Магл (джен)

Скажите, вы играли в игру «The Sims 3 «Путешествия»? Там есть страна для посещения — Франция. В этой локации (впрочем, как и во всей игре) мне нравилась только одна вещь — музыка. Сидя в одном из кафе-мороженых Парижа я с аппетитом уплетал ванильные шарики холодного десерта и прокручивал в голове мелодию из той самой игры. Раньше меня нечасто им баловали — берегли связки, а сейчас… Потерявший голову о волосах не плачет.

— Дадли, мы уходим, — сказал мне мужчина, сидящий рядом.

Это мой охранник — Алекс. Есть ещё Джон, Джек, Билл, Сэм и Ник. Думаю, что они такие же Джоны, как я Дадли.

Не спорю, кладу несколько франков оплаты и ухожу с Алексом. Рядом бесшумно появляются Джек и Ник. Чёрная машина, тонированные стекла, и Джон за рулём. Джек и Алекс садятся в ту же машину, что и я. Ник уходит во вторую машину к Биллу. Сэм сегодня сопровождает Монику.

— Что за спешка?

— Папарацци и журналисты, — отвечает Джек.

— Они и раньше появлялись. Какая разница?

— Пара гадостей, которые они приготовили.

— Какие гадости?

— Из разряда «Улыбнитесь, вас снимают скрытой камерой». Хочешь вернуться?

— Нет.

У местной телекомпании появилось что-то типа шоу «Поймай звезду, а мы снимем из засады». Суть в том, что человека подставляли, а потом говорили: «Улыбнитесь, это розыгрыш». Думаю, все понимают, насколько это неприятно.

Март месяц в Париже выдался дождливым и слякотным. Меня привезли сюда под «конвоем» из десяти охранников в середине января. Официальным поводом было то, что здесь есть клиника, которая возьмется за мое «лечение», а реально, как сказал Вернон: «Сюда не сунутся».

Игры Дурсля порядком уже мне надоели. Ведь оба раза страдал я! Первый — когда мы с Гарри выгуливали собак. Второй — на автограф-сессии, когда меня чуть не убили. Скандал дома вышел знатный. Но все мои претензии Дурсль оборвал одной фразой, что выйти из этого «бизнеса» можно только через гроб.

Узнал от полковника, что из шести готовящихся на меня покушений они «прохлопали ушами» только это. Задеть хотели не меня, а Гарри. Они знают, что он не сын Дурсля. Я на голову выше, и мне попали в шею, а Поттеру угодили бы в лоб…

Но вопросов у меня было больше, чем ответов. Магглы здесь не идиоты и, думаю, прекрасно осведомлены о том, кто такой Гарольд Дурсль на самом деле. И тот, кто всё это затеял, не понимал, что произойдет, если «грохнуть» мальчика-который-не-сдох? Ардвидссон хочет вывести Поттера из маггловского мира. Где гарантия, что это не его рук дело? Ну, ладно, поверим, что это сделали конкуренты Вернона. Почему стреляли в меня, а не в беременную жену? Что за странный способ припугнуть? Зачем это сделано с такой «помпой»? На все мои вопросы полковник дал исчерпывающий ответ: «Это тебя не касается». Нет, я понимаю, что даже с опытом прошлой жизни против Фабстера и Дурсля я щенок лопоухий, но всё равно обидно.

Пока я предавался воспоминаниям, обе машины въехали в какой-то неприметный закоулок. Мы пересели на другой автотранспорт (сюда приехали на «Форде», а пересели на «БМВ») и продолжили передвижение. Путь наш лежал в элитную высотку с видом на Эйфелеву башню.

Огромная квартира, которую снял Фабстер, состояла из семи комнат. Две комнаты отдали мне, одну Монике, три — охране, одна общая и кухня. Всё бы ничего, но санузлов было всего два.

Первыми в помещение заходят охранники, а потом уже я.

— Что в холодильнике?

— Ты же из кафе, — раздался голос Моники из комнаты.

— Журналюги! Поесть не дали.

— Там пицца была, если Сэм её не доел, — сказала агент, выходя из комнаты. — Звонил Нэш, сказал, что через три дня начнём съемку клипа на песню «Феникс», потом с Гарри снимаем «Так устроен этот мир».

