В погоне за солнцем (гет)

Верь, что в небе солнце!

Deform, "Зарази меня жизнью"

Warning: POV Кассандры.

Я сижу на кровати, уткнувшись лицом в ладони. Моя идея — полнейшее безумие, это один шанс из ста, но других вариантов нет вообще.

Стук в дверь сообщает, что принесли то, что я просила. Слуга осторожно протискивается в комнату. В руках у него большая корзина, полная цветов и веток различных деревьев. Я киваю в угол, показывая, куда ставить. Мужчина опускает ценную ношу, кланяется и удаляется.

Я не буду плакать, потому что магия такого рода подразумевает спокойствие и уверенность. Но я не буду принимать отвары из рук Тайренн, потому что я должна чувствовать, думать, мыслить, а не быть бессмысленным големом, выполняющим определенные задачи.

И я, обещая себе быть спокойной и смелой, подхожу к корзине, чтобы начать Похоронную Песнь.

Похоронная Песнь — название заклятья, которое позабыли почти все из моей стихии. Его не найдешь в библиотечных книгах, о нем не услышишь в разговорах. Это из того, что мы именуем высшей магией, доступной лишь немногим. Но и те, кто может применить ее, не всегда могут рассчитывать на успех.

Похоронная Песнь вылечивает все. Это почти панацея, если бы шанс, что исцеление будет, не был таким маленьким. Это заклятье открывает все потайные уголки твоей души, выпускает наружу мысли, чувства, которые ты вплетаешь в венок из цветов и побегов деревьев. Простой венок, который надевается на голове умирающему. Только Похоронная Песнь учитывает желание больного в большей мере. Она выманивает из глубин сердца все, оставляя открытой душу. Показывает, ради чего стоит вернуться или умереть. Потому что Похоронная Песнь либо возвращает к жизни, либо несет тихую и мгновенную смерть обоим, и больному, и тому, кто складывает венок.

Заклятье снимает все наносное, оставляя душу творящего обнаженной, и тогда умирающий может увидеть, кто для него тот человек, что проводит обряд. Если больной не захочет вернуться, то Похоронная Песнь убьет обоих за чрезмерную самонадеянность.

На самом деле заклятье лишь откидывает в сторону недуг и выводит на борьбу один на один. Мысли, чувства, эмоции — вот, что так ценится в этом поединке.

Я подхожу к корзине. Два латинских слова, и можно приступать. Слезы катятся из глаз вопреки моему обещанию. У меня есть только одна попытка. Не ошибись, выбрав. Связывай воедино, вспоминая.

Я беру ветку ежевики, начиная свой похоронный венок. Это для магии, чистой и светлой, хотя и колючей, как… Вздрагиваю. Колючка пропорола руку, и моя кровь обагрила венок. Базилик обвивается следом — это защита и уважение. За ним тянется вереск — костров поминальных запах. Пальцы сами перебирают цветки, и Похоронная Песня слышна мне в воздухе. Она словно предупреждает меня: не ошибись, выбрав.

Я не ошибусь. Подсолнечник и лавр мудрость мне сулят и исцеление. А рядом с ними тихо входит терн — то горечь всех утрат и поражений. И место здесь для василька найдется: он спокойствие привнесет. Венок Похоронной Песни, наполовину заполненный.

Латинские слова льются из меня непрерывной речью, но мысли заняты совсем другим. Хмель обвивает василек — и обещает сон. А следом зверобой вплетется, погоню и охоту предвещая. Ветка облачной сосны, оттуда, где лес не растет. Несет упрямство, дерзость и свободу. Для маленькой фиалки место есть — то будет свет во мраке. И закрепляет все осока — тоска и скорбь болот туманных.

Вернись, вернись, — шепчут растения в венке. Даже наполовину законченный, он обладает огромной силой. Слезы капают на бутоны, иглы, листья.

Здесь их двенадцать. И я медленно поднимаю с пола последний цветок и вплетаю его в венок, завершая его. То амарис, несущий перепутье и надежду.

И последний ярко-синий цветок вспыхивает искорками и гаснет. Все тринадцать цветков выбираются как кажется нужным. Но самым последним должен быть вплетен тот, который сможет повернуть все.

Все кончено. Я закрываю глаза, держа в руках венок, мокрый от моей крови и моих слез. Заклятье завершено.

Теперь я могу забыться, потому что класть венок на голову ему буду не я, а Тай. Мои мысли и чувства уже здесь, в этих цветах, и если попытаться воздействовать как-то еще, то заклятье не примет меня.

