Награда от темноцветов (гет)

В предыдущей главе:

Директриса разрешает Северусу взять Гермиону ассистентом. Полумна Лавгуд убеждена, что в Хогвартсе бушует эпидемия редкой болезни, вызванная невидимыми магическими грибками, которые делают людей подавленными. Главное средство против этой болезни — зараженный должен проводить как можно больше времени с человеком, имеющим «дополняющую ауру». Такие пары аур Полумна обнаружила у Гермионы с Северусом и у Гарри с Драко.

Северус узнает, что у Гермионы проблемы с новой волшебной палочкой. Она содержит волос фестрала, и это пугает хозяйку: Гермиона считает, что палочка выбрала ее, отозвавшись на ее подавленность и смертный ужас, и ничего хорошего это не сулит. Северус разубеждает ее.

Также профессор дает Гермионе для проверки работ учеников зачарованное перо, имитирующее его почерк и манеру выражаться. Покидая кабинет, Гермиона оставляет Снейпу листок, на котором проверяла перо. Там написано о ее чувствах к Северусу в его собственном стиле.

Гермионе снился сон, уже знакомый, но от этого не менее страшный. Ужас, отчаяние, боль — все ощущалось так остро и реально, словно происходило с ней впервые.

Как обычно, кошмар начался с Малфой-мэнора. Гермиона лежала на полу, все ее тело горело. Не осталось ни одной клеточки, которая не была бы пропитана жгучей, мучительной, выворачивающей наизнанку болью. Мышцы и жилы извивались, заставляя Гермиону принимать почти невозможные для человека позы. Кости грозили сломаться от этих судорог, если она сейчас же не потеряет сознание.

Но жертве не дали лишиться чувств. Как только все вокруг начало меркнуть, Лестрейндж сняла заклятье и разразилась визгливым криком:

— Спрашиваю последний раз!!! Где вы взяли этот меч?! ГДЕ??!!?!

— Мы нашли его… Случайно нашли… Пожалуйста!.. — тяжело выдохнула Гермиона.

Однако воздуха в горящих легких хватило для нового крика, когда Беллатриса произнесла: «Круцио!» — в третий раз. Или в четвертый? Гермиона уже сбилась со счета. Кровожадная ведьма бесилась от злости, а оборотень смотрел на жертву с нескрываемой похотью, как будто она кричала и выгибалась не от боли, а от страсти.

Новое заклинание оказалось мощнее всех предыдущих. Сколько Гермиона продержится, прежде чем выдаст секрет? Сколько продержится, прежде чем сойдет с ума?

— Ты лжешь, маленькая грязнокровка!!! — заорала Беллатриса. — Отвечай правду! ОТВЕЧАЙ!!!

Непростительное ослабло, давая Гермионе возможность говорить. Она открыла глаза и увидела ослепительно яркий свет, бликующий на люстре над головой. Хрустальные украшения свисали, как сосульки. Гермиона лежала в большой луже — кажется, не крови, а чего-то другого. Если постараться сконцентрироваться на ощущениях, то жар во всем теле немного смягчается холодом от жидкости. Жалко, что нельзя сейчас замерзнуть до онемения, до неподвижности. Зато можно подумать о льде. Даже нужно. Нужно думать о ледяной стене, которой Гермиона окружила свой разум, как только ее привели в эту комнату. Нужно мысленно спрятаться за стеной льда. Смотреть на хрустальные сосульки и думать о льде. Смотреть на хрустальные сосульки и думать о льде…

Обжигающая боль снова настигла ее, вырывая из груди вопль. Но вдруг крик оборвался, и Гермиона почувствовала, как встает, отделяясь от собственного тела. Вот и все. Она умерла. Судороги распластанной на полу плоти прекратились, все звуки стихли. Наступила полная тишина.

Какое-то время Гермиона чувствовала только облегчение. Хорошо, что ей уже не больно. Но, как ни странно, на смену этому чувству пришло не умиротворение, которого она ожидала от смерти. Вместо этого ее настигли ужас, беспомощность и отчаяние. Гермиона увидела Гарри и Рона рядом с собой. Что это значит? Они тоже мертвы?!

