Демон-хранитель (гет)

Меня часто спрашивали, почему я, не пожелав остаться во Внешнем мире после выполнения задания, решился снова участвовать в Соревнованиях. Кто-то полагал, что мне было мало наград и почёта, кто-то открыто говорил, что я чересчур тщеславен; находились даже и такие, кто считал меня одержимым. \"Ты не сумел убить её и теперь коришь себя за это. Ты исполнил своё задание безупречно, но тебе всегда будет казаться, что ты так и не закончил его. Юный ангел, тебе не знать покоя, пока ты не истребишь всех тёмных, вставших на твоём пути... или не станешь одним из них\".

Слова моего старого учителя глубоко запали мне в душу. Может, потому, что они ужасно возмутили меня, а может, потому, что в чём-то я был с ними согласен. Что-то в самом деле не давало мне покоя... Никогда не думал, что захочу вновь вернуться в суетливый мирок с картонными городами и заблудшими людьми, но я не мог представить себе спокойной, счастливой жизни в Анжелии. Странно. Шёл к этому долгие десятилетия, а теперь — не мог.

Всё было слишком просто. Молодая хорошенькая демонесса считала себя изощрённой и искусной во всём, что касалось тёмной магии. Всякие яды, заговорённые клинки, заклинания-ловушки, иллюзии были её козырями, с помощью которых она когда-то победила свои Игры и попала во Внешний мир. Возможно, среди своих ей и вправду не нашлось равных, ведь у всех тёмных примерно одинаковые методы борьбы. Вот только к честному бою они не готовы. Стоило только застать её врасплох, лишить всех козырей и хитростей, и битва сразу закончилась. Я часто вспоминаю её, лежавшую на куче каких-то гнилых тряпок на полу заброшенного завода, где я наконец загнал её в угол. Она молчала и даже не пыталась сопротивляться. Смотрела на меня пустыми и бессмысленными глазами, дышала через силу, каждый новый выдох вырывался из её груди со свистом и хрипом. Такое существо подошло уже к своей последней черте, за которой находились безумие или смерть.

Я поднимал руку — и снова опускал её. Весы выбора качались передо мной, почти видимые и осязаемые. На одной чаше было написано \"жизнь\", на другой — \"смерть\". И если кто-то считает, что ангелы всегда выбирают жизнь, то он жестоко ошибается. Я знал многих, перед кем и выбор бы не стоял.

Я выбрал жизнь. И, словно злясь на себя за эту сентиментальную слабость (или трусость?), ударил её со всей силы. Нет, не убивать, просто ранить, но так, чтобы эта рана осталась у неё на всю жизнь. Вспышка света, острый раскат грома, пронзивший заброшенное помещение... и вот она лежит, так же, как прежде, глядя куда-то сквозь меня. Полуоторванная рука лежит тут же, на куче тряпок, рядом с ней. С мелодичным журчанием текут ручьи тёмной крови. Демонесса не кричит, не стонет и даже не шевелится; только медленно поднимающаяся и опускающаяся грудь напоминает о том, что она жива. Зная, что шок скоро пройдёт и надо что-то делать, я принял решение моментально. Оставлять её во Внешнем мире нельзя. Необходимо было отправить её в Нижний мир, телепортировать туда, но до самого Даймонеса я бы не смог её \"добросить\". Не хватило бы сил. Поэтому я отправил её в преддверие Даймонеса, в так называемые Пограничные Земли. Оттуда она бы не смогла вернуться в мир Лишённых, а какой-нибудь даймонесский патруль непременно подобрал бы её... Пару минут спустя всё было кончено: я выполнил своё задание. А что ждало в будущем эту искалеченную, жалкую тварь с именем Люцифера, которая не без иронии называла себя во Внешнем мире Людмилой? Какое мне дело. Её наказали, наверняка... И очень жестоко, если я что-то знаю о демонах. Но ведь всякое наказание для демона — это всего лишь шаг назад, в изначальную Тьму, из которой они вышли и куда непременно должны вернуться...

