Граф Норт-Айлэнд (гет)

Ты вырвешь у дракона зубы и

растопчешь львов, — сказал Господь.

5 августа 1979 года, Косая Аллея

За столиком летнего кафе «Приют усталого единорога» удобно расположились три молодых мага.

— Вот он идет, — сказал сидевший справа Питер Петтигрю, самый маленький из трех, со слегка вытянутым, словно сморщенным лицом.

— О да, это наш дорогой друг, Сириус Блэк, — ответил ему находившийся в центре Джеймс Поттер, самый нарядный и красивый из всех.

Правда, в голосе его внимательный наблюдатель услышал бы странные нотки, словно Поттер за что-то невзлюбил своего лучшего друга. Возможно, за элегантность и простоту наряда, а может, и за то, что Блэк не уступал ему в красоте.

— Точно, это Сириус! — воскликнул третий, Ремус Люпин, единственный не питавший злобных чувств в адрес Блэка, и поэтому искренне закричавший: — Привет, Сириус!

— Привет, друзья! — крикнул тот, повернув голову. — Вечером гульнем, я угощаю, а сейчас тороплюсь, извините!

Джеймс и Питер помахали руками, Ремус отсалютовал стаканом и тут же осушил его, проводил Сириуса взглядом. Блэк и вправду спешил, мелькнуло напоследок смуглое, загорелое лицо, и Сириус скрылся за поворотом.

— Куда это он торопится, хотел бы я знать, — пробормотал, прищурившись, Джеймс.

— Известно куда, — тут же поддел Питер, — к своей обожаемой Лили! Не пройдет и получаса, как они уже будут целоваться, а то и все остальное...

— Погоди, так свадьба же завтра, — нахмурился Поттер.

— Вот-вот, — оскалился Петтигрю, — сегодня, завтра, какая уже разница? Все равно он может поклясться, что взял ее девственницей, а не было нашего дорогого Блэка два месяца, так что...

Питер, давно уже затаивший злобу на Сириуса (за все, что было у Блэка и чего не было у Питера: красоту, богатство, влиятельный и знаменитый род предков), умел держать паузы в нужных местах и сейчас с мрачным удовлетворением наблюдал за гримасами злости, отражающимися на лице Джеймса. Простодушный Ремус ничего такого не замечал и поэтому воскликнул, вскидывая уже полный стакан:

— Точно! Завтра же свадьба Сириуса и Лили, выпьем за них!

Если бы не крепкое телосложение молодого оборотня, возможно, он уже свалился бы под стол от количества выпитого.

— Выпьем, — пробормотал Джеймс, едва пригубливая содержимое своего стакана.

Затаивший злобу всегда распознает собрата, и сейчас Питер и Джеймс молчаливо, при помощи одних лишь взглядов, поняли, что неожиданно нашли друг друга. Возможно, если бы не свадьба Сириуса Блэка и Лили Эванс, в которую Джеймс Поттер был безответно влюблен уже несколько лет, то все сложилось бы иначе, но здесь и сейчас злоба на бывшего лучшего друга взяла верх.

— И еще выпьем, — сказал Питер, заботливо подливая Ремусу огневиски.

Оборотень, по мнению Питера, был чересчур простодушен и доверчив, не говоря уже о том, что не питал особой злобы к Блэку. Выдаст Питера и Джеймса раньше времени, и все. Обстановка и без того была напряженной, война с Темным Лордом шла уже который год, все подозревали всех, и теперь Петтигрю неожиданно пришла в голову мысль, как на всем этом можно сыграть.

— И еще выпьем, — повторил Питер, — за нашего друга Сириуса, совершившего трудную и полную опасностей поездку в Германию.

Глазами он подал знак Джеймсу, рука Петтигрю же вычертила на столе знак Даров Смерти.

— За Сириуса! — воскликнул Поттер, глаза которого вспыхнули жаждой мести.

— Да! — подхватил Ремус, осушая очередной стакан.

Оборотень уже изрядно набрался и был не в силах осознать, что пьян он именно благодаря усилиям друзей, которые хотели его напоить. Да и много ли надо юному девятнадцатилетнему парню, пускай у него уже и был опыт попоек? Вопреки распространенному мнению, оборотничество не давало преимуществ в людской форме, ни усиленного обоняния, ни увеличенной выносливости. Разве что лохматость немного повышалась, и то специально никто подобными исследованиями не занимался.

— Наверняка он привез оттуда немало темных артефактов, — понизив голос, сказал Питер.

— Да вы что, Сириус бы никогда! — пьяно воскликнул Ремус.

— Ну Блэк он или не Блэк, — ухмыльнулся Петтигрю, намекающе поигрывая бровями. — И наш долг честных граждан и магов сообщить об этом.

— Да Сириус... он никогда, — прошептал Ремус, запил горькие слова горьким огневиски и тут же вскочил. — Никогда!!!

Однако Петтигрю уже взмахнул палочкой, приманивая к себе перо, чернильницу и свиток. Он задумался на секунду, а потом взмахнул палочкой, превращая перо в Прытко Пишущее. Прищелкнул пальцами, и перо начало писать само, мелким убористым и аккуратным почерком, совершенно не похожим на обычные каракули самого Питера.

— Ты что? — взревел Ремус, пугая окружающих.

— Тихо, тихо, — придержал его Джеймс, попутно подливая Люпину еще огневиски.

Появился владелец кафе, и Джеймс встал, якобы чтобы уладить проблемы, созданные Ремусом. На самом деле все улаживание заняло несколько секунд, ушедших на вручение десятка галлеонов. Проходя мимо Петтигрю, Джеймс бросил взгляд на свиток.

«Приверженец Министерства и порядка уведомляет главу Отдела Магического Правопорядка, Бартемиуса Крауча, что Сириус Блэк, младший помощник в Отделе по борьбе с незаконным использованием изобретений магглов, прибыл сегодня в Лондон напрямую из Нурменгарда, где навещал Геллерта Гриндевальда и выступал в роли связного между ним и своим настоящим хозяином, Тем-Кого-Нельзя-Называть. При себе Сириус Блэк имел несколько артефактов, созданных при помощи Темной Магии, а также зачарованных вещей магглов, которые, несомненно, могут быть найдены в его номере в гостинице „Двухфутовая палочка“ или на теле самого Сириуса Блэка».

Джеймс кивнул коротко, показывая, что все понял, и скрылся. Пока Сириус занят Лили и любовным телячьим восторгом, мракоборцы успеют все найти и отправятся арестовывать Блэка. Упрощенное делопроизводство, расширенные полномочия Отдела Правопорядка, полученные недавно, в отсутствие Сириуса, приведут к единственно возможному результату: заключению Блэка. Впрочем, даже если бы Сириус знал, разве он встревожился бы? Нет, покачал головой Питер, у него только любовь на уме, а любовь оглупляет. Теперь надо было выждать, чтобы Джеймс успел сделать свою часть, и потом можно будет отправлять почтовую сову, напрямую Краучу-старшему.

Бродили в голове у Питера и другие мысли, но для их реализации вначале нужно было избавиться от Сириуса Блэка, и не просто избавиться, а еще и наложить лапу, копыто и хвост на его наследие. Петтигрю с сомнением посмотрел на Ремуса и почесал нос. Пожалуй, хвост можно исключить, на два все тоже отлично делится, тем более что основную часть придумал он, Питер Петтигрю!

— А где Ж-ж-жеймс? — спросил Люпин, словно подслушав мысли Хвоста. — Он ж-ж-же был з-зесь?

— Все в порядке, он пошел к нашему другу Блэку, — успокаивающе сказал Питер.

— Другу, на которого вы написали донос! — взревел Люпин, хватая свиток.

— Это была лишь шутка, игра ума, — сказал Питер, незаметно подсовывая Ремусу пустой свиток и забирая тот, что с доносом.

— Сириус — наш друг! — заявил Люпин, комкая свиток в руках и собираясь разорвать.

— Конечно, друг, — закивал Питер, — пойдем, Ремус, тебе надо проветриться.

— Клянусь, я трез-з-зв-в-в-в!

— Тогда просто подышать свежим воздухом, — успокаивающе сказал Петтигрю, вставая.

Не хватало еще второго появления владельца кафе! И без того посетители и прохожие косятся, мало ли что, кто-то да не пропустит мимо ушей слова о доносе, зачем Питеру проблемы? Краем глаза он видел, что к кафе уже спешит раскрасневшийся, запыхавшийся, словно бегал, а не аппарировал, Джеймс Поттер. Оставалось только увести Ремуса прочь из кафе и...

— И заодно уничтожить свиток, — сказал Питер, озаренный очередной гениальной идеей.

— Точно! Уничтожим его!

Уводя Ремуса прочь, Питер оглянулся — Поттер подобрал свиток с доносом и помчался прочь из кафе, не забыв расплатиться. Кажется, дело было на мази, оставалось только дождаться реакции Барти Крауча — старшего.

6 августа 1979 года, Косая Аллея

Предпраздничное веселье было в самом разгаре, когда двери ресторана распахнулись. В зал ввалились десять мракоборцев при полном параде и с палочками наперевес. Если кто и думал вскочить и убежать, то тут же передумал и остался сидеть. Возглавлял десятку мужчина средних лет, лицо которого было изборождено морщинами, а в волосах виднелась ранняя седина.

— Сириус Блэк? — спросил он.

— Да! — ответил веселый Сириус, оборачиваясь. — Мистер Крауч! Какая честь! Вы обязательно должны сидеть во главе стола!

— Сириус Блэк, вы арестованы за пособничество и помощь Тому-Кого-Нельзя-Называть.

— Это шутка? — нахмурился Блэк.

— В вашем доме проведен обыск и изъяты запрещенные артефакты, а также письма из Нурменгарда к вашему хозяину. Ваша вина установлена...

— Эй! — возмутился Сириус громко. — Я же состою в Ордене Феникса! Спросите хотя бы Дамблдора!

— Вот здесь, — Барти Крауч — старший потряс письмом, которое достал из-за пазухи, — находятся все ответы. Вашей рукой, мистер Блэк, написано полное подобострастия письмо к вашему будущему хозяину... еще во времена учебы в Хогвартсе! Заранее внедриться в Орден, прикинуться своим, не принимать Метки! Но благодаря верным министру людям, мы раскрыли ваш заговор! Взять его!

Страшно закричала Лили, Сириус же попытался выхватить палочку, но один из мракоборцев небрежным жестом пресек его попытку. Второй аврор связал Сириуса, а также отбросил Лили, бросившуюся было на выручку жениху. Джеймс Поттер и Питер Петтигрю переглянулись удовлетворенно. Питер не знал, как Поттер успел подделать все эти письма, но какая разница? Теперь Петтигрю займет место Сириуса в Министерстве, да и все остальное, принадлежащее Сириусу, тоже займет, за исключением Лили. Ее пусть забирает Джеймс, Питер же удовольствуется материальной стороной вопроса!

— Послушайте, — нахмурился Ремус, — ведь это вы же вчера...

— Молчи, — прошипел Питер, — видишь, все подтвердилось, и у Блэка нашли темные артефакты и письма от Того-Кого-Нельзя-Упоминать.

На этих словах он переглянулся с Поттером. План по устранению Блэка был дерзок, но стоило ли останавливаться на достигнутом? В глазах Поттера Петтигрю прочел, что не стоит. Джеймс всегда хотел славы, он ее получит, победитель Пожирателей и их хозяина, ха! Питер же заберет себе материальное, отличная сделка выйдет. Главное, заткнуть пасть Ремусу, не дать оборотню проявить свою принципиальную честность, вылезшую так некстати!

— Хочешь отправиться следом за ним? — понизив голос, продолжал шипеть Питер.

— Приговор — Азкабан! Пожизненно! — выкрикнул Барти Крауч — старший.

На теле и без того связанного Сириуса появились железные кандалы, словно он мог куда-то сбежать от десятка опытных мракоборцев, не имея палочки.

— Заступись за него, и отправишься следом, — сообщил Питер Ремусу. — Если уж наследника Блэков не пожалели, то тебя, с твоим оборотничеством, даже слушать не станут! Будешь выть в соседней камере на луну и дементоров!

Люпин поежился, в Азкабан ему явно не хотелось. Питер же тем временем подмигнул Джеймсу и качнул головой в сторону упавшей в обморок Лили. Поттер тут же понял намек и выдвинулся на помощь «бедной невесте». О, конечно, Лили так просто не забудет жениха, но главное — подход! Как кровные братья Сириуса — Мародеры, так называла себя их четверка — они получат его наследство и разделят, Ремус наверняка откажется от своей части, ну и плевать, Питеру больше достанется. Затем забрать Лили в длительное путешествие, в котором она сможет забыть о Сириусе, денег у Джеймса хватит... пока же она будет хлопотать за жениха, так. Будет обивать пороги Министерства, обратится к Артуру Уизли... Гм-гм, тут открывались интересные перспективы.

Питер прищурился, взвешивая варианты. Нелегко быть юным и бедным, особенно когда твоя анимагическая форма — крыса. Но ничего, он станет взрослым и богатым, главное, не лезть вперед, каждый получит то, что хочет. Да, нужно прикрыться Поттером, отдать ему всю славу за поимку Волдеморта. Сыграть на чувствах Ремуса, а заодно и избавиться от него, не дай Мерлин сболтнет лишнего! Но тут следовало все обдумать, идея пришла в голову Петтигрю только сейчас, не стоило поддаваться эмоциям и кидаться вперед. Даже того, что они получат от раздела наследства Сириуса, уже будет достаточно для обеспеченной жизни, а уж получится там с Лили или нет, проблема самого Поттера. Донос? Первое время Ремус промолчит, напуганный перспективой Азкабана... а там видно будет.

— Так что не торопись, — многозначительно сказал Питер, придвигая к Ремусу бутылку.

— Но мы должны ему помочь! — упрямо повторил Люпин.

— Не сразу, не сразу, — Питер налил полный стакан. — Сейчас все взвинчены, только слово скажи, тут же арестуют и разбираться не будут! Видел же, Сириуса прямо со свадьбы утащили, ДМП сейчас могут все, махнет Крауч-старший рукой — и завтра уже тебя не будет. А если тебя не будет, то кто поможет Сириусу?

Сраженный такой логикой, Ремус осушил стакан, и дальше пошло уже легче. Не забывай подливать Люпину да рассказывать, что надо дать властям немного остыть и потом уже идти просить за Сириуса. Разумеется, Питер знал, что просить бесполезно — никто Блэка не освободит, не для того Крауч получал расширенные права, но Ремусу о том знать было совсем необязательно. Оборотень во многом сохранил наивный взгляд на жизнь, опекаемый друзьями, и теперь этим можно было воспользоваться. Замысел зрел в голове Петтигрю, оформляясь в готовую идею. Он оглянулся — Джеймс что-то говорил Лили, которую перенесли на диван, стоял перед ней на коленях, держа за руку. Да, здесь тоже все идет успешно, подумал Питер, а за свою Эванс Поттер, несомненно, будет готов зайти и дальше, много дальше.

— Разумеется, мы поможем ему, — горячо говорил Джеймс, глядя влюбленно на Лили. — Это какое-то идиотское недоразумение! Мы всех поставим на ноги, и начальство Сириуса, и его родню...

— И Орден, — слабым голосом произнесла Эванс.

Ее побледневшее лицо в обрамлении рыжих волос смотрелось вдвое прекраснее, по мнению Джеймса, поэтому он немедленно согласился.

— Да, и Орден, конечно же!

Но тут в груди его зародился червячок сомнения. Что, если Дамблдор сможет помочь Сириусу? И тогда все! Он даже оглянулся в сторону Петтигрю, который спаивал Люпина. Питер отсалютовал Джеймсу стаканом, и Поттер немного успокоился. Да, нужно придумать новый план, но Лили будет его и только его! Разобраться с проблемами здесь и уехать в кругосветное путешествие, заставить Лили забыть обо всем. Ребенок, да, обязательно нужен будет ребенок. Сын! Продолжатель рода Поттеров, с ребенком Лили уже никуда не денется, и купить какой-нибудь мэнор на западе, в глуши, как можно дальше от Лондона, точно. Убрать с дороги всех, кто мешает: Темного Лорда, Дамблдора, всех!

Главное теперь, чтобы Блэка не отпустили.

— Но послушайте, я невиновен, — хрипло и устало повторял Сириус. — Я не знаю, откуда взялись все эти артефакты и письма.

— Написанные твоим почерком, созданные с использованием твоей палочки, — хохотнул аврор. — Ну да, дай угадаю, злобные враги заколдовали тебя могучим Империо, а ты весь такой в белом и вообще невиновен?

— Ну да, я невиновен.

Сириус сидел в зачарованной комнате, перед специальным камином, ожидая отправки в Азкабан. Его конвоир откровенно развлекался и издевался, но что оставалось делать Блэку? Его даже не стали слушать! Вдалеке хлопнула дверь, мелькнула знакомая мантия, и Сириус закричал:

— Мистер Крауч! Я невиновен, вы же знаете об этом!

Крауч остановился, и у Сириуса мелькнула надежда. А вдруг?

— Пособникам Темного Лорда не место среди нас! — прорычал Барти. — Я посажу в Азкабан любого, даже собственного сына, запомните это, мистер Блэк!

— Но я...

— Можете подавать жалобы дементорам!

С этими словами Барти Крауч — старший удалился, а Сириус окончательно пал духом. Он плохо помнил, как его вели через камин, а потом по холодным коридорам Азкабана, и пришел в себя, только когда за ним захлопнулась решетка двери, ведущей в камеру.

— Я невиновен, слышите это! — взвыл Сириус, тряся решетку.

Ответом ему стал вой дементоров, хохот сошедших с ума, выкрики других заключенных, бессвязные и тоже уверяющие в собственной невиновности. Сириус, внезапно обессилев, рухнул на пол и привалился к холодной каменной стене. Камера два на три, скорее каменный гроб с маленьким окошком под потолком — теперь ей предстояло стать его пожизненным жильем.