Вдруг ее тело, на которое Гермиона по-прежнему безучастно смотрела сверху, пришло в движение. Девушка неуклюже поднялась на ноги, скованно горбясь и низко опустив голову. Гарри и Рон окликнули ее, обеспокоено протягивая руки. «Нет, нет! — закричала умершая Гермиона. — Не подходите, не прикасайтесь, это не я! Это инфернал!» Но ребята не услышали. Они не заметили, как на мгновение волосы ходячего мертвеца потемнели, а взгляд стал хищным. Черты быстро превратились в прежние, но Гермиона успела увидеть лицо своей мучительницы.

Охваченная ужасом, она могла лишь наблюдать со стороны, как Гарри, ничего не подозревая, идет в другую комнату вслед за Гермионой-инферналкой, поманившей его кивком. Рон остался на прежнем месте — неожиданно оказалось, что у него сломана нога и он не может идти.

Гермиона кричала громче, хватала Гарри за рукава и умоляла не верить самозванке, захватившей ее тело. Но он не замечал ее. Инфернал поднял голову, и Гермиона обмерла от ужаса: в глазах, сверкающих красным взглядом, плескалось безумие. По коже побежали мурашки. Эта тварь сейчас убьет Гарри!

Но не успела Гермиона выкрикнуть очередное тщетное предупреждение, как увидела, что ее тело, занятое самозванкой, рвется пополам. Наружу выползала гигантская змея, сбрасывая то, что недавно было Гермионой, словно шкуру. А Гарри, остолбенев от неожиданности, неподвижно смотрел на открытую пасть с парой зловещих острых клыков, которая медленно надвигалась на него…

Вдруг помещение сменило очертания и оказалось Визжащей хижиной. Высокая мужская фигура, возникнув из ниоткуда, встала перед змеей, пряча Гарри за свою спину.

Гермиона схватила Гарри за руку так крепко, что ногти глубоко впились в его кожу. А змея бросилась на профессора Снейпа — раз, и другой, и еще. Огромные, как кинжалы, клыки рвали его шею, пока не превратили плоть в кровавое месиво.

Профессор упал. Хлещущий из его горла багровый фонтан быстро остановился, и теперь неподвижное тело лежало на дощатом полу в целом озере крови, перемешанной с пылью.

Гермиона подошла ближе. Она смотрела на того, кто несколько лет унижал их, запугивал, неприкрыто высказывал им свое презрение — но при этом всегда защищал. Он отдал все, отдал свою душу, а теперь и жизнь, ради общего дела, и никто не знал о его жертвах. Он, вечно одинокий, несправедливо названный предателем, умирал у нее на глазах, истекая одновременно кровью и серебристыми слезами.

Инстинктивно Гермиона наложила невербальное заживляющее заклинание. Но сейчас от слабых чар, предназначенных для лечения царапин и мелких порезов, было не больше толку, чем от попытки вычерпать потоп бумажным стаканчиком. Заклинание не могло срастить то, что осталось от горла профессора. Скорее, оно даже сделало хуже, оставив под сросшимся тонким слоем кожи серьезные внутренние повреждения и заперев змеиный яд. Профессор потерял почти всю кровь и лежал бледный как сама смерть, а Гермиона ничем не могла помочь ему.

Мальчишки стали дергать ее за руки, и она развернулась — лицом к друзьям и спиной к умирающему.

— Пожалуйста… — прозвучало ей вслед еле слышно. Звуки были похожи на бумажный шелест, а не на голос человека. Особенно не на прекрасный звучный голос Северуса Снейпа.

Гермиона оглянулась. Глаза профессора, исполненные боли и страха, умоляли ее сделать хоть что-нибудь.

Сейчас ей было бы под силу лишь одно — сесть рядом и быть с ним до конца. Никто не должен умирать в одиночестве. А он, натерпевшийся одиночества больше других, — особенно. Но даже этим Гермиона не могла помочь профессору: она должна была сделать множество других, более важных вещей. Не вынеся стыда, Гермиона отвела взгляд.

— Помогите… Не оставляйте меня… — шептал он, сломленно и отчаянно.

