Барьеры (гет)

Ты знаешь Нору как свои пять пальцев. И, наверное, даже лучше.

Знаешь, что в пролете между третьим и четвертым этажом скрипит пятая половица, а чтобы открыть даже запертую дверь в комнату Рона, нужно просто надавить ручку чуть-чуть вниз и влево, — это очень полезное знание, когда тебе девять, у тебя еще нет волшебной палочки, а вредный брат спрятал под своим матрасом целую пачку шоколадных лягушек! А когда отец возвращается домой, он всегда проходит через заднюю калитку, которая тихо-тихо поскрипывает и звенит понавешанными на нее колокольчиками, но ты научилась замечать этот скрип и звон в любой части дома. Что над раковиной в кухне постоянно заводится паутина, сколько бы этот угол ни чистили, какие бы заклинания ни применяла Молли. Ты знаешь, что близнецы зачаровали свою комнату против прослушивания, но если встать в бывшей комнате Перси прямо в угол между стеной и шкафом и приложить ухо к трещине в стене, то можно услышать шепот братьев из комнаты наверху, искаженный так, словно говорят два садовых гнома, и это тебя всегда веселило.

И ты прекрасно знаешь, где лучше всего можно услышать разговор Гарри и Гермионы, которые находятся в твоей комнате. Поколебавшись всего лишь минуту, ты все же выходишь в сад и, тихонько прокравшись вдоль стены дома, встаешь прямо под окном. Голоса слышатся четко, ясно, даже шепот.

Действительно, идеальное место.

Ты покинула Хогвартс только через несколько недель после битвы. Ты не хотела возвращаться домой, не хотела видеть убитых горем родных. Ты думала, что занявшись делом, помогая всем остальным приводить замок в порядок, сделаешь куда больше полезного. Тебе была неприятна сама мысль о том, чтобы остановиться, ты опасалась, что стоит сделать перерыв, стоит только передохнуть, как глубина случившейся трагедии дойдет и до тебя и захлестнет черной, душащей волной слез и горечи.

Кроме того, ты не могла оставить Рона, который, как ты подозревала, остался в Хогвартсе по тем же причинам, прикрываясь желанием помочь школе. Ты не могла оставить Гарри, которого не видела почти год. Ваши отношения все еще находились в подвешенном состоянии, и ты страшилась того, что, оставив его снова, пусть даже ненадолго, ты могла потерять с ним всякую связь, всякую надежду на воссоединение.

Неделю вы жили в развалинах гриффиндорской башни, расчищали мусор, искали заклинания, чтобы ускорить восстановление замка. По вечерам собирались вместе, где-нибудь возле уцелевшего камина или возле костра во дворе, разговаривали, редко — смялись. И как-то само собой оказалось, что Гарри не против продолжить начатое год назад. А Гермиона с некоторой нервной радостью и явной неуверенностью согласилась на первое полноценное свидание с Роном.

Вы вернулись в Нору только к похоронам. Но волна скорби, горя и противное тяжелое ощущение победы не давали покоя первые несколько дней, и даже неделю спустя непривычные бездействие и гнетущая тишина, заполнившие Нору, не давали дышать полной грудью, не ощущая боли, и жжения, и раздражения. И ты раздумываешь о том, чтобы вернуться обратно в Хогвартс, и решаешь убедить Гарри вернуться с тобой. Но от разговора тебя постоянно отвлекают или слишком заметное одиночество Джорджа, или ссора Перси, которого ты до сих пор не можешь простить, или озабоченность частыми перепалками Рона и Гермионы, отношения которых и без романтики никогда не были спокойными.

Очередная стычка возвещает о себе громкими криками Гермионы и ответным рычанием Рона откуда-то с верхних этажей Норы.

— Рональд Уизли, ты самое эгоистичное и бесчувственное существо на планете, я и не желаю с тобой разговаривать, раз ты не в состоянии понять мои чувства! — в голосе Гермионы явно различимы истерические нотки.

Молли на кухне всплескивает руками, Перси отрывается от "Ежедневного пророка" и раздраженно смотрит в потолок, а Гарри, задумчиво рассматривавший более чем скучный пейзаж за окном минуту назад, убирает руку с твоего плеча и озабоченно оглядывается в сторону лестницы. Ты, мысленно обругав Рона, тоже оборачиваешься, успев увидеть силуэт Гермионы, которая, молнией слетев с лестницы, ныряет в вашу с ней комнату и громко хлопает дверью.

Гарри качает головой и поднимается с дивана, на котором вы так уютно устроились с намерением провести весь вечер за чтением газет, поглощением сырных плюшек Молли и мирной беседой с Артуром и Перси. Ты следуешь за ним и заглядываешь через его плечо в свою комнату. Увиденное тебе совсем не нравится: Гермиона, глотая слезы, мечется по комнате, хватает свои вещи и швыряет их в свою безразмерную сумку.

— Эй, Гермиона, — мягко зовет ее Гарри.

— Что?! — раздраженно откликается она, продолжая запихивать толстенные фолианты в крошечную сумочку.

Гарри хмурится, пару секунд смотрит в пол, потом поворачивается к тебе и тихо шепчет:

— Я сам с ней поговорю, — и взглядом мягко посылает тебя обратно, в теплую гостиную, откуда выглядывает обеспокоенная Молли.

И ты послушно киваешь в ответ, потому что знаешь, никто кроме Гарри не сможет помочь в этой ситуации.

Но ты вовсе не чувствуешь себя виноватой, когда игнорируешь вопросы матери, выходишь через заднюю дверь в сад, тихонько опускаешься на траву под окном своей спальни и напряженно всматриваешься в отражение в стекле теплицы. И все повторяешь про себя "Рон, какой же ты идиот!... Рон, какой же ты..."

Ты уже знаешь, что все-все-все пошло к чертям.

* * *

Гарри ступает в комнату и тихо закрывает за собой дверь. Несколько минут он наблюдает за мечущейся Гермионой, замечает мелкие детали. Вроде растрепанной косички из ее неукротимых волос. Или трясущихся рук, как всегда с перемазанными в чернилах кончиками пальцев. Или расстегнутой нижней пуговицы на рубашке вечно аккуратной подруги. Когда очередная книга выскальзывает из слабых пальцев девушки и громко падает на пол, Гарри приходит в себя и в несколько шагов преодолевает разделяющее их расстояние.

— Эй, ну все не может быть так плохо, Гермиона, — замечает он с легким смешком в голосе.

Он хватает ее руки, которые тянутся за упавшей книгой, пытается поймать ее взгляд, но Гермиона упорно отворачивается, и с каждой секундой ее лицо искажается все сильнее, рот кривится, с каждым мгновением ее истерика грозится вернуться.

— Эй, эй, — Гарри пытается притянуть ее ближе, обнять. «Объятия всегда успокаивают», — думает Гарри, Гермиона столько раз обнимала его в тяжелые минуты, поглаживала по спине, мягко целовала в макушку, и он помнит ощущение спокойствия, которое приходило спустя пару минут.

Но девушка отстраняется, отдергивает руки, снова отворачивается. Гарри хмурится, но остается на месте, глядя, как она садится на кровать и тяжело опускает лицо в ладони.

— Он знает, Гарри, — шепчет она, — он знает. Он спросил... Он сказал, что... И я не смогла соврать, я не...

— Что знает? — переспрашивает Гарри, но ему кажется, что он знает ответ прежде, чем Гермиона говорит это вслух.

— О том, что произошло зимой, пока его не было с нами, — ее голос хриплый, слабый. Она тяжело вздыхает, поднимает голову и смотрит в стену. — Мы поцеловались... и... и он сказал, что рад, что будет моим первым парнем. Я не смогла солгать. Я хотела, чтобы наши отношения были основаны на честности...

Гарри молчит. Делает несколько шагов, останавливается у окна. Солнце клонится к горизонту, комната Джинни наполняется теплым розовым светом, но у Гарри по спине пробегает холодок.

Он разворачивается, опирается о подоконник.

— Ты говорил об этом с Джинни? — глухо спрашивает Гермиона, и впервые она смотрит на него. Гарри мотает головой, и Гермиона снова тяжело вздыхает. — Мы должны были подумать об этом еще тогда.

— Тогда мы даже не знали, встретим ли мы их когда-нибудь снова, доживем ли до завтра, — отвечает Гарри и с удовлетворением замечает, что его голос звучит ровно и спокойно. — В тот момент вообще было сложно думать о чем-то, кроме... — он тихо усмехается, и вдруг что-то заставляет его спросить: — Ты жалеешь об этом? О том, что я был твоим...

Почему-то в эту секунду, пока он ждет ее реакции, все внутри замирает, и ему очень-очень важно знать ее ответ, и почему-то он ощущает страх.

— Нет, — без колебаний отвечает она, и Гарри чувствует облегчение.

— Нет, — повторяет Гермиона, смотря куда-то вдаль, за окно, на взбитые розовые облака на западе, — В тот момент это казалось правильным. Это было правильным, Гарри, — и они впервые встречаются взглядами, и на минуту словно вновь возвращаются в тот вечер. — Это было естественным. Рон ушел, и через какое-то время он будто умер для меня: я сожалела о его потере, я оплакивала его, а потом все просто застыло внутри. Мы были одни, словно одни на всем свете, и мне казалось в тот момент, что ты — единственный, кому я была нужна и ради кого я жила в то время. Рон ушел, и это его вина, что он нас бросил. Мы пережили то, чего он никогда не поймет, Гарри. И я никогда не буду жалеть о том, что мы стали друг для друга на какое-то время кем-то большим, чем друзья.

Гарри улыбается ее словам.

— Я тоже, — отвечает он, — я не жалею, что это произошло.

Гермиона отвечает горьким смешком и поднимается с кровати. Она снова, но уже куда спокойнее, начинает выуживать свои вещи из беспорядка спальни.

— Куда ты собралась?

— Не знаю, — Гермиона пожимает плечами, и Гарри вдруг понимает, что ей некуда, совершенно некуда возвращаться. Ее родители неизвестно где, живут спокойной безопасной жизнью магглов, они не переживают о ней, не ждут ее. Они о ней даже не знают. И, похоже, Гермиона тоже понимает это только сейчас, потому что замирает над своей сумкой, растерянно опускает руки.

Минута тяжелой тишины грозится перерасти в очередную истерику Гермионы, Гарри видит это по ее стремительно краснеющему лицу, по поджатым губам, дрожащим ресницам закрытых глаз. Он подходит ближе, обнимает, — теперь она не сопротивляется, только благодарно утыкается носом в его плечо, — и тихо говорит:

— Дом Сириуса. Я пойду с тобой.

Она мотает головой, пытается отстраниться, но он лишь сильнее прижимает ее к себе.

— Гарри, я благодарна, но ты должен остаться тут, с Джинни. У вас ведь все так хорошо...

— Джинни поймет. Она поймет, Гермиона. Ты столько для меня сделала и осталась совершенно одна, и это единственное, что я могу предложить тебе взамен. Стать твоей семьей, пока ты не найдешь своих родителей.

— Ты и есть моя семья, Гарри, — вздыхает Гермиона. — Все семь лет — ты и Рон были моей семьей, и иногда мне кажется, что вы стали мне даже ближе, чем мои собственные родители.

— Вот поэтому, я не хочу слышать твоих возражений. Я пойду с тобой, — тихо говорит он, повторяя слова, которые она сказала ему несколько недель назад, в самую сложную, тяжелую, мертвую минуту его жизни.

И Гермиона понимает, вспоминает кошмар прощания, ужас от осознания того, что видит Гарри в последний раз, уходящего навстречу смерти. И обнимает его еще сильнее, как тогда, как в ту минуту, и повторяет:

— Я пойду с тобой.

И добавляет:

— Спасибо.

* * *

Уизли противятся отъезду Гарри и Гермионы. Молли и Артур пытаются их остановить, уговорить остаться, пытаются выяснить причину столь внезапного решения. Молли кидает гневные взгляды на Рона, который стоит в углу, у лестницы, скрестив руки на груди, и растерянные — на тебя, застывшую у обеденного стола.

Но ты понимаешь, что это бесполезно. То, что ты услышала под окном на удивление логично и спокойно укладывается у тебя в голове, и ты почему-то постоянно повторяешь фразу "это было естественно", не только в контексте услышанного секрета, но в применении ко всей ситуации. Ты замечаешь, что Гарри неловко улыбается Артуру и ищет тебя взглядом, и киваешь ему, и едва Молли переключается на бледную Гермиону, прижимающую к груди свою бесценную сумочку, вы вдвоем выскальзываете на крыльцо.

Гарри тут же говорит:

— Я не могу ее оставить, Джинни.

И ты киваешь совершенно спокойно.

— Она не может оставаться одна. Наверное, мы несколько дней поживем в доме Сириуса, а потом... она хочет найти своих родителей, и я помогу ей в этом.

И ты снова киваешь, и в этот раз улыбаешься.

И Гарри совершенно не понимает твоей реакции. Он ожидал протестов, или того, что ты вызовешься поехать с ними, но твое спокойствие его только беспокоит.

— Ты не против? — наконец, спрашивает он, внимательно вглядываясь в твои глаза.

Ответить тебе мешает Рон. Он тоже выходит на крыльцо, закрывает за собой дверь и смотрит на Гарри если не с ненавистью, то с обидой. И на минуту ты перестаешь ругать собственного брата за его истерию, за его ссору с Гермионой, или за то, что он оставил их одних зимой, или еще за тысячу промахов и ошибок. Ты просто понимаешь, как ему нелегко ощущать себя всегда вторым, даже в отношениях с любимой девушкой.

Гарри молчит. Они смотрят друг на друга несколько минут и обмениваются куда большим, чем могли бы сказать вслух, а ты понимаешь, что ты должна вести себя так, будто не понимаешь истинной причины. "Возможно, — думаешь ты, — придется изобразить шок и удивление", если Рон решит обсудить связь Гарри с Гермионой прямо при ней.

Но Рон проходит мимо, спускается с крыльца и делает несколько шагов в сторону ворот. Гарри опускает голову, и ты пытаешься угадать, о чем он думает. Внезапно Рон оборачивается и тихо говорит:

— Сейчас ты на первом месте. Сейчас твое место возле нее, а не мое. Я подожду, но когда решишь уступить ее мне, сделай это правильно.

Гарри пожимает плечами:

— Я всегда буду рядом с ней, Рон, нравится тебе это или нет.

Рон на минуту замирает, и ты почти ждешь, что он вот-вот накинется на Гарри с кулаками. Но твой брат только кивает головой, разворачивается и уходит прочь.

Вы снова оказываетесь наедине. И на этот раз Гарри молчит, видимо решая, стоит ли сказать тебе об истинной причине размолвки Рона и Гермионы.

— Гарри, — тихо зовешь его, и он поднимает голову, и его зеленые глаза задумчивы, и это напоминает тебе прошлое лето, будто не было сражений, не было оглушительных побед, будто камень все еще лежит на его душе. И ты ненавидишь это.

— Гарри, — и твой голос ровный, спокойный, — давай закончим то, что толком не успели начать. Чтобы ты не чувствовал передо мной вины. Просто чтобы вы с Гермионой остались вдвоем и решили все проблемы: ее проблемы, твои проблемы, ваши проблемы. И каким бы ни оказался результат, ты должен знать, что ты дорог мне и этой семье, и Рону.

Гарри смотрит на тебя внимательно, он никогда не смотрел на тебя с таким спокойствием, благодарностью и... да-да, уважением, и тебе нравится это. Ты чувствуешь себя взрослой, ты чувствуешь себя равной ему, и это притупляет боль расставания ровно настолько, чтобы пережить его объятие, и виноватый взгляд Гермионы и ее неловкое объятие, и прощание, и их уход.

Хлопок аппарации еще долго разносится над полями вокруг Норы, а ты уже падаешь на кровать в своей удивительно пустой комнате, и плачешь в подушку, плачешь всю ночь.

А утром ощущаешь пустоту, и свободу, и нормальность. Тебе нормально. Тебе хорошо.

Удивительно, но это потрясающее чувство.

И ты вернешься в Хогвартс, и поможешь МакГонагалл восстановить замок, будешь общаться с друзьями, и с Невиллом, и с Луной, и снова улыбнешься Дину Томасу, с которым так нечестно обошлась в том году, и впервые ощутишь этот пьянящий вкус победы, которую вы все одержали, свободы, ради которой сражались.

В доме Сириуса тихо, душно и пыльно. Только Кричер кряхтит то в одном углу, то в другом, или портреты Блэков перешептываются в темных комнатах. Всюду пыль и грязь, и свисающие со стен клоки обоев, и такое ощущение, будто дом простоял пустым как минимум пару веков. Но последними тут были они трое, почти год назад, хотя даже этот год кажется вечностью.

Гарри несколько раз обходит комнаты, ненадолго скрывается в спальне своего покойного крестного, пока Гермиона обследует ящики на кухне. Газовое освещение неровное, тусклое, только подчеркивающее заброшенность дома. Гермиона отрешенно думает, что зимой тут должно быть дико холодно, и им с Гарри повезло, что сейчас — конец июня.

Гарри, конечно, решает ночевать в комнате Сириуса на самом последнем этаже. В комнате на первом этаже, где жили Гермиона и Джинни, пока Орден Феникса квартировал в доме Блэков несколько лет назад, маленькой, темной и не менее пыльной, почему-то обнаруживается огромная чугунная ванна, занимающая почти все пространство, и не обнаруживается ни единой кровати и ни одного шкафа. Гарри пытается левитировать ее в коридор, что ванная с неохотой исполняет, но словно назло врезается в слишком узкий дверной проем. Гарри раздраженно всплескивает руками, а Гермиона решает трансфигурировать чугунного монстра во что-нибудь мелкое, например не менее чугунный утюжок, но загадочная ванна упрямо отказывается менять свою форму и размер.

Тут же вызванный Кричер плюется и бурчит ругательства себе под нос, но ответить Гарри, откуда в спальне взялась ванна, не может.

Они оставляют все, как есть, и поднимаются выше. Две из трех спален на втором этаже заняты — ха-ха! - мебелью из комнаты, где разместилась ванная, в третьей они находят три птичьих тушки, остывший котел с каким-то отвратительным варевом в камине и омерзительный запах, и поскорее захлопывают дверь, пока вонь не разнеслась по всему дому. Гермиона запечатывает дверь еще каким-то заклинанием (Гарри различает в ее бормотании aromas), и настойчивый Поттер тянет ее на последний этаж. Они проходят мимо спальни Сириуса, открывают последнюю дверь, напротив комнаты Регулуса Блэка.

Они обнаруживают еще одну спальню, большую, с двумя окнами, с тяжелыми темно-розовыми портьерами и балдахинами над тремя одинаковыми кроватями. Это явно гостевая и явно девичья комната, судит Гарри по куклам, которые сидят на комоде, по покрытым пылью гирляндам, по столикам с зеркалами, но тут нет никаких более личных вещей, которые бы указывали, на то, что тут жили постоянно. Гермиона кивает головой, проходит вглубь помещения и снова бормочет себе под нос, и легонько взмахивает палочкой, и комната будто встряхивается, и пыль словно тает на глазах. Гермиона проводит палочкой над одной из кроватей, и серый оттенок постельного белья стремительно белеет, и льняные простыни в полумраке спальни становятся снежно-свежими. Гарри наблюдает, как девушка оглядывается, кладет сумку в изножье кровати и улыбается.

— Ты в порядке?

Она кивает.

— Конечно. Просто с завтрашнего дня придется навести тут лоск... — Она пожимает плечами. — Я никогда не понимала равнодушия волшебного мира к чистоте и гигиене.

Гарри вспоминает вылизанный до блеска дом Дурслей, реакцию тети Петунии на каждую пылинку и соринку, и к своему удивлению понимает, что ему интересно, где сейчас Дурсли и чем они занимаются. Он тут же отмахивается от этих мыслей, опасаясь, что внезапно появится желание отыскать своих единственных родственников, и проводит рукой по резному изголовью кровати. Гладкая поверхность деревянного изгиба внезапно под его рукой сменяется щербатой полосой, и Гарри шепчет "люмос", наклоняется над изголовьем и подносит палочку ближе. В изгибе лепестка лилии красуется неаккуратно нацарапанное БЭЛЛА БЛЭК.

Гермиона тоже наклоняется, и Гарри слишком поздно убирает палочку. Она тоже видит этот шрам, вздрагивает и быстро поднимается с кровати. В ее глазах проскальзывает страх, и ужас, и воспоминания о пытках, издевках и мучениях, которые совершала над ней Беллатриса.

Гарри не задает вопросов, не успокаивает, не ободряет. Он берет Гермиону за руку и выводит прочь из комнаты, закрывает за собой дверь. Они знают, что спальня Регулуса тут, рядом, тоже пуста и заброшенна, но мрак, и гнетущая тишина, и жуткие постанывания Кричера где-то в этой неизвестной темноте заставляют даже Гарри поежиться.

— Ничего, я посплю в гостиной, — нервно бормочет Гермиона, снова прижимая к груди свою сумочку. За их спинами шепчутся почившие Блэки, от их жутких голосов, доносящихся из ниоткуда, по спине бегут мурашки, и Гарри, и Гермиона знают, что портреты в гостиной не более дружелюбны.

Гарри мотает головой, выкидывая из головы услышанные от портретов оскорбления в адрес себя и Гермионы, и ведет девушку в спальню Сириуса, в свою спальню. Тут нет изображений высокомерных представителей чистокровных семей, тут красные гриффиндорские цвета, и теплый камин, который Гарри успел разжечь, и полуобнаженные красотки на стенах, и нет голосов, и стонов, и темноты.

Гермиона не возражает, но все же оборачивается и смотрит на Гарри с каким-то волнением.

— Мы почти год прожили в одной палатке, — неловко говорит Гарри, а потом почему-то краснеет, и опускает глаза в пол.

— Да, — коротко отзывается Гермиона, и ей не нравится эта неловкость в отношениях в Гарри. Она хочет вернуть его веселье, и легкость, и улыбку — теплую, добрую открытую улыбку, которая стала появляться на его лице после победы над Вольдемортом.

Она поднимает сумочку повыше, и замечает.

— У меня тут завалялась пачка шоколадных лягушек, и я вижу подборку вырезок из "Пророка" с шутками двадцатилетней давности, и вон ту форму гриффиндорца с подтяжками ты совершенно точно должен попробовать примерить.

И она видит, как Гарри расслабляется, как на его губах появляется усмешка, когда он тоже замечает целый сундук с юношеской одеждой Сириуса.

А когда на часах уже далеко за полночь, и в комнате тепло от камина, и они вдоволь насмеялись над анекдотом о Дамблдоре и Волшебной шляпе из "Пророка" за 1975 год, и Гарри так и сидит на кровати в колпаке с большим гербом Гриффиндора прямо на лбу ("Абсолютно глупый головной убор! Не могу поверить, что это когда-то носили!" — восклицает он), Гермиона вдруг становится серьезной говорит:

— Знаешь, я рада, что ты тут. Со мной. Мне неловко, что я разлучила тебя с Джинни, но в то же время я безумно счастлива, что не одна. Что именно ты рядом.

Гарри снимает колпак, откидывает его в сторону и распечатывает очередную шоколадную лягушку — их нехитрый ужин на сегодня. Но он слушает внимательно, смотрит на ее лицо: то в глаза, то на мочку уха, то на подбородок.

А Гермиона, помолчав немного, продолжает:

— Я должна чувствовать себя предательницей после того, что произошло между мной и Роном, должна чувствовать вину перед ним, должна скучать по нему, плакать, — она делает судорожный вдох, глядя в сторону, на камин за спиной Гарри, и внезапно улыбается, — но я не чувствую ничего из этого. Сейчас я просто счастлива, что ты здесь.

Гарри понимает, что шоколадная лягушка, зажатая в его руке, тает, пачкая липким шоколадом ладонь и пальцы, но он не может отвести взгляд от Гермионы. Между ними так давно не было таких простых, искренних разговоров, того единения душ, которое они подрастеряли за последние годы.

— Просто хотела, чтобы ты знал, — добавляет Гермиона, и Гарри глухо отзывается:

— Я знаю.

Они еще несколько минут сидят молча, Гарри смотрит на Гермиону, Гермиона смотрит на камин, а где-то внизу скрипит лестница, и Гарри отрешенно решает, что это Кричер бродит по дому. Наконец, Гермиона отводит взгляд от камина и удивленно смотрит на его руку. Гарри смущенно ухмыляется и поднимается с кровати:

— Я в уборную.

Гермиона кивает, и Гарри быстро ретируется. Четвертая дверь на этаже — вход в крошечную ванную, где едва хватает места одному человеку. Гарри быстро избавляется от остатков шоколадной лягушки на руке, обмывает лицо холодной водой и смотрится в зеркало. Ему на секунду кажется, что он видит в отражении лицо другого человека: у него широкая довольная ухмылка, и в зеленых глазах танцует что-то лихое, задорное, яркое, — а потом почему-то ему в голову приходит мысль, что он, как и Гермиона, не чувствует себя неправильно, не чувствует себя виноватым перед лучшим другом или перед собственной (бывшей, вспоминает он) девушкой. Наоборот, тут, в темноте пустого чужого дома, где жуть, казалось, пропитала каждую ступеньку, каждый столбик перил, каждую ложку в серебряном сервизе Вальбурги Блэк, в компании только своей лучшей подруги и шоколадных лягушек, Гарри впервые за несколько месяцев чувствует себя счастливым, свободным, легким, как перышко. И, думает Гарри, вытирая руки о штаны, это заслуга не только шоколадных лягушек. Точнее, вовсе не шоколадных лягушек.

Возможно, уже через несколько дней они покинут это место и снова окажутся в пути. Но даже это не страшит и не пугает Гарри. Ему хочется воспользоваться этой свободой, этой легкостью, которую он не ощущал даже в Норе, уехать подальше, где никто не слышал о Мальчике-Который-Выжил, где никто не будет благодарно целовать ему руки, едва завидев шрам на лбу. И он безумно рад, безумно счастлив, что рядом будет Гермиона.

Не хватало только Рона, того яркого пятна, которое всегда разбавляло их компанию заучки и невротика. Но трещина, пробежавшая между ними полгода назад грозила перерасти в бездонную пропасть, а Гарри слегка пугает то, что по этому поводу он чувствовал ровно то же, что и тогда: раздражение и досаду, возможно, каплю сожаления.

Гарри выбирается из ванной (или ванная выдавливает его из себя) и тянется к ручке двери, ведущей в спальню, но вдруг замирает, слыша легкий скрип половиц. Он напрягает слух, повернувшись к лестнице правым ухом, как учил его Грюм, но дом вокруг снова погружается в бездну гнетущей тишины.

— Кричер? Это ты? — грозно кричит он в черноту лестницы, но в ответ не слышит даже эха.

Гарри снова кладет руку на ручку двери, но, поколебавшись, достает из кармана палочку, привычка брать которую даже в уборную прочно въелась за последний год. Он встает лицом к лестнице и вдумчиво творит все защитные чары, которые разучил за время скитаний. «Если уж они охраняли нас в лесу, то без труда охранят и в доме, — думает Гарри, — если есть, от кого охранять.»

Стараясь игнорировать выступивший на спине холодный пот, Гарри возвращается в комнату и закрывает за собой дверь на ключ. Он бы и стулом ее подпер, но решает не привлекать внимания уже дремлющей в своей кровати Гермионы. Койку она явно трансфигурировала из облезлой софы, стоявшей у камина пять минут назад.

Кровать Сириуса скрипит, но одеяло свежее и слегка пахнет мятой, — именно с таким ароматом у Гарри ассоциируется ворожба, которую творит Гермиона. Он пристраивает очки на тумбочке, а палочку предусмотрительно сует под подушку. На несколько минут в комнате становится тихо, и Гарри решает, что Гермиона уже заснула, но внезапно она тихо зовет:

— Гарри?

— Мм? — откликается он.

— Я хочу... — она запинается, но Гарри не дает ей продолжить:

— Я знаю. Мы отправимся в путь как только соберемся. Хоть завтра с утра.

Он слышит тихий выдох и снова шепот:

— Спасибо.

Гарри кивает, видимо самому себе, так как в темноте Гермиона все равно его не видит, и снова напряженно вслушивается в тишину. Где-то внизу, наверное, у самого подножия лестницы, снова скрипит лестница, и Гарри снова надеется, что это всего лишь Кричер. Он думает, что то, что Гермиона в одной с ним комнате — счастливый случай.

Сон не идет.

Их будит невозможный грохот: словно кто-то со всего размаху влетел в стену, и Гарри подскакивает на кровати, и тут же достает палочку из-под подушки одной рукой, другой нащупывает очки, подлетает к двери и только тут оборачивается. Гермиона, стоит одной ногой на полу и тоже нащупывает под подушкой свою палочку, и глядит на него с тревогой.

Взглядом она спрашивает "Что это?".

Гарри пожимает плечами и кладет руку на ручку двери. Гермиона уже за его спиной, и он шепотом поясняет:

— Я вчера поставил защитные чары вокруг комнаты.

Он поворачивает ключ, резко открывает дверь и быстро выглядывает. Никого. С палочкой наизготовку, он спускается на пару ступенек, но в следующем пролете тоже пусто. Нет даже Кричера, только пыльные следы на полу и облачко пыли между первым и вторым этажом. Гермиона творит чары за его спиной, и тихо говорит: "Никого". Гарри кивает. Изучает следы, но он не уверен даже в том, что это не отпечатки их собственной обуви в пыли. Вчера вечером они обошли весь дом, и не один раз, и разобрать, где чьи следы уже невозможно.

Гарри вздыхает и поднимается с колен.

Они спускаются на кухню, где находят молоко, хлеб и сыр, явно принесенные Кричером.

— Зачем ты расставлял защиту, позволь спросить? — сердито спрашивает Гермиона, скрестив руки на груди и прислонившись спиной к огромному резному буфету.

— Мне показалось, что кто-то ходит по лестнице, — отвечает Гарри, обыскивая ящики в поисках ножа.

— И ты ничего не сказал мне? — она умудряется одновременно изумиться и рассердиться, но сдержать все это в диапазоне громкости светской беседы.

— Это мог быть Кричер, — замечает Гарри.

— Это мог быть кто угодно, кто знает о существовании дома, Гарри! — Гермиона только распаляется. — Вспомни, ведь Мундигус Флетчер не раз наведывался сюда после Ордена, подворовывая ценности!

Гарри задумчиво поднимает брови.

— Ты думаешь, это был он?

— Я не знаю, — отрезает Гермиона, но Гарри понимает, что она сердится не на него, а на саму себя, за то, что она сама не догадалась поставить защиту перед сном.

Они завтракают в тишине, задумавшись над тем, насколько безопасен дом Блэков и стоит ли оставаться в нем еще на ночь. Едва они решают обсудить свои соображения друг с другом, раздается стук в дверь. Громкий, настойчивый, но вежливый, — что кажется совершенно необычным после столь нервного пробуждения.

Гарри снова держит перед собой палочку, и Гермиона прикрывает его сзади, когда они подбираются к двери. К своему удивлению, на крыльце они обнаруживают Джорджа Уизли собственной персоной. Он все еще выглядит измученным, но его улыбка при виде друзей внезапно искренняя, и радостная, и даже с привычной чертовщинкой в прищуре карих глаз. Но Гарри с Гермионой все равно думают, одновременно и, конечно, не сговариваясь, что даже она кажется всего лишь половиной чего-то целого.

— Ээээй, вы уже проснулись? Какая жалость! Пока я тут ждал, то успел придумать полдюжины шуток о засонях! — тянет Джордж и проходит в дом.

Он осматривает коридор, заглядывает в пролет лестницы, где все еще парит облачко пыли, а потом оборачивается к друзьям, застывшим у порога.

— Гарри, знаешь, — Джордж подходит ближе, приобнимает парня за плечи и, наклонившись, продолжает, — прежде, чем приглашать сюда девушку, стоило хотя бы разучить заклинание Чистой Чистки. Спросил бы у нашей мамы, она в нем спец, — Джордж хмыкает, отлипает от Гарри и подмигивает Гермионе.

Та в ответ неловко улыбается, понимая с запозданием, что стоит перед двумя парнями в одной пижаме и с палочкой в руке. И если перед Гарри она не чувствует неловкости, то любопытный и совершенно естественный взгляд Джорджа, скользнувший по ее фигурке, ее смущает.

Гарри тоже улыбается:

— Какими судьбами, Джордж? Рон тебя послал? Или Джинни?

Джордж мотает головой, и протягивает ему пакет:

— Мама. Она уверена, что вы тут голодаете, и просила передать пирог, бутылку свежесваренного сливочного пива и какой-то особый чайный сбор для Гермионы.

Гарри заглядывает в пакет, чувствует рукой теплый бок горячего пирога, тянет носом приятный аромат выпечки. Они возвращаются в кухню, где тут же делят пирог на части. Гермиона заваривает чай, предлагает его парням, но те, понюхав, морщатся и отказываются, разливая по стаканам сливочное пиво, а Гермиона выпивает весь чай сама, удивляясь, как Молли смогла создать такой чудесный букет вкуса и запаха в простом чае.

Они узнают от Джорджа, что Джинни возвращается в Хогвартс, а Рон присоединился к Артуру в гараже: они пытаются понять устройство микроволновки, разобрав ее по винтикам.

— Он вполне по-взрослому себя ведет, — замечает Джордж и мельком смотрит на Гермиону. — Спокойно, сдержанно, сломал только два зонтика и съел полпирога в один присест. Сегодня утром, правда, еще распинал с десяток садовых гномов, но, думаю, он переживет вашу размолвку.

Гермиона кивает, делает глоток чая и чувствует, как подступает печаль. Она старается отогнать ее, вспомнить о вчерашнем вечере с Гарри и собственном признании, и ей совсем не хочется забирать свои слова обратно и снова начинать вести себя как влюбленная идиотка, плачущая в подушку по бессердечному возлюбленному. Она решает, что нужно сию же минуту собираться в дорогу и отправляться на поиски родителей.

Гарри с Джорджем погружаются в разговор об одной из последних игр в квиддич, когда Гермиона поднимается из-за стола.

— Я наверх, переоденусь и буду собираться, — она обменивается с Гарри многозначительным взглядом, и он кивает.

Джордж смотрит ей вслед и поворачивается к Гарри:

— Собираться? Куда это вы собрались?

— Она хочет найти своих родителей, — поясняет Гарри, снова делая глоток пива. — Я отправляюсь с ней.

Джордж минуту молчит, а потом быстро спрашивает:

— Где они?

Гарри кажется странным напряжение в голосе Джорджа, но он решает, что все Уизли взволнованы тем, что Гарри и Гермиона исчезают неизвестно куда и неизвестно насколько, вдвоем, оставив своих породисто-рыжеволосых возлюбленных позади.

Он осторожно отвечает:

— Вроде бы, в Австралии.

Джордж откидывается на стуле и смотрит в потолок, бормоча "Австралия, Австралия...". Наконец, он снова поворачивается к Гарри и качает головой.

— Это будет непросто, дружище, — Джордж елозит на стуле и продолжает, — Уничтожить Вольдеморта — это одно, но с его исчезновением весь волшебный мир встряхнула волна других проблем. Для начала, не все Пожиратели Смерти пойманы и отправлены в Азкабан, и, к сожалению, большая их часть бродит на свободе и сдаваться в руки мракоборцев не собирается.

Джордж останавливается, смотрит куда-то за плечо, словно ожидая, что его речь кто-то подхватит и продолжит, но спустя пару секунд тишины болезненно морщится. Гарри, увидев это, опускает голову, не желая встречать растерянный взгляд близнеца Уизли, но вскоре слышит, как, после запинки, Джордж продолжает:

— Понимаешь, все Пожиратели разбежались куда подальше от Англии и островов, расползись как тараканы по всему миру, но подальше от магглов, подальше от больших городов и магических сообществ. Они прячутся в дыры цивилизации, Мерлином забытые страны, там, где их найти будет непросто. А теперь представь, что ваш с Гермионой путь лежит через многие из этих стран, и каждый из этих ублюдков во что бы то ни стало поспешит сесть вам на хвост и убить великого Гарри Поттера.

Гарри кажется, что где-то там, за стенами дома, померк свет, и птицы не приветствуют новый день, и люди в страхе попрятались по своим домам, потому что опасность все еще тут, она не исчезла после победы над Вольдемортом, а он был таким дураком, таким идиотом, когда радовался свободе и миру, и спокойствию, разгуливая по полям возле Норы и заглядывая в даль, за горизонт, предвкушая исследование мира за пределами Хогвартса и Лондона.

— Ордена Феникса больше нет, — продолжает Джордж, не заметив бледного лица Гарри, — все выжившие бросили все свои силы, чтобы очистить Англию от этой грязи, и восстановить то, что успел разрушить Вольдеморт.

— Но мы же можем просто аппарировать... — растерянно замечает Гарри, но Джордж только с досадой морщится.

— Не выйдет. Из-за мировых магических поясов, — наткнувшись на непонимающий взгляд Гарри, Джордж поясняет: — У магглов это называется часовыми поясами. Границы в основном те же. Ты можешь аппарировать только в границах одного пояса свободно, но не сможешь их пересечь. Ты можешь аппарировать от границы к границе, но пересекать ты их можешь только физически, пусть даже на метле.

Гарри громко и разочарованно вздыхает, откидывается на стуле и бубнит:

— Как много я еще не знаю о волшебном мире!

— Поэтому волшебники свободно перемещаются по Англии, но чтобы перебраться на континент выстраиваются в очереди на магической таможне! А представляешь, некоторые из них доставляют немало хлопот магглам, когда решают прокатиться через Ла-Манш под водой!

Гарри подпрыгивает на стуле, когда ему в голову приходит гениальная в своей простоте идея:

— Но мы ведь можем просто сесть на самолет!

Джордж полминуты хмурится, повторяет губами "самолет, самолет", а потом, словно вспомнив, что это такое, пожимает плечами.

