Лихорадка (гет)

Над выжженной, обильно политой кровью землей садилось солнце. Его красный диск, виднеющийся сквозь мглу, был ли то дым или неплотные облака, как нельзя лучше дополнял картину всеобщего разора. Дневная жара отступила, но казалось, что в этом краю теперь жарко всегда, и даже ночная прохлада не приносила желанного успокоения.

Скрип колес, стук копыт, усталое ржание лошадей. По пыльной, разбитой дороге длинной вереницей шел отряд конфедератов — их армия отступала после очередного поражения. Акр за акром, миля за милей республиканцы теснили ее все дальше и дальше, и уже мало кто всерьез надеялся на победу, хотя вслух произносить крамольные речи запрещал некий негласный устав. Пехотинцы затянули строевую песню, чтобы ободрить свой дух, но голоса солдат звучали так заунывно и изможденно, что это пение больше напоминало похоронный марш.

Среди них был один мужчина — хотя, правильнее было бы назвать его юношей, ведь ему едва ли сравнялось двадцать, — который пел довольно громко и ладно. Не видя его лица, можно было подумать, что он единственный не утратил веру в Правое Дело, но глаза этого молодого джентльмена были так несчастны, а на лице лежала печать таких тягот и лишений, что впору было усомниться в его искренности.

Впрочем, ничего другого ему не оставалось. Смерть долго ходила за ним по пятам и порой подкрадывалась так близко, что уже начинала замахиваться косой над бледным, чахоточным на вид юношей, но в последний момент по воле Провидения отступала. Он почти научился справляться с этим и перестал бояться ее дыхания — в самом деле, удивительно, каким стойким может быть человек кроткого нрава перед лицом чудовищных опасностей. Говорят, три вещи делают хорошего человека еще лучше, а плохого — еще хуже: каторга, война и брак. Но наш герой не судил о справедливости этого суждения. Ему предстояло — в случае, если он все-таки выживет, конечно, — научиться жить в новом мире. В мире, где не было места тому, что он впитал вместе с молоком матери, но он посчитал бы себя последним трусом, подлецом и предателем, если бы отказался хотя бы от чего-нибудь, что было ему дорого.

Весной 1861 года Чарльз Гамильтон без преувеличения был счастливейшим человеком. Исполнились все его мальчишеские мечты: как-то вдруг, легко и сразу, будто бы во сне. Первая красавица графства (мало у кого возникали в этом сомнения) Скарлетт О’Хара давно была предметом его воздыханий, но Чарльз, неуверенный в себе и робкий в обращении с девушками, даже представить не мог, что она выйдет за него замуж. Вот так возьмет и выйдет без привычного для светских барышень кокетства и жеманства. Да и до жеманства ли, когда война у самого порога? О нет, в искренности чувств молодой жены Чарльз ни разу не усомнился именно по причине особой ситуации. Возможно, в мирную пору Скарлетт долго сомневалась бы, не говорила бы ему ни да, ни нет, продолжала бы упиваться — вполне заслуженно — вниманием многочисленных поклонников, но теперь, в это священное для Юга время, настоящую любовь было уж не спрятать, и эта мысль пьянила сердце еще сильнее.

Со дня на день должна была начаться война с Севером, но Чарльза и ему подобных молодых джентльменов это страшное по своей сути слово не только не пугало, а вдохновляло и вело за собой, как путеводная звезда. Уж бог знает почему юные головы так заражены жаждой ратных подвигов, однако Чарльз не был одинок в своих безрассудных стремлениях поскорее разбить наголову янки и вернуться к прежней богатой и сытой жизни, но уже не безусыми юнцами, а героями войны.

На строевых подготовках в Джонсборо он проявлял невероятное рвение, которое в полной мере искупало недостаток воинских навыков. Никакого страха не было, как и мыслей о смерти — Чарльз словно еще не вышел из детского возраста, когда само понятие смерти окутано ореолом тайны и существует как бы вне мира маленького ребенка. Эта самонадеянность вряд ли была признаком глупости, ведь тогда в дураки пришлось бы записать весь Эскадрон полным составом за редкими исключениями.

Тем не менее, впервые повстречаться с опасностью Чарльзу было суждено уже на шестой неделе пребывания в Южной Каролине, где он находился в воинской части под командованием полковника Уэйда Хэмптона. Поначалу Чарльз не придал ни малейшего значения насморку и кашлю, которые появились ну очень уж некстати, да и виданное ли дело солдату обращать внимание на такие мелочи накануне сражений? Состояние его здоровья резко ухудшилось через несколько дней, и юного пехотинца, не сделавшего еще ни единого выстрела по врагу, сложили в лазарет.

Последовали тяжелые дни и ночи, сливавшиеся для Чарльза в один нескончаемый и неделимый поток времени. Болезнь душила его в прямом смысле слова: его легкие были словно наполнены битым стеклом, грудь — сдавлена тяжелым железным обручем, и в дополнение ко всему его мучила лихорадка, лишавшая больного способности соображать и сознавать окружающую действительность. Вероятно, в его положении это было даже к лучшему — так Чарльз хотя бы не мог испытывать всего ужаса близкой смерти. Пока он лежал в беспамятстве с холодным компрессом на горячем лбу, в его полуживом сознании изредка мелькали образы усадьбы Двенадцать Дубов и зеленоглазой красавицы, такой притихшей, робкой и печальной, несмотря на свой непокорный и озорной нрав, да где-то раздавалась пушечная канонада. Но последнее, должно быть, ему только мерещилось.

* * *

Письма от Чарльза Скарлетт складывала в особую шкатулку, толком не читая ни одно. Она вскрывала их приличия ради под зорким оком Мамушки и делала вид, что читает, на самом деле поверхностно бегая глазами по тщательно выведенным чернилами строчкам. И даже так Скарлетт поражалась однообразию этих писем: объяснения в любви были громоздкими, цветистыми, но до безобразия банальными и слащавыми, а к новостям с фронта, в подробностях следующим далее, урожденная мисс О’Хара и вовсе не испытывала никакого интереса.

Ее апатия по отношению к молодому мужу и его делам сопровождалась ноющей, горькой, неизбывной тоской по другому человеку. Скарлетт считала свой брак полным недоразумением, и еще большим недоразумением ей казалось то, что посредством этого брака она породнилась с Эшли. С Эшли, которого она так — взаимно! — любила. Теперь он был ей все равно что брат, и это обстоятельство упрямо не хотело укладываться у Скарлетт в голове, как и война, как и в принципе все, что ее окружало. Юной девушке порой чудилось, что она крепко спит и видит дурной сон, который вот-вот развеется, и все вернется на круги своя: приемы, балы, танцы, веселая музыка, красивые наряды, назойливые кавалеры и долгие вечерние свидания с Эшли. А потом он, опустившись на одно колено, признается ей в любви и попросит ее руки у Джералда О’Хара, будет пышная свадьба, путешествие и много-много счастья… И никакой Мелли с ее братцем.

В один прекрасный день перестали приходить письма из Южной Каролины. Скарлетт это не то чтобы обеспокоило или огорчило, но удивило. За эти недели она, сама того не ведая, привыкла к восторженным посланиям от Чарльза, и их отсутствие ощущалось примерно так же, как отсутствие привычного, пусть и не самого любимого десерта за завтраком.

— Мисс Скарлетт, время обеда, — в дверях комнаты показалась необъятная фигура Мамушки. — Вы никак забыли?

— Я не голодна, Мамушка, — безучастно отозвалась Скарлетт, лежа на подушках.

— Это еще что за разговоры? — посуровела няня, но увидев, в каком состоянии находится воспитанница, вошла в спальню, чтобы пощупать ее лоб. — Цвет лица мне ваш не нравится. Взяли моду голодом себя морить!

— Я не хочу сейчас есть! — девушка насупилась, обняла подушку и демонстративно повернулась на бок спиной к Мамушке. — Поем тогда, когда захочу.

Мамушка, привыкшая воспитывать в строгости всех трех дочерей О’Хара, едва не проглотила язык от такой дерзости.

— Мисс Скарлетт, это поведение, недостойное взрослой замужней женщины, — отчеканила негритянка.

Скарлетт не шелохнулась. Мамушка заволновалась.

— Уж не захворали ли вы, детка? — заботливо спросила она.

Молодая миссис Гамильтон, у которой с самого утра не было ни сил, ни желания шевелиться, неопределенно что-то промычала в ответ.

Мать оказалась в ее комнате в считанные минуты. Эллин, не являясь врачом, имела тем не менее богатый опыт по части медицины и в некоторых ее областях была сведуща не хуже фельдшера. Задав дочери несколько щекотливых вопросов интимного свойства, она просияла от радости. Вызванный из города врач ее предположение подтвердил: Скарлетт беременна.

Сама Скарлетт известие о своем скором материнстве приняла с бледным, неподвижным лицом, а затем бросилась на постель и зарыдала в три ручья. Растерянный доктор поспешил удалиться, сопровождаемый Эллин, а Мамушка тем временем принялась усовещивать воспитанницу:

— Мисс Скарлетт! Вы перешли все границы сегодня! Какой стыд!

— А мне все равно! — послышался из-под подушки истерический возглас. — Это ужасная новость, просто ужасная!

— Не смейте брать грех на душу!

— О-о-о! — Скарлетт села на постели и начала заламывать руки. — Теперь точно пришел конец всему! Я растолстею, стану огромной и неповоротливой, как… как бочонок с вином! Я не влезу ни в одно платье, а после родов и вовсе подурнею так, что на меня больше никто никогда не взглянет! О-о-о, какая я несчастная!

— Мисс Скарлетт!!! — окрик Мамушки прозвучал раскатом грома.

Скарлетт поняла, что зашла слишком далеко. Она быстро затихла, присмирела и, тихонько всхлипывая, виновато опустила глаза и попросила прощения. Лишние скандалы и нравоучения были ни к чему — хватало и того, что сердце юной миссис Гамильтон было разбито, на этот раз окончательно и бесповоротно. Беременность уничтожила последние укрепления, защищавшие Скарлетт от жестокой и неприглядной реальности, и это было куда больнее и обиднее, чем невозможность надеть любимое платье и выйти в свет.

* * *

С трудом разлепив тяжелые веки, Чарльз зажмурился снова от ярких солнечных лучей, светивших в окно лазарета. Глазам, привыкшим к тьме, было больно. Лазарет был практически пуст — до поры до времени. На соседней с Чарльзом койке лежал другой солдат в серой пижаме и хитро поглядывал на товарища по несчастью близко посаженными голубыми глазами.

— Очнулся! — сказал он то ли сам себе, то ли обращаясь к Чарльзу.

— Что, простите? — прохрипел слабым голосом Гамильтон.

— Очнулся, говорю! — повторил русоволосый молодой человек. — Тебя тут уже в покойники хотели записать, говорили, в три дня скончаешься. Вот было бы обидно помирать, не повоевав, правда?

— Сколько я тут лежу? Бои уже начались?

— Да скоро неделя будет. Я вот тоже с пневмонией слег — за жизнь ни разу не чихнул, а как в армию попал, так сразу. А про бои сказать, извини, не могу, сам ни черта не знаю.

Чарльз угрюмо замолчал. Неужели он и вправду чуть не отправился на тот свет из-за какого-то микроба? Вот был бы позор!

— И сдалась нам эта война? — вслух задумчиво произнес солдат.

Эта фраза подействовала на Чарльза отрезвляюще.

— О чем вы говорите, сэр! — возмущенно воскликнул он так, словно не лежал последние несколько дней при смерти. — Это не просто война, мы защищаем свою честь, честь всего Юга!

— Честь, — хмыкнул солдат. — Видишь все эти койки? Скоро они будут заполнены ранеными и умирающими, и не только койки, а все полы, коридоры и даже пролеты лестниц. И ради чего это все?

— Мы сражаемся за наш мир, — Чарльз попробовал приподняться и застонал от слабости. — За наши устои, за то, что передали нам предки. Янки хотят все это разорить, они низкие люди, не знающие чести и благородства. В бесчестном мире не стоит жить. Вы говорите не как джентльмен, и если бы не мой долг перед Конфедерацией, клянусь, я вызвал бы вас на дуэль.

Солдат рассмеялся.

— Я не джентльмен и никогда им не был. Я всего лишь траппер из Луизианы. Можешь называть меня Монтгомери.

— Именно это и отличает аристократа от простолюдина, — продолжал пафосным тоном Чарльз. — Вы цените свою жизнь и свои интересы превыше чести и интересов Родины, а мы — наоборот.

— Ты когда-нибудь стрелял? — с остроносого лица Монтгомери слетела насмешливая улыбка.

— Что за вопрос вы задаете? Конечно, стрелял! На охоте я…

— В человека.

Чарльз запнулся. Он не хотел ударить в грязь лицом перед траппером, но эти слова вывели Гамильтона из душевного равновесия.

— Сделать выстрел или ударить саблей и увидеть, как навечно закрываются чьи-то глаза, пусть даже глаза ненавистного янки… Это не так-то просто.

— У нас нет выбора, — отрезал Чарльз. — Они не оставили нам выбора.

— Ты еще очень молод, как я погляжу. Сколько тебе лет?

— Вы тоже далеко еще не старик.

— Верно, мне двадцать четыре.

— Что же вы делаете в армии Конфедерации, если не верите в наше Правое Дело?

— Я не трус, — Монтгомери будто оскорбился. — Меня призвали на войну, и я вступил в ряды армии, но это не значит, что я все это одобряю.

Разговор зашел в тупик. Чарльз, еще очень слабый от тяжелой болезни, замолчал. В его душе горел праведный гнев, вызванный дерзкими речами траппера, но в то же время он был ими крайне удивлен. Он никогда не думал о войне так. Впрочем, его сил хватило только на этот короткий разговор, и вскоре больной снова погрузился в сон.

Идя на поправку, Чарльз впервые за все время получил письмо из Тары. Сестра часто писала ему из Атланты, передавала горячие приветы от тети Питти и справлялась о здоровье дорогого брата, но жена не ответила на его послания еще ни разу. Чарльза это огорчало, хотя он нашел вполне приемлемое оправдание для Скарлетт: она оказалась так ранима и сентиментальна, что, должно быть, попросту не имеет в себе сил писать на фронт. Теперь же молодой муж был на седьмом небе от счастья. Письмо оказалось написано рукой миссис Эллин О’Хара, но и это не смутило Чарльза. Теща сообщила ему радостную весть, заставившую его ликовать: в молодом семействе Гамильтон ожидается пополнение.

Шли недели, месяцы, война затягивалась, и не было видно ни конца ни края боям, которые становились все более ожесточенными и кровопролитными. Разбить янки за месяц, как предполагали южане, не получилось. Не получилось сделать это и за два, и за три, и за полгода, и даже больше. Как увязший в болотной трясине человек с каждым движением медленно погружается на дно, так и Конфедерация, сама того пока не сознавая, все крепче запутывалась в смертельной ловушке. Поезда с ранеными регулярно отбывали в военные госпитали, где не хватало ни рук, ни медикаментов, в поместья по всему Югу летели похоронки, а те, кто остался в строю, продолжали жить чаянием победы, благо в ту пору все еще не было так безнадежно.

Надежда — это единственное, что остается человеку в этом рукотворном аду. Чарльз стремился вернуться домой так сильно, что эта мечта вела его сквозь огонь, дым и пепел. Даже соратники удивлялись его невиданному везению — однажды он, рискуя собственной жизнью, ползком бросился под артиллеристский обстрел, чтобы утащить раненого товарища с линии огня, и остался цел и невредим. «Наверное, за него кто-то много молится, и этот кто-то — праведный человек», — пожимали плечами солдаты. Иначе как чудом нельзя было объяснить то, что худосочный и не отличающийся крепким здоровьем юноша, который едва не умер от пневмонии еще до начала войны, до сих пор стойко переносит ее тяготы.

Сам Чарльз об этом мало рассуждал. Он вообще старался думать о происходящем как можно меньше, мыслями устремляясь в светлое будущее, которое непременно однажды наступит. Он бережно хранил письма от Скарлетт — очень сдержанные, как и подобает изъясняться настоящей леди — и постоянно перечитывал их вечерами в свете костров походных лагерей и керосиновых ламп. Чарльз так и видел эту изящную, прелестную белую ручку, которая старательно выводила строчки послания, печальные зеленые глаза, из которых капали чистые, как родниковая вода, слезы, бледные, похудевшие от горя щеки, на которых когда-то так ярко играл озорной румянец. Он каждую ночь горячо молил Бога о том, чтобы снова увидеть любимую жену и ребенка, которого она ему вот-вот подарит. Это давало ему сил для новых походов и сражений, бесконечной чередой тянувшихся друг за другом — вперед, к победе, во имя Правого дела.

Но первого боя ему не забыть никогда. Уже когда построение было выполнено, и обе армии ожидали команды к началу атаки, Чарльзу вдруг — к его огромнейшему стыду! — захотелось сбежать оттуда. Эти серые мундиры, знамена, ружья, сабли, штыки, картечи, фигуры кавалеристов на лошадях, величественные и зловещие одновременно… Чарльза потрясла мысль о том, что это уже не учение, не постановка, не игра, а настоящая угроза. Юноша тут же в самых категоричных выражениях устыдил себя за трусость и в качестве искупления за минуту малодушия торжественно подумал, что готов расстаться с жизнью прямо сегодня, если это потребуется.

А дальше начался кошмар. Воздух огласили звуки десятков, если не сотен, ружейных выстрелов, воинственное ржание лошадей, боевые кличи солдат и лязг заточенных сабельных клинков. Справа и слева от Чарльза то и дело падали убитые и раненые. Сам же он будто застыл изнутри. Он помнил глаза янки, которого первым поразила его, Чарльза, пуля, — темно-карие, в них нельзя было разобрать зрачков, зато очень хорошо были видны испуг и сознание неминуемой гибели. Последующих убитых им он не помнил, да и не старался запомнить — в целом, после первого поверженного врага убивать оказалось не так уж трудно.

Вечером он потом сидел у костра, кутаясь в плед, уложенный ему сестрой, и громко стуча зубами. Чарльз не сразу заметил, как к нему подсел сержант Монтгомери, с которым он уже встречался в лазарете.

— Хороша была заварушка, — сказал тот с явно угадывающейся в голосе горькой иронией и протянул Чарльзу флягу со спиртным. — На, выпей, легче станет.

— Н-нет, н-не надо, — простучал зубами в ответ Гамильтон.

— Ну, давай, не хорохорься, а то опять свалишься, — настаивал Монтгомери.

Чарльз, не слишком охочий до выпивки, взял флягу и с сомнением понюхал ее содержимое.

— А эти янки непросты, да? — усмехнулся траппер. — Надолго мы с ними застрянем, помяни мое слово. Как бы нам всем не полечь.

— Н-ничего, это т-только н-начало, — без должной уверенности возразил Чарльз.

Монтгомери слабо улыбнулся, глядя на темную полосу леса и острые вершины сосен на фоне багрового закатного неба.

— Я домой хочу, в свои леса, — печально проговорил он и бросил в костер маленькое поленце.

Чарльз залпом выпил половину фляги, в будущем, однако, не позволяя себе ничего подобного. Монтгомери не стало через четыре месяца — его разорвало картечью, а Гамильтон зарекся заводить полковых друзей.

* * *

Тара жила в относительном спокойствии, не считая того, что Эллин отдавала много сил, занимаясь благотворительностью для нужд армии, включая выращивание огромного количества хлопка. Но если нужды армии и интересовали кого-то в Таре меньше всего, то это Скарлетт, мечтавшую лишь о том, чтобы война побыстрее закончилась — и не важно, чьей победой. К ней, как и к другим южанам, пришло понимание того, что все гораздо серьезнее «одного-двух месяцев победоносного марша нашей славной армии». Скарлетт было глубоко наплевать на Правое дело и его успех, зато она понимала, что каждый новый день, каждое новое сражение могут оказаться фатальными для Эшли.

О, Эшли! Как бы ни горька была для нее мысль о том, что любимый мужчина телом и душой отдан другой женщине, гораздо хуже было потерять его навечно. Ночами Скарлетт часто снился кошмар, в котором в Двенадцать Дубов приходит телеграмма о гибели капитана Уилкса. Ее сердце при этом разрывалось на мелкие куски и истекало кровью, а сама она отчаянно голосила, рыдала и призывала смерть. Под любым предлогом Скарлетт стремилась узнать последние новости от соседей и облегченно вздыхала, когда слышала, что никаких трагических известий об Эшли не приходило. Да, она была готова великодушно отказаться от этой любви и навсегда забыть ее, лишь бы Эшли был жив и здоров. Думая так, Скарлетт едва не взлетала над землей — настолько окрыляла ее эта чистая, жертвенная и совершенно бескорыстная любовь, настоящий бриллиант христианской добродетели. Пусть все считают тихую серую мышь Мелани святой, а ее — недалекой кокеткой, неспособной на глубокое чувство. Она-то знает, кто из них двоих предан Эшли больше.

Впрочем, смерти Чарльза Скарлетт опасалась ничуть не меньше, ведь это значило бы, что она стала вдовой, а быть вдовой с ребенком — это почти что приговор. Положение замужней дамы отнюдь не радовало миссис Гамильтон, она была готова заплатить любую цену, чтобы вернуться в тот роковой апрельский день и исправить свою нелепейшую, чудовищную ошибку, но вдовство в ее глазах приравнивалось к концу света. А из двух зол, как известно, выбирают меньшее. Ах, эти глупые мужчины со своими войнами! Страдают сами и заставляют страдать женщин.

Молчать на протяжении почти девяти месяцев и не отвечать мужу на письма было бы совсем уж подло и невоспитанно, и Скарлетт это понимала, время от времени проявляя милосердие. Сыграли роль и мягкие наставления Эллин, ослушаться которых было для девушки кощунственно. Так или иначе, она садилась за стол, брала перо, бумагу и принималась сочинять послание. Выходило черство, скупо и нескладно — во многом из-за того, что Скарлетт никогда не блистала литераторским талантом.

«Дорогой мой муж Чарльз», — начала она писать и с раздражением зачеркнула первую же строчку. Ну какой он ей «дорогой»? Да и к слову «муж» она до сих пор не привыкла. Не привыкла называть так совершенного чужого ей человека, которого она знала всего ничего и нисколько не стремилась узнать ближе. «Мистер Гамильтон…» — Скарлетт нахмурилась. Нет, это еще хуже, это совсем никуда не годно. «Чарльз!» — наконец-то нашла она самый приемлемый вариант. Дальнейшее повествование давалось ей с не меньшей мукой — слова просто отказывались складываться во фразы, и Скарлетт долго сидела над практически чистым листом бумаги. В итоге, в результате кропотливого труда, было составлено очередное письмо (третье или четвертое по счету за все время). На три полностью исписанных мелким шрифтом с обеих сторон листа от Чарльза приходились полстранички от Скарлетт, зато она была довольна результатом. Не довольна была лишь Мамушка, заставшая воспитанницу за этим занятием.

— Мисс Скарлетт! Почему вы не в постели? — пришла она в негодование. — Мигом ложитесь в кровать! Вы уже на сносях, вот-вот ребеночек появится на свет, а вы все порхаете как бабочка.

Скарлетт невозмутимо вскинула тонкие черные брови, поднялась из-за стола и проковыляла к няне, придерживая рукой огромный тяжелый живот, от которого страстно мечтала избавиться.

— Вот, я написала Чарльзу, — вручила она Мамушке письмо с таким видом, будто жертвует самую дорогую свою брошь на благо Конфедерации. — Вы же все время мне твердите, что я веду себя не подобающим приличной жене образом, так что сделайте одолжение, отправьте его.

— Раньше надо было писать, — Мамушка была похожа на большую грозовую тучу. — Негоже вам по комнатам так расхаживать, доктор Фонтейн сказал…

— Вот уж буду я слушать доктора Фонтейна! Мне не восемьдесят лет, и я не при смерти, чтобы все время лежать, не вставая.

Скарлетт хотела сказать еще что-то, но вдруг застыла, испуганно округлила глаза и схватилась одной рукой за живот, а другой — за поясницу.

— Ой! — взвизгнула она и согнулась пополам. — Как больно!

Роженица воззрилась на всполошившуюся Мамушку взглядом, полным страдания — вот и начался этот ужас, о котором она все девять месяцев предпочитала не думать.

Рождение ребенка было большим и долгожданным событием для всех в Таре, включая домашних слуг до последнего негритенка. Кроме самой Скарлетт. Она напрасно опасалась долгих часов мучений — от бремени молодая миссис Гамильтон разрешилась так быстро, что даже не успел приехать вызванный к роженице доктор. До нее никак не доходило, что этот маленький комочек в пеленках, которого Эллин бережно протянула ей, — ее сын.

— Аккуратно держите, — наставляла молодую мать Мамушка. — Да головку-то придерживайте, вот так. Больно вы быстро разродились, мисс Скарлетт, настоящей-то леди подобает…

В комнату ворвался раскрасневшийся, разгоряченный Джералд, который во время родов в гостиной отдувался и за себя, и за молодого отца, не забыв пригубить ирландского виски для храбрости. Эллин и Мамушка от такой непристойности даже похолодели — Джералд без всякого разрешения вторгся в женское святое святых и даже ухом не повел.

— Миссис О’Хара, я желаю видеть внука! — громогласно потребовал он.

Спорить с этим требованием было совершенно бесполезно, да и не очень нужно. Мистер О’Хара, всю жизнь мечтавший о мальчике, пришел в неописуемый восторг, узнав, что дочь подарила ему внука, своего первенца. Он осторожно взял попискивающего младенца на руки и гордо произнес:

— Настоящий ирландец! По лицу вижу, что настоящий ирландец!

— Па, в нем ирландской крови всего на четверть, — кисло заметила Скарлетт.

— Ничего вы не понимаете, мисс О’Хара! — обиженно воскликнул Джералд, намеренно назвав дочь по ее девичьей фамилии. — Ежели в человеке есть хоть капля ирландской крови, то в нем душа всего ирландского народа. Мы назовем тебя, — раздуваясь от гордости, обратился он к внуку, — Патриком. Да, ты будешь мистер Патрик Гамильтон!

— Но, мистер О’Хара, — как всегда мягко, но в то же время уверенно возразила ему супруга, — сейчас младенцев мужского пола принято называть в честь полковников и генералов, под началом которых сражаются их отцы. Мальчику следует дать имя Уэйд Хэмптон.

Джералд сник и разочарованно вздохнул.

— Ну, если так принято…

«Господи, фанатизм какой-то, — мысленно возмутилась Скарлетт. — Совершенно несуразное имя, оно меня всегда раздражало». Все в ее жизни сейчас было одной большой несуразностью, и этот новорожденный мальчик — тоже.

* * *

Последние дни Чарльз сильно нервничал. Он не был сведущ в акушерских делах, но понимал, что примерно в это время Скарлетт должна родить. Он не мог думать ни о чем другом, и на его счастье именно в этот период на полях сражений наступило недолгое затишье.

— Лейтенант Гамильтон! Вам срочная телеграмма из дома! — прозвучали наконец долгожданные слова.

Узнав, что у него родился первенец, и его нарекли Уэйдом Хэмптоном, Чарльз чуть не сошел с ума от радости и едва не пустился в пляс прямо на глазах у офицеров.

— У меня родился сын! У меня родился сын! — сообщал он всем и каждому.

Счастье переполняло его так же, как в тот самый день, когда Скарлетт приняла его спонтанное, но искреннее и горячее предложение о замужестве. На время забылись бои, кровь, смерти, тревоги, печали, и Чарльз снова стал восторженным юношей, живущим в прекрасном, сказочном, выдуманном им же самим мире, где попросту нет места ничему злому.

* * *

Материнство повлияло на Скарлетт с точностью до наоборот. До родов она в целом сохраняла жизнелюбие и неподдельный интерес к тому, что ее окружало, но после — замкнулась в себе, стала плаксивой и раздражалась по пустякам. Громкий плач ребенка выводил ее из себя, необходимость постоянно кормить его грудью — тоже, вечная пляска нянек вокруг младенца действовала на нервы. Скарлетт помимо воли злилась на сына за то, что он так бесцеремонно стремится полностью завладеть ее вниманием, мыслями и чувствами, когда у нее в душе и так хватает тревог. Эллин, в испуге и растерянности разведя руками, пригласила к дочери врача. Доктор Фонтейн, осмотрев и расспросив пациентку, пришел к выводу, что она впала в хандру, что иногда случается с молодыми матерями, а лучшее лекарство от такой напасти — смена обстановки, как только мать с младенцем окрепнут и будут готовы к путешествию.

О да, смена обстановки! Услышав слова доктора, Скарлетт сразу поняла, что это именно то, что ей необходимо. С появлением Уэйда Хэмптона ее вдруг отчего-то начал раздражать отчий дом, который она всегда так сильно и искренне любила, и это было странно. Заросли жасмина за окном и утреннее пение пересмешников и соек, вспаханные красные поля и длинная дорога от холма к реке, тенистая веранда и виднеющаяся вдали усадьба Двенадцать Дубов — все это напоминало о безвозвратно ушедших днях девичества и о любви, которую Скарлетт навсегда потеряла. Иногда она подходила к окну и устремляла печальный взор к подъездной аллее, где ей чудился привязанный к стойлу гнедой Эшли. Но не было ни гнедого, ни Эшли, только пустота: пустой сад, пустая дорога и пустое сердце.

В путь Скарлетт собиралась с большим воодушевлением, что не могло не радовать Эллин. К своим тетушкам в Саванну и Чарльстон девушка ехать наотрез отказалась — она не любила эти старинные чопорные города, зато идея поехать в молодую и бурно развивающуюся Атланту захватила ее разум. Скарлетт будто и вовсе позабыла о том, что в Атланте ей придется жить под одной крышей с Мелани, которая на пару с тетей Питтипэт в письмах горячо упрашивала мистера и миссис О’Хара, чтобы они отпустили к ним пожить Скарлетт с сыном. Джералд грустил и не хотел расставаться с дочерью и внуком, но, тяжело вздохнув, все же признал, что молодой жене пристало жить в семье мужа, а не под крылом у отца с матерью.

На вокзале Скарлетт вместе с ребенком и его няней Присси встретил дядюшка Питер, чернокожий кучер, бывший по совместительству главным слугой в доме Чарльза, его сестры и их престарелой тети Питтипэт, сохранившей детский нрав до седых волос. Пока они ехали в коляске по весенней грязи, Скарлетт с большим любопытством озиралась по сторонам. Ей, выросшей в сельской глуши, было непривычно наблюдать городскую суету и слышать гомон пестрого населения Атланты, но одно Скарлетт поняла точно — здесь она задержится надолго.

Коляска подъехала к красному кирпичному дому с шиферной крышей и остановилась. На крыльце гостей уже встречали с радостными улыбками — а тетушка Питтипэт еще и с носовым платком, которым постоянно утирала слезы умиления, — новые родственницы Скарлетт.

— Скарлетт, дорогая! — расцеловалась с ней Мелани, когда кучер помог миссис Гамильтон спуститься на землю. — Как я мечтала видеть вас здесь с Уэйдом Хэмптоном!

Скарлетт сдержанно улыбнулась золовке милой улыбкой, как предписывал этикет. Серое платье, застегнутое на все пуговицы под самую горловину, щупленькая фигурка, как у тринадцатилетней девочки, темные тусклые волосы, стянутые в пучок на затылке, невыразительные черты лица и маленький, заостренный подбородок — такой предстала перед ней Мелани. Чарльз и тот был куда миловиднее сестры, и Скарлетт категорически отказывалась верить в то, что Эшли на самом деле мог полюбить столь бесцветную особу. Мелли не была ей равной соперницей, так что Скарлетт не знала, огорчаться ей по этому поводу или же втайне радоваться, что сердце Эшли с большей долей вероятности все-таки принадлежит ей.

Скарлетт прошла в дом и расположилась в приготовленной для нее и ребенка комнате. Мелани, приняв племянника из рук Присси, не могла на него налюбоваться и ходила возле детской колыбели, нежно укачивая младенца.

— Скарлетт, он просто чудо! — напевно проворковала она. — Как похож на своего отца! Нашему Чарли очень повезло!

«Твоему Чарли, — мысленно поправила ее Скарлетт. — Ко мне он не имеет никакого отношения за исключением этого ребенка».

— Он очень капризный, — сказала она вслух. — Все время требует, чтобы его брали на руки, по-другому отказывается засыпать.

— Ну, это не беда, здесь многие захотят подержать на руках маленького Уэйда, — мягко улыбнулась Мелли, и вдруг на ее лице промелькнула какая-то таинственная печаль. — Ах, как я хотела бы подарить Эшли такого же прелестного малыша!

Эти слова оцарапали Скарлетт душу, лишний раз напомнив о ее боли. Все, все должно было быть не так! Это должен был быть ребенок Эшли, ее и Эшли!

— Скарлетт, ты в порядке? — заботливо спросила Мелани, заметив, что в глазах у снохи вскипают слезы. — О, дорогая, ложись, отдохни, тебе нужно прийти в себя после дороги!

— Я… в порядке, — через силу выдавила из себя Скарлетт. — Спасибо за беспокойство, Мелли.

— Я побыла бы с тобой и Уэйдом весь этот день, но мне через два часа идти в госпиталь. Все слуги в твоем полном распоряжении.

— В госпиталь? — удивленно переспросила Скарлетт.

— О да, для раненых, — спешно пояснила Мелани. — Я, как и большинство женщин в Атланте, состою в специальном комитете и дежурю сестрой милосердия в военном госпитале.

«Отлично, как бы местные матроны и меня не призвали служить Правому Делу», — с досадой подумала Скарлетт, надеясь, однако, что у нее как у молодой матери чуть больше привилегий, чем у остальных.

— …Ты должна познакомиться с миссис Мид, и с миссис Мерриуэзер, и с миссис Уайтинг, — тихонько, чтобы не растревожить ребенка, продолжала говорить Мелани.

Скарлетт ощутимо скисла. Нет, нигде в это безумное время не найти покоя, как будто вся страна в горячке или в умопомешательстве. Повсюду только и мелькают серые мундиры, флаги, лозунги; даже привычные балы и приемы заменены на так называемые благотворительные вечера и ярмарки. «Поскорее бы этот ужас закончился», — вздохнула Скарлетт и принялась осматривать свое новое жилище.

В высшее общество Атланты Скарлетт приняли с распростертыми объятьями. Важные и чопорные матроны, бывшие по совместительству патронессами благотворительных комитетов, рассказывали молодой миссис Гамильтон о том многоуважаемом семействе, в которое она вошла, о покойных родителях Чарльза, в особенности о его отце, герое Мексиканской войны, и выражали надежду, что маленький Уэйд Хэмптон по части мужества и отваги пойдет в отца и деда. Скарлетт вежливо, как подобает, выслушивала эти длинные пафосные речи, мыслями витая в облаках. Поначалу ее как мать грудного младенца не нагружали работой в госпитале, ограничиваясь кружком шитья и другими несложными работами на благо раненых, но уже через месяц Скарлетт пришлось расстаться с праздным образом жизни — хирургам очень не хватало ассистенток, и хоть на пару часов три раза в неделю, но она должна была посвятить себя госпиталю.

Впервые война по-настоящему вторглась в жизнь Скарлетт. Она была уже не отголосками бравурных новостей, не набившими оскомину гимнами и стихами, не смутными тревогами. Война приняла обличие десятков и сотен стонущих раненых и умирающих, она смердела гноем и такими зловониями, о которых приличной леди и упоминать стыдно, она была красной, как кровь, уродливой, как почерневшие ампутированные конечности, беспощадной, как инфекция. Но наивно полагать, что такое зрелище возбудило в душе Скарлетт возвышенные чувства и зажгло в ее сердце южанки праведный огонь. Скорее, наоборот — работа в госпитале и уход за ранеными у Скарлетт ничего, кроме глубокого отвращения, не вызывали. Она всего лишь в очередной раз убедилась в бессмысленности и жестокости такого явления, как война.

Однажды вечером Мелани постучалась в комнату к снохе и со счастливой, теплой улыбкой позвала ее в гостиную, чтобы прочесть и послушать письма от Чарльза и Эшли. Услышав имя Эшли, Скарлетт мигом подобрала юбки и прихватила с собой шитье, чтобы не терять даром времени, пока Мелли будет зачитывать послание от своего брата, за письма которого она всегда бралась в первую очередь.

Придя в гостиную, Мелани присела на мягкое кресло и приготовилась читать вслух. Ее бледное обычно личико разгорелось румянцем, а в глазах появился блеск. Грузная тетушка Питтипэт разместилась на диване, обложившись подушками и обмахиваясь веером, и без конца что-то возбужденно бормотала в нетерпении. Скарлетт со спокойным, отстраненным видом сидела в кресле напротив Мелани и орудовала швейной иглой — ей по заданию миссис Элсинг нужно было вышить звездами флаг Конфедерации, а она никак не поспевала в срок.

Мелли бережно взяла в руки письмо и торжественно принялась его читать. Оно гласило:

«Моя милая сестра Мелли, моя возлюбленная жена Скарлетт! Я был очень рад, узнав, что вы теперь живете под одной крышей. Безумно тоскую по вам обеим и жду того счастливого дня, когда вернусь в Атланту с победой и увижу вас и моего Уэйда Хэмптона. Справляюсь также о здоровье тети Питти. Не больна ли она? Мне на днях присвоили звание капитана…»

Слова Чарльза, облеченные в письменную форму, действовали на Скарлетт усыпляющее, а на фразе про новое звание ее мысли окончательно куда-то упорхнули, и молодая жена чуть не укололась иголкой. Ближе к концу тетушка Питтипэт, расчувствовавшись, прослезилась, громко всхлипнула, а затем высморкалась.

После Мелани взялась за письмо Эшли. Скарлетт, встрепенувшись и сразу же позабыв про шитье, вся превратилась в слух. Мелли смущенно медлила и тупила взор, чем приводила сноху в тихое и умело замаскированное бешенство.

— Эшли пишет: «Дорогая Мелани…», — решилась наконец миссис Уилкс.

«"Дорогая Мелани"? — про себя повторила Скарлетт. — Так сухо, словно он обращается не к жене, а к своей престарелой тетушке».

Дальнейшее повествование было выдержано все в том же почтительном стиле, но Скарлетт слишком хорошо знала Эшли, чтобы распознать в этих словах и нежность, и… любовь? О нет, это невозможно, попросту невозможно! Из ее глаз грозился хлынуть целый поток слез, долго копившихся за внешним равнодушием, и Скарлетт, уткнувшись в пяльцы, усиленно принялась за работу.

Закончив читать послание от мужа, Мелани преобразилась, засветилась каким-то внутренним светом, и некрасивое личико вдруг стало прекрасным. Скарлетт не могла выносить этого света, словно смотрела на слепящее полуденное солнце. Она схватила незаконченное шитье и со всех ног побежала в свою комнату, по пути давая волю слезам. Маленький Уэйд проголодался и заплакал, а его мать, вторя голосу младенца, бросилась на кровать и громко зарыдала. Мелли, услышав плач, тихо вошла к Скарлетт и села рядом, нежно гладя ее по плечу.

— Скарлетт, дорогая, прошу, не терзайся так! Верь, они вернутся! Война закончится, Чарли вернется к тебе!

«О-о-о, да чтоб тебе провалиться!» — мысленно выругалась Скарлетт.

— Я знаю, как тебе тяжело, — ласково шептала Мелани. — Все мы объединены общим горем, но и общей целью, которая дает нам силы мужественно переносить испытания.

— Мелли, пожалуйста, оставь меня, — не поднимая головы, проговорила Скарлетт сквозь слезы.

— Да, конечно, извини меня, Скарлетт, — Мелани поднялась с кровати и поправила легкую вязаную шаль на плечах. Эта шаль делала ее похожей на старуху.

Если бы не Уэйд, Скарлетт пролежала бы так ничком, наверное, до самого утра, но крик голодного ребенка был слишком тяжелым испытанием для ее ушей, поэтому она превозмогла себя и покормила младенца. Лучше бы она не соглашалась слушать эти дурацкие письма.

* * *

Тем временем на фронте наблюдалось некоторое перераспределение сил. Армия Конфедерации продвигалась на север, основные бои с янки шли в Виргинии, и не без успеха. Туда же отправился полк под командованием Уэйда Хэмптона, присоединившись к кавалеристскому Эскадрону, где служил Эшли. Помимо всего прочего, Чарльз был очень рад возможности повидаться с двоюродным братом и не преминул ею воспользоваться, хотя подобные свидания не приветствовались военной дисциплиной и делались скорее втайне.

— Эшли! Эшли! — Чарльз радостно замахал рукой кузену, пробравшись в штаб Эскадрона.

— Чарли! — обернувшись, с улыбкой воскликнул Эшли. — Чарли, как я рад видеть тебя!

Братья крепко обнялись после долгой разлуки.

— Эшли, я стал отцом! — с восторженным блеском в глазах сообщил Чарльз. — Скарлетт родила сына!

Эшли мягко, сдержанно улыбнулся и похлопал его по плечу.

— Прими мои поздравления, Чарли! Мелли уже написала мне об этом.

— Господи, у меня только и мысли, что о доме! Недолго осталось воевать.

— Я бы не был столь уверен в этом, — покачал головой Эшли.

— Но почему? — удивился Чарльз, и его душа мигом исполнилась патриотических чувств. — Мы сейчас громим янки здесь, в Виргинии, скоро наш флот прорвет морскую блокаду, а там из-за океана подтянутся союзники, и…

Эшли спокойно, внимательно и подробно объяснил двоюродному брату, почему он считает чаяния скорой победы преждевременными. Чарльз слушал его, слегка нахмурившись и медленно кивая в ответ. Доводы кузена казались ему разумными, но сердцем и умом юноша уже пребывал в Атланте с женой и сыном. Он навоевался, хватит. Они и так провозились с янки гораздо дольше, чем следовало, понесли немалые потери, но и прославились многими подвигами — чего еще желать? Однако слова Эшли спустили Чарльза с небес на землю и заставили крепко задуматься.

— Да, в целом, я согласен с тобой, Эшли, — сдался-таки Чарльз, — но ты по натуре пессимист, ты видишь плохое, а я стараюсь замечать хорошее. Я верю в хорошее, и у меня для этого оснований не меньше, чем у тебя.

— Возможно, ты прав, — снова слабая, едва заметная улыбка скользнула по губам Эшли.

Чарльз не мог отделаться от ощущения, что между ними выросла какая-то незримая стена, появилось какое-то легкое отчуждение, и мучился догадками, отчего бы это могло случиться. Озарение пришло к нему так внезапно, что он мысленно хлопнул себя по лбу. Ну конечно — Милочка!

— Эшли, — Чарльз смущенно откашлялся, и его щеки порозовели, — нам с тобой нужно побеседовать на одну деликатную тему, пока есть время.

Эшли вопросительно взглянул на него.

— Насчет Милочки, — уточнил Гамильтон. — Я поступил с ней некрасиво, хотя наша помолвка еще и не была объявлена, но все всегда знали, что…

Его кузен, улыбнувшись, покачал головой, показывая тем самым, что не таит никакой обиды.

— Да, это так! Я поступил некрасиво по отношению к твоей сестре, — укорил себя Чарльз, — и прошу у тебя и у нее прощения, но я сделал это только из любви к Скарлетт.

На этих словах Эшли невольно поднял взгляд и посмотрел ему в глаза.

— Понимаешь, мне давно нравилась Скарлетт, — чистосердечно поведал брату Чарльз. — Я думал… думал… что она и не посмотрит в мою сторону, но…

Эшли сочувственно вздохнул.

— …она дала понять, что тоже любит меня, и великодушно согласилась стать моей женой. Эшли, я не мог поступить иначе! Я так люблю Скарлетт, что, думается мне, ради нее сбежал бы даже из-под венца, если бы она попросила.

— Чарли! — чуть побледнев, воскликнул Эшли.

— Я знаю, грешно так говорить, — пристыженно пробормотал Чарльз, — но ты ведь знаешь, на что способно любящее сердце.

Эшли промолчал. Его кузен не мог предполагать, что после этого разговора он долго не сможет заснуть ночью, наутро поднявшись с тяжелой головой.

* * *

В одно прекрасное утро на пороге дома Гамильтонов появилась «высокопоставленная» гостья. Миссис Мерриуэзер, сопровождаемая Мелани, чинно вошла в дом и поздоровалась с его обитательницами.

— Почтенные дамы, — обратилась она к ним, — я зашла сообщить, что нашим комитетом при помощи доктора Мида организуется благотворительный базар, все собранные средства от которого пойдут на нужды госпиталя. А также в честь наших офицеров будет дан большой прием с танцами, и вы как одни из самых уважаемых дам нашего города, более того, самоотверженно потрудившихся для Правого Дела, приглашены на этот праздник.

От радости у Скарлетт сердце подпрыгнуло в груди. Целый год невыносимого заточения в четырех стенах, и вот долгожданный час настал! Конечно, балы в замужестве совсем не то же самое, что в девичестве, но Скарлетт так насиделась взаперти, что была бы рада и постоять в дверях праздничного зала, притоптывая ногой. Ну уж нет, хватит этой домашней тюрьмы! Она будет блистать, чего бы ей это ни стоило!

О, это буйство красок! Впервые со свадьбы Эшли с Мелани, которая виделась ей в траурных темных тонах, Скарлетт оказалась на большом мероприятии. На фоне светло-серых мундиров выздоравливающих офицеров из госпиталя, как пестрые бабочки, мелькали наряды юных незамужних девушек, были слышны их звонкий, заливистый смех и галантные комплименты кавалеров.

Скарлетт страшно завидовала этим особам — еще год назад она так же порхала в прелестном муаровом платье по паркету, приковывая к себе восхищенные взгляды мужчин и завистливые — женщин. А теперь она была вынуждена степенно сидеть в сторонке в компании Мелани и других замужних (либо давно вдовствующих) дам, чей возраст варьировался от семнадцати до шестидесяти, обсуждать детские болезни и до тошноты надоевшее Правое Дело. И никаких тебе кружев, рюшечек, воланчиков! Однако Скарлетт изловчилась и приколола на платье густого темно-зеленого цвета изящную брошь с изумрудами, чтобы совсем уж не быть похожей на старую птицу. Да она легко бы заткнула за пояс всех этих так называемых «королев» бала! Ей бы только разочек пройтись в кадрили, ей бы станцевать вальс…

Вдруг среди матрон, возглавлявших это почетное «заседание», возникло оживление. До Скарлетт долетел разговор миссис Уайтинг и миссис Мерриуэзер:

— Я считаю, неправильно было приглашать этого человека на наш благотворительный вечер. На его родине в Чарльстоне у него ужасная репутация, он не вхож ни в один приличный дом!

— Дорогая, вы не правы. Капитан Ретт Батлер героически прорывает блокаду и снабжает Конфедерацию оружием и товарами. По-моему, одного этого достаточно, чтобы закрыть глаза на многие его грехи, ведь мы здесь собрались не ради праздного развлечения, а чтобы принести пользу нашим доблестным воинам.

Услышав имя Ретта Батлера, Скарлетт слегка похолодела. В еще большее смятение она пришла, когда увидела, что этот высокий, загорелый франт с нагловатой улыбкой под ниточкой темных усов направляется прямо к ним. Учтиво поприветствовав старших дам и перемолвившись с ними несколькими фразами, Ретт посмотрел на Скарлетт, и в его глазах блеснул уже знакомый огонек, от которого ей стало не по себе. Однако, вопреки ожиданиям миссис Гамильтон, он проигнорировал ее и обратился к сидящей рядом Мелани.

— Миссис Уилкс, если я не ошибаюсь?

— Да, капитан Батлер, это я, — скромно и с достоинством ответила Мелли.

— Я имел честь год назад присутствовать на празднике, где была объявлена ваша помолвка. Вы помните меня?

— Да, конечно, я помню вас.

— Чрезвычайно польщен и рад встрече, — Ретт улыбнулся ей, обнажив крупные белоснежные зубы, и затем как бы невзначай заговорил со Скарлетт: — Мисс О’Хара, и вы здесь! Право, не ожидал увидеть вас в Атланте. Могу ли я надеяться на танец?

Не успела Скарлетт открыть рта, как за нее ответила миссис Мерриуэзер:

— Капитан Батлер, миссис Гамильтон замужем за офицером армии Конфедерации и очень уважаемым в городе молодым джентльменом. Вам придется выбрать другую даму.

Ретт насмешливо вскинул брови.

— Надо же! Я не знал, прошу меня извинить, миссис Гамильтон, — сказал он с неприкрытой издевкой в голосе, от которой Скарлетт захотелось во всеуслышание поставить его на место, но правила хорошего тона запрещали так себя вести, к тому же, формально Ретт не сказал ничего оскорбительного. Не считая того, что пригласил на танец замужнюю даму, а отличить замужнюю даму от незамужней девушки так же легко, как конфедерата от янки — по одежде.

Вечер продолжался, а Ретт Батлер все время держал Скарлетт в поле зрения, заставляя ту кипеть внутри от негодования. Она разом вспомнила все наставления матери и приняла холодный, неприступный и величественный вид, однако никакая внешняя холодность не могла скрыть огня в ее глазах и пунцового румянца на щеках. Миссис Мерриуэзер на пару с миссис Уайтинг, судя по их взглядам, уже начинали подозревать что-то нехорошее, и Скарлетт под предлогом неважного самочувствия поспешила удалиться в комнату для отдыха.

К ее досаде, подол ее платья зацепился за гвоздь, торчавший из пола, и девушка чуть не упала. Она со злостью дернула юбку — та не поддавалась. Скарлетт повторила попытку.

— Зачем же портить такое прелестное платье? — услышала она за спиной знакомый баритон и обернулась.

Ретт наклонился, ловко отцепил юбку от гвоздя и пристально посмотрел на Скарлетт так, будто хотел проникнуть взглядом под темно-зеленую ткань ее наряда.

— Я разочарован, миссис Гамильтон, — вздохнул он.

— Чем? — вспыхнула Скарлетт.

— Когда я увидел вас в Двенадцати Дубах, меня поразили живость вашего характера, ваш неуемный темперамент и незаурядность вашего ума. И что же я вижу? Прошел всего год, и вы восседаете в компании преданных Правому Делу престарелых матрон так, словно вам самой за пятьдесят. А я, признаться, без особого уважения отношусь к фанатикам.

От возмущения Скарлетт будто проглотила язык, но затем быстро взяла себя в руки и гордо ответила:

— Ваше поведение, капитан Батлер, очень вызывающее. Я не желаю с вами разговаривать.

— Желаете. Иначе вы бы не стояли здесь до сих пор, а ушли туда, куда собирались пойти.

И он был прав. Скарлетт сама прекрасно понимала, что ей не стоило бы удостаивать его даже взглядом, но этот мужчина, почти что в открытую плюющий на правила приличия, пробуждал в ней любопытство.

— И как давно вы замужем, позвольте поинтересоваться?

— Год.

Ретт приподнял брови и покачал головой.

— И весь этот год ваш муж, я полагаю, пребывает на войне?

— Где же ему еще быть, капитан Батлер? — сверкнула зелеными глазами Скарлетт.

— Такое милое создание целый год недополучает внимания публики! — с сочувствием, в искренности которого Скарлетт сильно сомневалась, воскликнул Ретт. — Хотя не спорю, есть нечто романтично-патетическое в том, как благородные дамы Юга ждут мужей с войны, будто средневековые английские леди своих рыцарей из Крестовых походов. Но вам не кажется, что за семь веков эти понятия, хм, немного устарели?

— Устарели? — поразилась Скарлетт, ведь эти правила, которым учила ее мать, казались чем-то незыблемым и непреложным, как смена времен года.

— Сами посудите, — Ретт приблизился к ней медленной, грациозной поступью, — зачем прятать молодость и красоту за этим никому не нужным благочестием? Представьте, что война продлится еще лет пять…

Скарлетт испуганно воззрилась на него.

— …неужели все эти годы вы будете обходиться без танцев, смеха, мужского внимания? А если вы — не дай Бог, конечно! — станете вдовой, вам вообще придется похоронить себя заживо.

— О, не говорите так! — в суеверном ужасе воскликнула Скарлетт.

— Разумеется, я желаю вашему супругу удачи на поле боя и долгих лет жизни, но война есть война, нельзя исключать такой вероятности.

Скарлетт глубоко и часто дышала, растревоженная его речами.

— Одного взгляда на вас мне было достаточно, чтобы понять, как сильно вы хотите танцевать и блистать на этом балу, — обворожительно улыбнулся Ретт.

— Но это было бы неуважением… — попыталась было возразить миссис Гамильтон.

— К вашему мужу? Что же он за человек такой, что осуждает жену за невинные развлечения?

— Вы говорите какие-то странные и неприятные вещи, — Скарлетт, как дитя, которого перехитрили, обиженно надула губы.

— Моя дорогая миссис Гамильтон, разница между нами в том, что я эти вещи говорю, а вы о них думаете.

Она стала пунцовой, как томат. Положение спасла, как ни странно, Мелани, позвавшая сноху обратно в зал, чтобы послушать объявление доктора Мида. Обращаясь к публике с трибуны, тот призвал дам пожертвовать свои драгоценности на благо госпиталя, чтобы раненым солдатам хватало медикаментов и перевязочных материалов. Женщины и девушки, охваченные патриотическим экстазом, дружно принялись снимать с себя украшения и опускать их в высокий цилиндр доктора Мида.

Скарлетт с кислой миной рассталась с изумрудной брошью и золотым колье, в глубине души радуясь, что не надела более роскошных украшений, доставшихся ей в приданое от матери. Мелани медлила опускать в общую кучу свои серьги с маленькими, изящными сапфирами и с тоской смотрела на них, положив на ладонь.

— Свадебный подарок Эшли, — сказала она негромко и грустно улыбнулась.

Ретт неожиданно поспешил вмешаться.

— Доктор Мид, — сказал он непривычно серьезным для себя тоном, — я намерен выкупить серьги миссис Уилкс, полностью возместив их стоимость в ваш фонд.

— Да, разумеется, разумеется! — растерянно закивал доктор.

— О, капитан Батлер! — Мелани со слезами на глазах подарила Ретту самую теплую улыбку. — Вы так добры! Эти серьги очень дороги мне как напоминание об Эшли!

— Я догадался об этом, миссис Уилкс. Пусть лучше они останутся у вас как залог любви и преданности вашего супруга.

«А мои украшения не стал выкупать! — с раздражением подумала Скарлетт. — Может, они мне тоже дороги!»

— Попрошу еще минуту вашего внимания! — замахал рукой доктор Мид. — Еще минуту внимания!

Дальнейшее его предложение на несколько мгновений повергло публику в шок. Близились танцы, и доктор решил устроить аукцион, по результатам которого выигравший джентльмен мог пригласить на танец даму по своему выбору. В еще больший шок гости праздника пришли, когда капитан Батлер, выложивший сто пятьдесят долларов золотом, пригласил повести кадриль миссис Гамильтон.

— Но, капитан Батлер, — робко шепнул ему доктор Мид, — миссис Гамильтон замужем. Может быть, вы выберете кого-нибудь из незамужних молодых леди?

— Нет, я приглашаю миссис Гамильтон, — твердо во всеуслышание повторил Ретт.

— Я принимаю ваше приглашение, капитан Батлер! — громко выпалила Скарлетт, и изумленные взгляды всех присутствующих тотчас обратились к ней.

Ее щеки разрумянились, грудь высоко вздымалась от радостного волнения, и ей было абсолютно все равно, что будут говорить у нее за спиной. Это — ее вечер!

— Возмутительно! — прошептала подруге миссис Мерриуэзер. — Бедный Чарльз Гамильтон, он не заслужил такого позора! Вам не кажется, что стоит как-то сообщить ему об этом?

— О нет! Нет! — ответила та. — Я в ужасе от идеи доктора Мида, это самый скабрезный случай на моей памяти. Пусть лучше дурная слава о нашем вечере, который мы затеяли ради Правого Дела, останется в этих стенах.

Скарлетт упивалась своим триумфом под бодрые звуки кадрили, будучи первой на этом балу и в прямом, и в переносном смысле. Девицы смотрели на нее с осуждением и завистью одновременно, но им пришлось смириться с поражением в борьбе за первенство в танце. Ноги Скарлетт порхали легко, невесомо, словно не было ни года перерыва, ни беременности, ни родов. Запоздалое раскаяние начало приходить к ней тогда, когда оркестр грянул Виргинский вальс.

— Капитан Батлер, не прижимайте меня так к себе, — сказала она, грациозно вальсируя под волшебную музыку. — Обо мне после этого вечера и так пойдет много толков.

— Вот именно. Один или два дюйма дистанции уже не сделают погоды, мне думается.

— Вы совершенно невозможный человек. А если… если мой муж узнает?

— Вас заботит его мнение? — Ретт скривил усы в усмешке.

Скарлетт стушевалась.

— Но… это же… неуважение.

— Я вас умоляю, миссис Гамильтон. Если и есть на свете человек, которого вы уважаете меньше всего, то это ваш доблестный супруг.

Она проглотила его слова как оскорбление. Что бы сейчас сказала Эллин, которая тщательно и заботливо наставляла дочь относительно правил поведения замужней леди? Так или иначе, пылкий энтузиазм Скарлетт вдруг угас, и яркие огни бала уже не радовали так, как это было пять минут назад. А виной тому была презрительная ухмылка ее импозантного, искусного партнера.

Всю обратную дорогу до дома на Персиковой улице Скарлетт угрюмо молчала. Коляска тряслась по мостовой, а дядюшка Питер своей прямой могучей спиной, казалось, излучал такое осуждение, какого Скарлетт не получала даже от Мамушки в минуту самых ужасных своих проказ. Мелани, сжимая в руке белый батистовый платочек, не говорила ни слова, зато тетушка Питтипэт, трижды за вечер достававшая нюхательную соль, причитала без умолку.

— Скарлетт, как вы могли так поступить с нами и с бедным Чарли? Пока он там на севере рискует жизнью, вы… вы… О-о-о! — она прижала платок к глазам и зашлась слезами, сотрясая при этом весь экипаж.

— Тетя Питти, — племянница заботливо положила руку ей на плечо, — не огорчайтесь, Скарлетт ничем не оскорбила ни нас, ни Чарли — она всего лишь приняла участие в благотворительности.

Скарлетт с раздражением стиснула зубы — вот только слащавого заступничества Мелли ей не хватало.

— Ужасно, ужасно! — всхлипывала Питтипэт. — Когда об этом узнают мой брат Генри и ваши, Скарлетт, отец с матушкой, они решат, что я совсем за вами не присматриваю! Моя репутация погибла, как я теперь взгляну в глаза соседям? О-о-о… — старуха трубно высморкалась.

— А что я такого сделала? — гневно вспыхнула Скарлетт, у которой общественное порицание уже сидело в печенках. — Станцевала кадриль и вальс и принесла этим огромную выручку комитету! Да я двумя танцами заработала больше денег для госпиталя и солдат, чем весь этот благотворительный базар с его никому не нужными, бесполезными побрякушками!

— В приличном обществе кроме денег существуют еще честь и совесть, мэм, — не оборачиваясь, подал голос кучер, до этого не проронивший ни слова. — Вам как жене мистера Чарльза не мешало бы это усвоить.

От обиды Скарлетт больно прикусила губу. Избавившись от одного домашнего генерала в лице Мамушки, она попала под опеку другого.

— Дядюшка Питер, не будьте так строги к Скарлетт! — снова заступилась за сноху Мелани.

Кучер многозначительно промолчал.

По приезде домой Скарлетт со злостью сорвала с головы шляпку и бросила ее на диван, а затем плюхнулась туда же, закрыла лицо руками и разрыдалась от напряжения.

— Скарлетт! — Мелли присела рядом и ласково обняла ее. — Не надо, не надо, не плачь! Тебя никто не осуждает, мы все знаем, как ты любишь и ждешь Чарли. Ты поступила очень храбро!

«Оставила бы ты меня в покое», — неприязненно подумала Скарлетт. Мелани по своей наивности думала, что сноха сгорает от стыда перед семьей, мужем и светом. Как она ошибалась! Скарлетт просто претило это замужество с целым ворохом приличий и условностей, которые к нему прилагались. Она еще так молода, она не натанцевалась, не навеселилась! Она нравится мужчинам, ей так хочется получать от них комплименты, кружиться с ними в вальсе и смеяться, глядя, как они чуть ли не до дуэли спорят за право танцевать с ней. Вместо этого Скарлетт должна чинно сидеть в стороне в бесцветном, безвкусном платье, наблюдая, как жизнь проносится мимо, и делать вид, будто преданно ждет мужа, которого на самом деле ни капли не любит и даже начала забывать черты его лица. Какая несправедливость! А главное, в эту ловушку она загнала себя сама по собственной глупости. От таких мыслей Скарлетт заплакала еще громче и надрывнее.

— Вот видите, до чего мы ее довели, — Мелли с укором посмотрела на тетю Питтипэт и дядюшку Питера. — Ну все, все, успокойся, дорогая.

Скарлетт постепенно затихла в объятьях золовки. Отстранившись, она вытерла слезы тыльной стороной ладони и пару раз судорожно всхлипнула напоследок.

— Скарлетт, я должна тебе еще кое-что сказать, — Мелани смутилась и опустила взгляд.

— Ну что еще, Мелли?..

— Я пригласила к нам на обед в воскресенье капитана Батлера.

— Ты… что? — обомлела Скарлетт.

— Пригласила на обед капитана Батлера, — застенчиво повторила Мелли. — Он поступил так благородно, выкупив мои серьги! Мне показалось, что было бы невежливо не отблагодарить его за это.

Скарлетт тяжело вздохнула. Ретт Батлер виделся ей этаким хищником, которого опасно впускать в дом, но в то же время она с удивлением заметила, что в ее душе шевельнулось нечто, доселе ей неведомое. О том, что именно это было — простое любопытство, личный интерес или желание во что бы то ни стало осадить этого щеголеватого нахала со жгучим взглядом, — Скарлетт предпочла не рассуждать. Уже слишком поздно, она устала и хочет спать. Она рассудит об этом завтра.

* * *

Военный госпиталь города Ричмонд, что в восточной части Виргинии, ничем не отличался от десятков таких же учреждений по юго- и северо-востоку страны. Те же духота, теснота, жара, смрад, москиты и нехватка кадров и лекарств. На счастье Чарльза, после ранения он угодил не к самым тяжелым пациентам, что уберегло его от дополнительных неудобств.

Каждый день его проведывала мисс Дейзи — сестра милосердия, юная девушка с волосами пшеничного цвета, убранными в сеточку на затылке, круглым лицом, усеянном бледными веснушками, и большими голубыми глазами. Она подходила к раненому, тепло ему улыбалась, справлялась о его самочувствии и делала перевязку. Глядя на нее, Чарльз невольно вспоминал Мелли и думал о любимой жене, которая где-то в Атланте так же самоотверженно ухаживает за больными солдатами. Ему становилось немного не по себе, когда он представлял, какими глазами смотрят раненые на Скарлетт, и в душе Чарльза просыпалась ревность, однако он слишком доверял жене, чтобы усомниться в целомудренности ее поведения.

— Как ваше плечо, мистер Гамильтон? — заботливо спросила сестра, обходя поутру пациентов.

— Уже лучше, чем вчера. Спасибо, мисс Дейзи, — вежливо улыбнулся в ответ Чарльз.

— Я сейчас сделаю вам перевязку. Померяйте пока температуру, пожалуйста, — она поставила ему градусник под мышку и аккуратно поправила подушку.

— Мисс Дейзи, у меня к вам просьба, — скромно проговорил Чарльз.

— Да?

— Вы можете написать письмо под мою диктовку? Лежа на постели одной рукой мне самому это сделать очень трудно.

— Конечно, мистер Гамильтон, конечно! Я с радостью помогу вам, — охотно согласилась мисс Дейзи.

— Как замечательно! — обрадовался Чарльз. — Вы очень добры, мисс Дейзи.

Ее лицо озарила лучистая улыбка.

— Я хочу написать жене в Атланту.

Мисс Дейзи вдруг перестала улыбаться, ласковый огонек в ее глазах потух, и вся она как-то разом потухла.

— У вас есть жена, мистер Гамильтон?

— О да, ее зовут Скарлетт! — воодушевленно поведал ей Чарльз. — Она редкая красавица. И еще маленький сынок Уэйд.

— Вы очень счастливый человек, — вновь улыбнулась сестра, бинтуя ему плечо, но уже печальной улыбкой.

— Счастливым я буду тогда, когда Конфедерация одержит победу в войне, и я вернусь к родным.

— Так будет, мистер Гамильтон, непременно так будет.

— Я тоже верю в это всем сердцем, — вздохнул Чарльз, мечтательно глядя в потолок.

— Сейчас я доделаю перевязку, закончу обход и вернусь к вам с письменными принадлежностями, хорошо? — сказала мисс Дейзи более спокойным и равнодушным тоном, чем обычно. Такая внезапная перемена в ней показалась Чарльзу странной.

— О да, буду очень признателен, мисс Дейзи, — ответил он и принялся ждать, с теплотой и любовью вспоминая Скарлетт и сочиняя в голове новое послание для нее.

* * *

За прошедшие дни Скарлетт несколько раз мысленно обругала Мелани за «потрясающую» идею пригласить Ретта Батлера на обед, но вслух ей не возражала, так как это могло бы навлечь на нее лишние подозрения даже такого простодушного человека, как Мелли. Не в восторге была также и тетя Питти, которая капитана Батлера откровенно боялась, но племянница убедила ее, что в знак вежливости устроить такой прием просто необходимо.

Перед самым визитом гостя Скарлетт решила сказаться больной, но не успела, так как Ретт уже заметил ее, стоя на пороге дома и ослепительно улыбаясь его хозяйкам.

— О, капитан Батлер, как хорошо, что вы пришли! — радостно воскликнула Мелани, пока дядюшка Питер — с большим неудовольствием, написанном на его черном лице, — помогал гостю раздеться.

— Разве я мог пренебречь вашим приглашением, миссис Уилкс? — почтительно поклонился ей Ретт и обратился к тете Питти: — Мисс Гамильтон!

Питтипэт, сроду чувствовавшая себя неловко в обществе мужчин, особенно таких подчеркнуто мужественных, с робкой улыбкой что-то нечленораздельно пробормотала в ответ.

Взгляды Ретта и Скарлетт встретились. Вновь по его губам пробежала усмешка, которую Скарлетт уже начинала ненавидеть — ну почему этот человек постоянно над ней смеется? Что в ней смешного?

— Миссис Гамильтон, — галантно поздоровался с ней Ретт, но все с той же неизменной издевкой в голосе, которую слышала, казалось, она одна. — Дамы, я хотел бы извиниться за свое поведение на недавнем благотворительном вечере. Уверяю вас, я не помышлял ни о чем дурном, хотя со стороны могло показаться…

— О нет, — перебила его Мелли, — мы все понимаем и не держим на вас никакой обиды.

— А вы, миссис Гамильтон? — посмотрел он на Скарлетт, чуть наклонив голову набок.

— Я тоже не в обиде на вас, капитан Батлер, — через силу вымолвила Скарлетт, внутренне посылая его к черту.

— Замечательно! — хищно улыбнулся Ретт. — Я счастлив этому.

За обедом он держал себя на удивление галантно, подкрепив свой дружеский тон подарками: шелковыми лентами, булавками и тесемками, шоколадными конфетами и другими ценными презентами, которые из-за блокады Юга оказались в дефиците. Тетя Питтипэт, словно малое дитя, растаяла от такого внимания и прониклась к капитану Батлеру искренней симпатией, а с Мелани они вели интеллектуальные беседы, от которых Скарлетт хмурилась, как небо перед грозой. «Он нарочно говорит о таких вещах, чтобы я не могла поддержать разговор и выглядела дурой, — с негодованием думала она. — О, как я его ненавижу!»

Почтальон принес письмо, и Мелани спешно отправилась его получать. Скарлетт не любила таких внезапных писем и каждый раз боялась узнать из них весть о непоправимом. Она вытянула шею и не без тревоги спросила золовку:

— Что там, Мелли?

— Это от Чарли, — ответила та взволнованным тоном. — Он ранен!

— Ах! — испуганно вскрикнула и замахала пухлой ручкой Питтипэт. — Чарли ранен! Где он? Как он? Он умирает?

— Дайте я прочту, — Скарлетт встала из-за стола и направилась к Мелани, чтобы забрать у нее письмо. Она развернула лист желтой бумаги и внимательно пробежалась глазами по строчкам. — Ранен в левое плечо, но кость не задета. Лежит в госпитале в Ричмонде, уже идет на поправку.

— Слава Богу! — облегченно вздохнула Мелли и обняла сноху, а та снова уловила на себе язвительный взгляд Ретта.

