Альбус Поттер и наследие Слизерина. Книга вторая (джен)

Драко неспешно шел по магическому Парижу, лениво оглядываясь по сторонам. Ему предстояло ошиваться в этом городе часа три, а в его состоянии это был великий подвиг… Чары, что Малфой использовал на себе в течение года, теперь заставляли платить по счетам. Однако Астория осталась жива, так что оно того стоило.

Все это время Драко просыпался в холодном поту от кошмаров, и лишь теплое дыхание спящей рядом жены немного приводило его в чувство. Он всегда нежно обнимал супругу, чтобы удостовериться, что она все еще здесь, живая, теплая, и у него еще есть немного времени, чтобы ей помочь. Она слегка хмурилась, потом улыбалась во сне, отвечая на ласки мужа. Сны появились еще до того, как Астории резко стало хуже, но уже тогда он не мог прогнать эти ощущения от себя. Страх глубоко поселился в душе, заставив интенсифицировать поиски лекарства против родового проклятья Гринграссов. Кошмары настолько измучили его, что это стало просто невыносимым, и он решил грубо избавиться от них с помощью магии, однако, к ужасу Драко, «зелье сна без сновидений», являющееся самым первым и действенным, на первый взгляд, средством, в таких случаях совершенно не работало. Семейный медик сказал, что это редкая ситуация, но она случается.

— Вы не хотите спать. «Зелье сна без сновидений» работает тогда, когда вы хотите отпустить свои кошмары и отдохнуть, но по каким-то причинам не можете. А вы… Ваше сознание отказывается засыпать. Оно готово платить вашим здоровьем за бодрствование и наказывает вас за неповиновение. Отпустите это. Пожелайте уснуть, — слова лекаря, которые в любом другом случае должны были произвести впечатление, лишь разозлили Малфоя, сетующего на бездарность целителей. Впрочем, суть он уловил.

Искать долго лекарство еще и от кошмаров, Драко не стал бы, однако ему повезло. Темный Лорд предоставил ему решение данной проблемы в своем дневнике. До того, как отдать дневник Люциусу, его обладатель скрывал в него отдельные секреты своего волшебства, так что в нем были не только записи юного Тома Риддла, но и более поздние наработки, в том числе «Изумрудное зелье». Значительная часть информации была неполной, имела много отсылок к некоему архиву и журналам, которые, очевидно, велись отдельно и, похоже со смертью их обладателя, были теперь навсегда утрачены, однако были и законченные решения. Так, Темный Лорд писал, что когда ему пришлось погружаться в тайны наитемнейшего колдовства, экспериментировать с магией призыва и пространства, он затронул очень странные и невероятно опасные материи, в результате чего ему стали сниться кошмары.

Что-то темное и очень далекое постоянно смотрело на него из бездны. Он постоянно ощущал чей-то пристальный взгляд и писал, что разбудил какие-то неведомые силы, тянущиеся к нему откуда-то из глубин магического мироздания. Эти силы не говорили с ним, но каким-то иным чувством, не человеческим даже восприятием, он понимал, что они общаются с ним и пророчат ему ужасную погибель. Данный вопрос Темный Лорд считал даже более глобальным и значимым, чем победа в войне — с той лишь разницей, что он мог временно отложить эту проблему. Создателю черной метки удалось технически и утилитарно решить вопрос со сном и кошмарами. Темный Лорд просто перестал спать. Драко вовремя вспомнил слова Северуса Снейпа, отца и тетушки Беллатрикс о том, что «Темный Лорд никогда не отдыхает». Малфой изучил вопрос и понял, что это не было побочным эффектом от крестражей. Темный Лорд разработал специальное зелье. В его дневнике оно называлось «застывший страх».

Особенность этого зелья заключалась в том, что его необходимо было принимать сразу после пробуждения, после того, как человек вырывается из оков ночного кошмара. В краткий момент времени он испытывает дикую радость от того, что это был лишь сон. В этот момент в нем активно все то, что связано с витальностью и жаждой жизни. И до того момента, как на него обрушатся усталость и страх, которые догонят уже пробудившееся сознание, необходимо было принять эликсир. Колдун на очень длительное время оказывался в том состоянии «пробуждения» и «облегчения», так как эти страхи как бы «застывали» и не могли обрушится на него. Чары могли действовать месяцами. Теперь он мог не спать все это время. Побочным эффектом этого колдовства среди прочего было легкое свечение глаз. Малфой теперь понимал, почему глаза Темного Лорда всегда отливали багрянцем. Дело было именно в этом самом зелье, а красный оттенок появлялся лишь потому, что самый темный волшебник просто не спал годами и его глаза наполнились кровью. Конечно, недосып никуда не девался. На здоровье это сказывалось сильно, однако Драко этого не чувствовал, пока действовали чары. Не чувствовал до момента, когда принимал зелье. Тогда на него накладывалась дикая усталость, и чтобы просто не потерять сознание и не прийти в себя через несколько месяцев, когда Астория, возможно, будет уже мертва, он должен был выпивать лошадиную дозу эликсира, чтобы снова и снова откладывать наступление последствий.