— Извини, мой друг, но лучше не рисковать, — разводит он руками, — от вас с Гермионой — сильнейших волшебников, так и разит магией, которая склонна чудить с маггловскими приборами. Ты не задумывался, почему у волшебников в домах так редко встречаются тостеры и телевизоры? Потому что они работают всего пару дней. Помню, отец был очень разочарован, когда телевизор, который он принес с работы, сгорел на следующее утро! А каким усилий нам с Фредом стоило доказать маме, что мы тут были ни при чем! Ну, почти ни при чем... — Джордж улыбается старым воспоминаниям, болезненно и натянуто, снова быстро оглядывается через плечо, и продолжает, — И если маггловский автомобиль и можно укротить на пару часов, то отправляться в дальнее путешествие на электричке я тебе не советую. Почему ты думаешь, волшебники все еще пользуются метлами, когда на автомобиле иногда добраться можно куда быстрее, незаметнее и без фатальных последствий для прически?

Гарри кивает.

— Поэтому, когда в маггловских новостях упоминают об аварии, или крушении поезда, или авиакатастрофе — значит, там наверняка ехал какой-нибудь эгоистичный волшебник. Ли Джордан рассказывал, что как-то летал на самолете из Лондона в Берлин, и за пару часов полета их трясло так, что приземлиться он уже не надеялся. А ты собираешься лететь в Австралию! Да не один, а с Гермионой за компанию! Вам повезет, если вы покинете пределы островов! — Джордж хмыкает, и тут же быстро уточняет: — Австралия, это же далеко?

— Очень, — мрачно отвечает Гарри. Грядущее путешествие с каждой минутой кажется все менее привлекательным.

Джордж поднимается и, подхватив полупустую бутылку из-под сливочного пива, разливает остатки в их с Гарри стаканы. Но едва он открывает рот, чтобы сказать что-то ободряющее, как откуда-то сверху слышится голос Гермионы:

— Гарри! — зовет она, и топот ее ног по лестнице возвещает о том, что она спускается вниз, — Гарри, я не могу найти свою...

Но тут раздается крик, — чей-то чужой, хриплый, звериный рык, — в котором едва угадывается разящее заклинание, и потом ярко-зеленая вспышка, и грохот, и звук крушащихся стен, и отчаянный женский вопль.

Гарри подрывается со стула первым. Он буквально перепрыгивает через стол, взлетает по лестнице из подвальной кухни вверх, слыша за спиной топот ног Джорджа, и вываливается в холл, выставив палочку вперед. Он едва успевает сообразить, что мерзавец стоит у подножия лестницы, и тут же на автомате швыряет в него заклинание, промахивается, и едва успевает отскочить, когда неприятель отвечает своим атакующим проклятием. Стена, перед которой всего секунду назад стоял Гарри, становится грудой обломков, под которой, судя по крикам и воплям, погребен и портрет Вальбурги Блэк. На этот раз заклятие выкрикивает Джордж, ткнув куда-то вперед, наугад, и снова грохот и еще больше пыли и грязи, ворвавшиеся из лестничного холла, возвещают о том, что особняку Блэков понадобится радикальный ремонт.

Если что-нибудь останется от этого дома, — мрачно думает Гарри. О том, что дом может быть сметен с лица земли их битвой думать куда легче, чем о Гермионе, которая первой испытала на себе атаку неизвестного.

Он поворачивается к Джорджу, и тот извлекает из кармана что-то маленькое, розовое и пушистое. Загадочно усмехнувшись, Джордж плюет на комок, сжимает его и швыряет в холл.

— Что это? — шипит Гарри.

Но Джордж не успевает ответить. Откуда-то из-за пыльной завесы доносится крик, потом ругательства и вопли, а Уизли уже подскакивает и летит вперед. Растерянный Гарри кидается за ним. Они вырываются к лестнице вовремя, чтобы лицезреть мечущегося по площадке человека в потрепанном костюме, облепленном розовыми комками, которые мечутся по его фигуре, устремляясь к лицу и шее. Мерзавец не может избавиться от этих существ, он яростно машет рукой с зажатой в ней палочкой, а другой рукой пытаясь отпихнуть розовые пушистые комки от лица, но непонятные штуковины только плотнее облепляют его голову и с каждой секундой их каким-то образом становится все больше.

Гарри, не теряя времени, оглушает противника, и тот кулем валится на ступени. Розовые комки отстраняются от него, словно отхлынув одной волной, и начинают приближаться к ним с Джорджем, но Уизли, даже не попятившись, указывает на них палочкой и произносит короткое заклинание. Не менее трех дюжин пушистиков начинают сжиматься, прижиматься друг к другу, уменьшаться, пока на полу не оказывается один единственный подрагивающий розовый шарик, который Джордж подхватывает и прячет обратно в карман.

Гарри, отложив расспросы на потом, указывает на нападавшего. Джордж понимающе кивает и наставляет на того палочку, а Гарри, сломя голову, начинает пробираться через развалины, в которые превратился первый пролет некогда элегантной лестницы.

— Гермиона! — кричит он, — Гермиона, ты в порядке?!

Кое-как он выбирается на чудом уцелевшую площадку и видит выглядывающую из-за угла синюю кроссовку.

— Гермиона, — вопит он, чувствуя подступающую волну паники.

Гермиона лежит на животе, бледная и со стремительно краснеющим лбом. Гарри падает перед ней на колени и дрожащими руками дотрагивается до ее плеча. Она не приходит в себя, когда он ее окликает, и Гарри переворачивает ее, немеющими пальцами аккуратно касается тонкой кожи на исцарапанной шее.

Камень, груда камней, гора размером с Эверест падает с его сердца, когда он чувствует под своими пальцами подрагивающий, но уверенный пульс. Он громко выдыхает, притягивает Гермиону к своей груди и крепко обхватывает ее руками.

Взволнованный голос Джорджа доносится снизу:

— Гарри? Как Гермиона? Что с ней?

— Все нормально, — отзывается Гарри, чувствуя, как в его руках Гермиона начинает шевелиться. — Она, видимо, просто ударилась головой.

На ее лбу красуется сильная ссадина, уже успевшая пропитаться кровью, капля которой медленно ползет к брови. Гарри быстро смахивает ее, внимательно вглядываясь в лицо подруги. Она медленно, с усилием, открывает глаза, морщится, и, сфокусировав взгляд, различает лицо Гарри, нависшего над ней.

— Гермиона? Ты меня узнаешь? — с тревогой спрашивает он, и девушка, помедлив, кивает. — Ты можешь подняться? Встать на ноги?

— Д-думаю, да, — осторожно отвечает она. Гарри помогает ей подняться, но не отпускает ее рук.

Поддерживая ее за плечи, он снова вглядывается в ее лицо, отмечая, что она быстро приходит в норму, а ссадина на голове кровит не сильно.

— Я в порядке, Гарри, — хрипло говорит она, но ее попытка самостоятельно сделать хоть шаг не оправдывается, и девушку медленно заносит в сторону. Гарри снова подхватывает ее и, не сдержавшись, крепко обнимает. Гермиона, прижатая к его груди, недовольно фырчит что-то в его футболку, но обнимает в ответ.

Они стоят так не больше минуты, потому что Джордж, выглянув из-за останков разрушенной лестницы, покашливает с наигранной неловкостью.

— Это все мило, конечно, что Гарри опять достаются все девчонки, но я тут остался наедине с бывшим приспешником Вольдеморта, и мне слегка не по себе.

Палочка Гермионы находится неподалеку, в мусоре, оставшемся от двери в одну из комнат второго этажа. Гарри старается не думать, что было бы, если бы нападавший не промахнулся, а Гермиона не успела бы нырнуть в сторону.

— Это Яксли, — заявляет Гарри, рассмотрев обидчика. — Как он оказался в доме?

— Он узнал о нем в прошлый раз, — глухо замечает Гермиона, — когда мы бежали после диверсии в Министерстве Магии, — Джордж восхищенно присвистывает, а Гермиона хмурится. — Он, видимо, прятался тут со дня поражения Вольдеморта, ожидая твоего появления, Гарри. Весьма ловкий план, на мой взгляд. Сейчас многие стали пренебрегать осторожностью, — и Гарри догадывается, что она хотела добавить "даже мы".

Джордж открывает одну из дверей на первом этаже, заглядывает внутрь.

— Должно быть, он прятался в комнате девчонок все это время, — говорит он, отпинывая ногой половину двери, висящую на одной петле, — больше неоткуда.

Гарри и Гермиона с удивлением осматривают совершенно пустую комнату.

— Эта ванна! — хором говорят они, и Гермиона продолжает:

— Он трансформировал себя в ванную, поэтому мы не смогли вытащить ее из комнаты. Он не поддавался, когда я пыталась трансфигурировать ванну в утюг, потому что уже был не в своей форме! А я даже не попыталась проверить эту дурацкую штуку на лежащие на ней заклинания!

— Ловко, — отзывается Гарри, вспоминая, как два года назад на его глазах полосатое кресло превратилось в профессора Слагхорна. — Он выжидал момент, чтобы к нам подобраться, наткнулся на защиту этим утром, снова затаился, когда мы сбежали вниз и опять увидели всего лишь ванну. А стоило нам разделиться, он решил атаковать.

— Безумец, — хмыкает Джордж. — Нападать на трех волшебников, пусть даже и внезапно — он, должно быть, был просто в отчаянии.

Гермиона оборачивается к обездвиженному Яксли.

— Нам нужно сдать его мракоборцам, — говорит она.

Остальные молчат. Тяжелую тишину прерывает Кричер, громко стонущий о "беспорядке, который устроили эти грязные проходимцы, чертовы отродья".

Хогвартс все еще не похож на сказочное место, каким его привыкла видеть Джинни. Она и многие студенты опасаются, что они не успеют воскресить замок, ставший их домом, к осени, но Минерва МакГонагалл, ответственно принявшая на себя роль директора и главнокомандующего реставрацией, твердо заверяет их, что Хогвартс примет всех своих учеников в положенное время, поэтому не стоит терять время на сомнения.

И в ее слова веришь, потому что с каждым днем прибывает все больше людей принять участие в возрождении Школы Чародейства, это не только ученики, но и их родители. Целыми семьями они разбивают палаточный лагерь на склонах возле замка и со всем рвением приступают к работам.

Джинни назначается старостой и в компании нескольких гриффиндорцев и учеников других факультетов восстанавливает поле для квиддича. Они воздвигают трибуны, меняют кольца и возрождают траву на месте выжженной арены. Это сложно и тяжело даже с помощью магии, и по вечерам у студентов едва хватает сил, чтобы добраться до общежитий.

Джинни дремлет у камина, устало откинувшись в кресле, где когда-то так любила сидеть Гермиона с книгой в руках и Криволапом на коленках, и пытается не думать о том, что совсем скоро, всего через пару месяцев начнется новый учебный год. Она до сих пор не знает, какое решение принял Гарри: вернуться в школу, чтобы закончить обучение, или заняться чем-то другим? Вернется ли Гермиона? Закончат ли они свои поиски к сентябрю, и с какими последствиями этих поисков ей придется столкнуться?

Джинни садится за стол и пишет Гарри письмо, короткое послание.

Она пишет,

Эй, Гарри,

надеюсь, у тебя все в порядке. Хогвартс начинает напоминать школу, а не руины Камелота. К сентябрю поле для квиддича будет готово принять самого лучшего гриффиндорского капитана.

Джинни

Она перечитывает письмо и чувствует себя беспомощной, жалкой, несчастной. Она мнет записку, вздыхает, снова расправляет. Дописывает внизу "передавай привет Гермионе" и сворачивает уже аккуратнее.

Джинни поднимается и, накинув куртку, направляется к двери, когда дорогу ей перегораживают две девушки с пятого курса.

— Ты слышала, Джин? — взволнованно шепчет одна.

— О чем? — хмурится Джинни, недовольная, что ее остановили.

Вторая девушка отвечает за подругу.

— Малфой тут.

Джинни изумленно поднимает брови и смотрит на подруг с интересом.

— Малфой? Драко Малфой? У него хватило смелости или не хватило мозгов на то, чтобы объявиться тут? — хмыкает она, и девушки согласно кивают.

— Как бы то ни было, но Абернетти Ирвинг из Хафлпаффа сама наблюдала, как он объявился перед МакГонагалл, весь смирение, и предложил свою помощь.

Джинни полминуты молчит, почему-то думая о том, что было бы очень интересно посмотреть на реакцию Гарри на эти новости. Или Рона. Или родителей. Она встряхивает волосами и подавляет желание сделать к посланию Гарри еще одну приписку.

— Что ж, еще один положительный момент в этой победе то, что слизеринцы перестанут ходить по Хогвартсу, задрав носы. Если уж сам Малфой предложил помощь Хогвартсу...

Девушки смеются в ответ и, наконец, освобождают проход.

Совятня все так же стоит на холме, чуть поодаль от замка, и в лиловом сумраке июньского вечера разносятся умиротворенное уханье сов. Джинни снова перечитывает письмо и цепляет его к одной из птиц. Когда та растворяется над чернотой Запретного леса, Джинни идет обратно.

Но в дверях она сталкивается с Малфоем собственной персоной. Парень выглядит бледнее обычного, и это не чертова аристократическая бледность, а нездоровый, больной оттенок. На нем простая одежда, покрытая слоем пыли, из кармана торчат грязные рабочие перчатки.

Джинни видит, что тот едва удерживается от оскорбления, разумеется, по привычке, вбитой за многие годы. Блондин сжимает губы, поднимает подбородок и проходит мимо.

Но Джинни сдерживаться и не пытается:

— Непросто сменить наряд Пожирателя на тряпки простого строителя, а, Малфой? Но все лучше, чем тюремные робы и Азкабан.

— Заткнись, Уизли, — шипит Малфой. — Я пошел на многие уступки, но выслушивать твою грязную болтовню не намерен.

Джинни хмыкает и уходит. Она почему-то чувствует не привычные раздражение и досаду, а удовлетворение и... жалость. Она трясет головой, отгоняя мысли, и думает, что уж жалеть то Малфоя точно не за что. Но, отойдя от совятни, оборачивается и видит силуэт Драко на площадке.

Он совсем один, понимает Джинни, его все ненавидят и презирают. И Джинни понимает, как это нелегко, быть одинокой и непонятой, она вспоминает себя на ранних курсах, она вспоминает, что сама находилась под властью Темного Лорда почти год, творила такое, за что до сих пор не могла себя простить. И ей на секунду, на полсекунды, на долю секунды кажется, что она понимает Драко Малфоя.

Но она снова качает головой и возвращается в замок.

* * *

Мракоборцы, вызванные Джорджем, прибывают еще до того, как оглушенный Яксли приходит в себя. Среди них и новоиспеченный министр Кингсли Шеклбот, такой же высокий, внушительный и с серьгой в ухе, который с тревогой оглядывает сначала пойманного Пожирателя, потом развороченную лестницу. Он на несколько минут скрывается в комнате с дохлыми птицами и возвращается еще и озадаченным.

Он заталкивает Гарри, Гермиону и Джорджа в гостиную и прикрывает за собой дверь.

— Зря вы покинули Нору, — вздыхает он, — там вы были в безопасности, и мы знали, что с вами все в порядке, — он смотрит на Гарри и Гермиону серьезно, внимательно, но без всякого осуждения.

— У нас не было в планах оставаться там надолго, — замечает Гарри. — И я был уверен, что этот дом — безопасное место, раз о нем мало кто знает.

— Очевидно, что нет, — произносит министр, — и я надеюсь, вы не решили оставаться тут и дальше? Яксли мог дать знак своим сообщникам перед нападением на Гермиону.

Гарри и Гермиона переглядываются и пожимают плечами. Бессловесным и кратким обменом взглядами между ними было решено не распространяться перед министром о дальнейших планах, поэтому Гарри разводит руками.

— Что же прикажете нам делать? Снова уходить в скитания? Жить в лесах следующие десять лет, пока не будет пойман последний Пожиратель? — немного резко говорит он.

— Залечь на дно, — мягко поправляет его Кингсли. — Вы оба росли в маггловском мире, вы знакомы с ним, поэтому вам будет проще и надежнее скрыться среди магглов. Я могу приставить к вам пару человек...

— Не стоит, — поспешно говорит Гермиона, опасаясь, что этот "хвост" будет еще одной преградой на пути к родителям. — Вашим людям сейчас и без нас есть чем заняться. А мы с Гарри в состоянии сами о себе позаботиться.

Кингсли качает головой, мельком глядит на Джорджа и вздыхает:

— Лучше бы вы вернулись в Нору.

Гермиона болезненно морщится и смотрит на затылок Гарри, мысленно вопрошая, а хочется ли тому вернуться к Уизли? "Конечно, хочет, — думает она, — там он мог бы быть вместе с Джинни."

Ее размышления прерывает Кингсли:

— Гарри, насчет нашего с тобой разговора, — Гарри подходит ближе к нему, и Кингсли немного понижает голос, но Гермиона все равно слышит их беседу. — Я с радостью приму тебя в отряд мракоборцев, но тебе все равно придется сдать итоговые экзамены, — Гарри открывает рот, чтобы запротестовать, но Шеклбот его опережает, — Это не мое решение, Гарри, а руководителя подразделением аврората. Но он готов начать твою подготовку уже осенью, а МакГонагалл не против того, чтобы ты сдал экзамены экстерном. Тебе придется приехать в Хогвартс по весне, сдать Ж.А.Б.А., а уже летом пройти экзамены в аврорате. Не думаю, что у тебя возникнут с этим проблемы. Подумай хорошенько. Ты вполне можешь вернуться в Хогвартс на седьмой курс, Гарри, а через год придти к нам.

Гарри кивает, благодарит его, и Шеклбот, кивнув Гермионе и Джорджу, исчезает. Из холла слышны проклятия очнувшегося Яксли:

— Поттер! Нравится быть героем?! ПОТТЕР!! Это ненадолго! Скоро они все будут рыдать над твоим телом и телом твоей девки!! Если останется, над чем рыдать! Поттер! Поттер!!! Ууу...

Громкий хлопок резко обрывает крики, и в доме наконец-то наступает тишина, которая еще вчера вечером казалась Гарри умиротворяющей, а теперь — пугает. Оставшийся мракоборец, которому Кингсли наказал охранять их троих, тихо обходит комнаты наверху, дав Гарри, Джорджу и Гермионе возможность переговорить наедине.

Для начала и Гарри, и Гермиона просят Джорджа не сообщать в Нору о нападении. Они не хотят, чтобы весь рыжеволосый клан поднялся с места и сидел у них на хвосте, играясь в нянек и телохранителей, с чем Джордж, неохотно, но соглашается.

— Где вы остановитесь в ближайшее время? — спрашивает он. — Гермионе следует пару дней отлежаться после такого сотрясения.

— Среди магглов... — тянет Гермиона, хмуро, но безропотно соглашаясь с замечанием Джорджа.

Гарри пожимает плечами:

— Дом Дурслей? Могу поспорить, в ту часть Лондона дядя Вернон точно не вернется. Дом наверняка стоит пустой.

— Слишком очевидно. Если бывшие Пожиратели решили тебе отомстить, то уж точно не забудут о доме, где ты провел детство, — вздыхает Гермиона.

— Нужно место в городе, где много магглов, желательно в центре Лондона, — Гарри морщит лоб, но встретив взгляд Гермионы, качает головой. — Мы можем остановиться в гостинице. Туристический молодежный хостел. Их много в Лондоне.

Джордж выглядывает из-за "Ежедневного Пророка", который извлек из кармана пять минут назад, и улыбается:

— У меня есть предложение.

Гарри и Гермиона одновременно поворачиваются к нему, и Джорджу льстит та надежда, которую он видит в их глазах.

— Анжелина Джонсон. Ее семья перебралась в Европу с началом войны, а сама Анжелина сейчас в Хогвартсе. Ее квартира в маггловском районе, совершенно пустая.

Гарри и Гермиона снова обмениваются долгим взглядом, и Джордж почти понимает, что имел в виду Рон, когда говорил о том, что эти двое понимают друг друга без слов. Это до боли напоминает ему Фреда, их абсолютную симметрию, их способность, одновременно и не сговариваясь, выдавать идентичные монологи.

— А она не будет против? — спрашивает Гарри, и Джордж выныривает из своей болезненной меланхолии чтобы увидеть, что эти двое почти готовы согласиться.

— Нет. Конечно, нет, — улыбается он. — Но, думаю, во благо конспирации, мы не будем сообщать это ей совиной почтой. Чем меньше она знает, тем лучше.

В какой-то момент Джинни понимает, что Хогвартс стал местом, где все стараются делиться любовью, поддержкой и теплотой, где все стараются забыть об ужасе, смерти и предательстве, которые заглянули в каждую семью, в каждый дом во время этой чудовищной войны, растянувшейся на два десятилетия.

Она понимает это, когда замечает, как быстро Малфой втирается в компанию своих бывших одноклассников. Никто больше не делится на гриффиндорцев и слизеринцев, на студентов Рэйвенкло и Хаффлпаффа, разве что за исключением проживания: они все еще предпочитают свои привычные факультетские общежития. Но во время завтраков и обедов бывшие школьные враги перемешиваются, обидчики сидят рядом со своими бывшими жертвами и без возражений передают друг другу солонку или кусок пирога.

Ей приходит это в голову, когда она замечает, что Малфой сидит напротив нее, все еще угрюмый, все еще с высокомерно-изогнутыми губами, но даже он позволяет появиться на этих губах легкой ухмылке, когда слышит анекдот, рассказанный Симусом. Все смеются, кто-то продолжает шутку, кто-то жалуется, что скучает по лимонным конфетам из Сладкого Королевства, которое сожгли Пожиратели во время осады Хогвартса и Хогсмида.

Джинни понимает, что тоже не испытывает никаких плохих эмоций по поводу того, что Малфой каким-то образом оказался за одним с ней столом. Она думает, что он, скорее всего, присоединился к ним из невнимательности, но Малфой оказывается неподалеку во время следующего завтрака. Правда, рядом с ним сидит кто-то из слизеринцев, но Драко, вроде бы, прислушивается к беседе, которую Джинни ведет с Невиллом и Луной, а после завтрака он подходит к ним и предлагает свою помощь в восстановлении теплиц, которыми руководят Профессор Спраут и Невилл (конечно умудрившись подать это так, словно он то помочь не против, но они должны его об этом все же попросить).

От девушек, которые наводят порядок в библиотеке («Вот где бы не отказалась помочь Гермиона!» — думает Джинни), она узнает, что Малфои добровольно передают половину своей семейной библиотеки Хогвартсу. Позже она лично наблюдает за тем, как суровая МакГонагалл ведет царственно-спокойную Нарциссу Малфой к секции запретной литературы, а Драко следует за ними, левитируя перед собой запертый несколькими зачарованными цепями сундук.

— ...и я понимаю всю важность ситуации, и могу заверить вас, что эти экземпляры не покинут пределов Запретной секции, а особо... ценные найдут свое место в Хранилище Хогвартса, доступ к которому имеет только ограниченное количество человек из преподавательского состава и только с моего разрешения...

МакГонагалл смотрит на Нарциссу без презрения, а скорее с пониманием. Мать Драко избегает взгляда директрисы с присущим ей достоинством, кивает головой, интересуется восстановительными работами. Джинни снова задумывается о прощении, задумывается о том, что она сама испытывает к Малфоям.

* * *

В квартире Джонсонов тихо и светло. Это одна из тех милых и уютных квартир в дорогом лондонском квартале, которые Гермиона видела в интерьерных журналах, лежавших на столиках в холле их семейной клиники. Просторное кондо на самом последнем этаже кажется непривычно светлым после мрачного и неприветливого дома на площади Гриммо, и пока Гарри ставит чары вокруг квартиры, Гермиона заваривает чай, готовит сэндвичи для Гарри, заглядывает в комнаты, чувствуя себя весьма неловко.

Личных вещей в квартире немного, видимо, потому что вся семья Джонсонов покинула квартиру еще год назад, а сама Анжелина прыгала с места на место, опасаясь Пожирателей. Но Гермиона находит ее комнату и испытывает восторг, обнаружив там целую полку с литературой по генеалогиям семей волшебников.

Она так и засыпает на полу, на ковре, с книгой в обнимку, и в таком виде ее и находит Гарри, обеспокоенный внезапным исчезновением подруги. Он тяжело вздыхает, качает головой, оглядывая эту забавную картину, но на его губах появляется улыбка, и внезапно он ловит себя на мысли, что любовь Гермионы к книгам и знаниям забавна и прелестна, и что ему хочется взорвать Яксли на миллионы крошечных кусочков каким-нибудь мощным заклинанием за то, что он причинил боль его подруге. И что такой же умиротворенной и довольной Гермиона выглядела, когда спала у него под боком, уткнувшись носом в его грудь, тогда, той ночью, холодной, зимней, декабрьской ночью, когда между ними неожиданно произошло самое тревожное, самое прекрасное, самое близкое, что могло бы произойти между мужчиной и женщиной.

Гарри чувствует, что в груди что-то ноет, что его тело требует теплоты ее тела, что губам снова хочется дотронуться до ее губ, мягких, податливых, как хочется обнять ее, уснуть с ней рядом, просыпаться, всего на секунду, когда она шевелится рядом, а потом снова впадать в сладкую дрему, не обращать внимания на внешний мир и его проблемы...

А потом Гарри вспоминает, что в этом внешнем мире есть девушка, в которую он влюблен уже несколько лет. А у Гермионы есть Рон. И все так непросто, что ему не стоит усложнять это еще больше.

Но он все равно присаживается рядом со спящей Гермионой, минуту наблюдает за тем, как она дышит, как дрожат ее ресницы, а потом не выдерживает и проводит кончиками пальцев по ее бледной щеке.

Гермиона просыпается так внезапно, что Гарри не успевает отстраниться.

— Что случилось? — бормочет она. — Что?...

— Все нормально, все в порядке, — успокаивает ее Гарри, — просто ты заснула на полу.

Гермиона мотает головой и садится. Она оглядывает комнату и вздыхает:

— Мне неловко находиться тут. Словно я в любой момент могу узнать что-то о человеке, что мне знать не нужно.

Гарри кивает:

— Это всего на пару дней. Тебе нужно немного покоя перед грядущим путешествием, — говорит он, а поймав непонимающий взгляд Гермионы, рассказывает о часовых магических поясах и самолетах, и о поджидающих их Пожирателях, и о прочих проблемах.

Гермиона с каждой минутой становится все мрачнее, а когда Гарри замолкает, она закрывает глаза, ее лицо искажено гримасой досады и боли.

— Я так и знала, что это будет непросто.

Они молчат некоторое время, а потом Гарри замечает:

— Но это так же значит, что твои родители в безопасности. Пожиратели вряд ли стали бы преодолевать все эти преграды, чтобы добраться до них, разве нет?

— Я знаю, что они в порядке, Гарри, — устало говорит Гермиона, — Весь последний год я звонила им, не представляясь. Просто ждала, когда мама или папа поднимут трубку, и я узнаю их голос, и буду уверена, что они живы, что у них все хорошо. А потом перерывала звонок, потому что не могла сказать ни слова.

Гарри молчит, потому что не знает, что ответить. Он просто берет ее руку и видит, что Гермиона едва сдерживает слезы, когда ее пальцы переплетаются с его. Гарри думает, что живые родители, которые о тебе не знают и которые тебя не ждут, ничем не лучше мертвых родителей.

— Пока я рядом и пока ты не нашла своих родителей, я буду твоей семьей, — хрипло говорит Гарри, и подтверждает свои слова улыбкой. Потом он вспоминает, что говорил то же самое совсем недавно, и почти морщится от осознания своей глупости. Видимо, его желание иметь хоть что-то похожее на семью, пусть даже временное, призрачное, эфемерное напоминание оной, говорит само за себя, — размышляет Гарри.

Гермиона сжимает его руку еще сильнее, склоняет голову набок и, прищурившись сквозь слезы, мягко улыбается в ответ.

— Гарри, ты всегда был и будешь моей семьей, — снова говорит она, и, кажется, ее нисколько не смущает повторение собственных слов. Ее голос звучит мягко, уверенно, так, как если бы она просто объясняла ему, что вместо зелья хорошего настроения куда лучше съесть пару кусочков шоколада.

Декабрьская ночь нелепым и томительным призраком внезапно снова всплывает в памяти Гарри, и он с ужасом понимает, что внезапное влечение, о котором он уже почти забыл за их недолгий разговор, становится еще сильнее.

В конце концов, Гермиона остается ночевать в комнате, а Гарри засыпает на диване в гостиной, потому что оттуда лучше всего просматривается входная дверь.

А когда ночью он пробуждается от того, что кто-то прошел совсем рядом, и подскакивает, и видит, что это всего лишь Гермиона со свежезаваренной чашкой чая Молли, он внезапно спрашивает:

— Ты часто вспоминаешь о... случившемся тогда? Зимой?

Гарри чувствует неловкость, он не понимает, зачем спросил это у Гермионы, но чего-чего, а уж храбрости и отваги гриффиндорцу и герою магической войны не занимать.

Гермиона внимательно смотрит на него поверх чашки, вдыхает аромат чая, и на минуту ее глаза смотрят куда-то вдаль.

И потом она говорит:

— Нет.

Гарри кажется, будто ее голос звучит неуверенно, и будто она сама удивлена тем, что сказала. Гермиона выливает остаток чая в раковину и снова скрывается в спальне Анжелины, а Гарри падает на диван, закрыв глаза. Он старается не думать о том, каким дураком себя выставил, и каким дураком оказался, думая, что...

Он поднимается с дивана, проходит на кухню, наливает себе остаток чая, заваренного Гермионой, но сам аромат, привкус ему кажутся настолько отвратительными, настолько неприятными, что он выплескивает чай, а потом, поддавшись мгновенному порыву ярости и обиды, швыряет баночку с заваркой Молли со стола. Она падает, глухо и безжизненно тренькает, раскалываясь о плитку на полу, и все содержимое рассыпается в стороны: чайные листья, лепестки цветов, зерна специй... Гарри чертыхается, чувствует вину перед Гермионой за то, что испортил ее чай, а перед Молли за то, что не любит ее дочь.

Несколько минут уходит на то, чтобы привести в порядок бситое от злости дыхание. Он взмахивает палочкой, и сор и осколки с пола прыгают в мусорное ведро.

Внезапно что-то стучит в окно, о Гарри обнаруживает одну из сов, закрепленных за Хогвартсом, с письмом Джинни. Несколько бессмысленных строк на измятом пергаменте с надеждой на его возвращение в Школу магии этой осенью. Гарри вздыхает, сминает письмо в кулаке, засовывает пергамент в карман штанов и делает несколько шагов по квартире, пытаясь заставить себя испытать вину по отношению к Джинни, но все, что он ощущает, это предательское желание ворваться в комнату, где спряталась Гермиона, и смотреть на нее, разговаривать с ней, или наблюдать, как она спит, или читает, или просто смотрит за окно. Ему хочется просто быть рядом с ней, в этом привычном коконе спокойствия и уверенности, теплоты и уюта, который окружает его в компании девушки. Ему хочется остаться в этом коконе навсегда, жить в нем, спать, заниматься любовью, рассеянно улыбаться остальному миру, который там, за пределами.

Он замирает посреди гостиной. За окном проносится машина с сиреной, и тревожные синие огни от мигалок скользят по стенам, отражаются в стеклах, и пляшут перед его глазами.

Гарри понимает, что ничего не понимает.

Через неделю они оказываются на маленьком греческом островке, единственным признаком цивилизации на котором было радио в крохотной гостинице, где они снимают комнату.

Путешествие оказалось куда более изматывающим, чем предполагал Гарри. Аппарировать от границы к границе было весело до тех пор, пока они знали конечную точку аппарации, и тут уже Гарри был приятно удивлен тем фактом, что Гермиона побывала во многих местах Европы. Ее отец, помимо медицинского призвания, в душе был отчаянным путешественником, и за те недолгие летние месяцы, что Гермиона проводила дома во время обучения в Хогвартсе, успел познакомить дочь с другими странами.

Они без труда аппарировали от французского побережья в Баварию, добрались на попутке до Швейцарии через Австрию, из Цюриха аппарировали на итальянский сапог: из Милана перепрыгнули в какую-то деревеньку, потом в небольшой городок со смешным названием и руинами древнего амфитеатра неподалеку, и, наконец, Гермиона перенесла их в пригород Рима.

Время от времени беспокойный и целеустремленный взгляд молодой ведьмы сменялся усталостью, они останавливались или некоторое время передвигались автостопом, и она давала Гарри возможность насладиться мягким бризом Адриатического моря, или зеленой свежестью холмов где-то в горах Черногории. Но большую часть своего свободного времени она листала путеводители и туристические брошюры, сверяя их с картой магических поясов и какими-то лунными графиками. Гарри не вмешивался, негласно взяв на себя роль щита, постоянно оглядываясь по сторонам и расставляя на их пути охранные чары.

После того странного вечера в квартире Джонсонов он все чаще ловил себя на мысли, что в их с Гермионой отношениях что-то замерло, появилась та противная неловкость, которая оставляет после каждого разговора ощущение недосказанности чего-то важного, но спросить об этом ты боишься, опасаясь потерять то хрупкое равновесие, которое еще надеешься сохранить. Гарри все чаще думал о том, что они с Гермионой без проблем сохранили крепкую дружбу после ночи откровенной близости, будто это был естественный этап развития их отношений, например, как совместные праздники; но стоило попытаться понять произошедшее, начать задавать вопросы и, возможно, попытаться намекнуть на повторение этого приятного опыта, как между ними возникла стена.

И Гарри уже не пытался отбросить прочь мысль о том, что он хотел повторения. И не просто из плотских побуждений, что было бы вполне понятно, он же восемнадцатилетний парень со своими потребностями! Гарри знал, что те платонические чувства, которые когда-то были фундаментом их дружбы, мутировали в самую настоящую влюбленность (да-да, никакое другое слово не подходило так, как это) и отнюдь не братскую любовь, в чем он убеждал себя и Рона в последние годы, если уж признаваться совершенно откровенно.

В суете путешествия Гарри старался думать об этом меньше, взяв на себя заботы об их с Гермионой безопасности, но стоило сделать остановку, замереть, расслабиться, как наваждения и липкие мысли тут же занимали свое место в его голове.

Их путешествие застыло на этом греческом острове внезапно, когда Гермиона с некоторым разочарованием объявила Гарри, что аппарировать к границе следующего пояса они не смогут: она просто не бывала дальше Греции, и им придется прокладывать путь своими силами и маггловскими методами. Эта остановка выпала на то неудачное время, когда Критское море решило проявить свой южный норов и встряхнуть размеренную островную жизнь. Они успели укрыться до приближения шторма и теперь слушали, как грохочущие волны беспощадно убивали себя об упрямые скалы, а суровый мокрый ветер вперемешку с дождем трепал гордые сосны.

На острове оказалась всего одна гостиница в единственной деревеньке, спрятавшейся от моря за холмом и маленькой оливковой рощицей, и у Гарри с Гермионой не было особого выбора. Они намеренно избегали крупных городов, где Гарри могли узнать и привлечь к их путешествию ненужное внимание, но также помнили слова Джорджа о том, что оставшиеся Пожиратели тоже прячутся по норам. Поэтому, аппарировав в Коринфе («Лето перед четвертым курсом», вздохнула тогда Гермиона), они тут же на автобусе добрались до Аргоса, откуда на пароме направились через острова Киклады, вознамерившись добраться до турецкого побережья. Сменив четыре парома (которые подозрительно начинали бухтеть уже через час, после отчаливания с двумя волшебниками на борту), они оказались на этом острове, название которого даже не запомнили, когда начался шторм. Они, не сговариваясь, прикинулись молодоженами, чтобы занять одну комнату, не получив в ответ неодобрительных косых взглядов, и хозяин гостиницы, многозначительно двигая пышными черными бровями, провел их в комнату с огромной кроватью. Гермиона привычно трансфигурировала диванчик у окна в еще одно спальное место, а Гарри стащил с постели пару подушек и одеяло, прежде чем всю ее поверхность заняли книги и карты Гермионы.

* * *

Гарри отходит от окна, оставив бушующую непогоду за занавесками, и с беспокойством кидает взгляд на кровать, где среди нескольких карт — маггловских и волшебных — и горы книг и путеводителей, скрылась Гермиона, с головой ушедшая в высчитывание наиболее быстрого и безопасного маршрута. Он подходит к своей кровати, обнаруживает, что лежбище жестко, как хагридовы кексы, а одеяло холодное и сырое на ощупь, но не говорит об этом Гермионе.

Гарри еще раз проверяет охранные чары, прислушивается к шагам в коридоре, снова окидывает взглядом комнату. Уделив достаточное внимание разглядыванию ее скудной обстановки, он переводит взгляд на девушку. Она бледна, под ее глазами залегли темные круги, а запястья такие тонкие, такие прозрачные, что Гарри кажется, что он может видеть сквозь них. Он думает, что она мало спит, почти ничего не ест и не отрывается от чертовых карт и книжек, даже чтобы впихнуть в себя кусок сыра или горсть орехов. Такими темпами ему придется возвращать Грейнджерам вместо дочери иссохшую мумию с намертво сцепившимися на корешке книги хрупкими пальчиками.

— Тебе нужно отдохнуть, Гермиона, — замечает он.

Девушка поднимает голову от какого-то справочника и несколько секунд смотрит на него в упор, словно не совсем понимая, как он тут оказался, а потом вздыхает и трясет головой.

— Я не знаю, как нам двигаться дальше, — устало говорит она, роняя голову на скрещенные руки.

Гарри грустно улыбается, потому что для него ее слова звучат двусмысленно, отталкивается от подоконника и садится на краешек кровати, отодвинув стопку атласов.

— Я думал, мы двигаемся к Турции.

— Да, — тянет Гермиона, поднимая голову и упираясь взглядом в карту, — но дальше? Нам придется пересечь несколько очень опасных стран, пока мы не доберемся до Индии, и я почти уверена, что Пожиратели будут не самым страшным, что нам может встретиться на пути.

Гарри проводит пальцем по карте от Турции к Индии, на пути наталкиваясь на Сирию, Ирак, Иран и Пакистан. Он помнит, что то немногое, что он слышал из маггловских новостей об этих странах, никогда не было хорошим.