— Сюда приедет, или мы в Англию летим?

— Пока решается, но, скорее всего, домой.

— Надоел город, домой хочу! И мороженое! — начал канючить я.

— Не начинай. Когда ты так говоришь, я себя твоей мамочкой чувствую, осталось сопельки подтереть, — она вздохнула. — Я тоже уже устала и тоже хочу домой.

— Мне эта клетка вконец надоела. Нельзя было дом снять?

— Все вопросы к твоему дяде-полковнику. Он этим занимался.

Моника была раздражена. Её бесило вынужденное заточение в Париже, присмотр за мной и куча охраны. За пределами квартиры меня одного даже в туалет не пускали. Раздражало жутко. Но деваться некуда. Слишком много желающих добраться до моего тела — журналисты, поклонники, другие артисты и агентства. И всем интересно — что же сейчас с юным рокером, как он петь будет?! А никак! Никак, господа, петь я не буду, вот. Мне ещё в Лондоне врач сказал, что из-за операции и гормонов, которые мне колют, у меня началась ломка голоса, прибавить ещё к этому повреждённые связки… Короче, финита ля комедия. Доктор сказал — помолчать годика так… три! Идеально — четыре, а лучше пять. И вообще, лучше не петь совсем. Голос у меня теперь грубый, как будто прокуренный. Но, бывает, срывается и получается что-то среднее между Артуром Беркутом и Валерием Леонтьевым, именно Леонтьевым, а не Кипеловым. Занятия вокалом мне теперь грозят, в лучшем случае, года через два. Поначалу я психовал страшно, но потом подумал: а что, собственно, я теряю? Сцену? Так с гитарой прыгать можно и дальше. Песни? Так я напишу много, ну подумаешь — не себе. В чем проблема-то? В деньгах? Денег у меня теперь хоть задницей жуй. Ранение привлекло очень много внимания к моей персоне, чем и пользовалось агентство. А стрелявшего признали психом и отправили в больницу — делать из него овощ.

Перед отлётом со мной поговорил Дэвид, и мы пришли к одному и тому же сценарию — выпускаем сингл, снимаем клипы, раскручиваем их и втыкаем меня гитаристом к какому-нибудь коллективу или вообще сольным.

А вот с Гарри были проблемы… Ардвидссон устроил скандал и больше не хочет, чтобы его подопечный снимался и выходил на сцену. Якобы боится за его жизнь. Честно говоря — странно. Будто бы его в магическом мире никто прибить не хотел. Но была одна закавыка — контракт. Контракт Дэвид составлял очень хитро. У него уже были дети-маги, которые исчезали в одиннадцать лет. Он не хотел терять деньги, которые приносили мы с Гарькой, и на контракт наложены какие-то чары. Расторгнуть его невозможно. Придется Поттеру до тринадцати лет и пяти месяцев прыгать со мной на сцене. А так как я маггл — мне похрен на эти чары. Оказалось, что большинство зелий, артефактов, чар и заклинаний на магглов почти не действуют или действуют очень малый промежуток времени. Тот же конфундус — секунды полторы. А маг будет дезориентирован от пяти до пятнадцати секунд, а то и больше. Зелье правды и зелье удачи на магглов не действуют вообще, а зелье «Напиток живой смерти» — как обычное снотворное. Не знаю, с чем это связанно — не интересовался. Ну и с магами наоборот — обычные лекарства, типа парацетамола, либо не действуют, либо имеют очень кратковременный эффект. Маги не болеют большинством маггловских болезней (за исключением ЗППП) — онкология им не страшна. А вот генетическим отклонениям они подвержены намного больше (что и не удивительно с их бзиками по поводу чистокровности). Но самое страшное для мага — радиация. В СССР (а теперь России) всех магов, вместо Азкабана, отправляют в Чернобыль. Радионуклиды выжигают магию. Колдовать там невозможно — чем дольше волшебник там находится, тем больше шансов у него превратиться в сквиба или маггла. Дэвид и Фабстер рассказали о том, что на самом деле произошло в Хиросиме, Вьетнаме, Ираке, Чернобыле — восстания магов против магглов. А Гитлер был ставленником Гриндевальда. Вторая мировая потрепала всех. Волшебников вырезали и уничтожали недрогнувшей рукой вместе с магглами. Экономический и военный коллапс никому не нужен. Не всё так просто, как писала тетя Ро.

