Всегда и навеки (джен)

— Хорошо, хорошо. Только уберите эти проклятые вспышки, — сквозь зубы прошипел сектант.

— Рад слышать твоё согласие, приятно, когда собеседники находят общий язык, — тело младшего Индариса всё так же искрилось и слепило молниями. Лёгкий гул потока искр отдалённо напоминал Цицерону смех и, казалось, всё вокруг: стены, потолок, шкафы — потешаются и издеваются над ним. В незамысловатом стрекоте он слышал восторг и едва понятный шёпот: «Вот как! Вот как!»

— Аха-ха! — залился смехом оборванец. Он был полностью согласен с неведомыми звуками. Вот как всё обернулось! А может, перевернулось?

— Что тебя развеселило? — вмешался в очередную истерику Илет, но так и не получив ответа, продолжил: — Я всё ещё не доверяю тебе, твоё состояние не вселяет в меня доверие. Однако, если ты исполнишь мою волю, я вознагражу тебя, — младший Индарис вновь спрятал руки в рукава, готовясь кратко изложить свои наказы убийце.

— Награда — это завсегда хорошо! А что я получу? — воскликнул Цицерон, совершенно не считаясь с серьёзным настроем данмера. И было видно — наигранную радость он выжимает из себя через силу. Озлобленность и мания крушить всё вокруг себя в нём никуда не исчезла, а лишь затаилась в ожидании удобного момента.

— Ты ещё ничего не сделал, чтобы требовать, — напомнил ему Илет, но про себя отметил, что толика разума у убийцы всё-таки осталась, раз сохранился интерес к награде. — Твоя цель — каджит, правая рука Утера Нере, у меня нет о нём точных данных, но много косвенных. Этот Дж’бари замешан в распространении скумы. Пусть он исчезнет из жизни моего брата. Уже как год капитан стражи доносит сообщения о распространении этой заразы. Всё пошло по кругу с приездом нового управляющего в графство Бравил, жаль, что я не имею власти вторгаться в чужие владения, — и опять статья из старой газеты вспыхнула в памяти данмера. Однако рассказать о своём открытии брату он так и не решился. Илет боялся, что старший Индарис попросту высмеет его прямо перед предполагаемым инициатором скумовой лихорадки. Или даже опишет Утеру Нере страхи младшего брата в письме, так как не воспринимал последнего всерьёз. Для старшего Индариса вообще было бы сюрпризом, что Илет решился на авантюру с Тёмным Братством. В его глазах, младшего брата интересовали только часовня Аркея, глупые молитвы Восьмерым и пыльная библиотека. Однако после смерти отца многое в мировоззрении Илета исказилось, и боязнь сменилась непониманием, а удивление и покорность — ненавистью и постоянной подозрительностью. — Теперь условия. Поднимать руку на стражу Чейдинхола я тебе запрещаю — это обычные люди, если с ними что-то случится, то ты останешься без награды. И ещё кое-что… Тебя не должны видеть, если будешь замечен, можешь сюда не возвращаться. Тебе здесь будут не рады.

— Я вернусь к матушке с голыми руками? — спросил Цицерон, уставившись весёлым взглядом на Илета. Однако младший Индарис не понял сказанного и смущённо переспросил. Всё-таки он не копия своего отца, как утверждал Ярнар, и это было видно по его характеру, как бы виконт не пытался скрыться за показной строгостью.

— Верните клинок, — резко, будто огрызаясь, выпалил оборванец, и этот тон не понравился Илету. Как и старший брат, он не привык, чтобы ему кто-то указывал.

— Нет, данную просьбу исполнить не могу, — ответил сухим тоном виконт. — Я не доверяю тебе, сколько повторять? Но не переживай, я обеспечу тебя магическими свитками, выдам целых три экземпляра. Этого более чем достаточно. По крайней мере, с ними ты точно не навредишь никому в замке и совесть моя будет чиста. А дальше уже сам. Я слышал, ассасины Тёмного Братства очень смышлёные и талантливые. Вот и продемонстрируешь.

