Мои мечты о тебе (гет)

— Лили? Что случилось? — теплые руки вынырнули, казалось, из штормящего моря взбудораженных учеников, чтобы спасти... чтобы защитить меня. Испуганно дернувшись в сторону, я врезалась в стоящего рядом парня.

— Извини, — слетело с моих губ, пока я пыталась убежать как можно дальше от всего случившегося.

— Лили? — и настойчивые руки опускаются мне на плечи, ловят и заставляют остановить свой панический бег куда-то. — Что с тобой?

Я поднимаю голову и, облегченно вздохнув, перестаю вырываться. Передо мной стоит встревоженный Филипп Забини. Его глаза с немым вопросом смотрят на меня, ждут хоть какого-то ответного действия... но у меня совершенно нет на это сил. Слезы, казалось, ушедшие во время ссоры с Эйвери, вновь подступают к глазам, и я, по-детски шмыгнув носом, опускаю голову, стараясь укрыться ото всех.

— Лили... — сокрушенный выдох, и он несмело прижимает меня к себе.

«Что же это сегодня за день такой?»

— Отпусти, пожалуйста, — еле выдавливаю я, стараясь сдержать готовые сорваться слезы. — Мне надо...

— Мисс Эванс, — слышу я спокойный голос директора, — будьте добры, пройдите в мой кабинет.

Глаза Филиппа удивленно расширяются, и он переводит вопросительный взгляд на меня, мол, в чем дело, я же стремительно вытираю глаза краем рукава, и оборачиваюсь к Дамблдору.

— Да, директор.

Дамблдор проходит мимо нас, направляясь к своему кабинету. Я хочу сделать шаг вперед, но пальцы Филиппа все также удерживают меня на месте.

— Я пойду с тобой, — просто произносит он, и от его уверенного голоса мне становится чуть легче.

Он не выпускает моей руки, пока мы пробираемся сквозь толпу студентов, спешащих посмотреть своими глазами на случившееся. Его рука необычайно теплая, пальцы — нежные и, в то же время, сильные, а легкое поглаживание ладони подушечкой большого пальца дарит мне мгновения спокойствия. Кажется, что даже проблемы становятся менее значительными, если есть на кого опереться в трудную минуту. В его обществе мне гораздо спокойнее, чем в обществе того же Блэка...

— Лили? — прерывает мои размышления его голос, и я слегка сбиваюсь с шага. Он молча меня поддерживает и все же продолжает: — Ты мне скажешь, что произошло?

Мы уже дошли до горгульи, перед которой остановился директор, поджидая нас.

— Мистер Забини? — смотрит на него вопросительно Дамблдор.

Филипп склоняет набок голову и спокойно отвечает:

— Я друг мисс Эванс, директор. Могу ли я присутствовать при вашей беседе, или это конфиденциальный разговор?

— От чего же, — улыбается в бороду Дамблдор, — тогда прошу, — и горгулья отскакивает в сторону, освобождая проем и движущуюся винтовую лестницу, ступив на которую мы оказываемся в просторном, светлом кабинете директора Хогвартса.

Я за свои шесть лет учебы тут была впервые, Филипп, судя по всему, — тоже. Ну да, зачем бы директору встречаться со столь дисциплинированным и неконфликтным учеником, как Забини? То ли дело — Мародеры... Они, наверное, отсюда просто не вылезают, учитывая количество их проделок за годы обучения.

Кабинет Дамблдора пронизан ласковыми лучами ноябрьского солнца, которыми я любовалась еще только сегодня утром, а такое ощущение, что прошла целая вечность между той мной, вдохновенно наблюдающей за Блэком, и этой — напуганной, раздавленной случившимся и цепляющейся за руку Забини. Изящные серебряные приборы непонятного назначения мелодично звенят с низких столиков, расположенных вдоль стен. Огромный книжный шкаф уставлен толстыми фолиантами с золотым тиснением букв на корешках, и портреты, портреты, портреты директоров и директрис за все то время, что существует Хогвартс.

Я невольно отвлекаюсь от своих мыслей и восторженно кручу головой, стараясь все осмотреть и запомнить, ведь вряд ли мне доведется еще раз побывать в этом чудесном кабинете. Легкое курлыканье отвлекает меня от восторженного созерцания окружающей обстановки, как никогда напоминающей мне, что и я отныне тоже часть этого волшебного мира. Я оборачиваюсь, и так и застываю на месте с открытым ртом: передо мной на жердочке сидит самый настоящий Феникс, полыхающий ярко-алым, почти огненным оперением.

— Это Фоукс, — добродушно произносит Дамблдор, заметив какое неизгладимое впечатление произвел на нас его питомец. Да и питомец ли? Фениксы чрезвычайно гордые существа, чтобы служить недостойному волшебнику, и, скорее всего, Фоукс — фамилиар Альбуса Дамблдора...

