За кулисами истории (гет)

Лето… Благодатное время для каждого старательного ученика, когда можно отдохнуть и вволю побездельничать, однако, по всей видимости, тяжелый труд в учебе уже вошел у меня в привычку, а отдохнуть я успела во время своей последней недели в Дурмстранге. Мне отчаянно не хватало магии, и даже купленные на следующий год книги не слишком-то спасали положение. Не могла же я вечно перечитывать эти талмуды! И если в школе всегда можно отвлечься на практическую составляющую предмета, то здесь я себя ощущала, как в стеклянной банке. Вроде бы все вижу, а взаимодействовать с окружением не могу.

Дни тянулись медленно, а между тем, я уже на второй неделе каникул закончила все домашние задания. От безысходности во мне проснулась почти болезненная страсть к уборке. Я не находила, чем себя занять, постоянно следила за тем, чтобы вещи стояли на своих местах, а если они все же бывали сдвинуты — тут же ровняла их, находя в этом единственную пользу от каникул.

Родители сперва пытались со мной общаться, но я внезапно поняла, что эти их разговоры даются невероятно тяжело. Я отвыкла от долгих бесед, прозябая за учебниками, да и потом… Мистер и миссис Эванс казались для меня людьми из другого мира. Я выросла как личность очень и очень давно, слабые оттенки менталитета начала шестнадцатого века все еще просматривались в поведении волшебников, но магглы стали совсем-совсем другими. В Дурмстранге большая часть занятий проводились на немецком или славянских языках, и я снова отвыкала от современного английского; студенты и преподаватели в форме одежды и прически сохраняли свой неповторимый национальный колорит, от которого все же веяло моим родным временем.

Длинные мантии, закрытые платья, сложные прически, причудливые, чуть грубоватые драгоценности. Даже язык, редкий английский язык Дурмстранга, порой вбирал в себя архаизмы, причем, судя по разговорам с Лили, Хогвартский английский был начисто лишен подобных вкраплений. Возможно, причиной таких различий стал тот факт, что ученики Дурмстранга редко контактировали с британскими магглами, а некоторые сущности, типа того же Цепеша, и вовсе предпочитали использовать устаревшие версии языков. Не знаю… Но в Дурмстранге я почти забывала о моем странном путешествии во времени, казалось, будто я нахожусь в другой стране, только и всего. В Англии, в маггловском городе я забыть об этом не могла.

Общение с Лили в первые недели тоже являлось максимально натянутым. От природы живая и взбалмошная, она не имела моей склонности к усидчивости и кропотливому изучению тонкостей волшебного мира. Как могла, грубо, топорно, но регулярно, я старалась обратить внимание девочки на ее ненормальность, даже по отношению к волшебникам. Я не могла рассказать ей о магии ничего, что бы выдало мое обучение в школе, но, напоминая о случае в детстве, после которого Петунья, настоящая Петунья, умерла, я надеялась, что она обратит внимание на изучение своей природы. Пожирательница Смерти должна уметь правильно обращаться со своими способностями.

Но то ли я так плоско намекала, то ли Лили была непроходимо глуха, но все ограничивалось никуда не ведущими детскими ссорами и мне все сложнее было привлечь внимание сестры к ее же собственной сущности.

Ситуацию обострило то, что я попалась на воровстве ее книг.

Учебники другой волшебной школы могли позволить мне увидеть множество других заклинаний, возможностей, наук. Я не могла проигнорировать их наличие! Особенно в моем состоянии, когда от сквиба меня отличает только запись в книге студентов Дурмстранга, и та на птичьих правах. И по какой-то неведомой причине я считала, что Статут Секретности Англии и Устав Хогвартса столь же суровы, как и Устав Дурмстранга.

Попалась я почти сразу. Пробралась ночью в комнату Лили, сгребла книги с полки, сделала пару шагов к двери и тут же налетела на стул, оставленный посреди комнаты. Разумеется, она проснулась.

— Я бы дала тебе эти книги, да даже подарила бы книги за прошлый год! Но ты… Воровка! — Лили оказалась настолько ошарашена моим предательством, что мне стало стыдно даже от одного ее негодования. — Что с тобой стало за этот год? Ты ни с кем не разговариваешь, почти не выходишь из дома, да что там из дома, из собственной комнаты! Только убираешься без конца. А платья? А волосы? Да ты после больницы от зеркала не отходила, постоянно заплетала себе что-то невероятное, всегда следила за собой. Я не узнаю тебя, Петунья! Но я не думала, что ты завидуешь настолько, что опустишься до воровства.

