За кулисами истории (гет)

На вас когда-нибудь смотрели с прямо-таки нечеловеческим удивлением? На меня — да. Каждый профессор на каждом экзамене счел своим долгом удивиться тому, что я хорошо сдал. Я не ботаник какой, вы не подумайте! Как полагается любому нормальному студенту Хогвартса, я ужасно сдал зелья, например. Но в остальном — не ниже «Выше ожидаемого», в конце концов, наши мародерские проказы неплохо тренировали магические навыки. Мы за этот год даже Глациус выучили, а это программа старших курсов! Раз десять замораживали им пол на входе в Большой зал, слизеринскую гостиную и комнату Малфоя.

Вот только мои хорошие баллы никак не вязались с отвратительными оценками на занятиях. Я прикрывался Люпином при каждом удобном случае, хвалил успехи Джима и Сириуса, лишь бы меня не трогали лишний раз и не добавляли баллов Гриффиндору. Письменные работы выполнял средне, контрольные — тоже на уровне «Удовлетворительно». Ну а что? Все равно никто не отмечал, как я учусь в течение года, а так хоть со Слизерином проблем меньше.

Короче, хорошо сданные экзамены весьма удивили преподавателей. МакГонагалл так и осталась в уверенности, что я списывал, хотя я до сих пор в упор не понимаю, как можно списать выполнение заклинания.

За этот год мы изрядно достали Снейпа. Но мы даже не специально, он ведь такой незаметный! Наденет черное, завесится черными волосами, забьется в уголок и читает книги в темной обложке. Его просто нереально рассмотреть в темных уголках замка, освещаемого только факелами. Дошло до того, что перед тем, как устроить очередную пакость, мы тыкали палкой по углам, чтобы узнать, есть ли там Снейп. Наверное, у него серьезные проблемы с самооценкой, он все принимает на свой счет, верещит, трепыхается, а потом убегает в соседний угол и опять приходится тыкать палкой.

Почему-то главную функцию обнаружения нашей невидимки взял на себя Джеймс. Он изучал периметр перед каждой авантюрой, от него же исходили удивленные возгласы типа:

— О, Снейп, нашелся!

— Сопливус, ты давно здесь приклеился?

— Снейп, палку отбирать нельзя, мы же ее специально для тебя носим! Найди себе свою на улице, а это — наша.

Это привело к тому, что уже к середине весны над кроватью Северуса Снейпа появилась табличка-классификатор тупости окружающих самоличного производства и Джеймс Поттер в ней был обозначен венцом коллекции. Уровень интеллекта ноль процентов, Уровень адекватной коммуникации три процента (по одному проценту на каждого друга), Уровень тупости сто процентов. Способность к обучаемости десять процентов. Уровень вредительства: докси с огнестрелом. К слову, мой уровень вредительства «садовый гном». По правде говоря, этому названию есть обоснование: я пару раз пытался устроить у нас в спальне небольшой огород на месте своей кровати, раз уж почти не ночевал на родном факультете. Однако ребятам, насколько я понял, не понравился запах удобрений. А еще я случайно вместе с землей перенес кучу муравьев, которые расползлись по всей комнате в первый же день и искусали Нотта и Сопливуса.

Но, как ни печально было расставаться с Хогвартсом, ставшим уже очень родным, тоска по дому становилась все сильнее, и все ученики потихоньку готовились к лету. Джим, будучи поздним ребенком, которого родители любили за одно его существование, чуть ли не пританцовывал при мысли о встрече с Поттерами-старшими. Ремус смотрел на Хогвартс, как в последний раз, словно боясь, что за лето Дамблдор передумает и решит не пускать оборотня на второй курс. И даже у него сквозь вид побитой собаки, просачивалось радостное ожидание мальчишки, никогда не покидавшего родного дома. Даже Сириус поймал где-то домашнего эльфа и заставил того до блеска начищать его ботинки и выгладить его особую парадно-щегольскую мантию так, чтобы матушка испытала гордость при его появлении. До тех пор, пока не вспомнит, что ее сын шалопай и позор рода отборных слизеринцев, конечно же. Но первое впечатление — самое важное.

