Не любите барабанщиков (гет)

My pussy tastes like Pepsi cola,

Моя киска на вкус, как Пепси-кола,

My eyes are wide like cherry pies.

А глаза распахнуты широко, как у девственницы.

I got sweet taste for men, who're older,

Я предпочитаю мужчин постарше,

It's always been so it's no surprise.

Ничего в этом удивительного, я всегда была такой.

Lana Del Rey — Cola

Основная проблема в наших с Роджером отношениях была в том, что я, оказывается, совершенно его не знала. То, что я видела изо дня в день, было не более, чем поверхностным слоем, глазурью на пироге, если проводить параллели с едой. Не знаю, как в моей правильной голове смогла укрепиться мысль о том, что физическая близость вполне возможна без душевной, но когда я поняла, что вообще не знала Роджера, то мне стало, мягко говоря, не по себе.

Эта мысль пришла ко мне во время репетиции парней в студии, работа в которой кипела. Было очень накурено, несмотря на открытые окна, пахло пивом и кожей отчаянно просиженного дивана. Я еле дышала в этой творческой клоаке, жадно припадая к стеклу, чтобы послушать, что же они там репетировали. Роджер сидел за установкой и что-то самозабвенно барабанил, пока Фредди ожесточенно объяснял Брайану, какой он хочет видеть следующую песню.

— Я хочу, чтобы она была в стиле Ареты Франклин. Это будет госпел.

— Госпел? — Брайан, казалось, не мог поверить своим ушам. — Ты в своем уме?

Но причина, по которой я прилипла к стеклу, была совершенно другой. Я смотрела на Роджера, на то, как он держал палочки, как порывисто дышал, полностью отдавшись ритму. До этого я ни разу не видела ни полноценных концертов «Queen», ни их репетиций, что было очень странно, учитывая, что я с ними везде таскалась. Но на то, как играл Роджер, можно было смотреть вечно.

Для меня игра на барабанах была лишь набором хаотичных движений — до этого момента, честно говоря, я их и за инструменты-то особо не считала. Одно дело гитара или даже тот же самый рояль — там и тональности свои есть, и какая-то манера игры, и другое дело — просто лупить по каким-то цилиндрам. Вслух озвучить свои мысли я никогда бы не осмелилась, но прямо сейчас меняла свое мнение.

Впрочем, к игре на барабанах я оставалась равнодушной. Меня цепляла манера игры Роджера, то, как он держал палочки, то, как он знал разницу между, на мой взгляд, одинаковыми барабанами. Это было впечатляюще, особенно, когда я заметила, что одновременно он курил. И горячо мне было не из-за того, что воздух в студии накалился из-за десятка сигарет и работавшей аппаратуры, вовсе нет.

Мысль о том, что я совершенно не знала Роджера, вызвала во мне смятение. Как это — спать с человеком и совершенно не иметь понятия о том, что он из себя представлял? Именно это привело меня в смятение, привело меня к мысли о том, что именно это и есть распутство, подлинное блядство, когда тебе важно только тело, и ты используешь человека, чтобы удовлетворить собственный эгоизм.

А я была подлинной эгоисткой. Как и стоило ожидать, Роджер осмелел настолько, чтобы назначать мне свидания без моего согласия. Он позвонил мне однажды вечером и самым будничным тоном, сказал:

— Я заберу тебя завтра в семь.

Я рассмеялась, прижимая телефонную трубку к уху и разваливаясь на цветастом покрывале своей кровати.

— Ты? Заберешь меня? — мне казалось забавным, что он действительно думал, будто мог вот так просто рассчитывать на мои время и расположение. — А ты не хочешь спросить, могу ли я, ну, или хотя бы, хочу ли я.

— А я не принимаю других ответов, кроме утвердительного, — я услышала, как он усмехнулся. Я хмыкнула, думая лишь о том, что в воспитательных целях необходимо отказаться, даже если бы мне и хотелось пойти куда-то с Роджером (а мне хотелось).

