You Are Not On Your Own (джен)

— Элеонор?

Она вздохнула, слыша это имя. И, пока не пришлось открыть глаза, девушка не боялась, но была в замешательстве — голос, который ей слышался сквозь звон в ушах, был чужим. Молодым, тихим, мелодичным. Из-за естественным образом возникшего любопытства, Нора приоткрыла веки, и тут же поняла, почему у нее звонит в ушах, и почему она ничего не чувствует. Тут же чувства и отголоски боли нахлынули на нее.

Из-за яркого солнечного света, проникающего сквозь жалюзи, у нее разболелась голова. Взгляд, едва сумевший сфокусироваться, заметил неизвестные аппараты с мелькающими на экранах показателями. Показатели жизнедеятельности, вспомнилось ей из всех кино и сериалов, где показывали больницу. Затем звон в ушах уступил место противному писку. Ее пульс. Неровный. Ускоряющийся.

— Прошу вас, не волнуйтесь. Не паникуйте, — вкрадчиво сказала ей приблизившаяся медсестра. И впрямь очень молодая. — Вы в больнице. Вашей жизни ничего не угрожает. Меня зовут Гвен. Вы помните ваше имя?

— Элеонор… — она прищурилась, повернув голову в другую сторону. — …Хоуп Сойер. Почему я здесь?

— Вы попали в автомобильную аварию. Но теперь вы почти в порядке. У вас просто сотрясение и ушиб ноги средней тяжести.

— Вот это по нашему! — она усмехнулась, услышав бодрое мамино восклицание. — Сделай погромче!

Девушка протянулась к приемнику, повернула увеличитель громкости на пару кругов. Голос попсового певца девяностых заполнил салон, заглушил их с матерью смешки. Вероника начала кивать в такт энергичнее. Нора с улыбкой посмотрела на дорогу снова. Шервуд был близко. Чувство трепета все больше одолевало ее.

Они ехали в Шервуд. Они… попали в аварию?

— Что с моей матерью? — сразу спросила девушка.

Одна маленькая пауза, повисшая в воздухе, наконец, заставила ее почувствовать запоздалый страх. Нора нахмурилась, но медсестра тут же нашлась.

— Она тоже в порядке. Скоро вы увидитесь, — Гвен улыбнулась и даже закивала, очень стараясь ее убедить.

Вранье.

— Где моя мать? — спросила девушка снова, уже серьезнее.

Ее хриплый голос смешался со сбитым писком аппарата. Она попыталась подняться, не отводя взгляда от медсестры. Та тут же бросилась навстречу.

— Нет, вам лучше лежать! — настояла она. — Я должна позвать врача. Не волнуйтесь. Всего через минуту доктор Стейси ответит на все ваши вопросы.

Уложив пациентку обратно в кровать, молодая медсестра почти выскочила из палаты. Нора оглядела себя — свою кровать, датчики на теле, провода, больничную одежду. От этого неровного писка череп у нее ну просто раскалывался! С уверенностью девушка сняла кардио-датчики с рук, затем опустила ноги на холодный пол. Палата была пуста. Кажется, на улице было раннее утро — солнце успело подняться еще выше за короткое время разговора. Еще хмурясь, Нора встала в полный рост, тут же покосившись из-за боли в ноге. Она посмотрела вниз. Левая нижняя конечность была плотно замотана эластичным бинтом, начинающимся у лодыжки и заканчивающимся выше колена. В самом суставе слабо отдавалась режущая боль. Попробовав сделать шаг или два, Нора поняла, что ходить может, но при этом хромает сильно. Боль можно было потерпеть. Лишь бы маму найти.

— Думаешь, гостей будет много? — спросила она у матери, перебирая кассеты для проигрывателя.

— Уверена, что Хэзер пригласила почти весь город, — с ласковой насмешкой отозвалась мама. — Но придти смогут не все, думаю.

