Всегда и навеки (джен)

Свет был холодным, не издавал звуков, безмолвно свисая с потолка и освещая высокие полки с пыльными книгами. Проскальзывал сквозь полуприкрытые веки в сознание, заставляя пробудиться.

— Просыпайся, я не могу сторожить тебя вечно… — недовольный голос принадлежал Илету.

В голове быстро завертелась мысль — зачем его сторожить? Глаза от непонимания широко распахнулись и Цицерон резко попытался подняться. Причиной такой поспешности стал холод, что завладел всем телом.

— Не торопись… Ты ещё плох, — откуда-то издалека прозвучала насмешка, и Цицерон от боли и противного чувства беспомощности заскрежетал зубами. Он снова слаб, он снова зависим. А красные глаза беспристрастно наблюдали за каждым его движением.

— Сюда повадилась Агрифина, — продолжал Илет свой монолог. — Кажется, ты ей приглянулся. По крайней мере, она проявляет к тебе жалость. Но я не думаю, что ты обрадуешься, если она сунет нос не в своё дело.

Цицерон, прислушиваясь к размышлениям виконта, беглым взглядом осмотрел себя. Он был раздет по пояс, а от холодного подвального воздуха его отделял лишь старый спальный мешок. Шея болела. Плечо ныло и чесалось под несколькими слоями бинтов, что сильно стянули торс и предплечье, мешая двигать рукой. Правда, последняя и сама по себе плохо подчинялась владельцу, нехотя выполняя команды.

«Сначала отняли клинок. Теперь рука…» — согнувшись в спине от боли, кряхтел Цицерон.

— Ты меня слушаешь? — голос раздался ближе, из-за чего в голове шута зазвенело. Не зная, как покончить с болью и собственной слабостью, Цицерон отчаянно расхохотался. Однако это не принесло ему облегчения, от судорог левую сторону тела ещё сильнее перекосило спазмами.

«Вот бы затворник вышел… Я не хочу… Не хочу, чтобы он видел меня в таком состоянии… Уже в который раз…»

В памяти всплыли неприятные образы. Когда он только очутился здесь, весь грязный и в лохмотьях, то не понимал меры в еде. Ему казалось тогда, что если он всё не съест, то больше не дадут. Его предупреждали, однако Цицерон не слушал. А потом, естественно, феерически всё из себя исторг…

— Мерзость, — зашипел шут сквозь зубы. Лучше бы он продолжал валяться в беспамятстве, чем снова погружаться в пучины позора.

— О чём ты? Об Агрифине? — непонимающе уточнил виконт. — Не переживай. Я всегда могу уничтожить твою тайну… — Илет не торопился приближаться к раненому, озвучивая немыслимые для Цицерона меры безопасности. Ещё неизвестно, как последний на них отреагирует. И реакция последовала, правда, весьма странная.

— У меня есть загадка… — сказал шут, нервно гогоча. И, сжав здоровой рукой больное плечо, он озвучил её, не дожидаясь разрешения: — Кто ходит одетый, но при этом наг?

Шут, кривясь, поднял голову, пытаясь разглядеть лицо Илета, однако тот лишь изогнул бровь и пожал плечами.

— Без понятия… Мне не нравится, что ты меня перебиваешь.

— Ассасин без оружия! Аха-ха! — залился смехом Цицерон до слёз, настолько ему казалось сейчас всё беспросветным.

— Здорово… — безразлично ответил виконт на чужую истерику. — Раз ты всё понял и выслушал, я могу идти. Меня ждут.

— Постойте, постойте, — завопил шут, не забыв брошенные Илетом слова об уничтожении тайны. Хотя минутой ранее он мечтал побыть в одиночестве. — Вы ведь так не поступите… Не поступите же? — в панике взмолился Цицерон. Верить чужим словам не хотелось, но озвученное было весьма логичным. Виконт всегда мог избавиться от него и от Матери Ночи, если бы того потребовали обстоятельства.

— Следи за Агрифиной. Она точно навестит тебя. И твой длинный язык с её острым носом не должны пересекаться. Понял? — мирно предупредил Илет, давая возможность Цицерону выдохнуть.

«Значит, всё завит от моей осторожности… Что ж…» — шут едва заметно кивнул, смотря исподлобья на виконта. Шевелить шеей было сложно.

— Не знал, что вы умеете в красное словцо… — ехидно поддел Цицерон, но угрозу запомнил. В замке у него нет друзей.

— От тебя понахватался, — в голосе младшего Индариса прозвучал упрёк. — Будь бдителен, — коротко бросил Илет и направился к выходу.

Цицерон ничего не ответил, было тошно разговаривать с мером, что только что угрожал уничтожить его главную Святыню. Щелчок двери огласил тишину, а звуки чужих удаляющихся шагов были её эхом.

