Яркий (джен)

Гарри прошёл мимо ошарашенной тетушки и начал подъем по лестнице. Пахло чистотой и какой-то вкусной едой из духовки, но он был сыт своей порцией пасты и не обращал на это ни малейшего внимания. Сова тихо сидела в клетке.

В комнате, предназначенной теперь для Гарри, всегда лежали вещи кузена Дадли. Это была комната-кладовка для сломанных или ненужных ему игрушек и книг. Здесь, в отличие от остального дома, витала и царила пыль; только вещи, попавшие в это место недавно, были чистыми. То были сломанные подарки со дня рождения, прошедшего меньше месяца назад. Гарри вздохнул: он думал, что если бы он знал какое-нибудь заклинание, комната могла засиять в один момент. Мальчик поставил клетку с совой и чемодан возле двери и прошёл в ванную за ведром и тряпкой.

Игрушки и книги Дадли он перенёс за один раз в своём кейсе и доверху набил ими чулан под лестницей. Затем вернулся, чтобы быстро вытереть поверхности, и управился с этим ещё до того, как тётушка успела сообразить, что комнату необходимо отмыть. Клетка с совой заняла место на столе у окна. Гарри вылил воду, сел на диван и стал отдыхать, глядя в окно.

Он слышал, словно сквозь сон, через дверь, как скандалил, хныкал и верещал Дадли по поводу того, что у него теперь всего одна комната, как шипела тётя Петунья и как орал Вернон, резко успокоившийся неизвестно отчего. Через пятнадцать минут в доме всё стихло. Затем послышался шёпот.

Гарри ждал, что будет; на его губах с момента аппарации Снейпа закрепилась слабая улыбка, но присмотреться, чтобы увидеть её, было некому. Мальчику было очень приятно сидеть в этой комнате; он чувствовал её своей территорией больше, чем когда бы то ни было ощущал своим чулан под лестницей. Птица тихо шелестела крыльями и большими глазами смотрела на Гарри. Ей тоже было уютно.

Сначала раздался близкий звук — жалобный донельзя — скрип ступенек, затем шепот перед дверью; стук. Поворот ручки.

Гарри продолжал спокойно смотреть в окно, даже не шелохнувшись. Всё семейство Дурслей, стоя на пороге, смотрело на Гарри; точнее, на его затылок и скрещенные на диване ноги, на торчащие острые коленки и вовсе не страшную, а маленькую, худенькую и ненавистную им фигурку, на его топорщащиеся волосы. И каждый в отдельности и все вместе Дурсли недоумевали, что же такого есть в Поттере, что о нём такая забота со стороны этого Снейпа и всего мира ненормальных. Что же такого в этом мальчике, что они сами его боятся хуже пожара...?

Вернон кашлянул с хрипотцой, нарушая хрустальную тишину. Сова не обратила на него никакого внимания и, замершая, сидела, не шевелясь, на своём месте. Гарри же развернулся к своим гостям лицом и сделал движение подбородком, приглашающее войти и говорить. Дурсли не шелохнулись. Через пару секунд оцепенение покинуло Вернона и, грузно потоптавшись, он снова прокашлялся.

— Поттер, — со значением сказал дядюшка, и звук собственного голоса придал ему уверенности. — Ты переселяешься в эту комнату при условии, что ты не будешь выпускать эту птицу днём. — Он тыкнул пальцем в сову. Гарри кивнул. — И при условии, что ты продолжишь выполнять свои обязанности по дому. — Гарри снова кивнул. Вернон откашлялся. — И постарайся не к… — он запнулся, багровея и пересиливая себя. — Не к… не…

— Не колдовать, — отрезала Петунья.

Гарри пожал плечами, как будто это разумелось само собой. Вернон грузно развернулся и спустился на первый этаж, за ним убежал, громко топая и сопя, Дадли.

— Спускайся на ужин, Гарри, — сказала тётушка и тоже ушла, беззвучно прикрыв дверь. Гарри дождался, пока стихнут её шаги, и только тогда направился следом.