Сезон отпусков уже месяц как закончился, так что Нора кивнула с пониманием. У Хэзер Макнамары было достаточно много друзей, но не все были близки к ней настолько, чтобы ради нее приехать из другого штата, как это сделали они, Сойеры. Вообще, у тети, судя по маминым рассказам было мало настоящих подруг.

Нора выглянула из палаты, испытывая жуткую мигрень. Справа был коридор до приемной. Там мелькали люди. Какой-то спящий мужчина сидел у соседней палаты. На его опущенные плечи был накинут больничный халат, а на вешалке рядом висел длинный черный плащ. Будь ей лучше, Нора присмотрелась бы, потому что странное любопытство притягивало ее к этому человеку, но сейчас она быстро позабыла об этой детали. Особо не вглядываясь в лицо спящего посетителя, она подошла к планшету, прикрепленному к стене в конце коридора. В списке пациентов ближайших десяти палат была ее фамилия, но маминой здесь не было. Мигрень ударила по вискам с новой силой.

Дождь усилился. Нора любила ливни, она любила штормы и грозы. В неуправляемой стихии была такая очаровательная мощь. Дикая и смертоносная, сумасшедшая. Нора ухмылялась при мысли об этом. Такие же нелестные комплименты она получала в свой адрес от бестактных старых маразматичек, который учили ее в средней школе. «В кого ты такая?» — спрашивали они, будучи в недоумении, ведь ее мать, Вероника Сойер, оставляла после себя иное впечатление. Она была уверенной и умной женщиной, но не вспыльчивой, нет. «Спросите у моего папаши», — отвечала Нора, едко ухмыляясь. Когда-то один урод, обрюхатив ее маму, ушел. Он не успел узнать про ребенка, это Нора смогла хитростью выпытать у матери, которая, черт возьми, продолжала его любить. Спрашивается, за какие блядские заслуги? Конечно, мама ничего ей не рассказывала, но у Норы глаза были на месте, и извилин в мозгу хватало.

Капли быстро стекали по стеклу. Нора провела пальцем вслед за одной из них. Песня уже давно сменилась, теперь это был Джонни Кэш, поющий под гитару об очень старом и уставшем человеке. Мама вздохнула. Нора повернулась к ней.

— Устала? — спросила она. — Может, нам остановиться на какой-нибудь парковке?

— Какой смысл, до Шервуда уже минут двадцать езды, — Вероника не отводила от дороги усталого взгляда.

Чем ближе они подъезжали, тем серьезнее становилась мама. Она не хотела сюда возвращаться и, тем более, привозить с собой дочь, но тяжело больная тетя Хэзер попросила об этом, как только узнала о существовании Норы, потому что, может быть, это был ее последний день рождения. Нора тоже вздохнула. Она, опять же, понимала мамины переживания. Вероника Сойер покинула этот город очень много лет назад не просто так — она убегала от всех ужасов, которые успела повидать в юном возрасте, и так не оправилась к моменту возвращения. К тому же, никто из ее друзей юности до этого момента не знал о существовании у нее дочери. И мама по этому поводу волновалась ещё сильнее, а Нора так и не могла до конца понять, почему.

Звон в ушах возобновился. Нора застонала сквозь зубы, и прикрыла глаза. Ее начало тошнить, воспоминания обрывались и вспыхивали яркими картинками, создавая полную неразбериху. От этого становилось еще больнее. И сердце тоже билось, как безумное. Они были у самого города, как они умудрились попасть в аварию? Где мама? Может быть, в травматологии? Не дай Бог, в реанимации? Испытывая головокружение, Нора добралась до другого помещения, и сразу поняла, что попала в нужное место. Здесь хранились личные вещи пациентов со всего этажа. И, опять же, на полках, где хранилось имущество пациентов с фамилией, начинающейся на «С», была только одна Сойер — Элеонор. В больнице должно было быть второе такое помещение. Обязано было быть. Скорее всего, они были в Шервуде, а здесь было совсем небольшое здание. Поликлиника, госпиталь, стационар и ранимация в одном, и все одинаково тесное, как можно было предположить. Но мама должна была быть здесь. Может быть, в другом крыле…

— Боже, какой ливень…

Дальний свет помогал плохо. Потом был гудок. Что-то большое внезапно оказалось сбоку, с маминой стороны. Ослепило. Ударило. Закружило.

