Чужая. Часть 2. Мёртвый дом (гет)

С Орденом Берта связана не была, но кое с кем из его участников контакты у нее появились. Один был неожиданным, второго она подспудно ждала с самого начала лета.

Однажды поздно вечером, после очередного собрания Берту окликнули на лестнице, куда она вышла, думая, что все разошлись.

— Эй, слышь... Поди-ка сюда, — голос был тихий, хриплый и незнакомый.

— Чего тебе? — невидимый собеседник находился где-то в районе кухни, куда Берта и направилась — невольно перенимая тон разговора.

Звавший оказался низкорослым, коренастым и кривоногим человечком. Волосы, отросшие, грязные и нечёсаные, возможно, имели когда-то медно-рыжий оттенок. О возрасте этого человека можно было сказать лишь приблизительно: что-то от тридцати до пятидесяти. Единственное, что при взгляде на его опухшую физиономию не вызывало сомнений, — это то, что её обладатель не дурак выпить. О том же говорила смесь запахов крутого перегара и дешёвого табака, исходившая от его потрёпанной мантии. Собственно, именно эта вонь и удержала Берту на расстоянии от незнакомца. Тусклое освещение прихожей мешало рассмотреть его лучше, да Берта и не стремилась. Большая часть её жизни прошла среди таких вот субъектов — чего ж тут особо разглядывать?

Не только волчьему обонянию Берты запах гостя не пришёлся по вкусу. Напряжённое сопение портрета миссис Блэк грозило перейти в злобный хрип. Берта предложила пройти на кухню.

— Я тут это... — засуетился гость. Пока он рылся в карманах своей мантии, которые, судя по тяжёлому грохоту многочисленных железок внутри, не имели дна, Берта лихорадочно соображала, кем бы тот мог быть. Поскольку находился он сейчас в штаб-квартире Ордена Феникса — никем иным, как бойцом бравой армии Дамблдора. «И хороши же дела у Ордена...» — в который раз грустно подумалось Берте.

— Тебя как звать-то?

— Флетчер я, — человечек оторвался от своего занятия и внимательно посмотрел на Берту. Та перехватила его взгляд — ясный, цепкий и совершенно трезвый. — Привет тебе. От Рыжей.

Тут всё встало на свои места.

Когда они с Энрике только-только приехали в Англию, жили в такой нищете, что просто есть было нечего. Энрике, конечно, был виртуозным вором, но Берте везло больше. Вот и в тот день она понадеялась на везение. Заскочила в какой-то трактир, «Дырявый котёл», кажется, так он назывался, в надежде стащить там хоть еды, хоть, если повезёт, денег.

В тот раз посетителей в трактире было всего двое: старик со всклокоченной седой бородой и красным носом да ещё какой-то нализавшийся в зюзю ханурик, который спал, положив на стол лохматую рыжую голову. Берта сперва подсела к рыжему, поскольку он не подавал признаков жизни, но быстрый обыск его карманов ничего не дал. Тогда девочка переместилась к старику, который тоже казался изрядно захмелевшим. Едва сунув руку ему в карман, Берта поняла, что фатально ошиблась, потому что цепкие, сильные, совсем не старческие пальцы тут же больно впились ей в запястье, а хриплый едкий голос прошипел в самое ухо:

— Попалась, воровка!

Вырваться не представлялось возможным, и Берта уже мысленно попрощалась с Энрике и с вольной жизнью. Но тут произошло нечто такое, что ошеломило Берту. Старик вдруг замер, будто его ахнули по голове чем-то тяжёлым, и выпустил её руку. В тот же миг, едва это случилось, кто-то другой крепко схватил Берту за руку и...

Это был её первый опыт парной трансгрессии, и он Берте совершенно не понравился. Её бы вырвало после этого, если б было чем — она уже больше суток ничего не ела.

Когда Берта слегка пришла в себя, она, наконец, посмотрела на своего нежданного спасителя. Невысокий кривоногий мужичонка с взъерошенной рыжей шевелюрой, одетый в какую-то грязную хламиду, внимательно разглядывал Берту совершенно трезвыми зелёными глазами.

— Да-а, чего только не бывает на свете! Первый раз вижу щипачку в «Дырявом котле». А ты ничего, чисто работаешь... Это я тебе как профессионал говорю. Только что же ты к волшебникам полезла? Хоть ты и мастерица своего дела, а всё равно ведь — магла, и любой тебя за руку схватит...