С большим трудом улучив несколько минут, чтобы переговорить с гостем с глазу на глаз, Скарлетт громко прошептала ему:

— Капитан Батлер, вы больше не должны приходить сюда.

— Почему? — усмехнулся Ретт. — Вам неприятно мое общество?

— Вы прекрасно знаете, почему, — недовольно ответила Скарлетт.

— Нет, не знаю. Даже не догадываюсь.

— О, снова вы паясничаете! Я замужем.

— И сходите с ума от любви к мужу, полагаю?

Скарлетт глубоко вдохнула и выдохнула, сопротивляясь желанию запустить в Ретта сахарницей.

— Это неважно.

— Вы просто маленькая лицемерка, — покачал он головой. — Я говорю это не с тем, чтобы оскорбить вас, всего лишь открываю вам глаза на правду о самой себе. Я видел, с каким лицом вы читали письмо мистера Гамильтона. Конюх гораздо больше заботится о здоровье лошадей, чем вы — о здоровье мужа. Готов держать пари, что если бы его убили, вы через пару месяцев преспокойно отплясывали бы кадриль в траурном крепе.

— Да как вы смеете! — у Скарлетт от гнева и обиды сперло дыхание в зобу.

— Капитан Батлер, прошу извинить нас за этот переполох, — сказала Мелани, появившись в столовой. — Вы же понимаете…

— Разумеется, я все понимаю, — кивнул Ретт и поднялся на ноги. — Благодарю за великолепный прием, но у меня еще есть некоторые дела в городе, так что я вынужден вас оставить, к своему великому огорчению.

В дверях он обернулся и еще раз посмотрел на Скарлетт взглядом, будто проникающим в самые потаенные ее мысли.

— А все-таки я был прав, миссис Гамильтон, — загадочно изрек он на прощание. — Подумайте об этом.

Победы конфедератов на фронте продолжались, и боевой дух армии был бодр, как никогда. Всеобщее воодушевление разделял и Чарльз, чего нельзя было сказать о его двоюродном брате. Гамильтон искренне не понимал его пессимизма и в душе осуждал Эшли за то, что он не верит в Правое Дело.

— Эшли, разве ты не патриот? — с жаром вопрошал Чарльз кузена, не без труда выкроив время для личной встречи. — С такими генералами, как у нас, у янки нет шансов.

— Чарли, дело не в патриотизме, — с мягкой, еле заметной улыбкой ответил Эшли. Иногда Чарльзу казалось, что он обращается с ним как с малым ребенком. — Я предан Конфедерации душой и сердцем, но не стоит недооценивать янки. Они быстро учатся воевать, их сопротивление сломить очень непросто.

— Если они учатся, то мы подавно. Это я теперь понимаю, как мало умел в начале войны, да что там — я почти ничего не умел, а сейчас? Так же и многие другие. Если бы у нас было больше опыта тогда, год назад, мы бы уже давно одержали победу.

— А как же блокада? — возразил Эшли. — Скоро мы останемся без вооружения, и нам придется идти в атаку с мушкетами восемнадцатого века.

Чарльз на минуту задумался.

— А хоть бы и мушкеты. Хороший стрелок справится и с мушкетом, а плохому не поможет даже самая современная винтовка. Но этого, конечно, не будет — наши арсеналы все еще полны добротного оружия.

— А лекарства, провизия, обмундирование? Я опасаюсь, что янки загонят нас в западню, как зверей, и голод с болезнями сделают то, чего не сделали сабли, ружья и пушки.

— До зимы мы справимся, Эшли, — спорил Чарльз, но уже без должной твердости в голосе.

Эшли глубоко вздохнул.

— Мы уже проиграли эту войну, Чарли, независимо от ее исхода.

Чарльз молча округлил свои большие карие глаза и с огромным недоумением посмотрел на кузена.

— Пойми, возврата к прошлому не будет. Никогда. На наших глазах рушится целая цивилизация, наша цивилизация. Это неизбежный исторический процесс: гибнут империи, устанавливаются новые порядки и формируются другие империи, а затем гибнут и они… когда приходит их время. И наше время пришло.

— Я не понимаю тебя, Эшли.

— Мир меняется, Чарли. Прежней жизни приходит конец, и у нас два пути: приспособиться к новым условиям или пойти ко дну. Мы люди прошлого, будущее, увы, не за нами.

— Ты хочешь сказать, что будущее за такими, как янки? — Чарльз раскраснелся от возмущения. — За теми, кто поклоняется доллару, наживе, кто готов поступиться честью, чтобы устроиться поудобнее и отхватить кусок пожирнее? Ну уж нет! Мы будем воевать до последней капли крови, чтобы этого не произошло. Я не хочу, чтобы мой сын жил в скверном новом мире, о котором ты говоришь. Эшли, я… я… — он на мгновение умолк, чтобы перевести дыхание, — я предпочел бы погибнуть, но погибнуть героем, чем жить земляным червем и пресмыкаться перед сильными мира сего.

Эшли с улыбкой покачал головой, будто говоря брату: «Чарли, Чарли, какое же ты еще дитя!» В его серых глазах читалась такая тоска, которая бывает, наверное, у людей, взошедших на эшафот. В нем, казалось, совсем нет жизни, и Чарльз порой удивлялся, где кузен находит силы героически воевать, если не имеет ни капельки веры в лучшее.

Самого же его сквозь нелегкие испытания вело желание поскорее воссоединиться с семьей. Вечерами, улегшись спать в казарме или в походном лагере, Чарльз представлял себе встречу со Скарлетт. Представлял, как вместе с боевыми товарищами сойдет с поезда в сером мундире, увешанном орденами за доблесть. На вокзале их будет встречать целая толпа: шумная, ликующая, размахивающая флагами Конфедерации и приветствующая своих героев. И из этой толпы на Чарльза — только на него — будут смотреть прекрасные зеленые глаза, увлажненные радостными слезами. Он так и видел нежную улыбку Скарлетт и яркий румянец на ее милых щечках, в мыслях целовал ее алые губы и обнимал ее тонкий гибкий стан. Его тоска по жене порой становилась невыносимой, но о побывке не могло идти и речи.

Удача улыбнулась Чарльзу на Рождество 1862 года. Армия Конфедерации разгромила янки при Фредериксберге, и это сражение многие восприняли как решительный шаг на пути к безоговорочной победе. Полковник Уэйд Хэмптон наконец-то дал настойчивому капитану Гамильтону отпуск, но очень короткий: Чарльз должен был прибыть в Атланту утром одного дня, а покинуть ее — вечером следующего.

Всю ночь перед прибытием в родной город Чарльз не спал в поезде и беспокойно ворочался с боку на бок. Он страшно волновался перед встречей со Скарлетт так, будто они еще не женаты. Но ведь так не должно было быть, они законные супруги, и тем не менее Чарльза разом одолела куча сомнений. А что, если Скарлетт его разлюбила? Нет, не должна, она любит его по-настоящему — в этом Чарльз был уверен. Но что сказать ей? Какие слова найти после долгой, тяжелой разлуки? Гамильтон перебрал в уме десятки фраз и ни одну не счел подходящей для такого торжественного случая. Он не боялся янки, и смерть его не страшила, но собственную жену он побаивался как какой-то мальчишка.

Громкий гудок поезда возвестил о долгожданном прибытии на станцию. Сойдя на перрон на ватных от волнения ногах, Чарльз взглядом искал в толпе знакомые лица и не находил, пока не услышал звонкий, родной девичий голос у себя за спиной.

— Чарли! Мой дорогой Чарли! — Мелани в зимнем пальто и вязаных митенках со счастливой улыбкой бежала к поезду.

— Мелли! — Чарльз подхватил сестру легко, как невесомую пушинку, и закружил ее в объятьях. — Милая сестричка!

— О, как я рада тебя видеть! — она плакала от радости. — Ты так возмужал, я с трудом узнала тебя!

— Мелли, ты такая красавица! А где же… — он растерянно запнулся, словно не решаясь выговорить имя супруги.

— Скарлетт? — улыбнувшись, закончила за брата Мелани. — Она здесь, вместе с тетей Питти ждет тебя в экипаже. Идем же, Чарли!

На козлах коляски, стоявшей чуть поодаль, величественно восседал дядюшка Питер. Скарлетт сидела в ней, все такая же прекрасная. Нет, еще прекраснее, чем раньше. Чарльз обомлел перед ней, как робкий юнец, не знавший женщины, и не замечал уже ни ласкового говора сестры, ни слез тетушки Питтипэт, ни приветствий старого слуги. Скарлетт держала себя с большим достоинством — не кидалась мужу на шею, не плакала на виду у всех, а только скромно поцеловала его в щеку. Чарльз растерялся — он ждал более теплой, чувственной встречи, но такое поведение жены лишь укрепило в нем мысль о ее безупречных манерах. Она уже не была той веселой хохотушкой, сводившей с ума с десяток поклонников за один вечер. Скарлетт позволяла себе не больше, чем разрешали добропорядочной жене правила приличия, и это, в конце концов, разожгло в Чарльзе некоторую гордость.

Разместившись в экипаже, семейство Гамильтонов отправилось домой. Дом! После бесконечных походов, голых холодных казарм и ночевок в чистом поле это дивное слово услаждало слух и грело душу. Чарльз даже привстал в нетерпении, завидев вдали красную шиферную крышу. Его сердце переполняло счастье, и не хотелось, чтобы эти короткие, чудесные два дня заканчивались.

* * *

Известие о приезде Чарльза на побывку не вызвало в Скарлетт никаких чувств. Она даже не старалась скрывать своего равнодушия, ведь домашние были так взбудоражены, что все равно бы ничего не заметили. Скарлетт не испытывала ни малейшей радости по поводу прибытия мужа, впрочем, огорчения тоже. Она просто приняла это событие как неизбежную данность.

Пока они все вместе ехали в коляске к дому на Персиковой улице, Чарльз постоянно сжимал руку Скарлетт и что-то говорил ей в радостном возбуждении, а она с безучастной улыбкой качала головой в ответ, пропуская все его восторженные речи мимо ушей. Два неполных дня не такой уж долгий срок, который нельзя было бы перетерпеть, а терпеть Скарлетт умела.

Умывшись с дороги и переменив одежду, Чарльз помчался знакомиться с сыном. Не имея никакого опыта в обращении с маленькими детьми, он, тем не менее, ловко подхватил Уэйда из его кроватки на руки. Одиннадцатимесячный Уэйд очень обрадовался отцу: он широко улыбался, смеялся, протягивал руки к его лицу и громко лепетал, пытаясь что-то сказать. «А со мной и Присси только хнычет или молчит», — не без легкой зависти подумала Скарлетт, наблюдая эту сцену.

— Скарлетт, дорогая, он такой славный! — умилялся Чарльз, играя с малюткой. — Ты сделала мне бесценный подарок!

«Если бы ты знал, какие истерики этот «подарок» устраивает по ночам, ты бы так не думал», — мысленно произнесла Скарлетт, мило улыбнувшись мужу. Она решила, что с него хватит и улыбки — все равно никакого подходящего на эту фразу ответа она не нашла.

Ребенок был занят, по крайней мере, до обеда, как и его отец. Их невозможно было оттащить друг от друга, и Скарлетт даже пожалела, что Чарльз не может остаться рядом с сыном насовсем. Ей бы тогда к ребенку и подходить не пришлось, да и сам Чарльз не докучал бы ей своим обществом. Все были бы довольны и относительно счастливы.

За обедом Чарльз не изменял своему патетично-приподнятому настрою. Тетушка Питтипэт слушала племянника, раскрыв рот, Мелани время от времени что-то спрашивала, удивлялась или восхищалась, и только Скарлетт молчала, словно набрав в рот воды.

— После войны я собираюсь открыть свою адвокатскую контору здесь, в Атланте, — говорил Чарльз, с аппетитом уплетая домашние яства. — Я уверен, что это принесет большой доход, ведь у нас в городе не так уж много юристов, обучавшихся в Гарварде.

— Ах, Чарли, если бы ты немного раньше предупредил нас о своем приезде! — улыбнувшись, вздохнула Мелли. — Мы со Скарлетт сшили бы тебе новый мундир — капитан Батлер преподнес нам в подарок на Рождество несколько отрезов превосходного сукна.

Чарльз застыл с вилкой, поднесенной ко рту. Скарлетт, готовая убить золовку, сделала невинное лицо.

— Кто такой этот капитан Батлер? — после недолгого молчания спросил Чарльз.

— Один очень обходительный джентльмен, он часто бывает у нас в гостях, — простодушно поведала тетя Питти. — Правда, в обществе его не слишком хорошо принимают, но я никак не могу взять в толк, почему.

— Капитан Батлер был очень добр к нашей семье, — поспешила объясниться Мелли, чтобы избежать недоразумений. — Он не раз помогал нам во время блокады, как и многим семьям в Атланте.

— Это не тот человек, который… — Чарльз хмурился, что-то припоминая.

— Да, он был в Двенадцати Дубах в день нашей помолвки с Эшли. Я ручаюсь за него, Чарли, ты не должен думать или подозревать ничего дурного.

— А что ты думаешь о нем, Скарлетт? — повернулся он к жене.

— По-моему, эти восторги преувеличены, — ответила Скарлетт с подчеркнутым равнодушием, — но раз ваша сестра считает капитана Батлера достойным джентльменом и принимает его в нашем доме, что я могу возразить?

Чарльз улыбнулся, испытав великое облегчение. Слова жены полностью его удовлетворили, и более они за столом этой темы не касались.

В суматохе день пролетел незаметно, и близилась ночь. Мысль о том, что ей придется делить постель с нелюбимым супругом, привела Скарлетт в ужас. «Еще чего! — возмущенно подумала она. — Этот увалень сегодня не дотронется до меня и пальцем, я ему не позволю!» Разумеется, вслух она ему так не сказала, решив прибегнуть к более мягким и действенным методам: сделать скорбное личико, жалостливо взмахнуть темными густыми ресницами и невинно опустить глаза. На Чарльза подобные фокусы действуют безотказно — уж она-то знала.

Чарльз же волновался перед этой ночью не меньше, чем сразу после свадьбы. Теперь он надеялся на бо́льшую благосклонность супруги, ведь эта мучительная разлука, как он думал, была так же тяжела и для нее.

Впрочем, он был молод, хорошо сложен и недурен собой, но этот его полный обожания взгляд и блаженная, глуповатая улыбка, с которой он смотрел на жену, портили все. «Боже, ну как он не понимает, что это ни капли не мужественно и нисколько не делает его привлекательным!» — полупрезрительно подумала Скарлетт, сидя перед мужем на мягкой перине, застеленной белоснежными простынями. Перед ее глазами возник совершенно иной, далекий образ, оставшийся только нежным воспоминанием минувших лет. Тихий, печальный голос Эшли вдруг эхом зазвучал в памяти, и глаза защипали слезы.

Скарлетт, всхлипывая, опустила голову и прижала кулачок к губам. Чарльз очень встревожился. Он убрал с ее прелестного лица прядь вьющихся, распущенных смоляных волос и посмотрел в зеленые, чуть раскосые глаза, заботливо спросив:

— Скарлетт, дорогая моя, что случилось?

От этого вопроса ей хотелось закричать, высказать ему в лицо все, что она думает о нем самом и об их браке, но, безупречно владея собой, Скарлетт жалобно вымолвила:

— О, Чарльз! Нынче такое ужасное время! Столько тревог, столько забот… Мы здесь в тылу трудимся не покладая рук, мое здоровье… — она еще раз драматично всхлипнула, — пошатнулось.

Намек был понят безошибочно, и Чарльз даже устыдился своей настойчивости. Он оставил жене сына, уйдя на фронт, но вдруг война закончится не скоро? Как Скарлетт справится еще с одним ребенком, когда ее силы истощены многими трудами? Нет, это было бы крайне эгоистично с его стороны.

Конечно, Скарлетт лукавила. Господь наградил ее таким здоровьем, что она без особых затруднений могла бы родить и пятерых, но Чарльз в эту ложь поверил, а значит, она попала точно в цель и уберегла себя от его посягательств хотя бы на время.

— Скарлетт! — виновато воскликнул он, целуя ее руки. — Прости, прости меня, я совсем об этом не подумал!

— Оставьте, Чарльз, оставьте, — проговорила Скарлетт, брезгливо отнимая руки.

— Мне довольно и того, что ты наконец-то рядом, — Чарльз крепко обнял ее и блаженно прикрыл глаза. — Как я мечтаю вернуться к тебе и Уэйду навсегда! Верь, милая, мы обязательно победим янки! Генерал Ли…

Далее из его уст последовали произнесенные самым горячим и вдохновленным тоном фронтовые сводки, в которых Скарлетт не понимала ровным счетом ни-че-го. Но пусть уж лучше говорит о войне, чем о любви — первое у него получалось лучше и складнее и не так раздражало нервы Скарлетт.

— …Скарлетт, ведь ты по-прежнему будешь ждать меня? — Чарльз неожиданно сменил тему и снова посмотрел на жену полным надежды и щенячьей преданности взглядом.

— О да, конечно, — один Бог знает, ценой каких усилий улыбнулась ему Скарлетт.

Для счастья ему большего и не требовалось. Он горячо целовал ее лицо и губы, пока Скарлетт думала, на самом ли деле все Гамильтоны не от мира сего или только притворяются.

— Скарлетт, моя милая Скарлетт! — пылко шептал ей Чарльз. — Всеми моими свершениями и подвигами я обязан тебе! Без тебя я не выстоял бы ни дня на поле боя, ты дама моего сердца, мой ангел-хранитель!

В какой-то момент Скарлетт стало жаль этого наивного, по-своему милого юношу, но она поспешила отогнать эти мысли, подумав, что если мужчина теряет голову от любви — это проблема мужчины. Тем не менее она не отталкивала Чарльза, который сдержал свое обещание и не зашел дальше поцелуев.

Засыпая в обнимку с этим чужим во всех смыслах человеком, Скарлетт чувствовала, как у нее в душе разрастается огромная дыра, пустота, которую никто и никогда не сможет заполнить. Все, все было не так, и где-то далеко от дома сейчас тоже засыпал ее любимый мужчина, которого она никогда уже не сможет назвать своим мужем. «Нет, не буду думать об этом сейчас, иначе я сойду с ума. Подумаю завтра», — мысленно сказала себе Скарлетт и опустила веки, постепенно погружаясь в сон.

А на завтра с самого утра их ждали прогулки, походы в гости к друзьям и знакомым, а затем прощание на вокзале, такое горькое для него и так мало значащее для нее. Скарлетт почему-то не допускала мысли, что может видеть Чарльза в последний раз, скорее, напротив, чувствовала, что он очень прочно вошел в ее жизнь, а с этим чувством постепенно приходило и смирение перед злодейкой-судьбой.

Шел 1863 год, и последствия морской блокады Юга становились все более и более ощутимыми — цены на продукты и товары первой необходимости неумолимо росли, а предметов роскоши было не найти вовсе. Не то чтобы отсутствие новых модных туалетов заставляло Скарлетт сильно страдать, но иногда так хотелось принарядиться, пощеголять в обновках вместо старых заношенных платьев и шляпок, безнадежно утративших свой первоначальный блистательный вид.

Все это время к ним нет-нет да наведывался Ретт Батлер и приносил с собой разные пустяковые, но такие необходимые, а главное, дефицитные вещицы: булавки, шпильки, заколки, тесьму. К его визитам Скарлетт относилась двояко. С одной стороны, она не представляла себе быта без шпилек для волос и других безделушек, в изобилии имевшихся у Ретта как известного на весь город спекулянта. С другой стороны, ее репутация была поставлена под удар. После того памятного благотворительного вечера о них с капитаном Батлером пошли пикантные слухи, и только покровительство Мелли, обладающей непререкаемым авторитетом в обществе, спасало Скарлетт от откровенных пересудов. Конечно, она понимала, что рано или поздно Чарльз обо всем узнает, и какая-нибудь «добрая» душа расскажет ему о теплом майском вечере 1862 года, но его реакция миссис Гамильтон нисколько не заботила. Чарли такой дурак, что поверит любому ее оправданию, да еще сам же начнет просить прощения, но ославиться перед матерью было по-настоящему страшно. Ретт как будто чувствовал ее подспудный страх и искал новые и все более изощренные способы поддеть Скарлетт.

Так случилось и на этот раз, когда, чудом застав Скарлетт дома одну, Ретт явился с круглой картонной коробкой. Внутри оказалась прелестная, с широкими шелковыми лентами, зеленая шляпка из тафты. Скарлетт, увидев это дивное творение парижских (как утверждала надпись на картоне) модисток, пришла в такой неописуемый восторг, что едва не захлопала в ладоши.

— Боже мой, капитан Батлер, какая прелесть! Сколько стоит эта шляпка? Я куплю, куплю ее!

— Нисколько, — вальяжно улыбнулся Ретт, — я вам ее дарю. И, Скарлетт, Бога ради, называйте меня по имени. От этого официоза у меня на зубах хрустит песок.

— Д-дарите? — обомлела Скарлетт.

— Дарю. Безвозмездно. Такую прелестную головку, как ваша, должна украшать соответствующая шляпка, а не то выцветшее ведро, которое вы носите сейчас.

Повертевшись перед зеркалом, Скарлетт с унылым видом протянула шляпку дарителю.

— Нет, я не могу принять ваш подарок… Ретт, — проговорила она, словно пробуя это имя на вкус, — только купить. Сколько это стоит?

— В пересчете на местную валюту, — Ретт выразительно закатил глаза, поиграв бровями, — думаю, тысячи две.

— Что?! — лицо Скарлетт напоминало лицо ребенка, которому дали в руки дорогую игрушку и сразу же отняли. — О нет, такая… такая красивая шляпка…

— Но она ваша, — невозмутимо повторил Ретт.

— Ах, вы смеетесь надо мной. Вы же знаете, что я не могу принять ее как подарок… от чужого мужчины.

На губах Батлера заиграла одна из самых язвительных его усмешек.

— Правда? И почему же?

— Ретт, пожалуйста, не делайте вид, что не понимаете, о чем я говорю! — в жилах Скарлетт начала закипать горячая ирландская кровь, что отразилось ярким румянцем на ее щеках.

Ретт хмыкнул и, пройдя несколько шагов вперед, уселся в удобное кресло.

— О, моя дорогая Скарлетт, я все понимаю. Но я не понимаю вас. Вы так стремитесь неукоснительно следовать правилам, которые на самом деле презираете, так блюдете внешнее благочестие, будучи в душе чертенком в юбке, что я даже начинаю вас бояться. Не позавидую вашему мужу.

— Обязательно вам нужно упомянуть Чарльза, — недовольно пробурчала Скарлетт, не в силах расстаться со шляпкой.

— Помилуйте, дорогуша, — Ретт удивленно прижал растопыренную пятерню к груди, — но вы же сами постоянно о нем вспоминаете. Даже не захотели принять мой скромный подарок из-за своей преданности мистеру Гамильтону.

Скарлетт мысленно пожалела, что не может наброситься на Ретта и расцарапать ему лицо.

— Скарлетт, — продолжал он, — вы зря так цепляетесь за пережитки прошлого и предрассудки гибнущего мира.

— Что?.. — она слегка побелела от изумления.

— Юг обречен, попомните мои слова. Вместе с ним канут в Лету многие условности, за несоблюдение которых сейчас вас могут прилюдно распять самые благочестивые из наших граждан. Вот, например, ваш скоропалительный брак. Вы необдуманно связали себя узами, которыми ужасно тяготитесь, но почему-то решили влачить эти вериги до конца своих дней, если только, упаси Бог, с вашим драгоценным супругом чего-нибудь не случится.

— А что мне делать? — с раздражением сказала Скарлетт. — Не могу же я… Не могу же… желать смерти Чарльза.

Ретт рассмеялся.

— О, зачем же так радикально? В цивилизованном мире для подобных случаев существует такая преполезнейшая вещь, как развод.

— Развод?! — в ужасе переспросила Скарлетт. — В моей семье никогда не было разводов, и я не стану первой, кто опозорит свой род!

Ретт нарочито устало покачал головой.

— На севере, где сейчас доблестно сражается ваш муж, развод уже не считается чем-то из ряда вон выходящим. Но если вы предпочитаете положить свою жизнь на алтарь традиций, это ваш выбор, и мне остается только посочувствовать вам и мистеру Гамильтону.

Скарлетт сидела расстроенная, обескураженная и едва не плакала. Она страшно злилась на Ретта за его дерзкие слова, а еще больше злилась от того, что он говорил правду. И все же это было для нее возмутительной, неслыханной крамолой.

— Ретт, с минуты на минуту вернутся Мелли с тетей Питтипэт, — тихо произнесла она, подперев подбородок кулачком. — Вам следует уйти.

— Вы прогоняете меня, Скарлетт? — прищурился Батлер.

— О, пожалуйста, уйдите! — вышла наконец из себя Скарлетт. — Уйдите и заберите свою шляпку!

— И не подумаю, — ответил Ретт, поднявшись на ноги и гордо выпрямившись. — Можете отдать ее какой-нибудь бедной женщине или выбросить в канаву — мне все равно, но своего подарка я назад не возьму.

С этими словами он удалился, прищелкивая каблуками своих начищенных до блеска туфель. А шляпку Скарлетт все-таки припрятала в укромное место.

* * *

Три дня. Три страшных жарких июльских дня под ясным небом Пенсильвании Чарльзу не дано будет забыть до самой смерти. Здесь под маленьким городком Геттисбергом шло самое кровопролитное сражение за всю войну. Зеленые холмы стали пестрыми от десятков тысяч солдат и лошадей обеих армий, воздух заволокло сизым, удушливым дымом от артиллеристских залпов, трава густо обагрилась кровью.

В последний день битвы силы обеих сторон были истощены. Пустой желудок был мелочью — Чарльз давно научился не обращать внимания на голод. Он вообще предпочитал не набрасываться на еду при первой возможности, потому что недостаток пищи еще можно пережить, а вот дизентерию — уже сложнее. Тесные сапоги, которые он когда-то, морщась от отвращения, стянул с убитого янки, тоже доставляли не так уж много неудобств. Гораздо тяжелее было справиться со старым мушкетом.

Чарльз, притаившись за склоном холма, прицелился в бегущего в атаку янки. Выстрел. Янки упал замертво — повалился, как подкошенный сноп. Снова выстрел — промах. На коне, размахивая саблей с позолоченным эфесом, помчался на врага офицер-конфедерат. «В атаку!» — крикнул он своему отряду, но тут шальная пуля сразила героя, и его лошадь помчала бездыханное тело наездника дальше, в гущу пехоты. Некогда ужасаться, бояться, сомневаться, думать. Выполнять приказы тех, кому подчиняешься, и отдавать приказы тем, кто подчиняется тебе — вот основа воинского дела.

Чарльз попытался перезарядить мушкет, но заржавелый затвор никак не поддавался.

— Черт побери! — слетело с его уст, из которых никогда раньше не вырывалось ни одного скверного или грубого слова.

Прямо над правым ухом с громким свистом пролетела пуля, и Чарльз инстинктивно пригнулся. Ему наконец-то удалось перезарядить мушкет, и янки снова посыпались как горох. На войне Чарльз сделал пренеприятнейшее открытие — убийство будоражит кровь. Он никогда не подумал бы, что в его тонкой, ранимой душе сокрыт такой зверь, и по ночам часто со слезами молился за упокой душ убитых им солдат, но на поле боя не было место жалости. Здесь не было места ничему человеческому.

«Огонь!» — и в воздух полетели пушечные ядра, по приземлении вздымающие целые фонтаны огня, дыма, земли и крови.

Ад — другого слова было не подобрать. Счет убитым конфедератам шел уже на третий десяток тысяч, и в конце концов прозвучал приказ к отступлению.

«Боже, мы не можем проиграть! Только не сейчас!» — пронеслось в голове у Чарльза перед тем, как его тело пронзила нестерпимая, жгучая боль.

* * *

— Скарлетт! Скарлетт! — быстро взбежала по ступенькам крыльца запыхавшаяся, растрепанная, раскрасневшаяся Мелли, размахивая свежей газетой, которую только что получила из рук доктора Мида.

— Ну что, что такое? — с тревогой встретила ее сноха. — Допечатали списки? Что-то с Эшли?!

— Чарли… — кое-как проговорила Мелани.

Скарлетт в испуге побледнела. Вчера, когда опубликовали первые списки погибших и раненых под Геттисбергом, она увидела в длинных, нескончаемых колонках множество знакомых имен, каждое из которых отозвалось в ее душе острой болью. Но Чарльз?..

— Он…

— Ранен, — выпалила Мелли, — его отправили в Мериленд, в госпиталь.

Скарлетт, у которой мигом отлегло от сердца, облегченно вздохнула.

— Мелли, ты чуть не довела меня до удара.

— О, прости меня, прости, дорогая! — золовка крепко обняла ее. — Я была так взволнована, что толком не могла говорить. Держись, Скарлетт, я с тобой! Мы будем молиться за Чарли, с ним все будет хорошо, нужно только верить!

Скарлетт обняла ее в ответ. В целом, она была рада, что их семью обошло большое горе, но радоваться, когда в стольких домах слышен плач, не получалось. «Господи, ну когда уже это все закончится?» — единственная мысль, которая набатом звучала в голове у Скарлетт.

Рождество 1863 года ознаменовалось долгожданной недельной побывкой солдат, уцелевших при Геттисберге, а таковых было не много. Впервые на третьем году войны приезжал с фронта Эшли, и эта новость всколыхнула в душе Скарлетт самые нежные, трепетные и волнительные чувства. Если бы на Святки он остановился в Двенадцати Дубах, она помчалась бы в Тару, не раздумывая ни минуты, и не посмотрела бы на приезд Чарльза домой. Но двоюродные братья приехали вместе, к счастью или к сожалению. Вместе с ними на вокзале толклись еще несколько знакомых солдат — Кэйд Калверт, Алекс и Тони Фонтейны. Все исхудалые, в дырявых сапогах, из которых торчали куски мешковины для тепла, и заплатанных на много раз шинелях.

Первым на глаза Скарлетт попался Чарльз. Перемены, которые произошли в его внешности за минувший год, поразили ее. Возраст Чарльза всегда было трудно определить на глаз — он, как и сестра, выглядел младше своих лет года на два-три, но теперь ему можно было дать в равной мере как девятнадцать, так и тридцать. Румяные щеки побледнели, пожелтели и впали, под глазами залегли тени, и только во взгляде оставался прежний блеск — не такой яркий, как раньше, скорее, тлеющий угольками, но снова разгоревшийся при виде Скарлетт. Он бегом бросился к жене, как восторженный мальчишка, и крепко обнял ее. От его шинели пахло морозами и поездом.

— Скарлетт, родная! — радостно шептал он. — Не могу поверить, что это не сон!

А затем она увидела Эшли, и Чарльз просто прекратил существовать для нее. Эшли стал еще притягательнее, еще мужественнее, чем прежде. В его осанке, движениях, во взгляде появилось нечто новое, властное, настороженное, но и бесконечно печальное, что таилось на самом дне прекрасных серых глаз. Его вместе с Мелли окружила целая толпа, включая отца и сестер Индию и Милочку, приехавших в Атланту за несколько дней до Рождества и поселившихся в гостинице. Эшли обнимал и целовал их всех, будто не замечая ее, Скарлетт, но она была уверена, что в то короткое мгновение, когда их взгляды все же зацепились друг за друга, она увидела то самое нежное, грустное выражение, которое любила больше всего на свете. Сердце радостно замерло в груди — нет, Эшли не забыл ее, не мог забыть!

Чарльз, обнимая жену, заполонил собой все ее пространство и висел на ней тяжелой гирей, которую ей хотелось сбросить с себя. Скарлетт хотелось также прогнать прочь Мелли со всей честной компанией, чтобы ей никто не мешал насладиться долгожданной встречей с возлюбленным. Впрочем, когда Мелани отлепилась от мужа и бросилась в объятья брата, Чарльз наконец выпустил Скарлетт, давая той возможность поздороваться с Эшли.

Она подошла к нему несмело, благоговейно глядя на его красивое, отмеченное несколькими неглубокими шрамами лицо.

— Вы очаровательны, Скарлетт, — Эшли приподнял уголки губ в легкой улыбке и быстро поцеловал ее в щеку, оставляя на ней холодный след.

Скарлетт незаметно прижала пальцы к месту его поцелуя, и по ее щеке скатилась маленькая горячая слезинка.

За ужином только и было разговоров, что о войне. Эшли и Чарльз оказались настоящими героями вечера, а Чарльз, чудом оправившийся от тяжелого ранения, в глазах собравшихся был и вовсе окутан ореолом славы. Взгляд и внимание Скарлетт были прикованы к одному Эшли, который, казалось, умышленно избегал смотреть ей в глаза. Ах, если бы убрать всех лишних людей, что мешают им остаться наедине! Как бы тогда он на нее посмотрел? Что бы тогда он ей сказал? Но жестокая реальность диктовала свои правила. Их разделяли не только пара метров праздничного стола, но и брат с сестрой Гамильтон, и клятвы, которыми они себя с ними связали. Мучается ли Эшли от ревности так же, как она?

После ужина все разместились на диванах в гостиной друг напротив друга. Эшли, Мелли, Джон Уилкс, Индия с Милочкой на одном диване и Чарльз, Скарлетт и тетушка Питтипэт — на другом. Скарлетт уже почти смирилась с тем, что ее крепко обвивают руки Чарльза, но продолжала с грустью исподволь смотреть на Эшли. К ней неожиданно пришло понимание того, что она готова провести так всю оставшуюся жизнь. Наблюдать, как Мелли, улыбаясь по-детски маленьким ротиком, смотрит влюбленными глазами на мужа, терпеть назойливые ласки Чарльза и рожать ему детей, лишь бы быть под одной кровлей с Эшли и знать, что его чувства к ней не изменились. Скарлетт достаточно взгляда, достаточно слова, она будет жить этим до конца своих дней и терпеливо сносить все.

Вдруг Скарлетт уловила насмешливый взгляд Милочки, которым та одарила их с Чарльзом. Смущение Чарльза она почувствовала буквально кожей, даже не видя его лица. Очевидно, юноша не горел желанием встречи со своей несостоявшейся невестой, но выбора он попросту не имел. Скарлетт метнула на Милочку ответный взгляд, полный молчаливого презрения, и теснее прильнула к Чарльзу, который, ощутив поддержку жены, мигом воспрянул и горячо поцеловал ее в щеку. Скарлетт снова украдкой посмотрела на Эшли — не заметил ли он этой сцены? Но Эшли только продолжал мило беседовать с женой, не забывая про отца и сестер, а о присутствии четы Гамильтон будто и вовсе не вспоминал.

* * *

Присси уже уложила спать ребенка, когда к нему зашел повидаться отец. Чарльз стоял возле кроватки подросшего сына, боясь разбудить его, и с нежностью разглядывал черты маленького, ангельского личика. Какое счастье оставить свое продолжение на земле! Если даже Чарльз падет от вражеской пули, снаряда, клинка или его убьет инфекция, Уэйд будет жить, чтить память отца и продолжит все его незаконченные дела. Гамильтон в очередной раз возблагодарил Бога за сына, и тут у него за спиной что-то прошелестело.

Под дверь подсунули записку. Чарльз с недоумением поднял ее и взглянул на клочок бумаги, где было торопливым почерком написано:

«Чарльз, мне нужно сообщить тебе нечто очень важное. Пока ты воюешь, над тобой потешается вся Атланта. Если хочешь знать подробности, приходи в библиотеку».

Это неприятно удивило и обеспокоило Чарльза. Кто же написал записку? Он плохо помнил почерк Милочки, но манера письма была похожа. От волнения на его худых бледных щеках разгорелся румянец. Чарльз хотел было проигнорировать послание, но тревога и любопытство все же пересилили страх и неуверенность.

В библиотеке было темно. Чарльз, осторожно приотворив дверь, прошмыгнул внутрь и огляделся кругом — тихо, ни души. Кто-то его одурачил.

— Сюрприз! — Милочка Уилкс, прятавшаяся в темноте за книжным стеллажом, выскочила на кузена и чуть не довела его до сердечного приступа.

— Милочка! — испуганно выпалил он. — Что все это значит?

Она, кокетливо поглядывая на Чарльза бесцветными глазами, решительно двинулась в его сторону.

— Ми… Милочка, послушай, тебе не стоило этого делать, — Чарльз невольно попятился назад, шаря руками за спиной, чтобы ненароком что-нибудь не опрокинуть. — Я… я знаю, я поступил с тобой нехорошо, но я уже извинился перед Эшли, он должен был передать тебе извинения от моего имени, — скороговоркой тараторил он. — Хотя нет, я должен был написать тебе сам, но я женатый человек, мне… мне было неудобно. Ну так вот, я извиняюсь перед тобой сейчас, глядя тебе в лицо. Ты не держишь на меня зла?

Милочка остановилась и снисходительно хмыкнула.

— Не воображай о себе многого, Чарли, ты мне давно уже не интересен. Я просто решила по-дружески открыть тебе глаза на правду.

Чарльз насторожился.

— На какую… правду?

— О твоей жене, конечно.

Он сглотнул ком, вставший в горле. Милочка продолжала:

— Мелли по своей доброте душевной пригрела у вас в доме некого капитана Батлера — скандалиста, спекулянта и человека очень сомнительной репутации. Говорят, он увивается за Скарлетт.

Чарльз растерянно хлопал глазами, отказываясь верить в услышанное.

— Н-нет, ты что-то путаешь, Милочка. Этого не может быть. Я точно знаю, что этого не может быть. Ты просто обиделась на меня и решила разыграть, так? Ведь это так?..

Милочка упивалась своим жестоким торжеством.

— О нет, ты можешь порасспросить соседей о том, как однажды на благотворительном балу капитан Батлер выиграл аукцион и танцевал с твоей женой, которую выбрал, как какую-то вещь, на глазах у всего общества. Об этом знают даже в Джонсборо, Чарли.

Чарльз похолодел, оцепенел и ссутулился от неожиданно обрушившегося на него удара. Милочка сразу стала для него невидимкой, что бы она ему еще ни говорила и как бы ни изгалялась. В течение минуты ему хотелось то схватить револьвер и бежать на поиски капитана Батлера, то сурово отчитать Скарлетт, то пойти повеситься со стыда и горя. Скарлетт! Неужели она предала его?..

— Вы женились на отъявленной кокетке, мистер Гамильтон, — четко расслышал он очередную едкую фразу Милочки. — Как только ты покидаешь порог дома и идешь на войну, она строит глазки всем мужчинам в округе. Даже странно, что ты так удивлен, с ее-то замашками.

Чарльз, ничего не ответив, пулей вылетел из библиотеки и хлопнул дверью с такой силой, что с верхней полки шкафа, стоявшего у самой стены, посыпались книги.

* * *

Скарлетт была убита горем. Вид закрывающейся за Эшли и Мелани двери их спальни произвел на нее самое удручающее впечатление. До этого момента она будто не сознавала всей серьезности ситуации, хотя прошло уже больше двух с половиной лет, но теперь у нее было ощущение, что ее обокрали. Скарлетт шла туда, куда идти совсем не хотела — в собственную супружескую спальню. И там она увидела нечто, что весьма ее удивило.

Чарльз стоял у окна, крепко вцепившись в подоконник. Костяшки его пальцев побелели, плечи были напряжены, голова опущена. Услышав шаги жены, он вздрогнул, обернулся и посмотрел на нее полными слез глазами. Никогда она еще не видела у него такого выражения лица.

— Боже мой, Чарльз, что случилось? — Скарлетт всерьез испугалась.

— Скарлетт… — проговорил он, хватая ртом воздух. — Скарлетт, что происходит между тобой и капитаном Батлером?

Скарлетт разом вспыхнула, поняв, откуда дует ветер. В довершении ко всем переживаниям минувшего дня ей придется на ночь глядя объясняться с ревнивым Чарльзом, и за эту «роскошь», видимо, стоит благодарить Милочку. Ну, пусть только попадется ей на глаза…

— Я не понимаю вас, — с гордым достоинством ответила Скарлетт, внешне при этом очень напоминая свою мать.

Этим она поставила Чарльза в тупик. Для него было сущим мучением объяснять суть своих претензий.

— Я… я знаю о благотворительном вечере…

— Что вы знаете? — все тем же ледяным, но с явными яростными нотками голосом произнесла Скарлетт.

Чарльз в отчаянии всплеснул руками.

— О, Скарлетт, просто скажи, танцевала ты с капитаном Батлером или нет!

— Танцевала! — с видом оскорбленной невинности сказала Скарлетт. — Танцевала!

Чарльз пошатнулся и закрыл лицо рукой, тихо простонав.

— Но вам, конечно, не рассказали о причинах, по которым я это сделала?

— Разве… разве могут быть какие-то особые причины для этого?

— Представьте себе, могут! — Скарлетт вошла в раж и исполнилась такого величия, которому могла бы позавидовать даже английская королева. Она сама удивлялась, откуда в ней все это взялось. — Идет война, а вы продолжаете жить светскими правилами мирного времени. В госпиталях не хватало лекарств и бинтов, армии нужны были деньги, а капитан Батлер предложил комитету сто пятьдесят долларов золотом. Золотом! Сколько жизней было спасено на них, но эти солдаты могли умереть только потому, что я думала о себе и о своем честном имени! Мне в свое время уже хватило порицания! Чарльз, я думала, что вы поймете меня, а вы… вы…

Она плюхнулась на кровать и зарыдала.

Чарльз был совершенно обескуражен. Он сел рядом с женой и осторожно дотронулся до ее плеча.

— Скарлетт…

Скарлетт подняла на него сверкающие праведным гневом глаза.

— Кто выдумал эту клевету, что я якобы близка с капитаном Батлером? Кто? Милочка Уилкс?

Чарльз был загнан в угол.

— Вы виделись с ней наедине?!

— Но я… не знал, что она будет там одна.

— Ах, так! — Скарлетт уже не до конца понимала, разыгрывает она драму или по-настоящему злится. — С этой… завистницей, которая мечтает отомстить мне за то, что вы предпочли меня ей! Да она же попросту вас ревнует! О, Чарльз, я такого от вас не ожидала!

Сопротивление Чарльза было окончательно сломлено. А ведь и вправду он поступил гадко — мало того что обратил внимание на записку, которую следовало просто сжечь, так еще пошел на тайное свидание и поверил в откровенную ложь Милочки! Да это его следует стыдить, его, а не Скарлетт!

— Скарлетт, милая моя, прости меня! — виновато проговорил он, попытавшись взять жену за руку, но та отдернула пальцы и отвернулась.

Некоторое время они молчали, пока Чарльз не сказал довольно твердым — непривычно твердым — тоном:

— Скарлетт, ты не должна видеться с этим человеком.

Скарлетт с изумлением взглянула на него.

— Пообещай, что ты больше не будешь принимать капитана Батлера в нашем доме и поддерживать с ним какие-либо связи. Эти пересуды нам не нужны.

— О, об этом говорите со своей сестрой и тетей Питти, — вяло ответила она, махнув рукой. — Они просто тают от этого капитана Батлера, а я бы его и на порог не пускала.

У Чарльза отлегло от сердца. Все тучи, сгустившиеся над его головой этим вечером, разлетелись, и снова засияло солнце. Он обнял жену за плечи и притянул к себе.

— Скарлетт, давай навсегда забудем об этой ссоре. Я очень виноват перед тобой, но…

— Оставьте меня, прошу вас, — Скарлетт, морщась, отстранилась от него. Ей и так плохо, ей сейчас совсем не до Чарльза. — Оставьте, я не хочу вас видеть сегодня.

Она молча легла на кровать без сил, а Чарльз, тяжело вздыхая и в мыслях страшно укоряя себя, ушел ночевать в комнату к сыну.

Ночью Скарлетт почти не спала. Эшли был здесь, в одном с ней доме, так близко, что до него можно было дотронуться рукой, но одновременно очень, очень далеко. Снова перед глазами встала закрытая дверь спальни, и сердце мучительно сжалось — ах, за что, за что судьба к ней так жестока? Если бы только Скарлетт смогла поговорить с Эшли с глазу на глаз… Она задумалась. Как же это устроить? Повторять старой ошибки Скарлетт не собиралась, она прекрасно помнила то жутко стыдливое чувство унижения, которое испытала при объяснении с Эшли в Двенадцати Дубах. Нет, она не будет унижаться снова. Ей нужно сделать так, чтобы он сам захотел поговорить с ней, а ведь он хочет! Не может не хотеть… Не может быть такого, чтобы за три тяжелых года у Эшли не нашлось слов, которые ему стоило бы сказать Скарлетт наедине.

За стеной Чарльз тоже не спал. Он упорно отгонял от себя тревожные мысли, но на память нет-нет да приходили короткие, ничего вроде бы не значащие эпизоды, которые теперь терзали его сердце нехорошими предчувствиями. Вот Скарлетт заливисто смеется вместе с близнецами Тарлтонами, которые с двух сторон качают ее на качелях, вот она мило улыбается Рейфу Калверту и танцует с ним полвечера, вот из-за нее громко спорят Фонтейны. Но ведь она выбрала его, Чарльза. Значит, она его любит, и в этом не может быть никаких сомнений, ведь нет ни одной причины, кроме любви, по которой девушка могла бы выйти замуж, изъявив собственное к этому желание. Затем в его памяти смутно, как сквозь грязное стекло, всплыл образ смуглого усатого брюнета, который фрондировал перед публикой и поносил Юг. Чарльз тогда не принимал участия в дискуссии, поэтому почти не запомнил внешности капитана Батлера, но представить этого типа в своем доме?..

Наутро перед самым завтраком Чарльз решил серьезно поговорить с сестрой. Мелли, сияя изнутри тихим счастьем, спустилась в столовую и очень удивилась, увидев брата столь обеспокоенным.

— Мелли, нам нужно поговорить наедине.

— Чарли?.. Что случилось? Ты чем-то встревожен?

— Я не хочу, чтобы нас кто-нибудь слышал. Давай отойдем.

— Хорошо, — растерянно ответила Мелани и вышла из столовой вслед за Чарльзом. — Скажи же мне наконец, в чем дело?

— Мелли, мне не нравится, что ты принимаешь в нашем доме капитана Батлера, — как можно более деликатным тоном, чтобы не обидеть сестру, сказал он.

Мелани, до этого момента смотревшая на брата с тревогой, успокоилась и ласково ему улыбнулась.

— Ах, Чарли, ты беспокоишься напрасно. Капитан Батлер честный и благородный человек, что бы о нем ни говорили.

— Напрасно? — удивился Чарльз. — Послушай, но… понимаешь… Три одинокие женщины в доме, две из которых замужем, и чужой мужчина… это нехорошо. Люди могут начать судачить. Тем более, насколько я наслышан, капитан Батлер имеет небезупречную репутацию.

— В обществе его не принимают потому, что он имеет свое особое мнение и не всегда деликатно его выражает. Но, так или иначе, Эшли разделяет его убеждения, пусть в несколько иной форме, а значит, я не могу осуждать капитана Батлера за его позицию.

Чарльз пришел в смятение. Он разрывался между ревнивыми подозрениями и безоговорочным доверием сестре, мнение которой всегда перевешивало для него хор десятков голосов.

— Хорошо, можешь принимать его, но не так часто. Если капитан Батлер джентльмен, как ты говоришь, то он должен понять, что его визиты компрометируют вас.

— Ты прав, Чарли, — вдруг опечалилась Мелани. — Я как-то не подумала, что злые языки могут навредить нам со Скарлетт. Я намекну капитану Батлеру — он не обидится, я уверена.

— Скарлетт… — вздохнул Чарльз. — Я вчера был слегка несдержан, поэтому мы повздорили, но сегодня я надеюсь получить ее прощение.

— Боже мой! — поразилась Мелли. — Повздорили? Почему? Неужели… из-за капитана Батлера?

Чарльз стыдливо промолчал, но Мелани не нужны были слова, чтобы прочесть мысли брата. Она виновато воскликнула:

— Какая же я глупая! Мне нужно было сразу поговорить с тобой обо всем этом! Я сейчас же пойду к Скарлетт. Вы не должны ссориться, вы ведь так любите друг друга!

Она суетливо взбежала по лестнице на второй этаж и нос к носу столкнулась со снохой.

— Скарлетт!

— Мелли? — удивилась та. — В чем дело? Ты такая напуганная.

— Скарлетт, это все по моей вине! — чуть не плача, схватила ее за руку Мелани.

— Да что, что же?!

— Ты не должна сердиться на Чарли из-за вчерашнего!

— А… — облегченно и одновременно разочарованно вздохнула Скарлетт, сразу приняв безучастный вид.

— Я не объяснила ему вовремя… насчет капитана Батлера, и он нафантазировал себе невесть что. Чарли очень любит тебя…

— Я знаю, знаю, — не без раздражения ответила Скарлетт, высвободив руку из тисков, и дальше зашагала вниз.

Чарльз уже был тут как тут и ждал жену с робкой надеждой во взгляде.

— Скарлетт, дорогая, я поговорил с Мелли. Все недомолвки остались в прошлом, давай забудем обо всем плохом, пожалуйста!

— Я уже забыла, Чарльз, — царственно махнула рукой Скарлетт. — А вы пообещайте больше не верить… всяким сплетницам, — шепотом добавила она.

— Боже мой, да ни за что на свете! — просиял от радости Чарльз и заключил супругу в крепкие объятья.

Мелани наблюдала за счастьем брата с теплой улыбкой. Эта сцена была настолько мирной, уютной, домашней, что не верилось, что война продолжается до сих пор.

— Всем доброе утро! — послышалось сверху.

Услышав этот голос, Скарлетт вздрогнула в объятьях мужа и обернулась. Эшли спускался по лестнице, красивый, как древнегреческий бог. Война и лишения не испортили его внешности — эта стать, ловкость движений, несгибаемая воля во взгляде и в мужественных, заострившихся чертах лица сводили Скарлетт с ума. Эшли уже не был похож на того мечтательного юношу, которого она знала, но новая ипостась делала его в ее глазах практически равным божеству, перед которым она преклонялась, и было в этом чувстве нечто упоительно-болезненное, торжественное и таинственное.

— Доброе утро, Эшли! — радостно поздоровался с ним Чарльз.

Эшли целомудренно обнял жену за плечи, и они вместе спустились вниз. Поравнявшись с Гамильтонами, Эшли скользнул взглядом по лицу Скарлетт и скромно, приветственно улыбнулся ей.

— Доброе утро, Скарлетт! Вы, как всегда, прелестны. Чарли невероятно повезло, — добавил он, с улыбкой посмотрев на кузена.

При этих словах у Скарлетт внутри будто что-то оборвалось. В совокупности с восторженным, по-овечьи кротким взглядом Мелли, которая не могла налюбоваться на «счастливую» супружескую пару, они пробуждали в ней по-настоящему мерзкое и обидное чувство. Руки Чарльза сильнее сомкнулись на ее талии, от чего ей захотелось плакать.

За завтраком Скарлетт не проронила почти ни слова. Впрочем, Эшли тоже был немногословен, лишь иногда поддерживая оживленную беседу между своей женой и ее братом. Всего пару раз он бросал на Скарлетт короткие взгляды, полные понимания и сочувствия. Их молчаливый разговор, происходивший втайне ото всех, заставлял Скарлетт трепетать. Глядя на беспечных Чарльза с Мелани, она испытывала к ним что-то вроде жалости из-за их поразительной слепоты. Отзавтракав, Эшли удалился вместе с супругой по своим делам, даже ни разу не обернувшись в сторону Скарлетт, чем разбил ей сердце в очередной раз.

* * *

Чарльз смеялся, слушая забавные детские речи сына. Уэйд научился говорить совсем недавно, но при матери и няньке он делал это, как правило, неохотно. С тетей мальчик был куда живее, но только появление отца вызывало в нем настоящую радость.

— Зачем вы все время таскаете его на руках? — недовольно заметила Скарлетт. — Уэйд давно умеет ходить собственными ногами, а вы его балуете.

— Я так хотел подержать его на руках, пока он был младенцем, но не мог, — ответил Чарльз и печально вздохнул. — Я всего лишь пытаюсь наверстать упущенное, как умею.

— Лучше поиграйте с ним на полу. Уэйд любит свою железную дорогу.

Железную дорогу с паровозом племяннику смастерила Мелли из подручных материалов, однако малыш был очень доволен и ею.

— Когда-нибудь я куплю тебе настоящую игрушечную железную дорогу, Уэйд, — сказал гордый отец. — Когда…

Он не закончил фразу, но Скарлетт мысленно сделала это за него: «Когда закончится война».

— Я почти не помню своего отца, — говорил Чарльз. — Мне было пять лет, когда я видел его в последний раз, а Мелли — всего два года. Началась Мексиканская кампания, и отец уехал на войну в Техас. Я помню, что очень ждал его возвращения, но на втором году войны дядя Генри принес мне его саблю и сказал, чтобы я всегда помнил отца, гордился им и стремился быть похожим на него. Тогда я понял, что больше никогда не увижу папу, — его голос дрогнул. — Наверное, в тот день у меня и появилась мечта стать солдатом.

Рассказ мужа наконец отвлек Скарлетт от тягостных размышлений об Эшли и пробудил в ней сочувствие к нему и Мелли. К счастью, она не была сиротой и не могла разделить чувств Чарльза, хотя понимала, что отец с матерью не вечны. Скарлетт нежно любила родителей и боялась даже представить себе день их смерти.

— Должно быть, это было для вас ужасно, — задумчиво проговорила она.

— Мое детское сердце разбилось, но детские раны быстро заживают, Скарлетт. Я жил воспоминаниями об отце и мечтами стать похожим на него, мне этого вполне хватало. Вот и Уэйд… Если я… — Чарльз начал говорить и судорожно вздохнул, не в силах произнести слов, которые просились с языка.

Разговоры о смерти плохо действовали на Скарлетт и всегда пробуждали в ней суеверный, первобытный страх, доставшийся ей в наследство от ирландских предков.

— Не говорите так! — разозлилась она. — Не смейте так даже думать! Вы все вернетесь! И вы, и… Эшли. Скоро войне конец, все будет хорошо, и никогда больше не говорите мне этого!

Чарльз почувствовал болезненный укол совести — в самом деле, нашел, о чем поговорить с женой. Женщин нужно лелеять и оберегать от всех тревог, а не доставлять им огорчения, даже если знаешь, что надежд на лучшее мало. Однако вместе с тем он ликовал, услышав в словах Скарлетт неоспоримое доказательство ее горячей любви и преданности. Осторожно посадив Уэйда на ковер, Чарльз подошел к жене и обнял ее.

— Прости меня, Скарлетт! — сказал он, крепко прижимая ее к себе. — Конечно, скоро все закончится, и нас уже ничто не разлучит.

Скарлетт только тихо заплакала, сотрясаясь всем телом. В этот момент она мечтала лишь сбежать куда-нибудь подальше — туда, где все спокойно, где нет и не было никакой войны, и где ее любовь взаимна. В Тару. Тремя годами ранее.

Дни шли один за другим, неделя, отведенная солдатам для отдыха дома, заканчивалась, а у Скарлетт все никак не получалось поговорить с Эшли без свидетелей. С течением времени это начало приводить Скарлетт в такое отчаяние, что ей хотелось выставить из дома Мелли, Чарльза, тетушку Питтипэт, дядюшку Питера, Присси, а заодно Индию с Милочкой, которые продолжали наведываться к Гамильтонам, — словом, всех, кто мешался у них с Эшли под ногами. «Хорошо еще, что у Ретта хватило ума не заявиться сюда», — отмечала она про себя.

Однако возможность остаться наедине с возлюбленным вскоре ей представилась. У них было не больше получаса, пока Чарльз с сестрой не вернутся от Мидов. Эшли, казалось, был удивлен, увидев Скарлетт одну, но она, памятуя прошлый раз, хотела дождаться, когда он сам с ней заговорит, и сидела тихо, сложив руки на коленях.

— Скарлетт?.. — негромко обратился он к ней, войдя в гостиную. — Я думал, вы с Чарли.

«Ну почему он опять заговорил про Чарли? — с раздражением и досадой подумала Скарлетт. — От него только и слышно: Чарли, Чарли, Чарли!»

Сохраняя внешнее хладнокровие, Скарлетт невинно взглянула на Эшли. За прошедшие дни она воображала себе этот разговор множество раз и придумала сотню способов, как его начать. А задала самый несуразный вопрос из всех возможных:

— Как вы думаете, Эшли, скоро ли конец войне?

Он слегка улыбнулся своей чарующей печальной улыбкой и присел напротив Скарлетт.

— Да, Скарлетт, полагаю, воевать осталось недолго.

— О, если вы так говорите, значит, это правда! — она радостно просияла.

— Но я не сказал, что война закончится нашей победой, — уточнил Эшли, опустив взгляд.

— Как? — испуганно ахнула Скарлетт. — Янки победят?

— Наша армия обескровлена и поймана в капкан. Мы продолжаем сражаться, но большинство из нас понимает, что поражение неминуемо. Это всего лишь вопрос времени.

— Вот как? И Чарльз тоже так думает?

Губы Эшли вновь тронула еле заметная — добрая, ничуть не насмешливая — улыбка.

— Чарли всегда верит в лучшее.

— Но не до такой же степени, — Скарлетт скрестила руки на груди и недовольно надула губы. — Он уверял меня, что генерал Ли непременно разгромит янки будущей весной, и рассказывал еще про какого-то… Ой, да какая разница. Выходит, Чарльз обманывал меня без зазрения совести.

— Он не обманывал, просто он не хочет, чтобы вы тревожились из-за того, на что не в состоянии повлиять.

— А я не люблю, когда мне лгут! — неожиданно вспылила Скарлетт и тут же осеклась, заметив, как неловко почувствовал себя Эшли от такого ее поведения. — Лучше горькая, но правда, — добавила она тихо и прикрыла глаза, борясь с душившим ее комом подступающих слез.

Словно во сне, почувствовала она широкую ладонь Эшли поверх своей руки и замерла, чтобы запечатлеть это мгновение.

— Скарлетт, чем я могу помочь вам? — участливо говорил он, гладя ее по руке, как ребенка. — Я знаю, вижу, что вам плохо, как и всем вокруг, но я… я такой беспомощный. Все мы, от рядового до генерала, оказались в страшном, безвыходном положении. Все, что мы можем, это выполнять свой долг и молиться. Молитесь за нас, Скарлетт, быть может, Небеса сжалятся над нами.

— Эшли! — у нее не осталось сил сдерживаться, и слезы градом хлынули по щекам.

Какая-то незаметная доля секунды, какой-то страстный, неконтролируемый порыв, и они держали друг друга в объятьях, пылко соприкасаясь губами в поцелуе.

— Скарлетт! — Эшли с ужасом в глазах оттолкнул ее. — Вы сошли с ума!

— Сошла, сошла! — шептала обезумевшая от счастья Скарлетт. — Эшли, я люблю вас! Я всегда любила вас, только вас! Я вышла за Чарльза назло вам! Эшли!

— Скарлетт, это невозможно, — отрезал он, пряча взгляд, и от напряжения его желваки ходили ходуном.

— Но это так! Все эти годы я жила мыслями о вас, я молилась за вас, я готова на все ради вас! На все, на все!

— То, что мы сейчас сделали, это неправильно, отвратительно, жестоко, ужасно! — корил он себя вслух. — Это никогда не должно повториться снова!

— Но вы тоже любите меня, — с блаженной улыбкой нежно проговорила Скарлетт, вцепившись в рукав его нового мундира, сшитого Мелли из старых запасов сукна. — Мне довольно и поцелуя! Повторите снова, что любите меня, я сохраню эти слова в сердце до самой своей смерти!

— Скарлетт, вы не должны так даже думать! — в отчаянии воскликнул Эшли. — Чарли… Он так любит вас!

— Но я его не люблю! — в слезах отвечала она ему. — Чарльз мне не нужен и никогда не был нужен! Если бы я… Если бы я была умнее, я бы вовсе не выходила замуж!

— Что же мы наделали… — тяжело вздохнул Эшли и закрыл лицо руками, кончиками тонких пальцев зарывшись в пепельные с золотистым отливом волосы.

Скарлетт сидела рядом растерянная, совершенно не понимая, что ей сейчас делать и что означает его реакция. Впрочем, сомнения быстро уступили место безумному, упоительному счастью. Она еще чувствовала след губ Эшли на своих губах, и больше будто бы ничего вокруг не имело значения.

Заскрипела входная дверь, в которую с воем ворвался холодный зимний ветер, и Скарлетт поняла, что коротким минутам блаженства пришел конец. Эшли, не в силах показаться на глаза Мелли после своего грехопадения, быстрым шагом покинул гостиную.

— Скарлетт, ты здесь! — едва раздевшись с улицы, подошел к жене Чарльз и встревожился, увидев ее заплаканное лицо. — Что с тобой, дорогая? Почему ты плакала?

Он сел рядом и ласково протянул руку к ее лицу, но Скарлетт невольно отпрянула от его прикосновения.

— Это из-за Эшли, да? — вдруг спросил Чарльз самым серьезным тоном.

Скарлетт вздрогнула от неожиданности и уставилась на мужа испуганными глазами, но Чарльз только рассмеялся.

— Кузен Эшли умеет вгонять людей в тоску. Он говорил с тобой о войне, не так ли?

— Д-да, — пролепетала Скарлетт, все еще слишком обескураженная, чтобы говорить внятно и держаться уверенно.

— Эшли говорит о поражении с самого начала войны, но ты видишь, что мы держимся до сих пор, — улыбнулся Чарльз. — Ну все, милая, хватит слез.

— Я и не плачу, — хриплым голосом возразила ему Скарлетт. — Не плачу.

В эту минуту она просто ненавидела его беспечное, благостное лицо, которое не могли пронять никакие испытания. По сравнению с Эшли Чарльз казался круглым идиотом, и два последних разговора только доказывали это. «Они с Мелли стоят друг друга, — презрительно подумала Скарлетт. — Эти двое никогда не поумнеют, что бы вокруг ни происходило».

* * *

Побывка пролетела незаметно, и из теплых уютных домов нужно было возвращаться на передовую — в голод, холод, снег, окопы, болезни, раны, обморожения. Прощание было наполнено не только горем, но и мужеством, и неугасимый огонек надежды горел в сердцах уезжающих и провожавших.

И только Скарлетт, пожалуй, чувствовала себя пустой изнутри. За все оставшееся после их короткого свидания время Эшли ни разу не подошел к ней и не перемолвился с влюбленной в него молодой женщиной ни единым словом. Скарлетт казалось, что если и на вокзале он ее не заметит, она попросту умрет от горя. Но ее опасения оказались напрасными — Мелли осталась дома, не найдя в себе сил проститься с мужем у перрона, и Эшли улучил минуту, чтобы попрощаться со Скарлетт.

— Эшли! — подалась она вперед, трепеща от горько-сладкого чувства, охватившего все ее существо.

— Скарлетт, пообещайте мне кое-что, — торопливо, с горячностью произнес Эшли. — Всего две просьбы.

— Что угодно!

— Позаботьтесь о Мелани. Вы остаетесь одни, и неизвестно, вернемся ли мы с Чарльзом назад. А вы… вы сильная, смелая. Вы сможете стать для нее опорой.

— О… — разочарованно вздохнула Скарлетт.

— Обещаете? — умоляюще взглянул на нее Эшли.

— Да, я клянусь вам, — сказала она, и ее сердце рухнуло в груди.

— Прощайте, Скарлетт, — он порывисто, едва коснувшись губами, поцеловал ее в щеку и отстранился. — А теперь идите к Чарльзу.

— Эшли…

— Идите, вы ему очень нужны. Вы даже не представляете, насколько. Это моя вторая просьба, Скарлетт.

Скарлетт судорожно вздохнула, но ослушаться Эшли не смогла. Пренебречь его просьбой было для нее сродни кощунству, даже если эти просьбы шли вразрез с ее собственными желаниями.

Чарльз стоял у перрона посреди толпы солдат, с огромным трудом сдерживая слезы, но неизменно улыбаясь. Скарлетт подошла к нему медленно — каждый шаг давался ей с таким трудом, будто она увязала ногами в глубоком песке. Эшли был прав — ей стоит проститься с мужем, несмотря ни на что. Она его не любит, но ему об этом знать не обязательно, и если он умрет, то, по крайней мере, умрет счастливым. Как же благороден Эшли! Никто из тех, кого знала Скарлетт, не мог сравниться с ним в благородстве, и она, совершая добрые поступки, чувствовала себя ближе к нему.

— Прощайте, Чарльз, — сдавленным голосом произнесла она, обняв супруга. — Я буду ждать вашего возвращения.

— О, я вернусь, Скарлетт! — с жаром заверил Чарльз жену, пряча в ее волосах свое лицо, по которому в два ручья лились слезы. — Я вернусь к тебе, чего бы мне это ни стоило!

Очередная группа солдат заняла свои места в вагонах, и поезд с протяжным гудком двинулся по рельсам на север, увозя своих пассажиров в неизвестность.

К концу весны 1864 года значительная часть войск конфедератов оказалась сосредоточена на юге, где в горах у самой границы Теннесси ожидались ожесточенные бои с янки. Те под предводительством генерала Шермана стремились завладеть Джорджией и главным образом Атлантой, которая к тому же являлась важнейшим стратегическим объектом. Терять Атланту было нельзя: ее потеря была равнозначна поражению в войне, и в армии это прекрасно понимали.

Тяжелые, жаркие майские дни, проведенные в окопах в томительном, изнуряющем ожидании, остались в памяти Чарльза грязным пятном. Воевать легче, чем ждать — в пылу сражения особо некогда предаваться страхам и терзаться сомнениями, зато нынче у него для этого было предостаточно времени. Впрочем, не у него одного.

Майор Олбинет, высокий сухопарый кентуккиец с темными бакенбардами, под чьим началом теперь находился Чарльз, славился суровым нравом и неукоснительно следил за дисциплиной среди солдат. Любые брожения умов и недовольства он пресекал с жесткостью, если не сказать — жестокостью. В таких условиях железная воинская дисциплина была необходима, иначе конфедераты не могли бы выстоять против многочисленной армии, двигавшейся на них с северо-западного направления. А пускать ее дальше было нельзя под страхом смерти.

Чарльз никак не мог справиться с кашлем, который привязался к нему еще со времен зимовки в Виргинии. В липкой тишине окопов то и дело раздавались назойливые звуки кашля и раздражали всех вокруг, из-за чего Чарльз чувствовал себя крайне неловко, ловя на себе косые взгляды некоторых сослуживцев. Нельзя сказать, что именно Гамильтон послужил причиной последующей безобразной и трагической сцены, но так или иначе у одного из солдат сдали нервы.

Он демонстративно бросил оружие, вылез из окопа и встал во весь рост, с вызовом глядя на остальных сверху вниз. Майор Олбинет злобно прикрикнул на него:

— Лейтенант Резерфорд! Немедленно вернитесь на позицию!

Ввалившиеся от худобы глаза солдата смотрели на Олбинета так дерзко, что у всех пробежал холодок по спине от нехорошего предчувствия.

— Нет! Я отказываюсь дальше участвовать в этой бойне!

— Резерфорд! — в бешенстве взревел майор. — Вас отдадут под трибунал!

— Отдавайте! Я так и так покойник, как и все вы здесь, — солдат исступленно обвел взглядом тех, кто был в окопе. — Неужели вы не понимаете, что Шерман раздавит нас одним ударом своего сапога, как каких-нибудь клопов! Наши сорок тысяч против его ста — это самоубийство!

— Лейтенант Резерфорд, успокойтесь! — послышался более сдержанный возглас. — Вы дискредитируете боевой дух армии!

— Армии! — Резерфорд истерично расхохотался, сотрясаясь своим тощим телом. — У нас нет никакой армии и никогда не было, а была только кучка самонадеянных идиотов, из-за которых мы три года умираем десятками и сотнями тысяч, из-за которых голодают наши жены и дети, из-за которых…

— Молча-ать! — рявкнул Олбинет. — Это приказ! Ваше поведение недостойно офицера Конфедерации!

— И кто мне может сказать, ради чего мы воюем? Что есть это ваше Правое Дело и почему оно стоит стольких жизней? Пока мы здесь в лохмотьях, грязные, больные, голодные лежим в окопах и подставляемся под пули, жирные свиньи делят капиталы и наживаются на контрабанде и спекуляциях! Вот что я вам всем скажу, джентльмены, — его голос дрожал, а в глазах стояли слезы, — эти-то свиньи войну и развязали. Им не нужны ни Права Юга, ни честь, ни высокая мораль, и рабы им тоже не нужны. Наша кровь превращается в золотые доллары и капает кому-то в карман! Будьте вы прокляты с вашим Правым Делом! Горите в преисподней до скончания веков! Я ухожу, а если попадусь янки — сдамся на их милость.