Новостей от Гарри не было. Оно и понятно — Азазель через море не полетит, а обычной почтой в волшебной школе не пользуются. Петунья рыдала в трубку, Мардж обживала новый дом. Замок почти отремонтировали.

Кстати, о школе. Чтобы я не отстал от программы, мне наняли репетиторов. Даже здесь, вдали от дома, мой день был расписан по минутам. Завтрак, занятия музыкой или искусством на студии, обед, школьные предметы, съёмки.

Моллетман взялся за меня всерьёз (какой дурак будет резать курицу, несущую золотые яйца?). Уроки актёрского мастерства, риторика, игра на музыкальных инструментах и танцы стали для меня обязательными. Школьные предметы давались легко в части теории. С практикой было плохо. Опыты по химии теперь проводились в ванной. Кухню, после моей лабораторной работы, три дня в порядок приводили (ну откуда я знал, что нельзя было туда капать йод?). Короче, потолок стал фиолетовый и мебель тоже. Горничной у нас не было, и оттирать всё это пришлось мне и Монике, эти сволочи (охранники) помогать своими палками отказались. Потом, правда, когда я не видел, убрали все последствия с помощью магии.

— Алекс, сходи, купи чего-нибудь, а?

— Дадли, я охранник, а не нянька.

— Есть, вообще-то, все хотят, а не только я!

— Да ты надоел уже! — сказал Джон. — Все жрёшь и жрёшь, куда в тебя столько лезет-то?

Он продолжал ворчать себе под нос, но за едой пошёл.

По телевизору вновь крутили клип «My December». Да-да, тот самый, что я слямзил у «Linkin Park». Насколько я помню, они клип на него не снимали.

Съёмки были здесь, во Франции, в замке. Красиво получилось. Зима, снег, замок, конь, собака и я. Одного мальчика, похожего на Гарри, снимали со спины, чтобы лица не было видно. Стилизовали всё под семнадцатый век. Я брожу по замку, я на улице с собакой, скачу на лошади по заснеженному парку, и в конце меня убивает «Гарри» выстрелом из арбалета. Реально красиво получилось — красная кровь на белом снегу. Конь был чёрный-чёрный. А собака — хаски с голубыми глазами. Вот где они её откопали, во Франции-то?

— Тебе не надоело это смотреть? — спросил один из охранников.

— Красиво же, — ответил я.

— Красиво, — он немного помолчал. — Послезавтра едем снимать «Rise Like a Phoenix», а завтра на студию — смотреть сценарий.

— Как? А разве…

— Я охранник, а не менеджер, — перебил он меня.

Ну да, он «тупой громила», и не лезь к нему. Отношения с охраной у нас были прохладные. Они старались «не отсвечивать» и просто выполняли свою работу. Со мной общались только по делу. Монику они не любили — она часто меняла маршруты, ведя себя непредсказуемо. Они постоянно ругались. Думаю, что она так показывала свое неудовольствие и раздражение. Ну ещё бы, заперли с малолетней звездой в одной квартире и приказали «не чирикать», вот и развлекается тётка, как может.

Начался блок новостей, и опять про меня там сказали. Мол, комментариев нет, я где-то в Европе — то ли в Бельгии, то ли в Германии. Сингл вышел в лидеры, клип на первом месте и прочее бла-бла-бла, проплаченное Моллетманом (а вы думали, что на ТВ звёзды бесплатно появляются?).

Песни получились реально удачными. Голосок, когда я пел, уже не был писклявым, а стал более глубоким. Да, он был мальчишеский, но уже… не то что бы детский. Голоса Гарри там было мало — в основном как бэк-вокал. В радио-чартах лидирующей была «Так устроен этот мир», а на ТВ — клип про декабрь. Фанаты, затаив дыхание, ждали новостей от меня.

Пиццы в холодильнике не было. Облом-с. Пришлось ждать Джона с едой из ресторана.