Я, в свою очередь, тоже собирал чемоданы. Складывал туда только самое необходимое, поскольку понимал, что дорога до дома — мероприятие длительное и ненадежное. Даже учебники оставил ребятам. Пришлось писать домашние задания на лето сразу после экзаменов, буквально за последние несколько дней. Но я справился.

Мы долго думали над тем, что делать с переговорной, и в конце концов решили забрать оттуда все скоропортящиеся продукты, а мебель оставить на волю случая. Если за лето все растащат по местам эльфы, то ничто не мешает снова украсть самые удобные стулья слизеринцев, самые мягкие диванные подушки гриффиндорцев, и вынести необходимое из стареньких кладовок.

И сколь бы долгими не были прощания с Мародерами, сколь бы приятными не казались последние разборки с Гвендолен, сколь бы ярко не сиял Малфой, видя, как я выхожу из Хогвартс-экспресса, радость от встречи с дорогими людьми — намного больше.

Джим бросился на шею родителям с совсем неподобающим писком для волшебника, закончившего уже первый курс. Он явно пошел в отца — такой же вихрастый и щупленький. А глаза мамины, у отца, вроде, светлые.

Кстати, я нашел способ неплохого заработка в следующем году — буду продавать первокурсникам мои старые учебники и конспекты. Дети постоянно что-то теряют, забывают и рвут, многие заказывают совиной почтой замену пропаже. Старшекурсники из не очень богатых семей продают за куда меньшие деньги, и несмотря на множество конкурентов, к концу года все, кто хотят продать свои прошлогодние пожитки, успевают это сделать и даже остается еще пара-тройка ребят, которым не хватило товара.

В нашей компании именно Джеймсу Поттеру посчастливилось тащить мои учебники к себе домой на лето, чтобы осенью передать мне их в школе. Ремус мог опоздать к началу учебного года, если будет долго приходить в себя после полнолуния, выпадавшего в этом году на конец августа. У Сириуса бешеная семья и учебники грязнокровки — не самый лучший способ порадовать родителей.

Джим же рос в весьма миролюбивой обстановке. К слову, он умудрился чем-то подкупить Марлин, подружку Эванс, и она выдала ему адрес рыжей бестии. Он вроде как хочет послать ей шоколадную бомбу — это такая бесполезная вещь, которая при вскрытии конверта взрывается жидким шоколадом, придавая благородный цвет детской неожиданности всему окружению. Принцип действия, в целом, схож с навозной бомбой, но отмываться не так противно. Я бы предположил, что очкарик влюбился, если бы аккурат перед отъездом Эванс не подлила ему в сок зелье для фурункулов. Я говорил, что она делает успехи в зельеварении? А какой нормальный человек будет влюбляться после такого? Впрочем, это не мешало Поттеру целый час ныть о вселенской несправедливости, которая выражалась в мерзком характере гриффиндорских девчонок.

Но все хорошее когда-нибудь заканчивается. Закончился и первый учебный год в школе волшебства и чародейства, о чем сообщил нам прощальный гудок Хогвартс-экспресса, прибывшего на перрон. И вот, Джеймс повис на шее своего родителя, и даже до Эванс ему дела нет.

Сириус напротив — сосредоточенно пытается вести себя, как взрослый, но взгляд на Поттеров все равно выдает волнение и обиду. Блэки, насколько я понял из разговора в поезде, не имеют привычки тратить время попусту, встречая и провожая членов семьи на перроне — для этого используют домовиков. Логичная традиция, рациональная до самого основания, особенно если учесть количество Блэков в семье, но очень уж неприятная. Хочется возвращаться туда, где тебя ждут. Я, конечно, тоже самостоятельно добираюсь, но лишь потому, что сам так решил — хочу встретиться с Кучерявым Братством.

Хотя, возможно я все драматизирую и дома его встретят как полагается в семье. И тем не менее, мимолетно припоминая Вальбургу Блэк, я сомневаюсь, что дома Сириусу закатят сюрприз-вечеринку.

— Бывайте, ребята, — наконец решился Блэк. — Я буду писать. Пит, можешь пользоваться моей совой, если что. У нас есть традиция — летом первого курса Блэк получает личную сову. Так что, если захочешь написать ребятам, можешь гонять мою птицу.