— Профессор Дамблдор, — тяжело вздохнув, начинаю я, замечая, что голос опять дрожит, — я не знаю, как и почему это произошло на занятии у профессора Флитвика...

Голос прерывается, и я делаю судорожный вдох, ощущая, как на плече ободряюще сжимаются пальцы Филиппа.

— Присаживайтесь, — предлагает директор, взмахом волшебной палочки наколдовывая нам мягкие кресла.

Я отхожу на шаг от Филиппа, продолжающего стоять у меня за спиной нерушимой, надежной стеной, и опускаюсь в кресло. Забини тут же занимает соседнее, и чуть прикрывает глаза, готовясь слушать.

— Я прекрасно осведомлен о случившемся, но мне было бы интересно выслушать вашу версию, мисс Эванс, как непосредственной участницы этих событий.

У меня мигом душа уходит в пятки, и против воли вспоминается, что Дамблдор является еще и главным чародеем Визенгамота. А что если это своеобразный намек для меня во всем сознаться? Что если меня выгонят из Хогвартса? Что если...

«Так, Лили, отставить панику, еще ничего не решено... надеюсь».

— Мы просто отрабатывали укрепляющее заклинание, я не знаю, чем могло быть вызвано такое нетипичное поведение магических структур, директор. Я правда не знаю...

По щекам медленно поползли первые соленые капли, и я постаралась как можно быстрее их стереть. Сбоку неожиданно появился белоснежный платок — это Филип с сочувствующей улыбкой пришел мне на помощь.

— Спасибо, — пошептала я, прижимая платок к лицу. Вытерев глаза, я судорожно вздохнула, почувствовав тонкий, терпкий аромат мужского парфюма. Он обволакивал меня незримым коконом, заставляя расслабиться и почувствовать себя в полной безопасности. Удивительное чувство... возникающее только рядом с Забини.

— Директор, — мягко вмешался Филипп, пока я пыталась взять себя в руки, — я считаю, что надо опросить всех, кто присутствовал на занятии, таким образом картина произошедшего станет гораздо яснее.

— Педагогический коллектив принял уже все необходимые меры, — спокойно откликнулся Дамблдор, изучая внимательным взглядом расположившегося в кресле Забини. Уверенность того в своих действиях очень импонировала директору, доказывая лишний раз, что среди студентов довольно часто встречаются трезвомыслящие личности.

— У вас больше нет вопросов к мисс Эванс? — тем временем продолжил Забини и, получив отрицательный кивок со стороны директора, заключил: — В таком случае, я вынужден сопроводить мисс Эванс в Больничное крыло. Разрешите идти?

Дамблдор улыбаясь, кивнул, добавив на прощание:

— Не стоит так переживать, мисс Эванс, все поправимо, ведь мы же волшебники, — и подмигнул мне, опешившей от таких слов.

Я молча дала себя увести, пребывая в легкой растерянности от всего сказанного Дамблдором. Право, не каждый день тебе выпадает сомнительная честь отправиться на прогулку в директорский кабинет, да еще и по такому поводу. Филипп не отходил от меня ни на шаг, сопровождая сначала в обитель мадам Помфри, а потом — и в Большой зал, где должно было состояться экстренное собрание всей школы.

Дойдя до стола Рейвенкло, я повернулась к Забини, собираясь поблагодарить за все то внимание, поддержку и участие, что он оказал мне, когда он, чуть надавив мне на плечи, заставил усесться за обеденный стол, и пристроился рядом.

— Я...

— Не стоит благодарностей, я тебе сейчас нужнее здесь, чем там, через два стола, — усмехнувшись, пояснил он.

Я моргнула, а потом на моем лице впервые с тех страшных мгновений появилась улыбка.

— Спасибо.

— Не за что, Лили. Для этого и нужны друзья.

Вот так просто — друзья. И ведь правда — всего лишь друзья. Это понимаю я, это прекрасно понимает он. И нет между нами никакой недосказанности, недопонимания, недовольства сложившейся ситуацией. Есть просто радость от того, что рядом находится человек, готовый поддержать тебя. И совершенно все равно, что он учится на другом факультете, что в этом году — завершает обучение... что, возможно, в следующий раз мы увидимся очень нескоро. Главное, что сейчас мне есть на кого опереться и найти силы вновь посмотреть в глаза Ами, когда она очнется. Филипп утешающе обнимает, и тепло его руки на плече снова вливает в меня новые силы.

