Леса, полные пророчеств (гет)

Несмотря на летние дни, стол в кабинете фамильного особняка Сириуса Блэка был завален бумагами. Хозяин дома стоял рядом, выхватывая наугад листы из стопок, но нужный документ никак не попадался.

— Успокойся, Сириус.

На диванчике неподалеку сидела Андромеда Тонкс, сжимая в руках еще одну стопку аккуратно сложенных листов.

— Не нужно искать письмо, я поняла тебя и так, — устало попросила миссис Тонкс.

— Нет, это же письменное доказательство ее отказа от законной доли!

Блэк самозабвенно перебирал бумажки и даже не заметил, как в кабинет вошел Ремус Люпин.

— Сириус, я хотел переговорить с тобой. Что ты делаешь? — он подошел ближе.

Блэк отмахнулся, а Андромеда усмехнулась. Ремус опустился в кресло и стал наблюдать за другом: тот продолжал рыться в бумагах, не обращая на собеседников никакого внимания.

— Еще полчаса назад во время ужина ты был совершенно спокоен...

— Да, пока Андромеда не сказала мне, что не хочет принимать наследство, оставшееся от Беллатрисы! — Сириус взмахнул руками, а затем уселся в кресло.

Люпин вскинул брови и перевел взгляд на миссис Тонкс — та улыбалась.

— Вовсе нет, Сириус, — уточнила она, строго взглянув на кузена. — Я приму долю, но не уверена, что стоит требовать деньги с Нарциссы.

— Она же сама предложила! — Блэк уставился на Андромеду. — Нарцисса узнала, как ты хочешь распорядиться наследством, и она готова помочь тебе.

Андромеда вздохнула.

— Не уверена, что это правильно.

— Но это желание твоей сестры, — напомнил ей Блэк. — Она сама писала мне об этом совсем недавно. Я, впрочем, ни разу не отвечал на ее письма, поэтому последнее куда-то потерялось...

Сириус вновь пошарил во внутренних ящиках стола, но письма от миссис Малфой так и не обнаружил.

Ремус кашлянул.

— Я не в курсе всей ситуации, но разве принять долю Нарциссы — это плохо? Или как-то незаконно? Что вы хотите делать с деньгами, Андромеда?

— О, это гениально, на мой взгляд, — воскликнул Сириус. — Просто потрясающая идея.

Тонкс едва заметно улыбнулась. Кузен явно ее переоценивал. Андромеда рассказала Люпину, что ее мечтой стало акушерское отделение.

Ремус задумался и взглянул на Блэка.

— Очень интересно. У маглов тоже есть частные родильные дома, хотя большинство женщин обращается в обычный госпиталь.

— Да, мне когда-то рассказывал об этом Тед... — при упоминании о погибшем муже Андромеда слегка ссутулилась. — После рождения Виктуар мне хочется и дальше помогать женщинам во время родов. Это вдохновляет меня.

— Я мало что понимаю в этом, — Сириус посмотрел на Люпина. — Но идея мне нравится.

Андромеда взглянула на кузена и его друга.

— Знаете, я напишу Нарциссе и встречусь с ней сама. Ей тоже понравилось мое предложение.

Ремус был задумчив — от миссис Тонкс не укрылся его проницательный взгляд.

— Может, это странно, — сказала она, а затем взглянула Люпину в глаза: — Но помогая им, я прикасаюсь к волшебству материнской любви и снова чувствую себя счастливой. Я делаю это в память о дочери. Думаю, Дора была бы хорошей матерью — ей нравилось общаться с детьми. Она и сама всегда казалась немного ребенком.

Ее губы тронула улыбка, и у Ремуса перехватило дыхание: на мгновение ему захотелось рассказать: где-то в другой реальности Нимфадора Тонкс действительно стала хорошей мамой и чудесной женой для него, Ремуса Люпина. Но у той истории был грустный конец, да и рассказывать о необычных сновидениях Андромеде — странно. В этом мире Люпин для миссис Тонкс — лишь дальний знакомый.

Ремус отвел взгляд: в кабинет заглянула Флер и позвала всех на чай, а затем быстро вышла, пока следом не прибежала малышка Вики.

За столом Ремус объявил, что собрал остатки вещей и переезжает в старый семейный особняк уже сегодня.

— Мы всегда тебе рады, Рем! — воскликнула Флер, следя взглядом за тем, как дочь играет неподалеку.

— Кажется, это должен говорить я, — усмехнулся Сириус.