С этими словами Резерфорд развернулся и пошагал прочь. Прежде чем кто-либо успел что-то сообразить, майор Олбинет выхватил свой пистолет и выстрелил лейтенанту в спину. Тот, покачнувшись, плашмя рухнул на землю с кровавым пятном между лопаток.

— Это уже не солдат, — мрачно пояснил Олбинет и засунул пистолет обратно в кобуру. — Трус, предатель и дезертир. Уберите тело. И пусть это послужит всем вам уроком.

А потом начались бои. День за днем, шаг за шагом продвигались янки дальше на пути к Джорджии. «Нельзя дать им завладеть железной дорогой! — слышались приказы. — Сдерживайте их любой ценой!»

Каждый день, каждый закат могли стать для Чарльза последними, но страх совсем его покинул. По ночам, лежа на голой земле, весь перепачканный сажей, он смотрел на звезды и думал о том, что умирать ему еще рано. Он нужен родной Джорджии, которую приступом берут янки, чтобы сжечь и разорить, нужен Скарлетт и сыну, нужен своей сестре. Но если костлявая рука махнет над ним косой — что тут можно сделать? Ведь те, кто сотнями умирал вокруг него, тоже были чьими-то мужьями, отцами, сыновьями, братьями, любимыми. Такая настала пора — смерть вошла в свои владения и не собиралась их покидать, а о победе речь давно уже не шла. Лишь бы сберечь Атланту.

Медленное отступление армии под предводительством генерала Джо Джонстона вглубь Джорджии продолжалось в течение лета, и сильно поредевшим рядам воинов требовалось пополнение. Чтобы влить новую кровь в издыхающую армию, мобилизовали и милицейские части, и совсем юных мальчиков, и даже стариков.

Услышав однажды родной, по-старчески скрипучий голос, Чарльз не поверил своим ушам. Он обернулся и увидел смуглое морщинистое лицо, испачканное сажей. Дядя Генри улыбался ему во весь рот, обнажив желтые от табака зубы.

— Чарли, мальчик мой! Никак и ты здесь!

— Дядя Генри! — радостно воскликнул Чарльз и крепко обнял родственника. — Дядя Генри!

— Ну-ну, не к лицу офицеру реветь, как девчонке, — все с той же ласковой улыбкой пожурил его дядя.

— Дядя Генри, но как же вы будете… — растерялся Чарльз. — Вы же…

— Старый, ты хотел сказать? Да я еще ого-го! Старая гвардия почище молодой будет. Мы вместе с твоим отцом давали прикурить мексиканцам в сорок шестом, достанется на орехи и янки — не сомневайся. Ну а убьют, так я свое уже пожил.

— Дядя Генри, как там Скарлетт, и Мелли, и Уэйд? — торопливо расспрашивал старика племянник.

— Сестрица твоя в положении, но ты не переживай, Скарлетт за ней доглядывает. Уж с такой компаньонкой, как твоя женушка, наша Мелли не пропадет.

Юноша радостно заулыбался — вести о доме согрели его израненную душу.

— Ведь они совсем рядом с нами! А что, если я…

— Э-э, не вздумай уходить в самоволку! — погрозил ему пальцем дядя. — Знай свое дело, будь здесь и защищай Атланту. Тут ты им больше пользы принесешь, чем там. Да и уедут они из города, если совсем уж припечет. Тетка твоя, говорят, собиралась их всех в Мейкон везти.

У Чарльза отлегло от сердца.

— Дядя Генри, вы принесли мне замечательные новости!

— Я горжусь тобой, Чарли, — похлопал он его по плечу. — Теперь я могу спокойно умереть, зная, что в моей семье вырос настоящий солдат и достойный сын своего отца. А то я боялся, что Питти из тебя кисейную барышню сделает.

Чарльз только скромно улыбнулся в ответ. Настоящий солдат или нет, но он должен был продолжать воевать, пока не удастся отбросить янки от родных стен, или пока он не сложит голову на поле боя, как это уже сделали несметное число его соотечественников.

По мере приближения линии огня к Атланте Чарльзу становилось все страшнее. Он просился в город хотя бы на полдня, хотя бы на час, чтобы убедиться, что с его семьей все в порядке, но майор Олбинет был непреклонен:

— Не сходите с ума, капитан. Вы нужны здесь, не смейте делать ни шагу от линии фронта!

— Но, сэр, Атланта подвергается обстрелам…

— И что?! Если все сейчас начнут навещать жен, мамок и нянек, мы потеряем и Джонсборо, и Атланту в два дня. Женщины и дети давно покинули город, остались только самые преданные Правому Делу леди, чтобы ухаживать за ранеными. И не просите меня больше об увольнительной, Гамильтон, иначе придется мне поговорить с вами построже.

— Есть, сэр.

Чарльз подчинился, но от своего отступать не собирался. А если Скарлетт до сих пор в госпитале трудится сестрой милосердия? А если здоровье Мелли ухудшилось, и она не смогла уехать? Вагоны поездов нынче напоминают адское пекло, это совсем не место для женщины в положении. К тому же железнодорожные пути постоянно осаждаются янки, а о проселочных дорогах и говорить не стоит: ехать сейчас в графство — это верная смерть. Нет, он непременно должен навестить семью, если она еще в Атланте, и придумать что-нибудь, чтобы обезопасить ее.

Под покровом ночи Чарльз выбрался из лагеря и осторожно направился к городской черте. Дом на Персиковой улице как раз находился почти у самой окраины, и едва беглец завидел вдали темные силуэты крыш, как сзади его грубо окликнули:

— Стой!

Чарльз замер и поднял руки. Янки! Ненавистные янки! Как глупо он попался им!

— Повернись! — скомандовал голос, и Гамильтон, обернувшись, увидел четверых солдат в синих мундирах. — Оружие на землю!

Он молча достал револьвер времен Мексиканской войны, подаренный дядей, и бросил перед собой. В него целились сразу из четырех винтовок. Мужественно сражаться с врагами и получить пулю в сердце было бы правильно, это было бы достойно героя Конфедерации, но Чарльза как никогда раньше пригвоздило к земле чувство ответственности за родных и любимых. Он нужен им живой. В плену у него будет хотя бы шанс остаться в живых.

— Ты погляди, как смотрит! — насмешливо воскликнул янки, обращаясь к товарищам. — Настоящее лицо гордого Юга. Лицо живого покойника, — синие мундиры гадко расхохотались. — Ну что, сдаешься? Или нам пристрелить тебя здесь как собаку?

Ненависть всколыхнулась в сердце Чарльза. Будь его воля, он угостил бы свинцом каждого из этих самодовольных наглецов, которые посягают на святое — его дом и его семью, на его Родину, но он не мог. Силы были неравны.

— Сдаешься? — рявкнул янки. — Не стой столбом, мы не будем возиться с тобой до рассвета!

Собрав всю волю в кулак и презрев свою гордость южанина, Чарльз коротко ответил:

— Сдаюсь.

* * *

У дороги на Раф-энд-Рэди было очень темно, и только далекое зарево полыхающей Атланты давало немного света. Скарлетт сидела на козлах повозки вся окаменевшая — вместе с ней были полуживая, бессознательная, только что родившая Мелани, беспомощный новорожденный младенец и перепуганная до смерти Присси с двухлетним Уэйдом. А Ретт, вывезший их из адского пекла, из дикого кошмара, вдруг собрался идти воевать за разбитую врагом Конфедерацию.

— Вы не можете так поступить! — хрипло воскликнула она, но точеный профиль Ретта оставался бесстрастным. — Это низко!

— Низко было отсиживаться три года за спинами этих бедных доходяг, — спокойным до неприличия тоном возразил Ретт. — Если угодно, миссис Гамильтон, во мне проснулась совесть.

— О, не будьте смешным! — Скарлетт едва не плакала от бессильной ярости. — Вы всегда презирали эту войну и считали ее глупой и жестокой забавой!

— И вот теперь я изменил свое мнение. Вы мне не верите? — он повернул к ней голову, и из тьмы его глаз Скарлетт обдало жаром.

— Нет. Вы просто самолюбивый… эгоист. Я не верю, что вы взяли и вдруг стали патриотом.

— Вот как, — Ретт насмешливо покачал головой. — Горазды же вы судить людей по себе, Скарлетт. Хорошо. А в то, что я вас люблю, вы верите?

В другое время, в другом месте, при других обстоятельствах эти слова, должно быть, не вызвали бы у Скарлетт такого потрясения. Возможно, она насмеялась бы над Реттом и вдоволь насладилась бы своей властью, заставила бы его побегать перед собой на задних лапках за его подколы, за все унижения, которым он ее подвергал. Но теперь она смотрела на него широко распахнутыми глазами, в которых все еще отражались всполохи чудовищного пожара, и не могла произнести ни слова.

— Да, Скарлетт, люблю с того самого рокового момента, как впервые увидел вас в Двенадцати Дубах. Кажется, вы тогда обольщали своего несчастного мужа, а я посмотрел на вас и подумал: «Вот женщина, которая однажды станет моей».

От его слов Скарлетт бросало то в жар, то в холод. Никогда прежде ей не приходилось испытывать ничего подобного, даже в короткие мгновения долгожданного поцелуя с Эшли. Этот мужчина, крепкий, уверенный в себе, от которого пахло табаком и бренди, такой сильный, такой властный, пробуждал в ней доселе невиданный огонь.

— Я пытался забыть вас, уезжая из Атланты, но у меня не получалось, — продолжал он все тем же чувственным полушепотом. — Что таить греха, я мечтал увидеть на вашей головке вдовий чепец, чтобы потом его с вас стянуть. Ни одна женщина еще не западала мне так глубоко в сердце. Ну, что же вы молчите, миссис Гамильтон? Подарите поцелуй воину, идущему на смерть.

— Я… — ресницы Скарлетт дрожали, как и ее голос, — не могу. Вы не должны просить меня об этом.

Ретт рассмеялся странным, обреченным смехом.

— Скарлетт, дорогая моя! Те, кому вы храните верность — я говорю во множественном числе, так как помимо законного супруга у вас есть некто, кому вы посвящаете все свои помыслы, — возможно, уже давно усеяли своими костями поле брани. Вы дарили им любовь, по своему желанию или нет, так снизойдите же и до меня.

Он попал точно в цель — Эшли, полгода назад угодивший в плен, исчез без вести, а от Чарльза тоже давно не было никаких новостей. Эта мысль отозвалась в сердце Скарлетт тупой болью. Впрочем, Ретт ее согласия и не ждал, а получил свой поцелуй по собственной инициативе, не встретив со стороны дамы никакого сопротивления. В первые секунды у Скарлетт перехватило дух — никто и никогда не целовал ее так, а у нее был богатый опыт по этой части. Но потом она вспомнила печальные глаза Эшли, просившего ее быть добрее к Чарльзу, кроткие глаза самого Чарльза, которыми он смотрел на нее, запрыгивая в вагон, и жгучее, едкое чувство стыда и раскаяния заполонило ее душу, вытеснив оттуда все остальное.

Ретт отстранился от нее и спрыгнул с козел.

— Но куда же, куда вы уходите? — отчаялась Скарлетт. — Как я доеду до Тары? А если я встречусь с янки?

— У вас есть оружие, моя дорогая, — невозмутимо ответил он, словно не было никакого поцелуя, никакой страсти. — Стрелять, полагаю, вы умеете, дорогу знаете, так что сохрани Бог тех янки, которые повстречаются у вас на пути. Прощайте, Скарлетт, сохраните мой героический образ в своей памяти.

Он подхватил с повозки шляпу, надел ее на голову и исчез в кромешной тьме.

Долгие месяцы плена тяжело дались Чарльзу, но еще тяжелее ему было пребывать в неведении относительно событий, происходящих на фронте. Он собирал сведения по крупицам, по крохам, и новость о падении Атланты разбила ему сердце. Умом он понимал, что городу долго не продержаться при тех чудовищных условиях, в которые была поставлена армия, но сердце — это глупое упрямое сердце! — продолжало верить в чудо и уповать на несокрушимый дух Юга. Душу Чарльза заполнило гадливое чувство, будто враг проник в самое сокровенное и беспардонно потоптался там грязными сапогами. Какова же судьба Скарлетт и Мелли?

В апреле 1865 года была подписана капитуляция, и остатки армии конфедератов вместе с освобожденными военнопленными хлынули на юг, по домам, хотя у большинства из них вместо домов осталось одно пепелище. Чарльз возвращался в Атланту с противоречивым чувством: он хотел попасть домой как можно скорее, но вместе с тем ужасно боялся, что увидит на его месте пустоту и разорение.

Ласковое апрельское солнце светило и пригревало так, словно не было четырех лет кровопролития, голода, страданий, словно под ним не упокоились тысячи и тысячи солдат, лежавших теперь на кладбищах и в братских могилах. Старый мир был уничтожен, а новый еще не построен, и только свежий весенний ветер напоминал, что жизнь еще теплится в разоренном краю, что жизнь всегда побеждает и возрождается на руинах, и даже после самой темной и страшной ночи наступает долгожданный рассвет.

Чарльз, сойдя с поезда, в ужасе окинул взглядом разгромленный вокзал. Остовы сгоревших деревянных зданий, каменные и кирпичные стены, разрушенные ударами снарядов, обугленные стволы деревьев… Весь город, куда бы он ни пошел, выглядел так, и сердце Чарльза сжалось от горечи и страха за свой собственный кров.

Однако дом тетушки Питтипэт уцелел. Красные кирпичные стены были настоящим аванпостом, ярким маяком посреди унылого пожарища. Чарльз, не помня себя от счастья, побежал вперед вдоль Персиковой улицы — домой, скорее домой! Правда, от флигеля на заднем дворе остались одни воспоминания, но это ведь не страшно — флигель легко отстроить заново.

— Эй! — громко крикнул он, стоя возле калитки. — Есть кто-нибудь?

Целую минуту Чарльза встречала лишь тишина, и ему вновь стало страшно. Было похоже на то, что в доме никого нет, но вот приоткрылась парадная дверь, и оттуда показалась грустная, осунувшаяся черная физиономия дядюшки Питера. Увидев молодого хозяина, он широко улыбнулся щербатым ртом.

— Мистер Чарльз вернулся! Какая радость! А мы уж тут с мисс Питти совсем от тоски пропадаем!

— А где же Скарлетт и Мелли? — удивился Чарльз, и тут его сердце ушло в пятки от жуткой мысли, промелькнувшей в мозгу. — Они же… Они… С ними ведь все в порядке, дядюшка Питер?..

— Бросили они нас, мистер Чарльз, — тоном обиженного ребенка поведал ему слуга. — Бросили на произвол судьбы. Уехали в Тару вместе с вашим сыночком и малюткой мисс Мелли и никак возвращаться не хотят.

— Слава Богу! — радостно воскликнул Чарльз. — Слава Богу, они целы!

Ни теряя больше ни минуты, он взбежал на крыльцо и вошел в дом, где его взору предстала весьма печальная картина. Янки, армию которых когда-то расквартировали в покоренной Атланте, и мародеры вынесли из дома все, что могли унести. Мебель, что полегче, ковры, шторы и занавески, картины со стен, светильники, почти всю посуду, не говоря уже о ценностях. Не пострадало разве что фортепьяно, но и в нем синие мундиры проделали пулями несколько дыр на память. Дом был пуст и бесприютен, и тут из глубин столовой на племянника выплыла заплаканная тетушка Питтипэт. Не отнимая носового платка от лица, она жалобно проголосила:

— О, Чарли, наконец-то ты вернулся! Теперь мне не будет так страшно здесь одной! Как ужасно приехать в разоренный город и жить тут в полном одиночестве!

Чарльз хотел было на радостях обнять тетю, но он вовремя вспомнил об одном деликатном обстоятельстве и шепнул слуге:

— Дядюшка Питер, мне срочно нужна горячая ванна, много мыла, бритва и чистая одежда.

В тюрьме для военнопленных он успел обовшиветь, и некогда блестящие, мягкие, шелковистые каштановые кудри пришлось сбрить налысо. Тщательно умывшись, Чарльз еще раз оглядел свое отражение в оконном стекле (так как в доме не нашлось ни одного зеркала). Что осталось от того миловидного восторженного юноши, сердце которого так жарко пламенело при мысли о скорой войне? Острые скулы, ввалившиеся щеки, костлявое тело, загрубевшая кожа в шрамах и следах от нарывов. От Чарльза Гамильтона остались одни глаза, огромные глаза, которые теперь занимали, казалось, пол-лица. «Хорош же я теперь красавец», — не без огорчения подумал он.

Переночевав дома, Чарльз снова засобирался в дорогу. Тетушка Питтипэт бегала вокруг племянника на коротеньких толстых ножках и суетливо причитала:

— Чарли, не уезжай! Не будь как эти эгоистки, которые совсем забыли свою тетушку и оставили одну в этом жутком доме и жутком городе! Ах, кажется, я… я теряю сознание… Соль, моя соль!

Драматично взмахнув веером из реденьких куриных перьев, Питтипэт застонала и начала оседать.

— Дядюшка Питер! — громко позвал слугу Чарльз, подхвативший тетю, которая в обхвате была шире его самого раза в три. — Дядюшка Питер, помогите мне усадить тетю Питти!

Когда пожилая дама пришла в себя, Чарльз продолжил сборы, приговаривая:

— Вы не одна, тетя Питти. С вами дядюшка Питер, и потом, Тара не так уж далеко от Атланты. Туда легко добраться на лошади.

— Да, мистер Чарльз, вот только лошадь-то у нас одна осталась вместе с коляской, на которой мы с мисс Питти из Мейкона вернулись, — встрял слуга.

— Погодите-ка, дядюшка Питер, — Чарльз, с подозрением прищурившись, повернулся к нему, — что значит «мы с мисс Питти вернулись из Мейкона»? А где же были остальные? Разве они уезжали в Мейкон не с вами?

Дядюшка Питер и Питтипэт испуганно переглянулись, как два нашкодивших негритенка, которым сейчас устроят порку.

— Я спрашиваю вас, где были Скарлетт, Уэйд, Мелли и ее ребенок, когда янки осаждали Атланту?

От такого натиска тетя Питти снова едва не упала в обморок, а дядюшка Питер сильно растерялся. За долгие годы он привык чувствовать себя в доме хозяином и распорядителем, несмотря на цвет своей кожи и положение слуги. На него уже лет двадцать никто не смел повышать голоса, а уж тем более тишайший мальчик, которого он пестовал с пяти лет. Дядюшку Питера поразило открытие, что мальчик давно вырос, и теперь не он его отчитывает, а наоборот.

— Вы что, бросили их здесь одних? — с ужасом догадался Чарльз.

— Но, мистер Чарльз, — невзирая на громкие оханья мисс Питти, возразил слуга, — доктор Мид запретил мисс Мелли любые перемещения, он даже не велел ей вставать с постели! А мисс Скарлетт ухаживала за ней, и…

Не выслушав до конца его объяснений, молодой хозяин дома в сердцах ринулся вниз, набрал в котомку кое-какой провизии и отправился самостоятельно седлать коня.

— Мистер Чарльз, неужели вы у нас лошадь заберете? — впопыхах выбежал во двор дядюшка Питер. — Как же мы будем без лошади?

— Не знаю, — сердито буркнул Чарльз, взбираясь в седло, — оставили же вы как-то Скарлетт и мою сестру без лошади с повозкой.

Впрочем, не прошло и минуты, как он раскаялся в своем жестокосердии и спрыгнул на землю.

— Ладно, дядюшка Питер, лошадь ваша. До Джонсборо я доберусь на поезде, а там пешком дойду.

Опустевшее графство Клейтон встречало Чарльза полной тишиной и зловещим покоем. Он шел, временами останавливаясь на привал, по разбитым дорогам вдоль бескрайних невозделанных плантаций, и на горизонте ему то и дело попадались развалины богатых усадеб: торчали почерневшие печные трубы, одинокие фасадные стены. Былое их великолепие было поругано и посрамлено, как и весь тот мир, в котором Чарльз жил с рождения, мир рабов и господ, мир аристократов, джентльменов.

Однако мысли Чарльза были далеки и от аристократического прошлого, и от горечи позорного поражения. Он просто радовался, радовался как дитя тому, что война закончилась. Больше никаких сражений, свиста пуль и снарядов, огня, дыма, криков, стонов, слез. И больше никаких смертей, кончено теперь. Ах, есть ли какой-нибудь способ донести до потомков, что война уродлива и безобразна? Почему люди из раза в раз повторяют одну и ту же ошибку? Неужели за сотни лет нельзя было изобрести никакого другого пути разрешения споров и прекращения распрей? Если его еще нет, то стоило бы его придумать. Чарльз будет рассказывать своим детям о том, как ужасно лежать сутками в окопе и убивать людей, то же расскажут своим детям и другие ветераны. И следующие поколения станут сильнее и мудрее. Ни сыну, ни внукам Чарльза не придется брать в руки оружие, он сделает для этого все возможное и невозможное. Они будут жить в лучшем, счастливом мире.

За этими мыслями Чарльз не заметил, как приблизился к холму, за которым пролегали плантации Тары. А заметив, добавил ходу в радостном предвкушении встречи с семьей.

* * *

Скарлетт не могла спокойно смотреть на то, как Мелли привечает в Таре и кормит солдат, возвращающихся с войны. Конечно, она не была черствой настолько, чтобы отказать голодным, изможденным людям в пище, но у них самих вот уже почти год как желудки постоянно сводило от голода. Это самаритянство Мелани вкупе с тысячью дел, которые ей приходилось делать каждый день (и раздавать поручения остальным), превратили Скарлетт в уставшую, бессердечную фурию. Возможно, однажды она станет такой же внимательной, ласковой, нежной и заботливой, как Мелли, но сейчас ей нужно засеять как можно больше полей хлопком, взрастить огород, доглядеть за скотиной и добыть те продукты, которые она сама произвести не может.

За заботами Скарлетт не сразу заметила, как за ее юбку робко схватился трехлетний Уэйд, бродивший по поместью, как маленькая неприкаянная тень.

— Ну чего тебе, Уэйд Хэмптон? — с раздражением бросила сыну Скарлетт. — Разве ты не видишь, что мама занята?

— Мама, а где мой папа? — спросил он, задрав кверху заострившееся личико с огромными карими глазами. — Он вернется?

Скарлетт судорожно вздохнула, а затем разразилась новой тирадой:

— Откуда же мне знать, вернется он или нет? Вместо того чтобы мешать взрослым, лучше возьми корзиночку и пойди набери хворосту. Да поживее, и не задавай больше глупых вопросов!

Несчастный Уэйд, громко всхлипнув, подхватил свою корзинку и отправился выполнять поручение матери, а Скарлетт, вытерев рукавом потный лоб, устало опустилась на пень от срубленной сосны. Она ужасно утомилась в одиночку волочить на себе все, и помощь Чарльза ей сейчас ох как пригодилась бы, но вдруг ему оторвало ногу или руку, как многим из тех бедняг, которые забредали в Тару? Тогда от него не будет никакой пользы, только еще одна обуза.

В последний раз она слышала о нем в июле прошлого года, когда в дом на Персиковой улице зашел дядя Генри с последними новостями. С тех пор от Чарльза не было ни слуху ни духу, и это просто убивало Скарлетт. Лучше уж быть истинной вдовой, чем вдовой соломенной — так она хотя бы могла подыскать себе нового мужа, но проблема заключалась в том, что нового мужа искать было негде. Тех мужчин графства, которых не убили, крепко покалечили, а у других есть невесты или они смертельно больны после всех пережитых испытаний. Даже странно, что когда-то к ногам Скарлетт готовы были пасть все молодые джентльмены в округе, а она могла водить их за нос и разбрасываться поклонниками так легко. Уж теперь она была бы рада любому мужу — хоть Чарльзу Гамильтону, хоть Фрэнку Кеннеди, если бы тот не был женихом Сьюлин. Ах, если бы только Эшли… Скарлетт одернула себя: мысли об Эшли причиняли ей такую боль, что она предпочитала отбрасывать их.

— Скарлетт! Скарлетт! — послышался громкий возглас Мелани со стороны подъездной аллеи. — Скорее иди сюда!

Скарлетт взволнованно вскочила на ноги. Хоть бы на этот раз известие оказалось радостным!

* * *

Мелли была такой бледной, такой худенькой и болезненной, что Чарльз едва не расплакался, глядя на нее. Он забыл, что и сам выглядел немногим лучше.

— Чарли, ты жив, жив! — радостно восклицала Мелани, повиснув на брате. — Это просто чудо! Скарлетт! Скарлетт! — позвала она сноху. — Скорее иди сюда!

Скарлетт показалась из затененной аллеи, и Чарльз потерял дар речи. Ее кожа потемнела от загара, на исхудавшем лице появились веснушки, рукава простого ситцевого платья были закатаны до локтей, чтобы не мешали, а непослушные волосы выбивались из простенькой прически. Облик Скарлетт изменился до неузнаваемости: в нем не было ни капли прежней изысканности и утонченности, зато в выражении зеленых, чуть раскосых глаз читались невероятная сила духа и несгибаемая воля воина. Скарлетт О’Хара, которую Чарльз когда-то полюбил, умерла, и вместо нее родилась другая женщина, незнакомая ему. И в эту женщину он влюбился с первого взгляда еще более отчаянно, чем раньше.

— Скарлетт… — еле слышно прошептал он и со всех ног бросился к ней, чтобы крепко обнять. — Скарлетт, я же обещал, что вернусь к тебе!

— Чарльз? — растерянно пробормотала она и посмотрела на него так, будто не узнавала или не могла поверить в то, что видит. — Но почему от вас так долго не было известий?

— Я не мог сообщить о себе, потому что находился в плену, Скарлетт. Как только я освободился, то сразу отправился в Атланту, а оттуда к тебе.

Скарлетт несколько мгновений стояла, словно пораженная громом, а потом вдруг ее зеленые глаза наполнились слезами, и она заплакала навзрыд.

Скарлетт и сама толком не поняла, из-за чего она разревелась, но это были вовсе не слезы любящей жены, дождавшейся с войны мужа, как подумал Чарльз. Она не плакала уже давным-давно и забыла, когда последний раз проливала слезы, ведь слезы имеют смысл только в одном случае — когда есть кто-то, кто старше, мудрее и сильнее, к кому можно прийти и поделиться своей тяжелой ношей, кто утешит, поможет и наставит. Как мама. Но ее мать уже много месяцев лежала в земле на семейном кладбище, а Скарлетт все никак не позволяла себе ее оплакать. Ей было некогда: если бы она заперлась в кабинете Эллин и начала скорбеть там целыми днями, как ей хотелось в глубине души, все остальные просто умерли бы с голоду. И вдруг все слезы, так тщательно подавляемые столь долгое время, хлынули наружу. Скарлетт плакала по матери, по себе прежней, по ушедшей навсегда былой жизни, по загубленным мечтам юности и по любви, которая никогда не сбудется. Вот только было непонятно, при чем тут Чарльз Гамильтон.

Придя в более-менее ясное состояние ума, Скарлетт обнаружила себя беззастенчиво рыдающей на его плече. Мелли, стоявшая рядом, обливалась слезами умиления. Вид ее заплаканного личика окончательно отрезвил Скарлетт, и она даже устыдилась своей слабости.

— Все позади, Скарлетт, я с тобой, — утешал ее Чарльз, как мог. — Все кончилось, война позади, я больше никогда тебя не оставлю! Теперь тебе не придется бояться, что ты меня потеряешь.

Скарлетт отстранилась от него и вытерла слезы рукой.

— Я… я в порядке, Чарльз, со мной все в порядке.

Он по-прежнему смотрел на нее с безграничным обожанием, и Скарлетт это злило. «Он до сих пор уверен в том, что я влюблена в него! — подумала она. — Если бы он знал, какая я на самом деле и как отношусь к нему, верно, разлюбил бы в ту же минуту».

Увидев сына, Чарльз совсем обезумел от счастья. Он подхватил мальчика на руки и крепко прижал к себе, а Уэйд обхватил шею отца маленькими ручонками и приник к нему, как испуганный котенок.

— Скарлетт, какое счастье видеть всех вас вместе! — Мелани взяла сноху за локоть и положила голову ей на плечо. — На свете нет ничего дороже семьи. Да, дорогая, мы стали бедны, и нам приходится добывать себе пропитание тяжелым трудом, но пока мы держимся друг за друга, никакие силы в этом мире не смогут нас сломить.

«Хорошо тебе рассуждать, — раздраженно подумала Скарлетт, — Тара лежит не на твоих плечах. Не у тебя болит голова о том, как вырастить больше хлопка и накормить всех. Но уж Чарльз от меня не отвертится, ему придется взять всю мужскую работу на себя».

— Мне бы получить хоть одну весточку от Эшли, чтобы знать, что он сейчас возвращается ко мне, — продолжала Мелли, но уже грустным голосом. — Как я хочу, чтобы он взял на руки нашего Бо!

Из глаз Скарлетт вновь брызнула влага. Мелани опять невольно задела ее за живое, но она не могла запретить золовке говорить о ее муже, оставалось только терпеть, по возможности не выдавая своих истинных чувств. Эшли где-то далеко, он бредет по пустынным дорогам, и нет никого, кто дал бы ему еду и ночлег, а может, он давно… «О нет! — мысленно одернула себя Скарлетт. — Нельзя думать о плохом. Эшли жив! Конечно, он жив, что с ним могло случиться в плену? Разве что болезнь или… Нет! Если бы Эшли умер, я бы это почувствовала. Господи, и почему из них двоих первым вернулся именно Чарльз?..»

Обед, несмотря на его скудость, проходил гораздо более оживленно, чем обычно. Даже Джералд, пребывающий в своем тихом помешательстве, заметил появление зятя, рассеянно улыбался ему и пытался поддерживать разговор. Одна Мамушка, раскладывая еду по тарелкам, бросала на воспитанницу многозначительные взгляды. Она единственная из присутствующих заметила полное равнодушие Скарлетт к мужу, хотя та все время довольно улыбалась. Ее радость была похожа на радость фермера, заполучившего в хозяйство тягловую лошадь.

После обеда Чарльз прилег отдохнуть от долгой утомительной дороги, в которой ему дважды приходилось ночевать под открытым небом. Он провалился в глубокий сон, а Скарлетт сгорала от нетерпения, чтобы представить ему весь список его обязанностей и поделиться грандиозными планами на посевную. Конечно, Чарльз не земледелец, он всю жизнь прожил в городе и наверняка даже не знает, как растет хлопок, но Скарлетт и сама год назад не знала, как подойти к пашне, однако собрала приличный урожай. И выручила бы за него хорошую сумму, если бы весь хлопок снова не сожгли проклятые янки.

— Без сомнения, дорогая, мы будем выращивать хлопок, — выслушав, с улыбкой заверил ее Чарльз, — но…

— Что? — насторожилась Скарлетт, увидев его смятение.

— Я не стал бы возлагать на него больших надежд.

— Почему? — она округлила глаза от удивления.

— Скарлетт, милая моя, — Чарльз подошел к ней и взял за плечи, встав напротив окна, — янки не успокоятся тем, что победили нас в войне. Я учился на севере и хорошо знаком с их порядками. Правительство попытается сделать все, чтобы создать нам неприятности: издаст новые законы, поднимет налоги, хлопок упадет в цене…

— И что же тогда делать? — растерялась Скарлетт.

— Мы переедем назад в Атланту, я начну практику адвоката. Тара никуда не денется, просто у нас будет два источника дохода вместо одного, это будет вернее. О, Скарлетт, не тревожься так об этом! — он осторожно расцеловал ее обветренные руки, покрытые мозолями и следами от волдырей. — Это не женские заботы, женщины не должны думать о деньгах, когда есть мужчины.

Скарлетт нахмурилась, одолеваемая противоречивыми чувствами. Она давно мечтала услышать от кого-нибудь такие слова и сбросить со своих хрупких плеч непосильную ношу, но себе она доверяла больше, чем Чарльзу. Тем не менее мысль об адвокатской практике показалась ей заманчивой.

— Но я не собиралась сейчас ехать в Атланту! — возразила она.

— Сейчас Атланта напоминает руины, — печально вздохнул Чарльз. — Там ничего не работает, город все равно что мертв, но это не навсегда. Мы вернемся сразу, как только это станет возможным, а пока будем жить и трудиться в Таре.

— О, вы уверены, что с хлопком ничего не получится? — расстроенно спросила Скарлетт.

— Я не сказал, что ничего не получится, милая, но изобилия, как раньше, уже не будет. Нам нужно быть готовыми ко всему. Ах, Скарлетт, — он обнял жену и устремил взгляд в окно, на убегающую вверх по холму красную дорогу, — если бы ты знала, как меня удручает мысль о том, что нам придется иметь дело с янки. Это отвратительные люди. Когда джентльмен дает слово, его слову можно верить, а слово янки не стоит ни полцента. У них нет чести, над моралью они смеются. Не все, конечно, но многие из них. Ты не встречала таких людей, а я встречал и даже жил среди них.

«Ошибаешься, еще как встречала», — подумала Скарлетт и с трудом подавила смешок, вспомнив о Ретте Батлере.

— …Но не переживай, со временем все образуется, поверь мне.

— Вы все время так говорите, — недовольно заметила Скарлетт. — Сначала напугаете, а потом успокаиваете. От янки можно ожидать любой подлости, это правда, ну и что же с того? Мы будем сажать и растить хлопок, Чарльз! Это принесет нам хороший доход, я твердо знаю.

Чарльз улыбнулся и посмотрел на жену странным взглядом, значения которого Скарлетт не могла разгадать.

— Я хотела сказать вам еще кое-что.

— Я слушаю, Скарлетт!

— Мы будем ночевать… в разных комнатах. Какое-то время.

Чарльз на пару мгновений застыл, по-видимому, неприятно потрясенный ее просьбой, а затем снова улыбнулся. Лишь его глаза сохраняли это новое непонятное выражение, которое приводило Скарлетт в замешательство.

— Скарлетт… тебе не обязательно просить меня об этом. Я вижу, как тебя ослабил тяжелый труд, какая ты хрупкая и изнуренная. Я не буду настаивать, нам не нужно расходиться по разным комнатам.

— О… — облегченно выдохнула Скарлетт. — Чарльз, вы просто прелесть.

Она сказала это с такой непринужденной, кокетливой и в то же время равнодушной интонацией, что невольно вздрогнула. Именно так юная Скарлетт О’Хара разговаривала со своими поклонниками, когда они исполняли какой-нибудь ее каприз. Сколько из них теперь мертвы, и где та звонкая девочка в туфельках с шелковыми ленточками? «Я становлюсь сентиментальной, как старуха, — мысленно огорчилась она. — Никогда бы не подумала, что возвращение Чарли так на меня повлияет».

— Идемте, — Скарлетт взяла его за руку и повела за собой, — мне нужно многое вам показать.

* * *

Сосновая щепа горела не хуже свечей и мягко освещала детскую комнату, где Мелли заботливо укладывала спать сына и племянника. Она любовалась безмятежностью их лиц и нежно напевала излюбленную детскую колыбельную. В дверь тихонько постучали.

— Чарли, это ты? — с улыбкой спросила Мелани. — Заходи, мой дорогой!

Чарльз вошел в комнату и поцеловал сестру в щеку.

— Уэйд уже спит, — шепотом сказала она, — а мой Бо пока не может заснуть.

— У тебя славный сынишка, Мелли, — улыбнулся Чарльз, глядя на племянника, но Мелли достаточно хорошо знала брата, чтобы распознать в его улыбке грусть.

— Чарли, что с тобой? — обеспокоилась она. — Ты будто сам не свой.

— Я думаю о том, как много вам со Скарлетт пришлось пережить, — вздохнул Чарльз. — Такие испытания не должны постигать женщин, это неправильно.

— Твоя жена очень храбрая, Чарли. Без нее мы бы не выжили, она была всем нам и матерью, и отцом. Я и Бо обязаны ей жизнью.

— Скарлетт удивительная, не правда ли? — с большой нежностью сказал Чарльз. — Но она очень изменилась; иногда мне кажется, что я совсем ее не узнаю. Бедняжка, ей пришлось преодолевать такие чудовищные трудности! Жаль, что рядом не было ни меня, ни Эшли.

— А ты? — ласково улыбнулась ему сестра. — Боже мой, мне страшно даже думать о тех лишениях, которые вы терпели, сражаясь за наше Правое Дело. Чарли, как бы ни закончилась война, знай, что вы герои, все вы до одного.

На губах Чарльза вновь появилась печальная полуулыбка.

— Не будем обо мне, Мелли. Послушай, я до сих пор не знаю, как вы спаслись из Атланты. Неужели вы сами смогли раздобыть лошадь и повозку?

— О, — Мелани тепло улыбнулась, — это все капитан Батлер, это он вывез нас из горящего города.

Что-то болезненно-тянущее шевельнулось у Чарльза в груди. Примерно то же самое он чувствовал на войне, когда враг подбирался к оборонительным укреплениям — он его еще не видел, но уже чувствовал опасность его приближения.

— Капитан Батлер? — дрогнувшим голосом переспросил Чарльз.

— Да, он был одним из немногих, кто остался в городе тем ужасным вечером. Бо только-только появился на свет, а я думала, что не доживу до зари. Я просила Скарлетт бежать, спасаться самой, но она не оставила меня. Она нашла капитана Батлера, и он спас нас всех. Чарли, я же говорила тебе, что это благородный и великодушный человек. Если бы не он, ни меня, ни Скарлетт, ни Уэйда, ни Бо не было бы в живых.

— Что ж, — он вздохнул, — наверное, я и вправду думал о нем хуже, чем следовало. Я привык все время быть настороже, Мелли, — Чарльз обнял сестру за плечи, — но твоему слову я доверяю полностью. Если ты говоришь, что капитан Батлер благородный человек, значит, так и есть.

* * *

Последовали будни, с раннего утра до позднего вечера наполненные трудами и хлопотами. Чарльз быстро учился азам фермерского ремесла и часто перетруждался, за что Скарлетт его упрекала — она быстро поняла, что здоровье мужа подорвано, и не могла позволить ему надорваться еще больше. Немалую помощь им оказывал Уилл Бентин, молодой солдат без ноги, который остался в Таре после того, как его выходили от пневмонии. Жизнь постепенно входила в спокойное, размеренное русло и при всех своих заботах не была лишена маленьких радостей.

Однажды ночью случился переполох. Чарльз в панике вскочил с постели и растолкал Скарлетт, уверяя, что чувствует запах дыма.

— Господи, что такое? — перепугалась сонная Скарлетт. — Чарли, нет никакого дыма, вам это приснилось!

— Нет, откуда-то только что тянуло гарью! Ты же знаешь, как начинаются пожары!

— Тара горит? — ужаснулась Скарлетт. — Этого нельзя допустить!

— Я найду Порка, — он выбежал в коридор в одной ночной рубахе. — Порк! Порк!

Скарлетт тщательно принюхалась еще раз — ничего. Она в недоумении пожала плечами и вслед за Чарльзом выскользнула в коридор, но поиски очага возгорания не дали никакого результата. Ни огня, ни дыма попросту нигде не было.

Вернувшись в спальню, Чарльз бессильно плюхнулся на кровать и обхватил голову руками.

— Не знаю, что на меня нашло, Скарлетт, — приглушенно пробормотал он. — Ты была права, мне это все почудилось.

Он лег набок, слегка подтянув колени к себе, накрылся простыней и затих. Уэйд всегда делал так, когда боялся темноты, и в эту минуту Скарлетт поняла, что ночные кошмары преследуют не ее одну.

— Вы поступили правильно, Чарли, — вдруг сказала она.

— Что?.. — удивился Чарльз.

— Перебудили полдома, конечно, но было бы хуже, если бы Тара сгорела, не так ли? — этой простой фразой Скарлетт мгновенно привела его в чувство и заставила улыбаться.

Она поистине обладала над ним безграничной властью: одно одобрительное слово, один ласковый взгляд, один поцелуй, и у Чарльза вырастали крылья, он становился податливым, как глина, которой можно было придать любую форму. За это Скарлетт и презирала, и ценила его. В те дни в ней начало постепенно укрепляться понимание брака как средства к достижению целей, а не досадного бремени. Иногда она даже благодарила судьбу за то, что та дала ей в мужья мягкого и деликатного Чарльза, а не грубияна, вроде Ретта Батлера, но все же Скарлетт не могла ни любить его, ни уважать.

С приходом осени проблем прибавилось. Вырастить урожай хлопка, все лето, подобно неграм, не разгибая спин под палящим солнцем, оказалось легче, чем продать его по достойной цене. Чарльз еще весной догадывался, что сбыть хлопок будет непросто, но он не предполагал, что настолько. В Джонсборо, Фейетвилле, Атланте, да и по всему завоеванному Югу правили бал янки, так называемые саквояжники, подлипалы и прочие сомнительные личности, которые не упускали возможности вдоволь поиздеваться над южанами и заставить их потуже затянуть пояса.

Вначале Чарльз поразился тому, какой чудовищный налог с него запросили за дом тети Питти и за землю, где располагались сгоревшие склады, — единственную его собственность, на которую он возлагал большие надежды. Затем его как воевавшего офицера армии Конфедерации ограничили в правах. И в довершении ко всему ему некуда было пристроить выращенный хлопок. «Мальчик мой, — качая головой, наставлял племянника дядя Генри, — содержать сейчас поместье с плантациями, вроде вашей Тары, это сплошное разорение. Вы не обработаете в одиночку и десятой части земель, а налоги с вас будут брать такие, будто у вас двести рабов в услужении. Да и хлопок сейчас стоит гроши».

Но Чарльз не мог отказаться от Тары, слишком много она значила для Скарлетт, а значит, и для него тоже. Поэтому он на пару с Уиллом Бентином упорно колесил по окрестностям графства Клейтон, ища более-менее порядочного покупателя на свой урожай.

— Раньше я иногда спрашивал себя, Уилл, — сказал Чарльз, взбираясь на повозку после очередных неудачных деловых переговоров, — зачем мы вообще воевали? Зачем проливали реки крови? Но, глядя на все это, — он кивнул в сторону пьяных в стельку солдат-янки, выходящих из салуна в обнимку со свободными неграми, — я вспоминаю. Мы воевали за то, чтобы вот такие… люди не хозяйничали на нашей земле. Жаль только, что все жертвы оказались напрасными.

Уилл понимающе покачал головой и лениво дал лошади хлыста. Та, фыркнув, застучала копытами по мостовой и потащила за собой поскрипывающую повозку.

— Мы все еще живем как в войну, — продолжал возмущаться вслух Чарльз, — а законы военного времени — это отсутствие всяких законов и какого бы то ни было порядка. И всему этому безобразию не видно ни конца ни края. Скарлетт расстроится, когда узнает, что мы так и не продали хлопок.

— Мисс Скарлетт дорожит своим домом, не так ли? — взглянул на него Уилл.

— Она сильно привязана к Таре, и я нахожу это восхитительным. Я не видел женщин, кроме нее, которые питали бы такие чувства к родной земле. Скарлетт особенная, я понял это сразу, как только впервые увидел ее.

— Да, мисс Скарлетт не такая, как другие барышни, это уж точно. Ее предки были крестьянами, и хорошими крестьянами. Уж простите меня, мистер Чарльз, но порою кажется, что землю она любит больше, чем людей.

— Ты не прав, Уилл! — от этого внезапного выпада в сторону любимой супруги Чарльз раскраснелся. — В душе она любящая, нежная, хрупкая, настоящая леди. Из-за войны и голода ей пришлось стать строже и решительнее, но это ее, в сущности, нисколько не портит.

— Как знаете, — Уилл пожал плечами и принялся жевать соломинку.

— Уилл, а почему бы тебе не посвататься к Кэррин? — напрямую спросил его Чарльз. — Готов поспорить, что она тебе небезразлична.

— Мисс Кэррин до сих пор не оправилась от смерти возлюбленного. Не думаю, что я мог бы заинтересовать ее настолько, чтобы она согласилась выйти за меня замуж.

— Зря. Ты мог бы постараться завоевать ее любовь.

Уилл многозначительно промолчал в ответ.

— Знаешь что, поворачивай-ка сейчас направо, — Чарльза вдруг посетила идея. — Я вспомнил, что слышал еще об одном месте, где скупают хлопок по приемлемой цене. Возможно, там нам наконец-то повезет, и мы сумеем договориться.

* * *

Последние дни сентября радовали теплом, и желтеющая листва красиво переливалась золотом в ласковых лучах осеннего солнца. Однако для Скарлетт эта красота была не более чем напоминанием о том, что идут холода. Она с ужасом вспоминала прошлую зиму, проведенную в прохудившейся обуви и обносках, вечно больное горло и сопли Уэйда, полупустой обеденный стол с одной и той же пресной похлебкой на каждый день, и к горлу подкатывала тошнота при одной только мысли, что все это может повториться. «Если Чарльз так и не продаст урожай, клянусь, я сама запрягу лошадь и поеду на рынок, — хмуро размышляла Скарлетт, — или где там продают хлопок». В этих делах она была совершенно несведуща, она никогда раньше не задумывалась о том, как именно люди сбывают хлопок, потому что это была не ее забота. Отца, матери, управляющего — кого угодно, только не ее. Амбары наполнялись и опустошались будто бы сами по себе, так же и деньги появлялись словно из ниоткуда. Так всегда было до войны, но времена изменились, а старые привычки все еще давали о себе знать.

Однажды Чарльз вернулся из своей, наверное, десятой по счету поездки таким довольным, что Скарлетт не стала медлить ни минуты, чтобы подробно расспросить его об успехе предприятия.

— Ну, Чарли, что на этот раз?

— Сейчас ты все увидишь сама, — раскрасневшись от гордости, Чарльз достал кошелек и вынул оттуда слегка помятые, но очень ценные купюры.

— Деньги! — Скарлетт подлетела к нему, как хищный орел, вырвала купюры из его рук и принялась лихорадочно их считать.

— Там пятьсот долларов, Скарлетт.

Пятьсот долларов! Для них это сейчас было все равно что пять миллионов, и у Скарлетт от восторга перехватило дух. Когда-то они выручали за собранный хлопок десятки тысяч, но какое теперь это имеет значение? Да по сравнению с соседями они сказочно разбогатели!

— О… — только и смогла она выдавить из себя, перебирая в руках вожделенные доллары.

— Правда, — оговорился Чарльз, — около сотни придется отдать на налоги, но у нас останется четыреста.

— Четыреста! — машинально повторила Скарлетт. — О, четыреста — это тоже очень хорошо! Чарли, вы просто чудо! Где вам удалось добыть такие деньги?

— Пусть это останется тайной, — смущенно улыбнулся Чарльз.

— О, я так хочу танцевать! — она со смехом закинула руку ему на плечо, и ноги сами собой стали вычерчивать на полу фигуры вальса.

Супруги кружились по комнате, не касаясь мебели, и на минуту обоим показалось, что вернулись прежние времена. Чарльз еще ни разу за несколько лет не видел жену такой счастливой и беззаботной — на ее лице всегда лежала тень каких-то тревог и печалей, а то и раздражения, но теперь она помолодела лет на пять и была все той же милой, задорной Скарлетт О’Хара. Чарльз решил, что стоит делать все возможное и невозможное, чтобы почаще видеть ее такой.

— У нас будет теплая одежда на зиму, — щебетала Скарлетт, вальсируя с ним возле письменного стола матери, — и новая крепкая обувь.

— Конечно, любимая! — сиял от счастья Чарльз.

— И мы купим еще поросят, правда?

— Непременно купим!

— И молодого бычка.

— И бычка!

— Как думаете, нам нужна еще одна лошадь? — задумалась Скарлетт, не прекращая танцевать. — Мне кажется, что да.

— Скарлетт, нужно постараться растянуть эти деньги до весны. Весной мои дела должны пойти на лад, тогда мы купим все, что ты пожелаешь.

— Мы будем есть свежие мясные блюда, — мечтательно вздохнула Скарлетт. — Дети наконец-то перестанут простужаться и болеть, я приглашу к папе хорошего врача, о, это просто прекрасно! Чарли, я же говорила, что хлопок сделает нас богатыми, а вы со мной спорили, — она обиженно надула губы. — Обещайте, что впредь будете во всем ко мне прислушиваться!

Чарльз рассмеялся в ответ и крепко ее поцеловал, но вдруг внизу у крыльца послышались голоса.

— Тише! — Скарлетт отпрянула от мужа и вся превратилась в слух. — Это Мелли. Мелли!

Чарльз почувствовал, как она напряглась в его руках, точно натянутая струна. Выражение ее лица из радостно-беспечного вновь стало собранным и даже каким-то несчастным. Скарлетт как будто моментально забыла и про деньги, и про свои планы, замерев в тревожном ожидании чего-то, неизвестного ему.

— Эшли! — в открытое окно донесся громкий возглас Мелани.

Скарлетт, быстрым движением оттолкнув от себя Чарльза, ринулась прочь из кабинета и помчалась вниз по лестнице, подобрав юбки. Забыв обо всем и обо всех, она выбежала на крыльцо усадьбы, с замиранием сердца глядя на дорогу. Она верила и не верила своим глазам: Эшли, весь исхудалый, обросший, одетый в рваное рубище, сшитое из лоскутов ткани разного цвета, держал в объятьях рыдающую от счастья Мелани. Сердце Скарлетт болезненно сжалось, но не от ревности — ей было невыносимо лицезреть любимого в таком жалком виде. Эшли, всегда утонченный, элегантный, безупречный, был для нее каким-то высшим существом из сказочного мира, идеалом, прекрасным принцем, а его бедность и поругание воспринимались ею как личная трагедия.

— Мелли, любимая! — громко шептал Эшли, прикрыв глаза. — Прости, что ничего не сообщал о себе, у меня не было ни цента, чтобы послать телеграмму!

— Эшли, Эшли, дорогой мой! Я ждала, я верила, что ты вернешься! Господи, благодарю Тебя!

Щупленькое, исхудавшее тельце Мелли трепетало в его руках, и к Скарлетт начали возвращаться собственнические инстинкты. Как она хотела бы сейчас оказаться на ее месте! Целовать бледное, мужественное лицо Эшли, красоту которого не могли испортить ни болезни, ни голод, прижиматься к его груди, невзирая на грязную, потную одежду, слушать его ласковый голос, обращенный только к ней…

— Мелли…

Это короткое имя из уст Эшли, произнесенное им так нежно, ранило Скарлетт в самое сердце больнее кинжала.

— Эшли, кузен! — вне себя от восторга вскричал Чарльз, вслед за женой выскочивший на крыльцо.

— Чарли! Чарли, ты жив! — обрадовался Эшли.

Двоюродные братья, смеясь и постоянно что-то восклицая, крепко обнимались. Мелани тем временем подошла к снохе и взяла ее за руки.

— О, Скарлетт, сегодня такой счастливый день! — ее реденькие блеклые ресницы дрожали, и Скарлетт почему-то подумала, что в жизни не видела более некрасивого женского лица. — Идем, поздоровайся скорее с Эшли!

Ноги отказывались идти вперед вопреки желанию сердца. Скарлетт застыла на месте, и все слова, которые рвались у нее из груди, комом застряли в горле. Эшли, заметив ее, посерьезнел, и безмятежная улыбка слетела с его лица. Несколько мгновений у крыльца Тары были только они вдвоем, они и их воспоминания — прохладные весенние вечера, неспешные конные прогулки, долгие разговоры и бледный свет первых звезд на вечернем небосклоне.

— Скарлетт! — Эшли вышел из оцепенения и улыбнулся ей. — Я счастлив видеть вас.

— Я тоже, Эшли, я тоже, — пролепетала Скарлетт, смахивая предательски выступившие на глазах слезинки.

— Эшли, — прочистив горло, торжественно обратился к кузену Чарльз, — у нас для тебя есть потрясающая новость.

— Какая же? — удивился тот.

Мелли залилась краской до самых корней волос и молчала, скромно опустив взгляд. «Такая глупая стыдливость хуже самого вульгарного жеманства, — с раздражением подумала Скарлетт. — Беременеть и рожать она не стеснялась, а сообщить о ребенке не может».

— Мелли, в чем дело? — встревожился Эшли.

— О, Эшли… я… у тебя…

— Хорошо, Мелли, я скажу за тебя, — поддержал сестру Чарльз. — Дело в том, что в прошлом году я стал дядей.

Эшли изумленно посмотрел на него, а затем повернулся к жене:

— Мелли, это правда?..

— Да, Эшли, — она уже без всякого стеснения, с гордой, счастливой, торжествующей улыбкой вскинула свой острый подбородок и сказала: — У тебя есть сын.

И Скарлетт исчезла для Эшли. Исчезли и весенний ветер, и звездное небо, а сама она почувствовала себя еще более несчастной, ненужной и лишней, чем в тот памятный день в ныне разрушенных до основания Двенадцати Дубах.

Примечания:

Отзывы я снова открыла для всех, просьба вести себя хорошо)

Чарльз был весьма удивлен резкой переменой в настроении жены. Если за столом, при общем сборе в парадной гостиной и вообще на людях Скарлетт еще сохраняла видимые признаки радости и веселья, то вечером в спальне, отходя ко сну, она была мрачной, раздражительной и еле сдерживалась, чтобы не заплакать. Она была такой счастливой, ласковой, когда Чарльз привез деньги за хлопок, но после появления Эшли в Таре Скарлетт ходила как в воду опущенная, и Гамильтон никак не мог связать между собой эти два события: возвращение Эшли и хандру Скарлетт. Логической связи здесь просто не существовало, значит, причина крылась в чем-то другом. Впрочем, нервы Скарлетт слишком расшатаны, а женщины довольно хрупкие, чувствительные создания. Сразу два радостных события в один день могут их потрясти и вызвать реакцию совершенно противоположную ожидаемой. Такое объяснение подходило наилучшим образом и расставляло все по местам.

— Чарли, давайте уедем в Атланту как можно скорее, — тусклым, неживым голосом — такого Чарльз у нее еще ни разу не слышал — проговорила Скарлетт, положив голову ему на плечо.

— Но к чему такая спешка, Скарлетт? — удивился Чарльз. — В эту пору в Таре много дел, а в Атланте я только-только нашел подходящее место для конторы, но мне нечем оплатить аренду до тех пор, пока я не продам…

— Если вы скажете еще хоть слово про свою контору, я перестану с вами разговаривать, — недовольно перебила его жена.

Чарльз вздохнул. Беседы о делах порой вызывали у Скарлетт неподдельный интерес, а порой — злость и раздражение. Видимо, он выбрал неподходящий момент, чтобы растолковать ей в подробностях, почему именно сейчас переезжать в Атланту нет никакого смысла.

— Так уедем?.. — Скарлетт, раскаявшись в своей несдержанности, сменила тон на более ласковый, чем тотчас растопила его сердце. Чарльз был убежден, что ее внешняя жесткость — это всего лишь признак уязвимости, броня, в которую облекается мягкое сердце, чтобы уберечься от ударов судьбы, и ему нравилось опекать жену, заботиться о ней и дарить ей то, в чем она нуждалась — любовь.

— А ты так сильно этого хочешь? — улыбнулся он, слегка расчесывая пальцами ее густые волосы.

— Я уехала бы и на край света, Чарли. Мне все ужасно надоело.

— Ты просто устала, Скарлетт, — Чарльз осторожно поцеловал ее в висок. — Потерпи еще немного, скоро все образуется.

— Я не хочу оставаться в Таре. Мне здесь все напоминает… — она всхлипнула и сжалась всем телом. — Все напоминает о маме и о тех временах, когда папа был здоров и силен, когда не надо было постоянно думать о еде и деньгах, когда…

И тут она зашлась такими рыданиями, что Чарльз даже растерялся — в таком состоянии он не видел Скарлетт очень давно. Ее страдания рвали ему душу на части, и он подумал в этот момент, что готов отдать все и поступиться очень многим, чтобы больше не видеть слез в глазах любимой.

Впрочем, наутро ничего не напоминало о ночной сцене. Скарлетт была спокойна, уравновешенна и уже не изъявляла желания покинуть Тару. То была минута слабости, и она прошла, как майская гроза.

* * *

К январю 1866 года Чарльзу стало ясно, что с работой адвоката у него ничего не получится. Во всяком случае, не в Атланте. Налоги, едва ли не превышающие доход, сумасшедшая стоимость аренды, всевозможные препоны со стороны властей — это полбеды. В городе было не сыскать клиентов, хотя судебные тяжбы после войны — дело обычное, и в услугах юристов население нуждалось очень остро. Проблема состояла в том, что за них некому и нечем было платить. Без работы оставались даже врачи, ведущие частную практику, и образованные, некогда весьма обеспеченные люди были вынуждены приторговывать дровами, пирогами и всякой бесполезной утварью, что приносило, в общем-то, гроши. Образованные люди внезапно стали не нужны Югу, но Чарльз не собирался отказываться от своей мечты. Еще темными декабрьскими вечерами, которые он проводил в одиночестве в кабинете Эллин, в его уме начала созревать идея, поначалу повергшая его в шок, но со временем все больше и больше укореняющаяся в его сознании.

Немало тому поспособствовало то обстоятельство, что на Тару запросили дополнительный налог в триста долларов. Триста долларов — все, что у них осталось от продажи хлопка осенью. В Таре все ходили угрюмые, озадаченные и избегали смотреть друг другу в глаза. Взрослые мужчины, прошедшие войну и сбежавшие из лап смерти, совершенно не понимали, что им делать и как жить дальше, а женщины, выдержавшие не меньше испытаний, смотрели на них и ждали, когда они что-нибудь предпримут.

В одно прекрасное январское утро в Тару пожаловал нежданный гость. Скарлетт возвращалась в дом со двора, кутаясь в теплую шаль, и вдруг за ее спиной послышались стук копыт и лошадиное ржание. Немало удивившись, Скарлетт обернулась и увидела на подъездной аллее Ретта Батлера собственной персоной верхом на здоровой, упитанной лошади, одетого в дорогое зимнее пальто. Его смуглое гладкое лицо расплылось в нагловатой улыбке, и он элегантно приподнял модную шляпу:

— Мисс Скарлетт! Мое почтение. Как поживаете, мэм?

«Принесла же нелегкая», — мысленно выругалась Скарлетт, испытывая единственное желание — плюнуть ему в лицо. С ночи после осады Атланты имя этого человека и весь его облик вызывали в ней лишь ненависть и ничего больше.

— Чем обязаны вашему визиту, мистер Батлер? — неприветливо спросила она.

— О, а вы все так же очаровательно прелестны, — обнажив белоснежные зубы, рассмеялся Ретт. — Ну какая еще хозяйка встретит гостя подобными словами?

Скарлетт буравила его хмурым взглядом зеленых глаз. «И как только у него хватает совести разъезжать в таком виде, когда женщины и дети по всему Югу ходят в дырявых обносках и мерзнут? — возмущенно думала она. — Если он приехал посмеяться над нашей бедностью, то ничего у него не выйдет».

— Я, миссис Гамильтон, решил нанести в Тару дружеский визит, — сказал Ретт, ловко спешившись и взяв коня под уздцы. — В столь трудные времена поддержка друзей очень важна, не так ли?

— А почему вы решили, что мы с вами друзья?

— По́лноте, мисс Скарлетт. Мне казалось, что я неплохо ладил с вашим прекрасным семейством в Атланте. К слову, это мисс Питти подсказала мне, что вы давно уже живете в деревне всей семьей.

— Может, мы с вами и ладили, мистер Батлер, пока вы не бросили меня с Мелли и детьми на темной дороге, полной разбойников и дезертиров, — Скарлетт упивалась своей холодностью, восхищалась своим гордым достоинством. Поглядела бы на нее сейчас Эллин!

Но Ретта ее холодность не только не смущала, но даже забавляла. Что за невозможный человек? Умудряется смеяться буквально над всем.

— Вот как? — Ретт приподнял темные брови. — Надеюсь, вы справились со всеми разбойниками и дезертирами? Много их было?

Скарлетт мысленно взмолилась, чтобы ей кто-нибудь пришел на выручку, и ее молитвы тотчас были услышаны: с заднего двора с топорами в руках возвращались Эшли и Чарльз. Разгоряченные, раскрасневшиеся от тяжелой работы, они застыли как вкопанные, увидев перед собой нарядного франта с сытой лошадью.

— Джентльмены, — Ретт приподнял шляпу и слегка поклонился, — мое имя Ретт Батлер. Возможно, вы уже не помните меня, зато ваше почтенное семейство знает и уважает меня еще со времен блокады.

— Нам известны ваше имя, мистер Батлер, и ваши заслуги перед нашей семьей, — с вежливой улыбкой ответил Эшли, сохраняя непоколебимое спокойствие и достоинство. — Добро пожаловать в Тару.

Ему не нужно было изображать из себя благородство, как это пытался порой делать Ретт, Эшли был благородством, благородство дышало в нем так же естественно, как осеннее небо дышит свежей прохладой. И за это Скарлетт безгранично его любила.

— Порк! — позвал слугу Чарльз. — Отведи коня мистера Батлера на конюшню.

Внимание Ретта поначалу целиком было приковано к Эшли и к тому, как реагирует на его слова и действия Скарлетт, а Чарльза он едва удостоил беглым взглядом, словно тот пустое место. Но, поравнявшись с Гамильтоном, он усмехнулся тому, с каким недоверием и скрытой ревностью смотрит на него этот ангелоподобный юноша с топором.

Единственный, кто был искренне рад появлению Ретта, это Мелани. Ее интерес к гостю, доброта и участие были такими чистыми и невинными, что ни Эшли, ни кто-либо другой не мог заподозрить в них хоть что-нибудь неприличное. Впрочем, Ретт отвечал ей взаимностью и вел себя с миссис Уилкс с исключительной, ни капли не притворной, глубокой почтительностью. Эта их странная, недоступная пониманию обычного человека духовная связь всегда изумляла Скарлетт и приводила в замешательство.

— Я приношу тысячу извинений за то, что раньше не справился о том, как у вас дела, — проговорил Ретт, вкушая скромные обеденные блюда хозяев. — У меня были некоторые проблемы с новым правительством, но как только я стал свободен в своих перемещениях, то решил навестить старых друзей.

Сьюлин, сидевшая на другом конце стола, не сводила с него глаз, как с какой-то диковинной птицы, пыталась по возможности вставить свое слово в беседу и пожеманничать. «Господи, ну и дура, — подумала Скарлетт. — Решила обольстить Ретта Батлера, тогда как на самой даже Фрэнк Кеннеди не больно-то торопится жениться».

Мамушка, зорким оком заметив непристойное оживление воспитанницы, нагнулась и прошептала у нее над ухом:

— Мисс Сьюлин, ежели так все время с открытым ртом сидеть, туда залетит муха.

Разговор шел, в основном, о политике, и Скарлетт не проявляла к нему ни малейшего интереса. Она с лютой завистью смотрела на тонкую льняную сорочку Ретта, выглядывающую из-под добротного сюртука, на его золотые часы на цепочке и думала: «Вот человек, который совсем не считает деньги, а мы должны расстаться с последними крохами, лишив себя и детей куска хлеба. Вместо того чтобы разглагольствовать о ерунде, лучше бы предложил помощь — все равно он спит на мешках с золотом». Ретт, будто прочитав ее мысли, деликатно предложил семейству О’Хара-Гамильтон-Уилкс «дружеское содействие и финансовую помощь в эти ужасные времена». И все было бы прекрасно, если бы Чарльз, молчавший до этого как рыба, внезапно не взбеленился.

— Извините, мистер Батлер, — сказал он, побагровев до кончиков ушей, — мы ни в чьей помощи не нуждаемся. Я и мистер Уилкс бесконечно благодарны вам за то, что вы сделали для нашей семьи в наше отсутствие, но будьте уверены, мы в состоянии позаботиться о себе сами.

«Ой, какой дурак! — закусив губу, мысленно воскликнула Скарлетт. — Ведь у нас за душой ничего, кроме денег от его складов, которые с такими налогами закончатся через полгода». Однако она испытала некоторое моральное удовлетворение от того, как смело Чарльз поставил Ретта на место: «Если бы это не было вопиющей глупостью, это было бы чертовски хорошо».

— Чарли! — сестра посмотрела на него с мягким, но видимым укором. — Это было невежливо!

— Мелли! — Чарльз послал ей ответный многоговорящий взгляд.

— Я нисколько не обижен на вашего брата, миссис Уилкс, — миролюбиво сказал Ретт, промокнув усы салфеткой, стиранной много раз. — Напротив, я его очень хорошо понимаю.

Когда Ретт собрался уезжать, к Скарлетт пришло твердое понимание того, что она должна любой ценой исправить оплошность мужа. Вновь накинув на плечи широкую шаль, она побежала к парадным дверям, где ее, словно грозный страж из древних мифов, ожидала Мамушка.

— Куда это вы собрались, мисс Скарлетт? Никак гостя провожать? — сурово посмотрела она на воспитанницу. — Так он уж со всеми распрощался.

— Я иду посмотреть поросят, — Скарлетт сделала рывок, но Мамушка широкой грудью загородила ей проход.

— За поросятами Порк доглядит, не сумлевайтесь.

— Мамушка, пусти! — нетерпеливо воскликнула Скарлетт.

— Не пущу! Муж знает, куда вы направились?

— Не знает и не должен узнать, понятно? — миссис Гамильтон перешла в наступление. — Я иду к мистеру Батлеру за деньгами, а ты помалкивай и отвлеки Чарли, Мелли, Эшли — всех, чтобы никто из них не вышел во двор и не испортил мне все.

От потрясения Мамушка хватала ртом воздух, как выброшенная на берег сельдь.

— Проследи за ними! — дала ей наказ Скарлетт и юркнула на крыльцо.

На счастье Скарлетт, Ретт еще не уехал. Он неспешно проверял подпруги у лошади, смахивал снежинки с пальто, словом, делал все, чтобы задержаться подольше.

— Скарлетт, вы вышли проводить меня, — улыбнулся он, окинув ее простое одеяние все тем же хищным взглядом. — Это очень мило с вашей стороны.

— Я пришла извиниться за поведение Чарльза, — кокетливо взмахнув густыми ресницами, проговорила Скарлетт.

— О, еще более прелестно. Знаете, Скарлетт, я был иного мнения о вашем супруге. Выяснилось, что он не лишен гордости, что очень странно для человека, женившегося на вас.

— Как понимать ваши слова? — вспыхнула Скарлетт, чувствуя, что в его фразе заключено оскорбление, но не вполне понимая его смысл.

— Жениться на вас может только человек, у которого либо нет ни капли гордости, либо ни капли ума. Похоже на то, что мистер Гамильтон попал во вторую категорию.

— Ах, вот как! Вы бы не женились?

— Упаси меня Господь.

— Но вы же… вы же говорили, что…

— Так вы не забыли, — Ретт загадочно улыбнулся, впервые без ядовитой насмешки во взгляде. — И я не отказываюсь от своих слов, однако все равно никогда бы на вас не женился.

— Вы нарочно меня запутываете и дразните.

— Вовсе нет, Скарлетт. Поймите, не для всех мужчин «любить» и «жениться» означает одно и то же. Есть, конечно, бесхитростные дурачки, вроде вашего Чарльза, но когда женщина охотится на дичь покрупнее, она должна понимать, что не всякая любовь подразумевает преданность до гроба и прочие рыцарские глупости из средних веков. Например, мужчина может любить одну женщину, а жить с другой и ее тоже по-своему любить. И его это вполне будет устраивать.

До Скарлетт наконец-то дошло, куда клонит Ретт, и от обиды у нее защипало глаза.

— Вы очень удобно устроились, миссис Гамильтон, но я видел подобные альянсы. Обычно они заканчивались ничем, но бывали и трагические исходы. Решать, конечно же, вам.

— О, я не желаю об этом говорить, — помрачнела Скарлетт.

— Хорошо, давайте поговорим о чем-нибудь более приятном. О деньгах, например. Сколько вам там нужно заплатить за Тару?

— Триста долларов, — быстро выпалила она, но тут же спохватилась: — Не надо так смотреть на меня, Ретт, вы должны мне в три раза больше за то, как вы со мной поступили. И я могла бы подать на вас в суд, да-да, я все про это знаю, мне муж рассказывал. Но я не буду этого делать.

— Конечно, вы не будете, — улыбнулся Ретт и взобрался на коня. — Но даже если бы я захотел сейчас дать вам эти триста долларов, чтобы вы уплатили налог, я не смог бы этого сделать, ведь все мои деньги до последнего доллара хранятся в Ливерпульском банке.

— Ах, вы! — едва не задохнулась от возмущения Скарлетт. — Убирайтесь отсюда! Убирайтесь и не смейте возвращаться, не то я в следующий раз скажу Чарли, чтобы он вас застрелил!