Шли дни, недели, месяцы, Сириус и сам не знал, сколько уже минуло времени. Вначале он еще пытался отмечать что-то на стенах камеры, делать засечки, но быстро бросил. Гневался, орал, кидался на решетку, потом умолял, кричал, взывал к милосердию, потом впал в апатию. Дементорам не реагировали на его выходки; какие бы эмоции ни проявлял Сириус, они просто летали в коридорах, навевая холод и тоску. Будь тюремщиками люди, их еще можно было бы спросить, какой сегодня день, но дементоры не реагировали на слова заключенных. Как Сириуса, так и остальных преступников — убийц, Пожирателей Смерти и прочих, приговоренных к пожизненному заключению в Азкабане. Еда доставлялась магически, если, конечно, это безвкусное нечто можно было именовать едой.

Даже год заключения в этой страшной тюрьме был почти что равен смертному приговору, как раз из-за воздействия дементоров, но Сириусу было все равно. День за днем он сидел, привалившись к стене, глядя в окно под потолком, через которое виднелся крошечный кусочек неба. Мысли текли вялые, даже тоска и отчаяние воспринимались приглушенно, блекло.

Помогало перекидывание в собаку, тогда дементоры почти не ощущались, но решетка на двери и окне была слишком прочной, слишком узкой, протиснуться не удавалось, а со временем Сириуса просто поглотило равнодушие. Зачем перекидываться, к чему это все? Все тщетно, все умрут. И так вот он и сидел день за днем в полной прострации. В каком-то смысле она даже сыграла положительную роль: соображай и чувствуй Сириус полноценно, точно попробовал бы покончить с собой. Все лучше, чем вести жизнь апатичного овоща, мякоть которого неспешно высасывают дементоры.

Жизнь уже угасала в нем, когда в камере неожиданно появился призрак пожилого мужчины. Сириус вначале даже решил, что у него галлюцинации и ему мерещится, или просто сознание искажает вид залетевшего в камеру дементора. Однако призрак и не подумал исчезать или нападать, вместо этого он огладил пышную (хоть и короткую) бороду и сказал приятным баритоном:

— Кажется, я ошибся камерой.

После чего вылетел сквозь стену. Сириус уже закрыл было обратно глаза, но тут призрак вернулся, вылетев уже из другой стены.

— Гм, нет, нет, не ошибся, — сообщил он озадаченно. — Но где же мой друг Джереми?

— Какой Джереми? — вяло спросил Сириус. — Тут только я.

В нем всколыхнулась тень былого чувства, возмущения, что ли? Хотя с чего бы это Сириуса волновали слова призрака?

— Но постойте, ведь еще вчера... или не вчера? — призрак потер лысеющий лоб и снова вылетел в стену.

Вернуться в привычное забытье не получалось, и Сириус, выдохнув, все же сумел сесть и привалиться к стене. Тело стонало и намекало, что Блэк вообще-то помирать собирался, к чему эти трепыхания и боль?

— Гм-м, ну надо же, кто бы мог подумать, — в этот раз призрак появился из пола и вид имел крайне озадаченный. — Представляете, оказывается, меня не было десять лет! И мой добрый друг Джереми уже давно покинул нас... ну да, о чем это я, вас и не посадили бы сюда, если бы камера не освободилась! Прошу простить меня, молодой человек, э-э-э, не знаю вашего имени...

— Сириус Блэк, — ответил тот.

— Блэк? Гм, гм, — похмыкал призрак, — и за что же вы попали сюда?

Сириус хотел ответить, но внезапно потерял сознание.

Пришел в себя он от негромкого похмыкивания призрака, летавшего под потолком.

— О, вы очнулись! — обрадовался странный гость. — Прошу простить меня, я не учел вашего истощенного состояния и сразу накинулся с расспросами!

Сириус с удивлением понял, насколько ему все это время не хватало собеседника. Нормального, вменяемого собеседника, способного к осмысленному разговору. Выкрики сумасшедших соседей и угрозы Пожирателей, разумеется, были не в счет. Апатия еще не отступила окончательно, но каждое слово в разговоре наносило по ней решительный, почти что сокрушающий удар.

— Вам надо прийти в себя и набраться сил, — провозгласил призрак. — Я — Персиваль Дамблдор. Да-да, я родственник Альбуса Дамблдора, знали бы вы, как за эти сто лет мне прожужжали все мои призрачные уши успехами моего сына!

— Сына? — прохрипел удивленный Сириус.

Нет, понятное дело, у Дамблдора были родители, не магическим же чудом он появился на свет, просто Альбус был таким старым, что никто уже и не помнил его родителей. Ну, разве что совсем уж старые ведьмы вроде Батильды, которая у Альбуса некогда принимала школьные экзамены, но таких уникумов на всю Британию раз-два и обчелся, и уж до нормальной беседы с юнцами возраста Сириуса они точно никогда не снисходили. А экзамены — ну какая там еще беседа по душам с рассказами о родителях Дамблдора?

— Сына-сына, — подтвердил отец Дамблдора. — Или вы думали, что раз у меня такой сын, то отец должен быть еще более могучим магом?

— Нет, — растерянно ответил Сириус.

— Вот и хорошо, — кивнул Персиваль и улетел в стену, потом высунулся обратно. — Набирайтесь сил, Сириус, не хотелось бы вас потерять, как Джереми.

Настроение у Сириуса испортилось было, но он тут же воспрял духом... ненадолго, ведь на эманации счастья слетелись дементоры. К счастью, выход из апатии немного вернул мозги Сириуса на место, и он догадался перекинуться в собаку. Даже попробовал задрать лапу на одного из дементоров, но те летали слишком высоко.

— Да, вы знаете, почти десять лет и прошло, — сердито говорил Персиваль, кружась под потолком. — Подумать только, в мой последний визит Джереми был весел и здоров!

— Это же Азкабан, — напомнил мрачно Сириус.

— О да, — теперь помрачнел и Персиваль. — Мне хватило нескольких месяцев.

— А за что... э-э-э...

— Не надо пытаться изображать манеры, у вас все равно их не было, и вряд ли вы их приобретете в Азкабане под моим руководством! — рассмеялся Персиваль. — Три малолетних маггла напали на мою шестилетнюю дочь, после чего она повредилась в уме. Узнав об этом, я тоже немного повредился в уме и повредил этих магглов, да так, что Визенгамот счел нужным прописать мне целебное заключение в Азкабане.

— Э-э-э...

— Ну да, у Альбуса была сестра, хотя подозреваю, он не слишком охотно говорит о ней, — сообщил Персиваль. — Что он, что Аберфорт не уследили за ней, и моя маленькая Ариана погибла. Узнав об этом, я больше не навещал Альбуса, ведь именно из-за детей я стал призраком, думал хоть так смогу за ними присматривать, а вышло все совсем иначе.

Сириус неожиданно понял или решил, что понял, причину такого внимания призрака к себе и неведомому Джереми, ранее занимавшему камеру. Став призраком и разругавшись с собственными сыновьями (ну, тут Сириус мог его понять), Персиваль обратил нерастраченный присматривательно-воспитательный пыл на тех, кто был поблизости — заключенных Азкабана. То ли он не мог улетать далеко от места своей гибели, то ли считал нужным помочь другим страдальцам, этого Сириус пока не понял, а спрашивать не рискнул. Обидится, улетит — и что тогда? Снова выть от тоски в каменном гробу?

— Так что да, на дворе одна тысяча девятьсот восемьдесят девятый год, самое его начало, — продолжил Персиваль.

— Долго же я... спал, — вздохнул Сириус.

— Никогда не жалей о прошлом! — наставительно заметил Персиваль.

— Да как же мне не жалеть, когда там!.. — взъярился Сириус. — Друзья, невеста, война и Орден, работа — все осталось там, пока я тут десять лет дементоров кормил! Нет, мне надо выбраться отсюда!

— Ты же в курсе, что никто еще не сбежал из Азкабана? — осведомился Персиваль.

— Значит, я буду первым! — рявкнул Сириус.

Ответом ему стал сумасшедший хохот других заключенных, тех, кто еще не умер от воздействия дементоров.

1989 год, Азкабан

Увы, попытки отощать и протиснуться сквозь прутья собакой провалились, Сириус только зря потерял время и сильно ослаб. Если бы не поддержка Персиваля Дамблдора, то, возможно, и не встал бы обратно на ноги. Но удивительно болтливый призрак сумел зацепить Сириуса, разговорить его, почти что заставил рассказать об обстоятельствах, при которых Блэк попал в Азкабан.

— Вы удивительно наивны, друг мой, — заметил он Сириусу, выслушав его историю.

— Что? — нахмурился Сириус.

Слова Персиваля были, конечно, до известной степени правдивы. Жизненный опыт Сириуса исчерпывался Хогвартсом да парой лет после школы, в условиях разгорающейся войны. Заключение в Азкабане вот еще, но годы в тюрьме не прибавили ему ни житейского опыта, ни ума, ни познаний в магии. Разве что закалки немного, да тренировок в перекидывании в собаку, чтобы избавиться от влияния дементоров.

— Как говорили древние римляне: «Ищи, кому выгодно», — сказал Персиваль. — Кому было выгодно ваше заключение в тюрьму?

— Врагам, — уверенно ответил Сириус.

— Вот поэтому я и сказал, что ты наивен, — разозлился призрак, переходя на «ты». — Какая выгода врагам от твоего заключения? Стали бы в Министерстве слушать твоих врагов?

— В Министерстве?

— О великий Мерлин и все его ругательства, — вздохнул призрак. — Даже несмотря на расширение полномочий Департамента Магического Правопорядка, арестовать и заключить пожизненно в Азкабан на основании одного лишь доноса тебя не могли.

— Доноса? — Сириус окончательно перестал что-то понимать.

— Ты же сам мне рассказал, что тебя пришли и арестовали прямо посреди свадьбы, — Персиваль взлетел и начал кружиться под потолком. — Так?

— Так.

— Значит, ДМП и Барти Крауч — старший уже были полностью уверены в твоей вине. Суда не было, никакого следствия не было, ты вернулся в Магическую Британию только за день до этого, значит что?

— Что?

— Значит, тебя обвинили письмом или донесением, но вернее будет сказать — доносом. Судя по скорости, с которой отреагировали в ДМП, сведения в доносе были верными, отчасти. Кто знал, что в поездке ты был неподалеку от Нурменгарда?

— Никто, кроме... — Сириус осекся.

— Но донос это только слова, слова не заставили бы ДМП среагировать так быстро, а Барти Крауча — появиться лично. Значит, к словам прилагалось что-то более существенное, какие-то улики, вещи, доказывающие твою вину только тем, что они твои.

— Темные артефакты, — прошептал Сириус, — и Нурменгард... так вот почему Крауч... но как? Ведь этого ничего у меня не было, когда я вернулся!

— Я, конечно, могу сказать, но лучше будет, если ты сам додумаешься, — вздохнул Персиваль.

— Донос, донос, — забормотал Сириус, — а откуда... ага! Значит, вначале мне подбросили улики, а потом написали донос, точно указав местонахождение артефактов и обвинив во всем остальном. Но это же невозможно, у меня там стояла кровная защита, даже Дамблдор ее бы не прошел, не подняв тревоги. Проскользнуть незамеченным мог только...

Сириус остановился, не договорив, но мозг его успел закончить мысль. Какое-то время спустя он понял, что задыхается от боли и ярости, стоит, согнувшись, возле стены, держась за нее, чтобы не упасть. Голова раскалывалась, в жилах, казалось, тек жидкий огонь, и Сириуса выворачивало наизнанку, словно он попал под мощное темное проклятие. Так больно ему не было даже в первые дни заключения, когда он кидался на стены и решетку, разбивая в кровь голову, грудь и руки и не ощущая физической боли.

Персиваль висел в воздухе, глядя с грустью на Сириуса.

— Ты знал? — прохрипел Блэк.

Часть ненависти невольно перенеслась на отца Дамблдора, открывшего ему глаза на ужасную правду. Будь это в силах Сириуса, сейчас Персиваль умер бы второй раз.

— Я догадывался, — печально вздохнул Персиваль и снова начал медленно кружиться. — Увы, вижу, что я оказался прав в своих догадках.

— Да, — слова из глотки выходили рваные, словно царапающие плоть изнутри, — никто не мог пройти защиту, кроме моих побратимов! Кровь не водица, мы провели ритуал, когда закончили Хогвартс. Но почему?! Я доверял им как братьям, нет, сильнее, чем братьям, мы были единым целым!

— Это ты так считаешь, возможно, что кто-то из них думал иначе. Кому-то из них хотелось чего-то твоего, и когда подвернулся удобный момент, то жадность оказалась сильнее уз побратимства.

Сириус ощутил сильное желание упасть на холодный каменный пол и вонзить руки в голову, вырвать, выцарапать, избавиться от таких болезненных мыслей. Пусть он не мог извлечь воспоминания, чтобы показать их Персивалю, но сам-то он помнил все отчетливо, словно это было вчера! Питер, Джеймс и Ремус, сидящие в кафе вместе, он еще помахал им рукой... и они знали, что он идет к Лили! На свадьбе они сидели вместе, но никто даже не подумал вскакивать и заступаться за побратима. Питер что-то шептал Ремусу, когда самого Сириуса уводили... соблазнял долей в добыче? Проклятье!

— Проклятье!!! — заорал Блэк, измолачивая стену кулаками.

Боль и кровь немного протрезвили его, крики других заключенных заглушили собственные мысли. Немного, но заглушили, и Сириус выдохнул с ненавистью. О, теперь он знал! Воистину, ищи кому выгодно, все как Персиваль говорил. Питер наверняка наложил свою крысиную лапку на деньги, Джеймс же полез к Лили, он и раньше к ней неравнодушно дышал и ушел в сторону только после недвусмысленных слов Эванс. Залез ей в душу под предлогом заботы «о бедняжке Сириусе», которого и сдал, олень поганый, он же и вещи подбрасывал, можно не сомневаться. Питер трусоват, а Ремус болезненно честен, даже в оборотнях никуда не пробился из-за этого. Но все равно и Ремус виноват, раз знал и ничего не сказал Сириусу, промолчал, волчара позорный!

Сговорились втроем, и это дополнительно ранило Сириуса, ведь он беспредельно доверял побратимам. За все эти десять лет, ну, ту их часть, что он провел в сознании, гадая о причинах своего заключения, у него ни разу даже мысли не возникло обвинить остальных Мародеров. В голову лезло что угодно, только не вина побратимов, хотя больше всего Сириус склонялся к версии, что Крауч-старший сам продался Волдеморту.

— Персиваль, — слова с трудом выходили из пересохшего горла. — А в чем выгода Крауча?

Призрак остановился и посмотрел на Сириуса, вздохнул.

— Здесь речь пойдет скорее о мести. Не знаю, насколько ты в курсе его семейных обстоятельств...

Сириус честно попытался припомнить эти самые обстоятельства, но так и не смог.

— Сын Барти Крауча — старшего, Барти Крауч — младший, — опять вздохнул Персиваль, — стал Пожирателем Смерти. Более того, он попался, кажется, как раз из-за того, что очень, очень хотел отомстить отцу. И получил приговор: Азкабан.

— Так он не шутил, когда говорил, что посадит даже собственного сына, — прошептал Сириус.

— Разумеется, было сделано все, чтобы не допустить огласки, хотя кому надо — все знают.

— А ты?

— Я узнал случайно, — признал Персиваль, — не уверен, что кто-то еще кроме меня, знает эту часть истории. Жена Крауча-старшего очень любила сына и заменила его собой в Азкабане, во время одного из визитов, а Крауч-младший вернулся домой.

— Но как... Оборотное?

— Да. Дементоры не сильны в обычных чувствах, сидит в камере живой и сидит, один вошел — один вышел, все как положено. Жена Крауча-старшего долго тут не протянула, но перед смертью успела поведать мне часть этой истории, боюсь, что не совсем осознанно. От воздействия дементоров она заболела и начала сильно бредить, слегла и умерла. Ее так и похоронили в облике Крауча-младшего.

— Похоронили? — насторожился Сириус.

— Сбросили в море, — объяснил Персиваль.

— Может, мне это подойдет как способ побега?

— Если ты сможешь обмануть дементоров и притвориться мертвым, когда ты жив, потом выдержать падение с сотни метров в бушующие волны и камни, выбраться из мешка без ножа и палочки, а потом без них же доплыть до ближайшей суши, то да, можно сбежать и так, — согласился Персиваль.

— Проклятье! — сбежать Сириусу хотелось.

Собственно, сбежать ему хотелось и раньше, но если тогда им двигало желание вернуться к друзьям и невесте, то теперь ему хотелось мести. Страшной, ужасной, кровавой мести, чтобы все предавшие его страдали не меньше, чем сам Сириус.

— Так, погоди, — прищурился сообразивший Сириус, — Крауч-старший из-за сына, что ли, так лютовал? Но как же у него тогда рука поднялась его в Азкабан засадить?

— Да не из-за сына, — с досадой в голосе ответил Персиваль, — из-за жены! Крауч-старший очень любил жену, а та пожертвовала собой ради сына! Сына, ставшего Пожирателем Смерти! Вот и подумай теперь, как Крауч-старший должен был относиться к Пожирателям и остальным сторонникам Темного Лорда!

В этот момент Сириусу стало все предельно понятно. Огрехи в уликах, нестыковки в доносе или еще что, Крауч-старший предпочел закрыть на них глаза, во имя своей ненависти и борьбы с Пожирателями. Не говоря уже о суде или хотя бы выслушивании самого Сириуса. В списке имен для мести прибавилось еще одно, теперь надо было только решить: как? Как ему освободиться и отомстить? О том, что он может остаться в Азкабане навечно, думать Сириусу не хотелось, иначе оставалось бы только сложить лапы и умереть. Блэк и без того протянул тут десять лет, намного больше, чем многие узники... исключая Пожирателей, посаженных тем же самым Краучем-старшим. Лицо Сириуса перекосилось от одной мысли, что подобное «азкабанское долгожительство» могло служить косвенным доказательством его причастности к Пожирателям.

— Вот уж нет, — прошипел Сириус, — я выживу и выйду отсюда!

— Хороший настрой, — одобрил Персиваль. — Те, у кого не было какой-то цели, здесь быстро сходили в могилу.

— А я? — задумался Блэк. — Какая цель была у меня? Нет, теперь понятно, но раньше? Я же не жил, просто существовал в полной апатии, ожидая смерти.

— Цель была, просто ты не осознавал ее, — подсказал Персиваль. — Друзья? Война? Невеста? Это можешь понять только ты сам. Ты хочешь мести, но готов ли ты заплатить эту цену?

