За кулисами истории (гет)

Знаете, весна в Дурмстранге разительно отличалась от того, что я видела в Англии. В прошлой жизни она проходила как-то вскользь, мы почти не обращали на нее внимания, ведь с ее приходом появлялось множество типичных деревенских забот. Весна семьи Эванс была чуть более насыщенной, мне она даже понравилась — спокойная, равномерная, немного подернутая туманной дымкой, типичной для Британских островов.

Здесь она была другой. Снег лежал почти до самого апреля, чередуя потепления и заморозки, слякоть и гололедицу, и казалось, что зиме не будет конца. Как назло, в это неуютное время отчаянно хотелось солнца и покоя, но преподаватели загружали контрольными работами и длиннющими эссе. Я почти неделю просидела в библиотеке безвылазно. А весна пришла, «как тать ночью». Просто однажды я открыла глаза и буквально задохнулась от яркого, по-летнему теплого солнца, буйства стремительно расцветающих деревьев. Снег не успевал сойти, как под ним обнаруживалась сочная, зеленая трава. Весна в Дурмстранге была стремительной и буйной. В какой-то момент я даже подумала, что «буря и натиск», с которыми ассоциировали название школы, связано именно с этой весной. Казалось, даже ночь была пропитана весенним светом, а возможно, что так оно и было.

Впрочем, для того, чтобы осознать внезапность и красоту этой дикой, напористой весны, достаточно одного упоминания, что я ее заметила. Мое расписание заметно сократилось относительно прошлого семестра, но все же состояние хронической усталости следовало за мной по пятам. Я едва доползала до кровати, была выжата физически, магически и морально, дни казались одновременно однообразными и насыщенными, постоянно перемешивались между собой, и порой я даже не замечала, как заканчивается одна учебная неделя и начинается другая.

Мне так и не удалось ни с кем подружиться. Да что там подружиться, хотя бы просто познакомиться. Дурмстранг — школа-интернат, в которой одновременно безвылазно находилось чуть больше трехсот студентов, и к концу года даже первокурсники успевали хотя бы заочно познакомиться со всеми учениками. Я же отгородилась от мира стенами тренировочного зала и не менее прочными заграждениями из книг.

Еженедельно приходилось посещать мадам Безупречность для плановых осмотров, а в остальном — до самого мая не произошло ничего, заслуживающего отдельного упоминания. Мою рутину разбавляла разве что привычная грызня с Фоули, который, однако, поумерил свой энтузиазм и все чаще появлялся в компании Распутиной. При ней я тоже предпочитала особо не лезть на рожон, особенно после того, как в апреле за мной неделю следовали по пятам мертвые крысы, летучие мыши и прочая гадость разной степени разложения. Сам же Фоули, очевидно, предпочитал пикировки на равных, поскольку проклятье от некроманта оказалось разовой акцией, после чего Зоя особо не вмешивалась в наши перепалки, хотя я тоже не сильно наглела.

Забавно, но когда в начале мая я на пару дней попала в больничное крыло из-за неверно наложенного заклинания, дохлая крыса притащила мне записку с пожеланиями выздоровления и мозгов для тупого следования технике безопасности и инструкциям в учебнике. Возможно, что совсем немного, но мы все-таки подружились: настолько, насколько это вообще возможно для нашей разницы в возрасте и моей загруженности.

С другой стороны, легкая оттепель в общении с подружкой Фоули ничуть не согрела наши с ним отношения — я по-прежнему получала снисходительные советы и усмешки по поводу своих усилий, а он по-прежнему получал за них по голове. Самое удивительное, что он в процессе уворачивания успевал критиковать мою технику швыряния предметов и накладывания на него заклинаний. Собственно, благодаря этой конструктивной критике, к концу года я уже мастерски швырялась в него вещами и заклятьями и в половине случаев даже попадала. Слабый магический резерв требовал изобретательности и точности, я почти не могла пользоваться заклинаниями из школьной программы и приходилось заменять их на менее энергозатратные комбинации бытовых и шутовских чар. Даже забавно, я знала вдвое больше заклинаний, чем третьекурсники, при том, что эффект от их наложения был одинаковый.

Тренировалась я, конечно, не только на Фоули. Учебу осложняла необходимость поиска заменяющих связок почти для каждого нового заклинания, необходимость их отработки и тренировки точности прицела. Если студент промахнется, то ему ничего не стоит повторить заклинание. Мне требовалось повторить несколько заклинаний друг за другом, что отнимало время и растрачивало и без того мелкий магический резерв. Поэтому в тренировочных залах я почти сутками швырялась перекрашивающими лучами в мишени, поэтому я так внимательно слушала критические замечания Фоули, поэтому я так подолгу сидела за книгами.