Цицерон ничего не ответил, лишь уставился на собственные руки, испещренные венами. Слова Илета, как ни странно, немного его взбодрили — так как чем-то отдалённо напоминали похвалу. Тем временем Илет продолжал:

— Вот… — он указал на стол, где покоились свёрнутые пергаменты, — …два свитка невидимости и один мгновенной телепортации, — однако Цицерон на это ничего не ответил и продолжил молча сидеть на полу, даже не шолохнувшись. Подобная реакция взволновала виконта. Он до сих пор не знал, чего ожидать от убийцы, и всякий раз в моменты сомнений его одолевал вопрос: «Правильно ли я поступаю?» Но тут же одёргивал себя, вспоминая старшего брата: «Своими силами он из этого болота не выберется», — напоминал себе Илет, и круг сомнений начинался заново. — Тебе этого мало? — решил уточнить он. — Или дело в Чёрном Таинстве? Но я не припомню, чтобы мой отец пачкал об этот обряд руки. Ассасины из вашей секты всегда приходили к нему сами. Ну а я… Я ничем не хуже моего отца… — Илет неосознанно сделал ударение на слове «Я», обращаясь к Цицерону. — Ты дал мне своё согласие и обещался защитить Мать Ночи. Или ты уже не хозяин своих слов?

Руки оборванца вздрогнули и Илет понял, что попал в цель.

— Ах-хах, — раздался всхлип. — Я всегда думал, что Тёмное Братство вечно, а догматы — это законы, по которым следует жить… Пхах! Но уже нет никакого Братства!

— А как же ты?

— Да… да… — заговорчески запричитал Цицерон. — Я всё ещё здесь. Пха-ха! И я убью всех вас за то, что вы заставили меня и мою матушку страдать! — это был истерический вопль.

— Тогда начинай…

* * *

Цицерон видел Дж’бари, тот болтался возле заброшенного дома с капитаном охраны. Они шёпотом о чём-то переговаривались, а немного погодя проследовали на задний двор, оставив вместо себя стражника, патрулировавшего фасад.

Светлые глаза налились желчью, а все накопленные муки, обиды и беды теперь были взвалены на плечи каджита. Эмоции Цицерона походили на ливень, готовые вот-вот прорвать старую прогнившую крышу.

Свиток невидимости скрыл его от чужих глаз, а шум и суета ребятни поглотили едва заметные шаги. Он проник в дом.

Дверь, спуск, ещё одна дверь, пароль, знакомый запах и темнота. Перед ним предстало мертвое Убежище, в котором лишь ветер завывал в вентиляции, принося из тренировочного зала аромат масла.

— Свет свечи… — следовало действовать быстрее, но он настолько был повержен увиденным опустошением, что несколько секунд просто стоял, собираясь с мыслями. Уже спускаясь сюда, он осознал, что должен сделать. Ему придётся взять на себя ношу, о которой он раньше даже и подумать не мог. Не представлял, что именно для этого Мать Ночи берегла его.

Цицерон отворил широкие двери в тренировочный зал — здесь хранилось то, что он изготавливал на протяжении нескольких месяцев. И сейчас весь этот труд он использует, правда, не для тех целей, на какие рассчитывал изначально.

Бумаги и записи из кабинета Раши, древние тексты и манускрипты из Святилища, которые он так прилежно заучивал и берёг. Мебель, ковры, гобелены, одежда, книги — всё, что можно было легко поднять, свернуть и уложить, было собрано и сложено. Хранитель гроба Матери Ночи задыхаясь, метался из помещения в помещение, разливая эфирное масло на ковры и бумагу.

В сундуках почивших братьев он нашёл ещё несколько магических свитков. Три простых — вызов огненного шара, и один очень редкий — уже знакомый Цицерону паралич. Это единственное, что он решил оставить при себе, а три простых тут же были использованы, и Убежище заклокотало от стона загоревшейся мебели и хруста пожираемой пламенем бумаги и тканей.

Масло, испаряясь от жара, заполонило коридоры едким дымом, от которого резало глаза и не хватало воздуха в груди. Но Цицерон уже ничего не понимал, продолжая подкидывать в пламя вещи, что пока ещё не поглотил огонь. От грохота в ушах он не расслышал, как отворилась тяжёлая входная дверь в Убежище, но ощутил. Стало ещё жарче, дым повалил в открывшийся проём, а до слуха донеслись крики и ругань:

— Там! Этот сукин сын вон там!

Но человеческий силуэт сгинул в дыму, ускользая куда-то вниз по коридору. Убежище Чейдинхола доживало последние часы.