— Так ты что же, почуял, как я к тебе в карман залезла?! — голос ещё плохо слушался её.

— А то как же! — ухмыльнулся тот. — Да ты не тушуйся, уж я-то точно свой. Хоть сам по карманам не шарю, но ремесло ваше очень уважаю.

— Вот почему ты меня выручил! Как хоть тебя звать, избавитель?

— Наземникус Флетчер к вашим услугам, сударыня!.. — рассмеялся тот.

Теперь-то Берта узнала Наземникуса Флетчера и от души подивилась судьбе, которая снова свела их в многотысячном городе.

Флетчер тоже, казалось, был удивлен, разглядев Берту поподробнее.

— Ого... вот уж говорят — Великая Британия, Великая Британия, а глянешь — теснота, как в Либерти, — он посерьёзнел. — Дело у меня к тебе, крошка.

Они сели за стол, но разговор всё никак не начинался. Берта вопросительно уставилась на собеседника.

Флетчер хрипло прокашлялся.

— Ты это... как жить дальше думаешь?

Берта нахмурилась.

— Ты про что это?

— Да вот мне тут Сириус шепнул, вроде ты замуж выходишь...

— Ни хрена себе... — поморщилась Берта. — Здоров же Блэк свистеть. Мужик, а хуже бабы.

— Да не... Он тут ни при чем. Дамблдор, когда летом Орден здесь собрал, давай к Блэку пристёбываться: почему, мол, в штаб-квартире посторонние? Ну, тот и раскололся.

— А Дамблдор что? — заинтересовалась Берта.

— Да ничего. Хмыкнул да головой покачал... Ну, вот. А я тебя раза два видел, мельком, правда. А потом Рыжей и сболтнул, что Люпин девчонку свою привёл, оборотня. А Рива-то мне и говорит: уж не наша ли это? Я ей тебя описал — и точно, оказалось, ты та самая и есть!

— Погоди, погоди, — прервала его болтовню Берта. — Это что же... Рыжая про Орден знает, что ли?

Флетчер замолк на полуслове и уткнулся взглядом в столешницу.

— Ну... это... сидели за пивом... случайно вышло, понимаешь? Ты только не говори никому, а, крошка?

Его опухшие, налитые кровью глаза взглянули на Берту с мольбой.

— Я-то не скажу... — смерила его Берта хмурым взглядом. «Я-то не скажу. А вот тебе бы знать, что у Ривы Эйвери дядя-Пожиратель Смерти который год в Азкабане на шконках загорает. И, случись чего, шиздец будет вашему Ордену капитальный. И кто тебя только взял сюда, чучело?» Но вслух произносить она этого не стала.

Флетчер заметно расслабился.

— Да... Ну, так вот. Люпин-то уже третий месяц сюда носу не кажет.

— На задании он. От Дамблдора, — напряглась Берта.

— На задании, говоришь... — крякнул Флетчер.

— Ты что-то знаешь? — по тону это было больше утверждение, чем вопрос.

Наземникус аж руками замахал.

— Не-не-не! Ничего мне неизвестно! Да и я тебе скажу, сам Дамблдор не больше моего знает, — жулик понизил голос. — Отправил его на север, Люпину оттуда даже совы не прислать. Потому — если т а м

узнают, что он от Дамблдора — плохо ему придётся.

— Он в опасности? — вскинулась Берта.

Наземникус Флетчер опять посмотрел на Берту своим ясным внимательным взглядом.

— Вряд ли. Он там среди своих... в смысле, среди ваших. Им его трогать незачем, а сам Люпин не из тех, кто первым на драку нарываться будет.

— Среди наших, говоришь... — прищурилась Берта. — А зачем Дамблдору оборотни понадобились?

— Ну, это дело Дамблдора... — развёл Флетчер короткопалыми руками.

А Берта задумчиво проговорила:

— Я бы тоже могла...

— А ты сиди, — неожиданно резко сказал Флетчер. — Нос ещё не дорос, чтобы его высовывать. Тебе же ещё семнадцати нет.

— Будет скоро.

— Вот о том и разговор, кстати, — сменил тему Флетчер. — Я тут тебе принёс кое-что. Гостинец от Рыжей с Бурым... Вот, возьми-ка, — на стол перед Бертой лёг свёрток, не очень презентабельный, но аккуратный. Придвинувшись поближе, Берта ощутила слабый поток магии. Девушка перевела подозрительный взгляд на посланца.

