Остёр на язык (джен)

— Хочу сдохнуть, — бурчу в стол.

— Почему? — осмотрительно интересуется Андрей.

— Потому что я мудак. Тупой кусок говна.

— Это не так, — говорит насколько тихо, что болтовня в зале перекрывает.

Сперва, на станции, я ничего не ответил. Тоже не мог. Не знал, что говорить. Думал, сейчас запрыгну в поезд и уеду, но поезд уехал раньше. Я стоял на платформе, на прежнем месте и смотрел туда, где должны были открыться двери, в которые я бы проскочил, врезался в кого-нибудь и спокойно уехал.

Спокойно убежал.

— Ты… ты как? — спросил Андрей.

Наверняка, я выглядел так, будто поезд, который уехал, был самым важным в моей жизни. Будто ушёл последний шанс на престижное и зажиточное будущее. Будто любовь, с которой я расстался на станции, никогда не вернётся. Будто это был тот самый поезд, который разделил меня и Колю.

Но уехал лишь шанс сбежать. Шанс, который появится через несколько минут, а я снова останусь на месте.

— Пойдём посидим, — предложил он.

Я не помню, как согласился и соглашался ли, как мы дошли до Мака и сколько уже сидим. Но этого времени хватило, чтобы Андрей рассказал, как он увидел меня на станции, что сразу подходить не стал, но, как заметил, что со мной «что-то не так», решился. Этого времени хватило, чтобы принесли заказ. Он начал есть, а я — говорить.

— Да тебе откуда знать? — продолжаю бурчать, прижавшись лбом к столу.

Удивительно, но Андрей меня расслышал.

— Ну да, — усмехается, — ниоткуда. Просто так думаю.

— Вот! — тычу в него пальцем. — Твоя ошибка. На деле — всё по-другому.

На секунду гам затыкает уши.

— А по-другому — это как?

Я сжимаю руку.

Если бы я знал.

— Хуёво. — Поднимаю голову.

Ещё хочу называть его Дрочильщиком. Но, когда Андрей смотрит так осмысленно и ожидающе, язык не поворачивается.

— Насколько, что хочется сдохнуть?

Что-то в его речи мерещится знакомым.

— Да.

— На самом деле?

— Блять, нет, — злюсь я. — Понарошку. Выражение такое, ты же знаешь. Когда всё настолько плохо, что других слов нет.

— Но ведь… ты использовал именно его, а не другое.

Я понимаю, кто мне мерещится. За такими «умными» словами.

— Кого ты из себя строишь?! — не замечаю, как повышаю голос и скалюсь.

Понимаю, не на Андрея я хочу кричать, а на обладателя этих «умных слов». И откуда мне знать, кем Андрей является по жизни и когда он может строить из себя?

Вздыхаю. Чувствую бессилие. Накрывает волной.

Отвожу взгляд к столикам.

Ничтожество.

— Если тебе станет легче, можешь обзывать меня, — как бы к слову замечает Андрей.

— Ты — мазохист, такое предлагать? — всё равно огрызаюсь.

— А я думал, ты не держишь в себе. Всего.

— Не сравнивай.

Ситуации разные.

— Но на кого-то злишься?

— На себя! Поэтому и обзываю себя! А ты говоришь: «Это не так». Конечно не так, если ты не знаешь. Мать твою, бесишь. Дико. Выводишь. И веду я себя так, потому что чувствую себя дерьмом. — Андрей не говорит ничего в ответ. Палит с любопытством. — Чё зыришь?

— О, — улыбается, — так ты больше похож на того, кого я встретил.

— Онанист Андрей, — плюю я и беру бургер перед собой. — Сколько стоит? Где чек? — обшариваю поднос, но бумажку не нахожу.

— Выкинул.

— Ладно, что это? — смотрю на меню и не понимаю. — Я не собираюсь оставаться у тебя в долгу.

— Не бери в голову.

— А вот буду, — и кусаю. — Сука, двойной, — жую бургер и думаю, надо отказаться, выплюнуть на поднос, но, оказывается, я проголодался. — Чтоб тебя, — я выдохся. Опять.

— Приятного аппетита, — если бы я не знал, какой Андрей на самом деле, то посчитал бы, что он язвит.

Может, я бы хотел, чтобы он съязвил, а я поорал на него.

— Спасибо.

Не ем, а давлюсь, еле прожёвывая. Спасает только кола. От Андрея.

Я этого не оставлю.

Давлю стакан.

— О чём ты думаешь? — предельно осторожно спрашивает он.

— Что надо скинуть тебе четыреста рублей, — лезу в телефон.

— Не беспокойся.

— Я не беспокоюсь, — лезу в телефон, а там громоздкие цифры: 23.31. — Уже так поздно?

— Тебе нужно домой? — хватается Андрей.

— Нет. Просто… не думал.

Сколько времени прошло? С того момента, как Денис ушёл с братом? Часа три. Всего-то.

Показалось, что прошло намного больше.

И что мне надо было сделать? Чёрт знает.

— Скажешь? — звучит Андрей. — Что произошло?

— Тебя это не касается. Ты даже не знаешь, о ком речь будет, — бухчу, ну точно старик.