Допивали чай с предвкушением перемен, и почти сразу Люпин собрался уходить: надо было успеть привести дом в порядок.

— Заглядывай к нам почаще, — попросила Флер. — Особенно, если забудешь приготовить ужин.

Ремус улыбнулся француженке. Сириус, Флер, Виктуар и Андромеда увлеченно махали рукой, прощаясь с Ремусом, и тому на душе стало тепло и радостно: он тоже ощутил себя частью их семьи.

Уже вечерело, когда Люпин переступил порог дома с коробкой вещей в руках. Он был здесь после войны пару раз, но понимал, что с занятостью в Министерстве бесполезно перебираться сюда и жить одному. Ремус благодарил Сириуса и Флер за поддержку, но в последнее время явственно чувствовал желание вернуться туда, где он раньше жил.

За последние два года не только изменилась ситуация в стране и его положение в магическом сообществе. Внутри теперь вместо прежних комплексов и неуверенности обитало что-то светлое и сильное. Наконец, он взял ответственность за будущее, и оно представлялось Ремусу очень ясно.

Захотелось вернуться в место, откуда все начиналось: в этот дом семья Люпинов переехала перед поступлением Ремуса в Хогвартс. К тому времени он уже привык к своей болезни. Несколько лет родители сокрушались, что Ремус не сможет попасть в Хогвартс, хотя с детства он проявлял сообразительность и находчивость. Альбус Дамблдор это сразу оценил: однажды он даже заходил к Люпинам на чай, познакомился с Ремусом и поинтересовался, как Лайелл и Хоуп хотят обучать мальчика-оборотня магии. Отец Ремуса с готовностью заявил, что научит сына всему необходимому сам, но Дамблдор удивил их всех. Едва предложение впервые принять в школу молодого оборотня повисло в воздухе, как Ремус сам тут же согласился: поступить в Хогвартс и полноценно учиться магии ему хотелось больше всего.

Люпин улыбнулся, оглядев запыленную гостиную с камином. Именно здесь накануне сентября семьдесят первого года он доказывал родителям, что сможет учиться в Хогвартсе. Лайелл смотрел на сияющие глаза сына, плакал от радости и боялся, что Альбус Дамблдор ошибся, пригласив младшего Люпина в школу. Ремус не подвел директора и родителей. И сейчас он был твердо убежден: молодые оборотни-волшебники должны учиться в Хогвартсе. После войны таких осталось немного — не больше десятка — но Ремус активно продвигал идею принятия оборотней в Хогвартс на обучение, потому что совершенно точно знал: школа дает не только образование, но и ценное общение.

Ремус вздохнул и достал волшебную палочку: в течение нескольких минут он наводил порядок в комнатах и вскоре завершил уборку, последним штрихом разведя огонь в камине. Стало еще уютнее, и Ремус понял — возвращение домой оказалось для него очень своевременным: он чувствовал себя на правильном месте.

Он выпил чай, когда разложил немногочисленные вещи, а затем взялся за последнюю коробку. Улыбаясь, Люпин достал несколько игрушек для Виктуар. Он знал, что Сириус и Флер будут навещать его — сделать небольшой уголок для их дочки он посчитал разумным.

Картинка стала идеальной: уютная гостиная, мягкий свет и негромкий треск камина с легким дымным ароматом; разлившееся тепло после выпитого горячего чая и игрушки, оставленные на видном месте.

Ремус задумался, что родительский дом ему действительно нравится — зря он боялся возвращаться сюда, опасаясь, что с воспоминаниями к нему вернутся прежние страхи и комплексы. Теперь он был уверен: это место даст ему силу.

На мгновение в мыслях пронеслось, что детские вещи его совсем не пугают. Раньше Ремус избегал мыслей о возможном появлении у него детей — из-за ликантропии и навязанного самому себе одиночества.

Когда в его жизни появилась Виктуар, то Ремус стал замечать привязанность к малышке: ему нравилось играть с ней, и настроение всегда улучшалось, если он успевал провести немного времени после работы рядом с дочерью Сириуса и ее игрушками. Ремус наблюдал за девочкой с самого рождения, помогал Флер и недавно понял нечто интересное.

Положа руку на сердце, он мог признаться себе в небольшой мечте, к которой его подтолкнула Виктуар: чтобы через несколько лет, когда наступивший мир в магической Британии стабилизируется, в этом доме звучал смех его собственного ребенка — а может, даже и не одного.

