Только после тебя (гет)

Драко

Сидя в кабинете, я пытался разобраться с документами за второй квартал. По окну третий час барабанил дождь, мешая сосредоточиться. Глаза уже резало от тусклого света, и я, откинувшись на спинку кресла, потер переносицу.

Лампа на столе несколько раз моргнула и погасла, но тут же комнату осветила вспышка молнии.

— Очень весело, — буркнул я. — Люмос.

Конечно, говорить о том, чтобы продолжать работать при таком освещении, не приходилось, поэтому я, оставив свитки на столе, в очередной вспышке вышел из кабинета, словно актер, удаляющийся из света софитов.

Я зашел в гостиную и подошел к бару, наугад вынимая оттуда бутылку. В свете палочки разглядел этикетку и, удовлетворенно кивнув, взял стакан и опустился на кожаный диван. Порцией огневиски заканчивался каждый мой день на протяжении последних нескольких недель. Без него не мог заснуть просто потому, что, закрывая глаза, видел Гермиону. Такое ощущение, что ее образ был выжжен на моих веках. Мы не общались больше двух недель, и никто не пытался сделать шаг к примирению. Зачем? Чтобы все стало еще сложнее?

Стакан опустел, и я с сожалением поставил его на журнальный столик с автоматической мыслью: Айлин уберет. Только вот ее я по своей непонятно откуда взявшейся душевной доброте одолжил старшему Уизли, чтобы она хоть какое-то время могла побыть рядом с могилой брата. Наверное, я сошел с ума, раз, во-первых, думал о домовике, а во-вторых, по собственному желанию отправил ее к Уизли. Ладно бы просто отправил, но ведь я строго наказал ей слушать временных хозяев. Помешательство, скажете вы, и будете абсолютно правы.

Я встал с дивана и уже совсем было собирался подняться в спальню, когда вслед за очередным громовым раскатом в дверь постучали. Открывать, конечно, было некому, и я подошел к двери сам. За дверью оказалась — кто бы вы думали? — Гермиона.

Она выглядела потерянной. Дождь поливал сильнейший, и пока она дошла от защитной границы, к которой аппарировала, до двери дома, успела промокнуть насквозь. Юбка прилипла к ногам, волосы облепили лицо, а сама она стояла и, дрожа, обнимала себя за плечи. В сердце шевельнулось нечто похожее на чувство жалости, но я усилием воли подавил его и, привалившись к косяку, усмехнулся и ненавязчиво протянул:

— Как думаешь, Гермиона, мне стоит перестать удивляться твоим внезапным появлениям на пороге моего дома?

Она не ответила, что само по себе было удивительно — эта женщина никогда не позволяла насмехаться над собой. Вместо грубой отповеди она сделала несколько шагов вперед и прижалась ко мне холодным телом, крепко обвив руками. Стыдно признаться, но я несколько опешил.

— Ты простудилась и лишилась голоса? — попытался пошутить я. На это она тоже ничего не ответила, и тут я разозлился, отцепил ее от себя и встряхнул за плечи. — Что происходит, Грейнджер?!

Она снова не ответила. Ярость захлестывала меня до предела, когда она провела ладонью по моему лицу и прошептала:

— Ты знаешь, что я никогда не верила в прорицания. Возможно, напрасно? Мне приснилось, что война не закончилась. Что на ней погибли Гарри, Джинни, Джордж, Анджелина, ты... Я осталась в живых, но потеряла всех.

— Ты должна помнить, чем закончился твой предыдущий сон, — может, и жестоко было напоминать ей о Краме, но слова вырвались сами собой.

— Но в этот раз все совсем по-другому, — тихо проговорила она.

— Это просто сон, — процедил я.

— Да, всего лишь сон. Только и во сне я разрывалась на куски от осознания того, что больше тебя ни разу не увижу, не услышу твоего голоса и не проведу ни одной пикировки.

