#культура #традиции #поэзия #длиннопост #картинки_в_блогах
Стоило бы добавить тег «ботаника», но его не обнаружилось))

23 сентября — день осеннего равноденствия.
В Японии это День почитания предков. На несколько дней дома украшаются семью осенними цветами и травами ( 秋の七草 — аки-но нанакуса).
Луна во время этого праздника считается особенно красивой.

Ёситоси Цукиока. Фудзивара Ясумаса играет на флейте в лунную ночь (1883)
На картине — эпизод из «Собрания повестей о ныне минувшем» (XII век). Знаменитый вельможа и поэт во время созерцательной лунной прогулки наигрывал на флейте, когда на него попытался напасть разбойник Хакамадарэ.
Но Фудзивара был не расположен отвлекаться. Сами понимаете: луна сияет, флейта играет, травы под ветром романтично колышутся — лепота! А тут какой-то необразованный уголовник, который небось даже хайку приличного сложить не умеет, а туда же — на внимание напрашивается!
В общем, из этой истории разбойник вышел с изрядно упавшей самооценкой, о чем чуть подробнее вот здесь: Фудзивара-но Ясумаса и Хакамадарэ: присутствие духа
А у меня маленькое мемуарное объяснение насчет этого поста.
Когда деревья были большими, а мы еще не стали великанами и не ходили в школу, в те счастливые дни как раз необычайно воспрянуло духом Издательство восточной литературы. И мне в руки попали разные милые детские книжечки, типа шеститомного издания «Тысяча и одной ночи» (без купюр), «Сна в красном тереме»… среди них была и «Повесть о прекрасной Отикубо».
Ее герои производили неизгладимое впечатление, в точности как Фудзивара — на злополучного разбойника. Они томились «весенней порой кисараги» и нахваливали загадочную «девятую луну». Посылали друг другу странные стихи без рифмы, привязывая их к цветущим веткам каких-то невиданных растений. Взывали к «печаль-траве» и вздыхали: «напрасна красота осенних листьев хаги!» Я горела желанием увидеть эти таинственные хаги, но комментарии, как пески пустыни, струились сухой латинской абракадаброй.
И прошли десятки лет, прежде чем появился Интернет…
Должны же сбываться детские мечты?
В общем, информация ниже заимствована в основном из комментариев к академическим изданиям японской классики. А в отношении иллюстраций пришлось положиться на Яндекс-картинки.

В Японии больше, чем в любой другой стране, традиционные праздники имеют сезонный характер. Н.Ф.Золотницкий («ЦвѢты въ легендахъ и преданiяхъ») когда-то объяснял это отсутствием выходных дней — якобы японцы создали себе целый ряд цветочных праздников, чтобы разнообразить свои будни: в феврале они празднуют цветение слив, в марте — персиков, в апреле — вишен, в мае — глициний и сабельника, в июне — вьюнков и пионов, в октябре — хризантем, «а осенью также народъ бросаетъ работу и бѢжитъ любоваться краснѢющей и желтѢющей листвой японскихъ кленовъ».
Ну, с тех пор японцы успели обзавестись выходными днями — но ведь это же не основание отказаться от традиций?
В Японии есть места, особо прославленные красотой цветущей сакуры или багряных кленов. Для осенних трав тоже была такая местность — равнина Миягино на восточном побережье о. Хонсю:
О, до чего же густо
С бессчетных листьев травы
Там посыпались росы!
Осенний ветер летит
Над равниной Миягино!
(Сайгё)
Мотив «осенних трав» распространен в японской живописи, керамике и т.п.:

Полюбуйтесь на эти чашечки. Буду излагать в том порядке, в каком они выстроены.