— Аппарировать не получится, мы не знаем конечных точек, у нас нет порт-ключей, а преодолевать эти страны автостопом очень опасно, — продолжает Гермиона.

— Может, стоит рискнуть и попробовать самолет? — предлагает Гарри, но Гермиона в ответ только качает головой.

— Слишком опасно. Это могло бы получиться, если бы мы разделились, сев на разные рейсы, но я даже не буду допускать этой мысли, — она устало улыбается, и у Гарри теплеет на сердце. Он подталкивает к ней тарелку с едой и стакан молока, но Гермиона упрямо мотает головой, скривившись.

— Поспи. Ты измотана, — тихо говорит он, с явным отчаянием в голосе, скидывая книги и карты на пол, расчищая для нее место на кровати. — Утром мы посмотрим, какие пути еще можно проложить.

Гермиона с неохотой, но кивает, видимо, расслышав его тон, забирается под одеяло, и Гарри держит ее руку до тех пор, пока она не засыпает.

* * *

Рон появляется в Хогвартсе через неделю после исчезновения Гарри и Гермионы. Он выглядит вполне обыкновенно, отмечает про себя Джинни, как может выглядеть человек, которого привычнее видеть в компании двух его близких друзей, чем одного. На секунду Джинни кажется, что видеть его одного так же непривычно, как и Джорджа, в компании которого он и появляется. Деловой и чем-то озабоченный, старший брат тут же исчезает в поисках Анжелины Джонсон, а Рон цепляется к Джинни, как к последнему оплоту спасения, и не отходит от нее ни на шаг.

Джинни понимает, что он знает о нынешних делах Гарри и Гермионы не больше ее, и чувствует, что ему нужно выговориться, поделиться с кем-то своими мыслями. Разумеется, он считает, что Джинни — идеальный собеседник, ибо их проблемы в данный момент находятся Мерлин знает где, вдвоем, возможно, уже давно признав взаимную симпатию на куда более глубоком уровне.

Но Рон не спешит об этом заговаривать, а Джинни не пытается инициировать неприятную беседу. К вечеру второго дня Рон все так же многозначительно сопит, с ожиданием и надеждой поглядывая на Джинни, а Джинни все так же упорно не замечает этого. Их окликает Дин Томас, на его лице читается откровенное недоумение, которое на секунду совершенно сбивает с толку обоих Уизли.

— Вас там ждет Малфой, — Дин кивает на дверь, которая ведет из гостиной Гриффиндора, и с интересом смотрит на Джинни и Рона.

Последний кривит рот:

— Что этому ублюдку от нас надо? — цедит он, но поднимается вслед за сестрой. — Ты ничего не хочешь мне рассказать, Джинни? — интересуется он, но девушка только отмахивается.

Они замечают Малфоя не сразу. Он стоит чуть поодаль, скрывшись в тени лестницы, и оглядывается вокруг.

— Чего тебе? — спрашивает Рон, не пытаясь скрыть неприязнь. Джинни просто кивает Малфою, скривившему губы при виде Рона.

— Я сказал этому идиоту позвать только ее, — цедит он, указав подбородком на девушку.

— Ты позвал Уизли, не уточняя, кого именно, — фыркает Джинни. — Что тебе нужно?

Малфой снова оглядывается, отходит дальше в тень. Рон и Джинни с неохотой следуют за ним, рука Рона почти машинально тянется к палочке, выглядывающей из кармана. Они оказываются за лестницей, почти полностью скрытые от проходящих мимо.

— Где Поттер? — без вступлений резко спрашивает Драко.

Рон и Джинни переглядываются.

— Тебе какое дело? — резко отвечает Рон.

Малфой закатывает глаза и поворачивается к Джинни:

— Пару дней назад я услышал любопытный разговор в кабинете отца, — говорит он так тихо и быстро, что Джинни едва различает слова. — Несколько бывших Пожирателей пытались искать убежища у нас в доме. Я знаю, что помилование нашей семье досталось нелегко, и знаю, что отец был не в восторге от появления этих людей, но перечить им — еще опаснее, чем играть в кошки-мышки с авроратом. Я знаю этих двоих, Гнусли и Утс, — мерзкие типы, они пытались доказать отцу, что знают, как заставить Министерство вновь бояться их, Пожирателей, предлагали отцу присоединиться к ним.

Малфой резко замолкает, когда кто-то снова проходит мимо.

— Как они собирались устрашить Министерство? — шепчет Джинни, оглядываясь на Рона, который стоит рядом все с той же гримасой презрения на лице, но, по-видимому, прислушивается так же внимательно.

— Убив Поттера и бросив его труп к ногам Шеклбота и его псов, — резко отвечает Малфой, и Джинни чувствует, как земля уходит из-под ног. — Они заявили, что знают, куда направляется Поттер, что их люди следят за ним и готовы схватить его при первой же возможности. Но пока они выжидают, пытаясь переманить на свою сторону больше волшебников, Пожирателей в основном.

Джинни смотрит на Рона, но тот только напряженно вглядывается в тень, где спрятался Малфой, на его лице то ли гримаса недоверия, то ли неуверенности. И, разумеется, беспокойство. Джинни уверена, что все эти же эмоции так же ясно отражаются и на ее лице. Рон ловит ее взгляд и коротко поднимает брови. Пальцы, сцепившиеся на палочке, белеют на фоне загорелой кожи.

Малфой снова говорит из темноты:

— Итак, где этот дурак? Где Поттер?

— Они с Гермионой... — вырывается из уст Джинни, но Рон ее перебивает:

— Откуда нам знать, что ты говоришь правду? — хрипло спрашивает он. — Что это не очередная уловка твоего папаши или тех же самых Пожирателей, Малфой?

Драко поднимает подбородок, снова поджимает губы, но на этот раз не презрительно, скорее задумчиво. Наконец, он раздраженно ведет плечом.

— Ты ни в чем не можешь быть уверен, Уизли, а мне нечем это доказать, — отрывисто отвечает он. — Я передаю вам то, что услышал. И вам придется поверить мне на слово. Я это делаю не ради Поттера, а ради своей семьи. Если Пожиратели снова придут к власти, они не простят моему отцу то, что он бросил их в битве. А моя мать этого не переживет. Я делаю это только ради них, — и, скривив гримасу, нехотя, словно через силу, продолжает, — Я предлагаю свою помощь.

Джинни и Рон снова переглядываются. На этот раз они кивают друг другу, коротко, но твердо.

— Не скажу, что твоя пламенная речь меня сильно убедила, но я дам тебе шанс, Малфой, — мрачно говорит Рон, а Джинни добавляет:

— Нам нужно найти Джорджа. Он последним видел их.

Джордж выслушивает Малфоя с неохотой, но так же внимательно, как его брат и сестра.

Когда Драко, изрядно раздраженный тем, что ему в очередной раз приходится повторять все заново, заканчивает свои объяснения, Джордж кивает.

— Я так понимаю, вы доверяете ему? — с некоторым изумлением, но без издевки, обращается Джордж к Джинни и Рону.

Те пожимают плечами.

— Я ему не доверяю, но Малфой умет быть убедительным, — нехотя говорит Рон. — Если он прав, то Гарри и Гермионе действительно требуется помощь. Если нет, то я лично жахну его заклинанием помощнее и спрячу труп.

Малфой скалится в ответ, но Джордж снова задумчиво кивает, и он воздерживается от выпада в адрес Рона.

— Ты знаешь, где они, Джордж? — с надеждой спрашивает Джинни.

Джордж снова поглядывает на Малфоя с сомнением, но неуверенно ведет плечом.

— Они направляются к родителям Гермионы. Путь неблизкий, усложненный преградой в виде Поясов. Подозреваю, они сейчас где-то в Италии.

Джинни и Рон одновременно откидывают головы назад и с некоторой медлительностью вспоминают, что такое Италия и где она находится. Малфой же только презрительно фыркает:

— Только не говори мне, что эти идиоты решили пересекать каждый пояс физически?

Джордж смотрит на него с насмешкой.

— Ты знаешь иные способы? У них нет настроенных порт-ключей. А межпоясной аппарации не существует, Малфой. Надеюсь, тебе об этом рассказали на курсах для юных поганцев?

Драко закатывает глаза, пропуская шпильку Джорджа мимо ушей, и громко вздыхает, вложив в это как можно больше презрительной обреченности.

— Вы, Уизли, стали настолько ничтожны, что даже не в курсе, что существует сеть министерских порт-ключей, зачарованных на пересечение нескольких поясов сразу? Конечно, откуда вам знать: вы с трудом наскребаете на поездку до Лондона, могу поспорить.

Рон открывает рот и выпячивает вперед кулаки, чтобы уж точно разрисовать смазливую мордашку Драко парой лиловых синяков, но его останавливают хищные взгляды Джорджа и Джинни, вперившиеся в Малфоя.

— Порт-ключи?

— Серьезно?

Малфой улыбается с триумфом.

Глава 6

На исходе второго дня шторм утихает. Гарри выходит к побережью, с восторгом смотрит на бескрайнее море, раскинувшееся вокруг, с нервными волнами, выплевывающими на берег грязную пену и обрывки водорослей. Он впервые так далеко от дома, ему кажется, что он на другом конце света, и непривычное, такое новое, прекрасное вокруг кажется ему таким же чудом, каким семь лет назад казалось существование магического мира.

Он спускается к причалу и кое-как узнает у старичков-греков на пирсе, что следующий паром можно ждать на рассвете. Гарри прогуливается по городку, заглядывает в лавки, улыбается местным жителям, загорелым, крикливым, но добродушным и веселым. На рынке он покупает еще сыру и хлеба, каких-то фруктов, бутылку слабого вина и печеную рыбу. В маленьком ресторанчике ему готовят горшочек с супом, и все это он приносит в их с Гермионой комнату. Он застает ее у окна с куском пергамента в руках, а на подоконнике сидит черный, как смоль, ворон и тычет клювом в кусок вчерашнего хлеба.

— Что это? — с тревогой спрашивает Гарри и подходит к подруге. Она протягивает ему пергамент, на котором он видит вязь неаккуратного почерка Джорджа, и снова поднимает глаза на Гермиону. — Как он нас нашел?

— Ворон, — коротко отзывается она, кивая на птицу, — они очень быстрые и очень точные птицы. Используются только для дел повышенной важности и секретности, редкие, дорогие вестники. Не каждый может их себе позволить, поэтому чаще всего пару воронов держат только высокопоставленные люди и тайные организации.

— И откуда у Джорджа взялась эта птица? — восклицает Гарри, протягивая руку к ворону, но тот, сверкнув на Поттера блестящим черным глазом, отскакивает подальше по подоконнику.

— Я не знаю, но не это самое важное, — Гермиона хмурится и продолжает. — Джордж требует, чтобы мы остановились на месте и дождались его. У него что-то очень срочное, о чем он не может сообщить в письме.

Гарри молчит какое-то время, потом читает послание Джорджа, где говорится ровно столько же, сколько и в пересказе Гермионы.

— Как он нас найдет? — обеспокоенно спрашивает он. Гермиона оттягивает ворот футболки и демонстрирует ему булавку, прикрепленную к шву изнутри.

— Заговоренный маячок. Джордж попросил меня использовать их. На всякий случай, вроде этого, — добавляет она и оттягивает и его воротник тоже, показав Гарри такую же булавку на его футболке, которую он даже не заметил. — Вопрос в том, как быстро Джордж доберется до нас? Нам потребовалось две недели, чтобы оказаться здесь.

Гарри выглядывает за окно. Закат окрашивает море в удивительные розовые тона, плеск волн доносится даже до их окна. Где-то там завтра их будет ждать паром.

— Не думаю, что Джордж стал бы отвлекать нас ради пустяка, — замечает Гарри.

Гермиона неохотно кивает.

— Придется ждать, — тихо говорит она и отходит к кровати.

Гарри следит за ней, за тем, как равнодушно она обходит корзину с добытой им едой и снова упрямо нацеливается на завалы своей макулатуры.

— Гермиона, — зовет он, и она откликается глухим мычанием, — тебе нужно поесть. Еще чуть-чуть, и ты будешь падать в голодные обмороки.

— Я не хочу, — упрямо отзывается она, не поднимая головы от книги.

Гарри качает головой, вытаскивает из корзины горшочек с густым, душистым супом, достает ложку. Взмахивает палочкой, и завал на кровати Гермионы сам собой поднимается с постели, сопровождаемый удивленным восклицанием девушки, — и неспешно и плавно плывет через комнату, чтобы обрушиться на его спальное место. Гермиона смотрит на Гарри с недопониманием, но он, не моргнув и глазом, садится напротив, сует суп и ложку в ее руки и твердо заявляет, что не сдвинется с места, пока она не съест хоть несколько ложек.

Досадливо поморщившись, Гермиона принимается за еду, а Гарри добавляет:

— У нас еще есть время.

* * *

Они находят тихое место за одним из библиотечных стеллажей в неповрежденной секции маггловской литературы, где их никто не станет искать. Пока Джинни ищет нужную карту, Рон и Малфой сдвигают столы, а Джордж вытаскивает из сумки кристалл на цепочке, нитку и два пучка волос. Рон и Джинни следят за его действиями с интересом, Малфой, прислонившийся к стеллажу чуть в стороне, равнодушно. Джордж наматывает пряди: одна — каштановая кудряшка, другая — чернильно-черная, и Рон с Джинни сразу понимают, кому они принадлежат, — потом оттягивает манжету своего идиотско-лилового жакета и вытаскивает из складки булавку, которая через мгновение тоже оказывается прикрепленной к кристаллу. Джордж прикасается палочкой к карте, затем к кристаллу, бормочет под нос заклинание и опускает болтающуюся волосатую подвеску на цепочке над картой.

Малфой подходит ближе, когда кристалл тыкается узким концом в район Средиземноморья, а Джордж командует:

— Джинни, неси карту Греции! — и уже себе под нос, — они далеко успели забраться.

— Ворон найдет их быстро, — замечает Малфой, — могу поспорить, они получат письмо к вечеру.

— Надеюсь, до этого времени им не придет в голову аппарировать еще куда-нибудь, — хмыкает Рон, расправляя на столе более крупную карту, которую принесла Джинни.

Джордж повторяет заклинание и снова опускает кристалл над картой, и пока тот неуверенно мечется между Афинами и Ионическим морем, Малфой решает завести непринужденную светскую беседу.

— Так что, Поттер и Грейнджер отправились в свадебное путешествие?

Джинни подпрыгивает на стуле, а Рон выпрямляется с опасной искринкой в глазах. Джордж опускает трясущуюся от смеха руку, потому что кристалл начинает бешено вращаться над Египтом.

— Малфой... — нехорошо тянет Рон, сжимая кулак.

— Что? — с наигранным недоумением вскидывается Драко, — По-моему, полшколы думало, что эти двое все свободное от спасения мира время проводили в кладовках, вылизывая друг другу гланды!

— Драко! — восклицает Джинни, краснея, а Джордж в немом изумлении наблюдает за разыгрывающейся перед ним комедией, не спеша ее прекращать.

— Мне нелегко это признать, тем более в отношении Грейнджер, но она вполне себе симпатичная штучка, — продолжает Малфой, невозмутимо откинувшись на стеллажи, — Не удивлюсь, если Поттер на самом деле трахал ее на переменках...

Рон краснеет до помидорного оттенка, его глаза гневно темнеют под челкой, и он делает шаг к Малфою, тыкая ему в грудь своей палочкой.

— Не смей так говорить о моей девушке! — шипит он, а Драко поднимает брови.

— Ты и Грейнджер? Серьезно? — он хмыкает с недоверием, — Ты уверен, что тебе это не приснилось? По моему, она всегда глаз не сводила с Поттера... — И прежде чем Рон успевает прохрипеть в ответ очередную угрозу, поворачивается к Джинни, — Могу предположить, что ты ухватила Поттера себе, а, Уизли?

Джинни бледнеет, опускает глаза и слабо бормочет:

— Мы расстались. Когда Гарри решил отправиться с Гермионой, мы расстались.

Джордж задумчиво кивает, а Рон оборачивается и смотрит на сестру с какой-то досадой:

— Он тебя бросил?

— Я, — резко отвечает Джинни, — я предложила разойтись. Он не был против.

На минуту воцаряется тишина. А потом Малфой выдает циничный смешок:

— Как для Поттера все удачно сложилось.

Но Рон не обращает на него внимания в этот раз. Он не спускает тяжелого взгляда с Джинни.

— Ты понимаешь, что они снова остались одни? — хрипит Рон. — Снова!

— Вот именно! — подскакивает Джинни. — И в прошлый раз это случилось, потому что ты бросил их! Если бы ты, Ронни-малыш, не распускал нюни и вел себя, как мужчина, то они бы никогда!...

Она резко обрывает сама себя, кидает быстрый взгляд на Малфоя, наблюдающего за ними с явным интересом.

— Кого мы обманываем, Рон? — устало продолжает она, снова опускаясь на стул, — Малфой прав: все всегда знали, что Гарри и Гермиона будут вместе. Это был лишь вопрос времени. А мы с тобой — просто бладжеры, которые отвлекали их все это время.

Рон молчит, вперив безумный взгляд в стенку. Малфой поднимает бровь и тянет:

— Значит, Поттер таки поймал свой снитч, а? — он делает неприличный жест рукой, и ухмыляется, — Честное слово, будто попал в роман Дейзи Сладкоуст.

Джордж сокрушенно качает головой и приглядывается к карте, в которую очередной раз ткнулся заговоренный кристалл.

— Я их нашел, — объявляет он, но в ответ не слышит никакого энтузиазма.

* * *

Через Кингсли оказывается довольно просто получить разрешение на использование министерских порт-ключей, и уже на следующее утро Джордж, Джинни, Рон и Малфой, каждый тщательно скрывая изумление от необычного состава их «спасательной группы», стоят перед старой скрипкой — заговоренным порталом.

— Мы постарались настроить его как можно точнее, — пожимает плечами Джордж, — наши пташки спрятались где-то на островах, поэтому все еще присутствует небольшой шанс на погрешность порт-ключа.

— И что? — хмуро отзывается Рон, поправляя на плече ремень от сумки.

— То, что мы можем немного промахнуться и оказаться посреди моря. То есть, в море, — морщится Джордж. — Все умеют плавать?

Рон кивает, Джинни тоже, Малфой снисходительно закатывает глаза и тянет руку к порт-ключу, бормоча:

— Поверить не могу, что я помогаю Поттеру.

А потом он вспоминает о том, как не любит неаккуратную аппарацию через порт-ключи и снова поражается тому, что делает это для Поттера.

(Примечание автора: Внимание! Особенно трепетных и невинных читателей прошу принять во внимание, что в этой главе завелась высокорейтинговая часть, описывающая сцену сексуального характера. Если вам не нравится читать подобное, можете переходить к следующей главе, добравшись до текста, выделенного курсивом; я вас уверяю, вы не потеряете ничего важного для сюжета данного фика.

Тем же храбрым людям, кто решит дочитать главу до конца, замечу, что, исходя из содержания сцены, нужно принять во внимание, что персонажи могут быть немного "не в характере".)

Гермиона просыпается, жмурясь, оглядывается на часы, висящие на стене, и удивленно поднимает брови: стрелка уползла далеко за полдень. В комнате прохладно от пронырливого сквозняка, но приятно пахнет соленым морем и хвоей из дворика за их окнами.

Она поворачивает голову и видит Гарри, лежащего рядом. Черные волосы растрепаннее обычного, очки откинуты в сторону, футболка измята. Но его лицо спокойно и безмятежно, и Гермиона вздыхает облегченно, а потом думает, что даже немного завидует ему.

* * *

Она никому не говорила, что стала плохо спать по ночам. За последние несколько месяцев она едва насчитает с десяток ночей, когда она проспала хотя бы несколько часов подряд. Казалось бы, после победы, после всеобщего облегчения, после такого тяжелого последнего года, изгнания, жизни в палатке, она должна была заснуть и проспать несколько дней кряду. Но правда была в том, что в палатке ей спалось лучше.

Она и сама не могла этого понять, но, просыпаясь среди ночи в комнате Джинни, посапывающей рядом, Гермиона чувствовала, что чего-то не хватает. Возможно, она не могла найти покой от осознания того, что ее родители все еще на другом конце света. Или от того, что нужно было найти в себе смелость вновь вернуться в Хогвартс и закончить последний год. Или от того, что почему-то перспектива отношений с Роном вдруг стала казаться не такой прекрасной. Или от того, что каждый раз, увидев держащихся за руки Гарри и Джинни, она чувствовала, как внутри что-то сворачивается ежом и колет легкие дурацкими ревнивыми иголками.

Но это не меняло тот факт, что каждую ночь она проводила с открытыми глазами, разглядывая потолок и стены комнатки Джинни, или, спустившись в гостиную, находила забытый Артуром в кресле у камина Ежедневный Пророк и перечитывала его несколько раз подряд, от первой и до последней страницы, пока за окном не начинал розоветь рассвет, а потом так же тихо возвращалась в комнату до появления на кухне Молли. Пару раз она сталкивалась с Джорджем на лестнице. Она знала, что он тоже плохо спит по ночам. Вместе со слабостью от недосыпания пришли и апатия, и раздражительность (чаще всего доставалось, как обычно, Рону).

Но это пробуждение, на маленьком греческом острове, встретившем ее сознание мягким шорохом волн, было одним из тех редких случаев, когда она чувствовала себя действительно отдохнувшей. И Гермиона поняла, что причина этому — ее друг, спящий рядом.

Вчера ему удалось впихнуть в нее суп, и какие-то фрукты, и даже хлеб с сыром, а после такого пира Гермиона почти смирилась с мыслью, что за книги возвращаться ей не хочется. Гарри, словно поняв ее мысли, прилег рядом и стал рассказывать какую-то забавную историю, случившуюся во время одной из тренировок по квиддичу. А Гермиона рассказала о том, как не любила физкультуру в маггловской школе и как воевала с учительницей. Ей нравилось наблюдать за тем, как Гарри улыбался ее словам, как блестели его усталые глаза, как его взгляд, упрямый, такой серьезный, скользил по ее лицу, по ее плечам, снова возвращался к ее глазам и задерживался на губах. Она знала, чего он хочет, знала, но не решалась позволить ему взять это. Она поняла это еще той ночью у Джонсонов, или, возможно, еще раньше, когда встречалась с ним взглядом поверх плеча Рона или Джинни. Или еще раньше, декабрьской ночью, после, когда они уже засыпали, тяжело дыша и прижавшись друг к другу, и она думала, что это все равно все изменило, все равно... А, возможно, еще раньше, когда она ловила на себе его взгляд в душной аудитории во время лекции по истории магии. И теперь ей так хотелось, чтобы он вдруг откинул эту аккуратность и осторожность, сделал сам этот шаг вперед, поцеловал, обнял, прикоснулся к ее телу. Но Гарри просто лежал рядом, улыбался, смотрел на нее, на ее губы, и слушал очередной рассказ.

Гермиона тогда сама не заметила, как заснула.

Но она проснулась где-то на рассвете, чтобы накинуть на плечи одеяло, а потом снова закрыла глаза и услышала самый успокаивающий звук на свете: дыхание Гарри, лежащего рядом. И поняла, чего ей так не хватало все эти месяцы.

* * *

Она смотрит на него с улыбкой, едва сдерживаясь, чтобы не протянуть руку и не погладить его по взъерошенной макушке. Но Гарри начинает шевелиться, вздыхает, открывает глаза, слепо моргает, потягивается.

Увидев ее лицо, так близко, улыбается. Гермиона замечает, что его взгляд остался серьезным, изучающим, и у нее перехватывает дыхание. Неужели это желание, внезапное, отчаянное, способен породить всего лишь его взгляд?

— Как ты? — облизнув губы, хрипло говорит Гарри.

— Ты спрашиваешь так, словно я больна, — неловко улыбнувшись, отвечает Гермиона.

— Ты выглядела неважно в последнее время, — замечает Гарри, и снова, снова его взгляд опускается к ее губам.

Гермиона понимает, что не дышит. С трудом, ей удается ответить:

— Еда и хороший сон делают чудеса.

— Ммм, — тянет Гарри. Приподнявшись на одном локте, он усмехается: — Не только, Гермиона, не только.

Она вздрагивает, когда его рука ложится на ее коленку.

* * *

Декабрь 1997 г.

— Мерлинова борода, что с тобой?! — в ужасе воскликнул Гарри, подскакивая из-за стола при виде Гермионы, ввалившейся в палатку.

Ответить девушка не смогла. Ее одежда была мокрой до последней нитки, с волос стекала вода, а кожа была такой бледной, что Гарри на секунду подумалось, будто ее лицо успел покрыть иней. Откинув глупые мысли, он подскочил к подруге и накинул на ее плечи одеяло. Гермиону била крупная дрожь.

— Что случилось? — повторил он, и девушка, судорожно вздохнув, прохрипела:

— Я уп-п-пала в реку. Хотела н-н-набрать воды, п-п-поскользнулась...

— Гермиона... — протянул Гарри, оглядываясь вокруг. — Тебе нужно согреться. Выбирайся из этой одежды, я поставлю чайник. Где твоя палочка?

— Н-н-не знаю... — стуча зубами, ответила Гермиона, стягивая с себя одеяло. — Я ее выронила, в темноте не смогла найти...

Ее дрожащие руки теребили застежку кофты, онемевшие пальцы никак не желали подчиняться воле хозяйки. Гарри отвел ее руки, расстегнул кофту, стянул тяжелую, ледяную одежку.

— Я пойду поищу твою палочку. Попытайся согреться.

Гермиона рассеянно кивнула и скрылась за шторой в своем уголке. Гарри, вздохнув, натянул свой свитер и вышел на улицу. Декабрьская ночь выдалась довольно суровой, под ногами скрипел свежий снег. Рядом, за овражком, тихо шумели адски холодные воды речки. Гарри произнес «люмос» и направился в сторону спуска. Ведро, выпавшее из рук Гермионы, он нашел быстро. Палочку в такой темноте, даже с люмосом, он разглядеть не смог, поэтому прибег к старому доброму «акцио».

Тепло палатки было приятным, успокаивающим. На столе лежали полупустые склянки с зельями (по бледно-розовым каплям Гарри догадался, что это противопростудное). Гарри налил воды в чайник, подобрал мокрый свитер Гермионы, накинул его на спинку стула, придвинул их ближе к плитке. Собрал со своей кровати и койки Рона все одеяла и повернулся к закутку, занимаемому подругой.

— Гермиона.

— Я тут, — слабо отозвалась девушка. Гарри услышал дрожь в ее голосе.

Он откинул в сторону штору, разделяющую их и замер. Гермиона с трудом стягивала с себя прилипшую к мокрому телу футболку и стояла, повернувшись спиной к Гарри, в одном лишь белье.

— Извини, — пробормотал Гарри и дал задний ход, но девушка, обернувшись, только слабо мотнула головой.

— Помоги. Не могу расстегнуть, пальцы онемели.

Сглотнув, Гарри нервно кивнул. Свалив охапку одеял на кровать, он подошел ближе и прикоснулся к бледной ледяной спине Гермионы. Если она и вздрогнула от его прикосновения, то разобрать это из-за крупной дрожи было невозможно. Гарри, почти не сломав голову, расстегнул застежку на лифчике, и Гермиона с каким-то облегчением вздохнула. Она откинула лифчик в сторону, в кипу остальной промокшей одежды, и протянула:

— Спасибо. Ты не представляешь, с каким трудом я развязывала шнурки на ботинках...

Гарри хотел закрыть глаза, отвернуться, возможно, выйти, но он был всего лишь семнадцатилетним парнем. Все семнадцатилетние парни реагируют на обнаженную женскую грудь одинаково: они возбуждаются. Грудь Гермионы не была исключением: небольшая, аккуратная, с дерзкими розовыми сосками, — ее хотелось накрыть ладонью, сжать, прикоснуться губами, пробежаться кончиком языка и слегка прикусить этот своенравный, торчащий от холода сосок...

Гарри беззвучно простонал, когда Гермиона и ее грудь скрылись от его взора под кипой одеял. Она замерла, свернулась в клубок, обхватив колени, но дрожь не проходила.

— Не могу согреться, — пробормотала девушка, пытаясь еще крепче обхватить себя руками. — Все кажется ледяным...

Она подняла на него свои глаза и, будто откинув прочь секундное замешательство, прошептала:

— Иди сюда.

До Гарри дошло не сразу.

— Что? — нервно переспросил он.

— Элементарный способ выживания при переохлаждении, Гарри, — закатила глаза Гермиона. — Согреть одно тело лучше всего может другое тело своим теплом.

И она приподняла краешек своих одеял. Гарри снова сглотнул. Согреть Гермиону. Просто спасти свою лучшую подругу от переохлаждения. Просто поделиться своим теплом. Лечь рядом, возможно, обнять. Все просто.

Нет, не просто. Лечь рядом с ней, обнаженной Гермионой, и обнять обнаженную Гермиону — это все тянуло по меньшей мере на катастрофу. Или на одну из его ночных неуправляемых фантазий, о которых он не посмел бы рассказать ни единой живой душе, потому что фантазировать о Гермионе, своей лучшей подруге, соратнице, почти сестре, — по меньшей мере неправильно. Но он уже возбудился от одного только вида ее груди. Что же будет с ним, если эта грудь, этот белый мягкий живот, эти округлые бедра и тонкие руки прижмутся к нему в ожидании тепла?

Катастрофа, не меньше, — заключил Гарри, стягивая с себя свитер. Гермиона смотрела на него выжидающе, с плохо скрываемым интересом, и Гарри задумался: румянец на ее щеках был от подступающего жара или от реакции на его обнажение?

За свитером последовала футболка, носки, и, не дождавшись протестов со стороны Гермионы, Гарри скинул джинсы.

Он скользнул под одеяла и запоздало понял, что походные кровати были очень узкими, потому что сразу Гермиона, ее дрожащее холодное тело, оказалась прижатой к нему, и Гарри не оставалось ничего другого, кроме как сцепить зубы и надеяться, что при Гермионе останется ее такт, и она ничего не скажет о его явном возбуждении (не заметить которое она просто не могла). Но девушка только поудобнее устроилась рядом, обвив руками его грудь, прижавшись животом к его боку и обвив ногами его бедра. Ее до сих пор била крупная дрожь, но Гарри уже догадывался, что, возможно, причиной этому была скорее нервозность от их близости. Она молчала, только тяжело дышала где-то совсем рядом с его шеей, потихоньку расслабляясь, и Гарри осмелел настолько, что позволил себе обнять ее, еще крепче прижав к себе, отдавая все тепло своего тела ее хрупкой дрожащей фигурке.

Эта тишина была настолько успокаивающей, что Гарри прикрыл глаза и начал дремать. Его ладонь лениво поглаживала девичью спину, время от времени опускаясь слишком близко к условной запретной лини, хотя Гарри уже всерьез начал задумываться о том, существовали ли когда-нибудь эти линии, раз Гермиона так запросто позволила ему лечь с ней рядом. Его ладонь плавно очертила ее плечо, задержалась на мгновение на лопатке и снова медленно поползла вниз, вдоль позвоночника, в этот раз назначив условной границей линию ее белья. Но Гарри был сбит с толку, когда его пальцы не наткнулись ни на какую преграду в виде резинки трусиков. Замерев на мгновение, его ладонь нерешительно двинулась еще ниже, достигнув волнующего изгиба ее обнаженных ягодиц.

«Когда она успела снять ВСЕ?» — пронеслась паническая мысль в голове Гарри, а потом он понял, что от абсолютного, непростительного, трагически-катастрофического интима их разделяет всего лишь тонкая ткань его собственных трусов. «Мерлиновы панталоны, и как только меня угораздило оказаться в такой ситуации?!»

Действительно, ситуация была более чем странная: он впервые в жизни лежал в постели с симпатичной, умной, обаятельной и, что важно, совершенно обнаженной девушкой, с ладонью поверх ее аккуратной ягодицы, но она была его лучшей подругой, соратницей и на данный момент самым близким человеком на свете. Но даже это не спасло его от возбуждения: бешеного, невыносимо-прекрасного, исступленного желания. Каждой клеточкой тела он чувствовал ее обнаженную голую близость, ощущал, как горит его собственная кожа под тяжестью ее бедер, как прелестны ее маленькие вздернутые соски, прижатые к его груди. Интересно, как они будут чувствоваться под его ладонью? Как она будет стонать, когда он накроет их своим языком...

«Стоп, Поттер! Прекрати думать о том, что бы ты сейчас с удовольствием сделал со своей лучшей подругой!»

Ему нужно выбираться их этого искусительного плена, нужно отвлечься, возможно, попробовать найти что-нибудь полезное в книгах, или приготовить ужин, или спрятаться в ванной, оградиться заглушающими чарами и самостоятельно успокоить свою голодную бунтующую плоть.

Он с ужасом понял, что до сих пор держит руку на ягодице Гермионы. «Наверное, она молчит, потому что давно заснула. Поттер, это, мягко говоря, низко, пользоваться ситуацией, когда твоя подруга спит...», — мысленно отчитал себя Гарри, с неохотой убирая руку.

— Ммм... — протянула Гермиона где-то у его шеи, — не стоило. Это было очень приятно, если честно...

— Ты не спишь? — с нервной хрипотцой отозвался Гарри.

— Нет, — Гермиона потянулась и каким-то образом прижалась к нему еще плотнее. — Мне было интересно, что ты будешь делать дальше.

Гарри замер. Потом осторожно попытался отстраниться хоть на миллиметр, и Гермиона подняла голову с легким недоумением в глазах.

— Думаю, это плохая идея... — заметил Гарри.

— Почему? — тихо отозвалась Гермиона. — У меня создалось впечатление, что тебе нравится эта ситуация, — добавила она, опустив глаза, но ее бедро поднялось чуть выше и коснулось его возбужденного члена, слава Мерлину, все еще прикрытого тканью трусов.

— Поэтому это плохая идея, — прохрипел Гарри в ответ на ее неловкое действие. — Мне слишком сильно нравится эта ситуация, но это очень мучительно просто лежать рядом с тобой, не смея больше ничего сделать.

Тишина заволокла все вокруг. Тяжелая, липкая и противная, тишина ожидания словно легла сверху на его грудь и не давала сделать нормальный вдох. Гарри открыл глаза и встретился с серьезными карими глазами своей лучшей подруги. Он ожидал увидеть в них испуг, осуждение или отвращение, но был несколько озадачен, разглядев лишь любопытство и легкое изумление.

— Почему ты решил, что ты ничего не можешь делать? — мягко спросила Гермиона. — Гарри, неужели тебе недостаточно большего намека, чем разрешение присоединиться ко мне в этой постели? Ты думаешь, я не догадывалась, к чему это может привести, когда раздевалась перед тобой, когда ждала, пока ты решишься лечь рядом?

— Я думал... — Гарри замер, потом продолжил, — что это только для того, чтобы ты согрелась...

Уголки губ Гермионы поднялись в хитрой улыбке, от которой желудок Гарри, казалось, выполнил финт Вронски. И это было отнюдь не неприятное ощущение.

— Я решила убить двух зайцев одновременно... — тем временем шепнула Гермиона.

И Гарри с каким-то завороженным, трепетным ожиданием следил, как ее лицо становится ближе, как ее дыхание ощущается на его щеке, и отстраненно заметил, что его тело так же тянется навстречу. Они поцеловались. Первый поцелуй — просто прикосновение губ. Со вторым — их губы приоткрылись, к третьему поцелую Гарри осмелел настолько, что провел кончиком языка по ее губам. Целовать Гермиону было странно, внезапно и неожиданно, но, к его облегчению, Гарри не ощутил неправильности ситуации. Все было до смешного естественно и нормально.

Скоро они пытались урвать драгоценный кислород между рваными, яростными поцелуями. Гарри перевернулся и, оказавшись сверху и обхватив ее голову своими руками, снова атаковал ее рот.

Сбитое дыхание остановило их.

— Надеюсь, ты не падала в речку только для того, чтобы заманить меня в свою кровать? — тяжело дыша, спросил Гарри, и Гермиона только засмеялась в ответ.

— О, Гарри, честно, ты думаешь, я не придумала бы более изящного способа? — она хмыкнула. — Просто, я воспользовалась обстоятельствами и чуть-чуть подыграла.

— Чуть-чуть подыграла... — повторил Гарри и криво усмехнулся. — Знаешь, никогда не ожидал от тебя такого коварства, Гермиона Грейнджер.

— У меня еще много сюрпризов, Гарри Поттер, — отозвалась она, и ее маленькие пальчики потянулись к резинке его трусов.

Гарри резко вздохнул, когда она прикоснулась к его члену, и снова взглянул в ее глаза.

— Почему? Почему сейчас? — резко спросил он, зная, что Гермиона поймет сразу, что он имеет в виду.

— Почему нет? — прошептала она, пока ее пальцы скользили по его напряженной плоти, и Гарри уцепился за ее слова как за единые признаки реальности в этом сладком сумасшествии. — Гарри, возможно, завтра мы умрем. Возможно, через день, неделю или месяц нас не станет. Я хочу испытать это с человеком, которому доверяю больше всех на свете. С тем, кого люблю, кем дорожу. Гарри, ты понимаешь, что я имею в виду?

Гарри кивнул и снова напал на ее губы. Его рука скользнула по ее шее, к ключицам и, наконец, опустилась к вожделенному: ее грудь была мягкая, теплая, сосок приятно колол ладонь, и Гарри сжал ее, чуть-чуть. Гермиона протяжно застонала в его рот. Ее пальцы, наконец, стянули с него трусы, и Гарри отшвырнул их прочь, и, наконец, устроился между ее ног, с удовлетворением ощущая, как ее бедра обхватили его, как ее руки накрыли его ягодицы, прижали его сильнее, ближе, невозможно крепко, и его член слепо скользил вдоль влажных мягких складок ее горячего центра.

Они застонали одновременно, их поцелуи стали снова рваными, голодными, а их бедра сами нашли какой-то свой бессмысленный ритм возбуждения. Гарри где-то в полумраке сознания успел удивиться, как инстинктивно он сам догадывается, что нужно делать, как двигаться, и, видимо, делал все правильно, если получал в ответ от Гермионы сбитые стоны, вскрики и невнятное бормотание его собственного имени.