Ярость испарилась. Всегда был уверен, что нежность — это не мое. Никогда не испытывал этого чувства до этого момента. Гермиона выглядела маленькой девочкой, потерявшейся в парке развлечений. За время, прошедшее со дня нашего знакомства, а это чуть больше десяти лет, я видел ее такой впервые. Она смотрела на меня снизу вверх большими влажными глазами маленького совенка, и я не мог выдавить ни слова — опять же, впервые за долгие годы. Она была единственной, кто не боялся смотреть в мои глаза, а значит, единственной, чьи глаза мог видеть и я. И эти глаза мне, как ни странно, нравились!

Она приподнялась на цыпочки и прижалась к моим губам легким поцелуем, потом очень неуверенно снова обвила мою шею тонкими руками, продолжая целовать, в то время как я пытался понять, что мне делать. Через несколько минут я представил себе эту картину со стороны: девушка, повисшая на столбе. Стряхнув с себя оцепенение, я крепко обнял ее за талию, уловив глухой стон, и жадно ответил на поцелуй. Он был весьма далек от того целомудренного касания губами, которым меня одарила Грейнджер, и ей это не понравилось: она отстранилась, прошептала мне в губы: «Не так», — и вернулась к невинному занятию. Она хотела чуткости и ласки. И получила (я в очередной раз удивился сам себе).

Аккуратно подняв на руки хрупкую девушку, я понес ее наверх. Сердце билось о ребра, что было непривычно. Впрочем, весь сегодняшний вечер выбивался из привычного распорядка.

— Странное ощущение, да? — тихо спросила Гермиона, когда я поставил ее на пол в своей спальне.

— Да, — согласился я, разглядывая привлекательное лицо.

Она положила руки на мою грудь, коснулась пальчиками пуговиц рубашки и стала их расстегивать. Пальцы не слушались: она либо волновалась, либо еще не согрелась. Я успокаивающе накрыл ее ладони своими и во второй раз утонул в ее теплых глазах. Она судорожно вздохнула и резко дернула рукой. Пуговицы рубашки застучали по паркетному полу, и я довольно улыбнулся:

— Мне казалось, сегодня сентиментальный вечер.

— Так и есть, — хрипло отозвалась она. — Будет. — И с улыбкой добавила: — Извини, я не умею нежно раздевать и раздеваться.

— Я научу, — шепнул я ей в ухо. Я, правда, этого тоже никогда не делал. Но был уверен, что сейчас получится.

Губы коснулись ее губ, я нащупал молнию на спинке платья и не спеша потянул ее вниз, одновременно касаясь пальцами бархатистой кожи спины. Почувствовал, как под пальцами появляются мурашки, снова провел руками по спине, на этот раз вверх, и опустил лямки ее платья. Оно послушно упало к ногам, предоставив мне возможность любоваться совершенным телом в свете далекого уличного фонаря, бившем в окно. Она оторвалась от моих губ и выпрямилась, слегка покраснев: видимо, я смутил ее откровенным разглядыванием. Почему я не делал этого раньше?! Красивая плавная линия бедер, тонкая талия, небольшая упругая грудь с напрягшимися сосками часто вздымалась. Восхитительная женщина. Совершенная.

Она сделала шаг ко мне и дрожащей рукой коснулась щеки.

— Я сегодня волнуюсь, — доверительно шепнула Гермиона.

— Я тоже, — хмыкнул я, прижимая ее к себе. Она коснулась грудью моей обнаженной груди, и я почувствовал, как по телу от головы до пальцев ног пробежалась горячая волна возбуждения, которое я перестал стараться сдержать. Она улыбнулась и подняла лицо.

— Тебе помочь снять штаны? — Голос прозвучал ехидно, но мягко.

— Помоги.

Она приподнялась на цыпочки и, прикоснувшись к моим губам языком, взялась за пряжку ремня и быстро расстегнула штаны. Поцеловала меня в подбородок, спустилась к шее, к груди, до низа живота... Когда она, опустившись на колени, сняла с меня штаны, я решительно ее поднял. Она непонимающе посмотрела на меня.

— Не сейчас.

Она лукаво кивнула и сделала шаг назад, к кровати. Я молча последовал за ней и, когда она легла, снял с нее последнюю деталь одежды. Она повторила за мной это действие, задержав руки внизу моего живота чуть дольше, чем положено.