— А я не бегу по первому требованию, — мне нравилось, как уверенно звучал мой голос. — Я не одна из твоих девушек без голоса и мнения, позвони им, уж они-то точно не откажут.

— Что ж, пожалуй, так и сделаю.

— Вот и катись!

Раньше во мне не было этого прожженного кокетства, не было этого острого желания выделиться перед каким-то парнем, затмить для него всех остальных. Быть не такой, как другие, чтобы он вел себя со мной не так, как с другими. Почему я думала, что все это у меня получится — я не знала.

Роджер был не таким, как остальные парни. Но и я была не такой, как остальные девушки.

Впрочем, меня не слишком волновало, имела ли моя заранее глупая затея успех. Хотя я знала, что имела, потому что, когда мы встретились с Роджером на очередной вечеринке, все было ясно, как белый день.

Мишель серьезно взялась за то, чтобы влить меня в богемную тусовку, но сделала это, как и всегда, с шиком. Мало было просто знать людей оттуда — было нужно иметь такой же поток мыслей, такие же вкусы и оторванность от скучной бренности жизни.

Все это я узнала тогда, когда сидела вместе с Торрес в ее «майском жуке», как сама Мишель с недавних пор называла свой автомобиль, и пыталась состряпать какое-то подобие яркого вечернего макияжа, используя одно лишь откидывавшееся зеркальце. Тело слегка гудело после монотонной работы за столом, но в общем и целом я была готова к всепоглощающему веселью. Тем более, что Мишель обещала меня познакомить с кое-кем «совершенно особенным».

— Ты будешь в шоке, когда узнаешь, у кого мы сегодня тусуемся.

— Там что же, будет сама Королева? — я усмехнулась, пытаясь переколоть булавку так, чтобы запАх платья все-таки скрывал мою грудь, а не выдавал кружева белья.

— В какой-то степени даже лучше, чем Ее Величество, — Мишель не скрывала своего восторга. — И я безумно горда, что дружу с этим человеком. Ты его даже в какой-то степени знаешь.

Не скрою — мне было ужасно интересно познакомиться с этим невероятным, в какой-то степени даже мифическим человеком, о котором Мишель не могла перестать говорить. Когда мы подъехали к его дому, то еле нашли место для парковки — так много гостей было приглашено в этот особняк, светящийся, как новогодняя елка.

Мишель протащила меня через фейс-контроль (он тут был, прямо как в самых лучших тусовочных местах Лондона) и с бесконечным щебетанием повела сквозь пеструю толпу в сумасшедших клешах, пайетках и высоченных платформах. Все в этом доме сверкало, кричало и гремело, и у меня создалось ощущение, что я находилась в особняке Джея Гэтсби — героя одноименного романа.

— Да где же он?! — Мишель нахмурила брови, вгрызаясь в веселую толпу глазами. Нас бросало от одной компании к другой, но мы так пока и не нашли хозяина дома. — Вот он! Тед!

Мишель вытянула руку, едва ли не подпрыгивая и сигнализируя кому-то впереди. Она вновь схватила меня за запястье и потащила к бассейну, совершенно не заботясь о том, успевала ли я переставлять ноги на этих каблуках.

— Тед!

— Мишель! — он произнес ее имя, растягивая последнюю гласную чуть ли не нараспев. Это был взрослый мужчина лет сорока, с присущим этому возрасту животом, не обремененным рубашкой и выставленным напоказ. Точнее, рубашка была, да еще какая — пестрая, яркая, но она была расстегнута и обнажала грудь, покрытую редкими, но темными волосами. — Как я рад тебя видеть, дорогая!

Тед курил, стряхивая пепел прямо в бирюзовый бассейн, совершенно не заботясь о том, что там плескались несколько десятков людей.

— Позволь представить тебе Тейлор Маккуин, она учится в Голдсмитс на факультете искусств, — она подтолкнула меня вперед. — Тей, это Тед Бьюкенен.

— Тед Бьюкенен?! — мои глаза тут же расширились от удивления. — Тед Бьюкенен?! Это вы? Как же я сразу не узнала…

Прямо передо мной был один из лучших, не только по моему мнению, художников современности. Мне было совестно, что узнала я его не сразу, но я не преминула выразить все свое запыхавшееся восхищение словами.