— Ты чего? — не понял тот. — А-а, испугалась? Не бойся, травить мне тебя незачем и пакость какую-нибудь подсовывать ни к чему. И порталы я делать тоже не умею.

— Что такое портал? — ещё больше напряглась Берта.

— Это ты потом у Блэка спроси, — махнул рукой Флетчер. — У него время своё, не купленное. А мне бежать надо, — он засуетился.

— Хоть что там? — растерянно отозвалась Берта.

— Ксива магловская... — начал Флетчер.

— Что?

— Ну... это... паспорт.

— Зачем?

— Затем, чтоб в каталажку тебя не замели, едва ты проветриться выйдешь без кошачьей шкурки. Бурый подсуетился, — пояснил Наземникус. — Мало ли, все ведь случиться может.

Берта улыбнулась.

— А магией тоже от магловской бумажки прёт?

— О! Это ты в самую точку. Это тебе от всей честной компании палочка волшебная.

Берта захлопала глазами.

— Где же они её взяли? Это же незаконно, наверное...

— Ну, у старика Олливандера свои понятия о законах. В галеонах измеряются.

О происхождении галеонов Берта благоразумно предпочла не спрашивать

— Что ж, спасибо тебе, Флетчер, за весточку...

— Да чего там... Бывай, крошка.

Следующий визит был ещё более необычен. В тот день собрание Ордена затянулось допоздна — или это просто дни стали такими короткими? Берта уже давно стояла на лестничной площадке и ждала, когда все разойдутся.

...Похолодало. Отчего-то захотелось натянуть школьную мантию, что Берта и сделала. Подступившая к порогу зима царапалась в стекло горстями синеватых колких снежинок. Берта стояла у окна в лестничном пролёте, прислушиваясь к гулу голосов внизу, в кухне.

Наконец, собрание завершилось. Орденцы, тревожно перешёптываясь, разошлись по своим делам. А Берта всё почему-то медлила и не спускалась вниз. За окном фонари уже осветили площадь Гриммо. Она была белой от снега, и, казалось, такой же чистой и умиротворённой стала на миг вся Земля. Светлая неизвестная планета, равная тем, которые мы привыкли называть звёздами...

— Здравствуйте, Лихт, — негромкий голос нарушил созерцательную тишину.

— Добрый вечер, профессор, — Берте не нужно было даже поворачиваться, чтобы узнать и этот голос, и запах... Сухая трава — какое-то лекарство — свежий пергамент — чернила... и ещё особый запах влажного камня — так пахли стены подземелья. Впервые за долгое время Берта поймала себя на том, что скучает по Хогвартсу.

— Как вы себя чувствуете, сэр? — «Да, я запоздала с этим вопросом на полгода, и вы сейчас дадите мне это понять».

— Неплохо, как видите. А вы?

— Благодаря вашему зелью — гораздо лучше, — улыбнулась Берта. — Превращаться почти не больно, а в доме достаточно места, где можно провести полнолуние.

— А после? — лестница не была освещена. Немного света перепадало из окна, немного — снизу, из прихожей. Берта увидела, как блеснули в этом полумраке глаза Снейпа.

— А после — танцуем, поём, на фортепиано играем...

— С Блэком? — уточнил Снейп.

— С Блэком, — серьёзно кивнула Берта.

— «Лунную сонату», надо полагать, — сквозь зубы выдохнул Снейп.

Берта чуть приподняла брови.

— Увлекаетесь магловской музыкой, сэр?

— Да будет вам известно, что Людвиг ван Бетховен был магом. А известность среди магловских бездельников он получил исключительно по причине своего скверного характера. Он, видите ли, утверждал, что для него куда почётнее развлекать маглов бренчанием по клавишам, выдавая это за новое слово в музыке, чем служить в Министерстве, например. А жаль — его семья была одной из самых уважаемых в чистокровном обществе. Кто бы мог подумать, что их последним отпрыском станет шут, притворяющийся глухим на потеху публике...

Слушать Снейпа было интересно. Но Берта ощутила напряжение. И в самом деле, каким диким и нелепым должен был показаться кому-нибудь их разговор! Как будто больше нечего им сказать друг другу!

И тут Берту осенило. Снейп нёс сейчас всю эту чушь только потому, что сам был растерян не меньше Берты и совершенно не знал, как себя с ней вести.

