Не любите барабанщиков (гет)

I heard the truth was built to bend.

Я слышал, что правда создана сгибать.

A mechanism to suspend the guilt,

Механизм снятия вины -

Is what you are requiring, still

Это то, что тебе требуется, и все же

You've got to dance little liar,

Тебе придется танцевать, маленький лжец

Arctic Monkeys — Dance, Little Liar

Через три дня ко мне вернулся голос, а вместе с ним и бесконечные оправдания перед родителями. На самом деле, вынужденные объяснения были моей самой нелюбимой вещью на свете, сразу после печеных кабачков, но в собственном доме мне было некуда спрятаться, а потому время от времени мне приходилось отвечать на такие вопросы, как «что ты делала в том особняке тем вечером? Как ты туда попала?» и «собираешься ли ты как-то менять свою жизнь и браться за ум?».

Родители умело использовали довод о том, что они и представить себе не могли, что им когда-нибудь придется мне, милой и хорошей, замечательно послушной Тейлор растолковывать такие простые вещи, как опасность больших незнакомых компаний и вред алкоголя. Я лишь вздыхала и думала о том, что мир не делился на черное и белое, да и оказался на поверку куда шире и больше, чем я могла себе представить.

Все то время, что мне пришлось провести в вынужденном молчании, я думала. Много и подолгу. И в моей голове начали поселяться опасные мысли, начавшиеся с пусть и мысленного, но эмоционального восклицания: «как было бы хорошо, живи я самостоятельно!»

Просто так отмахнуться от этой навязчивой мысли не получалось, пусть и первое время я пыталась утопить ее в доводах о том, что это будет слишком сложно, и вообще я самая неблагодарная дочь на свете, раз думала о таком. Но мечты о самостоятельной жизни продолжали постоянно вертеться на периферии моего сознания, не позволяя забыть о них просто так.

Доводы против самостоятельной жизни рушились один за другим, как только я начинала их разбирать. Мишель предлагала мне жить у нее некоторое время, мы могли бы снимать квартиру на двоих, я бы продолжала работать и учиться… Конечно, за учебу нужно было постоянно платить, но я всегда в своих мыслях откладывала денежную проблему на потом.

Этим вечером я совершенно не чувствовала себя уставшей. Я уже пожелала спокойной ночи родителям и расчесывала волосы перед туалетным столиком, готовясь ко сну. День был до ужаса скучным, и я даже толком не могла вспомнить, чем занималась все это время. На работу я должна была выйти только через два дня, а потому никакой особой надежды на веселье, особенно, когда я была под таким тщательным наблюдением, не было.

Надеясь развлечь себя книжкой, я переоделась в ночную рубашку и уже была готова лечь в постель, как услышала нечто вроде легкого щелчка по стеклу. На несколько секунд я застыла, прислушиваясь, и вот этот странный звук снова повторился. Честно сказать, я знатно испугалась — живя на втором этаже, я не ожидала услышать никаких резких звуков, а этот стук явно не был случайным.

В конце концов, я выглянула в окно и мне пришлось даже наполовину из него высунуться, чтобы увидеть источник шума и несколько раздраженно выдохнуть.

— Черт, Роджер! — я поправила лямку ночной рубашки, сползшую от такого низкого наклона. — Что ты тут делаешь?

— Честно говоря, я ожидал более теплого приветствия, — он сложил руки на груди. — Во-первых, привет.

— Привет.

— Во-вторых, я хотел тебя увидеть.

Мне нечего было на это сказать, хотя с самого начала я настраивала себя на что-нибудь саркастичное. Откровенность Роджера совершенно меня разоружила, так что несколько секунд я так и стояла, слегка приоткрыв горячие после душа губы и не зная, что делать дальше.

— Тебя увидят родители, — и это было единственным, что я смогла сказать после того, как собрала свои мысли в кучу.

— Ну так спускайся, — глаза Роджера сверкали в темноте, отражая свет моей лампы.

— Я не могу, — я вздохнула, чисто инстинктивно оглядываясь назад. — Это будет катастрофа, если родители узнают.

— А они узнают? — Роджер заговорщицки улыбнулся. — Давай, я подстрахую.

Меня охватило то самое невыносимо приятное ощущение, которое появлялось каждый раз, когда я делала что-то тайное и, если судить по старому моему образу мыслей, «плохое». Было одновременно и страшно и жутко интересно, хотя я прекрасно понимала, какой скандал начнется, если мама не найдет меня в комнате посреди ночи. Но было слишком поздно — я скучала уже три дня подряд, и мне была совершенно необходима встряска и хоть какое-то мгновение счастья.