Умело повернув лошадь, Ретт рассмеялся и бросил ей через плечо:

— Скарлетт, когда вы злитесь, вы прехорошенькая!

Она еле удержалась, чтобы не запустить ему вслед комком грязи, опомнившись в последний момент. Домой она ушла будто оплеванная с ног до головы, но теперь она точно знала, что Ретта Батлера больше не пустит на порог никогда в жизни.

* * *

Чарльз не спал до поздней ночи, стоя в темном кабинете у окна и глядя вниз на январскую слякоть, освещенную полной луной. На душе у него было тяжело, как никогда раньше, даже на войне. На войне от него мало что зависело, теперь же от него зависело все — его собственная судьба, судьба его семьи и, что немаловажно, его честь и гордость.

— Чарли? Почему вы не ложитесь спать? — Скарлетт постучалась в кабинет Эллин и вошла внутрь с зажженным огарком старой свечи.

— Мне тревожно, Скарлетт. Послушай, — Чарльз подошел к ней, взял свечу из ее рук и поставил на стол, — мне кажется, я знаю один способ, как нам избежать нищеты.

— Неужели? — зеленые глаза Скарлетт загорелись в темноте, как у кошки.

— Но я не уверен, хорошо ли ты к этому отнесешься. Не знаю, как это воспримут люди.

— Говорите же, говорите! — сгорала она от нетерпения.

— Я написал письмо профессору Уилсону, оно лежит в столе, я пока так и не решился его отправить. Профессор Уилсон — мой преподаватель, друг и однополчанин моего отца. Я подумал… подумал, что мог бы работать под его началом, но для этого нам придется… — Чарльз вздохнул, унимая страшное волнение в груди. — Для этого нам придется ехать в Бостон.

Скарлетт стояла несколько секунд, будто пораженная громом. Несмотря на то, что она никогда не была подлинно привержена Правому Делу, мысль о переезде в город янки показалась ей кощунственной. Затем она вспомнила огромные счета, которые им приходилось оплачивать, старые перелицованные платья и прочие атрибуты бедности, и ее решимость поколебалась. Поторговавшись с совестью еще немного, Скарлетт нашла идею мужа превосходной.

— Я знаю, ты в ужасе… — начал робко Чарльз.

— Но это поможет защитить Тару и обеспечить всех нас? — быстро спросила она.

— Да! Да, я знаю, о чем говорю.

— Ну тогда чего же вы ждете, Чарли? — лицо Скарлетт озарила восторженная улыбка. — Отправьте это письмо завтра же!

— И ты не осуждаешь меня? — не веря своему счастью, пробормотал Чарльз.

— О нет! Нет! Вы делаете это, чтобы спасти нас, о каком осуждении может идти речь!

— Скарлетт! — вне себя от радости он крепко обнял ее, приподнял над полом и закружил.

— Ради Бога, не шумите так, вы перебудите весь дом! — осадила мужа Скарлетт. — На часах уже за полночь!

— О, я так боялся, что ты будешь в возмущении! — исправился Чарльз и перешел на шепот. — Думаешь, Мелли поймет нас? И Эшли? И твои сестры?

— Конечно, они поймут. Вот увидите, никто не посмеет сказать ни одного дурного слова. А даже если скажут, знайте, что я целиком на вашей стороне. Разве вам этого мало, Чарли?..

— О, Скарлетт, ты мой ангел! — расцеловал ее Чарльз, у которого с души свалился тяжелейший груз. — Я люблю тебя больше жизни!

Скарлетт с царственной снисходительностью ответила на его поцелуй, но ее мысли все больше занимала предстоящая поездка, и сердце охватывало странное волнение, подобное тому чувству, которое она испытывала по приезде в Атланту из Тары. Неизвестный северный город и пугал ее, и манил одновременно. Для того чтобы подумать об этом более обстоятельно, у нее завтра будет целый день. Но завтра.

Ответ из Бостона пришел достаточно быстро. Мистер Уилсон, профессор Гарвардского университета и очень опытный юрист, писал, что был чрезвычайно рад получить весточку от бывшего студента и сына одного из лучших приятелей своей молодости и, конечно, готов взять его на стажировку под свое начало. Когда Чарльз вслух зачитал это письмо Скарлетт, в ее затуманенной счастьем голове была только одна мысль: наконец-то у них появятся деньги (а на Севере, как она слышала, деньги водились немалые), Тара будет защищена от произвола, а они сами — от голода и нищеты. Но вскоре появились и сомнения: узнав, где именно находится Бостон, Скарлетт пришла в ужас. Там, должно быть, очень холодно, а у Чарльза слабые легкие, он легко простужается и потом долго кашляет, в чем Уэйд на него очень похож. Они будут отрезаны от семьи на многие сотни миль и не смогут в случае необходимости быстро приехать в Атланту или в Тару, да и вообще такая оторванность от привычного мира отнюдь не приводила Скарлетт в восторг. Будь на месте Чарльза Эшли, она отправилась бы с ним хоть на край земли, не раздумывая, но, увы, ее мужем был не Эшли.

Эшли! Им снова предстояла долгая разлука. За эти короткие месяцы, что они провели под одной кровлей, Скарлетт успела привыкнуть к его постоянному присутствию в своей жизни. Раскланяться поутру перед завтраком, молча переглянуться за работой по хозяйству, пожелать друг другу спокойной ночи — эти мелочи, эти крохи Скарлетт собирала как дорогие сокровища и бережно хранила в сердце. Они давали ей надежду, давали смысл и силу преодолевать все, что ни сваливалось на ее плечи. Скарлетт, пожалуй, черпала свою силу всего из двух вещей: от родной земли, о чем когда-то говорил ей отец, и из любви к Эшли — любви чистой, искренней, способной выдержать все. Покидая Юг, она лишалась обоих ее источников, и это не могло ее не пугать.

Когда Чарльз уехал в Атланту на несколько дней, чтобы уладить последние дела перед отъездом, Скарлетт, не привлекая к себе лишнего внимания, выбралась в сад, где Эшли чинил изгородь. Ей нужно было поговорить с ним наедине. Ей столько нужно было ему сказать! Среди голых фруктовых деревьев и серого, унылого зимнего пейзажа отыскать Эшли оказалось нетрудно, и Скарлетт, шлепая по слякоти в своих сапожках, спешно направилась к нему вглубь яблоневой рощи. Эшли, не оборачиваясь, почувствовал ее присутствие и сказал, воткнув топор в обрубок бревна:

— Скарлетт! Я как знал, что вы придете.

Он повернулся к ней, и на его благородном лице Скарлетт увидела настоящую муку, спрятанную за кроткой улыбкой.

— Эшли! — она схватилась рукой за горло так, словно ей не хватало воздуха. — Эшли…

— Вы пришли попрощаться со мной, Скарлетт?..

Не найдя в себе сил произнести хоть слово, Скарлетт молча кивнула, глядя ему прямо в глаза. Эшли вновь печально улыбнулся, опустил взгляд и сделал несколько шагов вдоль изгороди, крепко о чем-то задумавшись.

— Вы думаете, что мы с Чарли поступаем плохо, уезжая на Север? — пробормотала она, жадно улавливая каждое его движение.

— Нет, Скарлетт. Нет, я так не думаю.

— О! — облегченно выдохнула Скарлетт. — Вы же знаете, что я никогда бы не оставила Тару, не будь…

— Конечно. Скарлетт, я обязан вам очень многим. Мне стыдно и горько от того, что я до конца жизни не смогу расплатиться за то добро, которое вы с Чарли делаете для меня и моей семьи.

— Но мы одна семья, Эшли!

Он устало облокотился на изгородь и продолжил:

— Многим из нас нечего есть, негде жить, нечего надеть, но, не правда ли, забавно, что эти важнейшие аспекты быта кажутся мне не такими уж значительными в сравнении с крахом старого уклада жизни?

«Что он хочет этим сказать? — недоумевала Скарлетт. — Он огорчен моим отъездом или нет?»

— Когда я смотрю на вас или на Чарли, — говорил Эшли, — я понимаю, что дело не столько в укладе жизни, сколько во мне самом. Чарли мой кузен, мы принадлежим одному миру, мы воспитаны на одних идеалах, но он, тем не менее, обладает смелостью делать то, что хочет и считает нужным, не изменяя при этом себе, а я — нет.

«Он сравнивает себя с Чарли — зачем? — размышляла Скарлетт, стараясь уловить в словах возлюбленного скрытый смысл. — О! Неужели Эшли жалеет, что не женился на мне? Ведь он прямо сказал, что ему не хватило смелости сделать то, что он хотел! Боже, Эшли ревнует меня!» От этого внезапного открытия сердце Скарлетт затрепетало, и ее душа начала расцветать от радости.

— Боится ли он? Сомневается ли? Да, Скарлетт, очень боится и сильно сомневается. Полагаю, вы даже не догадываетесь, насколько, ведь Чарли никогда вслух не признается в своих страхах. Но в нем есть что-то, что пересиливает эти страхи и побеждает неуверенность. Что-то, чего нет во мне. Простыми словами, я трус, Скарлетт.

Скарлетт вспыхнула от негодования так, будто оскорбительное слово прозвучало в ее адрес.

— Не говорите так, Эшли! Не смейте называть себя трусом, вы не трус! Никто не сражался так храбро, как вы, никто не вел себя на войне более смело и достойно!

— Война — это другое дело, Скарлетт, — покачал головой Эшли. — На войне тебе не приходится выбирать, ты стреляешь или умираешь. А жизнь… жизнь, она сложнее смерти. Я столкнулся с ней лицом к лицу и понял, что жить гораздо труднее, чем умереть. Понял, что все, происходившее со мной до этого — не более чем игра теней на занавесках. А вы, — он улыбнулся ей так тепло, что у Скарлетт перехватило дух, — вы сама жизнь, вы свет, вы пламя! Да, Скарлетт, дело не в мире, дело во мне.

— Эшли! — она, подойдя к нему ближе, качнулась от слабости так, что Эшли пришлось подхватить ее, чтобы она не упала. — Эшли, ведь вы не хотите, чтобы я уезжала, так?

Эшли растерянно смотрел в ее зеленые, полные немой мольбы глаза, все еще смыкая руки вокруг ее стана.

— Не хотите! И я не хочу! — исступленно шептала она. — Эшли, я готова пожертвовать всем, чтобы быть с вами! Вы говорите, что вам всегда не хватало смелости делать то, что вам хочется, но еще не поздно все исправить! Давайте… давайте уедем куда-нибудь вдвоем, сбежим от всех, и пусть живут, как хотят! Мне все равно, что будет с Чарли, с Мелли, с детьми, с сестрами, с папой, с Тарой, они ничто для меня, если в моей жизни не будет вас!

И она не лгала. Самое страшное, что в эту минуту она не лгала.

— Скарлетт, это безумие! — испуганно воскликнул Эшли и встряхнул ее. — Что вы говорите, побойтесь Бога!

— Бог отвернулся от нас, Эшли, и я давно Его не боюсь, я боюсь потерять вас навсегда!

— Вы… вы не в себе, милая моя, вы просто уставшая, напуганная этой поездкой…

— Нет! — Скарлетт, чувствуя, что Эшли хочет отстраниться, с силой вцепилась в его плечи. — Я открываю вам свое сердце, я все еще люблю вас и никогда не смогу разлюбить. Эшли!

Он застыл, зачарованно глядя на ее губы всего в нескольких дюймах от своего лица, и вдруг, слегка наклонившись, впился в них страстным поцелуем. Душа Скарлетт вспорхнула и полетела куда-то ввысь, по телу разливалось тепло, а ноги подкашивались, заставляя ее крепче сжимать объятья.

— Скарлетт, да опомнитесь же! — воскликнул Эшли, с большим усилием разорвав поцелуй.

— Вы же любите меня, Эшли! Почему вы отказываетесь от меня? — отчаянно хватала его за плечи Скарлетт.

— Потому что есть такое слово как честь! — он, разозлившись, стряхнул с себя ее руки. — Потому что это единственное, что остается у нас, когда все прочее разрушено, единственное, что позволяет нам оставаться людьми даже в самые темные времена! До тех пор, пока мы сохраняем честь, сохраняется мир вокруг нас — неважно, старый или новый. Исчезнут долг, доброта, порядочность, и наступит конец света, Скарлетт!

Она выпрямилась и встала ровно, неподвижно. В ушах так и звучал уверенный, чуть насмешливый голос Ретта Батлера: «Не для всех мужчин «любить» и «жениться» означает одно и то же. Мужчина может любить одну женщину, а жить с другой и ее тоже по-своему любить. И его это вполне будет устраивать». Страшное открытие поразило ее: любовь Эшли гораздо менее сильна, чем она себе представляла. Все его разговоры о чести Скарлетт воспринимала лишь как высокопарные бессмысленные басни. Из слов Эшли она вынесла только то, что ему все равно, останется она или уедет, будет с ним или с Чарли, счастливая или несчастная. О да, он любит ее, но свой покой он любит больше. А этого Скарлетт уже было мало — теперь она поняла это ясно, как никогда. Решение было принято окончательно.

— Тогда забудьте обо мне, — холодно произнесла Скарлетт.

— О, Скарлетт, — Эшли, отвернувшись, положил руки на изгородь и спрятал в них лицо, — меньше всего я хотел бы прощаться с вами вот так. Я чувствую себя скверным человеком, простите меня за мою вольность. И, пожалуйста, — он повернул к ней лицо, искаженное страдальческой гримасой, — не поступайте так больше с Чарли.

Скарлетт, запахнув плотнее шаль, пошла прочь из сада по темно-бурой от сырости земле, мысленно прося у нее прощения за сказанные в минуту помрачения жестокие слова. Как она могла даже допустить мысль о том, чтобы оставить Тару на произвол судьбы? Оставить всех своих родных…

Скарлетт с огромным удивлением вспомнила, что у нее из головы совершенно вылетело важное обстоятельство, которое не давало ей покоя несколько последних дней: у нее были основания подозревать, что она носит в своем чреве ребенка, и этих оснований становилось все больше. Однако сообщать новость мужу Скарлетт не спешила — она знала, что Чарльз расчувствуется и, чего доброго, отложит поездку на год, чтобы в дороге ребенку ничего не угрожало, а этого допустить было нельзя. Скарлетт поедет в Бостон любой ценой, поедет и заработает много денег, руками Чарльза или своими собственными. Ни она и никто из ее родных никогда не будут ни в чем нуждаться, а любовь… любовь не такая вещь, без которой совсем нельзя было бы прожить.

Помогая Скарлетт собираться в дорогу, Мамушка беспрестанно охала и причитала, чем раздражала ее и без того натянутые до предела нервы. Скарлетт молила Бога, чтобы внезапная дурнота или приступ сильной тошноты не выдали ее положения, а от бормотания Мамушки голова так и шла кругом.

— Птичка моя, что ж вы меня с собой не берете и никого из наших? — сокрушалась негритянка, укладывая вещи. — Как же вы там будете, без слуг-то?

— Мамушка, я же много раз объясняла тебе, почему. Да и не нужны нам в Бостоне слуги, все равно мы будем жить в пансионе, а там своя прислуга есть.

Мамушка застыла на месте, разинув рот, а затем обрушилась на воспитанницу всей мощью своего праведного гнева:

— Пансион?! Нет, мисс Скарлетт, я лягу у порога, и вам придется переступить через меня! Чтобы дочь Эллин Робийяр жила в пансионе, как какая-то голодранка, на виду у всяких… О чем только мистер Чарльз думает? Не бывать этому, пока я жива!

— Хорошо, — с показным равнодушием ответила Скарлетт, — тогда на следующий год, когда мы не сможем заплатить налог, нас всех выгонят на улицу. Так будет лучше? — в ее зеленых, чуть раскосых глазах вспыхнула злость. — Если у Чарли не будет хорошей работы, у нас не будет денег, а если у нас не будет денег, мы пойдем по миру. Ясно тебе, Мамушка?

— Другие-то вон никуда не уезжают, — продолжала ворчать старая служанка. — И в платьях старых ходят, и недоедают, и трудятся в поте лица, а все ж живут с честью.

— Ну и пусть ходят как оборванки, мне-то что?

— Негоже такие речи вести, мисс Скарлетт. Вам все роскошь подавай, а благородного-то человека в нонешние времена и можно по бедности узнать. Хорошо, что мисс Эллин этого срама не слышит, она и на смертном одре была настоящей леди. Уж она-то бы не пошла за деньгами к янки на поклон.

Эта фраза стала последней каплей, переполнившей чашу терпения Скарлетт. С того самого дня, как Чарльз объявил о решении ехать на Север, на них все стали косо смотреть: от деликатнейшей Мелли до безмозглой Сьюлин. И если Мелли выражала свою горечь по поводу этого — вынужденного — решения, не осуждая брата с его женой лично и находя им всевозможные оправдания, Сьюлин не упускала возможности побольнее уязвить Скарлетт. Да так, что дело доходило до крупных ссор, и сестер приходилось утихомиривать всем домом.

Ну почему все вокруг, тайно или явно, решили, что они гонятся за наживой? И вовсе это не предательство — уехать на Север! Да может быть, никто в этой семье не ненавидит янки сильнее, чем супруги Гамильтон! У них для этого причин побольше, чем у некоторых, но если выбирать между нищетой и поношением от окружающих, лучше уж второе. От Чарльза Скарлетт знала о том, что происходит в Атланте: о всеобщем безденежье и безработице, о болезнях, вызванных недоеданием и переохлаждением, о преступности на улицах. Средство для защиты от всего этого кошмара было только одно — деньги. И если янки единственные, у кого они есть, то нужно идти, черт возьми, к янки. Не позволять же своим родным пухнуть от голода и умирать от пневмонии! Когда Скарлетт спросила у Чарльза, кому он продал землю у вокзала, где стояли сгоревшие склады, он стыдливо промолчал, но она без слов поняла, что муж заключил сделку (не считаясь с мнением дяди Генри, конечно) с кем-то из саквояжников — никто другой не смог бы ему за эту землю заплатить. Именно благодаря этим деньгам они имели возможность устроиться в Бостоне.

Пожалуй, еще никогда Скарлетт не чувствовала такой солидарности с мужем, как в эти трудные времена. Какими бы разными людьми они ни были, в главном вопросе их мнения сошлись полностью, и за это Скарлетт начала уважать Чарльза. Он умел в нужное время и в нужном месте позабыть свою робость, так же как Скарлетт не видела необходимости до последнего изображать из себя леди, когда ладони стерты в мозоли и ногти обломаны о плуг. Пусть говорят и думают, что хотят — жизнь покажет, кто был прав.

— Если ты скажешь еще хоть слово, Мамушка, я вообще больше не вернусь в Тару! — вспылила она, устав выслушивать упреки.

— Как же так, ласточка моя? — испуганно пробормотала Мамушка, поняв, что сболтнула лишнего.

— А вот так! — Скарлетт сердито свела брови в кучу. — Меня здесь не ценят! Я из кожи вон лезу, чтобы у нас все было, а вы все… вы…

Услышав ее возмущенные крики, в комнату заглянула Мелли и подошла к снохе.

— Скарлетт, дорогая, что случилось? — заботливо спросила она, положив руку ей на плечо.

— Меня обвиняют бог знает в чем! Как будто я решила переметнуться к янки за богатством!

Мамушка, чуя, что над ее головой вот-вот разразится гроза, спешно покинула хозяйскую спальню.

— О, Скарлетт! — с сочувствием воскликнула Мелли. — Это не так. Все понимают, на какие огромные жертвы вы с Чарли идете, и каких сил вам это стоит.

— Нет, не понимают, не понимают!

— Вы поступаете очень мужественно. Бог все видит, моя дорогая, ваши намерения чисты и благородны. Скарлетт, — Мелани опустила взгляд, — мы с Эшли тоже скоро покинем Тару.

— Покинете? — растерянно взглянула на нее Скарлетт. — Почему? Куда вы собрались?

— В Атланту, к тете Питти. С нами ей не будет так одиноко, Эшли постарается найти работу, и…

— Но я никуда вас не гоню! Боже мой, оставайтесь в Таре хоть навсегда!

Мелли с благодарностью улыбнулась и твердо ответила:

— Нет, дорогая. Мы и так достаточно пользовались твоим гостеприимством, ты сделала для нас с Эшли и Бо столько, сколько не сделала бы родная мать. Но пришла пора нам самим позаботиться о себе.

— О… — разочарованно вздохнула Скарлетт, и тут ее посетила ошеломительная идея. — Мелли! — ее глаза загорелись, она схватила Мелани за руки. — Мелли, а что если вам поехать вместе с нами?

Мелли в замешательстве смотрела на нее, хлопая реденькими ресницами, и не отвечала ни слова.

— Зачем вам переезжать в Атланту? Чарли говорит, что там сейчас нет никакой работы, за которую бы сносно платили, ну, не считая работы на стройке, но дома строят одни янки и подлипалы, потому что больше ни у кого на это денег нет. В Атланте вы будете бедствовать, а в Бостоне для Эшли наверняка найдется какая-нибудь хорошая должность! Как ты думаешь?..

С жаром выпалив свою речь на одном дыхании, Скарлетт смотрела на золовку с горячей, неистовой, прямо-таки болезненной надеждой во взгляде. Мелли, совершенно растерявшись, неловко улыбнулась.

— О, Скарлетт… Я, право, не знаю…

— Ну же, Мелли!

— Твоя забота о нас и твоя доброта не знают границ, но…

— Что?

— Это выше моих сил, Скарлетт, — виновато произнесла Мелани. — Я не такая храбрая, как ты, я… не смогу.

«Идиотская манера принижать себя! — с досадой и злостью подумала Скарлетт. — Так бы и сказала, что считает переезд на Север позором, а ведь она наверняка считает».

— Скарлетт! — в комнату ворвался разрумянившийся на холоде Чарльз. — Милая, ты еще не готова? Скоро Присси соберет Уэйда, и можно ехать. Порк уже запряг повозку, осталось только отнести вещи.

— Я собираюсь, собираюсь, — хмуро ответила Скарлетт, даже не подняв на него глаз.

Прощание получилось спонтанным, не таким, каким его представляла себе Скарлетт. Сьюлин демонстративно отказалась спуститься вниз, чем невероятно порадовала старшую сестру, а Кэррин, еле сдерживая слезы в больших печальных глазах, передала ей в дорогу розарий. Скарлетт долго разговаривала с Уиллом, давая ему всевозможные наказы и наставления, так как он оставался в Таре фактически в качестве управляющего. Джералд не вполне понимал, что происходит, но отъезд дочери его встревожил. Он спустился в холл в своем старом, местами сильно потертом сюртуке и робко подошел к Скарлетт.

— Котенок, а куда это ты собралась в такой холод? — в его голосе странным образом смешались строгость и испуг.

— В Атланту, па, в Атланту, — со всей нежностью, на которую была способна, улыбнулась ему дочь. — Вы, наверное, забыли, что я теперь живу там.

— А-а-а! — Джералд покачал головой. — Да-да-да, я вспомнил, что ты должна была туда ехать. Только ты там про нас не забывай и письма пиши, чтобы твоя матушка не волновалась. Миссис О’Хара знает, что ты уезжаешь? — он изогнул седую бровь, испытующе поглядев на Скарлетт. — Она дала свое благословение?

Наверное, Скарлетт никогда не привыкнет видеть отца безумным. Его квадратное, некогда такое волевое лицо теперь имело выражение кроткое, беззащитное и несмышленое — более несмышленое, чем у Уэйда.

— Конечно, знает, па. Не волнуйтесь, я все время буду писать вам, а вы пообещайте во всем слушаться Мамушку и Порка и обязательно принимайте порошки, которые вам прописал доктор.

Она поцеловала на прощание его заветренную, жилистую руку и поспешила к выходу, не оборачиваясь — если бы она обернулась, то непременно разревелась бы в три ручья.

Эшли помогал Чарльзу укладывать вещи в повозку. Его лицо, как всегда, выражало меланхоличное спокойствие, близкое к апатии, но Скарлетт была готова поклясться, что в минуту сдержанного, короткого прощания она увидела в его серых глазах страшную боль и тоску. Мелли совершенно не сдерживала чувств и все время плакала, обнимая то брата, то сноху и желая им счастливого пути. Когда Присси передала завернутого в кучу теплых одежек, похожего в таком виде на кочан капусты Уэйда отцу, Порк сел на козлы, взял в руки поводья, и двуколка тронулась с места по подмерзшей дороге. Белые, крепкие, добротные стены Тары постепенно удалялись, но Скарлетт не позволяла себе оглянуться даже тогда, когда отчий дом почти скрылся за холмом. Ей казалось, что стоит обернуться, и она выскочит из повозки, забыв и про мужа с сыном, и про ребенка, которого носит под сердцем, и про деньги, и про все на свете, лишь бы навеки остаться в родных стенах.

В вагоне поезда Скарлетт сильно укачивало, но она стоически терпела тошноту, скрывая от Чарльза свое недомогание так, будто в его силах было развернуть поезд и заставить его ехать обратно в Джорджию. «И почему беременности всегда случаются так не вовремя?» — стиснув зубы до скрежета, размышляла Скарлетт. Уэйд прилип к окну, с большим интересом разглядывая все, мимо чего они ни проезжали, и задавал кучу вопросов отцу, а тот с превеликой радостью на них отвечал.

— Уэйд, нельзя ли потише? — с раздражением перебила сына Скарлетт, устав слушать детскую болтовню. — У мамы от тебя уже болит голова.

Мальчик испуганно сжался и посмотрел на мать глазами маленького зверька, которого поймали в погребе на краже съестного.

— Скарлетт, не будь так строга к Уэйду, — мягко вступился за ребенка Чарльз, усаживая его к себе на колени. — Он еще ни разу не путешествовал на поезде, ему интересно все узнать и посмотреть. Уэйд, — обратился он к сыну, — а ты пока поиграй тихонько, чтобы не беспокоить маму. Боже мой, дорогая, ты так бледна! Я сейчас же схожу за врачом!

— Не надо, Чарли, — натянуто улыбнулась Скарлетт, мысленно проклиная все на свете, — я вовсе не бледна и прекрасно себя чувствую. И не нужно так за меня волноваться, ради Бога, я не малое дитя.

Они проезжали мимо гор, через голые зимние леса, временами делая остановки на разных станциях по пути следования. Везде бросалась в глаза жуткая разруха, и у Скарлетт складывалось впечатление, что вся страна лежит в руинах. Лишь миновав северную границу Виргинии, можно было наблюдать более благоприятную картину.

Бостон встретил новоприбывшее семейство Гамильтон ясной, слегка морозной погодой. Пока они ехали с вокзала в нанятом закрытом экипаже, Скарлетт отдернула занавеску кареты и не лучше Уэйда высунулась в окно, беззастенчиво разглядывая городские улицы. Никогда еще она не видела столько снега — он лежал прямо в городе вдоль тротуаров огромными белыми шапками, красиво переливаясь в свете газовых фонарей. Также Скарлетт удивило полное отсутствие людей в военной форме и чернокожих — все до последнего кучера были белокожими, и многие, судя по грубым чертам лиц и туповатому их выражению, имели неблагородное происхождение. Деревья стояли, окутанные инеем, вдоль жилых застроек из темно-красного кирпича. Скарлетт отметила про себя, что после всех ужасов, виденных ею в Джонсборо и Атланте, невыразимо приятно видеть дома, по которым не было выпущено ни одного снаряда, не наблюдать нигде следов насилия и разрушений. Воспоминание о том, что именно Север и превратил ее родные земли в жалкие развалины, мгновенно изгнало из ее души искреннее восхищение красотой Бостона.

Они направлялись в Бикон-Хилл, в пансион миссис Уотсон — старой бездетной вдовы, которая после смерти мужа решила, что выгоднее будет держать в своем огромном доме постояльцев, чем бесполезно коротать время в компании дворецкого. Скарлетт едва не прыснула со смеху, представив себе тетю Питтипэт в качестве хозяйки пансиона, но вовремя сдержалась — Чарльз вряд ли смог бы оценить ее шутку. Экипаж остановился возле трехэтажного особняка в английском стиле с высоким крыльцом, где над массивной арочной дверью слегка покачивался на ветру фонарь. Чарльз вышел наружу, оставив жену с сыном в карете, поднялся по ступеням и позвонил в дверной колокольчик, чтобы позвать дворецкого. Окна в просторной гостиной на первом этаже и в комнатах наверху горели мягким светом сквозь тонкие занавески в вечерней темноте. Скарлетт, еще раз окинув кирпичный особняк заинтересованным взглядом, испытала странное чувство — чувство тоски по дому и одновременно любопытства перед неизведанным. Однако из-за долгой утомительной дороги вновь дало о себе знать недомогание, и у Скарлетт осталось единственное желание — поскорее добраться до постели и лечь.

Дворецкий Роджерс, коренастый, довольно чопорный мужчина лет пятидесяти пяти, помог новым постояльцам перенести вещи в комнаты, ограничившись парой приветственных поклонов. Он не произносил ни слова кроме дежурных вежливых фраз, вроде «позвольте, мэм» и «пожалуйста, следуйте за мной, сэр». Его квадратное лицо с густыми темными бровями оставалось при этом до того бесстрастным, что сложно было понять, почему он так себя держит — из-за предубеждения насчет южан или это его привычная манера. Следом состоялось знакомство с миссис Уотсон, сухопарой, подвижной старушкой с пышным пучком седых волос, собранных на затылке, и цепким взглядом серо-голубых глаз. Она была вежливой и доброжелательной, однако посматривала на новых жильцов с легким недоверием. Предоставив в их распоряжение горничную, миссис Уотсон удалилась по своим делам.

Скарлетт надеялась как следует отдохнуть с дороги, но ее надежды оказались напрасными. Не прошло часа, как в комнату, чтобы познакомиться, постучалась их с Чарльзом соседка, светло-рыжая молодая женщина в платье с клетчатой юбкой. Выяснилось, что ее зовут Вики О’Доннелл, что она вместе с мужем, портовым грузчиком, живет в пансионе миссис Уотсон уже полгода, а еще чрезвычайно гордится тем, что она ирландка. Вики и начала знакомство с комплимента, сделанного в адрес Скарлетт: она-де ирландский говор везде услышит и своих всегда узнает. «Не знаю, что у нас с тобой может быть общего, кроме ирландской крови», — хмуро подумала Скарлетт, глядя на эту девушку, не имеющую должного воспитания, к тому же с неприличным любопытством рассматривающую ее туалет — бархатное темно-зеленое платье, в соображениях экономии сшитое из портьер Эллин.

Когда Вики перешла к наиболее интересующей ее части разговора, ее короткая верхняя губа смешно задергалась, как у кролика, и она с придыханием спросила, сколько охотничьих собак для травли рабов содержалось на плантации, где жила Скарлетт. Тут в беседу неожиданно вмешался Чарльз, сказав, что травля рабов охотничьими собаками — чистый вздор, придуманный, чтобы опорочить южан, а он сам хоть и не плантатор, но подобного не видел ни разу во всех трех графствах. Его пламенная речь удивила Скарлетт, а Вики пристыженно перевела разговор на другую тему, предложив супругам свои услуги в качестве няни. «Ах ты плутовка, так вот зачем ты пришла!» — мысленно воскликнула Скарлетт. Миссис О’Доннелл так восхищалась Уэйдом, что Чарльз размяк и заулыбался, но Скарлетт, услышав цену за услуги няни, твердо заявила, что ребенком будет заниматься сама. Чарльз посмотрел на жену с недоумением, переходящим в восхищение — поистине, любимая не переставала его удивлять. В аристократических семьях матери никогда не растили детей сами, без посторонней помощи, однако Скарлетт не гнушалась даже собирать хлопок собственными руками, не говоря уже о благородных материнских обязанностях. Это показалось Чарльзу невероятно трогательным. Предложение Вики было отклонено.

— Чарли, не впускайте сюда больше никого, — страдальческим голосом пробормотала Скарлетт, раздевшись и улегшись в постель. — Даже если в дверь будет стучаться весь пансион.

Тошнота подступила к ее горлу так, что она едва могла говорить, и в конце концов ее стошнило прямо на пол. Чарльз в ужасе помчался за врачом, который, к счастью, жил в доме через дорогу, поэтому помощь пришла быстро. Седобородый доктор Маккензи, сосредоточенно осмотрев пациентку, потер переносицу указательным пальцем и заявил:

— Ваше состояние не вызывает у меня опасений, мэм. Вы беременны.

Скарлетт покоробило от такой фамильярности — будь на его месте доктор Фонтейн или любой другой врач-южанин, он бы тактично сказал: «Вы находитесь в положении». А у этих янки совсем никаких манер, возмутительно. Доктор Маккензи расписал для нее некоторые рекомендации, а затем осчастливил новостью разволновавшегося Чарльза.

Это было самое трудное для Скарлетт — выдержать натиск мужа, которому от радости совсем сорвало голову. Впрочем, Чарльз был не в состоянии заметить кислое выражение лица своей жены — настолько его опьянило счастье.

— Скарлетт, милая моя, что я могу для тебя сделать? — спросил он, с огромной нежностью глядя на нее и лаская ее распущенные волосы.

«Например, помолчать и оставить меня в покое», — язвительно подумала Скарлетт.

— Чарли, я так ужасно устала после этого долгого пути! — картинно вздохнула она и натянула одеяло повыше. — Мне так хочется спать…

— Я понял, понял, Скарлетт! — спохватился Чарльз и в качестве извинения за свою несдержанность поцеловал жену в лоб. — Отдыхай, дорогая!

Когда он разделся и улегся рядом, накрывшись одеялом, Скарлетт повернула голову в его сторону и поинтересовалась:

— А когда вы приступите к своей работе?

Чарльз несколько опешил от ее несвоевременного вопроса, но затем расслабился и простодушно ответил:

— Завтра утром я поеду в Кембридж, в университет, там встречусь с профессором Уилсоном, и мы все обсудим. Полагаю, я начну практиковаться уже на этой неделе.

— Отлично! — вырвалось у Скарлетт. — Пожалуйста, не забудьте надеть шарф, — добавила она уже более мягким тоном, — здесь ужасно холодные ветра. И ни за что не садитесь в открытый экипаж — простудитесь.

Чарльз расцвел от заботливых слов жены и нежно поцеловал ее в щеку.

— Не забуду, милая. Доброй ночи!

— Доброй ночи, — ответила Скарлетт и устроилась поудобнее на мягком матрасе.

После ночей, проведенных в трясущемся по рельсам поезде, эта теплая постель показалась ей королевским ложем. Большой город за окном, укрытый снежным покрывалом, засыпать не спешил, и с улицы время от времени доносились цокот копыт и людские голоса, но Скарлетт была слишком уставшей, чтобы обращать на них внимание. Единственное, о чем она могла думать перед сном — это Тара.

* * *

Дни потянулись один за другим. Чарльзу очень повезло с наставником — мистер Уилсон был внимательным, терпеливым и мудрым человеком, всегда готовым помочь молодому коллеге. Чарльз считал его настоящим джентльменом и с сожалением думал о том, что если бы все северяне были такими, никакой войны не случилось бы. На этом очевидные плюсы его юридической практики заканчивались. Далеко не все относились к нему так же доброжелательно, как старый профессор — если даже в годы студенческой учебы Чарльз чувствовал к себе некоторую снисходительную холодность со стороны сверстников, то после войны она вылилась в скрытое (а то и явное) презрение. Многие считали, что человек, пользовавшийся трудом рабов, не заслуживает уважения. Где же им было знать, что рабы вроде дядюшки Питера пользовались огромным авторитетом в семьях южан и были едва ли не их членами?

Ситуация усугублялась тем, что Чарльз, читая газеты и ведя переписку с Мелли, знал о беззакониях, которые творили военные власти янки на территории Джорджии и других южных штатов. Он чувствовал себя последним предателем и подлипалой, работая на тех, из-за кого бедствуют его родные и друзья, но платили янки хорошо, и за это надо было воздать им должное. Половина жалования Чарльза отправлялась на Юг и в разных долях распределялась между Тарой, тетей Питти, дядей Генри и двумя тетушками Скарлетт, живущими в Чарльстоне и Саванне. Мелли от денежной помощи категорически отказалась, написав, что Эшли нашел работу в лавке у Фрэнка Кеннеди. Также в конце марта пришла весть о свадьбе Фрэнка и Сьюлин, на которую Сьюлин не пожелала пригласить Скарлетт — впрочем, та не горевала по этому поводу, а, напротив, очень радовалась за младшую сестру. Четверть своего жалования по настоянию жены Чарльз откладывал в банк под самый высокий процент, а жили они скромно на оставшуюся четверть, чего им вполне хватало.

Чарльз часто приходил домой уставший и опустошенный. Однажды он вслух изъявил желание вернуться на Юг, и Скарлетт, во время беременности подверженная вспышкам гнева, устроила мужу грандиозный скандал.

— Скарлетт, пойми, я не могу продолжать так жить! — стоял на своем Чарльз. — Я уже чувствую, как сам превращаюсь в янки и постоянно думаю о деньгах, пытаюсь угодить людям, которым не хочу угождать, а тем временем наши родные стойко переносят все ужасные тяготы, выпадающие на их долю! Скоро я перестану себя уважать.

Скарлетт, отдышавшись и немного отойдя от захлестнувшего ее возмущения, села рядом с ним и обняла за плечи, сменив гнев на милость.

— Чарли, я сама ненавижу янки. Мне тоже противно все время думать о деньгах, но посудите, какую помощь вы оказываете Таре и нашим родным! Что бы они без вас делали? — она вздохнула и прильнула щекой к плечу мужа.

— Да, милая, ты права, — нехотя согласился Чарльз.

— Благодаря вашим трудам наши дети будут всем обеспечены — а они должны быть всем обеспечены! Потом, — Скарлетт мечтательно закатила глаза, — когда мы разбогатеем, мы купим большой дом в Атланте! Нет, лучше построим. На Персиковой улице, рядом с домом тети Питти. Вот тогда-то мы скажем янки все, что о них думаем, вот тогда-то мы поставим этих наглецов на место! Но сначала получим от них то, на что имеем право, и даже сверх того. Деньги — это не зло, Чарли. Считайте, что янки платят вам за наши страдания.

Чарльз был потрясен мудростью жены. Он давно понял, что в ее прелестной головке таится такой острый ум, которому могли бы позавидовать даже мужчины, но это его только радовало. Скарлетт умела убеждать, она могла найти такие слова, от которых у вымотанного и потерявшего опору Чарльза открывалось второе дыхание, появлялись силы, и черное не казалось таким уж черным. За это он безоговорочно прощал ей и вспыльчивость, которая порой больно его ранила, и некоторую отчужденность в моменты близости. Чарльз понимал, что Скарлетт так воспитана и не приучена к слишком нежным и откровенным проявлениям чувств, хотя ему и недоставало ее чисто женского тепла. Тем не менее, он любил жену такой, какая она есть, и чрезвычайно ею гордился.

* * *

Беременность Скарлетт протекала тяжело — намного тяжелее, чем в первый раз. Часто Скарлетт была вынуждена оставаться в стенах пансиона, в то время как ей хотелось гулять по улицам Бостона и глазеть на витрины модных салонов. Из-за плохого самочувствия ей пришлось прибегнуть к помощи Вики, которая — за плату, естественно — кормила Уэйда, одевала и водила гулять. Шустрая болтливая ирландка уверяла Скарлетт, что она может быть и гувернанткой для мальчика, но миссис Гамильтон решила обучать сына грамоте сама, о чем впоследствии не раз пожалела.

Четырехлетний Уэйд прилежно заучивал буквы, однако у него положительно не получалось складывать их в слова. Скарлетт не имела понятия, как объяснить ребенку, что слово «азбука» читается не «а-зэ-бэ-у-кэ-а», а так, как оно читается. «Вот накопим еще денег, и найму ему хорошую гувернантку, чтобы не сойти с ума», — мысленно успокаивала себя Скарлетт.

— Уэйд, не будь таким бестолковым! — разозлилась она однажды во время очередного неудачного урока.

Мальчик стушевался и весь съежился в комок, виновато глядя на азбуку, не желавшую ему поддаваться.

— Если ты будешь бестолковым, то ничего не добьешься в жизни! — строго наставляла его мать. — Посмотри на своего отца, он хорошо учился и теперь стал уважаемым человеком.

Упоминание об отце подействовало на Уэйда чудесным образом, и его карие глазенки вдохновенно заблестели.

— Я не буду бестолковым, мамочка! Я буду таким, как мой папа — умным, смелым и добрым.

— Вот и умница, сынок. А теперь прочитай мне это слово еще раз.

Скарлетт поражало то, насколько похожи между собой отец и сын. «Либо все мужчины, кроме Эшли и Ретта Батлера, даже самые маленькие, настолько одинаковы, либо Уэйд растет точной копией Чарльза», — думала она. Это было даже к лучшему, так она могла воздействовать одинаково как на сына, так и на мужа. Главное, что метод маленькой лести и поощрений работал безотказно.

Чарльз, почти все время отсутствующий дома, совершенно не докучал жене. Жизнь была бы прекрасна и беззаботна, если бы не беременность, отнимающая у Скарлетт силы и здоровье, да если бы не чужой город, полный чужих людей. Однажды, когда бедность перестанет угрожать ее семье, Скарлетт вернется в родную Тару, вдохнет полной грудью чистый деревенский воздух, пробежится босиком по красной земле и увидит тех, по кому тоскует ее сердце. А пока она здесь, в чужом краю, и в окне вместо бескрайних вспаханных полей видны только шиферные крыши с кирпичными дымовыми трубами.

К маю состояние Скарлетт значительно улучшилось, и она решила наверстать упущенное за месяцы, проведенные взаперти. Чарльз просил ее беречь себя и если уж выезжать на прогулку, то обязательно брать с собой кого-нибудь в компаньонки. Скарлетт мило улыбалась ему и клялась следовать его наставлениям, но в отсутствие мужа делала все по-своему — нанимала экипаж и в одиночестве каталась по городу. Все равно никто никогда не спрашивал ее, куда она направляется, а спрашивали лишь, когда вернется. Северяне при всей своей беспардонности не проявляли особого интереса к чужим делам. Здесь никто не шикал в возмущении на беременную женщину, которая не трудится скрывать своего положения и, более того, выставляет его напоказ. Никто не судачил о том, что женщина без сопровождения расхаживает по городу, да еще ездит в наемном экипаже — вот уж от чего у Мамушки бы случился приступ. Все занимались исключительно самими собой.

Больше всего Скарлетт любила гулять по Массачусетс-авеню: разглядывать наряды дам, примечая особенности последней моды, улавливать аппетитные запахи из булочных и кофеен, заходить в дорогие магазины, пуская слюнки на роскошные вещи, которые она пока не могла себе позволить. Скарлетт тяжело вздыхала, рассматривая прелестные атласные, бархатные и парчовые платья и шляпки-корзинки, но снабжать Тару и откладывать деньги на строительство дома было важнее. Позднее она сможет купить себе все это и в блистательном виде появиться в Симфоническом зале (ей так хотелось посетить Симфонический зал!), а пока молодой миссис Гамильтон приходилось довольствоваться малым.

— Мисс Скарлетт! — окликнул ее на выходе из магазина знакомый насмешливый голос.

У Скарлетт едва не подкосились ноги от неожиданности. У тротуара остановился кабриолет, запряженный породистыми лошадьми, и оттуда из-под цилиндра, надвинутого на брови, на нее смотрели темные улыбающиеся глаза Ретта.

— О Господи! — вырвалось у Скарлетт. — Ретт! Что вы здесь делаете?

— Бостон портовый город, если вы не заметили, к тому же довольно процветающий. Логично было бы предположить, что у меня в нем имеются дела. А вот что вы здесь делаете?

— Я… — она невольно смутилась и захлопала ресницами. — Ну, в общем, я теперь здесь живу.

— О, вы могли бы не отвечать, это был чисто риторический вопрос. Мне о вас все известно благодаря подробным рассказам мисс Питти.

— Вот, значит, как! — смущение Скарлетт сменилось гневом. — Вы приехали сюда специально выследить меня?

Ретт расхохотался.

— Вы прелестно наивны, моя дорогая. Все еще думаете, что мир вращается вокруг вашей неотразимой персоны? Ну же, Скарлетт, прекратите дуться и садитесь в кабриолет — я подвезу вас до дома.

— Нет уж, мерси. Я сама возьму экипаж, я всегда так делаю.

— Надо же. А мистер Гамильтон знает, что его жена — эмансипе?

Незнакомое слово показалось Скарлетт оскорбительным, и она гордо промолчала в ответ.

— Скарлетт, не валяйте дурака и садитесь, — Ретт потерял терпение и настойчиво протянул к ней руку. — Будете гулять пешком в жару, потеряете ребенка.

Скарлетт вспыхнула до корней волос от стыда. Ей не думалось, что ее оплывающая фигура под высоко поднятым обручем кринолина так заметна, а если и заметна, то она надеялась, что у Ретта хватит такта не делать акцент на ее беременности.

— А вы все такой же невоспитанный, — ворчливо заметила Скарлетт, забираясь в кабриолет.

— Удачно сходили за покупками? — проигнорировав ее замечание, поинтересовался Ретт и дал знак кучеру, чтобы тот трогался с места.

— Мне ничего не понравилось, — сморщила носик Скарлетт, чуть отвернув голову.

— Да? А я готов поклясться, что вы положили глаз на синее атласное платье в витрине.

— Вы что? Оно же вульгарное и совсем не в моем вкусе.

— Да, почтенные матроны Юга, пожалуй, упали бы в обморок, увидев вас в нем. Но вам же нет до них дела?

— Никакого.

— Очень хорошо, потому что иначе бы вы расстроились, узнав, что́ о вас болтают в аристократических, хотя и нищих домах Атланты.

— О, неужели?..

От Ретта не скрылось то волнение, с каким Скарлетт задала этот вопрос, несмотря на свое внешнее равнодушие и браваду.

— Так уж сложилось, Скарлетт, что общество во всем склонно обвинять женщин, не разбираясь при этом, виноваты ли они на самом деле. Конечно, «старая гвардия» чрезвычайно огорчилась, узнав о переезде уважаемой в городе супружеской четы в стан врага, но Чарльзу все сочувствуют, чего не скажешь о вас.

— Что вы имеете в виду?

— Проще говоря, в Атланте считают, что вы оказываете плохое влияние на своего мужа.

— Какой вздор! — возмутилась до глубины души Скарлетт. — Чарли сам предложил мне поехать на Север.

— Ну так им до этого дела нет. В глазах общества именно мистер Гамильтон — жертва порочной и алчной жены, которая своей жадностью превратила доблестного воина-конфедерата в презренного перебежчика и подлипалу. Вам повезло еще иметь бесстрашного защитника в лице миссис Уилкс — вот кто предан вам всем сердцем и душой.

— О… — вздохнула Скарлетт, горько сожалея лишь о том, что Эшли не вступается за нее столь же смело, как его маленькая невзрачная жена.

И тут луч надежды забрезжил перед Скарлетт. Ретт ведь знает о ее чувствах к Эшли и ни за что не расскажет ей, если тот защищает ее от сплетен! Ну конечно! Конечно, Эшли не может позволить втаптывать в грязь ее имя!

— О чем вы задумались, Скарлетт? — вкрадчиво спросил Ретт и с ехидцей посмотрел на спутницу.

— Ни о чем, — спохватилась Скарлетт и аккуратно расправила складочки своей пышной юбки.

— Как идут дела у вашего мужа? — переменил тему Ретт.

— Неплохо, спасибо.

— Не похоже на то. Иначе вы бы не ходили по магазинам с глазами голодной кошки и не жили бы до сих пор в пансионе.

Ретт все равно что ударил Скарлетт под дых. Она не любила, когда он разрушал ее иллюзии, ее маленький уютный мирок, где все было просто и понятно. До этого момента она не придавала большого значения своей бедности, ведь Скарлетт была уверена, что это временное явление, а Ретт, судя по всему, вознамерился эту уверенность уничтожить.

— Да как вы… Да Чарли работает как проклятый! — рьяно вступилась она за супруга.

— Конечно, работает, — вальяжно покачал головой Ретт. — А только ничегошеньки не зарабатывает.

— Еще как зарабатывает! Просто… просто… у нас огромные расходы. Одна Тара забирает кучу денег.

— И будет забирать до скончания времен. И все родственники, которые очень удобно устроились на шее вашего мужа, а он слишком безотказен, чтобы послать их к черту.

— Если вы не прекратите язвить, я выйду из вашего кабриолета прямо на ходу! — не на шутку рассердилась Скарлетт.

— Не рискуйте здоровьем, моя дорогая, а лучше послушайте, что я вам скажу. Зарабатывать деньги и делать деньги — это совершенно разные понятия. Первое — удел джентльменов, хотя и этого многие из них не умеют. Второе — людей разворотливых, сообразительных и смелых, которые не трясутся над каждым своим шагом, сообразуется он с кодексом дворянской чести или нет. Увы, ваш Чарльз типичный представитель пришедшей к своему закату американской аристократии. Его предел — быть адвокатом средней руки со средним жалованием, причем для этого вовсе не обязательно было ехать в Бостон. Крупные северные города полны возможностей, но эти возможности они представляют только тем, кто способен ими воспользоваться. Ваш муж не такой.

Скарлетт от его речей все глубже затягивало в бездну уныния и бессильной злобы. Она была готова поколотить его за каждое едкое слово, но хуже всего было то, что Ретт говорил правду.

— Что же до вас, моя дорогая, — непринужденно продолжал он, — то вы, конечно, не будете мириться с таким положением вещей. Будь вы из породы истинных южанок, леди, вам хватало бы и того, что есть сейчас. Миссис Уилкс, например, нисколько не ропщет на ничтожный заработок Эшли в лавке вашего зятя и живет в бедности с большим достоинством. Даже ваша сестрица Сьюлин весьма довольна убыточными предприятиями своего мужа, но вы… Ваша душа стремится к богатству и роскоши, роскоши не простой, а яркой и кричащей, которой можно было бы затыкать рты всем сплетникам и завистникам. Ну так запомните: Чарльз никогда не сможет дать вам этого. Должно быть, Скарлетт, вам сейчас очень обидно, и я понимаю ваши чувства. Когда нет любви, — Ретт снова окинул многозначительным взглядом ее округлившуюся фигуру, — деньги служат некоторым утешением, но когда нет ни того и ни другого…

— Замолчите немедленно! — взбесилась Скарлетт и сильно впилась ногтями себе в ладони.

— Простите мою откровенность и не принимайте все настолько близко к сердцу. И все же, Скарлетт, вы чрезвычайно поторопились с выбором супруга. Того, кого вы хотите, вы никогда не получите, но у вас по крайней мере было бы богатство, которого вы алчете не меньше.

Скарлетт хотела сказать ему в ответ что-то очень хлесткое, но тут с их кабриолетом поравнялась двуколка, откуда послышался веселый возглас:

— Мисс Скарлетт! Я вас еле признал!

Она и обрадовалась и напряглась одновременно.

— Питер О’Доннелл! Какая встреча! — лучезарно улыбнулась она соседу.

— С кем это вы? — без всякой задней мысли поинтересовался муж Вики, кивнув в сторону Ретта.

— А, это мой троюродный брат из Чарльстона, — небрежно махнула перчатками Скарлетт. — Питер, ты едешь к миссис Уотсон?

— Да, мэм. Могу подвезти. Моя коляска, конечно, не такая шикарная, как у вашего брата…

— Прекрасно, прекрасно! — засуетилась миссис Гамильтон. — Я поеду с тобой, только помоги мне вылезти отсюда.

— Не хотите поцеловать троюродного братца на прощание, Скарлетт? — губы Ретта расплылись в ухмылке, в его глазах плясали дьявольские огоньки. — Я ведь заболтался и совсем забыл сказать, что отбываю в Европу. На пару месяцев или на пару лет, смотря как пойдут дела.

Скарлетт обернулась и высокомерно фыркнула:

— Да хоть бы вы и вообще не возвращались, мне решительно все равно.

* * *

Вечер Скарлетт провела как на иголках. Внутри нее точно вскипал вулкан невиданной силы, готовый вот-вот взорваться. Она накричала на Уэйда, едва не поссорилась с Вики и поймала на себе укоризненные взгляды Роджерса и миссис Уотсон. После ужина Чарльз, заметив странное взвинченное состояние жены, подошел к ней и, обняв за талию, спросил:

— Скарлетт, милая, что с тобой сегодня? Ты плохо себя чувствуешь? Сходить за доктором Маккензи?

— Чарли, уйдите! — она со злостью сбросила его руку со своей талии. — Уйдите, вы невозможно мне надоели!

Чарльз опешил от ее грубости и недоуменно округлил свои большие карие глаза.

— Скарлетт…

— Уйдите ради Бога, оставьте меня в покое и не подходите ко мне! Мне поперек горла ваша забота, ваше присутствие, и вообще я вас презираю! Пре-зи-ра-ю!

Скарлетт бросилась на кровать, закрыла лицо руками и разрыдалась. В чувство ее привел лишь тихий, глухой стук двери. Чарльз не сидел рядом, не утешал ее, как обычно. Он просто ушел. Молча выполнил ее просьбу.

— Мать Пресвятая Богородица, что я наделала! — спохватилась Скарлетт и вытерла слезы. — Я его обидела!

В ее душе шевельнулось что-то давно позабытое — так маленькая Кэти-Скарлетт чувствовала себя, когда огорчала мать своими выходками. Из глубины минувших лет на нее будто взглянули печальные глаза Эллин, и от жгучего раскаяния стало трудно дышать.

Скарлетт бесшумно вышла из комнаты и проскользнула в детскую, надеясь разыскать мужа там. Она не ошиблась — Чарльз неподвижно стоял у окна, смотря в него невидящим взглядом, пока Уэйд в углу возился со своим паровозиком.

— Чарли… — виновато начала она, подойдя к нему. — Я вам наговорила ужасных глупостей…

Чарльз прикрыл глаза и отрицательно покачал головой — ничего, мол, страшного, но Скарлетт видела, что он глубоко уязвлен.

— Это все, конечно, неправда, — она сделала попытку прильнуть к нему. — Вы же знаете, как вы мне дороги! Знаете!

Чарльз повернулся к ней и поцеловал ее руку.

— Конечно, знаю, Скарлетт.

— О… — она облегченно вздохнула и заулыбалась. — Тогда наша ссора позади?

— Не было никакой ссоры, милая. Иди, ложись, тебе нужно больше отдыхать.

— А как же вы? Вы останетесь в комнате Уэйда?

— Да… да, я сам уложу его спать.

Скарлетт растерянно потопталась на месте, удивленная необычной реакцией мужа, который снова отвернулся к окну и погрузился в свои тяжелые размышления.

— Но потом вы придете?..

— Мне нужно побыть одному, Скарлетт, — тихо ответил он, и Скарлетт поняла, что в его душе таится какая-то серьезная, непонятная боль, к которой нет доступа никому. Даже ей.

Роды длились долго и протекали тяжело. На счастье жильцов пансиона, особняк был огромным и малозаселенным, так что им было, где укрыться от истошных воплей роженицы. Вики увела Уэйда подальше и посадила за маленький стол рисовать, а Чарльз не мог посидеть ни минуты и метался взад-вперед по холлу возле лестницы, с тревогой ожидая вестей. Время текло мучительно медленно. Наконец взмыленный доктор Маккензи, принимавший роды, спустился вниз. Вид у него был не самый радостный — впрочем, старый шотландец всегда скупился на проявление каких бы то ни было чувств.

— Доктор… Скарлетт… Как она? — запинаясь от волнения, протараторил Чарльз.

— Пошлите кого-нибудь за священником или сходите сами, — не поднимая хмурого взгляда, ответил врач. — Вы ведь, наверное, захотите крестить младенца.

Его жестокие слова будто окатили молодого отца ведром ледяной воды.

— Но п-почему, в чем дело?!

— Я не ручаюсь, что ребенок доживет до завтра.

Эта мысль загудела в голове ударом тяжелого колокола. Чарльз неподвижно стоял растерянный и убитый новостью.

— Честно говоря, я не удивлен, — продолжал доктор Маккензи. — Голод, потрясения — силы организма миссис Гамильтон истощены, какой бы здоровой на вид она ни казалась. Рановато ей было рожать после всего пережитого.

— Я сейчас же поднимусь к ней, — Чарльз хотел было взбежать по лестнице, но доктор его остановил.

— Оставьте, пусть ваша жена поспит и придет в себя. Лучше займитесь ребенком.

Из ближайшего католического костела был срочно приглашен священник, и новорожденную девочку окрестили тем же вечером, дав двойное имя Луиза-Вильгельмина. День, который должен был стать для Чарльза одним из самых счастливых, стал одним из самых тяжелых и тревожных. Он не спал полночи, дежуря у колыбели малышки и слушая ее тихое, прерывистое, еле приметное дыхание. Дверь в детскую тихонько отворилась, и в комнату вошла миссис Уотсон, шурша своими юбками.

— Ложитесь спать, мистер Чарльз, — шепотом произнесла она, — я посижу с вашей дочуркой.

— Ну что вы, я еще бодр и хорошо себя чувствую, — героически сражаясь с чудовищной усталостью, ответил молодой отец.

— Отдыхайте, отдыхайте. Не беспокойтесь — у меня хоть и нет своих детей, но с младенцами я умею обращаться превосходно.

— Нет… я побуду с Минни еще немного. Пока я рядом, с ней ничего не случится, я знаю.

Миссис Уотсон вздохнула и присела рядом.

— Жаль мне вас, мистер Чарльз, — вдруг проговорила она после недолгого молчания.

— Почему, миссис Уотсон?

— Вы хороший человек и достойны лучшего.

— Но у меня все есть для счастья, — возразил Чарльз. — У меня есть любимая жена и дети, работа и кусок хлеба, а совсем скоро появится своя крыша над головой. Конечно, в моем сердце навсегда осталась горечь поражения в войне, но нужно продолжать жить.

— Простите меня, что лезу не в свое дело — вообще-то, это не в моих правилах, но и молчать я не могу. А уж послушаете вы меня или нет, это дело ваше.

Чарльз настороженно взглянул на морщинистое лицо миссис Уотсон, в тусклом свете свечи казавшееся еще более старым и еще более мудрым.

— Я никогда в жизни не видела женщин более неискренних, чем ваша супруга, — сказала она. — И никогда не видела мужчин более искренних, чем вы. Для меня большая загадка, как вы вообще могли сойтись.

— Вы несправедливы к Скарлетт, миссис Уотсон. У нее большое, доброе сердце, но ей пришлось вынести много такого, что сделало ее вспыльчивой и… словом, не стоит судить о Скарлетт по внешнему впечатлению.

— В вас говорит любовь, а она часто бывает слепа. Есть на свете женщины, неспособные любить. Один Господь знает, зачем и почему Он создал их такими. Сердце у них холодное, а ум острый и расчетливый. Мужчины теряют от них голову, и они это очень хорошо знают и пользуются мужской слабостью в своих интересах. Такая любовь не приносит ни тепла, ни радости, ни счастья, только иссушает душу и помрачает рассудок. Ей-богу, вытерпеть это может лишь человек, который сам имеет сердце величиной с солнце — остальным такое испытание не по зубам.

— Как вы можете называть Скарлетт бессердечной? — с укором покачал головой Чарльз. — Она оставалась рядом с моей сестрой, которая не могла покинуть комнату, и не пряталась в погребе с остальными, когда в окно мог влететь снаряд. Она могла сгореть заживо в Атланте, но, рискуя жизнью, спасла тех, кто был с ней. Она трудилась как рабыня, не щадила ни сил, ни здоровья, чтобы наши семьи не умерли с голода. Из-за этого, — он судорожно вздохнул, борясь со слезами, подступающими к глазам, — я чуть не потерял ее сегодня. Нет, ничто в этом мире не заставит меня поверить, будто Скарлетт плохой человек.

Миссис Уотсон ласково, по-матерински улыбнулась ему.

— Да, неподходящее время для такого разговора я выбрала. Простите меня, Чарли. Вам лучше знать, что за человек ваша жена.

— Я совсем не в обиде на вас, миссис Уотсон. Вы ведь многого о ней не знаете.

— И то правда. А вы постарайтесь сохранить свое сердце таким, какое оно есть сейчас, и не позволяйте ему ожесточаться. Так вы все сумеете преодолеть, а станете другим — сломаетесь, как высохшая ветка. Теперь идите отдыхать, мистер Чарльз, и не бойтесь за девочку.

— Спасибо, миссис Уотстон, — улыбнулся ей в ответ Чарльз. — Спасибо за добрые слова и за заботу о Минни.

Вопреки прогнозам доктора, Минни не умерла к рассвету. И через день, и через два. Девочка, родившаяся очень слабенькой, постепенно крепла, выправлялась, и уже ничего не угрожало ее жизни. Уэйд все эти дни провел в полном неведении и не понимал, почему его переселили в другую комнату и не разрешают видеться с мамой, а отец на расспросы мальчика просил его подождать и потерпеть, потому что его ждал какой-то особенный сюрприз. Новость о сюрпризе взволновала Уэйда — сюрпризы он получал только в день рождения или на Рождество, но и то, и другое, по словам няни, было еще далеко. Когда отец принес ему малыша, завернутого в одеяльце, Уэйд от удивления потерял дар речи.

— Уэйд, познакомься со своей сестренкой, — Чарльз осторожно показал сыну личико младенца. — Ее зовут Минни, ты теперь старший брат.

Трепет перед хорошеньким крохотным существом боролся в маленьком сердечке Уэйда с чисто детской ревностью.

— Это значит, что у вас с мамой есть еще и дочка?

— Да, сынок, конечно. Я же говорил, что тебя ждет сюрприз.

— Но раньше у вас был только я, — Уэйд вздохнул.

— Разве тебе не было скучно одному? — удивился Чарльз.

— Было, но…

— Послушай, Уэйд. Ты наш сынок, мы очень тебя любим и гордимся тобой, сколько бы братьев и сестер у тебя ни появилось. Но ты старший, а это значит, что ты должен опекать младших и заботиться о них, как я когда-то заботился о твоей тете Мелли.

Вспомнив тетю Мелли, Уэйд заметно воодушевился. Наконец-то до его детского сознания в полной мере дошло, что означает иметь младшую сестру, и его худые плечики расправились от гордости.

— И тетя Мелли была такой же маленькой?..

— Конечно. Мне принесли ее такой же крошкой, и с тех пор мы были неразлучны.

Недоверие Уэйда к девочке стремительно таяло, уступая место восторгу и любопытству.

— А можно ее потрогать?

— Можно, только очень аккуратно, — улыбнулся ему отец.

Уэйд с опаской протянул ручонку и погладил сверток, а затем, осмелев, обхватил его обеими руками.

— Она такая миленькая! — воскликнул он, любуясь малышкой.

— Она просто красавица, — едва дыша от трепета, подтвердил гордый отец.

— И я тоже был как она? — не унимался Уэйд. — Ты носил меня так же, как ее?

— Нет, сынок, — улыбка исчезла с лица Чарльза. — Когда ты родился, я был на войне и не мог подержать тебя на руках, но я все время о тебе думал.

Уэйд снова сник, но пару мгновений спустя его глазки ярко заблестели.

— Знаешь, что я решил, папа? Когда я вырасту, я буду таким же храбрым солдатом, как ты, и тоже пойду на войну.

Чарльз, покачав головой, посмотрел на сына и слегка потрепал его по волосам.

— Не надо мечтать о таком, Уэйд. Надеюсь, тебе никогда не придется идти на войну.

* * *

Скарлетт не испытывала к новорожденной дочери никакой особенной привязанности. Во-первых, она радовалась, что кошмар родов остался позади, а во-вторых, решила, что рожать она больше не хочет и не будет. Последние месяцы Скарлетт вынашивала в голове план, осуществлению которого мешало только одно обстоятельство — беременность, и теперь она чувствовала себя более свободно. Все это время она живо интересовалась делами мужа, расспрашивала его обо всем, вызывая у него улыбку и легкое недоумение, а теперь, еще даже не встав с постели, и вовсе огорошила его неординарным предложением.

— Чарли, а почему бы вам не сделать меня своим секретарем? — очаровательно хлопая ресницами, проворковала Скарлетт.

Чарльз вопросительно взглянул на нее, пытаясь понять, не почудились ли ему эти слова.

— Моим секретарем?..

— Ну да, — Скарлетт зорко следила из-под одеяла за его реакцией. — Вы ведь больше не хотите работать под началом мистера Уилсона, значит, вам понадобится собственный секретарь. Так зачем же платить постороннему человеку?

— Но, Скарлетт… — Чарльз смущенно откашлялся, — секретарь не женская профессия, и ты многого не сможешь понять…

— Но вы меня, конечно, всему научите? — продолжала наседать на него жена, а затем сделала оговорку: — Само собой разумеется, не сейчас, а когда Минни немного подрастет — она еще совсем малютка.

Чарльз был совершенно сконфужен ее предложением и сидел на кровати в раздумьях.

— Ну же, Чарли! — Скарлетт взяла его руку и прижала к своей щеке. — Вы все время работаете, стараетесь для всех нас...

— Это лишнее, милая, — улыбнулся он. — В моей работе нет ничего такого, где мне была бы так необходима помощь. Через пару месяцев мы снимем свой дом, ты будешь заниматься его обстановкой, детьми…

Чарльз почувствовал, как пальцы Скарлетт крепко и требовательно сомкнулись вокруг его кисти, а в ее зеленых глазах заплясали искорки недовольства.

— А я хочу помогать вам! — ее тон из ласкового стал более жестким. Когда Скарлетт не могла чего-то добиться от мужа лаской, она начинала гневаться. — Вы, должно быть, считаете меня глупой…

— Скарлетт, я вовсе не считаю тебя глупой!

— …и не хотите даже дать мне шанса, чтобы доказать, какой полезной я могу для вас быть!

Уверенность Чарльза пошатнулась — действительно, почему не дать любимой шанса, когда она так о нем просит?

— Ты и в самом деле настолько обеспокоена моими делами? — улыбнулся он.

— Больше, чем кто-либо другой, — гнев исчез с ее прелестного лица без следа, и она снова стала самой покладистой и нежной женой на свете.

Сопротивляться дальше Чарльз не мог и не хотел. Конечно, в Атланте все придут в ужас, когда узнают, что он взял на должность секретаря свою жену, но сейчас-то они не в Атланте. Это единение, эта маленькая, в чем-то постыдная тайна показалась ему даже романтичной, как будто они сбежали на край земли и могут делать все, что заблагорассудится. Никогда еще внезапно открывшееся Чарльзу чувство свободы не пьянило его так сильно, как в эту минуту.

— Я выполню твою просьбу, Скарлетт, — сказал он, пылко поцеловав ее руку. — Но сначала вы с Минни должны окрепнуть.

— О, это чудесно, чудесно! — глаза Скарлетт загорелись от радостного возбуждения. — Вы не пожалеете о своем решении, мой дорогой!

Через три с половиной месяца после рождения второго ребенка молодое семейство Гамильтон перебралось в небольшой двухэтажный кирпичный дом с садом, расположенный ближе к побережью, где начинались промышленные районы, прилегающие к так называемой Русской верфи. Скарлетт не терпелось погрузиться в деловую жизнь Бостона, а начать она решила с нового костюма для мужа.

— Костюм? — удивленно переспросил Чарльз.

— Да, Чарли, вам нужен новый добротный костюм. Хороший адвокат должен хорошо одеваться, вы согласны?

Чарльз с сомнением окинул взглядом свое отражение в зеркале.

— Я уже обо всем договорилась с портным, — с бодрой улыбкой сообщила Скарлетт.

Узнав, что жена договорилась не с каким-нибудь простым работягой, коих в городе было предостаточно, а с владельцем одного из самых дорогих ателье, Чарльз слегка опешил. Впрочем, результат превзошел все его ожидания, хотя потраченных денег было безумно жаль.

— О, вы просто неотразимы! — с восхищением воскликнула Скарлетт, и Чарльз покраснел от смущения, как юнец.

Брюки, жилетка и сюртук из темно-синего сукна, скроенные по последней лондонской моде, придавали ему весьма солидный вид. Скарлетт вдруг поняла, что совершенно упустила из виду момент, когда Чарльз из субтильного юноши, за которого она по глупости выходила замуж, превратился в молодого здорового мужчину. Она видела его пару раз во время войны, видела в послевоенное время, видела худым, больным, изможденным — всяким, но все-таки никак не могла отыскать в памяти сам период его взросления, как будто оно произошло не на ее глазах. Скорее всего, так и было.