Поужинав очередной невиданно дорогой хренью из элитной закусочной (вот лучше бы в МакДаке картошки купил!) я отправился спать. Моё утро начинается в семь часов.

* * *

— Дадли, руки выше поднимай, — говорит мне режиссёр, — ещё выше, ещё.

— Крылья мешают!

— Не начинай! Руки выше. Вот так. Теперь делай вид, что поёшь…

Уже почти четыре дня идет съёмка клипа на песню «Rise Like a Phoenix». До этого долго согласовывали сценарий, потом выбирали место съёмки. Теперь сама съёмка, где меня из феникса превратили в карающего не то демона, не то ангела с выкрашенными в чёрный цвет волосами, крылья мне приделали, и я бегаю, как дурень, по всей площадке. Сниматься тяжело — очень холодно, под ногами вода. А я в легком костюме, да два крыла за спиной. Рогов только не хватает. Бр-р-р, как же холодно! Павильон не отапливается.

— Наступай на цепь и рукой тяни её на себя, — надрывался помощник режиссера. — Дурсль! Не в облаках витаем, а делаем, — его голос эхом разносился по помещению.

— И как вы себе это представляете? Я с крыльями и цепь? Идиотизм…

— Тяни давай, — не выдержал барабанщик, — быстрее снимем, быстрее уйдём.

Пришлось умолкнуть и делать то, что велят. Мёрзли все — я, музыканты, операторы, гримёры. Режиссер только не мёрз. Он в зимнем пуховике. Остальные — в форме или костюмах.

— Пиротехники готовы? Отлично! Дадли, сейчас ты стоишь в этой воде, делаешь взгляд как у убийцы, и вокруг начинают работу пиротехники. Пробуем, — говорит режиссёр.

Я покорно встаю в лужу воды, включаются вентиляторы, гремит музыка…

— Стоп-стоп-стоп, — опять режиссёр, — крыло поправьте. Да, вот так. Вторая камера крупным планом, снимаем…

И так ещё часа четыре. Я механически выполнял требования и мечтал поскорее уехать на квартиру. Съёмки съёмками, а учебный процесс никто не отменял. Если алгебру и физику я делал довольно быстро, то по литературе ещё конь не валялся.

Ближе к полуночи, когда я дописывал сочинение по творчеству Хемингуэя, в стекло постучали. Честно — думал в штаны кирпичей наложу! Нет, ну сами посудите: семнадцатый этаж и — стук в окно. Всё оказалось прозаично — за стеклом находился… филин. Да-да, большой, наглый, откормленный филин принес мне письмо от Гарри.

«Привет, Дад. Надеюсь, у тебя всё хорошо. Мне никто ничего не говорит. Я уже раз пять посылал Азазеля к тебе, а он всё время возвращался. Флинт сказал, что тебя нет в школе, а писать родителям я боюсь, разнервничаются ещё. Это филин Малфоя, Герцог, я его отправил первого марта. Пожалуйста, напиши мне.»

Мда-а, мне это всё меньше и меньше нравится.

«Привет, Гарри. Я жив, относительно здоров, снимаем второй клип. Первый на песню про декабрь, второй на песню о фениксе.

«My December» снимали в Европе. Вместо тебя там мальчик с похожим телосложением и снят со спины. Лидирующее место по телеку. Сейчас снимаем «Rise Like a Phoenix». Много пиротехники, и мне волосы выкрасили в чёрный цвет. Обещают, что скоро будем снимать ещё один клип с тобой вместе.

Много учусь. Нэш и Дэвид наняли учителей. Что будет с голосом — пока не ясно. Моника ужасно бесится от всего происходящего. Мама рыдает в трубку. Напиши ей, что у тебя всё хорошо, пусть порадуется.

Не могу сказать, где я нахожусь, но ужасно соскучился. Пятнадцатое марта.»

Пока я наспех корябал письмо на обратной стороне пергамента, Герцог склевал остаток фуа-гра (каннибал!), слопал недоеденный кусок ростбифа и, как только я привязал письмо, отчалил восвояси.