Шелковая ночная рубашка тут же превратилась в молочного цвета платье-комбинацию, как только я надела сверху объемный свитер. Коса, заплетенная с вечера, слегка растрепалась, и мне очень хотелось ее поправить, но я боялась терять на это время. Закрыв дверь на защелку, я все же не удержалась и покрыла губы малиновым блеском для губ, хоть внутренней мне и хотелось чего-то посерьезнее, чтобы не выглядеть перед Роджером совсем уж домохозяйкой без косметики.

Я аккуратно вылезла из своего окна, хватаясь за карниз и девичий виноград, оплетавший стену, и старалась спуститься как можно тише, зная, что родители смотрели телевизор на первом этаже, но в один момент я все же оступилась, и одна туфля стремительно полетела вниз. Сама я не упала только из-за того, что меня все же поймал Роджер, до этого атакованный моей обувью. Мы оба прижались к стене, стараясь не издавать ни звука, и я, пунцовая от сдерживаемого смеха, искала ногой в темноте свою туфлю.

В машине Роджера я все-таки не выдержала и рассмеялась, оглядываясь на удалявшийся дом.

— Я не сбегала из дома даже когда мне было шестнадцать, — я открыла окно, чтобы ночной воздух хоть немного охладил мои щеки. — Так что, прости, опыта у меня никакого.

— Да, я заметил, — Роджер рассмеялся, и я уселась в кресле так, чтобы мне было удобно его рассматривать так, чтобы он не замечал.

— Куда мы едем?

— Увидишь.

— Там будет много людей?

— Узнаешь.

— Ты скучный сегодня.

— И это говоришь мне ты, которая ни разу не сбегала из дому? — одним движением Роджер включил радио, и тут же заиграл шлягер Ненси Синатра десятилетней давности.

— Фи, как это грубо, — я поморщилась, тут же начиная улыбаться. Во мне горело нетерпение, а еще я очень-очень скучала по Роджеру, хоть и не до конца себе в этом признавалась. Я уже давно его простила в том, в чем он, собственно, не был виноват, а потому чувствовала себе не меньше, чем всепрощающей святой.

Единственное, что я все еще не прощала Роджеру, так это то, что он мне очень нравился.

Понимая, что ответа на свой вопрос я все равно не получу, я развернулась к окну, пытаясь понять самостоятельно, куда мы направлялись. Спустя пятнадцать минут езды мы оказались на южном берегу Темзы, прямо напротив Челси, и я поняла, что Роджер вез меня в парк Баттерси.

— Честно говоря, я не думала, что ты такой романтик и любишь прогулки под луной, — насчет последнего я, конечно, погорячилась — ночное небо было затянуто густыми облаками, а потому в парке, освещенном только низкими уличными светильниками, было особенно сумрачно.

— Я сейчас увезу тебя обратно.

— Ну не обижайся, — я прижалась к его локтю. — Идем. Я до смерти соскучилась по долгим прогулкам. Или по хоть каким-то прогулкам.

Меня саму приводила в замешательство та лихорадочная нежность, которую я стремилась обрушить на Роджера, а потому я смущалась и язвила, пытаясь соответствовать непонятно какому образу. Но я все же прижималась к его руке, и мы практически не отличались от других гулявших здесь пар, за исключением того, что парой мы не были.

Выбрав определенную аллею, мы все глубже погружались в парк, болтая о всякой ерунде. Мне казалось, что за те пять дней, что я не могла говорить, во мне скопилось невероятное количество слов, которые требовали быть озвученными немедленно. Люди попадались нам все реже, да и количество фонарей с завидным постоянством сокращалось, и я уже подумала, что мы заблудились, пока впереди не показалась японская пагода.

— Хочешь остаться здесь?

Я кивнула, бесшумно присаживаясь на скамейку. Отражение пагоды слегка искажалось на поверхности небольшого запрудья, чье спокойствие нарушал только легкий ветер. Такое простое и невинное общение с Роджером казалось странным, потому что сейчас я была довольно уравновешенна. Обычно нахождение рядом с Тейлором выливалось в яростный пожар где-то в области солнечного сплетения, бурю эмоций, но то ли прохлада ночи охлаждала мой пыл, то ли мои чувства по отношению к нему приняли сегодня иной оборот.

Но я была так благодарна Роджеру за то, что он вывез меня сегодня на свежий воздух, за то, что так вовремя оказался рядом, и я без стеснения заглядывала ему в глаза, когда он говорил и активно жестикулировал, что лично мне казалось его профессиональной деформацией.

— Я хочу уйти из дома.