Я поднимаю ее руки, и она пристраивает их на моей груди, призывно смотря на мои губы. Я принимаю ее молчаливое приглашение, впиваясь в губы голодным поцелуем, не в силах больше сдерживаться. Она толкает меня в грудь, и я перекатываюсь на спину, увлекая ее за собой.

Гермиона оказывается сверху. Целует лицо, старательно обходя своим вниманием губы, прокладывает дорожку из поцелуев к уху, прикусывает мочку, скользит по контуру языком.

— Хватит, — хрипло требую я.

— Нет, — так же хрипло отвечает она, спускаясь к шее.

Я с трудом выношу это и, придержав ее за талию, снова укладываю на спину. Хочу показать ей, как она только что меня мучила, и склоняюсь к груди, обводя языком соски, прикусывая их и лаская. Она прогибается в пояснице, запустив руки в мои волосы, и крепче вжимает меня в себя. Я довольно улыбаюсь и возвращаюсь к губам. Ее глаза закрыты, как и всегда, но сегодня меня это не устраивает.

— Открой глаза.

Она слушается, и в этот момент я медленно вхожу в нее. С ее губ срывается тягучий стон наслаждения, и она, одной рукой вцепившись в свои волосы, вторую вытягивает наверх. Я тянусь к ее руке, и наши пальцы переплетаются. Гермиона удивленно распахивает глаза шире. Ее можно понять: мы никогда не занимались любовью, держась за руки. В общем-то, мы и любовью раньше не занимались, а просто удовлетворяли свои потребности. Она не отрывает взгляда от моих глаз, крепче сжав мою руку, а второй рукой ведет по моим губам. Я слегка прикусываю ее пальцы, и она быстрым, почти неуловимым движением притягивает мою голову к себе. Наши губы снова встречаются. Спустя несколько минут она откидывает голову назад, переставая отвечать на поцелуй и часто-часто дыша. Ее тело сотрясает крупная дрожь, она что есть силы вцепляется в мои плечи, прижимаясь ко мне всем телом, я чувствую ее горячее благодарное дыхание на своей щеке, а через несколько мгновений ловлю своими губами ее крик. Ее хватка ослабевает, губы отрываются от моих, руки соскальзывают с моих плеч и падают на кровать.

* * *

За окном занимался рассвет. Гермиона лежала, доверительно положив голову мне на грудь, и кончиками пальцев, едва касаясь, вырисовывала на ней круги. Я водил пальцами по ее спине, чувствуя себя... удовлетворенным? Счастливым? Конечно, счастливым. Признаться себе в том, что полноценно себя чувствую лишь рядом с ней, было нелегко, но оно того стоило, потому что я больше не был намерен ее от себя отпускать. Хватит. Сначала мы больше года трепали друг другу нервы, пытаясь что-то построить я с Асторией, а она с Крамом, теперь еще две недели. И зачем? Кому это, спрашивается, надо?

Она поцеловала меня в плечо и подняла голову, заглянув мне в глаза.

— Знаешь, Мэрилин Монро сказала гениальные слова: «Карьера — чудесная вещь, но она никого не сможет согреть в холодную ночь».

— Кто это — Мэрилин Монро? — спросил я, водя большим пальцем по ее губам. Не сказать, чтобы мне было очень интересно, но Гермиона наверняка хотела, чтобы я как-то прокомментировал ее слова.

— Актриса. Магловская, — она пожала плечами и перебралась чуть выше, потеревшись носом о мой подбородок.

— Видимо, очень умная женщина? — Я вдохнул цитрусовый аромат ее волос.

— Да, мудрая, — согласилась она. Какое-то время мы молчали. — Ты тоже считаешь, что это правда?

По тому, как напряглось ее тело в ожидании ответа, я понял, что для нее это очень важно.

— Конечно. Мы с тобой явились прекрасным примером этого.

— Я скучала по тебе, — прошептала она, устраиваясь поудобнее.

— И я по тебе, очень, — я обвил ее руками так крепко, как только мог. Возникло совершенно нелепое желание растворить ее в себе, чтобы больше никогда не пришлось разлучаться. Слишком трудно нам обоим, как оказалось, дались эти недели.