А у Берты зудело в горле и вертелось, но не срывалось с языка, что она чертовски рада его видеть живым и здоровым, что удавшийся летом эксперимент — это круто... что профессор Снейп напомнил ей о Хогвартсе... и о Ремусе Люпине... и вот было бы здорово, если бы Снейпу было хоть на крошечку больше известно о пропавшем без вести оборотне. Конечно, Берта каждый раз тиранила Сириуса вопросами о Люпине, вот только с этим каждым разом ей начинало казаться, что Блэка посвящают отнюдь не во все дела Ордена.

Но здесь и сейчас, на полутёмной лестнице между вторым и первым этажом, она умирала от недосказанности. И её собеседник ничем не мог ей помочь, потому что сам не знал, о чём говорить.

Может быть, о том, что он благодарен ей за спасённую летом жизнь? Но за Северуса Снейпа вместо слов говорят его поступки. Каждый месяц Сириус передавал Берте свежее зелье... и вряд ли Снейп варил его по приказу Дамблдора.

— Как в Хогвартсе? — спросила вдруг Берта — и поняла, что ей искренне это интересно.

Снейп поджал губы и издал что-то похожее на фырканье.

— Ничего особенного. Вам бы не понравилось.

— Ну, вряд ли в ближайшее время я смогу это проверить.

Снейп посерьёзнел.

— Я очень сожалею, — он помолчал, будто подбирая слова. — Я искренне сожалею о том, что вы так бездарно тратите свои юные годы. Ни один мужчина...

— Профессор, — предостерегающе остановила его Берта. — Не нужно.

— Вам надо учиться, Лихт, — тихо проговорил Снейп. — Вы же невероятно талантливы. То, что вы... — ему будто в самом деле трудно было говорить, — то, что вы сделали летом... Мне неизвестна такая магия. Я не представляю, как вы смогли совершить подобное...

— Сэр, я... — прервала его Берта, — вы же знаете, что оборотням запрещено получать образование! — не то, чтобы она особенно скорбела по этому поводу. Просто и не задумывалась особо.

— Именно, — кивнул Снейп. — Особенно теперь, когда министерские чиновники контролируют даже Хогвартс... — с горечью и отвращением добавил он. — А вы... кем бы вы могли стать — с такими данными! По крайней мере, место ведущего целителя в Святом Мунго точно было бы вашим. А вместо этого вы предпочли подставиться под чужие зубы... или безрассудно броситься в дикий магический эксперимент с непредсказуемыми последствиями. Вы хоть понимаете, что за моё спасение вы могли расплатиться жизнью? — должно было прозвучать грозно, а прозвучало тихо и даже взволнованно.

Берта удивлённо воззрилась на Снейпа и помотала головой.

— Нет, сэр, я ничего не понимаю. Вам было плохо, вы умирали... Я не могу смотреть, как умирают люди.

Снейп помолчал.

— А вот я не понимаю, как вы... такая могли связаться с убийцей. Он же сломал вам жизнь, а вы... Я этого не понимаю.

«Вы же смогли», — подумала Берта.

А вслух устало произнесла:

— Всё вы понимаете, профессор. Вам ли не знать, что такое фатум, — ей показалось, или действительно дрогнуло его лицо? — Думаете, я тогда поверила, что вы поддались на мой неумелый шантаж? Это было не так. И, тем не менее, вы ничего не разгласили и ничего не пресекли, — Берта чуть улыбалась. — Есть вещи, которым невозможно сопротивляться... Вам ли не знать.

Повисла недолгая пауза.

— Время, например, — голос Снейпа внезапно потеплел. — Мне пора. И... вот, возьмите.

Берта только теперь заметила, что всё это время Снейп что-то держал в руке — что-то тёмное, по цвету сливающееся с его мантией и полумраком. Затем он передал этот неопознанный предмет Берте.

Это был бумажный свёрток, лёгкий, шуршащий, очень аккуратный.

— Потом взглянете.

Берта улыбнулась.

— Да, конечно. До свидания, профессор.

Он тихо хмыкнул в ответ.

— Не прощаюсь. Думаю, следующей встречи нам не избежать.

Снейп повернулся и спустился по лестнице так бесшумно, что Берте на секунду показалось, будто он левитировал.

От вручённого им свертка исходил тонкий приятный запах. Берта осторожно развернула хрустящую бумагу — и почувствовала, как улыбка снова тронула её губы. В раскрытом свёртке лежали нарциссы, крупные, жёлтые, целый ворох. От их ярких лепестков исходило лёгкое сияние и, кажется, даже тихий мелодичный звон. Берта узнала эти цветы: точно такие выращивала в своей теплице профессор Стебль.