— Я готов умереть!

— Нет, речь идет о другом, — покачал головой Персиваль, — ладно, может, со временем ты поймешь.

Июль 1993 года

За прошедшие четыре года Сириус перебрал немало планов побега, некоторые даже пытался воплотить в жизнь, безуспешно разумеется. Азкабан не зря считался сверхнадежной тюрьмой: без помощи извне, без волшебной палочки нечего было и думать о побеге отсюда. Попытки сломать решетку, прорыть подкоп, все они провалились. Жажда мести и поддержка Персиваля не давали Сириусу снова впасть в апатию и забытье, анимагия и превращение в собаку позволяли противостоять влиянию дементоров, когда те пролетали по коридорам. Но сейчас ярость Сириуса была такова, что воплоти ее материально — и она разнесла бы Азкабан по камушку, а на сдачу развоплотила бы всех дементоров.

Все получилось совершенно случайно. В Азкабан приехал какой-то очередной чиновник, если не сам министр, пообщаться с заключенными. То ли хотелось красивых фотографий для газеты, то ли подходили очередные перевыборы, Сириус не спрашивал, да и все равно ему было. Притворяясь апатичным, ничего не желающим, он слабым, но спокойным голосом ответил на вопросы о своем житье-бытье в Азкабане. Заявил о своей невиновности и что он не Пожиратель, с предсказуемым результатом — его слова пропустили мимо ушей. Затем последовал вопрос, не желает ли чего Сириус (в разумных пределах, разумеется), и Блэк попросил газету, кончик которой торчал из кармана мантии важного лица. Смутные мысли о выхватывании палочки, захвате заложников и прочем так и остались нереализованными, никто и не подумал подавать газету из рук в руки. Сириусу ее просто швырнули в камеру, даже не дав приблизиться к решетке.

Пускай основной план и провалился, но Сириус не собирался отказываться от такого подарка, как газета, и, когда посетители ушли, тут же взялся за свежее приобретение. Все его предвкушение и наслаждение новостями оборвалось буквально спустя полминуты, когда он разглядел, КТО изображен на фотографии на первой странице.

Заголовок гласил: «Знаменитый филантроп и банкир барон Питер Петтигрю запускает новую программу помощи обедневшим магам». Питер, важный и самодовольный, наевший брюшко за эти годы, но все равно оставшийся крысой на лицо, позировал фотографам с мешком галлеонов. Также, присмотревшись, Сириус обнаружил на заднем фоне исхудавшего, в какой-то потрепанной одежде, но все же узнаваемого Артура Уизли, своего бывшего начальника в Министерстве. Сириус вспыхнул моментально, сам вид того, что предатель жирует и швыряет часть своих (доставшихся от Сириуса, несомненно!) богатств как подачку тем, кто помогал Сириусу, вызывал в нем бешенство и ярость. Он перевернул страницу, едва не порвав ее, и вот тогда ярость Блэка и достигла взрывной отметки. В разделе «светские новости» присутствовала фотография Джеймса Поттера, танцующего со своей женой Лили, «остающейся первой красавицей Британии уже который год», как бесхитростно сообщал «Ежедневный Пророк». Остальная часть заметки была не лучше — танец супругов Поттер открывал бал, данный в честь помолвки их сына, Гарри, с дочерью «древнего и благородного рода Аббот», Ханной.

Приводился и возраст Гарри (будущая невеста была ровесницей жениха), и вот тут Сириус ощутил себя так, словно ему во внутренности насыпали горячих углей. Нехитрый подсчет подсказывал, что Лили — его Лили, клявшаяся быть ему верной до гроба! — уступила Джеймсу, когда с момента ареста Сириуса еще не прошло и трех месяцев.

От безумия Сириуса спасло появление Персиваля.

— Я больше не могу здесь оставаться, — заявил Блэк призраку.

— Не самый плохой момент для побега, — согласился Персиваль, — все отвлеклись на эту делегацию, носятся с ними.

Добавлять, что у них можно украсть палочку, призрак не стал. Сириус и сам видел нескольких угрюмых авроров, сопровождающих чиновников, и понимал, что его шансы в такой схватке стремятся к нулю. Он не сидел без дела все эти годы, тренировался, как мог, но вот именно что «как мог». После четырнадцати лет в Азкабане противостоять аврорам? Это будет уже не магия, а какое-то божественное чудо!

— Но это не отменяет всех прежних проблем: тебе нужно как-то выбраться из камеры...

— Не волнуйся, — сжал кулаки Сириус, — я уже решил эту проблему!

— ...и как сделать так, чтобы твоего отсутствия не замечали как можно дольше.

Персиваль мог бы сыграть роль Сириуса... если бы дементоров волновали голоса, но увы. Живое они ощущали превосходно, отсутствие живого — еще лучше. Как только пролетающий по коридору дементор ощутит отсутствие заключенного в камере, так сразу поднимет тревогу.

— И на этот счет у меня есть идея, — мрачно ответил Сириус. — Но потребуется твоя помощь — заглядывать за углы, предупреждать о дементорах.

— Волны холода тебе недостаточно? — притворно удивился Персиваль, потом развел руками. — Ладно, вижу, тебя не переубедить.

— Что? — спросил Сириус, уловивший недосказанность.

— Выберешься — расскажу, — коротко ответил призрак.

Сириус усмехнулся, оскалился даже, и секунду спустя в камере сидела скалящаяся большая черная собака. Персиваль с сомнением покачал головой — все это пробовали и в прошлые разы, без особого успеха. Но призрак не учел величину ярости, бушующей в Сириусе, такой, что тот пойдет на невозможное. Обрывая кожу и шерсть, Сириус буквально вбил голову в решетку, вытянув лапы перед собой, раздирая морду в кровь. Обрывая когти и срывая их тоже в кровь, он начал подтягивать тело, тихо рыча сквозь стиснутые зубы. В какой-то момент казалось, что все, застрял, но текущая с боков кровь (прутья решетки были все в заусенцах) неожиданно выступила в роли смазки. Сириус протиснулся, вылез, напоследок вывихнув заднюю левую лапу, и тут же устремился следом за делегацией, прыгая на трех ногах и оставляя за собой кровавые следы.

Остановился: из-за угла появился дементор. На секунду Персиваль думал, что все, но опять пронесло — дементор пролетел мимо. Даже возле Сириуса не остановился, так, обдал волной холода. Тут Персиваль понял, что в их плане есть слабое место — как общаться, если Сириус в форме собаки? Если он превратится обратно, слетятся ли другие дементоры, уловив его появление? Или он собирается прикинуться кем-то отставшим от основной делегации? Но такое точно не пройдет, ни в каком виде.

Сириус, однако, упорно скакал вперед на трех ногах, словно забыв о своих недавних словах, что ему потребуется помощь Персиваля и заглядывания за угол. Решив проследить все до конца, призрак полетел следом за собакой, размышляя над тем, что цепочку кровавых следов было бы неплохо затереть, но как? Разве что намекнуть Сириусу, чтобы тот махал хвостом, размазывая кровь по каменному полу коридора?

Блэк тем временем, не обращая внимания на пролетающих мимо дементоров, догнал делегацию и осторожно, тихо начал поскуливать. Персиваль не поверил своим глазам, но уловка сработала, один из авроров охраны услышал и пошел назад, проверить, в чем там дело. За то время, пока он делал эти десять шагов, Сириус перекинулся обратно в человека, худого и окровавленного. Персиваль подумал, что Блэк будет разыгрывать раненого, но нет, Сириус не стал разводить представлений. Едва аврор повернул за угол, как Сириус атаковал, ухватил того за шею и сжал яростно, не давая возможности крикнуть. Борьба продолжалась секунд пять, затем палочка аврора перекочевала к Сириусу, и в одно заклинание все было закончено.

Несколько взмахов, и тело аврора превратилось в кость, тут же засунутую в карман его же мантии, которая оказалась на Сириусе. Лицо Блэка тоже изменилось, теперь отдаленно напоминая только что убитого им аврора. Заклинание затянуло раны, остальное скрыла мантия, и Сириус вышел обратно к делегации, наклонив голову и потирая шею. Персиваль наблюдал с удивлением, досадой и облегчением — не успел рассказать о том, что хотел, но теперь оно вроде как и не требовалось.

— Проверить кое-что надо, — глухо сказал Сириус ближайшему аврору, — прикройте тут меня.

— Что-то случилось, Дэйв? — спросил аврор.

— Да не, просто проверить надо, — и Сириус пошел обратно.

Персиваль покачал головой, спектакль сработал на наглости, аврор и представить не мог, что его товарища вот так подменят, и поэтому видел то, что хотел видеть, благо внешнее сходство с убитым Сириус обеспечил. Едва Блэк свернул за угол, как Персиваль вылетел к нему.

— Теперь обратно в камеру, — прошептал Сириус.

Появившийся дементор начал подлетать ближе к Блэку, тот попробовал вызвать Патронуса, но вышла лишь жалкая вспышка. Дементор, впрочем, заколебался и отлетел в сторону. Сириус ускорил шаг, теперь он почти бежал, а Персиваль летел впереди, указывая дорогу. Попутно Сириус пару раз взмахивал палочкой, затирая собственные кровавые следы на камнях, на что Дамблдор удовлетворенно кивнул.

— Слушай, есть одна вещь, — сказал он, когда Сириус уже достиг решетки собственной камеры.

Персиваль много лет хранил эту тайну, но, единожды решив ее раскрыть, теперь уже не мог остановиться. Призрака, что называется, «несло», и рассказ подкреплялся осознанием того, что самому Персивалю все это не пригодится, как раз в силу призрачного состояния.

— Строго к северу отсюда есть остров, островок даже, несколько голых скал, которые захлестывает волнами.

— Предлагаешь бежать на север? — спросил Сириус. — Интересная мысль.

Он бросил кость в камеру, взмахнул палочкой, и опять появилось тело аврора. Блэк сосредоточенно и быстро начал колдовать, придавая телу такой вид, словно его истощили дементоры.

— Камни эти не сточило волнами потому, что они укреплены магией.

— Кто-то готовил себе перевалочную базу для побега из Азкабана?

— Кто-то готовился к войне и создавал запасы, огромные запасы, — отрезал Персиваль. — Дело было еще до второй мировой войны магглов, создатель тайника умер здесь, в Азкабане, не раскрыв своей тайны никому... ну, так он думал.

— А ты подслушал, — кивнул Сириус.

— Не без этого, в жизни призрака не так уж много занятий и развлечений. Суть в том, что он не раскрыл мне ни координат островка, ни как попасть в тайник, но там есть все, что потребуется тебе для мести. Деньги, драгоценности, артефакты, книги по магии. Добравшись туда, ты уже больше не будешь нищим и голодным оборванцем с чужой палочкой в руке.

— Все это тебе рассказали перед смертью? — недоверчиво спросил Сириус.

— Нет, — покачал головой Персиваль. — Как ты думаешь, почему я отсутствовал десять лет? Отправился искать этот клад. И нашел в конце концов. Описать дорогу тебе не смогу, призраком все воспринимается иначе, но поверь — клад есть, я лично его видел, хоть и не смог потрогать.

Сириус закончил колдовать над телом убитого аврора и посмотрел на Персиваля. Бежать отсюда на север было толковой идеей, в той стороне его точно искать не будут. Если бы еще были координаты этого островка и гарантия, что там есть еда, то было бы вообще замечательно. Бежать, укрыться, переждать и потом приступать к мести.

Но идеала не бывает, и в глубине души Блэк понимал, что бежать нужно все же в сторону Британии. Скрыться от погони, выждать, немного упрочить свое положение и уже потом отправляться на поиски этого северного островка из скал. Аппарация тут не сработает, нужно будет плавать, искать, благо у него есть отличное указание — прямо на север от Азкабана. Те, кто предал Сириуса, за эти годы стали могущественными людьми, так что содержимое тайника ему пригодится, без сомнений. Но бежать туда прямо сейчас — значит погибнуть, не отомстив, и поэтому Сириус сказал:

— Спасибо, Персиваль, что бы я без тебя делал?

Известно что, тут же пришла мысль. Так и гнил бы в камере, пока не умер. Даже если какое-то событие пробудило бы Сириуса, то что он сделал бы в одиночку? Персиваль спас его, и стоило бы как-то отблагодарить призрака... тут в голову Блэка пришла интересная мысль: помирить отца с сыновьями. Вслух он ее озвучивать не стал, ну как не получится, к чему дарить Персивалю ложную надежду?

— Так твой побег все равно быстро обнаружат, — заметил призрак.

— Это мы еще посмотрим, — усмехнулся Блэк.

Финальный штрих, взмах палочкой — и тело аврора превратилось в тело Сириуса. С окровавленной головой, словно он ее сам разбил о стену. Газетку рядом положить, раскрыть на странице светских новостей, мало ли что? Конечно, маскировка так себе, да и пропавшего аврора будут искать, но все же лучше, чем просто побег и пустая камера. А так раз, был живой — стал мертвый, глядишь, просто сбросят со стены, спишут и забудут.

— Ты не сможешь...

— Я доплыву до берегов Британии, не волнуйся, Персиваль, — и Сириус знал, что это правда.

Переполнявшие его ярость и жажда мести давали силы, казалось, обплыть весь земной шар. Сириус хотел бы многое сказать Персивалю, но опять ощутил волну холода, в этот раз более сильную. Дементор вернулся с друзьями, и, значит, следовало бежать отсюда как можно скорее.

— Мы еще встретимся, — неожиданно сказал Персиваль, все понявший, — а теперь беги.

— Но...

— Вся человеческая мудрость заключена в двух словах, — улыбнулся призрак, — «ждать и надеяться», и именно этим я и займусь. Буду ждать и надеяться, что мы еще встретимся.

Сириус кивнул и помчался к выходу из Азкабана, на бегу размышляя, что делать с палочкой аврора. Уже выбегая на берег, он сломал ее и выбросил, а секунду спустя большая черная собака бесстрашно ринулась в бушующие вокруг Азкабана воды Северного моря.

Апрель 1996 года, таверна «Клубок шерсти»

Дождь лил с самого утра, и Ремусу хотелось завыть от тоски, хотя до полнолуния оставалось еще целых две недели. Ни одного посетителя с самого утра! Казалось бы, самая погода забиться в таверну и пить, пока за окном хлещет дождь, но нет. Дороги вокруг словно вымерли, оборотни носа не казали из своей общины, маги не заглядывали на огонек, ведьмы не залетали, в общем, царила полная пустота. Только ворчание Дризеллы, жены Ремуса, у которой всегда в непогоду ломило кости и «отваливался хвост», нарушало тишину. Люпин и сам не знал, зачем в свое время женился на этой женщине-оборотне, становящейся с годами все толще и сварливее.

Поэтому неудивительно, что когда под вечер дверь таверны скрипнула, сигнализируя о появлении посетителя, Ремус уделил тому все свое время и внимание. Забредший к Люпину маг был невысок, упитан, прикрывал шапочкой густые рыжие кудри, а толстые короткие пальцы его были украшены перстнями. Говорил гость с немецким акцентом и немного в нос, но все же разборчиво. Звали его Генрих Мейнхард, и, как выяснилось, в таверне Люпина он появился не просто так.

— Видите ли, — говорил Мейнхард, поглядывая на Люпина, — я путешествую в исполнение воли своего старшего брата, Отто Мейнхарда, недавно упокоившегося с миром.

Ремус кивнул, без особого, впрочем, сожаления. Ну, умер у человека брат, печально, конечно, но каждый день кто-то да умирает.

— Перед смертью он признался, что долгие годы его мучила совесть, — сказал Генрих.

От этих слов сходство Мейнхарда с монахом только усилилось. Выбрить голову, капюшон накинуть да мантию на манер рясы запахнуть, так и не отличишь, подумал Ремус.

— Видите ли, в чем дело, — неспешно продолжал тем временем посетитель, — семнадцать лет назад ему очень сильно помог один человек, маг из Британии. Спас не только жизнь, но и честь, и в целом избавил от кучи неприятностей.

Генрих неопределенно покрутил рукой, пальцы-сосиски сплелись в какую-то замысловатую фигуру. Еда перед ним стояла почти нетронутой, а вино он едва пригубил, впрочем, Ремусу было все равно. Клиент заплатил и не ест? Имеет право, главное, что заплатил! Тут до Люпина дошли последние слова про «семнадцать лет назад», и он немного насторожился, ибо в тот год и в жизни Ремуса случилось... многое.

— Звали того мага Сириус Блэк, — сказал Мейнхард, и Ремус понял, что насторожился не зря. — Он помог моему брату, но брат не помог Сириусу, когда того заключили в Азкабан, и потом струсил, как он сам признался перед смертью, и не попробовал силой извлечь Блэка из тюрьмы.

— Вряд ли у него что-то получилось бы, — осторожно вставил реплику Ремус.

— Также Отто признался, что хотел подкупить стражей Азкабана, не дементоров, конечно, а тех, кто ими заправляет, чиновников из Министерства, чтобы те отпустили Сириуса, но вначале нужно было дождаться смерти Барти Крауча.

— Да, — невесело усмехнулся Ремус, — это было бы хорошее событие.

Покоя оборотням Барти не давал, так что среди них Крауча активно не любили. Да и не только среди оборотней, честно говоря, было даже несколько покушений на жизнь бессменного главы ДМП, но все они провалились с треском и грохотом, а главари отправились в Азкабан.

— Честно говоря, только теперь я понял, что подкосило брата — известие о смерти Сириуса Блэка в тюрьме, — задумчиво сказал Генрих, — после которого он слег и так уже и не смог подняться.

Люпин неопределенно махнул рукой. Вспоминать ту историю ему было неприятно, а куда гнет Мейнхард, он пока понять не мог. Не обвинять же Ремуса он приехал? Вообще, ходили слухи, что Сириус сразу погиб, едва в Азкабане оказался, но три года назад выяснилась правда. Правда, которая по прошествии стольких лет уже никого не взволновала, ибо если Темного Лорда еще помнили, то его слуг, посаженных в Азкабан, просто предали забвению.

— Поэтому Отто перед смертью завещал мне доставить вот это, — рука Генриха нырнула под мантию и тут же появилась обратно, но уже с украшением, — тем, кто помогал Сириусу и был ему дорог.