— Да я же эссе писала по вашей работе, по «Осадку»… одну из ваших картин продали в аукционном доме, в котором я работаю…

Тед выслушивал мое восхищение молча, не перебивая, с какой-то загадочной полуулыбкой, от которой он стал еще больше похож на кота.

— Приятно, что тебя узнают, — я закусила губу, чувствуя себя неловко от такого бурного излияния чувств, одновременно понимая, что этот человек привык к восхищениям. Еще бы — последнюю его картину продали за такую сумму, что за нее я могла бы окончить Голдсмитс не менее двадцати раз. — Как тебе вообще тут?

Он обвел этот праздник бокалом с шампанским, а затем слегка пригубил, наблюдая за моей реакцией. Мне в какой-то степени передалась наэлектризованность всего происходящего, и я больше испуганно не жалась к Мишель в поисках моральной поддержки, а потому твердо ответила:

— Мне здесь очень нравится.

На этом мы расстались — поступила новая партия гостей, которым было необходимо представиться хозяину, возможно, даже сильнее, чем мне.

Среди гостей были студенты, начинающие и уже состоявшиеся музыканты, окруженные стайкой хорошеньких девушек, распутные старики, прижимавшие к себе чуть ли не нимфеток, именитые критики, просто богатые тусовщики и много-много разных красочных лиц, составлявших публику, развлекавшую Теда Бьюкенена.

То, что мне здесь нравилось, было сущей правдой. Возможно, умение общаться передавалось от Мишель воздушно-капельным путем, но я поймала себя на том, что то и дело кочевала от одного кружка к другому, поддавалась дружному хохоту и уже, как оказалось, многих знала (хоть и с некоторыми знакомилась заново, потому что наши встречи были настолько краткими и пьяными, что никто уже и не помнил ни имен, ни обстоятельств). Мне казалось удивительным, что я могла говорить подходящую чушь вовремя без помощи Мишель, курить так, чтобы сразу несколько рук протягивались для того, чтобы поджечь мою сигарету.

Курила я много. Пила, честно, еще больше, но разгоряченное тело не желало воспринимать алкоголь должным образом, а потому мне казалось, что мне просто очень весело. Впрочем, я не была отвратительна, скорее, гораздо более общительна и расположена к флирту, чем обычно. Мне нравилось внимание, которым я оказалась окружена, а потому встреча с Роджером, когда меня стихийно перекинуло к очередному праздному кружку, подействовала отрезвляюще.

Впрочем, сначала я увидела не его. В потоке праздной молодежи (что было удивительно, учитывая возраст хозяина дома), порхавшей и сверкавшей туда-сюда, выделялась классическая, почти голливудская красота Светланы. Я встретила их в баре, за которым работал, судя по всему, профессиональный бармен, что заставило меня в очередной раз подумать о том, как же чертовски богат был Тед Бьюкенен.

Светлана выстветлила волосы, выжгла их в платиновый блонд и постригла покороче, избавившись от своей косы. На ней было алое, горящее платье на тонких лямках. Светлана сидела напротив Роджера и смеялась, помешивая коктейль тонкой соломинкой. Я скрылась в баре вместе с другими ищущими короткой передышки и заказала какой-то напиток на вкус бармена, «лишь бы с вишней». Когда Светлана меня увидела, то на короткий момент ее милый алый рот искривился, но она вновь взяла себя в руки, заставляя Роджера смотреть на ее прелестный мраморный бюст, наклоняясь ниже. Я ни на минуту не сомневалась, что это была именно его спина, скрытая под яркой рубашкой.

Желание насолить Светлане было гораздо сильнее любой стеснительности, любой обидчивости. Именно поэтому я, гаденько улыбнувшись, взяла свой бокал с коктейлем и, сдвинув у кого-то навсегда позаимствованные очки в форме алых сердец на самый кончик носа, вклинилась в разговор этой нежной парочки.