— Матвей? — полувопросительно позвал знакомый голос. Еле слышно шелестя подолом своего платья, мать приблизилась ко мне и села рядом на скамью. Я не смотрел на неё и знал, что она тоже на меня не смотрит. По воздуху тихо и легко, как птичьи перья, опускались на землю первые осенние листья. В Анжелии долгое лето, но осень наступает каждый год в своё время, погружая всё вокруг в меланхолию и какую-то загадочную солнечную ностальгию.

— Ты весь день в саду. Чем ты занимаешься?

— Вот... читаю.

Мама взглянула на небрежно брошенную рядом книгу и открыла её.

— Закладка на сто девятой странице. Уже третий день.

— Значит, я просто думаю, — резче, чем нужно, ответил я. Мама положила книгу на скамью и вздохнула.

— Ты сам не свой с тех пор, как вернулся оттуда, — помолчав, сказала она, — Неужели ты до сих пор думаешь о той девушке, которую обрёк на погибель?

— Она — просто демон. Каких тысячи. Одинаковых и заслуживающих одинаковой участи.

Мама осторожно коснулась моих волос и пригладила непослушный вихор на макушке. Она всегда так делала, когда хотела меня успокоить.

— Не пытайся казаться более жестоким, чем ты есть на самом деле. Не стоит стыдиться жалости. В конце концов, она была живым существом, в котором горела живая искра Света — пусть извращённого и искалеченного Тьмой, но всё же Света... И мне трудно понять тех, кто рвётся гасить эти искры без сомнений и промедления. Всякая жизнь достойна жалости.

— Опять твои рассуждения о жалости, мама! Они — создания Тьмы, понимаешь? Они несут зло во Внешний мир, губят Лишённых, убивают нас из-за угла. А мы их, значит, должны жалеть? Всепрощающие ангелы читают демонам проповеди вместо того, чтобы защищаться? Тогда можно утешаться только тем, что наши сущности достанутся Свету после первой же атаки даймонесских тварей!

— Ты судишь о том, чего не знаешь, сын. Разве ты жил когда-то жизнью демона? Разве ты можешь знать, что творится в их душах, чем они живут, как мыслят, что чувствуют? За всю свою жизнь ты встретил лишь одну слабую девочку, от которой тут же избавился... мягко говоря, негуманным способом. И теперь ты снова хочешь того же? Отправиться во Внешний мир, чтобы убивать и расколоть этим своё сердце до конца?

Я вздрогнул и повернулся к матери, встретившись с ней взглядом. Она сидела прямо, с высоко поднятой головой, как и положено ангелу высшего круга и жене генерала второго ранга; только по глазам можно было заметить, насколько она встревожена и взволнована.

— Откуда ты знаешь, что я снова собрался участвовать в Соревнованиях?

— Нетрудно заметить, как ты бледнеешь по мере их приближения. Тебе не стоит участвовать в них, Матвей. Не искушай себя большим злом, чем то, которое тебе пришлось совершить. Ты выполнил задание, сохранив и приумножив честь своей семьи. Многие семьи боролись бы за право назвать тебя Учителем их детей. Ты не знал бы ни нужды, ни одиночества до конца жизни.

Я поднял правую руку и закатал рукав. Возле самого запястья серебристым узором сиял знак Аэнтель, знак моей победы и успешно выполненного задания. Такой же знак был на руке моего отца и моей матери, как и многих из моих предков — в самом деле, потомки продолжали блюсти честь своих родителей. Наш род — один из самых уважаемых в Анжелии. Мой отец, Кастерос Справедливый — генерал армии Света, участвовавший ещё в Сумеречной войне. Моя мать, Лютера Леонерия — самая талантливая ученица Третьего Лицея Анжелии за всю его историю. И я, Матфей Леонерий, известный во Внешнем мире как Матвей Ледров — победитель сорок третьих Соревнований и... что-то ещё последует за этим \"и\". Обязательно. Вопрос только в том, что.

— Вызови крылья, — неожиданно потребовала мать, поднявшись со скамьи. — Я хочу ещё раз взглянуть на них.

— Я не люблю лишний раз вспоминать об этом, — поморщился я. — Тебе очень нужно?

— Да.

Я недовольно вздохнул. Сосредоточился, расправил плечи, ощутив за своей спиной невесомое дыхание ветра... и снова увидел, как наяву, маленькую фигурку на кирпичном гнилом полу. Жалкую, слабую, побеждённую. Память нахлынула меня и захлестнула целой волной чувств — гордостью, презрением, упоением от осознания собственной силы, эйфорией победителя. Лопатки кольнуло острой, но мгновенной болью — крылья, приобретённые после памятного путешествия во Внешний мир, раскрылись за моей спиной.