Эти мысли были навеяны мгновением возвращения в родное место, ностальгией по детству и уверенностью, что у Ремуса Люпина однозначно есть, к чему стремиться в будущем.

Свет в гостиной, когда Ремус ушел наверх, едва заметно мигнул: дом, наконец, вновь наполнялся волшебством после долгого отсутствия хозяина.

* * *

Чтобы лето не прошло мимо, Гермионе пришлось взять в руки всю свою уравновешенность. После ссоры с родителями сердце болело, и в течение нескольких дней она не могла даже выйти на улицу — настолько апатия захватила ее.

Рон и его родители ничем не напрягали Гермиону и старались даже не разговаривать с ней. Они понимали: случившееся в Австралии оставило след в душе Гермионы, и эту потерю ей нужно пережить самой. И Артур, и Молли подбодрили ее, как смогли, и предпочли не беспокоить Гермиону домашними хлопотами, зная: она справится, стоит только немного подождать.

Даже Джинни пропадала вне дома — давала возможность подруге побыть наедине с собой и часто гостила на Гриммо, где помогала Флер днем и общалась с Гарри по вечерам.

Погода была под стать настроению Гермионы: после удушающей жары на Англию обрушились проливные дожди. Едва замечая серые тучи утром, Гермиона с трудом заставляла себя выйти из комнаты и позавтракать, а потом вновь скрывалась от всех жителей «Норы» в спальне.

Она плакала, писала письма и вела дневник, а еще изучала книги с информацией о магическом изменении памяти. Гермиона проштудировала множество литературы перед тем, как наложить чары, но сейчас посчитала разумным обновить знания: вдруг выяснится что-нибудь интересное? Увы, взаимосвязи между снятием магического блока в памяти и эмоциональной привязанностью не обнаружилось, поэтому Гермиона сделала неутешительный вывод: конфликт с родителями возник по ее собственной вине.

Все упреки отца и матери она посчитала обоснованными, но в разгаре начинающейся войны два года назад обеспечение безопасности родителей казалось ей важнейшей задачей. Да, Гермиона поступила радикально и несколько необдуманно, но в тот момент она искренне верила, что ее действия соответствуют военному времени.

Когда Гермиона стала улыбаться, Молли и Артур Уизли вздохнули с облегчением. Рон тоже воодушевился: наконец, стал больше разговаривать с Гермионой, рассказывать ей о работе и строить планы на совместное будущее. В «Нору» вернулись и Джинни с Гарри, и Гермиона с радостью приняла заботу друзей.

Оплакав свое горе в дождливые дни, Гермиона вдруг пришла в себя: поняла, что жизнь продолжается. Когда она только планировала изменить память родителям, то ставила первоочередной целью их безопасность. Она защитила мать и отца от войны, когда те оказались в Австралии, и сейчас они жили вполне счастливо — это ли не главное?

Гермиона приняла решение отпустить эту ситуацию. Она приняла выбор родителей и в глубине души надеялась: пройдет время, и она снова свяжется с ними. Если понадобится, будет навещать их регулярно — позднее. Но сейчас им действительно нужно уединение.

Как-то вечером Гермиона взглянула в глаза Рону и сказала:

— Я готова принять предложение.

Уизли понял, о чем речь, когда Грейнджер пояснила: она говорит о работе.

— Кингсли будет рад, — закивал Рон. — Он постоянно спрашивает о тебе при встрече.

Гермиона лишь улыбнулась и уже через неделю переступила порог кабинета, выделенного ей для работы.

Должность главного специалиста отдела регулирования магических популяций и контроля над ними давала ей возможность привести работу подразделений в порядок, определить ведущие направления и структуру отдела. Бруствер заявил, что за время войны контроль за животными и существами практически не велся, и работа отдела держалась на нескольких волшебниках, запуганных масштабом задач и ничего не понимающих в административном деле.

Гермиона должна была стать глотком свежего воздуха для целой ветви деятельности Министерства, и она с готовностью приступила к обязанностям.

В конце первой рабочей недели к ней в кабинет зашел Кингсли Бруствер.

— Гермиона? Как ты устроилась?

Она улыбнулась министру.

— У меня все хорошо, — Гермиона улыбнулась и откинулась в кресле. — Дел много, работа кипит. Я разбираю архив, накопившийся за несколько лет. В планах — разобраться со структурой всех отделений, расписать состав и задачи...

— Да, мы обсуждали план работы, — Кингсли склонил голову. — Мы только выиграем от реструктуризации. Значит, ты полна решимости?

