Воровка (джен)

Когда Ремис узнал, что вместо утреннего построения их группа отправится к позорным столбам, смотреть, как наказывают девчонок, он почувствовал странную смесь облегчения и страха. С того самого дня, как надзиратель сказал об их поимке, Ремис места себе не находил: ждал, когда же судьба девчонок решится, гадал, что с ними сделают, и, конечно, надеялся. Надеялся, что однажды утром он проснется, а койка Риссы больше не пустует — и лежит на ней не кто-нибудь, а сама Рисса, живая, здоровая и вредная, как всегда. Надеялся, что скоро снова будет списывать уроки у Иллин, что будет защищать от обидчиков Милли — потому что у таких, как она, красивых, маленьких и ранимых, обидчиков всегда будет больше, чем друзей. Его не пускали в тюремный блок, но он все равно раз за разом пытался пробиться туда, а когда не получалось (то есть всегда) — выпытывал у дежурных надзирателей, как там девчонки. Ответ всегда был один: живы, здоровы, но надолго ли, знали только наверху.

Сегодня ожидание закончилось. Но совсем не так, как Ремис хотел.

— Я не понял, — почесал в затылке Элдриж, когда они спускались по главной лестнице, — их казнят, что ли? Или просто вздрючат и отпустят?

Ремис пожал плечами. Ему не хотелось обмусоливать эту тему, а уж тем более — с Элдрижем. Этот увалень Ремису по-прежнему не нравился, хотя отношения у них здорово наладились. С тех пор, как все узнали, что Ремис не сдавал девчонок Аргейлу, он из изгоя вмиг превратился в отличного парня, а Элдриж — недавний смертельный враг, всерьез угрожавший Ремиса "закопать и накрыть камушком", в тот же день подсел к ним с Киром в столовке и неуклюже, но вполне искренне признал, что был неправ. Друзьями они не стали, но нормальное общение уже было для них ого-го каким прогрессом.

Едва перевалило за семь утра, но коррибанское солнце пощады не знало и не собиралось делать исключений ради каких-то девчонок, которым и без него придется несладко. Ремис взмок и порядком перегрелся, даже не дойдя до площадки со столбами.

Ясх уже ждал их там — вместе с парочкой крепких младших надзирателей и девчонками. Увидев их, Ремис рвано вздохнул и до боли впился ногтями в ладони, чтобы взять себя в руки и не наделать глупостей. Подруги выглядели плохо: сильно похудели, едва держались на ногах. У всех троих были бледные лица и жуткие круги под глазами, будто они не спали по меньшей мере неделю. Но жальче всего было смотреть на Риссу: казалось, еще чуть-чуть, и ее кости начнут просвечивать из-под кожи. Короткие черные волосы слиплись в сосульки, серая одежка была порвана и местами пропиталась кровью.

"Да их тронуть хватит, чтобы свалились и не встали! — Ремис шумно выдохнул, пытаясь выпустить ярость вместе с воздухом. — Куда их еще и бить?!"

О том, что бить девчонок еще как собирались, красноречиво говорили электроплети у надзирателей на поясах. Ремис всего раз видел такие в действии — когда одна девица попыталась закрысить немного денег, предназначавшихся для мелкого криминального босса, на которого они оба в ту пору батрачили. Девица боссу нравилась, так что ее не убили и даже не покалечили. Но смотреть на месиво, в которое плеть с электрическим контуром превратила ее спину, было жутко — мутить начинало с одного взгляда.

"Этой штукой легко можно и убить, — подумал Ремис, холодея. — Если бить слишком много или слишком сильно. Вот же крифф... Но они же не станут?"

А народу меж тем все прибавлялось: ребята приходили целыми группами, вместе со своими надзирателями, дисциплинированно выстраивались в шеренги и терпеливо ждали, когда же начнется действо. Большинство казались напуганными, растерянными или смущенными, но были и те, что возбужденно тыкали в девчонок пальцами и перешептывались с приятелями, скабрезно улыбаясь. Уроды. Кулаки чесались доходчиво объяснить им, что чужая беда — хреновый повод для веселья.