Хранитель медленно лёг обратно на лежанку, локтем прикрыв глаза. Холодный магический свет напоминал ему об Убежище, словно возвращая в прошлую жизнь. А искусственное освещение играло в данной композиции главную роль под названием дежавю.

— Милая матушка… — Цицерон хотел посмотреть в сторону шкафа, за которым хранилась его тайна. Но шея предательски не поворачивалась, сдавливая плечо болью. — Проклятье… — зашипел шут, смыкая веки.

Он не помнил, сколько так провалялся, может минуту, а может быть час. Его разбудило непривычное в данном месте цоканье маленьких каблучков.

«С каких пор затворник носит такую обувь?» — в дурмане вопрошало сознание. Но шуршание юбок и мягкий аромат сирени сразу дал понять, что это не Илет.

— Листочек? — позвал нежный женский голосок. — Его милость не соврал, ты действительно пришёл в сознание!

Цицерон убрал руку с лица, пытаясь с помощью неё подняться вновь. Но тут же позабыл, что хотел сказать и сделать, так как взгляд его наткнулся на Агрифину. В этот раз она предстала перед ним в тёмно-оливковом платье. Волосы не были собраны в пучок, а легко лежали на обнажённых плечах светлыми локонами. Глубокое декольте подчёркивало молодую и упругую грудь, что сильно выпирала наружу, обтянутая корсетом. От придворной дамы веяло нежностью и детской напускной наивностью.

Приподнявшись на локте, Цицерон лишь в который раз недоумённо вопросил:

— Кхм… Сегодня опять какой-то праздник?

— Дурачок! Каждый день — это праздник! — смело рассмеялась она.

Цицерон не нашёлся что сказать, смущённый появлением Агрифины в столь откровенном наряде. А девушка тем временем принялась по-хозяйски расхаживать по чужой библиотеке, периодически поглядывая то на сейф в углу, то на полки шкафов, словно искала здесь то, что никогда не клала.

— Так зябко… — приобняла она себя за плечики, по-детски сморщив носик. В этот момент Цицерон чуть слюной не поперхнулся, так как Агрифина замерла возле шкафа, за которым был спрятан потайной ход.

— Так иди ко мне, я тебя согрею! — не выдержал шут, снедаемый злостью. Как смеет она шататься тут? Понимает ли, что играется с чужим терпением и немощностью?

«Не прогнать… Не придушить… Да что б тебя! О, Ситис!»

Девушка кокетливо рассмеялась, увидев на себе разгорячённый жестокостью взгляд, который, правда, она приняла за страсть.

— Ты только очнулся, Листочек. Может, для начала приведёшь себя в порядок, а уже потом будешь льстить придворной даме? — поставила на место Агрифина шута, но, как ни странно, тому удалось захватить её любопытство, и девушка отошла от потайной двери.

— Посиди со мной, — жалостливо попросил Цицерон. Каких-либо ещё козырей у него не было, оставалось только давить на женское милосердие. — Расскажи что-нибудь…

— Что это с тобой, Листочек? Ты как-то приуныл, — Агрифина опустилась на стул, поправляя сзади шлейф платья.

— Коне-е-чно… Как тут не приуныть? — растягивая гласные, прибеднялся Цицерон. — Я должен радоваться, что ты вообще ко мне сюда спусти-и-лась… — шут, как умел, бросал пыль в глаза, услаждая чужое самолюбие. Он уже немного натренировался на старшем Индарисе, но данный опыт постоянно спотыкался о собственную гордыню. Внимательный человек легко мог заметить с какой иронией произносятся слова. Но Агрифина не замечала, она желала похвалы и любви, даже из уст такого как Цицерон.

— Как я могу бросить своего любимого дурачка? — нежно ответила она, ощущая приятное чувство собственной нужности и важности. — Тем более, Лоран отказался тебя лечить. Тобою занимался сам виконт. Ах, какой же всё-таки Кальвус негодник! Но не переживай, кажется, этот выскочка теперь в опале у графа, — защебетала Агрифина о минувших новостях. А Цицерон лишь слушал, не находя места, куда бы можно было вставить слово. — Лоран ходит по замку бледный как полотно, — продолжала придворная дама, позабыв обо всём, кроме себя. — А я ведь говорила ему, что долго он здесь не задержится. Какой же он всё-таки негодяй! Воспользовался мной, а как выше поднялся, здороваться перестал! Ну а теперь посмотрим, как он будет падать! — победно воскликнула Агрифина в приступе мести. — У него такие голубые глаза… — неожиданно обмолвилась она, скрывая потаённую тоску.

— У к-кого? — непонимающе уточнил Цицерон. На него только что вылили такой поток сознания, что он не совсем понимал, о чём речь. Кальвус в опале? Куда собрался падать? Что наверху происходит? Как долго он, Цицерон, спал? Ему хотелось задать все эти вопросы, но он боялся нового потока бессвязных эмоциональных сплетен, которые запутали бы его ещё сильнее.