Фактически волшебник при этом брал в кредит у своего будущего здоровья и жизненных сил. Темный Лорд мог так не спать десятилетиями, потому что был бессмертен и опирался на мощь своих крестражей. Малфой, конечно, не имел такого запаса прочности, но судя по его прогнозам, все должно было закончиться в этом году. Он готов был рискнуть всем, чтобы спасти свою жену.

Именно поэтому Драко чувствовал себя паршиво. Эффект очередного «застывшего страха» заканчивался и, по подсчетам, должен был продержаться дня три-четыре. Именно из-за этого появлялись светобоязнь, усталость, тошнота, хотя внешне Драко выглядел спокойно, собранно и даже жизнеутверждающе, что в том числе дико бесило Поттера, который с начала года сел ему на хвост. Поттер, очевидно, знал Темного Лорда лучше многих и, наверное, не мог не замечать сходства между эффектами одинаковых чар, пусть он и не понимал точно, в чем дело. А знание, что Малфой интересуется крестражами, и незнание многих технических нюансов, очевидно, лишь усугубляли подозрения.

Поминая добрым словом отца, который подбил его на эту авантюру — прочитать лекцию на Магической Конференции для «соискания Ордена Фламеля второй степени» — он приблизился к холму Монмартр. Приняв решения двигаться туда, Драко думал о том, что нет ничего более дурацкого, чем то, что происходило с ним теперь. Его фактически силой и шантажом заставили участвовать в данном мероприятии. Благо Асторию и Скорпиуса он убедил остаться в стороне от этого всего, в Дижоне. Сын его был еще слишком юн для подобного рода конференций. Астории же явно стоило поберечь себя после всего, что случилось.

Да, в процесс исследования крестражей Малфой имел глупость втянуть отца. Он рассчитывал на то, что Люциус мог быть хранителем некоторых тайн Риддла, а кроме того, способствовать ему в поисках некоторых вещей, потому подобная мысль показалась ему разумной. Не успел он отослать домовика с внушительной бандеролью склянок с воспоминаниями, своими черновыми заметками, выводами и, конечно, длинным и обстоятельным письмом с вопросами, как отец посетил его посреди ночи, застав прямо за работой. Драко без подробностей, насколько это было возможно, поведал отцу, что проводит исследования для излечения жены, и вынужден был признать, что крестражи являются «средством», а не «целью».

Малфою было трудно понять, что выражал в тот момент взгляд отца. Тот стоял в тени. Не было понятно, догадался ли он, так как судя по списку вопросов, да и зная характер невестки, можно было предполагать, что она лично крестраж создавать не будет — во всяком случае, добровольно. Был ли Люциус зол и в ярости, испытывал ли ужас или, может быть, в какой-то мере «гордился» сыном? Скандала избежать не удалось. Драко признался, что Поттер фактически знает или как минимум догадывается о происходящем. В момент наивысшего пика их конфликта в соседней комнате раздались крики и стоны Астории, вынудившие обоих замолчать. Когда ее рыдания стихли, Драко, не дав отцу продолжить спор, жестко обозначил позицию. Он пообещал, что не свернет с намеченного пути ни при каких обстоятельствах и выступит против отца, если только тот попытается ему помешать. Тогда Люциус покинул дом Малфоев, так и не сказав ни слова.