Мы говорили на какие-то совершенно отвлеченные темы, и я не знала, почему у меня вырвалась именно эта фраза. Она зрела внутри меня, постоянно вертелась на языке и в результате так странно соскочила, что я и сама удивилась.

— Почему-то я не удивлен, — Роджер усмехнулся. — Но почему сейчас?

— Мне душно в собственном доме, — я невольно поежилась, хотя на мне был свитер, и подобрала ноги под себя. — Я как будто действительно не могу дышать… Я неблагодарная дочь?

Это не было случайностью, что разговор на эту тему зашел именно с Роджером. Мне казалось, что он был единственным человеком, способным понять мои чувства. Было ли это связано с тем, что он был старше меня почти на семь лет, или с тем, что с ним я во всех планах была ближе, чем с кем-либо другим… Ответа на все эти вопросы у меня не было, но я точно знала, что жестоко ошибалась и врала самой себе, когда утверждала, будто бы не нуждалась в нем.

Роджер дал мне закурить.

— Нет, — он пожал плечами, отвечая на мой вопрос с некоторой паузой. — Поверь, в твоем случае это желание совершенно точно должно было появиться, и я, честно говоря, удивлен, что ты не захотела уйти раньше.

— Я им многим обязана.

— Не настолько, чтобы мучиться каждый день.

Мне до жути хотелось расспросить Роджера о том, откуда у него такой опыт в спорах между «отцами и детьми», но не стала, предпочитая хранить таинственное молчание. Табачный дым в его глазах казался практически синим, и я не могла отвернуться, не могла избавиться от странного наваждения, вызванного то ли моим внезапным смущением перед ним, то ли сгущением странных, точивших меня изнутри чувств.

В один момент парковую тишину прервала внезапно заигравшая из чьего-то портативного радио песня Витторио де Сика, в очередной раз умолявшего свою Марию «поговорить с ним о любви». Я прикрыла глаза, думая о том, что хотела бы остаться в этом мгновении навсегда. Я была распаренная после горячей ванны, мое тело пахло медом и густотой крема для тела с карите и липовым цветом, а я совершенно эгоистично думала о том, насколько близко к коже находился этот аромат и ощущал ли его Роджер.

— Где собираешься жить, кстати?

— Пока не знаю, — я пожала плечами, выкидывая окурок в чугунную урну. — Мишель предлагала снимать квартиру вместе с ней.

— Ты могла бы…

— Нет, не могла бы, — я предпочла прервать Роджера прежде, чем он предложил бы мне жить вместе с ним. — Я не могу.

— Но почему? — он не был обижен, Роджер спрашивал спокойно, будто бы мы обсуждали погоду на завтра, например.

Я затруднялась ответить. Мне было хорошо с Роджером сейчас, но... Внезапно я осознала, что за весь вечер не услышала от него ни одной похабной шуточки, ни одного подкола, намекавшего на особо близкую связь между нами. Мне бы очень хотелось принять все эти знаки близко к сердцу, так же, как и его приглашение, но я до смерти боялась ошибиться, потому в случае с Роджером заблуждение грозилось быть фатальным.

* * *

Когда я говорила Роджеру, что хочу уйти из дома, то не имела ввиду какие-то конкретные даты. Это было совершенно спонтанное желание, еще не имевшее под собой четкого обоснования и какой-либо «подушки безопасности», которая бы гарантировала, что я не останусь на улице в первый же день своей самостоятельной жизни.

Все изменилось следующим утром. Естественно, вовремя лечь спать после ночных прогулок по парку у меня не получилось, а потому встала я довольно поздно. Субботнее утро выдалось на редкость ясным, и я медленно сползала вниз, свежая и выспавшаяся, когда услышала родительские разговоры, доносившиеся с кухни.

— Мы должны что-то сделать, — я застыла на лестнице, буквально превращаясь в слух. — Так не может дальше продолжаться.

В этот момент кто-то включил воду в раковине, и я не услышала ответ.

— Ты понимаешь, к чему это приведет? Я не могу терпеть такого в своей семье, — это говорил отец. Я сжала лакированные перила до побеления костяшек, стараясь подавить злые слезы. — Эдварда мы не смогли удержать, но Тейлор гораздо более податливая…

— Думаешь, это поможет?

— Да.

— Но мы потеряли своего сына...