Гермиона на секунду задумалась: всего несколько недель она отдохнула после выпуска из Хогвартса, а затем с головой окунулась в работу. Она хотела скорее перелистнуть историю о несостоявшемся примирении с родителями, поэтому переключила внимание на задачи, поставленные министром. А Гермиона, которая поставила себе цель, обязательно сделает все для ее достижения.

Неудача в Австралии отрезвила Гермиону — к работе она подошла со всей серьезностью, чтобы и в этот раз ее действия не обернулись провалом. Первые ее указания и аналитические отчеты уже дали результаты, необходимые для возрождения отдела, и Гермиона вскоре собиралась завершить преобразование вверенной ей территории.

Этими планами она поделилась с Бруствером, и министр ее поддержал. Когда Кингсли ушел, Гермиона чувствовала себя спокойно и непринужденно. Она прекрасно понимала объем предстоящих задач и приготовилась погрузиться в работу, чтобы изменить устоявшиеся порядки Министерства.

Неожиданно раздался стук в дверь: Гермиона вздохнула, мысленно задавшись вопросом, кому она понадобилась пятничным вечером.

— Ах, это вы, — она расслабилась, заметив у двери Гарри и Рона.

Друзья прошли в кабинет и устроились в креслах напротив Гермионы. Недолгое молчание сменилось легким смехом троицы.

— Знаете, как будто опять в гостиной Гриффиндора сидим, — сказал вдруг Гарри, улыбаясь.

— И мы опять просим у тебя списать домашнее задание, — поддержал Рон, и Гермиона усмехнулась в ответ на его шутку.

— Мы хотели пригласить тебя развеяться, — сказал Гарри, рассматривая кабинет Гермионы.

— Пока ты не утонула в трудоголизме, — закончил Рон и снова засмеялся.

Гермиона вздохнула и пожала плечами. Нет, правда, она не собиралась работать сверхурочно и прослыть офисным планктоном. Но первые дни нужно было разгрести завалы документов, оставшиеся после прежнего хозяина кабинета. Тот сбежал в другую страну в разгар войны и не вернулся, решив, что на юге Европы безопаснее, а климат во много раз лучше. И поделом ему — Гермиона справится сама.

— Так что? — Рон слегка приподнялся в кресле и вдруг вытянул голову, чтобы разглядеть фотографии в рамках на столе.

На первой фотографии он заметил их троицу: обнявшись, смотрели в камеру и смеялись. После возвращения из Больничного крыла на втором курсе друзья так обрадовались ее выздоровлению, что на память о встрече осталась фотография, сделанная Колином Криви. Гермиона любила этот обычный снимок, запечатлевший мир волшебства в то время, когда они втроем еще не утратили чувство сказки.

Второй снимок запечатлел Гермиону с родителями: они сидели вместе перед именинным тортом на ее одиннадцатилетие и тогда еще не подозревали, что Гермиона — волшебница.

Рон взглянул на фотографии и улыбнулся: он не ожидал от Гермионы подобной ностальгии, но искренне обрадовался фотографиям. В его мыслях мелькнуло: возможно, через пару лет на ее столе появится еще одна рамка: со свадебным фото.

— Да, пойдемте скорее, — торопливо воскликнула Гермиона и даже встала, подгоняя друзей. — Я уже готова.

Она достала волшебную палочку и взмахнула ей: бумаги на столе разлетелись по стопочкам, а перья и магловские ручки аккуратно запрыгнули в специальную подставку.

Гарри встал, поправляя пиджак. Первое время на работу в Министерство он ходил в чем попало, но спустя год в его гардеробе появились деловые костюмы и несколько форменных мантий, хотя их Поттер не любил и надевал очень редко.

Рон взял из рук Гермионы протянутую папку с бумагами, которые она хотела изучить дома в выходные, и подошел к Гарри.

— Ждем тебя снаружи, — подмигнул Уизли.

Они с Гарри вышли, оставив Гермиону одну. Она шумно вздохнула, сжимая в руках небольшую сумочку. Ее взгляд упал на стол и на рамки с фотографиями.

Гермиона поставила их в первый рабочий день, надеясь, что снимки будут улучшать настроение. Вместо этого Гермиона, когда глядела на фотографии, неизменно расстраивалась: школьный снимок напоминал ей о фотографе — мальчике Колине, погибшем в битве. Вид счастливых родителей на втором снимке прямо говорил: то фото — единственное, где она изображена вместе с ними.