Мать приблизилась ко мне, коснулась пальцами лёгких перьев. Я ничего не почувствовал.

— Хороший, благородный цвет, как и положено крыльям сильного ангела. Серебристый, чистый, как лунный свет, с оттенком бледно-голубого закатного неба... Но эти полосы? О чём говорят они?

Её рука скользнула по моему крылу.

— Тёмная полоса перечёркивает тебя, как грозовая молния. Ты смятён, Матвей, ты запутался в самом себе, а тьма, как червоточина, мучает тебя и усугубляет твои противоречия. Ты должен успокоиться, забыть, вернуться к нормальной жизни. Откажись от Соревнований! Если ты победишь, — а я знаю, ты победишь, — твоё новое задание может разрушить тебя. Для каждого из ангелов Внешний мир опасен: он может размыть наше сознание, расколоть сердце, заставить сомневаться в том, что составляет саму нашу жизнь и её смысл. Для тебя он опаснее в тысячу раз. Тебе не стоило участвовать и в первых Соревнованиях!

— Мама, перестань, — я начинал злиться, — Это моя жизнь и моё решение! Я благодарен тебе за совет, но, став победителем однажды, я могу делать выбор сам, тебе так не кажется?

— Да, конечно... Извини, что потревожила тебя.

Мать повернулась и зашла в дом. Мне не хотелось уходить, но приближался вечер, и в саду становилось холодно. Решив взять куртку и вернуться обратно под яблоню, я отправился к себе в комнату.

Но мне стоило догадаться, что мать не сама захотела завести со мной тот серьёзный разговор. Как только я вышел из комнаты, ко мне подошёл слуга Натаниэль и передал просьбу отца немедленно подняться к нему в кабинет. Мне оставалось только подчиниться.

Большой прямоугольный стол из вишнёвого дерева перегораживал добрую половину кабинета и словно олицетворял собой тот барьер, который всегда разделял нас с замкнутым, вечно занятым, суровым отцом. Когда я вошёл, отец даже не поднял головы — он всё так же сидел в своём кресле, уткнувшись в неизвестные мне записи и схемы. Я сел по другую сторону стола, на неприметный треугольный стул, и принялся с увлечением рассматривать обои, точно не выучил ещё наизусть их рисунок. Так прошло пару минут.

— Ну? — наконец пробурчал отец, отложив стопку своих схем в сторону и опершись локтями на стол, — Мама сказала, что ты снова хочешь участвовать в Соревнованиях?

— Да.

— Прошлые были для тебя неудачными, ты сам это знаешь. Не льсти себе напоминаниями о том, что ты вошёл в историю как ангел, быстрее всех выполнивший своё задание. Да и крылья твои, хоть и получены довольно рано, ещё не до конца заслужены. Ты был слаб, вот в чём проблема. Не смог убить ту девчонку. Переложил ответственность в руки даймонесского Совета! Не получи ты уважение и признание всей Анжелии, я сам первый во всеуслышание заявил бы, что ты струсил или того хуже — просто не пожелал марать руки.

Я молчал. Это было в духе отца-солдата — во всём искать проявление трусости. Но мне нечего было ему возразить — что я мог сказать, когда и сам не знал причины своего поступка?

— Матвей, я верю, что ты сильный боец. Может, это всё влияние твоей матери? Послушать её оды про жалость и всепрощение, так перед самим Темнейшим в финальной битве опустишь руки... Когда ты был во Внешнем мире, ни разу не слышал такую мысль, как \"добро должно быть с кулаками\"? Демоны и ангелы — не нападающие и защищающиеся, а две противоположные непримиримые силы, ведущие вечную битву на поле боя мира Наделённых.

— Анна считает иначе, — заметил я. Отец махнул рукой, едва не уронив со стола чернильницу.

— Андария всего лишь девчонка. Её дело — петь песни в рассветных рощах, лечить раненых зверушек и мирить повздоривших детей. Что она может знать о настоящей войне! Поверь, Матвей...

