Deep memory (гет)

На работе все валится из рук, Нильс со мной не разговаривает. Я стараюсь сосредоточиться на контрактах, но перед глазами стоит картина с летающими вазой и подушкой, цветные волосы Грейс и Роза. Роза Престон, моя самая лучшая подруга, верная, забавная, милая, честная, она скрывала от меня свое происхождение, лгала о родителях. Еще несколько дней назад у меня было все: друзья, богатство, родители, а теперь, как будто этого вообще нет. И не было никогда Гарри Доусона, это просто иллюзия, придуманная кем-то за меня жизнь. Я до сих пор не верю в эти магические штуки, но фотография в альбоме, эти люди, они смотрели на меня с нескрываемой болью. Несомненно, нужно разбираться, но сейчас я не хочу никого видеть. Мне хватает пыхтящего за соседним столом Джордона. Он делает вид, что подписывает договоры, но на самом деле просто черкает на бумаге.

Наконец, приходит время обеда, а выходить из кабинета нет никакого желания. Хочется зарыться в работу, чтобы хоть ненадолго забыть все, что случилось за последние два дня.

— Ты пойдешь на обед? — неужели я слышу это от Нильса.

— Нет, я не хочу есть, — говорю так, будто в горле застряла булава.

Нильс молча берет со стола телефон и выходит из кабинета, что на него совсем не похоже. Сейчас я не хочу ничего ему объяснять, ведь мне самому еще нужно понять хоть что-то.

Моя импульсивность дает о себе знать, и я все же срываюсь с места и уезжаю к родителям. Не представляю, с чего начать разговор и стоит ли вообще об этом говорить. Но мать на то и мать, что с порога задает вопрос:

— Гарри, что-то случилось? У тебя такой потеряный вид, — мама бледнеет в момент.

— Нет, все в порядке, не волнуйся, я просто соскучился, — улыбаюсь, и мы проходим в дом.

Первый раз в жизни ощущаю себя в родном доме неловко. Осматриваюсь, трогаю мебель, книги на полках, фотографии в рамках. Я учился ходить не в этом доме, я не сказал здесь свое первое слово, я не здесь научился читать и писать, не здесь меня назвали...

— Гарри, — мама показалась в дверном проеме, — идем в столовую.

Отец уже сидит и, как всегда, поглощен чтением газеты. Иногда мне кажется, что он даже спит с газетой. Мама подходит к нему и резко вырывает газету из рук. Я вздрагиваю, она раньше никогда так не делала.

— Твой сын приехал, — Андреа смотрит на него с яростью. Ричард поворачивается и с минуту смотрит на меня.

— Здравствуй, — через силу выдавливает он.

— Здравствуй, — я прохожу к столу и сажусь напротив.

— Ты о чем-то хотел поговорить? — мама косится на отца, но за руку держит меня.

Если бы она только знала, как мне трудно говорить об этом. Главное, я не знаю, с чего начинать.

— Мама, — с нежностью произношу я, — папа, — уже безразличней, — нашлись люди, с которыми я был знаком до... до того, как... вы меня забрали.

Чувствую, как по маминой руке пробегает дрожь, она сильней сжимает мою ладонь, но все же молчит. Отец не сводит с нее глаз, будто меня и вовсе здесь нет.

— Они показали мне фотоальбом с моими детскими фотографиями.

Мама отпускает мою руку, и в тишину врываются всхлипы. Она закрывает лицо руками. Первый раз в жизни я вижу на лице отца растерянность.

— Гарри, — хрипит Андреа, — Гарри, я так за тебя счастлива!

Она кидается мне на шею и целует в щеки. Я крепко прижимаюсь к ней и чувствую, что сердце мамы готово вот-вот вырваться из груди.

— Все хорошо, — шепчу я, — все хорошо.

— Ричард, скажи же что-нибудь! — мама встает в полный рост и подходит к отцу, который продолжает сидеть на месте.

Он переводит взгляд с мамы на меня и обратно несколько раз. Я боюсь даже дышать.

— Я очень рад за тебя, Гарри, — отец скрещивает пальцы.

— Святая Мария, за кого я вышла замуж? За статую! — мама возносит руки кверху, а слезы продолжают стекать по ее щекам и шее.

Я тут же подхожу к ней, приобнимаю и отвожу в спальню, на последок положив ладонь на плечо отца.

— Расскажи мне все, сынок, — мама присаживается на кресло. Мне очень редко приходилось видеть ее в слезах. Для меня Андреа Доусон всегда была волевой, сильной женщиной со стержнем. Да, почти всю жизнь она проработала в прачечной, но это не помешало проявлять ей свой стальной характер.

— Я сам еще очень мало знаю, — протянул я, устраиваясь на соседнее кресло, — когда эти люди рассказали мне, кто я есть, я выгнал их из своего дома, — изумленный взгляд мамы помог мне продолжить, — они сказали, что я... Что я волшебник. Я посчитал это ерундой. Ты ведь знаешь, что я с детства не люблю все волшебное, разных фей, мистику, гадания и прочее. Ты веришь в это?

— Знаешь, сынок, — мама кладет локти на колени, — когда я была маленькой девочкой, совсем маленькой, моя сестра и твоя тетя Элизабет рассказала мне, что на самом деле Зубной феи не существует. С тех пор я поклялась, что не буду верить в сказки, принцесс, принцев на белых конях, в гномов. Я прожила почти полвека и теперь оглядываюсь на свою жизнь. Мой муж с годами все больше похож на мумию, я не могу иметь детей, у меня не осталось настоящих друзей. Но однажды все-таки бог заставил меня поверить в чудо и в волшебство.

— Когда? — спрашиваю осторожно.

— Четырнадцать лет назад, когда я увидела мальчика в круглых очках со странным шрамом на лбу, у которого самые красивые в мире зеленые глаза, — мама кладет ладони на мои щеки, — Гарри, ты — само волшебство.

Уже дома я первым делом принял холодный душ. Никакая популярность, мои фото на первых полосах газет, слухи о моей ориентации не сравнятся с тем, что сейчас происходит в моей жизни.

— Алло. Миссис Малфой?

— Да. Гарри???

— Мы можем встретиться?