Итак, семь осенних трав:

Фудзибакама (посконник японский)
Название цветка составлено из цвета (фудзи — «лиловый») и слова, обозначающего шаровары складчатого кроя. Кому-то показалось, что эти цветы похожи на маленьких человечков, одетых в хакама:
Кто там в лугах,
Сняв, бросил на землю
Лиловые шаровары…
В японской поэзии фудзибакама соотносятся с понятиями красоты и элегантности. У них тонкий аромат, который становится сильнее, если сломать стебель, так что цветы фудзибакама использовались для создания благовоний. Глубокой осенью их цвет тускнеет.
Цветы вообще были идеальным образом для воплощения главной эстетической категории японской культуры: моно-но аварэ («печальное очарование вещей», хрупкость земной красоты). Власть природы над человеком, которая особенно сильно ощущалась в древности, была еще сильнее в Японии, чей климат катастрофичен: человек не мог ничего противопоставить тайфунам, землетрясениям и т.п. Отсюда — своеобразный фатализм и склонность культивировать текущее мгновение (© В.Мильдон).


Сусуки (мискант, пампасная или серебряная трава)
Сусуки — непременный элемент букета, который ставился на стол у восточного окна для обряда любования полной луной.
Цветет сусуки наклоненными наподобие флага метелками, которые называются обана (букв. «хвост-цветок»). Как раз они изображены выше на картине Цукиока. Этими метелками покрывали крыши домов, а путники, застигнутые ночью в дороге, устраивали себе из них ложе:
Я сгибаю стeбли трав,
Флаги пышных сусуки…
Кроме того, залом ветки на дереве с привязанным стeблем сусуки указывал дорогу в горах: отсюда дополнительное значение «путеводительности».
Иногда переводится на русский как «ковыль». В японской лирике образ сусуки ассоциируется с рукавами кимоно, которые развеваются, когда люди машут при встрече или прощании:
Сусуки в цвету…
Их рукава травяные
Мокры от росы,
Но, не глядя, все дальше в сумрак
Уходит холодная осень.
(Фудзивара-но Тэйка)


Надэсико (гвоздика пышная)
Сэй-Сёнагон называла ее «первой из луговых цветов». Выражение «Ямато-надэсико» означает патриархальный идеал женщины в традиционном японском обществе.
В названии надэсико закреплен образ гвоздики как осенней травы; ту же гвоздику летом поэт назовет токонацу («вечное лето»).
О вечное лето!
Вместе с холодным ветром
Осень в наш сад пришла.
Но токо означает еще и «ложе», отсюда дополнительный мотив брачного союза. Японская поэзия строится на игре слов, которая возникает за счет языковой полисемии и огромного числа омофонов (одинаково звучащих слов). Кику (хризантема) — это также и «слышать», мацу (сосна) — «ждать», кацуми (осока) — «снова увидеть», юри (лилия) — «потом» и т.д.
Из стихотворения Отомо Якамоти (VIII век), который долгие годы провел вдалеке от семьи, на государственной службе:
Возле дома своего
Вырастил гвоздику здесь.
Посадил у дома я
Лилий нежные цветы.
Алая гвоздика мне
Мнится милою женой,
Лилий нежные цветы,
Утешая, говорят,
Что увидимся потом!
Ассоциации, которые у японского читателя возникают сами собой, переводчик вынужден дублировать открытым текстом, к которому вдобавок требуются еще и комментарии, чтобы понять, что это за странные смысловые скачки. Все эти дополнительные проблемы превращают адекватный перевод японских стихов в совершенно невозможную задачу.


Кудзу (японская маранта, пуэрария)
Травянистая лиана, очень стойкая и прочная. Из лозы кудзу плели корзины, из волокон делали ткань. В поэзии этот образ («О, когда же из волокон этих трав / Я сплету одежду для себя!») в соответствующем контексте выражал надежду на брачный союз.
Имеет лекарственные свойства, используется в кулинарии (мука — для приготовления сладостей). А сам цветок применялся в колдовских ритуалах: из них готовилось снадобье, вызывающее вещие сны.
Покинутый приют — весь в зарослях плюща.
Тоскливо здесь. Хозяин все забросил.
Нет никого...
И только каждый год
Печальная сюда приходит осень...
(Энкей-хоси)
Но в качестве инвазивного вида, попав в новые для себя и благоприятные условия, кудзу может превратиться в настоящее бедствие: создает непроходимые (и практически неистрeбимые) джунгли. Можете полюбоваться, как накрыло США:
Растение, пожирающее дома
Тех, кто посмотрел ссылку, наверное, уже не удивит заключение, к которому приходит безымянный автор этой танка:
О, если будет так всегда сильна любовь,
Как густы травы полевые летом,
Когда растут лианы на полях,
О, жизнь моя поистине тогда
На этом свете кончится бедою!

