Я знаю, мы найдем родителей! (гет)

— Следующий! — раздался хриплый голос миссис Мэдлок, старой женщины с седыми волосами, скорченным безразличным ко всему лицом, глазами, скрытыми под толстым стеклом очков, и неизменным платьем, с выцветшими желтыми цветами, которое она всегда носит. Она, сколько я ее помню выполняла роль экономки в приюте, но тогда еще была, судя по всему, и секретаршей.

Она вышла и следом за ней проследовал Питер, странно смотрящий на меня своими ярко-зелеными глазами. В его взгляде читалось сильное удивление и неподдельный интерес, что крайне редко с ним происходит, ведь в основном он пытается не показывать своих эмоций.

— Чего он хочет? Что ты сказал? — спросил я, вскакивая со скамьи, на которой сидел, и подходя к нему.

— Да все как обычно, просто новый парень. — произнес он слишком громко для себя, при этом долго и слишком пристально, посмотрел мне в глаза.

Что же, это еще больше подогрело мой интерес к тому необычному мужчине из службы защиты детей, который из всего приюта настоял только на встрече с нами, при этом не вызвав лишних вопросов со стороны. Предвкушая необычный разговор, я зашел в кабинет к Менинксу, где ненадолго расположился этот джентльмен, прибывший к нам из Англии.

В комнате находился мужчина лет тридцати, блондин, сидящий за столом. Он был в обычном сером костюме, носимом почти всеми офисными работники, но с яркой желтой рубашкой, которую не каждый осмелится одеть из-за яркости цвета.

Когда я зашел, он удивленно уставился на меня. Неудивительно, ведь я еще никого не встречал с такими карими, со стороны казавшимися черными глазами, как у меня. Многие, кто в первый раз меня видели, считали, что это чересчур необычным. Но не для меня.

— Хм, прости. Ты просто кое-кого напомнил мне, — произнес он через несколько секунд, глядя мне в глаза. Мне даже на секунду показалось, что он нервно сглотнул. — Ты можешь сесть.

— Вы кого-нибудь уже встречали с такими глазами? Я еще никого, — ответил я, садясь на предложенный стул, но все также пристально его разглядывая и пытаясь понять, что такого необычного нашел в нем Питер. Что сказать, все довольно часто отмечали, что у меня колоритная внешность. Я привык к этому.

— Я скажу тебе больше: я у него учился, и поверь мне, он был тем еще засранцем, — поведал мне мужчина, улыбнувшись доброй открытой улыбкой, которой никто здесь наверное и не видел.

— Был?

— Да. Он… впрочем, неважно. Об этом позже, — ответил он, думая о чем-то своем, но нет-нет, поглядывая на меня, как будто боясь, что я растворюсь воздухе. Какая только ерунда может прийти мне в голову, кто бы знал...

— А почему? Почему не сейчас? — не знаю зачем, но я все-таки задал этот вопрос в нашем странном диалоге, пытаясь понять: зачем мне это знать? Нет, ну правда? Какое мне-то дело до какого-то незнакомого мне мужчины, но тем не менее я пристально уставился на джентльмена передо мною.

— Это не важно. Мы здесь совсем по другому поводу, — он вмиг стал серьезным и выпрямил спину, пытаясь казаться строже и настороженней, как будто я задал неверный вопрос.

— Итак, давай начнем сначала. Меня зовут Невилл Долгопупс. Называй меня профессором Долгопупсом. А твое имя?

— Меня зовут Демиан Гордон, и я запутался: вы тогда ведь не социальный работник, раз профессор. Или я не прав? — прямо спросил я.

— Ты полностью прав. Я приехал сюда для выяснения кое-каких важных деталей, — загадочно произнес он, пристально посмотрев на меня, но уже более расслабленно расположившись на старом желтом стуле, оставшемся тут еще со времен прошлого воспитателя.

— Каких именно? — насторожился я.

— Ты правда не хочешь, чтобы тебя усыновили? — спросил зачем-то он.