Несколько секунд Гермиона задумчиво смотрела на снимки, решая, как поступить. Покачав головой, она взяла обе рамки и положила их в первый ящик письменного стола, а затем легким движением руки его закрыла.

Так, наверное, будет лучше. За неделю она поняла, что ничего милого в снимках на письменном столе нет: сентиментальные воспоминания в виде рамок с фотографиями только мешают работе.

Гермиона погасила свет и вышла из кабинета. На ее лице появилась улыбка: к чему смотреть на фотографии? Она может обнять Гарри и Рона в любой момент — и это грело душу сильнее детских воспоминаний.

* * *

С годами Ремус заметил: ежемесячные трансформации проходят немного легче.

Возможно, причина крылась в том, что уже на протяжении нескольких лет он принимал аконитовое зелье. Сначала, когда Люпин вернулся в Хогвартс по приглашению Дамблдора, зельем его обеспечивал Северус Снейп.

Несмотря на натянутые отношения во время учебы в школе, жизнь столкнула их вновь, и Ремус каждое полнолуние был благодарен Снейпу. Нетерпение и презрение со стороны Северуса Ремус объяснял прошлыми обидами, оттого не напрашивался на конфликты с деканом Слизерина и каждый раз в спорной ситуации пытался сгладить возникающие шероховатости в их общении. Бесполезное занятие: Снейп все равно считал коллегу недостойным членом общества, а Ремус терпеливо закрывал на это глаза: ему было некогда тратить время на раскопки душевных ран зельевара.

Позднее запасы зелья у Люпина пополнялись с помощью того же Снейпа, Дамблдора и Сириуса. Только после окончания войны и приобретения статуса героя войны Ремус, наконец, договорился о приобретении зелья на регулярной основе с конкретной мастерской зелий. Теперь он не скрывался: более того, Люпин стал примером и для других оборотней, кто опасался обращаться в Министерство Магии за помощью.

Волчье противоядие имело накопительный эффект, а качественное сырье и новейшие наработки мастеров-зельеваров позволяли свести неприятные и болезненные ощущения после трансформаций к минимуму. Но Ремус заметил еще одну интересную особенность: бороться с последствиями превращений ему помогало в последние несколько месяцев... общение с дочерью Сириуса и Флер.

Конечно, Люпин не заявлялся в гости к друзьям перед полнолунием. Но после трансформации его головная боль проходила намного быстрее, если он наблюдал за Виктуар: девочка любила его смешить, заставляла играть с ней и вовсю лепетала первые слова. Люпин в эти дни уходил из особняка на Гриммо, 12 очень уставшим, но счастливым, и мгновенно засыпал по возвращении домой.

В один из осенних вечеров Ремус поделился этим наблюдением с Сириусом, а тот, прищурившись, взглянул на друга:

— Это очень подозрительно, знаешь ли. Любишь играть с маленькими детьми, был учителем в школе... Чем ты говоришь, занимался на дополнительных занятиях с подростками?

Люпин рассмеялся.

— Успокойся, я питаю к твоей дочери исключительно отеческие чувства.

Блэк тоже улыбнулся:

— Я знаю. Но может, тебе самому пора подумать о том, чтобы завести семью и детей?

— Боюсь, мне некогда, — усмехнулся Ремус.

На самом деле хотел скрыть от Сириуса правду — да, он тоже хотел семью. Удачно: в этот момент в кабинет легко постучала Флер и пригласила их к столу. Ремус вскочил с места и избежал внимательных взглядов друга. За ужином Люпин рассказывал об успехах европейской кампании по продвижению защиты всех волшебных существ в послевоенное время.

— Несколько дней назад я посетил Италию: они с большим любопытством слушают меня, словно у них оборотней раньше вообще не водилось.

— Как же тебя туда занесло? — уточнил Сириус, смотря на Виктуар.

Она важно усадила игрушку рядом с собой за стол, но уже через несколько минут перебралась к Флер на колени.

— Не поверишь: семья Забини, — ответил Ремус с удивлением в голосе. — Они не были Пожирателями, но общались с ними.

— А теперь добиваются расположения нынешней власти?

— Да, — Люпин улыбнулся: Сириус, как обычно, увидел самую суть. — Франция пока остается неприступной крепостью.

Он пожал плечами и задумчиво уставился на бокал с вином.

— Помнится, твой товарищ из Бристоля тоже был французом? — тихо спросил Сириус, припоминая события войны. — Который погиб в битве?

— Да, — вздохнул, кивнув, Ремус. — Леон. Он бы точно помог наладить связи.