Я глажу амарис в венке и жду, когда придет Тайренн.

* * *

Она долго не появляется. Наверное, дает мне время подумать и решить, а стоит ли? Если Похоронная Песнь не увидит в Малахи желания жить, то лишь быстро убьет его.

Наконец, дверь бесшумно распахивается. Мои глаза закрыты, но я слышу ее.

— Возьми его, Тай.

Так странно обращаться к человеку, которому несколько столетий. А мне всего шестнадцать, хотя скоро и исполнится семнадцать лет.

— Он красивый, — произносит девушка, бережно перенимая из моих рук венок. Обычный венок, будто сплетенный от нечего делать на каком-то лугу. Но тот, кто мудр — тот чувствует, что это не простые цветы.

— Тебе нужно отдохнуть. Ты больше ничего не можешь сделать. — Тай говорит со мной, как с равной.

Еще бы. Похоронная Песнь — это не просто магия. Это колдовство на высшем уровне ее проявления, на уровне чувств, эмоций, переживаний. Не каждый на такое способен.

А девчонка в шестнадцать лет?

Я покорно киваю головой и чувствую, что готова отключиться хоть прямо сейчас. Слишком уж много мне довелось пережить за эти четыре дня. Почти свою смерть, перепутье, да теперь еще и Похоронная Песнь.

Девушка выскальзывает из моей комнаты и тихо прикрывает дверь. Я не видела ни Сигурда, ни Дастана. Они где-то в глубине замка. Но я познакомилась с Варагом.

Вараг.

Он рассказал мне о том, что был человеком. И мне действительно жаль его. Потому что он любил ту девчонку, предал все ради нее, а она прокляла его.

Глаза слипаются, и я подхожу к кровати. Она аккуратно застелена, и у меня нет сил даже разобрать ее. Я так и валюсь сверху, прижимаясь к подушке.

Странно, но сон приходит сразу же.

* * *

Тайренн будит меня на следующий день, на рассвете. На мой немой вопрос она лишь устало улыбается.

— Он слаб.

И я чувствую, как меня душат вновь подступившие слезы. Похоронная Песнь сделала свое дело.

И Тай, девушка, которой уже сотни лет, садится рядом и позволяет плакать в плечо, выталкивая наружу все свои страхи и кошмары.

Теперь все будет хорошо.

Все просто обязано быть хорошо.

— Я думаю, ты хочешь его видеть.

Я молча вытираю слезы и поднимаюсь. Да уж, вид у меня, наверное, вообще прекрасный. Зареванная, растрепанная и с краснющими глазами.

Мы выходим из комнаты, и Тайренн покидает меня, чтобы сообщить Сигурду и Дастану о том, что Малахи сумел выжить. Ее шаги стихают дальше по коридору, а я все еще стою под дверью, не в силах толкнуть ее и войти.

Что будет, если он оттолкнет меня?

Мне уже нет разницы. Он четыре дня был без сознания, пока я готовилась к Песне. Сегодня пятый. Я успела. Я могла потерять его, и за эти четыре дня я, наверное, выплакала столько, сколько не успела за все шестнадцать лет.

Я поворачиваю ручку и медленно вхожу.

Он лежит на кровати и, видимо, спит. Занавеси отдернуты, и рассветное солнце вызолотило его волосы. Теперь они кажутся почти такими, как у его матери. Лицо расслабленное и безмятежное, как у младенца. А еще он улыбается.

Наверное, ему снится что-то хорошее.

Я осторожно занимаю стул, где все эти четыре дня сидел Дастан, пытаясь вылечить его. Я сижу тихо, чтобы не разбудить Алариха, но мне кажется, что он и сам скоро проснется.

Я думаю о Триаде и о том, что они оказались совершенно не такими, как я их себе представляла. Строгие судьи, жестокие и беспощадные, неспособные на проявление каких-либо эмоций. Равнодушные и пустые.

А теперь я думаю: стали бы они возиться с Малахи, если бы им было откровенно все равно на меня и на него? Нет, не стали бы. Значит, им не чужды чувства и переживания смертных.

Там, за окном, воет рассветный ветер. Он не грозно гудит, как его северный собрат, нет. Это ветер ущелий.

Он как младший брат, завывает, но только в шутку. А если его разозлить, то этот ветер лишь чуть-чуть погудит на рассвете и затихнет. Не знаю почему, но мне нравится слушать его вой. Для меня это не просто обычный ветер.

Это ветер перемен.