Она закрыла уши ладонями, чтобы не слышать его мольбу, и снова отвернулась.

Гарри. Она должна помочь Гарри. Она должна спасти его, и Рона, и своих родителей. А если очень постарается, то успеет спасти жизнь Фреду, Лаванде или Тонкс. Люди умирают и получают тяжелые раны — а здесь ей больше нечего делать. Она не владеет целебными заклинаниями, кроме уже примененного, заживляющего небольшие порезы. Она не знает, что можно сделать с ядом Нагайны.

Слезы хлынули по щекам, когда Гермиона устремилась прочь из Хижины. Она мчалась так, словно хотела убежать от собственного отчаяния. Она должна была читать больше! Она должна была как следует изучить целительство! Тогда от нее была бы польза! Но она сделала недостаточно — и теперь не может помочь раненым. Люди умирают из-за того, что Гермиона Грейнджер слишком мало знает. Она подвела их всех. Она во всем виновата.

Гермиона проснулась в слезах и быстро перевернулась лицом в подушку, чтобы не разбудить Полумну своими рыданиями. После таких кошмаров она не сразу понимала, что было воспоминаниями, а что — результатом жутких игр воображения.

На этот раз ей приснились по большей части реальные события. Конечно, Гермиона не видела своими глазами, как Нагайна вырывается из тела Батильды Бэгшот, но Гарри рассказал ей все в подробностях, и теперь эта картина преследовала Гермиону во снах, так же как смерть профессора Снейпа и пытка в Малфой-мэноре.

Зато правдой было то, что Гермиона бросила умирающего. Не совсем так, как в кошмаре: на самом деле она не знала, что профессор еще жив, и, конечно же, он не умолял ее о помощи, и кровь не хлестала таким жутким фонтаном. Но все-таки она оставила его одного — не убедившись, что он мертв, и не попытавшись помочь ничем, кроме того бесполезного невербального заклинания.

Порой кошмары Гермионы отличались от реальности еще сильнее, чем сегодняшний: подстегиваемое страхом воображение не просто добавляло воспоминаниям кровавых подробностей, а рисовало жуткие сцены, которых в реальности вовсе не было.

Гермиона несколько раз глубоко вдохнула, чтобы дышать ровнее и плакать беззвучно. За месяцы в палатке она научилась этому мастерству. Правда, сдерживаемые тихие слезы обычно продолжались дольше, чем громкие рыдания.

Сев на постели, Гермиона сунула ноги в толстые плюшевые тапочки. Нужно сходить на кухню и попросить у домовых эльфов чашку молока с медом. Мама всегда готовила ей этот напиток, если маленькой она просыпалась от кошмаров, и ритуал до сих пор безотказно помогал успокоиться. Без молока сейчас нечего и пытаться уснуть, она только зря проворочается до утра.

Двигаясь как можно тише, Гермиона накинула цветастый халатик-кимоно и положила волшебную палочку в карман. Халат подарили ей родители, не зная, что в Хогвартсе дочери скорее пригодились бы теплые шерстяные вещи, а не тонкий шелк. Но Гермиона любила этот халат, несмотря на всю его непрактичность.

От новой комнаты до кухни было довольно далеко. К тому же путь удлинялся из-за того, что Гермиона избегала темных коридоров с портретами: от взглядов картин ей делалось жутковато, она боялась сорваться и начать сыпать заклятиями налево и направо. Так что Гермиона выбирала более освещенные галереи, пусть и приходилось делать лишние крюки.

Холодный свет полной луны, падая через окна, окрашивал все вокруг в зловещие, мертвенные оттенки. Длинные тени, полная тишина и безлюдность — все это делало обстановку жутковатой. Гермиона успокаивала себя, предвкушая свет и тепло на кухне, возню домовых эльфов, работающих в ночную смену. Для того чтобы окончательно избавиться от дурного сна, ей нужно было не только выпить молока с медом, но еще с кем-нибудь увидеться и переброситься парой слов, и домовики — трудолюбивые, заботливые, безобидные существа — станут отличной компанией. Согреваясь этой мыслью, Гермиона тихо шагала по коридорам.