Через пару дней Драко узнал из газет о начавшихся политических пертурбациях в аппарате министерства: в прессу попало множество утечек о коррупции в мракоборческом отделе, а правительство Грейнджер увязло в склоках с прессой, в то время как французский дипломатический корпус пошел, пусть и на словах, на достаточно резкое обострение отношений с Магической Британией. Позже коммерческая пресса писала о том, что из Франции пришли крупные капиталы в виде инвестиций в британскую экономику, связанные с Малфоями. Драко не был уверен в том, чего именно хотел отец. Замедлить расследование Поттера? Коррумпировать министерство Грейнджер? Пошатнуть его, профинансировав некоторые социальные проекты ее основных конкурентов? Он понимал только то, что данные манипуляции не остановят тех, чьим девизом всегда было «слабоумие и отвага». Отец привычно действовал методом кнута и пряника, угрожая своей жертве и одновременно осыпая ее золотом. Редко кто мог выдержать такие эмоциональные качели, если решения надо было принимать быстро. Впрочем, это могли быть и собственные игры отца, никак не связанные с сыном. Тем не менее, Поттер действительно стал его посещать значительно реже. Кроме того, Драко предпринял собственные меры, чтобы завести расследование Поттера в тупик.

Когда он завершил все исследования крестражей и вынужден был бежать, Люциус снова явился к нему с вопросом о результатах. Драко передал отцу бумаги с набросками своих изысканий, анонсировав их бесперспективность. Даже времени обсуждать все это теперь у него не было: нужно было срочно продумывать новый план по спасению жены.

Получив бумаги и материалы, Люциус исчез на несколько месяцев, а затем Драко пришло письмо-приглашение на участие в Международной Конференции Волшебников в секции «Темные искусства». Малфой подумал, что это какая-то дурацкая шутка, однако через несколько минут он получил уже письмо от отца, в котором указывалось, что Люциус подал от имени сына заявку на участие в конференции. Предмет исследования ««живой» крестраж как способ борьбы с болезнями и проклятьями» оказался настолько редким, что исследование Драко было легко принято и тут же номинировано на Орден Фламеля, даже без коррупционных связей отца. Люциус писал об упрочнении «репутации и чести семьи». Когда Драко дочитал до середины письма и уже собрался протянуть руку к перу, чтобы написать ответ и вежливо отказаться от такого «лестного» предложения, «пряник» в письме отца закончился и начался «кнут» с угрозами и шантажом. Отец писал, что Поттер его обязательно посадит, что министр-грязнокровка не посчитается ни с какими личными обстоятельствами, и как настоящая канцелярская крыса, не даст спустить дело о нарушении законодательства, связанного с исследованием крестражей на тормозах. Однако он как настоящий любящий отец и благодетель, которому Драко теперь по гроб жизни обязан кланяться в ноги — прочитав это, Малфой скривился, — организовал ему счастливый билет не только к «вечной славе» великого ученого — Драко поперхнулся чаем, — но и дал ему индульгенцию от Азкабана, так как грязнокровка ни за что не пойдет на такой международный скандал, посадив в тюрьму, обладателя столь престижной премии. Кроме того, продолжал отец, данное выступление поможет «легализовать» результаты исследований о крестражах. Грязнокровка, утверждал он, сама связала себя либеральным и прогрессивным Актом о научной свободе в международных исследованиях, который подразумевает безусловное разрешения цитировать труды ученых, которые были опубликованы в научных иностранных журналах. Получается, что если на территории Британии исследовать крестражи нельзя, местные ученые все же могут изучать данный предмет через научные издания стран, где данные исследования разрешены, как например во Франции. Данную лазейку нашли юристы отца.

Наконец Люциус снова решил «подсластить пилюлю» и сослался на довод, что один день существенно не повлияет на дела Драко, что за этот срок ничего принципиально нового произойти не может и что это будет для него даже полезно. К письму прилагался текст научной работы, пролистав которую, Малфой понял, что отец «причесал» его заметки, оформив их в виде научной статьи, с предметом, методом, источниками, выводами, не меняя содержания. Более того, Люциус деликатно заметил, что «восстановил» личную подпись Драко на экземплярах, которые были направлены рецензентам в Комитет, и вежливо просил подписать собственноручно свой идентичный экземпляр, чтобы не было никаких недоразумений. У хозяина поместья при прочтении этих слов задергался глаз. Словом «восстановить» отец тактично называл фальсификацию документов международного уровня, пусть научного, а не политического, но все же.

И вот Драко стоял здесь сегодня, коротая время до конференции. Ирония судьбы, конечно, была впечатляющей. Люциус фактически шантажом заставил сына участвовать в гонке за «вечную славу». Ситуация вызвала у Малфоя резкое дежавю. Так, в истории с темной меткой, полученной им в шестнадцать, он замечал нечто подобное. Драко знал, что было гигантское количество претендентов на эту «великую честь», которые готовы были убивать, пытать, заживо сжигать магглов, лишь бы только получить вожделенный знак, в то время как ему он достался под угрозой расправы, как над ним лично, так и его семьей. Впрочем, тогда он радовался как идиот. Первое время...