Ремус не отрываясь смотрел на огромный, очень огромный драгоценный камень в блестящей оправе, расположенный на подставке-ножке, словно яйцо. Дорогое такое яйцо, ибо, насколько ощущал Люпин, камень был не просто камнем, но еще и неким артефактом. Таким вполне можно было подкупить кого-нибудь из старших чиновников Министерства, если не самого министра, чтобы тот в одиночку решил «проблему Сириуса». Сириуса. Ремус устал от нищеты и забвения, так что сейчас жадность в нем боролась с осторожностью.

— Ого! — пока Ремус был занят борьбой, подкралась Дризелла.

Вот уж кто ни в чем не сомневался и жадно пожирал взглядом драгоценный камень. Ремус лишь вздохнул мысленно: Дризелла частенько его пилила за бедность и отсутствие перспектив. Оставалось только удивляться, как это она же когда-то казалась ему воплощением всех достоинств на земле. Или он тогда просто устал от одиночества?

— Простите, господин...

— Генрих, — махнул посетитель.

— ...но мы слишком бедны, чтобы купить такую дорогую вещь, — Дризелла нервно потерла руки.

— Речь идет не о покупке, — покачал головой Мейнхард. — Я как раз рассказывал вашему мужу предысторию того, как у меня оказался этот камень и почему я пришел в эту таверну.

— Те, кто помогал Сириусу, и те, кто был ему дорог, — не обязательно одни и те же люди, — проворчал Ремус.

— Я уже понял, что в этой истории не все так просто, — кивнул Генрих, пряча камень под мантию.

Краем глаза Ремус отметил, что Дризелла, как и он, проводила драгоценность жадным взглядом. Была в этом какая-то особая, извращенная и злая ирония. В свое время, при разделе наследства Сириуса, Ремус решил проявить честность и принципиальность, проявил и ушел. Поэтому и в разделе наследства Темного Лорда и Пожирателей не принимал участия — ни заслуг, ни приглашения. А теперь, в результате того решения, он готов жадничать и подличать, чтобы получить этот камень — в сущности, наследство от Сириуса Блэка для тех, кто его не предал.

— Поэтому, собственно, и отправился собирать сведения, из более... эм, честных источников, скажем так.

От этих слов Генриха Ремусу на мгновение стало стыдно за свои жалкие и жадные мыслишки, но тут же стыд прошел.

— А какая вам выгода с того? — спросил он.

— Никакой, — тут же ответил Генрих, — кроме выполнения последней воли умирающего старшего брата, который был мне дорог.

Ремус немного успокоился, кинул взгляд на Дризеллу. Та, казалось, готова была кинуться на Люпина с кулаками, крича: «Ну рассказывай уже! Все это будет наше!» О своих прошлых делах Ремус особо не распространялся, но жена есть жена, так что кое-какое представление о Сириусе, честности и прочем Дризелла имела.

— И если я расскажу все честно, — хрипло сказал Ремус, — то этот камень будет моим?

— Простите, — нахмурился Генрих, — брат говорил мне, что у Сириуса были три побратима и горячо любящая его невеста. Из ваших же слов следует, что помогали ему только вы?

— Помогал, — криво усмехнулся Ремус. — Если кто и пытался помочь Сириусу, то только его начальник, Артур Уизли. Ходил, хлопотал за него, на чем и погорел.

— Погорел?

— Выгнали его, без пенсии и пособия, за сочувствие «Пожирателям и помощникам Того-Кого-Нельзя-Называть», — передразнил Ремус официальную формулировку, — Артур едва сам в Азкабан не загремел. А вместо него начальником стал кто?

— Кто?

— Питер Петтигрю, разумеется, герой войны и победитель того самого, кого нельзя называть. Артура же выгнали, путь на официальные должности ему был закрыт, сбережений нет, да еще и детей на руках целая куча. Перебивался он с хлеба на воду, потом всплыла эта история с незаконным летающим автомобилем, в общем, скатился Уизли на самое дно, кажется, даже скрывался от Министерства какое-то время, чтобы не арестовали.

— Отто ничего не говорил мне об этом... — Генрих пожевал губами, — Артуре Уизли.

— Ну да, — горько усмехнулся Ремус, — в то время он был просто начальником отдела, в котором работал Сириус. А вот поди ж ты, как оно повернулось.

— Да глупость он сделал! — безапелляционно заявила Дризелла, скрещивая мощные руки на груди и глядя свысока. — Все отвернулись от Сириуса, а он полез и получил по заслугам.

— Все отвернулись? — переспросил Генрих задумчиво. — Побратимы, боевые друзья и невеста? Неудивительно, что подобное не могло прийти в голову моему бедному брату, и неудивительно, что я никак не могу разобраться в этой запутанной истории.

Ремус подумал, что Веритасерум и прочая магия могли бы помочь... если бы речь шла не о Поттере и не о Петтигрю. Попробуй явись к этим важным господам со словами, что хочешь опоить их и околдовать, дабы выполнить последнюю волю умершего брата! Мигом в Азкабане окажешься, не хуже Сириуса Блэка, да и закончишь примерно так же, как и он.

— Заступиться тогда за Сириуса означало самому оказаться в Азкабане, — мрачно ответил Ремус, — вспомните, что в те годы творилось в Британии.

— Я в то время был в Румынии, так что не в курсе творившегося, — спокойно ответил Генрих.

— Шла война, и Министерство ее проигрывало, так что Барти Крауч — старший запросил дополнительных полномочий для авроров и получил их! Теперь авроры могли хватать людей по малейшему подозрению, и хватали, уж поверьте! Без суда и следствия их отправляли в тюрьмы, особенно в Азкабан, чтобы не сбежали. Оказаться приспешником Темного Лорда означало практически подписать себе смертный приговор, оказаться сочувствующим и просящим за такого приспешника — ну практически примерно то же самое. Это с одной стороны. С другой были Пожиратели и их сумасшедший Лорд, которые вообще никаких правил не соблюдали, жгли, убивали, развешивали метки и запугивали, успешно запугивали, прошу заметить. Как Уизли в таких условиях не загремел в Азкабан — вообще уму непостижимо, наверное, Дамблдор успел прикрыть перед своей смертью.

— Дамблдор, хм, — Генрих потер бледный высокий лоб. — А что же он сам не помог Сириусу? Ведь вы же вместе состояли в некоем Ордене, управляемом Дамблдором, если я правильно помню рассказы своего брата?

— Много же он вам рассказал, — настороженно бросил Ремус.

— Он собирал информацию, — спокойно объяснил Генрих, — так что вы зря думаете, что Сириус ему растрепал какие-то военные тайны. Он упоминал побратимов, он упоминал, что его ждет невеста и что он должен сражаться, ну а остальное Отто и сам вывел или догадался. И рассказал мне все без утайки, дабы я мог успешно выполнить свою миссию.

— Понятно, — проворчал Ремус, уловивший намек. — Возможно, Дамблдор прикрыл Артура Уизли, в конце концов, тот лишь просил за своего бывшего сотрудника, пускай и попавшего в Азкабан. Но помочь Сириусу он точно не смог бы, даже если бы захотел.

— Почему? — устало спросил Генрих. — Разве он не был Великим Светлым Волшебником и как-то там еще?

— Был, но я же говорил — Министерство просто зверствовало в те годы. Про Дамблдора ходили слухи, что он сам хочет стать министром. К Ордену Феникса подозрительно относились как Министерство, так и Пожиратели, так что нам приходилось действовать с оглядкой на всех. Против Сириуса же были серьезнейшие улики, темные артефакты, письма, да еще и донос на него, сообщавший, что Блэк работает связным между Темным Лордом и Гриндевальдом. Донос, кстати, написанный именно его побратимами, Поттером и Петтигрю!

— Но и вы, Ремус, там были, не так ли? — неожиданно спросил Генрих.

— Я... откуда вы узнали?

— Не узнал, а догадался — невозможно столько знать, если не присутствовал лично.

— Да, вы правы, я там был, — утер пот со лба Ремус. — Питер напоил меня и говорил, что все это шутка, а на следующий день, на свадьбе Блэка, удержал и не дал броситься на защиту. Как я уже говорил, Крауч-старший не зря просил столько полномочий — все боялись Азкабана, и я тоже убоялся Азкабана. Меня только и хватило на то, чтобы отказаться от своей доли в наследстве Сириуса.

— Отто ничего такого не упоминал, но я понял, продолжайте.

— Когда я наконец собрался с духом, было уже поздно, — сказал Ремус. — После денег Блэка у Джеймса и Питера разыгрался аппетит, и они провернули дерзкий трюк, расставили ловушку на самого Темного Лорда. Питер прикинулся его сторонником, они состряпали какое-то липовое пророчество, а когда Темный Лорд явился к Поттеру, там его ждала засада.

— И все это ради денег? — уточнил Генрих.

— Не только. Нет, Петтигрю действовал ради денег, это точно, а вот Поттер так добился Лили, невесты Сириуса. Он пообещал, что если Лили выйдет за него, то Джеймс победит в войне. И победил. Попутно они перебили большую часть Пожирателей и присвоили их богатства, лежащие по мэнорам и тайникам. Лонгботтомы тогда еще пострадали, но вряд ли вам это интересно. Джеймс добился Лили, они поженились и уехали в кругосветное путешествие, после которого у них родился сын, Гарри. Петтигрю за это время укрепил свои связи, особенно с гоблинами, и, в общем, они оба вошли в элиту и верхушку Магической Британии. А я, — Ремус горько рассмеялся и обвел рукой таверну, — сами видите. Я даже пожаловаться не могу, им достаточно шевельнуть пальцем, и они раздавят меня, как букашку.

Генрих не стал говорить о побратимстве, и за это Ремус ему был признателен. Видимо, посетитель и сам сообразил, что предавшие одного побратима вряд ли будут колебаться и так же легко предадут и второго. Люпин, с горечью воспоминания о старой ране, признал, что все их побратимство закончилось в тот день, когда Питер написал донос, а сам Ремус промолчал.

— Собственно, после того, как они свалили главное страшилище Британии, им никто не был страшен, министр их превозносил как национальных героев, а Дамблдор погиб чуть позже, в той истории с Лонгботтомами. Так что я опять промолчал, уехал к своим. Женился вот, попробовал открыть дело, не слишком удачно, — признался Ремус.

Он не стал добавлять, что упомянутая бойня у Лонгботтомов, доведенных пытками до состояния овощей, и сопровождавшаяся гибелью Дамблдора выглядела крайне странно, если не сказать хуже. Ремус и без того произнес много больше, чем следовало. Доказательств причастности Джеймса и Питера (а также предательства и удара в спину) к тем событиям у него не было, и начни Люпин говорить, получилось бы, что Ремус оговаривает прежних друзей, дабы заполучить сокровище.

— Думаю, с этим камнем ваши дела наладятся, — сухо улыбнулся Генрих, снова доставая драгоценность и кладя ее на стол перед Ремусом.

— Но я... — нерешительно произнес Люпин.

— Да, я понял, что вы не помогли Блэку, — кивнул Генрих, поднимаясь, — но вы хотя бы не наживались на его трагедии, не пытались очернить его имя, не соблазняли его невесту.

Было в этом что-то недостойное — получать награду только потому, что остальные оказались хуже, но голодные годы изрядно поколебали совестливость Ремуса. Под жадным взором Дризеллы он взял камень, спрятал его глубже за пазуху. Говорить об Артуре Люпин не стал, этот Мейнхард и сам все слышал, и если он решил так выполнить волю брата, то кто Ремус такой, чтобы ему мешать? В конце концов, Петтигрю и Поттер купаются в деньгах, так почему он должен опять проявлять щепетильность и влачить бедно-честное положение? Тем более что он и вправду не подталкивал Сириуса никуда, лишь промолчал и бездействовал, но напрямую не вредил.

— Надеюсь, мы больше не увидимся, мистер Люпин, — сказал Генрих и ушел.

Ремус поразмышлял минуту, что бы это могло значить, а потом пожал плечами и выбросил неуместные мысли из головы. Он оглянулся, но Дризелла куда-то ушла, так что Ремус начал убирать со стола нетронутую еду, переключившись на то, кому можно выгоднее продать камень.

Сириус Блэк, ощущая, как с него сползает личина Генриха Мейнхарда, спокойно наблюдал за таверной «Клубок Шерсти». Внутри метались фигуры, мелькали факелы, пролетали лучи заклинаний. Вспыхнул столб пламени, и парой секунд позже языки огня вылетели из всех окон. Дверь сорвало с петель, и наружу выкатился воющий, горящий человек... а будь полнолуние, он был бы клубком шерсти, клыков и когтей.

Дризелла позвала (не без некоторой помощи Сириуса, слегка усилившего жадность в ее душе) родственников — братьев, скорее всего — отбирать камень. Ремус был настороже и сумел отбиться, не растерял навыков Мародера и ученика Хогвартса с палочкой. Впрочем, теперь это не имело никакого значения — ведь Ремус мог и отказаться? Мог. Но не стал. Возле трактира с хлопками появлялись мракоборцы, наставляя палочки на здание.

— Да воздастся каждому по жадности его, — без тени улыбки сказал Сириус.

Облик Генриха был полной противоположностью нынешнему его виду, на всякий случай, но в глубине душе Блэк был уверен, что маскировка особо не нужна. Если уж он сам себя не узнал в зеркале после того, как бежал из Азкабана, то что уж говорить об остальных? Вместо смуглого веселого подростка девятнадцати лет на Сириуса из зеркала смотрел натуральный головорез, украшенный шрамами и сединой, бледный, как будто никогда не видел солнечного света.

Он ощутил, что камень неожиданно удалился куда-то на север, и улыбнулся. Ремус все же смог сбежать, и это означало, что можно запускать следующую часть плана, начинающуюся с визита в дом к Краучу-старшему. Несмотря на богатство и мощь, доставшиеся Сириусу после того, как он нашел клад Персиваля, следовало все аккуратно подготовить, расставить фигуры по местам, дабы возмездие стало неизбежным. Лучше всего здесь подошел бы, как ни странно, Темный Лорд с его борьбой за власть, но он умер семнадцать лет назад, а жалкая попытка воскресить его, приведшая к трагедии Лонгботтомов, успеха не принесла.

Сириус пожал плечами: просто потребуется чуть больше времени на подготовку — и аппарировал прочь.

1996 год, дом семьи Уизли, «Нора»

Артур внимательно смотрел на старшего сына. Билл мялся с ноги на ногу и теребил серьгу в ухе, потом поднял голову и выпалил на одном дыхании:

— Меня выгнали из «Гринготтса» и сообщили о запрете работать в любом из отделений банка!

— Неужели ты...

— Нет, отец, — отрезал Билл, — просто в банк заезжал Питер Петтигрю, и я попался ему на глаза. Не надо было переводиться в Британию.

— Эх, сынок, — Артур встал и обнял сына, — не жалей о сделанном, ведь тебя звало сердце!

— Да, но что я теперь скажу Флёр? — неожиданно потух и сгорбился Билл.

— Выкрутимся как-нибудь, — заверил его Артур, — главное, что ты не сделал ничего такого! Выкрутимся, у нас есть дом и...

Громкий и бесцеремонный стук в дверь прервал его попытки подбодрить старшего сына. Сразу после стука дверь распахнулась и в «Нору» высокомерно ворвался парень с наглым выражением лица. Сопровождали его два мага с палочками наизготовку.

— Кто вы такие и по какому праву врываетесь в мой дом?! — с возмущением произнес Артур, вставая им навстречу.

Парень высокомерно смерил его взглядом, да так, что Артур ощутил все. Свою бедность, ввалившиеся щеки, покосившиеся стены «Норы», одежду в заплатках, отсутствие еды на столе и упыря на чердаке.

— Ваш дом? — нагло оскалился парень, предъявляя внушительного вида бумагу. — Очень скоро он перестанет быть! Поэтому я пришел заранее осмотреть будущую собственность моего господина, дабы тот решил, что делать: сносить эти развалины или отдать их под свинарник.

Бац! Кулак Билла врезался в лицо наглеца, сбивая того с ног и опрокидывая на одного из магов сопровождения. Второй маг не успел даже потянуться к мантии, как обнаружил, что в лицо ему смотрит палочка Билла.

— Не надо, — устало вздохнул Артур, и после этого обратился к парню: — У меня есть еще две недели.

— Чтобы такие ни... — наглец осекся под яростным взглядом Билла. — Две недели, и даже не думайте об отсрочке! После того, что тут произошло, мой господин не проявит никакой жалости!

Когда дверь за ним захлопнулась, Билл спросил у отца:

— А кто его господин?

— Питер Петтигрю, так что все это были пустые слова, никто не дал бы мне отсрочки, — махнул рукой Артур, устало садясь обратно. — Собственно, я пересилил себя и съездил к Питеру... он даже не соизволил меня принять.

— И сколько мы должны? — ледяным голосом спросил Билл, нервно дергая себя за волосы, собранные в «конский хвост».

— Тысячу галлеонов, — тихо ответил Артур и тут же торопливо заговорил, словно оправдываясь: — Да, я знаю, не надо было брать тот кредит, да еще в залог «Норы», но твоим младшим братьям и сестре нужно было учиться дальше. Ты нашел хорошую работу в Египте, я и мама не хотели тебя беспокоить, да и как-то вроде дела немного выправились. Тут расплатились, там заняли, упыря продали, кое-как сводили концы с концами, думали — выкрутимся.

— Но ты мог бы сказать, отец! Я и Флёр обошлись бы без пышной свадьбы!

— А, пустое, — отмахнулся Артур, — деньги еще будут. Ну, останемся без «Норы», проживем как-нибудь! Главное, чтобы вы были счастливы!

— Но теперь я совсем не счастлив, — прорычал Билл. — Клянусь, я пойду к Петтигрю и...

— Не надо, — резко оборвал его старший Уизли, в голосе его лязгнула сталь. — Через неделю твои братья и сестры возвращаются из Хогвартса, такой подарок ты им хочешь устроить? Себя в тюрьме? А о матери ты подумал?

— Подумал! — нервно дернул себя за серьгу Билл. — Чтобы вы не...

— Значит, не подумал! — еще повысил голос Артур и тут же закашлялся.

— Отец! — кинулся к нему Билл.

Артур с трудом прервал кашель и слабо улыбнулся.

