Только после тебя (гет)

Гермиона

Второе мая — день, который я не люблю по вполне понятным причинам. Вся магическая Британия — да что уж там, все мировое магическое сообщество — считает этот день днем окончательного избавления от Волдеморта. И, как ни странно, но тех, кто считает этот день праздником, гораздо больше, чем тех, кто скорбит.

Есть такая фраза: «В жизни все повторяется дважды, но в виде драмы лишь однажды; второй раз — в насмешку вроде бы, в виде пародии, только пародии». Тот самый случай, когда пародия получилась гораздо глубже первой драмы. Хотя... Может, дело в смене поколений. Все-таки для нас, вчерашних школьников, именно эта трагедия стала первой.

Вот уже четвертый год подряд в этот день Хогвартс отпускал домой тех студентов, которые этого хотели, и открывал двери для участников войны — выпускников, бывших членов Отряда Дамблдора и Ордена Феникса. У гробницы Дамблдора установили мемориал с именами погибших, и второго мая всегда проводилась панихида.

В этот день в Хогвартсе царила непривычная тишина. Оставшиеся здесь в память о войне студенты — в основном те, кто тоже потерял близких — бродили по гулким коридорам тенями, становясь похожими на призраков, которые тоже не переговаривались, а лишь с молчаливым почтением кивали при встречах. Даже Пивз, смыслом жизни которого были развлечения, в этот день был спокоен, что только углубляло скорбь и понимание трагедии.

Сегодня мы впервые приехали в Школу с Фредди. Прибегнуть решили к порталу: неизвестно, как ребенок перенес бы аппарацию. Едва увидев кованые ворота с вепрем, малыш, с самого утра не желающий успокоиться, внезапно затих и крепко обхватил маленькими ручонками шею Джорджа, на руках которого сидел. Впрочем, Джордж тоже сжимал Фредди, как спасательный круг, а в его глазах наверняка мелькали, одна другой страшнее, картины четырехгодичной давности.

— Давай я его подержу, — тихо предложила Анджелина, протягивая руки к сыну.

— Нет, не нужно, — Джордж тяжело сглотнул и покачал головой. — С ним проще.

Анджелина понимающе кивнула и отошла чуть дальше, оставляя мужа наедине с его горем. Ну, почти наедине.

Конечно, все эти потери были болью каждого из нас. Молли тихо плакала, сжимая руку Артура, который тоже глубоко дышал. Не нужно было быть прорицателем, чтобы сказать, какая мысль сейчас плотно сидит в их головах. Родители не должны переживать своих детей. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Бледный Билл, держа на руках трехлетнюю дочь Мари-Виктуар, стоял с Флер, которая положила голову ему на плечо, а пальцами слегка поглаживала мужа по спине. Чарли стоял недалеко от родителей, ссутуленный, и казался в кругу своей семьи странно одиноким. Перси под руку с Одри выглядел сосредоточенным. Одри рассказывала, что иногда он кричит по ночам, снова и снова переживая тот миг, когда на его глазах погиб Фред, но сам Перси никогда не говорил об этом. Приехавшие накануне Рон и Шеннон стояли к воротам ближе всех. Рон смотрел на вепря с перекошенным болью лицом, а Шеннон что-то тихо ему говорила. Он кивал и запрокидывал голову, не позволяя пролиться слезам. Джинни тоже не давала себе плакать, молча поглаживая голову стоящего между ней и Гарри Тедди Люпина. Его бабушка Андромеда в Хогвартс не приезжала, поскольку второго мая хотела остаться наедине со своим горем.

В моей голове мелькали воспоминания, счастливые вперемешку с теми, что остались с войны. Вот Фред и Джордж бросают свои имена в Кубок Огня, через несколько секунд с удивлением наблюдая, как растут белые бороды. Следующий кадр — мертвое тело Фреда с так и не сошедшей с губ привычной улыбкой и Джордж с пустым взглядом над ним, навеки потерявший часть себя. Вот Тонкс хвастается на кухне Гарри: «Мы поженились!» — и вот она же, лежащая на холодном каменном полу Большого Зала. Вот Люпин, оживленно предлагающий Гарри стать крестным Тедди, — и вот он же, рядом с Тонкс. Морщины от многолетних страданий разгладились, лицо выглядит безмятежным, а сам Люпин — уснувшим, но никак не мертвым.

Тедди, спрашивающий у бабушки: «А где мама?» Испуганная улыбка и растерянный взгляд Андромеды в ответ.

Джордж: «Мы никогда не теряем навсегда тех, кто остается жить». Моя растерянность в ответ.

Анджелина: «Я беременна, и сына мы назовем Фредом!» Слезы Джинни в ответ.

Снова Тедди: «Кто такой оборотень?» Судорожный вздох Гарри в ответ.

Билл: «Мари, мы отметим твой день рождения завтра, хорошо?» Слишком серьезный для двухлетнего ребенка взгляд и кивок в ответ.