— Именно из-за того, что произошло с нашим сыном, я и хочу удержать Тейлор и не вижу других вариантов, как это сделать, кроме как отдалить ее, — похоже, папа сел обратно за стол, потому что я четко услышала звук отодвигаемого стула. — Если она будет вдали от всего этого… сброда, то быстро поймет, что ей не нужен такой образ жизни. Тейлор снова станет прежней. Я уже связался со своим кузеном Артуром, он будет ждать ее в Нидерландах через три дня…

Дальше я не стала слушать, метнувшись обратно в комнату и, прижавшись спиной к входной двери, начала судорожно дышать. Мне не верилось, что так могли поступить мои собственные родители, для которых, казалось бы, благополучие их детей должно было стоять выше всего на свете! Но они жалели только о том, что не смогли провернуть ничего подобного с Эдди…

Я судорожно сгребала вещи в чемодан, даже не разбирая, что туда летело. Единственное, что я положила вполне осмысленно, так это коробка с кое-какими деньгами и самыми ценными вещами, которые у меня были и которые состояли далеко не из драгоценностей. Я злилась, и не желала верить, и чувствовала много чего другого, но совершенно точно знала, что через пять минут меня здесь не будет.

Я оставила на туалетном столике совершенно злую записку, в которой высказывала все, что накопилось, а также горькое сожаление в том, что именно они, мои родители, заставляют меня покидать родовое гнездо. Выкинув чемодан на газон, я, взвинченная донельзя, сумела самостоятельно спуститься из своего окна даже ни разу не сорвавшись и, прижав к себе свой скромный багаж, практически побежала, желая как можно скорее поймать такси.

Мишель встретила меня с удивлением, но ни коим образом не высказала никакого неудовольствия — лишь обняла и взяла чемодан из рук, позволив мне упасть на табуретку на ее кухне и расплакаться.

— М-могу я пожить у тебя какое-то время? — успокоившись, я тут же утерла слезы, стараясь притвориться, будто ничего и не было.

— Конечно, — Мишель накрыла мою ладонь своей, тут же пододвигая огромную чашку с зеленым чаем. — Ты можешь рассчитывать на мою помощь и полную поддержку. Что случилось? Кто тебя обидел?

— Мои родители разбили мне сердце, — я с ожесточением посмотрела в окно. — Они хотели отправить меня в Нидерланды к моему дяде на остаток лета, совершенно не считаясь с тем, что у меня здесь работа, друзья, увлечения… Точнее, наоборот, стараясь оторвать меня от всего этого. Ох, как же я теперь понимаю своего брата!..

— Они не станут тебя искать?

— Надеюсь, что нет, — я хмыкнула, стараясь пить чай маленькими глотками. — Я такого в письме понаписала… И если я хорошо знаю своего отца, то он не будет пытаться возвращать меня домой, особенно зная, что я все равно нахожусь в Лондоне, близко к нему, пусть и неизвестно где.

— Ты и об этом написала? — Мишель скептически подняла бровь.

— Ага, — я вздохнула. — В общем, начинаю самостоятельную жизнь.

Затем я покосилась на чашку с уже остывшим чаем.

— Есть чего-нибудь выпить?

Мишель лишь загадочно улыбнулась и ушла вглубь квартиры, начав чем-то шуршать в углу комнаты.

— А мы не ослепнем? — я недоверчиво посмотрела на мутную жидкость в пыльной бутылке. — Выглядит, как бурдымага.

— Обижаешь! — Мишель не без труда откупорила бутылку. — Это оригинальный рецепт. Крепковато, конечно, но ситуация требует!..

Честно, так душевно плохо мне еще ни разу не было, даже когда я разочаровалась в Джордже и поняла, что нам не по пути. Эта боль была сопоставима разве что с той, которую я почувствовала, когда Эдди уехал, и я осознала, что это, скорее всего, навсегда.

— Понимаешь, Мишель, — я медленно моргала, держась за плечо Мишель и стараясь удержаться на табуретке. — Я всегда старалась быть для них хорошей. Выучить французский — пожалуйста. Играть на чертовом рояле, пока все сверстники гуляют, влюбляются и тр… — в этот момент я смачно икнула. — Ну, ты поняла. А заче-ем? Заче-е-ем все это? В итоге я все пропустила в этой жизни… мне даже нечем похвастаться своим будущим детям!

— Ты не п-р-рава! — реплики Мишель сопровождались активным и весьма странным жестикулированием. Ее вишневая самогонка в целом была неплоха, хоть и обещала превратить завтрашнее утро в ад, но мне и сейчас было не слишком-то сахарно. — Ты очень хорошая, Тей. И ничего ты не пропустила… Просто иногда надо взять свое говно в руки и вымести себя из родительского дома, пока еще не слишком поздно, понимаешь? Жизнь — это не фабрика по исполнению желаний.