— У Лорана… — печально заметила придворная дама, поправляя складки пышного платья. — Можешь мне не верить, но голубые глаза у мужчины — это аргумент, — к чему она это сказала, Цицерон решительно не понял. Между тем Агрифина злорадно улыбнулась и как-то чересчур громогласно объявила: — Его сиятельство, Аланил Индарис, затеял перестановку. Как он это назвал: смена лиц!

— Какая ещё смена лиц? — совершенно не понимая, переспросил шут. Вся его прибеднённость и жалостливость улетучились от порыва информации.

— А ты не знаешь? Виконт тебе не рассказал? Граф хочет отправить Кальвуса обратно в собор, но не на прежнее место! Нет. Его сиятельство хочет одной стрелой убить сразу двух перепелов! Ты не поверишь! Этого недотёпу Лорана, что еле-еле овладел магией исцеления, граф хочет поставить на место первосвященника! Аха-ха!

— А? — только и смог сказать Цицерон. — А как же тот старик? Ярнар, кажется его зовут…

— А это вторая птичка… — заговорщически пролепетала придворная дама. — С тех же слов Его сиятельства: Ярнар ему опостылел. Он якобы позволяет себе влезать в дела замка и даже в личную жизнь графской четы! — и тут же Агрифину в своём монологе унесло куда-то в другую сторону: — Я видела, как Ирна посещала собор, но зачем? Она мне не сподобилась ответить… В последнее время она стала такой скрытной, она совсем мне не доверяет…

«Я бы тебе тоже не доверял», — подумал про себя Цицерон, видя, как скачет её мысль. Было такое чувство, что ей хотелось рассказать всё, но она сама за собой не поспевала.

— Сколько было смеху! — снова переключилась Агрифина на Кальвуса. — Бледный огонёк, аха-ха! Так прозвал его Танур, но теперь, правда, рыцарь от Лорана не отходит. Видимо, боится, что этот недотёпа убежит!

— Куда убежит? — наконец смог вставить слово Цицерон.

— В соборе Кальвуса не любят, его никто не будет воспринимать всерьёз. Среди магов его также называют бездарностью, ведь он обычный имперец, как мы с тобой. А имперцы звёзд с неба не хватают, изучая магические искусства, — терпеливо пояснила придворная дама. — Наша жизнь коротка, и Лоран всю её потратил на изучение школы исцеления. Вот был бы он бретонцем… — но тут Агрифина вспомнила, о чём был вопрос и сама себя перебила: — Ах, ты спрашивал, куда он хочет убежать? В любое соседнее графство! Он боится! Что в соборе, что в гильдии магов его презирают. Ах, Листочек. Как я слышала, этот выскочка со всеми перессорился, чтобы попасть в замок. А теперь его отсюда выгоняют! — в этой насмешке прозвучало что-то личное. — Однако я никак не могу понять, что же такое сделал Кальвус, что с ним так поступили? Или же… — глаза Агрифины округлились, кажется, она что-то поняла.

— Или же что? — переспросил Цицерон, заметив, как девушка загорелась. Её щёки стали алыми, а полуприкрытый ротик жадно глотал воздух. Она распалилась, пока рассказывала все сплетни двора, и шут не мог не признать, что как девушка, Агрифина была весьма эффектна, красива и горяча.

— Может охрана ходит за Кальвусом, потому что он ни в чём не виноват? Его насильно склоняют стать первосвященником собора Аркея? — придворная дама медленно поднялась со стула. В её глазах замерла робкая надежда. Было видно, что она сама ещё не определилась: испытывать к Лорану нежную жалость или же надменное злорадство. — Неужели всё затеяно специально, дабы сместить Ярнара?

— Я не знаю… — ошарашенно и немного раздосадовано ответил Цицерон. Он понял, что Агрифина видит в нём лишь сиюминутное развлечение.

— Ах, что же мне делать? — придворная дама принялась ходить кругами, натыкаясь на мебель и поднимая с пола пыль юбками платья. — Я должна расспросить обо всё Ирну! Как может она от меня, своей лучшей подруги, скрывать всю подоплёку! Зреет скандал, а я совершенно ничего не знаю… Может быть ты чего слышал?

— Н-неет, — Цицерон с ужасом заметил, что, утонув в каскаде сплетен и предположений, совсем позабыл про больное плечо.

— Как жаль! Вертишься возле графа и ничего не знаешь! — праведно возмутилась Агрифина. Всплеснув руками, она поторопилась к выходу, громко восклицая: — Я выясню правду любой ценой! Вот увидишь, и обязательно дам интервью в газету «Вороной курьер»!

Она оставила Цицерона сидеть в одиночестве на полу, обескураженного и потерянного.

— Зачем приходила? Чего хотела? — только и смог произнести шут.