— У меня есть семья, — ответил я, ни мешкая не секунды, так как это был обычный вопрос, который задает каждый социальный работник, наведывающийся сюда.

— Да, конечно, у тебя есть родители, но ты живешь не с ними, — мягко произнес он.

— Сейчас нет, — серьезно ответил я, посмотрев ему прямо в глаза.

На секунду он замешкался, не зная, что ответить:

— Но у тебя ведь нет с ними связи,- тихо, как будто извиняясь за эти слова, произнес профессор Долгопупс. Его лицо покрылось румянцем, будто эта правда была для него слишком жестокой, и он с трудом ее мог перенести.

— Есть, — все также твердо ответил я.

— Они тебе звонят, навещают? Хмм, связываются как-то иначе, например? — встрепенулся он, и его лицо вмиг, как будто засияло. — Верно?

Я молчал несколько секунд, перед тем как ответить:

— Я не хочу уезжать отсюда, — опустив голову, тихо произнес я, так как не мог больше вынести этой детской радости.

Видимо по моему ответу он понял, что никто никогда меня не навещал, и я просто все еще надеялся на какое-то чудо, но сам ведь знал: его не будет.

— Я понимаю, — тихо произнес он.

— Нет, вы ничего не понимаете! — выкрикнул я, вскакивая со стула, на котором сидел, и опрокидывая его на пол. Я чувствовал, как слезы начали подступать к глазам, и мне это совсем не нравилось, поэтому я отвернулся от него, чтобы успокоится. "Я не заплачу, я никогда не поддамся жалости со стороны! Я уже не маленький!" — мысленно повторял как мантру.

"Пора бы уже повзрослеть, Демиан!" — как же часто говорил мне Питер, качая головой, но смотря с доброй и понимающей улыбкой.

Джентльмен притих на несколько минут, давая мне время успокоиться и вернуть самообладание, и лишь потом заговорил:

— Знаешь, я рос с бабушкой, которая хоть по своему меня любила, но редко это показывала, — тихо поведал мне он.

— А родители? — тихо произнес я, справившись с истерикой и стоя к нему спиной.

— Фактически их убили, — прошептал он. — Замучили так, что сейчас они даже не помнят, кто такие.

— За что? — удивленно спросил я, оборачиваясь к нему лицом.

Он по-доброму улыбнулся и окрепшим голосом произнес:

— Они были добрыми людьми. Знаешь, в школе у них было очень много друзей на курсе, они все были как одна семья. И в каждой семье есть свои идеалы и цели, которые все члены пытаются осуществить. Все те люди из Ордена Феникса, к которому они принадлежали, поплатились за то, что пошли до конца. Кто-то в большей степени, кто-то в меньшей, но каждый был глубоко ранен в душе. Родители поплатились за свои добрые мотивы, но не отреклись от них, как и все члены группы. Орден выиграл тогда.

Я слушал его совершенно ничего не понимая, уже забыв про внезапную вспышку жалости к себе и успев вспомнить весь курс истории, что знал, но и близко не смог понять, о чем он мне рассказывал.

— А что такое Орден Феникса? За что они боролись? — еле проговорил я, не желая признавать свою неосведомленность в этом вопросе.

— Это группа волшебников, которую собирают, когда магическому миру грозит опасность. В то время была первая Магическая война, поэтому родители и их друзья ее создали, — спокойным голосом поведал мне он, как будто читая лекцию на уроке, пока я сидел на стуле рядом с ним и тупо пялился в его голубые глаза, пытаясь понять, кто придумал эту шутку для меня.

А он терпеливо сидел и ждал, когда смысл его слов дойдет до меня, рассматривая свои наручные часы и делая вид, что это все в порядке вещей.

— Это не смешно, — еле выдавил из себя я.

— Я и не шучу. Когда я учился в школе чародейства и волшебства Хогвартс, на носу была вторая Магическая война, и я тоже вступил на добрую сторону и сражался на стороне Ордена, — серьезно произнес он. — С такими вещами как война, я никогда не шучу.