— Как же пр-р-риятно встретить здесь старых друзей! — рык вырвался у меня случайно. Надеюсь, моя улыбка не была слишком уж похожа на оскал. Я потянула через соломинку густой вишневый ликер с самого дна бокала, в упор смотря на Светлану, которая, казалось, была готова убить меня одним взглядом.

— Тейлор? — Роджер, казалось, был удивлен. Я была на одном с ним уровне только потому, что на мне были босоножки на сверхмодной платформе, а еще эти белые тонкие носочки с кружевом по краям резинки, которые делали меня похожей на Долорес Гейз. — Не ожидал встретить тебя… здесь.

— Знаю. Именно поэтому я и здесь, — я усмехнулась, выуживая из стакана одиноко плававшую там вишню. — Но, знаешь, здесь очень круто.

Держа вишню за веточку, я неторопливо положила ее в рот, сжимая губы и чувствуя на языке ее мясистую мякоть и терпкую сладость. У меня вызывала некоторое беспокойство мысль о том, что чем чаще я посещала вечеринки, тем менее восприимчив к алкоголю становился мой организм. Кровь кипела, но разум, казалось, был куда яснее, чем обычно.

— Это не сюда ты хотел меня сегодня затащить? — я старательно игнорировала Светлану, пытаясь сфокусировать взгляд на цацках Роджера.

— Сюда, — он усмехнулся и отпил виски из бокала, смотря на меня с хитрым прищуром. — Так что могла и не отказываться.

— О, не бери на себя слишком много, — я наклонила голову. — Не только ты зовешь меня на вечеринки. Увидимся.

Я хмыкнула, чувствуя себя глупо и, развернувшись на каблуках, направилась на поиски ванной комнаты. Мишель нигде не было видно, и я уже начала подумывать о том, чтобы уйти, ни с кем не прощаясь, потому что было уже довольно поздно, да и, к тому же, я неожиданно сильно устала. Без какой-то серьезной догонки веселиться всю ночь напролет, как оказалось, было не так уж и просто, но я не поддавалась на провокации своего мозга, подсовывавшего воспоминания о том, как же мне было весело после экстази.

Наконец, я нашла свободную ванную комнату в самом конце коридора. Мне пришлось приложить к щекам мокрые ладони, чтобы как-то охладить этот пьяный жар. В отражении зеркала я заметила, что все-таки потеряла булавку, которая позволяла моему платью крепче держаться на груди. Я себя не узнавала, стало как-то противно. А еще очень-очень одиноко — кто же знал, что чем больше толпа вокруг тебя, тем меньше ты сам. Мысль о том, что теперь я жила именно той жизнью, которая грезилась мне в самых смелых снах после рассказов подруг, больше меня не укрепляла. Проблема была в том, что я не могла найти середины между своей скромностью и желанием веселиться на полную катушку, ни у кого не спрашивая ни на что разрешения. Либо все, либо ничего — третьего варианта для меня не было.

Я наклонилась и начала пить воду прямо из крана, слегка размазывая помаду по краям губ и пытаясь хоть немного протрезвиться. Внезапно дверь открылась, и на пороге появилась Светлана с нечитаемым выражением лица. Я так и застыла, вытирая с подбородка воду, и просто смотрела, как она медленно подходила ко мне.

— Ты так просто от него не отстанешь, да? — она подошла настолько близко, что я могла почувствовать тяжелый и очень женственный аромат ее духов. Светлана смотрела на меня в упор, хмуря тонкие брови и сжимая яркие губы. Я облизнулась.

— О чем ты?

— Не строй из себя дуру, — она цокнула языком. — Я люблю Роджера.

— И?

— А ты — нет, — внезапно она схватила меня за запястье. — Его не хватит на двоих.

Внезапно я рассмеялась, громко и раскатисто, поражаясь такой наивности от, казалось бы, опытной девушки. Она смотрела на меня растерянно и так же внезапно разжала свою стальную хватку. Лицо Светланы было так близко, что я даже могла рассмотреть тщательно напудренные веснушки на ее носу.