Поднимая глаза, я хотела просто увидеть Блэка, просто убедиться, что он тоже рядом, пусть и не со мной. И да, я его увидела. Но от чего тогда так больно сжалось сердце? От чего так пусто стало в голове? От того, что он целует Фелицию? Или от того, что на ее лице расцветает улыбка человека, которого любят? Он перехватывает мой взгляд, когда я уже почти готова отвести глаза и попытаться забыть обо всем. Он смотрит, и в его глазах, как мне кажется, я вижу легкую грусть... и сожаление?

Слова Дамблдора прошли как-то мимо моего сознания. Наверное, я бы даже вообще не обратила на них внимания, если бы не сидевший рядом Филипп и сорвавшееся с его губ тихое ругательство.

— ...до выяснения личности виновного в происшедшем, — услышала я финальную часть речи директора.

Встрепенувшись, я уже более осмысленно уставилась на преподавательский стол, но профессор Дамблдор уже не обращал внимания на студентов, сосредоточенно хмуря брови, пока маленькая мадам Помфри что-то ему говорила, сильно жестикулируя.

Ох, дело явно плохо, раз целительница появилась сейчас в Большом зале, вместо того, чтобы неотлучно находиться рядом со своими пациентами. Судорожно сглотнув, я почувствовала, как на меня опять наваливается удушливая тяжесть вины. От нее не спасало ничто: ни тот факт, что Дамблдор считал меня невиновной, ни тепло сидящего рядом Филиппа. Холодная волна отчаяния медленно, но неумолимо подтачивала бастионы моего самообладания.

«Виновата! — как приговор билось у меня в голове. — Виновата... Виновата... Винов...»

— Лили! — голос Филиппа опять пробивался ко мне сквозь толщу паники. — Лили, — сокрушенно вздыхает он и прижимает мою голову к своему плечу, заметив слезы, навернувшиеся на глаза. — Ну что же мне с тобой делать, птаха...

А у меня и правда, как у птицы, испуганно трепыхается сердце, грозясь вырваться и покинуть свою безрассудную хозяйку.

«Скажи лучше, Филипп, что мне делать...»

— Лили, — осторожное прикосновение к моим волосам теплых пальцев, — тебе надо будет сдать палочку.

— Отдать палочку? — вырывается у меня, и я резко отстраняюсь от него, смотря во все глаза на невозмутимое лицо Забини. — Н-но... я же ни в чем не виновата... — срывается с моих губ полузадушенный шепот.

— Эй, перестань, — ласково шепчет он, — это всего лишь проверка и ничего больше. Не волнуйся, все будет хорошо.

И теплая-теплая улыбка скользит по его губам, зажигает искорки в зеленых глазах, отражаясь ямочкой на левой щеке... А я ведь раньше никогда и не замечала ее, как странно...

Неуверенно киваю и замечаю, что шестикурсники уже почти в полном составе толпятся возле преподавательского стола. Даже со спины можно легко отличить, где стоят невозмутимые слизеринцы или напуганные хаффлпаффцы, жмущиеся к своему декану, профессору Спраут. Говорливые гриффиндорцы уже вовсю донимают профессора МакГонагалл, пытаясь узнать, когда же им вернут палочки, и надо ли теперь идти на послеобеденное занятие по Трансфигурации, раз колдовать-то нечем. Отдельно расположились дисциплинированные рейвенкловцы, которые даже в сложившейся ситуации сохраняют холодную отстраненность прирожденных исследователей, словно это не их однокурсница оказалась в критической ситуации.

— Давай, Лили, — напутствует меня вставший вместе со мной Филипп, — ничего страшного, я обещаю.

Глубоко вдыхаю аромат его туалетной воды, словно впитываю ауру спокойствия и, несмело улыбнувшись, направляюсь к своему декану, зная, что Филипп продолжает смотреть мне вслед.

Шаг... и еще один, и еще. Вот уже и возвышение, на котором стоит преподавательский стол. Айвен Райт, староста седьмого курса, помогает профессору Флитвику регистрировать волшебные палочки. Он окидывает меня осуждающим взглядом, но молчит. Однокурсники же начинают перешептываться, когда я протягиваю свою палочку декану, вмиг растеряв всю ту отстраненность и холодность, которой славится наш факультет. Легкая волна недоумения с долей презрения окатывает меня с головы до ног, мешая вдохнуть полной грудью.

— Вы свободны, мисс Эванс, — слышу я усталый голос декана.

«Свободны...»

Надолго ли?

Со стороны гриффиндорцев слышится оглушительный грохот, и я невольно устремляюсь туда, чтобы уже в следующий момент замереть на месте. Среди раскиданных скамеек на коленях стоит сгорбленная фигура в темной мантии. Издевательский хохот, и до боли знакомый голос насмешливо тянет:

— Нюнчик, ты там не ушибся?