Вскоре перед столбами собрались, наверное, все младшие группы Академии. Только тогда Ясх вышел вперед и начал речь. Он говорил долго и занудно — о том, какая это великая честь — учиться в Академии, о силе и власти, путь к которым начинается здесь, о славных традициях и великом прошлом Ордена, проложивших дорогу к еще более великому будущему. Обычно Ремис слушал подобные речи с воодушевлением: было в них что-то важное лично для него, затрагивавшее в душе какие-то струны, о существовании которых он прежде не подозревал. Сейчас красивые, правильные слова превратились в раздражающий шум. Они лишь затягивали ожидание того, что действительно важно.

"Пожалуйста, скажи, что девчонок простят, — мысленно повторял Ремис, как заклинание. — Пожалуйста, пусть с ними все будет нормально!"

— Эти послушницы, — продолжал Ясх, — презрели оказанную им честь. Попытавшись сбежать из Академии, они поставили себя на одну ступень с дезертирами и ничтожествами, из страха и слабоволия скрывающими дар Силы. Для взрослого, совершившего подобное преступление, нет и не может быть иного наказания, кроме смерти.

Он обвел взглядом притихших детей. Даже паскуды-весельчаки, каких-то пару минут назад чуть ли не приплясывавшие в ожидании зрелища, боязливо затаили дыхание. На Коррибане смерть и боль ходили рядом с каждым послушником, и сейчас они подобрались ближе обычного. Каждый мог в один прекрасный день оказаться на месте девчонок — не за побег, так за что-нибудь еще. Это понимали все, даже самые храбрые, умные, сильные, правильные или отбитые на голову.

— Однако дети неразумны. Подвержены сиюминутным страстям, неспособны просчитывать последствия своих действий. Лишь благодаря их юному возрасту наказание послушниц Белавары, Праус и Мартесы было смягчено. Вместо смертной казни они приговариваются к пятнадцати ударам электроплети. После порки они будут оставлены на позорных столбах до следующего утра. В том случае, если послушницы переживут наказание, они смогут вернуться к обучению.

Он кивнул младшим надзирателям:

— Приступайте.

Рисса завизжала, когда бритоголовый здоровяк без церемоний принялся срывать с нее одежду. Забилась, попыталась ударить его локтем, но вдруг застыла на месте, словно окоченев. Ремис знал, что она вряд ли могла увидеть его в толпе, да еще с порядочного расстояния, и все равно опустил голову пониже. Мысль о том, что Рисса узнает его среди других послушников, наблюдавших за тем, как ее унижают и мучают, вызывала желание провалиться под землю.

"Держитесь, девчонки, — думал он, сжимая кулаки. — Вы сможете. Вы сильные и упертые, я же знаю. Вы не умрете!"

Риссу и Милли уже приковывали к столбам, спиной вперед. Иллин, пунцовая и зареванная, тщетно пыталась прикрыть голую грудь трясущимися ладонями. С ней, как нарочно, возились дольше всех. Ремис отвернулся так резко, будто ему дали по лицу.

"Да что ж это такое?! Им и так пятнадцать плетей дали, зачем еще унижать?! Зачем нужно, чтобы все на это смотрели?!"

Все это было неправильно. Несправедливо, что бы повелитель Танатон ни думал по этому поводу.

Кто-то пихнул его под локоть. Ремис скосил глаза. Элдриж, ну конечно. Кто еще может лезть под руку в самый неподходящий момент?

— Слышь, оно, конечно, мерзко все, но ты только погляди! — Он с заговорщическим видом покосился на Иллин. — Она красотка, эта твоя подружка. И на физиономию смазливая, и сиськи уже есть... Я б за ней приударил, если она после всего этого оклемается. Ты ж не против?

Ремис сам не понял, как умудрился поднять Элдрижа — эту квадратную тушу, весившую раза в два больше него, — за грудки и даже этого не заметить. Он чувствовал: сейчас ему хватило бы сил свернуть здоровяку шею одной левой. На самом деле, ему очень хотелось это сделать.

Ухмылка сползла с лица Элдрижа. Удивление медленно проступало на его его грубой физиономии, мелкие глазенки наполнились страхом. Он заозирался по сторонам, ища поддержки, но ребята просто отступили на шаг, а надзиратель, едва скользнув по ним взглядом, демонстративно отвернулся к девчонкам, делая вид, что все его внимание занято экзекуцией.