Я все также скептически смотрел на него, пытаясь найти зацепку в его словах, чтобы понять: правда ли это или нет?

— Значит, вы волшебник? — издалека начал я, собирая мысли в кучу.

— Конечно: мои родители-волшебники, — и снова этот лекторский тон. Честное слово, это сильно раздражает, когда с тобой говорят как с ничего не понимающим ребенком!

— Докажите! — с энтузиазмом произнес я, чуть не подскакивая на месте от этой блестящей идеи.

— Что именно ты хочешь, чтобы я сделал? — наклонившись ко мне, с усмешкой принимая вызов, сказал он. Его глаза тоже заблестели таким же детским энтузиазмом, как и у меня.

А вот это вопрос. Чтобы такого пожелать, чего бы не смог сделать обычный шарлатан, про которых я слышал?

— Я хочу...чтобы все мои синяки зажили! — посмотрев на свои исцарапанные руки, произнес я.

— Ладно, — ответил он, доставая из потайного кармана в пиджаке, какую-то тщательно отшлифованную палку, небольшого размера. — Епискей, — прошептал он и коснулся меня той самой палочкой. По всему моему телу прошлась дрожь и тепло, как будто я только вылез из горячей ванны.

Но через секунду это закончилось, и я удивленно посмотрел на свои руки, где должны были быть огромные синяки и царапины, но их не было. Ни одного. Я подбежал к зеркалу, висящему на двери. Ни единого следа вчерашнего побоя. Идеально чистая бледная кожа, без малейшего синяка или царапины. Но это невозможно, ведь одно дело верить в магию и убеждать себя в то, во что никто не верит, и совсем другое прочувствовать это на себе.

— Как? — прошептал я, поворачивая голову к Невиллу Долгопупсу, и начиная осознавать все то, что он мне рассказал.

Он с улыбкой наблюдал за мной, разделяя мой детский восторг:

— Этому заклинанию меня научила моя старая подруга, Гермиона. Знаешь, на ее долю много чего выпало в войне, поэтому ей приходилось знать то, что обычные волшебники и не подозревают. Но время идет, и сейчас этому заклинанию учат в Хогвартсе, на уроке Защиты от Темных искусств. И ты можешь этому научится, если согласишься поступить туда, — с воодушевлением произнес он.

На несколько секунд я позволил себе представить каково это учится в этой школе, уметь колдовать и жить среди волшебников, но потом я понял, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Всегда есть какое-нибудь "но", даже у меня, одиннадцатилетнего ребенка, которому по сути это не должно и в голову приходить.

— Я не могу, — прошептал я, осознавая всю безысходность и глупость своего положения.

— Почему? — на лице профессора ясно выступила растерянность, совсем как у маленького ребенка.

— Просто, не могу, — я не мог больше на него смотреть, поэтому перевёл свой взгляд на цветок, стоящий на подоконнике в кабинете Менинкса. Ему явно требовался забота и любовь.

Совсем как мне.

Мне было страшно уходить отсюда, хотя я всегда мечтал об этом. Трудно в один момент все бросить, поверить в то, что у тебя есть шанс все изменить, лишь из-за своих глупых желаний. Трудно совершить первое самостоятельное и ответственное решение. И в конце концов, трудно смириться, что тут ты родителей не найдешь, хотя всегда надеялся, что они придут.

— Знаешь, многие дети бояться, что если они покинут свой первый приют, то родители их никогда не найдут, — после минутного молчания, мягким и успокаивающим голосом произнес он, как будто читая мои мысли. Может так оно и было? — Моя работа состоит в том, чтобы убедиться, что с тобой такого не будет. Тебе нечего бояться.

— Спасибо, — не отрывая глаз от этого бедного растения, произнес я.

— Подумай над моими словами. Тебе в скором времени придет письмо от Хогвартса, в котором будет сказана вся необходимая информация. Знаешь, там снаружи мир с миллионами приключений, которые ждут тебя. Тебе нужно сделать выбор: хочешь ли ты их или нет? И он только твой.