Нора поняла, что сидит на полу, вцепившись в свою кофту, изрешеченную в нескольких местах стеклом. Ее руки были в ссадинах. Лицо на ощупь тоже. Нет. Это было кошмаром. Это был сон.

Шепча про себя мольбы к матери, Нора надела эту чертову кофту, затем и помятую синюю юбку. По пути назад, она подвязала лохматые волосы красной резинкой для волос, которую нашла в ящике неопознанных вещей у двери.

В коридоре за дверью кто-то пробежал. Черт, она же сбежала из палаты. Должно быть, доктор Стейси проклял эту бедную Гвен за все грехи. Но они знали что-то о маме, и хотели это скрыть. Значит, случилось что-то очень серьезное. В глубине своей циничной души Нора знала ответ, но она не хотела признавать до последнего.

Она вышла из помещения через другую дверь для обслуживающего персонала, а оттуда через помещение для санитарок по маленькому коридору вышла в процедурную, которая была прямо напротив регистратуры. В процедурной Нора предусмотрительно накинула на плечи белый халат, чтобы на ее одежду обращали меньше внимания, хотя целый вид у нее наверняка был потрепанный.

— Мэм? — она подошла к женщине за стойкой. — Я пришла навестить свою тетю, вы не могли бы подсказать, в какой она палате?

— Фамилия и имя, — скучающим тоном отозвалась усталая старушка, лениво щелкая компьютерной мышкой.

— Сойер Вероника, — Нора положила на стойку руки.

Она не заметила, как ее саднящие пальцы до побеления сжали деревянной угол стойки. Дыхание сперло. Новый приступ мигрени заставил поежиться.

— В стационаре такая на лечении не состоит. Я могу проверить по реанимации, но туда вход посетителям воспрещен, — женщина поправила очки на носу, взглянув на нее.

— Проверьте, пожалуйста, — подала тонкий голос Нора.

Нет. Нет, пожалуйста. Пара быстрых щелчков. Очень медленный набор по клавиатуре. Женщина слегка стукнула толстый монитор по боковой панели.

— Заедает, чертяка. Подождите еще минутку.

Нора кивнула. Она готова была ждать хоть вечность, лишь бы ее мама оказалась в списке пациентов. Опустив глаза, девушка начала считать секунды. На одиннадцатой женщина подала голос.

— И в списке реанимации ее нет, — в ее голосе слышалось сочувствие. — Но тут может быть и ошибка. Или же ее еще не успели занести в базу, такое часто бывает…

— Попробуйте поискать Сойер Элеонор в стационаре, — девушка стиснула челюсти.

Еще десять секунд напряженного молчания.

— Такая есть. Лежит в восьмой палате, это прямо по коридору и… Постойте.

Женщина поправила очки снова, всматриваясь в ее лицо, но Нора ее уже не слышала и не видела. Ее занесли в список при поступлении. А маму нет. Это, должно быть, очень нелепая ошибка, плохое совпадение… Но, даже если маму в списки не занесли, ее вещи должны были быть здесь.

— Стойте здесь, молодая леди! — послышалось за спиной.

Губы не шевелились, слова не могли выстроиться в связную благодарность, так что девушка просто ушла. Черный плащ еще висел на вешалке, но самого мужчины рядом с палатой в коридоре больше не было. Поколебавшись пару секунд, Нора взяла черный мужской тренч, и оставила вместо него сестринский халат. Да простит ее тот мужчина, но ей нужно было остаться незаметной, а с такой одеждой не вышло бы.

Голову будто бы сунули в печь, и били по ней кувалдой. Тошнота снова подкатила к горлу.