Остаток лета промелькнул незаметно. Гарри ещё раз убедился в том, что он хорошо знает содержание учебников за первый курс, тренировался трансфигурировать вещи, превращая яичную скорлупу в чернильницу и обратно; заставлял совиные перья и самолётики из бумаги летать; он выяснил, что мантия действительно не пачкается, не рвётся и не мокнет, попытавшись засунуть её под воду и вынув из раковины сухой. Мешок оказался с приятным заклинанием притягивания нужного предмета, о котором говорил продавец в Лютном, и Гарри, когда было скучно, развлекался тем, что складывал и доставал всё подряд: перья, пергамент, чернильницу.

Пообщавшись совсем немного со Снейпом, он начал понимать, в чём разница между людьми и воспоминаниями, которые можно было встретить в голове, и резко неподъемным стало то, в чем он, живя до этого, чувствовал себя вполне комфортно. Воспоминания никогда не менялись, они были запечатаны. Говоря, они воспроизводили только то, что усвоили при жизни люди, представляемые ими. Но воспоминания не были людьми, они всегда оставляли после себя какую-то жажду — жажду увидеть продолжение и развитие, которого быть не могло. И Гарри почувствовал разницу в общении с живыми и мёртвыми. Отец-воспоминание проводил много времени со своими друзьями, и сколько бы Гарри ни пытался привлечь его внимание, он всегда, хоть и любил его, относился к нему со снисхождением и смехом. Он мог потрепать его по голове и посмотреть гордыми глазами. Но гордый взгляд его не менялся от раза к разу, в нём не было оттенков, и Гарри, фактически, будучи ровесником отца и собираясь обогнать его, чувствовал себя малышом каждый раз, когда подходил к нему. Джеймс не понимал, что существует другой мир, кроме библиотеки, и что существует другая компания, кроме тех друзей, которые когда-то заходили к ним в гости и которых Гарри запомнил, а потом они были убиты. Прюитты, МакКинноны, Боунсы… То же самое было со всеми остальными родственниками и даже — с мамой.

Гарри уже забыл, каково это — плакать. Но если даже он видел только край одежды матери в библиотеке, в горле образовывался ком. Тогда Гарри бросал чтение, возвращался в реальность и брал в руки мантию из сейфа, брал мешок и сидел с ними по несколько часов, мелко дрожа и чувствуя, как восстанавливается граница между прошлым и настоящим. Одежда, которая была на отце, может сослужить неплохую службу, думал Гарри. Это настоящее. Мешок — настоящий, мантия — тоже. У них есть будущее. У Гарри есть будущее. У отца будущего нет, он мёртв. У прошлого будущего нет.

Когда Гарри не мог справиться с тоской, он выходил из комнаты, брал в руки инструменты и шёл работать в сад, подолгу зависая над клумбами и грядками, выравнивая лунки, чиня инструменты, копая, разбрасывая навоз и жадно вдыхая запах земли и удобрений. Потом он спал, и иногда ему снились кошмары. Но чаще всего — не снилось ничего.

Гарри нашёл имя для совы — Букля. Ему оно отчего-то понравилось. Он всё время порывался отправить письмо Снейпу ночью, но думал, что сова может не успеть прилететь обратно, и не хотел попусту беспокоить профессора.

Но вот наступило первое сентября, и Гарри, спустившись на завтрак рано утром, увидел дядюшку, одетого в смокинг и читающего газету за столом.

— Мне нужно будет попасть на вокзал Кингс-Кросс сегодня в десять часов тридцать минут, — сказал Гарри в воздух, накладывая себе овсянки и посыпая её яблоками. Дядя Вернон неодобрительно крякнул:

— А что, вы на поездах передвигаетесь? Все ковры-самолёты съела моль?

Довольный своей шуткой, он опустил взгляд в газету, но затем снова посмотрел на Гарри, невозмутимо жующего овсянку и пропустившего его юмор мимо ушей, и сказал:

— Я собираюсь в Лондон на выставку дрелей, и тебе очень повезло; не будь этой выставки, ты добирался бы на метро самостоятельно. Выезжаем через пятнадцать минут, Петунью надо завезти в торговый центр, а Дадли к другу.