— Это для него этот маскарад? — я кивнула в ее сторону. — Он не оценит. Ты права, на двоих его не хватит, потому что он не ограничивается такой скромной цифрой.

— Да мне плевать! — внезапно она огрызнулась. — Я скоро уеду, и все, что мне нужно, чтобы он был со мной в это время. Сейчас ты его отвлекла.

— Ох, прости, что не спросила разрешения, — я надула губы в притворстве, недооценивая опасного противника напротив себя. — Поверь, он отвлекся за этот вечер не раз.

— Перестань вертеть хвостом перед ним, я же вижу, что он тебе не особо-то и нужен, — она оглядела меня сверху-вниз. — Или, может, он тебе платит за то, что ты с ним спишь?

— Может, и платит, — я разозлилась. Захотелось поддеть ее еще сильнее. Во мне взыграла не ревность, что, к сожалению, подтверждало слова Светланы. Меня глубоко оскорбила сама мысль о том, что эта выскочка, что эта тупая курица позволяет себе диктовать мне, что делать и как и с кем себя вести. — Знаешь, как он просит называть себя в постели? Папочка.

Я совершила большую ошибку, когда почти прошептала последнюю фразу на ухо девушке, приблизившись к ней опасно близко. Когда я попыталась обойти Светлану, то она мне не позволила. Только сейчас я заметила, что за спиной у нее было что-то спрятано — очевидно, что-то острое, потому что она оскалилась, вставая на моем пути. Впрочем, я ошиблась.

— Ты меня недооценила, дорогая, — она улыбнулась, доставая из-за спины всего лишь стакан. Всего лишь стакан, наполненный апельсиновым соком. — Будь здорова.

С этими словами она окатила меня им с ног до головы, и сначала я даже не закричала от неожиданности. Весь ужас происходящего доходил до меня медленно, но, прежде чем я смогла себя разморозить, Светлана тут же скрылась за дверью, запирая меня с той стороны и отрезая все пути к отступлению. Очки в форме сердец тут же упали с головы и, кажется, треснули, потому что я отшатнулась, пытаясь ухватиться за ручку двери и изо всех сил ее дергая. Несколько капель попали в рот, я старалась их выплюнуть и промыть губы, но было слишком поздно, даже если бы этого не произошло. Сначала начался кашель, я хваталась за горло, пытаясь разжать несуществующие руки, которые как будто сжимали мне шею, перекрывая поступление кислорода.

Страх сковал мое тело даже сильнее отека горла, я не могла даже хрипеть, что уж говорить о крике. Окончилось все тем, что я рухнула на пол, все еще пытаясь открыть дверь, царапая деревянную поверхность ломавшимися когтями.

* * *

Мне снился Эдди. Видения были настолько яркими и реалистичными, что я не желала приходить в себя, потому что мне снились долгие разговоры с моим братом, смысла которых я, впрочем, все равно не могла понять. Боль разлуки и какой-то непомерной утраты жгла мне грудь, и я плакала, не в силах справиться с тем, как же я на самом деле по нему скучала. Мне казалось, что я умру, если не смогу обнять Эдди в следующие тридцать секунд, но его образ медленно растворялся в моем воспаленном мозгу, и я, наконец, открыла глаза.

Солнечный свет прожигал насквозь, глаза слезились, я все пыталась повернуться, но тело так задубело, что ни одна конечность не слушалась. Все, что я видела — потолок с длинной и тонкой трещиной по всей ширине. Я попробовала разлепить сухие и потрескавшиеся губы, чтобы позвать кого-нибудь, но ничего, кроме глухого шипения, издать не смогла. Внезапно рядом со мной что-то зашелестело, послышались шаги, и кто-то с надрывом произнес мое имя.

— Тейлор!

Чужая горячая ладонь сжала мою руку, кто-то припал к ней губами и беззвучно заплакал. Краем глаза я заметила худенькую медсестру, которая помогла мне сесть и налила стакан воды.