Даром мне выходка Гарри не прошла. Через час после отбытия птицы Сэм велел собирать самое необходимое и уезжать. Мне же была брошена фраза, что взрослых надо ставить в известность о таких вещах. Хм, интересно, а они, типа, были не в курсе? Или Азазель чем-то по почтовым свойствам от Герцога отличается? Врёте, господа. Видимо, накал страстей таков, что с квартиры сняли какие-то чары (а то я не видел символы по углам) чтобы почтовая птица меня нашла. Как бы там ни было, мы переезжаем.

Неприятности начались сразу после переезда и заключались они в людях под названием «фанаты». Жили мы теперь на студии (первый этаж — студия, второй этаж комнаты). Поклонники проникали везде и всюду — на съёмочную площадку, в студийные помещения, пытались выловить меня в магазинах. Хотелось забиться в тёмный угол. Нервы сдавали капитально. Пару раз сбегал, но меня вылавливали телохранители.

— Заебали вы уже! Сколько можно?! — бам-с, и хрустальная статуэтка летит в стенку. — Я не робот, я устал! Хочешь, пиздуй сама на съёмочную площадку и пляши там!

— Дадли, успокойся.

— Ты сёрьезно?! Сёрьезно? Нет, ты реально считаешь, что я могу успокоиться?! Моника, я устал.

— Ах, деточка устала, — театрально воскликнула та, — а мы роботы! Мы не устали. Нам очень всё это нравится. Нам нравится слушать капризы одиннадцатилетнего ребенка, торчать в чужой стране и не иметь возможности спокойно выйти на улицу! — её голос сорвался на крик. — Да что ты знаешь об усталости, сопля зелёная? Ты искал помещение, когда на нас вышли? Ты строил всю безопасность? Ты искал учителей? Придумывал маршруты? Нет? Так какого хрена?

Я первый раз видел агента такой злой. Охрана расползалась по углам моей «спальни» и предпочитала не встревать. Моника продолжала орать о том, что я свинтус неблагодарный, абсолютно не ценю того, что для меня делают.

С одной стороны, мне было стыдно, с другой — я тоже не железный.

* * *

— Как я соскучился по тебе!

— Ты не поверишь, я тоже!

Мы с Поттером сидели в моей комнате нашего нового дома. В теории, на пасхальные каникулы школьников не отпускают, но опекун Поттера сделал всё по-своему.

— Что у тебя было?

— В Париже был.

— Здорово! Башня, Лувр…

— Закатай губу, — перебил я, — квартира-студия-квартира. Даже ни разу не был в музее. Клипы снимали, с Моникой ругался, от фанатов отбивался, от журналистов прятался. А у тебя что?

— Весело у меня, — мрачно ответил Гарри. — Мне не нравится, что лорд не помог тебе. Мне не нравится, что он хочет увести меня из шоу-бизнеса. Мне не нравится, что директор вызывает меня к себе и задвигает о силе любви. Мне не нравится, что волшебники крутят пальцем и говорят, что я делаю всё неправильно. Все чего-то хотят от меня, но никто не спрашивает, чего хочу я!

— Так устроен этот мир… — пропел я песню «своего сочинения». — Давай сначала. Лорд помогать мне не обязан. Он твой опекун, а не мой. И я узнал, что большинство зелий и заклинаний на магглов не действуют. Чего там дальше?

— Он хочет забрать меня из шоу-бизнеса.

— Логично. Ты представитель древнего рода, а занимаешься клоунадой.

— Чем?

— Для волшебников — это клоунада, цирк, показуха. Для них сцена — неприемлемо. Вот был бы ты боксёром, футболистом, фехтовальщиком — слова бы не сказали. Чем будешь заниматься лет через шестьдесят?

— Ты прямо как лорд.

— Ответь.

— Ну… не знаю.

— И ему ты так же ответил?

— Да.

— Во дурак! Надо было сказать, что ты собираешься волшебные растения выращивать, книззлов разводить, ну или ещё какую лабуду, которая не требует магической силы.

— А директор?

— Лорду говорил?

— Нет.

— Дважды дурак. Об этом надо было в первую очередь сказать. Вот вспомни, когда нас вызвали в старой школе к директору?

— Когда что-то случилось, когда что-то натворили.

— А что ты натворил, что директор так тобой заинтересовался?