Но, наверное, это того стоило. Когда на экзамене мне попалось задание по превращению тарелки в вилку, я, на бумаге рассчитав верную трансфигурационную формулу, получила зачет по теории и доступ к практике. Другое дело, что для проведения даже такой простенькой трансфигурации у меня не хватает сил. Мне пришлось сперва заклинанием вытянуть форму тарелки до состояния фарфоровой колбаски, потом сплющить один конец бытовым заклинанием для экономной упаковки вещей, потом разрезать этот конец на четыре части. Конечная конструкция напоминала вилку лишь отдаленно, исполнение отличалось от формулы, но формально задача была выполнена и, с учетом адекватного теоретического ответа, я набрала минимальный проходной балл. Похожая ситуация была и с другими магическими предметами.

Тот факт, что мне удалось сносно сдать волшебные предметы удивил меня не меньше, чем то, что я таки сдала РЭК. Профессор плакала и говорила, что достигла вершины своей педагогической карьеры, раз за год смогла научить меня основам светского этикета магического мира. Признаться, окружающие были поражены не меньше.

И да. Я провалила Полеты. Мне все же придется пересдавать этот предмет во взрослом возрасте для того, чтобы получить право на управление метлой. Конечно, маги летали едва ли не с пеленок, и то, что я даже по прямой нормально двигаться не могу, считалось жутким позором. С другой стороны, обыватели редко пользовались метлой как средством передвижения, предпочитая аппарацию и каминную сеть. С моими силами самостоятельную аппарацию я в жизни не потяну, а если срочность ситуации допускает длительное путешествие на метле, то время на то, чтобы дойти до ближайшего камина у меня и подавно будет. Так что, если не брать в учет уязвленное самолюбие и недюженный позор в течение ближайших нескольких лет, ничего критичного не произошло.

Близился выпускной. Одна из традиций Дурмстранга — каждый год устраивается праздничный пир в честь последнего курса. Для меня это тоже особенный день. Последний день, когда я вижу этого придурка Фоули.

И вы не поверите, с кем он пришел на выпускной. Будучи старостой, торжественно открывать бал предстояло именно ему и в партнерши Фоули выбрал… Русалку. Серьезно, стеклянный аквариум на колесиках, а там сидит прекрасная дева с прекрасным хвостом и прекрасными же перепонками. «По регламенту не запрещено» — и это он директору выдал. Чувствую, регламент после этого вечера поправят…

К слову, Распутина и вовсе пришла с кентавром. При всем при этом я уверена, что как с кентаврами, так и с русалочьим народом об этом фарсе договаривался Крам. Хотя сам Стефан решил не выделяться, насколько это вообще возможно для сноба его уровня. Вполне обычная спутница, хотя я не слишком-то разбираюсь в волшебной фауне. Монтекки вон, тоже человеком кажется. Так или иначе, спутница Крама имела гуманоидную форму — и то хлеб.

Танец выпускников прошел сногсшибательно. Преимущественно с ног сшибал аквариум на веревочке и временами — кентавр.

После вручения аттестатов Фоули, русалка-на-колесиках, и его компашка друзей разыскали меня.

— Я обещал подарить тебе цветы лично, если ты сдашь экзамены, — оповестил экс-староста на подходе. — Честно говоря, это настоящее чудо, мы все удивлены, так что вот.

Петуньи. Для Петуньи. Букет одноименных цветов. Какая пошлость все-таки. Я украдкой бросила взгляд на кентавра — похоже, он со мной согласен. А уж кентавры секут в символизме.

— А я удивлена, что тебя не исключили за твои выходки в течение обучения, — я выразительно покосилась на аквариум. — Куда таких как ты только работать берут?

Фоули как-то странно переглянулся с Делакуром и Крамом.

— Мороженщик. Ну, или клоун. Буду дарить счастье и радость окружающим.

И, отсалютовав мне неизвестно откуда взявшимся мороженым, удалился в окружении своей бессменной свиты. Только колесики скрипели и копыта цокали. Какой же все-таки позер.

— Да ладно тебе, он же просто дурачится! Или магглы не развлекаются?

Кажется, последнюю фразу я произнесла вслух.

— Изыди, Каркаров, ты мне еще осенью надоел, — устало выдохнула я, прикрыв глаза. — Хочешь поговорить — отбери у Фоули мороженое и принеси мне, а там посмотрим.

— Акцио, мороженое Фоули, — послушно фыркнул второкурсник, чем немало меня удивил.

— Не то чтобы я горел желанием с тобой поболтать, но идея-то неплохая, — тут же добавил Каркаров.