Гарри дернул бровью. Он подумал, что не будь выставки, было бы что-то ещё, но вслух этого не высказал. Закончив еду, он сходил к себе в комнату, положил в рюкзак мешок, зубную щетку и всю свою одежду — вторые джинсы, новые туфли, мантию, шляпу, куртку с ключом от сейфа во внутреннем кармане, запасную черную футболку и любимую чёрную рубашку (поехать он решил в старой клетчатой, доставшейся от Дадли, рубашке и защитного цвета футболке). Накрыв клетку с совой платком и подхватив легкий свой кейс, он спустился вниз и сунул ноги в кроссовки.

Стоя перед выходом и ожидая, когда соберутся Дурсли, Гарри от нечего делать разглядывал привычную себе среду. Вдруг он увидел себя в зеркало и тихо ахнул: на лбу, как ни в чем не бывало, почти полностью скрытый волосами, красовался его старый друг — шрам в виде молнии. Гарри медленно поставил на пол кейс и подошёл поближе к зеркалу, приподняв чёлку. Шрам был точно таким же, каким он видел его несколько лет назад: коричневым, неровным, как будто недавно зажившим. Мальчик моргнул, отступил от зеркала и пригладил волосы жестом, от которого успел отвыкнуть. Мысли, как встревоженные чайки над гнёздами, вдруг стали носиться в его голове с бешеной скоростью. Возможно, — думал Гарри, когда они с пятиминутным опозданием садились в машину и дядя Вернон решил проверить давление в колёсах, — повторяется та же самая история, что случилась, когда волосы отросли сами собой.

Успокоив себя этим, Гарри стал ждать прибытия на вокзал.

В десять сорок пять Гарри оказался стоящим на перроне с клеткой с Буклей и аккуратным кейсом в руках. На билете было написано, что «поезд отправляется в 11:00 с платформы №9¾», и Гарри было ясно как день, что попасть на эту платформу обычным образом будет совершенно невозможно, и что маглы в этом уж точно не помогут. Он стал напряжённо думать; пересилить себя и зайти в библиотеку, чтобы спросить у воспоминаний, он не смог. Из оцепенения его вывело то, что он увидел огромное семейство рыжих волшебников, — судя по мантии на парне лет пятнадцати и по клетке с совой в его руках, а также по многим другим признакам, это были именно маги, — и стал наблюдать за ними. Женщина громко возмущалась, говоря что-то про маглов, и Гарри, кивнув самому себе, подошёл, поравнявшись с высоким рыжим мальчишкой лет десяти на вид. Мальчишка смерил его взглядом и, увидев клетку, накрытую платком, дружелюбно улыбнулся. Гарри кивнул ему в ответ. Увидев, как рыжие один за другим исчезают в разделительном барьере между платформами девять и десять, Гарри вздохнул свободно и, дождавшись пока мать и дочка исчезнут тоже, направился спокойным шагом вслед за ними.

Барьер был заколдован и вёл на волшебную платформу. Гарри увидел алый поезд и заскочил в первый попавшийся вагон, разместив кейс на полке, а клетку с Буклей на сиденье. Он прислонился к окну и стал наблюдать за рыжими, которые что-то весело одновременно говорили и прощались. Стекло покрылось инеем несмотря на то, что на улице было тепло: Гарри подумал о том, что он сам мог бы, наверное, так же прощаться с родителями, от которых ему осталось только то, что никогда не порадуется по-настоящему тому, что случится с ним; разве что если он умрёт и присоединится к ним… таким же запечатанным.

Однако затем Гарри вспомнил о том, что скоро наконец он встретит Снейпа и сможет поговорить с ним. Окно растаяло как раз вовремя: в купе зашёл один из рыжих, самый младший.

— Да что ж такое, и тут занято… — пробурчал он, разворачиваясь. Поезд тронулся, отдав гудок.

— Я не помешаю, — сказал Гарри, которому не хотелось оставаться наедине с своими мыслями. Он попытался сделать свой голос максимально теплым и искренне надеялся, что у него получилось. Рыжий, пожав плечами, выглянул в коридор:

— Фред, Джордж! Заносите.