Видя ее почти каждый день, я был уверен, что для нее наши отношения ничего не значили, и не делал первый шаг именно по этой причине: не хотел навязываться и просить. Я же Малфой, в конце концов! Момент, когда столкнулись моя слизеринская железная решимость и ее гриффиндорская упрямая гордость. А сейчас моя хрупкая гордячка прижималась ко мне, и я, такой весь сильный и решительный, был готов отдать душу дьяволу за бесценок, лишь бы это мгновение продолжалось вечно.

— Изви... — начала она, но я быстро ее перебил.

— Пару месяцев назад я запретил тебе произносить это слово. — Я коснулся губами ее виска и продолжил: — Извиняться должен я. Повел себя, как дурак, в ответ на твои честность, открытость и искренность. Надо было догадаться. И выпускать тебя из кабинета точно не стоило.

— Я не должна была обижаться, я ведь прекрасно тебя знаю, — я почувствовал, как на мою шею упали две капли, и приподнял ее подбородок.

— Сейчас я возненавижу себя, обещаю, — заверил я. Она улыбнулась и стерла слезы.

— Так лучше?

— Гораздо, — я кивнул, разглядывая утонченные черты лица. — Мерлин, Гермиона! Представляешь ли ты, как красива?!

Она залилась краской.

— Перестань.

— Нет, не перестану. Ты должна это знать.

— Хорошо, — согласилась она. — Теперь я это знаю. Доволен?

— Ты совершенно зря не считаешь себя красивой, — упрямо повторил я.

— Драко, уймись! — рассмеялась она и слегка стукнула меня кулачком в плечо. Впервые мое имя показалось мне какой-то волшебной музыкой.

— Будто никто тебе этого не говорил!

— Нет, — она смущенно покачала головой.

— Ни Уизли, ни Крам? — Улыбка с ее лица пропала. И зачем я это сказал?..

— Драко...

— Идиоты. Гермиона, ты красива и темпераментна!

— Пожалуйста, помолчи, — твердо попросила она; в ее глазах сверкнул злой испуг.

— Слишком красива и темпераментна для них, да? Тебе ведь нужен взрыв эмоций, а с ними было скучно? — Что я несу?? Только теперь уже не остановлюсь, ревность поглощает. Я сам себе напомнил об их существовании, а сейчас в голове стучала мысль, что они любили ее так же, что она так же отзывалась. В последнем моем вопросе, наверное, прозвучала надежда: я действительно хотел, чтобы она ответила утвердительно.

— Заткнись, Малфой, — сквозь зубы прошипела она, сверкая глазами.

— Значит, я прав, — меня не так просто сбить с толку, и она прекрасно это знает.

— Нет! — Что значит «нет»???

— Может, тогда ты объяснишь мне, почему полчаса назад ты стонала подо мной, а не под... — Она не дала мне договорить, хлестнула меня по щеке и вскочила с кровати.

— Немедленно замолчи! Черт, черт... Как я могла... — Тут она посмотрела мне в глаза и с расстановкой произнесла: — Ненавижу тебя.

Это меня отрезвило. Блеснувшие в ее глазах слезы остудили мой ненормальный порыв мгновенно. Я видел, что она не лгала. Или, по крайней мере, была уверена, что не лгала. Вопреки всем ее уверениям, я знал ее гораздо лучше, чем она думала, поэтому склонялся ко второму варианту. Я тоже поднялся с постели и подошел к ней. Она сделала от меня пару шагов и наткнулась спиной на стену, смотря на меня с настороженностью во взгляде.

Надеюсь, что в моем взгляде читалось раскаяние, потому что сейчас я со страхом думал о том, что будет, если она уйдет. Взвешивая каждое слово, я пытался подобрать необходимые слова.

— От ненависти до любви один шаг, — медленно произнес я, подходя к ней и отводя с лица каштановые пряди. — Может, попробуешь его сделать?

Она недоверчиво всматривалась в мое лицо не меньше минуты, но я был невозмутим. Проведя в уме какой-то сверхсложный анализ эмоций, написанных на моем лице, она громко и искренне рассмеялась, а через несколько секунд так же внезапно умолкла. Подняла на меня свои прекрасные глаза и провела тыльной стороной ладони по щеке.

— Только после тебя, — тихо ответила моя великолепная женщина.