— Спасибо, — хмыкнул я, с тоской думая о Джинджер, оставшейся в школьной совятне.

Сириус похлопал меня по плечу, пожал руку Ремусу, помахал Джиму, все еще висевшему на шее Поттера-старшего, и тяжело выдохнул.

— Кричер!

Раздался негромкий хлопок и на перроне появился скрюченный домовик в наволочке с гербом Блэков. До сих пор не могу свыкнуться с мыслью, что у всех моих приличных друзей есть фамильная символика. У Поттеров, Блэков, Малфоев. Даже у Ремуса есть «автограф», хотя и в слегка необычном виде и немного на лице, но он все же свидетельствует о патронате определенного клана оборотней. Один я без выкрутасов.

Но вернемся к Кричеру.

Честное слово, это самый злобный эльф из всех, что я видел в жизни. Такое количество презрения мне до сих пор выдавал только Малфой-старший при первой встрече.

— Хозяин Сириус изволит изучать местную фауну, — протянул домовик, глядя на нас с Ремом с непередаваемым выражением. — Волки и магглы — не лучший выбор, даже породистые. Ваша досточтимая матушка купила вам замечательную сову.

Хм, может так и представляться? Мол, не какой-то там грязнокровка, а породистый маггл. Звучит. Интересно, он все же узнал во мне породу Малфоев или в Ремусе — породу Грэйбека? А может сразу в обоих? Спросить, что ли…

— О, заткнись и доставь меня домой, — закатил глаза Сириус, протягивая руку сморщенному существу.

Не успел спросить.

Хлопок, и они оба исчезли. Я повернулся к Люпину:

— Видал? Магглы и оборотни одинаково крутые. А мы все спорим, кто больше матушку Сириуса при личном знакомстве шокирует.

Рем, которого его «пушистая проблема» уже напрягала немного меньше, чем в начале года, только хмыкнул, и тут же расплылся в улыбке, очевидно, заметив своих.

Ремус же, в отличие от Джеймса, больше походил на мать. То же продолговатое лицо, похожий разрез глаз, узкий нос, те же легкие, но тонкие волосы. Мистер Люпин оказался плешивым, низеньким человечком с красноватыми щеками и мясистым носом. Такие частенько пробиваются в чиновники среднего звена, а, насколько я знаю, он и впрямь кабинетный работник. Немного нервный и дерганный, но, я думаю, это издержки жизни с оборотнем. Зато сына любит — вон, на весь вокзал светится.

— Ладно, вали, не смею задерживать, — я поклонился, шутливо приподнимая несуществующую шляпу, пожал Рему руку на прощанье, и принялся продираться к выходу из магической части вокзала, размышляя о покупке шляпы в будущем. У каждого породистого маггла должна быть своя шляпа.

Надо сказать, уходить было нелегко — и отнюдь не из-за сантиментов. Кот изначально не хотел покидать знакомую обстановку Хогвартса, где провел свое детство и успел забыть о прежних местах обитания. Еще в поезде он начал нервничать, шипел, царапался, то вдруг начинал жалобно мяукать и забивался под сиденье. Сейчас вокруг сновали толпы людей, что пугало несчастный комок шерсти еще сильнее, он то и дело норовил запутать мои ноги поводком или сбежать в сторону все еще страшащего, но уже знакомого Хогвартс-экспресса.

И вот, волоча на ремешке отчаянно сопротивляющегося Джонни, я кружил по вокзалу, пытаясь обнаружить Волосатого. Наконец, тот нашелся возле табло с расписанием поездов.

— Малой! Как ты вымахал-то за год! А я все найти пытаюсь, где тут хоть один поезд из Шотландии, чтобы тебя встретить. Ты давно приехал?

— Да не особо, — отмахнулся я, поспешно отводя Волосатого от расписания, — а где все остальные?

— За углом буквально, не тащится же на вокзал всей компанией — сразу легавые прицепятся. Им же только повод дай. По себе знаю, сам таким был. Давай помогу.