Война навеки меняет жизни, делит их на «до» и «после».

— Может, все-таки войдем? — Хриплый голос Джорджа в тишине прозвучал криком.

— Да, пора, — Гарри посмотрел на часы. — Пойдем, Тедди.

— Мы идем к маме и папе? — спросил мальчик, поднимая голову и смотря прямо в глаза крестному.

— Да, Тедди. К маме и папе, — серьезно кивнул Гарри.

— Я хотел бы когда-нибудь их увидеть, — с тоской в голосе произнес крестник. — Я их совсем не помню. Дядя Гарри, а ты помнишь своих маму и папу?

— Нет, как и ты.

— Так жалко, — искренне всхлипнул Тедди, и Гарри подхватил его на руки.

— Но я всегда чувствую их внутри, — шепнул он ему на ушко, чтобы больше никто не слышал. Прежде кажущаяся спокойной Джинни судорожно рылась в сумочке в поисках платка.

— Я тоже.

Мы вошли на ухоженную территорию Школы и двинулись к Замку. Вдалеке темнел Запретный лес, по правую руку был виден кусочек волнующейся глади озера. Хруст гравия под ногами давал понять, что мы не оглохли, потому что больше никаких звуков не было — ни шелеста листвы, ни крика птиц. Казалось, что и природа скорбит.

— Молли, Артур! — вышедшая навстречу Минерва МакГонагалл протянула к ним руки. — Я очень рада, что вы приехали.

— Лучше бы не пришлось, — с болью проговорила Молли.

— Конечно, — Минерва сочувственно кивнула. — Проходите в Большой Зал, скоро спустятся школьники, мы дождемся еще пару семей и приступим.

Шаги эхом отдавались в пустых коридорах, как ни старались мы соблюдать ту же тишину, которая здесь царила. Мертвую. Мертвую тишину.

Поняв, что не могу больше находиться в замке, я вышла и пошла в сторону озера, где села на большой камень. Сидела и думала о том, насколько несправедлива жизнь. Почему малыш Тедди остался без своих родителей, а Джордж — без половины своей души? Даже не половины... После смерти Фреда он будто умер сам, оставив здесь одну лишь оболочку. Анджелина день ото дня пыталась его растормошить, они разговаривали, говорили о Фреде, делились своими воспоминаниями о нем. Только рано или поздно из воспоминаний приходилось выбираться, возвращаясь в пустой холодный мир. Анджелине тоже было нелегко, но все же проще, чем Джорджу. Иногда он становился прежним — шутил и смеялся, но потом обрывал себя на полуслове, внезапно вспомнив о брате, и надолго замолкал. К счастью, после рождения сына все изменилось. Джордж будто родился заново. Или Фред?..

Я перебирала воспоминания, как бусины, нанизывая их на нитку своей жизни. Хотелось бы выбросить грустные, но ведь они тоже часть моей жизни, и от них никуда не спрятаться и не скрыться.

Кто-то закрыл мне солнце, и я повернула голову налево.

— Привет, — произнес Малфой, опускаясь на камень рядом со мной.

— Привет. Что ты здесь делаешь?

— На этом камне? — Он с усмешкой вскинул брови, но я не приняла его тон.

— Давай не сегодня, хорошо?

— Не знаю, захотел приехать, — ответил он, бессловесно уступая моей просьбе.

— Никого из слизеринцев нет.

Он промолчал, лишь пожал плечами.

— Почему ты не на панихиде?

— Я никогда на нее не хожу. Одного только возвращения в замок мне достаточно для того, чтобы все вспомнить, каждую смерть. И еще... — я поколебалась немного, но все-таки проговорила: — Я чувствую себя на ней чужой. Молли и Артур потеряли сына; Тед — родителей; Билл, Чарли, Перси, Джордж и Джинни — брата; Гарри — Люпина: человека, который в какой-то степени мог заменить ему отца. И только я лишилась друзей. Не могу думать о них, как о мертвых. Лучше я буду вспоминать шуточки Джорджа и Фреда, уроки Люпина и розовые волосы Тонкс, чем то, как они лежали в ряд на полу Большого Зала.

— Это их не оживит.

— Знаю! Но так я не чувствую угрызений совести за то, что осталась жива.

— Им просто не повезло.

— Зато мне повезло! Чем я лучше их?! Почему не повезло Люпину и Тонкс?! Они недавно обрели счастье, у них родился ребенок! И что?! Почему не повезло Фреду?! — Вскочив с камня, я со злостью посмотрела на Малфоя, не чувствуя того, как по щекам стекают горячие слезы. — Почему? Почему?! У меня нет детей, нет братьев, сестер, а родители тогда даже не подозревали о моем существовании!

— Тише, Гермиона, успокойся, — он тоже поднялся с камня и встал напротив меня, положив руки на мои плечи и крепко их сжав. — Я не фаталист, ты прекрасно это знаешь, но даже я сейчас могу сказать, что это не случайность. Называй как хочешь — судьбой, провидением, но ты ничего этим не изменишь. Ты не вернешь их, так хотя бы не усложняй жизнь себе.