Он понял, что хочет услышать ее, хочет, чтобы она кричала его имя, изгибаясь и задыхаясь от безумия подступившего наслаждения, хочет обладать ее разумом сейчас, в эту минуту, и он позволил своим пальцам скользнуть ниже, осторожно лаская ее влажные складки, изучая ее там, где никто никогда не смел дотронуться, кроме ее самой, и эта эксклюзивность, это первобытное ощущение победы над остальными самцами овладело его разумом, когда он ввел в нее свой палец, изощренно медленно, и она открыла невидящие глаза, из ее рта вырвался протяжный и хриплый стон, окончившийся «Гарри» в придыхании.

Гарри склонился к ее лицу, обхватил ее голову другой рукой и прошептал:

— Громче, Гермиона. Я хочу тебя слышать. Скажи это громче.

И снова задвигал пальцем внутри нее, и она снова застонала, повторяя «Гарри!», и снова, и снова, пока ее шепот не перешел в крик, а крик не окончился стоном, который Гарри заглушил своими губами. Он убрал руку, и некоторое время просто целовал ее, раскрасневшуюся, задыхающуюся.

— Гарри, — слабо повторила она, когда он отстранился и с интересом рассматривал ее лицо. — Гарри, я никогда... никогда еще...

Он кивнул, снова поцеловал ее губы, щеки, мочку уха. Гермиона, наконец, пришла в себя. Ее руки снова ожили, стали перебирать его волосы, гладить плечи, потом они оказались на животе, с присущим их хозяйке любопытством изучая его тело. Гарри напрягся, когда ее пальцы снова дотронулись до его плоти, и поднял голову, чтобы встретиться с ее глазами.

— До конца, Поттер, — серьезно сказала она, но ее голос чуть подрагивал, хотя Гарри точно знал, что она решительна в своем намерении. И он не посмел в этом усомниться. Ему самому казалось, что отступить теперь он не в состоянии.

Сначала она снова задрожала всем телом, а когда он резко двинулся вперед, вскрикнула и закрыла глаза. Но когда он снова начал двигаться, медленно, томительно, она расслабилась, ее кулачки на его плечах расправились и мягкими ладонями скользнули вниз, прижимая его ближе. Гарри настороженно смотрел на ее лицо: глаза зажмурены, нижняя губа закушена, — это выражение было совсем не похоже на то, которое он видел на ее лице несколько минут назад, когда она подчинилась магии его прикосновений. Сейчас он был почти уверен, что она чувствует дискомфорт, знал, что этот первый раз не окажется для нее и в половину так же приятен, как для него, и сию же минуту ему захотелось попросить у нее прощения за это.

Но Гермиона, словно предчувствовав это, открыла глаза, коротко мотнула головой и поцеловала, открыто, жадно, и обнаружила, как его язык двигался в такт ритму его тела.

Словно получив поощрение, Гарри поднял ее бедра, и она скрестила лодыжки над его поясницей, встречая каждое его наступление движением бедер. Новые ощущения заставили его застонать еще громче и двигаться быстрее, пытаясь нагнать подступающее, собирающееся внутри, внизу живота, наслаждение.

Их движения стали резкими, ритм сбился, Гермиона слышала, как Гарри повторял ее имя в стонах, вскриках, она ощущала, как сжимались его пальцы на ее бедрах, и еще несколько резких движений, и она зашептала что-то, потом вскрикнула и, наконец, вдруг совершенно внезапно ощутила ослепляющий купол абсолютного безумного удовлетворения, накрывающий нее. Отстраненно она слышала низкий стон Гарри где-то рядом с ее ухом, слышала его громкое дыхание, тяжесть его тела, но все вокруг превратилось в белый шум.

Она пришла в себя, когда Гарри сделал движение, чтобы скатиться с нее, но она запротестовала, прижимая его еще сильнее, обхватывая его ногами:

— Нет, Гарри, еще нет... — прошептала она, и он слабо кивнул и опустил голову на ее плечо.

Где-то среди ночи Гарри проснулся от непривычного ощущения, что кто-то двигается совсем рядом. Он приподнял голову и увидел, что Гермиона всего лишь перевернулась на другой бок. Вздохнув, Гарри тоже повернулся, прижался животом к ее спине и натянул сползшие одеяла на плечи. Гермиона снова зашевелилась, обернулась, сонно прошептала:

— Гарри?

— Все в порядке, — шепнул он. Его рука скользнула по ее плечу, опустилась к груди. Его ладонь прижалась к ее животу, теплому, мягкому, и он почувствовал, как Гермиона снова расслабилась в его руках от его прикосновения.

— Гермиона, — тихо позвал он, почти не надеясь, что она отзовется, уверенный, что она снова провалилась в сон. Но девушка отозвалась глухим:

— Ммм?

— Пообещай мне кое-что, — прошептал у ее уха Гарри, — обещай, что не исчезнешь утром. Что я проснусь, а ты будешь рядом, тут же.

На секунду что-то паническое поднялось из потаенных глубин его сознания. Безумный страх, что и ее, его Гермиону, отнимут у него. Что она уйдет сама, покинет его, вспомнив о Роне, или что Рон сам вернется и заберет ее. Что он снова останется один, без всякого смысла к жизни. Что ему будет проще умереть, чем вступать в схватку в Вольдемортом.

Словно почувствовав его страхи, Гермиона мягко улыбнулась, накрыв его ладонь на животе своей собственной.

— Я не собираюсь никуда уходить, Гарри, — тихо сказала она. — Я всегда буду рядом. А теперь отдохни.

И Гарри расслабился. Поцеловал ее плечо, поглаживая ее живот, и скоро погрузился в спокойный белый сон.

Мерлин благосклонен к ним, потому что порт-ключ милостиво выплевывает их в маленьком пустом дворике, обсаженном высоким душистым кустарником. Малфою, впрочем, Моргана подпортила карму, потому что он обнаруживает себя стоящим по колено в небольшом бассейне для уток. Драко позволяет себе грязно выразиться в адрес Греции, порт-ключей, их настройщиков и Гарри Поттера, а потом огрызается, поймав счастливую ухмылку Рона.

Джинни раздраженно шикает на них, пока Джордж, более чем довольный их стремительным путешествием, оглядывается вокруг.

— Видимо, они тут живут, — замечает он, кивнув в сторону двухэтажного коттеджа с облупившимися розовыми стенами, спрятавшегося за кустами. — Вокруг тихо, никто не кричит, ничего не горит. Значит, у Гарри и Гермионы все в порядке, хочу надеяться.

Мощеная булыжником дорожка выводит их к крылечку, с которого на них равнодушно взирает толстый бровастый грек в грязном фартуке и с тушкой курицы в руке.

— Здравствуйте, — широко улыбается ему Джордж, подходя ближе, Джинни семенит следом за ним, а Рон и Драко застывают на дорожке, выглядывая через низенький заборчик на улицу. Там их встречает ряд невысоких домиков, несколько развалившихся в теньке собак и сбегающая к берегу гряда виноградных лоз. Где-то за обрывом умиротворенно бурчит море.

Толстый грек, тем временем, распознает в новоприбывшей четверке перспективу новых постояльцев, и сменяет равнодушную гримасу на радостную улыбку. Он разводит огромные ручищи в стороны, будто собирается заключить всех четверых в медвежьи объятья (Джордж и Джинни отступают, Малфой и Рон вжимаются в ограду) и разражается непонятной речью на таинственном греческом.

— Спроси у него, видел ли он Гарри и Гермиону, — шепчет Джинни старшему брату, но Джордж лишь только поднимает брови:

— Как? Я не знаю греческого!

Джинни, раздраженно поведя плечиком, достает из кармана фотокарточку — обычную, маггловскую, сделанную восхищенным Артуром позапрошлым летом с помощью маггловской фотокамеры, — на которой изображены Гарри, Рон и Гермиона. Снимок потрепан, измят по краям, потому что Джинни не расставалась с ним последний год. Она протягивает фотокарточку греку, тычет пальцем в улыбающиеся мордашки Гарри и Гермионы.

Грек отставляет руку с фотографией и, жмурясь, смотрит на нее какое-то время. Потом кивает, забавно двигает бровями и произносит непонятное:

— Неонимфус! /греч. «молодожены»/

Он машет рукой, приглашая зайти в дом. Джинни спешит последовать первой, за ней стремительно краснеющий Рон. Джордж ждет, пока Драко поднимется по крыльцу следом за ними, и, удостоверившись, что никто его не видит, быстро творит ограждающие чары, отводящие от дома магических созданий.

Он догоняет процессию в узком коридорчике на втором этаже и обнаруживает, что они столпились возле одной двери. Грек улыбается с какой-то отеческой гордостью, Джинни, скрыв лицо за волосами, стоит у стены, Рон сверлит бешеным взглядом дверь, а Малфой с наимерзейшей ухмылкой на губах, с каким-то очарованным злорадством переводит взгляд с Рона на Джинни и обратно.

— Что такое?... — успевает произнести сбитый с толку Джордж и поворачивается здоровым ухом к двери, когда ответ доносится ему из-за закрытой двери в виде протяжного и удовлетворенного стона:

— Охх! Мерлин, я уже и забыла, как это приятно!...

В ответ слышится хмык Гарри и очередной женский стон.

— Сильнее, пожалуйста, — слабо требует Гермиона.

— Ты уверена? В прошлый раз после такого, ты едва ходить могла несколько дней, — удивленно замечает Гарри, но, видимо, исполняет ее просьбу, потому что Гермиона снова стонет.

— И нисколько в этом не раскаивалась, — бормочет она. — У тебя потрясающие пальцы, Гарри, ты знаешь об этом?

— Я вижу это по твоей реакции, — усмехается Поттер. — Подожди-ка... вот так!...

— Оооо... — это уже не стон, а вскрик, оканчивающийся глубоким вздохом. — Что ты сделал?

— Просто нашел нужную точку, — откликается Гарри.

— Тебе не много времени потребовало-о-ось, — с придыханием смеется Гермиона.

— Так это и не первый раз, — замечает парень, и на пару мгновений воцаряется тишина, а потом ее прерывает очередной вскрик Гермионы и ее удовлетворенное:

— О, Гарри!... Предупреждаю, если вдруг вздумаешь остановиться, я испепелю тебя на месте!

— И в мыслях не было...

Джордж уже сам чувствует неловкость (и отстраненно замечает, что это чувство какое-то ну совершенно незнакомое), а Малфой злорадно шипит:

— Я же говорил, этот поганец Поттер вечно собирает все сливки!

Джинни закрывает лицо руками, а Рон, придя в себя после очередного вскрика, производит звериный рык (все от неожиданности вздрагивают) и, выхватив из кармана палочку, что есть силы пинает дверь.

Хлипкая преграда покорно распахивается и Рон вваливается в комнату с воплем:

— Всегда был он, да?!

И застывает на пороге в крайне комичной позе, узрев происходящее на кровати действо.

Да, Гермиона лежала на спине, откинувшись на подушках, и ее лицо, сейчас искаженное от ужаса и страха, еще полмгновения назад светилось от счастья и наслаждения. Но ее ноги лежали на коленях Гарри, который сидел в изножье кровати, в одной руке зажата палочка, другая обхватывает миниатюрную ступню Гермионы.

За спиной Рона охает Джинни, а Малфой и не пытается скрыть разочарования в долгом, намеренно громком выдохе. Возмущенные вопли хозяина-грека заглушает хохот Джорджа.

— Рон? — Восклицает Гермиона, резко подскакивая на кровати. — Что ТЫ здесь делаешь, позволь узнать?

— Я?! — хрипит Рон, — Я?! Это вы чем тут занимаетесь?! — и он размашисто обводит палочкой комнату и ее взъерошенных обитателей.

Гермиона почему-то краснеет и неловко опускает глаза, а Рон переводит взгляд на друга.

Гарри, быстро оценив ситуацию и с облегчением осознав, что это не Пожиратели вышли на их след, а всего лишь его лучший друг с некоторых пор приобрел неприятную привычку срывать двери с петель, выдвигается вперед.

— Рон, дружище, успокойся, — он пытается подбодрить друга улыбкой, но, посмотрев за его плечо, замечает Джинни, нерешительно застывшую на пороге. Он улыбается, так же неловко, как и Гермиона, и вздыхает, — Привет, Джинни.

Она в ответ мучительно выжимает из себя улыбку, все еще ощущая пылающие от смущения щеки, и кивает:

— Гарри, Гермиона, — она запинается. Ей так хочется подлететь к Гарри, обнять его, поцеловать, прижать к себе, целого и невредимого, но она вспоминает о том, что они расстались несколько недель назад, и что, возможно, сейчас он с Гермионой... Поэтому она заставляет себя снова улыбнуться, и добавляет, — Я рада, что с вами все в порядке.

— Эй, постойте-ка! — громко восклицает Гарри, выставляя палочку вперед, — А ОН что тут делает?!

Драко раздраженно закатывает глаза, но его рука еще крепче сжимает собственную палочку.

Джордж, успокоив грека золотой монетой, тоже проходит в комнату, затаскивает за собой упирающегося Малфоя и широко улыбается:

— Закончим этот цирк и приступим к делу. У нас не много времени.

Гермиона быстро управляется с дверью при помощи несложного заклинания, запечатывает ее «силенсио» и еще полудесятком чар, которые наверняка находятся в арсенале элитных авроров. Гарри и Джордж вытаскивают в центр комнаты стол, перекидывают на него карты и книги Гермионы, пока Джинни расставляет на другом конце стола остатки вчерашнего ужина и какие-то запасы из собственной сумки. Рон хмурится у окна, пытаясь понять, то ли у него есть причина дуться на друзей, то ли все действительно так невинно, как это выглядит на самом деле. Ни один из вариантов ему до конца не нравится: он чувствует неловкость Гарри и Гермионы, и его бесит, что он не знает ее причины.

Малфой, ощущая на себе подозрительный взгляд Гарри, пристраивается в дальнем углу комнаты, оперевшись на комод и скрестив на груди руки.

Наконец Джордж подзывает всех к столу.

— Мне неприятно вам сообщать это, но на тебя, Гарри, снова или до сих пор ведется охота, — вздыхает Джордж.

— Мы это предполагали, — замечает Гарри, — но мы с Гермионой старались быть осторожными в пути. Не думаю, что кто-то знает, где мы находимся.

— Я не был бы в этом так уверен, Поттер, — хмыкает Драко из своего угла, — вас двоих «ведут» от самого Лондона, насколько мне известно. Не исключено, что преследователи где-то на этом же острове.

— Что? — напрягается Гарри и быстро переглядывается с Гермионой. Малфой подходит к столу, садится на пустой стул и снова пересказывает все, что знает, добавив в заключение:

— Вы двое — их главные цели: герой Поттер и грязнокровка, которая за него думает. И я бы не стал недооценивать этих людей. Если они говорят, что знают, где ты находишься, значит, это действительно так. Они не умеют блефовать, что явно говорит не в их пользу, — усмехается он, приподняв брови.

— Поэтому мы и не могли сообщить вам об этом в письме, — замечает Джинни. — Если Пожиратели следят за вами, они вполне могут перехватывать вашу почту.

Гарри кивает.

На несколько минут в комнате воцаряется тишина. Наконец, Рон не выдерживает:

— Продолжать путь дальше — чистое безумие, — говорит он, неохотно переведя взгляд на Гермиону. Она резко поднимает глаза, смотрит на него с болью, но молчит.

— Не обижайтесь, конечно, но безумием было притащить сюда его, — замечает Гарри и кивает в сторону Драко. — Во-первых, мы не можем быть до конца уверены в его внезапном желании перейти на светлую сторону, а во-вторых, даже если это и так, то мы можем подвергнуть его и его семью опасности. Те, кто за нами следят, уж точно заподозрят неладное, когда увидят его в нашей компании.

Все тут же переводят взгляды на Малфоя, нахохлившегося на своем стуле.

— Поттер, ты меня недооцениваешь, — оскорблено вздергивает бровь Драко, — потому что в отличие от этих идиотов, я блефовать умею.

— Это меня и настораживает, Малфой, — в тон ему отвечает Гарри.

Они смотрят друг на друга с вызовом, готовые вот-вот схватиться за палочки и наставить их друг на друга, но Джордж шелестит картой и вклинивается между ними.

— По-моему, глупо возвращаться обратно в Англию, — говорит он. — Если мы дадим задний ход, тем более с Малфоем в компании, то преследователи точно поймут, что мы о них знаем.

Гермиона кивает:

— Джордж прав. Наше главное преимущество в том, что мы знаем о них, пока они не догадываются о том, что мы знаем. Как ни крути, а у них мало информации о том, куда и зачем мы направляемся. Они просто слепо следуют за нами.

— Предлагаешь привести их прямо на крыльцо дома твоих родителей? — морщится Рон.

— Гермиона предлагает увести их в другую сторону, Рон, — замечает Джинни и перехватывает благодарный взгляд Гермионы.

— А что потом? Снова сражаться?

— У нас есть выбор?

Рон раздраженно откидывается на стуле, скрестив руки на груди и отвернувшись.

— Я думал, все закончилось, — глухо говорит он, — что теперь мы можем забыть обо всем этом кошмаре.

Он поднимает глаза и видит больной, усталый взгляд Гермионы и настороженные зеленые глаза Гарри. Он замечает, как рука Гарри поднимается и тянется к Гермионе, но на полпути замирает и снова прячется в карман поношенных джинс. Он замечает, как Джинни быстро бросает взгляд на Джорджа, прикрывшего лицо ладонью.

Тяжелую тишину прерывает хриплый голос Гермионы.

— Рон, если... Я знаю тебе... нам всем тяжело, Рон. Я понимаю. И... ты можешь уйти, я не буду в обиде.

— Ты до сих пор на меня в обиде, — горько замечает Рон и ловит ее тяжелый взгляд. Они смотрят друг на друга несколько минут, а потом Гермиона коротко кивает и поднимается из-за стола.

— Я никого не буду заставлять и умолять продолжать этот путь. Если вы не хотите подвергать себя опасности, я пойму, я не стану обижаться и буду уважать ваш выбор, — говорит она, стараясь не встречаться ни с кем взглядом, но Джинни отмечает стремительно краснеющие глаза подруги и дрожащие руки. Кивнув, словно обозначив конец своей речи, Гермиона разворачивается и быстро скрывается за дверью.

Гарри поднимается и, бросив быстрый взгляд на Рона, следует за ней, машинально проверяя наличие палочки за пазухой. А Рон с ухнувшим сердцем понимает, что взгляд Гарри в этот раз означает не привычное «Ладно, дружище, ты в очередной раз ее обидел, ты идиот, но все будет в порядке, это же Гермиона», а «Ты снова ее обидел, и не нужно обвинять меня в том, какой она сделала выбор».

Рон больше не хочет видеть новые откровения в глазах Джинни, или Джорджа, или, тем более, Малфоя, поэтому он тоже поднимается из-за стола и отворачивается.

* * *

Гермиона идет на звук моря. Остров погружается в густые сумерки, теплые и обволакивающие, как молоко, и только ровный ласковый плеск волн нарушает спокойствие уснувшей деревеньки. Гермионе не по себе от этой тишины. Ей вообще неспокойно от внезапной безопасности (даже если она оказалась ложной, хоть на время) после стольких лет напряженного ожидания войны, после самой войны, скитаний.

Благоразумие подсказывает ей, что лучше остаться в доме, где светло, относительно безопасно, скрыться за ограждающими чарами и дождаться решения друзей, а не бродить по темным холмам в одиночестве. Но Гермиона упрямо идет вперед, глубоко вдыхая влажный морской воздух, предвкушая прохладу побережья после душной тесноты гостиницы. А если за ближайшим кустом и прячется какой-нибудь пожиратель, то пусть только попробует встать на ее пути: самая умная ведьма столетия найдет, чем ему ответить.

Она еще крепче обхватывает плечи руками и спускается с холма к морю: сухая трава под ногами сменяется зыбкостью песочного берега, где-то рядом едва различается кривая хижина, где рыбаки хранят лодки и снасти, чуть поодаль — бесформенный силуэт кустов, сползших со склона холма. Гермиона запинается, останавливается и опускает руки. Она чувствует, как по щекам текут слезы.

Сзади слышится шорох, Гермиона вскидывается, быстро выхватывает палочку и выставляет ее перед собой. Она видит только нечеткий силуэт в нескольких шагах от себя и сразу понимает, кто нарушил ее одиночество.

— Это я, — тем не менее, замечает силуэт на всякий случай.

Гермиона досадливо морщится и выдыхает.

— Гарри, уходи. Я не хочу сейчас разговаривать.

— Нет, — твердо говорит Гарри, и Гермиона чувствует прикосновение его пальцев к своей руке, сжимающей все еще выставленную вперед палочку. — Я не могу тебя оставить одну, Гермиона.

Раздражение отступает, когда она понимает, что он совсем близко, когда ощущает запах его тела, такой родной, успокаивающий запах Гарри: один из тех запахов, которые не пахнут ни чем конкретным, но запоминаются навсегда, как запах рук матери, или влажного утра, или спящего младенца. Она поднимает голову и различает в темноте очерк его лица, тускло поблескивающие стекла очков. Его рука мягко опускает ее руку с зажатой палочкой, а потом скользит выше, останавливается на локте.

— Я не хочу оставлять тебя одну, — тихо говорит Гарри, его дыхание скользит по ее щеке, и Гермиона осознает, что он еще ближе, чем она думала.

— Что это значит? — шепчет она. Шепот — это все, на что она способна в данный момент, потому что в горле застревает комок.

— Не знаю, — отзывается Гарри. — Ты мне скажи, — его губы у ее щеки, так опасно близко, что Гермиона закрывает глаза. — Ты же самая умная ведьма столетия.

Она боится кивнуть, боится, что она окажется еще ближе, и тогда она точно не сможет — не будет — сдерживаться. И в то же время ей хочется, чтобы он был ближе, еще ближе.

А Гарри тем временем шепчет у самого уха:

— Я боюсь, что не в состоянии отпустить тебя куда-либо. Я должен быть рядом с тобой, Гермиона, понимаешь? По-другому не может быть. Я должен быть рядом с тобой.

Она пытается сделать вдох, но его руки обвивают ее талию, скользят по ее спине, прижимают ее к его телу, горячему ждущему телу, скрытому столькими слоями глупой одежды, что Гермиона отстраненно думает, это даже преступно.

Когда его губы находят ее, она тихо стонет. «Наконец-то, — единственная мысль, которая остается в ее голове. — Наконец-то». Она боится признаться себе в том, что она ждала этого поцелуя последние семь месяцев своей жизни.

И ее тело, минуту назад застывшее и напряженное, оживает, ее пальцы скользят по его груди, обвивают его шею и притягивают Гарри еще ближе. Мысли на мгновение покидают ее голову, их место занимают примитивные инстинкты: поцелуй становится глубже, отчаяннее. Она отстраняется всего на мгновение, чтобы глотнуть воздуха, но Гарри тут же притягивает ее снова к себе, и снова ею руководит какой-то безумный, подчиняющий дурман. Ей кажется, все вокруг состоит из его тела, что существуют только они, сцепившиеся губами, и весь вдыхаемый воздух — это только его запах, и все тепло — это жар его тела.

Гарри делает несколько шагов, и она слепо подчиняется ему, отступает назад, пока ее спина не упирается в шероховатую поверхность лодочного навеса, и Гарри прижимает ее своим телом. Его руки оказываются на ее бедрах, и она послушно обхватывает его бока ногами, и когда он оказывается так близко, там, где он должен быть, там где не должно быть одежды, Гермиона глухо стонет, глубоко вдыхает и опускает голову на его плечо. Она ощущает его возбуждение, и ее бедра без ее ведома приходят в движение: она бессовестно прижимается к нему, выгибает спину и, Мерлин и Моргана, в эту секунду ей так хочется знать то заклинание, которое могло бы заставить их одежду исчезнуть.

Его губы находят ее шею, а руки гладят оголившийся живот, и Гермиона понимает, что целовать Гарри — совсем не то же самое, что целовать Рона. У нее никогда не было такой реакции на прикосновения Рона, не было ощущения безумного предвкушения, не было тянущего желания внизу живота, когда его руки скользили по ее коже, не было нестерпимого желания ощущать его внутри себя... С поцелуями Рона она чувствовала удовлетворение, и, возможно, любопытство, и, наверное, легкое нетерпение, которое через некоторое время ослабевало и превращалось в смирение. Хотя она сама отнюдь не была экспертом в поцелуях, но понимала, что Рон целовался мастерски, и, видимо, за это ему нужно было быть благодарным Лаванде Браун, но...

Гермиона понимает, что целуя Гарри, она не чувствовала себя неправильно, ни тогда, ни сейчас. Целуя Рона, она не ощущала и половины того, она даже не чувствовала волнения. Возможно, это и должно было натолкнуть ее на мысль, что то, что происходило между ней и Роном, было неправильно? Почему она не понимала этого раньше?

Этот вывод застает ее врасплох. Нетерпеливый рот Гарри снова находит ее губы, а его бедра дергаются вперед, и Гермиона снова теряет голову, но когда мысль снова упрямо возвращается, назойливо, как муха, напоминает ей о собственной слепоте, она упирается руками в грудь Гарри.

Он отстраняется, его неохота прекращать их интерлюдию сопровождается попытками прикоснуться к ее губам еще раз, и еще, и эти короткие рваные жадные поцелуи вполне способны распалить ее снова, но Гермиона настойчиво отпихивает его. Наконец, ее ноги оказываются на земле, его горячие ладони исчезают, и Гермиона встречается взглядом с горящими зелеными глазами.

— Гермиона, — хрипло зовет он, в его голосе она слышит почти мольбу.

— Нет, — шепчет она, но ее руки все так же упираются в его грудь, ей не хочется терять этот контакт. — Нет, Гарри.

— Почему? — он наклоняется ближе, его лицо снова оказывается рядом, и он заглядывает в ее глаза, ищет в них ответ.

— Слишком быстро...

Гарри хрипло смеется.

— Гермиона, тебе ли об этом говорить? — Замечает он.

Она осаждает его забаву серьезным взглядом карих глаз, и Гарри говорит уже с настороженностью в голосе:

— Тебе неприятно? Ты не хочешь... не хочешь этого так же, как и я? Потому что по твоей реакции...

— Нет... — Гермиона слабо мотает головой, и Гарри отшатывается от нее. — Нет, я не это имела в виду, Гарри, — поспешно говорит она, и ее пальцы на его груди хватают его за футболку и притягивают его обратно. — Я хочу... Я хочу тебя.

Он замирает, смотрит на нее восхищенными, горящими, голодными глазами, и прежде чем ему приходит в голову снова лишить ее разума очередным поцелуем, Гермиона снова мотает головой:

— Не сейчас. Дай мне время.

Гарри хмурится, но молчит, и Гермиона благодарна ему за это, потому что она продолжает:

— Я только что поняла, что не люблю Рона так, как думала, что должна любить. Я не могу... это слишком быстро. Гарри, прости, но как бы мне ни хотелось снова испытать все... все то, что было между нами, я не могу позволить случиться этому сейчас. Я должна обо всем подумать.

Несколько томительных мгновений Гарри молчит, не отрываясь глядя в ее глаза, и Гермиона боится, что он не поймет... Но Гарри осторожно кивает, делает шаг назад, освобождая ее от томительного плена своего тела.

— Ты слишком много думаешь, Гермиона, — безрадостно усмехается он, опустив голову.

— За это вы меня и любите, — шепчет она и тянется к его руке. Их пальцы сплетаются, и Гермиона добавляет, — а пока, пожалуйста, оставайся моим лучшим другом.

Гарри поднимает брови.

— Не смотря ни на что, Гермиона, — вздыхает он. — Останемся ли мы только друзьями или станем любовниками, я всегда буду твоим лучшим другом.

Гермиона чувствует подступающие слезы, и быстро добавляет:

— Спасибо.

Гарри кивает. Несколько минут они стоят в тишине, медленно осознавая, что все еще находятся на берегу, в Греции, в середине очередного тяжелого и опасного путешествия.

— Нам нужно возвращаться. Иначе они решат, что с нами что-то случилось, — вздыхает Гарри.

— На нас не нападут. Не сейчас, иначе уже давно бы это сделали. Они наверняка попытаются довести нас до конца пути, чтобы знать, чего ради мы отправились на другой конец света. Им нужно преимущество и давление, — говорит Гермиона, с удовлетворением отмечая, как к ней возвращаются ее рациональность и способность к здравому мышлению, с такой легкостью украденные первым же поцелуем Гарри.

В тишине они бредут обратно, их пальцы по-прежнему сцеплены.

Драко Малфой не был подонком. Кто-то мог бы поспорить с этим. Спросите, например, Гарри Поттера. Или Рона Уизли. Они оба с радостью докажут обратное.

Драко Малфой мог быть идиотом, трусом или золотым мальчиком. Он мог совершать ошибки, зная о том, что совершает их. Он мог оставаться в стороне. Он мог выдавать чужие идеалы за свои.

Но иногда Драко Малфой думал. Он думал том, что те, кто поддерживал чистоту магической крови, могли быть правы, но, скрепя сердцем, признавал, что скровосмешение, становящееся суровой реальностью среди чистокровных семей, было куда хуже перспективы осквернить род парой капель маггловской крови. Он думал о том, что Грейнджер хоть и грязнокровка, но умная и весьма сильная ведьма, а это весьма успешно компенсирует ее главный изъян — родителей-магглов. Он думал, что Волдеморт был довольно могущественным волшебником, но куда лучше было дурачиться под крылом Дамблдора, чем жить в постоянном страхе одним только словом разгневать Темного Лорда. Он думал о том, что в жизни не променял бы Слизерин ни на какой другой факультет, но его бесили предубеждения, с которыми все остальные ученики Хогвартса относились к его одноклассникам; и Драко понимал, что слизеринцы частенько оправдывали эти предубеждения, да и он сам внес посильную лепту в историю факультета. Но иногда, иногда ему было чуть-чуть интересно, какой бы сложилась его судьба, окажись он в Когтевране, или Гриффиндоре, но не настолько, чтобы даже мысленно оказаться в Хаффлпаффе. Он думал том, что ему противны герои, вроде Поттера, даже если он обязан Поттеру жизнью, но он знал, что если бы не Гарри, то и его самого, Драко Малфоя, ждала бы довольно печальная участь.

Драко был слизеринцем, но он не был подонком. Просто в некоторых ситуациях у него не было выбора.

Поэтому, когда в темноте переулка в его горло уперся опасно-острый кончик чьей-то волшебной палочки, Драко ни на минуту не подумал том, чтобы предать своих.

* * *

После того, как чрезвычайное собрание покинула Гренджер, а щенок-Поттер, виляя хвостом, побежал за ней, Драко ощутил раздражение. Уизли, даже не сделав попыток остановить своих друзей, молчали. Старший (Джордж, напомнил себе Драко,) делал заметки в блокноте, девчонка-Уизли блестящими глазами уставилась в стену, а закадычный дружок Поттера (в чем сам Драко уже стал сомневаться), злобно засунув кулаки в карманы, мерил длинными шагами комнату. Драко подумал, что он впервые в жизни находится наедине с Уизли, да еще и в таком количестве, и этот факт его совсем не обрадовал.

Драко раздраженно закатил глаза и, коротко выдохнув, процедил:

— Нам нужна еще одна комната. Я пойду договорюсь с хозяином.

Старший Уизли рассеянно кивнул, добавив:

— Ограждающие чары заканчиваются за забором. Держи палочку при себе.

— Она всегда при мне, — отрезал Драко, поднимаясь со стула.

— И ты отпустишь его вот так, Джордж? — рыкнул из другого угла Уизлби. — Да он же побежал докладывать о нас своим дружкам-Пожирателям!

— Не говори ерунды, Рон, — огрызнулась Уизлетка.

Драко с легким изумлением покосился на девчонку. Если уж на поле для квиддича эта рыжая малявка никогда не подавала признаков мягкости, то в опасных скитаниях у Морганы на задворках да еще в его сомнительной компании он этого тем более не ожидал. Драко все же прошел к двери, ощущая на своей спине злобный взгляд Уизлби, но по пути так и не придумал никакого оригинального оскорбления, чтобы подначить его еще разок. С некоторым разочарованием Драко хлопнул дверью и спустился вниз.

Хозяин-грек глухо похрапывал за стойкой, и Драко пришлось приложить некоторые усилия, чтобы разбудить его, и еще больше выдержки и сообразительности ему потребовалось для того, чтобы без знания греческого получить ключи от еще одной комнаты. Драко мрачно подумал, что куда проще было бы воспользоваться «Империо», или, на худой конец, без спроса открыть соседнюю комнату старой доброй «алохоморой». Но монеты из чистого золота иногда срабатывают не менее эффективно.

В доме было душно и пахло пережаренным мясом и кислым вином. Драко выбрался на крыльцо, вдохнул чистый морской воздух и огляделся. Ни Поттера, ни Грейнджер он не увидел. Раздраженно поморщившись, обошел дом, надеясь застать их в том дворике, куда его выбросил порт-ключ, но и его романтичную ночную тишину нарушало лишь сонное кряканье уток из чертового прудика.

Выругавшись сквозь зубы, Драко еще раз обошел дом и выглянул за забор. Он, как идиот, организовал целую спасательную операцию, чтобы уберечь этого болвана-Поттера от преследователей, и что в результате? Чертов герой и его грязнокровка на ночь глядя исчезают из безопасного и защищенного убежища, а он, Драко Малфой, чувствует себя раздраженной курицей-наседкой, из-под которой сбежала пара цыплят!

Пару минут он топтался у калитки, борясь с желанием вернуться к Уизли и натравить младшего на Поттера и Грейнджер, чтобы тот сам побежал прочесывать этот идиотский остров в поисках парочки влюбленных. И если он найдет их голышом под каким-нибудь кустом и решит примерить на себя роль Отелло, то уж так тому и быть, а его, Драко, руки будут чисты. Ну, почти чисты. Но в конце-концов он отбросил эту мысль: какого боггарта он тогда тащился из уютной Англии в нищенскую Грецию, если Поттер все равно сыграет в ящик? Ну хорошо, допустим, понаблюдать за криминальной и забавной сценой ревности он был бы не против, но что потом? Их преследователи обязательно запишут убиение национального героя магической Англии на свой счет, и война начнется заново? Нет уж, много чести этому рыжему Уизлби — быть зачинщиком новой войны.

Драко нащупал палочку в кармане и покрепче сжал ее в руке, переступая через границу охранных барьеров. В той стороне улицы, которая вела в центр городка, было тихо и темно, где-то за дворами доносились причитания громкоголосой женщины и звонкий детский хохот. Драко развернулся и пошел в другую сторону: тропинка вытекла к побережью.

Особо напрягать глаза не было смысла: полная луна, выползшая из-за облака, осветила сцену, от которой у младшего Уизли случился бы припадок. Драко поморщился с отвращением, переступил с ноги на ногу и решил, что если он вмешается прямо сейчас, то Поттер уж точно не поскупится на проклятия. Но парочка сама отклеилась друг от друга, и теперь, видимо, между ними происходил какой-то серьезный разговор.

Драко огляделся, поежившись. На берегу их было по-прежнему трое, но неприятное, сосущее ощущение засады это не успокоило. Он снова глянул в сторону Поттера и Грейнджер и с удовлетворением отметил, что они медленно, но все же возвращались обратно, держась за руки и тихо перешептываясь. Когда они выбрались с тропинки и ступили на дорогу, Драко выскользнул из-за кустов и тихо последовал за ними.

Когда до нужного им дома оставалось совсем ничего, Поттер вспомнил об осторожности и решил оглянуться. Драко, хоть и старавшийся оставаться в тени домов, нырнул в удачно подвернувшийся переулок.

Хотя, насколько удачно — был спорный момент, потому что через секунду Драко почувствовал холодный конец чужой палочки, уткнувшийся ему в горло, и неприятный запах изо рта человека, прошипевшего совсем рядом:

— Малфой, давно не виделись...

* * *

В переулке тошнотворно воняет протухшей рыбой и кошачьей мочой. Каменная стена дома, к которой один из Пожирателей припер Драко, оказалась холодной и склизкой, с выпирающими острыми бугорками.

Драко быстро понимает, что его палочка все еще в его руках, и, возможно, у него есть шанс дать отпор, но этот факт наталкивает его на другую мысль: возможно, Пожиратели все еще верят ему, если до сих пор не потрудились обезоружить?

— Гнусли, — рычит Драко, различив в полумраке переулка косой шрам через щеку. — Убери от меня свои грязные лапы, ничтожество.

— Кто из нас ничтожество? Малфои... — тянет Гнусли с омерзением в голосе, — так и знал, что вы как шлюхи: прыгаете из одной койки в другую, где потеплее. Что, это папочка научил тебя ловко менять стороны?

— Не смей так говорить о моем!...

Договорить не получается. Гнусли прижимает палочку сильнее, и Драко с леденеющим животом чувствует, как по его горлу медленно ползет первая капля: горячая, густая, Чистая Кровь.

— Не тяни, — произносит стоящий рядом Утс, пихнув локтем напарника. — Этот щенок и так уже мог успеть выболтать Поттеру все, что знает.

От его спокойного, совершенно отрешенного голоса Драко становится страшно. Действительно страшно.

— Ничего!... — быстро хрипит Драко, пытаясь взмахнуть рукой, пытаясь отпихнуть, отгородиться от них, но слишком поздно понимает, что до сих пор держит палочку, и любое движение его руки может расцениться как попытка к атаке. Он медленно опускает руки и смотрит на Утса поверх плеча Гнусли. Более спокойно, он продолжает: — Я ничего не говорил Поттеру.

Утс скептически поднимает бровь, Гнусли снова скалится.

— И что же ты тогда тут делаешь?! Мало того, что в компании Поттера, так еще и притащил Уизли с собой! Будто грязнокровки мало, так теперь нам нужно возиться еще и с этими предателями! — восклицает Гнусли.

