#самопиар продолжение для Филоложка

Глава 2
У тёть Маши было большое хозяйство: куры, козы, корова. Да ещё и приличный огород. И когда я приехала и увидела всё это, то расстроилась. Одно дело ухаживать за больным человеком и совсем другое — впахивать на громадном огороде в сотню соток и выгребать навоз в сарайке. На такое бы меня точно не хватило. Но тётя Маша меня сразу успокоила: у неё есть внучатый племянник Юра, который тоже живёт у неё и занимается всем хозяйством. А вот ухаживать за ней нужна женщина: помыть, подстричь, уколы поставить, ну и сготовить-покормить, если придётся.
С Юркой мы познакомились и вроде даже подружились. Хотя, больше это было похоже на нейтралитет, я не интересовала его, а он – меня, что всех вполне устраивало. Пересекались нечасто, только за обедом или ужином: он вставал в пять, чтобы убрать в коровнике, покормить кур, собрать яйца. Не знаю, платила ли ему тётя Маша за такой объём работы, но он, кажется, был вполне доволен всем. По секрету она однажды сказала мне: «Юрка-то, вишь, инвалид. На приличную-то работу не берут его. Да и с людьми он не очень любит. А с животиной-то – любо-дорого. Сама видишь. Так что тут самая лучшая работа для него. А дом и всё, что с ним, как помру – Юрке оставлю. Никто лучше него обо всём тут не позаботится…» Был Юрка почему-то лысоват в свои тридцать пять, прилично так косолапил и курил – ещё и по этой причине мы редко пересекались: табачный дым я на дух не переношу. Вообще он умственным-то инвалидом не выглядел, разве что ноги сильно колесом, вот я и решила, что у него какое-то врождённое искривление конечностей.
Сама деревня Змейково была небольшая: несколько улиц с хорошенькими домиками и коттеджами уместились на склонах зелёных холмов, которые надвое делила одноимённая речка Змейка, прозванная так за извилистость. Такая миниатюрная Швейцария с открытки: небольшой клуб с флагом на ротонде (с микромузеем и библиотекой внутри), три магазина (один с пекарней у дороги), белокаменная школа, чёрный цилиндр старой водонапорной башни, одноэтажная больница и даже почта. А вот церкви не было, но оно и неудивительно: деревня тем и отличается от села, что в селе церковь имеется, а в деревне – нет. Это мне тёть Маша объяснила, я ведь сама-то городская, в деревне сроду не жила.
Домики в Змейково, что странно, у всех стояли такие добротные, ровные, с дорогими антеннами на красных ондулиновых крышах, с ровными новенькими заборчиками, со всякими вишнями-яблонями в палисадниках. Везде скамеечки и почтовые ящики: мол, у нас почту не воруют, ни-ни. И ни одной избы-развалюхи, которая за полтора века ушла в землю по самые окна. Никаких нескошеных зарослей или свалок, как в других деревнях.
Один берег Змейки был, как и полагается пологим, на нём и разместились домики и вся инфраструктура. А вот противоположный высоко нависал над рекой обломком древней скалы, поросшей густым лесом. И на этом берегу будто сказочный замок возвышался чей-то двухэтажный дом с острой крышей башенки. Его даже из дома тёть Маши было видно. А в редкие моменты, когда я выходила погулять и шла куда-нибудь подальше от людей, меня так и тянуло туда, к этому коттеджу. Тайна такая, видите ли. Загадка. Снизу, с другого берега, его было плохо видно и мне любопытно было глянуть его поближе. Но увы, сколько я не искала путь на другой берег, Змейка везде шумела сердито и не пускала. Спросила я и у тёти Маши про мостик. А она сразу напряглась:
– А зачем тебе? Тоже домик с башенкой поглядеть?
– Ага. А что такого?
– А то, что не любит хозяин дома гостей незваных. Кого надо – сам позовёт.
– Да я просто…
– Не ходи, – строго отрезала она. – Не надо.