Цветы пахли тяжело, сильно, чуть горьковато. Но Берте нравилось. Она прижала их к лицу — и тут же тихо засмеялась в душистую груду лепестков и листьев.

...Это же надо — забыть про собственный день рождения!

Сириус Блэк проснулся так внезапно, будто его толкнули. И долго ещё соображал в темноте: привиделся ли ему звук удара во сне или где-то неподалёку в доме действительно что-то грохнули.

Через минуту мучительного ожидания его сомнения полностью рассеялись. Сириус отчётливо услышал громкий щелчок, будто треснуло оконное стекло, а вслед за этим эхо пустого дома повторило протяжный женский крик.

Сириус вскочил с кровати, как ужаленный, и, на ходу выхватив из-под подушки волшебную палочку, выбежал в коридор.

Босые ноги сразу же обдало ледяным сквозняком, и Сириус краем сознания отметил, что вообще-то здесь не должно быть так уж холодно. Но занимало его сейчас не это.

Кричать в этом доме могла только Берта, больше некому. Сириус бросился к её комнате.

Конечно, по правилам хорошего тона, в дверь следовало постучать. Но времени не было. То есть, времени не было — как будто вообще. Всё вдруг показалось Сириусу каким-то неправильным: тревожное мерцание газовых рожков, холод в коридоре, собственные движения — медленные, затруднённые, словно сквозь толщу воды. Что-то тяжело надавило ему на грудную клетку, когда Сириус, наконец, вплотную подошёл к двери.

Пытаясь повернуть медную дверную ручку, Блэк понял, что она адски горячая, будто возле неё долго держали факел.

Дверь распахнулась сама, так быстро и внезапно, что едва не слетела с петель. Сириус оказался на пороге тёмной комнаты. Тишину пространства нарушало хриплое прерывистое дыхание. Он попытался осмотреться по сторонам, но ничего нельзя было разглядеть. Только бледная одинокая звёздочка заглядывала в разбитое окно.

«Да черт возьми!» — подумал Сириус. — Люмос!

По глазам будто вспышкой магния ударило. Сириус только и успел, что зажмуриться и быстро пробормотать:

— Нокс!

С карниза рвануло тяжёлую штору.

«Ничего себе!» — только подумал Сириус, уже опасаясь произносить что-либо вслух. Он ощупью продвигался к кровати, на которой, судя по доносившемуся звуку дыхания, и лежала девушка.

— Берта... — он рискнул вполголоса её позвать.

Та не отозвалась — только застонала тихо.

«Мерлин, что здесь вообще происходит?» — Сириус уже начал терять терпение.

До кровати он добрался благополучно, без всяких приключений — ничего больше не взорвалось и даже не разбилось. Сириус осторожно присел на краешек постели и ещё раз тихо позвал девушку. Но ответа так и не дождался. То ли она его не слышала, то ли не понимала, то ли вовсе не осознавала, что он находится рядом.

Блэк попытался нащупать в темноте её руку, но едва его пальцы коснулись её кожи, как Берта снова пронзительно вскрикнула, а тело её свело судорогой. И, кажется, уже не в первый раз — постель была в полном беспорядке, одеяло сброшено на пол. Штора валялась там же, а из-за тучки вышел тоненький милосердный месяц, так что комнату теперь можно было рассмотреть. А по ней будто корнуэльские пикси пролетели: всё, что можно опрокинуть, было опрокинуто, всё, что можно разбить — разбито... а также сломано, залито, сожжено. Сожжено? Сириус недоуменно глянул на собственную руку — кончики пальцев покраснели и их жгло, будто он только что приложил руку к свечке.

— Не... не трогай меня! — Берта, видимо, пыталась закричать, но ни голос, ни губы её не слушались, и Сириус едва понял её.

Слава Мерлину, судорога недолго мучила девушку. Её тело перестало неестественно выгибаться. Теперь она просто вытянулась на кровати и задышала спокойнее. Если этот жутковатый хрип вообще можно было назвать дыханием.

А ещё она дрожала. Так сильно, что Сириус слышал, как стучат её зубы.

— Холодно... — это прозвучало еле слышно и так жалобно. Стараясь не делать резких движений, Сириус поднял с пола одеяло и набросил его девушке на ноги. Потом расправил его, следя за тем, чтобы ненароком не коснуться её.