Попав в одну из точек трансгрессии с магглотталкивающими чарами, Драко вышел на не очень оживленную, но красивую улицу. Он внимательно смотрел по сторонам, медленно прохаживаясь вдоль витрин и лавок волшебников и магглов, оставляя последние без внимания.

Во Франции было очень своеобразное отношение к жизни среди магглов. Французы на текущий момент были настроены к ним еще более враждебно, чем даже консервативные британцы, однако здесь маги предпочитали не строить резервации и гетто вроде Косого переулка и параллельной платформы 9 ¾, а жить с магглами в соседних домах на одних и тех же улицах. Устройство домов и инфраструктуры французской магической общины напоминало систему скрытия Хогвартса, Выручай-комнаты либо дома на площади Гриммо с родовыми чарами Блэков. Волшебники Франции использовали либо чары невидимого расширения, скрывая свои дома, квартиры между домами и квартирами магглов, либо использовали на них те же магглотталкивающие чары. На улицах в шахматном порядке стояли «фиолетовые фонари», некие зоны отчуждения для магглов, окруженные защитными и дезилюминационными чарами, дойдя до которой, колдун мог легко трансгрессировать или применить любую магию. Таким образом, в отличие от компактно проживающих в нескольких местах Лондона волшебников Британии, французская община буквально была распылена по всему Парижу, накрывая его плотной сетью менее многочисленных, но более сплоченных, чем у магглов, социальных связей. Данная система по-своему способствовала в разные времена как большей толерантности, так и в другие периоды большему шовинизму, так как в отличие от британцев, которые мыслили, что живут в отдельных частях города магглов, французы считали весь город своим и что это магглы живут с ними, а не наоборот. Сейчас, с ростом поддержки движения «Черные мантии», был рост шовинистических настроений определенной части магического сообщества Франции.

Был полдень, когда Драко наконец дошел до вершины холма Монмартр, обратив свой взор на стоящую на его вершине Базилику Сакре-кёр. Это было величественное здание, которое очень нравилось Астории. Оно было не только величественным в архитектурном плане, но и, как однажды простодушно заметила его жена, было «похоже на торт с кремом, сливками и безе от шеф-повара Дю Пена», который ей очень нравится. Только Астория умела сочетать в своих словах ту самую аристократичность, потому что имя Дю Пена было широко известно в узких кругах, и когда его цитировали, можно было понять, из какого ты общества, и при этом извлекать из своих речей любую холодность и высокомерие, делая речь живой, веселой и человечной. Родители и им подобные аристократы стали бы анализировать византийский архитектурный стиль собора или на худой конец вспоминать сколько тонн золота было потрачено на его строительство, и лишь Астория могла сказать, что базилика похожа на торт.

— Месье, — раздался голос за спиной.

Драко резко оглянулся и увидел стоящего перед ним шарманщика.

Это был старик, одетый чуть ли не во все цвета факультетов Хогвартса: коричневые кожаные туфли, синие брюки, белая рубашка, бронзовый пиджак, зеленый галстук, красный цилиндр и желтые перчатки. Шарманщик играл так называемую «цвето-музыку», когда из магического инструмента раздавалась не только приятная мелодия, но и вокруг играющего на несколько метров распространялось магические световые линии, радуга разных цветов, которая постоянно меняла свой спектр, а также форму и направление, в зависимости от мелодии. Несмотря на откровенно клоунский наряд, лицо у старика было усталым, измотанным и достаточно серьезным, хотя он и пытался улыбаться. Его взгляд, серьезный и вдумчивый, пронизывал Малфоя.

Драко опустил взгляд и увидел стакан для пожертвований уличного артиста. Рефлекторно сунув руку в карман, он выгреб горсть галлеонов и бросил их. Звон монет в стакане эхом отдался в голове.

— Месье, спасибо… но это слишком много. Может быть, вы пожертвуете тем нуждающимся? — старик указал на стоящих на паперти нищих. — Я думаю им можно было бы купить немного еды из церковной кухни…

— Нет! — резко ответил Малфой и, стиснув зубы, добавил: — Можете сами им пожертвовать сколько пожелаете… На ваше усмотрение...

Не дожидаясь ответа, Драко трансгрессировал на вершину купола Базилики. Сорваться на беззащитного старика — последнее дело, однако он вызвал у Малфоя болезненные чувства. Уставший, чудаковатый старик с вдумчивым, смотрящим прямо в душу взглядом.