Ну я и отстала. Дом у тёть Маши оказался большой, старинный, на широченных венцах, которые до сих пор почему-то не сгнили. Внутри – вместительная кухня с настоящей русской печью и маленькой пристройкой типа плиты; четыре спальни, столовая с телевизором и шкафом с сервизом. На окошках – белые занавесочки с вышивкой, на широких подоконниках – классическая красная герань и капризные фиалки. В бескрайнем огороде между грядками с картохой темнела небольшая банька, в которой всегда пахло душистым земляничным мылом, а в предбаннике – крапивой и мятой.
Сама тёть Маша была женщина приятная, но измученная болячками: то остеохондроз, то давление. Старой её назвать было сложно, хотя возраст уверенно подкатывал к шестидесяти. Почти целиком седые волосы она убирала в шишку, а глаза по вечерам прятала за очками. Я её совсем не помнила молодой, мама, когда была жива, возила меня к ней совсем маленькой, а потом они из-за чего-то разругались и связь с ней была потеряна на долгие годы. Я случайно её номер нашла в мамином блокноте. Сначала подумала: что за чудо, почему он не сменился за столько-то лет? А потом поняла, что всё же созванивались они, но это всё мимо меня прошло. Я набрала тёть Машу, мы разговорились, и под мои рыдания она твёрдо сказала: «Приезжай!».
Первые три дня, как приехала, я спать не могла. Во-первых, петухи начинали орать с пяти утра, когда я только-только начинала задрёмывать после бессонной ночи. Во-вторых, не отрывалась от мобильника. Никогда. Готовила – и сразу в телефон, в туалет – в телефон, в огороде на скамейке посидеть – в телефон, в кровать вечером – опять в телефон. Всё проверяла, выложили ли в сеть ещё какие новости про меня. Про тот чёртов скандал, который мне нервы так вымотал, что я от каждого слова «школа» и «родители» вздрагивала, как от удара. Тёть Маша, хоть и охала, держась за поясницу, и морщилась, как я её растирала, но всё это, видимо, приметила. Сначала утром я не обнаружила мобильник. Бросилась искать:
– Тёть Маша, ты мой телефон не видела?! Не могу найти! Где я его оставить могла?
А она ехидно так:
– А в нужник я в старый его бросила. Можешь не искать. Там глубина метра три, с головой уйдёшь. А я доставать тебя оттудова не буду.
– Тётя Маша!
– А ну охолони! – гаркнула она и я присела. Она такая маленькая, а окрик – как пощёчина. – Ты сюда жить приехала. А сама над своим гаджетом чахнешь! Смотреть тошно. Всё глядишь и глядишь, будто смерти там своей ищешь. Отдохни пока от него. Погуляй. Подыши.
Она поморщилась, прижав руку к груди, и я побежала за таблетками. С тех пор я о телефоне и забыла. Звонить мне было некому: все подружки остались не на моей стороне после страшного скандала, ни одна не посочувствовала. Впрочем, я сама виновата: нельзя было им доверять. И зажили мы с тёть Машей да Юркой дальше. В деревенской тишине, лишённой гудков машин и перезвонов мобильников, наполненной мычанием коров, криками петухов, песнями и заунывным гулом косилок. Поначалу меня ломало, конечно. Рука сама искала телефон, стискивая подушку. Сердце безумно колотилось в груди. Мозг просил, даже требовал новостную ленту, соцсети, слухи, сплетни. Я ревела белугой… А на четвёртый день стало всё равно. И я впервые нормально выспалась. Пришла в себя. Поняла, что изгрызла все ногти и пора помыться. Привела себя в порядок. И наконец-то увидела в зеркале. И даже немного узнала. До этого видела всё мельком – не до того было. Вместо мертвенно-серого лица с бегающими глазами появилась женщина. Уставшая, но молодая, с когда-то зелёными, а теперь потухшими глазами, под которыми залегли чёрные круги. Каштановые пряди потемнели, потеряли свой золотистый блеск. А когда-то такие роскошные локоны были…
Я нацепила солнечные очки, чтоб никто не узнал, и поехала в город вместе с фельдшерицей Маргаритой. Совершила там в ближайшем супермаркете мощный набег на косметический магазин. Накупила себе кремов, масок для волос, бальзамов для ногтей и всяких эликсиров. И ожесточённо втирала в себя все эти ароматические лечебные средства. Отражение пугало. Очень уж хотелось вернуть себя прежнюю. Со временем появился аппетит, ушли чёрные круги под глазами, я стала узнавать сама себя в зеркале. Кудри мои зазолотились и легли снова красивыми волнами. Глаза зазеленели.