Далее Скарлетт настояла на том, что им вдвоем чаще нужно выходить в свет — если фамилия Гамильтон не будет на слуху, как тогда Чарльз сможет найти клиентов? Светская жизнь Бостона была более чем насыщенной: ученые, политики, банкиры, промышленники, адвокаты составляли основной ее костяк, а Скарлетт все не могла взять в толк, где та «белая рвань», о которой постоянно с презрением твердили представители «старой гвардии» Атланты. Северяне казались ей интеллигентными, образованными и чрезвычайно интересными людьми, которые к тому же сделали себя сами, а не приняли доставшиеся им по наследству «регалии». Ведь ее отец, бежав когда-то в Америку с полупустыми карманами, тоже сделал себя сам, и это обстоятельство будто еще больше роднило Скарлетт с новым обществом, в которое она так стремилась ворваться.

Лишь иногда по ночам ей вспоминались разоренные поместья, грязные сапоги солдат-янки, топчущие ковер Эллин, безумный, убитый горем Джералд, поруганная горящая Атланта, длинные ряды смердящих окровавленных тел, и душу охватывал какой-то омерзительный, липкий страх, подобный тому кошмару, который так часто преследовал ее в Таре после войны. Чарльза тоже мучили ночные кошмары — порой он вскакивал с постели в холодном поту и по несколько минут не мог отдышаться и прийти в себя. Скарлетт не знала, что́ он видит в них, и никогда не спрашивала об этом напрямую, но она все чувствовала и понимала — или думала, что понимает, — без слов. Даже одного прикосновения руки было достаточно, чтобы ощутить ту неразрывную связь, установившуюся между всеми южанами, прошедшими войну, хотели они того или нет. Только она помогала им выстоять и не сдаться перед лицом старых кошмаров.

Но то было ночами. Дни были полны забот, а вечера — развлечений. В Бостоне как в культурной столице Севера все время происходило что-то интересное. Выставки, концерты, представления, республиканские балы и приемы впечатляли размахом и роскошью и открывали огромный простор для налаживания деловых связей. Часто на них можно было наблюдать одну и ту же картину: Скарлетт в прелестном модном платье и драгоценностях стояла под руку с мужем в окружении уважаемых гостей вечера и на равных вела с ними беседы, в нужный момент мастерски «выталкивая» на сцену Чарльза. Позднее некоторые из этих уважаемых горожан становились его клиентами, а Скарлетт любезничала с ними уже на правах секретаря, не упуская ни одной стоящей сделки. Мистеру Гамильтону оставалось лишь на совесть выполнить свою работу, с чем он справлялся безукоризненно, так что клиенты не знали, что в итоге побудило их обратиться именно к этому юристу — его профессионализм или неоспоримое обаяние его жены. Многие находили их пару невероятно милой, и если был у них недостаток, то всего один — они южане.

* * *

Минни Гамильтон росла спокойной, застенчивой, послушной девочкой, не любившей шумных игр. Дети, по убеждению Скарлетт, редко бывают красивыми, но Минни это не касалось — она была по-настоящему миловидным ребенком с кукольной внешностью. От отца она унаследовала бархатные карие глаза с длинными, изогнутыми темными ресницами, а от матери — ничего. В остальном Луиза-Вильгельмина была копией своего двоюродного дяди: светлые локоны, крупными завитками обрамляющие чуть вытянутое личико, аккуратный носик и изящный подбородок придавали ей поразительное сходство с Эшли, хотя Чарльз гордо утверждал, что девочка пошла в прабабушку по отцовой линии и обещал Скарлетт показать ее портрет по возвращении в Атланту.

Скарлетт понимала, что это неправильно и грешно, но ей нравилось представлять, будто Минни их с Эшли дочь. У Эшли не было своей дочери и не могло быть — Скарлетт знала, что врачи запретили Мелани рожать второго ребенка, так как еще одни роды напрямую ставили под угрозу ее жизнь. Тем более трепетным было отношение матери к Минни — она осыпала ее подарками, покупала для нее дорогие вещи, одевала в самые нарядные платьица и нанимала лучших нянь. Те черты характера, которые так раздражали Скарлетт в Уэйде, в дочери казались ей прелестными и трогательными, делающими девочку настоящей маленькой леди. Однако, к огромному огорчению Скарлетт, Минни предпочитала общество Чарльза и, очевидно, любила его больше. Малышка обожала слушать сказки, сидя у него на коленях, и поверяла отцу все свои детские мысли, а при матери замыкалась в себе и стеснялась, хотя та никогда не бывала к ней строга — не то что к старшему брату.

Уэйд любил сестренку, играл с ней и учил ее тому, что умел сам, но мальчик искренне не понимал, чем она так заслужила любовь мамы. Уэйд всячески старался порадовать мать — вел себя примерно, показывал ей свои рисунки и хвастался успехами в арифметике, но та холодно кивала, хвалила его одной-двумя фразами и отправляла в детскую, потому что у нее очень много дел. Однажды Чарльз, вернувшись домой, увидел, как сын сидит, обхватив руками коленки, и жалобно всхлипывает.

— Уэйд? — он присел рядом с ребенком и положил ладонь ему на макушку. — Что случилось, сынок?

Уэйд потер кулачками глаза.

— Папа, а все мамы любят девочек больше, чем мальчиков? — прохныкал он.

— Нет, это неправда. Мальчиков и девочек любят одинаково, просто мальчиков строже воспитывают, чтобы они выросли настоящими мужчинами. Почему ты думаешь, что мама любит тебя меньше?

— Не знаю. Она всегда меня ругает, когда я что-то не так делаю, а Минни никогда не ругает.

— Уэйд, но Минни же еще совсем малышка, — Чарльз усадил сына к себе на колени, — а ты уже взрослый мальчик, с тебя больший спрос. Ты не должен из-за этого думать, будто мама не любит тебя.

— Честно? — карие глазенки Уэйда засияли надеждой.

— Ну конечно! Хочешь, мы все вместе пойдем гулять в парк?

— Хочу!

Мальчик мигом позабыл свою печаль и, веселый и воодушевленный предстоящей прогулкой, убежал к себе. Чарльз, добродушно посмеявшись ему вслед, пошел разыскивать жену.

Скарлетт сидела за домашней бухгалтерией, к которой не подпускала никого, и с упоением подсчитывала колонки цифр. Для нее это было куда более приятным занятием, чем шитье, набившее ей оскомину еще в доме тети Питти, или роспись фарфора. Скарлетт вообще питала особую страсть к цифрам, из-за чего Чарльз иногда шутил, что в ней пропал как минимум директор банка, а как максимум — доктор экономических наук.

— Скарлетт, — он, постучавшись в открытую дверь, с улыбкой наблюдал за ней.

— Чарли, вы уже пришли! — воскликнула она, не поднимая головы. — Это очень хорошо, я как раз разобрала корреспонденцию из суда.

— Я не хочу сегодня вечером слышать ни о какой корреспонденции, — пройдя в кабинет, Чарльз сел на диван рядом с письменным столом. — Отложим все дела на утро.

— Что? — удивилась Скарлетт. — Что на вас нашло?

— Я зашел предложить тебе пойти в парк с детьми в эту субботу.

— Но в субботу мы идем на ужин к Нэшвиллам.

— Ничего, я отправлю им записку и извинюсь.

Скарлетт с недоумением посмотрела на мужа.

— Скарлетт, Уэйд чувствует себя одиноким.

— Что за чепуха? — хмыкнула она. — Пусть не выдумывает. У него все есть, вы возитесь с ним все свободное время, на позапрошлой неделе ему купили щенка, которого он просил. Если кто-то и одинок, то точно не Уэйд.

— Ему не хватает тебя, — Чарльз выразительно посмотрел на жену, и та невольно поежилась под его одновременно любящим и укоряющим взглядом.

— Вы так думаете? — нахмурилась Скарлетт.

— Я уверен. Милая, у нас есть пять дней в неделю, чтобы работать. Ну, иногда шесть. Но нельзя же все время посвящать работе и светским приемам — так и дети вырастут, а мы не заметим.

— Хорошо, — коротко ответила Скарлетт, стряхивая лишние чернила с гусиного пера. — И раз уж мы заговорили о детях, я хотела бы, чтобы свой третий день рождения Минни встретила в Атланте.

Чарльз на пару мгновений задумался — в Атланте они не были со дня своего отъезда на Север, и мысль о родине всколыхнула в его душе множество разнообразных чувств.

— Ты совершенно права, Скарлетт. Нам давно нужно было съездить в Атланту и навестить родных.

— Минни должна знать свои корни, это нехорошо, что она растет вдали от родной земли.

— Ты хотела сказать — Уэйд и Минни?

— Да, именно это я и хотела сказать, — не без раздражения ответила Скарлетт. — Но Уэйд до двух с половиной лет рос в Атланте, потом долго жил в Таре, а Минни вообще ни разу не была на Юге.

— Ты рассуждаешь правильно, любовь моя, — улыбнулся Чарльз. — Все наши дети уроженцы Джорджии, где бы они ни появились на свет. И те, кто еще не родился, тоже.

«Они и не родятся», — подумала Скарлетт, улыбнувшись мужу в ответ. Знающие женщины-северянки подсказали ей, какую настойку употреблять, чтобы не забеременеть. Разыскать ее оказалось не так-то просто — всего две аптеки в Бостоне продавали этот чудодейственный эликсир, но Скарлетт тайком от Чарльза удалось его достать, и она была весьма довольна результатом.

В целом все складывалось для нее очень удачно, если бы не подспудная ноющая тоска в груди, настойчиво влекущая ее домой. Домой, к красным полям и светлой, чистой юношеской любви, над которой не властвовали ни время, ни деньги, ни брачные узы. Скарлетт старалась не задерживать внимания на этих мыслях, иначе она не прожила бы на Севере с Чарльзом и недели. Каждый раз она обещала себе подумать о своих чувствах завтра, но завтра все не наступало, и недели превращались в месяцы, а потом и в годы.

В насыщенную событиями, но спокойную, сытую и давно лишенную всяческих потрясений жизнь Скарлетт неожиданно ворвалось тревожное известие: из Джонсборо от Уилла пришла телеграмма о том, что Джералд болен. Уилл, по своему обыкновению, был немногословен — именно эта немногословность насторожила Скарлетт больше всего. Нужно было бросать все дела и немедленно ехать на Юг, в Тару, и она разрывалась между беспокойством за отца и сомнениями по сугубо деловым вопросам. «Пятнадцатого числа у Чарли очень важное слушание, его никак нельзя пропустить, — рассуждала про себя Скарлетт. — Потом уже можно выбраться и на неделю, и на две, и даже на месяц, если понадобится, но только после пятнадцатого. Уедем на два дня позже — ничего не случится». Ничего не сказав мужу, она взяла билеты на шестнадцатое число и три вечера подряд провела как на иголках в томительном ожидании неизвестности. Тем не менее, она старалась вести себя так, чтобы у Чарльза не возникло никаких подозрений, и у нее это получилось.

Только сев в вагон поезда, Скарлетт почувствовала, что у нее с души как будто свалился камень. Она ощутила покой и умиротворение, словно дело было только в том, чтобы отправиться в путь, и уже само это действо будто бы чудесным образом устраняло опасность, нависшую над Джералдом. Детей пришлось оставить на попечение двух нянь и гувернантки, так как Чарльз ни за что не захотел отпускать жену в одиночестве в такую непредсказуемую поездку — оба понимали, что происходит что-то серьезное, иначе Уилл не стал бы их беспокоить.

Делая пересадку в Атланте, супруги Гамильтон поразились тому, как изменился город со времен окончания войны. На месте пустырей и разрушенных зданий выросли новые: жилые дома, салуны, конторы, магазины. Многие из них не отличались изяществом архитектуры и имели вычурный, пошлый стиль — как раз на вкус обосновавшихся в Атланте саквояжников, спекулянтов и прочих сомнительных личностей. Город было не узнать, но обстоятельства не позволяли заострять внимание на деталях — нужно было спешить в Джонсборо, а оттуда в Тару. Уилл уже ждал их на станции, и Скарлетт, едва завидев старого приятеля, бегом побежала прямо с платформы к его повозке.

— Уилл! — воскликнула она, придерживая модную шляпку, широкие поля которой трепал ветер. — Уилл, слава Богу! Скажи мне, как отец?!

Уилл опустил свои белесые глаза в землю, неуверенно подвигав челюстью.

— Уилл! — Скарлетт вцепилась ему в руку, всем телом похолодев от дурного предчувствия.

— Мисс Скарлетт… Мистер Джералд скончался. Сегодня на рассвете.

Что-то внутри надломилось, пронзив душу острой болью, солнце завертелось в глазах, подкосились ноги. Еще одна прочная нить, незримо связывавшая Скарлетт с былой жизнью, навсегда оборвалась.

* * *

В доме стоял тяжелый дух смерти. Посреди гостиной Кэррин с глубокой скорбью на заплаканном лице шептала молитвы над гробом и перебирала четки, чуть в стороне как малые дети рыдали Мамушка и Порк.

— Мисс Скарлетт! — громко всхлипывая, Мамушка подошла к воспитаннице и взяла ее изящные руки в белых перчатках в свои теплые, огромные черные ладони. — Ласточка моя, заждались мы вас! Всю-то ночь сегодня не спали — батюшка ваш очень плох был, все в бреду метался да мисс Эллин звал, а потом и говорит мне: «Мамушка, пить хочу. Сходи к Скарлетт, попроси у нее воды». Пошла я за водой, возвращаюсь — а он уж Богу душу отдал.

Скарлетт медленно прошла вперед к гробу, наскоро сколоченному Уиллом из простых досок. «Скажу Чарли, чтобы он заказал другой гроб, — промелькнула у нее в голове мысль. — Этот совсем никуда не годится». Исхудавший Джералд лежал в нем с желтым, заострившимся восковым лицом — такой беззащитный, такой смирный. Разве можно было в нем узнать лихого наездника и заядлого картежника, крепкого во хмелю?

— Па… — прошептала Скарлетт, прикоснувшись пальцами к его холодной руке. — Вот я и приехала, па.

Она мужественно держалась весь оставшийся день, пока была окружена людьми, и не давала воли своей скорби, но поздним вечером, когда Скарлетт осталась наедине с мужем, с ней сделалась истерика.

— Я гадкая, гадкая! — она в исступлении колотила кулачками по спине Чарльза, прижавшись головой к его груди. — Я ужасная дочь, я просто дрянь!

— Тише, тише, — успокаивал жену Чарльз, давая ей выплакаться. — Это пройдет, Скарлетт, это просто горе. Ты была хорошей дочерью для своего отца, самой лучшей.

— Нет! — протестно взвизгнула Скарлетт. — Я бросила его, я забыла о нем! Мне… — ее речь постоянно прерывалась судорожными всхлипами. — Мне надо было привезти его в Бостон, чтобы… чтобы… О, Чарли!

Она уткнулась мокрым от слез лицом ему в плечо, заглушая свои рыдания. Муки совести изнутри терзали ее острыми когтями, словно стая ворон. Конечно, она предала отца — была далеко и занималась только собой и своими делами, пока он здесь старый, немощный и больной тосковал по ней и медленно угасал. Скарлетт откупалась от голоса совести, посылая в Тару кучу денег на питание и лечение Джералда, но ему-то нужнее всего была она сама. Ах, если бы вернуть время назад, она бы все сделала по-другому, она навещала бы отца часто-часто, а лучше забрала бы его к себе на Север. На Севере такие прекрасные врачи, они не дали бы ему умереть так быстро…

— Скарлетт, ну все, все, — шептал Чарльз, целуя ее в висок. — Твой отец прожил долгую, достойную жизнь, он был настоящим джентльменом и ушел с честью. Не плачь так, ты все равно сейчас ничего не смогла бы для него сделать.

— Но я не простилась с ним! Я не заботилась о нем, не сидела рядом с его постелью, когда он умирал…

— А кто же тогда заботился о нем, когда янки разорили Тару? Кто работал с утра до ночи в поле, чтобы мистер Джералд не голодал? Кто приглашал к нему врачей, покупал лекарства, хлопотал, чтобы ему всего хватало? Скарлетт, если бы не ты, твоего отца давно не было бы в живых. И ты говоришь, что ты плохая дочь?

Будучи далеко не всегда искренней с людьми, Скарлетт тем не менее до глубины души ненавидела лицемерие в окружающих. Если бы Чарльз лгал ей, пытаясь таким образом утешить ее и облегчить ее совесть, она со злости, наверное, расцарапала бы ему лицо, но он не лгал. Он вообще не умел притворяться — это было и его главным недостатком, и его главным достоинством. Если Чарльз что-то утверждал, то он верил в это свято, не позволяя никому усомниться в истинности своих суждений, и эта уверенность понемногу передалась Скарлетт, успокоив ее растревоженное, истерзанное горечью утраты сердце. Приятно было знать, что кто-то думает о ней лучше, чем она того заслуживает, хотя временами это страшно раздражало Скарлетт. Иной раз ей хотелось схватить мужа за плечи, встряхнуть хорошенько и прокричать ему в лицо: «Очнись же, посмотри на меня, открой глаза! Я не такая, как ты думаешь!» Но даже это бы не помогло — Чарльз бы просто улыбнулся и ответил, выбив почву у нее из-под ног: «Такая, такая. Ты сама не знаешь о себе того, что о тебе знаю я». Однако сейчас Скарлетт не хотелось кричать на него или спорить до хрипоты. Сейчас его слепая почти до полного безумия любовь была ее убежищем от ее же собственных кошмаров.

Рано утром Чарльз уехал в Джонсборо заниматься подготовкой к похоронам. Весь этот день Скарлетт провела в состоянии бесчувственного отупения, и даже долгожданное воссоединение с Тарой было для нее не счастьем, а наказанием. Это была Тара — и не Тара, что-то навсегда ушло из нее вместе с шуршанием юбок Эллин и ароматом ее духов с лимонной вербеной, вместе с запахом крепкого ирландского виски и громогласным хохотом Джералда. С тех благословенных пор прошло уже восемь лет, а Скарлетт лежала, недвижима, на постели в своей комнате и не понимала, как и когда она умудрилась проделать тот путь, который проделала, стать той, кем она стала. Восемь лет просто выпали из ее памяти, показались не более чем сном или игрой теней на занавесках. «Игра теней на занавесках», — мысленно повторила Скарлетт. Так однажды выразился Эшли, и наконец-то Скарлетт в полной мере осознала, что означали его слова, сказанные в зимнем фруктовом саду.

* * *

В Тару Чарльз вернулся к вечеру. Он договорился с католическим священником, чтобы похоронить тестя по канонам церкви, к которой тот принадлежал, был у гробовщика, купил траурное платье для Скарлетт — ей и в голову не пришло взять в дорогу свое. Чарльз был вымотан, однако он заметил, с каким отрешенным видом сидит у крыльца Уилл, покуривая дешевую сигару.

— Тяжелый день, — вздохнул он, усаживаясь рядом.

— М-да, — буркнул в ответ Уилл.

— Что-то не так, Уилл?

— Наверное, я должен разговаривать об этом с вами, мистер Чарльз. Вы ведь после смерти мистера Джералда старший в семье как муж мисс Скарлетт.

— Что ты хочешь мне сказать? — деликатно уточнил Чарльз, примерно догадываясь, о чем может пойти речь.

— Я и мисс Кэррин. Мы не можем теперь оставаться вдвоем под одной крышей. Либо мы поженимся, либо… — Уилл на секунду умолк, глядя куда-то вдаль, в сторону кизиловой рощи. — Либо она уйдет в монастырь в Чарльстоне. Я, конечно, прошу у вас ее руки, но сомневаюсь, что это что-нибудь изменит. Мисс Кэррин наверняка уже все решила.

— Почему ты так уверен? Ты говорил с ней?

— Мне духу не хватает, мистер Чарльз. Она ведь не такая, как ваша жена или как мисс Сьюлин. Мисс Кэррин… другая она. Сердце у нее давно разбито, и никогда ей уже не оправиться. В молитве и служении Богу она находит утешение, пусть так оно и будет.

— Нет, я не могу этого так оставить, — Чарльз встал на ноги и решительно зашагал вверх по ступеням крыльца.

— Вы к мисс Кэррин?

— Да, и не пытайся меня останавливать. Жди здесь, Уилл, — Чарльз жестом попросил его молчать. — Жди здесь.

Комната Кэррин напоминала монашескую келью: простая обстановка без намека на роскошь, большой молитвенник рядом с Новым Заветом на высокой тумбочке, падающие на стены размытые тени от свечи, горящей подле фарфоровой статуэтки Девы Марии. Чарльз терпеливо ждал под дверью, когда свояченица дочитает вечерние молитвы, а затем постучался к ней.

— Чарли? — осунувшееся от горя личико Кэррин удивленно вытянулось. — Что ты здесь делаешь?

— Ты позволишь, Кэррин?

Она, в растерянности разведя руками, пригласила его войти.

— Благодарю, — Чарльз смущенно кашлянул и сел на деревянную табуретку. — Кэррин, я знаю, что сейчас не время для таких разговоров, но у меня для тебя важная новость.

Большие светлые глаза Кэррин смотрели на него зорко и в то же время мягко.

— Я слушаю, Чарли.

— Уилл только что попросил у меня твоей руки.

Ее щеки вспыхнули — только приглушенное освещение комнаты скрыло яркий румянец, появившийся на ее лице.

— Но… я думала, он… знает.

— Знает о чем?

— Я собиралась после смерти отца принять постриг в монастыре святой Анны.

— Ты хорошо обдумала свое решение, Кэррин?

— У меня для этого было несколько лет.

— Кэррин, я плохо умею убеждать и не хочу давить на тебя, но прошу меня выслушать. Всего несколько минут, а решение, конечно, останется за тобой.

Кэррин, ровно держа спину в тугом корсете черного траурного платья, кивнула ему.

— Если ты уйдешь в монастырь, назад пути уже не будет. Я знаю, ты добрая католичка и чтишь все заветы Церкви, но Богу можно служить не только в стенах монастыря. Миссис О’Хара, например, была образцовой христианкой — ее добродетели могли позавидовать многие из монахинь.

— Чарли, ты не католик, — печально вздохнула Кэррин. — Тебе не понять разницу между мирским и монашеским служением.

— Я нет, но Скарлетт и наши дети католики, я многое знаю о католичестве. Я знаю, как это серьезно и какие трудности несет в себе этот путь. Поэтому прошу тебя… не торопиться. Если бы ты дала Уиллу шанс сделать тебя счастливой…

Она стыдливо опустила взгляд, стесняясь посмотреть Чарльзу в глаза.

— …ты увидела бы, как сильно он тебя любит. Разве он не доказал за эти годы преданность нашей семье? Он простой, но добрый и честный, у него большое сердце.

— Да, да, мистер Уилл прекрасный человек, — дрожащим голосом бормотала Кэррин, — но я… Мне кажется неправильным предавать память моего дорогого Брента.

— О, Кэррин! Но Брент тоже хотел бы видеть тебя счастливой. Он был таким веселым, таким живым! Он бы огорчился, увидев, какая ты стала печальная.

— Он погиб при Геттисберге… — по щекам Кэррин градом покатились слезы. — Чарли, расскажи мне, как это было — Геттисберг?

Чарльз вновь тяжело вздохнул. Эти воспоминания он желал бы навсегда похоронить в памяти, но Кэррин так просила его, ее глаза так горели, что он не мог отказать ей. Чарльз ради нее прожил заново те три дня: перед глазами у них обоих вставали поля сражений, и залпы артиллерии, и павшие бойцы. Кэррин, улавливая каждое слово зятя, то плакала без стеснения, то ужасалась, то восхищалась, то задавала животрепещущие вопросы. Эти рассказы странным образом очищали душу и возрождали к жизни, делали больно и устраняли боль. В конце концов, потеряв счет времени, Чарльз вспомнил, что его могли уже хватиться. Кэррин, ужасно смущенная всеми излитыми друг другу откровениями, не пожелала задерживать его больше ни минуты.

— Доброй ночи, Кэррин, — попрощался с ней Чарльз, побоявшись напрямую спросить у нее, не изменила ли она своего решения.

— Доброй ночи, Чарли, — улыбнулась ему Кэррин, и по тому, как мягко сияло ее лицо, он понял, что надежда еще есть.

На похороны Джералда собралось много людей. С ним приехали проститься знакомые из Джонсборо, Фейетвилла, Лавджоя, соседи и родственники. Были тут Алекс, Салли и Молодая Хозяйка Фонтейн, Беатриса Тарлтон с дочерьми, Димити Манро; из Атланты прибыли Фрэнк Кеннеди со Сьюлин, Эшли, Мелани и Индия Уилкс. Сьюлин располнела после родов и стала похожей на сорокалетнюю матрону, к тому же очень чванливую. Фрэнк был ей под стать — он раздувался от важности и всюду ходил за женой, чрезвычайно гордый своим положением женатого человека. «Гусь и гусыня», — подумала Скарлетт, глядя на сестру с зятем.

Мелли была все такой же худенькой и невзрачной. Подойдя к невестке, она горячо поцеловала ее в щеку и сострадательно прошептала: «Мужайся, дорогая!» Индия ограничилась сухими соболезнованиями, а Эшли… Эшли ни капли не изменился, только в уголках его серых глаз залегли глубокие морщинки, делая его взгляд еще более усталым и несчастным, чем раньше. У Скарлетт сжалось сердце — ей так захотелось обнять его, прижать его слегка посеребренную ранней сединой голову к своей груди и спросить: «Ну что с тобой, милый мой, хороший? Чем я могу тебе помочь? Хочешь, я возьму твою ношу и разделю с тобой, чтобы тебе не было так тяжело? Я все для тебя сделаю, все, обойду всю землю, только улыбнись мне по-настоящему хоть раз!»

Пока священник читал заупокойные молитвы, Скарлетт в черном платье, заколотом обсидиановой брошью, стояла впереди всех неподвижно, как скорбная статуя. Руки Чарльза покровительственно покоились на ее плечах, но она в своих тягостных мыслях даже не замечала этого. Шелестела на ветру густая листва высоких деревьев, ярко светило августовское солнце, заливая светом невспаханные холмистые поля. Никогда уже над ними не прозвучит «В коляске с верхом откидным», не просвистит ветер над головой бесстрашного наездника, не перемахнет он на своей кобыле через изгородь.

Затем над гробом Джералда стали произносить речи. Первым слово взял Чарльз, следом — Эшли, а после для Скарлетт все речи слились в единый неделимый поток слов: «Благородный человек… преданный конфедерат… любящий муж и отец». Когда очередь дошла до Уилла, он сказал нечто такое, что удивило всех, даже Скарлетт. Он с каким-то особенным выражением сказал, что сердце Джералда умерло уже давно — в тот день, когда он навсегда потерял любимую жену. Уилл бросил быстрый взгляд на Кэррин, который заметили всего два человека: Чарльз и сама Кэррин. Скарлетт при этом ничего не заподозрила и очень удивилась, когда после похорон младшая сестра подошла к ней и робко сообщила:

— Скарлетт, я должна тебе кое-что сказать. Я остаюсь в Таре.

— Это очень хорошо, Кэррин. Должен же хоть кто-то остаться в Таре. Постой… — тонкие черные брови Скарлетт нахмурились. — Но ты… ты же не можешь остаться одна с Уиллом, это нехорошо, люди начнут болтать всякое.

Кэррин стыдливо опустила глаза и, покраснев как рак, еле слышно пробормотала:

— Я приняла предложение мистера Уилла выйти за него замуж.

— Что?.. — опешила Скарлетт. — Какое предложение? Уилл ничего мне не говорил!

— Зато говорил мне, — вмешался Чарльз, сияя как начищенный медяк. — Надеюсь, ты не будешь возражать против того, что я благословил этот союз.

Скарлетт от возмущения едва не ущипнула его за щеку.

— Вы должны были сразу мне сообщить!

— Скарлетт, отойдем, — муж взял ее под локоть и отвел чуть в сторону. — Милая, я не хотел тревожить тебя раньше времени. Дело слишком деликатное. Понимаешь, Кэррин хотела уйти в монастырь.

— Мать Пресвятая Богородица! — ахнула Скарлетт. — Почему я обо всем узнаю последней?

— Я боялся, что она не передумает, поэтому не стал говорить тебе о них с Уиллом, пока все не разрешится. Ты ведь извинишь меня за это?

— Ох, да, конечно, — Скарлетт в замешательстве схватилась рукой за голову. — Это все так неожиданно, даже не знаю, что сказать. Значит, теперь нам придется готовить еще и свадьбу?..

* * *

Венчание состоялось на той же неделе. Церемония прошла очень скромно, однако на ней присутствовали большинство приехавших на похороны Джералда. Скромность нынче на Юге была в чести, а роскошь и богатство почитались за дурной тон — считалось, что позволить себе гулять на широкую ногу в тяжелые времена могут только янки и республиканские подлипалы. Тем не менее, Скарлетт как хозяйка Тары испытывала ужасный стыд за то, что не может принять гостей как следует даже в условиях траура по отцу. Несмотря на усилия Уилла и финансовую помощь Скарлетт, в Таре все буквально дышало бедностью — в послевоенные годы из процветающего поместья она превратилась в небольшую ферму с соответствующей обстановкой, а о былом великолепии напоминали лишь отдельные детали интерьера.

После свадьбы Уилла и Кэррин супруги Гамильтон отправились в Атланту, чтобы несколько дней погостить в доме тети Питти. Она теперь жила в компании Индии Уилкс, так и не сподобившейся выйти замуж, а Эшли с Мелани и Бо перебрались в соседний одноэтажный домик, который благодаря радушию Мелани всегда был полон гостей.

— Как приятно снова оказаться дома! — говорил за семейным ужином Чарльз. — Жаль, что повод очень печальный, но мы со Скарлетт все же рады побывать здесь и повидать всех вас.

— Чарли, вы всей семьей можете приезжать, когда захотите! Мы всегда рады принять вас в своем доме, — улыбнулась брату Мелани.

— Боюсь, выбрать время для поездки не так-то просто, Мелли. У меня столько работы, что подумать страшно. Все время какие-то дела, суета. На Севере жизнь несется с сумасшедшей скоростью.

За столом воцарилось недолгое напряженное молчание. Эшли почти не поднимал глаз, Индия в полной тишине позвякивала ножом и вилкой.

— Но мы обосновались там не навсегда, — оговорился Чарльз. — Как только я крепко встану на ноги, мы построим дом в Атланте и переберемся сюда.

— О, это было бы так замечательно! — обрадовалась Мелли. — Мы безумно скучаем вдали от вас!

Скарлетт, почувствовав, что настал благоприятный момент, вклинилась в беседу:

— Мелли, может быть, вы с Эшли все-таки переедете к нам? Только на время, чтобы заработать денег. Бостон прекрасный город изумительной красоты, богатый, современный. Хорошая работа найдется там для каждого. Эшли, например, мог бы служить в банке. На земле нет лучшего места, чтобы зарабатывать деньги, правда, Чарли? — она с показной нежностью сжала руку супруга, призывая его в союзники.

— Хм, да, ты права, Скарлетт, — не слишком охотно отозвался Чарльз. — В Бостоне на самом деле много возможностей.

— Скарлетт, дорогая, но у нас достаточно денег, — мягко возразила ей Мелани. — У Эшли есть хорошая работа здесь, в Атланте, нам не нужно куда-то переезжать.

«Хорошая работа? — возмущенно повторила про себя Скарлетт. — В лавке Фрэнка Кеннеди, боже ты мой! Видела я эту лавку — мечта старьевщика, да и только!»

— Но, Мелли, — с жаром продолжала она свою атаку, — подумай о будущем Бо. Он мог бы пойти вместе с Уэйдом в лучший колледж, а потом поступить в Гарвард и получить блестящее образование.

Скарлетт показалось, что она попала в цель. При упоминании Бо Мелли разом сникла — по-другому и быть не могло, ведь она понимала, что нынешнего заработка Эшли не хватит не то что на Гарвард, а даже на приличную гувернантку. Скарлетт с нетерпением ждала ее ответа, попутно наблюдая за Эшли, на лицо которого будто нашла тень.

— Думаю, Бо не обязательно поступать именно в Гарвард, — очень некстати вмешался Чарльз. — Университет Джорджии тоже весьма достойное заведение, если он решит пойти туда.

— Бросьте, Чарли, мы оба знаем, что лучше Гарварда в Штатах университета нет, — жена бросила на него гневный взгляд.

Мелани молчала в смятении. Ее щеки пылали, она разрывалась между своими принципами, за которые была готова умереть, и любовью к брату и снохе, признавая некоторую правоту последней. Эшли стоически терпел этот крайне неприятный ему разговор, напрямую задевающий его самолюбие, и не произносил ни слова, а тетя Питтипэт только испуганно взирала на лица молодых родственников.

Наконец Индия отодвинула от себя тарелку и положила рядом столовые приборы. Она сидела прямо и смотрела перед собой жестким взглядом бесцветных глаз, а ее тонкие поджатые губы подрагивали в негодовании.

— Хорошо, если вы все молчите, тогда скажу я. Некоторые из нас, судя по всему, забыли, через что пришлось пройти Югу, если это слово для них еще хоть что-нибудь значит. Я сейчас не говорю о войне, о тысячах смертей и разрушенных домах, о женщинах, оставшихся вдовами, о детях, ставших сиротами, нет. Когда преступные власти не давали нам спокойной жизни, когда Джорджия была превращена в военный округ, когда наши женщины в любой момент могли подвергнуться нападению разных подонков, а мужчины рисковали жизнью, чтобы защитить их честь, эти люди жили в свое удовольствие, трусливо сбежав от испытаний, выпавших на долю честных южан. А причиной тому — чья-то алчность и чья-то бесхребетность.

— Индия! — непривычно громким голосом перебила ее Мелли.

— Мелли, неужели ты скажешь, что я не права? Ты любишь родственников и имеешь на это право, но терпеть в доме наглость — это уже слишком. Извините, у меня пропал аппетит.

Индия демонстративно встала из-за стола и, прошелестев юбками, удалилась из столовой. Скарлетт хотелось запустить ей вслед чем-нибудь тяжелым, но она проглотила это оскорбление, поклявшись самой себе однажды припомнить Индии ее выходку.

Ночью лежа в постели, Чарльз не спал и, повернув голову набок, смотрел в окно на звездное небо неподвижным взглядом. Скарлетт придвинулась к нему поближе.

— Чарли, только не говорите, что приняли всерьез слова этой старой девы! — недовольно пробурчала она. — Она такая же завистница, как Милочка. Если у кого-то не хватает ума, чтобы жить достойно, при чем тут мы, в конце концов?

— Скарлетт, не говори так. В чем-то Индия права, но лишь частично.

— Права?! Мы должны были все умереть с голоду, чтобы не разочаровать Индию? И потом, что такого бесчестного мы делаем? Мы кого-то ограбили, убили, оскорбили? Все здесь ведут дела с янки, все! Думаете, Фрэнк Кеннеди на своей лесопилке не продает им древесину? Как бы не так! Я слышала, что даже миссис Мерриуэзер после войны начинала с того, что пекла пироги для офицеров-янки. Только они делают это здесь, а мы там, где за это больше платят. Индия просто лицемерка.

— Наша беда в том, что нам пришлось отколоться от остальных, Скарлетт, — проговорил Чарльз, обнимая супругу правой рукой. — Они держатся вместе, через все испытания проходят вместе. В чем-то им тяжелее, а в чем-то проще. Я понимаю Индию, хотя не оправдываю ее жестоких слов.

— Чарли, — Скарлетт сделала тон помягче и прильнула к нему потеснее, — поговорите с Эшли, упросите его поехать с нами. Меня он не послушает, а вас послушает. У меня сердце кровью обливается, когда я думаю, в какой нищете они живут с Мелли и Бо.

— Ну, не в такой уж нищете, — улыбнулся Чарльз.

— Да вы что! — ласковые нотки в ее голосе исчезли, словно их не бывало. — Этот убогий домишко, эта ужасная одежда, этот скудный стол! Бедный Бо, как он будет получать образование? Чарли, я поражаюсь вашему спокойствию! Да если бы это были мои сестра и племянник… если бы… я бы…

— Скарлетт, — Чарльз нежно погладил ее по спине, как капризного ребенка, — я знаю, ты очень любишь родных и беспокоишься за их судьбу, но пойми, Мелли и Эшли не покинут Атланту. Мелли этот город слишком дорог.

— Разве нам он не дорог?!

— Это немного другое. Я знаю свою сестру. Вокруг Мелли собираются все знакомые и друзья, люди ищут в ней поддержку, утешение и находят их. Без Мелли им будет тяжело, а Мелли будет тяжело без них. Зная это, Эшли никогда не согласится на переезд даже на время.

«Чепуха какая-то», — с раздражением подумала Скарлетт. Чарльз прикоснулся к ее подбородку и заглянул в упрямые зеленые глаза. Скарлетт давно читала мужа как открытую книгу и знала, что означает тот или иной поворот его головы и на что следует рассчитывать, когда он смотрит на нее так или иначе. Теперешний взгляд Чарльза — один из самых редких его взглядов — ясно говорил о том, что он не изменит своего мнения, даже если Скарлетт начнет ластиться к нему как кошка и одарит его нежностью самым щедрым образом.

— Скарлетт, давай позволим Эшли с Мелли самим решать свою судьбу.

Ей ничего не осталось, как сердито отвернуться от мужа и признать свое поражение. Пока придется отступить, а потом… потом Скарлетт что-нибудь придумает. Она найдет способ быть рядом с Эшли, пусть даже они не будут разговаривать друг с другом — Скарлетт довольно было одного его присутствия. К большему она не стремилась, но и без этой малости жизнь ее не радовала.

Стоял теплый солнечный день, один из тех дней, что часто бывают в начале сентября. Осень на севере приходила рано, и листья молодых кленов в саду уже тронула желтизна. Скарлетт решила посвятить время прогулке с дочерью и освободила няню на пару часов, а сама вышла с ребенком во двор дома. Малышка Минни, слегка стесняющаяся матери, была смущена тем, что осталась с ней наедине, но затем довольно быстро освоилась в ее обществе и спокойно бродила по саду в поисках разноцветных листиков, гладких камешков и крупных жуков. Скарлетт, которая терпеть не могла детские забавы и считала их в высшей степени глупыми, с удовольствием помогала ей в этом и умилялась буквально всему, что делала и говорила Минни. Увлеченная общением с дочерью, она не заметила ни цокота копыт по мостовой, ни язвительного взгляда темных глаз, наблюдавших за ней с улицы.

— Скарлетт О’Хара становится образцовой матерью, — послышалось за оградой. — Картина, достойная кисти Рембрандта. Знаете, я закажу у него ваш портрет, когда в следующий раз окажусь в Старом Свете.

Скарлетт вздрогнула от неожиданности и, обернувшись, увидела по ту сторону забора с белыми каменными столбами Ретта Батлера верхом на гнедом коне. Казалось, его кожа стала еще смуглее, зубы — белее, а глаза сохраняли прежнее насмешливо-проницательное выражение, совсем как на том памятном благотворительном базаре в Атланте.

— Ретт Батлер! — воскликнула она. — Я думала, что больше не увижу вас.

— Ну, на это вы зря надеялись — на здоровье я пока не жалуюсь. Что это за прелестная маленькая леди? — Ретт приподнял шляпу и чуть наклонился, глядя на малышку сверху вниз. — Как тебя зовут, юная принцесса?

Минни, огорошенная вниманием незнакомого человека, смущенно заулыбалась и спряталась за юбку матери, со страхом и любопытством разглядывая гостя своими карими глазенками.

— Вы ее напугали! — возмутилась Скарлетт и наклонилась к дочери: — Золотце, иди, поиграй в беседке, скоро мама к тебе придет.

— Однако, Скарлетт, вы не перестаете меня удивлять. То вы говорите, что ненавидите детей, то вдруг являете собой образец любви и нежности по отношению к ребенку. Впрочем, я слышал, что с годами некоторые женщины начинают иначе относиться к материнству, хотя мне всегда казалось, что это не про вас. Кстати, сколько лет вашей дочурке?

— В начале октября будет три, — не без гордости ответила Скарлетт, стоя к Ретту вполоборота, чтобы держать Минни в поле зрения.

— В начале октября… — задумчиво повторил Ретт и закатил глаза к небу. — Помнится, я заезжал в Тару в январе шестьдесят шестого.

Скарлетт вспыхнула — ну конечно, он заметил сходство ребенка с Эшли и сейчас начнет язвить по этому поводу.

— Не трудитесь с вычислениями, Ретт. Она дочь Чарльза.

— Разумеется, Чарльза, а кого же еще? — его темные глаза весело смеялись над ней.

— Откуда мне знать, что вы там себе вообразили, — хмуро пробормотала Скарлетт.

— Ну что вы. Эшли Уилкс никогда не позволил бы себе ничего подобного, но вам, конечно же, хотелось бы, чтобы это был его ребенок? Тем более такой белокурый ангелок.

— Я сейчас перестану с вами разговаривать и уйду в дом!

— Как пожелаете, я вас не держу, — пожал плечами Ретт.

Скарлетт встала перед непростым выбором: если она сейчас сделает, как грозилась, то поставит Ретта на место, но так и не узнает, чего он от нее хотел. Если останется, он продолжит над ней издеваться. Скарлетт улыбнулась и гордо подняла голову — она уже давно не та наивная девочка шестнадцати-семнадцати лет, она умеет общаться на равных с самыми солидными мужчинами и, конечно же, легко переиграет Батлера в словесной дуэли. То-то ему будет стыдно — опозориться перед женщиной!

— О, Скарлетт, я же вижу, что вы успели соскучиться по мне в мое отсутствие, — почувствовав ее замешательство, усмехнулся Ретт. — К слову, я наслышан о том фуроре, который вы произвели в обществе. Мистеру Гамильтону прямо-таки выпала счастливая карта — страшно представить, где бы он сейчас оказался, не имея такой деятельной жены, которая всегда направит, завлечет клиентов и, если нужно, изящно, по-дамски расправится с конкурентами.

Самодовольная улыбка тотчас сползла с лица Скарлетт, и из ее глаз полетели гневные искры.

— Да что вы себе позволяете, Батлер?!

— Если вы думаете, что я осуждаю вас за не совсем честную игру, то вы ошибаетесь. Мы оба прирожденные коммерсанты, Скарлетт, и в деловых вопросах понимаем друг друга с полуслова. Вот если бы Чарльз вник в суть некоторых методов вашей работы, он пришел бы в ужас и навсегда отстранил бы вас от своих дел, но я же не Чарльз.

— Я не делаю ничего предосудительного, — голос Скарлетт слегка дрогнул. — Те, о ком я нелестно высказываюсь, заслуживают этого, я еще никого не оболгала напрасно.

— Разумеется. Скарлетт, мы так и будем беседовать через забор?

— Если вы надеетесь, что я буду одна принимать вас в доме, то вы глубоко заблуждаетесь, — Скарлетт улыбнулась как можно более уничижительно.

— Да уж, южанку из вас не вытравит ничто и никогда, — рассмеялся Ретт. — Однако я не настаиваю, упаси меня Боже вламываться в чужой дом без приглашения.

— Вот и не вламывайтесь. Всего доброго, капитан Батлер.

Довольная собой, она повернулась к Ретту спиной и двинулась вглубь сада по усыпанной гравием дорожке. Ах, как хорошо она его осадила! Какое у него сейчас, должно быть, растерянное лицо! Незаметно похихикивая, Скарлетт боролась с искушением обернуться и вдоволь насладиться своим триумфом, как вдруг Батлер бросил ей вслед:

— Интересно, Скарлетт, как долго еще вы сможете притворяться?

— Что?.. — обомлела она.

Ретт по-прежнему был невозмутим, уверен в себе, а его фигура на лошади нависала над землей тяжестью бронзового монумента.

— Вам эта роль не к лицу. Вы не жена и не мать, вы только хотите казаться таковой, но до бесконечности себя обманывать не получится. Скажите, Скарлетт, вам не противно жить с мужчиной без любви?

— Любовь? — небрежно хмыкнула Скарлетт. — Это все сантименты из романов для юных девиц, а я не читаю романов. Кому нужна любовь, когда есть деньги, и много разной еды, и красивой одежды, и когда каждую пятницу можно ходить в оперу или на бал, и когда не надо бояться, что у тебя отнимут кусок хлеба и крышу над головой, и когда твои родные одеты и накормлены? Это все ваши пошлости, Батлер, мне они не интересны.

— Пожалуй, с вами согласились бы многие леди вашего круга и не только, — покачал головой Ретт. — В Европе любовь между супругами вообще, представьте себе, считается дурным тоном и той самой пресловутой пошлостью. Я же спокойно обхожусь без брака, но без любви я жить отказываюсь.

— О… — Скарлетт вдруг засмущалась. — Так у вас кто-то… м-м…

— А как вы думаете? — Ретт чуть наклонил голову, пристально всматриваясь в зелень ее глаз, словно он мог читать ее мысли.

— Ну, за эти годы вы наверняка нашли… кого-то. Не можете же вы до сих пор оставаться в одиночестве.

— Ладно, не будем обо мне, — его тон внезапно стал холодным и отчужденным. — И о вас тоже не будем. Давайте поговорим о вашем муже.

— О Чарли? — удивилась Скарлетт.

— Если у вас где-то есть еще один муж, можем обсудить и его, но вообще-то меня интересует мистер Гамильтон. Его способность долгие годы оставаться слепым и не видеть некоторые качества вашей натуры вызывает у меня сомнения в его умственной полноценности, но что если однажды пелена спадет с глаз? Если он увидит вас такой, какая вы есть — с вашей черствостью, беспринципностью и лукавством? Вы думаете, он продолжит вас боготворить?

Скарлетт растерянно захлопала ресницами.

— С чего бы ему… видеть меня такой? И я вовсе не черствая и не беспринципная!

— Но вы же ложитесь с ним в постель, хотя морщитесь при этом от отвращения?

Скарлетт вся побагровела и с ужасом посмотрела в сторону беседки, не долетела ли эта жуткая непристойность до нежных ушей Минни.

— Идите вы к черту, Батлер! — яростно прошипела она.

— Это уж позвольте мне самому решать, куда идти. Держу пари, вы никогда не обсуждали с мужем такие вещи, а следовало бы. Внутри вас сокрыт огонь, который ему никогда не разжечь, да и у Эшли с его темпераментом дохлой устрицы это получилось бы едва ли. Вы даже не представляете, Скарлетт, чего вы лишены.

— Чего вы от меня добиваетесь?!

— Это же очевидно, моя дорогая. Собираюсь отбить вас у никчемного мужа и сделать своей любовницей.

От его наглости у Скарлетт сперло в зобу, а затем отчего-то вспомнился поцелуй на дороге у Раф-энд-Рэди, и странная, гремучая смесь стыда, сладости, возмущения и страха овладела ею. Ретт, наблюдавший за ней все это время, взорвался хохотом и смеялся долго, с упоением, как черт из преисподней.

— Скарлетт, не воспринимайте мои слова всерьез, не то вас, я боюсь, хватит удар!

— Мама, мама! — захныкала Минни, шлепнувшись со всего маху на гравиевую дорожку.

— О Боже, девочка моя! — кинулась к ней очертя голову Скарлетт. — Почему ты не ждала маму в беседке, как мы договаривались? Солнышко, ты не ушиблась?

— Не сердитесь на меня, Скарлетт! — отсмеявшись, добродушно воскликнул Ретт. — Я не смог удержаться. Вы такая забавная, когда смущаетесь, словно нецелованная невеста!

— А вы такой отвратительный, когда ведете себя как хам! — не осталась в долгу Скарлетт.

— Увы, увы, это мой порок. У всякого из нас есть пороки, верно? Свои вы себе прощаете легко, простите же и мне мои.

— Идем, Минни, — Скарлетт взяла дочь за руку и спешно повела за собой в дом.

— Надеюсь, мы с вами скоро снова встретимся! — крикнул Ретт, ударив ногами коня по бокам.

— Надеюсь, что нет! — крикнула ему в ответ Скарлетт, удаляясь вглубь кленовой аллеи.

* * *

Отужинав, Чарльз в гостиной читал газету возле камина, отдыхая после тяжелого трудового дня. Скарлетт неподалеку за секретером писала письмо в Тару, расписывая для Уилла множество распоряжений по хозяйству, Уэйд во дворе у крыльца играл с подросшим щенком, и в приоткрытое окно доносились заливистый собачий лай и радостный смех мальчика.

— Дорогая, ты только послушай, что пишет «Нью-Йорк таймс», — прервал молчание Чарльз и приготовился вслух зачитать жене интересную заметку, как к нему на колени, протопав ножками через всю комнату, забралась Минни. — А, радость моя! — он улыбнулся и поцеловал дочь. — Что ты мне сегодня расскажешь?

— Мы с мамой насли огломного зука, — восторженно поблескивая глазками, говорила девочка. — Во-о-от такого!

— Правда? И потом он улетел?

— Потом он потеялся. А есе у нас был дядя.

— Какой дядя? — удивился Чарльз.

— Чарли, она фантазирует, — подала голос Скарлетт.

— Больсо-ой-больсой! — продолжала Минни, показав ручонками, насколько высоким был гость. — Он сидел на лосади, у него были усы и сляпа, как у кота в сапогах!

— О чем это она, Скарлетт? — Чарльз вопросительно взглянул на супругу.

— Мы гуляли в саду, Минни увидела всадника на лошади возле ограды, и ее это впечатлило, — невозмутимо пожала плечами та. — Честно говоря, я даже не запомнила его. Солнышко, лучше расскажи папе, какую мы с тобой видели птицу.

Такое объяснение вполне устроило Чарльза, и смутная тревога, внезапно одолевшая его, отступила. Тихий семейный вечер продолжался, а Чарльз мысленно укорил себя за излишнюю подозрительность.

Прямо накануне губернаторского бала Чарльз умудрился схватить ангину и слечь в постель. Скарлетт поначалу ужасно раздосадовалась и втайне злилась на мужа за то, что по его вине ей придется пропустить такое событие, но затем решила, что на бал она поедет одна, без сопровождения. В конце концов, кому какое дело? Так даже лучше — ей не придется все время оглядываться на Чарльза, этим вечером она сама себе хозяйка.

Три огромные хрустальные люстры свисали с высокого потолка и, переливаясь огнями, освещали просторный зал с натертым до блеска паркетом. Республиканские балы отличались от южных: танцам на них уделялось не так много внимания, зато можно было знакомиться и вести светские беседы с неограниченным числом людей, есть столько лакомств, сколько влезет, не боясь, что тебя сочтут обжорой, а танцевать дозволялось не только с мужем или почтенными старичками, а с кем душа пожелает. Правда, провернуть последнее Скарлетт пока так и не решилась, поскольку Чарльз бы ее не понял, но в остальном эти балы приносили массу удовольствия. Как приятно было после голода, холода и унижения вновь окунуться в роскошь, веселиться и танцевать до упаду, забыв о страхе нищеты и смерти. В Бостон война так и не пришла — этот дивный город на берегу Массачусетского залива никогда не переставал жить мирной, благополучной жизнью, и лица людей, не знавших горя и лишений, выглядели совсем иначе. Порой, глядя на все это, Скарлетт сомневалась, а была ли вообще война или это ей только померещилось, как в кошмарном сне? Если иногда и чувствовала она уколы совести за то, что так легко и быстро отказалась от своего прошлого, то новые заботы и впечатления перебивали эти неприятные мысли.

Одевалась Скарлетт также согласно новой моде. Пышные кринолины отошли в прошлое, дамы теперь носили платья с гладким передом, а сзади ткань юбки собиралась складками на турнюре и ниспадала книзу. Верх у вечерних платьев был открытым, руки, как правило, украшали длинные перчатки в тон. Скарлетт такая мода пришлась по вкусу, она подчеркивала зрелость и положение в обществе, не делая из замужней женщины невзрачную ворону. На губернаторский бал Скарлетт отправилась в наряде своего излюбленного изумрудного цвета и, еще раз оглядев его в огромном зеркале зала, она с довольной улыбкой нашла себя в высшей степени прелестной.

Долгожданный вечер предваряли скучные речи политиков и выдающихся общественных деятелей. Скарлетт уже начала откровенно засыпать в пестрой толпе таких же сгорающих от нетерпения дам и их кавалеров, как вдруг на трибуну пригласили Ретта Батлера собственной персоной. Скарлетт встрепенулась, как потревоженная хищником дремлющая птичка. «Только этого мне не хватало! — запаниковала она. — Хоть бы он меня не заметил!» Ее надежды оказались напрасными — Ретт своим цепким взглядом разыскал ее среди гостей за какие-то секунды и одарил такой улыбкой, что Скарлетт невольно залилась краской, как юная девица, а затем с испугом осмотрелась по сторонам: не заметил ли этого кто-нибудь из окружающих.

— …Я как уроженец южного штата искренне, от чистого сердца выражаю надежду, что все культурные, идеологические и иные разногласия между Севером и Югом вскоре навсегда останутся в прошлом, — с пафосом вещал Ретт. — Как мы знаем, Реконструкция встречает на своем пути немало препятствий и трудностей, но мы одна страна и одна нация, объединенная общим флагом и общими целями.

«Ах, подлец, — прищурилась Скарлетт. — Слышали бы его сейчас в Атланте!» Она еле сдержала смех, представив, что в зале присутствуют миссис Мерриуэзер с миссис Элсинг и миссис Мид.

— …К счастью, в наше время многие представители аристократических семей Юга поворачиваются лицом в сторону республиканских ценностей. Одну из таких открытых навстречу переменам леди я знаю уже не первый год, и многим из вас она тоже хорошо известна. Конечно же, я имею в виду миссис Чарльз Гамильтон.

Гости вокруг Скарлетт как по команде слегка расступились, и взгляды большинства присутствующих оказались прикованными к ней. Скарлетт, обескураженная речью Батлера и внезапным вниманием к своей персоне, несколько секунд стояла, не зная, что сказать и как реагировать, но затем, когда толпа разразилась аплодисментами в ее честь, она почувствовала себя очень даже довольной.

— Вы позволите пригласить вас на танец, миссис Гамильтон? — спустя некоторое время подошел к ней Ретт, являвший собой этим вечером образец галантности и благовоспитанности.

Скарлетт посмотрела на него с читаемым в глазах недоверием.

— О, мистер Батлер, вы все никак не оставите меня в покое.

— Вы правы, покоя я вам не дам. А вот удовольствий — сколько угодно.

— Зачем вы устроили этот спектакль с речью? — недовольно спросила она его.

— Только не говорите, что вам не понравилось, — Ретт обнажил в улыбке белоснежные зубы. — Я изо всех сил старался произвести на вас впечатление. Ну так что, вы принимаете мое приглашение?

— Право, даже не знаю, — в сомнениях взмахнула ресницами Скарлетт. — Если Чарли узнает, его это огорчит.

— Эту песню я уже слышал раньше, — усмехнулся Ретт. — Кстати, а где он? Что-то я его не вижу.

— Лежит дома с ангиной.

— Какое несчастье!

— Ну, я хочу сказать, — Скарлетт не без кокетства опустила глаза, — это же будет нехорошо, если я так с ним поступлю.

— Бросьте, Скарлетт, вы же сюда приехали не толковать о политике! Вам до чертиков хочется танцевать, а более подходящей пары, чем я, здесь вам не найти. В глазах свободомыслящего северного общества я не более чем ваш давний друг, у кого какие могут возникнуть подозрения? Уверяю вас, лишних сплетен мы избежим легко.

— В самом деле? — оживилась она. — Что ж, если так…

Бал прошел восхитительно. Скарлетт с удивлением обнаружила, что Ретт, когда он не пытается уязвить ее или посмеяться над ней, весьма приятный компаньон: обходительный, импозантный, эрудированный и внимательный. Тем менее привлекательным ей начал казаться на его фоне Чарльз с его врожденной робостью и неумением подать себя в обществе. Раньше это нисколько не смущало Скарлетт, напротив, ей нравилось блистать рядом с ним и улавливать во взглядах мужчин сожаление о том, что такому немногословному тихоне досталась такая умопомрачительная, живая и энергичная красотка. Находясь же с Реттом, Скарлетт была в его тени, она была по-женски слабее него, и это вызывало в ней некую зависть. «Ах, если бы у меня был такой муж! — с досадой подумала она. — С ним было бы не стыдно выйти в свет! Какой мы могли бы быть красивой парой!»

Вернувшись домой в прекрасном настроении, Скарлетт увидела, что Уэйд сидит внизу в пижаме и смотрит на нее круглыми от страха глазами.

— Уэйд, почему ты до сих пор не в постели? — возмутилась она. — Разве мисс Клара не уложила тебя спать?

— Уложила, — промямлил в ответ мальчик, — но я не стал спать.

— Это еще почему?

— Потому что я боюсь.

— Боишься чего? Тебе же не два года, чтобы пугаться темноты, — с раздражением сказала сыну Скарлетт, стягивая перчатки.

— А вдруг… — в круглых глазенках Уэйда заблестели слезы, а сам он затрясся мелкой дрожью. — Вдруг папа умрет?

— Умрет?! От чего, от ангины? Что за глупости ты выдумываешь, Уэйд?

— У моего друга Джо папа заболел точно так же, а потом умер, — мальчик нервно всхлипнул.

— Значит так, Уэйд Хэмптон, — Скарлетт потеряла терпение, — марш в свою комнату и не смей показывать оттуда носа. Если еще раз увижу, что ты разгуливаешь по дому ночью, я тебя выпорю, ясно? И не будь таким трусом!

Уэйд в страхе повиновался матери и быстро, как заяц, убежал наверх. Скарлетт почему-то уже не было так весело и легко, но и раздумывать над своими сомнениями она долго не стала. Ноги гудели после танцев, самочувствие было неважным, но, одурманенная радостью, она не сразу обратила на это внимание. «Кажется, я теряю былую форму», — с сожалением подумала Скарлетт и отправилась спать.

* * *

Всю неделю, пока Чарльз болел, Скарлетт без зазрения совести пользовалась услугами Ретта Батлера в качестве извозчика. Когда он впервые на следующий день после бала предложил ей свой экипаж, она поначалу с негодованием отказалась, но потом, поразмыслив, дала своему кучеру неделю отпуска и ездила по делам в коляске Ретта, приятно проводя время за вполне дружескими и миролюбивыми беседами. Однако же Скарлетт просила его не подъезжать слишком близко к дому, чтобы их не увидел ненароком кто-нибудь из слуг.

Вместе с этим она вновь начала испытывать ужаснейшее раздражение по отношению к супругу. Чарльз, постепенно идущий на поправку, выводил жену из себя одним своим присутствием. Скарлетт еле сдерживалась, чтобы не накричать на него, когда он начинал при ней кашлять или шмыгать носом; его облик, манера речи, выражение лица, буквально все в нем ее бесило, хотя до этого ей казалось, что она давно привыкла к мужу и не испытывает к нему неприязненных чувств. Чарльзу было жутко неловко за свою немощь, будто в этом имелась какая-то его вина. Он боялся заразить кого-нибудь из домашних и сам лишний раз не показывался им на глаза, но все же в душе он рассчитывал на чуть более теплое участие любимой жены, излишнюю нервозность которой старался не принимать на свой счет.

Точкой кипения во всей этой истории стал случай, когда Ретт, в очередной раз подвозя Скарлетт до дома, обратил внимание на ее бледность.

— Что-то вы сегодня неважно выглядите, Скарлетт, — заметил он. — Говорю это не с тем, чтобы обидеть вас, а единственно из-за беспокойства о вашем здоровье. Уж не заразил ли вас муженек?

— Ерунда, у меня отличное здоровье, — заверила его Скарлетт, стараясь не обращать внимания на внезапный приступ головокружения. Проехавшись в коляске еще немного, она поняла, что дурнота только усилилась, и ее вот-вот стошнит прямо на мостовую. — Остановитесь! — зажимая рот, потребовала она.

Ретт смерил ее пристальным взглядом, точно опытный врач.

— В чем дело, вам дурно?

— Н-нет, я… съела что-то не то, — едва различимо промычала в ответ Скарлетт.

— Скарлетт, посмотрите на меня, — Ретт взял ее за подбородок и осторожно повернул ее голову к себе. — Вы беременны, это же очевидно.

Цвет лица миссис Гамильтон стал бледно-зеленым в тон к ее шляпке.

— Не может быть! — ужаснулась она.

— Вы удивлены? — усмехнулся Ретт.

— Вообще-то…

«Господи, в какое идиотское положение я попала! — с отчаянием подумала Скарлетт. — Мало того что новость просто ужасная, так еще от кого я ее услышала! От мужчины! От Ретта, боже ты мой!»

— Скарлетт, право, ваша наивность в вопросах деторождения после восьми лет брака и двух детей просто потрясает.

— Вы не понимаете, я… Боже, что я несу! — Скарлетт едва не плакала перед ним от крайне унизительного чувства.

— Пытались… хм, обезопасить себя? Ну так знайте, что все эти микстуры, или чем вы там баловались — чистой воды шарлатанство.

Скарлетт в сердцах выскочила из экипажа Ретта, зацепившись подолом платья за дверцу и едва не растянувшись из-за этого на тротуаре. Она была в таком бешенстве, что даже не попрощалась со спутником и не выслушала того, что он кричал ей вдогонку, пытаясь остановить ее и образумить. До дома оставалось не так уж далеко, можно дойти и пешком, особенно, когда внутри пылает такая ярость. И вся эта неудержимая лавина гнева обрушилась прямиком на голову несчастного Чарльза.

— Я отказываюсь больше рожать, отказываюсь! — топала ногами Скарлетт посреди комнаты. — Это последний ребенок, которого я рожу, если хотите еще детей — рожайте сами, а мне надоело! На-до-е-ло!

— Бог ты мой, Скарлетт, что с тобой?.. — еле выдавил из себя Чарльз, который не мог понять, кто перед ним: его жена или дикая фурия.

— Я не буду каждый год или два ходить беременная! Я вам не курица и… не лошадь, вот! Не нужны мне больше дети, не нужны! Больше не прикасайтесь ко мне, или я буду от вас запираться!

Смысл этих жестоких фраз не сразу дошел до сознания Чарльза. Он с полминуты сидел на кровати, как оглушенный, а затем встал и покинул комнату, не говоря ни слова и даже не взглянув на Скарлетт. Впрочем, Скарлетт до этого не было особого дела: весь последующий вечер и всю ночь она не знала, куда девать свою ярость — кричи не кричи, а ничего уже не изменить. Ребенок, которого она отторгала всем своим естеством, будет расти в ней и в конце концов родится, но больше она на эту удочку не попадется и не станет рожать Чарльзу десяток ребятишек, хоть бы ей навсегда пришлось изгнать его из супружеской спальни.

Утром Чарльз, еще не до конца оправившийся от болезни, уехал в контору и пробыл там до самого вечера. Скарлетт осталась дома: во-первых, из-за плохого самочувствия, а во-вторых, ей не хотелось попадаться мужу на глаза. Ужинал Чарльз поздно и отдельно от всех. Скарлетт, спустившись вниз, долго стояла у дверей столовой и не решалась туда заглянуть. Ее преследовало неприятное, щемящее чувство стыда, словно она оскорбила отца и теперь боится получить нагоняй. Так она и простояла, пока Чарльз не вышел к ней сам.

— Скарлетт? — он как будто не ожидал увидеть ее и тоже боялся этой встречи. — Ты в порядке?

Она, судорожно сглотнув, кивнула.

— Это хорошо, я рад за тебя. Доброй ночи, Скарлетт.

Скарлетт смотрела, как он поднимается по лестнице, такой холодный, такой отчужденный, и это совершенно сбивало ее с толку. «Его как будто подменили», — подумала она, а если Скарлетт чего-то опасалась больше всего, так это резких перемен. Они никогда не сулили ничего хорошего.

Наутро все повторилось. Скарлетт чувствовала себя растерянной и обескураженной. Внезапно выяснилось, что ей совершенно невыносимо находиться в состоянии этой молчаливой ссоры с мужем. Холодность Чарльза вызывала в ней панику, потому что его любовь и преклонение были чем-то самим по себе разумеющимся. Кто угодно мог относиться к ней плохо, считать ее последней дрянью и выскочкой, только не он. В его глазах Скарлетт должна была оставаться прежней — любящей, чуть взбалмошной и капризной женой, которой он готов прощать все выходки только за то, что она улыбается ему и дарит свои поцелуи, ласки и смех. Она сама не понимала, почему это оказалось для нее столь важно, но ясно было одно — она не выдержит больше ни дня конфронтации с Чарльзом.

Поздним вечером заглянув в комнату, где ночевал муж, Скарлетт увидела, что он не спит и сидит одетый за письменным столом, бесцельно уставившись на пламя горящей свечи. Она неуверенно прочистила горло, чем привлекла его внимание.

— Скарлетт, ты хотела мне что-то сказать? — лицо Чарльза сохраняло прежнее отстраненное выражение.

Скарлетт чувствовала себя по-дурацки, как малолетняя набедокурившая девчонка, но ей нужно было пройти через это испытание, чтобы вернуть все на круги своя.

— Я… я просто хотела извиниться за свою несдержанность.

Ей показалось, что его взгляд потеплел, значит, все идет как надо.

— Скарлетт, не стой в дверях, проходи, присядь, — Чарльз встал из-за стола, подошел к ней и усадил на диван. — Нам давно нужно было поговорить, прости, что я сам не сделал этого раньше.

— Я не знаю, что на меня нашло, — виновато пробормотала Скарлетт, опустив взгляд. — Я была такая грубая… Вообще-то, я не имела в виду, что совсем больше не хочу детей, просто… не так часто… Минни далась мне так тяжело, что я…

— Но почему же ты раньше мне этого не говорила?

— Я… не знаю, как так вышло, простите меня, Чарли.

— Тебе просто нужно было сказать мне обо всем спокойно, вот как сейчас, — Чарльз протянул руку к ее голове и ласково провел ею по волосам жены. — Я бы понял, поверь.

— О, так вы… — обрадовалась Скарлетт, — вы больше не сердитесь на меня?

— Конечно, нет! — он махнул рукой, показывая, насколько ему безразлична недавняя ссора. — Скарлетт, давай договоримся.

— О чем?..

— У нас не будет друг от друга секретов, хорошо? — Чарльз доверительно посмотрел ей в глаза, от чего у нее на душе снова заскребли кошки. — Если у тебя есть, что мне сказать, говори сразу. Скарлетт?..

Скарлетт чуть вздрогнула и взглянула на него с испугом. А если он узнает о Ретте Батлере? А если он когда-нибудь… узнает об Эшли? «Нет, ни к чему об этом сейчас думать, — мысленно успокоила она себя. — Важно только то, что здесь и сейчас».

— Да, конечно, не сомневайтесь! — с натянутой улыбкой выпалила она. — Между нами больше не будет никаких недомолвок, обещаю!

Маска отчужденности слетела с Чарльза без следа, и он вновь стал прежним, знакомым, привычным и родным. Скарлетт с облегчением нырнула в его объятья, радуясь ощущению покоя и уюта. Ей было хорошо. Это стоило сохранять любой ценой.

После того как Скарлетт уладила конфликт с мужем, у нее оставалась еще одна неразрешенная проблема, которая серьезно ее нервировала — Ретт Батлер. Скарлетт уже не раз отругала себя за то, что вела себя с ним компрометирующим образом и не думала о последствиях, давая ему тем самым надежду на продолжение их знакомства. Вторая часть дилеммы состояла в том, что знакомство это в целом было для Скарлетт приятным, и ей не хотелось отпускать Ретта от себя. Где ей еще найти такого привлекательного во всех смыслах мужчину? Однако и Чарльза она терять не собиралась, сама мысль об этом была для нее неприемлема. Чарльз был ее законной, непререкаемой собственностью, и она скорее перегрызла бы кому-нибудь глотку, чем лишилась того, что принадлежало ей по праву.

Увидев Ретта на улице, ведущей к ее дому, Скарлетт сделала непроницаемое выражение лица и перешла на другую сторону, опасаясь бдительных соседей. Они, конечно, не совали постоянно носы не в свои дела, но подстраховаться не мешало. Ретт тоже заметил Скарлетт и не преминул подъехать к ней на своей лошади.

— Миссис Гамильтон! — с елейной учтивостью в голосе сказал он и приветственно приподнял шляпу. — Добрый день!

— Добрый, добрый, Батлер, — торопливо ответила Скарлетт, не поднимая головы и не замедляя шага.

— В чем дело, Скарлетт? Вы начали избегать меня?

— Не глупите, Ретт. Мне не нужны проблемы с мужем.

— У вас с ним могут быть какие-то проблемы? — насмешливо хмыкнул Ретт.

— Представьте себе, да.

— То есть, если бы не ваш муж, то вы не отказывали бы себе в удовольствии проводить время в моем обществе?

— Разумеется.