В проеме, напевая что-то весёлое, появились его старшие братья, и занесли огромный чемодан, с трудом забросив его на полку. Гарри с благодарностью подумал о своём кейсе, и, будто прочитав его мысли, младший из рыжих спохватился и спросил:

— А тебе не нужна помощь?

Гарри помотал головой и усмехнулся, старшие братья исчезли из купе, а младший остался. Рассматривая его украдкой, Гарри подумал, что это, должно быть, парень из небогатой семьи: одежда на нём сидела чуть лучше, чем на самом Гарри футболка и рубашка Дадли. Парень с опаской косился на него в ответ и молчал. Даже в одежде обычного цвета Гарри выглядел мрачновато для тех, кто его не знал, а его не знал никто, кроме одного человека, и этим человеком был точно не рыжий мальчик. Гарри не хотел нарушать тишины, потому что он помнил, что рыжий был против разговоров. И он, достав с полки кейс, достал из него мешок и, подложив его под голову, уснул, проснувшись очень скоро от звуков за дверью.

— Что это? — спросил он. Рыжий, успевший заскучать, улыбнулся:

— Это тележка со сладким.

Гарри вдруг захотелось шоколада, и он выглянул за дверь. Достав из мешка всю медь, он протянул её продавщице и попросил дать ему понемногу самого необычного и волшебного. На удивление, горстки меди хватило, чтобы купить приличное количество сладостей, и он вернулся в купе. Рыжий разворачивал в это время сверток с едой из дома.

— Ух ты, — поразился он покупкам Гарри и вдруг застеснялся, — а мне... Мама сделала, с собой из дома.

Выложив сладости на стол, Гарри окинул взглядом кучу и понял, что домашние бутерброды полезнее было бы съесть в первую очередь.

— Хочешь, давай сначала вместе твоё, а потом моё.

Рыжий протянул ему бутерброд.

Сэндвич оказался вкусным, чуть суховатым, но очень пряным и сытным.

Гарри озвучил свои мысли. Щеки рыжего чуть порозовели:

— Да уж.

— Теперь сладкое, — Гарри махнул рукой на кучу на столе и взял шоколадную лягушку.

Рыжий, оказавшийся открытым и весёлым мальчишкой, жуя, начал рассказывать ему о волшебных сладостях и коллекционировании карточек из них, а Гарри смотрел на проплывающие мимо пейзажи магловских деревень и удивлялся тому, что с ним лично снова разговаривает живой и дышащий человек, который что-то хочет донести и рассказать, и что эта информация, не стоящая выеденного яйца, ему вдруг кажется интересной и ценной. Он услышал про факультеты Хогвартса, про то, что на Гриффиндоре учились вся рыжая семья, но Рон не знает, куда он попадёт, и боится реакции семьи, если его распределят, к примеру, на Слизерин; что у рыжего есть крыса, и что палочка ему досталась невесть от кого.

Вдруг дверь вагона распахнулась, и на пороге появилась девочка с волнистыми волосами, уже переодевшаяся в новую мантию; за девочкой маячил толстенький мальчик.

— Вы не видели жабу? Мальчик по имени Невилл Лонгботтом потерял жабу.

Услышав фамилию Лонгботтом, Гарри подскочил, как ошпаренный, и, аккуратно отстранив девочку, шагнул в коридор, чтобы рассмотреть Невилла поближе. Это был очень стеснительный толстенький светленький мальчик, опустивший кукольные ресницы и не смевший поднять взгляд ни на кого, включая девочку, которая ему помогала. Однако Гарри, знавший о его родителях по рассказам своих, подошел и протянул ему руку:

— Очень приятно познакомиться, Невилл. Меня зовут Гарри Поттер, — сказал он с уважением в спокойном голосе, заставившем мальчика посмотреть вверх.

Глаза Гарри казались холодными, потому что он был гораздо старше, чем выглядело его тело, но уважение, которое они излучали и фамилия «Поттер», прозвучавшая из его уст, да подавленное «ах!» девочки с волнистыми волосами сделали своё дело: Невилл приосанился и пожал руку Гарри.