С этими словами Волосатый отобрал у меня сумки, впрочем, я не особо сопротивлялся. Почувствовав себя более свободно, я похлопал по плечу ладонью, и Джонни тут же запрыгнул на это самое плечо, перестав, наконец, верещать и запутывать поводком ноги прохожих. За год он вымахал до приличных размеров и таскать его на себе было уже не так легко, как зимой, когда я только научил его этой команде, однако в людных местах это был самый удобный способ перемещения с кошаком. Не в клетку же его засовывать.

— Ты служил в полиции? — честно говоря, я был немного удивлен.

— Было дело, — Волосатый пожал плечами и тут мне стало интересно.

— А где еще работал?

— Да везде понемногу. То тут, то там…

Хм, ничего определенного. На мгновение мне показалось, что Волосатый — это я через тридцать-сорок лет. С насыщенным прошлым, беззаботным настоящим и будущим на уровне «не сдох и ладушки». Впрочем, мне могло просто показаться.

С непривычки, воздух Лондона казался очень тяжелым и загрязненным, а возможно, так оно и было. Едва мы вышли за пределы вокзала, нас встретили шумные, суетливые улицы, пахнущие дикой смесью фабричных выхлопных газов, канализации и городской пыли. Однако все эти мелкие неудобства забылись, едва между домами показались знакомые лица.

Это было так странно, но я как будто действительно соскучился по нескольким бездомным, с которыми виделся-то от силы пару раз в жизни. Забавно. Я даже имен их не знаю, но почему-то так радостно видеть эти обветренные, красные лица.

Возможно, все дело в их отношении и внимании ко мне. Мы редко переписываемся, у них куча проблем с полицией и выживанием, но все же ребята смогли меня встретить, и уже не в первый раз. Мои родители — тоже опустившиеся люди, от Кучерявого братства отличавшиеся лишь постоянством места очередной попойки (хм, а не пропили ли они дом, пока меня не было?). Но почему-то это сборище маргиналов внушало мне веру в людей. Даже в самых скотских условиях и в самом свинском образе жизни можно оставаться человеком — это противоречило тому, что я выучил дома, вытягивая маман из очередной передряги, но это было радостное противоречие.

Я знал, что меня ждут в деревне, но еще в школе решил обязательно выделить пару часов, чтобы познакомиться с ребятами.

— О, малой, а мы тебя уже заждались, — хрипло поздоровался самый старый, расстилая газету на низеньком жестяном баке, — Садись давай, рассказывай, как дела в школе, чему вас там учат.

Я с готовностью улыбнулся.

— Джонни, к ноге.

Кот послушно спрыгнул с плеча на землю и глухо чихнул. Я уселся на газетку, оставив рядом местечко для Волосатого, но нехитрые чудеса дрессировки Джонни уже приковали к себе все взгляды. Джонни, которому всегда льстило внимание общественности, принялся забавлять окружающих, забавно пританцовывая на месте и послушно подавая лапу каждому из бездомных. В конце концов, то, что Джонни — кот, не отменяет правил этикета, и он должен здороваться с окружающими.

В это время я достал из сумки пирог с почками, бутерброды и несколько яблок — все то, что удалось стащить с последнего ужина. И сверток с печеньем — его я целенаправленно похитил прямо на кухне. Ребята тоже оживились и принялись подкладывать к общему столу собственные находки. Хэлен — достаточно молодая бездомная, которую я раньше не видел, отошла куда-то на несколько минут, после чего вернулась несколькими щербатыми кружками в одной руке, и стареньким, порыжевшим от времени чайником в другой.

— Соседняя забегаловка угощает за то, что я от них бродячих собак отвадила, — пояснила Хэлен, наливая в кружки из потертого чайника темно-коричневую бурду. Пить такое в Англии — культурной столице чаепитий — попахивало святотатством. Ну, не в сухомятку же обедать.

Честно говоря, я неплохо позавтракал в Хогвартсе, а дома Веселый Роджер тоже наверняка меня покормит, так что предпочел ограничиться маленьким бутербродом и стаканчиком горьковатой жидкости под кодовым названием «чай».

Я как мог рассказывал об учебе в школе для одаренных детей, не забыв упомянуть засилье высокородных лордов, странную систему начисления баллов и достоинства школьной столовой. Сперва все слушали меня молча, не слишком отвлекаясь от трапезы, но уже через пятнадцать минут Волосатый метнулся за угол и притащил бутылку не внушающего доверия спиртного, и разговор слегка оживился.