— Я хотел... Я хотел сам узнать, куда направляется Поттер. Узнать, рассказать вам, — Драко не отрывает взгляда от безжалостных глаз Утса, которые куда страшнее острой палочки Гнусли. — Хотел помочь. Навязался к Уизли, мол, ищу искупления, полностью осознал свою вину. Хотел только узнать, где Поттер. Но эти идиоты увязались за мной. Я не виноват!...

— Конечно, ты не виноват! — усмехается Гнусли, но ровный голос Утса перебивает его всплеск дешевого сарказма:

— И куда направляется Поттер?

Драко морщится.

— Неужели, думаете, что Поттер сразу все так мне и рассказал? Он и его грязнокровка берегут это в тайне, и, думаю, нам очень повезло, что они вообще купились на мой блеф, — Драко позволяет себе коротко хохотнуть, и продолжает куда увереннее, — и пока не возражают против моей компании.

Гнусли и Утс обмениваются взглядами, и последний коротко пожимает плечами.

— Слушай сюда, щенок, — раскрывает пасть Гнусли, но Драко с облегчением понимает, что его палочка больше не впивается в его глотку, — тебе лучше бы приложить все усилия и продолжить разыгрывать раскаявшегося мальчика. И играть свою роль так хорошо, что Поттер сам расскажет, куда и зачем направляется. И как только это случится, ты тут же расскажешь обо всем нам, ты понял? Не бойся, мы время от времени будет тебя навещать.

Драко кивает, сильнее обхватывая пальцами свою палочку. Утс молчит, что Драко совсем не нравится.

Когда Гнусли медленно убирает палочку, Драко делает глубокий вдох и отлипает от холодной стены, ежится от сырости, пропитавшей его тонкую рубаху насквозь. Гнусли коротко кивает в сторону выхода из переулка, будто давая Драко разрешение уйти. Когда он послушно делает несколько шагов в сторону слабо освещенной улицы, его снова хватают: на этот раз пальцы Утса смыкаются на его локте, и Драко вздрагивает, когда тот наклоняется к его уху.

— И даже не думай о том, чтобы попытаться улизнуть, или снова сдать назад, Малфой. Мы всегда будем позади тебя, не волнуйся, — шепчет он. Драко боится признаться самому себе, но именно это жуткое ощущение мурашек по спине от слов Утса испугало его куда больше расцарапанной шеи.

Драко коротко кивает и быстро выскальзывает прочь из переулка. Пальцы в беспомощной злобе сжимаются на рукоятке палочки.

За какую-то минуту он добирается до их гостиницы и ныряет под охранные чары Джорджа с предательским облегчением в груди. На немеющих ногах он поднимается по крыльцу, заходит внутрь. Храп хозяина-грека доносится откуда-то из дальних комнат. Драко падает на стул в углу гостиной, опускает голову на руки.

«Идиот! — думает он несколько отрешенно. — Надо было думать раньше!» Конечно, они выйдут с ним на связь! Конечно, они его заметят! Наверняка, вдоволь налюбовались его прибытием на этот дурацкий остров, ржали, как идиоты, над его «посадкой» в пруду! Скалились им в спины, подкрадывались поближе, пока Джордж не поставил свои чары вокруг дома! Уж кому-кому, а к Джорджу Уизли Драко никак не ожидал испытывать благодарность.

И теперь за каждым его шагом будут следить эти чудовища, которые только и ждут возможности расквитаться с Малфоями! И он сам с легкой небрежностью, совсем не напрягаясь, подкинул им основание для расправы.

Драко глухо застонал в ладони.

А потом послышались шаги. Здесь, в этой же гостиной. Шаги, которые появились словно ниоткуда: не пришли со стороны входа, не прошаркали из дальних комнат, не протопотали по лестнице. Нет. Они появились в гостиной и с каждой секундой звучали еще ближе, пока не затихли совсем рядом. Их сменил легкий скрип стоящего напротив стула и напряженный голос Джорджа Уизли:

— Итак, Малфой, ты мне расскажешь все добровольно или мне сначала стоит засунуть пачку рвотных пастилок в твою глотку?

Когда Гарри заходит в комнату, там темно, тихо и прохладно от заползающего в окно сквозняка. Рон, уже занявший дальнюю койку, лежит, отвернувшись от двери, и ни единым движением не реагирует на его появление.

Гарри решает тоже хранить молчание, хотя знает, что от честного разговора с другом ему отвертеться не удастся. Он проходит к свободной кровати, скидывает старые кеды и ложится поверх одеяла. В углу под потолком, прямо над его кроватью, расплелась паутина, и Гарри невольно задумывается, заметил ли это безобразие Рон?

Он закрывает глаза и пытается прислушаться к звукам из соседней комнаты, где остались Джинни и Гермиона, но все, что он слышит, это громкое дыхание Рона, лай собак и громкий грубый хохот какой-то гречанки где-то на соседней улице.

* * *

— Джордж будет ночевать с нами, — говорит Джинни, стягивая через голову футболку, которую этим утром одевала еще в Англии. — Не знаю, где будет ночевать Малфой. Боюсь, Гарри и Рон могут придушить его подушкой в ночи, но и в этой комнате ему не место…

— Где они? Джордж и Малфой, я имею в виду, — спрашивает Гермиона.

Джинни надевает ночную рубашку, оборачивается и наблюдает за тем, как Гермиона расправляет сбившиеся на кровати простыни. Этой ночью им придется спать вместе, в то время как Джордж займет трансфигурированную кушетку у окна. Джинни старается не думать о том, что Гарри и Гермиона спали на этой самой кровати, в которой ей придется провести эту ночь. Она не дура; она видела, что кушетка была завалена книгами и картами, когда сегодня днем они ворвались в комнату, видела, что обувь Гарри и его очки валялись рядом с кроватью. Возможно, сегодня ей придется спать на подушке, на которой прошлой ночью спал Гарри.

Гермиона повторяет вопрос, и Джинни стряхивает с себя задумчивость:

— Не знаю. Малфой вышел почти сразу после тебя… и Гарри, — она запинается, но тут же добавляет. — Джордж исчез незадолго до вашего возвращения.

Гермиона кивает, выуживает из сумки футболку и шорты и, коротко глянув в сторону Джинни, скидывает легкую рубашку и джинсы. Джинни отворачивается, но успевает разглядеть бледную спину и женственно-округлые бедра, и ей в голову снова лезут неприятные мысли о Гарри и Гермионе, вместе, в этой кровати. Она морщится с досадой, пытается откинуть эти образы прочь, но в зеркале снова ловит отражение полуобнаженной Гермионы, и чувствует, как горят собственные щеки. Это удивительно, потому что они с Гермионой жили в одной комнате, без стеснения переодевались друг перед другом, даже как-то ночью бегали на пруд за Норой и купались голышом под полной луной, и если Гермиона иногда казалась смущенной, то Джинни ни разу не чувствовала себя неловко. Наоборот, когда подворачивалась возможность, она внимательно рассматривала тело подруги, замечала, что год от года ее фигура изменялась, бедра становились округлее, а грудь — больше. Иногда Джинни немножко завидовала ее женственности и благодарила школьную форму за просторные мантии, скрывающие эти прелести заучки-Грейнджер от парней (главным образом, от Гарри, разумеется). Иногда, наоборот, считала, что ее собственная, подтянутая, спортивная, но безнадежно мальчишеская фигура куда красивее, а Гарри, конечно, больше нравятся девушки-спортсменки.

Видимо, в этом она все же ошиблась. «Он прикасался к ее телу. Он ласкал, он целовал его,» — пульсировала мысль в ее голове, и Джинни закрыла глаза. — «Конечно, он хотел ее, со всеми ее бедрами и грудью, и бледной кожей, и родинками на спине, и этими дурацкими тонкими запястьями, и…»

Она вздрогнула. Нет. Гарри бы так не поступил. Он бы не стал спать с Гермионой только потому, что внезапно разглядел в ней красивую девушку. Гарри не такой. Джинни знала, что он мог легко потерять голову даже от одного поцелуя, но быстро брал себя в руки, прежде чем ситуация могла стать серьезней. Джинни это знала как никто другой. Иногда это льстило ей, что он уважает ее настолько, что не пользуется ее доверчивостью. Иногда это бесило ее.

И Джинни была уверена, что он не стал бы пользоваться Гермионой, а, как обычно, наступил бы на горло своим инстинктам и включил джентльмена. Ведь он ценил ее больше всех на свете, был благодарен за все, любил…

— Он тебя любит, — шепчет Джинни, повернувшись к подруге. Гермиона замирает, ее рука с зажатой расческой застывает в воздухе.

— Что? — ее голос слегка подрагивает. Она пытается казаться спокойной, но ее глаза настойчиво избегают взгляда Джинни.

— Он тебя любит. Гарри, — повторяет Джинни. — Просто… Он бы не стал спать с тобой, если бы не любил тебя. Ведь это Гарри.

Гермиона одновременно выглядит изумленной и пристыженной. Ее рука наконец падает вниз, она неловко кашляет и, наконец, с опаской поднимает глаза на Джинни.

— Ты знаешь, — замечает она. — Рон тебе рассказал?

Джинни мотает головой. Она решает не отвечать прямо на вопрос Гермионы, но продолжает свою мысль.

— Гарри слишком хорошо контролирует себя в таких ситуациях, знаешь, — снова говорит Джинни, надеясь, что Гермиона не заметит горечь в ее голосе. — Я пыталась… я знаю, что он может держать себя в руках. Признаюсь, я пару раз провоцировала его еще прошлым летом, и… ничего. Но с тобой он… Видимо, он чувствовал к тебе что-то такое, что его не остановило.

Гермиона мрачно усмехается и тяжело садится на край кровати.

— Не одна ты умеешь провоцировать, Джинни, — тихо замечает она, и Джинни открывает рот от удивления. Но Гермиона, помолчав, продолжает, — Я дала ему возможность, он ей воспользовался. Тогда я даже не думала о том, что это так повлияет на все, что было глупо. Конечно, все изменилось. Но я… Я думала, что мы можем погибнуть, я была в отчаянии, но боялась ему в этом признаться. Он всегда считал меня такой сильной. Я подумала, что нам обоим это нужно. И что если, в конце концов, мы победим, если останемся живы, то все вернется на свои круги…

Комната застывает в тишине на несколько минут. Потом Джинни хмыкает:

— Видимо, ему очень понравилось.

Ее слова звучат резко, с каплей фирменного яда, и Джинни чувствует легкое удовлетворение от того, какой болью искажается лицо Гермионы.

— Джинни, прости, — шепчет она, но девушка только отмахивается.

— Это теперь не важно. Я просто понять не могу, почему вы оба думали, что любите совсем других людей, даже после того, что между вами произошло? Я понимаю, что вы могли этого не знать год назад, но… — Джинни запинается и продолжает уже с болью в голосе, — Почему после всего, всего этого вы мучили нас с Роном?

— Я… я не знала, — беспомощно стонет Гермиона. — Я не знала, что я люблю Гарри так… по-другому. Я не знала, пока не сравнила…

— Сравнила! — восклицает Джинни, топнув ногой. — У тебя ко всему подход, как к лабораторной работе, Гермиона? И когда же ты сделала окончательные выводы? В тот день, когда решила признаться Рону в своей неверности?! Или когда поняла, что Гарри готов бежать за тобой на край света?! Когда ты подписала этот вывод фразой «что и требовалось доказать»?!

Гермиона выглядит так, будто готова заплакать в любую секунду, и Джинни почти ее жаль. Из груди старшей девушки вырывается сдавленный всхлип, когда она тихо-тихо шепчет, закрыв глаза:

— Я поняла это час назад.

Джинни чувствует уже на своих горящих щеках мокрые дорожки от слез, с яростью смахивает их и, скрестив руки на груди, делает несколько шагов по комнате.

— А он? Он такой же тугодум?

Гермиона пожимает плечами и неуверенно кивает головой.

— Возможно, он понял это чуть раньше. Я не знаю, Джинни.

Джинни морщится, снова вытирает ладонью мокрое лицо и тяжело садится рядом с Гермионой на кровать.

— Мне стоило понять это раньше, — хмыкает она, уже спокойней. — Что вы двое созданы друг для друга. Между вами была всегда такая… гармония, знаешь? Когда он злится, ты осаждаешь его одной фразой. Когда ты говоришь, он прислушивается. Даже когда вы спорите, вы никогда не ругаетесь, — Джинни видит, как губы Гермионы подрагивают в нежной улыбке, и, откинувшись на кровати, тихо смеется. — Я как-то… Как-то думала о будущем, когда в этом году была в Хогвартсе, пока вы искали крестражи. Мечтала о том, как все закончится, и вы вернетесь, и мы с Гарри будем вместе, когда-нибудь поженимся. Он будет аврором, как и хотел, я буду играть в квиддич, у нас будет трое детей, которых мы назовем в честь его родителей или Сириуса… А вы с Роном будете всегда рядом, наши дети будут расти вместе, и… Все будет идеально. Но это казалось таким ненастоящим. Потом я представила вас с Роном, попыталась сделать это честно, без идеализации, и у меня не получилось. Я люблю Рона и все такое, но… Скажем так, я не смогла представить для вас дружную и счастливую семью. Вы так часто ругаетесь, и твои мечты о будущем наверняка не будут совпадать с желаниями Рона, и его дурашливость всегда будет тебя бесить… Я не знаю, мне было вас жаль уже в этих фантазиях. А потом я подумала о вас с Гарри. И меня напугало то, как легко… какой идеальной парой вы получились. Потому что я годами наблюдала за вами, я видела все то, что вы замечать отказывались.

Гермиона молчит, и Джинни только вздыхает:

— По правде говоря, это я должна просить у тебя прощения, — наконец, говорит она.

— Нет, Джинни… — но Уизли снова прерывает ее.

— Если бы я не встала на твое место, то все сложилось бы по-другому, — продолжает она. — Я намеренно закрыла глаза на ваши чувства друг к другу, действовала эгоистично не только по отношению к тебе и Гарри, но и к Рону.

Гермиона снова морщится.

— Думаешь, он простит меня? — наконец, говорит она.

— Рон? — Джинни задумывается на минуту, потом поднимает брови. — Не сразу, но простит. До него медленно, но дойдет то, о чем я тебе сейчас сказала. Через день, неделю, год, но он поймет. Просто… ему будет больнее, потому что он снова посчитает ситуацию несправедливой к нему самому. Вас всегда было трое, а теперь он будто остался за бортом. Мне легче, потому что я всегда была просто поблизости, а он — треть вас. Когда вы с Гарри оказались половинками друг друга, он оказался лишним.

Гермиона открывает глаза и горько усмехается:

— Тонкий психологический анализ любовного треугольника с применением математических элементов, — она мотает головой, — от кого, а от тебя я такого не ожидала, Джинни Уизли!

— Оставь этот удивленный тон при себе, Гермиона, — беззлобно шипит Джинни и, вздохнув, забирается под одеяло. — Я рада, что мы прояснили ситуацию. Только не думай, будто мне больше не больно, будто я вас с Гарри благословляю и все такое. По крайней мере, еще пока нет.

Гермиона кивает, шепчет «Спасибо», а через секунду командует «нокс», и комната погружается в темноту.

Они еще долго не могут уснуть, но лежат в тишине. Лишь когда тихонько скрипит дверь и в комнату прокрадывается Джордж, Джинни позволяет себе расслабиться и, повернувшись на другой бок, утыкается носом в подушку. Та пахнет ромашковым кремом Гермионы. Джинни понимает, чья подушка сейчас под щекой подруги.

* * *

— Ближайшее Министерство Магии с порт-ключом находится на Кипре, слава Мерлину, — бормочет Джордж, сонно тыча пальцем в карту.

Утро выдалось мрачным, затянутым облаками, и Гарри настороженно прислушивается к шуму волн за окнами, переживая, что они могут снова застрять на острове из-за шторма. Но море милостиво, и неподалеку доносится гудок баржи.

— Почему «слава Мерлину»? — хмуро бурчит Рон, скрестив руки на груди. Он чувствует на себе взгляд Гермионы, но не поворачивается, хоть и всячески пытается доказать, что последует с ними до конца. Рон старается не думать о том, что им руководит отчаяние. Ему больше нравится опираться на «верность дружбе, не смотря ни на что».

— Потому что иначе нам пришлось бы делать крюк до Стамбула, — Джордж тянет пальцем по морю невидимую нить от небольшого острова до перешейка, на котором гордо раскинулся Стамбул, — или до Анкары, — и Джордж ведет пальцем но материку, и останавливается у столицы Турции. — На Кипре есть свой офис Министерства, не такой крупный, как в Англии, например, но у них есть порт-ключи. Они вполне могут подкинуть нас до Китая.

Гермиона бросает настороженный взгляд на бледную физиономию непривычно тихого Малфоя, застывшего на стуле, который до сих пор не знал конечную точку их путешествия.

— Но до Кипра все равно путь неблизкий. Тем более, по морю. Мы можем время от времени менять баржи и катера, но вряд ли нам стоит вшестером лезть на одно судно. Оно затонет еще на выходе из бухты, — замечает Гарри, разглядывая карту через плечо Джорджа.

Старший Уизли оборачивается к нему с удивленно изогнутой бровью.

— Ты забыл, что мы волшебники, Поттер? — тянет он, и когда Гарри недоуменно переглядывается с Джинни, Джордж поднимается со стула и вытаскивает из-под кушетки свою сумку. — Гермиона не единственная, кто собирает вещи заранее, Гарри, — усмехается он и засовывает руку в сумку, которая проглатывает ее по плечо. Гарри, Рон и Гермиона тут же вспоминают о безразмерной сумочке Гермионы, а когда Джордж извлекает три метлы, улыбаются. — Можете благодарить меня за предусмотрительность.

— Ты с Гермионой и Малфоем садитесь на баржу, которая отходит от острова через полтора часа, — продолжает он, — А я, Рон и Джинни накидываем маскировочные чары и пристраиваемся в хвост судну. На разумном расстоянии, конечно, — быстро добавляет он, опередив замечание Гермионы, — чтобы магглы не заметили, а их аппаратура не взбесилась.

Гермиона довольно улыбается, кивает, тоже склоняется над картой.

— Вам нужно будет делать передышки. Баржа должна спокойно довезти нас троих до Астипалеи, — бормочет она, — Там делаем привал и мы пересаживаемся на паром до Родоса. Те маршруты идут вдоль побережья, мы вполне можем поменять несколько суден, пока не доберемся до… — она закусывает губу, — до Анамура, а там рукой подать до Кипра.

Джордж кивает, дожидается согласных кивков от остальных и, снова соскочив со стула, бодро командует:

— Завтракаем и собираемся в дорогу!

На Крите солнечно, шумно и многолюдно. Джордж, сверяясь с загадочным справочником и тщательно прикрывая ладонью двигающуюся картинку усатого волшебника на обложке от взглядов магглов, ведет их по узким улицам небольшого туристического городка, пестрящим надписями на греческом, английском и турецком языках.

Джинни и Рон постоянно отстают, то и дело останавливаясь посреди тротуаров и разглядывая с открытыми ртами непривычную и необычную жизнь темпераментного южного острова, настолько непохожую на размеренность их родной Англии. Малфой держится Джорджа, но смотрит по сторонам скорее настороженно, его рука спрятана в кармане, и Гарри практически уверен, что Драко не выпускал палочку с того самого момента, как они покинули греческий остров пару дней назад.

Сам же Гарри старается не отходить от Гермионы и при каждом удобном случае заглядывает ей в лицо с плохо скрываемым беспокойством. Слабость и бледность, которую он заметил еще в Греции, стали привычными спутниками его вечно несгибаемой подруги. Сама девушка, кажется, этого не замечала, ее мысли были полностью поглощены их путешествием, в ее руках вечно мелькали какие-нибудь карты, справочники или книжки с упоминаниями заклинаний, модифицирующих память. Беспокойство Гарри возрастало с каждым днем, когда ему казалось, что подруга становится еще бледнее и слабее, но все, что он мог, это напоминать ей об отдыхе и еде. Он все еще старается убедить себя, что это всего лишь морская болезнь, в которой Гермиона не хочет признаваться.

Джордж ныряет в очередной переулок, ловко лавирует между стареньких машин и мотоциклов, Малфой следует за ним, цепляясь взглядом за бездомных кошек, ошивающихся вдоль заборов и подворотен. Гермиона оглядывается на Джинни, а Гарри тянет за рукав футболки снова зазевавшегося Рона. Вместе они останавливаются напротив невысокого и довольно старого на вид здания за высоким забором. На прибитой к невысокой калитке табличке нарисована большая буква М, внизу на нескольких языках продублировано:

Пансион «Метида»

А еще ниже нацарапано загадочное и малопонятное:

постучите деревом

— И что это значит? — хмыкает Рон, оглянувшись на остальных. — Постучать деревом? Палкой, что ли?

— Попробуй постучать своей головой, Уизли, — ухмыляется Малфой, — уверен, результат нас не разочарует.

Гарри снова хватает Рона за рукав, когда тот делает выпад в сторону Драко, и замечает подрагивающие губы Джинни, пытающейся сдержать улыбку. Рон всего лишь скалится и тут же скидывает с себя руку Гарри, отворачиваясь. Гарри закатывает глаза, но молчит: они все еще не созрели для важного разговора и упорно сохраняли холодное перемирие, наивно надеясь, что со временем проблема может рассосаться сама собой.

— Нет, Рон, — качает головой Гермиона, игнорируя фразу Малфоя, — Это подсказка для волшебников: если ты хочешь пройти, ты должен доказать, что ты не маггл — предъявить свою палочку. То есть, дотронуться ею до двери.

Она смотрит сначала в одну сторону улицы, потом в другую, и Джордж быстро прикрывает ее от взглядов прохожих слева, а Джинни справа. Рон заглядывает через плечо брата с любопытством и улыбается, когда палочка Гермионы прикасается к загадочной табличке на двери три раза, и с каждым касанием из-под ее кончика выскальзывает слабая искра. Когда Гермиона опускает руку, ручка на калитке на секунду вспыхивает желтым огнем, и калитка тут же приоткрывается.

Джордж толкает ее дальше, проходит сам, потом затаскивает за собой Малфоя и Джинни. Но как только Гермиона делает шаг вперед, он поднимает руку в предупреждающем жесте.

— Подожди, — говорит он, и пытается улыбнуться, но у него выходит как-то неудачно. Гермиона хмурится, переводит взгляд на Малфоя, который смотрит то на нее, то на Гарри с настороженным ожиданием.

Рон проходит через калитку без препятствий со стороны Джорджа, который, завидев приближающегося к ним низенького хмурого чернобрового волшебника с палочкой наизготовку, бросает короткое:

— Стойте на месте.

Пару минут, в течение которых Джордж ведет тихую, но судя по напряженному лицу незнакомца, важную беседу, Гермиона нервно оборачивается то к Гарри, застывшему рядом с ней, то к Малфою с крепко стиснутой в руке палочкой.

Когда Джордж закатывает рукава своей льняной куртки и демонстрирует местному волшебнику белые руки без татуировок и меток, а так же достает из кармана пергамент с разрешением пользоваться министерскими порт-ключами, подписанным Кингсли, незнакомец кивает и следует к калитке вместе с Джорджем, где на них тут же набрасывается Гермиона с встревоженным:

— Что происходит? Почему мы не можем пройти?

На этот раз Джордж не улыбается, а бросает короткий взгляд на Малфоя, и тот пожимает плечами, и Гарри кажется, что он выглядит несколько растерянно.

— Пусть сначала пройдет девчонка, — командует незнакомый волшебник и зачем-то поднимает палочку.

Гермиона становится еще бледнее. Она растерянно оглядывается на Гарри, но тот выглядит сбитым с толку не меньше ее. Единственное, что приходит ему в голову, это взять ее за руку, и она сжимает в ответ его пальцы, но их обрывает напряженный голос Джорджа:

— Гарри, не надо. Пусть она переступит порог. Просто... будь готов.

— Готов к чему? — раздраженно шипит Гарри, но неохотно отпускает дрожащую ладонь подруги.

— Джордж, что должно произойти? — испуганно спрашивает Джинни. Нахмурившийся Рон на всякий случай вытаскивает из кармана палочку, бросая на Малфоя подозрительный взгляд из-под бровей.

Джордж упорно молчит. Наконец, Гермиона встряхивает волосами, выпрямляет спину и делает шаг вперед.

В ту же секунду Гарри кажется, что мир вокруг взорвался от оглушительного безумного бесконечно больного крика, резанувшего мир и расколовшего все ослепительной вспышкой по глазам. Это было похоже одновременно на крик подбитой птицы, и стон лопающихся струн, и скрежет ногтей по стеклу. Гарри не успел зажать уши руками, потому что вспышка исчезла так же внезапно и бесследно, как и появилась, и крик прекратился, и все, что было перед глазами, это опадающее на землю тело Гермионы.

Он рванулся вперед и едва успел поймать ее, ощутить в горячих руках ледяную кожу подруги, когда они кулем ввалились через злополучную калитку во двор Критского Министерства Магии и упали под ноги незнакомому низенькому волшебнику, наставившему на них палочку, которая всасывала ярко-желтое прозрачное пятно, тянувшееся от плеча Гермионы. Пятно становилось все бледнее, и, в конце концов исчезло, тонкой нитью лизнув палочку волшебника напоследок.

— ...огромная, мерзкая, желтая!... — возбужденно восклицает Рон.

— Да-да, Уизли, мы все ее видели, — раздраженно тянет голос Малфой. — Честно говоря, уродливее этой штуковины я видел только чучело на шляпе бабки Лонгботтома.

Рон хмыкает, и Гермиона отрешенно думает, что это, наверное, первый раз, когда он хоть в чем-то согласен с Малфоем. Знать бы только, касательно чего же они сошлись во мнениях?

Гермиона вздыхает и открывает глаза. Над ней тут же склоняется Джинни, через секунду к ней присоединяется Джордж, и на этот раз улыбка у него выходит увереннее и искреннее.

— Ты как? — коротко спрашивает Джордж, но Гермиона в ответ только мотает головой, и Джинни подносит ей стакан с водой.

— Что... Что это было? — наконец, выговаривает Гермиона, усаживаясь на кушетке и оглядываясь вокруг.

Они находятся в небольшой комнатке с одним окном, за которым виднеется макушка облезлой пальмы. Комната явно не предназначена для размещения гостей и уж тем более для отдыха: одна стена заставлена стеллажами с коробками и папками, другая стена расписана пейзажем, в углу стоит подставка, на которой, гордо выпятив грудь, расположилась мраморная девица с отколотым носом и недовольными глазами. Джордж и Джинни сидят возле кушетки, на которой очнулась Гермиона, а Рон, Малфой и Гарри в компании того самого незнакомца заняли стол у окна, заваленный бумагами и незнакомыми артефактами. В окно еле-еле задувает свежий ветерок, безуспешно пытающийся разогнать духоту.

— Мы выяснили, каким образом вашим преследователям удалось сидеть у вас на хвосте так долго и так незаметно, — говорит Джордж и снова переглядывается с Малфоем, который, нахмурившись, опускает глаза. — Помнишь, в одной из комнат дома на площади Гриммо вы с Гарри нашли птичьи тушки? — Гермиона кивает, то же делает и Гарри, и Джордж продолжае: — В тот раз это очень обеспокоило Кингсли, поэтому мне это показалось любопытным, но до недавнего времени...

— Ты просто не знал, что и где надо искать, — голос Малфоя тихий и глухой, но он эффектно прерывает Джорджа, и все в комнате поворачиваются к Драко. — Это Сип. Древняя темная магия. Нужно убить птицу, произнести заклинания, посадить ее... скажем так, призрак, сип, на плечо жертвы, и, когда тебе нужно, этот призрак будет посылать тебе клич. Все, что от тебя требуется, это ориентироваться на него, и ты можешь следить за жертвой столько, сколько нужно.

— Или сколько протянет жертва, — грубо замечает незнакомец, и теперь уже внимание всех устремлено на него. Он откашливается, коротко кивает головой, будто в знак запоздавшего приветствия, и представляется: — Нерей Скордалос, руководитель Критского офиса Министерства Магии.

Он поднимается из-за стола, делает несколько шагов в сторону Гермионы, пристально вглядываясь в лицо девушки, и продолжает:

— На вашем плече, дорогая, этот сип сидел без малого две недели, и вам повезло, что ваши друзья вовремя догадались провести вас через Министерские ворота, которые выявляют всякое следящее заклинание и проклятие и уничтожают его. То, что произошло чуть ранее — спасло вам жизнь. Еще пара дней, и этот призрак вытянул бы из вас все силы.

Гермиона сидит несколько минут в полной тишине, ощущая уже теперь на себе взгляды шестерых человек. Все это время она думала, что просто устала, что эта хандра всего лишь следствие пережитой войны, и тоска по родителям, и проблемы с Роном и Гарри, но на самом деле...

Она была всего лишь средством, булавкой, которая прицепилась к Гарри Поттеру, и с помощью которой их безжалостные преследователи пытались добраться до него же. Ей кажется, будто у нее на плече должен ощущаться след холодных острых когтей, и на пару секунд Гермиона действительно чувствует ледяное прикосновение, но быстро одергивает свою фантазию: сипа больше нет, на ее плече больше ничего нет...

— Когда?... Когда этого призрака прицепили ко мне? Я не помню... — хрипло шепчет она.

— Нападение Яксли, — подсказывает Гарри. Джордж кивает:

— Возможно, от него только и требовалось, что посадить на тебя сипа, — замечает он. — Мы думали, он атаковал тебя, но на самом деле он всего-навсего наложил на тебя это проклятие. Скорее всего, он как-то успел до этого послать следящий отпечаток сообщникам, — Джордж снова оглядывается на Малфоя, и тот только пожимает плечами. — Не то, чтобы мне доставляет удовольствие говорить это, но вам стоит благодарить Малфоя. Это он догадался о сипах и предупредил меня о Министерских ловушках для них.

— Тебе уже приходилось их использовать, а, Малфой? — мрачно спрашивает Рон, но когда Драко вскидывается, чтобы плюнуть оскорблением в ответ, их осаждает громкий голос Гермионы:

— Спасибо.

Рон хмыкает и закатывает глаза. Драко же, наоборот, с каким-то удивлением смотрит на девушку, но молча кивает в ответ.

— Теперь у нас другая проблема, — замечает Гарри, поднимаясь из-за стола. — Если сипа с Гермионы сняли, значит, наши преследователи рано или поздно поймут, что мы догадались о слежке. Это может подтолкнуть их к нападению.

— Они не нападут, пока мы не разделимся, — замечает Малфой. — Их мало. Они могут не воспринимать всерьез ее, — он кивает на вспыхнувшую от возмущения Джинни, — или его, — кивок на Рона, и тот в ответ корчит гневную гримасу, — но они боятся тебя, Поттер.

— Но что им остается? Если мы сейчас воспользуемся порт-ключом, то они не смогут вычислить, где мы окажемся, — быстро говорит Рон, — И больше нет проблем!

— Рон, если мы исчезнем из-под их носа, да еще и вместе с Малфоем, они вернутся обратно и отыграются уже на его семье! — восклицает Джинни, кивнув в сторону помрачневшего Драко, до которого эта мысль дошла на пару секунд раньше.

По лицу Рона было видно, что ему больших усилий стоит не ответить «Подумаешь, большая потеря!», но поймав напряженный взгляд Гермионы, он молчит. Джинни поворачивается уже к Джорджу:

— Я знаю, что у тебя уже созрел план, — твердо говорит она. — Выкладывай.

Джордж поднимает брови и некоторое время молчит. Потом, медленно кивает головой:

— Нам нужно, чтобы они оставались у нас на хвосте. Пока мы ведем их, пока мы на шаг впереди, мы управляем ситуацией. Кроме того, у нас есть туз в рукаве.

— Туз? — переспрашивает Гарри.

Джордж ухмыляется и снова все в комнате переводят взгляд на Драко. Тот раздраженно скалится.

— Вы хотите, чтобы слежка за вами продолжалась? — удивленно восклицает Нерей Скордалос. — Клянусь правой коленкой Зевса, вы ненормальные!

* * *

Рон и бурчащий себе под нос Нерей Скордалос исчезают за дверью, получив от Джорджа конечный пункт для настройки порт-ключа.

Сам же Джордж отводит Джинни в сторону.

— Мне нужна прядь твоих волос, — говорит он и поднимает палочку. Джинни рефлекторно делает шаг назад, но Джордж, нервно оглянувшись на Гарри и Гермиону, сидящих за столом, хватает ее за руку и тянет обратно. — Это важно.

— Зачем? — хмурится Джинни, но перекидывает через плечо тяжелую косу, от которой Джордж движением палочки отделяет прядь длиной с мизинец.

Джордж зажимает волосы сестры в руках и, словно неохотно, отвечает:

— Помнишь тот фокус, которым я нашел Гарри и Гермиону?

Перед глазами Джинни тут же всплывает укромный уголок в отреставрированной библиотеке, огромная карта на столе и двигающийся кругом кристалл на нитке, обмотанный двумя темными прядями. Она кивает.

— Я хочу, чтобы у наших преследователей была возможность сидеть у нас на хвосте, — говорит Джордж, и после продолжительной паузы, до Джинни начинает доходить.

— Но... — тянет она, мельком глянув в сторону стола, где Гарри и Гермиона переговариваются вполголоса.

Джордж обрывает ее резким:

— Нет. Не говори им. Ты же знаешь, Гарри будет против. Закатит истерику, будет бить себя в грудь кулаком и пожелает принять весь удар только на себя. Все как обычно.

Джинни медленно кивает.

— Мне нужно, чтобы ты сделала кое-что еще, — продолжает Джордж. — В начале переулка есть маггловский магазин. Тебе нужно найти там краску для волос.

__________

— Метида — в древнегреческой мифологии богиня мудрости.

— Сип (лат. Gyps), он же гриф — крупная хищная птица семейства ястребиных, падальщики, обладают хорошим зрением.

Когда за Джорджем и Джинни закрывается дверь, Гарри поднимается из-за стола и подходит к окну. Гермиона следит за ним искоса, не поднимая головы, и когда Гарри перехватывает ее взгляд, он коротко спрашивает:

— Ты говорила с Роном?

Гермиона выпрямляется и с досадой ощущает неприятный холодок на затылке, словно она не выучила какую-то важную лекцию, по которой ей предстоит сдать зачет.

— Нет, — тихо отвечает она и подтягивает к себе записную книжку, страницы которой испещрены ее собственными заметками. Только чтобы занять руки, она переворачивает несколько листов, даже не пытаясь вчитаться в записи, но, вздохнув, поднимает голову.

Гарри стоит к ней спиной и таким же невидящим взором, каким минуту назад сама Гермиона смотрела в блокнот, разглядывает улицу.

— Гарри.

Он вздрагивает, снова поворачивается к ней. Плечи сгорблены, руки в карманах, брови насуплены — он выглядит как ребенок, которому отказали в игрушке, но Гермиона находит это не столько забавным, сколько грустным. Она тоже поднимается из-за стола, подходит к нему, замечая, его напряжение. Когда их разделяет не больше полуметра, Гермиона снова зовет его. Гарри поднимает глаза, и Гермиона продолжает:

— Объясни мне, пожалуйста, что происходит?

— В смысле? — отзывается Гарри и снова смотрит в сторону.

— Между нами, что происходит между нами? — повторяет Гермиона уже тверже. Где-то в ней начинает просыпаться легкое раздражение на друга за его нежелание обсудить эту проблему. — Это… влечение, Гарри. Почему ты вдруг решил, что… хочешь быть со мной? Ведь до того раза, зимой, — она предательски краснеет, но продолжает, — ты никогда не… давал понять, что относишься ко мне по-другому, иначе. Неужели тот единственный раз заставил тебя думать, что ты обязан быть влюбленным в меня?

Гарри нервно дергает подбородком. Он смотрит на нее так, будто у Гермионы вдруг вырос второй нос, или она внезапно призналась, что считает Трелони — лучшим профессором Хогвартса.

— Обязан? — повторяет он и, горько усмехнувшись, качает головой, — Гермиона, ты помнишь тот раз, когда, после нашего фиаско в Отделе Тайн, ты пролежала неделю в больничном крыле? Мне каждую ночь снилось, что ты погибаешь, и по утрам, до занятий, я торчал у дверей больничного крыла, чтобы удостовериться, что ты в порядке. Иногда с Криволапом в обнимку, потому что думал, что ты по нему соскучилась, иногда с коробкой чертовых сахарных перьев, и ни разу не мог заставить себя поднять руку и постучать. Потому что ты там была из-за меня, по моей глупости ты чуть не погибла. Я просто каждое утро позорно полз обратно на завтрак, представляя себе, какой бы стала моя жизнь, если бы тебя в ней не стало. Да, Рон — мой лучший друг и отличный парень, и я рад, что он рядом, но… Ты всегда подталкивала меня быть другим, быть лучше. Ты всегда словно… открывала во мне другой слой, в котором были не только Волдеморт, или квиддич, или перепалки со Снейпом.

Гарри резко замолкает и смотрит куда-то поверх плеча Гермионы. Она, нахмурившись, наблюдает за его напряженным лицом, ожидая продолжения, но Гарри молчит. Наконец, она говорит:

— Я не понимаю.

Гарри снова переводит на нее взгляд, без улыбки качает головой:

— Вы с Роном — самые близкие мне люди в мире, — вздыхает он и, прислонившись спиной к стене, скрещивает руки на груди. — И если бы не стало Рона, я бы обозлился, рассвирипел, убивался бы от потери, но ты бы заставила меня подняться и сражаться дальше, но не затем, чтобы отомстить, а чтобы победить. Если бы не стало тебя, я не уверен, что даже Рон смог бы заставить меня продолжать борьбу ради чего-то большего, чем месть за всех, кого у меня отняли. Понимаешь?

Гермиона прикрывает глаза, неуверенно кивает:

— Но я все равно не знаю, как это связано с тем, что творится сейчас.

Гарри молчит некоторое время, прежде чем ответить.

— После этого я понял, что завишу от тебя. Даже Дамблдор это знал, — Гарри замолкает, снова вспоминая призрачный Кингс-Кросс, беседу с волшебником, произошедшую то ли в лимбе, то ли в бессознательном хаосе собственного разума, — Он знал, что ты всегда будешь рядом, всегда сможешь достучаться до моего сердца. И я сам это понял, в конце концов.