Впрочем, Фоули тоже меня удивил, и я его даже зауважала. Он не разжал рук и его протащило через весь зал вместе со злосчастным мороженым.

— Это покушение. Я буду жаловаться. Не отдам, — выпускник еще крепче вцепился в рожок, хотя, казалось бы, куда уж крепче.

— И как ты собрался дарить счастье и радость окружающим, мороженщик? — поинтересовалась я, глядя на него.

— Это вопрос окружения. Вам я ничего дарить не подписывался. С тебя и цветов хватит, Эванс. Кстати, поставь их в воду. Они живые, я не колдовал, я с клумбы надергал.

— Очаровательно.

— Вернон, потом с малышней поцапаешься, Стефан обещал продать тебя родителям Делакура на ингредиенты, если ты еще хоть раз улетишь из-за Акцио.

Итак, нашу светскую беседу прервала Зоя Распутина на белом кентавре, гордо проехавшая мимо и как-то на ходу Локомотором забросившая Вернона Фоули поперек спины своего спутника.

— Не судьба, видать, Каркаров, — пропела я, провожая взглядом мороженое, уносящееся на кентавре в далекие дали родного Дурмстранга, навстречу Стефану Краму и, очевидно, потомственному зельевару Делакуру.

— Да я, собственно, по делу. Неделя до распределения тебе осталась. Цепеш просил отловить и сказать, чтобы ты к нему зашла, вроде как, он твой консультант.

Ах да. Распределение. Со следующего года мне предстояло профильное обучение. Всю ватагу студентов с четвертого курса разбивали на малюсенькие группки и каждый изучал предметы, согласно специфике своего направления подготовки. Никакого конкурса на места не существовало, так что тут я могла выбрать даже самое востребованное отделение Высшей Светлой Магии, вот только вряд ли я его потяну. Переходы по направлениям осуществлялись редко, только по очень уважительной причине студента могли перевести из одной группы в другую. А групп, тем временем было много.

В первую очередь — отделения Высшей Светлой и Высшей Темной Магии. Здесь обучались сильнейшие маги самым мощным заклятьям. Светлые маги были сильными просто от природы, а темные использовали ритуалы и накопительные резервы. По правде говоря, отделение Темной Магии для полусквиба вроде меня было самым перспективным вариантом.

Были Проклятые. Оборотни, метаморфы, банши, вейлы и прочая фауна обучалась здесь использовать свои сильные стороны. Артефакторы — отделение для ботаников, где требуется много вычислять и мало колдовать. Его я бы тоже могла осилить. Гербологи, Целители и Зельевары формировали косплекс естественнонаучного направления, который разбивался только к пятому курсу. И наконец, Астрономы, Арифманты и Рунисты формировли касту Математиков, только разбивка по направлениям отсутствовала и учили они все вместе до самого седьмого курса.

Естественно, что дети нуждались в помощи и советах при определении. Большая часть, конечно, буквально с первого курса знала свой вектор, являясь продолжателями семейного дела. Для остальных — существовали консультанты, но не все были хорошими. Тут уж как повезет.

— Цепеш… — Я нахмурилась и посмотрела на Каркарова. — А он как консультант нормальный?

Историк он, конечно, классный, но серьезным человеком его язык не повернется назвать. Даже серьезным вампиром не повернется.

— Неплохой, — прикинул что-то в уме Каркаров. — Хотя его студенты часто после разговора с ним меняют планы. Так что, если четко определилась, чего хочешь — не дай ему запудрить тебе мозги.

Я, если честно, еще не определилась. Временами подумывала о целительстве и даже об артефакторике, но соблазн увеличения магического резерва с помощью Темных искусств был слишком велик. В то же время, я вообще весьма отдаленно представляла себе сущность Темных искусств, профессиональные перспективы этого отделения и то, почему их все так боятся. Словом, консультант бы и впрямь не помешал.

Цепеша я нашла уже на следующий день. А чего фестрала за хвост тянуть?

Видимо, Цепеш рассуждал так же, поскольку тут же приволок меня в кабинет и усадил за стол.

— Итак. Судя по вашим успехам, вы скорее теоретик, чем практик.

— Я хочу колдовать, — упрямо качнула головой и уставилась на вампира.

— Таким образом вы рассматриваете?..

— Не знаю, профессор. Я думала о Темных искусствах, но слабо представляю программу и перспективы.

Цепеш немного прищурился.

— Мда. Это вы по адресу, Эванс. Кого, как не великого вампира спрашивать о темной стороне жизни волшебного мира. Особенно… Вы же из магглов?

Я только кивнула.