А то, что он упомянул про нищих… Драко вспомнил, как был в Париже вместе с Асторией на этом самом месте через год после их свадьбы. В тот день Астория щедро раздавала милостыню попрошайкам рядом с Сакре-кёр.

— Им подавать не стоит, — заметил тогда Драко ей. — Это профессиональная мафия. Они уж точно зарабатывают не меньше обычных тружеников. Настоящие умирающие тут о помощи просить не будут. Кстати, — добавил он, усмехнувшись на ее неуверенную попытку возразить. — Это легко проверить. Купи им еды. Уверен, они при тебе же выбросят ее в ближайшую урну. «Голодающие»... — фыркнул он, наградив их презрительным взглядом.

Астория посмотрела на него и он переменился в лице, заметив ее расстроенный взгляд. Он почти уверен был, что на ее глазах блеснули слезы. Не сказав ни слова, она убежала, оставив его в полнейшем недоумении. Как позже оказалось, убежала она недалеко — на церковную кухню. Корзинка припасов, которую она там купила, разошлась на ура. «Нищие» принимали подачки, рассыпаясь в благодарностях. Драко пытался скрыть омерзение.

«Спектакль», — думал он, но не решался сказать вслух.

— Ты слишком плохо думаешь о людях, — произнесла Астория, когда корзинка опустела, а нищие разбрелись.

Не желая думать, что Асторию обманули, он тем не менее выдавил из себя улыбку.

Невольное «сравнение» его с женой этим уличным музыкантом и это воспоминание напомнили ему о вопросе, которым он задавался вот уже много лет. Почему Астория, такая добрая, любящая, отзывчивая и внимательная к другим, остается с ним? Ведь он сам намного хуже ее. Те пять минут, что ее не было на площади, были сущим кошмаром. Он не ждал такой реакции. И совсем не был уверен, что она вернется. Но она вернулась. Вернулась, чтобы попытаться доказать ему, что стоит верить в людей.

Драко осмотрелся. Он стоял на «воздушной площадке» над куполом Базилики, откуда открывался великолепный вид на весь Париж. Такие воздушные мосты и платформы, невидимые для магглов, были разбросаны по разным частям города на разных уровнях, в том числе над некоторыми площадями, памятниками культуры, набережными и улицами, чтобы волшебники могли любоваться прекрасными творениями архитектуры или любыми другими видами, оставаясь невидимыми для магглов. Данные площадки имели самые разные формы платформ, мостов, многоярусных лестниц, балконов. Специальная карта-путеводитель, которую можно было купить в любой волшебной лавке указывала локации данных сооружений, которыми был испещрен весь Париж. Причем чтобы даже самые бестолковые волшебники, имеющие проблемы с трансгрессией, случайно не промахнулись и не улетели не туда, можно было указать палочкой в точку на карте, куда собираешься переместиться, и активировать чары трансгрессии без классического представления «конечной цели». Трансгрессия перемещала в ту точку, где располагалась «платформа». При такой трансгрессии волшебник в конечном пункте назначения зависал на два метра над землей и плавно спускался на площадку. Рядом прогуливались волшебники и волшебницы. Солнце светило ярко. На небе не было ни единого облака. Погода ликовала.

При следующей трансгрессии Малфою на глаза попалась мансарда одного из стоящих рядом домов в стиле осман. Он знал, что за вторым слева чердачным окном располагался один из «общественных каминов» сети Летучего пороха. Наряду с «фиолетовыми фонарями» и «воздушными мостами» это была часть магической инфраструктуры Парижа. Таких каминов была целая сеть. Базировались они преимущественно в домах стиля осман, в мансардах и чердачных окнах. Эта конкретная точка представляла из себя небольшую каморку, в которую можно было попасть из чердачного окна, трансгрессировав на крышу. Над небольшим камином стояла «фиолетовая» лампа, с теми же магглоотталкивающими чарами, как и на уличных фонарях. На каминной полке стоял горшок с летучим порохом, который службы магической префектуры обновляли каждые два дня. Малфой как-то залезал туда вместе с Асторией, чтобы попасть на одну экспозицию, когда они сильно опаздывали.

Драко взглянул на парковые часы и понял, что ему пора выдвигаться дальше. Он находился в своем состоянии полуяви почти все это время.