После нескольких секунд молчания Флер вдруг сказала:

— Мой отец сотрудничает с французским Министерством Магии, — она говорила легко и будто между прочим, накладывая при этом в тарелку еще немного салата. — Он в курсе вашей ситуации.

И Сириус, и Люпин взглянули на Флер: на их лицах застыло вопросительное выражение.

— Можно устроить вам разговор по каминной сети, — предложила француженка. — Думаю, папа подскажет, к кому лучше обратиться, и подготовит к беседе кого-нибудь из местных министерских чиновников. Что скажешь, Рем?

Люпин еще пару секунд не знал, что сказать: настолько он удивился предложению Флер.

— Здорово, — наконец, он обрел дар речи. — Установить связь и наладить отношения с французами крайне важно.

— Вот и отлично, — Флер кивнула и довольно улыбнулась.

Переведя дух от радостной новости и предвкушения нового витка в своей миссии, Ремус откинулся на стуле и посмотрел на Блэка:

— Ты так и не рассказал, кого назначили новым деканом Гриффиндора.

— Я не настолько везуч, как видишь, — Сириус пожал плечами, делая вид, что увлечен разрезанием оставшегося на тарелке мяса. — Деканом стала новый учитель истории.

— Да, я слышал, что Минерва пригласила кого-то вместо Бинса. Не думал, что он когда-нибудь уйдет на пенсию.

Тут уж улыбнулась Флер:

— Помню, меня очень веселило, что в вашей школе один из профессоров давно умер, но продолжает вести уроки.

— Да уж, незабываемые лекции, — подхватил Блэк. — Лучшее средство от бессонницы!

Они рассмеялись.

— Идея отправить Бинса в отставку принадлежала Гермионе, — сказал Сириус и взглянул на Люпина. — Вы общаетесь с ней? Она пару месяцев как работает в Министерстве — Гарри рассказывал. Хотя в гости они с Роном сюда давно не заходили.

Ремус покачал головой.

— Я редко бываю в Министерстве в последние месяцы. Мы иногда переписываемся: летом я поздравлял ее с назначением. Кингсли говорил, что она очень амбициозно принялась за работу.

Блэк кивнул: он тоже слышал такое о Гермионе и ни капельки не удивился. Год назад она помогла ему разобраться с документами, и Сириус с тех пор еще больше зауважал подругу Поттера.

— Если Гарри освободил магический мир от войны, то Гермиона наверняка изменит его к лучшему, — сказал Сириус.

— Думаю, ты прав.

Ремус лишь слегка улыбнулся в ответ. Он не мог не согласиться со словами друга, когда в мыслях появился образ Гермионы, уверенно смотрящей в будущее и жаждущей перемен.

Ужин вскоре закончился, и Сириус с Флер проводили Ремуса. Малышка Виктуар, как обычно, улыбалась и махала Лунатику. Напоследок Ремус пожал руку Блэку и благодарно кивнул Флер: информация от нее пригодится в работе.

После последней трансформации прошла всего пара дней: встреча с друзьями опять помогла ему вернуться на прежний жизненный лад и настроиться на рабочую неделю, что начнется завтра.

Дома Ремус перебирал бумаги на столе и наткнулся на записку от Гермионы: она благодарила его за открытку на день рождения, сожалела, что он не смог вырваться к ней в гости, и приглашала заглянуть к ней в рабочее время.

Люпин улыбнулся: за неделю, прошедшую с дня рождения Гермионы, он так и не осмелился заявиться в ее кабинет в Министерстве в «рабочее время». Следующие несколько дней он будет работать с Кингсли и выстраивать стратегию общения с французами, имена которых дала Флер.

Возможно, Ремус все же решится зайти к Гермионе: они и правда давно не виделись и лишь изредка переписывались друг с другом. Он вспомнил их последнюю встречу на приеме в Хогвартсе, голубое платье Гермионы и желание с ней потанцевать. Увы, пока его мечта останется таковой: танцевать с Гермионой под взглядом Рона Уизли ему отчего-то не хотелось. Люпин понимал — со временем возможность его совместного времяпровождения с Гермионой таяла на глазах.

Но еще долго он будет помнить: ее легкий румянец, заботливо предложенный кофе и вечное упрямство помогало Ремусу справляться с последствиями полнолуний так же хорошо, как улучшенный состав аконитового зелья или общение с улыбчивой Виктуар Блэк. Или даже чуточку больше.