Неожиданный звук приближающихся шагов заставил ее оцепенеть. Она метнулась к стене, рука сама полезла в карман за волшебной палочкой. Сердце бешено колотилось в груди. Гермиона попыталась прислушаться к голосу рассудка, подсказывающему: наверняка это всего лишь Филч мается бессонницей.

Но звуки шагов были непохожи на шарканье старика, а проблески, появившиеся из-за угла, — на желтый свет его масляной лампы. Походка приближающегося человека была быстра и легка, он освещал себе путь волшебной палочкой. Гермиона плотнее вжалась в стену, надеясь, что ее не заметят в тени. Но вскоре высокая фигура приблизилась, и голубой луч Люмоса посветил прямо в лицо Гермионе.

— Мисс Грейнджер?

Из ее груди вырвался вздох облегчения.

— Профессор Снейп!

Он опустил палочку.

— Что вы делаете в коридоре в такое время?

Его голос прозвучал строго — точно так же профессор говорил бы с любым другим нарушителем школьного распорядка. Вот только прищур глаз Снейпа был не злобным, а скорее озадаченным.

— Вы плакали?

Гермиона быстрыми движениями отерла лицо.

— Простите.

Она сама не знала, за что извинялась: за хождение по замку после отбоя, за жалкий заплаканный вид… Или за то, что бросила его в Хижине? Жуткий и отчетливый сон до сих пор стоял перед глазами.

И вдруг оказалось, что тот же вопрос интересовал профессора.

— За что вы извиняетесь?

Она беспомощно пожала плечами:

— Я… Мне приснился кошмар…

— Ясно, — кивнул профессор, и озадаченности на его лице убавилось.

— …и я пошла на кухню, чтобы выпить горячего молока и… просто чтобы не оставаться одной.

Он задумался всего на секунду, а затем указал рукой вдоль коридора.

— Что ж, пойдемте. Я провожу вас, поскольку студентам запрещено разгуливать ночью по замку. Это правило, мисс Грейнджер. И, независимо ни от чего, на вас оно распространяется так же, как на других.

Гермиону снова тронула эта его манера сохранять строгий холодный вид, даже проявляя заботу. Может быть, из-за этого люди испытывают к Снейпу предубеждение — просто обращают внимание лишь на слова и поступки, не вдаваясь в истинные мотивы?

В присутствии Северуса Гермиона сразу расслабилась, почувствовав себя в безопасности. Он жив и здоров, он идет рядом с ней и мерно дышит. Дурной сон стал отступать из сознания.

Профессор пощекотал грушу на картине, скрывающей дверь кухни. Этот небрежный жест показался Гермионе чуждым, странным, но в то же время привычным для самого Снейпа. Дверь послушно отворилась, и их взглядам предстало огромное помещение с пятью длинными столами — такими же, как в Большом зале. Эльфы начищали серебро, складывали салфетки, гладили скатерти и меняли свечи в канделябрах. Заметив, что кто-то вошел, они побросали свои занятия, но, увидев учителя, все, кроме одного, вернулись к работе.

Студентка и профессор расположились за ближайшим к камину столом. Снейп попросил у того эльфа, который вызвался их обслуживать, чашку чая и стакан горячего молока.

— С медом, пожалуйста, — добавила Гермиона. — Спасибо!

Напитки появились на столе перед ними моментально. Северус придвинул свой стул ближе к огню, развернув его так, чтобы сидеть лицом к спутнице. Он вытянул ноги, сел, облокотившись одной рукой на стол, — и по этой непринужденной позе Гермиона убедилась, что для профессора Снейпа привычное дело вот так коротать у камина на кухне бессонные ночи.

— А вы почему не спите в такое время? Вы ведь говорили, что кошмаров у вас не бывает? — полюбопытствовала Гермиона. Обычно учителя дежурили в коридорах час-другой после отбоя, а сейчас было почти три часа ночи.

— Полнолуние, — ответил Снейп так коротко, будто это все объясняло.

Гермиона непонимающе посмотрела на него, и профессор, вздохнув, продолжил:

— После двух происшествий с участием Люпина, не принявшего антиликантропное, мне не спится в такие ночи. Спокойнее делается, если несколько раз за ночь подходить к его двери и слушать, как он скулит и лает внутри.