И тут до него дошло. Дошло, главным образом, потому, что, приблизившись к Берте, он ощутил мощный поток магии, буквально прошивший его насквозь. Нет, эта магия не была направлена ни на Сириуса Блэка, ни на что-то ещё. Это была мощнейшая энергия без вектора, крушащая всё на своем пути. Тем она пугала, но тем же и завораживала.

Сириус заглянул девушке в лицо. Губы её были искусаны в кровь, она плакала, но смотрела, тем не менее, осмысленно.

— Ты слышишь меня? — медленно и раздельно произнёс Сириус. — Слышишь? — она с усилием кивнула. — Сколько тебе лет? Лет тебе сколько? — он чуть повысил голос.

— С-семнадцать. Сегодня мне с-стало с-семнадцать, — блестящие от слёз и от чего-то ещё глаза с невыразимой надеждой и страхом смотрели на Сириуса сквозь полумрак.

В комнате вдруг стало невыносимо душно. Одеяло снова полетело на пол.

— Что это? — Берта всхлипнула, и её опять затрясло.

Сириус улыбнулся.

— Ничего. Всё в порядке с тобой. Это твоё совершеннолетие. Тебе не трудно будет меня слушать? — Сириус забеспокоился. Несмотря на его ободряющие слова, выглядела Берта неважно.

Она медленно и так же, с усилием, покачала головой.

— Не-ет. Посиди со мной, пожалуйста. Мне очень страшно, — просьба была робкой и очень жалобной. — Говори что-нибудь. Пожалуйста.

Сириус снова улыбнулся.

— А я и должен тут с тобой сидеть. Это даже в законе прописано. Иначе ты весь дом разрушишь.

В глазах Берты отразился ужас.

— А что ты думаешь? Если за юным магом в такие моменты не присматривать, ещё и не то может случиться... — Сириус говорил негромко, размеренно, словно усмиряя окружающую магию. И магия, будто бы действительно поддаваясь действию его голоса — или его стихийному колдовству — успокаивалась.

Сириус продолжал говорить.

— Понимаешь, когда рождается волшебник, магия уже присутствует в нём самом. Но это ровным счётом ничего не значит.

Берта непонимающе взглянула на Сириуса.

— Ну, вот когда младенец появляется на свет, его организм устроен так же, как у любого из людей. Но ведь по сравнению со взрослым человеком он абсолютно слаб и беспомощен. У него есть тело, но оно слабое и неразвитое, ребёнок им почти не владеет. То же и с магией. У детей она проявляется спонтанными и бесцельными всплесками. Даже форма таких проявлений случайна. Ребёнок растет, и его магия развивается вместе с ним. Годам к десяти она уже требует управления, иначе... последствия могут быть непредсказуемыми. И даже разрушительными, да, — Сириус с улыбкой оглядел комнату. — Именно в этом возрасте детей начинают обучать искусству магии в Хогвартсе. Но это только самое начало. Чтобы стать полноценным волшебником, маленькому магу понадобится ещё семь лет. Потому у волшебников возраст семнадцати лет считается совершеннолетием. После достижения этого возраста магия подчиняется волшебнику полностью. А в момент достижения у неё остаётся последняя возможность спонтанного выплеска. Чем она и пользуется, — кивнул он Берте. — Ну, кстати, подобные всплески и у взрослых магов случаются — от сильного страха, отчаяния, ненависти...

Свой рассказ Сириус закончил вовремя. От окна сильно потянуло дымом. Он обернулся — и едва успел затушить загоревшуюся штору.

— И долго он будет... этот выплеск? — впервые голос девушки прозвучал внятно, хоть и хрипло.

Сириус пожал плечами.

— Зависит от силы мага. От наследственности. Чистокровные мучаются дольше, — пояснил Блэк.

— Понятно...

Помолчали. Потом Берта робко заговорила.

— Мне, кажется, немного лучше... Ой! — тут она зашипела, как от боли. Сириус понял, что тело девушки снова свело судорогой. Он осторожно погладил ее, дрожащую, сквозь одеяло. На этот раз приступ был недолгим.

В ноябре ночи длинные, а дни беспросветные. Но всему рано или поздно приходит конец. Сириус просидел у Берты до утра. Они почти не разговаривали: Берте было трудно, да и неосторожный возглас мог потревожить искрящую в воздухе магию.

Когда за окнами чуть посветлело, Сириус увидел, что Берта заснула. Дышала она ровно и спокойно. И чуть-чуть улыбалась. Сириус легонько коснулся ее лба и тоже улыбнулся. Прикосновения больше не обжигали.