Звонкий согласный звук неожиданно царапнул мой слух.

— Отец!

— Что? Ну вот, я потерял мысль. Зачем ты перебил меня?

— И ты, и мама стали называть меня внешнемировским именем. Почему?

Генерал ответил не сразу.

— Потому что ты уже не тот Матфей, который был раньше. Ты изменился, и это твоё новое имя... В общем, мама считает, что оно даже подходит тебе больше. Оно звонче, сильнее... Не думаю, что для тебя есть принципиальная разница. Но вернёмся к Соревнованиям. Разумеется, хорошая битва встряхнула бы тебя и отвлекла от глупых мыслей...

Я недоверчиво нахмурился.

— ...и всё же я, как и мама, не советую тебе участвовать. Кто знает, сколько ещё тараканов появится в твоей голове после следующей командировки во Внешний мир? Тебе стоит успокоиться. Воин, раздираемый собственной сложностью, бесполезен в битве.

— Я понял.

— Но решение, надо полагать, всё равно примешь сам?

Я не ответил. Отец вздохнул и неожиданно легкомысленным, юношеским жестом взлохматил свои изрядно поседевшие волосы.

— Наградили же светлые силы таким сыночком! Ну иди тогда, что встал? Особое приглашение нужно? Мне пора работать. Во Втором Лицее опять недовольны копиями моих боевых схем с Сумеречных битв. Я и сам, признаться, заметил недочёты. Теряю внимательность. Мне стоило бы заняться этим ответственнее... Эх, бумажная волокита!

Склонив голову, я повернулся и вышел из кабинета.

* * *

С Анной Андарией я знаком давно, с самого детства. Она была моей соседкой, более того — дочерью друзей нашей семьи. Леонерии и Андарии сражались вместе ещё в тех самых Сумеречных войнах и после получили владения по соседству.

Прежде я не обращал внимания на это тихое, незаметное, сентиментальное существо. Она немного пугалась меня; я её редко видел и у меня, в общем-то, не возникало желания ближе сходиться с ней. Всё изменилось после моих первых Соревнований. В Лицее я больше не появлялся и вообще мало общался с ровесниками, но временами молчание всё равно начинало надоедать. Отец, который безвылазно сидел в кабинете, или мать со своими проповедями о жалости — не самые лучшие собеседники.

— Ну, о чём ты хотел поговорить?

Она стояла у ворот своего дома, слегка растрёпанная, в лёгком белом платье похожая на тонкий солнечный лучик. Анна, в детстве невзрачная и серая, к своему восемнадцатому десятилетию расцвела и превратилась в настоящую юную красавицу, с очень длинными золотистыми волосами и наивными синими глазами, в которых вечно стоял некий печальный вопрос.

— Я... может, в парк? — неожиданно для себя предложил я. Анна пожала плечами.

— Почему бы и нет? Пойдём, если хочешь. Только ненадолго, скоро у нас обед. Ты же знаешь, мама не очень любит, когда я опаздываю.

Я только хмыкаю в ответ. Совместный обед? В нашей семье это трудно даже представить.

Парк находился совсем недалеко, а потому был обычным местом для наших прогулок. Шагая по утоптанной тропе и касаясь головой низко нависавших ветвей деревьев, я молчал и только иногда посматривал на свою спутницу. У меня никак не получалось произнести вслух то, что я собирался ей сказать. Анна посматривала на меня с лёгким удивлением, но терпеливо ждала, когда я решусь заговорить. Отчасти чтобы оттянуть время, я принялся собирать цветы — маленькие белые и нежно-голубые, похожие на колокольчики, а потом отдавал их ей. Я знал, что она любила цветы. Пока я срывал очередной цветок, её тонкие пальцы умело вплетали стебельки в маленький венок.

— Скоро мне пора домой, — мягко напомнила она. Я вздохнул, выпрямил спину и, глядя прямо перед собой, сказал куда-то в пространство:

— Анна, я... я хочу снова участвовать в Соревнованиях.

Тут же мне под ноги что-то упало. Только когда я наступил на это, я осознал, что это был недоплетённый венок.

— Да, я знаю, ты будешь меня отговаривать, — торопливо продолжил я, — Родители, каждый по своему, тоже пытались меня отговорить, но я хочу знать, что ты думаешь об этом.