— Понимаю…

Она не стала больше ничего говорить, но про себя отметила: Северус в полнолуние не запирается в своих комнатах, а следит, чтобы Ремус никуда не отправился. Он боится не за себя, а защищает мирно спящих обитателей замка.

— Итак, вам известно, по какой причине бодрствую я… — сказал Снейп, наблюдая, как Гермиона маленькими глотками отпивает горячий напиток. — Не хотите ли поделиться подробностями того, что привело сюда вас?

Вообще-то она не хотела не то что делиться своим кошмаром, а даже вспоминать его. Но, может быть, если все-таки выговориться, если облечь в слова свои страхи, свое чувство вины и попросить прощения у Северуса — то хотя бы этот сон перестанет возвращаться? В тот вечер, когда они долго и откровенно беседовали в его кабинете, Снейп сказал Гермионе, что не винит ее за уход из Хижины. Но тогда они лишь немного коснулись этой темы: как только Гермиона начала просить прощения, он отмахнулся, заявив, что никакой вины за ней нет. Но если профессор все-таки выслушает ее, если поймет всю тяжесть ее переживаний, если они разделят на двоих эту ношу — то, может быть, он перестанет снова и снова истекать кровью у нее на глазах?

— Мне приснились вы, — вырвалось раньше, чем Гермиона сознательно приняла решение рассказать ему обо всем.

И слова полились из нее водопадом. Она подробно пересказала сновидение, начиная с того момента, как оказалась в Визжащей хижине. Затрагивать Малфой-мэнор Гермиона была пока не готова: даже по прошествии восьми месяцев воспоминания были так же отчетливы и болезненны, как шрамы, которые гриффиндорка прятала под длинными рукавами.

Северус слушал не перебивая, лишь брови его постепенно изгибались, выражая удивление. И только когда она закончила и взяла стакан с молоком, чтобы смочить пересохшее горло, он заговорил:

— Выходит, я в долгу перед вами, мисс Грейнджер.

— Что? — Гермиона резко опустила стакан. — Вы что, не слушали меня?

— Слушал. Но вы же сами сказали: во сне все было не совсем так, как на самом деле. В реальности я не умолял вас остаться. И, вы ведь понимаете, если бы я и просил вас о чем-то, так это поторопиться и помочь Поттеру, а не сидеть со мной. Я знал, что умру, с того момента, когда Темный Лорд вызвал меня и завел разговор о Бузинной палочке. После этого я думал не о своей кончине, а только о проваленном задании. Но вы… Вы спасли и то, и другое. Мою миссию и мою жизнь.

— Нет. Я бросила вас.

— Только после того, как сочли мертвым, имея на то все причины. И после того, как собрали мои воспоминания. Я умирал, зная, что Мальчик-Который-Должен-Пожертвовать-Собой получит информацию от Дамблдора… и жалея, что без власти над Старшей палочкой у него нет шансов уцелеть.

— Вы так и не знали, что Драко к тому моменту уступил владение Бузинной палочкой Гарри?

— Нет. Иначе не просил бы так настойчиво Темного Лорда отпустить меня за Поттером. В тот момент, когда Волдеморт разоружил меня, я думал, что провалился окончательно и бесповоротно. И после этого уже не испытывал страха смерти. Разумеется, вы понимаете почему, мисс Грейнджер.

Да, она понимала. Наверняка Снейп чувствовал лишь отчаяние и вину после провала (как он думал) миссии — так же, как она корила себя за то, что не спасла ни его, ни многих других, погибших в ту ночь. И теперь, чуть ближе узнав Северуса, она готова была поспорить на что угодно: вина терзала его в тысячу раз больше, чем ее саму. Он отправлял на верную смерть мальчика, которого поклялся защищать.

— Однако я выжил, — продолжил Снейп. — И до этой самой ночи не знал, как именно.

— Драко спас вас. А еще вы долго принимали противоядие… Вы ведь сами мне говорили… — с недоумением ответила Гермиона.