(Вот уж действительно…)


Кикё (китайский колокольчик). Считается символом постоянства и сожаления.
В фарфоровой вазе
Колокольчиков скудный букет
Красиво расставил
И увидел — совсем уж скоро
В самом деле настанет осень.
(Нагацука Такаси)
Схематизированное изображение кикё используется в гербах (мóнах) нескольких японских кланов, в частности Акэти и Ота. В японской геральдике шесть тематических разновидностей гербов: растения, животные, природные явления, артефакты, абстрактные рисунки и иероглифы или знаки. На Западе тоже есть немало «цветочных» гербов (взять хотя бы знаменитую Белую и Алую Розу), но все же не столько; в Японии чаще всего встречались именно моны с изображениями растений.
Нередко в перечне осенних цветов кикё заменяют пурпурным вьюнком:

Асагао (вьюнок ипомея).
Название переводится как «утренний лик». Цветок раскрывается утром, увядает вечером того же дня. Естественно, существует и югао — «вечерний лик». Это тыква-горлянка (лагенария), которая, напротив, раскрывается вечером и увядает утром.
За ночь вьюнок обвился
Вкруг бадьи моего колодца…
У соседа воды возьму!
(Тиё)


Оминаэси («девичий цветок», японская валериана, желтая патриния)
Скромные полевые цветы, трепещущие на ветру. «Потянулся сорвать — И ладонь полна лепестков...» (Бусон).
В отличие от пышной гвоздики-надэсико, которая ассоциируются с красотой зрелой женщины, нежный цветок оминаэси — традиционная метафора юной девушки.
О «девицы-цветы»,
что клонитесь нынче под ветром
на осеннем лугу!
Расскажите, где ваш избранник,
тот, к кому склоняется сердце…
(Фудзивара-но Токихира)

И наконец, последний, самый знаменитый цветок осени:
Росы не пролив,
Ветку цветущую хаги
Тихонько сорву,
Вместе с лунным сияньем,
С пеньем цикады.
(Сайгё)

Хаги (леспедеца двуцветная)
Самая частая метафора осени (элементы иероглифа — «осень + трава»). Хаги воспеваются и в песнях странствования, напоминая о покинутом доме. На время их цветения приходится брачный период оленей, поэтому хаги называется еще «травой оленьих криков».
Не оттого ль, что, проходя полями,
Олень кустарник грудью раздвигал,
Осыпались цветы осенних хаги,
А может, оттого,
Что срок их миновал?
(Отомо Якамоти)
В Токио есть храм (Рюгэн-дзи), который прозван «храм хаги»: там когда-то росло 126 сортов хаги, и сам Басё приходил сюда любоваться ими.
Кстати, собственный псевдоним Басё — тоже «растительного» происхождения. Так называется по-японски неплодоносящий банан: его широкие листья легко разрываются порывами ветра, из-за чего он стал олицетворением чувствительной, поэтической натуры.

А вот любимая японцами и типично «осенняя» хризантема в эту семерку не попала. Как эмблема японской государственности (кику — также омофон слова «солнце»), она принадлежала иной системе символов. Долгое время ее даже запрещалось изображать «всуе»: хитроумные художники, правда, легко обходили запрет, рисуя не традиционную 16-лепестковую хризантему, а только 14- или 15-лепестковую.
Цветение хризантем празднуется специально, 9 сентября. У японцев есть даже поговорка о запоздалых услугах: «хризантемы десятого числа» (примерно как «дорога ложка к обеду»). Связанных с хризантемой обычаев тоже хватает. Ну, кататься на лодке, украшенной хризантемами, наверное, не у всех время найдется, но кое-что вполне доступно тем, у кого есть дача: вы можете почувствовать себя знатной особой хэйанской эпохи, умывшись росой с хризантем, как Сэй-Сёнагон. Достаточно положить на ночь клочья ваты на цветки: утром намокшей ватой протирают лицо. И на целый год вы смываете с себя старость и болезни!
Снова встают с земли,
Тускнея во мгле, хризантемы,
Прибитые сильным дождём.
(Басё)
Есть и антитеза хризантеме — другой типично осенний цветок, но уже с «темным» значением, из-за которого, похоже, и не попал в «семь осенних», хотя расцветает как раз к осеннему равноденствию и даже называется «цветок праздника Хиган»:

Хиганбана (паучья лилия, ликорис). Цветы и листья у этой странной лилии появляются в разное время, что породило мрачную легенду о прóклятых влюбленных, которых боги обрекли на разлуку и за гробом. Есть даже старое поверье, будто вы больше не увидите человека, если встретились с ним на дороге, вдоль которой растет паучья лилия. У нее много и других названий, среди которых — «цветок призраков» и «цветок ада». (Нередко встречается в мангах и аниме.)
Но репутация этого цветка связана не только с его изысканной зловещей красотой. Все немного проще: в луковицах ликориса содержится яд, поэтому его издавна высаживали на кладбищах, чтобы грызуны не разоряли могилы. А если вдобавок вспомнить, что цветение наступает как раз к дню памяти умерших… вот отсюда и мрачная слава.
Уползает в нору
Змея — как ярко над нею
Алеет хиганбана!..
(Масаока Сики)

Что касается весенних трав, то японцы доказали, что живы не одной романтикой: надо и о здоровье подумать. После зимы-то витамины — они не лишние!
В 7-е утро нового года (по лунному календарю, т.е. примерно в феврале) собирали 7 первых весенних трав и варили на завтрак вместе с рисом: такой разгрузочный послепраздничный день. Эти травы — перилла (шисо), пастушья сумка, сушеница, мокрица, яснотка, японская салатная репа, белый редис (дайкон). Травы могут также варьироваться в зависимости от местности: ростки папоротника, кресс-салат, полынь, молодые побеги сосен и т.п.
Туман на поле,
Где молодые травы сбирают,
До чего он печален!
Словно прячется юность моя
Там, вдали, за его завесой.
(Сайгё)
И снова о красотах природы. Сакуре уже все косточки-веточки перемыли, так что оставлю ее, бедную, в покое. Только назову один необычный фильм в тему: «Под сенью цветущих вишен» (реж. — Масахиро Синода). По его поводу не случайно вспомнили слова Достоевского: «…красота есть не только страшная, но и таинственная вещь. Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы — сердца людей». (Предупреждение: жанр — кайдан, есть элементы трэша!) Информация — на страничке «Кинопоиска».
Весеннее цветение сливы и сакуры сопровождается песнями птички, которая в русских переводах обычно именуется соловьем. На самом деле это угуису — короткохвостая камышевка. Записи ее в Интернете обычно помечены «неизвестный исполнитель» (и ведь не поспоришь):
Поет «японский соловей»

Из летних цветов в поэзии чаще всего упоминаются:

Унохана, или уцуги (дейция городчатая) — цветок раннего лета, в поэзии идет «в комплекте» с кукушкой. Раннее осыпание цветов было плохой приметой для урожая, так что эстетические переживания изначально вырастали из насущной жизненной необходимости:
Не потому ли, что цветы унохана
Опасть должны, полна такой тоскою
Кукушка здесь?
Ах, даже в дождь она
Все время плачет и летает надо мною!
(Отомо Якамоти)

Еще один цветок, который тоже расцветает в начале лета:
В горькой обиде
На того, кто их посадил
Над стремниной потока,
Сломленные волной,
Падают горные розы.
(Сайгё)

Ямабуки (керрия японская). Относится к семейству роз, бывает махровая и простая (как шиповник). «Горные розы» (дословный перевод названия) обычно растут на берегу реки:
Я наклонился напиться —
И увидел себя под сенью
Желтых роз в прозрачных глубинах.
(Кагава Кагэки)
А вот собственно розы японцы как-то не очень любят: их шипы ассоциируются с болью, и это оказывается более существенно для символики, чем красота и аромат.
Другой «поэтический» цветок, чье название дословно переводится как «лунная трава»:

Цукигуса (коммелина, синеглазка): из нее изготовлялся непрочный краситель, отчего она стала метафорой ненадежности.
Ведь ты — лишь человек
С непрочною судьбою,
Как лунная трава цукигуса.
О, что ты можешь знать, мне говоря:
«Мы после встретимся с тобою...»
Иные ассоциации связаны вот с этой разновидностью горных хризантем:

Укэра (веретенник, атрактилодес).
Эти цветы не имеют четкой окраски и не раскрываются полностью, а также не вянут, как бессмертник. Поэтому в поэзии они стали символом тайной, но преданной любви.
Укэра от глаз скрывают цвет —
Так и ты скрывай свою любовь!
А вот «милый сердцу цветок мурасаки»:

Мурасаки (воробейник).
Из корней мурасаки изготовлялся лиловый краситель. В поэзии лиловый — цвет любви. А так как поля с посадками мурасаки огораживались, отсюда развилось поэтическое значение цветка: «запретная любовь». В русских переводах нередко заменяется, по внешнему сходству, полевой фиалкой.
Кто он, безвестный?
На меже заглохшего поля
Собирает фиалки.
Как сильно, должно быть, печаль
Сердце его омрачила.
(Сайгё)
Именем Мурасаки зовут популярную героиню «Повести о Гэндзи», а позднее так стали звать и ее автора — Мурасаки Сикибу.
Цветочных имен у японцев, наверное, больше, чем у любого другого народа: Цубаки (камелия), Кику (хризантема), Фудзи(ко) (глициния), Юри (лилия), Каэде (кленовый лист)… Много имен типа Акико (рожденная осенью) или Юкико (снежное дитя).
Кстати, в Интернете нашлось растение, похоже, названное в честь писательницы, которая в 1966 году стала первой представительницей Японии в списке замечательных людей мира, составленном ЮНЕСКО: Мурасакисикибу (красивоплодник, калликарпа японская.
А это дерево связано с легендой, пришедшей из Китая:

Кацура (лунная кассия, коричник китайский). Его еще называют «лунный лавр»: это то самое дерево, которое растет на Луне, возле Лунного дворца, а под ним Яшмовый заяц в ступе толчет снадобье бессмертия. О человеке, получившем ученую степень, говорили, что он «сломал ветку кассии лунной».
Даже древо луны,
Вечнозеленый коричник,
Золотом заалел
По-осеннему: не оттого ли
Луна сильней засияла?
(Мибу Тадаминэ)

В антологии «Манъёсю» встречается также много трав, связанных с народными приметами, поверьями: трава «имя-назови», трава «позабудь» (вариант — «забудь-любовь»), трава «не-говори», сохраняющая сердечные тайны, и т. п.
У корней цветущих обана —
Омоигуса, трава-тоска…
Латинского названия этой травки мне найти не удалось, но в комментариях к «Манъёсю» есть довольно детальное описание, под которое, с учетом ареала распространения, подошло одно растение. Будем пока считать, что это оно))):

Омоигуса (трава-тоска, дербенник иволистный). Как ни странно, русское народное название цветка — плакун-трава.
Оборваны корни
Плавучей, плакучей травы...
Так и я бесприютна!
С легкой душой поплыву по теченью,
Лишь только услышу: плыви!
(Оно-но Комати)
(В самых древних японских текстах это название может также относиться к гвоздике.)
Как выяснилось, есть не только трава-тоска, но и отдельная трава-печаль!