Гермиона ничего не говорит несколько минут. Потом тихо замечает:

— Это не то, о чем я тебя спрашивала, Гарри. Ты можешь просто путать благодарность с влюбленностью. И, видимо, влечение, оставшееся после той ночи, заставило тебя думать, что…

— Оно просто открыло мне глаза, Гермиона! — восклицает Гарри. — Я понял, что между нами может быть что-то, кроме дружбы! Что я хочу этого! Да, до меня дошло поздно, и ты была влюблена в Рона, и я решил, что не должен вставать на вашем пути. Что, возможно, мне все равно придется погибнуть из-за этого чертового предсказания, но вы с Роном будете жить дальше, вы будете счастливы! У вас было будущее, а я своего не видел, Гермиона!

Она отшатывается, по щеке сбегает слеза. Гарри замолкает и снова откидывается на стену.

— А Джинни? Ты ведь был влюблен в нее, — шепчет Гермиона.

— Влюблен, — кивает Гарри. — Но этого было недостаточно. После всего, что со мной произошло за эти годы, думаешь, Джинни могла бы меня понять? Даже Рон, мой лучший друг Рон не понимает меня так, как ты.

Гермиона вздрагивает, когда его пальцы касаются ее ладони. За стеклами очков зеленые глаза Гарри кажутся большими, темными, слишком серьезными для парня, которому всего лишь восемнадцать.

— Поэтому мне нужна ты, — хрипло добавляет он.

Больших усилий Гермионе стоит не разрыдаться, и она, коротко вздохнув «О, Гарри!», делает шаг вперед и обнимает его, пряча лицо в его грудь. Руки Гарри охватывают ее, прижимают еще ближе, и он шепчет в ее волосы:

— Почему, хотя бы раз в жизни, я не могу быть эгоистом?

— Можешь, — сквозь слезы, сквозь комок в горле, выдавливает Гермиона.

Она чувствует его улыбку и под своими руками ощущает, как расслабляется его напряженное тело после ее короткого ответа. Они стоят в тишине не более минуты, прежде чем мрачный голос возвращает их с небес на землю:

— Самое идиотское признание в любви, которое я слышал.

Гарри и Гермиона резко отстраняются и, наконец, замечают Рона в дверях.

— Ты давно здесь? — неловко спрашивает Гарри.

— Не очень, — хмуро отвечает Рон, скрестив руки на груди. — Но достаточно, чтобы составить общее впечатление о вашем разговоре.

Гарри опускает глаза, а Гермиона делает несколько шагов в сторону Уизли, но Рон поднимает руку, заставляя ее замереть на месте.

— Не нужно, — говорит он. — Не нужно ничего заново объяснять. Просто, я не знаю, как я должен себя вести в этой ситуации.

— Можешь покричать, если тебе от этого станет легче, — замечает Гарри, — мы не станем обижаться.

— Обижаться? — хмыкает Рон. — Это я должен быть на вас в обиде, Гарри. За то, что скрывали от меня все это. За то, что ты, — он поднимает палец в сторону Гарри, — полез к ней в койку. А на тебя, — он кивает на Гермиону, — что дала мне фальшивую надежду на то, что после этого между нами что-то может быть. Если бы вы сразу во всем признались и себе, и друг другу, и мне, было бы проще. Больно, но правильно.

Гермиона болезненно морщится.

— Ты прав, Рон, — говорит она, — С нашей стороны было глупо игнорировать произошедшее.

— Вот именно! — кивает Рон. Он снова открывает рот, но все же ничего не говорит. Только, махнув рукой, отворачивается.

Гарри переглядывается с Гермионой, и она коротко кивает и, подхватив записную книжку со стола, выходит из комнаты. Рон вздрагивает, когда за ней захлопывается дверь, и оборачивается, встретившись глазами с Гарри. Они молчат несколько минут, а потом Рон глухо спрашивает:

— И что теперь? Это… это все значит, что вы теперь типа вместе?

— Типа, — неуверенно пожимает плечами Гарри. — Я не знаю, если честно.

— Даже, если я против?

Благожелательность и сочувствие по отношению к лучшему другу, которые присоединились к бурлящему чувству вины, одолевающие сердце Гарри, начинают потихоньку тускнеть. На сцену выходят разбухающее раздражение и колющая сердце досада.

— Против? — резко переспрашивает Гарри. — Рон, это эгоистично!

— Смотри-ка, кто обвиняет меня в эгоизме! — рычит Рон. — Ты, видимо, привык, что все достается тебе на серебряном блюде, и не чувствуешь никаких угрызений совести, да?

— По-твоему, я воспринимаю убийство родителей, свое детство у Дурслей, ярлык Избранного и навязанную мне славу — великими дарами? — шипит Гарри. — А теперь, когда я обрел человека, которого действительно люблю, я должен чувствовать муки совести?!

Рон замирает на месте с открытым ртом.

— Значит, ты действительно ее любишь? — неожиданно тихо спрашивает он. — Ты любишь Гермиону?

Гарри выглядит растерянным не меньше самого Рона. Он проводит руками по бледному лицу, глубоко вздыхает через нос и снова, и снова прокручивает свои слова у себя в голове. Признание, такое неожиданное для Рона, оказывается внезапным и для него самого. Наконец, он вымученно улыбается и медленно кивает.

— Ты сам это понял раньше меня, — бормочет он, — когда назвал мои слова идиотскими. А я, собственно, и в самом деле идиот, раз понял это только сейчас.

— Ты придурок, — раздраженно резюмирует Рон. — Иди и скажи ей об этом.

— О том, что я придурок? — ухмыляется Гарри.

— Об этом, я уверен, она уже догадалась, — хмыкает Рон, а когда Гарри направляется к двери, он снова говорит, — Я все равно зол на вас. Я все еще ваш лучший друг, но я все еще зол.

Гарри кивает и тянется к ручке двери, но та распахивается прежде, чем он успевает к ней прикоснуться, и на пороге появляется Джордж.

— Порт-ключ настроен. У нас мало времени.

Гарри и Рон следуют за Джорджем по извилистым коридорам местного отдела Министерства, и по которым снуют черноволосые волшебники и волшебницы в зеленых мантиях, а над их головами проносятся слабые пульсары, из которых доносятся шепоты и глухие голоса тех волшебников и волшебниц, которые сидят в кабинетах. То тут, тот там на поворотах встречаются небольшие ниши в стенах, где стоят статуи обнаженных пышнотелых дев и не менее обнаженных «аполлонов», и к смущению Гарри и восторгу Рона, эти статуи при виде их оживают, подмигивают и широко улыбаются белоснежными мраморными губами.

Через несколько минут они оказываются в полутемной зале с барельефами по стенам и небольшим алтарем в центре. Джинни и Малфой стоят возле стола, на котором лежит мутный круглый аквариум, размером с футбольный мяч, Гермиона в стороне о чем-то беседует с Нереем Скордалосом.

Гарри перехватывает ее взгляд и едва удерживается от того, чтобы не прокричать ей о своем открытии через всю залу, потому что порхающая легкость в животе и дико бьющееся сердце просто не дают ни на мгновение забыть об этом. Но Джордж пихает ему в руки его рюкзак и толкает в сторону Малфоя и Джинни, и Гарри приходится сдержаться.

Они окружают круглый стол, Джордж подхватывает аквариум и подкидывает его из руки в руку, будто это действительно мяч, а не стеклянный сосуд. Гермиона присоединяется к ним, оставив Нерея позади, и встает рядом с Гарри, который хмурится при виде бегающего взгляда Малфоя и бледного лица Джинни. Легкость в животе сменяется подозрением, что от него что-то скрывают, но беглый взгляд на уверенного Джорджа ослабляют напряжение.

— Куда теперь? — спрашивает Рон, поправляя на плече лямку от сумки.

— Индия, — коротко отзывается Джордж, взглянув на часы на руке.

— Почему министерский порт-ключ не может перекинуть нас сразу в... на место, — быстро спрашивает Гермиона и кидает неловкий взгляд на Малфоя, который равнодушно вздергивает бровь. — Он ведь может преодолевать несколько поясов.

— Смог бы, — кивает Джордж, снова подкинув аквариум в руках, — но нас слишком много, а расстояние слишком велико. Двух-трех он бы еще мог перебросить в такую даль, но не шестерых. Два порт-ключа настроить сложно: нас может раскидать на разные расстояния, а разделяться нам сейчас не стоит. Поэтому я выбрал пункт назначения поближе, — и после кивка Гермионы, он снова смотрит на часы. — Итак, все готовы? Тогда, Гарри, Гермиона... — но тут он подкидывает стеклянный сосуд, но не вверх, а в сторону, и резко командует: — Ловите!

Конечно, они одновременно подставляют руки: защитный рефлекс Гермионы — отгородиться от летящего в тебя предмета, спортивный рефлекс Гарри — поймать его, — срабатывают на отлично. Они касаются аквариума одновременно, и в то же мгновение секундная стрелка на часах Джорджа прыгает через «12», и порт-ключ активируется. Не успев сообразить, что произошло, Гарри и Гермиона исчезают из полукруглой залы с громким хлопком и в яркой вспышке вместе с предательским круглым аквариумом.

— Клянусь левым соском Афродиты, это было ловко, мой мальчик! — восклицает за спиной Джинни Нерей Скордалос, а шокированный Рон только бормочет:

— Черт возьми!

* * *

Они падают в желтую пыль, задыхаясь от неожиданной телепортации. Тут же раздается глухой грохот бьющегося стекла, а через мгновение где-то совсем рядом что-то вспыхивает, хлопает, и пыль вокруг них поднимается плотной стеной.

— Гарри! — истошно кричит Гермиона. Гарри рывком поднимается с земли, распарывая ладонь об осколки чертового аквариума, и растерянно пытается оглядеться вокруг, но плотная завеса пыли не позволяет этого сделать. Он делает выпад рукой в ту сторону, откуда кричала Гермиона, пытаясь не поддаваться панике, а вторую руку, которую ритмично простреливает боль от глубокого пореза, сует в карман, пытаясь ухватить немеющими пальцами волшебную палочку.

Наконец, он касается холодной руки Гермионы и, сжав хватку на ее запястье, пытается притянуть девушку к себе, ближе.

— Гарри! — снова восклицает она, ее рука хватает его за плечо, и они вдвоем поднимаются на ноги, но через мгновение чье-то заклинание сбивает их с ног, и они неловко падают на землю. Гарри снова ощущает резкий укол, на этот раз осколок спивается в бок. Он вскрикивает от боли, досады и собственной беспомощности, и слышит, как где-то рядом всхлипывает Гермиона.

Так же внезапно, как началась, пыльная буря прекращается. Гарри открывает глаза, и сквозь мутные стекла очков видит приближающиеся фигуры. На них струящиеся бледно-желтые мантии с черными гербами на груди, впереди выставлены волшебные палочки.

— Кто вы? — резко выкрикивает незнакомец справа. — Англичане?

— Д-да... — хрипло выдыхает Гарри. Если эти мерзавцы спрашивают их имена, значит они никак не могут быть теми мерзавцами, которые преследовали их последние две недели.

— Очередные преступники, решившие, что тут вас никто не найдет, а? — шипит волшебник слева, делает движение палочкой, и Гарри подбрасывает вверх, словно куклу, и так же грубо опускает на землю. Гарри снова вскрикивает, потому что чертов осколок врезается еще глубже, а рука Гермионы выскальзывает из его пальцев.

— Мы не преступники! — кричит Гермиона, и краем глаза Гарри видит, что она пытается вскинуть собственную палочку, но ее опережает «Экспеллиармус» мерзавца слева. Когда ее палочка отскакивает прямо ему в руку, Гермиона с яростью продолжает: — Мы не преступники, мы ни от кого не скрываемся! Мы тут, чтобы найти моих родителей!

Незнакомец слева недоверчиво хмурит бровь, но тот, что справа, замечает:

— Подожди, Рэй. Смотри, они всего лишь дети.

— Дети? — восклицает Рэй, — Они совершеннолетние. Этого достаточно, чтобы использовать непростительные!

— Кто вы? — спрашивает волшебник справа, не опуская, впрочем, палочки.

— Гермиона Грейджер! Это Гарри Поттер, — отвечает Гермиона, стараясь, чтобы голос звучал твердо, но Гарри все равно слышит истерический всхлип на конце его имени.

— Поттер? — переспрашивает Рэй.

— Это не тот ли Поттер, который победил Темного Лорда пару месяцев назад? — продолжает его напарник, и они переглядываются.

— Да, да! — кивает Гермиона и, чуть осмелев, касается его руки. — Гарри, ты в порядке?

Он морщится и тихо стонет, поднимаясь и усаживаясь на земле. Гермиона вскрикивает, заметив расплывшееся кровавое пятно на его футболке, и он коротко бросает «Царапина. Пустяки», хотя острая боль, сковавшая бок, совсем не кажется пустяком.

— Как ты можешь доказать, что ты точно Поттер, а не преступник под действием оборотного зелья? — спрашивает Рэй, опуская палочку, но Гарри догадывается, что они ему и так почти верят.

— А много преступников путешествуют через министерские порт-ключи? — замечает он, и напарник Рэя хмыкает и пихает Рэя в бок.

— Верни палочку девушке, идиот, — беззлобно говорит он, и Рэй, качая головой, отдает палочку Гермионе и подает ей руку, чтобы помочь подняться с земли.

Второй волшебник тем временем склоняется над Гарри.

— Извини, что так получилось, Поттер. Нынче такое время, что ваши трусливые Пожиратели чуть ли не каждую неделю заваливаются на нашу землю в поисках убежища, — говорит он и, подняв Гарри на ноги, протягивает ладонь. — Кристофер Базз. А этот недотепа — наш молодой и неопытный аврор — Рэй Остин.

Они пожимают друг другу руки, и Гарри, наконец, может внимательнее рассмотреть первых в его жизни австралийцев. Кристофер Базз оказался рослым, крепким и широкоплечим мужчиной, с растрепанной бородой и яркими синими глазами, Рэй Остин — подвижным и суетливым парнишкой с соломенно-желтыми волосами, торчащими на макушке, и довольно симпатичным лицом.

Гермиона, спрятав палочку в карман, хватает Гарри за руку.

— Больно? — тихо спрашивает она.

— Терпимо, — сквозь зубы отзывается Гарри и снова поворачивается к новым знакомым. — Больше никого не было? Появились только мы?

— Никого, — пожимает плечами Кристофер. — А вас должно быть больше?

Гарри встречается с встревоженными глазами Гермионы.

— Что произошло? Почему только мы?...

— Это все Джордж, — шепчет она. — Я подозревала, что он что-то задумал с Малфоем, но не думала, что он захочет разделиться.

— Он если мы тут, то где все остальные? Думаешь, они остались на Крите? — восклицает Гарри. — Мы должны вернуться!

— Гарри! Как бы мне этого ни хотелось, но это невозможно и бессмысленно! — стонет Гермиона и указывает на осколки аквариума на земле. — Порт-ключ разбит, и нам не воспользоваться им же в обратную сторону! А они все наверняка переместились сразу после нас куда-то еще. Они просто не могли остаться на том же месте со слежкой на хвосте. Джордж бы не стал так рисковать жизнями Рона и Джинни!

— Это Джордж! Гермиона, признай, не у меня одного возникали мысли, что после смерти Фреда он изменился? — и по побледневшему лицу Гермионы он понимает, что прав. — Сколько раз тебе приходило в голову, что он в шаге от самоубийства?

— Он бы не сделал этого, — шепчет девушка. — Он не Фред! Фред был импульсивным и вспыльчивым, а Джордж спокойнее, Гарри.

— Он потерял своего близнеца, Гермиона! — восклицает Гарри, — Даже я не могу себе представить, каково это!

— Это не значит, что он стал бы рисковать оставшимися членами семьи! — уже куда жестче парирует Гермиона. — Если бы Джордж задумал что-то опасное, он бы отправил Рона и Джинни с нами. Раз это не так, значит, у него есть какой-то план, в котором он более чем уверен.

Гарри молчит, смиряясь с ее правотой. Он бросает косой взгляд на Рэя и Кристофера, делающих вид, что не прислушиваются к их горячему спору, и пожимает плечами.

— Что нам остается? Смириться с тем, что наши друзья примут за нас удар на себя?

— Мы можем попробовать вернуться обратно на Крит и заставить мистера Скордалоса настроить для нас порт-ключ туда же, куда и Джордж. Но, во-первых, мы не можем быть уверены, что тот переместит нас туда же, куда и их. А во-вторых, они вполне могли предвидеть эти наши действия и отправиться дальше своим путем, до другого отдела Министерства.

Гарри вздыхает и поворачивается к Кристоферу:

— Нам нужно настроить порт-ключ до Крита. Много времени это займет?

— Боюсь, это невозможно, Поттер, — качает головой тот, а в ответ на недоуменный взгляд Гарри, кивает куда-то позади него.

Гарри оборачивается, впервые увидев за своей спиной неровный край высокого берега, пропасть внизу с разбивающимися о скалы яростными волнами и раскинувшийся бесконечный, мощный, величественный океан, над которым, словно ночь, распускалась черная туча приближающейся грозы.

— В такую погоду даже министерские порт-ключи бессильны. Если не хочешь вывалиться на полпути в океан, я бы на твоем месте остался тут.

Гермиона качает головой:

— План Джорджа сработал отлично. Мы отрезаны от них, Гарри. Все бесполезно.

Гарри молчит несколько минут, злясь на Джорджа за его чертов план и переживая за Рона и Джинни, которые вовсе не заслужили снова оказаться в центре сражений.

— Надеюсь, это действительно отличный план, — наконец, говорит Гарри. — Потому что я не хочу терять еще друзей.

Гермиона сжимает его ладонь, и Гарри переводит на нее взгляд. Она снова выглядит измученной, потрепанной от их неудачного «приземления», с царапиной на щеке. Поэтому Гарри растягивает губы в улыбке и замечает:

— В таком случае, нам нужно поскорее найти твоих родителей, Гермиона. Потому что мне очень хочется снова отправиться в путь, чтобы врезать Джорджу за его самодеятельность.

Гермиона хмуро улыбается и они, развернувшись, присоединяются к Рэю и Кристоферу.

Драко должен признать, что вид зеленого от волнения Уизли несколько скрасил паршивое настроение этого дня. Когда Поттер и Грейнджер исчезают вместе с порт-ключом из залы греческого министерства, младшего Уизли начинает трясти.

— Это... это что такое было? — рычит он в сторону Джорджа. Малфой невольно думает, что это даже удивительно, что хотя бы на этот раз Рон не обвиняет его самого во всех смертных грехах.

Впрочем, старший Уизли невозмутимо пожимает плечами и указывает перепачканными в чем-то коричневом пальцами на дверную ручку, лежащую на другом столике в стороне — другой порт-ключ, будто этот жест должен автоматически объяснить его братцу, в чем состоял весь хитроумный и тщательно проработанный план.

— Джордж, нужно ему все рассказать, — вздергивает бровь Уизлетка и, откинув прядь волос за плечо, добавляет, — ты ведь знаешь, Рон может натворить дел, если его заранее не предупредить.

— Да-да, — рассеянно добавляет Джордж и, бросив быстрый взгляд на Драко, а потом на Нерея Скордалоса, который держится поодаль, говорит, — у меня появился план, как избавиться от наших преследователей раз и навсегда, и Малфой помог нам в этом.

— Малфой? — морщится Рон и кидает в Драко злой взгляд, — Ты доверяешь этому мерзкому хорьку, но ни слова не говоришь мне? — и уже требовательнее снова спрашивает: — Куда ты отправил Гарри и Гермиону?

— Туда, куда они и направлялись с самого начала, — спокойно отвечает Джордж, но Драко видит, что на его губах играет легкая улыбка. Уизли-старший раздражающе доволен своим планом.

— Но ведь ты дал Малфою волосы Гарри и Гермионы, чтобы тот передал их этим идиотам! — восклицает Рон. — Какой был от этого...

— Потому что это были не те волосы, — так же спокойно перебивает брата Джордж, а Джинни прячет руки в карманы шорт. Драко замечает, что ее пальцы тоже перепачканы, как и руки ее старшего брата, и теперь уже в уголках его губ появляется сдержанная ухмылка. — Это наши с Джинни волосы. Малфой правильно угадал, что Утс проверит, но все что тот мог выяснить, когда получил пряди, это то, что это женские и мужские волосы. Все что нам нужно было, это исправить цвет: магический морок бы не подошел, Утс бы его легко снял, а вот против маггловской краски еще не придумали заклинания.

Рон медленно кивает, потом упрямо мотает головой:

— Но... тогда где?... где тогда те локоны, которые ты снова попросил у Гарри и Гермионы? — хмурясь, спрашивает он.

— Тут! — и Джордж, широко улыбаясь, извлекает из кармана две непрозрачных склянки, закупоренных пробками: на одной — красного цвета, другая — синяя. — Оборотное зелье. Я становлюсь Гарри, Джинни превращается в Гермиону. А ты, дорогой брат, уж прости меня, но... — и Джордж замолкает и смотрит на Драко.

Тот, словно прождав этого момента полжизни, с невыносимо триумфальной ухмылкой вытаскивает из кармана своих джинсов третий бутылек — с зеленой пробкой.

— О, Уизли, ты не захочешь знать, ОТКУДА я состриг волосы, которые кинул в это варево, — тянет Драко с самой мерзкой из всех доступных ему улыбок, которую отточил все эти годы до совершенства.

Рон зеленеет до такого оттенка, что ему позавидовала бы даже змея со Слизеринского герба.

— Чтоооо? — хрипит он. — Да я!... Да я никогда!... В этого хорька!... Гадюка чертова!... Клянусь мерлиновыми ушами, я убью того, кто придумал этот план!...

Джинни заходится то ли кашлем, то ли смехом, а Джордж только качает головой, сдержанно улыбаясь. За их спинами Нерей Скордалос шепотом упоминает пятку Афины, снисходительно хмыкая в сторону.

— Успокойся, Рон! Малфой издевается над тобой, — преодолев приступ смеха, замечает Джинни. — Я собственноручно состригла пару волосков с его макушки.

Рон все равно выглядит разъяренным, в то время как Драко поджимает тонкие бледные губы, одарив Джинни раздраженным взглядом. Джинни рассеянно думает, что этот взгляд снисходительного раздражения Малфой отточил до совершенства на своих дружках-припевалах Крэббе и Гойле.

— Рон, ты можешь остаться здесь, пока мы сражаемся с пожирателями, если хочешь, — пожимает плечами Джордж, но встретив пылающий гневом и стыдом одновременно Ронов взгляд, кивает. — Видишь ли, наши преследователи теперь думают, что мы разделились: мол, Уизли отправились в Австралию навестить дальнего родственника, а Поттер, Грейнджер и прицепившийся к ним и заслуживший каким-то образом прощение Малфой продолжают путь дальше. Теперь, когда я играю роль Гарри, Джинни становится Гермионой, тебе остается только роль Драко. К тому же Драко смирившегося и вообще — милашки, позволь заметить, — добавляет Джордж, подавив улыбку.

Рон морщится, кидая взгляд на ненавистный ему бутылек в руках еще более ненавистного ему Малфоя, который даже не пытается быть милашкой.

— А он в таком случает куда денется? — бурчит он, ткнув пальцем в сторону блондина.

— Драко не сможет пересечь границу, Рон, — говорит Джинни и смотрит в сторону Малфоя с непривычной неловкостью, — из-за его метки.

— Министерства Китая и Японии, в которых нам предстоит оказаться, в прошлом году поставили на территории своих стран что-то вроде барьеров против врагов. Они настроены на Черные метки, которыми Темный Лорд клеймил своих последователей, и именно на эту метку настроены их барьеры, — уже подхватывает Нерей Скордалос, посматривая на Малфоя с некоторой неприязнью. — Эти барьеры продержались больше года и в ближайшее время сниматься не будут. Любого, кто несет на себе метку Темного Лорда, эти барьеры не пускают дальше в страну. Причем, если ты наткнешься на это силовое поле во время аппарации через море, допустим, по пути в Японию, то в лучшем случае свалишься в воду непонятно где, в худшем — тебя расщепит так, что никакому колдомедику не собрать обратно.

Рон снова фыркает себе под нос что-то вроде «Уж мне-то Малфоя не жалко», но вслух говорит:

— И что, он будет сидеть в сторонке, пока мы с вами будем рисковать собственными шкурами?

— Не будь идиотом Уизли, — цедит Малфой сквозь зубы и скрещивает руки на груди, — Еще неизвестно, кто из нас больше будет рисковать шкурой. И, заметь, пока ты скалился на Поттера и Грейнджер, мне не раз приходилось вилять хвостом перед пожирателями, рискуя не только своей жизнью, но и благополучием собственной семьи.

— Будто тебе это впервой, — отзывается Рон.

Джордж успевает вклиниться между ними до того, как словесная перепалка смогла переродиться в открытую конфронтацию с применением кулаков и пяток.

— Малфой отвечает за наше подкрепление, Рон, — быстро говорит он и кивает Джинни, которая подхватывает бутылек с красной пробкой и ловко откупоривает его. — Поэтому нам нужно выглядеть как можно более убедительными, чтобы наши преследователи не заподозрили ничего раньше, чем подкрепление вместе с Малфоем прибудет в намеченное место в нужное время.

— Но разве эти барьеры не остановят этих мерзавцев? — спрашивает Рон, наблюдая, как Джинни делает глоток и морщится. Ее волосы начинают стремительно темнеть и виться.

Джордж кивает, играя своим пузырьком в руках.

— Я уже предусмотрел это. Для нас сейчас самое главное — добраться до Японии, — говорит он и откупоривает свой бутылек.

Рон мотает головой и, вздохнув, тянется к зелью, которое должно превратить его в ненавистного блондинистого хорька.

* * *

Если не брать во внимание неудачное приземление, то Австралия понравилась Гарри с первого взгляда. Пока они преодолевают расстояние от пригорода к центру Сиднея, Гарри очарован ярким небом, безумной зеленью на склонах побережья, австралийским акцентом и такой непохожестью на привычную Англию.

Они стоят на углу, напротив какого-то крупного здания, и пока Кристофер Базз ориентирует Гермиону по карте, Рэй Остин рассказывает Гарри о магическом сообществе в Австралии:

— У нас вообще нет городов и деревень, населенных только магическим народом, если не считать небольших общин других существ вроде гоблинов, — быстро говорит он, его акцент теперь проявляется куда сильнее, чем при их встрече. — В отличие от ваших английских волшебников, мы легко вливаемся в маггловское сообщество. Я как-то был в Лондоне, Гарри, когда проходил практику в вашем Министерстве, приятель. Ну, скажу я тебе, вы англичане и смешные колдуны! В этих своих пыльных мантиях, остроконечных шляпах и предрассудками против магглов! Я совсем не удивлен, что идеи Темного Лорда нашли такой отклик, дружище, — замечает он, покачивая головой. — У нас такого нет. Мы живем бок о бок с магглами, и практически ничем не выделяемся, ни в одежде, ни в традициях. Да и сами магглы вообще такие рассеянные, что не замечают или не хотят замечать чертовщины, которая творится у них под носом. Наше Министерство гордо стоит на одной из площадей, хотя для остальных на парадной табличке написано, что это какая-то типография, которая печатает учебники и научные по философии. Поэтому нам никто не докучает: скажи, ну кто в своем уме заинтересуется философией?

Гарри смеется, и Рэй Остин улыбается в ответ.

— То-то же. Наверное, все потому, что у вас там в Англии древняя история и все такое, а Австралия — страна молодая, у нас немного столетних колдунов в мантиях, — пожимает плечами Рэй. — Зато наша ведьма Салли Маккуорри придумала такое заклинание, чтобы снижать влияние магии на маггловскую технику! Я даже смог завести себе кофеварку! И все наши магические учреждения обшиты такими панелями, на которые наложено это заклинание! ЧуднО, правда? Вот такая разумница, наша Салли! Многие молодые волшебники, например, еще и маггловские колледжи и университеты заканчивают, как Салли: она выучилась на физика.

— А в квиддич вы играете? — жадно спрашивает Гарри, и на какое-то мгновение Рэй кажется почти обиженным.

— Дружи-и-и-ище! — тянет он, — Да я лучший Вратарь в нашей аврорской сборной! Крис, — Остин кивает в сторону напарника, — отличный малый, но на метле держаться не умеет, а я!... уууух!...

И он восторженно качается из стороны в сторону, будто бы представляя, как несется навстречу вражескому бладжеру.

— А ты, приятель, играешь?

— Я Ловец, — кивает Гарри. — В Хогвартсе играл с первого курса, потом был капитаном, пока... война не началась.

Рэй Остин хлопает Гарри по плечу и снова смеется:

— Ну тогда тебе просто обязательно нужно будет присоединиться к нам как-нибудь, Гарри, дружище, — заявляет он и, подмигнув, добавляет: — И девчонку свою приводи. Она любит квиддич?

Гарри тянет с ответом, потому что растерян от того, что Рэй назвал Гермиону «его девчонкой». Он снова вспоминает, что не сказал ей что-то очень важное, и только кивает в ответ Рэю.

— Вот и отлично! — Рэй снова хлопает его по плечу и поворачивается в сторону Гермионы и своего напарника. — Вы скоро?

Гермиона складывает карту и убирает ее в сумку, и присоединяется к Гарри.

— Мы совсем близко, — улыбается она, и Гарри думает, что он так давно не видел ее счастливой, открытой, радостной улыбки. Она указывает на здание через дорогу и продолжает, — Это Госпиталь Принца Уэльского, а нам нужно добраться до Залива Роуз.

— Ты знаешь, где они живут? — спрашивает Гарри, и Гермиона кивает. — Тогда не будем терять ни минуты.

* * *

По дороге от них отделяется Кристофер Базз, а Рэй Остин с радостью показывает дорогу до Залива Роуз, и уже когда они оказываются на тихой улочке, окруженной утопающими в зелени домиками, он кивает в сторону одного из домов.

— Вон она, кондитерская лавка Уилкинса, — Рэй указывает в сторону витрины, на которой выставлены корзинки со сладостями, а у входа стоит пара детских велосипедов. — Был я тут как-то раз, милое местечко. Ириски у них — отпад! Вкуснее только Искристые Ириски Ирвинга, но такого в маггловской лавке не купишь.

Гарри чувствует, как в его руку скользнула ладонь Гермионы. Он поворачивается к ней, но ее взгляд устремлен в сторону магазинчика.

— Дантисты завели себе конфетную лавку, — тихо замечает Гарри и усмехается, — что ты сделала с их мозгами, Гермиона?

Она растерянно сморит на него, выглядя скорее обеспокоенной, чем удивленной.

— Ты прав, Гарри, — шепчет она. — Вдруг я и в самом деле сделала что-то не то?

Услышав нотки паники в ее голосе, Гарри быстро качает головой и говорит:

— Тогда самое время во всем разобраться, да? Давай, Гермиона, не нужно тянуть. Ты уже тут. Осталось только встретиться с ними и снять заклинание.

Гермиона кивает, и Гарри чувствует, как ее рука легонько подрагивает в его пальцах.

— Давай, — он делает шаг вперед и тянет ее за собой, в сторону конфетной лавки.

Рэй Остин остается позади. Гарри оборачивается, но он только улыбается и указывает на лавочку, спрятавшуюся в теньке дерева. Гарри благодарно кивает и продолжает свой путь.

Они дожидаются, когда из магазина выйдут все покупатели: два юных владельца велосипедов и почтенного вида дама, нагруженная пакетами с покупками, — после чего заходят внутрь и осматриваются. Гарри останавливается на входе, его внимание зацепилось за объявление, которое предлагало снять квартиру над магазином. Гермиона тоже скользит рассеянным взглядом по объявлению и проходит дальше, к стойке, держа руку с палочкой за спиной, и чуть ли не подпрыгивает, когда кто-то говорит:

— Чем могу вам помочь, мисс?

Гарри разворачивается и видит, что к Гермионе обращается невысокая темноволосая женщина с карими глазами и мягкой улыбкой. Позади нее стоит крепкий мужчина с коробкой в руках и поглядывает на Гермиону с легкой заинтересованностью.

— Мисс? — снова говорит женщина. — Вы выбрали что-то конкретное, или я могу помочь вам с выбором?

Гермиона мотает головой и, кажется, прирастает к одному месту, ее взгляд лихорадочно мечется между Моникой и Венделлом Уилкинсами, владельцами кондитерской лавки.

— Привезли свежие эклеры, мисс, — замечает Венделл Уилкинс, чуть приподнимая коробку, в которой, видимо, и находились свежие эклеры. — Может, хотите попробовать их?

Гермиона вздрагивает от его голоса и переводит испуганный взгляд на Гарри, скрытого от взгляда Уилкинсов стойкой с леденцами. Тот решительно кивает, но Гермиона, вместо того, чтобы поднять руку с палочкой, прячет ее за спину и говорит дрожащим голосом:

— Мы хотели бы снять у вас комнату.

За окном гремит гром: гроза, которая помешала им вернуться обратно на Крит, наконец добралась до Залива Роуз.

* * *

В сюжете использована идея из отрывка сценария к фильму Harry Potter and the Deathly Hallows, Part I, screenplay by S.Kloves. Разговор с Гарри в Королевском лесу после нападения Нагайны:

ГЕРМИОНА: Венделл и Моника Уилкинс ныне счастливо проживают в Сиднее, Австралия. У них две собаки, они владеют маленьким магазином сдладостей, но регулярно пользуются зубной нитью. Детей нет.

(HERMIONE: Wendell and Monica Wilkens now reside happily in Sydney, Australia. They have two dogs, run a small sweet shop, but floss daily. No children.)

Дом Уилкинсов находится в том же здании, что и магазин: у входа растут цветы, узкая тропинка, выложенная камнем, ведет к дворику, за которым золотой полосой лежит песчаный пляж, охватывающий залив.

Венделл Уилкинс выбрал это место, потому что всю жизнь мечтал о домике на берегу, каковых в Лондоне не водилось. Моника Уилкинс полюбила этот дом за то, что всю жизнь мечтала о веранде с задним двориком, но в Лондоне у них была всего лишь квартира с террасой. Они оба хотели завести собаку, и завели целых две, и ленивец Венделл Уилкинс научился вставать рано утром и гулять с ними по берегу, пока его жена готовила обед. Моника Уилкинс замечательно готовила, особенно ей прекрасно удавались ростбифы, и Венделл Уилкинс начал замечать в последнее время, что начинает стремительно набирать вес.

Едва сдерживая слезы, Гермиона только кивает в ответ на слова Моники Уилкинс, которая ведет их вверх по лестнице на второй этаж, где находится крошечная квартирка. Девушка думает про себя, что Уилкинсы так не похожи на ее родителей, Питера и Энн Грейнджер, дантистов из Лондона, которые вот уже пятнадцать лет были убежденными вегетарианцами и дружно сходились во мнении, что собакам в доме не место.

— Небольшая квартирка, но то что нужно для двоих влюбленных, — Моника Уилкинс хитро улыбается, оглянувшись на Гарри, в растерянном молчании следующим за Гермионой. — Мы сдавали ее молодой девушке, которая подрабатывала у нас по весне. Тут есть кухонька, душ и туалет вон там, в конце коридора, за синей дверью. Окна выходят на запад: вечером тут чудесно. Там, за перегородкой — кровать и гардероб.

— Здесь мило, — сдавленным голосом отзывается Гермиона. Гарри хочет что-то сказать, но не успевает раскрыть и рта, как пальцы Гермиона предостерегающе сжимаются на его руке. Она избегает его взгляда и вместо этого смотрит за окно, где почерневшее небо угрожает вот-вот разразиться ливнем.

— Вы тоже из Англии? — улыбается Моника. — Мы с Венделлом переехали из Лондона в Сидней прошлым летом. Решили полностью поменять нашу жизнь. Знаете, после стольких лет брака хочется сменить декорации, — когда Гарри и Гермиона неловко кивают, она снова улыбается. — Вы надолго в Австралии?

— Мы еще не решили, — быстро говорит Гарри, заметив, что Гермиона прикусывает губу.

— Вы выглядите такими юными, а уже решили жить вместе. Ваши родители в курсе, что вы тут? — слегка нахмурившись, вдруг спрашивает Моника, и Гермиона резко разворачивается и скрывается за синей дверью, выдавив короткое «Проверю ванную».

Гарри неловко пожимает плечами.

— Если бы мои родители были живы, они не были бы против, — говорит он. — Как и семья Гермионы.

Моника поднимает брови, но только коротко кивает.

— Осмотритесь, подумайте. Если все же надумаете остаться тут, мы с мужем будем в магазине, чтобы договориться о деталях.

Гарри кивает, и Моника скрывается за дверью.

Оставшись в тишине и одиночестве, Гарри пытается ответить сам себе на простой вопрос: «Что произошло?». Когда никаких разумных ответов он не находит, то стучится в синюю дверь.

— Гермиона? Ты в порядке?

Дверь приоткрывается. Гермиона прислоняется к косяку: ее глаза красные и влажные, губы подрагивают.

— Почему ты не сняла заклинание?

Она молчит какое-то время, потом тихо говорит:

— Ты ведь сам видел, да? Мою маму.

Гарри медленно кивает и осторожно замечает:

— Ты о том, что она беременна?

Гермиона проходит дальше в комнату, оглядывается. Гарри следует за ней, и когда она тяжело опускается на потрепанное кресло, садится рядом, ожидая пояснений.

— Заклинание, которое я наложила на родителей, очень... Оно вызывает огромный стресс для организма. Представляешь, всего за пару часов мозг и тело должно превратиться в совершенно другого человека! — Гарри кивает и Гермиона продолжает дальше. — А возвращение к своей оригинальной личности требует не меньших усилий, Гарри. И если бы я сняла заклинание с мамы сейчас...

— Ты думаешь, она бы потеряла ребенка? — тихо замечает Гарри, и девушка медленно кивает.

Они снова молчат какое-то время, но Гермиона снова начинает говорить.