Я был готов услышать в ответ что угодно, но девушка просто сказала:

— Не знаю.

— То есть?

— Какое бы решение ты ни принял, ты всё равно раскаешься в нём, особенно если принял его не сам. Так что решать тебе. Но я думаю, что ты поступишь правильно, если вернёшься во Внешний мир.

— Почему ты так думаешь? — мягко говоря, я был очень удивлён. Анна взяла меня за руку и легко пожала её.

— Что бы не говорили вокруг, ты не сможешь остаться. Твоё предыдущее задание принесло тебе много боли, да и сам ты принёс её немало. Второе задание должно тебе помочь... ощутить себя ангелом, тем, кто помогает людям, а не несёт смерть. Ты пройдёшь через него, и тебе станет легче.

— Спасибо, — отчего-то у меня пересохли губы. Оказывается, я очень волновался, и её слова вызвали во мне чувство облегчения и благодарности. Наконец-то для моего решения найдено хоть какое-то оправдание. В самом деле, я не раздумывал, участвовать в Соревнованиях или нет. Я просто собирал для этого аргументы.

— Она была демоном, но иногда мне казалось... что она похожа на Наделённых, — зачем-то заговорил я, как будто продолжая незаконченную тему. — Смеялась вместе с ними, дружила, проводила время. Разумеется, всё это прикрытие и обман, но как можно так искусно притворяться... она же...

— Понимаешь, Матвей, — вздохнула Анна, — Ты никогда не задумывался, отчего с каждым годом нам всё труднее распознавать демонов среди Наделённых? Недавно на одной из лекций магистр Даниэль высказал одну интересную мысль. Он считает, что корень всех проблем не в Наделённых, хотя они тоже, разумеется, меняются, а в нас. В ангелах и в демонах. Мы ведём борьбу за Наделённых, за их души и их загадочный Внешний мир, стремимся изменить их, сделать похожими на нас самих, а что вместо этого? Мы заимствуем их изобретения, их имена, образ жизни... Мы становимся всё больше похожи на самих Наделённых. Граница между добром и злом размывается. Уже нельзя сказать, что ангелы — Свет в чистом виде, а демоны — Тьма.

— Но магия, которую мы используем...

— Всего лишь инструмент для достижения цели. Инструмент может быть каким угодно. Важно то, что наши сущности меняются. Демоны порой дружат, жалеют, сочувствуют, даже искры любви иногда им знакомы. Да и мы, ангелы, не так чисты сердцем, как в древние времена.

— Во времена сотворения мира, — пробормотал я, восстанавливая в памяти давным-давно прочитанный учебник по истории Троемирья, — крылья первоангелов были чистыми и белоснежными, а крылья перводемонов — чёрными, как пустота. Проходили тысячелетия, сущности терялись в паутине Внешнего мира, серели и утрачивали первоначальные силы. Крылья ангелов приобрели сотни разных оттенков и узоров, оставляя неизменным лишь искру Света; то же относилось и к демонам, чьи крылья больше не темнели до абсолютной черноты.

— Да, именно так он и говорил. Недаром же наши крылья светло-зелёные, бледно-жёлтые, серебристые, но не белоснежные. Ангелов с белоснежными крыльями больше нет. А демоны... какого цвета были её крылья? — вдруг спросила она.

— Не знаю. К тому времени у неё ещё не было крыльев. Но мне почему-то кажется, что это был бы тёмно-зелёный цвет. Бархатный такой. Может быть, с коричневыми пятнышками возле основания.

— У тебя хорошее воображение!

— Нет, просто она носила однотипную одежду.

Мы замолчали и прошли несколько метров, слушая лишь отдалённое пение птиц. Остро захотелось снова сойти с тропы и нарвать цветов, чтобы хоть чем-нибудь занять руки.

— А ведь ты тоже участвуешь в этом году, — неожиданно вспомнил я, — Ты хочешь победить?

Анна грустно улыбнулась.

— Я не ты, я не воин. Конечно, мне бы хотелось увидеть Внешний мир, Наделённых... Но победить? Не думаю, что у меня получится.

— А кто сказал, что Коллегии нужны только воины? — возразил я. — Нужны и советчики, и целители, и вообще... Ты не такая уж и слабая в магии Света! А по части исцеления тебе вообще равных нет!