Я не успеваю сообразить, как обнаруживаю себя уже склонившийся над Северусом.

— Прекрати! — раздраженно бросаю потешающемуся Лонгботтому, которому вторит Петтигрю. — Сев, — моя ладошка мягко опускается на напряженное плечо Снейпа, — все в порядке?

Мне не видно, на что устремлен его взгляд. Я только могу почувствовать, как плечи под моими пальцами вдруг резко расслабляются, а Снейп опускает голову еще ниже. Вокруг нас толпятся студенты, подходят профессора, но все мое внимание сосредоточено на сгорбленной фигуре, сидящей у моих ног. Острое чувство жалости толкает меня в спину, и я тоже опускаюсь на колени рядом с ним. Только сейчас мне становится видна сломанная волшебная палочка, которую держит в руках Северус.

— Ох... — вырывается у меня, когда он поднимает глаза, и я понимаю, что передо мной сейчас медленно открывается его душа, полная ни с чем несравнимой боли. Каково это, по нелепой случайности потерять возможность колдовать... пусть и на время?

— Разойтись всем!

Я даже рада услышать строгий голос МакГонагалл, разгоняющей зевак, ведь Снейп все так же продолжает смотреть мне в глаза, и я замечаю, как он с трудом пытается вернуть себе самообладание. Вдох, еще один, глаза его темнеют, и в их глубинах прячется боль. Он с трудом встает на ноги и протягивает мне руку. Я хватаюсь за холодные пальцы Северуса и тоже встаю, не отпуская его руки. Он смотрит на меня и мне кажется, что где-то на самой границе восприятия я вижу — он рад.

— Профессор Слагхорн, я не могу сдать палочку, — спокойно произносит он, не отрывая от меня взгляда.

— Что случилось, мой мальчик? — пыхтя, спрашивает декан Слизерина.

— Моя палочка сломана, сэр.

— Ох, мистер Снейп, сочувствую, — качает тот головой и отворачивается к подошедшему Дамблдору. — Директор, вы были свидетелем крайне неудачного падения мистера Снейпа. Я не вижу возможности проверить его палочку.

— Крайне досадная случайность, — согласно кивает головой директор, не отводя от Снейпа внимательного взгляда. — Рекомендую вам скорее приобрести новую.

Северус соглашается, а я чувствую, как вздрагивают его пальцы: он аккуратно вытаскивает руку из моих ладоней.

— Блэк, — тянет он, — ты многое пропустил.

— Что пропустил, Снейп? Твое незабываемое падение? — в глазах Блэка не заметно сочувствия, да оно бы только разозлило гордого Северуса, а вот легкая ироничность точно присутствует. — И да, Эванс, — обращается он ко мне, протягивая узкие очки, — я не домовой эльф, чтобы таскать за тобой твои вещи.

Мои щеки моментально заливает румянец, и я сама не могу понять, чем он вызван — тем, что Блэк помнил о том, что я забыла, или просто самим фактом его внимания к моей скромной персоне? Но Мерлин, как же было приятно мечтать о том, что это было проявление его заботы обо мне! Ведь для людей абсолютно безразличных не станут же такое делать, верно?

— Спасибо, — ровно отзываюсь я, водружая ненавистные очки на переносицу: мир вокруг сразу же приобретает четкость, а я понимаю, что мне пора идти. — До встречи, Северус, — и, приподнявшись на цыпочки, легонько целую его в щеку.

Я знаю, что они еще какое-то время недоуменно смотрят мне в спину, а потом до меня доносится голос Блэка:

— Ну, похоже, твое падение оказало тебе хорошую услугу — солнечная птаха Рейвенкло одарила тебя поцелуем. Как ощущения?

— Да пошел ты, Блэк... — раздраженно шипит Северус Снейп.

Выйдя из Большого зала, я направляюсь в сторону Больничного крыла, справиться об Ами. Как бы там ни было, но дружба, которая связывала нас с первого курса, не может пройти в одночасье. Высокие двери показались из-за поворота, когда мимо меня стремительно проходит троица в лимонных мантиях и эмблемой св. Мунго на груди. Они решительно открывают дверь в обитель мадам Помфри и скрываются, оставив меня в оглушительной тишине пустого коридора.

«Что-то серьезное», — тихо-тихо заныло сердце.

* * *

Сколько я там простояла, ожидая, когда же дверь вновь откроется, и прибывшие целители удалятся — я не знала. Просто в один момент, оторвав взгляд от туфель и осмотревшись, поняла: на улице уже давно был вечер, и высокое синее небо наливалось угрюмой серостью, почти полностью укрывшись темными тучами, ползущими с востока.

Факелы загорались, а двери больничного крыла так и не открылись...