— Я знаю.

Мы посидели молча еще минуту, пока профессор Долгопупс не направил свою волшебную палочку (как выяснилось позже) на цветок, и тот стал превращаться в прекрасную гортензию, когда-либо виденную мною.

— Подумай над моими словами, и ты можешь идти, — произнес он, улыбаясь своей открытой улыбкой мне на прощанье.

Я вышел из кабинета еще не зная какой выбор сделаю, но был уверен: теперь все будет хорошо, независимо от моего решения.

Тем же вечером:

— Хватит, это глупо! Я даже не хочу об этом думать! — кричал Питер, наматывая уже двадцатый круг за пять минут нашего разговора вдоль двухъярусной кровати. И я почти еще ничего не успел сказать, как он начал критиковать то, что я еще даже не произнес в слух.

— Питер,... — спокойно позвал я его, сидя на нижней кровати и неотрывно следя за его передвижениями.

В комнате кроме нас были еще четверо: два мальчика и две девочки, нашего возраста, которые не обращали на нас никакого внимания так, как считали нас двоих ненормальными. Что, в принципе, и было правдой.

— Я не поеду! А вдруг это все ложь? Вдруг там нам будет хуже, чем здесь? — все также на повышенных тонах, спросил он, поворачиваясь ко мне. Его лицо пылало ярко красным, что выдавало его испуг и растерянность.

— Питер!

— Что, Питер?! Что ты там хочешь делать? Да, я знаю! Ты всегда мечтал научится колдовать и теперь у тебя есть возможность, но...

— Вот именно! Только не у меня, а у нас! Ты сам подумай, сколько всего мы сможем сделать, чего сможем достигнуть! — начал кричать уже я.

Он с минуту смотрел на меня, обдумывая мои слова, пока в его глазах не промелькнула догадка. Этого следовало ожидать: это было слишком явно, а Питер всегда был умным малым, хорошо знающим меня и ход моих мыслей.

— Ты все еще надеешься найти родителей, верно. Тебе не важно, как тяжело будет в этой школе, ты просто этого хочешь, ведь так? — спросил он, и его лицо постепенно стало терять насыщенные красные тона.

-А ты сам подумай: у нас будет больше возможностей их разыскать, — сказал я, чувствуя как мои щеки краснеют, что происходит лишь когда я сильно волнуюсь. — Профессор сказал, что его родители волшебники, поэтому и он волшебник. Может наши родители тоже как и он?

Питер несколько минут смотрел мне пристально в глаза, стоя в нескольких метрах от меня, в старых коричневых изорванных штанах и синей футболке, которая висела на нем мешком, и обдумывая чем бы возразить. Его вид был настолько жалок, что я даже забыл, что выгляжу ничуть не лучше. Такой же худой, и в таких же лохмотьях, только другого цвета. И я еще без синяков, благодаря магии, а он с порванной губой и царапинами на руках.

— Менинкс сказал, что мы никогда не увидим родителей, — тихо произнес он, сев на кровать и опустив голову на согнутые в локтях руки. — Что мы никому не нужны. Что глупо пытаться и...

— Менинкс-лжец! — твердо произнес я, вставая напротив него.

— Да, я знаю. А если он прав? Если они больше не появятся? Я даже не помню, как выглядит моя мама и нужен ли я ей, — все также тихо произнес Питер, не отрывая рук от лица. Казалось, что у него просто нет сил смотреть на меня.

— Если они не найдут нас, то нам придется искать их самим. И мы найдем и спросим,

— произнес я, кладя ему руку на плечо. Я не хотел обнадеживать его глупыми мечтами о том, что наши родители будут нам рады, а просто сказал так, как есть.

Он поднял голову и пристально посмотрел на меня своими умными зелеными глазами, а затем твердо произнес:

— Ладно, я с тобой до конца в любом случае, брат. Мы сможем! Вместе.

— Ты прав, мы все сможем! — подтвердил я.

Примечания:

Эх, а вот и моя вторая любовь.