— Мне тоже, — тихо сказал он.

— Проходите в наше купе, — пригласил Гарри. Мальчик казался продолжением истории родителей, и Гарри захотелось узнать о нем побольше. Но Невилл покачал головой и сказал:

— Я потерял жабу и мне нужно её найти.

Гарри пожал плечами:

— Тогда ищи её там, где есть вода; например, в туалете. И возвращайся.

Девочка, усевшись рядом с рыжим, что-то тараторила о знаменитости Гарри, но никто её не слушал. Рыжий смотрел на парня, с которым они вместе ехали, и явно недоумевал, как так получилось, что они до сих пор не знают имён друг друга.

— А тебя как зовут? — спросил Гарри, чтобы ему помочь.

— Я — Рон. Рон Уизли, — с благодарностью ответил тот. Гарри кивнул и улыбнулся.

Девочку звали Гермиона Грэйнджер, и она была из семьи маглов. Невилл скоро вернулся, держа в руках жабу, и Гарри усадил его рядом с собой.

— Тебе нужен аквариум, — сказал Гарри. — Берите конфеты.

Рон явно хотел что-то спросить, но почему-то осекался каждый раз. Гарри решил его не торопить, и вскоре тот успокоился. Вчетвером они продолжили обсуждать школу, причем Гарри пришлось немного сбить уверенность с девочки, которая начала было хвастаться, что прочитала все учебники.

Произошло это следующим образом: когда жаба Невилла в очередной раз сделала попытку сбежать, Гарри достал волшебную палочку и с третьей попытки трансфигурировал, к общему восторгу, коробку из-под печенья в маленький аквариум с крышкой в дырочку, а маленькие упаковки из-под шоколадных лягушек превратил в камни. Камни были уложены в аквариум, жаба посажена на них, а крышку ребята прочно привязали лентой от конфет. В емкость подлили немного воды, и жаба, ещё совсем маленькая, удобно устроилась между камней.

С этого момента Гермиона притихла и иногда поглядывала на Гарри с уважением. Гарри пододвинул к ней несколько конфет; спокойная беседа продолжилась.

Вдруг дверь купе растворилась. На пороге стояло несколько мальчиков, один из которых стал пристально всех разглядывать. Рон продолжал в это время что-то вещать о незаконном использовании изобретений маглов, за которым следил его отец. Гарри был весь внимание хотя бы в связи с тем, что его чемодан как раз таким изобретением и являлся.

— Вам что-то нужно? — задиристо спросил вдруг тихий и скромный Невилл у незваных гостей, и Рон прервался. Гарри вдруг почувствовал себя невероятно уставшим.

— Ходят слухи, — когда все глаза обратились к нему, каким-то необычно высокомерным голосом сказал мальчик, шагнувший в купе, — что в этом году в школу должен поступить Гарри Поттер. Вы не знаете, в каком купе он едет?

Сидевшие в купе посмотрели на Гарри, который, в свою очередь, невозмутимо взял со стола шоколадную лягушку и, громко шурша, стал её распаковывать.

— А кто он такой — Гарри Поттер? — спросил он, откусив у лягушки голову.

— О-о… — протянул высокомерный мальчик, с какой-то жалостью глядя на Гарри, — Понятно. И спрашивать нечего было. Ну, бывайте.

Когда дверь за мальчиком закрылась, ребята удивленно замолчали. Гарри продолжил спокойно жевать шоколадку.

— …Почему ты не сказал ему, но сказал мне? — тихо спросил Невилл, когда они переодевались в мантии.

— Потому, что я уважаю твоих родителей, — пожал плечами Гарри. Невилл вскинулся:

— А откуда ты…

— Кто не знает историю твоих родителей и не уважает её, тот не понимает, благодаря каким людям мы выиграли войну.

Невилл помрачнел.

— Мы выиграли войну благодаря тебе, — выдал он.

— Нет, — покачал головой Гарри. — Я был просто… Неважно, — сказал он и отвернулся, глядя в окно на приближающиеся огни. Хогвартс был совсем близко.