— Конечно, я бы хотела победить, но не ради себя, — неожиданно произнесла Андария.

— А... ради кого? Ради семьи?

— Нет, хотя это важно, конечно. Я бы хотела... отправиться туда вместе с тобой и помочь тебе... Если, конечно, тебе понадобится моя помощь...

Я с удивлением взглянул на неё и увидел, что девушка густо покраснела. Пряча взгляд, она пробормотала:

— Наверное, не имеет значения. Но я всё равно постараюсь победить. Чтобы просто помочь... ведь может же такое случиться, что где-то в огромном Внешнем мире я кому-то нужна?

Анна Андария. Ангел-целительница, ангел-утешительница, ангел во всех смыслах этого слова. Как же я завидую тебе, что в твоём сердце никогда не бывает бурь. Всё светло, просто и гармонично. Я очень рад тому, что ты есть у меня. Рядом с тобой мрак рассеивается, мир становится чуть яснее и понятнее.

— Я тоже хотел бы вернуться во Внешний мир вместе с тобой, — ответил я. Девушка счастливо улыбнулась, и мне показалось, будто из-за облаков выглянуло солнце.

— Будем надеяться на лучшее. Что ж, я, наверное, пойду, уже пора. Утром мне принесли какую-то маленькую птицу со сломанным крылом... Не знаю, что это за птица, но ей наверняка очень хочется летать! Мама обещала достать для меня кое-какие лекарства из лечебницы, думаю, у меня получится...

— Конечно, получится. Когда у тебя не получалось вылечить животное? Ты и ангелов неплохо лечишь.

— Не так хорошо, как мама, мне ещё учиться и учиться. Ну, до завтра, Матвей! Сегодня я буду занята, а так — заходи в любое время, даже без приглашения заходи. У меня для тебя всегда есть чай и печенье.

— Ореховое, моё любимое?

— А как же! — Анна рассмеялась, махнула рукой на прощание и побежала домой, легко и беззаботно, как девчонка.

Я тоже отправился домой, размышляя о том, почему и Анна стала называть меня Матвеем. Они что, сговорились? Или я и в самом деле изменился?

* * *

— Дамы и господа! Поздравляю вас с успешным завершением сорок четвёртых Соревнований Анжелии! — звенел голос над стадионом. — Перед вами двое победителей нынешнего года, представляющих Пятый Лицей! В чём-то результат был предсказуемым, но несмотря на это, в нём присутствует и элемент неожиданности!

Ещё бы. Я и сам был поражён, узнав результат. Точнее, поднявшись от портала по лестнице и увидев там...

Но начать решили, тем не менее, с меня.

— Один из двух — знаменитый Матфей Леонерий, двенадцатое десятилетие обучения. Этот юноша уже известен всем нам, не так ли? Весьма похвальное желание идти до конца и не ограничиваться одним-едиственным заданием побудило его сделать ещё один шаг вперёд и доказать, что он по-прежнему один из лучших. Тот, кто готов безвозмездно отдать себя служению во имя Света!

Я неуклюже махнул рукой, изображая приветствие. Настоящий шквал аплодисментов и радостных криков толпы был мне ответом. Где-то там, на трибуне, сидела моя мать и прятала в глубину своего сердца страх за сына, оставляя на лице лишь гордость и счастливую улыбку. Отец не пришёл. Но не потому, что ему было всё равно, и не потому, что у него было слишком много дел, как он сказал нам. Он не любил толпы и не принимал показных эмоций на виду у всей Анжелии. Ещё перед прошлыми Соревнованиями он говорил, что всё это — недостойное и бессмысленное перенимание обычаев Наделённых, в духе \"хлеба и зрелищ\". Однако я знал, что где-то далеко отсюда он сидел, по-детски прижав колени к груди (как он всегда делал, когда волновался), и неотрывно смотрел в яркий экран передатчика. На котором натянуто улыбался и махал деревянной рукой его непослушный сын.

— Да, Матфей Леонерий стал победителем. Но вторым победителем! Лишь одному ангелу оказалось под силу обойти героя прошлых Соревнований, точнее, юной прекрасной девушке одиннадцатого десятилетия обучения. Перед вами абсолютная победительница и лучшая ученица Пятого Лицея Анжелии — Анна Андария!