— Тем более. Темные искусства и Светлые отличаются не так чтобы очень многим. Есть ряд законодательно запрещенных заклинаний, которые причиняют только вред — это темные заклинания, типа Непростительных. В то же время, не быть тебе Великим Светлым магом, если будешь швыряться в окружающих светлым заклинанием для полировки рогов единорогов. От него у людей кожа слазит, а они это не любят. Впрочем, если ты Авадой жуков от картошки отгоняешь, то ты вполне себе Светлый маг. Тупой, но светлый. Короче, первое различие отделения Светлой и Темной магии — в моральной подготовке. Светлые творят добро и счастье, а Темные учатся пытать, убивать, калечить. Такие люди, как ни печально, нужны, например, в аврорате, Отделах Тайн, разведке, при тюрьмах. Общение с темными тварями уровня дементоров и низших демонов также входит в программу подготовки. Это факультет палачей, с него не переводятся.

— Почему?

— Темная магия дает много перспектив. Тебе щедро платят, ритуалы могут сделать из тебя очень сильного мага, долголетие и непотопляемое здоровье прилагаются. Но она же изменяет тебя изнутри. Есть такой мальчик в Британии — для моих лет, конечно, мальчик, — зовут его Дамблдор. Он часто повторяет о том, что Темная магия губит душу. Как вампир тебе говорю, это правда. Убийство раскалывает, темная магия — уродует. После смерти душа будет страдать, но твоя сущность будет изменяться уже после первого заклинания во вред. Конечно, и Светлые вредят, все мы ошибаемся. Но Темные маги в профессиональной сфере преимущественно используют пытки и убийства, для нас это привычно, для нас — это рутина. Со временем мы становимся опасными и потому работаем в парах. Как только Темный волшебник доходит до кондиции — его убивает напарник. Это может длиться десятилетиями, иногда веками, но однажды ты перестаешь быть человеком и превращаешься в монстра.

— Если все так ужасно, зачем вы вампир?

— Зачем я вампир? — Цепеш хохотнул. — Интересный вопрос. Мне важнее преференции настоящего, чем туманные перспективы светлого будущего. Сегодня у меня есть все, весь мир, фактически. Меня боятся, я могу получить почти все, чего душе угодно. И пусть за это моей пресыщенной и расколотой душе придется гореть вечность в аду — я готов.

Была ли готова я? Всемогущество прельщает любого, но ведь этого я в действительности никогда не хотела. Наверное, постоянные кровавые ритуалы — не то, что нужно моей шаткой психике. Да и моя душа мне дорога. Я уже умерла однажды и хотелось бы, чтобы во второй раз мое посмертие было не менее приятным.

— А я — нет, профессор Смерть.

Цепеш заливисто рассмеялся.

— Подлизываешься, Эванс? Это хорошо, мне нравится. Ну, тогда подумай о своих сильных сторонах.

— У меня неплохо шли зелья. Лечебные заклинания даются легче остальных, особенно ментальной направленности.

— Менталистика, даже целебная, сложная и опасная вещь, но это тебе потом объяснят. С твоим резервом у естественнонаучников будет сложновато, если честно. С другой стороны, это решаемая проблема. Слабые хирурги при сложных операциях, требующих магических вливаний, носят при себе волшебных крыс или другую магическую мелочь. На себя магию в результате целительского жертвоприношения ты не направишь, конечно, но в пациента вольешь. Еще, вроде бы, можно растения гробить для этих целей. Но тут нужно гербологию на отлично знать, а у меня с этим плохо.

— У меня вроде бы хорошо.

— Тогда можно сюда попробовать. Или в артефакторы, если с цифрами дружишь.

— Я хочу колдовать. — повторила я и Цепеш снова засмеялся.

— Настойчивая ты маггла, Эванс. Выходит, в естественные науки записывать? Учти, будет трудно.

— Я три курса за один сдала, профессор. — Ну да, я хвастаюсь. Но ведь это правда, я чертов гений!

— Тоже верно, — прикинул вампир. — А стоило оно того?

Стоило ли? Что ж, наверное, миссис Эванс испугается моего вида. Я исхудала, кожа землистого оттенка, синяки под глазами. Не высыпалась год. Но я все еще помню, как завидовала сестре во время ее ученичества. Какими восторженными глазами следила за искрами из волшебной палочки Принца. Как даже после смерти жажда магии не пропала, но укрепилась настолько, что при первых признаках волшебства в новом мире, моя сущность буквально вытолкнула из себя спонтанное колдовство. Я не знаю, откуда во мне это непонятное желание, но оно наполняет меня целиком, течет по моим венам, по моей душе, вместе с волшебными силами. Определенно, принадлежность к волшебному миру стоит одного ужасно сложного года, профессор Цепеш. Определенно, стоит.