* * *

Одиннадцатое ноября: Гермиона отчего-то вот уже второй год подряд вспоминала, что именно в этот день Рон бросил ее, когда они с Гарри и Ремусом жили в лесу.

Тогда она простила Уизли сразу после его возвращения, но с тех пор в ноябре в ее сердце едва слышимым скрипом отзывалась тоска.

Она не особо любила промозглый ноябрь еще со времен учебы в школе: многовековой замок в конце казался холодным и мрачным. Ее настроение мало зависело от природы, но отчего-то в этот раз равнодушная серость за окном очень совпадала с апатией в самой Гермионе.

Часто она задумывалась: чего теперь не хватало в жизни. Гермиона с Роном жили в небольшой, но уютной съемной квартире в тихом магловском районе Лондона. Оба работали в Министерстве. Иногда Рон вздыхал, что работа уже не кажется ему такой интересной, но быстро забывал об этом, когда рассказывал какой-нибудь курьезный случай — даже в Аврорате подобных историй хватало. Гермиона трудилась в отделе контроля магических популяций и успешно проявила себя: уже через несколько месяцев министр планировал назначить ее начальником отдела.

Жизнь стала обычной. Каждый день походил на другой, и в этой рутине рядом с Роном она чувствовала себя не очень уютно. Гермиона часто задумывалась о родителях, о детстве и о том, что пережитая ссора по-прежнему причиняет ей боль. Похороненные в глубине сердца переживания по-прежнему иногда беспокоили ее, но Гермиона верила: время поможет.

Рон часто отвлекал Гермиону от грустных мыслей: благодаря ему они выбирались в гости к друзьям или на прогулки в Лондон. Он предлагал отправиться в путешествие, но Гермиона лишь отмахивалась: работа была расписана на несколько месяцев вперед.

Она с готовностью окуналась в порученные ей дела, часто прибегала к министру с новыми предложениями, а Кингсли всегда с улыбкой принимал Гермиону.

Сидя в кабинете, Гермиона ближе к окончанию рабочего дня всегда подводила его итоги. Сейчас она, хоть и пыталась сосредоточиться на делах, но вместо планирования списка задач на следующий день в задумчивости размышляла о себе. Она поежилась и накинула на плечи вязаный плед, а затем потянулась к большой кружке с чаем.

Гермиона смотрела на чистый лист ежедневника, а потом закрыла его: взглянув на обложку, она улыбнулась и погрузилась в воспоминания.

Однажды вечером в середине октября к ней в кабинет, пару раз постучав, вошел Ремус Люпин. Гермиона в первую секунду удивилась, но затем обрадовалась: она давно приглашала его к себе.

— Ремус! — она встала и улыбнулась, от неожиданности даже забыв подойти к давнему другу.

Они смотрели друг другу в глаза несколько долгих секунд, а в душе каждого, тем временем, что-то вставало на нужные места. Опомнившись, Гермиона предложила Люпину чай, а он, вынув небольшую коробку, перевязанную лентой, из-за спины, показал ту Гермионе и положил на стол.

— Это подарок — ведь я пропустил твой день рождения.

Грейнджер, едва прикусив губы, чтобы улыбка не была такой заметной, подала Ремусу чай. Он отметил, с какой осторожностью она протянула ему чашку, и вдруг вспомнил: Гермиона не пользуется магией в бытовых мелочах, а чашки к чаю, даже когда они жили в палатке, выдавала каждому лично в руки.

— Расскажи о себе, Ремус, как ты? — принялась за расспросы Гермиона. — Кингсли упоминал, что ты постоянно в разъездах...

— В его кабинете я бываю чаще, чем в собственном, — отшутился Люпин. — Сотрудничаю с иностранными представителями: еще год назад я и подумать не мог, что достигну в этом успеха. Налаживать международные связи оказалось непросто.

— Я разговаривала об этом с Кингсли, — кивнула Гермиона и прикрыла на секунду глаза: чай приятной волной согревал ее изнутри. — Абсолютно поддерживаю вашу с ним стратегию.

Люпин склонил голову в ответ: он знал, что их с Гермионой цели очень похожи, поэтому министр доверяет им обоим большие участки работы.

— Недавно был во Франции: благодаря Флер и ее отцу вышел на Министерство Магии в Париже. Раньше они и слушать меня не хотели.

— Флер? — удивилась Гермиона и отставила чашку.

— Я тоже не думал, что она сможет помочь, — Ремус тихо усмехнулся. — Оказывается, иметь полезные связи необходимо, чтобы чего-то добиться в политике.