— Я ничего никогда не рассказывала о моей семье, потому что... Мои родители никогда не были против того, чтобы я была волшебницей. Они понимали, что магия — это неотделимая часть меня, и поэтому терпеливо дожидались меня каждый год из Хогвартса и с тяжелым сердцем провожали на Кингс-Кросс каждый год. Но в последние годы, видимо предчувствовав мое беспокойство, они стали меняться. Особенно мама. Отец всегда был лоялен к моим желаниям, он буквально после первого же моего года в Хогвартсе дал мне абсолютную свободу во всем и уважал мои решения, какими бы они ни были. А мама... она всегда очень скучала по мне, беспокоилась и переживала, и в последний год стала сама на себя непохожа: она догадывалась, что в магическом мире творится что-то страшное, и хотела уберечь меня от этого. Они с отцом часто ругались из-за этого, папа считал, что я сама должна решать проблемы, которые стоят передо мной, маме хотелось спрятать меня у себя под юбкой и никому не отдавать. Это кажется глупым, но я думаю, что она не ожидала, что магия так быстро отнимет меня от нее: в один день у нее была любимая дочка, а в другой день она уезжает на другой конец страны на год. Может быть, она просто не смогла осознать, что я уже не тот ребенок, которым она запомнила меня до письма из Хогвартса. В общем, именно поэтому, когда встала проблема с поиском крестражей, я поняла, что уговорить моих родителей покинуть страну не получится. Поэтому я модифицировала их память и отправила сюда. Я знаю, это эгоистичный и жестокий поступок, но... я не видела другого выхода.

Гарри молчит, и когда Гермиона замолкает, он понимает, что за окном вовсю льет дождь, а сильный ветер треплет верхушки деревьев в саду.

— А теперь у нее будет другой ребенок, кому она сможет дать всю ту любовь и заботу, которую не могла дать мне. И я не вправе лишать ее этого, Гарри. Поэтому я не хочу... не могу снять заклинание с нее и с папы тоже. По крайней мере, не сейчас.

По ее лицу снова ползут слезы, и Гарри сжимает ее руку в своей руке. Гермиона делает попытку слабо улыбнуться, но только судорожно вздыхает.

— Мне нравится эта квартирка, — замечает Гарри. — У меня никогда не было собственного дома, поэтому мне даже любопытно, как это обернется.

— Ты хочешь остаться тут? — переспрашивает Гермиона, широко раскрыв влажные от слез глаза, и торопливо продолжает. — Гарри, ты не обязан... То есть, я в порядке, я смогу справиться со всем тут, я просто останусь с ними, а ты возвращайся в Англию.

Улыбка исчезает с лица Гарри и он, отпустив руку девушки, поднимается из-за стола.

— Ты хочешь, чтобы я уехал? — спрашивает он, и морщится от того, как резко это прозвучало.

Гермиона молчит, и Гарри чувствует ее взгляд на своем затылке.

— Нет, — наконец, отвечает она. — Меня пугает сама мысль о том, что тебя не будет рядом, Гарри.

Она поднимается со стула, приближается к нему и ее пальцы дотрагиваются до его волос. Гарри склоняет голову и закрывает глаза от ее прикосновения, а потом вдруг шепчет:

— Я тебя люблю, ты знаешь?

Его глаза по-прежнему закрыты, и его пугает, что в этой темноте она молчит слишком долго. Но ее пальцы по-прежнему перебирают его волосы, и наконец, где-то рядом, совсем рядом с его ухом она тихо говорит:

— Я знаю, — и целует его висок, потом щеку, и потом снова говорит: — Я тебя люблю.

И ее губы мягко касаются его губ.

Китайский порт-ключ выплевывает их практически посреди улицы, кишащей магглами. Рон затравленно озирается, опасаясь, что сейчас же кто-нибудь поднимет в их сторону указующий перст, или откуда-нибудь выпрыгнет дюжина ниндзя-волшебников с палочками в одной руке и катаной в другой. Но никто и бровью не повел. Вокруг столько людей, самых разных: от опрятных низеньких бабушек с авоськами в руках до группы наряженных во что-то странное и кричаще-цветастое подростков, — что на группу европейцев, появившихся из ниоткуда никто не обращает внимания.

Поэтому Рон, облегченно выдохнув, переглядывается с Джинни-Гермионой и Джорджем-Гарри, а потом принимается жадно осматриваться по сторонам, пытаясь впитать в себя все необычное, странное и непривычное страны, которая находится на краю света.

Высокие стеклянные здания уносятся вверх, к ним тесно и трогательно прижимаются почти разваливающиеся избушки, увешанные надписями на незнакомом языке. Везде, повсюду в глаза бросаются яркие вывески, разрисованные мультяшками плакаты, огромные экраны, на которых мелькают кадры из фильмов, местной хроники новостей и рекламы. Возле дорогих стеклянных витрин огромных, как корабли, торговых центров, прохаживаются гигантские куклы, в недрах которых прячутся низенькие аборигены, и насколько хватает глаз — повсюду: на тротуарах, на пешеходных переходах, на газонах, на лестницах и скамейках, болтающие, смеющиеся, ругающиеся, молчаливые, — такие разные, местные жители.

Поэтому первое впечатление у Рона о Японии сложилось такое: слишком много магглов, черт возьми!

Когда на Рона все же начинают обращать внимание молоденькие хихикающие японочки в одинаковых формах, Джордж хватает брата и сестру за руку и уводит прочь с главной улицы в тихий переулок жилого квартала.

— Я им понравился, а?! — ухмыляется Рон, недовольно выдергивая руку из хватки Джорджа.

Тот закатывает глаза и достает карту, а Джинни, раздраженно нахмурившись, упирает в бока руки, в этот момент так сильно напоминая Гермиону, что Рону становится не по себе:

— Им не ты понравился, а Малфой, — цедит Джинни. — Высокий европеец-блондин — японки обожают таких красавчиков.

— Ты считаешь, что Малфой — красавчик? — напряженно переспрашивает Рон.

— Неважно, что я считаю, — фыркает Джинни, но глаза опускает. — Все девчонки в Хогвартсе думают, что он хоть и гнусный тип и все такое, но симпатичный.

— Но ты так не считаешь, да, Джинни? — опасным голосом тянет Рон, но Джинни отмахивается и отворачивается к Джорджу.

Тот быстро смотрит на часы, а потом снова на карту.

— Мы успеваем, — довольно замечает он. — Все идет по графику. Главное, чтобы Малфой поспел вовремя, а не то нам придется туго.

— Ну да, нашел на кого надеяться, — бурчит Рон. В выпуклой поверхности круглого зеркала, установленного на перекрестке, он ловит свое отражение и морщится.

— Сам до конца понять не могу, почему этот подлец умудрился так втереться ко мне в доверие, — усмехается Джордж. — Но я ему верю. И... — вдруг его лицо становится серьезным, и даже на мгновение, Рону кажется, что он замечает в смешливых чертах старшего брата нечто, похожее на страх, но тот продолжает: — Простите, если это окажется моей ошибкой. Если что-то пойдет не так, хоть что-нибудь, уходите. Аппарируйте прочь, не рискуйте своими жизнями. Вы поняли меня? Будьте всегда рядом, присматривайте друг за другом, но если вам будет угрожать опасность, уходите.

С минуту Джинни и Рон молча смотрят на Джорджа, пытаясь понять смысл его слов. Потом Джинни упрямо мотает головой:

— Не только на тебе ответственность за все это, Джордж, — резко говорит она, ее голос чуть-чуть подрагивает, но звучит достаточно твердо. — Я тоже поверила Малфою и готова разделить с тобой всю ответственность. И... — Она запинается, быстро оглядывается на Рона, но потом поднимает подбородок, пытаясь тряхнуть волосами, откинуть прочь рыжую непокорную прядь привычным жестом, но безумные кудри Гермионы непокорны ее движению. Джинни прячет раздражение за невозмутимостью и продолжает: — И я тоже тебя люблю Джордж.

Джордж поднимает брови и разводит в стороны руки, когда Джинни делает шаг вперед и обнимает его. Рон на минуту забывает, что перед ним его брат и сестра; он видит перед собой лучших друзей, и на мгновение ему становится горько, и больно, и безумно-безумно одиноко. На мгновение он понимает, что пережил Джордж с утратой Фреда. Но потом он отбрасывает все эти мысли прочь и обнимает сестру и брата так, как никогда их не обнимал.

Он думает, что это неожиданное путешествие, возможно, отняло у него лучших друзей, но подарило нечто большее.

* * *

Дом на берегу, выбранный Джорджем, удален от поселка: их разделяют маленький лесок и два холма, поэтому место оказывается практически изолированным. Да и домом то назвать это строение можно с трудом. Куда больше это оно похоже на хижину: обшарпанные морским ветром деревянные стены, веселящиеся в мрачных углах сквозняки и скрипящие половицы.

Но это, тем не менее, хоть какое-то убежище.

Хотя, Рон совсем не чувствует себя в безопасности.

— Ты уверен, что они клюнут? Вдруг они вообще за нами не последуют? — спрашивает он у Джорджа, который стоит у окна, палочка в правой руке готова в любую минуту плести в воздухе узор атакующего заклятия. — Мы не слышали о них с того момента, как переместились в Китай. Вдруг, они вообще не поверили Малфою?

Джордж не отрывается от окна, но все же отвечает:

— Они хотели Поттера, они следили за Поттером. Поттер отправился в Японию, они будут на границе с ограждающими страну барьерами, выжидая того момента, когда Поттер окажется в единственном месте, где барьеры не действуют, — улыбнувшись губами Гарри, Джордж оборачивается к Рону и продолжает, — то есть, здесь. Если Поттер тут, они тоже окажутся тут, рано или поздно, но они не упустят момента напасть на него там, где он меньше всего этого ожидает — в конечном пункте своего путешествия.

Рон недовольно фыркает и поудобнее перехватывает палочку, перебирая в памяти все доступные ему заклинания, которые могут пригодиться в бою.

Он ловит движение слева, но это всего лишь Джинни, резким движением откупоривающая фляжку с красной крышкой. На язык ей падает всего пара капель.

— Закончилось, — бормочет она. — Я останусь такой ненадолго, — замечает девушка, проведя рукой по непокорным волосам Гермионы.

Рон молчит, потому что свое зелье он допил пару часов назад.

Каким-то шестым чувством Рон замечает, как напрягается Джордж. В то же мгновение он слышит хлопок аппарации, и еще один, и еще, и когда Джинни подскакивает с пола и подбегает к нему, Рон насчитывает не менее полудюжины хлопков.

— Всего шесть? — нервно усмехается Джордж от окна. — Малфой говорил, их должно быть не меньше десятка.

Словно ему в ответ раздаются еще три хлопка. Улыбка замирает на лице Джорджа, и он медленно кивает сам себе.

Рон бросается к стене хижины с той стороны, откуда слышались хлопки, и в щель видит группу волшебников в темных мантиях.

— Что нам делать, Джордж? — быстро спрашивает Джинни.

Джордж оглядывается на них, в его глазах сверкают озорные искры.

— Что ты задумал? — шипит Рон, чувствуя нарастающий страх. — Что?

Но Джордж закрывает глаза и делает рукой взмах палочки, и шепчет заклинание, и вдруг снаружи что-то взрывается, громыхает и в полумрак хижины проникают танцующие отблески фейерверка — мощного, внезапного и такого пугающего.

Сердце Рона колотится как ненормальное, когда он подскакивает и снова выглядывает в щель: их гости, явно не ожидавшие такого приветствия, рассыпались по сторонам, некоторые валяются на земле, накрыв голову руками, некоторые отбиваются от фирменных бешеных искр Уизлевского Фееричного Фейерверка, которые в виде взбешенных пикси несутся прямо на них.

— Вперед! — командует Джордж и несется к двери. Рон выскакивает вслед за ним, Джинни прикрывает его спину.

Рон видит, как брат оглушает двух неприятелей, все еще лежащих на земле, и едва успевает отразить атаку одного из подлецов, подобравшихся близко к хижине. Рон выкрикивает заклинание за заклинанием, страх в нем мешается напополам с азартом, к который откуда-то добавилась щепотка самоуверенности. Рон сам удивляется, как ловко он вспоминает все те заклинания, которым его обучил Гарри во времена их незаконных тренировок под носом Амбридж, и которые подсказала Гермиона, пока они коротали время в палатке, и которым их успели обучить Грозный Глаз и Ремус Люпин, и о которых рассказывала Тонкс, описывая трудовые будни в аврорате. Рон чувствует себя увереннее, зная, что он принимал участие в таком сражении, как Битва за Хогвартс, и что был одним из тех отчаянных несовершеннолетних волшебников, которые вломились в Министерство Магии, и что именно он, Рон Уизли — лучший друг Гарри Поттера, а значит, с ним шутки плохи.

Краем глаза он замечает Джинни, которая уворачивается от опасных вспышек атакующих заклинаний, а в следующее мгновение уже сама оглушает одного из неприятелей. Рон швыряется в своего противника очередным заклинанием, но тот снова блокирует его, отвечая куда более жестокой атакой, и Рон пошатывается, оступается, на мгновение теряет баланс, и этого мгновения Рону хватает, чтобы заметить, как расслабился противник, его усмешку превосходства, полуопущенную палочку, и Рон кричит:

— Экспеллиармус!

А потом оглушает противника и быстро опутывает его конечности веревкой. Он оглядывается, видит, что Джордж отбивается от троих, а к Джинни, которая с трудом отбивается от здоровенного противника, спешит еще один, а к самому Рону подбирается еще парочка, а где-то совсем близко, рядом слышится еще один хлопок, и еще один...

— Черт возьми! — кричит Рон, его самоуверенность и бравада тихонько тают под натиском мощи недооцененного врага.

Джинни вскрикивает, хватается за бок, и Рон, откинув одного из своих врагов назад, оборачивается, замечает, как быстро начинают рыжеть ее волосы, как черты лица медженно, словно восковые, перетекают из мягкого округлого лица Гермионы в хитрые лисьи черты Джинни...

И думает, что он сам уже, наверное, не похож на Малфоя...

Кто-то оказывается рядом, и Рон резко поворачивается, но это всего лишь Джордж, отбивающий атаку очередного нападающего.

— Ты как? — хрипит он.

— Отлично, — выкрикивает Рон ему в ответ. — А Джин, похоже, задели.

— Она неплохо справляется, — отрывисто отзывается Джордж, его голос кажется Рону странным, его движения палочкой резкие, непривычные, не похожие на обычные играюще-непринужденные движения близнецов.

— Жарковато у нас тут, а? — роняет Рон, выставив щит как раз вовремя, чтобы отразить огненную стрелу, вырвавшуюся их палочки противника. — Сейчас бы в Австралию, что скажешь?

— В Австралию, — эхом отзывается Джордж, и вдруг его лицо тоже начинает меняться: родные насмешливые черты плавятся, вытягиваются, нос становится тонким, карие глаза светлеют до больного желтого оттенка, а волосы становятся блеклыми, пыльными, пепельными. А поверх его плеча Рон видит, что брат отбивается от двух нападающих, а потом задирает голову и что-то высматривает в небе над морем.

— Что?... — немеющими губами выдавливает из себя Рон, снова переводит взгляд на незнакомца, который только мгновение назад был Джорджем. — Кто?... Как?...

Подлец усмехается, делает шаг вперед, и Рон чувствует, будто что-то разрывается в нем самом, будто его живот поглощен огненным цветком, будто у него нет ног, и все вокруг сначала теряет звук, цвет, запах, а потом, наоборот, оглушает, ослепляет. Рон видит перед собой безжалостные, желтые глаза обидчика, чувствует его холодные пальцы на своем подбородке, в то время как другой рукой тот делает еще одно движение палочкой, и ноги Рона подкашиваются.

Его держит только рука неприятеля, вцепившаяся в горло. И тихий, неестественно спокойный голос просачивается сквозь ослепленное болью сознание:

— Думаешь, вы хоть на минуту обдурили нас этим спектаклем? И, нет, чертов щенок Малфой тут совсем не виноват. Он всего на мгновение, но заставил меня поверить в его слова. Но меня удивляет, как вы, три ребенка, возомнили, будто справитесь с нами! Удивляет, восхищает и смешит. Вы, Уизли, грязные предатели, умрете тут, сегодня, а завтра я постучусь в дверь, за которой жалко прячется Поттер, и он последует за тобой, он и его грязнокровка... А пока наблюдай за тем, как погибает твоя семья: ты точно проживешь достаточно долго, чтобы насладиться зрелищем.

Рон уверен, что у него не хватит сил ни сказать хоть что-то в ответ, ни даже держать глаза открытыми дольше, чем на минуту, поэтому, когда его рука каким-то образом поднимается, когда Рон понимает, что в его слабых пальцах все еще зажата его волшебная палочка, он не медлит ни минуты. Он думает, что уж перед смертью то должен хоть раз сотворить бессловесное заклинание, и, пусть сгорит Мерлинова шляпа, но он сделает это! Он повторяет в уме заклинание, раз за разом, их последних сил держа палочку, а потом что-то вспыхивает, и рука, сжимавшая его шею, исчезает, он кулем валится на землю, его веки смыкаются. Он может только слышать, как вокруг него продолжается битва, как Джинни истошно вопит его имя, но вдруг он снова слышит хлопки, и уже безразлично думает, что их противники дождались своего подкрепления, а они своего — нет. Но хлопки звучат откуда-то с высоты, они кажутся ритмичными, и становятся громче с каждой секундой, а потом Рон вспоминает, на что они похожи: на хлопанье огромных крыльев. А потом что-то рычит, и Джордж орет «МАЛФОЙ!!!», и кто-то вскрикивает, и потом становится просто очень жарко, и Рон падает в пустоту...

Гарри просыпается первым. Он выглядывает за окно, решает, что еще очень рано — небо у кромки океана светлое, нежно-розовое, а где-то сверху уже нет звезд, но еще есть чернота ночного купола. Гарри поворачивается, упирается взглядом в спину Гермионы, свернувшейся на другом краю кровати. Ее футболка задралась, и Гарри видит ссадины и синяки, которые остались после их вчерашнего приземления на австралийскую землю. Он поднимает руку, перебинтованную накануне Гермионой, чувствует легкое покалывание, которое хочется почесать, содрав повязку, но вместо этого он прячет руку под подушку и еще несколько минут смотрит на спину Гермионы, складки мятой футболки, выбившиеся из косы прядки волос.

Он пытается представить, какой будет его жизнь с Гермионой? Он никогда не думал, что окажется в такой ситуации: ему почти восемнадцать, и он уже живет с девушкой. После смерти Сириуса, он думал, что после Хогвартса станет жить с Люпином, а когда тот женился на Тонкс, подумал, что, возможно, какое-то время поживет с Уизли, пока не найдет себе квартиру, которую, почти наверняка, будет снимать с Роном. Потом обрывал себя на мысли, что, видимо, всего этого не случится, потому что Волдеморт изо-всех сил постарается разрушить все мечты на спокойную жизнь. И вообще — на жизнь.

А вот она — жизнь. Повернулась к нему другим боком, предлагая сотню-другую лет счастливой жизни, предлагая спокойствие, безопасность, любимую девушку... Возможно, это и есть счастье: то самое, от которого у кого-то рождаются самые мощные патронусы, то самое, которое обычные люди называют рутиной. Но Гарри был счастлив уже от того, что у него была перспектива этой рутины, ведь он был жив, и те, кто был ему дорог — тоже.

А Гермиона... Какой может оказаться их жизнь? Вместе. Гарри перевернулся на спину и закрыл глаза. Наверное, они не будут никуда торопиться. Будут наслаждаться каждым днем. Возможно, они останутся тут, в дургой стране, на несколько лет или навсегда. Наверняка Гермиона начнет изучать местную культуру и найдет ту нишу, где ее знания, устремления и интересы принесут пользу, а он, Гарри, попробует оказаться полезным в местном аврорате. А, может быть, стоит заняться профессиональным Квиддичем? Какой будет жизнь в стране, где никому нет никакого дела до того, обычный ли ты парень или Тот-Который-Выжил-И-Победил? В стране, где он может добиться чего-то не из-за глупых титулов, а своими силами? Он был уверен в том, что Гермиона его поддержит, что будет рядом, когда он добьется успеха или поможет подняться после неудачи. Ее глаза будут искриться счастьем, когда он будет улыбаться, светиться от гордости, наблюдая за его успехами, недовольно хмуриться, когда он совершит глупость...

Гарри поднял одно: какой бы ни оказалась их совместная жизнь, сама мысль о ней была приятной, комфортной и успокаивающей. Хватит с него передряг и острых ощущений! Сейчас ему хотелось тишины и спокойствия, размеренности и простого человеческого счастья.

— О чем задумался?

Гарри повернул голову. Гермиона смотрела на него серьезно, но в мягком изгибе губ пряталась улыбка.

Он пожал плечами. Почему-то он решил, что будет выглядеть глупо, если сознается, что только что мечтал об их будущем.

— Ни о чем, — сказал он, тоже поворачиваясь на бок.

Несколько минут они молчали, разглядывая друг друга, а потом Гарри заметил розовеющие щеки девушки.

— Что? В чем дело? — спросил он, когда она смущенно опустила глаза.

— Я... О, Гарри, это так глупо! — воскликнула она, пряча лицо в ладонях.

— Что? — настойчиво повторил Гарри.

— Просто я... такая глупая, я размечталась о всяком, и вот... — Гарри видел только ярко-красные уши Гермионы, потому что она все еще прятала лицо, и улыбнулся.

— О чем ты размечталась? — протянул он, придвигаясь ближе и мягко убирая руки от ее лица.

Гермиона почти болезненно поморщилась, а потом, резко вздохнув, выдала:

— О нас.

Гарри поднял брови, но Гермиона неправильно растолковала это и снова попыталась спрятать лицо, на этот раз уткнувшись в подушку.

— Ну вот! Я так и знала... Извини, Гарри, это правда глупо, и ничего не значит, и я не хочу, чтобы ты чувствовал себя обязанным...

— Я не чувствую себя обязанным, — хмыкнул Гарри. — И мы совсем недавно говорили об этом, Гермиона. Я тебя люблю, и я тут, с тобой, добровольно. Поэтому нет ничего глупого в том, что ты... думаешь о нашем будущем.

Гермиона открыла глаза и какое-то время внимательно смотрела на него, а потом, улыбнувшись, прикоснулась губами к его лбу.

— Мне просто до сих пор все это кажется нереальным, — пробормотала она. — Мы с тобой... Раньше это казалось мне несбыточной фантазией.

Они замолчали, каждый думая о своем, а потом Гермиона вдруг снова сделала глубокий вдох.

— Гарри, я подумывала о том, чтобы вернуться в Хогвартс, чтобы закончить обучение, — быстро говорит она.

Гарри резко поворачивает голову, но ничего не говорит.

— Это очень важно, Гарри, — продолжает она. — Для меня, это важно. Знаю, я добровольно бросила школу, когда отправилась за тобой в том году, но теперь, когда все снова в порядке, я... я должна это сделать. И, я уверена, тебе тоже нужно закончить обучение и сдать экзамены, если ты намерен поступать в аврорат.

Гарри рывком садится на кровати, избегая ее взгляда. Когда Гермиона тоже приподнимается, он говорит:

— Мне не обязательно проводить в Хогвартсе еще один год. Шеклбот требует только сдать экзамены, и я могу сделать это вместе со всеми, в конце года.

Гермиона кивает, будто заранее знала его ответ.

— Но разве тебе не хочется провести еще один год в Хогвартсе? Спокойный год в школе, без темных волшебников, заговоров? Без Снейпа?

Гарри коротко улыбается, но качает головой:

— Я не хочу возвращаться в Хогвартс после того, что случилось этой весной... Знаешь, теперь это совсем не то место. Теперь это место, где погибли Ремус и Тонкс, и Фред, и многие другие.

Гарри видит, что Гермиона снова кивает, но не дожидается от нее никаких слов. Он поднимается с кровати и скрывается в ванной. Холодная вода отрезвляет, и, наткнувшись на их зубные щетки, расставленные Гермионой накануне, он чувствует себя мерзко.

Каких-то полчаса назад он мечтал о том, как замечаетльно им будет вдвоем, а сейчас он бесится от того, что Гермиона уже построила какие-то планы. А потом он думает, что ведет себя как послений идиот, и, бросив вымазанную в пенной пасте зубную щетку в раковине и быстро прополоскав рот, он выскакивает из ванной. Гермиона стоит возле кухонного шкафа, в ее руках чашки, а на плите закипает чайник. Гарри видит порезанный лимон для его порции, видит намазанный тонким слоем масла тост, как он любит, и внезапно чувствует теплое, раздающееся в его душе чувство, что оно на мгновение лишает его слов.

Когда Гермиона его замечает и поднимает брови, Гарри говорит:

— Но ты должна поехать.

— Что? — с недоумением переспрашивает девушка. — Гарри, без тебя...

— Я знаю, что для тебя это важно. Ты заслужила этого, и в этот раз тебя действительно не будут отвлекать проблемы каких-то глупых мальчишек и охотящихся за них злобных волшебников. Я знаю, как ты все эти годы стремилась к тому, чтобы стать старостой школы, и ты должна занять это место.

— Но, Гарри... — шепчет она, — если ты не поедешь, я не...

— Я останусь здесь и буду приглядывать за твоими родителями, — обрывает ее Гарри. — Ты же не оставишь их без присмотра? Я уверен, я найду, чем себя тут занять. Буду играть в квиддич с командой Рэя, или...

— Гарри, — и он замолкает, потому что видит ее нахмуренные брови, — Ты должен заниматься, чтобы сдать экзамены!

Гарри молчит несколько секунд и потом начинает смеяться. Громко, заливисто и свободно, — и Гермиона, спустя мгновение, присоединяется к нему. Они хохочут, хватаясь за животы, где-то рядом тонко свистит чайник, и за окном раздается звяканье колокольчиков на калитке, и только когда в дверь кто-то стучит, они с трудом замолкают.

Переглянувшись с Гермионой, Гарри направляется к двери, вытирая слезы, проступившие от смеха, одной рукой, а другой сжимая палочку.

— Кто?

— Рэй Остин, — отзываются за дверью, и Гарри открывает.

На пороге действительно Рэй, переминающийся с ноги на ногу, но он выглядит слегка обеспокоенным, и Гарри хмурится.

— Доброе утро, Рэй, — улыбается Гермиона, и Рэй проходит внутрь.

— У меня для вас новости, — говорит он, усаживаясь за стол. Гарри и Гермиона переглядываются, их хорошее настроение мгновенно улетучивается.

— Я налью чай, — слабо говорит Гермиона.

* * *

— Прошлой ночью в Японии приключилось кое-что весьма примечательное, — Рэй делает глоток из своей кружки, встречается с горящими нетерпением глазами англичан, и поспешно продолжает: — Группка бывших Пожирателей оказалась в единственном месте, где нет ограждающих страну барьеров — особенности местного рельефа или еще что-то такое — и напала на группу ребят. Из Англии.

Гермиона чувствует, как что-то врутри обрывается, и перед глазами проносятся лица друзей: улыбающиеся Рон и Джинни, и Джордж с Фредом, а потом Молли, и Артур...

Она поворачивается к Гарри и видит, каким бледным стало его лицо, как напряглись мускулы на лице, как сжались кулаки. «Он уже винит во всем себя...», думает она.

— Самое любопытное в том, что эти ребята, как оказалось, поджидали этих подонков, — продолжает Рэй Остин, и Гермиона, все еще наблюдающая за Гарри, видит, как вздрагивают его губы. — Но еще более любопытно то, что у ваших знакомых, — кивает Рэй, самостоятельно сделавший выводы по их реакциям, — было подкрепление. Языком магглов я бы выразился, их поддерживал воздушный десант.

— Воздушный десант?... — недоуменно переспрашивает Гарри, и Гермиона снова поворачивается к Рэю, рот которого расплылся в довольной ухмылке.

— Кто ж знал, что родной брат ваших знакомых тренирует драконов? — замечает Рэй. — И ему ничего не стоит пролететь на этих драконах через всю Азию, чтобы выручить свою проблемную семейку.

Рэй снова замолкает, Гермиона раздражается на его дурацкую привычку выдерживать театральные паузы, раскрывая начинку истории по каплям.

— И? — нетерпеливо рычит Гарри.

— Трое убитых, восьмерых поймали и передали японским аврорам, и, скажу я вам, тут я даже чуть-чуть сочувствую бедным подлецам. Японские власти сделают из них онигири — и это будет даже гуманно...

— А наши друзья? — резко перебивает его Гермиона, приподнявшись на стуле. — Они в порядке?

Рэй откидывается на стуле, отхлебнув еще чаю, и медленно кивает.

— Их знатно потрепали, но они живы. Один из них едва выжил, но, зная японскую медицину, я не сомневаюсь, что к концу недели бедняга уже будет в состоянии оседлать метлу.

— Кто? Рон? Джордж? — жадно переспрашивает Гарри.

— Извини, приятель, я не знаю имен, — развел руками Рэй. — Я вам пересказал все, что услышал сам. Сам понимаешь, у них в Японии сейчас черт знает что творится, они никак не ожидали, что под носом их прославленной магической системы правопорядка случится такая потасовка.

— Нам нужен порт-ключ до Японии, — решительно говорит Гарри, поднимаясь из-за стола. — Прямо сейчас.

Рэй встает следом за ним.

— Невозможно, я же тебе говорю: японские волшебники рвут и мечут, они закрыли все порты, фактически, страна изолирована. Ненадолго, я уверен, но если ты сейчас решишь биться носом об их барьеры, то ничего хорошего не случится. Подождите тут пару дней, я попробую подговорить Криса, и тот, возможно, выхлопочет для вас какое-нибудь особое разрешение, но не сейчас, — и когда Гарри открывает рот, чтобы возразить, он продолжает, — я понимаю, сложно сидеть тут, когда твои друзья только что пережили такое, но, Поттер, это все, что ты можешь сейчас сделать. И... — Рэй неловко молчит несколько секунд и почему-то поворачивается к Гермионе: — Это был ваш хвост? От них вы бежали из Англии?

— Мы не бежали, — цедит сквозь зубы Гарри, но Гермиона неуверенно кивает:

— Они сидели у нас на хвосте. Джордж, Рон и Джинни решили, что смогут с ними справиться сами, без нашего ведома отправили нас сюда, а сами, видимо, отправились в Японию.

— Тогда тем более вам не нужно высовываться, — продолжает Рэй. — Кто знает, сколько этих мерзавцев еще бродит на свободе? Наши парни сейчас тоже укрепляют защиту, поговаривают даже о том, чтобы раскрыть барьеры вокруг Сиднея и крупных городов, вроде тех, что окружают Японию.

Гермиона кивает. Гарри, беспомощно сжав кулаки, отворачивается к окну, но когда Гермиона настойчиво окликает его, тоже неохотно кивает.

— Вот и отлично, — напряженно улыбается Рэй. — А пока обживайтесь, погуляйте по городу, попробуйте ириски из этой лавки. Только подождите немного. Я уверен, скоро все уляжется, и вы встретитесь со своими друзьями.

Когда Рэй уходит, Гарри не поворачивается, а так и стоит у окна, обозревая блестящую рябь залива. Гермиона подходит к нему и кладет руку на плечо.

— Ты винишь во всем себя, да? — тихо спрашивает она.

Гарри не отвечает, но она чувствует напряжение его мышц под своей рукой.

— Это был их выбор. Я знаю, если бы ты мог, ты бы остался с ними, но, Гарри, Джордж все решил за тебя. За нас, — она не дожидается его ответа, и, вздохнув, отворачивается.

Когда она роняет сковородку, Гарри вздрагивает. Гермиона замечает, что он бросает быстрый взгляд на свой рюкзак, стоящий у дивана, и быстро выпрямляется:

— Даже не думай, Гарри Поттер!

Он оборачивается, его лицо то ли испуганное, то ли смущенное, то ли сердитое.

— Я знаю, что ты уже себе решил! — кричит Гермиона. — И я повторяю: даже не думай об этом! Не смей снова взвешивать на свои плечи все проблемы этого мира и притворяться изгоем, жертвующим собственным счастьем ради безопасности других!

Гарри скрещивает руки на груди, но его лицо теперь принимает упрямое выражение:

— Это будет к лучшему.

— Нет, не будет! — не понижая голоса, продожает Гермиона. — Не смей этого делать, или я никогда тебе этого не прощу! И себе не прощу, за то, что не остановила тебя!

Она молчит, переводя дыхание, и Гарри, наконец, опускает руки. Он молчит, подыскивая достойный аргумент в пользу своего решения, но неожиданно Гермиона снова заговаривает:

— Кроме того, я буду чувствовать себя куда спокойнее, зная, что ты рядом с ними... — она кивает в сторону, но Гарри догадывается, что она говорит о своих родителях. — Ты же только что обещал, что присмотришь за ними.

Спустя минуту напряженного молчания, Гарри сдается. Он кивает, и Гермиона, облегченно выдохнув, обнимает его.

— Никогда, никогда даже не думай о том, что своим самопожертвованием ты сделаешь все только лучше, — говорит она.

— Договорились, — снова кивает Гарри.

Он почти уверен, что ночью Гермиона все же сострижет с его головы пару прядей. На всякий случай. Но этой мысли он только улыбается.

Происшествие на побережье встрепенуло все волшебное сообщество Японии как мощное цунами. К сожалению (и к счастью), с обычными катаклизмами японцы научились справляться, а вот с неожиданными гостями из далекой Англии они совершенно не знали что делать.

Именно это пришло в голову Драко, когда Акито — худой парнишка с лошадиным лицом и огромными руками, которому было вверено сопровождать англичанина с Черной Меткой на руке абсолютно везде, выпустил отчаянный вопль при виде группы очередных иностранцев: трое крайне встревоженных рыжих в компании мрачно-спокойного темнокожего волшебника в официальной мантии торопливо шагали в их сторону.

Драко предпочел бы вжаться в какой-нибудь угол, завидев лицо Молли Уизли, но впитанная с материнским молоком гордость не позволила это сделать. Драко только откинулся в кресле и сложил руки на груди, чтобы скрыть дрожащие пальцы.

Магический госпиталь в Токио был огромным и неприлично чистым. Широкие белые коридоры были разлинованы рисунком помигивающих и постоянно изменящих свое направление полос на полу, которые сопровождали каждую группу посетителей по необходимому им маршруту. Драко слонялся по этому госпиталю (под неусыпным наблюдением Акито, буквально кожей излучающего такую ответственность и серьезность, что позавидовала бы даже Грейнджер) уже второй день, и пришел к выводу, что если бы не постоянное сопутствие бледно-лиловой полоски, то он давно бы уже сгинул в лабиринте абсолютно одинаковых белых коридоров с абсолютно одинаковыми белыми дверями. Даже персонал госпиталя был каким-то... одинаковым: местные колдомедики все как на подбор носили бледно-голубые мантии с метками разных цветов на воротниках, у всех на лицах были одинаковые выражения учтивой заботы, все без исключения говорили на каком-то своем языке, который принимали за английский. Даже Акито лопотал что-то совершенно невразумительное — он был не в силах хоть как-то сгладить свой ужасный акцент, и это японца бесконечно расстраивало. Драко сначала хотел было над ним поиздеваться, но понял, что или Акито его насмешек не понимал, или понимал, но совершенно никак на них не реагировал, что уже через несколько часов Драко бросил эту затею.

Эти два дня были мучительно скучными. Его пока не допрашивали, видимо, дожидаясь официального представителя из Англии, но ограничили его свободу в пределах госпиталя и только под присмотром Акито; даже ночевал он в одной из пустых палат. Пару раз и мельком он видел Уизли: Джордж, бледный и обеспокоенный, пронесся по коридору в компании Чарли Уизли; Уизлетка почти не покидала палаты дружка Поттера. Драко отыскал, наверное, единственное окно в госпитале и целый день провел, уткнувшись носом в стекло. Ему было совершенно не интересно, что происходило по ту сторону. Его разум терзали мысли о семье: в порядке ли они? Не впутался ли отец в какую-нибудь неприятность? Сильно ли беспокоится мама, до которой наверняка уже давным—давно дошли слухи о его побеге из Англии. Интересно, знают ли они, что он сбежал в компании Уизли? Эти размышления сопровождались тихим сопением Акито, который свербил его тяжелым взглядом. Драко знал, что японец за эти два дня наверняка ни разу не выпускал палочку из рук.

И вот под конец второго дня Драко сполз со своего поста у окна и, последовав за лиловой полоской, притащился обратно к палате Уизли. Акито, наконец начавший проявлять усталость (и слава Мерлину, а то Драко уже решил, что рассказы Гойла о каких-то там роботах были не просто трепом), приземлился в кресло неподалеку.

Тогда то появились Уизли. То есть, еще больше Уизли. Драко решил, что успел заснуть и попал в кошмар, где вокруг одни только Уизли, но сдавленный вопль Акито убедил его в абсолютной реальности происходящего.

Мамаша Уизли застыла на месте, завидев его. Ее рожа скорчилась в такую гримасу отвращения, что Драко всерьез понадеялся, что глупую курицу хватит удар. Но она встрепенулась, фыркнула и прошла дальше. Непутевый Артур Уизли как-то совсем неловко кивнул ему и прошел мимо, нахмурив брови. Шеклбот же, притормозив, глянул на него внимательным изучающим взглядом, потом мельком — на Акито.

— Малфой, пойдем, — низким голосом буркнул он, махнув в сторону палаты, за которой уже второй день корчился (как надеялся Драко) Уизли-младший.

Драко глянул ему за спину, где застыл прямой, как палка, Перси Уизли с папкой, зажатой под мышкой, и поднялся с кресла. «Наконец-то, они дозрели до того, чтобы задавать вопросы», подумал Драко, скрываясь за дверью в палату. Хотя, сейчас ему было куда интереснее понаблюдать за тем, как Шеклбот будет объясняться с Акито.

* * *

Впрочем, на взгляд Драко, Уизел выглядел вполне себе бодро для человека, которого почти полудохлым отскребали от песка японские колдомедики, прибывшие на место их битвы почти одновременно с местными аврорами.