— Ничего, простудился зимой, бывает. Летом пройдет.

— Да на дворе и так уже лето! — Билл чуть не плакал.

— Ничего, сынок, — подбодрил его Артур, — Фред и Джордж заканчивают Хогвартс в этом году, Перси вот младшим помощником клерка устроился, выкрутимся, дальше легче будет.

Не выдержав собственного бессилия и отчаяния от невозможности исправить ситуацию, Билл выбежал из дома, едва не сбив с ног маму. Молли Уизли, похудевшая, с темными кругами под глазами, с трудом поднимавшаяся на крыльцо, что-то закричала вслед Биллу, но тот уже аппарировал прочь. Знал Билл, останься он хоть на секунду, и точно расплачется, тогда как следовало не плакать, а решать проблему.

Две недели спустя

Билл, мрачный и сосредоточенный, вошел в кухню «Норы».

— Сынок, — ахнула Молли, — куда это ты собрался?

— Спасать наш дом, — ответил Билл.

Он был спокоен и сосредоточен, готов к предстоящей битве.

— Не делай этого, сын, — тихо сказал Артур, моментально все понявший.

Встретить стряпчего, отобрать бумаги, прибить магов сопровождения и аппарировать в банк. Вырвать силой оригинал закладной на дом и уничтожить, вот что собирался сделать Билл.

— Я не могу смотреть, как вас... как всех нас лишают дома!

— Подумай, каково будет нам видеть тебя за решеткой Азкабана! — воскликнула Молли.

— Сегодня приезжают твои братья и сестра, неужели ты хочешь... — но договорить Артур не успел.

Громко хлопнула дверь, и в «Нору» ворвался прежний наглый молодчик, только теперь в сопровождении уже пяти магов. Благодаря действиям банка «Гринготтс» и Питера Петтигрю, в последнее время недостатка в обедневших магах, готовых наняться на любую работу, не было. Билл тем не менее потянулся к палочке, но в это же мгновение в «Нору» влетела огромная сова. Клекотнув, она сбросила на пол свиток с красующейся поверх печатью банка «Гринготтс».

— Это тебе, отец, — удивленно сказал Билл, подняв свиток и прочитав надпись на нем.

Артур коснулся печати, и та опала, свиток раскрылся. Едва начав читать, глава семейства схватился за сердце и откинулся на спинку кресла, тяжело дыша. Билл заглянул в свиток — это была закладная на «Нору». Долг был полностью погашен. Несколько секунд спустя в дом влетела еще сова, швырнула письмо — Чарли писал, что его приняли смотрителем в заповедник в Румынии. Еще сова — предложение работы самому Биллу, в Южной Америке правда, но зато по специальности — взломщик проклятий и с более чем щедрой оплатой.

Биллу начало казаться, что он сошел с ума или просто бредит.

— Прочь из нашего дома! — заорал он ворвавшимся, размахивая погашенной закладной.

Бред или нет, но упускать такой шанс точно не следовало! Ему пришлось практически выпихивать представителя банка голыми руками, так как тот уходить не хотел, но все же Билл справился. Отец все так же тяжело дышал, откинувшись на спинку, мама хлопотала рядом с ним, и Билл подумал, что надо срочно вызывать целителей из Мунго, но опять не успел. В этот раз не было сов, нет, в дом ворвались те, кого тут всегда были рады видеть: младшие братья Билла, Фред, Джордж и Рон, и сестра Джинни.

— Отец, ты не поверишь! — заорал Фред.

— Мы сдали экзамены! — продолжил Джордж.

— И нам дали премию!

— Тысяча галлеонов!

— Теперь мы выкупим дом!

— Так это вы погасили закладную? — спросил Билл, решивший, что понял суть происходящего.

— Нет!

— Это не мы!

— Не я, так уж точно!

— Но это же просто магия!

— Теперь мы откроем свой магазин, как хотели!

— И будем грести галлеоны лопатой!

— Нет, метлой!

— Метлой Хагрида!

Рон и Джинни тоже хотели что-то рассказать, но, наученные опытом, ждали, пока близнецы закончат шуметь. В этой суматохе появление совы Перси прошло почти незамеченным, но вот его сообщение привлекло внимание.

— «Отец, мне предложили место в МАКУСА, и я уже дал свое согласие! На месте напишу подробнее, передавай привет маме!»

Но Артур не мог передать привета: не выдержав баснословных, невероятных новостей, он потерял сознание и едва не скончался на месте. К счастью, Билл сразу отправился в Мунго и сумел притащить целителей в «Нору», едва ли не насильно.

— Еще немного, и сердце бы не выдержало, да и общее состояние организма, далеко от идеального, скажем так, — развел руками целитель, вставая. — Я подлатал его, но... сами понимаете.

— Понимаю, — вздохнул Билл, дергая серьгу. — Извините, что вел себя так грубо.

Он вручил целителю кошелек с галлеонами и проводил до камина. Потом развернулся, сжимая кулаки. Следовало соглашаться на работу в Южной Америке, но вначале надо было убедиться, что с родителями все в порядке. Неужели работодатель не предоставит ему неделю отсрочки перед выходом на работу?

— Перестарался, — признал Сириус, наблюдавший издалека за лечением Артура Уизли.

Он всего лишь хотел осчастливить, спасти на краю пропасти, оттащить от нее в последний момент. Хоть как-то возместить Артуру все то, чего он лишился, пытаясь помочь Сириусу. Собственно, Блэк мог бы дать ему и больше, но решил, что это будет слишком подозрительно. И без того должны были возникнуть вопросы из-за погашенной закладной на дом.

— Я не хотел, добрый Артур, — вздохнул Сириус, — честно.

Все обошлось вроде бы, но Сириус все равно решил присматривать за Уизли вполглаза, по крайней мере, пока его дела в Британии не будут закончены. Это следовало сделать хотя бы потому, что именно с его подачи Перси и Билла пригласили на работу в США и Южной Америке.

— Да, именно так я и сделаю, — сообщил самому себе Блэк, кутаясь в мантию.

Теперь его ждала месть, и стремление перестараться там было только к месту. Грустно улыбнувшись, Сириус аппарировал прочь: нужно было как следует подготовиться к встрече со старыми друзьями. Но мудрость Персиваля «ждать и надеяться» была с Сириусом, и он был готов ждать и упорно работать, приближаясь к цели.

31 июля 1998 года, особняк Поттеров

Джеймс Поттер свысока, с высоты балкона на третьем этаже, смотрел на съезжающихся и прибывающих через камины и аппарацией гостей, и кривился. Гостям его не было видно, скрывала балюстрада, но самому Джеймсу от того не становилось легче.

— Бездельники! Дармоеды! — пробормотал он. — Лишь бы погулять как следует за мой счет!

— Не сердись, дорогой, — донесся голос его жены.

Лили, все такая же прекрасная и рыжая, как и девятнадцать лет назад, подошла и положила свою руку поверх руки Джеймса. Вид жены, как всегда, наполнил душу Поттера спокойствием и любовью.

— Не каждый день нашему сыну исполняется восемнадцать, и не каждый год он заканчивает Хогвартс. Если бы мы не устроили бал, нас не поняли бы.

— Все равно, — дернул щекой, украшенной шрамом, Поттер. — Не люблю всех этих бездельников!

— Мне кажется, муж мой, что твоя тревога вызвана чем-то другим, — улыбнулась Лили, глядя на Джеймса чуть искоса.

Поттеру не хотелось отвечать, и он сделал вид, что смотрит на гостей.

— Кто это? — спросил он, указывая на только что прибывшего.

Лили подошла к ограде балкона. Словно ощутив ее взгляд, гость — статный, высокий, бледный, в парадной мантии, с орденами на груди — поднял голову и посмотрел в сторону Лили. Он не мог ее видеть, так было устроено специально, но все равно Лили ощутила силу, таившуюся за этим взглядом.

— Не знаю, — ответила она, — возможно, кто-то приглашенный со стороны Петтигрю?

Джеймс еще раз дернул щекой, словно его одолел нервный тик.

— Ты знаешь, Питер присылал мне сову, — сказал он, поддавшись импульсу, и тут же замолчал.

— И?

Прибывший раскланялся с несколькими гостями, словно был с ними хорошо знаком. Лили, наблюдавшая за ним вполоборота, испытала странное чувство. Она точно знала, что ни разу в жизни не сталкивалась с этим человеком, но в то же время была уверена, что откуда-то знает его. Кто-то под Оборотным зельем? Но зачем это потребовалось бы кому-то? Одно дело прибыть на бал в личине знакомого графа Поттера, скажем, и совершенно другое — изменить лицо на незнакомое хозяевам дома. Кто-то из врагов? Нет, такого точно быть не могло, потому что врагов у Поттеров просто не было.

— Он предложил объявить о помолвке наших детей, — сказал Джеймс, сбивая ее размышления.

— Что? — развернулась Лили.

На мгновение она даже подумала, что речь идет о Гарри и Драко, но тут же вспомнила, что Нарцисса Малфой, вышедшая замуж за Питера, родила ему также и дочь, Эжени, и та была на два года младше Гарри.

— Хрен этой крысе, а не помолвка! — ощерилась злобно Лили, с которой моментально слетел весь внешний лоск. — Тем более что Гарри помолвлен с Ханной!

— Но послушай, дорогая...

— Нет! — крикнула Лили, стремительно удаляясь. — Если мы разрываем помолвку с Абботами, то я тогда лучше Гарри отдам за младшую Уизли, чем за дочь Петтигрю!

Джеймс, глядя вслед жене, вздохнул. Оставалось только радоваться, что тут везде стояли магические щиты, иначе мог бы выйти невероятный скандал. Вот обязательно было так кричать? Питер и Лили давно уже не ладили, еще с самого возвращения из кругосветного путешествия и рождения Гарри, но кто бы мог подумать, что их вражда зайдет так далеко? Хорошо, что барон Петтигрю ценит деньги выше всего остального... но это же и плохо, ибо Поттер был ему серьезно должен.

Лили направлялась к Петтигрю, низенькому и пузатому, но всегда держащемуся с невероятным апломбом, так, словно он тут самый главный. Собственно, Лили и предвкушала, как сейчас собьет этот самый апломб с Питера. Банкирская крыса! Привык, что все измеряется деньгами! Плевать на скандал, пересуды, старую дружбу и прежние сомнительные делишки Джеймса и Питера. Чтобы Гарри, ее кровиночка, женился на этой мускулистой бой-бабе Эжени? Нет, правда, глядя на нее, невозможно было поверить, что это дочь низенького Питера и плоской, чопорной Нарциссы. Скорее Эжени можно было принять за дочь Аластора Грюма, успевшего поиметь Малфой перед тем, как спиться и сдохнуть где-то в нищете. Но скандал неожиданно пришлось отложить: Питер беседовал с тем самым загадочным бледным гостем.

— Граф Норт-Айлэнд, к вашим услугам, — представился тот, поцеловав руку Лили.

Был Норт-Айлэнд высок, бледен, словно вампир какой-то, черноволос, а лицо рассекали давние шрамы. Голос звучал глубоко, с небольшой хрипотцой, слышался акцент, словно английский был графу не родным языком.

— Я купил безымянный остров в далеком Северном море, а, как выяснилось, он дает право на титул, по какому-там древнему указу, изданному несколько столетий назад. Вот так я и стал графом Норт-Айлэндом, — пояснил гость, словно прочитав мысли Лили.

Также он ясно дал понять, что настоящее свое имя не назовет.

— Сюда же я заехал пообщаться с моим банкиром, бароном Петтигрю, — указал он на Питера.

— Да, — скривился в улыбке тот, — представляете, графиня, у нашего нового знакомого неограниченный кредит!

— Мне это ни о чем не говорит, — пожала открытыми, благодаря фасону платья, плечами Лили, изобразив на лице легкую скуку.

— Это означает, что у графа в банке не менее миллиона галлеонов, — пояснил Петтигрю.

— Больше, но вряд ли графиню Поттер интересуют такие приземленные материи, — улыбнулся Норт-Айлэнд, являя миру ряд белоснежных, под стать бледной коже, зубов. — Я бы и сам ими не интересовался, но мне сказали, что раз я намерен потратить такие значительные суммы, то лучше встретиться и предупредить своего банкира о том заранее.

На лице Питера промелькнуло удовлетворенное выражение. Сумев занять промежуточную позицию между магами и гоблинами, он как-то незаметно и быстро вырос и стал крайне влиятельным лицом и банкиром. Лили подозревала, что тут не обошлось без Нарциссы, точнее говоря, без темных тайн Люциуса и тех дел, что вел Волдеморт с гоблинами. Впрочем, это только усиливало неприязнь графини Поттер к Петтигрю.

— И сколько вы намерены потратить? — спросил Питер.

Крылья его носа раздувались в предвкушении, ведь какой-то процент потраченных денег должен был достаться ему как посреднику. Лили никогда не понимала этой меркантильности и готовности удавиться за копейку, хотя и не демонстрировала своей неприязни публично.

— Зачем все усложнять? — как-то невероятно просто и элегантно спросил граф Норт-Айлэнд. — Вот этот миллион и потрачу, так проще будет.

Лили с удовлетворением отметила, что радость исчезла с лица Питера. Впрочем, банкир тут же взял себя в руки и выдавил улыбку.

— И сколько вы намерены пробыть в Британии, граф? — спросила она.

— Месяца три, графиня, — ответил тот с легким поклоном.

Лили качнула головой, но вслух говорить ничего не стала. Не хватало еще начать подсчитывать, на что можно потратить миллион галлеонов за три месяца. С такой суммой впору было говорить о покупке всей Британии.

— Не смею больше обременять вас своим присутствием, графиня, барон, — и Норт-Айлэнд, раскланявшись, исчез.

Лили, проводив его взглядом, задумалась. Несомненно, дело было не во внешности, все эти шрамы и бледность... они придавали шарма и загадочности Норт-Айлэнду, но не красоты. Что же тогда? Харизма? Распространяющееся вокруг ощущение мощи, свойственное волшебникам, которых обычно именуют Великими? Или она просто поддалась на магию чисел — не каждый день встретишь мага, готового потратить миллион за три месяца, да еще с таким видом, словно это совершеннейший пустяк?

Но одно точно было хорошо — Петтигрю тоже получил удар и не заикался на балу о помолвке. Лили хотела поговорить с Гарри об этом, но тот слишком устал. Единственный наследник Поттеров, да еще не помолвленный, разумеется... на Гарри слетались красивые девушки, как пчелы на запах цветка. Лили наблюдала за сыном издалека, любуясь его внешностью, в которой сплелись лучшие черты как самой Лили, так и Джеймса, и подумала, что вопрос помолвки все равно возникнет.

Так оно и случилось, но совершенно не тем образом, который представляла себе Лили.

Буквально через пару дней ей принесли огромное письмо. Изысканным слогом граф Норт-Айлэнд просил прощения за то, что явился на бал к Поттерам без приглашения, говорил о низменных деньгах, да еще и сбежал так быстро. В качестве извинения граф давал ответный бал и приглашал туда Поттеров как почетных гостей.

7 августа 1998 года, особняк графа Норт-Айлэнда

Сириус стоял у огромного окна и невозмутимо наблюдал за прибытием «князя Поклонского», как о нем объявили громогласно. Смотрелся Крауч-младший просто великолепно, не знать, так и поверишь, что перед тобой настоящий князь, с которым «граф Норт-Айлэнд» познакомился на Ближнем Востоке. Разумеется, он ничуть не походил на своего отца, Крауча-старшего, который еще не прибыл, но ожидался с минуты на минуту. Лысый, сухопарый, с острым носом, Крауч-старший напоминал сторожевого ястреба, бесстрашно кидающегося на врагов и отгоняющего их от гнезда. В роли гнезда выступала вся Британия, и делал свою работу Крауч-старший так хорошо, что недобитые остатки Пожирателей и сторонников Волдеморта так и не сумели поднять головы за все эти годы, почти двадцать лет, прошедших с момента падения их хозяина.

Князь Поклонский же смотрелся этаким румяным, здоровым молодцом, что называется — кровь с молоком, косая сажень в плечах. Сириус мысленно одобрил, он не знал, кто из троицы, Ремус, Северус или сам Барти, пришли к такому решению, но оно было верным. Заподозрить в этом здоровяке сына Крауча, да еще которого почти два десятка лет держали взаперти под Империо, было просто невозможно.

— Вы, несомненно, унаследовали отвагу и стать своего отца, виконт Поттер, — сказал Сириус, кивком головы приветствуя Гарри Поттера.

Старший Поттер тоже присутствовал, и краем глаза Блэк видел его. Красота Джеймса немного выцвела с годами, но зато проступила этакая суровая зрелость, которую удачно дополнял шрам на лице. Рядом с Джеймсом стояла Лили, и именно она была истинной причиной того краткого заезда к Поттерам неделю назад. Сириус был доволен своей выдержкой: даже находясь от Лили на расстоянии вытянутой руки, он ничем себя не выдал, ни словом, ни жестом.

— Мне уже не совершить тех подвигов, что совершал мой отец, — с легкой досадой в голосе отозвался Гарри.

Стоявший рядом с ним Драко Малфой делал вид, что все идет как надо, хотя разговор об отцах вызывал у него досаду. Сириус это явственно видел, ну да, собственно, для того и завел разговор. Нужно было отколоть Гарри от неразлучного друга, для начала.

— Конечно, победы над Пожирателями Смерти происходят не каждый день, — согласился Блэк.

Драко все же перекосило, и он, извинившись, отошел от них, направился к своей матери. Та стояла рядом с мужем, Питером Петтигрю, который, важно выпячивая живот, что-то вещал группе магов, судя по виду, чиновников Министерства.

— Но в жизни все еще остается много несправедливости, виконт, увы. Вот, например, моя воспитанница — британка, но мне пришлось выкупать ее из рабства...

— Что?! — пылко воскликнул Поттер.

Гарри горел жаждой подвигов и завидовал славе отца, теперь Сириус убедился в этом воочию.

— ...на Ближнем Востоке, где я провел изрядную часть своей жизни, — продолжил Блэк.

Конечно, его бледность плохо сочеталась с ближневосточным солнцем, но у Сириуса и на этот счет было заготовлено оправдание. Тут оно не потребовалось, Гарри остановил внимание на другом.