Шум толпы в моих ушах стал похож на далёкий морской прибой. Вместо того, чтобы в ответ поприветствовать зрителей, Анна повернулась ко мне со своей счастливой улыбкой — и я, к своему удивлению, заметил, что по её щекам катятся слёзы.

— Ань, ты чего?

— Я никогда не могла себе даже представить... — я едва смог расслышать её тихий голос в безумном гуле стадиона.

— Вот видишь, всё как ты и хотела. Мы вместе отправимся во Внешний мир. Ты стала первой, ты обошла меня! Это потрясающе!

— Я недостойна этого...

— А ну, прекрати! Иначе я скажу, что ты струсила и захотела остаться дома. Выше голову, Аня! И крепись: внимание всей Анжелии — вещь непростая. Следующие несколько часов ты будешь улыбаться, смотреть в глаза журналистам и благодарить всех подряд.

— Разве не этим я занимаюсь всю свою жизнь?

Анна засмеялась, смахнув слезу со своей щеки.

... Когда я упоминал о нелёгких часах журналистского внимания, я знал, о чём говорил. Ни я, ни Анна не любили толпы и поэтому уже после нескольких минут нам ужасно захотелось сбежать ото всех в наш парк и спрятаться там в тени старых золотых вязов.

Когда толпа чуть поредела, к нам наконец пробилась мать Анны. В отличие от дочери, та даже не сдерживала слёз, и я бы не сказал, что они были такими уж счастливыми. Мелия Андария так же, как и многие из нас, вовсе не ожидала победы своей дочери, и осознание того, что её Анна окажется где-то далеко, в чужом и полном опасностей мире, рискуя жизнью ради выполнения задания, пришло к ней только теперь.

— Матвей! — едва понимая, что делает, женщина обхватила обеими ладонями мою руку, — Прошу тебя... Ты опытный, сильный... Позаботься о ней, не оставляй её, прошу... Я боюсь, она может не справиться, Матвей!

— Мама! — укоризненно произнесла Анна, но та её даже не услышала.

— Поверь, я знаю, о чём говорю... В своё время я тоже победила в Соревнованиях, и хотя задание мне досталось совсем простое, я едва не осталась навечно в тех ужасных землях.

— Вы говорите так, будто нас в Даймонес отправляют, — заметил я.

— Чем дальше, тем труднее ангелу сохранить себя во Внешнем мире. Порой Наделённые и сами творят ужасное зло, достойное демонов. Если бы не они, мой муж бы не...

— Мама, успокойся... — Анна порывисто обняла готовую разрыдаться женщину, — Давай отойдём и немного прогуляемся. У Матвея ещё есть дела.

— Ты о них, что ли? — возмутился я, кивнув головой в сторону журналистов.

— И о них тоже. Но вообще советую тебе найти своих родителей. Уверена, они тоже хотели бы с тобой поговорить, ведь времени совсем мало, скоро нам предстоит ехать во Дворец.

Обнимая мать одной рукой и шепча ей что-то на ухо, Анна оставила меня одного посреди толпы. Я оглядел оставшихся, едва заметно морщась при виде очередного адресованного мне восхищённого взгляда, но подумал, что предпочёл бы раздать ещё полсотни интервью, чем разговаривать сейчас с матерью, чьи слова всегда были до противного предсказуемы.

Что ж, мать и отец, простите меня! Ваш упрямый сын всегда поступал по-своему. Поступит и сейчас, даже если потом будет всю свою жизнь сожалеть об этом.

* * *

— А-а-а-ррр!

Камень вывернулся из-под моего ботинка, отлетел в сторону и попал прямо в бампер стоявшего рядом автомобиля. Обиженно заныла сигнализация. Я раздражённо щёлкнул пальцами, заставив её замолчать.

— Я до сих пор не могу поверить в это! Как они могли так поступить со мной?! За что, почему именно мне подложили эту...

— Успокойся. Я по-прежнему не вижу в твоём задании ничего плохого, — примиряюще произнесла Анна, чуть приотставшая. Чемодан на колёсиках стукал её по ногам и мешал идти.