Драко снова вспомнил, как дым от огненного выдоха дракона расступился, и перед глазами предстала кишащая людьми песочная поляна. Рядом шумело взъяренное море, а дракон под ним, огромная каменная гора мышц, сдобренная кровью из лавы, дышал с рыком. Он видел, как горстка японцев скатывала одетых в черное колдунов в серебристые силовые коконы и левитировала к холму, где их ждала заколдованная сеть для переброски в тюрьму. Он заметил мазок яркой краски, когда рыжая башка Чарли Уизли метнулась от дракона к Джорджу Уизли, рухнувшему на песок и сжимающему правую руку; лицо парня было скорчено в гримасе боли, но на губах явно проступила довольная ухмылка. Он видел, как Уизлетка развернулась и заорала что есть мочи: «РО-О-О-ОН!», и все они кинулись к телу, лежащему без движения на песке, в пропитанной кровью рубашке.

Все, что почувствовал тогда Драко, было удивление. Тупое удивление, вроде «О, дружок Поттера откинул ласты», хотя, наверное, нужно было почувствовать хотя бы сострадание к Джорджу и Уизлетке, и этому дикарю-драконологу, который оказался вполне себе нормальным парнем, даже несмотря на то, что вырос в такой семейке. Но он в любом случае не почувствовал бы боли, или горечи, или что там еще чувствуют в таких ситуациях. Уизел ему никогда не нравился, с какой стати Драко нужно было проливать над ним слезы?

Поэтому, да, удивление. Как, не станет этого недоумка? Ну, не большая и потеря, подумаешь! Да, не над кем будет издеваться, ведь к Поттеру теперь нужно относиться с терпением, с Грейнджер придется считаться. А Уизел? Пффф...

А потом выяснилось, что этот идиот Уизли умудрился выжить, и местные колдомедики шустро залатали его потрепанную рыжую шкуру. И Уизлетка в те пару минут, что они виделись в коридорах госпиталя, выглядела просто усталой, но никак не убитой горем; и Джордж Уизли был больше обеспокоен реакцией родителей. А Чарли Уизли хлопотал над своими ненаглядными драконами, которых нужно было пристроить на время пребывания в Японии.

Так что, когда Шеклбот загоняет его в палату, где лежит Уизел, Драко даже ощущает некоторое разочарование, разглядев, что Уизел выглядит вполне здоровым: сидит в кровати, окруженный своей идиотской семейкой и смущенно улыбается.

Драко, с досадой цокнув языком, проскальзывает мимо Перси и Чарли и пристраивается у окошка. Шеклбот, наконец, запускает в палату еще одного японца, одетого в официальную робу, и все их внимание обращается на драму у кровати больного.

— Рональд Уизли! — громко и противно вопит мамаша Уизли, прижимая к пышной груди сморщившуюся Уизлетку. Та кидает раздраженный взгляд поверх плеча матери, ловит насмешливый взгляд Драко и краснеет. Драко понимает, что девчонке неприятно, что такая сцена происходит при нем. Впрочем, мамаша Уизли не сдает обороты. Ее голос разносится визливыми волнами по тесной комнатке: — Джордж! Как ТЫ мог?!... Особенно после того, как Фред!... — Джордж вскидывается, но молчит. Его взляд становится отрешенным, пустым. Драко замечает, как в комнате воцаряется тяжелая противная тишина. На плечо мамаши Уизли ложится рука ее мужа, но она сбрасывает ее и трясет за плечи свою дочь: — А ты, Джинни! Как ты могла втянуть себя в эту... авантюру! Мы все думали, что вы помогаете восстаналивать Хогвартс, что вы в безопасности, под присмотром Минервы! Представьте, что мы с отцом испытали, когда Минерва сообщила, что вы пропали! Да еще и в компании этого!...

— Молли! — прикрикивает Артур Уизли, когда женщина поднимает палец в сторону ощетинившегося Драко. Женщина замолкает; только всплеснув руками, она тяжело падает в кресло, подставленное Чарли.

— Я в порядке, мам, — мычит со своей кровати Уизел.

— Все же обошлось! — резко добавляет Джинни. Драко хмыкает, но на него никто не обращает внимания.

На сцену решает выступить Шеклбот. До Драко только сейчас доходит вся серьезность ситуации: видимо, они натворили действительно серьезных дел, раз уж к ним в Японию примчался сам министр магии, а не прислал каких-нибудь недоумков вроде того же Перси Уизли.

Хотя, эти бывшие члены Ордена Феникса всегда стояли друг за друга горой, наквозь пропитанные речами старика Дамблдора о дружбе, любви и прощении. Ничего удивительного.

Внушительность и абсолютное спокойствие Шеклбота заполняют собой стерильное пространство палаты, выталкивая напряженную нервозность прочь.

— Итак, кто из вас расскажет мне по порядку, каким образом вы оказались в этой ситуации? И, кстати, — он оглядывается, и впервые на его лице проскальзывает что-то похожее на растерянность, — где Поттер? Неужели он не принял участия в этой опасной затее? Так непохоже на него!

Джинни неловко пожимает плечами, Уизел мрачнеет, Джордж упрямо молчит, видимо все еще пребывая в своих тревожных мыслях о мертвом брате. Поэтому Драко громко отвечает за них всех:

— Поттер с Грейнджер свернули в другую сторону, — и когда удивленные лица всех обращаются к нему, Драко продолжает, — Точнее, им пришлось свернуть. Они ищут родителей Грейнджер. Насколько я знаю, они должны быть в безопасности.

Шеклбот трясет головой, тяжело трет глаза и говорит:

— Так, давай-ка, Малфой, подробнее и с самого начала.

Краем глаза Драко видит, как японец, которого им так и не представили, разворачивает пергамент и подкидывает в воздух кисть, которая оживает и начинает рисовать красивые кляксы-иероглифы на бумаге. «Скитер бы такая экзотика понравилась», усмехается Драко, и начинает говорить.

Он рассказывает о разговоре, подслушанном в кабинете отца, о том, как разыскал Уизли в Хогвартсе и пересказал им все, о плане Джорджа, о том, как умыкнул ворона отца, чтобы отправить с письмом в Грецию. Джордж Уизли на время оживает и монотонным голосом рассказывает о разговоре с Гарри в доме на Гриммо, когда он узнал о цели путерешествия друзей и рассказал им о барьерах. Потом подхватывает Джинни, вставив кусок о встрече в Греции, а Драко, морщась, кратко рассказывает о том, как его впервые подловили Гнусли и Утс. Потом присоединяется Уизел, рассказав о сипах и Критском Министерстве, а Джинни поясняет их уловку с волосами, двумя порт-ключами и оборотными зельями.

— Значит, с тех пор вы ничего не слышали о Гарри и Гермионе? — переспрашивает Артур Уизли, и Рон мотает головой.

— Малфой должен был рассказать этим гадам о том, что, будто бы, Гарри, Гермиона и он сам отправляются дальше в Китай и Японию, и передать перекрашенные волосы Джинни и Джорджа, чтобы те могли следовать за нами до Японии.

— Что я и сделал, — кивает Малфой. — А потом, когда они друг за другом исчезли с Крита, я отправился в Румынию и нашел его, — короткий кивок в сторону Чарли Уизли, слушающего их рассказ с горячим интересом и игривой искрой в глазах: было понятно, что эти опасные приключения собственных братьев и сестер его скорее забавляют, чем пугают, — и мы с помощью драконов добрались до Японии. Как раз вовремя, должен заметить, — уязвленно добавляет он.

Уизел хмыкает:

— Конечно, могли бы подождать еще пару минут, чего было торопиться?

— А что случилось на пляже? — прерывает их перепалку Шеклбот. Его обеспокоенное лицо совсем не нравится Драко.

Уизел начинает в подробностях расписывать бой и собственную, несомненную (Драко фыркает) отвагу. Когда он доходит до момента с дубль-Джорджем, все вскидывают головы. Шеклбот просит описать незнакомца, Рон растерянно перечисляет: «тонкий нос, светлые глаза и волосы». Шеклбот оборачивается к Чарли, который теперь тоже смотрит на брата с какой-то настороженной опаской.

— Ты видел его? Это действительно Утс, судя по описанию, но я что-то не припомню, чтобы в отчете упоминали его имя. А должны были бы.

Чарли мотает головой:

— Была девушка со светлыми волосами. И светловолосый парень, но его нос был изломанный и кривой...

И снова тяжелая мрачная тишина. Драко чувствует, как его спина покрывается холодным потом. «Мама...», испуганно проносится в голове, «этот ублюдок уже наверняка добрался до них, и возможно уже...». Джордж прерывает тишину первым и подскакивает с кресла.

— Что ты ему сказал? — бросает он Рону.

— Да ничего особенного, — Уизел округляет глаза. — Я и не помню толком, что-то вроде «Горячая схватка, жарко как в...»

Он записнается.

— Ну! — рычит Шеклбот. Его фирменное спокойствие испарилось без следа. Его кожа приобрела пепельный оттенок, на макушке лысой башки выступили капельки пота.

Уизел бледен, как простыня. Как стены этого долбаного госпиталя. Снова звенит тишина. Даже мягкие полизывания самостоятельной кисточки по пергаменту замолкают.

— «Как в Австралии», — немеющими губами продолжает Уизел.

Шеклбот быстро глядит на Джорджа, и тот, обреченно закрыв глаза, медленно кивает.

— Идиот! — кричит Уизлетка со слезами на глазах. — Ты идиот, Рон!

Артур Уизли делает несколько шагов и заключает дочь в объятии. Девчонка обмякает, ее приглушенные рыдания заглушает мрачный голос Шеклбота:

— Это было крайне глупо с вашей стороны отдавать врагам собственные волосы, — говорит он. — Если Утс догадался о вашем незатейливом плане, а он догадался, этот ублюдок достаточно умен, чтобы уходить их наших рук все эти годы, то он просто не мог не воспользоваться случаем.

— Но он не знает, где их искать. Австралия же огромная, и найти там двух волшебников не так уж и просто, — замечает Перси.

— Австралийское Министерство в курсе, что на их территории находится Гарри Поттер со своей спутницей, — наконец, подает голос японец. Зачем-то низко поклонившись, он продолжает: — Горо Хонда, глава департамента правопорядка.

— Как давно? — быстро переспрашвиает Шеклбот, вырастая громадной темной скалой над невысоким хрупким японцем.

— Об этом поступил доклад за день до происшествия с вашими друзьями. Они не афишируют этого факта, но и не скрывают, — невозмутимо отвечает он. — Вчера утром мы отправили в Австралию короткое сообщение с описанием битвы и предупреждением о том, что австралийцам необходимо повысить безопасность их границ. Насколько я знаю, они сейчас настраивают барьеры, но они бесполезны, если ваш враг уже пробрался в страну.

Наверное, ее будит неестественная тишина. Гермиона резко садится на кровати. Подушка рядом примята, но одеяло откинуто в сторону. Девушка чувствует, как в животе холодеет, как кишки сворачиваются в свинцовый кулак, выталкивая к горлу горько-соленый всхлип:

— Гарри!...

Никто не отзывается, и Гермиона выбирается из кровати, мчится к голубой двери, но она приоткрыта настолько, чтобы было видно, что ванная свободна. Гермиона чувствует, как начинают дрожать руки, возвращается в кухню и натыкается взглядом на рюкзак Гарри: уже выпотрошенный за несколько дней оседлой жизни, небрежно сваленный в углу рядом с поношенными кроссовками и ее потрепанной зимней курткой, которую она все равно собиралась выкинуть.

Гермиона медленно поворачивает голову, и видит на полке возле телевизора кожаный кулек, который Харгид подарил Гарри на прошлый день рождения, и с которым тот не расставался ни на минуту весь этот непростой год.

«Он здесь», — проносится в голове, и девушка, медленно выдохнув, закрывает глаза. Она признается себе, что стала параноиком, и корит за то, что не доверяет Гарри и данному им слову. Она снова открывает глаза, и начинает натыкаться на немногочисленные вещи Гарри, занявшие свое место в их маленькой квартирке: часы Фабиана Прюэтта лежат на столике у кровати, мятые джинсы перекинуты через спинку кресла, а стопка вычищенных вчера специальным заклинанием футболок аккуратно сидит на краю комода. Все они тут, соседствуют с ее мелочами, с ее вещами, с ее книгами, и тетрадями, и ее майками, шортами и свитерами. Гермиона ловит свое отражение в зеркале, хмурится: бледное лицо, спутавшиеся волосы и огромные испуганные глаза, — ей хочется верить, что достойным оправданием этому послужит недавнее нервное пробуждение.

Гермиону привлекает тихое бормотание с улицы, и она подходит к окну. Отодвинув в сторону легкую занавеску, она смотрит на открывшуюся перед ней сценку. На ее губах появляется легкая улыбка, а глаза краснеюи. Совсем чуть-чуть.

* * *

Гарри поднимает голову, когда Моника Уилкинс окликает его.

— Вот, возьми, — говорит она, протягивая ему стакан с соком. — И отдохни, прошу тебя, Гарри. Солнце сегодня безжалостное, перегреешь свою молодую английскую голову. Посиди в теньке, клумба от тебя никуда не убежит.

Гарри кивает и стаскивает грубую рабочую перчатку с правой руки. Пальцы обхватывают холодный стакан, и парень, поднявшись с колен, присоединяется к Монике, устроившейся в мягком кресле на веранде.

— Смотри-ка, кто проснулся! — замечает Моника, улыбаясь поверх его плеча. Гарри оборачивается, видит Гермиону, все еще сонную, медленно приближающуюся к ним через поле его боя с сорняками и цветочными луковицами. Она растерянно осматривает разоренные клумбы и рабочие перчатки, которые Гарри положил на колени, и поднимает брови в немом вопросе.

— Гарри любезно предложил помочь мне с садом, — замечает Моника и с притворной обреченностью вздыхает: — я уже не так подвижна, к сожалению.

Гарри смеется, делая глоток сока, а Моника усаживает Гермиону на свободное кресло и удаляется на кухню, чтобы приготовить еще порцию сока.

— Где ты научился ухаживать за клубмами, Гарри? — изумленно шепчет Гермиона, наблюдая за тем, как Моника неловко переступает через развалившихся на веранде собак.

— У Дурслей, — просто отвечает Гарри, и Гермиона вздрагивает, переводит взгляд на его лицо. Он встречает ее глаза и поспешно добавляет: — На самом деле, все было не так и плохо.

— У Дурслей? — переспрашивает Гермиона. — Гарри, если они заставляли тебя... Если для тебя это неприятно, ты не должен... Я могу попросить маму... Монику, чтобы она не...

— Нет-нет, — Гарри неуклюже кладет ладонь на ее коленку, и Гермиона замолкает, — это не неприятные воспоминания. Даже наоборот. Ни Вернон, ни Дадли никогда бы не стали утруждать себя работой в саду, поэтому тетя Петуния часто брала меня в помощь. Знаешь, в эти моменты она даже была... нормальной. Расслабленной, что ли. Объясняла мне, как сажать цветы и взрыхлять землю, и как отличать сорняки. Почти не кричала. Была совсем не такая, как при Верноне. Пару раз она даже рассказывала мне о маме, об их детстве. Какие-то короткие истории, — Гарри улыбается, видимо, перебирая в памяти эти крошечные осколки жизни сестер Эванс, а потом пожимает плечами. — В общем, мне нравились эти моменты в детстве. Поэтому и помочь ей, — он кивает на Монику, — мне не в тягость.

Гермиона медленно кивает. Ее переполняет целый океан нежности и любви, которым, казалось можно заполнить весь мир, которым можно потушить солнце, в котором может поместиться маленькая вселенная. Центр этой вселенной сейчас протягивает ей свой стакан с соком, и Гермиона, не сдержавшись, поднимает руку, обхватывает взъерошенный затылок Гарри и притягивает его к себе. Парень успевает хмыкнуть от неожиданности, но, уткнувшись ей в губы, улыбается.

Сзади раздается покашливание как раз в тот момент, когда язык Гарри касается ее губ, и Гермиона, не сдерживая досады, отстраняется и оборачивается.

На дорожке, посреди царившего в садике хаоса, стоит Джинни. В паре шагов позади от нее топчется Рэй Остин, неловко улыбающийся и растерянно пожимающий плечами:

— Вам подарок из Японии.

Гарри, смущенный не меньше Гермионы, подскакивает со стула.

— Джинни! — восклицает он, бросившись к девушке.

Гермиона следует за ним, правда, не так энергично. Гостья мрачно улыбается, и Гермиона решает, что Джинни до сих пор больно от того, что Гарри внезапно решил сменить приоритеты своих сердечных привязанностей. К былым женской солидарности и снисходительному покровительству, которые Гермиона испытывала к Джинни, потихоньку добавляются новые специи: приглушенная опаска и пассивная настороженность. Все это заставляет ее дрожать, когда она обнимает Джинни и спрашивает:

— Как ты? Рон в порядке? Зачем вы так поступили?

Но Джинни растерянно отмахивается от нее, взгляд ее тяжелых карих глаз останавливается на Гарри.

— Если не возражаешь, нам с Гарри нужно поговорить наедине, — глухо говорит она.

Гермиона замирает и смотрит на Гарри. Тот растерянно пожимает плечами, и, без улыбки, провожает Джинни в сторону их квартирки. Прежде чем повернуть за угол, он оглядывается. Гермиона видит, что он совершенно сбит с толку поведением девушки. Конечно, им было о чем поговорить вдвоем, но для начала она могла бы хотя бы рассказать о той глупости, в которую их втянул Джордж!

Гермиона топает ногой и скрещивает руки на груди. Рэй Остин кивает ей из-за калитки, но остается на месте. Но разумом Гермионы не успевают овладеть мрачные и неприятные мысли, потому что рядом раздается женский голос:

— Кто это? — прищурившись на солнце, спрашивает Моника, и Гермиона, обернувшись, понимает, что женщина спрашивает о Джинни, которую, несомненно, успела разглядеть.

Гермиона пытается улыбнуться, но получается плохо. При виде ее кислой ухмылки Моника поднимает брови, и девушка отвечает:

— Наша подруга. Сестра нашего лучшего друга, — и зачем-то добавляет, на секунду совсем позабыв, что с ней рядом стоит не Энн Грейнджер, готовая выслушать любой девичий секрет дочери, погладить по головке и успокоить ласковым словом. — Гарри встречался с ней... недавно.

— Ммм... — тянет Моника. — Она красивая, — замечает женщина, переведя взгляд на Гермиону.

Та, наконец, приходит в себя, вспоминает о том, что разговаривает все же с Моникой Уилкинс, и замечает ее оценивающий взгляд, изучающий и спутанную кудрявую шевелюру, и бледное лицо, и сутулые плечи.

— Да, — слабо отзывается Гермиона. Моника безжалостно продолжает рассматривать ее внимательным и цепким взглядом. — Первая красавица школы, спортсменка и умница — наша Джинни Уизли.

Моника качает головой:

— Твои волосы — это какая-то катастрофа, ты знаешь об этом? — жестко спрашивает она, и Гермиона от неожиданности просто глупо кивает. — Тебе нужно что-то сделать с этим гнездом на голове. У моего мужа была похожая проблема, кстати. И, знаешь, я нашла решение.

Гермиона поднимает брови, и Моника в ответ только заговорщически улыбается.

— Пойдем, пошепчемся как девчонки, — говорит она, толкая Гермиону к веранде. — Заодно расскажешь мне, что это за Джинни такая свалилась на ваши головы.

Но они не успевают даже добраться до веранды, когда над их головами раздается громкий крик, а потом мощным хлопком выносит окно их квартирки.

* * *

Гарри понимает, что что-то происходит не так, когда Джинни, вместо того, чтобы начать волнующий рассказ, вскидывает палочку. Кончик оружия нацелен прямо в сердце Гарри, а нежное личико Джинни начинает расплываться.

Он вскрикивает, его рука автоматически тянется к карману за своей собственной палочкой, но Джинни предостерегающе цокает языком:

— Нет-нет, Поттер, — и ее голос совсем не похож на девичий голосок: он словно тоже расплавается, как черты ее лица, где-то прорывается бас, где-то срывается в сип, — даже не думай, Поттер.

Гарри делает два шага назад. Позади только окно, выходящее в сад. Отступать явно некуда.

— Кто ты? — спрашивает Гарри, но ему кажется, что он уже догадывается, каким будет ответ.

Стоящая перед ним фигура продолжает свою ужасную трансформацию, но, несмотря на это, палочка в ее руках даже не дрожит. Незнакомец вырастает на добрых полтора фута вверх, футболка на его груди растягивается до угрожающего треска, эластичные штаны обтягивают худые мужские бедра. Оказавшийся перед ним незнакомец выглядит комично и глупо, но его лицо застыло в маске контролируемой ярости.

— Давай так, Поттер, — тихо говорит незнакомец. — Ты стоишь спокойно и не двигаешься. Я награждаю тебя Авадой Кедаврой, и ты подыхаешь тихо и без писка, прямо тут. Я не трону твою девку и магглов. Идет?

Гарри молчит. Он не отрывает взгляда от этого лица, которое совсем недавно осмелилось примерить на себя облик Джинни Уизли, и думает, когда-когда-когда все это закончится? Неужели ему нужно всего-то умереть, и тогда за ним перестанут охотиться? Когда его жизнь станет спокойной и простой, превратится в мирную уютную рутину, о которой он уже успел помечтать за эти несколько дней?

Возможно, действительно, было проще уйти той ночью, несмотря на уговоры, мольбы и угрозы Гермионы. Оставить всех, сбросить с себя шкуру Гарри Поттера, Мальчика-Который-Выжил-И-Победил, стать кем-то другим, где-нибудь в другом месте. Забыть о будущем с Гермионой?

Ее имя отражается глухой болью в груди. Снова оставить ее, оставить всякую надежду на ее любовь, заботу, отступить, как он сделал тогда, после битвы в Министерстве Магии: поступил трусливо, отказался от собственных желаний и переключился на Джинни Уизли, с легкостью меняющую парней каждый семестр, которая не привязывалась ни к кому настолько, чтобы потом испытывать боль. Только теперь он не просто подменял свое желание ради нескольких беззаботных мгновений юности; теперь он отступал от желания прямо в пропасть, откуда не было возврата. И если в прошлый раз он каким-то чудом обхитрил судьбу, то в этот раз обмана не получится.

Да, он может сдаться сейчас, пожертвовать собой, чтобы сохранить ей жизнь. Гермионе. Которая никогда не простит его за этот трусливый и благородный поступок.

— Поттер, я не люблю долгих дискуссий со своими жертвами, — тянет Утс. Его палочка все так же упрямо указывает прямо на грудь Гарри. — Я тебя не уговариваю принять мое решение. Я тебя посвящаю в него, чтобы оно не оказалось для тебя неожиданностью. Так что...

Гарри понимает, что для того, чтобы сотворить Убивающее Проклятие, Утсу потребуется прочертить в воздухе узор заклинания. А это значит, что на долю секунды его палочка будет указывать в совершенно другую сторону.

И в тот момент, когда первые звуки ужасного заклинания уже выскальзывают из глотки нападающего, а мышцы Гарри едва принимают решение подчиниться порыву увернуться, раздается громкий треск и грохот, совершенно чуждый для Убивающего Проклятия. Гарри, неловко бухнувшись на колени, поднимает голову и видит Венделла Уилкинса, с растерянным лицом стоящего над врагом. Рядом с поверженным Утсом лежит покосившаяся картонная коробка, из которой застенчиво выглядывает упаковка шоколадных батончиков.

— Я думал, он держит пистолет, — бормочет Венделл, отступая назад и все еще ища глазами несуществующее оружие, совершенно не понимая всей опасности простой тонкой палочки, которую все еще сжимают пальцы Утса.

— Я его вырубил? — снова спрашивает Венделл, но Гарри в тот же момент видит, как рука с палочкой шевелится.

«Нет, не вырубил,» думает Гарри, и тут же, толком не раздумывая, вытаскивает свою палочку и делает ею резкий взмах. Заклинание проносится в его голове прежде, чем его губы успевают его вымолвить, а неведомая сила уже резко поднимает Утса и швыряет в окно. Профессор Люпин был бы им доволен: свое первое беззвучное заклинание Гарри умудряется выполнить идеально.

— Оставайтесь здесь, — бросает он Венделлу, скатываясь вниз по лестнице к выходу, туда, где лежит поверженное тело врага, где его ждет Гермиона.

Рей Остин не теряет времени. Он был одним из лучших авроров в своем выпуске, поэтому реагирует быстро и четко: едва враг бесформенной кучей вываливается на лужайку под окном, Рей опутывает его силовой нитью, а уже через мгновение чарует защитные чары на территории вокруг дома и конфундус на соседей, которые так не вовремя решили выйти из своего дома.

Гермиона с палочкой наизготовку стоит возле Утса, разглядывая его то ли с опаской, то ли с отвращением. Рей смотрит поверх ее плеча и видит, что Моника Уилкинс полулежит в мягком кресле на веранде без сознания.

— Что?...

— Легкий конфундус, — резко отвечает Гермиона.

Рей коротко кивает и поворачивается к Гарри, выскочившему из-за угла.

— Как он тут оказался?! — рычит тот, бросившись к Рею.

Рей только беспомощно пожимает плечами.

— Просто спросил, где он может найти Гарри Поттера, — отечает он. — Не забывай, этот ублюдок прикинулся красивой девчонкой. Я бы ее и в Вальгаллу с удовольствием отвел, если бы она попросила.

Гарри раздраженно морщится, но Рей отворачивается, чтобы послать патронуса в департамент правопорядка.

* * *

— Ты можешь рассказать ему все. Снять с него «обливиэйт» прямо сейчас, — замечает Гарри, когда они стоят перед верандой Уилкинсов. — Твой отец вернется к тебе, сейчас, а потом, когда родится ребенок, ты можешь вернуть себе и мать.

Гермиона цепляется за его ладонь, но никак не может заставить себя поднять глаза.

— Они не будут счастивы, — наконец, говорит она, — когда я сниму заклинание с них обоих, они не будут рады, не будут счастливы. Возможно, они больше не захотят меня видеть, Гарри.

— Чушь, — резко оборывает ее парень. — Ты просто ищешь предлог оттянуть момент, неприятный момент, когда придется им все объяснить или просить прощения.

Гермиона поджимает губы, но так и не встречается с ним глазами.

— Сделай это сейчас. Мы все равно не сможем объяснить Венделлу, каким образом я вышвырнул в окно восьмидесятикилограммового человека, даже не притронувшись к нему. Или всех этих авроров, которые только что осаждали его лужайку. Или...

— Я поняла, — девушка закрывает лицо ладонями и тяжело вздыхает. — Я и правда боюсь, Гарри. То, что я с ними сделала, это было жестоко, но это было необходимо. Я просто не знаю, как объяснить им это, и заслужить прощение.

Гарри хочет сказать, что все со временем образуется, придет в норму, но вместо этого заключает Гермиону в объятие. Ему приходит в голову, что, возможно, это одно из первых объятий в его жизни, которое он даем сам, добровольно, не смущаясь. Гермиона отстраняется через несколько минут.

— Хорошо, я сделаю это. Только отвлеки маму, хорошо? — говорит она решительно, но без улыбки.

Гарри кивает, зовет Монику обратно к разоренным клумбам, и видит, как Гермиона меделенно приближается к Венделлу Уилкинсу, настороженно застывшему за кухонной стойкой с бледным лицом.

— Гарри, что случилось с этими фиалками, пока я спала? — громко восклицает Моника, и парень отворачивается от сцены на кухне и догоняет беременную женщину.

— Собаки, — с нервной улыбкой отвечает он. — Немного разбесились, от жары, наверное.

* * *

Сообщение из Японии приходит тем же вечером. Гарри сидит на ступеньках дома в тишине, когда снова появляется Рей Остин с пергаментом в руке. По мрачному лицу Гарри он понимает, что что-то не так, поэтому приближается настороженно.

— Что случилось? — спрашивает парень.

— Вернулся Питер Грейнджер, — без радости улыбается Гарри.

Рей хмурится.

— Я так понимаю, разговор прошел не совсем гладко? — мрачно усмехается он.

Гарри качает головой.

— Он был в бешенстве. Первые минут десять. Потом Гермионе кое-как удалось рассказать ему обо всем, и он подключил логику. Но представь себя на его месте. Как если бы ты вдруг проснулся, а вокруг другая страна, другие люди, своя и чужая жена одновременно. Понятно, что он в шоке.

— А Гермиона?

— Она наверху, — Гарри коротко кивает в сторону двери, ведущей в их квартирку. — Плакала. Сейчас спит.

Рей молчит с минуту, потом тихо спрашивает:

— Вы остаетесь?

— Я — да, — после недолгой паузы кивает Гарри. — Ее отец, вроде бы, все еще хорошего мнения обо мне. Да и ему понадобится тут помощь с магазином и Моникой Уилкинс. Гермиона в сентябре уезжает обратно, хочет закончить Хогвартс, сдать экзамены, — Гарри снова молчит, а потом задумчиво продолжает: — Она думает, что время и расстояние хоть как-нибудь сгладят всю эту ситуацию.

— Возможно, она права, — пожимает плечами Рей, присаживаясь на ступеньку рядом с Гарри. — А ты собираешься стать продавцом сладостей? — Он тихонько смеется, — Подумать только, великий Поттер, победитель темных лордов, проведет остаток своих дней за стойкой конфетной лавки!

Гарри тоже улыбается.

— Я был бы не против, — кивает он. — Отличная альтернатива безумной карьере аврора.

— Ты хотел стать аврором? — переспрашивает Рей, крайне заинтересованный.

— Наверное, все еще хочу, — Гарри пожимает плечами. — Возможно, дам себе время на размышления. Может быть, попробую поступить в аврорат на следующий год, когда сдам экзамены.

Рэй молчит, разглядывая прегамент в своих руках, а потом замечает:

— Ты можешь попробовать поступить тут. В гвардию королевского аврората, — говорит он и поясняет, заметив вопрос в глазах Гарри. — Это элита. Берут не всех, только людей «с родословной» или внушительными боевыми заслугами. Гвардию еще королева Виктория создала, ну и сам понимаешь, она охватывает все бывшие колонии Британской Империи. Я не совсем понимаю, чем они занимаются, но там жизнь цветнее, чем у рядовых авроров.

Гарри, переварив новую информацию, задумчиво выдает:

— Вроде маггловского Джеймса Бонда, что ли?

Рей выдает короткий хохот и кивает.

— Ты меня понял.

Гарри тоже улыбается. Они молчат несколько минут, разглядывая прохожих, растворяющихся в темноте густых сумерек, детишек, гоняющих на велосипедах из одного конца улицы в другой. Наконец, Рей передает Гарри свиток.

— Из Японии, — коротко поясняет он. — Ваших друзей не пускают через границу, вокруг материка возвели мощные барьеры. Насколько я знаю, ваш министр магии должен прибыть завтра, так что ожидай его визита.

Гарри разворачивает свиток и скользит глазами по ровным линиям письма Джорджа. Тот кратко рассказывает об их приключениях, сообщает, что Рон в порядке, что Джинни вне себя от беспокойства, что они хотели бы сами прибыть в Австралию, но их не пускают. Что Малфой с ними, как всегда огрызается, но его уже не хочется придушить каждую минуту; его родителям никто и ничто не угрожает. Что Молли и Артур крайне озабочены всем произошедшим и, возможно, теперь до конца лета всех младших отпрысков Уизли ждет домашнее заключение в наказание. Гарри не надеялся найти в письме от Джорджа просьбы о прощении за обман и опасную самостоятельность, и не нашел его. Хмыкнув, он сложил пергамент и сунул в карман джинс, чтобы позднее передать Гермионе.

— Все в порядке, — сказал он то ли сам себе, то ли Рею Остину.

Все и правда было в порядке.

Кингс-Кросс привычно шумен.

Платформа 9 ¾ забита народом как в прошлые счастливые и спокойные годы, в отличие от прошлогоднего отправления, когда в Школу вернулась только треть учеников. Родители, заверенные, что Хогвартс под руководством Минервы МакГонагалл вновь безопасен, провожают своих драгоценных чад в волнительное путешествие за гранитом науки магии. Юные волшебники встречают старых друзей, находят новых, оглядывают незнакомцев. Малыши, которых от путешествия в Хогвартс отделяют всего несколько лет, огромными глазами разглядывают других волшебников, шуточную магию старшеклассников, сидящих в клетках сов и огромный, ярко-красный паровоз, призывно выпускающий белый пар на платформу.

Гарри различает силуэты Джинни, Рона и Невилла у одной из колонн, и толкает тележку в их сторону. Приблизившись чуть ближе, он замечает и Малфоя, который чувствует себя явно неуверенно в обществе, которое все еще относится к его семье и к нему лично с предубеждением, но Джинни улыбается ему, Невилл терпеливо снисходителен, а Рон, пусть и демонстративно отворачивается от Драко, но все же не брызжет желчью и старательно скрывает гримасу отвращения на лице. Увидев Гарри, компания оживляется (Малфой приподнимает брови), и Гарри приветственно улыбается.

Их отделяют несколько метров, когда на руку Гарри ложится теплая ладошка. Он останавливается, поворачивается к Гермионе. Ее лицо серьезно, брови чуть нахмурены, нижняя губа закушена.

— Что такое?

— Ты не обязан, Гарри, — говорит она, опуская глаза.

Люди вокруг оглядываются на них, шепчутся, благоговейно улыбаются, разглядывают с любопытством. Событие, достойное заголовка в Пророке, думает Гарри, «Мальчик-победивший-Темного-Лорда возвращается в Хогвартс». Гермиона не замечает людей вокруг; Гарри думает, что она даже не заметила друзей, ожидающих их неподалеку. На ней школьная форма: юбка до колен, мешковатый свитер и белые гольфы, — бесформенная черная роба перекинута через руку, а на груди сверкает значок старосты, который она получила буквально накануне (школьная сова нашла их в маленьком французском городке на побережье, когда они пересекали последний пояс), — и для Гарри так непривычно видеть ее в такой одежде. Кажется, что их шестой курс был много-много лет назад, на секунду кажется, что ничего, произошедшего за последний год, не случалось, и впереди все еще маячит тяжелым проклятьем война с Волдемортом.

Но Гарри мотает головой, и улыбается подруге.

— Не говори глупости, Гермиона. Я делаю это не из обязательств, а потому что хочу этого. И я обещаю тебе, — он берет ее руку и мягко сжимает бледные пальчики в своих крепких и загорелых, — пока я рядом, с твоими родителями ничего не случится, а через год ты просто вернешься к ним, и тогда все будет прекрасно, и ты снова станешь частью их жизни. Твой отец перестанет сердиться, твоя мама будет счастлива. У тебя снова будет семья, обещаю тебе.

Ее глаза блестят от подступающих слез, и она слабо улыбается, не отпуская его взгляд.

— У меня уже есть ты, — бормочет она.

И до него снова доходит смысл ее слов, непростительно блаженный смысл: они — семья, которой у Гарри никогда не было и которую он обрел среди друзей. Но сейчас, после ее слов, ему кажется, что мир повернулся, мир изменился, и теперь они вдвоем — он и она — семья друг для друга. И он думает, какое будущее, какое продолжение их ждет дальше? И что Гермиона думает об этом будущем?

Последний вопрос был почему-то самым важным. Нет, даже не так. Последний вопрос на данный момент представлял смысл всего его существования, и Гарри решил рискнуть и сделать предположение.

Когда их губы встретились на полпути, он понял, что Гермионе важно узнать то же самое, узнать ответ на тот же вопрос.

Ответ был мягким, нежным, целомудренным. И Гарри подумал: это даже немножко смешно! Прошлой зимой они обменивались куда более страстными поцелуями, и они были куда невиннее того, что произошло после! Но и этот поцелуй был до смешного уместен: в конце концов, в каждых отношениях должен быть этап первого скромного поцелуя, и ничего страшного, что они немного перетасовали карты, ведь правда?

Когда они отстраняются, Гарри не видит ничего, кроме огромных карих глаз, блестящих теперь уже не от слез, а от радости. И он может поклясться, что он готов смотреть в эти глаза вечно, но его отвлекает грубый гудок паровоза. И, нехотя оторвавшись от Гермионы, Гарри видит, что вся платформа таращится на них, словно они — Мерлин и Моргана во плоти, сошедшие со страниц «Истории магии». Поверх плеча Гермионы Гарри видит их друзей: ухмыляющегося Невилла, Рона, безуспешно старающегося скрыть досаду, сдержанно спокойную Джинни и Малфоя, закатившего глаза в образе аристократического раздражения.

Гарри снова переводит взгляд на Гермиону и видит, как подрагивают уголки ее губ.

— Все пялятся, — докладывает Гарри.

— Я знаю, — ее улыбка растет шире.

— И я думаю, что тебе стоило надеть школьную форму чуть пораньше, — замечает Гарри с некоторой наигранной обидой в голосе. — Ты даже не представляешь, какие беспокойные идеи она рождает в моей голове, которые мы так и не успели воплотить.

Гермиона поднимает один уголок рта чуть выше, и ее улыбка становится несколько хитрее. На ее щеках появляется заметный румянец смущения.

— Прекрасно представляю, — тянет она и, вздохнув, (от чего у Гарри по спине бегут мурашки) шепчет, — но могу поспорить, теперь ты куда охотнее прибудешь в Хогвартс на экзамены.

Гарри поднимает брови.

— Я почти уверен, что без индивидуальных занятий я не справлюсь. Где-нибудь под Рождество.

Гермиона чуть округляет глаза в насмешливом возмущении:

— Ты должен знать, я не стану встречаться с парнем, который завалил выпускные экзамены, Гарри Поттер! — заявляет она и, подумав, добавляет, — Но, думаю, под Рождество выкрою для тебя пару академических часов.

Они смеются, и рука Гермионы скользит по его плечу, и ее пальцы ложатся на его взъерошенный затылок:

— Никогда Рождество не казалось мне таким далеким, — шепчут ее губы совсем рядом.

Они снова возмущают и умиляют толпу на платформе, на этот раз поцелуй не такой скромный, и Гарри даже слышит, как кто-то неподалеку хлопает в ладоши.

Но Гарри все равно.

КОНЕЦ