— Дикари, варварские страны, что с них взять? — покачал он головой.

— Но продали ее туда из Британии, — добавил Сириус после тщательно рассчитанной паузы.

Возмущенный вид Гарри говорил сам за себя, он просто отказывался верить в подобное.

— Собственно, из-за нее я приехал в Британию, восстановить справедливость и доброе имя этой честной девушки.

— И я охотно помогу вам в этом, граф! — воскликнул Гарри.

— Ваша помощь, виконт, будет просто неоценима, — кивнул Сириус, — ведь вы знаете всех в высшем магическом обществе, а родители моей воспитанницы, Гермионы, как раз оттуда.

— Как же так получилось?!

— Возможно, она сама лучше вам расскажет? Вам легче будет помочь мне, если вы услышите все из первых уст, — улыбнулся Сириус, делая приглашающий жест рукой.

Гарри, разумеется, не стал отказываться, и они проследовали в другую часть особняка, где шум бала был практически не слышен и куда не заходили гости.

— Нужно уметь наслаждаться жизнью, — пояснил Сириус Гарри, — на Востоке это умеют лучше всего. Часть дома для развлечений, часть для приема гостей, часть для размышлений и тишины, и эти части лучше не смешивать.

О том, что для этого было бы неплохо иметь еще и особняк соответствующих размеров, включая деньги, необходимые на его содержание и зачарование, Сириус говорить не стал.

Гарри с любопытством озирался по сторонам, стараясь, впрочем, делать это незаметно. Сблизиться с графом и поговорить с ним его попросила мама, и тут такой удобный случай сам подвернулся! Эта часть особняка была выполнена в восточном стиле — позолота, узоры, ковры, роскошь и аромат неги в коридорах. Гарри, честно говоря, даже не взялся бы представить, сколько все это стоит.

И сколько стоили работы, ведь граф Норт-Айлэнд занял особняк Лестрейнджей не более чем десять дней назад, а вокруг все неузнаваемо преобразилось. Не то чтобы Гарри часто бывал в этом здании, просто знал, что особняки бывших Пожирателей стоят пустыми и постепенно разрушаются. Ну, кроме мэнора Малфоев, но там совершенно другое дело!

— Я просто создал привычные Гермионе условия, дабы она легче перенесла переезд в Британию, — любезно пояснил граф.

Гарри кивнул, в голове его крутились странные мысли, словно эти сладкие ароматы, плывущие по коридору, воздействовали на него. Но это была глупая мысль, ведь Норт-Айлэнд шагал рядом, и его ничего не беспокоило. Возле одной из дверей они остановились, и Гарри оглянулся. Он невольно ожидал увидеть охранника, этакого дюжего янычара с саблей и обнаженным торсом, но коридор был пуст.

— Лишние люди всегда отвлекают, — с улыбкой заметил граф, взмахивая палочкой.

Гарри невольно вздрогнул, казалось, что Норт-Айлэнд умеет читать мысли. Затем он шагнул внутрь, и все его подозрения выбило из головы. Комната, огромный зал, была разделена тканью, газовой занавеской, так, что за ней было видно все, но при этом иллюзия приватности сохранялась. На низенькой софе полулежала девушка, одетая в просторные шаровары и легкий топик, не скрывающий живота. Ноги ее были босы, прозрачная вуаль закрывала нижнюю часть лица, а густые каштановые волосы свободно ниспадали на плечи. Это сочетание британской внешности и восточного вида словно подкосило Гарри, и он спросил растерянно:

— Это гурия из райского сада?

— Тогда уж скорее джанната, — улыбнулся граф, — и не забывайте, мой юный друг, как легко превратить гурию в фурию.

С этими словами он словно подмигнул Гарри, и они оба практически беззвучно опустились в мягкие кресла возле занавеси. Девушка тем не менее ощутила что-то и подняла голову, спросила мелодичным голосом:

— Ты ли это, господин мой?

— Да, Гермиона, это я, — ответил граф.

Гарри покосился на него, но Норт-Айлэнд сделал жест, мол, он объяснит позже. Затем добавил несколько фраз на каком-то восточном языке, тут же пояснив Гарри:

— Просто велел рассказывать все без утайки. Спрашивайте, виконт.

— Велел, — задумчиво повторил Гарри, потирая подбородок.

Разумеется, Сириус сказал Гермионе совсем иное. Что перед ней сын Джеймса Поттера, не знающий подлинной истории родителей, и что в своих рассказах ей следует учитывать этот факт, дабы не выдать себя раньше времени, а в остальном говорить только правду. Затем он извинился, сказал, что его ждут остальные гости, и на том оставил Гарри и Гермиону наедине.

Он не давал Гермионе никаких инструкций, но они и не требовались. Ее трогательный и, самое главное, подлинный рассказ, как она осталась без родителей, жила с другими сиротами в общем доме, как ее приютила добрая семья стоматологов... затем продавшая ее на Восток, способен был тронуть и более черствое сердце, чем у Гарри Поттера.

Сын Лили. Сириус тряхнул головой, отгоняя неуместные мысли.

Гарри жаждет подвигов, а тут перед ним целая купленная в рабство одалиска! Разумеется, он попробует ее освободить, и даже если Гермиона откажется, то все равно они войдут в более чем тесный контакт. Вполне достаточно, чтобы, когда правда все же «раскроется» (ибо истинное положение вещей и так было известно Сириусу, оставалось лишь вбросить информацию в нужный момент), Гарри поверил в эту самую правду.

Разумеется, Сириус не собирался ограничиваться только этим, для того и устроил бал, первый в череде запланированных. Пообщаться лично со всеми — Лили, Джеймсом, Питером и Краучем-старшим, посмотреть, так сказать, ощутить врага, при этом готовя удар им в спину, точно так же, как они нанесли его Сириусу. Для этого следовало изгнать из головы мысли, что Гарри мог бы быть сыном Сириуса, сосредоточиться на ожидании, терпении и мести.

— Кто сказал, что результат приятнее, чем процесс? — спросил сам себя Сириус, после чего нацепил на лицо улыбку вежливого и радушного хозяина и вышел к гостям.

21 августа 1998 года, бывший Малфой-мэнор

Питер Петтигрю, сложив ручки за спиной, неспешным шагом шел по коридору, затем щелкнул пальцами.

— Да, хозяин, — рядом с ним появилась домовая эльфийка и склонилась до самого ковра.

— Пинки, где хозяйка Нарцисса?

— В саду, в малой беседке, хозяин, вместе с хозяйкой Эжени.

Отпустив Пинки, Питер прежним неспешным шагом направился в сад. Когда-то Нарцисса его возбуждала, как цветом волос, так и тем, что он заполучил «аристократку» и жену Малфоя, но те времена давно прошли.

— Эжени, оставь нас на минутку, — сказал он, ласково улыбаясь дочке.

С Драко у него отношения не сложились, а вот в Эжени Питер души не чаял и хотел ей только добра, на свой лад, конечно. Впрочем, Эжени, которую вышивка явно тяготила, тут же вскочила и помчалась вглубь сада с яростным боевым кличем.

— Полагаю, речь пойдет об Эжени? — холодно осведомилась Нарцисса.

— Разумеется. Я нашел ей новую партию, отличного жениха, богатого и знатного.

— И кто же он?

— Князь Поклонский, — сказал Питер, наблюдая за реакцией Нарциссы.

Граф Норт-Айлэнд давал один бал за другим, князь появлялся практически на каждом, так что уже пошли разговоры об их родстве, но главное, что князь был холост и сам первым подал намек насчет помолвки с Эжени.

— А Эжени об этом знает? — неожиданно спросила Нарцисса.

— Нет, конечно, — немного удивленно ответил Питер. — Она же все равно откажется. Единственный, кто ее привлекал — Гарри, но Поттеры дали решительный отказ...

— И я дам! — неожиданно повысила голос Нарцисса. — Князь староват для Эжени и взялся неизвестно откуда, поэтому моего одобрения он не получит!

— Дорогая, — процедил сквозь зубы ледяным тоном Питер, — ты, кажется, забыла, кто оплачивает твоих павлинов, вышивку и кудахтанье с другими аристократическими курицами. Ты забыла, кто подобрал тебя без денег, дал возможность сохранить мэнор, фамилию и возможность морщить носик свысока, не пачкая белых ручонок. Поэтому, если я говорю, что князь будет женихом Эжени, то, значит, все так и произойдет!

Питера охватила злоба и неожиданное желание сказать какую-нибудь скабрезность, а то и перегнуть Нарциссу через бортик беседки, задрать мантию и показать ей, кто в доме хозяин. Но он сдержался, лишь сказал:

— Не забывай об этом, дорогая, — после чего развернулся и вышел из беседки.

Нарцисса, красная от гнева и унижения, смотрела ему вслед, потом еле слышно хмыкнула. У нее еще сохранилось достаточно связей, чтобы, подергав за ниточки, натравить на князя Министерство с проверкой. И если вдруг всплывет что-то темное, тогда... Нарцисса расплылась в улыбке и щелкнула пальцами, отложив вышивку в сторону.

— Перо и бумагу, — приказала она Пинки.

22 августа 1998 года, где-то в Британии

Князь Поклонский закрылся у себя в особняке и приказал никого не пускать. Подразумевалось, что князь устал после приема гостей и ночной вечеринки и изволит отдыхать. На самом же деле он вытащил палочку и аппарировал прочь, к стоящей в лесу, в глуши далеко от Лондона, хижине. Покосившаяся развалюха невероятно напоминала домики ведьм, даже кипящие котлы и развешанные под потолком всякие неаппетитные вещи, лапки, когти, крылья, пучки трав, были в наличии. Правда, вместо сгорбленной носатой ведьмы наличествовал мрачный носатый зельевар, кутающийся в старенькую, всю в заплатках, мантию.

— Северус, мне нужно еще Оборотки, — сказал князь, стремительно входя в хижину.

— Я не творю зелья из воздуха, — мрачно отозвался зельевар, даже не подумав оборачиваться, после чего добавил язвительно: — Ваша светлость.

— То есть ты опять собрался предать общее дело?! — моментально вскипел князь, стягивая с рук перчатки.

Внешность его тоже изменилась, сползла с Поклонского, как перчатка с руки. Он стал немного старше, чуть длиннее, лицо избороздили морщины, а внешность приобрела сходство с Краучем-старшим. Крауч-младший ухватил Северуса за левую руку, чуть ниже плеча, где у зельевара, как и Барти Крауча — младшего, находился знак, Метка, которую Волдеморт ставил своим Пожирателям Смерти.

— Предать? — холодно осведомился Северус.

— Не надо ссориться, мы тут делаем одно общее дело! — появился между ними Ремус Люпин.

Скажи ему кто-нибудь даже лет десять назад, что он будет мирить двух Пожирателей Смерти, пускай и бывших, Ремус бы только рассмеялся и покрутил пальцем у виска. Но вот она, реальность, в которой он, бывший Мародер и бывший член бывшего Ордена Феникса, стоял между Пожирателями Снейпом и Краучем-младшим, разнимая их, чтобы опять не подрались из-за той истории с падением их Темного Лорда.

Общее дело у них, конечно, было (иначе и не собрались бы вместе) — отомстить Краучу-старшему, но подходили все трое к нему с разных позиций. Барти, года два назад внезапно очнувшийся от Империо, под которым его держал отец, и сумевший сбежать, был одержим только местью. Нет, вначале он еще пытался там воскресить своего обожаемого Темного Лорда, но выяснилось, что это невозможно, и он вернулся к мести отцу. Вот тогда он и столкнулся с Ремусом, который с момента получения драгоценного камня и убийства Дризеллы находился в бегах, и с каждым днем его нелюбовь к Краучу-старшему возрастала. Но также Люпин хотел и денег, обеспеченной, спокойной жизни, и так родился План.

Для его исполнения требовался зельевар, не слишком чистый на руку, и так они нашли Северуса Снейпа. Тот после падения Волдеморта влачил жалкое существование отшельника в какой-то дыре. Нелюдимый, угрюмый, мрачный и зарабатывающий на жизнь изготовлением нелегальных и не слишком законных зелий, по большей части приворотных. При общей нелюбви к Краучу-старшему была у Северуса и своя причина, о которой он предпочитал молчать. Потребовались деньги на зелья, на ингредиенты, время на лечение Барти, на подготовку плана по внедрению в высшее общество, но они справились.

— Итак? — спросил Ремус, глядя на Барти.

— Все готово, — ухмыльнулся тот, — прошлым вечером Петтигрю сам приехал ко мне и дал согласие на помолвку с его дочерью! Но у меня закончилась Оборотка, не посылать же слуг за ней в ближайшую лавку?

— Почему бы и нет? — язвительно спросил Северус. — Ты князь или не князь?

— Спокойно, — опять вмешался Люпин, — не забывайте, что у нас не горы золота!

Еще бы, ведь для обеспечения легенды «невероятных сокровищ» князя ему пришлось продать свой драгоценный камень! Он, конечно, напоминал ему об убийстве жены и вообще служил уликой, но Ремус как-то сроднился с камнем за эти два года, привык к нему. Даже то, что он рассчитывал получить вдесятеро больше, не заполняло какой-то пустоты в груди, оставшейся после продажи.

— Поэтому о помолвке будет объявлено в ближайшие дни, — кивнул Барти, — но мне нужна Оборотка!

— Да все готово, не надо орать, — Северус, искривив губы, протянул Барти флягу.

— Тогда... ты знаешь, что делать, Ремус, — с этими словами Барти аппарировал прочь.

Люпин кивнул пустоте. В нужный момент донос — спасибо урокам Джеймса и Питера! — на «князя Поклонского» отправится в Министерство, и вот тогда все и решится.

23 августа 1998 года, Визенгамот

— Не бойся, — успокаивающе сказал Гарри Гермионе, — они тебя не обидят.

— Я не боюсь, — последовал спокойный ответ из-под вуали.

После оглашения дела и имен назначенных судей Гермиона вышла вперед. Одетая по-восточному, с укрытым наполовину лицом, она (как выяснилось, Гермиона была чуть старше Гарри) разительно контрастировала с магами и магессами Визенгамота во всем: возрасте, одежде и поведении. Тем не менее Гарри знал, что сделал правильное дело — спас Гермиону из рабства у Норт-Айлэнда, который купил ее, словно вещь, даже купчую оформил, представьте себе!

— Итак, вы признаете, что граф Норт-Айлэнд купил вас и вы стали его рабыней?

— Граф выкупил меня из рабства, — мелодично ответила Гермиона и взмахнула рукой, — вот купчая.

Свиток проплыл по воздуху, и судья, развернув его, тут же издал сдавленный звук. Затем зашипел, и соседние маги начали заглядывать в бумагу, чтобы узнать, чем вызвана такая реакция.

— Здоровое дитя, девочка, оба родителя — маги, куплена у опекунов-магглов в Британии за тысячу галлеонов, обучена языкам, танцам и этикету! — громко провозгласил судья. — Перепродана графу Норт-Айлэнду за десять тысяч галлеонов мной, гоблином Мубараком, в Дамаске, в пятый день восьмого лунного месяца одна тысяча триста семьдесят третьего года хиджры!

Гарри хотел спросить, что такое хиджра, но в зале поднялся страшный шум. Гермиона стояла невозмутимая, ожидая чего-то.

— Кто ваши родители? — спросил судья, когда шум и проклятия в адрес гоблинов немного улеглись.

Надо заметить, что выпады в адрес графа Норт-Айлэнда, купившего себе рабыню, тоже звучали, вкупе с призывами покарать его за такое.

— Я не знаю этого, — ответила Гермиона, — поэтому мой опекун, граф Норт-Айлэнд, и привез меня в Британию. Чтобы найти моих настоящих родителей и выяснить их судьбу.

— Опекун, — повторил судья.

— Вот, — Гермиона еще раз взмахнула рукой.

Еще один документ подплыл к судье. Реакция в этот раз была более сдержанной, да и читать вслух судья начал сразу, не дожидаясь заглядываний через плечо. Из документа следовало, что граф Норт-Айлэнд в присутствии свидетелей освободил Гермиону из рабства, а также законодательно оформил над ней опекунство — до момента, пока он не сможет вернуть ее родителей, в чем и принес клятву в присутствии тех же свидетелей.

Гарри словно ударили по голове, окончание заседания и вынесение решений в адрес гоблинов и банка «Гринготтс» прошло для него как в тумане. Гермиона что-то там еще рассказывала, но Гарри уже не слышал. Все его внимание занимали мысли о том, что он был несправедлив к графу Норт-Айлэнду и что надо бы извиниться перед ним, а также осознание того, что Гермиона — свободная девушка. Ну, не совсем свободная, но опекун — это не рабовладелец!

— Спасибо, Гарри, ты мне очень помог, — улыбнулась ему Гермиона, выходя из зала Визенгамота.

— Да-да, конечно, — прошептал Гарри, склоняясь перед ней.

Неожиданно решение пришло к нему: нужно спросить совета у родителей, они подскажут, как быть в такой непростой ситуации! С этими мыслями Гарри проводил Гермиону и торопливо аппарировал в особняк Поттеров.

— Надо будет заняться этим графом, — подвигав челюстью, изрек Крауч.

— И гоблинами.

— И гоблинами. Продавать магов в рабство, да еще и оформлять документы! В этот раз они никуда от меня не денутся, вот они у меня где, — с этими словами Крауч-старший продемонстрировал внушительный кулак, а потом вышел из зала Визенгамота.

Предстояла масса дел, только они и могли вернуть его к жизни в эти дни, после того, как его сын умер в своем заточении.

24 августа 1998 года, особняк графа Норт-Айлэнда

Гарри, бледный и решительный, поднимался по лестнице, когда раздался голос графа:

— А, виконт! Я должен поблагодарить вас!

Гарри замер на месте, ошеломленно уставившись на графа, высматривая на его бледном, бескровном лице следы насмешки. Но нет, граф выглядел серьезно и печально, даже шрамы были практически не заметны.

— За что, граф?

— За то, что вы сумели уговорить Гермиону выйти из дома и обратиться в суд, конечно же!

Гарри помолчал несколько секунд. Вообще-то он шел извиняться за свой поступок, а тут Норт-Айлэнд его благодарит именно за него! В некоторой растерянности он позволил проводить себя в огромный зал, где граф с удобством расположился в кресле и закурил сигару.