Так. В моей голове начали медленно шевелиться шестеренки. Что же произошло?.. Даже думать было болезненно. Я была на вечеринке у Теда Бьюкенена, поссорилась в туалете со Светланой, она облила меня апельсиновым соком, а потом… темнота.

— Тейлор, — мама снова позвала меня по имени. Именно она сидела рядом со мной и смотрела на меня так, будто бы я только что умерла. — Господи, я думала, что ты…

Я вновь попыталась что-то сказать, но, конечно же, у меня ничего не вышло. Кроме того, оказалось, что на шее у меня был надет специальный корсет, не позволявший мне повернуться.

— Тише, — папа тоже был рядом. — Тебе пока нельзя говорить.

Я беззвучно заплакала от всего пережитого. Страх смерти все еще не отпускал меня, она была так близко, что я до сих пор с трудом дышала, мысленно проклиная Светлану. Впервые во мне взыграло такое чувство ожесточенной мести — даже когда я узнала о том, что мне изменял Джордж, такого не было. Я сжала кулаки, собирая пальцами грубую кипельно-белую простыню.

Приход доктора прошел для меня, как в тумане. Я совсем не слушала его рекомендации, предпочитая внутренне злиться и пялиться в стену напротив, думая о том, как я расквашу нос этой Светлане, которой все сойдет с рук. Показаний я пока давать не могла, но уже заранее готовила себя к мысли о том, что, скорее всего, полиция не станет заниматься этим делом, потому что она была гражданкой другого государства, да и, к тому же, пользовалась дипломатической неприкосновенностью. Скажут, мол, сама напилась на вечеринке, вот и облилась сама соком, обычное, черт возьми, дело.

Я уже очень давно не получала такой заботы от родителей, какой они окружили меня во время моей «болезни». Они забрали меня домой уже на следующий день, прямо в день рождения Ее Величества, а папа даже съездил в мою любимую кондитерскую на Ковент-Гарден и купил любимых миндальных пирожных. Они ничего не спрашивали, но в каждом из взглядов, которые они бросали на меня, сквозило такое явное и пытливое любопытство, что я не обманывалась и уже заранее знала, какому серьезному допросу мне предстояло подвергнуться. Я испытывала испепеляющий стыд за все то, что со мной произошло, за обстоятельства, при которых меня обнаружили. Мысленно я прокрутила уже все возможные упреки, которые на меня посыпятся в тот же самый момент, как я смогу произнести хоть слово.

Никто меня не навещал, даже Мишель, но я догадывалась, что в больнице, скорее всего, ко мне никого не пускали родители, и я даже могла их понять, но уже очень скоро я ужасно утомилась от самой себя, от того, как во мне томились страх и ненависть, которые не находили выхода в словах.

Но на второй день моего пребывания дома, когда я от скуки села за рояль и наигрывала одну из самых простых мелодий, я увидела в окне знакомый автомобиль, остановившийся прямо напротив нашего дома. Я оглянулась на маму, давая ей понять, что я его заметила, и что ей не выпроводить этого гостя без моего ведома. Через минуту раздался лязгающий звук дверного молотка, и мама поднялась из кресла.

На мне было легкое белое платье, я сидела спиной к двери в гостиную, а потому увидела Роджера не сразу, желая доиграть этюд до конца. Я слышала, как он представлялся моей матери, она слегка замялась на пороге, но, понимая, что я уже знала о его прибытии, все-таки впустила. Папы дома не было, поэтому и я ничего не боялась.

Я его еще не видела, но чувствовала его присутствие всем свои существом. Никогда бы до этого я не могла бы представить Роджера на пороге своей гостиной, но обстоятельства тоже были такими, которые не привиделись бы и в самом страшном сне.

— Тей, — он позвал меня по имени, когда я повернулась к нему лицом. — Привет.

Я все еще не говорила, хотя уже могла издавать хрипы, похожие на слова (какой прогресс!), поэтому просто поднялась и, заглядывая прямо ему в глаза, просто указала на лестницу, предлагая подняться в мою комнату.