— Однако, как ловко вы устроились, Скарлетт! Будь ваша воля, вы держали бы при себе десяток ухажеров на побегушках, как в былые времена, воздыхая о светлом образе Эшли Уилкса. Может, вам стоит начать исповедовать мормонизм? Многомужество очень подошло бы вам.

— Ретт, у меня совсем нет настроения выслушивать ваши колкости, — Скарлетт отмахнулась от него, как от назойливой мухи.

— Неужели? — губы Ретта растянулись в хищную, самодовольную улыбку. — Тогда, возможно, у вас сегодня будет настроение разделить со мной ужин в одном из ресторанов Блэкстоуна?

Скарлетт наконец остановилась и подняла на него полный воодушевления взгляд.

— Это прекрасная идея! Но мое условие вы помните: Чарли не должен ничего узнать, — тут же оговорилась она, боязливо оглядевшись по сторонам. — Совсем ничего, он не должен даже заподозрить. Раз уж вы меня уговорили на это, то и вся ответственность лежит на вас.

Темные глаза Ретта странно сверкнули.

— И что будет, если он заподозрит или, не дай бог, узнает о наших тайных свиданиях?

— Я сдеру с вас шкуру, Батлер, — угрожающим тоном произнесла Скарлетт. — Живьем. Медленно. Я не шучу. Только попробуйте испортить мой брак, я вам в жизни этого не прощу.

— Не представляю себе, как можно испортить нечто столь призрачное, как ваш брак, но приму ваши слова на веру. Итак, вы сдерете с меня шкуру?

— Совершенно верно. Я не хочу ссориться с Чарли из-за вас.

— Что ж, даю слово, что из-за меня вы с ним не поссоритесь.

— О! — его обещание немного успокоило Скарлетт. — Тогда мы должны быть осторожнее.

— Ошибаетесь, дорогая. Не «мы», а «вы», — небрежно, почти безразлично бросил ей Ретт.

— Но вы только что… — Скарлетт в недоумении округлила глаза.

— Дело в том, Скарлетт, что я не горю желанием подбирать объедки с чужого стола. Такие условия мне не подходят. Командуйте своим дурачком Чарльзом, сколько влезет, а меня избавьте от вашего пошлого матриархата. Передавайте мистеру Гамильтону пожелания крепкого здоровья и прощайте, Скарлетт!

С этими словами Ретт пришпорил коня, который тут же, громко стуча копытами, понес его вперед по улице. Скарлетт растерянно смотрела вслед удаляющейся фигуре Батлера, не понимая, что особенного она ему сказала — ведь он сам начал ухаживать за замужней дамой, значит, должен был понимать, с какими препонами может столкнуться. В чем-то он был прав: досадно, что нельзя в придачу к мужу иметь парочку поклонников для настроения, но так уж сложилось в обществе, и с этим ничего не поделать. Такие размышления занимали Скарлетт от силы минут пять, пока она не вспомнила о более важных делах. Мысль о Ретте Батлере улетучилась из ее головы, как пар, и больше ее не тревожила.

* * *

В середине июня 1870 года в семье Гамильтон родилась девочка — темноволосая горластая кроха, которую нарекли Мэделин-Соланж, а для краткости называли Мэдж. В отличие от старших брата и сестры, она пошла не в отца, в ней вообще не чувствовалась ни порода Гамильтонов, ни порода Уилксов. Зато французские корни, доставшиеся от прабабки, в честь которой девочка получила одно из имен, были заметны еще с колыбели. Этот ребенок всегда знал, как добиться желаемого, и жизнь всей семьи как-то незаметно сосредоточилась вокруг маленького своенравного существа.

Скарлетт такое положение вещей не устраивало. Дети, говорила она, должны знать свое место и не мешать взрослым заниматься своими делами. Вот только донести эту истину до упрямой кучерявой головки Мэдж у нее никак не получалось, и малышка продолжала требовать всеобщего внимания и поклонения. Больше всех доставалось отцу семейства, который уже еле таскал ноги от усталости, но из последних сил развлекал младшую дочурку, засыпавшую исключительно под его голос. Нянь Мэдж не воспринимала и, судя по всему, не считала за людей — даже опытные немки, голландки и англичанки не могли с ней справиться, и тогда Скарлетт уверенно заявила, что это маленькое чудовище может воспитать только Мамушка.

Написав в Тару Уиллу, который недавно сам впервые стал отцом, Скарлетт подробно объяснила, почему в их доме присутствие Мамушки так необходимо, и верная служанка помчалась на Север по первому зову любимой воспитанницы. Мамушка постарела за минувшие годы: ее поступь стала еще более тяжелой, одышка более заметной, но рука ее по-прежнему была тверда настолько же, насколько и нежна, взгляд — то суров, то ласков, а голос звучен. С детьми она умела обращаться, как никто другой, и лучшей няни для капризной дочери молодым родителям было не найти на всем Севере.

Когда Чарльз привез Мамушку с вокзала, годовалая Мэдж, не увидев отца в положенное время в своей комнате, закатила очередную истерику. Скарлетт, тщетно пытаясь уложить ее спать, слышала в ответ только упрямое: «Не-не-не! Папа! Бай!»

— Мэделин-Соланж, а ну немедленно прекрати! — не выдержав, накричала она на дочь. — Быстро спать!

Девочка рассердилась, нахмурила черные бровки и замахнулась на мать кулачком.

— Ах ты… маленькая нахалка! Я тебя проучу!

— Пустите-ка меня, мисс Скарлетт!

Мамушка вплыла в детскую всей своей необъятной фигурой. Мэдж мгновенно затихла и уставилась на нее удивленными зелеными глазками. Она никогда не видела, чтобы люди были такими большими и чернолицыми, не слышала такого зычного повелевающего голоса.

— Мамушка, слава Богу! — с облегчением воскликнула Скарлетт. — Я так рада, что ты приехала! Сделай с ней что-нибудь, она никого не слушается!

— Не извольте волноваться, мисс Скарлетт. Я вынянчила два поколения робийяровских девочек, неужто с третьим не справлюсь? Ну-ка, мисс, — Мамушка подошла к кроватке, где сидела, как напуганный крольчонок, притихшая годовалая бунтарка, — разве так ведут себя воспитанные девочки, будущие леди?

Поняв, что ребенок полностью находится во власти Мамушки, Скарлетт бегом выскочила из детской, как из тюремной камеры.

— Кажется, они поладили? — одним глазом заглянул в комнату Чарльз, чтобы удостовериться, что Мэдж действительно успокоилась.

— О, будьте уверены, Мамушка сделает из нее человека, — Скарлетт, выдохнув, вытерла испарину со лба. — Даже не думала, что дети могут быть такими вредными. Посмотрите на Минни или на Уэйда — золотые дети, они никогда так себя не вели. А эта…

Чарльз, обычно стоявший за детей горой и защищавший их от любых нападок, согласился с женой.

— Да, Мэдж, она… с характером.

При этом он посмотрел на Скарлетт каким-то особенным взглядом, от которого та тотчас взорвалась, как бочка с порохом.

— Вы намекаете, что она пошла в меня?!

— Я ни на что не намекаю! — Чарльз миролюбиво поднял руки, почуяв, что запахло паленым.

— Но вы только что посмотрели на меня!

— Нет, Скарлетт, не на тебя! Просто… ваза за твоей спиной красивая.

— Ну да, ваза, — фыркнула Скарлетт. — Вы думаете, что я такая же несносная, как она? Что я так же деру глотку по пустякам и никому не даю житья? Признавайтесь, Чарли!

— Вообще-то, я так не думаю.

— Думаете, — сердито качала головой Скарлетт. — Вы все считаете меня тираном, хоть никогда не скажете этого вслух. Но я не такая ужасная, как Мэдж, ясно вам?

— Мэдж не ужасная! — решительно вступился за ребенка Чарльз. — Она знает себе цену, и у нее твердый характер. Из нее вырастет настоящий боец, вот увидишь.

— По-моему, из таких, как она, могут вырасти только крикливые капризули, — недовольно поморщилась Скарлетт, — которые только и умеют, что помыкать всеми вокруг.

— Да, Скарлетт, ты права, она вылитая ты, — устало вздохнул Чарльз, взглянув на циферблат карманных часов.

— Что-о-о?! — ноздри Скарлетт раздулись, а лицо стало до того свирепым, что ее мужу следовало бы поскорее уносить ноги, чтобы остаться в живых.

— Но за это я тебя и люблю, — он добродушно рассмеялся, забавляясь гневом жены. — Вас обеих.

— Ну и дурной же у вас вкус, мистер Гамильтон.

— Т-ш-ш! — Чарльз прижал палец к губам.

— В чем дело? — встрепенулась Скарлетт.

— Ты слышишь?

— Что?..

— Ничего, — он улыбнулся. — Тишина, полная.

— Слава Богу! — радостно перекрестилась Скарлетт. — Наконец-то на Мэдж нашли управу!

Мамушка вышла из детской и грузно проковыляла чуть вперед по коридору вдоль лестничной балюстрады. Смерив молодых господ неодобрительным взглядом, она сделала им замечание:

— Мисс Скарлетт, мистер Чарльз, разве можно так громко разговаривать у дверей спальни? Маленькая мисс только легла, а вы шумите! Негоже это, родителям возле детской беседы вести, неприлично.

Скарлетт обменялась с мужем короткими взглядами, ясно поняв, что воспитатель прибыл не только для Мэдж.

С приездом Мамушки в Бостон Скарлетт как никогда сильно затосковала по родине. Она хочет назад в Джорджию, ей надоели морозные снежные зимы с сугробами по колено, насквозь пропитанные европейской стариной узенькие улочки, серое небо в тучах, пронизывающий ветер с залива. Развлечения и празднества уже успели приесться, денег было вдоволь, даже работа не привносила в жизнь Скарлетт былого разнообразия, так как Чарльзу уже давно не требовалось ее содействие ни в поиске клиентов, ни в ведении большинства дел. Но не это имело решающее значение — Скарлетт безумно не хватало Эшли.

Все пять лет, проведенные на Севере, она не расставалась с мечтой однажды воссоединиться с ним. Пусть они будут друг для друга лишь сводными родственниками, пусть никогда не смогут открыто заговорить о своих чувствах, но они должны быть рядом. Скарлетт грела мысль о том, что Эшли и Мелани долгое время живут как брат с сестрой, равно как и она не была близка с мужем после рождения Мэдж. Чарльз не без сожаления принял требование жены, хотя он уважал ее желание какое-то время оградить себя от новых беременностей и родов. Ему было невдомек, что отказ от телесных отношений имел для Скарлетт куда более глубокое, сакраментальное значение — так она наконец-то перестала испытывать чувство вины перед Эшли за свою якобы неверность ему. Теперь, будучи преданной любимому и душой, и телом, Скарлетт начала стремиться к нему с удвоенной решимостью.

За окном синими тучами сгущались осенние сумерки, зажигались газовые фонари, ветер срывал пожелтевшие листья с деревьев и гнал по земле. Чарльз сидел в своем домашнем кабинете за составлением судебных исков, когда Скарлетт быстрым шагом вошла к нему с какими-то бумагами под мышкой и горящими от непонятного воодушевления глазами.

— Скарлетт, ты такая веселая! — улыбнулся он, подняв на нее взгляд. — У тебя для меня какие-то новости?

— Чарли, я хочу с вами поговорить, — она деловито уселась напротив и сложила руки на коленях.

— Я слушаю тебя.

— Как вам кажется, не стоит ли нам вернуться в Атланту в ближайшее время?

— Ты читаешь мои мысли! — обрадовался Чарльз. — Я как раз вчера думал о том, что нам уже хватит жить на чужбине. Север никогда не примет нас как своих, проживи мы здесь хоть тридцать лет. Нас с тобой здесь ничего не держит, разве что кроме работы, но работы полно и в Атланте.

— О, я так рада, что наши мысли совпали! — Скарлетт подарила ему очаровательную улыбку и вложила свои пальцы в его ладонь. — Мы построим дом на Персиковой улице? Рядом с домом тети Питти?

— Конечно, дорогая, мы же всегда хотели так сделать. Дядя Генри недавно писал мне, что в Атланте еще много земли под застройку, но город растет с поразительной скоростью. Нам нужно торопиться, если мы хотим успеть построить дом на Персиковой улице, а не где-нибудь еще.

— Тогда вам будет интересно кое на что взглянуть, — Скарлетт с лукавым видом разложила на столе перед Чарльзом принесенные бумаги.

— Что это? — удивился он.

— Позавчера я встречалась с архитектором и в общих чертах объяснила ему, каким должен быть дом. Вы только посмотрите, какая красота! — Скарлетт с восторгом продемонстрировала мужу чертеж фасада с помпезными колоннами и длинным балконом.

— О… к-хм, — Чарльз, давно вроде бы привыкший к неуемному темпераменту деятельной супруги, был несколько сконфужен таким ее напором. — Это чудесно, Скарлетт, дом просто чудесный.

— А это, — она показала ему лист с колонками наименований и цифр, — смета расходов на строительство, я составила ее вчера вечером. Она очень приблизительная, но вам полезно будет взглянуть.

Чарльз взял смету и, хмуря брови, пробежался по ней глазами.

— Что скажете? — нетерпеливо спросила его Скарлетт.

— Ты проделала потрясающую работу, дорогая, я даже не знаю, что сказать. Давай обсудим это завтра, мне еще нужно закончить кое-какие дела, хорошо?

— Так мы начнем строить этот дом? Сейчас?

— Да, начнем, обязательно начнем. Как только у меня появится время, я поеду в Атланту, чтобы найти строителей, договориться с подрядчиком…

— Возьмите меня с собой! — зеленые глаза Скарлетт лихорадочно заблестели.

— Не думаю, что это необходимо, Скарлетт. Это будет короткая деловая поездка.

— Чарли, но мы не были дома целую вечность! Я хочу побывать в Атланте!

— Что ж, если ты так этого хочешь, — Чарльз с улыбкой пожал плечами, любуясь женой, пребывающей в прекрасном настроении — не такое уж частое зрелище, если подумать.

Скарлетт с радостным смехом подскочила к нему и крепко поцеловала его гладко выбритую щеку.

— Мы едем в Атланту! — промурлыкала она. — Едем в Атланту!

Затем она выпрямилась, протанцевала к двери, напевая мелодию Виргинского вальса, и напоследок послала воздушный поцелуй немного ошарашенному, но в целом счастливому Чарльзу. Скарлетт так порхала, что на лестнице едва не налетела на Мамушку, которой поведение молодой госпожи показалось более чем подозрительным.

— Мисс Скарлетт! — прищурила она черные проницательные глаза. — Что это вы впереди себя на лестнице не смотрите? Неужто шею хотите свернуть?

— Мамушка, даже не вздумай портить мне настроение этим вечером! — с наигранным безразличием ответила Скарлетт и сбежала вниз по ступенькам.

— Если вы так веселитесь — ждать беды, это уж примета верная, — проворчала Мамушка, тяжело поднимаясь наверх.

— Я все слышала! — донеслось из холла.

— Слышать-то слышали, да только вы не слушаете никогда. Упрямства в вас не меньше, чем в маленькой мисс. Ей-богу, как задумаете чего-нибудь…

* * *

Атланта встречала супругов Гамильтон теплой, почти летней погодой. В этом было еще одно преимущество Джорджии над Севером — лето здесь было долгим, а зима хоть и промозглой, но короткой. На вокзале родственников ждала чета Уилкс вместе со старым дядюшкой Питером, который, тем не менее, все еще прямо и с достоинством сидел на козлах экипажа. Мелли была счастлива после долгой разлуки видеть брата с его женой, ее карие глаза сияли радостью, а лицо озаряла нежная улыбка. Всю дорогу до дома она увлеченно делилась с Чарльзом новостями и впечатлениями, пока Скарлетт и Эшли молча сидели друг напротив друга. Эшли уверенно сжимал руку жены и не сводил с нее глаз, делая это так нарочито, что у Скарлетт не осталось сомнений в его неискренности — очевидно, он был смущен столь близким присутствием миссис Гамильтон и боялся встретиться с нею взглядом.

И все же Скарлетт должна была найти способ остаться с Эшли наедине и поговорить. Она не знала, о чем — просто поговорить, найти в его глазах, в его словах и голосе подтверждение тому, что она по-прежнему много значит для него, что, несмотря на годы, проведенные порознь рядом с другими людьми, в нем все еще жива та частичка, которая принадлежит только ей, Скарлетт. Эшли был немногословен с ней, немногословен и холоден, но разве можно было ожидать от него чего-то другого, когда рядом постоянно мельтешили Мелани и Чарльз? Когда утром Чарльз наконец-то уехал к дяде Генри, чтобы обговорить с ним дела, а Мелли была занята ребенком, у Скарлетт появилось несколько минут для разговора с Эшли, пока он не ушел на работу в лавку Фрэнка.

— Эшли! — она торопливо догнала его у самой калитки. — Эшли…

— Скарлетт! — он улыбнулся ей, наконец-то улыбнулся своей теплой, немного печальной улыбкой. — Жизнь в Бостоне определенно пошла вам на пользу: я еще никогда не видел вас такой цветущей с тех самых пор, как вы были совсем юной девочкой и жили в Таре.

— О, вы помните… — пробормотала Скарлетт как робкая влюбленная девица. Сердце у нее готово было выскочить из груди от счастья.

— Воспоминания тех лет особенно ценны для меня, Скарлетт. Они как лучик света в царстве кромешной тьмы, на которое стала похожа наша жизнь.

— Для меня тоже, для меня тоже, Эшли! — в радостном возбуждении кивала она ему. — Я никогда не забывала, все годы, что я живу вдали от дома. Если бы не эти воспоминания, я не прожила бы на Севере, они давали мне силу, давали… О, Эшли, я так рада, что мы испытываем похожие чувства!

— Я думаю, все мы испытываем похожие чувства, — вновь улыбнулся Эшли. — Индия? — удивился он, увидев идущую по улице сестру. — Прости, мы со Скарлетт так заговорились, что не заметили тебя.

— Да, я именно так и поняла, — язвительно произнесла Индия, через ограду смерив Скарлетт пристальным взглядом. — Эшли, я пришла к Мелани.

— Она дома, — спокойно сказал Эшли. — Индия, проходи, располагайся, составь компанию Скарлетт.

— Как поживаете, Скарлетт? — сухо поинтересовалась Индия, не слишком стараясь быть обходительной.

Скарлетт ответила ей дежурной фразой, такой же сухой и ничего не выражающей, нутром почувствовав враждебность по отношению к «старой высохшей вобле», как она про себя прозвала Индию. Она гордо вздернула подбородок и без тени смущения взглянула в бесцветные глаза мисс Уилкс, давая той понять, что у нее не получилось ни уличить Скарлетт в чем-либо непристойном, ни унизить. Индия лишь безразлично проплыла мимо нее к крыльцу дома так, будто Скарлетт была пустым местом.

Впрочем, даже вызывающее поведение Индии не могло омрачить радости Скарлетт. Теперь она была уверена, что ее чувства к Эшли по-прежнему взаимны, и с нетерпением ждала вечера, чтобы увидеть его вновь. За ужином она старалась незаметно, не привлекая лишнего внимания, подать ему какой-нибудь знак своей любви и признательности, понятный только им двоим, но в присутствии Мелли и Чарльза Эшли снова надел маску вежливого равнодушия. Скарлетт не сердилась на него за это, она все понимала или думала, что понимает. Эшли слишком благороден, чтобы причинить боль близким людям, и это правильно. Скарлетт сама давно рассталась с безумной мечтой во что бы то ни стало заполучить любимого себе, она принимала действительность такой, какая она есть, и не стремилась что-либо менять. В их чрезвычайно деликатном положении было даже что-то романтическое, если не сказать — героическое, ведь пронести любовь через всю жизнь вот так, будучи скованными по рукам и ногам, дано не всем.

Вечером из маленькой, тесной гостиной домика Мелли доносились мужские голоса. Услышав их, Скарлетт застыла на месте и осмотрелась по сторонам, нет ли поблизости Мелани или Дилси. К счастью, ей никто не мешал подойти ближе и подслушать разговор. Конечно, подслушивать чужие разговоры — это низко, но когда еще представится возможность узнать мысли Эшли из первых уст? Ведь ей он их не откроет. Во всяком случае, не сейчас. Скарлетт бесшумно подкралась к приоткрытой двери, откуда слегка тянуло сигарным дымом, и принялась ловить каждое слово. Кузены долго беседовали о политике, о выборах, о перспективах партии демократов, и Скарлетт уже начинала не на шутку злиться, пока разговор не вошел в нужную ей колею.

— Люди не должны думать, будто нам со Скарлетт пришлось легче, чем остальным, — говорил Чарльз. — Это не так. Эшли, если бы не она, я вообще не уверен, получилось бы у меня хоть что-нибудь, или я остался бы никем после войны. Всем, что у меня есть, я обязан Скарлетт. Я и выжил в той ужасной бойне и в плену только потому, что у меня была она. Один бы я не справился.

— Я понимаю тебя, Чарли, — вздохнул Эшли, и Скарлетт затаила дыхание, слушая его голос. — Без женщин мы ничто. Они всегда стеной стоят за нашими спинами, через что бы мы ни проходили. Все то же самое я могу сказать о Мелли.

«Мелли? — разочарованно повторила про себя Скарлетт, и ее сердце едва не рухнуло в пятки от ревности. — Да чем он таким обязан этой серой мышке?»

— Но… — Чарльз сделал паузу. — Не знаю, поймешь ли ты меня, Эшли… Иногда я думаю, что я не тот, кем хотела бы меня видеть Скарлетт. Мне кажется, что я ее разочаровал.

Эшли многозначительно промолчал в ответ, а затем тактично перевел разговор на более отвлеченную тему. Скарлетт отдала бы многое, чтобы видеть его лицо в этот момент, но Эшли сидел в кресле спиной к двери, и через узкую дверную щелку была видна только его белокурая макушка. Она снова ничего не узнала о том, что у него на душе, Эшли все еще оставался для Скарлетт неразгаданной тайной, к которой ее влекло с завидным постоянством.

За строительство дома Чарльз взялся с большим энтузиазмом. Поручив часть забот дяде Генри, он жил теперь практически на два города, но это его, как ни странно, не утомляло. Во-первых, занятому человеку некогда думать о ерунде, а во-вторых, ему приятно было видеть Скарлетт веселой и воодушевленной. Иногда она проявляла нетерпение, очень часто контролировала процесс и ругала за глаза нерасторопных рабочих, но все-таки по большей части она находилась в отличном расположении духа. А раньше так бывало далеко не всегда.

Послевоенное время, проведенное в Таре, осталось в памяти Чарльза размытым пятном. Наверное, он тогда был слишком измотан душевно и физически, чтобы наблюдать и анализировать, да и не до того было, когда в поле и в доме столько работы. Скарлетт в ту пору ходила сумрачная, уставшая и потерявшая опору под ногами, как и все они. Она редко улыбалась и еще реже улыбалась ему, своему мужу, но когда она все-таки делала это, Чарльз чувствовал себя самым счастливым на свете и готов был свернуть ради ее улыбки горы.

С переездом в Бостон многое изменилось: Скарлетт оттаяла, пробудилась к жизни, а вместе с этим стало понятно, что крутой нрав — это неотделимая часть ее самой. Но, как и положено любящему человеку, Чарльз принимал жену со всеми ее недостатками, ведь идеальных людей не бывает. Ее настроение менялось чаще, чем погода за окном: Скарлетт могла наговорить обидных, жестоких слов и казаться совершенно безразличной, могла, напротив, быть нежной, любящей и ласковой, а наутро снова покрыться коркой льда. Чарльзу в такие моменты всегда казалось, что он видит в глазах любимой странную, таинственную печаль, какую-то застарелую боль, от которой ему очень хотелось ее излечить, если бы он знал, как это сделать. Однажды он спросил жену напрямую, в чем причина ее тоски, на что получил категоричный ответ: «Чарли, сделайте одолжение, не лезьте ко мне в душу».

Выходя в свет, Скарлетт всегда вела себя с мужем самым почтительным образом, более того, перед людьми восхищалась им так, как никогда не делала этого, оставаясь с ним наедине. Чарльза это, с одной стороны, смущало, но в то же время он понимал, что природное обаяние супруги и ее умение располагать к себе людей помогает и ему освоиться в новом, скептически, а то и враждебно настроенном к южанам обществе. Как легко она умела сглаживать острые углы, как свободно находила общие темы для разговоров и точки соприкосновения! В конце концов сам Чарльз, у которого ненависть к янки была запрятана глубоко в сердце, взаимно проникся ко многим из своих коллег-северян искренней симпатией и доверием. Скарлетт была ему не просто женой, она была его боевой подругой, правой рукой, она горела работой мужа едва ли не больше, чем он сам. Скарлетт всегда была полна идей и обладала тонким деловым чутьем, понимала, кому стоит верить, а с кем лучше не связываться, и редко ошибалась в своих суждениях. Обратная сторона талантов миссис Гамильтон состояла в том, что ее кроме дел особо ничего не интересовало. Когда Чарльз пытался заговорить с ней о чем-нибудь другом или поделиться тем, что у него на душе, Скарлетт в лучшем случае молча и безучастно кивала, в худшем — в неделикатной форме просила его помолчать. Если бы Чарльз плохо ее знал, то решил бы, что она нисколько им не дорожит и совсем его не любит, и это, пожалуй, убило бы его.

Отдушину Чарльз находил в общении с детьми. Уэйд боготворил отца и старался быть ему полезным, отец никогда не отмахивался от него, каким бы уставшим или занятым ни был, и не делал никаких различий между ним и сестрами. Минни, с ранних лет обнаружившая в себе тягу к музыке и искусству в целом, много занималась с учителями, которых в большом количестве нанимала ей мать, но все же проводить время с отцом ей нравилось больше. С ним она была просто маленькой девочкой, любимой дочкой и даже могла порезвиться и побаловаться, пока мать не видит. Будучи очень схожими по характеру, брат и сестра, к огорчению Чарльза, не были близки настолько, насколько ему хотелось бы. Уэйд не понимал и не мог понять, почему мама уделяет столько внимания Минни и так ее превозносит, а Минни, поначалу искренне тянувшаяся к брату, потеряла к нему интерес, натолкнувшись на его холодность. Впрочем, они никогда не ссорились, никогда не обижали друг друга и ни о чем не спорили, но и друзьями их назвать было нельзя.

Расстановка сил в доме начала меняться, когда подросла Мэдж. В отличие от тихой и покладистой Минни, она очень быстро сообразила, насколько полезно иметь старшего брата. Во-первых, на нем можно ездить верхом, как на коне, и всячески использовать для игр. Во-вторых, с его помощью можно пробираться на кухню и доставать лакомства, которые тщательно припрятывала от сладкоежки Мэдж Мамушка. В-третьих, в случае чего старшим от взрослых всегда достается больше, на то они и старшие. Уэйд сам толком не понял, как попал под влияние маленькой темноволосой бестии, дружба с которой не приносила ему ничего, кроме нагоняев от Мамушки и гневных окриков матери, зато с затейницей Мэдж никогда не бывало скучно. Скарлетт постоянно жаловалась Чарльзу, что их младшая дочь плохо влияет на Уэйда и из-за нее он совсем отбился от рук, но отец семейства только пожимал плечами, не в силах разлучить эту хулиганскую парочку. Не справлялась даже Мамушка: после ее воспитательных нотаций дети смиренно давали обещание, что будут вести себя хорошо, но уже через полчаса Мэдж тихонько, чтобы никто не услышал, подбивала Уэйда на очередную мелкую шалость.

Тем сильнее отдалялась от них Минни, которую они почти никогда не брали в свои игры, ведь Минни, как считал Уэйд, очень воспитанная, примерная девочка, и она ни за что не станет шалить вместе с ним и Мэдж. На самом же деле ей вовсе не хотелось быть особенной, постоянно получать похвалу и одобрение от взрослых, если брат с сестрой отвергают ее из-за этого. Видя негласный разлад между детьми, Чарльз всеми силами старался объединить их и сдружить между собой, объяснял Скарлетт, что нельзя все время ругать одних и хвалить другую, но все же в Минни было нечто, что вызывало у ее матери безграничное обожание к ней и в конце концов делало девочку одинокой в собственной семье.

Дом, светлый, добротный, просторный и чуточку помпезный дом в традиционном южном стиле был построен и полностью готов к переезду к маю 1873 года. Это оказалось большим событием не только для семьи Гамильтон, но и для всего общества Атланты, оплотом которого по-прежнему выступала «старая гвардия» южан, гордых и непокоренных, несмотря на свое стесненное положение. На протяжении восьми лет после окончания войны они отстаивали свои права и свою честь как умели, как могли, отказываясь принимать новые порядки республиканского правительства. Пришлые янки до сих пор были самими презираемыми жителями города наравне с продажными подлипалами, и им приходилось поддерживать добрососедские отношения исключительно с себе подобными. Впрочем, не было похоже на то, чтобы они сколько-нибудь от этого страдали, но ветеранам «старой гвардии» такая позиция была принципиально важна.

От дяди Генри до Чарльза дошли слухи, что старожилы до сих пор не простили им со Скарлетт отъезда на Север, однако не в правилах Чарльза было верить слухам. Еще меньше подобные вещи занимали Скарлетт — она без всякого стеснения разъезжала по Атланте в своих дорогих нарядах, которых впрок накупила в бостонских модных салонах. Новоселье она планировала устроить с широким размахом и начала готовиться к нему за целый месяц, продумывая меню и всю программу до мелочей. Праздник должен был сочетать в себе чисто южные увеселительные традиции и утонченность северных светских приемов, особенности которых Скарлетт выучила досконально. Такого в Атланте точно еще ни у кого не было — миссис Гамильтон возлагала на этот вечер большие надежды и мечтала стать его королевой, а Чарльз, хотя и не был любителем роскоши, к желанию жены относился как к закону.

Вечером накануне праздника он увидел, как в зале на высокой табуретке за пианино сидит шестилетняя Минни, играет и поет «Славный голубой наш флаг», а с двух сторон ее с умилением слушают Мелли и Скарлетт. Заметив Чарльза, они обе заулыбались ему.

— Чарли, вы только послушайте, как она поет! — глядя на дочь затуманенными нежностью глазами, воскликнула Скарлетт. — У Минни талант!

— Умница, милая! — гордо произнес Чарльз, подойдя к Минни и поцеловав ее.

— Завтра она поразит всех гостей, — щебетала Скарлетт. — Все будут в восторге от нашей Вильгельмины!

— А разве Уэйд не будет выступать? — удивился Чарльз. — Мне кажется, Минни тяжело играть и петь одновременно, Уэйд мог бы ей помочь.

— Да вы что! — его жена тотчас нахмурилась и посуровела. — Уэйд не обучен игре на пианино, а петь… Ему же медведь на ухо наступил! Он только опозорит нас перед всеми.

— Не опозорит, если хорошо отрепетировать песню. Еще же не слишком поздно? Ну вот, как раз есть время подготовиться.

— Чарли, я предлагала Скарлетт то же самое, но она не захотела меня послушать, — смущенно призналась Мелли. — Я тоже считаю, что Уэйд может что-нибудь представить гостям.

— Два голоса против одного, — Чарльз лукаво подмигнул сестре.

Скарлетт оказалась в меньшинстве, и это ее сердило.

— Если еще спросите мнения Эшли, будет три голоса, — с улыбкой добавил он после паузы. — Против одного твоего, дорогая.

— Ладно, вы меня уговорили! — нехотя и с раздражением сдалась Скарлетт. — Но если что-то пойдет не так, отвечать за провал будете вы, Чарли!

— Все пройдет хорошо, Скарлетт, — уверенно сказал Чарльз и погладил дочь по голове. — Они ведь у нас такие умницы.

Минни с красными ушами тихо сидела за инструментом, растерянная и смущенная спором родителей, предметом которого она оказалась. Она всегда чувствовала себя неловко, когда мать при ней начинала принижать Уэйда, ей отчего-то становилось стыдно, хотелось убежать и спрятаться, и если бы не присутствие отца с тетей Мелли, она наверняка бы расплакалась.

— О, тогда я сей же час позову Уэйда! — обрадовалась Мелли и, подобрав юбки, поднялась со стула. — Мы вместе подготовим чудесный номер!

— Вот и замечательно, — удовлетворенно кивнул Чарльз.

В дверях зала показалась Мамушка. Поднимаясь по лестнице, она запыхалась, и в голосе ее была слышна одышка.

— Мистер Чарльз, к вам пришли, — сказала она.

— Кто, Мамушка?

— Миссис Мерриуэзер и миссис Элсинг, хотят поговорить с вами.

Чарльз в недоумении переглянулся сначала с женой, а затем с сестрой.

— Очень странно, они не предупреждали о визите. Ну хорошо, мы примем их сейчас. Скарлетт, идем со мной, дорогая. Мелли, а ты пока порепетируй с детьми, будь так любезна.

— Мистер Чарльз! — остановила его Мамушка. — А про мисс Скарлетт они ничего не говорили, только про вас.

Скарлетт напряженно сузила глаза, сердцем чувствуя неладное.

— Не думаю, что они могут сказать мне что-то такое, что не предназначалось бы для ушей Скарлетт, — возразил Чарльз. — Нехорошо хозяину одному принимать гостей без хозяйки, не правда ли, Мамушка? Скарлетт, идем.

Мамушка неодобрительно покачала головой, глядя вслед молодым господам. Для нее в свое время было большим открытием, что мистер Гамильтон, невзирая на внешнюю скромность и мягкость, обладает упрямством не меньшим, чем его супруга. Его невозможно было переубедить в том, что он сам считал правильным, а со Скарлетт они не сталкивались лбами только потому, что любовь была единственной на свете вещью, которую он ставил выше принципов.

Две почтенные гостьи озирались по сторонам в просторной гостиной, изучая ее убранство: диваны и кресла, обтянутые парчой, тяжелые бархатные портьеры, потолок с лепниной и большую хрустальную люстру, высокие зеркала в массивных рамах, картины европейских художников, развешенные на стенах. Обе матроны отметили про себя, что обстановка достаточно безвкусная, несмотря на внешнюю дороговизну и лоск.

— Долли, ты уверена, что это необходимо? — с сомнением спросила подругу миссис Элсинг.

— Абсолютно, — твердо ответила миссис Мерриуэзер. — Семья Гамильтон очень дорога мне, я была близка с покойными родителями Чарльза и Мелли. Кто, если не я, возьмет на себя попечительство о младшем поколении? Отец и мать давно почили, Питти, при всем моем уважении к ней, никогда не была толковой опекуншей, а о старом мистере Гамильтоне и говорить нечего. Насчет миссис Уилкс я спокойна — эта девочка всегда знала себе цену и была верна нашим идеалам в любых обстоятельствах, но что до ее брата… Ты сама понимаешь, как женщины определенного склада умеют подчинять себе мужчин, особенно тех, кто легко поддается влиянию.

— Знаешь, Долли, Скарлетт мне тоже никогда особо не нравилась, если быть откровенной. Начиная с того, что она сорвала чужую помолвку, вела себя вызывающе, ходила по госпиталю с недовольным лицом, словно ей глубоко безразличны страдания раненых и умирающих солдат. А тот ее танец с Батлером? Боже ты мой!

— Именно, она как будто не из нашей среды, недаром ее так потянуло к янки. Теперь, судя по всему, Скарлетт собирается бесстыдно хвастаться перед нами деньгами, заработанными ее мужем у врагов Конфедерации. Нет, такого Атланта не потерпит! Если у Чарльза не хватает смелости самому приструнить жену, придется ему намекнуть. Кроме нас этого никто не сделает.

Чарльз появился в гостиной в сопровождении своей супруги, чем несколько обескуражил пожилых дам. Скарлетт поздоровалась с ними вежливо, но очень уж сухо, если не сказать высокомерно, и хозяин предложил гостьям присесть.

— Чарли, — покровительственным тоном начала миссис Мерриуэзер, — извини за столь внезапный визит. Мы с миссис Элсинг пришли к вам по одному чрезвычайно деликатному делу. Личного характера, — добавила она, как бы невзначай взглянув на Скарлетт.

— Я с удовольствием выслушаю вас, миссис Мерриуэзер, — простодушно ответил Чарльз, не удостаивая вниманием ее намек.

— Чарли, это… — терзаемая чувством неловкости, вмешалась миссис Элсинг. — Это очень личный разговор.

— Но у меня нет никаких тайн от Скарлетт. Все, что вы хотите сообщить мне, можете смело говорить при ней.

— Послушайте, Чарли, это совсем не обязательно! Я могу выйти, если необходимо, — Скарлетт поднялась с места, но Чарльз настойчивым движением взял ее за руку и усадил обратно.

— Нет, дорогая, останься. Пожалуйста. Так о чем же вы хотели поговорить со мной?

— Видите ли, Чарли, предмет беседы на самом деле очень деликатный, — вкрадчиво сказала миссис Мерриуэзер. — Это связано с общественной и политической обстановкой, сложившейся в Джорджии. Думаю, для вас не секрет, с какими трудностями нам приходилось сталкиваться на протяжении последних лет. Так вот, от лица всего общества Атланты мы хотели бы выразить надежду, что между нами не будет… никаких разногласий на этой почве.

— Я не понимаю вас, миссис Мерриуэзер, — нахмурился Чарльз. — Мне кажется, между нами и так нет никаких разногласий.

Матроны, поставленные в неудобное положение, переглянулись между собой. Скарлетт молчаливо пронзала их недоверчивым взглядом немного раскосых зеленых глаз.

— Не то чтобы мы вмешивались в вашу жизнь, — поддержала подругу миссис Элсинг, — вы со Скарлетт, конечно, имеете полное право жить так, как считаете нужным и как позволяет вам совесть, но…

Внимательнее взглянув на мужа, Скарлетт вдруг поняла, что его мотивы не так просты и бесхитростны, как казалось. Он с самого начала знал, в каком русле пойдет разговор, и был готов к этому, но с каждой новой фразой почтенных дам Чарльз все больше распалялся внутри. Это был гнев иного свойства, не такой громкий и необузданный, как у О’Хара или Фонтейнов, и оттого более пугающий. Скарлетт, с детства привыкшая к горячему нраву отца, не боялась вспышек его ярости, так как знала, что они быстро и бесследно проходят. Но то, что она наблюдала сейчас, было больше похоже на вскипание лавы в недрах горы, когда ожидание катастрофы едва ли не страшнее самого извержения. К счастью, гнев Чарльза был направлен не на нее.

— Пожалуйста, продолжайте, миссис Элсинг, мы вас слушаем, — спокойно произнес он, но от этой вежливой и дружелюбной с виду фразы миссис Элсинг окончательно стушевалась и замолкла.

— Хорошо, давайте обойдемся без иносказаний, — не выдержав, пошла ва-банк миссис Мерриуэзер. — Чарли, я больше не стану скрывать того, что когда-то мы все очень огорчились, узнав о том, что вы уехали на Север. Для нас это было оскорблением, раной, которую вы нанесли нам в самое сердце. Вы, сын своего отца, офицер Конфедерации, вдруг решили жить среди тех, кто разорил ваш дом и вашу землю, кто убивал ваших боевых товарищей, кто оставлял наших женщин вдовами и детей сиротами. Но это уже неважно, это в прошлом; теперь вы здесь, среди тех, кто до сих пор предан Правому Делу, и нам больно видеть, как вы демонстрируете богатство, нажитое среди ненавистных нам янки. Я прошу вас (и вас, Скарлетт, особенно вас!) проявлять уважение к тем людям, чьи родные умирали от голода и холода, но не сдавались врагу, и вести себя скромнее.

На ее высохших морщинистых щеках разгорелся румянец, а в темных ястребиных глазах пылал праведный гнев. Миссис Мерриуэзер наконец-то высказала в лицо супружеской паре Гамильтон все, что давно просилось у нее с языка. Скарлетт молчала в напряжении, наблюдая за непроницаемым выражением лица Чарльза. Он заговорил не сразу, прежде тщательно обдумав свои слова:

— Что ж, миссис Мерриуэзер, ваше негодование мне вполне понятно, и я могу его оправдать. Но позвольте же и мне сказать несколько слов в свою защиту. Что касается моего отца, то я уверен, что он одобрил бы мое решение начать практику под руководством его хорошего друга и боевого товарища, который не только обучил меня всему, что знал сам, но и протянул мне руку помощи в трудную минуту в память о моем отце. Если из-за этого люди усомнились в моей преданности Делу Конфедерации, то мне нечего им возразить, однако пусть они знают, что не проходило ни дня, ни ночи, когда бы я не вспоминал те ужасные бедствия, через которые нам пришлось пройти, не вспоминал бы тех, кто был убит рядом со мной и кого убивал я. Этой ране в моей душе никогда не затянуться, но знаете, что в десять крат страшнее гибели Нашего Дела? Страшнее осознавать, что в наших силах было предотвратить кровопролитие, но мы не сделали этого. Мы сами позволили войне случиться, своей непримиримостью, своими амбициями и нежеланием идти на компромисс мы выпустили зверя из клетки, а потом уже было слишком поздно. Вот что еще больнее разоренной земли и невинно пострадавших людей. И если уж говорить начистоту, на той стороне вдов и сирот осталось не меньше.

— Чарли, но мы не обвиняем вас ни в чем подобном! — воскликнула миссис Элсинг.

— Что до моей жены, — невозмутимо продолжал Чарльз, — то я не знаю человека, который ценил бы свои корни больше, чем она. Именно она следила за тем, чтобы никто из родных нам людей, в том числе живущих в Атланте, не голодал и не испытывал нужду. Скарлетт много работала, работала наравне со мной; все, что мы заработали, мы заработали честным трудом. Но если у кого-то возникнут сомнения, что я или Скарлетт по-прежнему верны Правому Делу, такой человек имеет полное право не переступать порога нашего дома. Мы все поймем и не будем в обиде.

Он замолчал, и в гостиной на несколько мгновений воцарилась гнетущая тишина. Миссис Мерриуэзер с миссис Элсинг, придя в сильное замешательство, поспешно попрощались и покинули дом Гамильтонов, а Чарльз, глубоко уязвленный их неудавшимися наставлениями, продолжал сидеть на диване, подперев голову рукой.

— Прости, Скарлетт, — тусклым голосом произнес он. — Кажется, я только что сорвал праздник, к которому ты так готовилась.

— О, вы поступили правильно! — с необыкновенным жаром заговорила Скарлетт. — И пусть все эти старые сплетницы… катятся к черту, вот! Я буду даже рада, если они не придут на новоселье. Пусть хоть вообще никто не приходит, праздник состоится и точка!

Чарльз посмотрел на нее с огромной теплотой и улыбнулся. Его карие глаза давно так не светились — Скарлетт уже не помнила, как давно. Ей даже показалось на минуту, что перед ней совершенно неизвестный ей человек, и это было странно. Уж кого-кого, но Чарли она знала как облупленного, он был для нее полностью предсказуем, его мысли казались примитивными и легко читаемыми, как и мысли большинства знакомых ей мужчин. В первый раз он высказал идею, которая шла вразрез с представлениями Скарлетт о нем, и это повергло ее в легкий шок.

— Чарли… то, что вы сказали о войне… — она замялась.

— Да?..

— Знаете, я с вами солидарна. Я тоже всегда думала, что война — это зло, которого нужно избегать всеми силами. Я злилась на тех, кто ее развязал и поддерживал, я даже немножечко злилась на вас. Просто… мне казалось, что вы считаете иначе. Почему же мы с вами никогда не говорили об этом?..

— Что было, то прошло, Скарлетт, — тяжело вздохнул Чарльз. — Нет смысла говорить о том, что уже невозможно исправить, нужно идти вперед и стараться не допускать прежних ошибок. Жизнь ведь продолжается, в конце концов. Даже на пепелище рано или поздно начинают цвести цветы.

— Я тоже так думаю, Чарли! — с радостной улыбкой воскликнула Скарлетт. — Меня так раздражает, что эти старые черепахи до сих пор живут в тысяча восемьсот шестьдесят третьем году и заставляют всех вокруг сидеть в этом болоте за компанию с ними! Пусть не приходят на наш праздник, нам будет только веселее!

— Любовь моя, только давай без «черепах».

Скарлетт с задорной улыбкой слегка пихнула мужа локтем в бок.

— Ну же, Чарли, не будьте таким скучным! Признайте, что они похожи на старых, больших, неповоротливых черепах. «Вы позабыли о Нашем Правом Де-еле», — скрипучим голосом передразнила она миссис Мерриуэзер.

Чарльз, усилием воли подавлявший желание расхохотаться, не выдержал и прыснул со смеху вслед за женой. Смеялись они громко и долго, пока в гостиную не пожаловала Мамушка, чтобы разобраться, в чем дело и почему господа ведут себя так разнузданно. Только она раскрыла рот, чтобы сделать им замечание, как Гамильтоны зашлись новым приступом хохота.

— Нехорошо это, мистер Чарльз, мисс Скарлетт, так паясничать. Срам настоящий! — обиженно надулась служанка.

— Ма… Мамушка, мы это нена… рочно, — задыхаясь от смеха, выдавил из себя Чарльз.

— Ч-честное слово, — добавила Скарлетт, у которой по щекам уже текли слезы.

— Ну и в кого детям быть воспитанными? — проворчала Мамушка, повернувшись к ним широкой спиной и заковыляв к дверям. — Сладу никакого с вами нет, ох, была бы жива старая госпожа!..

* * *

Скарлетт для встречи гостей надела одно из лучших своих платьев — темно-лиловое, бархатное, с лифом, расшитым мерцающим стеклярусом. Она твердо решила, что будет стоять внизу с гордо поднятой головой, сколько бы человек ни удостоили их сегодня своим визитом. Тот, кого Скарлетт больше всего желала видеть на новоселье, придет в любом случае. Все это празднество, все усилия по его подготовке она в конечном итоге посвящала всего одному человеку. Ей безумно хотелось бы, чтобы вместо Чарльза рядом стоял Эшли и принимал вместе с ней гостей, но то были лишь несбыточные грезы, в несбыточности которых Скарлетт находила особое, изощренное упоение.

Чарльз был готов к тому, что после вчерашнего разговора с миссис Мерриуэзер и миссис Элсинг большинство горожан проигнорируют его приглашение, но к своему удивлению и облегчению он увидел, что это не так. Эти две дамы пришли на праздник в числе первых и принесли извинения за свою неучтивость. Вместе с ними на новоселье пожаловали Мейбелл с Рене Пикаром, Хью, Фэнни Элсинг и ее муж, старый доктор Мид со своей женой, миссис Уайтинг, дядя Генри, тетя Питти, Фрэнк Кеннеди и Сьюлин. Последняя, правда, не горела желанием почтить визитом старшую сестру, но за прошедшие годы Фрэнк так сроднился с Уилксами и Гамильтонами, что просто не мог не прийти, к тому же Сьюлин не любила пропускать светских мероприятий.

Мелани не зря накануне посвятила весь вечер репетиции с племянниками: выступление старших детей Чарльза и Скарлетт стало настоящим гвоздем программы. «Старая гвардия» расчувствовалась, глядя, как одиннадцатилетний мальчик проникновенно поет гимн Конфедерации под аккомпанирование младшей сестренки. Когда Мамушка после выступления увела детей в их комнату, кто-то из гостей заметил, что Минни Гамильтон похожа на Бо Уилкса словно родная сестра.

— Это правда, они очень похожи, — с улыбкой подтвердила Мелани. — Оба пошли в свою прабабушку, урожденную мисс Джорджию Уилкс. Дорогие мои, — обратилась она к брату с невесткой, — как вы думаете, Бо мог бы в будущем составить партию для Минни?

— Нет! — выпалила Скарлетт так громко и резко, что толпа гостей разом стихла.

— Почему нет? — внезапно встряла Индия, посмотрев на растерянное лицо Мелли. — В нашей семье так принято.

— А в моей не принято! — категорично заявила Скарлетт, но затем смягчилась, чтобы не портить вечер: — Я хотела сказать, в нашей семье не будет никаких браков по договоренности, только по любви. Мы так решили. Да, Чарли?

Чарльз, с которым жена прежде ни разу не обсуждала будущее детей в таком ключе, приятно удивился, так как ее слова служили напоминанием об их собственной свадьбе.

— Конечно, Скарлетт. Пусть наши дети выбирают в супруги тех, кого выберет их сердце.

Скарлетт, довольно улыбнувшись ему, бросила беглый взгляд на Эшли, что не укрылось от бдительного взора Индии. Мисс Уилкс пожала плечами, сделав загадочное выражение лица, а вызвавший удивление публики инцидент был исчерпан. Вечер продолжился.

На третьей неделе после переезда в Атланту Скарлетт поняла, что жизнь в этом городе невероятно однообразна. Прежде всего, город был маленьким, молодым и «неотесанным». Когда-то это казалось Скарлетт привлекательным, но теперь, вкусив северного колорита, она переменила свое мнение. В Атланте совершенно не с кем было общаться — лица «старой гвардии» примелькались ей еще в войну, а местные республиканцы-янки и «саквояжники» по сравнению с образованными, интеллигентными бостонцами выглядели сущим сбродом, с которым и дела-то никакого не хотелось иметь. Скарлетт скучала по опере и театрам — не то чтобы она любила искусство, она вообще его не понимала и редко вникала в то, что происходило на сцене, зато какой это был роскошный повод выйти в свет и похвастаться новым нарядом! Маленький камерный театр Атланты, только-только набирающий актерскую труппу и репертуар, совсем ее не впечатлял и не манил, и блистать там было совершенно не перед кем.

В этом Скарлетт очень походила на свою младшую дочь, с которой постоянно воевала из-за ее неуемных аппетитов. Скарлетт искренне не понимала, зачем Мэдж требует все новых и новых игрушек, когда ее комната уже и так завалена бесполезным барахлом, к которому ребенок даже не прикасается. Когда Мэдж путем криков, слез, мелкого шантажа, упрашиваний, лести и сговора с домочадцами получала желаемое, ее радости не было предела, но лишь на день-другой, после чего новая красивая игрушка безвозвратно отправлялась на пеструю свалку в детской. Скарлетт в немой злобе только разводила руками и недоумевала, чего вечно не хватает этой маленькой вредине.

Впрочем, у Атланты было одно неоспоримое преимущество перед любым другим городом в мире — непосредственная близость Эшли. Скарлетт очень часто приходила в гости к Мелани, особенно в те часы, когда ее муж находился дома или должен был откуда-то вернуться. Мелани, души не чаявшая в племянниках, тоже была постоянной гостьей в доме своего брата вместе с Бо, а вот Эшли, к огорчению Скарлетт, редко заходил к ним по собственной инициативе. Тогда она брала все в свои руки и навещала родственников сама. Иногда одна, иногда рядом с Чарльзом, Скарлетт садилась на простенький диван в углу и украдкой наблюдала за Эшли: за тем, как мягко светятся его лучистые серые глаза, за плавным изгибом его тонких губ, за его благородным, безупречно очерченным профилем. Ее сердце сладостно замирало от одной его улыбки в ее сторону, от одного простого «Скарлетт, вы сегодня такая красивая». Для счастья не требовалось большего, Скарлетт нашла свою тихую гавань, свое заслуженное уютное пристанище, и не собиралась его покидать.

Однажды по дороге к дому Мелли Скарлетт повстречался старый знакомый. Ретту Батлеру исполнилось сорок пять, и он был уже совсем не тем блистательным поджарым красавцем, каким его всегда знала Скарлетт. Его некогда стройная, атлетическая фигура обрюзгла, лицо, в прежние времена похожее на лик римского бога, оплыло от неумеренных возлияний, темные потухшие глаза устало смотрели из-под набрякших век. По слухам, последнюю пару лет он беспробудно пил и большую часть времени проводил в публичном доме у Красотки Уотлинг. В глазах Скарлетт потерявший форму, опустившийся Ретт мигом лишился всей былой привлекательности. «Стареющий мужчина — это гадкое зрелище, — брезгливо подумала она, смерив его холодным взглядом. — Стареющий пьющий мужчина еще гаже». Однако всегда бывали исключения из правил. Например, мужчины из породы Уилксов умели стареть красиво и элегантно: Джон Уилкс до самой смерти сохранял стать и даже в семьдесят выглядел безупречным джентльменом, а Эшли, приближающийся к сорокалетнему рубежу, ни на йоту не растерял своего обаяния, и каждый прожитый год лишь добавлял новый штрих к его благородной красоте.

— Не могу поверить своим глазам! — заметив Скарлетт, Ретт заулыбался, однако эта улыбка была лишь бледной тенью его былой мужественности: грубой, излучающей опасность, но такой чертовски притягательной. — Миссис Гамильтон, очаровательно выглядите! — он с притворной почтительностью склонился над ней, восседая верхом на лошади. — Значит, слухи о вашем триумфальном возвращении в Атланту не были преувеличением.

— Вам-то что, Батлер? — хмыкнула Скарлетт, недовольная тем, что он ее задерживает, ведь Эшли должен был с минуты на минуту вернуться домой.

— Я думал, вы обрадуетесь, увидев старого друга, Скарлетт, — рассмеялся в ответ Батлер.

— Да, я безумно рада! Просто не знаю, куда себя девать от радости.

— Вы куда-то торопитесь? Я могу вас проводить?

— Батлер, езжайте, куда ехали, и оставьте меня в покое! — потеряв всякое терпение, рассердилась Скарлетт.

— О, я вижу, вы сегодня не в настроении, — его припухшее от пьянства лицо слегка вытянулось. — Но не спешите, возможно, нам с вами по пути. Как знать, может быть, мы направляемся в одно и то же место?

— Очень сомневаюсь.

— Как здоровье мистера Гамильтона? — усмехнулся Ретт, вальяжно гарцуя рядом по мостовой.

«Господи, да он издевается! — подумала Скарлетт, чувствуя, что она вот-вот взорвется. — Сейчас он, как обычно, заведет свои речи на целый час, и я опоздаю на ужин к Мелли. Прицепился, как чертополох».

— Ретт, сделайте одолжение, перестаньте ходить за мной. Вы выглядите смешно.

— Неужели? Так почему же вы не смеетесь? — белые зубы Ретта сверкнули в таком угрожающем оскале, что Скарлетт стало не по себе. Должно быть, именно так ухмылялся его предок-пират, о котором Батлер однажды рассказывал ей.

— Да ради всего святого, неужели вы не видите, что мне некогда с вами разговаривать?!

— В таком случае, больше не буду отнимать ни секунды вашего драгоценного времени, — холодно бросил он ей сверху вниз и припустил коня.

Скарлетт, отделавшись от Батлера, ускорила шаг. Ей не нравилось, что этот человек находится поблизости — слишком много он знал о ней того, чего никому не следовало бы знать. Если бы Скарлетт с самого начала было известно, в какую непредставительную развалюху однажды превратится Ретт, то она даже не взглянула бы в его сторону, а она, дурочка, имела глупость подпустить его к себе на излишне близкое расстояние, за что теперь может поплатиться. «Не буду думать об этом сейчас, подумаю потом», — мысленно успокоила себя Скарлетт и продолжила путь.

Чарльз, не застав жену дома, от Мамушки узнал, что она отправилась к Мелани, и вскоре присоединился к ней, чему Скарлетт была не особенно рада. В присутствии мужа она чувствовала себя более скованно перед Эшли, но и прогнать его домой она не могла. Впрочем, Скарлетт заново привыкала существовать вчетвером; для Чарльза и Мелли такой порядок вещей казался естественным, и только мысли Эшли оставались тайной. Что он на самом деле чувствует, находясь рядом со Скарлетт? Рад ли он или, напротив, тяготится? Не возникает ли у него соблазна оставить жену? Ревнует ли он ее к мужу? Скарлетт дала бы много, чтобы узнать ответы на эти вопросы.

— Мелли, ты кого-то ждешь? — спросил Чарльз, заметив, что сестра прислушивается к цокоту копыт на улице.

— Боже мой, я совсем забыла предупредить вас со Скарлетт! — спохватилась Мелани. — Сегодня к нам должен зайти капитан Батлер. Я пригласила его позавчера, когда случайно встретилась с ним в городе.

Кусок жарко́го чуть не застрял у Скарлетт в горле. Благополучно проглотив мясо, она обрушилась на золовку:

— Мелли, ты в своем уме?! О таких вещах надо говорить заранее!

Мелани, едва не заплакав от чувства неловкости и вины, ответила:

— Скарлетт, дорогая, прости! Я не знала, что тебе придется не по душе визит капитана Батлера.

— Да я вообще не хочу сидеть с ним за одним столом! — бушевала миссис Гамильтон. — С этим… спекулянтом! Я терпеть не могу этого мошенника!

— Скарлетт, тише, тише! — удивившись ее пылкости, попытался успокоить жену Чарльз.

— Скарлетт, ты не должна говорить так о нем, — расстроенная и подавленная гневом любимой невестки, сказала Мелани. — Ты просто не знаешь… Вас с Чарли не было тогда в Атланте… Мы все обязаны этому человеку до конца жизни.

— О чем ты, Мелли? — не понял Чарльз.

— Это старая история, — вмешался в разговор Эшли. — Я не уверен, захотите ли вы ее услышать.

— Уж потрудитесь рассказать, — с наигранной сердитостью проговорила Скарлетт.

— Это случилось давно, еще в первый год после вашего отъезда в Бостон. Обстановка тогда была очень неспокойной, гораздо хуже, чем сейчас. Негры получили волю и вели себя разнузданно, нам приходилось защищать своих женщин от их посягательств всеми возможными способами. Янки и сами, честно говоря, вели себя немногим лучше.

— Ну а Батлер-то тут при чем?

Эшли обменялся с Чарльзом полными понимания взглядами.

— Видите ли, Скарлетт, однажды с одной из благородных женщин произошла ужасающая история, и мы, мужчины, не могли оставить этого просто так. Негры, жившие в палаточном городке по дороге в лес, часто совершали набеги на улицы Атланты, и выход был только один — разобраться с ними в их же логове.

— Ра… разобраться? — потрясенно пробормотала Скарлетт, до которой начало доходить, что за грязную тайну хранили улицы этого города.

— Это было делом чести, Скарлетт, — невозмутимо ответил Эшли. — Но янки стало известно о наших планах, и если бы не Ретт Батлер, меня бы сейчас здесь не было, как и многих наших сограждан.

— О… — Скарлетт побледнела.

Она не знала, какое из двух зол хуже — то, что Эшли едва не погиб, или то, что он состоял в Ку-клукс-клане. Ку-клукс-клан, эта чудовищная, преступная организация, о зверствах которой так часто писали в «Нью-Йорк таймс»! Светлый, героический образ Эшли никак не вязался в ее сознании с жестоким убийцей в белом балахоне, похожим на привидение. Боже мой, Боже мой!..

— Скарлетт! Скарлетт! Ты в порядке?

Голос мужа привел Скарлетт в чувство, и она увидела перед собой его встревоженные карие глаза.

— Я что, упала в обморок? — пролепетала она.

— Ты такая бледная, что с тобой?..

Скарлетт оставила вопрос мужа без ответа и с жаром обратилась к Эшли:

— Только не говорите, что вы до сих пор… занимаетесь этим!

— Нет, Скарлетт, — едва заметно улыбнулся тот, — времена изменились. Мы давно уже отстаиваем свои права с помощью менее суровых методов.

Ретт Батлер пожаловал очень некстати. Скарлетт была так взбудоражена историей о Ку-клукс-клане, что ей стоило больших усилий держать себя в руках и не давать Ретту повода подловить ее, а он пытался это сделать. Она все время чувствовала на себе его тяжелый, выжидающий, выискивающий взгляд — взгляд охотника, выслеживающего дичь. Скарлетт будто окаменела, она не говорила ни слова и почти не двигалась, как беззащитный кролик замирает перед хищным удавом. На самом деле такое поведение было ее щитом — Скарлетт меньше всего на свете хотела, чтобы Батлер проникал в тайну ее любви к Эшли, эту область своей души она всеми силами стремилась защитить от любых внешних посягательств. Тем более такого человека, как Ретт.

— Скарлетт, могу я спросить тебя кое о чем? — сказал ей по пути домой Чарльз.

— Да, — безучастно ответила Скарлетт, погруженная в свои мысли.

— Этот Батлер когда-нибудь вел себя с тобой неуважительно?

— Что?.. — удивилась Скарлетт.

— Он иногда так смотрел на тебя… странно, нехорошо. Если бы не Мелли, я бы спросил с него.

— Я не заметила, — произнесла Скарлетт до того равнодушно, что если бы Чарльз даже захотел взревновать ее, то не смог бы.

— И все же, он когда-нибудь обижал тебя?

— Чарли, вы что, довести меня решили? — нахмурилась Скарлетт. — Забудьте вы об этом Батлере.

— Я верю тебе, — миролюбиво улыбнулся Чарльз. — Все, не будем о нем, дорогая.

Некоторое время они шли под руку в молчании, пока Скарлетт не задала мужу вопрос самым серьезным тоном:

— Можно теперь я вас спрошу?

— Конечно.

— Что вы думаете о Ку-клукс-клане?

Чарльз пришел в смятение.

— Этого не объяснить в двух словах.

— А вы постарайтесь. Вспомните, мы слышали и читали столько страшных историй об этом движении, у меня просто в голове не укладывается, как… как могли наши близкие, наши друзья участвовать в этом?

— Скарлетт, — Чарльз положил свою теплую ладонь поверх ее руки, — никогда не стоит судить о вещах только с одной точки зрения. Да, Ку-клукс-клан всегда был вне закона. Да, его методы нельзя назвать гуманными, и северяне писали об этом так, как они это видели, а они не видели причин, по которым люди совершают самосуд. Возможно, это прозвучит странно, Скарлетт, но понятие чести не всегда укладывается в рамки закона. Когда речь идет о чести женщины, мужчина способен на многое, практически на все, поэтому не осуждай ни Эшли, ни наших друзей. Они поступали так, как должны были поступить.

— О… — тягостно вздохнула Скарлетт и посмотрела на мужа. — Чарли, только не говорите, что вы тоже участвовали бы в этом, если бы мы остались здесь!

— Ответ ты знаешь, — многозначительно проговорил Чарльз.

— Ну уж нет! Это безрассудно, это глупо! И опасно.

— Скарлетт, ты самое дорогое, что у меня есть. Неужели ты думаешь, что я спокойно стерпел бы, если бы тебя посмели оскорбить?

— Да какой мне был бы прок от чести, если бы вас убили? — сердито воскликнула она. — В жизни не слышала более возмутительной глупости. Если однажды нашим уважаемым «друзьям» придет в голову похожая затея, я запрещаю вам в нее ввязываться. За-пре-ща-ю!

— Скарлетт… — с улыбкой покачал головой Чарльз. — Надеюсь, такой необходимости больше не возникнет.

— Нет, не так. Посмотрите мне в глаза и пообещайте, что никогда, слышите, никогда в жизни не посмеете рисковать собой из-за предрассудков! — Скарлетт было не до шуток. — Посмотрите. Посмотрите же!

Чарльз остановился и выполнил просьбу жены. От волнения она раскраснелась и смотрела на него нетерпеливо, требовательно, ожидая твердого обещания. Это был один из тех редких случаев, когда ее гнев делал Чарльза счастливым — беспокойство Скарлетт за его судьбу было таким горячим и участливым, что не шло в сравнение ни с какими словами любви.

— Обещаю не рисковать собой понапрасну, — торжественно поклялся он любимой, весело смеясь глазами.

— Так не годится. Откуда мне знать, что для вас «понапрасну», а что нет? Вот если вы скажете, что никогда-никогда не станете подвергать себя опасности, что бы ни случилось, это другое дело.

— Ну как я могу тебе отказать?..

— Не можете. Не имеете права.

— Хорошо, Скарлетт, обещаю никогда не рисковать собой. Но и ты пообещай мне, что будешь соблюдать осторожность. Атланта не мирный Бостон, здесь все еще может быть небезопасно.

— Надеюсь, это не значит, что я должна запереться в четырех стенах? — с подозрением взглянула Скарлетт на мужа.

— Отнюдь. Но ведь и мое обещание не значит, что я намерен бездействовать, если с тобой случится несчастье, — невинно посмотрел на нее Чарльз.

Скарлетт недовольно надулась.

— А вы шантажист! Теперь я начинаю понимать, в кого Мэдж пошла своими замашками. Кстати, нам надо поспешить, я еще не проверила уроки у Минни, а завтра…

Супруги Гамильтон возобновили путь домой, и их голоса потонули в теплом летнем воздухе вечерней Атланты.

Скарлетт часто оставляла детей у Мелани. Так у нее переставала болеть голова от воплей Мэдж и ее бесконечных проказ, появлялась возможность уделить больше времени Минни, а вечером она могла прийти к золовке как к себе домой и забрать сына с младшей дочерью, попутно увидевшись с Эшли и обменявшись с ним улыбками и дружескими фразами. Мелани была только рада — она обожала детей и собирала их вокруг себя, одаривая любовью и лаской всех без разбора. Помимо родного сына и племянников миссис Уилкс часто занималась с детьми Сьюлин — шестилетней Эллой Лориной и четырехлетним Томом. Сьюлин, беременная третьим ребенком, беззастенчиво пользовалась добротой Мелли и доверяла отпрысков ее попечению, за что Скарлетт не раз открыто упрекала ее. «Дорогая, но они твои племянники, а значит, все равно что и мои», — с улыбкой мирила сестер Мелани. Чего Скарлетт не могла понять в ней, так это безграничной, неиссякаемой любви к детям. «Одному Богу известно, что Мелли находит в этих маленьких сопливых созданиях, которые к тому же шумят и балуются, — думала она. — Если бы это были ее дети, я бы посмотрела, как она радовалась бы такому их количеству».

Июньским вечером во дворе дома семейства Уилкс дым стоял коромыслом. Уэйд и Бо, схватив найденные в саду палки, изображали бой на мечах. Мэдж, взобравшись старшему брату на закорки, громко командовала им, как заправский генерал. Маленький Том Кеннеди, до смешного похожий на отца, зайцем прыгал возле них и неистово хлопал в ладоши от восторга, болея то за Бо, то за Уэйда. Его старшая сестра, с которой они были на одно лицо, скромно сидела на скамеечке, болтала ногами в белых туфельках и улыбалась, наблюдая за мальчиками. Мелли стояла тут же и радостно смеялась, не забывая следить, чтобы дети не навредили друг другу. Скарлетт, едва увидев эту идиллическую картину, крикнула им:

— Уэйд, Мэдж, а ну прекратите баловаться! Уэйд, опусти сестру на землю, мы сейчас пойдем домой.

Растрепанный, раскрасневшийся, запыхавшийся Уэйд так и застыл с палкой в руке, а из-за плеча у него выглядывали темные кудряшки и два нахальных зеленых глаза.

— О, Скарлетт, пусть они побудут еще немного! — заулыбалась Мелли. — Хотя бы до ужина, а потом ты заберешь Уэйда и Мэдж домой.

— Нет, если они так бесились, то потом не будут спать полночи, — решительно возразила Скарлетт и подошла к компании. — Уэйд, тебе уже не пять лет, пора быть серьезнее. Сестра смотрит на тебя и ведет себя как попало, сколько раз можно говорить одно и то же?

Уэйд замялся и виновато опустил глаза, но тетя Мелли пришла ему на выручку и ласково обняла за плечи:

— Ну что ты, дорогая, наш Уэйд очень серьезный, умный и воспитанный мальчик. Но надо же иногда и повеселиться, правда?

Племянник улыбнулся ей, и тут Скарлетт обнаружила, что Мэдж, воспользовавшись моментом, куда-то улизнула.

— А где Мэдж? — заволновалась она, оглядываясь по сторонам. — Эта негодница только что была здесь!

— Она побежала в сад, тетя Скарлетт, — спокойно сказал Бо. — Не бойтесь, с ней там ничего не случится.

— Мэдж! — Скарлетт громко звала дочь, отправившись на ее поиски. — Мэ-эдж! Где бы ты ни пряталась, быстро выходи! Нам пора домой, не то Мамушка тебя накажет!

Ответа не последовало. Скарлетт прекрасно знала, на какие выкрутасы способна Мэдж — прямо сейчас она прячется за каким-нибудь кустом и тихонько хихикает, глядя, как мать ищет ее и не находит себе места. Когда она ее поймает, то отшлепает за хулиганство от всей души, но прежде надо найти девочку. «Мать Пресвятая Богородица, она когда-нибудь добалуется до беды, а отец на пару с Мелли ей потакают, — беспокоилась Скарлетт. — Наказание Господне, а не ребенок».

Когда никто не мог отыскать Мэдж снаружи, и ее мать уже еле держалась на ногах, воображая, что дитя выбежало на улицу и угодило под колеса экипажа, маленькая авантюристка спокойно сидела на диване в гостиной и за обе щеки уплетала ягоды из тарелки, оставленной на низеньком столе.