Я вздрагиваю, потому что чувствую на себе взгляд Малахи.

Он, видимо, проснулся уже минут пять назад, когда я увлеченно раздумывала о ветре. Его серые глаза смотрят на меня с какой-то насмешкой, но она не жалит меня, как раньше.

Неужели нужно дойти до черты, до грани, чтобы осознать очевидное?

Он нужен мне.

Как воздух, как этот рассветный ветер, который все еще шумит за окном. Как чистая прозрачная вода рек и озер моего народа. Солнечный свет.

А Малахи все смотрит на меня, будто не он схлестнулся со смертью в попытке вытащить меня живой с перепутья. И едва не погиб сам. Он смотрит, и постепенно из глаз исчезает насмешка, они становятся серьезными.

И он, только что ушедший с грани, использует магию, чтобы написать мне одно-единственное слово.

Спасибо.

Оно повисает в воздухе косыми огненными буквами, которые кое-где даже дымятся. Малахи морщится, а я смеюсь. Конечно, его магия все еще нестабильна.

Если бы Тай увидела, что он колдует, она бы с него шкуру спустила.

Венок Похоронной Песни все еще рядом с ним, оберегая в последние минуты. Еще немного — и он истает, выполнив свое предназначение.

— Не стоит благодарить. Если бы не ты — меня бы здесь не было.

Я отчетливо помню все, происходящее там. В особенности — огненную стену, которая лишила меня возможности подобраться к нему и провести до портала.

И толчок ветра, бросивший меня прямиком в это свечение.

Аларих выглядит измученным. Да и я, наверное, произвожу не лучшее впечатление.

Но за окном слышен вой рассветного ветра, солнце золотит волосы Малахи, и я чувствую, что все будет хорошо. Он пытается протянуть ко мне руку, но ему удается лишь чуть приподнять ее. Он выложился не только на магическом и моральном уровнях, но и на физическом. Банально не выдержал организм, устроив «бунт» в виде слабости.

Я касаюсь руки Алариха и поглаживаю его пальцы.

Когда-то не так давно я желала, чтобы его никогда не было на свете.

А сейчас я понимаю, что только он один мне и нужен.

— Сколько я… пролежал? — голос у него хриплый и будто сорванный: еще бы, четыре дня не говорить.

— Сегодня пятый день.

— Что… что это было за… колдовство? — он старательно выговаривает слова, пытаясь сделать так, чтобы его голос звучал нормально.

Я вздыхаю. Мне не слишком хочется говорить об этом, но он, скорее всего, догадывается.

— Похоронная Песнь.

В серых глазах блеснуло удивление и гнев. Узнал, конечно, по венку рядом с кроватью. Решил убедиться наверняка.

— Ты знаешь, что могла умереть? Если окажется… что ты…

— Знаю. У меня не было выбора, — ровно произношу я.

Малахи. Я ведь не спрашиваю тебя, какого рожна ты согласился на обряд, чтобы вытащить меня? Вот и не задавай вопросов. Спасибо Привратнику за амарис. Он согласился пойти со мной, и именно этот цветок подарил мне надежду.

Я касаюсь его пальцев, ненавязчиво поглаживая. Нас не тревожат — Триада собралась вместе где-то наверху, обсуждают другие дела.

Ну и ладно. Спасибо Тай, что рискнула помочь с венком. Иногда магия очень плохо соображает и могла бы посчитать Тайренн косвенно виновной в болезни Алариха. Бессмертной бы не поздоровилось. Нет, не умерла бы, но радостей хватило бы за глаза.

Я смотрю в окно, где встает солнце. Когда я последний раз встречала рассвет?

Когда ушел Дион, — услужливо подсказывает внутренний голос, но я отмахиваюсь от него. После всего этого и в свете приближающегося брака я все равно не могу его любить.

Когда-то я думала, что жизнь с Аларихом станет моим самым большим кошмаром. Но я научилась понимать его и чувствовать. Я не знаю, любит ли он меня, но в себе я разобраться успела. Похоронная Песнь — отличный способ выяснить всю правду о себе.

Из коридора в комнату заглядывает Тай и говорит, что Малахи нужен отдых. Параллельно намекая, что он не оправился и нужно бы дать ему поспать.

Я целую его в губы и встаю, чтобы выйти в коридор. Но на полпути к двери меня останавливает ощущение прикосновения горячих губ к шее. Я резко поворачиваюсь.

