыбельных» детишкам ведьмаков.

— Гриффиндор!

О да, Невилл, наконец, уломал Шляпу и отправился на факультет красно-золотых. Ну а что на радостях забыл снять головной убор Годрика, я его понимаю — минут десять сидел, стал ощущать как свой, хе-хе.

Ну вот и до меня очередь дошла:

— Поттер, Гарри! — выдала суровая шотландка. Взгляд потеплел и уголки губ чуточку приподнялись.

Я абстрагировался от шепотков и удивлëнных переглядываний и прошагал свои восемнадцать шагов до табуретки, после чего жестом царя, коронующего самого себя, надел шляпу и сел на табуретку.

Ну что же, никакой тьмы мне на глаза не падало, я прекрасно видел пол, а также плиту под ногами, с глубокими рунными резами. Видел и потянувшиеся от полей шляпы к полу нити магии. Они, оказывается, двигались по этим самым рунам, подсвечивая их в глубине так, словно в нижней части они были выстланы узкими зеркалами, которые пускали «магические зайчики» обратно к полям шляпы.

Любопытно, словно передатчики-приёмники, надо будет как-нибудь изучить подробнее эту систему. Хриплый голос с нотками возмущения раздался в ушах как-то даже неожиданно:

— Опять инициированный! И опять совершенно бессмысленно! Маги что, с ума посходили? Кто же так делает-то?! А? Я тебя спрашиваю, мальчишка!

— Уважаемая шляпа, я сирота. Инициация произошла спонтанно, я чуть не убил осиновый пень ковена ведьм. Ничуть этим не горжусь и хотел бы исправить, если это возможно. С удовольствием послушаю ваш совет, а также передам другим инициированным. Если, конечно, вы скажете их фамилии…

Шляпа расхохоталась:

— На Слизерин собрался, парень? Расслабься, «опять» — это не о твоих сокурсниках. Недавно встречала — год или пятьдесят… для меня время течёт иначе.

— Понятно, а у вас есть сомнения в моем слизеринстве?

— У тебя ядро уже как у взрослого мага. И хоть излишек частей намешан после инициации, каждая составляющая всё равно крупнее чем целое ядро любого первокурсника. Так что с кем жить в одной комнате тебе без разницы.

— Подождите, разве распределение происходит не по качествам человека? Смелые отважные — гриффиндорцы, хитрые расчётливые — слизеринцы…

— Не говори чушь, мальчишка. Какие там ещё качества? Хельга и её ручной кальмар бы враз тебе объяснили кто там в действительности смелый и отважный, хе-хе… По магическому ядру подбираются группы. На семь лет Хогвартса дети становятся сиблингами магии. Живут в одной комнате, и родственные магии ядер усиливают друг друга. Чем больше сиблингов живёт вместе, тем больше усиление. А качества, отношения и прочая ерунда могут по жизни меняться десятки раз. Трус становится смельчаком, тупица умнеет, а расчётливый наоборот… влюбляется.

— Понятно. А вы всем это говорите?

— Нет, только взрослым. Как там тебя зачитали, Поттер? Артефакторы, универсалы… Впрочем, понятно, как появилась такая жуткая каша. Жизнь, огонь, кровь, которые потеснили закрытую родовую смесь... Что там через семь лет будет и Ровена бы не взялась гадать. Так куда тебя отправить?

— Политические мотивы вынуждают отправиться в Гриффиндор…

— Гриффиндор!!! — завопила шляпа, не дав дорассуждать. Вот же зараза. А столько ещё хотелось спросить.