— Мэделин-Соланж! — гневно закричала на нее Скарлетт, ворвавшись в дом. — Ты переходишь все границы! Быстро домой!

— Нет! — упрямо замотала головой девчушка.

— Я сказала, ты пойдешь со мной! Сейчас же! — мать отняла у нее тарелку с ягодами и убрала подальше. — Никогда так больше не делай!

— Не пойду домой, не пойду! Я буду у тети Мелли!

— Мэдж, ты нас очень напугала! — воскликнула подоспевшая на звуки ссоры Мелани. — Зачем ты убежала?

— Затем, что она непослушная маленькая бандитка, вот зачем! — метала гром и молнии Скарлетт. — Клянусь, если это продолжится, я однажды ее выпорю, и плевать на мнение Чарли!

— Не надо так, дорогая. Мэдж все поймет и больше не будет заставлять нас волноваться за нее, правда, моя хорошая?

— Вы все ее балуете, — фыркнула Скарлетт. — Она только наглеет от хорошего обращения.

Мэдж лишь довольно улыбалась перепачканным в ягодном соке ртом. В лице тети Мелли она получила еще одного превосходного защитника и союзника против злющей мамы, у которой в постоянном обиходе было всего несколько слов: «домой», «немедленно прекрати», «быстро все убери», «ничего ты не получишь» и «выпорю».

— Может, вы все-таки останетесь на ужин? — робко предложила Мелани. — Я отправлю с Дилси записку для Чарли, чтобы он вас не терял.

— Нет, Мелли, мы пойдем, — отказалась Скарлетт. — Достаточно хлопот на сегодня.

— Тогда будь любезна, дорогая, пригласи Эшли к столу. Он работает на заднем дворе и, похоже, совсем забыл о времени.

Скарлетт встрепенулась и охотно согласилась выполнить просьбу золовки, тут же утратив решимость поскорее увести расшалившихся детей домой. Эшли она нашла быстро — он строгал доски возле сарая, закатав рукава рубашки до локтей.

— Эшли! — она летела к нему по траве почти бегом, невесомо. — Эшли, я так рада вас видеть!

Эшли отложил рубанок и, улыбаясь, обернулся к Скарлетт.

— Скарлетт! Я тоже очень рад встрече, — он галантно поцеловал ей руку, от чего у Скарлетт по телу прошла легкая, еле приметная, но такая приятная и волнующая дрожь.

— Я пришла за детьми, но Мэдж ни в какую не хочет идти домой, — с улыбкой щебетала она так, будто искренне умиляется проделкам Мэдж. — Ей так нравится у вас, и Уэйду тоже.

— Да, я слышал, как весело им было сегодня, — рассмеялся Эшли, и на его щеках заиграли ямочки. — Дети это счастье, Скарлетт.

«Он так любит детей! А ведь я не как Мелли, я могла бы родить ему много детей — мальчиков и девочек. И все они были бы хорошенькие, умненькие, славные, как Минни и Бо», — с сожалением подумала Скарлетт.

— Отрадно видеть вас счастливой, Скарлетт, — продолжал тем временем Эшли. — У вас с Чарли такая чудесная семья, что другой невозможно себе представить. Я всегда от всего сердца желал вам добра, и мне радостно знать, что ваша жизнь сложилась хорошо.

— О, Эшли, — Скарлетт погрустнела и потупила взор, — если бы все было так, как кажется…

«Если бы я только могла намекнуть ему, что мы с Чарли уже три с лишним года не муж и жена в полном смысле слова, — сокрушалась она про себя. — Он ведь ревнует, наверняка ревнует и не знает, что я верна ему!»

Эшли подошел к ней ближе, взял за руки и проникновенно заглянул в глаза. Скарлетт почувствовала слабость в ногах и сладкий трепет в груди. Как прекрасен был Эшли в эту минуту! Как близок и как далек одновременно! Как красиво переливались золотом и серебром его волосы в мягких лучах клонившегося к закату солнца, как чисты и прозрачны были глаза!

— Скарлетт, конечно, вы счастливы, — улыбнулся он так, что у нее на мгновение перехватило дух. — Только мне кажется, что вы сами этого пока не понимаете. Но глаза не врут.

«Я счастлива, потому что рядом ты», — мысленно ответила ему Скарлетт, надеясь, что он прочтет эти слова в ее взгляде.

— Эшли…

— Вспомните, какой вы проделали путь. Я помню изморенную голодом и тяжким трудом девушку, которая была готова перевернуть весь мир, чтобы избавить себя и своих близких от нужды. У которой руки были стерты в кровь, — он развернул кверху ее белые, нежные ладони, ладони настоящей леди, как говорила Мамушка, если бы не несколько старых, едва заметных рубцов. — Которая сшила себе в поездку платье из бархатных портьер. Которая не боялась никого и ничего, но в глазах у которой было очень, очень много боли. И что же ныне? Вы улыбаетесь и смеетесь так же звонко, как много лет назад, ваши глаза блестят, словно не было всего того кошмара, словно вы не побывали в аду, словно не чувствовали голод, страх, отчаяние, тоску. О нет, вы не та же Скарлетт, что была когда-то до войны, вы стали лучше себя прежней. Вы выросли, Скарлетт, но вы сохранили ту легкость и жажду к жизни, которой навсегда лишился я. Пожалуйста, не забывайте, что этот путь вы прошли не одна.

— Я не забываю, Эшли. Я понимаю, что вы хотите сказать. Чарли мне по-своему дорог, и я благодарна ему за все, что он делал и делает для меня, но он… Поймите, ему никогда не занять в моем сердце вашего места.

Эшли порывисто, будто испугавшись этих слов, приложил палец к губам Скарлетт, заставляя ее замолчать. В его глазах отразилась настоящая мука.

— Не надо! Прошу вас, не надо.

Скарлетт повиновалась его просьбе, продолжая разговор одним только взглядом. Забыться бы и оказаться снова в Таре беззаботной шестнадцатилетней влюбленной девчушкой, слушать, как Эшли часами напролет говорит о музыке и книгах, а потом поздним вечером, стоя на коленях в молитве рядом с матерью, вспоминать его волшебную улыбку и бархатный голос.

Эшли выпустил ее ладонь из своей руки и спешным шагом направился в дом, ничего не говоря. Скарлетт, провожая его взглядом, чувствовала ноющую пустоту в груди.

* * *

В годовщину Геттисберга «старая гвардия» Атланты на протяжении многих лет проводила вечера памяти. Как правило, они проходили у Мелли, которая за неимением достаточного места принимала гостей не только в доме, но и на террасе, и во дворе. На этот раз Чарльз настоял, что вечер пройдет у них со Скарлетт, но организацию праздника по традиции доверил сестре, которую по праву считали оплотом ценностей Юга и их живым воплощением. Единственное разногласие у брата с сестрой возникло по поводу личности одного из приглашенных.

— Ретт Батлер? — удивленно спросил Чарльз, изучая список гостей. — Зачем приглашать его на вечер памяти воинов Конфедерации?

— Капитан Батлер восемь месяцев сражался за Конфедерацию до самого Аппоматтокса. Он должен быть в числе гостей, — решительно сказала Мелани.

— Ну да, когда самое пекло осталось позади, — ревниво хмыкнул Чарльз. — Хитро, ничего не скажешь.

— Чарли, как тебе не стыдно! Можно подумать, капитан Батлер причинил тебе какое-то зло.

— Он мне не нравится.

— Тогда позволь мне провести вечер у нас с Эшли и пригласить тех людей, кого мы с ним сочтем нужным, — обычно такой нежный и лучистый взгляд карих глаз Мелани стал твердым, как гранит.

Чарльз вздохнул. Обе женщины, которых он безмерно любил, в некоторых ситуациях отличались поразительным, несокрушимым упрямством, и он каждый раз был вынужден идти на уступки.

— Нет, Мелли, конечно, ты имеешь право приглашать на этот вечер, кого захочешь и посчитаешь достойным, я полностью тебе доверяю. Но давай прежде спросим мнения Скарлетт.

Скарлетт поначалу резко воспротивилась идее впустить Ретта Батлера в свой дом, но затем ей показалось, что она протестует слишком уж рьяно. Это может выглядеть подозрительно, а Чарли, судя по его хмурому взгляду, наверняка что-то подозревает. В конце концов, Скарлетт скрепя сердце дала добро на то, чтобы отправить приглашение Ретту Батлеру, при этом подчеркнув, что, будь ее воля, ноги бы этого жулика не было в ее доме.

Это имя уже набило оскомину у нее на зубах. Ретт черной тенью постоянно присутствовал в жизни Скарлетт: будто бы случайно встречал ее на улице и окликал прямо в присутствии кого-нибудь из матрон, часто ездил на лошади мимо ее дома, заходил в гости к тете Питти, невзирая на недовольство Индии, и сидел там до упора, пока Скарлетт не заглядывала к престарелой родственнице по поручению мужа. Ему нравилось провоцировать Скарлетт, он упивался ее беспомощностью перед той тайной, которой он владел. Батлер был как заноза в пальце, как бельмо на глазу, и даже то, что он перестал пить и отеки постепенно сошли с его лица, возвращая ему былую мужественную красоту, не спасало положения.

Вытерпеть этого назойливого типа в собственном доме, да еще на таком важном в глазах общества мероприятии было для Скарлетт серьезным испытанием. К счастью, Батлер опоздал к началу вечера и пришел уже тогда, когда дети возле рояля читали патриотические стихи под всеобщие слезы и вздохи умиления. Скарлетт сразу почувствовала на себе этот тяжелый, смеющийся дьявольским смехом взгляд — Ретт встал в отдалении позади всех, облокотился на бюро из красного дерева и лениво закурил сигару, с ухмылкой посматривая на чету Гамильтон. Заметив, что Чарльз в ответ смотрит на Батлера волком, Скарлетт поспешила отвлечь мужа:

— Бо такое чудо, не правда ли, дорогой?

— Да, — проговорил Чарльз, едва ли расслышав ее слова. — Меня настораживает этот Батлер. Он так смотрит на нас, будто…

— Смотрите на сцену, Чарли, — шепотом процедила сквозь зубы Скарлетт.

— Но…

— Смотрите на сцену, — она взяла Чарльза пальцами за подбородок и отвернула его голову от Ретта, для надежности закрепив сие действо поцелуем в щеку и обворожительной улыбкой.

Волна немого хохота, исходившая от Батлера, ударила ей в затылок, но Скарлетт только покрепче вцепилась в локоть мужа и пообещала себе не обращать внимания на провокации.

А провокаций, зная Ретта, она боялась. Как ни странно, этим вечером он вел себя скромнейшим образом и не встревал ни в какие дискуссии, развернувшиеся между джентльменами. Всем своим видом Ретт показывал, что ему глубоко безразличны возвышенные патриотические чувства стариков, старух и вторившей им молодежи. Единственное, что интересовало его здесь — это Скарлетт, и он особо не скрывал этого. Миссис Гамильтон, улучив удобный момент, тихонько подошла к нему и, встав к Ретту спиной, сказала:

— Батлер, нам надо поговорить.

— Я к вашим услугам, миссис Гамильтон, — вальяжно ответил тот.

— Умоляю, тише! — злобно прошипела Скарлетт и тут же одарила фальшивой улыбкой проплывавшую мимо Мейбелл. — Не на людях.

— Вы стыдитесь меня?

— Не будьте идиотом!

— В таком случае назовите время и место.

— Понятия не имею, — огрызнулась Скарлетт. — Это же вы меня преследуете, а не я вас, вот и выбирайте место сами. Только такое, чтобы нас никто не увидел.

— Что ж, сорок второй номер гостиницы «Атланта» завтра в три часа дня вас устроит?

— Завтра я не могу. Давайте на следующей неделе в среду.

— А я и не знал, что вы такая занятая женщина. Хорошо, в среду так в среду.

— А теперь катитесь к черту и перестаньте компрометировать меня своими ухмылками.

— Буду с нетерпением ждать встречи, Скарлетт, — усмехнулся Ретт.

Скарлетт увидела, что Чарльз вышел из дверей столовой и вот-вот заметит ее рядом с Батлером. Она сыграла на опережение и бросилась к нему первой, делая вид, что чем-то чрезвычайно озабочена.

— Чарли, дорогой мой, я украду вас у гостей на пару минут, — она потащила мужа за руку наверх. — Есть одно неотложное дело.

— Что случилось, Скарлетт? — обеспокоился Чарльз, следуя за ней по лестнице.

Скарлетт лихорадочно соображала на ходу, что бы такого ему наговорить, и ей казалось, что в ушах у нее звучит недобрый смех Ретта.

Скарлетт решительным шагом направлялась в гостиницу «Атланта», надев строгое шелковое платье темно-синего цвета и шляпку в тон с плотной черной вуалью. День стоял жаркий, она задыхалась под слоями полупрозрачной ткани, но другого выхода не было — не могла же она пойти в гостиницу на встречу с Батлером, открыв лицо. Этой истории пора было положить конец, и Скарлетт жалела, что не дала уверенный отпор Ретту раньше. Впрочем, чем старше становилась Скарлетт, тем глупее ей казались поступки, которые она совершала в прошлом.

Назвавшись чужим именем, она проследовала наверх и увидела, что дверь с номером сорок два приотворена. На секунду Скарлетт одолели сомнения, стоит ли заходить внутрь, но она лишь отмахнулась от тревожных мыслей, сказав себе, что еще не родился мужчина, способный ее напугать и сломить ее волю, а уж тем более Ретт Батлер, повадки которого она успела изучить достаточно хорошо.

Ретт сидел, развалившись в кресле, рядом на столике вместе с хрустальной пепельницей стоял пустой стакан и графин с вином. Увидев у порога долгожданную гостью, он растянул губы в самодовольную улыбку и жестом пригласил ее войти. Скарлетт подняла вуаль и прошла в номер, чуть боязливо озираясь по сторонам.

— Итак, Скарлетт, будьте уверены, что здесь нам никто не помешает поговорить по душам. Никаких лишних ушей, глаз, ревнивых мужей и бдительных матрон. Только вы и я. Садитесь же.

— Не утруждайтесь, Ретт, я зашла всего на минуту, — с подчеркнутой холодностью проговорила Скарлетт.

— Вот как, — Батлер поднялся с кресла и сделал несколько шагов вперед. — В таком случае я внимательно вас слушаю.

— Видите ли, Ретт, мы с вами неплохо ладили когда-то, ну, тогда, когда вы не пытались меня чем-нибудь задеть, — говорила Скарлетт, чопорно опустив глаза долу и теребя в руках ридикюль. — Если бы не ваши постоянные гнусные шуточки, я бы могла даже назвать нас друзьями, но теперь это все осталось в прошлом. Не надейтесь, что я стану общаться с вами на виду у всей Атланты, как в войну, с тех пор изменилось очень многое. Вы только зря теряете свое время, а мне не нужны пересуды за моей спиной из-за вас. И, Ретт, перестаньте ради бога использовать Мелли. Она дурочка и ничего не понимает, но я-то вижу, что с ее помощью вы пытаетесь влезть в нашу семью. Не делайте этого, Батлер. Вы нам не нужны.

Ретт, все это время слушавший ее со снисходительно-удивленным выражением лица, хмыкнул, налил себе вина из графина и неторопливо осушил стакан.

— Право, не знаю, что и думать, Скарлетт, — сказал он после долгого, напряженного молчания. — Вы так ко мне переменились, что я теряюсь в догадках, что могло послужить этому причиной. Неужели произошло невозможное, и вы воспылали-таки любовью к своему нелепому многострадальному мужу?

Скарлетт рассмеялась торжествующим смехом — до чего же жалко он выглядел в своих попытках выклянчить ее утерянное расположение к нему!

— Батлер, единственный мужчина, которого я любила в своей жизни, это не Чарли и уж тем более не вы, — ехидно ответила она Ретту прямо в лицо.

— Послушайте меня! — он больно схватил ее за руку и рывком привлек к себе. — Вы лживая, лицемерная тварь. Правду о себе вы слушать не любите, но я единственный, кто может вам ее сказать. Вы пытаетесь усидеть своим прелестным задом сразу на двух стульях, один из которых вам не нужен, а другой вы никогда не получите в свое пользование, и даже сами не понимаете, зачем делаете это. Скажите, Скарлетт, каково вам играть с чужими сердцами, м? — он сжал пальцы вокруг ее запястья так сильно, что на них побелели костяшки.

— Что вы делаете! — взвизгнула от боли Скарлетт. — Вы сломаете мне руку!

Ретт отшвырнул ее руку от себя, словно какую-то грязь.

— Бедняга мистер Уилкс! — насмешливо воскликнул он. — Он наверняка изнемогает от желания овладеть вами, но чувство долга никогда не позволит ему воплотить это желание в жизнь, а тут вы каждый божий день у него перед глазами, такая свежая и аппетитная. Хорошую же вы пытку ему устроили, Скарлетт. Что-то мне подсказывает, что и мистера Гамильтона вы посадили на голодный паек, чтобы ничего не мешало вам заниматься прелюбодейством в своих мыслях.

— Вы подонок, Ретт Батлер! Низкий бесчестный подонок! — гневно сверкнула зелеными глазами Скарлетт.

— Да уж конечно, я не такой, как ваши жалкие «благородные» джентльмены. Как бы я желал увидеть конец этого спектакля и сорвать с вас нелепую маску благочестия! Но в этой пошлой истории есть один человек, который не заслуживает той боли, которую вы ему причиняете в своей абсолютной слепоте к чужим чувствам. Я говорю о миссис Уилкс, потому что ваш муж сам виноват в том, что вы двенадцать лет вытираете об него ноги. Она-то думает, что вы добры к ней и ее семье, потому что любите ее брата, боже ты мой! Ей с ее благородством и чистотой души никогда в жизни не придет в голову мысль, что можно быть настолько фальшивой и годами изображать любовь и доброту, которых нет!

— Это не ваше дело! Вы много о себе возомнили, Батлер. Вы живете в грязи и знаетесь со шлюхами, поэтому судите всех по себе. Вам никогда не понять ни моих чувств к Эшли, ни моей привязанности к Чарли, вы просто грязная, противная… свинья!

Ретт властно обхватил ее одной рукой за талию и притянул к себе, другой резко запрокинув ей голову. Скарлетт охватило леденящее душу чувство страха и беспомощности перед его животной силой.

— Посмотрите мне в глаза, Скарлетт. Я могу взять вас прямо сейчас и иметь столько раз, сколько захочу, ведь я, как вы сами только что сказали, дурной человек и знаюсь со шлюхами. С ними, знаете ли, приятнее иметь дело, чем с вами, потому что они шлюхи по профессии, а вы шлюха по натуре, и ваша ложная целомудренность вам не к лицу.

— Пустите меня, мерзавец! — тщетно пыталась освободиться Скарлетт, в то время как Ретт плотно прижал ее к стене и похабно задрал ей ногу, подхватив под бедро. — Вы не сделаете этого, я буду кричать!

— Кричите на здоровье, и все узнают, что глубокоуважаемая миссис Гамильтон проводит свободное время в гостиничном номере чужого мужчины за весьма интересным занятием.

— Я все расскажу Чарли, он убьет вас! — Скарлетт отчаянно пыталась оттолкнуть его и вырваться, но силы Ретта в несколько раз превосходили ее собственные.

— Рассказывайте. А заодно постарайтесь объяснить ему, зачем вы пришли ко мне сегодня. Не забудьте рассказать, как славно вы развлекались со мной, пока он наивно ни о чем не догадывался, как готовы были продаться мне забавы ради, но только так, чтобы он не узнал. Про поцелуй тоже не забудьте, ему будет отрадно услышать, как стойко и непреклонно дама его сердца хранила верность своему воину. Расскажите ему, как вы трепетали в моих объятьях, как потом втайне жаждали моих поцелуев, до последнего изображая из себя недотрогу. Ничего не упустите, миссис Гамильтон!

Скарлетт казалось, что он вот-вот раздавит ее своей огромной массой, как какого-то москита. Ее всю била дрожь, по лицу ручьем текли слезы. Перед собой она видела грубое, безжалостное чудовище, которое могло овладеть ее телом, но что еще хуже, оно запустило свои длинные омерзительные щупальца в самую ее душу и хозяйничало там так уверенно, так беспардонно, что Скарлетт предпочла бы умереть, чем находиться в его власти. Страх, дикий, липкий, первобытный страх заставлял ее сердце бешено колотиться, но ее воля была обездвижена, парализована, как и тело. Оставалось только зажмуриться и выть от своего унижения.

— Да, Скарлетт, — яростно шептал ей на ухо Ретт, обжигая ее нежную кожу своим дыханием с противным запахом алкоголя, — вы заслуживаете того, чтобы с вами обошлись как со шлюхой, так вы наконец-то поймете, кто вы есть. Но я не стану этого делать.

Он оттолкнул ее в сторону от себя так, что она зашаталась и еле удержалась на ногах. Оскорбленная, оплеванная Скарлетт все еще не смела поднять глаз на своего мучителя. Она стояла перед ним будто голая, даже хуже — выпотрошенная, и гаже она не испытывала чувства за всю жизнь.

— А ведь я мог сделать вас очень счастливой, Скарлетт. Если бы у вас хватило смелости и совести перестать жить во лжи и гоняться за призрачными мечтами, я дал бы вам все, о чем только может мечтать женщина. Я любил вас, клянусь, любил так, как не любил никто из мужчин. Я один был способен на это, зная, какая вы на самом деле двуличная и жестокая. Но однажды я понял, что все это зря и взаимности от вас никогда не дождаться. В вашем сердце нет любви, в нем вообще нет ничего хорошего, ничего светлого, оно заполнено лишь нечистотами и кишащими там червями.

Скарлетт очнулась от оцепенения и бросилась к выходу, чтобы поскорее убраться из этого жуткого места, но Ретт опередил ее и здесь.

— Стоять, — он заслонил собою дверь и выставил руку вперед, — я еще не все сказал.

— Вы п-просто гнусный преступник! — дрожащим голосом пробормотала она. — Дайте пройти!

— Не преступник, моя дорогая, мужчина. А с мужчинами — если они являются таковыми не на словах — шутки плохи. Никогда не унижайте достоинства мужчины, Скарлетт. Я не Чарльз Гамильтон. Я не добился от вас любви, но добьюсь уважения; мне не суждено было стать вашей любовью, но я стану вашим кошмаром. Я сегодня преподал вам урок и надеюсь, что вы его усвоили, иначе я превращу вашу жизнь в ад, чтобы вы не могли наслаждаться своим эфемерным прелюбодейским счастьем с Эшли Уилксом.

Скарлетт избегала смотреть ему в глаза, как избегала бы смотреть в глаза самому сатане, ей хотелось напоследок впиться ему в запястье зубами и сжать челюсти со всей силы, чтобы разорвались сухожилия и кровь хлестала фонтаном. Единственное, что останавливало ее от этого безрассудного акта мести — страх, что следом Батлер проломит ей череп. Он освободил ей дорогу, и Скарлетт ринулась в коридор, напоследок отвесив неприятелю звонкую пощечину.

— Показать вам, где черный ход? — насмешливо крикнул ей вдогонку Ретт.

— Будьте вы прокляты! — в слезах прокричала Скарлетт, трясущимися руками поправляя съехавшую набок шляпку и опуская вуаль.

Она не помнила, как добиралась до дома по раскаленным дневной жарой улицам Атланты. Она помнила лишь сумасшедшее биение сердца, подгонявшее ее вперед: домой, скорее домой, в безопасное место, в свою надежную крепость, где ее никто не тронет!

— Мисс Скарлетт, вы сегодня не обедали совсем, поклевали чуть-чуть, как птичка, и все, — встречала ее в холле Мамушка. — Велите накрыть на стол или принести вам в комнату? Господи Иисусе, мисс Скарлетт! — испугалась служанка, увидев, что госпожа бледна как смерть. — Ласточка моя, никак заболели?

— Я в порядке, Мамушка, в порядке! — не оборачиваясь, крикнула ей Скарлетт, быстро поднимаясь по ступеням. — Я лягу спать, и не смей меня тревожить!

Добравшись до спальни, Скарлетт рухнула на кровать, не раздеваясь, и закрыла голову руками, словно защищаясь от какой-то угрозы. Ее колотило от страха, а подлое воображение рисовало по кругу тошнотворные картины, как грубые руки Ретта залезают ей под платье, рвут тонкую ткань белья, как его рот, воняющий перегаром, впивается ей в губы, как тело, побывавшее в постелях у множества проституток, соприкасается с ее почти невинным телом. Ей было так плохо, что хотелось взять бутылку коньяка из серванта и выпить до дна, чтобы забыться, чтобы не чувствовать ни тошноты, ни отвращения, ни ужаса и не бояться ничего.

Мамушка, вечером встречая Чарльза, была так взволнована, что не сразу нашла слова, чтобы объяснить ему ситуацию.

— Мистер Чарльз, у мисс Скарлетт вроде как горячка. Лежит, с постели не подымается, трясется вся и будто бредит.

— О Господи! — встревожился Чарльз. — За врачом послали?

— Давно бы уж послали, да она не дает. Не нужны мне, говорит, врачи!

— Что за вздор? Пошли кого-нибудь за доктором Мидом, да побыстрей!

Чарльз взлетел по лестнице в несколько прыжков и мигом оказался в комнате жены.

— Чарли! — увидев его, Скарлетт вскочила с постели и метнулась к нему, как напуганная охотничьими собаками лань. — Чарли, как хорошо, что вы пришли!

— Милая моя, что с тобой случилось? — совершенно ничего не понимая, Чарльз обхватил руками ее тонкий стан, напряженный, как натянутая струна. — Мне сказали, что ты заболела!

— Нет, нет, я не больна, я просто…

Лицо Скарлетт покраснело и было мокрым от слез, она всхлипывала, прятала взгляд, и у Чарльза захолонуло сердце от страшной догадки.

— Скарлетт, тебя кто-то обидел? Кто-то причинил тебе вред? — с ужасом на лице расспрашивал он жену.

— Нет, никто, никто! Просто я очень испугалась.

— Чего?..

Легенду для мужа Скарлетт придумать так и не успела. Она была так взбудоражена пережитым кошмаром, так хотела поскорее найти утешение, что даже не подумала о том, как объяснить свое состояние. Взгляд Чарльза застыл на ее запястье, где небольшими сине-лиловыми пятнышками проступили несколько кровоподтеков. Скарлетт кожей почувствовала, как кровь в его жилах вскипает от бешенства, и ею снова овладел страх.

— Это следы пальцев. Мужских пальцев. Кто этот мерзавец? Я убью его! — от потрясения и ярости у Чарльза почернели глаза. — Скарлетт!

— Не знаю, не знаю! — в панике выпалила она. — Это был… какой-то негр!

— Негр? Где? На какой улице это произошло?

— Это… я… В переулке недалеко от Пяти Углов! Я шла по улице, на меня выскочил огромный негр, схватил за руку и потащил за собой, но я закричала, и он сбежал.

— Как он выглядел? Я найду его и прострелю ему голову!

— Чарли, не сходите с ума! — Скарлетт вцепилась ему в руку, почувствовав, что Чарльз уже готов хватать пистолет и бежать, чтобы совершить возмездие. — Я не запомнила его, к тому же за ним погнались офицеры-янки. Его наверняка арестовали, или он уже не в городе.

— Надо сказать остальным, что случаи нападений возобновились.

— Стойте! Не надо, умоляю, давайте забудем об этой истории!

— Но так нельзя, Скарлетт! Другие женщины тоже могут быть в опасности!

— Потом скажете, потом, — Скарлетт крепко обхватила Чарльза за плечи, головой прижимаясь к его груди. — Не оставляйте меня сейчас, мне так плохо, так гадко!

— Господи, родная моя, бедная! — жалел он ее, сжимая в объятьях и целуя в волосы. — Все хорошо, все позади, я с тобой. Сейчас придет доктор Мид, он даст тебе успокоительное, ты уснешь.

— Не надо доктора Мида! И успокоительного не надо. Лучше побудьте со мной и никуда не уходите, я так быстрее приду в себя.

— Не уйду, Скарлетт, я буду здесь, пока ты не успокоишься и не заснешь, — пообещал Чарльз, слегка укачивая ее, как перепуганного ночным кошмаром ребенка. — Клянусь, этого не повторится. Я найду тебе телохранителя, и больше ни один подлец не посмеет тебя тронуть. Тише, милая, тише.

Его голос убаюкивал, в его объятьях было тепло и спокойно, и у Скарлетт начали слипаться глаза. Ужасы прошедшего дня постепенно забывались, таяли, как тени под полуденным солнцем, на душе уже не было того омерзительного чувства, мучавшего ее несколько часов кряду. Дрожь прошла, ее тело расслабилось и обмякло, и Скарлетт погрузилась в крепкий сон.

Происшествие у Пяти Углов взбудоражило общественность Атланты. После нескольких лет относительно спокойной жизни оно вольно или невольно напоминало о временах беззакония и хаоса, когда женщины боялись появляться на улицах города без сопровождения, а мужчины ходили по краю пропасти, рискуя быть пойманными и повешенными за то, что они считали праведной местью. Городские власти лишь разводили руками, мол, о нарушениях порядка не докладывалось. Это породило новую волну слухов. Кое-кто втайне испытывал злорадство по отношению к Скарлетт — очень уж она любила шастать одна по городу, разряженная, как попугай, вот и поплатилась. Что касается самой Скарлетт, то она испытывала всего два чувства: досаду и злость. В самом деле, какой идиоткой она была, доверившись Батлеру! Да у него же на лице написано, что уважающим себя леди не стоит подходить к нему на милю, а она попалась, как петух в ощип. Счастье, что унесла ноги! Главной проблемой теперь было то, что Чарльз всерьез озаботился безопасностью жены, на почве чего между супругами возникло разногласие.

— Не нужен мне никто! — негодовала Скарлетт. — Подумаешь, один случай на тысячу, ерунда! Вам даже комендант сказал, что в городе все спокойно, а вы хотите выгуливать меня на поводке, как какую-то собачку!

— И где был комендант, когда тебя напугал тот верзила? — стоял на своем Чарльз. — Я прекрасно видел, в каком состоянии ты была в тот день, я не хочу, чтобы это повторилось. Нет, Скарлетт, ты не пойдешь на улицу одна дальше дома тети Питти, пока все не прояснится.

— Я буду выглядеть глупо!

— Глупо подвергать себя опасности, а защищать себя не глупо.

— Тогда я буду сидеть дома вам назло и вообще не покажу носа за дверь, пока не заболею! Не будьте тираном, Чарли, вам это категорически не идет.

— Неважно, где ты будешь, Скарлетт, главное, чтобы тебе ничего не угрожало. Неужели ты до сих пор не поняла, что мы говорим об очень серьезных вещах? — Чарльз, скрестив руки на груди, смотрел на нее строго, без тени снисхождения. — Меня удивляет твоя беспечность после того, что ты пережила.

— Просто я не паникерша, как вы. И вообще, если бы я знала, что так будет, я бы в жизни не вернулась в Атланту! В Бостоне я хотя бы жила как человек, а не комнатное растение, там у меня была свобода, я чувствовала себя полезной, а здесь… — Скарлетт, надувшись, села на диван и сердито уставилась в одну точку. То, что она говорила, было чистой правдой, и если бы не Эшли, ноги ее среди этих пустоголовых ретроградов не было бы. — Вот уж удовольствие — проводить жизнь взаперти, опасаясь неотесанных вольных негров.

— Я понимаю тебя, Скарлетт, — Чарльз сел рядом и обнял ее за плечи. — Мне самому все это нравится не больше, чем тебе. Мне больно видеть, во что превратился мой родной город, но ничего не поделаешь, надо жить в новых условиях и приспосабливаться к ним. Это не навсегда, вот увидишь.

— Очень надеюсь, что это не затянется на годы, — хмыкнула Скарлетт.

«Чертов Батлер! — мысленно злилась она. — Все из-за него, из-за его скотского поведения мне пришлось лгать и выкручиваться!»

— Давай договоримся, Скарлетт. Я не буду нанимать для тебя телохранителя, но если тебе понадобится пойти куда-нибудь далеко или поехать, скажи об этом заранее мне, Эшли или дядюшке Питеру. Кто-то из нас будет тебя сопровождать.

Скарлетт неожиданно для Чарльза просияла счастливой улыбкой.

— Эшли? Но я… Мне неудобно отвлекать Эшли от дел, — приличия ради засмущалась она.

— Если будет необходимость, он не откажет, я более чем уверен, — Чарльз улыбнулся ей в ответ. — Мы же одна семья, Скарлетт.

Скарлетт заглянула в его доверчивые глаза, и радость, так быстро охватившая ее от идеи гулять по городу вместе с Эшли, вдруг исчезла. Может быть, она и впрямь дурная женщина, просто раньше она не задумывалась о том, что поступает в отношении мужа как-то неправильно. Скарлетт порой беспокоили легкие угрызения совести, когда она за его спиной общалась с Батлером, но никогда — с Эшли. Любовь к Эшли стояла на порядок выше любых ее отношений с мужчинами, будь то брак или ни к чему не обязывающее кокетство. Любить его для Скарлетт было так же естественно, как дышать, а разве можно испытывать стыд за то, что дышишь?

И вот она впервые ясно представила себе, что Чарльз обо всем узнает. Как вытянется его лицо, какой ужас появится в его глазах! Что он тогда почувствует к ней? Обиду, злобу, отвращение, презрение? Что он сделает: рассвирепеет или заплачет? Простит ее или выгонит? Защитит ли от нападок или, напротив, первым бросит в нее камень? Скарлетт не знала. Незнание пугало ее. Она уже не была так уверена во всепрощении Чарльза, ведь его слова и поступки все чаще начинали расходиться с тем незыблемым образом, который сложился у Скарлетт в голове за годы брака. Она знала только одну его ипостась, существование которой поддерживалось единственной вещью — ее любовью, вернее, видимостью ее любви. Другой Чарльз был ей неизвестен, и этого-то неизвестного Чарльза она и боялась, потому что он непредсказуем, а непредсказуемость таит в себе угрозу — это Скарлетт тоже успела усвоить хорошо. Ей казалось, что она не переживет одного его осуждающего взгляда, не говоря уже обо всем остальном. Другие пусть поносят ее и забрасывают камнями хоть до смерти, ей плевать, но Чарльз — нет. Он единственный никогда не должен узнать, да еще, пожалуй, Мелли.

Однако от любви к Эшли Скарлетт избавиться не могла и не стремилась. Это противоречие начинало раздирать, разъедать ей душу, и до Скарлетт внезапно дошел смысл слов Батлера, обещавшего устроить ей ад. Ад был не вовне, ад был внутри нее самой. Жить с сердцем, разделенным напополам, оказалось не так-то просто, Скарлетт лишь изумлялась, почему раньше не видела, не замечала этого чудовищного раскола в своих чувствах, не придавала ему значения, а главное, было совершенно непонятно, что с этим делать и как жить дальше.

— Скарлетт? — Чарльз, чуть наклонив голову набок, с удивлением вглядывался в ее отрешенное лицо. — Скарлетт, что с тобой?

— Что? — вздрогнула она, придя в себя.

— Ты как будто привидение увидела у меня за спиной. Все в порядке?

— Да, да, все хорошо, — пробормотала Скарлетт, пряча взгляд.

— Иногда ты меня пугаешь.

— Я сама себя порой пугаю, знаете ли.

— Ну расскажи, что тебя тревожит? — заботливо спросил Чарльз, заключив ее в объятья. — Все еще переживаешь из-за того случая?

— Да, именно из-за него и переживаю, — вздохнула Скарлетт, положив голову ему на плечо. — Именно из-за него.

— Не стоит. Все уже позади, ничего страшного с тобой не случилось, благодарение Господу.

— А если когда-нибудь случится?

— Вот поэтому я прошу тебя соблюдать осторожность, а ты споришь…

— Да я не об этом, — с легким раздражением перебила Скарлетт мужа и задала самый неожиданный вопрос: — Чарли, вы меня любите? Что бы ни произошло?

От удивления у Чарльза широко распахнулись глаза. За двенадцать лет жена ни разу не задавала ему подобных вопросов, ни единого раза. Слова «любовь» и всех его производных она вообще боялась как огня и никогда не употребляла в речи, как будто стыдилась этого чувства. С этим Чарльз давно смирился — в конце концов, не всем быть сентиментальными, и слова это далеко не главное в жизни и отношениях, а сейчас он сам растерялся от вопроса Скарлетт как робкий юноша, каким был когда-то.

— У тебя есть в этом сомнения?.. — растаяв, улыбнулся он.

— Нет, — совсем не сентиментально буркнула ему в ответ жена. — Я… я просто так спросила, забудьте.

Это уже было больше похоже на привычную Скарлетт. А жаль — Чарльз долгие годы мечтал увидеть ее без брони, ее настоящую, по-женски уязвимую и нежную. В редкие моменты в непробиваемой броне появлялась брешь, и загоралась надежда, что теперь что-то изменится, что Скарлетт наконец будет собой и перестанет прятаться за высокими и абсолютно бессмысленными баррикадами. Какой толк ей закрываться от него, человека, который дорожит ею больше всего на свете, неужели она так мало доверяет ему? Впрочем, если она вела себя именно так, значит, у нее были на то свои причины, и Чарльза они не касались. Он четко понимал границу, за которой начиналась неподвластная ему область души Скарлетт, и никогда не переступал эту границу из уважения к ней. Если бы она сама посвятила его в свои потаенные мысли и сомнения — тогда другое дело, но если Скарлетт предпочитает молчать, что ж… Чарльз не ждал особой благодарности и привилегий за свою любовь, вернее, для него любовь не являлась чем-то, что требует обязательной ответной благодарности и теплоты. Что не означало, будто он не страдал от их отсутствия.

Зато у Мелани теплоты было с избытком. Лишь перебравшись обратно в Атланту, Чарльз понял, насколько ему не хватало сестры, их долгих бесед и совместных хлопот. Мелли была солнцем, к которому тянулись и дети, и взрослые, возле ее очага легко отогревалось замерзшее сердце, и сумрачные во многом дни становились ясными и солнечными.

Вот только Индия вела себя странно. Иногда она смотрела на кузена так, словно смеется над ним, а иногда, словно по неизвестной причине испытывает к нему жалость. Это серьезно раздражало Чарльза. Даже в ситуации с нападением на Скарлетт она посчитала нужным высказать вслух свои нелепые подозрения.

— Сомнительная история, — сказала Индия, сидя в кресле в доме у Мелани за шитьем. — Что-то в ней не сходится.

— О чем ты, Индия? — хмуро спросил Чарльз.

— Этого негра не видел никто, кроме Скарлетт. Ни до, ни после. Да и вообще странно, что напали именно на нее.

— Что же тут странного?

— Не знаю. Мне кажется, Скарлетт что-то недоговаривает.

— Индия! — терпение Чарльза было на исходе. — Я не понимаю, что ты пытаешься мне этим сказать и зачем.

— Хочу, чтобы ты начал задумываться над тем, что делает и говорит твоя жена, — с холодным спокойствием ответила Индия, не поднимая глаз от шитья. — У меня такое чувство, что вы с Мелани ослепли — оправдываете ее во всем, а ведь она далеко не святая. Я знаю Скарлетт с малолетства, я была ее соседкой задолго до того, как ты на ней женился. Эта женщина хитра, она ничего не делает просто так без какой-либо цели. Ее нельзя назвать искренней.

— Может, ты и была соседкой Скарлетт в детстве, но я был ее мужем двенадцать лет. И есть, — секунду спустя оговорился Чарльз. — Мне кажется, неплохой срок, чтобы узнать человека. Не так ли, Индия?

— Возможно, но не для тебя. Прости меня за откровенность, Чарли, но ты никогда особо не разбирался в людях. Впрочем, дело твое. Рано или поздно Скарлетт оступится в своих интригах, и тебе будет очень больно увидеть ее истинное обличье, но ты не сможешь сказать, что я не пыталась тебя предупредить.

— В каких еще интригах, боже мой? Твоя подозрительность не доведет тебя до добра, Индия, — покачал головой Чарльз, искоса глядя на кузину. — Я сделаю вид, что не слышал того, что ты мне сейчас сказала. И оставим этот разговор. Насовсем. Больше не говори со мной о Скарлетт, или я буду уходить, не прощаясь.

— Как скажешь, — с легкой усмешкой пожала плечами Индия. — Чарли, можно задать тебе последний вопрос? Не волнуйся, он невинный.

— Задавай.

— Когда вы уехали в Бостон?

Брови Чарльза удивленно взлетели вверх.

— В Бостон?.. Зачем тебе это знать? Это было так давно.

— Просто стало любопытно.

— Зимой шестьдесят шестого. Кажется, в начале февраля. Надеюсь, я удовлетворил твое любопытство?

— Более чем. Спасибо, что не стал сердиться на меня и ответил, Чарли, — спокойно ответила Индия, и на мгновение ее тонкие губы тронула торжествующая улыбка.

С того времени к Скарлетт вернулся старый ночной кошмар, не преследовавший ее уже довольно много лет. Густой, бескрайний, пронизывающий тело холодом и ужасом до самых костей туман окружал ее и гнал вперед на поиски убежища, тихого места, где она будет в покое и безопасности. Но сколько бы Скарлетт ни убегала от него, туман не кончался, а из грязной земли, будто из глубин преисподней, к ней тянулись десятки чумазых рук и хватали за подол платья, мешая двигаться дальше. Каждый раз от невыразимого отвращения и страха Скарлетт просыпалась в ледяном поту. Она пробовала сонные настойки от доктора Мида, но они только вредили — сон становился тяжелым, не приносящим сил, а наутро голова переставала соображать. Дошло до того, что Скарлетт начала бояться засыпать в одиночестве, словно трехлетка. В какой-то момент у нее возникли опасения, что она может в натуральном смысле повредиться в уме, если никому не выговорится и не выплеснет свои страхи наружу.

Ей пришлось просить Чарльза о том, чтобы он ночевал вместе с ней. Скарлетт отчего-то было неудобно и стыдно делать это, но выхода не было — Чарльз своими подчас пустыми разговорами умел успокаивать как никто, за это надо было воздать ему должное. Увидев, как изумленно смотрят на нее его карие глаза, Скарлетт сразу же оговорилась, что совместная спальня пока ничего не меняет между ними, при этом едва не покрывшись испариной от жутко неловкого чувства. Впрочем, хвала Небесам, Чарльз никогда не задавал лишних вопросов, он просто молча и безропотно выполнял просьбы жены, если не считал их вредоносными, а такое случалось нечасто. В первую же ночь Скарлетт нажаловалась ему на мучающий ее кошмар, попутно напомнив Чарльзу, что ему тоже когда-то снились страшные сны.

— Ты помнишь это? — удивился он.

— Конечно. Вы так вскакивали с постели посреди ночи, что сложно забыть. И все-таки, Чарли, что вам снилось? — с неподдельным любопытством спросила Скарлетт, рассчитывая, что рассказы о чужих кошмарах изгонят ее собственные.

— Не могу сказать ничего определенного, — Чарльз поднял руку и положил ее под голову. — Война оставила много страхов в моей душе, но больше всего я боялся, что в меня попадет снаряд. У меня на глазах однажды… — он опустил веки, пряча взгляд. — Впрочем, не имеет значения. В тех кошмарах всегда были взрывы, огонь, дым. Иногда во сне я бежал по полю боя, убегая от пушечных выстрелов, иногда был заперт в каком-то бараке и задыхался, горел заживо. Я чувствовал, как смерть стоит у меня за плечом, казалось, еще секунда, и я покойник. В эту-то секунду я всегда и просыпался.

— Вы говорите жуткие вещи, — по спине у Скарлетт пробежал холодок. — Но вы никогда не рассказывали об этом!

— Не хотел пугать тебя, только и всего.

— Пугать! — хмыкнула Скарлетт. — Вы забываете, что я жила под пушками несколько недель кряду. Я не из тех, кого можно напугать. Ну, — она запнулась, поняв, что слегка противоречит сама себе, — если только немного. И как вы справлялись со своими кошмарами?

— Никак не справлялся, — пожал плечами Чарльз. — Я понимал, откуда это берется, и просто ждал, когда кошмары отступят сами собой.

— И только?..

— Я старался не думать об этом, Скарлетт. В конце концов, кошмары со временем отступили, когда жизнь вошла в нормальную колею. Когда мы крепко встали на ноги, и я больше не мучился страхом, что не справлюсь со своей работой, не смогу обеспечить достойной жизни тебе и детям. О, Скарлетт, ты даже не представляешь, как сильно помогла мне тогда. Ты буквально спасла меня.

В его словах Скарлетт не нашла почти ничего полезного для себя кроме того, что кошмары уходят, когда жизнь становится спокойной и появляется уверенность в завтрашнем дне. Но сейчас ее жизнь и так спокойна, как никогда! Уже не нужно бороться за место под солнцем и тем более бояться нищеты, голода и нападения врага, а именно последнее когда-то породило этот пугающий образ холодного тумана. Однако это почему-то ничего не решало — Скарлетт постоянно чувствовала тревогу, засыпала и просыпалась вместе с ней.

Так что же происходит? Неужели залог мира в душе не только в деньгах, еде, крепких стенах дома и крыше над головой? Неужели она так и не найдет покоя до тех пор, пока не разберется с собственными чувствами? Но ведь все было так хорошо, так стройно, ладно и понятно… до определенного момента. Скарлетт не могла понять, почему она так отчаянно хватается за Чарльза, ищет его покровительства, одобрения и поддержки, в то время как не чувствует к нему ни капли любви. Вдвойне странным это было потому, что Скарлетт всегда считала Чарльза слабее себя, смотрела на него свысока как на бестолкового младшего братишку, который без нее и шагу ступить не сможет, относилась снисходительно, почти с пренебрежением, но в какой-то миг обнаружила, что крепко вросла в него, как мох врастает в древесную кору.

— Вы думаете, сегодня кошмар вернется? — спросила она, боязливо прижимаясь к его груди.

— Не вернется. Я же здесь, — улыбнулся Чарльз.

— Мне бы вашу уверенность, — вздохнула Скарлетт.

Его ладонь накрыла ее голову.

— Спи и ничего не бойся.

Он сказал это так просто, но так уверенно, что Скарлетт сама устыдилась своих страхов — нашла, чего пугаться! Туманы, руки… даже подумать смешно. У Скарлетт отлегло от сердца, кошмары показались ей глупыми, отступил суеверный трепет. Как любила она это теплое, разливающееся негой по телу, ни с чем несравнимое ощущение покоя!

Чарльз не соврал — кошмар действительно не вернулся. Ни в эту ночь, ни в последующие. Пустые тревоги отлетели, как шелуха, дни размеренно потянулись своим чередом. Забылось искаженное ненавистью смуглое лицо Ретта Батлера, растаяло в памяти, как мираж, его слова и угрозы казались нелепыми до абсурда, а значит, не достойными никакого внимания. К слову, от Батлера не было ни слуху ни духу, что окончательно расслабило Скарлетт и заставило поверить в то, что больше ни одна живая душа не вмешается в ее дела и не разрушит того, что ей дорого.

Однажды теплым октябрьским вечером Чарльз приехал из своей конторы озадаченным. Он показал Скарлетт конверт с маркой и письмо, которое ему прислали.

— Дорогая, взгляни, это из нью-йоркской Ассоциации адвокатов. Они приглашают меня к себе.

— Да вы что! — Скарлетт вырвала из его рук конверт с письмом, не поверив собственным ушам. — Нью-Йорк! Боже мой, Чарли, это же такой шанс! — радостно воскликнула она.

Воображение тут же нарисовало ей запорошенные снегом, украшенные к Рождеству улицы богатого северного города, особняк на берегу морской гавани, роскошные балы и театры, дорогие магазины одежды и рестораны, где подают вкуснейшие деликатесы. Ах, как это чудесно! Было бы. Было бы, если… если бы не… Эшли.

— Но это означает, что мы, — при этой мысли радость моментально исчезла с лица Скарлетт, — должны будем снова покинуть Атланту. Как же так, Чарли? Как же наш дом, наши родные?..

— А кто говорит, что мы покинем Атланту? — невозмутимо улыбнулся Чарльз, развязывая галстук. — Я напишу им ответ, где вежливо обозначу причины, по которым не могу принять их предложение.

— О, нет-нет, Чарли, не надо! — суетливо перебила его жена. — Не торопитесь, обдумайте все как следует!

— Ты считаешь, стоит?..

— Отказаться никогда не поздно! Второй такой возможности может не быть, вдруг вы пожалеете, что упустили ее? Ведь вы такой прекрасный адвокат, вы достойны лучшего, большего!

Чарльз с теплой улыбкой посмотрел на жену — в его взгляде было столько обожания, преклонения и любви, что ей в очередной раз стало стыдно. Он коротко поцеловал ее в губы, и мнимое спокойствие улетучилось как по щелчку пальцев, снова всколыхнулись в душе мучительные сомнения и тревоги. «Я должна поговорить с Эшли! — мысленно воскликнула Скарлетт. — Я должна поговорить с Эшли и выяснить все раз и навсегда, иначе я сойду с ума!»

— А ты права, Скарлетт. В таком деле торопиться ни к чему. Но больше не будем сегодня об этом, давай просто отдыхать и ни о чем не думать, тем более завтра суматошный день, — сказал Чарльз, поднимаясь по лестнице.

— Почему суматошный? — машинально спросила Скарлетт.

— Разве ты забыла? — Чарльз замедлил шаг и обернулся. — Завтра день рождения Эшли.

«Эшли!» — промелькнула лихорадочная мысль в голове у Скарлетт.

— О, неужели?

— Мелли готовит ему грандиозный сюрприз. Хочет, чтобы Эшли запомнился этот день рождения. Она собирается пригласить кучу гостей, но взяла с меня слово, что никто раньше времени не разболтает Эшли о празднике. Кстати, ей понадобится твоя помощь в его подготовке.

— С радостью, с радостью… — задумавшись, пробормотала Скарлетт.

— Ну вот. Для меня, говоря начистоту, большая загадка, как можно подготовить такой праздник за несколько часов, но женщины такие искусницы…

Взглянув вниз, Чарльз увидел, что Скарлетт куда-то ушла, не сказав ему ни слова. Это показалось ему странным, впрочем, в последнее время Скарлетт часто вела себя так, будто чего-то боится или ее что-то сильно гнетет. Неудивительно, после такого-то потрясения, которое ей недавно пришлось пережить. На мгновение Чарльз застыл в замешательстве, но затем просто отмахнулся от внезапно нахлынувшего тревожного предчувствия.

* * *

У Скарлетт все валилось из рук, когда она помогала Мелани готовить праздник. Обычно такое состояние было ей несвойственно, но в этот день она места себе не находила. Вокруг нее все суетились: Уэйд и Бо на пару деловито развешивали в саду фонарики и бумажные украшения, Минни с Эллой вытирали тарелочки из фарфорового сервиза, подаренного Уилксам на годовщину свадьбы, Индия следила за работой на кухне, даже маленький Том старался быть полезным, но после первой разбитой чашки его отправили в детскую играть в деревянных солдатиков.

— Боже мой, мы не успеем к приходу Эшли! — вдруг всполошилась Мелани. — Надо, чтобы кто-нибудь пошел в лавку и задержал его там часов до шести!

Идея созрела в голове Скарлетт мгновенно — в это время лавка уже закрывалась для посетителей, и Эшли всегда сидел один за кассовой книгой. Фрэнк Кеннеди был занят исключительно лесопилками и показывался в лавке в лучшем случае два-три раза в месяц, значит, никто не помешает Скарлетт поговорить с Эшли с глазу на глаз. А ей это было необходимо, словно воздух, и как можно скорее. Другого такого шанса остаться с Эшли наедине, не вызывая ни у кого подозрений, могло потом не выпасть очень долго.

— Я пойду туда и задержу Эшли, — вызвалась она как можно более непринужденно. — Все равно мне отводить детей домой.

— О, дорогая, ты так добра! — обрадовалась Мелани. — Ты окажешь мне этим неоценимую помощь. Придумай что-нибудь, чтобы Эшли не пришел домой раньше шести, а в шесть я отправлю за тобой Чарли.

— В шесть? — переспросила Скарлетт.

Отлично, у нее будет около часа на разговор! Сердце застучало у Скарлетт так же быстро и гулко, как много лет назад в Двенадцати Дубах, когда она готовилась объясниться с Эшли на барбекю. Индия, прошелестев рядом юбками, бросила на Скарлетт короткий, но очень пристальный взгляд.

— Да, только до шести, а потом мы будем вечером ждать тебя с Чарли у нас. Дорогая, — Мелани обеспокоилась, увидев, как подрагивают пальцы у Скарлетт и как она бледна, — ты нехорошо себя чувствуешь?

— Нет, нет, я здорова и прекрасно себя чувствую! — натянуто улыбнулась Скарлетт. — Я чувствую себя замечательно.

И вновь недобрый взгляд Индии — да что же это такое?

Однако всякие мысли об Индии вылетели у Скарлетт из головы, как только она отправилась в лавку Фрэнка Кеннеди. На секунду ей стало страшно, что туда может неожиданно заглянуть Сьюлин, но потом она вспомнила, что Сьюлин уже была похожа на раздувшийся шар и практически не выходила за порог своего дома. Значит, опасаться ее нечего.

Эшли сидел в пустой лавке за тремя стеллажами, склонив белокурую, слегка посеребренную проседью голову над объемным гроссбухом. Скарлетт вошла к нему бесшумно, с кокетливой игривостью прикусив нижнюю губу, словно ей все еще шестнадцать. Она чуть не рассмеялась от радости и волнительного смущения, когда Эшли поднял на нее удивленные глаза.

— Скарлетт! Какой сюрприз!

— Не ожидали увидеть меня, Эшли? — задействовав все свои чары, улыбнулась ему Скарлетт.

— Признаться, я несколько обескуражен, — улыбнулся в ответ Эшли.

— Знаете, меня послала Мелли, чтобы… чтобы…

— Чтобы я не подсмотрел, какой праздник она готовит к моему дню рождения? — лукаво закончил он за нее.

— Эшли, это нечестно! — Скарлетт по-детски надула губы. — Мы все старались, чтобы вы не узнали про праздник раньше времени.

— Вы перестарались, поэтому я все понял, — добродушно рассмеялся Эшли. — Итак, предполагается, что я должен задержаться на работе подольше?

— Какой вы проницательный, Эшли Уилкс! — с деланным недовольством проговорила Скарлетт и уселась на стул рядом с ним. — Давайте я пока помогу вам с бухгалтерией.

— Это было бы большой честью для меня. Вы разбираетесь в бухгалтерии?

— О, Эшли, я много в чем разбираюсь, а уж бухгалтерия — моя излюбленная отрасль. Кажется, вы забыли, что на Севере я была секретарем у Чарли.

Рука Скарлетт потянулась к исписанной сверху донизу странице пухлой книги, и ее трепещущие пальцы соприкоснулись с его холодными.

— Вы замерзли, Эшли?.. — спросила она без следа кокетства.

— Вовсе нет, — Эшли смущенно улыбнулся, убрав руку. — У меня всегда ледяные пальцы. Доктор Мид говорит, что это особенность моей кровеносной системы.

Скарлетт замолчала — все ее искусство красноречия переставало действовать, когда она находилась рядом с Эшли. Ей просто хотелось сидеть подле него, молчать и ловить каждый вздох, каждый взгляд, преклоняться перед ним и знать, что его свет светит также и для нее. Так было всегда, сколько Скарлетт себя помнила, но сейчас она пришла к нему не за этим. Она желала получить ответы на вопросы, которые жгли ей язык и душу так давно.

— Эшли… — несмело начала она, попутно бросив взгляд на настенные часы над столом.

— Скарлетт?.. — Эшли немного наклонил голову, совсем как Чарльз, и внимательно посмотрел на нее, словно прозревая ее мысли.

— Я долго думала… Я… хотела спросить вас кое о чем, но я знаю, что вам не понравится мой вопрос.

— Задавайте, я в любом случае постараюсь ответить на него.

— Вы помните наш разговор тогда, в библиотеке в Двенадцати Дубах?

Эшли отвел взгляд, на его лицо будто бы нашла тень.

— Конечно, Скарлетт.

— Вы мне тогда сказали, — Скарлетт сделала быстрый, судорожный вдох, стараясь совладать с волнением, — сказали, что любите меня, но я до сих пор не могу понять одну вещь. Я двенадцать лет спрашиваю себя об этом и не могу найти ответа. Эшли, почему?..

— Скарлетт… — Эшли, опустив глаза, не находил себе места. — Ведь я все объяснил вам тогда. Мне казалось, что я все объяснил, и вы меня поняли.

— Нет, Эшли! Я никогда, никогда не понимала! Все те разговоры о том, что мы с вами разные люди — такая чепуха! Это я теперь уж наверняка знаю, что мужу и жене не обязательно быть из одного теста, чтобы жить в ладу между собой. Почему вы решили, что я не пойму вас, что я возненавижу вас за то, что мы отличаемся друг от друга? Этого бы никогда не произошло, Эшли, поверьте! Я знаю, знаю, что это так!

— Скарлетт, послушайте же…

— Почему вы решили все за меня? О, вы должны были сказать мне раньше, ведь я… я думала, что вы любите меня так же сильно, как и я вас!

— Скарлетт, хорошая моя, — Эшли бережно гладил ее руки, — вы всегда были дороги мне…

Внутри у Скарлетт словно что-то оборвалось.

— Дорога? — разочарованно переспросила она полушепотом. — О, Эшли, так говорят, когда не любят. Это я теперь тоже знаю очень хорошо. Эшли, зачем вы заставляли меня поверить, зачем измучили? Ведь это жестоко, жестоко!

— Я виноват перед вами, это правда, очень виноват! Я не должен был…

— О, лучше молчите! Если бы вы любили меня, Эшли, вы бы женились на мне и не посмотрели ни на кого! — не в силах больше сдерживаться, Скарлетт упала ему на грудь и расплакалась горькими слезами.

Эшли растерянно гладил ее по голове, плечам, спине, стараясь утешить и успокоить, а Скарлетт все плакала, плакала. Наконец, затихнув и вытерев слезы с лица, она посмотрела ему в глаза, а затем вопреки всякому здравому смыслу поцеловала в губы. Странно, но она уже не чувствовала той сладостной дрожи, которая охватывала ее ранее, когда они с Эшли целовались во время побывки или в саду Тары. В этом долгом, почти невинном поцелуе не было ни капли страсти и вожделения, только многолетняя усталость и светлая печаль по давно ушедшим дням юности — такой изумительно прекрасной, наполненной очарованием размеренной сельской жизни.

Вдруг они, забыв обо всем, словно кожей почувствовали чужое присутствие и в ужасе отпрянули друг от друга. Не издавая ни звука, на них совершенно дикими глазами смотрел Чарльз.

— Чарли!.. — прошептала одними губами Скарлетт и вскочила с места, подавшись в его сторону.

Чарльз на мгновение зажмурился, словно пытаясь очнуться от кошмара, а затем развернулся и резким шагом направился прочь.

— Чарли, постойте! — Скарлетт бросилась за ним почти бегом, в дверях лавки едва не столкнувшись с Индией.

Индия смерила ее высокомерным, холодно-презрительным и торжествующим взглядом, но Скарлетт не удостоила ее даже поворота головы и выбежала на улицу вслед за мужем.

— Чарли, я должна объяснить вам…

— Не утруждайся, Скарлетт, я все видел собственными глазами.

Чарльз побагровел от гнева и быстро шел по улице, казалось, совсем не разбирая дороги. Он смотрел прямо перед собой и не оборачивался к жене, которая еле поспевала за ним. Сердце у Скарлетт бешено колотилось от досады, злости на саму себя и страха перед тихой яростью Чарльза.

— Куда вы идете? Не лучше ли взять экипаж?

— Домой, — все тем же отчужденным тоном — тоном, который Скарлетт так ненавидела — ответил он.

— Чарли, я понимаю, что вы сейчас чувствуете…

Чарльз неожиданно встал как вкопанный и посмотрел на нее таким взглядом, что Скарлетт захотелось провалиться сквозь землю или рассеяться пеплом.

— Молчи! Пожалуйста, молчи. Не унижай ни себя, ни меня.

И тут спину Скарлетт словно опалило адским огнем. Обернувшись, она увидела в одном из экипажей, проезжавших мимо, ликующие темные глаза Ретта Батлера. Было похоже на то, что он сам не ожидал подобного подарка судьбы и теперь упивается своей бескровной победой и унижением Скарлетт. Его смуглое лукавое лицо походило на изображение Мефистофеля на картине в Бостонском театре оперы и вселяло в душу почти мистический ужас. Скарлетт хотелось уничтожить, растоптать довольную физиономию Батлера и во всеуслышание послать его к дьяволу, если только он сам не был дьяволом, облекшимся в человеческую плоть.

* * *

Чарльз был несколько удивлен, когда Индия настойчиво попросила его пойти к Эшли чуть раньше шести часов и взять ее с собой — она-де забыла отдать брату какую-то важную бумагу, которую должна была занести в лавку еще утром. Однако, не найдя в просьбе кузины ничего крамольного, он охотно согласился и отправился вместе с Индией в магазинчик Кеннеди.

Настроение Чарльза было превосходным — едва зайдя к сестре, он уловил аппетитные запахи с кухни и поразился тому, как быстро и мастерски женщины украсили дом к празднику. Вечер обещал быть славным, и ласковое осеннее солнце, казалось, улыбалось с ясного бледно-голубого неба.

Несмотря на вывешенную снаружи табличку «закрыто», дверь в лавку не была заперта, и Чарльз беспрепятственно вошел внутрь. Кругом было тихо, и он засомневался, здесь ли находятся его жена и кузен. Пройдя чуть дальше, он увидел выглядывающий из-за стеллажа с посудой подол бордового платья Скарлетт и обрадовался. Радость эта была недолгой и сменилась глубочайшим потрясением, когда Чарльз увидел, как его любимая жена, потеряв рассудок и совесть, целует Эшли.

В это невозможно было поверить, это невозможно было понять и оправдать — его жена, самый родной, самый дорогой ему человек, и его двоюродный брат, которому он с детства доверял как самому себе! Господи, за что они с ним так?! У выхода Чарльз встретился глазами с Индией и понял: она давно все знала или, по крайней мере, догадывалась. Слава Богу, Индия сама не видела картины их семейного грехопадения, но несчастные глаза убитого горем и предательством Чарльза не требовали иных тому подтверждений. Гамильтон, увидев во взгляде кузины гадкое злорадство напополам с жалостью к нему, обманутому мужу, сурово посмотрел на нее — только попробуй, мол, рассказать кому-нибудь об этом. Индия хмыкнула, ясно дав понять, что молчать она не собирается.

Чарльз стремглав вылетел из лавки и помчался домой, чтобы хотя бы немного охолонуть и привести мысли в порядок, но лучше бы он просто умер прямо на этом тротуаре, пораженный молнией с неба. Скарлетт бежала за ним, что-то ему говорила, пыталась схватить за руку и отвлечь, как она обычно это делала, в чем-то провинившись перед мужем, но Чарльза это уже ни капли не трогало. Ему внезапно, за один миг опостылели, опротивели и ее приторные извинения, и дрожащий голос, и вымаливающие прощение зеленые глаза. Чарльз еле сдерживался, чтобы не встряхнуть ее за плечи посреди улицы на глазах у всех прохожих и не закричать: «Что я тебе сделал? Почему ты обошлась со мной так? Неужели я был тебе плохим мужем, что ты переметнулась к моему брату?!»

Дома Скарлетт по-прежнему ходила за ним по пятам и придумывала разные нелепости, слушать которые у Чарльза не было ни сил, ни желания. Ему предстояло пройти жестокое испытание ради тех, кого он непреложно любил всем сердцем — сестры и детей, и все его мысли были о том, как сохранить репутацию семьи, когда он сам находится на грани умопомешательства.

— Чарли, куда вы собираетесь? — глотая слезы, спрашивала его Скарлетт, пока он доставал из шкафа свою одежду.

— К сестре, — сухо ответил Чарльз, перебирая чистые рубашки.

— О, вы пойдете… пойдете…

— Да, именно, Скарлетт.

— Может быть, не стоит?..

Их взгляды снова пересеклись, и Чарльз ясно, будто с его глаз спала пелена, увидел на лице Скарлетт страх — дикий и необузданный. Не раскаяние, не сожаление о том, что она причинила ему боль, только страх. А в страхе, как известно, любви нет. И без того располосованное ножом сердце закровоточило еще сильнее.

— Стоит. Если никто из нас не покажется на этом вечере, могут пойти слухи, и тогда наша репутация серьезно пострадает.

— Но, Чарли…

— Все будет в порядке, положись на меня, — совершенно спокойно произнес Чарльз, обескуражив тем самым жену.

— О… — она улыбнулась, решив, что он ее простил или, по крайней мере, находится на верном пути к прощению. — Я не сомневалась в вас! Я…

— Пожалуйста, выйди. Мне нужно переодеться.

Скарлетт с растерянной улыбкой попятилась назад и покинула комнату, оставив Чарльза одного. Пуговицы и запонки поддавались его дрожащим пальцам едва-едва, но он не стал звать слуг, не желая, чтобы хоть одна живая душа видела его смятение. Наконец, одевшись, Чарльз замер на секунду, а затем открыл верхний ящик комода, достал оттуда пистолет и убрал под полу сюртука. Он не понимал, зачем делает это, но с оружием он чувствовал себя спокойнее и увереннее — старая военная привычка.

Когда Чарльз вошел в дом сестры, он заметил, как взгляды нескольких пар глаз тотчас устремились на него и начали зорко следить за малейшими его движениями, стараясь высмотреть подтверждение грязным слухам. Безусловно, слух уже прошел — миссис Мерриуэзер, миссис Элсинг и миссис Мид держались вместе, словно судейская коллегия, и выражения лиц у них были соответствующие: постные, надменно-серьезные и в определенной степени сочувствующие. Индия молчаливо стояла рядом как главная обвинительница и еле заметно улыбалась уголком губ, прекрасно сознавая свою правоту и желая продемонстрировать ее всем остальным. «Нет, этого удовольствия вы от меня не получите», — твердо решил Чарльз и широко улыбнулся Мелли, которая уже спешила встречать его у дверей.

— Чарли, мой дорогой! — Мелани радостно расцеловалась с братом. — Почему же ты один? Где Скарлетт?

— Ей сегодня нездоровилось с самого утра, — голос Чарльза звучал естественно, непринужденно и отчетливо, чтобы эти слова долетели до слуха тех, кому они предназначались. — Кажется, она переутомилась, и ей стало совсем нехорошо. Поэтому я зашел ненадолго, Мелли.

— Боже мой, я так и знала, что она больна! — с огорчением воскликнула Мелани. — Может, тебе стоило остаться с ней?

— Не переживай, Мамушка приглядит за Скарлетт. Она просила передать свои извинения.

— О да, да, конечно, — хозяйка дома опустила ресницы.

Матроны молча обменялись между собой выразительными взглядами, желая посмотреть, как Чарльз справится со следующим испытанием и подойдет к Эшли, тем более что Эшли имел измученный, бледный вид и побледнел еще сильнее, увидев кузена.

— Эшли! — с миролюбивой улыбкой раскинув руки, Чарльз подошел к имениннику и заключил его в объятья. — Я делаю это не ради тебя, — незаметно прошептал он ему на ухо, крепко сжимая кольцо рук, — и не ради себя. Мелли ничего не должна узнать. Никогда. Слышишь?

— Мне нечем оправдаться перед тобой, Чарли, — также шепотом ответил ему Эшли. — Но если тебя это утешит, меньше всего на свете я хотел причинить тебе боль.

— Прекрасный праздник! — Чарльз отстранился и похлопал его по плечу. — С днем рождения, дорогой кузен!

«Судейская коллегия» во главе с миссис Мерриуэзер пришла в замешательство. Теперь они бросали недоверчивые взгляды уже на Индию, которая, поняв, что теряет позиции, пошла ва-банк и напрямую обратилась к Чарльзу:

— Чарли, у тебя все в порядке?

— Кажется, да, — с притворной, но очень натуральной на вид растерянностью улыбнулся он ей. — Хотя я не совсем уверен, что ты имеешь в виду.

— Мне показалось, что ты сегодня был чем-то расстроен, уходя из лавки мистера Кеннеди.

— Ах, это. У меня был тяжелый день, два слушания подряд в суде. Если ты меня извинишь, я не желал бы вдаваться в подробности.