Я рассматривал этих странных людей. Восемь человек, включая Волосатого и меня.

Самого старшего все называли Соколиный Глаз. Он безошибочно определял фараона даже в гражданской одежде — по манере идти, держаться, разговаривать и даже открывать дверь. Наблюдательность несколько избирательного профиля, зато весьма востребованного в этом окружении.

Хэлен все называли по имени. Насколько я понял, она пользовалась уважением в местной компашке за высокие моральные устои. Хэлен выросла на улице, но выбирая между грабежами и панелью, отказалась от обоих вариантов. Ей было негде жить и нечего есть, но она не стала на путь торговли собственными принципами. Насколько я понял, она промышляла бартерными услугами. Помогала отваживать бродячих собак, следила за сохранностью чемодана на вокзале у легковерных провинциалов, несколько раз даже смогла разыскать убежавших из дома на стройку детей, истосковавшимся по приключениям. В обмен — получала еду, одежду и какие-никакие деньги.

Еще был Сиплый. Сиплый — карманник и бывший телохранитель сутенера на пенсии — он немногим младше Соколиного глаза. Как ни странно, «карьера» молодости не делала его персоной нон-грата в Кучерявом Братстве. Здесь не видели ничего зазорного в проституции или воровстве, как я сперва подумал из истории Хэлен. Главное — иметь собственный нравственный стержень и не переступать через него, тогда заслужишь уважение в коллективе.

Святоша — бомж средних лет, попрошайка на паперти. Знает в лицо всех основных церковных благотворителей Лондона. Может выпросить местечко в богадельне для бездомного работяги с детьми, пристроить беременную мадам в дом милосердия, организовать кормежку в особо голодное время. При этом побирается в разных протестантских и даже католических приходах, не особо щепетилен в вопросах конфессий. Святоша позиционировал себя как порядочного христианина, достигшего просветления, позволявшего ему закрывать глаза на мелкие расхождения в вероучении. Из-за чего его порой гоняли особо консервативные приходы обеих сторон — впрочем, он не обижался.

Китти принадлежала семье русских иммигрантов. Ее так все называют потому что никто не может выговорить непроизносимое русское «Екатерина», а эквивалентом «Кэтрин» почему-то пользоваться не позволяла она. У Китти почти не проскальзывало в речи грубых фраз, она очень спокойная, чистенькая и аккуратная. Наверное, самая аккуратная из здешней компашки. Подростком она поссорилась с семьей и те выгнали ее на улицу — зашибись порядки у людей. Китти немножко не от мира сего, но все же вполне вменяемая. Говорит, что видит призраков, но кто я такой, чтобы ей не верить?

Еще был Барометр. Куча болячек, которая специфически реагировала на погодные изменения, позволяла предсказывать потепление, похолодание и уровень осадков точнее, чем матерые метеорологи с местного радио. К тому же, Барометр в свои почтенные сорок пять, провел на улицах Лондона больше семнадцати лет, и знал о них в буквальном смысле все. Проложить маршрут, уйти от погони, спрятать кого-то или что-то — Барометр мог устроить все. Во всяком случае, это он так говорил.

И наконец, Волосатый. По существу незлобливый, абсолютно лысый и слегка контуженный ветеран Второй мировой войны. Квартал, где жила его семья, разбомбили нацисты, и он, вернувшись с фронта, не нашел в себе желания устраиваться по новой в гражданской жизни. Работал на тысяче разных мест, но ничего не вышло. Волосатый любит комфорт — у него есть личный гамак, велосипед, карты, а в стареньком заброшенном доме находится его «берлога», где он иногда живет. Кроме того, он коллекционирует разный полезный хлам, вроде свистков, списанных стройматериалов, проколотых шин и прочего.

Если честно, наше собрание было похоже на организацию новой секты. Мы сидели кружком, рассказывали о себе, ели из одной посуды, а в конце Святоша предложил закрепить наш союз совместным приключением. Если честно, то он это не планировал, просто на нас таки вышли фараоны, а у половины Братства документов нет. У второй половины — поддельные. Так что пришлось расходиться и я, преодолев уже знакомый маршрут, наконец предстал перед домом Веселого Роджера.