Нет, он все также лежит в кровати и усмехается. А потом целует свою ладонь и дует на нее. «Горящий поцелуй», это же детское заклятие, мы им еще в тринадцатилетнем возрасте развлекались.

Поцелуй Алариха запечатывает мне губы, но тепло и ощущения никуда не деваются. Так что в коридор я выхожу несколько раздраженная, хотя и довольная.

Тайренн стоит у высокого стрельчатого окна в конце коридора. Наши с Аларихом комнаты находятся почти на самом верху замка.

— Вараг снова дракончиков муштрует? — усмехаюсь я, подходя ближе.

Отсюда прекрасно видно ущелье. Большой черный дракон парит в самом небе, а рядом с ним с десяток мелких, только что вставших на крылья.

— Да уж, им не повезло. Ему просто нужно успокоиться. Он тоже переживал за Малахи, — произносит Тай, глядя в окно.

Я смотрю на нее и поражаюсь ее красоте. Длинные рыжие волосы. Они были бы похожи на пламя, но они более теплого оттенка и напоминают мне песок, когда на него попадают последние лучи солнца.

Зеленые глаза, почти как у меня. Прекрасная фигура. Повелительная осанка и аристократизм в каждом движении. Рядом с ней я, дочь лорда в энном поколении, чувствую себя гадким утенком.

Очень маленьким утенком.

— Ты смогла сложить для него Похоронную Песнь, Кассандра, — голос девушки спокоен и тих. — Я не ждала, что у тебя получится.

И я неожиданно признаюсь:

— Я тоже.

Но я надеялась, до последнего ждала и молилась, призывая богов и творя почти забытое колдовство в древнем замке. Сплетая венок из любви и страданий, обагряя его своей кровью и орошая слезами.

— Это много значит. Ты любишь его? — спрашивает она, по-прежнему не глядя на меня.

— Да. Больше жизни.

— Это-то как раз понятно. В случае, если бы ты не испытывала к нему такого, ты не смогла бы связать его, — задумчиво говорит Тай и переводит взгляд на меня.

И сейчас я чувствую, что между нами — сотни лет и сотни различий. И одно из них — ее одиночество.

Их трое, они справедливая и беспощадная Триада, но они не счастливы в своей судьбе. Может, им не так уж и плохо, но одиночество затягивает Тайренн все сильнее и сильнее.

— Ты тоже это чувствуешь, — внезапно произносит девушка, отвлекая от мыслей. На мой вопрошающий взгляд она тихо произносит:

— Ветер перемен.

Да. Я тоже его чувствую. Он здесь, витает вокруг нас, захватывая нас в свою круговерть. Рассветный ветер, легкий и беззаботный. Ветер ущелий. Он, шутя, перебрасывает нас из стороны в сторону, затягивая узлы судьбы.

— Ты знаешь, что мы не помогаем просто так.

Я кивнула. Да, Триада — не боги, и они из всего извлекают выгоду. Я знаю, что Малахи заключил с ними сделку. И знаю, что Тай пообещала восстановить Алтари к нашему прибытию домой.

Одного не знаю: что отдал Аларих за шанс спасти меня.

— Я не скажу тебе этого сейчас. Он расскажет сам, когда придет время. Но я прошу: пойми. И не держи зла.

Я не смогу на нее злиться, чтобы они ни попросили у него. Тай помогла мне, помогла Малахи провести ритуал, и я не смогу когда-нибудь проклясть ее, как та девушка прокляла Варага.

— Я знаю, что цена высока. И я не буду спрашивать его, пока он сам не захочет рассказать об этом, — тихо киваю.

Солнце почти встало. Удивительно, сколько всего можно обнаружить для себя в привычных вещах. Сейчас мне кажется, что я никогда не видела пейзажа прекраснее. Я стою в древнем замке и смотрю, как встает солнце, освещая ущелье черных драконов.

Вараг ловит кого-то несмышленого из этого выводка: похоже, дракончик решил, что все умеет и без наставлений и уроков.

Я усмехаюсь.

До поры до времени нам всем кажется, что мы никогда не сделаем ошибок. Что мы самые умные и правильные.

А ведем себя, как эти дракончики.

— Спасибо, Тай.

Я не говорю, за что.

Она ведь и сама это понимает.

За то, что смогла помочь и поддержать, зная, чем это может закончиться для нее. Надо будет найти Сигурда и Дастана и поблагодарить их тоже. Они много сделали, чтобы я смогла вернуться с перепутья.

Я стою и думаю, что ни один рассвет для меня еще не был настолько светел и не нес с собой столько счастья.