Индия была вынуждена отступить, а Чарльз поражался самому себе. До этого вечера он даже не подозревал, что способен так хладнокровно и искусно лгать и лицемерить. Его тошнило, выворачивало наизнанку от этого обмана, грязи и от той невыносимой боли, которую он испытывал, но, судя по реакции гостей, справлялся он со своей ролью отлично. За ним на протяжении праздника следило большое количество человек, недоумевая, что же такого могло произойти в лавке мистера Кеннеди и произошло ли что-либо вообще, если муж оскоромившейся миссис Гамильтон выглядит совершенно безмятежным.

Когда имениннику пропели «Многая лета», у Чарльза наконец появилась возможность выйти в сад и отдохнуть от этого дьявольского спектакля, где он был главным актером. Прохладный, уже практически ночной ветерок прекрасно остужал голову и успокаивал раскаленные добела нервы. Чарльз достал сигару и закурил, наслаждаясь тишиной, покоем и одиночеством, однако его уединение вскоре было нарушено — словно из воздуха посреди густых сумерек перед ним выросла фигура высокого смуглого франта с ниточкой темных усов над хищным оскалом крупных белоснежных зубов.

— А вы, оказывается, непревзойденный лжец, мистер Гамильтон. Браво! — полушутя, полусерьезно воскликнул Ретт Батлер, которого Чарльз почему-то не заметил среди гостей, а он там, очевидно, был. — Сразу чувствуется школа.

В иное время Чарльз бы возмутился, взвился, возможно, даже вызвал этого наглеца на дуэль, если бы дуэли до сих пор были в ходу. Но теперь он лишь окинул визави усталым, почти равнодушным взглядом. Внутри все было выжжено, осталась только пустота, и Батлер по какой-то одной ему ведомой причине решил пошевелить пепел палкой. Вот только как он узнал? Неужели слух уже распространился до такой степени, что имя Скарлетт треплют все кому не лень?

— Я не понимаю вас, мистер Батлер. Вы что-то хотели от меня?

— Сущий пустяк, мистер Гамильтон. Я всего лишь хотел поговорить.

— Мне кажется, нам с вами не о чем разговаривать. Доброй ночи, сэр, — Чарльз затушил недокуренную сигару и направился прочь.

— Вы зря отказываетесь! — окликнул его Батлер. — Мне, напротив, кажется, что нам с вами есть, что обсудить. Ведь мы на протяжении многих лет безответно любим одну и ту же женщину.

Чарльз застыл на месте — еще шаг, и он просто упал бы замертво. Батлер, обогнув его по дуге, встал напротив и заговорил мягко, вкрадчиво, можно сказать, участливо, если бы не чудовищный смысл его слов.

— Прошу вас, не задавайтесь никакими вопросами и не спешите бросать наземь перчатку. Выслушайте меня.

Чарльз впал в какое-то странное оцепенение, отупение, и, как сквозь пещерные стены, до него долетал голос Ретта Батлера:

— Сегодня, как я понял, вы стали свидетелем некой сцены между вашей женой и мистером Уилксом, которая открыла вам глаза на безобразие, творившееся у вас под носом двенадцать лет. Не думайте, что я смеюсь над вами — упаси меня Боже смеяться над жертвой чар мисс О’Хара, когда я сам как полный идиот барахтался в этих сетях все минувшие годы. Наши с вами судьбы переплелись в тот памятный день, когда должна была быть оглашена помолвка мисс Мелани. Я давал клятву, что увиденное и услышанное мной в Двенадцати Дубах упокоится в могиле вместе с моим прахом, но я не слишком дорожу клятвами, данными лжецам, поэтому с чистой совестью могу поведать вам эту тайну. Мисс О’Хара при мне — разумеется, она меня не видела — со свойственной ей пылкостью объяснялась в любви Эшли Уилксу, и, получив отказ, до того раздосадовалась, что начала швыряться вазами, а после, видимо, решила отомстить возлюбленному изощренным способом, выскочив замуж за первого, кто предложит ей руку и сердце. Вот здесь-то вы и попались в ловушку, мой друг. Вы думали, что поймали счастливую звезду, пеструю райскую птицу, в то время как она тайком мечтала, чтобы вы не вернулись с войны. О да, я много общался с вашей женой в ту пору, и, надо сказать, более равнодушных и скверных жен я не встречал за всю жизнь. Она тяготилась вами, мистер Гамильтон, но все же вы были для нее трамплином в лучшую жизнь. Сначала мисс О’Хара благодаря вам перебралась в Атланту, затем — в Бостон, вынырнув из нищеты и отчаяния, в которые погрузился Юг после поражения в войне. Ее преданность и подобие нежности к вам были всего лишь лаской собаки, лижущей кормящую руку…

— Довольно! — очнувшись наконец от ступора, прошипел Батлеру в лицо Чарльз. — Довольно! Если вы скажете еще хоть слово о Скарлетт, я вас застрелю прямо здесь!

— В самом деле? — Батлер чуть насмешливо приподнял брови, глядя на него как на задиристого школьника.

— Не искушайте судьбу. Я убил много людей, мне теперь уже все равно. Будет одним больше.

— То было на войне, а теперь вас за это повесят.

— Прекрасно. Перспектива очень заманчивая, — выплюнул сквозь стиснутые зубы Чарльз, прожигая соперника взглядом.

— Не дурите, мистер Гамильтон, — тон Батлера стал серьезным и строгим. — Подумайте о своих детях или о сестре. Вам есть, ради кого жить. Глупо размениваться жизнью по пустякам.

— Вы очень точно сказали, — Чарльз слегка затрясся в нервном, противоестественном приступе смеха. — Наконец-то для меня нашлось точное определение — я дурак. Глупец, идиот, безумец. Посмотрите на меня, Батлер, — он приблизился к нему вплотную, так, что их разделяли считанные дюймы, — внимательно посмотрите на мое лицо и хорошо подумайте, хотите ли вы проверять степень моего безумия.

Батлер инстинктивно подался назад — глаза Чарльза были абсолютно сумасшедшими. Ретту приходилось видеть такой взгляд всего два или три раза в жизни, но у него не было никаких сомнений, что этот человек более чем способен не сходя с места выпустить две пули: в неприятеля и в собственный лоб. Так выглядели люди, всей душой преданные своим идеалам и растерявшие их один за другим, оставшиеся с пустыми руками и пустым сердцем. Только одно у них оставалось — честь, а жизнью они не дорожили ни капли. Глупцы и безумцы, насельники призрачного мира, унесенного ветром истории.

— Признаться честно, не имею ни малейшей охоты, — после долгой паузы ответил Ретт.

— Тогда надеюсь не услышать от вас больше ни слова, — дикий огонь в глазах Чарльза погас, и он отошел от него.

— Что ж, вашему чаянию суждено сбыться, — Батлер невозмутимо поправил шляпу, — ведь я навсегда покидаю Джорджию и уезжаю в родные края.

Не дождавшись от Чарльза ответной реплики и какой бы то ни было реакции, Ретт неторопливо пошагал к калитке.

— Стойте, — бросил ему через плечо Гамильтон. — Забудьте имя Скарлетт. Эта женщина для вас не существует.

Чарльзу хотелось умереть. Впервые он пожалел, что не сложил голову на поле боя, а ведь так славно было бы погибнуть и ничего не знать, никогда не слышать мерзейшей грязи, исходившей из уст Батлера. И самым невыносимым было то, что сказанное им — правда. Чарльз знал, чувствовал это. Он знал это всегда, с первого дня после свадьбы, вернее, ночи, но упрямо закрывал глаза, затыкал уши, оправдывал все проступки Скарлетт и искал самые ничтожные знаки того, что она его все-таки любит. Он знал, что безразличен ей, но верил в то, что это не так. Удивительная вещь — вера. Недаром она живет лишь рядом с надеждой и любовью, а не со знанием. Знание часто сопряжено со скорбью и печалью. Некуда было идти и не на что опереться, Чарльз просто шел вперед по Персиковой улице, увлекаемый ночной тьмой, а затем, добравшись до безлюдной аллеи, сел на парковую скамейку и горько заплакал.

Скарлетт сидела как на иголках, ожидая возвращения мужа. Она ждала его в затемненном холле, не зажигая света, чтобы не привлекать внимания Мамушки. Ей было страшно, но она успокаивала себя тем, что Чарльз не станет злиться долго. Возможно, он не будет разговаривать с женой всю неделю, возможно, ей придется какое-то время терпеть его безмолвное осуждение, но потом он обязательно ее простит. Чарли такой добрый, такой великодушный, он просто не способен долго хранить в сердце обиду, какой бы сильной она ни была! А уж Скарлетт постарается, чтобы он забыл об этом ужасном, постыдном происшествии. Она будет самой нежной женой на свете, она родит ему еще детей, — Чарли так любит детей! — и он увидит, поймет, как много он для нее значит. Все будет хорошо, все будет как прежде: спокойно, надежно и мирно. Чарльз простит ее, как прощал бесчисленное множество раз, но где же он?..

Настенные часы с маятником давным-давно пробили полночь, а его все не было. Праздник у Мелли должен был уже закончиться, и идти домой оттуда совсем близко, так куда же запропастился Чарльз? Не остался же он ночевать у сестры? Ведь там… там Эшли. Мать Пресвятая Богородица, хоть бы ему в голову не пришла никакая глупость! Скарлетт, ошеломленная новой пугающей мыслью, ринулась наверх, в комнату, чтобы проверить, на месте ли пистолет мужа. В суматохе она не проследила за тем, чтобы Чарльз не брал с собой оружия, ведь он, несмотря на свою скромность и сдержанность, глубоко внутри имеет безрассудный нрав! Верхний ящик комода оказался пуст, и у Скарлетт перед глазами завертелась темнота. Догадки одна хуже другой мелькали в уме, выплясывая свой дьявольский танец, и Скарлетт металась по комнате, как раненая львица, не зная, что делать и куда бежать.

Внизу негромко хлопнула парадная дверь. Сердце у Скарлетт захолонуло одновременно от радости и от страха; она неслышной поступью вышла в коридор и затем осторожно принялась спускаться по лестнице.

— Чарли, слава Богу! — с облегчением воскликнула она, увидев в полутьме неподвижную фигуру Чарльза, застывшего посреди холла. — Я так волновалась!

Услышав голос жены, Чарльз вздрогнул и поднял на нее взгляд. В темноте его глаза будто светились, в них было столько боли и немого упрека, что Скарлетт едва не расплакалась перед ним от жгучего стыда. В полном молчании Чарльз начал тяжело подниматься по ступеням, держась за перила, и не повернул головы, поравнявшись с женой на лестнице.

— Чарли… — вновь обратилась она к нему.

— Не сегодня! — отрезал он хлестко и совсем не мягко, не так, как он обычно разговаривал с ней даже во время ссор.

— Чарли, выслушайте меня, прошу вас! — подобрав юбки, Скарлетт поспешила за ним. — Вы должны! Мне нужно многое объяснить вам!

— Нет нужды, Скарлетт.

— Я… я знаю, как ужасно это выглядело, знаю, что́ вы могли обо мне подумать, и это справедливо, но я… — тараторила она в истерическом возбуждении, догоняя Чарльза в коридоре.

Он развернулся и в сердцах закричал на нее:

— Уйди! Оставь меня, я не хочу тебя видеть!

Скарлетт съежилась от его крика — за все годы, прожитые вместе, муж ни разу не повысил на нее голоса, не сказал ни одного грубого слова. Она даже не подозревала, что он способен на такое, и это глубоко ранило ее.

— Чарли, зачем вы так? — всхлипнула она, прижав кулаки к подбородку. — Это же я, ваша Скарлетт!

Чарльз захлопнул перед ее носом дверь своего кабинета и запер изнутри на ключ. Скарлетт принялась настойчиво стучаться к нему:

— Откройте! Откройте, давайте поговорим! Не будьте жестоким, Чарли, вы же не такой! Чарли! Чарли!

— Уйди прочь!

Скарлетт беззвучно зарыдала, скользя ногтями по гладкой дубовой двери. Между ними теперь была не только эта крепкая дверь — целая глухая стена изо льда и камня. Все погибло, погиб ее безупречный образ, та добродетельная, смелая и жертвенная Скарлетт, которая жила в сердце Чарльза. Одному Господу Богу известно, как Скарлетт хотела походить на этот образ, сколько сил она черпала в нем, как ей было важно заглянуть в глаза мужа и увидеть, какая она добрая, честная, прекрасная. Она смотрелась в Чарльза, будто в зеркало, и видела себя той, кем она никогда не была, но кем ей очень хотелось бы стать. И вот теперь зеркало разбито, остались только пустота, чернота и острые осколки.

Последовали тяжелые, мрачные три дня. Чарльз не подходил к жене, а она не смела его тревожить. Над домом будто сгустились черные тучи, находиться в нем было невыносимо. У Скарлетт однажды возникла мысль попросить Мелани выступить ее защитницей перед Чарльзом, но это было совершенно невозможно, ведь тогда бы Скарлетт пришлось объяснять золовке причину крупной ссоры с мужем, а Мелли, хвала Небесам, ничего не знала. Хотя бы она ничего не знала.

На четвертые сутки Чарльз постучался в комнату к жене и бесстрастно, будто разговаривая с посыльным из своей конторы, сообщил ей, что уезжает по делам в Нью-Йорк на две недели. Он хотел уже уйти, но Скарлетт, не вытерпев такого обращения, требовательно схватила его за руку и развернула лицом к себе.

— Чарли, что с вами случилось? Я не узнаю вас! Вы всегда были справедливым, всегда давали мне возможность сказать свое слово и оправдать себя, а теперь? Неужели вы больше не уважаете меня?

— Уважаю, — Чарльз высвободил руку. — Но сейчас я слишком зол и боюсь наговорить тебе такого, о чем потом буду сильно сожалеть. Мы поговорим, когда я вернусь в Атланту, и решим, как нам быть дальше, а сейчас я не в состоянии, прости.

Скарлетт перегородила ему путь.

— Вы не можете так со мной поступить! Не можете уехать, не выслушав меня!

— Скарлетт, дай мне пройти, — устало выдохнул Чарльз.

— Нет! — она уперлась ладонями в дверную раму, нахмурив тонкие черные брови, из-под которых сверкали слегка раскосые зеленые глаза. — Вам придется толкнуть меня, чтобы покинуть эту комнату.

— Ладно, — Чарльз развернулся и отошел к окну, спрятав руки в карманы брюк. — Я выслушаю тебя, Скарлетт. Говори.

Одержав над мужем первую победу за день, Скарлетт поначалу растерялась, ведь на этот раз оправдываться было особо-то и нечем, но, тем не менее, решила не сдаваться.

— Чарли, — она смягчила тон и прошла на середину комнаты, все еще не осмеливаясь сократить расстояние между собой и Чарльзом, — поверьте, мне ужасно жаль, что все вышло именно так, но я сделала это не со зла. Я вообще никогда не желала вам зла!

— Допустим, что так. Но я все еще не понимаю, чем заслужил такого отношения к себе. Скарлетт, неужели я для тебя пустое место? Неужели после всего, что мы пережили вместе, я не стою хотя бы твоего уважения, раз уж ты меня не любишь, Господи Боже?! — он еле удержался, чтобы снова не сорваться на крик. — Извини. Я же сказал, плохая идея разговаривать именно сейчас.

Скарлетт судорожно вздохнула, сдерживая подступающий к горлу болезненный комок слез.

— Чарли, я виновата. Виновата, и это не обсуждается. Но я прошу вас о прощении искренне, от всей души. Вы самый добрый, самый открытый и милосердный человек, которого я знаю! У вас такое огромное сердце, неужели для меня в нем больше нет места?..

Чарльз, прикрыв глаза, покачал головой.

— Все дело в доверии. Я мог простить тебе любую ошибку, любую. И прощал, как ты помнишь. Любую, Скарлетт! Кроме лжи. Я не выношу, ненавижу ложь, она противна моей природе! Пойми, как бы я тебя ни любил, а я люблю и всегда буду любить, это выше моих сил.

Из его слов Скарлетт вынесла две противоречивые вещи: Чарльз ее любит, но никогда не сможет простить, и от этого ее охватило настоящее отчаяние.

— Чарли, но это жестоко!

— А разве не жестоко было заставлять меня верить в твою любовь? Ведь я верил, Скарлетт! — в его карих глазах застыли слезы, а голос дрожал от обиды и негодования. — Я верил тебе, я верил в тебя, а что ты сделала с этой верой?.. — Чарльз перевел дыхание и сказал уже более спокойным и вместе с тем обреченным тоном: — Ты любила Эшли все эти годы, да?

Не найдя в себе сил произнести ответ вслух, Скарлетт кивнула.

— Зачем же ты тогда вышла замуж за меня?

— Это уже неважно, Чарли! Я ведь ваша жена уже много лет, я мать ваших детей!

— Для меня важно, очень важно. Скарлетт, умоляю, расскажи мне всю правду. Я приму ее любой, но я хочу ее услышать.

— О, пожалуйста, не мучайте меня! — Скарлетт едва не плакала от напряжения. — Я была так глупа, мне кажется, я вообще не понимала, что делаю. Тогда… в тот день…

— Хорошо, хорошо, не надо, — прервал ее Чарльз, раскаявшись в своей прямолинейности. — Ты права, прошлое ворошить ни к чему. А сейчас? — в его глазах вдруг ярким огоньком загорелась надежда. — Сейчас ты меня любишь?

Вопрос застал Скарлетт врасплох. Она всю жизнь любила Эшли и не могла себе представить, что может испытывать такое чувство к кому-нибудь еще. К Чарльзу она его точно не испытывала, не чувствовала она к нему и того мучительно-сладостного, постыдного влечения, которое когда-то давно разбудил в ней Ретт Батлер своим поцелуем в ночь падения Атланты. Но Скарлетт не могла ответить «нет», это было бы ложью.

— Я… не знаю, — честно сказала она.

Надежда, едва вспыхнув, тотчас потухла, и Чарльз прислонил голову к оконной раме, устремив измученный взгляд вдаль, где трепетала на ветру желтеющая листва деревьев.

— Теперь я понял. Никогда не понимал, а теперь понял. Ты сделала ошибку и потом ничего не могла изменить, пусть так. Ошибаются все, Скарлетт. Ты должна была довериться мне и обо всем рассказать, а не делать вид, будто все хорошо. Я понимаю, ты не хотела причинять мне боль, но поверь, гораздо больнее годами жить с человеком, любить его всем сердцем и недоумевать, почему он бывает холоден с тобой, почему не интересуется твоими мыслями, искать в себе изъяны, бояться, что его чувства угасают или уже угасли, а ты ничего не можешь с этим сделать. Скарлетт, зачем? Зачем ты давала мне надежду? Я ведь думал, что что-то значу для тебя, думал, что я для тебя нечто большее, чем просто ошибка молодости!

— Вы для меня давно уже не ошибка! — Скарлетт подошла к окну и встала напротив мужа, доверительно глядя ему в глаза. — Когда-то я жалела о том, что поторопилась выйти замуж, но те времена остались далеко позади. Чарли, пожалуйста, поверьте, у меня нет человека ближе и дороже вас!

— Но любишь ты до сих пор Эшли, — безрадостно улыбнулся Чарльз.

— Я теперь вижу, что поступала ужасно, но я поступала так не со зла, клянусь! Я ведь вовсе не злая, Чарли. Я, наверное, думала только о себе и не понимала, что делаю вам больно. Если бы понимала, то никогда бы не сделала этого. Чарли, мне так стыдно, простите меня за все! — Скарлетт закрыла лицо ладонями и заплакала безудержно, навзрыд, вздрагивая всем телом.

И тут она ощутила обволакивающее тепло объятий мужа и тесно прильнула к нему, порывисто обхватив его за шею, отчаянно цепляясь за него посреди мрака, затопившего душу, как за спасательный круг. Каким наслаждением было чувствовать эти нежные, успокаивающие прикосновения, растворяться и забываться в них! Как это было чудесно — знать, что тебя любят и прощают несмотря ни на что, любят не за твои добродетели или красоту, или за темперамент, а просто за то, что ты есть на этом свете. Холодная, мертвая и бесприютная тьма уходила из сердца, уступая место свету — живительному, теплому, такому желанному и долгожданному. Скарлетт в своей эйфории не поняла, кто кого начал целовать первым, но этот внезапный, долгий, полный невысказанных чувств поцелуй захватывал дух, возносил ее на вершину счастья и очищал душу, как ласковый летний дождь.

— Скарлетт, не надо, — вдруг прошептал Чарльз, отстранившись от ее губ.

— Чарли! — Скарлетт продолжала самозабвенно покрывать поцелуями его губы и лицо. — Чарли, дорогой мой, я знала, что вы меня простите! Я не ошибалась в вас, мой хороший! Я была такой дурой, я так плохо с вами обращалась, но больше этого не повторится! Теперь все будет по-другому, правда? Теперь у нас все будет хорошо. Скажите же это, милый, скажите, скажите! Милый!

— Я не могу так, прости, — эта незамысловатая фраза Чарльза прозвучала как гром посреди ясного неба.

Скарлетт застыла в его руках и растерянно хлопала ресницами, чуть вытянув от удивления лицо.

— Чарли?..

— Зачем все это, Скарлетт? — он недвусмысленно убрал ее руки со своей шеи и отвернулся. — Ты снова обманываешь и себя, и меня. Давай будем честными хотя бы друг перед другом и не станем изображать то, чего нет. Скарлетт, я не могу жить с женщиной, зная, что она меня не любит.

Скарлетт словно получила удар под дых. Она смотрела на усталое, искаженное душевной болью лицо Чарльза и не понимала, почему он отказывается от нее теперь, когда минуту назад целовал ее с такой страстью и держал в объятьях так, будто больше никогда не отпустит от себя ни на шаг.

— Чарли, я думала, что вы простили меня!

— Да пойми же, дело не в том, простил я или не простил, Скарлетт! Хотя… и в этом тоже, но не обо мне сейчас разговор. Дело в тебе, в твоих чувствах. Ты не любишь меня, но хочешь держать при себе, как… неважно. Мне это невыносимо, меня это мучает, мне не нужна половина или четверть твоего сердца, мне оно нужно целиком! Или не нужно вовсе.

— Что я могу сделать, Чарли? — Скарлетт крутилась около него, стараясь заглянуть в глаза. — Дайте мне второй шанс, я докажу, что мне можно доверять!

— Если бы это было так просто!

— Но что в этом сложного? Чарли, мы так хорошо жили до недавнего времени, мы же были счастливы, помните?..

Чарльз отрицательно замотал головой.

— Не были, Скарлетт, не были. Нам только так казалось, на самом деле мы оба были несчастны. Ты находила утешение и радость в делах, а я — в заботе о тебе и детях. Это не было счастьем, но когда-то нам этого хватало. Теперь все изменилось, и больше я так жить не могу и не хочу. Я устал от самообмана, Скарлетт.

Ресницы Скарлетт задрожали, с языка просилось множество слов, но они все застревали комом в горле. Любые попытки подступиться к Чарльзу оканчивались неудачей, а она все продолжала штурмовать его, как неприступную крепость, и едва ли могла сама себе ответить на вопрос, что ею движет.

— Вы теперь бросите меня, Чарли?

— О нет, я даже мысли такой не допускаю! Мы должны думать не только о себе, но и о детях, и о наших близких, поэтому мы останемся мужем и женой в глазах людей, но… — Чарльз тяжело вздохнул. — Ты должна понять: какая-то часть меня умерла, и я не могу ее воскресить. А теперь позволь мне идти, я опаздываю на поезд.

— Нет! — Скарлетт со слезами на глазах вцепилась в рукава его сюртука. — Не уходите, не оставляйте меня сейчас, прошу!

Чарльз мученически возвел глаза к потолку, поняв, что без боя его из дома не выпустят.

— Я вернусь через две недели. Мне нужно побыть одному и заняться делами, я так решил.

— Но я не буду вас беспокоить! Чарли, умоляю, останьтесь!

Скарлетт, потеряв всякое самообладание, льнула к нему, скользила руками по его груди и плечам, недвусмысленно увлекая за собой. Она чувствовала, что находится на верном пути — неровное дыхание Чарльза говорило о том, что он держит оборону из последних сил и вот-вот сорвется в пропасть вместе с ней, наплевав на свои принципы, гордость и упрямство.

— Я не хочу, чтобы вы уезжали, не хочу, не хочу! — исступленно шептала Скарлетт, целуя его куда-то в шею и подбородок.

— Зато этого хочу я! — предприняв над собой нечеловеческое усилие, Чарльз отстранил ее от себя. — Если мое желание хоть что-нибудь значит!

— Вы жестокий, — от обиды у Скарлетт из глаз брызнули слезы.

— Я вернусь, — шумно выдохнув, повторил Чарльз и быстрым, твердым шагом направился к двери. — А ты пока подумай над тем, что я тебе сказал.

Скарлетт метнулась было за мужем, но он шел, не оборачиваясь, вернее, убегал, и она поняла, что все ее слова и уговоры бесполезны. Печально глядя ему вслед, Скарлетт вздохнула:

— О, Чарли…

На вокзал Чарльз приехал как раз вовремя. Он с тяжелым сердцем проследовал в вагон и сел возле окна, ожидая отправления поезда. У платформы суетились люди, носильщики таскали багаж, в коридоре не стихали шаги пассажиров и их голоса. Чарльзу хотелось закрыться в глухой раковине, сбежать из плена этого города, где все ему напоминало о его несчастье, что он и делал, но сбежать от самого себя и своих мыслей у него все равно не получилось бы. Он пытался понять, когда и где совершил роковую ошибку, почему не увидел очевидного. Вероятно, его ошибка была в том, что он слишком доверял людям, особенно близким людям, чувствовал себя с ними единым целым, словно у них на всех было одно дыхание, одно сердце, один разум. Чарльз был так воспитан и не мог себе представить, что в жизни бывает как-то иначе, но жизнь все расставила по местам и доказала: доверять можно лишь самому себе.

О нет, он не собирался судить ни Эшли, ни Скарлетт. Он никогда не был судьей и не имел права выносить кому-либо приговоры, единственный человек, которого Чарльз мог судить — это он сам. Однако это не значило, что он и дальше позволил бы играть своим сердцем, словно мячиком. А Скарлетт играла, она всегда играла с ним: сначала ранила, потом лечила его раны, подпускала близко до умопомрачения, а затем грубо отталкивала. Чарльз, впрочем, был уверен, что делала она это не со зла — чего-чего, а зла в Скарлетт не было, только упрямство на пару с нечувствительностью, но все эти игры должны были остаться в прошлом.

Чарльз прощал жену тысячу раз и готов был с радостью простить в тысячу первый, если бы не понимание того, что за этим последует тысяча второй, и тысяча третий, и тысяча четвертый. Это будет продолжаться до тех пор, пока Скарлетт не впустит его в свое сердце, и если этого не произойдет вовсе, что же тут можно поделать? Обиднее всего было то, что прозрение случилось именно тогда, когда Чарльзу начало казаться, что Скарлетт значительно потеплела к нему. Как счастлив он был ночами слушать ее тихое, мерное дыхание на своей груди и охранять ее сон от кошмаров, видеть, как искренне она улыбается ему, болтая о всяких пустяках — прежде они так редко говорили о пустяках! А потом Скарлетт вонзила нож ему в спину, и эту рану было уже не залечить ни извинениями, ни лаской, ни горячими поцелуями. А ведь Чарльз почти поддался и на этот раз — Скарлетт была такой близкой, такой нежной и пылкой, такой соблазнительно прекрасной, что еще мгновение, и он потерял бы голову. Чарльз должен был уйти, иначе ему до конца жизни не выбраться из глубокого омута этой безответной, как оказалось, любви. Неважно, что ему при этом говорило сердце, сердце и так почти подвело его к краю гибели. Нет, ему нельзя было оставаться.

Внезапно Чарльз понял, что он категорически не хочет в Нью-Йорк. Не хочет он ни шумных улиц, наводненных людьми и экипажами, ни суматохи, ни контор, ни судов, ни договоров, ни работы. Он хочет покоя и отдыха своей усталой душе, и на всей земле для этого нет места лучше, чем Тара с ее просторами и тишиной.

До отбытия поезда оставались считанные минуты, когда Чарльз соскочил с подножки вагона если не счастливый, то окрыленный новой надеждой.

* * *

Утром следующего дня Скарлетт проснулась с удивительно ясной головой. И утро было такое же ясное — солнечное, теплое, прозрачное. Скарлетт чувствовала, будто у нее с души свалился камень, впервые за последние дни ее не терзали ни страхи, ни тревоги, ни сомнения, ведь самое страшное и непоправимое уже случилось и на поверку оказалось не таким уж страшным и непоправимым. Чарльз зол — ну и что же с того? За время своей поездки он успеет остыть, подумать, поразмыслить и вернется совсем другим человеком, прежним человеком. Муж безумно любит ее и будет любить всегда, это теперь ясно как божий день, а обиды и разногласия — явление временное, и кому как не Скарлетт знать об этом.

Две вещи обращали на себя внимание. Во-первых, мысли о Чарльзе не покидали Скарлетт: она раз за разом вспоминала их последний разговор, поцелуй, вскруживший им обоим головы, представляла, какие слова скажет Чарльзу по его возвращении и какие у него будут счастливые глаза. Было в этом нечто трепетно-упоительное, волнующее, нечто давно позабытое и в то же время свежее, как весенний ветер, после промозглой зимы врывающийся через открытые окна в застоявшийся воздух комнат. Во-вторых, она почти не думала об Эшли, а если точнее, не думала вовсе. И это было странно, потому что после случая в лавке Фрэнка и последующего вечера у Мелани Скарлетт следовало бы вспомнить об Эшли, поинтересоваться, что он думает и чувствует по этому поводу, злится ли на нее или уже простил, а ей почему-то было решительно все равно. Возможно ли любить человека долгие годы, а разлюбить за один-два дня? Скарлетт не знала ни как, ни почему это произошло, и это не слишком занимало ее, всецело поглощенную новыми впечатлениями и чувствами, которым она пока не могла найти названия.

— Мисс Скарлетт? — постучалась в спальню госпожи Мамушка.

Скарлетт, не переставая кокетливо вертеться перед зеркалом с новой шляпкой на голове, ответила:

— Мамушка, надеюсь, ты не пришла испортить мне настроение какой-нибудь неприятной новостью?

Старая служанка удивленно смотрела, как ее воспитанница порхает по комнате, будто девочка четырнадцати лет, у которой в голове ветер. Мамушка, такая мудрая и проницательная, давно перестала понимать что-либо в жизни молодых господ и только устало качала головой, наблюдая очередные причуды урожденной мисс О’Хара.

— Там пришли мисс Мелани и мистер Эшли. Передать им, что вы сейчас спуститесь?

Скарлетт так и застыла посреди комнаты. Что бы мог значить этот неожиданный визит?

— Мелани? Эшли? Но что… что…

Не дожидаясь ответа, Скарлетт бросила шляпку в кресло и побежала вниз, чтобы поскорее выяснить, в чем дело. Все это ей не нравилось и не понравилось еще больше, когда она увидела супругов Уилкс: бледные, растерянные, словно оба увидели призрака.

— Скарлетт, дорогая… — начала было Мелани, но язык, судя по всему, отказывался слушаться ее, и маленький ротик просто беззвучно и беспомощно открывался.

— В чем дело, Мелли? — настороженно спросила Скарлетт, чувствуя, как сердце уходит в пятки помимо ее воли.

— Дело… дело в том, что…

— Поезд, на котором ехал Чарльз, — помог жене Эшли. — У него взорвался паровой котел, и…

Прежде чем лишиться чувств, Скарлетт увидела только испуганное лицо Эшли, который бросился к ней, чтобы поймать ее обмякшее тело.

— Чарли! — Скарлетт очнулась на своей постели и крепко ухватилась за руку того, кто над ней хлопотал.

— Дорогая, это я, Мелани, — ласково ответила ей золовка.

Ее лицо в виде сердечка казалось спокойным, но в карих глазах блестели слезы — слезы утраты.

— А Чарли? Где он? — лихорадочно переводя взгляд с Мелани на Эшли, вопрошала Скарлетт. — Где Чарли? Что с ним? Да говорите же!

— Вчера вечером случилась катастрофа, в газете опубликовали ее подробности, — тихим, бесцветным голосом сказал Эшли. — Там были списки выживших, раненых, погибших и тех, кто пропал без вести или чьи тела пока не опознаны. Чарли попал в последний список.

О нет, нет, нет, нет, нет! Судьба не могла посмеяться над Скарлетт так жестоко! Не сейчас! Только не сейчас!

— Не правда! Не верю! — выкрикивала она в бессильной ярости на фортуну и колотила кулаками по покрывалу. — Пропал без вести не значит умер, это ложь, ложь!

— Скарлетт, был страшный пожар… — попытался возразить Эшли.

— О, помолчи, Эшли! — гневно оборвала его жена. — Разве ты не видишь, что ей и так плохо? Ну все, милая, тише, тише, я с тобой, — успокаивала она овдовевшую невестку.

Они крепко обнялись и зарыдали друг у друга на плече, так и повалившись вдвоем на кровать. Скарлетт не могла и не хотела верить в случившееся — так просто не бывает, это какой-то злой рок! Еще вчера Чарльз был с ней, она чувствовала тепло его рук, слышала его голос, смотрела в его живые, красивые, чистые глаза, он не может быть мертвым! Он обещал вернуться, обещал…

Слезы Скарлетт потоком хлынули по вискам на подушку, смешиваясь со слезами Мелани, и обе женщины были едины в своем безутешном горе. Каким глупым, каким нелепым Скарлетт казалось то, что она многие годы считала Мелли своей соперницей, в душе ненавидела ее и не могла простить за то, что та якобы заняла ее место рядом с Эшли! Пустая ревность исчезла, как пар, и теперь Мелани была единственным человеком, который понимал чувства Скарлетт и мог разделить ее скорбь.

Подруги проплакали так не меньше часа, пока Скарлетт не погрузилась в тяжелый, мутный сон без сновидений. Придя в себя, она увидела неподвижно сидевшего возле постели Эшли, чья белокурая голова была понуро опущена.

— Мелли? — тихо позвала Скарлетт золовку.

— Мелли ушла успокоить детей.

— О Боже… Боже…

Глаза Скарлетт встретились с глазами Эшли — серыми, потухшими, невыразительными. В них не было ни капли жизни, ни искорки тепла, они были… пустыми. У Скарлетт по спине пробежали мурашки от внезапного осознания пустоты этих глаз, ведь она так долго боготворила их взгляд и грезила о нем!

— Я решил, что не стоит оставлять вас в одиночестве в таком состоянии, — проговорил Эшли. — Скарлетт…

— О, помолчите сейчас, не нужно никаких объяснений, — оборвала она его. — Чарли… Что теперь нужно делать?

— Я поеду в Далтон. Нужно, чтобы кто-то занялся опознанием.

— Хорошо, — Скарлетт подтянула колени к себе и сжалась в дрожащий комок. — Спасибо, Эшли.

Странный холод пронизывал все тело до костей. Чарли ушел, и она замерзала. Казалось, не было ни одного человека в целом мире, возле кого она могла бы согреться. Скарлетт вновь посмотрела на Эшли и поняла, что он никогда не смог бы ее отогреть. Они сидели в одной комнате совсем рядом и были такими чужими друг другу, такими… холодными. Не о чем было поговорить и нечем утешиться, из жизни словно ушла сама жизнь.

— А все-таки вы любили его, Скарлетт, — вдруг прервал молчание Эшли. — Я пытался сказать вам об этом, но…

— Что?.. — удивилась Скарлетт. — Вы хотели сказать мне, что я…

— Мне хотелось, чтобы вы поняли это. Жаль, что все сложилось так трагично.

В растревоженной, отравленной горечью утраты голове у Скарлетт взвился целый рой мыслей, из которых она долго не могла вычленить одну — главную.

— То есть вы… — пробормотала она, растерянно хлопая ресницами. — Вы… Боже мой, да ни один любящий мужчина не станет говорить женщине, что она любит другого! Вы не любите меня, Эшли?..

Эшли, сглотнув комок слез, ответил:

— Я люблю Мелани, Скарлетт.

Ее душу словно обожгло каленым железом. С полминуты Скарлетт сидела неподвижно, оцепенев, а затем новый взрыв гнева ослепил ей глаза.

— Но почему, почему вы не сказали этого раньше? Ведь если бы вы сказали!.. О-о-о! Я не стала бы, не стала… Ведь я люблю…

Она не смогла договорить фразу из-за душивших ее рыданий. Избавившись от многолетнего ярма любви к Эшли, Скарлетт вдруг ясно увидела вещи в их истинном свете — не Эшли вовсе ей был нужен, не Эшли, а Чарльз. Такой непохожий на нее, такой бесхитростный и такой настоящий. В нем не было ни грамма фальши, он всегда делал и говорил то, что велели ему чувства, не носил ни брони, ни масок, и это Скарлетт ошибочно принимала за слабость. О нет, это не слабость! Только трус будет прятать любовь за масками и высокопарными речами, и как много нужно иметь мужества, чтобы вверить свое сердце любимому человеку таким, какое оно есть! Даже если этот человек черств и жесток, как Скарлетт. Как несправедливо жестока она была к нему! Ох, если бы она не была так глупа…

Скарлетт всегда полагала, что Чарльз пропал бы без нее, без ее деловой сметки и живого темперамента, но правда была в том, что это Скарлетт пропала бы без него. Именно Чарльз поддерживал ее, а не наоборот, именно он давал ей ориентиры, умел прогонять тьму из души, как никто другой, и не давал ей огрубеть и раскормить своих демонов. А демонов у Скарлетт было много — глупцы те, кто утверждает, будто с демонами жить веселее. Может, поначалу так и есть, но в конце они неизменно оставляют истерзанную, поруганную душу погибать в полном одиночестве. Скарлетт никогда не была одинока рядом с Чарльзом, и никакие демоны ей не грозили. Она была защищена от всех ужасов этого мира рядом с ним, но принимала это как должное, хуже — даже не замечала. Скарлетт бежала за высокой, недосягаемой звездой, задрав голову, по пути споткнулась о булыжник и по собственному верхоглядству не поняла, что булыжник был алмазом.

В одном Эшли был прав — она любила Чарльза. Любила странной, непонятной даже ей самой любовью, но лишь это чувство и было настоящим. Чарльз был единственным мужчиной, любившим ее, и Скарлетт по-настоящему любила только его и им одним дорожила. Это открытие было таким внезапным, таким ярким и потрясающим до глубины души, но, к сожалению, уже совершенно бесполезным.

День за окном стоял все такой же ясный, янтарный, и Скарлетт казалось, что сама природа издевается над ней. Велев Мамушке задернуть плотнее шторы, она лежала на кровати долго, неподвижно и прислушивалась к глухой пустоте внутри. Вдруг сквозь приоткрытую дверь спальни Скарлетт увидела несчастное лицо Уэйда. Он робко стоял возле комнаты матери и не решался войти, боясь, что она его прогонит, как обычно, а она теперь в таком горе, что ей, конечно, не до Уэйда.

— Сынок! — Скарлетт, поднявшись на постели, протянула к нему руку и подозвала к себе. — Уэйд, подойди, сыночек!

Уэйд, не поверив своим глазам и ушам, все еще не смел сдвинуться с места. «Господи, он меня боится! — с отчаянием подумала Скарлетт. — Неужели я такая ужасная мать, что меня не любят и боятся собственные дети?» На память ей вдруг пришли случаи, когда она была груба, холодна или невнимательна к сыну, а таковых набралось очень много. Скарлетт не хотела его рождения, тяготилась им, пока он был совсем крохой, ни разу его не утешила, ни разу не приласкала, хотя бы на минуту, даже когда город осаждали янки и ребенок умирал от страха. А потом? Уэйд раздражал ее, казался бестолочью и мямлей, она так редко хвалила его, особенно после появления Минни, которую постоянно ставила ему в пример. Неудивительно, что мальчик не чувствует к ней доверия, но все же он пришел поддержать мать и найти у нее поддержки.

— Уэйд, подойди ко мне, мой хороший! — повторила Скарлетт как можно более ласково.

Уэйд быстро прошмыгнул в комнату, бросился на постель к матери, крепко обнял ее и заплакал. И она его обняла — наверное, впервые в жизни. Скарлетт пыталась припомнить хотя бы одну вескую причину, по которой она не делала этого раньше, и не могла. Это ведь так просто, так естественно!

— Что же мы теперь будем делать без папы? — всхлипывал Уэйд.

— Не знаю, Уэйд, не знаю. Будем жить дальше и чтить его память, а что же еще?

— Папа так любил нас всех! И тебя, и меня, и Минни с Мэдж.

— Но у вас есть я, сынок. Я тоже вас люблю.

От потрясения Уэйд перестал плакать и широко распахнул покрасневшие глаза, будто не веря в услышанное. Горечь от потери обожаемого отца смешалась в душе одиннадцатилетнего мальчика с радостью от признания матери. Уэйд давно смирился с участью нелюбимого сына, хотя и не переставал мечтать о том, что однажды мать будет с ним так же ласкова, как с Минни, будет гордиться его успехами и примет его сыновнюю любовь.

— Мамочка, не плачь! — принялся он горячо утешать ее. — Я уже почти взрослый, скоро я вырасту и буду заботиться о тебе не хуже папы! Я буду тебе во всем помогать, я стану юристом, как папа, и буду много работать. Я никогда тебя не оставлю, ты сможешь на меня положиться, вот увидишь! Только не плачь, дорогая мамочка, и не тревожься ни о чем.

В голосе Уэйда Скарлетт отчетливо слышала интонации Чарльза, и это снова заполнило ее сердце скорбью и раскаянием напополам с нежностью — она и не знала до сегодняшнего дня, что в ней столько нежности. Внезапно Скарлетт озарило, озарило так неожиданно, что она едва не ахнула вслух. Как часто пугал ее туман из кошмара, как хотела она разгадать этот сон и понять, что за морок преследует ее и где от него сокрыто спасение. Скарлетт ошибочно полагала, что спасение — это деньги, еда, кров, безопасность, словом, все то, что противоположно голоду, холоду и угрозе. И только теперь туман рассеялся, и вещи предстали перед ней такими, какие они есть на самом деле. Те маячки, за которые следует держаться, чтобы найти убежище и спастись, это не деньги и даже не красная земля Тары. Это люди. Такие разные, но единственные и неповторимые в своем роде, любящие, верные и незаменимые. Скарлетт потеряла Чарльза, но больше она не потеряет никого, ни одного из тех, кто рядом с ней.

— Уэйд, а где твои сестры? — спохватилась она.

— У себя, с ними тетя Мелли, она их утешает. Минни долго плакала, а Мэдж, мне кажется, ничего не поняла.

— Скорее идем к ним! — Скарлетт решительно слезла с постели и направилась в детскую.

Минни сидела с заплаканным личиком на коленях у Мелани и всхлипывала, рядом хмурая Мэдж, похожая на кучерявую черную тучку, сосредоточенно листала свою любимую книжку с картинками. Увидев мать, Минни спрыгнула с коленей тети и кинулась к ней.

— Солнышко мое! — Скарлетт, наклонившись к дочери, крепко поцеловала ее в макушку.

— Мамочка! — Минни снова зашлась слезами. — Мамочка, как же так?

Девочке недавно сравнялось семь, а Скарлетт лишь сейчас увидела, что у нее глаза отца — такие же чистые, немного наивные, нежные и будто мягко светятся изнутри. И, в общем-то, вся ее красота, которой Скарлетт так любовалась, восхищалась и гордилась, была в этих дивных карих глазах. Слишком поздно обнаружив в себе любовь к Чарльзу, Скарлетт не видела другого выхода, кроме как отдать ее неистраченные запасы детям, в которых была его частичка, и эту-то частичку она возлюбила мгновенно и пламенно.

— Мои хорошие! — одной рукой она обняла Минни, а другой привлекла к себе Уэйда. — Мои милые малыши!

Дети тесно льнули к матери, ставшей нынче их главной опорой. И она действительно была ею — они знали, чувствовали, хотя им всегда казалось, что отца они любят чуточку больше, ведь отец был ближе, добрее, ласковее и лучше понимал, что у них на душе.

Одна Мэдж, похоже, совсем не пылала дочерней любовью. Тетя Мелли мягко сказала ей, что папа уехал так далеко, что не сможет приехать обратно, но Мэдж не поверила и закатила истерику на целых полчаса. Теперь она сидела с книжкой в руках и даже не смотрела в сторону матери и брата с сестрой, словно ей нет до них никакого дела.

— Дорогая, Мэдж так огорчилась! — воскликнула Мелани, стараясь исправить положение. — Эту сказку ей постоянно читал вслух Чарли, она теперь с ней не расстается. Ума не приложу, что сделать, чтобы утешить нашу девочку!

Найти общий язык с младшей дочерью для Скарлетт всегда было труднее всего, но она должна попытаться. Скарлетт твердо решила: она должна попытаться. Ради Чарльза — он не раз просил жену быть ласковее с Мэдж, и теперь исполнение его просьбы стало для нее чем-то вроде священного долга.

— Мэдж! — она неуверенно подошла к малышке и присела рядом. — Мэдж, хочешь, я почитаю тебе?

— Нет! — резко, сердито ответила девочка. — Не хочу, уходи, я буду ждать папу! А ты плохая, злая и противная!

Скарлетт будто получила плевок в лицо. Впервые она проявляла искренность к маленькой дочери, впервые от чистого сердца хотела позаботиться о ней, а ее благие намерения просто разорвали в клочья и растоптали ногами! «Неблагодарная малявка!» — со злостью подумала Скарлетт и, прежде чем накричать на Мэдж, вспомнила, что именно своими криками и пренебрежением отдалила ребенка от себя едва ли не с колыбели. Мэдж не имела ничего общего с Уэйдом, с малолетства терпеливо сносившим упреки матери, она была упряма, капризна и своенравна, как и сама Скарлетт.

— Мэдж, никогда не говори так о маме! — с непривычной строгостью осадил Уэйд младшую сестру. — Немедленно извинись!

Мэдж с упреком посмотрела на брата. Она-то думала, что они с ним заодно!

— Она злюка!

— Мэдж, это нехорошо! — сделала ей замечание тетя. — Уэйд прав, ты должна извиниться.

— Не буду, не буду! — продолжала упираться Мэдж.

— И не надо! — вспылила Скарлетт. — Я вообще больше к тебе не подойду!

— Мэдж, сейчас же извинись, — настойчиво повторил Уэйд. — Как тебе не стыдно? А если бы папа услышал?

Девочка поколебалась. Как бы то ни было, ей не хотелось терять дружбу Уэйда, да и папа, несмотря на его мягкость, служил для Мэдж непререкаемым авторитетом.

— Извини, — буркнула она себе под нос, опустив плутоватые зеленые глазки.

— Не так. Скажи: «Прости меня, пожалуйста, мама, я больше никогда так не буду».

— Ладно, Уэйд, не дави на нее, — неожиданно смягчилась Скарлетт. — Ты же видишь, она расстроена, как и все мы.

Малышка настолько удивилась, что невольно засовестилась и все же тихонько пробормотала:

— Я больше так не буду.

Скарлетт почувствовала огромное облегчение, словно с рук и ног у нее свалились кандалы. Нет, еще не все потеряно, она еще может все исправить и расположить маленькую упрямицу Мэдж к себе! «Ах, ну почему Чарли этого не видит? — с горечью подумала она, поцеловав младшую дочь. — Он был бы так доволен, так счастлив!»

— Я найду Мамушку, — сказала Скарлетт, выпрямившись. — Велю ей собрать вас, и мы поедем в Тару.

Тара! Вот что им всем сейчас нужно. Потом еще будут и слезы, и похороны, и свежая могила на Оклендском кладбище, и мраморный памятник над ней, но потом, потом. А пока звенящая тишина полей и прохлада осенних сумерек успокоят израненные сердца, приласкают своих чад и дадут им сил пережить новый день.

Надев черное траурное платье с глухим воротом, Скарлетт спустилась вниз, где собралась целая толпа народа, чтобы выразить молодой вдове свои соболезнования. О недавнем, так и не разгоревшемся скандале, похоже, никто не вспоминал. Миссис Мерриуэзер со своей свитой одной из первых подошла к Скарлетт, хотя той их соболезнования были совершенно безразличны, как и крокодиловы слезы тетушки Питтипэт, от которых становилось только хуже. Однако Скарлетт никого не могла выгнать, даже если бы хотела. «Нельзя, я должна быть добрее, — говорила она себе, — особенно к тете Питти, ведь это она вырастила Чарли. Чарли огорчился бы, если бы я ей нагрубила в такую минуту». Вежливо выслушав речи «старой гвардии» и успокоив престарелую тетушку, Скарлетт поймала на себе молчаливый взгляд Индии. У Индии так и не повернулся язык поддержать родственницу в ее горе, но по глазам мисс Уилкс было видно, что смерть Чарльза потрясла ее и заставила раскаяться в своих интригах. Скарлетт движением ресниц приняла ее извинение — в некоторых случаях бывает достаточно взгляда.

— Простите меня, Скарлетт, — сказал Эшли перед тем, как уехать в Далтон на опознание. — Простите, что стоял у вас на пути к счастью.

— О, Эшли, — Скарлетт улыбнулась ему новой, спокойной улыбкой. Как странно ей было не чувствовать к нему более ничего, кроме дружеского участия с горьким привкусом разочарования. — Не стоит. Нынче это все осталось в прошлом.

* * *

Время вдали от города текло медленно, степенно, как могучая река, и каждый прошедший день казался годом. Тем лучше для Чарльза — у него была возможность как следует поразмыслить над своей жизнью и над ошибками, которые он совершил. Глядя на голые поля красной земли, некогда до самого горизонта засеянной хлопком, длинные аллеи кизиловой рощи, темные верхушки высоких сосен, он пытался лучше понять душу Скарлетт, выросшей на вольных просторах плантаций. С холма был виден остов разрушенной усадьбы Уилксов, и Чарльзу невольно представлялось, как его любимая, тогда еще совсем юная девочка, гуляла посреди всех этих красот вместе с Эшли. Наверное, нет на земле места более подходящего, чтобы влюбиться на всю жизнь. Чарльз пытался понять Скарлетт, и он чувствовал, что понимает, но от этого становилось почему-то только больнее.

Кэррин вышла на крыльцо Тары и села в глубокое плетеное кресло с трехмесячной малышкой на руках. Кэррин светилась тихим, неброским счастьем. Она укачивала дочь, ласково пела колыбельную и осторожно поправляла ей одеялко. Чарльз с сожалением подумал, что Скарлетт никогда не бывала так же нежна с детьми, как ее младшая сестра, разве что с Минни, и то лишь когда та подросла. Он ни разу не допускал мысли, что Скарлетт их не любит, как не допускал мысли, что женщина может не любить своих детей, но что если его жена на самом деле не хотела рожать не потому, что боялась за свое здоровье, а потому, что ей не нужны были дети от нелюбимого мужа? Это многое объясняло. Но как тогда быть с Минни? Неужели она… Чарльз оборвал мысль на середине, так и не позволив страшным словам прозвучать у себя в голове. О нет, это было бы уже слишком.

— Чарли, что тебя гложет? — заботливо спросила Кэррин, увидев слезы на неподвижном лице зятя.

— Ничего, Кэррин, я в порядке, — бесцветным голосом ответил тот.

— Я хочу помочь тебе. Когда-то ты был очень добр ко мне, ты спас меня, Чарли, и теперь я хочу отплатить тебе тем же. Что я могу для тебя сделать?

— Здесь ничего не сделаешь, Кэррин, — Чарльз через силу улыбнулся. — Странно получается. Во что бы я ни верил, все рано или поздно терпит крах. Наверное, я просто глуп или верю не в те вещи. Может, в этом мире вообще ни во что не стоит верить.

— Ты ошибаешься! — горячо возразила Кэррин. — Если нет веры, для чего тогда жить? Мир без веры — это самое страшное, что можно себе представить, Чарли. Тогда все теряет смысл, даже восходы солнца по утрам.

— Вот именно, все теряет смысл, — задумчиво повторил он. — А вдруг мы зря ищем смыслы? И солнце всходит не для наших великих свершений, а лишь оттого, что оно не может не всходить и подчиняется никем не установленному порядку. Мы и рождаемся, и умираем просто так, как трава. Без смысла, без предназначения, без судьбы.

— Но это хула на Создателя! Как ты можешь, Чарли?..

— Не знаю, Кэррин. Я ничего не знаю ни о себе, ни о людях, ни о мире, в котором живу. И не уверен, что хочу знать.

— О, Чарли, что с тобой случилось? — с сожалением вздохнула Кэррин. — Где тот добрый юноша, который уговаривал меня не торопиться с важными решениями и слушать свое сердце?

Чарльз, повернув голову к невестке, ответил ей с безрадостной улыбкой:

— Он повзрослел, Кэррин.

Солнечные лучи пробивались сквозь чуть поредевшую осеннюю листву, узорами ложились на белые стены Тары и проникали в окна усадьбы. Чарльзу показалось, что он бредит, когда со стороны подъездной аллеи послышались цокот лошадиных копыт, зычный голос Мамушки и звонкая болтовня Мэдж. Он встал с кровати, подошел к окну и увидел, как у крыльца остановилась повозка, увидел Порка, помогающего спуститься на землю сначала детям, а потом… Нет, Чарльзу не показалось: из повозки вышла Скарлетт в черном траурном платье и перемолвилась парой слов с удивленным негром.

«Господи, что могло произойти?» — с ужасом подумал Чарльз и хотел уже бегом броситься вниз, но вовремя вспомнил, что толком не одет. Быстро застегнув рубашку и накинув на плечи сюртук, он выбежал в холл, где нос к носу столкнулся с женой. Ее чуть раскосые глаза стали круглыми, как чайные блюдца, а рот забавно приоткрылся, придавая лицу выражение глубочайшего шока.

— Скарлетт, что случилось? Кто-то у…

Вместо ответа Скарлетт бросилась мужу на шею, крепко стиснув его в объятьях, и принялась неистово осыпать поцелуями.

— Чарли! Чарли, не могу поверить! — задыхаясь, шептала она со слезами на глазах. — Дорогой мой, ты жив, жив!

Опомниться Чарльзу не дали дети, тесной кучкой облепившие его вслед за матерью. Они верещали наперебой, не помня себя от радости, Мэдж маленькими ручонками растолкала всех и запрыгнула к отцу на руки.

В парадную дверь проковыляла Мамушка и, увидев молодого господина, медленно осенила себя крестным знамением.

— Го-осподи Иисусе Христе, помяни царя Давида и всю кротость его, — ни разу не мигнув огромными черными глазами, пробормотала старая служанка. — Мистер Чарльз, а мы вас хоронить собирались.

Чарльз растерянно посмотрел на жену, впрочем, Скарлетт мало что соображала в эту минуту. Она стояла рядом, молитвенно сложив руки под подбородком, и смотрела на мужа как на божество, спустившееся с небес.

— Мамушка, а что произошло? — спросил он. — Мэдж, крошка, не обнимай меня так сильно за шею, мне трудно дышать.

— Так ведь поезд ваш, мистер Чарльз, сгорел как щепка.

— Мой поезд?.. Ах да, должно быть… — Чарльз нахмурился. — Должно быть, речь идет о поезде, который шел в Нью-Йорк. Я чуть было не уехал на нем, передумал в последнюю минуту. Боже мой, ну и история…

— О Чарли! — благоговейно дотронувшись до его локтя, произнесла Скарлетт. — Я так рада, так рада, что ты жив!

— Папочка, мы думали, что больше никогда тебя не увидим! — тоненьким голоском вторила ей Минни.

— Какой кошмар, — Чарльз покрылся холодной испариной и потрепал по волосам Уэйда, от счастья лишившегося дара речи. — Из-за меня вы пережили настоящий ужас. Если бы я знал… Скарлетт!

Слова не шли у него языка, когда он видел такой взгляд Скарлетт, обращенный к нему. Полный трепета, преклонения и еще десятка чувств, которых Чарльз не мог распознать сразу. В его голове промелькнула себялюбивая мысль о том, что ради такого взгляда жены, пожалуй, стоило «умереть».

* * *

Скарлетт не хотела тянуть с объяснениями больше ни дня. Правда, для этого ей пришлось ждать позднего вечера, пока все домочадцы и слуги, взбудораженные внезапным «воскрешением» Чарльза, оставят его одного. Все существо Скарлетт и все ее мысли были подчинены единственной цели — поскорее рассказать любимому о своих чувствах, а там… Неважно, что там потом — он должен знать. Сейчас она ему все скажет, сейчас облегчит перед ним душу, и все у них будет хорошо. Все должно быть хорошо.

Сгорая от радостно-волнительного предчувствия, Скарлетт проскользнула в комнату к Чарльзу — свою бывшую комнату — и застыла возле двери, с лукавой улыбкой наблюдая за ним.

— Скарлетт, почему ты не заходишь? — улыбнулся ей муж. — Неужели все еще боишься меня? Ты же убедилась, что я из плоти и крови.

Скарлетт подлетела к нему легким пританцовывающим шагом и с задорным смехом взяла за руки.

— Чарли, мне нужно тебе что-то сказать! Что-то очень-очень важное!

Чарльз удивленно приподнял брови.

— Я весь внимание.

— Чарли, я… — короткий вдох прервал ее речь на секунду. — Я люблю тебя!

Скарлетт напряженно ждала ответа — ответа не словесного. Она жадно всматривалась в лицо Чарльза, желая лицезреть радость от признания, о котором он наверняка страстно мечтал все двенадцать лет. О, как она хотела видеть его улыбку, его счастливые глаза! Чарльз в смятении опустил взгляд.

— Скарлетт, ты… ты… уверена в этом?

— Да, да, да! — Скарлетт горячо расцеловала его немного шершавые теплые руки и прижала их к своей щеке, блаженно прикрыв глаза. — Чарли, мой милый, дорогой Чарли, я думала, что уже никогда не смогу сказать тебе этого, а ведь я только теперь и поняла, как я тебя люблю!

— А Эшли?.. — в изумлении спросил Чарльз.

— Ах, любимый мой, да я же его никогда и не знала! Я была совсем девочкой, когда мы с ним дружили, и мне казалось… я думала, что он влюблен в меня, а все вышло совсем не так, и мне было больно, обидно. Ты же знаешь, какая я упрямая и настырная, я просто перепутала это с любовью!

Чарльз взволнованно дышал. Скарлетт видела, что он всем сердцем желает поверить ей, но отчего-то не может, и ломала голову над тем, как ему помочь. О, если бы он только подал какой-нибудь знак, подсказку, она непременно доказала бы ему, что говорит правду!

— Скарлетт, родная, — заговорил наконец Чарльз, проведя ладонью по ее волосам, шпильками собранным на затылке, — я прошу тебя, не торопись и не разбрасывайся громкими словами. Ты пережила большое потрясение, наверное, чувствовала себя виноватой, а теперь увидела меня живым, и… словом, могла принять одно за другое.

— Нет, нет! — воскликнула Скарлетт, резко замотав головой. — Я и раньше это чувствовала, просто я… не понимала, не сознавала. Я думала, что нельзя любить сразу двоих, но по привычке считала, что люблю Эшли, а это было не так! Чарли, поверь, я люблю тебя, только тебя! Не отвергай меня, если ты меня отвергнешь, мне кажется, я умру!

Пылкость речей супруги не могла не убедить Чарльза в искренности ее признаний. Он верил и не верил ей, такой растерянной, уязвимой, распахивающей перед ним душу настежь.

— Тш-ш, ну все, успокойся, не надо так, — Чарльз ласково обнял ее, стараясь утешить. — В конце концов, я же здесь, с тобой, я никуда не ухожу.

— Мне этого мало! — выпалила Скарлетт и тут же стыдливо осеклась. — Мне нужно, чтобы ты, ну… мне мало одного твоего присутствия, — сказала она с пылающими от смущения щеками. Господи, зачем только он мучает ее и заставляет говорить все это? Лучше бы просто поцеловал и избавил от необходимости в объяснениях. — Я имею в виду, если ты останешься со мной под одной крышей из вежливости или из долга, я… я этого просто не вынесу.

Скарлетт отстранилась, чтобы заглянуть Чарльзу в глаза. Он был слишком деликатен, чтобы произнести подобное вслух, но Скарлетт распознала в его взгляде — а может, это лишь показалось ей — невеселую мысль: «Но ты именно так со мной и поступала. Была как будто рядом, а на самом деле очень, очень далеко от меня».

— Давай поступим так, — сказал Чарльз. — Я дам тебе месяц на размышления, и если через месяц ты сможешь повторить все, что сказала мне сейчас, то мы навсегда перевернем эту страницу и откроем новую.

— Месяц? — с разочарованием переспросила Скарлетт.

— Так мы оба будем уверены, что снова ничего не перепутали.

Скарлетт горестно охнула.

— О Чарли, я понимаю, почему ты так говоришь. Я столько раз обманывала твое доверие! Ты всегда был со мной честен, а я только и делала, что предавала тебя. Но если ты позволишь… если поверишь… Любимый мой! Я клянусь, что больше не подведу тебя. Никогда, никогда!

Чарльз тем временем скользил по ее лицу немного удивленным, немного отчужденным, но вместе с тем очень внимательным взглядом, будто видит жену впервые и старается прочесть каждую ее эмоцию, заглянуть в каждый уголок ее души. Скарлетт слегка подалась ему навстречу и затрепетала, чувствуя, как томительно сладко у нее внутри разливается жар.

— Ты когда-нибудь сведешь меня с ума, — улыбнулся Чарльз после долгой паузы.

— Что это означает? — нетерпеливо спросила Скарлетт, широко распахнув горящие зеленые глаза.

— Но я уже все сказал тебе. Я верю, что ты говоришь искренне. Сейчас — да, однако все еще может измениться. Скарлетт, — он нежно коснулся пальцами ее губ, — не давай сейчас никаких клятв.

От досады Скарлетт захотелось поколотить мужа. Зачем, зачем он подвергает ее этим дурацким испытаниям? Неужели не видит ее любви, неужели не чувствует? Что мешает ему просто сказать: «Я прощаю тебя, любимая, давай забудем обо всем и будем счастливы»? Ведь он хочет этого не меньше, чем она! Ведь он простил ее! Или нет?..

Рассудок говорил Скарлетт, что такое поведение Чарльза вполне оправдано ее долгим пренебрежением к нему, тоннами лжи и лукавства, изменой, в конце концов. Сердцем же ей безумно хотелось прижаться к его груди, шептать ему такие слова, каких еще никому не говорила, целовать так, как еще никого не целовала. К сожалению, нынче от Скарлетт мало что зависело — на этот раз кнут был не в ее руке.

— О, вы просто… — она сердито оттолкнула его и надулась. — Просто решили поиздеваться надо мной!

— И не думал.

— Что теперь? — с наигранным равнодушием спросила Скарлетт, сев возле зеркала и поправляя шпильки в волосах. — Вернетесь в Атланту?

— Нет, пока нет, — спокойно ответил Чарльз.

— Но как же так? Мелли и все остальные сходят с ума, думая, что ты погиб!

— Уилл поехал в Джонсборо, он даст телеграмму Мелли. А все-таки в Атланту я сейчас не вернусь.

— О… — Скарлетт растерянно захлопала ресницами. — А где же ты будешь, Чарли?

— Здесь.

Скарлетт в сердцах вскочила на ноги.

— Здесь? О нет, лучше бы вы куда-нибудь уехали. Мне невыносима ваша вежливая холодность. Ваша холодная безликая вежливость. Если вы останетесь в Таре, тогда в Атланту вернусь я одна и немедленно!

— Скарлетт, что тебя так разозлило? — Чарльз скрестил руки на груди и смотрел на нее смеющимися лучистыми глазами.

— Вы сами знаете. Я пережила такое горе, была в глубоком трауре, хотела умереть вслед за вами, так благодарила Бога, когда увидела вас здесь, открыла вам свое сердце, а вы! Неужели я страдала недостаточно, Чарли, чтобы искупить свою вину?!

— Разве я заставляю тебя страдать? Я лишь прошу не спешить с обещаниями и смелыми заявлениями. По-моему, в нашем положении это разумно.

— Да к черту разум! Я тебя, тебя хочу!

— Скарлетт, выслушай меня до конца хотя бы раз в жизни! — Чарльз потерял терпение и схватил жену за плечи, чеканя слова прямо ей в лицо с этим ее упрямым ирландским подбородком. — Нам обоим нужно время, чтобы разобраться в чувствах! И я не сказал, что это время мы должны провести порознь.

— О! — выдохнула Скарлетт, совсем перестав понимать что-либо.

— Мы ведь с тобой никогда еще по-настоящему не были вместе, — из его голоса исчезла напускная строгость, руки мягко скользнули вниз и обвились вокруг ее талии. — Я сильно рискую, Скарлетт, но на сей раз делаю это осознанно.

Будто падая куда-то в глубокое море с отвесной скалы, Скарлетт жадно приникла к губам мужа и почувствовала, как тяжелые пряди длинных волос рассыпаются у нее по плечам и спине. Наконец-то они говорили на языке, понятном обоим, лучшем языке, существующем для выражения любви между мужчиной и женщиной. Лишь теперь Скарлетт поняла его истинное назначение и смысл, и это приводило ее в восторг не меньший, чем остальные открытия. Она доверяла и доверялась Чарльзу, без колебаний вручала ему и свое тело, и свою душу, зная, что его сильные ласковые руки поймают ее и не дадут упасть и разбиться, на какую бы высоту ей ни вздумалось взлететь.

Снова Тара, и все девичьи грезы Скарлетт о любви — такие, казалось, призрачные и несбыточные — воплотились в жизнь. Были конные прогулки по длинным тропам алой земли, нескончаемые разговоры на крыльце усадьбы и смех — то негромкий, то заливистый — в прохладной тиши сельских сумерек, долгие темные ночи, полные нежности и страсти. Супруги условились между собой все это время не вспоминать прошлое ни единым словом: Чарльз свое обещание держал неукоснительно, а Скарлетт не испытывала ни малейшей охоты к тому, чтобы его нарушить. Прошлое казалось ей подернутым плотной дымкой и не имеющим никакого значения, особенно сейчас, когда любовь открылась ей во всем многообразии своих граней.

Запоздалый медовый месяц подходил к концу, и нужно было возвращаться к привычной жизни и будничным делам. Пока Мамушка собирала вещи господ в дорогу, Скарлетт с кислым выражением лица лежала на кровати, обхватив подушку. Чарльз, видя хандру жены, улегся у нее за спиной и обнял одной рукой сзади.

— Ну что такое, милая? — спросил он, несколько раз поцеловав ее в плечо. — Не хочешь покидать Тару?

— Не хочу, — капризно надув губы, ответила Скарлетт. — Почему мы вообще должны уезжать из Тары?

— Да так, из-за одной безделицы. Называется «работа».

— О-о! — удрученно простонала Скарлетт. — И почему в жизни нельзя иметь все сразу? Обещай, что, когда мы станем старыми-престарыми старичком и старухой, то носу не покажем из Тары. Да? И кстати, Чарли, к той поре я рассчитываю снова сделать из нее полноценную хлопковую плантацию. Мы будем просто купаться в хлопке, — мечтательно закатила она глаза, — и в деньгах. Конечно, деньги нам уже будут не нужны, мы отдадим их детям с внуками. Так, Чарли?

— Так, так, — рассмеялся Чарльз. — Будем вдвоем сидеть в креслах-качалках на крыльце, укрыв ноги пледом, и…

— …и смотреть, как растет хлопок, — довольно закончила за него жена. — Целые белые моря, боже мой, ты должен это видеть! Ах, я люблю Тару. Ну почему опять эта Атланта? — вновь скривилась Скарлетт.

— Будет тебе, любовь моя! У нас полно дел. Нам надо решить, в какой колледж отдать Уэйда…

— Точно! А заодно определиться с колледжами для Минни и Мэдж. На будущее. Чарли, — она повернула голову и лукаво посмотрела на мужа, — ты думаешь, про наше отсутствие что-нибудь болтают?

— Пусть болтают мне в лицо. Нашли, чем испугать.

— А что насчет… — Скарлетт отбросила подушку и лениво перевернулась на спину. — Насчет Нью-Йорка? То твое приглашение из Ассоциации все еще действительно?

— О да, — улыбнулся Чарльз. — У нас есть время уладить этот вопрос как минимум до Рождества.

— Ура, ура, ура! — миссис Гамильтон захлопала в ладоши от счастья. — Чарли, дорогой, послушай, я долго думала над этим, и у меня появились идеи. Во-первых…

— Т-ш-ш! Тише! — Чарльз закрыл ей рот ладонью.

— Что такое? — удивленно промычала Скарлетт ему в руку.

— Мы все еще в Таре, любовь моя. Дела могут подождать до завтра, верно? Ведь завтра будет уже другой день.