Было глупо винить Роджера в том, что со мной произошло — он не был виноват в том, что Светлана была сумасшедшей сукой, но что-то внутри меня подтачивало, и даже огромная коробка с клубничными тартами из французской кондитерской не смягчила меня.

Я не спеша развернула мятную обертку и аккуратно облизнула кончики пальцев, мгновенно покрывшиеся сахарной пудрой. Мы оба молчали, но я тут же написала на каком-то клочке бумаги, что все еще не могу разговаривать, и протянула его Роджеру.

— Мне жаль, что все это случилось с тобой, — он молчал в течение нескольких секунд, прежде чем что-то сказать. Мое лицо оставалось бесстрастным. — Это же не случайность? Кто это сделал?

Забрав у него бумажку, я тут же написала: «Светлана».

— Светлана? — меня покоробило, как сильно удивился Роджер. — Не могу поверить…

Если бы у меня было чуть больше времени, то я бы написала ему целую поэму о том, какой он недалекий, раз думает, что эта сексуальная террористка не смогла бы убить человека из-за того, что он ей, судя по всему, до сих пор не дал.

— Черт, прости, — заметив мое выражение лица, он поспешил где-нибудь спрятать взгляд. Я с приподнятой бровью следила за тем, как он разглядывал мою комнату, туалетный столик, уставленный самыми разными флаконами, а затем стойку для капельницы. Я снова взялась за карандаш.

«Мама до сих ставит мне капельницы с утра. Ты не мог переспать со Светланой до того, как она решила прикончить меня?»

Я стояла с недовольным видом, пока Роджер читал мое гневное послание. К моему удивлению, он рассмеялся. Вскинув брови, я была готова разразиться гневной тирадой (если бы, конечно, могла).

— Вижу, что с тобой уже все практически в порядке, — он продолжал смеяться. — Тей.

Роджер попытался взять меня за руку, но я тут же отошла, принимая угрожающий вид. Со стороны это могло напоминать игру, но я действительно злилась. Честно, мне хотелось, чтобы он меня пожалел, чтобы дал понять, что он, возможно, переживал. Роджер снова сделал шаг в мою сторону, и я тут оказалась прижатой к письменному столу. Я вскинула на него пламенный взгляд, который как бы говорил, мол, ты зря пришел.

— Тей-Тей, — Роджер говорил со мной, как с ребенком. Он попытался взять меня за руки, но я тут же запыхтела, не желая ему поддаваться. В конце концов, мои ладони оказались прижаты к его груди, щеки покраснели от усилий. — Может, это даже хорошо, что ты пока не можешь говорить, а то я бы, наверное, оглох.

Злодей! Если бы я только могла, я бы действительно высказала ему все то, что накопилось, все ругательства, которые я знала. Зачем он приехал? Поглумиться?

Но в этот момент Роджер крепко меня обнял, несмотря на мои попытки сопротивляться и вырваться. Это было неловкое, даже немного грубое объятие. Но он гладил меня по спине, перебирая пуговицы, пока я просто стояла, напряженная, как истукан, но, в конце концов, внутреннее одеревенение спало, уступив место горячечному желанию зацепиться за Роджера и никогда не отпускать.

— Если ты думаешь, что я не боялся, что ты умрешь, то ты очень ошибаешься, — он говорил тихо, практически мне на ухо, но я внимательно слушала, прижимаясь к его плечу. — Твои родители никого не пускали в больнице и, ты уж прости, что я сюда приехал, но мне нужно было увидеть, что ты действительно еще дышишь.

Думаю, все дело было в том, что меня толком так никто и не пожалел после всего того, что случилось. И пусть Роджер был косвенным виновником всего произошедшего, но...

Он был очень теплым, и, в конце концов, во мне начало зарождаться какое-то странное чувство внутреннего облегчения, я злилась все меньше, пока, наконец, не сомкнула руки за его спиной и не положила подбородок на плечо. Эта близость была гораздо интимнее секса, гораздо горячее любых наших заигрываний. Для меня была странной мысль, что Роджер мог правда переживать за меня, но я была рада его присутствию — оно было нужнее всяких лекарств.