Собор Парижской Богоматери встретил его столбом черной копоти. Драко приземлился на одну из башен главного собора Франции и сквозь эту темную преграду обратил свой взор на Париж. Внизу копошились магглы-строители подобно полчищам муравьев, облепивших это величественное сооружение. Осматривая эту «нуарную» с его угла обзора, версию Парижа, Драко не спешил. Сорбонна находилась в восьми минутах пешей ходьбы от Нотр-Дам-де-Пари. Необходимо было пересечь Сену и пройти по улице Сен-Жак.

Дойдя до цели, Малфой остановился напротив одной из гаргулий Огюстена Люмьера.

— Люмос, — невербально произнес Драко, заставив гаргулью пробудиться и обратить на него свой взгляд.

— Цель визита? — проскрежетало существо.

— Драко Малфой. Секция темных искусств.

Существо отпрыгнуло, пропустив его вперед. Проходя мимо каменной твари, Драко вспомнил буклет Сорбонны, что прилагался к его письму-приглашению, в котором давалась краткая историческая справка этого учреждения и который он прочитал сегодня утром пока принимал пищу в «Городе солнца». В нем рассказывалась занимательная история гаргулий Огюстена Люмьера. В галерее почета Университета можно было найти портреты двух великих волшебников: Огюстена Люмьера-старшего и его сына, который был его полным тезкой.

Эта семья вошла в мировую историю Огюстеном Люмьером-младшим, волшебником, у которого очень поздно появилась магия. В одиннадцатилетнем возрасте он не получил сову, чтобы попасть в Шармбатон. Его отец, уважаемый, богатый член местной общины, потомок древнего рода, был в ярости. Будучи членом попечительского совета Шармбатона, отец надавил на директора, чтобы тот позволил сыну втайне учиться в школе отдельно от всех. Профессора за отдельную плату давали ему уроки. Мальчик изучал теоретические дисциплины, но из его палочки не вырывалось ни одно, даже самое слабенькое заклинание. Он ходил в мантии-невидимке и не имел права ни с кем общаться. По инициативе отца в замке было сделано потайное помещение, где жил и учился его сын. Чтобы выйти из этого помещения и погулять по дворцу Шармбатона, нужно было сделать всего две вещи — разбудить гаргулью, которая была стражем каморки, заклинанием «Люмос» и сказать пароль: «Я волшебник». Огюстен Люмьер-младший знал пароль. Ему сказал его отец в первый же день. Вся проблема была в том, что он не мог применить заклинание «Люмос». Отец сказал, что если сын сможет выполнить задачу — он сможет погулять по замку и найти друзей. Огюстен Люмьер-младший месяцы коротал один и не мог выбраться из своей тюрьмы. Его забирали каждый день профессора, чтобы покормить и преподать уроки, а потом возвращали назад. Ребенок возненавидел гаргулий. Для него они стали воплощением одиночества, боли, заточения. Прошло два года, и Огюстен Люмьер-младший смирился с тем, что останется один навсегда. От отчаяния он начал общаться с гаргульей-стражем, рассказывать ей свои личные переживания, маленькие истории собственного сочинения, делиться мыслями об отце.

И вот однажды, никто не знает, как так случилось, но ему вдруг удалось сотворить заклинание. «Ты волшебник», — услышал он слова каменного монстра. К сожалению, только будучи уже на шестом курсе.

Хорошим волшебником он так и не стал, но он все же стал магом, у которого позднее прочих появилось волшебство. Славу, помимо прочего, ему принесла общественно-политическая и подвижническая деятельность, которую он, правда, в основном осуществлял через других. Он верил, что сквибы, а возможно, в перспективе и магглы, могут стать волшебниками, и хотел этого достичь, видя в этом свою миссию. Его гигантские исследования в этом вопросе воплощались в большом количестве гипотез и теорий, которые по сей день задают основные тренды в исследованиях этого вопроса. После смерти отца, Огюстен Люмьер-младший почтил его память строительством многих зданий, украшением которых непременно становились гагрульи.

Его репутация, как и у всякого известного человека, была, конечно, не бесспорной. Огюстен Люмьер верил, что «стрессовая терапия», которой его подверг отец, является ключом к пробуждению магических способностей. А потому он часто подвергал детей-сквибов всяческим испытаниям. Жестоким и не всегда полезным. Травля, заточение, насилие — методы, которыми он пытался добиться магии от своих подопечных. Пока, впрочем, безрезультатно.