Они допили чай, обсуждая последние новости. Гермиона иногда задумчиво глядела на Люпина: поняла, как ей не хватало его общения в последние месяцы. После поездки в Австралию она редко встречалась с кем-то, кроме Гарри, Рона и Джинни, а на площадь Гриммо и вовсе давно не заходила.

— А как дела у тебя? — Ремус заметил изменения в настроении Гермионы и постарался вывести ее из задумчивости.

— У меня все хорошо, — после некоторого замедления ответила она.

Ремус внимательно наблюдал за Гермионой, словно что-то в ее ответе смутило его. Всю ли правду сказала Гермиона? Вскрывать ее тайны Люпину не хотелось: если она решит поделиться с ним, то сделает это по собственной воле.

После некоторого молчания Ремус приподнялся в кресле.

— Мне пора, пожалуй, — он вздохнул и улыбнулся: приятно было увидеть Гермиону после долгой разлуки.

Она как-то слишком быстро подскочила на месте, будто не ожидала, что уже прошло столько времени с момента, как Люпин постучался в дверь ее кабинета. Гермиона вышла из-за стола и приблизилась к Ремусу на пару шагов.

Она внимательно посмотрела на Люпина и, отрывисто вздохнув, сказала:

— Рем, я скучала...

Едва он заметил, как трепетали ее ресницы, Гермиона улыбнулась и добавила:

— Ведь мы работаем рядом и можем встречаться чаще? Когда ты вернешься из очередной командировки — заходи ко мне. Нам всегда есть о чем поговорить.

Ремус целую секунду не знал, что сказать в ответ.

— Конечно.

Он слегка наклонил голову, чтобы не показать, как растерялся. Ремус улыбнулся, а потом вспомнил про подарок. Одним пальцем он пододвинул коробочку, лежащую на столе, к Гермионе.

— Ах да, — шепнула она себе под нос.

В нетерпении Гермиона взяла перевязанный шелковой лентой сверток и раскрыла его. Внутри лежал ежедневник из кожи коричневого цвета. Поверхность тетради была выполнена в виде переплетений: тонкие искусные линии прорисованы одна к другой; среди них виднелись несколько серебристых нитей с маленькими камнями серого цвета. При ближайшем рассмотрении камни имели почти прозрачный, теплый зеленоватый оттенок. Гермиона рассматривала ежедневник, похожий на дорогое издание старинной литературы, с большим удивлением и трепетом: даже руки ее покрылись мурашками.

— Он прекрасен, — тихо сказала Гермиона, взглянув на Люпина с благодарной улыбкой.

В это мгновение он заметил в ней счастье и спокойствие. Ремус даже вздохнул от облегчения: он обрадовался, что своим подарком поднял ей настроение. Она же вдруг подалась вперед и обняла Ремуса. Гермиона незаметно зарылась носом в лацканы его пиджака и сделала медленный вдох. Через пару секунд она отстранилась, а затем в легком поцелуе прикоснулась губами к его щеке.

Ремус перевел дух, когда Гермиона отодвинулась: она не сразу убрала руки с его плеч. Опомнившись, он сказал:

— Еще я положил шоколад. Тот самый.

Она вновь улыбнулась и лукаво прищурилась.

— Оставлю его здесь. Рон признавался, что шоколад очень ему понравился.

— Отличная идея, — Люпин усмехнулся и провел рукой по щетине — в месте недавнего поцелуя.

Гермиона стояла рядом и прижимала подаренный ей ежедневник к груди, а на ее лице едва заметно сияла мечтательная задумчивость. Ремус постарался запечатлеть такую Гермиону у себя в памяти, а уже через минуту он с улыбкой попрощался и вышел из кабинета. Гермиона прикрыла за Люпином дверь и вздохнула: отчего-то в его присутствии ей всегда становилось легче.

Она помнила эту встречу и сейчас, в ноябре. Когда на нее накатывала тоска, Гермиона заваривала чай и тянулась к ящику стола, чтобы взять пару долек волшебного шоколада, подаренного Ремусом.

Приятный, мягкий вкус шоколада смешивался с ароматом домашней выпечки и пряной корицы, возвращая Гермиону в счастливое детство. Она вновь отломила небольшую дольку и отправила ту в рот. Странно, но шоколад напоминал ей теперь не только о родителях и доме, но и о мгновениях настоящего: дне рождения в лесу, поздравительных письмах в послевоенном Хогвартсе и о теплой дружбе с Ремусом Люпином.