Я не любила Лили. Но все детство она мелькала у меня перед глазами. А потом мы расстались почти на год, не связываясь друг с другом и не общаясь, и вот, она снова чужая, как тогда, в первые дни нашего знакомства. Чужая сестра, чужая дочь, она была для меня бомбой замедленного действия, и я никогда всерьез не задумывалась о человеческой составляющей этой бомбы. Сегодня ее глаза были почти не похожи на глаза от Авады Кедавры. Они непонимающе бегали по комнате, некрасиво щурились и почти терялись на фоне резко взлетающих и что-то объясняющих рук, спутанной от сна копны рыжих волос. Обычный маленький ребенок, который не понимает, почему его обидели и почему эта обида причинена кем-то дорогим ему.

Не знаю почему, но именно этот, пусть и несколько односторонний разговор с Лили, породил во мне желание пообщаться с ней поближе. Она ведь не виновата в том, что я — не ее сестра. Точнее, вина была на ней, но неосознанная, и, как ни крути, все же изрядно помотавшая ей нервы, пока меня таскали по психиатрическим лечебницам. Но все же я впервые увидела в ней ребенка, причем невероятно запущенного по меркам магического этикета, который я ненавидела сама всей душой, но в котором нам обеим предстояло жить.

И я стала за ней наблюдать. Не знаю, то ли я была так невнимательна, то ли это случайное совпадение, но до сих пор я не замечала регулярных сов, таскающих ей весточки от школьных друзей. И, видимо, не только друзей: какие-то шутники прислали ей молоденький побег мандрагоры в, очевидно, трансфигурированном горшке. Посреди ночи заклинание прекратило действовать, земля рассыпалась по всей тумбочке, обнажая тут же отчаянно заоравший корень. К слову, горшок трансфигурировали из очаровательных зеленых наушников, которые пришлись весьма кстати при обезвреживании визжащего растения. Почти сутки Лили разорялась о чертовых Мародерах, после чего загорелась идеей мести. Судя по всему, начало второго курса у ребят будет незавидным.

Впрочем, ко второй половине лета, когда Лили уже набегалась в компании Снейпа по всей округе, у нас начали складываться сносные отношения. Пару-тройку раз в неделю случались безобидные беседы, в ходе которых я узнавала что-то новое о порядках Магической Британии и о ее жизни. Лили, похоже, доставляло удовольствие пересказывать школьные события кому-то, кроме родителей. А у меня вырисовывались рычаги воздействия на поведение гриффиндорки и даже если я перегибала палку и говорила чересчур напористо, Лили была достаточно отходчива, чтобы внять каким-то из моих советов.

Так, мы заказали книгу по британскому магическому этикету. Я снова вернулась к сложным, вычурным прическам и даже Лили время от времени стала заплетать свои рыжие космы. Формы общения с домовиками, с гоблинами, с высокородными магами, с профессорами, с волшебниками разных специализаций… Эти вещи, такие новые для нее, сотворили что-то невероятное. Все же детская психика невероятно восприимчива к новой информации. За лето Лили освоила правила поведения в волшебном сообществе лучше, чем я за весь учебный год. Конечно, природная расхлябанность, хамство и авантюризм никуда не делись, но при случае… Скажем так, она вполне могла прикинуться приличным человеком, а о большем и мечтать не стоило.

— Когда я поеду в Хогвартс, обязательно наряжусь! Нарцисса Блэк от зависти свой сапог слопает.

— Она высокородная? — я опешила.

В мое время Блэки были настолько бедны, что пару раз даже пытались занять деньги у нас, нищих Блишвиков!

— Не то слово. А еще у них такая огромная семья, что кажется, через поколение, весь магический Лондон будет состоять из одних Блэков. Один из них со мной на курсе учится, сказочный идиот. Хотя он от маггловской крови нос не воротит.

Да уж, времена меняются… Интересно, остались ли Блишвики в живых? Спросить у Лили, конечно, не смогу, но в библиотеке я бы покопалась. Вдруг и мой род тоже вышел «из грязи в князи»? Впрочем, какая теперь разница? Я ведь Эванс.