Канасикуса (печаль-трава, даваллия пузырчатая)
Вид папоротника. (Похоже, что для японцев печаль от тоски сильно отличается.)
Стропила моста поросли
«Печаль-травою»… Сегодня она
Прощается с полной луной.
(Басё)
Часто в старинных стихах появляется синобугуса — «смятение сердца». Значение здесь образовалось так: Синобу — название местности, где производилась окраска тканей, по тогдашней нехитрой технологии, растущими там травами и цветами: их раскладывали на плоском камне, сверху клали ткань и с силой проводили по ней другим камнем. Сок трав впитывался в материю, и получался путаный пестрый узор синобугуса — «травы Синобу». На визуальный образ накладывалась этимология слова: синобу — «терпеть, скрываться, помнить, тосковать». Всё вместе создавало образ любовной тоски, путаницы чувств. Но там, где поэту достаточно было одной строчки, что-то вроде «синобу на платье — и в сердце моем», переводчику приходится развертывать целое длинное сравнение:
На платье цветы легли
Смятенным узором. Смятенье души,
Тоска по тебе — беспредельны.
Позднее так стали называть конкретное растение, у которого появился и другой поэтический «псевдоним». Вот оно:

Сидагуса (совр. синобугуса, не-забывай-трава — многоножка линейная).
На нашу незабудку японская травка, как видите, ничуть не походит: это вид папоротника, растущий на кровле старых домов, на скалах и т.п.
Ах, на кровле дома моего
Зацвела «не забывай»-трава.
Все смотрю:
А где трава «забудь-любовь»?
Жаль, еще не выросла она...
Забудь-трава тоже существует — и даже отлично нам знакома:

Васурэгуса (забудь-трава, кэнсо, ябукандзо — лилейник).
Я люблю — но увы!
Без свиданий ночи проходят.
А забвенья трава
Может даже на тропах сна
Разрастись, заглушив их навечно.

Еще несколько травок с интересными названиями. Вот трава-всезнайка:

Сиригуса (трава-всезнайка, совр. санкакусугэ — камыш трехгранный). Название связано с тем, что она использовалась при гадании, как наша ромашка.
Хочу ли ее спросить?
Боюсь ли ее спросить?
Набрел на «траву-всезнайку»…

И трава-улыбка:

Никогуса (трава-улыбка, совр. хаконэсо — адиант). Вечнозеленое растение (контуры листочков похожи на смайлики). Растет около водоемов, но капли воды на листьях не задерживаются (адиант — «несмачиваемый», старинное русское название — «необмока»).
Я как трава нико — «трава-улыбка»,
Что клонится к земле на берегах реки
От ветра осенью…

И хочу закончить вот этим «благопожелательным» растением:

Момоёгуса, или мукасиёмоги (сто-веков-трава — мелколепестник). Видимо, смысл народного названия связан с большим числом лепестков.
За домом позади у вас в саду
Есть «сто веков-трава».
Так сто веков на свете вы живите…

Совсем под конец — немного о моде. Названия основных сезонных расцветок кимоно в хэйанскую эпоху тоже давались по цветам (цвет хаги, оминаэси, гвоздики, сакуры, унохана и пр.). Старинные одежды были многослойными (до 12 слоев), и нижние проглядывали из-под верхних или даже просвечивали, если ткань была достаточно тонкой, создавая гармоничные цветовые сочетания, принятые для того или иного времени года.
Пример: многослойное кимоно цвета кленовых листьев «момидзи» (носится зимой):

Вот некоторые из популярных комбинаций, от весенних к зимним.
Сакура: белое / розовое или сиреневое (реже — коричневое / красное)
Красная слива: густо-алое / светло-коричневое
Молодые побеги: светло-зеленое / синее или темно-зеленое
Азалия: белое / алое (реже — коричнево / светло-зеленое)
Глициния (фудзи): лиловое / светло-зеленое (реже — темно-лиловое / сиреневое)
Ива: белое или желтоватое / зеленое
Аир: зеленое / темно-алое
Гвоздика: ярко-розовое / зеленое (реже — красное / сиреневое)
Мальва: зеленое / лиловое
Унохана: белое / светло-зеленое
Астра-сион: сиреневое / зеленое
Оминаэси: желтое в зеленую клетку / зеленое (реже — темно-зеленое / светло-зеленое)
Хаги: коричневое / зеленое
Хризантема: светло-коричневое / зеленое
Керрия (ямабуки): темно-желтое / светло-желтое
Дамы наверняка обнаружат в своем гардеробе пару-тройку блузок в классической японской гамме. (А как внушительно звучит: «мое платье цвета унохана…») Ну, или можно использовать это как материал для новых художественных идей!