— Я не заслуживаю вашей благодарности, граф, — сказал Гарри, помолчав. — Я... похитил у вас Гермиону, считая вас гнусным рабовладельцем.

— Похвальная честность, виконт, — ничуть не смутился Норт-Айлэнд и выпустил колечко дыма к потолку.

Гарри, честно говоря, опять оказался сбит с толку и замолчал, не зная, что делать дальше. Совет матери — «будь честен» — помог, но надолго его не хватило. Что говорить дальше? Что ему нравится Гермиона, но он помолвлен с Ханной, которая ему тоже нравится?

— Я рад, Гарри, что тебя волнуют вопросы свободы и человеческих взаимоотношений, — неожиданно сказал граф, чуть подаваясь вперед.

— Просто рабство, заточение, подчинение чужой воле кажутся мне непростительными, — покраснев, ответил Гарри. — И мама моя считает так же, у нас никогда не было домовых эльфов по этой причине!

— Да? — риторически переспросил Норт-Айлэнд. — Как любопытно.

В голосе его слышался сарказм.

— Вы, кажется, намерены оскорбить моих родителей, граф? — с вызовом в голосе спросил Гарри.

Непонятное поведение графа действовало ему на нервы. Может, он решил не принимать извинений Гарри, а вместо этого посмеяться над ним? Может, он просто внушил Гермионе, что та свободна, а она на самом деле не свободна, поэтому и вернулась к Норт-Айлэнду?

— Скажите, виконт, может ли оскорбить правда? — ответил вопросом на вопрос граф.

— Я вас не понимаю, граф.

— Со временем поймете, — отрезал Норт-Айлэнд, и прозвучало это так, что разговор сам собой прекратился.

Молчание затягивалось, и Гарри встал, собираясь уходить и жалея, что вообще поддался порыву и приехал извиняться. Еще раз переборов себя, Гарри спросил:

— Могу ли я засвидетельствовать мое почтение вашей воспитаннице перед уходом?

— Вряд ли, — едва заметно усмехнулся Норт-Айлэнд. — Она опять выступает перед Визенгамотом.

Гарри вздрогнул, после чего все же раскланялся и покинул особняк графа. Когда он уже уходил, до него донесся громкий хлопок множественной аппарации. Оглянувшись, Гарри увидел Крауча-старшего с помощниками и ускорил свое отбытие.

24 августа 1998 года, Косая Аллея

— Горячие новости! — доносились выкрики с улицы. — Торговля магами! Гоблины дают показания! Бойня в банке «Гринготтс»! Украдено два миллиона галлеонов!

— Ох уж эти газетчики, — пробормотал Питер, невольно бледнея.

Пикси его за язык, что ли, дергали, назначать встречу в этом ресторане? Поговорили бы в мэноре у Питера, без этих идиотских криков за окном.

— Что поделать, — философски заметил князь Поклонский, сидевший напротив. — Такова их работа, найти белье погрязнее, скандальчик погорячее, да раздуть на потеху публике. Но в этот раз, кажется, все серьезно.

— Именно так, — вздохнул Питер, знавший обо всем из своих источников.

На самих гоблинов ему было плевать, пусть хоть все сдохнут в своих подземельях с сейфами, но именно сейчас эти проблемы были как нельзя некстати. Граф Норт-Айлэнд тратил деньги с сумасшедшей скоростью, и в какой-то момент гоблины заявили, что они не могут ставить под угрозу остальных клиентов ради одного графа. С того момента Питер оплачивал все из своего кармана, ожидая, пока гоблины с континента доставят необходимую сумму. Сделка выглядела выгодной, магический контракт нерушимым, прибыль — удвоенной, и Питер пошел на риск.

И тут такой афронт со стороны Министерства!

— И этот ваш глава ДМП, Бартемиус Крауч, тоже показался мне серьезным магом, — продолжал разглагольствовать князь, закинув ногу на ногу. — Было бы интересно познакомиться с ним поближе.

— Вряд ли это выйдет — он все время в делах и разъездах, — дернул головой Питер.

— Да, как заманчиво — посмотреть на работу закона, творящуюся справедливость вживую.

Питер не удержал кривой усмешки при слове «справедливость», и князь это заметил.

— Что-то не так? — спросил он.

— Закон и справедливость — не одно и то же, — ответил Петтигрю без особой охоты, — как бы вам не разочароваться в нашем ДМП.

— О! — обрадовался князь. — То есть вы нас познакомите? Вы же старые друзья?

— Не сказал бы, была пара дел в прошлом, серьезных, но в прошлом.

Если бы не проблема с деньгами, Питер, конечно, не стал бы отвечать князю. Но сейчас Петтигрю откровенно подпирало: граф Норт-Айлэнд и не подумал снижать траты, наоборот, только усилил их, щедрой рукой швыряя невероятные суммы тем же «жертвам гоблинов», которые уже появились, как по волшебству, вокруг. Конечно, континентальные гоблины отдадут деньги — контракт есть контракт, — но когда это еще будет! Банкротом же придется объявлять себя прямо сейчас, прощай тогда репутация, положение в обществе и все остальное, чего Питер так долго добивался.

— Вы могли бы познакомить нас под каким-нибудь благовидным предлогом, — словно не слыша Питера, размышлял вслух князь. — Например, что вы опасаетесь мести со стороны гоблинов, и что они нападут на вашу дочь во время помолвки со мной, скажем, дня через три.

Питер уставился во все глаза на князя. Спасен! Спасен! Князь богат, неимоверно богат, его деньги дадут Питеру время продержаться, пока этот сумасшедший Норт-Айлэнд не уедет из Британии. Это будет скоро, Крауч-старший уже взялся за князя и его то ли рабыню, то ли дочь, то ли любовницу, здесь слухи расходились. Петтигрю прищурился и посмотрел на князя — а ведь тот вхож к графу Норт-Айлэнду!

— Думаю, это очень хороший, правильный и правдивый предлог, — улыбнулся Питер широко, сделал жест руками, словно хотел обнять князя. — Скажите, ведь граф Норт-Айлэнд посетит помолвку? Ведь вы с ним, кажется, близки?

— Вынужден буду вас разочаровать, — улыбнулся князь, — интерес графа Норт-Айлэнда вызван исключительно тем, что он какое-то время жил в России и ему приятно поговорить со мной по-русски, вот и все. Но он будет, можете не сомневаться, граф не упустит такой возможности потратить еще денег.

«Моих денег!» — мысленно возопил Петтигрю, что было, конечно, неправдой, но Питер все никак не мог успокоиться. Кто бы мог подумать, что гоблины окажутся такими идиотами? Нет, не в плане торговли людьми, волшебными существами и магами, особенно сиротками, которых якобы отдали опекунам-магглам. Здесь все шло без сучка, без задоринки, и Питер, надо признаться, приложил свою лапку к этой торговле (и это тоже было поводом понервничать), но он хотя бы не оставлял следов! Не оформлял документов! А если и оформлял, то не писал там прямым текстом: «Я, Питер Петтигрю, продавал своих сограждан в рабство, в чем и расписываюсь и даю нерушимую клятву».

Формалисты! Бюрократы! Гоблины!

— Думаю, он не устоит перед возможностью сделать нам, в смысле мне и Эжени, какой-нибудь царский подарок, граф это любит, — произнес князь, подмигивая Питеру.

Чтоб он сдох, ваш граф, пожелал Петтигрю мысленно, цепляя на лицо вымученную улыбку.

25 августа 1998 года

Барти Крауч, нетерпеливо поправляя мантию, наблюдал, как три аврора приближаются к хижине Северуса Снейпа. Машина правосудия вначале немного заскрипела, застопорилась, но потом, смазанная кровью погибших при захвате «Гринготтса», запыхтела и заработала в полную силу. Крауч не смыкал глаз ни на минуту, распоряжаясь, координируя, пару раз даже сам выезжал на место и проводил допрос свидетелей. Как обычный, так и специальный, с использованием Веритасерума и Легилименции, благо магглы неспособны противостоять магическим методам допроса.

Основное внимание, конечно, было сосредоточено на «деле Грейнджер», как его уже окрестили идиоты из «Ежедневного пророка». Необычный облик, трагическая судьба девушки, загадочная фигура графа Норт-Айлэнда, все эти покупки и рабство, все это вызывало обильное выделение чернил у шакалов пера. Даже сейчас один из них маячил вдалеке, но Крауч был непреклонен: подойдет ближе — сразу его оглушить и выбросить как помешавшего операции.

Цепочка покупок и перепродаж была вскрыта и раскручена, гоблины документировали многое, что оказалось неожиданным подспорьем. И вот, в конце своем, уже после первых официальных «опекунов» Гермионы, стоматологов-магглов по фамилии Грейнджер, цепочка неожиданно вывела Крауча-старшего на Северуса Снейпа. Как выяснилось, этот бывший Пожиратель не только избежал смерти в бойне у Лонгботтомов и последующего пленения выживших, но и до сих нагло проживал в Британии! Пускай под чужим именем и отшельником, но в Британии! Да еще и нелегальными зельями торговал!

Поэтому Крауч выехал на задержание лично.

— Что они возятся? — спросил он у помощника.

— Пожиратель, — пожал плечами тот, — вот и осторожничают.

Крауч дернул щекой. Вряд ли этот Снейп сохранил квалификацию за столько лет, да и был он из молодой гвардии Пожирателей, тех, кого Темный Лорд набирал уже перед самым своим падением. Размышления его блестяще подтвердились десяток секунд спустя, когда авроры вошли в хижину. Две вспышки, и наружу вынесли тело оглушенного Северуса. Авроры не пострадали, и Барти Крауч распорядился доставить Снейпа в Лондон и привести в порядок — ему не терпелось начать допрашивать этого Пожирателя, пускай даже и публично, плевать!

Зал, где проходило заседание, был набит битком. Северус Снейп, мрачный, взъерошенный, озирался, как зверь, загнанный в клетку. Вкратце были зачитаны добытые материалы, ясно показывавшие путь Гермионы от нынешнего момента почти что до самого рождения, когда ее принес в родильное отделение больницы Северус Снейп.

— Итак, вы признаетесь в этом деянии?

— Да, — пожал плечами Снейп.

— Отлично, — удовлетворенно сказал Крауч. — И откуда же вы взяли эту девочку?

— Она — дочь Лонгботтомов, Фрэнка и Алисы, — лицо Северуса скривилось в непонятной гримасе.

В зале поднялся невероятный шум, кое-как удалось навести порядок. Крауч быстро прикинул: по датам вроде все сходилось: сдача в больницу произошла двадцать второго сентября семьдесят девятого года, бойня у Лонгботтомов была двадцать первого, днем рождения Гермионы было проставлено девятнадцатое.

— То есть вы все же были там, мистер Снейп! — торжествующе вскричал Крауч. — Вы, вместе с другими Пожирателями, запытали Лонгботтомов до потери сознания, а потом похитили их дочь!

— Нет! Все было не так! — неожиданно вскочил на ноги Снейп, зазвенев цепями.

Охранники прижали его к скамье, в зале снова поднялся шум, но голос Снейпа легко перекрывал его.

— Я прибыл к самому концу бойни, и девочку мне отдал с рук на руки умирающий Дамблдор, прося позаботиться о ней! Я могу доказать это и предъявить воспоминание!

И вот здесь заседание суда окончательно вышло из-под контроля.

27 августа 1998 года, бывший Малфой-мэнор

Высокое общество, собравшееся на объявление помолвки Эжени, дочери Питера и Нарциссы Петтигрю, с князем Поклонским, в ожидании выхода вело пересуды и разговоры. Разумеется, в первую очередь говорили о самой помолвке, особенно тщательно злословя в адрес родителей Эжени, ведь у обоих в прошлом были сомнительные моменты. Но не меньше разговоров шло и о последних, невероятных, невозможных, но все же произошедших событиях и признаниях.

— Я лично был в зале Визенгамота, когда все это произошло! — вальяжно вещал пожилой маг, грудь которого украшал Орден Мерлина. — Представляете, этот наглец, Снейп, предъявил воспоминание, и оказалось, что именно он убил Дамблдора... по просьбе самого Дамблдора!

Слушатели ахнули, а вдохновленный вниманием пожилой маг продолжал вещать:

— Выглядел Дамблдор так, словно его стая мантикор рвала, а в спине вот такая огромная дыра, представляете? Причем среди судей нашлись те, кто близко знал Альбуса, и они сразу заявили, что в руках Дамблдора была совсем не его палочка, представляете? Его точно предал кто-то из своих и ударил в спину!

В соседней группе говорили о тех же событиях, но возмущались оправданием Снейпа и тем, что его отпустили прямо в зале суда. Чуть дальше обсуждали Питера и Нарциссу, чья судьба тоже изменилась в результате тех событий у Лонгботтомов в сентябре семьдесят девятого. Кто-то ужасался судьбе Гермионы: вот так, с рождения, лишиться всего и девятнадцать лет спустя узнать, что твои родители до сих находятся в Мунго в недееспособном состоянии, никого не узнают и практически ничего не соображают. Еще одни подсчитывали выдуманные богатства Лонгботтомов, другие указывали им, что даже если эти богатства и были, то сейчас «Гринготтс» все равно не работает и ни кната не получишь. Третьи указывали на загадочного графа Норт-Айлэнда, опекуна Гермионы, и в этой части все спорщики сходились на одном: денег у графа просто куры не клюют.

Кто-то уверял, что граф — это замаскированный Николас Фламель, решивший выйти из своего заточения и прокатиться по миру. Доводы в пользу этой версии были, и весьма серьезные, но оппоненты тут же указывали, что уж Фламелю точно не потребовалось бы прибегать к услугам банкира Петтигрю — сколько захотел, столько золота и наделал бы при помощи Философского Камня. Правда, тут же звучало возражение, что, возможно, гоблины были против, а Николас не захотел начинать новую войну. Затем все переходило на обсуждение судьбы гоблинов, и тут тоже царило редкостное единодушие: так этим ушастым коротышкам и надо! Ишь, додумались, магов в рабство продавать, да за такое их всех нужно подвергнуть трехдневному непрерывному Круциатусу, не меньше.

Под эти приятные разговоры, легкую выпивку и закуски, которые разносили домовые эльфы, гости приятно проводили время. Но вот уже и Эжени прибыла, и все собрались, а князь не появлялся, и среди гостей начались новые перешептывания. Кое-кто в зале знал о нынешних затруднениях Питера как банкира и охотно делился своим знанием с окружающими. Тут прилетела сова с письмом, развернув которое, Петтигрю побледнел, но предпринять или сказать ничего не успел.

— Хозяин, беда в хранилище! — возник перед Питером домовой эльф.

Петтигрю скривился, словно хотел прибить так некстати вылезшего домовика, но на виду у общества не решился. Соответственно, и в хранилище он спустился в сопровождении толпы свидетелей, желающих «помочь». Хранилище было пусто, вычищено до последней монетки. На противоположной стене висел, прибитый огромным ножом к стене, мужчина с длинными волосами, в потрепанной мантии, судорожно пытающийся освободиться из последних сил. Увидев вошедших, он встрепенулся (кровь полилась сильнее) и прохрипел:

— Питер, помоги, — и даже попробовал протянуть руку.

Но Петтигрю не шевелился, стоял и смотрел, словно не мог поверить своим глазам, беззвучно шевелил губами. Кто-то из гостей подскочил к висящему мужчине, взмахнул палочкой, убирая нож, но сделал только хуже. Кровь ударила фонтаном, мужчина упал на пол, изгибаясь и хрипя, не давая толком исцелить себя. Пока растерявшиеся гости пытались понять, что делать, к умирающему подскочил Петтигрю, вцепился, не обращая внимания, что его заливает кровью.

— Ремус, что тут случилось?! — Питер даже сделал попытку встряхнуть умирающего.

— Мы хотели ограбить тебя, — губы Ремуса изогнулись в кривой усмешке, — отомстить... за все.

— Мы? Кто?

— Князь Поклонский, он... — Ремус захрипел и окончательно замолчал.

Питер еще не успел встать с колен и вытереть кровь, как по Лондону полетел слух о случившемся. Пересказывалось там и содержимое письма — анонимный доброжелатель предупреждал барона Петтигрю, что человек, которого он принимает у себя под именем князя Поклонского, на самом деле самозванец, аферист и преступник.

Еще час спустя «князь Поклонский» был объявлен во всеобщий розыск.

Крауч-старший потер усталые глаза и посмотрел на графа Норт-Айлэнда.

— Поговаривают, что князь Поклонский — ваш незаконный сын.

— А еще поговаривают, что я — Николас Фламель, — безразлично пожал плечами граф. — Князь всех ввел в заблуждение, так что, думаю, мне, иностранцу и гостю в вашей стране, простительна эта ошибка.

— Скоро мы его поймаем, буквально несколько минут назад я подписал распоряжение о всеобщем розыске князя.

— К слову о розысках... — чуть оживился граф.

— Вы поможете нам найти князя? Он попросил у вас убежища?

— Князь, честно говоря, меня не интересует, — слегка махнул рукой граф. — Я прибыл сюда найти родителей моей воспитанницы, и только эти розыски меня и интересуют.

— Вы собираетесь забрать Лонгботтомов из Мунго? — осведомился Крауч из вежливости.

— Это решать самой Гермионе, но я о другом. Человек, который забрал Гермиону из родильного отделения, его ведь так и не нашли?

— Граф, вы...

— Возможно, я смогу помочь вам, — обозначил улыбку Норт-Айлэнд, выкладывая перед Краучем несколько свитков.

Бартемиус взял их, начал читать и тут же вскинул голову.

— Это невозможно!

— Я взял на себя смелость проверить это утверждение, — и граф протянул еще свиток. — Свидетели опознали похитителя.

— Но это...

— И вот показания, самих гоблинов, — граф извлек следующий свиток.

— Невероятно! — Крауч обессиленно откинулся на спинку кресла. — Герой Британии! Победитель Темного Лорда! Вы представляете, какое это будет потрясение? Нам сейчас только раскола в обществе не хватало!

— Поэтому я пришел с этими бумагами к вам, а не, скажем... в «Ежедневный Пророк».