— Н-не знаю…

— А я знаю. Ничего! Ты ничего не натворил, в этом и дело. Ты — герой волшебного мира, а живешь тихо и скромно. Так не бывает. Герой должен геройствовать и геройски сдохнуть.

— Но я не хочу!

— А кто тебя спросит? Дамблдор? Да он спит и видит, когда ты сдохнешь во имя добра. Ардвидссон? Ты нужен, чтобы директору отомстить. Как только мстя совершится, тебя выкинут как испорченную игрушку. Хорошо, если жив останешься.

— Дад, я не понимаю…

— Чего ты не понимаешь? Почему всем что-то от тебя надо? Ну, допустим, тебе тоже что-то от кого-то надо. И хорошо, если ты потом поблагодаришь и не забудешь того, от кого что-то взял.

— Я всё равно не понимаю, — очень тихо сказал Гарри.

— Давай начистоту. Я один могу намного больше заработать. Я один могу намного больше спеть и написать. Но есть ты. Ты мой брат, ты часть моей семьи. И я тебя не брошу, что бы ты ни натворил. Запомнил?

— Запомнил, — тихо сказал Гарри и обнял меня.

На кровать запрыгнул Воланд и нагло развалился на подушке.

— Можно он тут останется?

— Конечно! Спрашиваешь ещё. А в школе?

— Не хочу, чтобы он там был. Все жалуются, что котята чёрные и беспородные.

— Алименты платить заставляют?

— Что платить?

— Не бери в голову. Давай собираться. Нам на студию ехать.

Клип на Билановскую «Так устроен этот мир» снимали три дня. Вспомнил оригинал и подкинул идею про балет. Нэшу, нашему продюсеру, идея понравилась. И теперь в тяжелых ботинках мы пытались выполнить балетные па. После съемок, наплевав на все смешки, вдвоём с Гарри шли в душ. Сказать честно, во Франции я уставал меньше. Дома даже не разговаривали, а сразу расползались по комнатам — спать.

Петунья и Мардж смотрели сочувственно, но не вмешивались. Фабстер и Дурсль были заняты покупкой обновок и детской мебели. Осталось всего два месяца, и у меня появятся родной и двоюродные братья. А мама хотела девочку…

Всё, сегодня последний день съёмок! Доснимаем нашу «игру на гитаре» под фонограмму. Лучи, софиты, камера, мотор! Думаю, что без волшебства тут не обошлось, потому что огонь не обжигал, предметы держались в воздухе, а девочки все были на одно лицо.

— Стоп! Снято! — говорит режиссёр. — Всем спасибо, всеё было отлично!

Мы с Поттером двинулись в душ. Господи, как меня достали эти тяжёлые ботинки! Как я люблю лёгкие кеды! На выходе из павильона нас встретила хмурая Моника.

— Что-то случилось? — спросил Гарри. Он хорошо знал агента и чувствовал, когда что-то произошло.

— Да. Ваша тетя в реанимации.

— Что? Как?

— Преждевременные роды.

— С ней всё будет хорошо?

— Гарри, я знаю не больше твоего. Мне ваш отец позвонил.

— Где она? Едем к ней!

— Не пускают.

Две недели кошмара. Дети родились очень слабыми, и не факт, что они выживут. Мардж в реанимации, и не факт, что она выживет. Фабстер жил на успокоительных. Вернон и Петунья успокаивали его как могли, хоть у них самих должен был через полтора месяца появиться ребенок.

Мардж ненадолго приходила в себя и опять теряла сознание. Ей сделали переливание крови, но шансов всё равно было мало. Мы с Гарри готовы были отдать любые деньги за лечение, лишь бы они выжили.

Через полторы недели один из детей задышал сам, а затем и второй. Стало легче.

Часто возле больницы дежурили фанаты и журналисты, которые интересовались здоровьем Мардж и детей. Тетя была узнаваемой фигурой в шоу-бизнесе. Пару раз звонили знакомые рокеры, спрашивали, нужна ли помощь деньгами или лекарствами. С деньгами-то у нас проблем не было, а лекарств ещё не изобрели. Оставалось уповать на бога, Мерлина, Демиурга и кого-то там, чтобы всё закончилось хорошо.