Остёр на язык (джен)

Это было ужасно.

Лёжа на кровати, я перебираю отрывки: я ору на улице, прохожий спрашивает, что случилось. А я не отвечаю. Голос хрипит, горло дерёт, глаза режет. За секунду я умолкаю: не кричу, не дышу, не чувствую слёз. И всё будто не наяву: люди, которые смотрят на меня, которые проходят мимо, мужчина, который спрашивает, что произошло, пара человек, которые стоят рядом и проявляют беспокойство, и небо. Ярко-голубое. Как море на фотографиях с кучей лайков в «Инстаграме». Нереальное. Далёкое. И близкое.

Я спрятался в комнате, когда вернулся домой. Если бы мне не сказали, я бы оставил бэху. Хотел тихо поставить её у стены, но не удержал. Она опять упала, ударилась рулём о стену и сползла на пол. Я не мог её поймать. Смотрел и думал, как у меня пересохли глаза и горло. Как я хочу пить и как сильно я хочу спать.

Проснулся с сушняком. Выпил литр воды, который не помог, и вернулся в кровать. Когда устал лежать на животе, перевернулся на спину. И продолжал. Не ощущая никаких мыслей в голове. Не ощущая потребности думать и что-то мыслить.

Хотел проверить сообщение от Стаса, но только взял телефон.

Дальше дело не пошло.

Может, его стоило поставить на зарядку. я не помнил, где она и нужна ли, но потом телефон завибрировал.

Я отвечаю, несмотря на экран.

— Привет, — Андрей.

Я открываю рот и чувствую, что горло саднит. Натужно прокашливаюсь, держа руку на горле, будто это облегчит раздражение, и говорю то, о чём не задумался, когда увидел Колю:

— Ты ему сказал.

— Извини.

Теперь понятно, почему Андрей так звучал. Он узнавал это для Коли. Они пересеклись. Что тоже нехорошо. Потому что всё уже случилось.

Кажется, усмехаюсь.

Ужасное вчера.

— Ваще похер, — говорю медленно и тихо, так почти не ощущаю боли.

— Вы… поговорили?

— Лучше бы нет.

Тру лицо, разглаживаю впадины между бровями и улавливаю, как трещит череп.

— Ты простыл?

— Лучше бы да, — смеюсь потому, что повторяюсь. — Лучше бы ты не лез.

Хочу положить трубку, но для этого надо оторвать руку от уха, посмотреть на экран и попасть пальцем куда надо. Мне не кажется, что я с этим справлюсь. А ещё я хочу услышать извинение. Ещё одно. Хочу слышать только их.

— Извини, — будто я сказал это вслух.

— Не хочу.

— Извини, — уже со смешком повторяет он. Ему это кажется забавным.

Я почти злюсь, но быстро потухаю.

Пусть веселится, пока может. Потом будет смешно мне.

— Я… хотел помочь, — говорит Андрей. — И я мог. И поэтому я помог ему. А как бы поступил ты?

Вздыхаю.

Моего волнения о Денисе хватило, чтобы показать ответ. «Да». Конечно да.

— Ну и дрянь, — улыбаюсь я.

— Я?

— Нет. Я.

— Я думал, ты меня так обозвал.

— Хочешь за прозвище побиться? За такое? Серьёзно? — я повышаю голос, хочу засмеяться, но начинаю кашлять. — Оставь себе. Я не готов.

День пью чай с мёдом. Родителям ничего не говорю — снова. Снова я обхожу их поддержку стороной и продолжаю держать в голове: как придёт время, как придёт настрой, причина, как сумею, так расскажу. Может, не всё. Но что-нибудь точно. Почему так часто ухожу в себя, почему сорвал голос, почему прячусь от них. Почему со мной происходит то, что происходит.

Ведь у всего есть причина. Они знают, я не просто так веду себя подобным образом. И я благодарен родителям за то, что они дают мне это. За то, что у меня могут быть секреты. За то, что я могу чувствовать всё это. Пусть в одного, пусть это что-то тяжёлое, но оно есть у меня.

* * *

Денис ещё отвечает на сообщения. Но с опозданием.

Стас отвечает ночью или поутру.

Завтра в суд 18.59

Мои поздравления 6.10

В первый раз 6.10

! 6.10

Отметим, как приедешь 6.10

Жду от тебя перформанс 7.28

Дорогуша 7.28

Обломится тебе за такие слова 7.30

Усёк? 7.30

Да. 7.30

Дорогуша. 7.30

ВСЁ 7.30

ЭТО 7.31

ПОСЛЕДНЯЯ 7.31

КАПЛЯ 7.31

ДОРОГОЙ 7.31

Не пиши мне 7.31

Я буду ждать. 7.32

Аж самого пробивает на слезу.

* * *

Благодаря моим отказам, с Андреем пересекаемся в суде. Заседание проходит быстро. Приговор: условно осуждён. Назначены часы исправительных работ. Остальное я прослушал.

— Вадим, поедешь с нами? — спрашивает мама на улице.

— Нет. Я тут кое с кем встречусь… — увиливать и врать хорошими варианты не кажутся.

— Ага. Значит, всё-таки девчонка? — подтверждает старик свои представления.

— Ну, типа того, — отмахиваюсь я.

Такую правду я бы не принял.

В обед встречаюсь с Андреем. Я хотел обласкать его за вторник, но он первым спросил, будет ли у меня время после заседания.

Перед тем, как пойти, я внимательно осматриваюсь, с упорством выискивая то, что могло бы скрываться за Андреем.

— Я никого не прячу, — удивительным образом, он хорошо понимает, что и к чему я делаю.

— Я не хочу тебе верить.

— Но… веришь? — находит лазейку.

— За тобой никого нет — приходится.

Не проходим квартал, и меня начинает распирать.