Я резко обернулся к ней, пытаясь разглядеть на лице девушки хотя бы признак насмешки.

— С ума сошла? Приказать это мне — мне?! Найти ещё одну демонессу, ещё одну такую же нахальную развязную девку из Нижнего мира?

— В этом есть определённая логика.

— В этом издевательство! А ещё Свет!!!

Камней больше по дороге не попадалось, поэтому я ограничился тем, что хорошенько пнул бордюр.

— Интересно, далеко эта улица? — задумчиво спросила Анна, достав из внешнего отдела сумки большую карту.

— Нашла о чём беспокоиться! Вот меня оскорбили, предали, посмеялись надо мной...

— Перестань истерить, — недовольно произнесла девушка, пряча карту обратно, — Я всю дорогу слышу твоё \"я\" и \"меня\". Если бы я тебя не знала, то сказала бы, что это эгоистично. Ты выполняешь задание не ради себя.

— Но они могли поручить мне что угодно! — простонал я, — А что я получил? Ладно, я должен её разыскать. Это полбеды. Но... защищать?! \"Защищай её, Матвей, всеми своими силами и всей своей жизнью, потому как её жизнь очень важна для Света и для всего Троемирья!\" Ты когда-нибудь слышала такой бред? Ангел-хранитель демона! Вселенная закрывает лицо руками и добровольно сдаётся в сумасшедший дом!

— Это искупление. Ты обрёк на вечные муки одну демонессу, теперь ты должен спасти жизнь другой. Тем более это явно не простая демонесса, раз её жизнь настолько важна для Света.

— Правда ли? А может, это просто выдумки? И имя у неё самое банальное. Мефистофия! Жуть, назовут же. У них там, в Даймонесе, совсем крыша едет.

— Она здесь на задании. Значит, победила в Играх. А это говорит о том, что она — ученица одной из Школ. Соответственно, сирота, получившая имя после Стирания. Их имена не говорят ровным счётом ни о чём, ведь их дают не родители...

— Ложные сведения, Ань. Я хорошо помню лекции. В последние сотни лет демоны всё чаще не заморачиваются по этому поводу и оставляют детям имена, полученные при рождении.

— Ужасный обычай, — вздохнула девушка, — Отнимать детей у родителей и стирать им память только для того, чтобы лишить их родительской опеки, воспитать безжалостных игроков, готовых на всё, чтобы пробиться в жизни.

— Жестоко. Но гениально. Им нечего терять, поэтому они отдают себя целиком Внешнему миру и своему заданию.

Анна едва не поперхнулась.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что...

— Нет.

Пару минут я слышал только грохот колёсиков по асфальту и стук каблуков. Затем она всё же решилась заговорить снова:

— Матвей, я понимаю, у тебя нелёгкие отношения с родителями...

— Вовсе нет. У нас замечательные отношения. Просто они — идеальные, правильные ангелы, волей судьбы воспитавшие такого сына... с расколотыми тёмной молнией крыльями. Я иду и чувствую, как эта молния раскалывает меня всё сильнее. А всё из-за тёмной девчонки, которую я обязан хранить. Я боюсь, Анна. Боюсь, что расколотыми окажутся не только мои крылья, но и моя душа. Я и так какой-то неправильный ангел.

— А она — неправильный демон.

Анна остановилась. Смотрела на меня пристально и серьёзно, как будто пыталась в моих глазах прочесть целую жизнь.

— Вы нужны друг другу. Поэтому тебе досталось это задание.

— Бред! Я сам убью её, если будешь так говорить!

— Эм... Матвей...

— Я сказал: замолчи! Ещё одно слово, и тебе придётся искать другое жильё!

— Матвей...

— Что неясного?!

— Мне... не совсем удобно...

Словно в подтверждение своих слов, девушка споткнулась о колесо чемодана. Я со стыдом осознал, что всё это время Аня сама тащила громоздкий чемодан и со своим небольшим ростом наверняка избила себе все ноги.

— Давай сюда. Куда там поворачивать?

— Дойдём до перекрёстка, перейдём дорогу и сразу направо.

Звук шагов. Эхо проезжавших за домами машин. Шелест ветра.

— Прости меня, Ань. Я сам не знаю, что на меня нашло.

— Ничего страшного. Я привыкла...