— Да, но противоядие не помогло бы, а Драко не успел бы, если бы я истек кровью. К его приходу мои раны немного затянулись снаружи. Я не понимал, как это произошло: ведь палочки у меня не было, а на беспалочковую магию я в тот момент был неспособен. А теперь понимаю. Вы спасли меня, мисс Грейнджер. Невербальным заживляющим заклинанием.

— Спасла?! Но то заклинание всего лишь создало тонкий слой кожи! При ваших жутких ранах это было ничто. Да кожица, должно быть, выдержала несколько минут!

— Тем не менее, этих минут хватило, чтобы Драко добрался до меня и перенес в больницу Святого Мунго — он знал целителя, который помогал Пожирателям смерти. Однако если бы не ваша помощь, мисс Грейнджер, то Драко не успел бы. Так что вам не в чем, абсолютно не в чем себя винить.

Гермиона пораженно уставилась на профессора. Она спасла ему жизнь своим жалким заклинанием?! Она хоть кому-то спасла жизнь в той битве?

— Вы ведь не говорите это лишь затем, чтобы утешить меня?

Он оскорбленно изогнул бровь.

— Неужели за все эти годы я хоть раз дал повод для подобных инсинуаций?

«Нет», — хотела ответить Гермиона. Но ведь также Снейп не давал поводов предположить, что он будет сидеть с ученицей ночью на кухне и выслушивать ее душевные терзания… Или что он станет давать ей индивидуальные уроки окклюменции, дабы избавить от кошмаров…

— Возможно, отзывчивость — это еще одна черта нового и улучшенного Северуса Снейпа, — улыбнулась она.

— Не болтайте глупостей, мисс Грейнджер. Нет никакого «нового меня», — он решительно отставил чашку и поднялся. — Вы допили? В таком случае пора расходиться по комнатам. У нас обоих завтра уроки.

— Да, сэр.

Гермиона послушно встала из-за стола и последовала за профессором. Как только они вышли с натопленной кухни, холод моментально пробрал ее до костей: накануне похолодало, выпал снег, и тонкое кимоно Гермионы ничуть не защищало от ледяного сквозняка в коридорах. Северус сразу же заметил, что ее бросило в дрожь.

— Если вы собираетесь регулярно наносить ночные визиты на кухню, мисс Грейнджер, то вам следует обзавестись более теплой одеждой. Я не потерплю чихания и шмыганья носом на уроках, а тем более — в личной лаборатории или в своем кабинете.

И опять отчужденный тон его голоса контрастировал со смыслом сказанного, и тем более — с дальнейшим развитием событий. Профессор Снейп, сняв свою мантию, плотно обернул ее вокруг плеч спутницы. Тяжелая шерсть, согретая его телом, напомнила Гермионе об уроке окклюменции, на котором Северус впервые вошел в ее разум. Ее так же, как в тот раз, бросило в жар, когда мягкая ткань крепко обняла за плечи, а легкие наполнил аромат из смеси трав, древесного дыма и мужского тела.

Эти запахи начисто отметали предположения студентов, будто профессор Снейп страдает водобоязнью. Впрочем, Гермиона и раньше не верила слухам. А мыльная отдушка, которую она уловила, уткнувшись носом в плечо, окончательно развенчала гипотезы о том, что профессор пренебрегает гигиеной. Если это именно мыло так подчеркивает запах Северуса, то Гермиона хотела бы обзавестись куском такого же. Или хотя бы подольше не расставаться с мантией… Наверняка у Северуса достаточно сменной одежды и он какое-то время обойдется без одной из своих мантий…

— Спасибо, — наконец вымолвила она, ощутив укол совести за подобные мыслишки. Он к ней со всей душой, а она планирует покушение на чужое имущество!

— Прекратите благодарить на каждом шагу, мисс Грейнджер, это становится утомительным. Кроме того, я всего лишь пытаюсь снизить риск собственного заражения. Не дать заболеть вам — в моих же интересах.

Гермиона, спрятав понимающую улыбку, промолчала. И, придя в спальню, сама приняла серьезные меры для того, чтобы не разболеться и не заразить Северуса: она забралась под одеяло, не снимая теплой мантии.

Остаток ночи Гермиона спала крепко и безмятежно.