— Ты понимаешь, что сделал?

— Да. Понимаю, — тихо отвечает.

— Мне кажется, что нет! — мой голос ещё хрипит, а горло доставляет неудобства. Я проглатываю слюну, надеясь ослабить боль, и держу палец поднятым, чтобы Андрей не ответил. — Просто, ты… а-а-а, — я не нахожу слов. — Блять. Ты себе не представляешь! Это то, что нельзя было делать. Никак.

— Вообще?

— Вообще. Никак. Никогда. Уж точно не ты.

— А кто мог бы?

— Никто. Никому не надо было этого делать.

— Я думаю, что это лучше.

— Лучше чем что?

— Чем… ну, ничего. Если бы всё оставалось на местах, разве нет?

В его словах я вспоминаю свои. Лучше бы произошло хоть что-нибудь, чем ничего. Но я с этим не согласен.

Не могу сказать вслух.

— Он сказал тебе? Он приехал сюда... — Затыкаю уши.

— Заткнись! Я ничего не слышу. Ничего! Аб-со-лют-но!

— ...ради тебя. — Это не то, что может быть правдой.

Не то, что я считаю правдой.

Коля не мог приехать из-за меня. Зачем ему? Ради одного вопроса? Ответа? Он узнал его, и что? Что получил?

Позвоночник сводит, и я сгибаюсь.

Разве что-то изменилось? Изменится? Станет как прежде? Уже никогда не будет как прежде. Ни ему, ни мне ничего не светит.

Чёрт. После того дня, на глазах будто клапан слетел.

Я пытаюсь вернуть себе покой и натужно выпускаю воздух.

Это было бессмысленно. Приезжать сюда из-за меня. Чтобы что-то спросить. Говорить со мной. Видеть меня. После того, что я сделал. Глупость.

Вытираю щёку и лезу в карман за сигаретой. Андрей протягивает сухие салфетки.

— Ты же не знаешь, что произошло.

— Да.

— И не знаешь, что я сделал...

— Не знаю.

— А если я поступил дерьмово? — говорить это тяжело и больно. Но болит уже не горло.

— О… Думаю, у тебя были свои причины так поступить. Возможно, он хотел их узнать. Может быть, он тоже думал, что они есть?

Я выхватываю салфетки и вытираю лицо

— Если бы всё было так просто, — усмехаюсь.

Причина не прощает действие. Его последствия.

Смотрю на Андрея и понимаю. Вот почему он так бесил, почему я был зол на него, почему не хотел слушать его, почему не принимал его причины.

Меньше всего мне хотелось быть похожим на него.

Причина может смягчить действие. Не всегда. Но так бывает.

Снова промокаю салфетки о лицо.

Проносится мысль, что кое-кто, с кем я разговаривал об Андрее, уже тогда понял, в чём дело. С чем надо работать. Разве он мог не понять?

Радуюсь, когда Андрей перебивает эту цепочку:

— Ещё... Ты меня убьёшь, — говорит он и наклоняет голову.

Не сомневаюсь:

— Убью. — Высмаркиваюсь. — Что ты сделал?

— Дал ему твой номер.

— Ты что? — в ответ хочу услышать: «Шутка!». — Гондон тупой, лучше бы тебя посадили! — Я хватаюсь за голову, не осознавая всего шока, что накрывает меня. — Как же ты бесишь! Ты… — я тупо выдыхаю воздух и раздуваюсь от его поступков. — Надо подать обжалование на решение суда. Точно. Нужно сделать это. Пиздец. Ты — ебанутый. Как… как мне? Арх. Нет. У меня нет слов. Одни маты. Пиздец. Чтоб тебя.

— Ты боишься? — с той прямотой, с которой спрашивает Андрей, сравнимы только «да» и «нет». — Я думаю, возможно, если бы не это, ты бы не злился. Ты так… сторонишься его. Из-за того, что сделал, я понимаю. Но когда-то это должно было произойти, как думаешь? Я знаю, что я это начал, и поэтому ты можешь злиться и обзывать меня сколько угодно. Я, правда, поступил не лучшим образом. По отношению к тебе.

— Три. Ебучих. Раза. Не говоря о том, сколько твоё письмо мне душу грело.

— Извини.

Я, действительно, боюсь? Я просто не вижу смысла, не понимаю. Разве это можно исправить? Сделать вид, что моих слов не было? Что не прошло два года?

Мы изменились. Я изменился.

— На моём месте ты бы боялся? — спрашиваю у Андрея и думаю, а как он выглядит для меня?

Внешность та же, объективно привлекательная. Рост средний. Причёска, одежда — обычные. Но что он представляет из себя как человек?

Андрей смеётся.

— Я даже на своём месте боюсь, — его глаза щурятся, а улыбка, хоть и есть, плотно зажата губами.

Он не хочет бояться, но боится.

Я тоже — не хочу бояться.

— Точно, — этим словом я только подчёркиваю точку.

— Давай сходим куда-нибудь. Я угощаю.

— Обанкротишься.

— Хорошо.

— У тебя много денег?

— Нет.

— Ничего не оставлю.

— Ага.

* * *

Пишу Денису, что сегодня уезжаю. Предупреждаю, что связь может не ловить. Стасу скидываю фотографию рюкзаков и походного инвентаря. Андрей желает мне хорошо отдохнуть.

«От тебя», — привередливо отправляю.

Особенно от мен 14.58

Меня* 14.58

Не понимаю, его согласие со мной — это слабоволие, о котором он писал, или терпение?

Если бы со мной общался тип, подобный мне, я бы не выдержал. Матерными замечаниями бы не обошлось.

* * *

К вечеру Денис не отвечает. Стас на работе, поэтому я докидываю фотографию поезда. Андрею я желаю продуктивных часов исправительных работ.