"Правильно, чтоб тебя. Так ты и должен на меня смотреть, паскуда блядская".

— Слышь ты, мудак, — прошипел Ремис сквозь зубы. — Ты сейчас зенки свои спрячешь и в землю смотреть будешь, пока нас обратно не погонят. Увижу, что пялишься на девчонок — сегодня после тренировки кровью ссать будешь, понял?!

Элдриж закивал с таким энтузиазмом, что рыжая башка чуть с шеи не сорвалась.

— Да понял я, понял! — просипел он. — Ремис, ты чего? Я ж просто... Я ж ничего, слышь? Просто сказал, что девчуля красивая, ты чего сразу?

— Красивая, — согласился Ремис, отпуская Элдрижа, — да только не для тебя. Держись от нее подальше.

— Да понял уже, не тупой! — Элдриж примирительно поднял руки. — Давай не начинать, а? Нормально ж общаться начали. Уяснил уже, что твоя.

Ремис угрюмо кивнул, не став разъяснять, что Иллин, вообще-то, своя собственная — просто не кусок мяса, чтоб на нее слюни пускали. А вот Рисска... за Рисску он бы и по роже вмазал. Если б только мог добраться до тех уродов, которые...

Свистнул воздух, рассеченный плетью, затрещало электричество. Ремис крепко зажмурился, лишь бы не видеть, что сейчас происходит. Хотелось зажать уши, чтобы не слышать надрывных девчачьих визгов и плача. Он не смотрел, но будто вживую видел, как электроплеть удар за ударом превращает спины девчонок в обугленные куски мяса, как они извиваются и корчатся от боли, до крови обдирают запястья, пытаясь вывернуться из металлических оков.

Пятнадцать ударов. Хатт побери, да как такое можно выдержать?!

Он не выдержал, посмотрел — и от увиденного ему стало дурно. Милли уже почти не дергалась: едва вздрагивала, когда по ее спине приходился очередной удар. Похоже, отключилась. Ремис молился, чтобы не навсегда.

"Они выдержат, — повторял он, как заведенный. — Они выдержат".

К концу экзекуции Ремис чувствовал себя так, будто сам висел с девчонками на одном из тех столбов. На них смотреть было страшно. Ни одна не продержалась в сознании до конца — и это, наверное, было хорошо. Хотя бы они почувствовали не все. По крайней мере, Ремис надеялся на это.

Когда послушникам наконец позволили разойтись, Ремис несколько раз споткнулся на ровном месте. Перед глазами все расплывалось из-за слез. Он никогда еще не чувствовал себя настолько мерзко и беспомощно. Это ведь он во всем виноват! Из-за него их поймали. Это он их выдал. А теперь... теперь неизвестно, выживут ли они вообще. Может, кто-то из них уже погиб. Милли, например. Она же такая слабенькая...

Чья-то рука легла ему на плечо и настойчиво потянула в сторону от группы. Ремис не удивился, увидев Ясха. Что-то надзиратель часто общался с ним, как с особенным, хотя сам говорил, что особенных в их группе нет.

— Ремис. — Он сдавил плечо мальчика, подчеркивая важность того, что собирался сказать. — Сегодня в восемь часов вечера явишься к повелителю Танатону. Он пожелал тебя видеть. Никому ни слова об этом.

Ремис кивнул. Новость, еще вчера заставившая бы мир перевернуться с ног на голову, сейчас не отозвалась ничем. Ну, явится. Конечно. Будто у него есть выбор.

— Ты слышал меня, мальчик? — Во взгляде Ясха мелькнуло что-то похожее на беспокойство. Похоже, он решил, что Ремис болен.

— Да, надзиратель, — сухо ответил Ремис. Вежливо склонил голову — это у него уже получалось на автомате. — В восемь вечера. К повелителю Танатону. Никому ничего не говорить.

Не понимал он одного: зачем? Но, как ни странно, сейчас это его ничуть не волновало. В ушах все еще стояли крики девчонок. Его бедных, измученных девчонок, за которых никто не заступился. Которых он сдал сам, потому что надеялся, что в этой поганой галактике все-таки есть справедливость. Хоть где-нибудь.

Похоже, права была Рисса. Он тупой и не лечится.