Ноги путались, из-за хромоты она вот-вот бы грохнулась с запасной лестницы. Нора вышла из корпуса так быстро, как только смогла.

* * *

— Дин, — Марта поправила очки в толстой оправе, глядя на него с осторожностью.

Он уже слишком сильно задолбался подмечать их ошарашенный вид, будто они увидели призрака. Это были цветочки. Вот что он воистину ненавидел, так это их осуждающий взгляд, когда они понимали, что все это время он был жив, но не нашел Веронику с ребенком.

— Даннсток, — отозвался он без намека на вежливость. Он не скучал по ним всем.

Так захотелось послать ее и вообще их всех нахуй, вместе с их ебучей ненавистью и, уж тем более, с их соболезнованием. Будто бы это могло помочь.

— Девочка, Элеонор, сбежала, — Марта все еще стояла над ним.

— В курсе, — недовольно ответил ей Джей Ди.

— То есть, ты даже не пытаешься искать? — теперь без всякой осторожности и сочувствия, она спрашивала недовольным тоном. — Пока ты тут сидишь и жалеешь себя…

Он вскочил на ноги, желая впечатать эту жирную плаксу в стену, чтобы она заткнулась, наконец. Марта боялась, ее лицо было красным от слез, но она не отшатнулась от него. Она была в гневе. Вообще-то, Джей Ди никогда не помнил, чтобы трусиха Даннсток хоть раз была в гневе.

— Вероники нет, — выдохнула она. — Думаешь, тебе одному больно? Я тоже не видела ее восемнадцать лет, я не желаю прощаться с ней вот так, но ничего не поделать. Не знаю, знал ли ты о девочке, но я узнала только сейчас, и, тем не менее, я понимаю что ей, вашей дочери, срочно нужен кто-то! Раз ты хочешь взять ее под опеку, какого черта ты ведешь себя так, будто бы тебе на нее наплевать?

Все-таки, он толкнул ее. С громким охом, Марта наткнулась спиной на стену, чуть не свалившись с ног. Джей Ди даже не знал, что его разозлило больше: то, что она вслух сказала, что Вероники больше нет, или то, что она посмела предположить, будто бы ему плевать на дочь.

— Закрой рот и проваливай, — прошипел он сквозь зубы.

— Я говорю лишь то, что вижу, — выдохнула Марта. — Так что не смей на меня бросаться. Ты не дал нам с Хэзер стать ее опекунами всего три часа назад, а теперь, когда она одна в городе, сидит где-то там в шоке, израненная, ее ищут все, кроме тебя! Ты сидишь здесь, и продолжаешь скорбеть. Вероника бы…

Джей Ди зарычал.

— Что ты здесь делаешь, когда дочь той девушки, по которой ты так скорбишь, нуждается в тебе? — дрожащим голосом повторила Марта.

Он знал, что еще Даннсток хочет сказать. Где ты был, когда сломанная Вероника уехала из штата? Что ты делал вместо того, чтобы дать ей знать о себе? Что делал, когда у нее появилась дочь? О чем думал, пока она росла вдали от тебя? И чем занимался теперь, когда Вероники не стало, а Элеонор осталась одна?

Он прятался, как всегда. А его дочь, ставшая сиротой, убежала.

Словно протрезвев, Джей Ди бросил на Марту взгляд. Она была права, но, все равно, к черту ее.

— И что же, удалось ее найти? — спросил он.

— Пока нет.

Нет. Конечно, нет. Откуда им было знать, где ее искать. Никто не знал Элеонор, потому что Вероника не рассказала о ней никому, и не приезжала в Шервуд ни разу с восемьдесят девятого, она даже похоронила родителей в другом штате, так он слышал. Никто не знал, что на уме у ее дочери, а сейчас она и вовсе была в шоке, так что могла пойти, куда угодно.

— Я поеду на машине.

Благо, ключи от нее были не в плаще, а в кармане джинс.

Он мог ее найти. Должен был попытаться. Ему следовало так поступить еще много лет назад.