Пройдя мимо портретов, Малфой двинулся в фойе, надеясь найти Люциуса в зоне для отдыха. Он откровенно не представлял, куда ему идти, а спрашивать у незнакомых посетителей не хотелось. Магическая Сорбонна существовала параллельно маггловской, и с помощью заклинания незримого расширения и чар скрытия, как и всей системой жизни магов во Франции, можно было жить, учиться и заниматься наукой через стенку с магглами. Очевидно, волшебники Франции, хоть и не игнорировали Статут о секретности, но считали ниже своего достоинства зарываться в подземелье, как «британские островные крысы», которые построили свое министерство магии в «клоаке» под Лондоном. Драко считал, что французские чародеи живут с большим достоинством, но больше рискуют обнаружить себя, а также имеют больше провоцирующих факторов на конфликт с магглами, чем их британские коллеги, проводящие политику «изоляционизма».

Добравшись до буфета, Драко с облегчением увидел отца. Он стоял рядом с круглым закусочным столом, разговаривая с двумя волшебниками, одетыми в черные мантии.

Астория всегда отзывалась об этих «друзьях» и о влиянии отца на Драко в целом крайне отрицательно. «Он сломал тебе жизнь, втянув тебя во все это, сбежал во Францию, оставив тебя получать тумаки и пить весь этот яд общественного гнева, но ему и этого показалось мало — он и сейчас еще продолжает пытаться влиять на тебя оттуда», — достаточно категорично говорила Астория, которая становилась похожа на сердитую кошку каждый раз, когда ей приходилось готовиться к семейным посиделкам.

При этом Драко знал, что, если Люциуса вдруг хватит инфаркт, Астория будет первой, кто кинется делать ему массаж сердца и искусственное дыхание. Отношения Люциуса и Астории вообще были странными — они демонстрировали друг другу неприязнь, но в той или иной мере считали друг друга частью семьи. Пусть и костью в горле. Отец, например, в свою очередь достаточно активно оказал помощь сыну в поисках специалистов в проклятьях. Первый и последний раз, когда Драко бросил вызов родительской власти, встав на защиту своей Астории, привел к отъезду родителей во Францию. Драко тогда впервые фактически наложил запрет на всяческие конфликты между близкими людьми, указав, что, если они не в состоянии мириться друг с другом, может быть, он сам, как яблоко раздора, является лишним в семье и ему стоит вообще уйти от всех, чтобы никто не мучился. Этот ультиматум сработал. Малфой никогда больше не видел, чтобы его родители и жена ругались при нем. Максимум оттачивали остроумие в сносной форме.

Драко сложно было выбирать сторону в этом противостоянии. Он был не согласен с женой, что отец являлся его злым гением, и что Люциус, и только он, ответственен за все злоключения самого Драко. Тем не менее, он до сих пор не любил грязнокровок, предателей крови, сквибов, полулюдей, домовиков и прочую... Нет, сейчас не стоило думать об этом. Его раскаяние в Визенгамоте было не совсем искренним. Да, он не хотел лично убивать, но он соврал бы, если бы сказал, что его сильно волновала участь всех тех, кого Темный Лорд приговорил к смерти. Ему это было мерзко, но не более того. Малфоя интересовали только семья и близкие люди, и если бы самый опасный темный волшебник тогда не подверг их опале, возможно, все было бы по-другому. Драко был твердо уверен, что Астория видит его со слишком хорошей стороны. Возможно, поэтому...

Тем не менее, особого желания знакомиться с очередными «друзьями» Люциуса категорически не возникало. Малфой замешкался, раздумывая, не стоит ли ему занять другое место и попозже подойти к отцу. Однако его планам не суждено было сбыться, так как Малфой-старший, заметив сына, сам направился к нему.

— Я думал, ты хотя бы сегодня будешь похож на человека, — констатировал он, обводя Драко, насмешливым взглядом.

Люциус едва заметным кивком попрощался со своими собеседниками и отвел сына в сторону.

— Что не так? — закатив глаза, спросил тот.

Хотя прогулка по Парижу пошла ему на пользу и он взбодрился, но все еще чувствовал усталость из-за истощения эффекта чар «застывшего страха». Мысли его то и дело переключались, и ему сложно было сосредоточится на предстоящем выступлении. Куда больше он сейчас думал об Астории и о том, что с ней случилось.

— На твоей рубашке черная копоть, а на плече и в волосах — листья. Глаза все еще красные. Неужели ты не мог привести их в порядок перед выступлением? Где ты был весь день? Ошивался в заброшенных угольных шахтах и канавах?