Но ещё по первости я страшно боялась выходить из дома. Разово-то съездить в город – ладно, а вот гулять по улицам – нет, увольте. А ну как кто узнает лицо из новостей? Поэтому первое время пряталась в своей комнате, когда к тёть Маше гости приходили. Но она меня вытаскивала, знакомила с почтальоншей Верой, которая приносила рыбные пироги, с усатым Григорием Петровичем, который приносил солёное сало с прожилками, с продавщицей Тамарой, которая несла шоколад и крупы. И я постепенно оттаяла. Не то, чтобы стала прямо доверять всем подряд, нет. Но к людям выходила. Они не говорили обо мне, о скандале, который мне пришлось пережить. Просто сплетничали о своём, деревенском, про рассаду, пасынки у помидоров и про ежевечернюю серию «Брошенной любви».
Я стала постепенно выходить на прогулки. Сначала днём, когда все деревенские уже справили все дела и отправили коров с пастухом в Сухой лог. Потом и вечером смогла. Со мной здоровались при встрече. Мне улыбались. Никто не оборачивался, не показал пальцем, не плевал в лицо. Я успокоилась окончательно. И стала ходить купаться на речку.
Вот и после вчерашнего представления с танцами и Велеславом на улице парило такое пекло, что куры в загородке в тенёк попрятались. Воздух плавился и дрожал. В полдень повисла такая духота, что дышать стало нечем. Все окна были открыты настежь, но стоял такой штиль – ни ветерка. Тёть Маша от такой погодки слегла с давлением, и я сидела рядом с её кроватью, прицепив к её руке тонометр и зорко следя за показаниями. Таблетку я ей уже дала, осталось проследить, чтобы давление упало плавно. Накрыв тётушку влажной простынёй, я притащила напольный вентилятор и врубила его. Особо он не охлаждал, но создавал ощущение ветерка и лёгкой прохлады. А на лучшее при такой погоде рассчитывать и не приходилось.
Когда давление у тёть Маши сбилось до приличных показателей, она наконец расслабилась и задремала. Я выдохнула, достала купальник, шорты и собралась на речку. Плевать уже, кто меня там увидит в купальнике – это ж грех в такую жару не искупаться. Все мозги же плавятся.
Как я и говорила, мы с Юркой особо не пересекались. А в полдень он обычно где-то отдыхал или в сарайке возился. Поэтому я и удивилась, когда встретила его у ворот палисадника.
— Ты куда собралась? — он кивнул на полотенце у меня на плечах. — Сегодня же Змеиный праздник. В лес нельзя.
— Не, в лес я не пойду. Так, до речки. Жарища — капец.
— На Змеиный праздник женщины вообще весь день дома сидят, — хмуро сказал Юрка, надвигая кепку пониже. — Особенно здесь. Тебе что, тётя Маша не сказала?
— Нет, она как раз спать легла. Я ей наконец давление сбила, она хоть подремлет. Вот я и пошла искупнуться. На полчасика.
— Слушай, я серьёзно. Не ходи сегодня никуда. Сиди дома.
— Ты чё, с ума сошёл? В такую жарищу?
— Да хоть в какую. Это опасно, блин. На змею нарвёшься — не откачают.
— Да я только искупаюсь. И обратно. Я туда уже раз десять ходила. Да и речка от леса же вообще далеко. Под ноги буду смотреть. Обещаю.
Он покачал головой.
— Попадёшься Змеиному царю...
— И что будет?
— Как что? — Юрка сплюнул. — Посватается.
— Ты перегрелся, что ли? — я потрогала его лоб. — Змея такая приползает и говорит: «у вас товар, у нас купец...»?
Юрка нахмурился. Сплюнул ещё раз и ушёл в сторону кабинки с летним душем. А я подумала: «Может, он, и правда, с расстройством каким? Вот что за фантазии?»