— Ты называешь это усложнением жизни?! — закричала я. — Усложнением?! Просто усложнением?! Да пока я топчу ногами эту самую землю, они в ней гниют! Они же... они... они... — голос стал прерывистым, мир внезапно сузился до одной точки, а воздуха стало слишком мало.

— Ты ничего не можешь с этим сделать, — голос Малфоя тоже доносился будто сквозь вату. — Понимаешь? Гермиона, — позвал он и, встряхнув меня за плечи, тревожно повторил: — Гермиона!

Было странно, как я еще держалась на ногах. Но нет, никакой слабости не было.

В это мгновение я почувствовала, как щеку обожгло огнем, и мир вернулся в привычные рамки, хотя я все еще хватала ртом воздух.

— Стало легче? — обеспокоенно поинтересовался Малфой, заглядывая мне в глаза.

— Пить... — пересохшими губами попросила я.

— Агуаменти, — появившийся по предыдущему мановению палочки хрустальный кубок наполнился водой, и он подал его мне.

— Спасибо, — поблагодарила я, неизвестно зачем возвращая ему фужер, хотя могла бы тоже просто взмахнуть палочкой.

— Сядь-ка, — он подтолкнул меня обратно к камню. — И что это было?

«Я чуть не упала в обморок», — мысленно ответила я, вспоминая тревогу в его голосе и его руки на моих плечах. И то, как он терпеливо пытался меня успокоить, и... Так, стоп.

— Ты залепил мне пощечину! — изумленно воскликнула я.

— Это было первое, что пришло мне на ум, — хмыкнул он, и на его лице появилось обычное самодовольное выражение.

— Малфой, а волшебная палочка тебе на что?!

— Надо было ткнуть тебя в глаз?

Я опешила и захлопала ресницами.

— Сейчас взлетишь, — ворчливо отозвался он, отворачиваясь и доставая сигареты. Только сейчас я заметила, как дрожат его пальцы.

— Извини, что заставила тебя волноваться, — тихо сказала я и неуверенно коснулась пальцами его плеча. — И спасибо.

— А я думал, не дождусь! — Он с наслаждением затянулся и, откинув голову, выдохнул дым. Те же самые магловские сигареты с запахом вишни, что и два года назад.

— Я просто удивилась.

— А уж я-то как удивился — не передать словами, — язвительно сообщил он.

— Я извинилась!

— Да, точно, — Малфой, казалось, спохватился. — Но эту тему мы закрыли. Мне хватило одного раза.

— Извини, — еще раз повторила я, покраснев.

Он обернулся на меня и улыбнулся.

— Ты будешь извиняться до тех пор, пока я не скажу, что ни в чем тебя не виню?

— Да, — кивнула я. — Извини.

Он закатил глаза.

— Ну что ты, Гермиона, я ни в чем тебя не виню.

— Вот и славно. Ты один?

— Извини? — нахмурился он.

— Ну что ты, Малфой, я ни в чем тебя не виню, — съехидничала я. — Я имела в виду, без Астории?

— Ей нечего здесь делать, — сухо ответил он, доставая вторую сигарету.

— А тебе?

— Я же сказал, мне просто захотелось!

— Не злись. Просто мне странно, что твоя девушка...

— Она больше не моя девушка, — отрезал он.

— Как? И давно? — Мой голос звучал удивленно, тогда как сама я внезапно почувствовала легкость, которой уж точно не должно появиться у приличной девушки при таких словах.

— Месяц.

— На приеме в Мэноре на прошлой неделе вы были вместе, разве нет? Или фотографии врут?

— Да, она по-дружески согласилась мне помочь, — ухмыльнулся он.

— А все ждали объявления о помолвке...

— Гермиона, тебя действительно интересует этот вопрос? Если хочешь, можешь обсудить его с моей матерью, она тоже в шоке. Об отце и говорить нечего, но с ним побеседовать не предлагаю.

— Хорошо, не будем об этом, извини, — он подозрительно посмотрел на меня, будто пытаясь понять, издеваюсь я или нет. Я смутилась. — Ой, извини.

— Мерлин, да ты смеешься?! — Он вскинул руки. — Извини за «извини»?!

— Из...

— Гермиона, замолчи, я тебя умоляю! — рыкнул он.

Я нервно хихикнула под его пристальным взглядом. Его губы тоже растянулись в улыбке, когда я заметила, как за его спиной все двигаются от мемориала к замку.

— Надо идти, — я указала на процессию подбородком и поднялась.

— Иди, я докурю.

Я немного помолчала, не зная, как выразить то, что хочу сказать.

— Спасибо, Малфой.

— Это слово станет вторым в запретном списке.

Я покачала головой.

— Как знаешь, — и пошла к замку, оставив его одного.