Драко, чертыхнувшись, посмотрел в стоящее рядом с ними настенное зеркало и, убедившись в правоте отца, исправил неряшливость внешнего вида. С глазами, к сожалению, он не мог сделать ничего.

— Где мой внук? — требовательно спросил Люциус, бросив взгляд за спину Драко.

— Они с Асторией остались в Дижоне, — ответил Драко, отметив про себя, что Люциус не упомянул о «невестке». — Я бы не хотел посвящать его в подробности того, чем занимался в этом году. К тому же, думаю, ему еще слишком рано…

— Там есть магический проектор, — холодно перебил Люциус сына, кивнув куда-то в сторону лестницы. Драко недоуменно посмотрел на отца, и тот добавил: — Он активируется волшебной палочкой.

— Я знаю, как активировать проектор, — на лице Драко застыло недоумение.

— Слышал, у магглов есть подобные изобретения, — продолжил Люциус. — Я не знаю, какие вы с Асторией предпочитаете. Возможно, ты уже забыл, как пользоваться...

— Нет, я все прекрасно помню, — игнорируя едкие комментарии Люциуса, произнес Драко.

Наконец, до него дошел смысл этого странного замечания. Конечно, речь опять об Астории.

— По регламенту у тебя пятнадцать минут. Перебивать тебя, конечно, не станут, но… Я все же оптимистично надеюсь, что ты произведешь хорошее впечатление. Об этом будут писать газеты.

Драко кивнул. Объявив, что ему стоило бы еще раз повторить перед выходом свой доклад, он погрузился в изучение пергаментов, что видел, наверное, второй раз в жизни. Люциус, давая сыну такую возможность, отошел. Ненароком Драко проследил взглядом за отцом и заметил, что тот встретился с только что появившимися в фойе Ноттами. Отправив сыновей в зал, Теодор задержался, чтобы перекинуться парой слов с Люциусом. Драко то и дело казалось, что он ловил их взгляды на себе.

— Нам пора, — когда Люциус вновь подошел к сыну, тот уже успел окончательно запутаться в собственной речи. — Мы уже пропускаем первый доклад.

Малфои поднялись по мраморной лестнице и направились в один из лекционных залов. Внутренние коридоры магической Сорбонны были украшены большим количеством мрамора, мозаики, латунных светильников-бра, дубовых панелей. Малфои остановились напротив одного зала с внушительной дубовой дверью. Драко прочитал наименование лекториума: «Звездная палата». За дверью раздались аплодисменты.

— Еще раз поблагодарим за блестящее выступление Дельфини Лестрейндж, — услышал Драко голос ведущего, многократно усиленный заклинанием «Сонорус».

Когда он вошел в зал и проследовал между рядов, мимо него прошла докладчица, исполнившая едва заметный насмешливый реверанс в его сторону. Отец уже присоединился к зрителям в зале. Драко же предпочел сделать вид, что не признал кузину. В конце концов, они не виделись так давно, что это вполне могло оказаться правдой. Та, однако, ответного приветствия дожидаться не стала, исчезнув в дверях.

Пока ведущий объявлял Драко, тот изучал взглядом зал. Он представлял из себя достаточно большое помещение, оформленное в темно-синих тонах. Приглядевшись, Малфой увидел, что это синий мрамор. Стены и потолок были украшены вмонтированными в них в шахматном порядке по всему периметру звездами из горного хрусталя с серебряной окантовкой. Размер звезд был примерно в половину человеческого роста. Звезды слегка светились, выполняя функцию бра и люстр. Их яркость предположительно зависела от времени суток. В дальнем конце аудитории, в нише, Драко увидел очередную гаргулью Огюстена Люмьера. Сидящие в лекториуме волшебники почтительно встали, поприветствовав его аплодисментами. Драко подумал, что, вероятно, ведущий упомянул о его номинации на Орден Фламеля, и ему стало не по себе.

Он пересекся взглядом с отцом, что, как и Нотты, занял особую ложу, неподалеку от сцены. Когда аплодисменты стихли, Драко прошел к трибуне. Отсюда он увидел еще одно знакомое лицо и чуть не рассыпал пергаменты от волнения. Гарри Поттер. В первом ряду этой огромной аудитории сидел Гарри Поттер!

— Я Драко Люциус Малфой, — зачем-то еще раз представился докладчик, нарушив повисшую в аудитории тишину. — Тема моего доклада: «Живое существо как крестраж».