— А я не хочу быть хорошей, понимаешь? — язык путался, слова уже были гораздо больше похожи на мычание, чем на целостную речь. Я резко встала, впрочем, тут же упав обратно. Проигнорировав вторую половину сказанного Мишель, я продолжала: — Хочу мотаться туда-сюда, делать всякое… Нет, я просто не знаю, чего хочу! Любви, наверное!..

У меня больше не получалось складывать мысли в слова, и я обессилено прикрыла руками лицо.

— А толку-то от этого? — неожиданно Мишель погладила меня по волосам, но от меня не укрылось, как печально она начала смотреть. — Для себя нужно жить, детка, для себя и никого другого. Никого у тебя не будет в этой жизни, кроме себя, и чем раньше ты это примешь, тем легче будет.

— Да, — я внезапно убрала руки от лица, как будто просыпаясь от чего-то, и широко открыла глаза, шевеля вишнево-спиртовыми губами. — Да, для себя, ты права… Мне нужно на воздух, не могу здесь больше дышать…

Я вновь пошатнулась и мне пришлось ухватиться за хрупкие плечи Мишель, чтобы удержаться на ходу. Ее кожа была очень горячей, и она вздрогнула, когда я коснулась ее, хотя мои пальцы не были холодными.

— Я пойду наверх, — я махнула в сторону выхода.

— Хорошо, я сейчас тоже поднимусь. Только возьму кое-что.

Кивнув, я пошла вдоль стен, стараясь не закрывать глаза слишком надолго. Я была очень пьяна, но к моему великому огорчению все еще расстроена. И именно факт того, что мне не удалось избавиться от злости, расстройства и горечи усиливал все эти эмоции многократно, и я распалялась все больше, глотая слезы и кусая губы.

Дом Мишель был, можно сказать, совершенно «открытым». Выход на крышу был свободен для беспрепятственного прохода любого желающего и, к моему счастью, я смогла добраться туда без приключений, пусть и с черепашьей скоростью. В обычное время на крыше всегда кто-то находился, но сейчас почему-то было абсолютно пусто, впрочем, это меня только радовало. Какие-то щедрые жильцы вытащили сюда старые раскладушки, заменявшие лежаки, в надежде придать немного шика этому безнадежно бедному дому. Ржавые пружины заскрипели от того, что я немного резко уселась, и я принялась ждать Мишель.

— Держи, — она появилась через несколько минут, протягивая мне что-то вроде самодельной сигареты. — А то совсем кислая. Настроение вмиг поднимает.

Я сразу поняла, что она мне предлагала — запах марихуаны трудно было не узнать, но совершенно неожиданно я взяла косяк даже не задумываясь. Несколько секунд я тупо смотрела на него, а потом все-таки достала зажигалку и подожгла его. Для меня за этот день было слишком много впечатлений, и это единственное, чем я могла бы оправдать свой поступок.

В конце концов, я уже большая девочка. В конце концов, один раз не считается.

Правда?

Я легла на спину, смотря на неожиданно чистое небо. Звезды было плохо видно, но я продолжала смотреть и курить, распространяя вокруг мерзкий, сугубо на мой взгляд, запах травки. В чьем-то окне играла «Space Oddity» Дэвида Боуи, и я прикрыла глаза, пытаясь унять гудение в голове.

Мишель лежала на соседней раскладушке и молчала. Я пыталась думать, но мысли внезапно рассыпались в тот же момент, как я пыталась ухватиться хотя бы за одну из них. Но не это было странным.

Когда я вновь открыла глаза, то увидела огромное небо, усыпанное крупными звездами. Оно буквально парило надо мной, густое и тяжелое, как какой-нибудь битум, а я все приближалась к нему. Звезды были не более, чем молочными брызгами, и я чувствовала поразительную легкость во всех частях тела, а в мыслях — абсолютную ясность, такую, которая приходит только во время сна. А, может, я и правда спала?

Это майор Том для наземного управления!

Я прохожу через дверь…

Ничего более прекрасного и завораживающего, чем это фантастичное небо, я не видела в своей жизни. Для меня не существовало более никаких звуков и никаких шумов — только гудение невидимой ракеты и собственное дыхание.

И звезды сегодня выглядят совсем иначе…

В конце концов, небо подпустило меня к себе слишком близко. Настолько близко, что в один момент меня резко подбросило вверх, как будто я была на огромном батуте, и огромный звездный купол растянулся, словно его показали сквозь линзу «рыбий глаз».

Вскрикнув, я полетела прямо в эту густую тьму — и все резко застыло, и я застряла в битуме невероятной галлюцинации.