Крауч еще раз посмотрел на свитки, из которых неопровержимо следовало, что именно Джеймс Поттер забрал новорожденную Гермиону Лонгботтом из больницы и затем отдал, точнее говоря продал, ее гоблинам. С учетом показаний Снейпа, выстраивалась крайне неприятная картина, тем более неприятная, что Крауч был обязан Поттеру за некоторые прошлые дела. Принцип Крауча «Закон превыше всего!» натолкнулся на эти обязательства и вызвал в его душе бурю.

— Благодарю вас за помощь, граф, — сказал Крауч, стараясь не выдать себя. — Вы все правильно сделали, и уверяю вас, я сумею распорядиться этими бумагами.

Граф Норт-Айлэнд заверил главу ДМП, что не сомневался в этом, после чего покинул кабинет Крауча. Бартемиус же, посидев несколько минут, схватил перо и свиток и начал строчить письмо. Он предупредит Джеймса, даст ему шанс скрыться, да, именно так. Следующий же преступник, князь Поклонский — о, к нему Крауч подойдет по всей строгости закона! Да, вот так все и будет! В этом лихорадочном возбуждении Крауч закончил письмо за минуту, после чего привязал его к личной сове и отправил Поттерам.

Вернуться к работе он смог только через полчаса.

Получив письмо Крауча, Джеймс пошатнулся и рухнул в кресло, схватившись за грудь. Присутствовавшие при этом Гарри и Лили повели себя по-разному. Лили бросилась к мужу, Гарри же поднял письмо и прочитал. Глаза его расширились, он воскликнул:

— Этого не может быть! Это клевета! Я отомщу за тебя, отец!

После чего выбежал прочь. Чуть погодя следом за ним выбежала Лили, оставив немного пришедшего в себя Джеймса в одиночестве.

Немного позже, в особняке Норт-Айлэнда

— Граф, вы подлец! — заорал Гарри, врываясь к Норт-Айлэнду.

Граф, в свободной одежде, находился в тренировочном зале, где отрабатывал заклинания. Он повернулся к Гарри и посмотрел на него, потом процедил сквозь зубы:

— Мне казалось, виконт, что вы извлекли урок из нашей беседы о правде и свободе.

— Вы оклеветали моего отца! Я требую извинений, прямо здесь и сейчас!

— Извинений? — голос графа стал ледяным. — За то, что я открыл правду? Виконт, вы сошли с ума!

— Тогда дуэль! Здесь и сейчас, дуэль насмерть! Я заставлю вас взять обратно ваши слова, граф!

Норт-Айлэнд пожал плечами, потом сделал приглашающий жест. Гарри сбросил мантию, достал палочку и прошел вперед, занимая позицию. Граф старше его, значит, надо двигаться быстрее, атаковать чаще, оценить магию противника и потом все решить одной стремительной атакой! В соответствии с этим планом Гарри и атаковал, быстро, ловко, с мастерством мага, который не отлынивал от уроков в Хогвартсе и потом еще занимался с нанятыми учителями. Но все его усилия уходили в никуда, граф не двигался с места и молча отражал атаки, почти не шевеля палочкой. Затем он атаковал, и Гарри, не успевшего даже понять, что происходит, унесло, а палочку выбило из рук, отбросило в сторону.

— Стойте! — раздался крик.

— Ваш сын сам вызвал меня на дуэль, насмерть, — процедил сквозь зубы Норт-Айлэнд.

Впрочем, атаковать Лили Поттер, вставшую между ним и Гарри, он не торопился.

— Сириус, ты не убьешь моего сына! — шагнула вперед Лили.

— Как вы меня назвали? — спросил граф, отступая на шаг.

— Сириус, я знаю, это ты! — воскликнула Лили. — Не знаю, простишь ли ты меня, но мне предъявили доказательства твоей смерти в Азкабане, и Джеймс...

— Джеймс, — прошипел граф. — Джеймс?!

Гарри не верил своим глазам: всегда ледяной и спокойный, граф бушевал и ярился, не замечая того, как раздирает себе грудь в кровь рукой, словно хочет вырвать оттуда сердце.

— Питер Петтигрю написал донос, а Джеймс Поттер подкинул улики, и благодаря этому меня бросили в Азкабан без суда и следствия! — заорал граф. — Простить?! Четырнадцать лет я гнил в каменном мешке рядом с дементорами, четырнадцать! Тогда как те, кто предал меня, мои побратимы, гуляли, пили и ели на мои деньги и заводили детей с моей невестой, которая клялась любить меня до гроба!

— Но Сириус... твоя смерть, — теперь настал черед побледневшей Лили отступать, — я не знала...

Гарри успел вовремя, подхватил оседающую на пол маму.

— Граф, наша дуэль не закончена, — сквозь силу, понимая, что Норт-Айлэнд его убьет, изрек Гарри.

— Нет! — глаза Лили открылись, она ухватила сына за руку. — Я запрещаю! Ты извинишься перед графом, и мы вернемся домой... нет, это больше не мой дом!

Гарри упрямо поджал губы, но Лили Поттер сверкнула глазами, встала.

Джеймс стоял у окна, ожидая возвращения жены и сына. Что делать дальше, он представлял смутно. Бежать, как советовал Крауч? Если сын отомстил графу, то, возможно, все удастся представить как клевету? Но тут донесся звук сработавшего камина.

— Забери мантию, и уходим, — донесся до Джеймса безжизненный голос Лили. — Это больше не наш дом.

— Да, мама, — голос Гарри был глухим, исполненным тоски и боли. — Деньги?

— Ни одной монеты этих проклятых денег больше не коснется моей руки!

Джеймс ощутил, что у него снова прихватывает сердце. Лили говорила искренне, предельно, и Джеймс знал, что отговорить ее не удастся. Бежать без жены и сына? Нет! Вместо этого Поттер переоделся и сам отправился к графу Норт-Айлэнду, благо терять Джеймсу было уже нечего.

Граф сидел в кресле, уставясь в окно, грудь его была разодрана в кровь, рядом валялась палочка.

— Почему я не вырвал себе сердце в тот день, когда решил мстить? — спросил Норт-Айлэнд.

— Хотелось бы узнать, за что именно вы решили мстить моей семье и мне?! — гневно спросил Джеймс, взъярившийся при этих словах.

Граф медленно развернулся, безжизненно посмотрел на Поттера. Затем провел рукой по груди, размазывая кровь, и протянул ее Джеймсу со словами:

— Ну что, смешаем кровь еще раз... брат-Мародер?!

Секунду спустя особняк графа потряс грохот возгласа:

— СИРИУС БЛЭК!!

Граф Поттер был найден на следующий день в собственной спальне, мертвым. Следствие установило, что он убил сам себя при помощи палочки. Старшей Палочки, некогда принадлежавшей Альбусу Дамблдору. Лили и Гарри Поттер куда-то скрылись, но в суматохе, вызванной последующими событиями, их почти и не искали, а когда хватились, выяснилось, что они уже покинули Британию.

— Никогда не был бедным, — с кривой усмешкой произнес Гарри, — но все когда-то бывает первый раз.

С этими словами он выложил на стол перед мамой два мешочка с галлеонами.

— Что это? — нахмурилась Лили.

— Взял задаток за полгода, — нарочито небрежным тоном пояснил Гарри, — и завербовался в экспедицию в джунгли Южной Америки. Будем искать какой-то хрустальный череп, не интересовался подробностями.

С этими словами он подвинул мешочки к Лили и вышел из съемной квартиры быстрым шагом, не желая тянуть расставание. Все, что могли, они с мамой уже рассказали друг другу за эти несколько дней, включая истории из прошлого.

— Постой! — Лили бросилась следом.

Она выскочила на лестницу, желая вернуть хотя бы один мешочек Гарри, но вместо этого столкнулась с человеком и едва не рассыпала монеты.

— Северус?! — чересчур громко воскликнула Лили, не сдержав удивления.

— Я искал тебя, — просто ответил Снейп.

Гарри, видимо, аппарировал, едва вышел за дверь, решила Лили, покусывая губы. Затем она пересилила себя и пригласила Северуса в квартиру, просто чтобы не выяснять все на лестнице. Стены в этом доме и без того были чересчур тонкими, на вкус Лили.

— Зачем ты искал меня?

— Помочь.

Лили, прищурившись, смотрела на Северуса. Когда-то тот любил ее, легко можно было выстроить цепочку: «Муж Лили застрелился, бывший жених бросил, денег нет, вот он, мой шанс!» Лили неожиданно стало стыдно за свои мысли — неужели Джеймс так дурно влиял на нее все эти годы? Она наклонила голову, приглашая Снейпа продолжать.

— Вот, — тот достал из-под мантии мешочек. — Это все, что я скопил за жизнь. Бестолковую, не слишком приятную, но все же жизнь, которой я обязан тебе.

— Северус...

— Ты предупредила меня, я не попался в засаду.

— Но ты все же появился там, у Лонгботтомов! — вспыхнул гнев в Лили.

— Я... я не смог бросить их, — растерянно залепетал Северус. — Да, они были Пожирателями, но они были и моей семьей. Возьми, и я... извини, что так все вышло.

Хлопнула дверь, а Лили осталась сидеть и смотреть на мешочек с деньгами. Она знала, что достаточно ей позвать, крикнуть одно слово, и Северус вернется. Примет на себя все ее проблемы, останется с ней до конца жизни. Возможно, он даже окажется неплохим человеком, где-то далеко в глубине души, а возможно, и нет. Лили смотрела на мешочек и понимала, что не будет этого проверять.

— Я недостойна семьи, — прошептала она, думая о том, возможно ли для нее искупление.

На следующий день Лили Поттер покинула Британию и скрылась в неизвестном направлении. Ходили слухи, что ее видели в Африке, где она трудилась медсестрой, а другие уверяли, что встречали ее в Азии, в детском хосписе, но все это были лишь слухи.

Питер Петтигрю бежал, прижимая к груди саквояж с деньгами. Бежать было тяжело, ноги вязли в песке, но он не сдавался. Последние остатки денег, он не мог их бросить! Добраться до континента, получить с гоблинов все долги, и все будет хорошо. Надо лишь добраться, обмануть, перелететь Ла-Манш! Палочка выпала, осталась где-то в темноте, там, где ему не дали покинуть Британию, под идиотским предлогом, что расследование дела гоблинов еще не закончено!

— Вам не добраться до моих денег! — захохотал Питер.

Руки его уже подхватывали метлу, направляя ее в небеса. Хохоча и завывая, выкрикивая ругательства, он полетел в сторону Франции, не обращая внимания на надвигающийся шторм, и совершенно зря. В полете ветер усилился, начал сносить Питера вместе с метлой, затем едва не вырвал из руки саквояж. Питер, ругаясь, сжал драгоценный чемодан двумя руками, метла потеряла управляемость и снизилась.

Затем волна захлестнула Питера, и он потерял сознание.

В себя он пришел от громкого галдежа чаек. Питер вскочил, обнаружив, что до сих пор держит в руках саквояж, и сразу повеселел. С деньгами он может все! Даже то, что он оказался на безжизненном острове в сотню шагов размером, ничуть не беспокоило Питера — появится корабль, он подаст сигнал и уплывет, затем все наладится.

Но корабли не появлялись, и Питер начал беспокоиться. Пресной воды на островке практически не было, только то, что приносили дожди, еда тоже отсутствовала, и он слабел день ото дня. Пытался охотиться на чаек, но те не давались и лишь орали нагло в ответ. Единственным утешением было доставать и перебирать золотые монеты, любоваться их блеском, представлять, как все наладится.

В один день чайка взяла и выхватила монету у Питера из рук. Затем еще одна, и еще, и Питер встревоженно заметался. Что делать? Птицы воруют его деньги! Нужно что-то делать! И тут Питер дико захохотал, ну как он раньше не сообразил? Наесться и скрыть деньги! Не прекращая хохотать, Петтигрю начал хватать монеты и глотать их. Деньги шли с трудом, но Питер не сдавался, трудился изо всех сил.

Ночью он умер: в мучениях, но совершенно счастливый, что не дал украсть у себя деньги.

28 августа 1998 года, Британия

Бартемиус Крауч быстрым шагом ворвался в зал суда. Князь Поклонский сидел в клетке в центре, нагло ухмыляясь и щурясь. При виде Крауча лицо его озарилось радостью, и это немного взбесило Бартемиуса.

— И, наконец, убийство Ремуса Люпина, — закончил он свою энергичную речь десять минут спустя. — Обвиняемый, вы признаетесь в совершении этих преступлений?

— Безусловно, — поклонился Поклонский, — но я прошу суд принять во внимание смягчающие обстоятельства.

— Какие именно? — поинтересовался судья.

Крауч лишь усмехнулся — чего бы ни наплел этот князь, в совершении преступлений он уже признался. Смягчающие? В лучшем случае будет Азкабан вместо казни, но можно ли назвать Азкабан лучшим исходом?

— Видите ли, все дело в воспитании и том дурном примере, который мне подавал отец, — ответил князь с улыбкой. — Он лично демонстрировал мне, что судьбы людей его не интересуют, нарушал законы, применял Непростительные заклинания, убивал людей, может и не лично, но своими словами, покрывал настоящих преступников и держал в тюрьме невиновных!

— Неужели ваш отец — министр магии? — с издевкой спросил судья.

— Нет, мой отец — Бартемиус Крауч, — и князь сделал жест, указывая на главу ДМП, чтобы уж точно не было ошибки.

Шум в зале лишь немногим уступал шуму, поднявшемуся после признания Снейпа.

— И вы можете это доказать?

— Разумеется, достаточно подождать пару минут, и действие Оборотного закончится, — любезно сообщил князь.

Крауч сидел, вцепившись в подлокотники, не в силах разжать руки. Барти! Он же сам, лично, похоронил его два года назад!

— Обратите внимание на ошеломление моего отца, — вещал тем временем Крауч-младший. — Он не может поверить своим глазам, тогда как я всего лишь применил ту же уловку, при помощи которой он вытащил меня из Азкабана, поменяв местами с моей матерью. А чтобы я не возмущался, он семнадцать лет держал меня под Империо и не разрешал выходить из комнаты. Не правда ли, отец? Ведь не может быть у такого отца сына — Пожирателя Смерти, да?

Крауч-младший продемонстрировал Метку под общие ахи и возгласы.

— Или мне напомнить еще детали твоих прошлых дел, отец? Например, дела Лонгботтомов, в котором...

В этот момент Крауч-старший вскочил и, взревев, ринулся к клетке сына. Началась суматоха, глава ДМП опрокинул клетку, освободив сына, и сцепился с ним. Вмешались авроры охраны, лже-князь выхватил у отца палочку и выкрикнул:

— Морсморде!

Вспыхнул знак Темного Лорда — змея, выползающая из черепа, — и в зале началась паника, в ходе которой кто-то ударил боевым заклинанием вместо оглушающего. Краучу-младшему разворотило грудь, но он все же успел прохрипеть напоследок:

— Слава Волдеморту! — после чего согнулся и практически моментально умер.

Крауч-старший что-то рычал рядом, тело сына он объявил подделкой, уверенно заявив, что его Барти жив, надо только убить Темного Лорда. После чего назначил ближайшего аврора таковым и ринулся убивать голыми руками. Крауча-старшего скрутили, доставили в Мунго, где прозвучал короткий диагноз:

— Сумасшествие.

Так Крауч-старший избежал Азкабана, вместо него оказавшись в камере в Мунго, по соседству с Лонгботтомами.

Сириус, ощущая, как кровоточит его сердце (которое он ошибочно полагал окаменевшим), ступил под своды Азкабана, содрогаясь. Он приехал сюда, чтобы добровольно сдаться, сообщить обо всех своих преступлениях, совершенных в ходе мести, но внезапно вид этих каменных стен воскресил в нем поблекшие воспоминания. Крики заключенных, холод дементоров, слова Персиваля... все так живо вспыхнуло в памяти, словно было вчера.

— А могу я увидеть Персиваля? — спросил он у мага охраны.

— Кого? — ответил тот, жуя бутерброд.

— Призрак отца Альбуса Дамблдора.

— А, этот, — маг вытер пальцы о мантию и пояснил: — Так зачистили его.

— Что?

— Когда этот засранец Блэк сбежал, всех призраков зачистили. Приехала команда из Министерства, и фьють! В небытие! Сам я этого не видел, но рассказывали. А вы к нам по какому делу?

Сириус стоял, не отвечая. Разбуженные воспоминания поколебали его решимость сдаться, а известие о смерти Персиваля пробудило другие раны. Месть и ярость снова вспыхнули в нем, напоминая, как он оказался в Азкабане и почему смог сбежать, единственный из всех.

— Так зачем вы к нам? — повторил маг, доставая палочку.

— Заехал посмотреть из любопытства, — бросил свысока Сириус, превращаясь в графа Норт-Айлэнда.

Он ступил на борт яхты, на которой и приплыл к Азкабану, в мрачной задумчивости.

— Господин мой, на вас лица нет, — бросилась к нему Гермиона.

— Я не твой господин, сколько можно говорить, — вздохнул Сириус. — Кстати, вот, пока не забыл!

Он решительным шагом прошел в каюту и вынес на палубу стопку бумаг.

— Что это? — растерянно спросила Гермиона.

— Ты свободна, все мое состояние, за вычетом того, что я должен гоблинам Европы, переходит к тебе. Я купил Мунго, теперь ты сможешь всегда быть с родителями, привлечь лучших специалистов, чтобы их вылечили.

— Зачем ты прогоняешь меня? — в глазах Гермионы блестели слезы. — Я хочу быть только с тобой!

— Посмотри на меня, — ответил Сириус. — Я старый, седой и страшный, мое сердце выжжено местью, тело изуродовано Азкабаном! Бери и будь счастлива, Гермиона!

— Мое счастье невозможно без тебя, господин мой, — Гермиона шагнула в упор к Сириусу, посмотрела на него снизу вверх.

Сириус смотрел в ее глаза, упиваясь и не веря, что он еще может быть счастлив. Затем их губы слились в поцелуе, долгом и горьком. Яхта, предоставленная сама себе, дрейфовала прочь от Азкабана, по воле волн и ветра. Сириусу в какой-то момент померещилось, что над тюрьмой летает призрак Персиваля, улыбается, машет Блэку рукой и что-то кричит. Сириус даже знал, что именно кричит призрак, ту самую мудрость, заключенную в двух словах.

Ждать и надеяться.