— Это может быть к лучшему. Раз не знаю, то безопаснее: не выдам.

— Ещё бы ты выдал, — говорю с напором.

Если подумать, то кого бы это могло касаться, кроме меня и Дениса? Он общается с кем-нибудь ещё? Хотя бы немного. По переписке?

Я сомневаюсь, что есть такие люди. Иначе не было бы меня.

Меня, который ничего не может сделать.

— Я... хотел помочь. — Слова не выходят из глотки. — Знал, что надо. Что по-другому никак. Но ничего не сделал, — кручу в руках стакан и постепенно сминаю. — Потому что не знал, что делать потом, — усмехаюсь. — Но разве так не всегда? Ты делаешь... Думаешь, что может быть потом. И потом так может сложиться. А может не сложиться. Откуда знать, как пойдёт. Но я... Тогда я подумал, что действительно ничего не могу сделать. Вот и всё. — Гну стакан пополам. — Понимаешь? Я... беспомощен. Абсолютно. А то, что ругаться могу, ну и что? Тупая брехня. Ничего не стоит. — Кидаю стакан на поднос.

Это я.

Какое-то время Андрей молчит. Я не смотрю на него и доколупываюсь до трубочки.

— Но человек не всемогущ. И ты не можешь делать всё и везде.

— Я же не говорю об этом. Я не умею готовить, я не знаю, что сейчас популярно, у меня даже «хобби» нет, но меня это не пасёт. Мне не надо делать всё и быть везде.

— Но помочь надо было?

— Да.

— Обязательно?

— Да, блять. Обязательно.

Злюсь. Негодую из-за вопросов. И разочаровываюсь в себе. Мне не хватило смелости. Решимости. Я хотел помочь, остановить, но недостаточно, чтобы сделать само дело. И я не хочу, чтобы Денис опять разыгрывал спектакль, с видом, будто всё в порядке.

Он продолжит трещать и верить, что хреновая игра не даст мне усомниться во лжи. Что каждое слово о семье честное и конкретное, а синяки — следствие неуклюжести. Что всё так, как говорит он, а не то, как увидел я.

— Тогда я верно выразился, — не слишком уверенно заявляет Андрей.

Раздражение копошится в пальцах рук.

— Нихера неверно, — говорю себе под нос.

— Не всё подвластно людям, — аккуратно вступает Андрей. Чувствую, он не хочет распалить меня.

— Знаю.

— Это было в твоей власти?

С какой бы миротворческой интонацией он не говорил, точечные вопросы колят в язву.

— На что ты намекаешь?

— Скажу прямо, хотя не думаю, что от этого будет толк. Ты повлиять не мог.

Настолько самоуверенно произносит Андрей, точно знает. Как было со Стасом, так случилось и с Денисом.

— И что? Мне тогда вообще ничего не делать, если я не могу повлиять?

Я и дальше должен быть беспомощной фигурой, которая может только наблюдать? Или делать хуже? Своими паршивыми словами...

— Давай разберёмся, насколько это было возможным и... целесообразным, — киваю, будто хочу этим заниматься. Хочу только, чтобы пальцы не чесались. — По частям: сначала собери всё, что известно тебе. Затем спроси себя, будет ли твоё вмешательство правильным.

— Будет, — не задумываясь отвечаю.

— Это с твоей стороны. А со стороны... Того человека, которому ты хочешь помочь?

— Будет.

— А что насчёт выгоды?

— И выгодно будет.

— Ты не знаешь наверняка. Так думаешь ты, но ты не знаешь, что получит он. И какую выгоду он получает сейчас, в этой ситуации.

— Ага, в чём была выгода, когда, — я останавливаюсь, думаю и вспоминаю, почему Андрей согласился на представление в метро, — ну да, в том, что тебя не будут трогать.

— Верно, — соглашается, словно знает, о чём я хотел спросить.

— Но до этого? Какая выгода была в том, что ты стелился перед ними? Сам же говорил, что всё знал, понимал, но продолжал идти на поводу.

— Выгода была, — почти уклончиво отвечает Андрей. — Но это было раньше. А то, как я вёл себя с ними, — что-то сродни привычки.

— Хуёвая привычка. Почему ты не избавился от неё?

— Потому что я не думал, что это — привычка. Я думал, что это — я. Что так правильнее всего. Что так выгоднее. И что по-другому я не могу.

— Сейчас не думаешь?

— Сейчас... Пробую разное, — увёртывается. — Тяжело. Сопротивляюсь. Тебе стало спокойнее?

Зуд в пальцах утих, но ещё отзывается. Дай повод, усилится.

— Ты прав, — я смотрю Андрею в глаза, слова не идут напролом: — Я не знаю, какую выгоду он получает. Или получал. Как ты. Но я знаю, какую он может получить.

— И то, скорее всего, твои представления. Возможно, логичные, возможно, я бы с ними согласился, но будет ли так для него, мы не знаем.

Это так.

Всё так.

Знаю ли я Дениса настолько?.. Не знаю. Ничего я не знаю о нём, кроме того, что выгоды сейчас он получает меньше, чем я могу вообразить.

Оттого не лучше.