Остёр на язык (джен)

Как сейчас помню свои первые слова: «Ты мне неприятен. В меньшей степени. В большей — вызываешь отвращение», а за ними такое хлёсткое и необдуманное, пылкое, но заключённое в контейнер: «Пошёл на хер», и тонна, тонна разочарования, в себе, обиды, злости и вины. Если бы я был сильнее, не телом, духом, поступил бы иначе?

Наверняка. Но тогда я был другим. Слабым.

А теперь?

Смотрю в щель между шторами, вижу серые окна, нависающие друг над другом, и молчу. Хочу молчать и не подтверждать в тысячный раз, что стал я только хуже.

* * *

— Вадим, ты тут как тут, — свирепо звенит голос Дениса.

Он вызывает усталость своим оптимизмом.

— Чё надо?

— Бузишь, как всегда, — смеётся он и не обращает внимание на заёбанный его присутствием взгляд. — Только сказать хотел, что ты опять рано.

— Ого. Как здорово, — комментирую с издёвкой.

— Вадим.

Я нехотя отзываюсь и смотрю на его лицо: только и замечаю, что прыщи размножились.

— Что?

— Я реально удивился, что ты не опоздал. — Я закатываю глаза.

Он жаждал, когда я спрошу:

— И почему же?

— Я слышал, что в метро произошло. Вот и подумал… ну, всякое бывает, это же…

— Ты об этом! — Я успел забыть и, вспомнив, хлопнул по столу. — Блядь, грязная свинья. — Запускаю пальцы в волосы. — Конченый извращенец. Я думал, эти твари передохли, а нет, смотри, живы и продолжают дрочить на публике.

Денис вздыхает с облегчением.

— Рад, что ты прежним остался.

— А каким мне быть? Прикинь, если бы этот говнарь мне на штаны кончил? Пиздец. Я бы не пережил: обратно, домой, час гнать. На месте бы завалил.

— Я видео смотрел, — полушёпотом говорит Денис, подтянувшись ко мне, — ты его конкретно унизил.

— Словесно. Пусть радуется, сука.

— Но ты же в полицию на него написал?

— Да. С ним сделают что надо.

— Не повезло ему на тебя наткнуться.

— Сам виноват. — Я усмехаюсь.

Хреновый был день: я поздно вышел, попал в час пик, наткнулся на грёбаного онаниста.

Передёргивает от воспоминания: его член прижимается к моей ноге.

— Блядь, ну и животное.

Из-за него я потратил три часа на разбирательство в участке. И опоздал.

* * *

— Ты курить? — спрашивает Денис, когда отделяюсь.

— А куда ещё?

— Не забудь, дальше физра.

— Да-да.

Ничего не имею против Дениса, он — нормальный парень, вполне отзывчивый, «дружок», но — его много. Я говорил ему и не раз, он понимающе кивал, а на следующей перемене поворачивался и принимался трещать, забывая сказанное мной. Я спрашивал, страдает ли он амнезией, на что Денис пожимал плечами и недоумевал: «А в чём дело?».

Я клал руку на лицо. Парень контактный, а людей игнорит. Поэтому общается со мной — больше не с кем.

На пятачке для курильщиков застаю Александра Владимировича — нашего психолога и, по совместительству и при отсутствии кандидатов, социального педагога.

Всегда думал, как было бы странно, если бы я не знал, как он выглядит, с тем способом общения, который предпочитаю и который не устраивает учителей.

Киваю в приветствие и достаю сигареты.

— Здравствуйте, Александр Владимирович! — голосит Гоша из-за угла.

— Здравствуй, Жора, — отвечает Александр Владимирович и улыбается. — С тобой вся компания.

Вся компания — это Вася, Петя, Данила и Митя.

— Здрасте, — поочерёдно говорят ребята, после чего жмут руку мне.

Вот так каждый день.

Поднимается тихий гвалт. Я затягиваюсь, теряю слух на несколько мгновений и замечаю всё, что есть: медленно текущий дым, переизбыток энергии знакомых, спокойствие психолога, который курит с учениками за школой, и вялую, зелёную листву…

— По-братски, Вадим, одолжи, — отвлекает Гоша.

— С хуя ли? Иди купи. Или у своих стреляй.

— У своих я отстрелял недельный лимит.

— Ты — долбаёб? Сегодня вторник.

— Вот именно, — нажимает он.

— Придурок, — говорю я и даю одну-единственную. — Больше не получишь.

— На неделе?

— Да.

— Слава богу.

Курим, наслаждаемся и делаем вид, будто разбираемся во вкусе табака. Пока Гоша не спрашивает наверняка самое интригующее с прошлой недели:

— Кстати! Что думаете об безопасности в метро?

— Ну ты и мудак, — говорю я, — отдай сигарету.

— Я половину скурил!

— Отдай, блядь!

Александра Владимировича ситуация смешит.

— Это же очень важная и щепетильная тема! Я думаю, она стоит обсуждения, — орёт Гоша и не позволяет мне дотянуться до сигареты.

— Не в моём присутствии! Всё, что я хотел, я сказал.

— Ха-ха! Дай процитировать… Как там было? «Если судейство не закончится кастрацией, всё было зря»?

— Если руки закона не дотянутся до его яиц, это сделают мои, — дотошно исправляю я, так и не выхватив сигареты.

Ребята угорают. Александр Владимирович не комментирует, но выглядит довольным, без осуждения наблюдая за нашей склокой.

Поэтому мы расслабляемся в его присутствии: материмся, курим, орём друг на друга. Он понимает нас. Перед ним нет смысла строить из себя покладистого мальчика, не надо быть лучше, чем ты есть, при любом раскладе он будет вести себя одинаково.

Он уважает учеников и, в отличие от учителей, знаком с каждым не по отметкам в журнале и уровню знаний, которые показывают контрольные. Мы говорили с ним в его кабинете, для каждого из нас он — не просто взрослый из кучи других взрослых. Он оказался тем, кто поймёт, не осудит, не отругает, не посмотрит грозно за дерзкое словцо. Он стал для нас кем-то большим.

— Вадим, — Александр Владимирович трогает за плечо, — по поводу метро, — он тактично подавляет смех и выражает его в улыбке, — зайди после уроков.

— Конечно. — Стискиваю губы, а Александр Владимирович с сочувствием трепет по руке.

Потом мне в полицейский участок. Что за радость?