You Are Not On Your Own (джен)

— Элеонор?

Она вздохнула, слыша это имя. И, пока не пришлось открыть глаза, девушка не боялась, но была в замешательстве — голос, который ей слышался сквозь звон в ушах, был чужим. Молодым, тихим, мелодичным. Из-за естественным образом возникшего любопытства, Нора приоткрыла веки, и тут же поняла, почему у нее звонит в ушах, и почему она ничего не чувствует. Тут же чувства и отголоски боли нахлынули на нее.

Из-за яркого солнечного света, проникающего сквозь жалюзи, у нее разболелась голова. Взгляд, едва сумевший сфокусироваться, заметил неизвестные аппараты с мелькающими на экранах показателями. Показатели жизнедеятельности, вспомнилось ей из всех кино и сериалов, где показывали больницу. Затем звон в ушах уступил место противному писку. Ее пульс. Неровный. Ускоряющийся.

— Прошу вас, не волнуйтесь. Не паникуйте, — вкрадчиво сказала ей приблизившаяся медсестра. И впрямь очень молодая. — Вы в больнице. Вашей жизни ничего не угрожает. Меня зовут Гвен. Вы помните ваше имя?

— Элеонор… — она прищурилась, повернув голову в другую сторону. — …Хоуп Сойер. Почему я здесь?

— Вы попали в автомобильную аварию. Но теперь вы почти в порядке. У вас просто сотрясение и ушиб ноги средней тяжести.

— Вот это по нашему! — она усмехнулась, услышав бодрое мамино восклицание. — Сделай погромче!

Девушка протянулась к приемнику, повернула увеличитель громкости на пару кругов. Голос попсового певца девяностых заполнил салон, заглушил их с матерью смешки. Вероника начала кивать в такт энергичнее. Нора с улыбкой посмотрела на дорогу снова. Шервуд был близко. Чувство трепета все больше одолевало ее.

Они ехали в Шервуд. Они… попали в аварию?

— Что с моей матерью? — сразу спросила девушка.

Одна маленькая пауза, повисшая в воздухе, наконец, заставила ее почувствовать запоздалый страх. Нора нахмурилась, но медсестра тут же нашлась.

— Она тоже в порядке. Скоро вы увидитесь, — Гвен улыбнулась и даже закивала, очень стараясь ее убедить.

Вранье.

— Где моя мать? — спросила девушка снова, уже серьезнее.

Ее хриплый голос смешался со сбитым писком аппарата. Она попыталась подняться, не отводя взгляда от медсестры. Та тут же бросилась навстречу.

— Нет, вам лучше лежать! — настояла она. — Я должна позвать врача. Не волнуйтесь. Всего через минуту доктор Стейси ответит на все ваши вопросы.

Уложив пациентку обратно в кровать, молодая медсестра почти выскочила из палаты. Нора оглядела себя — свою кровать, датчики на теле, провода, больничную одежду. От этого неровного писка череп у нее ну просто раскалывался! С уверенностью девушка сняла кардио-датчики с рук, затем опустила ноги на холодный пол. Палата была пуста. Кажется, на улице было раннее утро — солнце успело подняться еще выше за короткое время разговора. Еще хмурясь, Нора встала в полный рост, тут же покосившись из-за боли в ноге. Она посмотрела вниз. Левая нижняя конечность была плотно замотана эластичным бинтом, начинающимся у лодыжки и заканчивающимся выше колена. В самом суставе слабо отдавалась режущая боль. Попробовав сделать шаг или два, Нора поняла, что ходить может, но при этом хромает сильно. Боль можно было потерпеть. Лишь бы маму найти.

— Думаешь, гостей будет много? — спросила она у матери, перебирая кассеты для проигрывателя.

— Уверена, что Хэзер пригласила почти весь город, — с ласковой насмешкой отозвалась мама. — Но придти смогут не все, думаю.

Сезон отпусков уже месяц как закончился, так что Нора кивнула с пониманием. У Хэзер Макнамары было достаточно много друзей, но не все были близки к ней настолько, чтобы ради нее приехать из другого штата, как это сделали они, Сойеры. Вообще, у тети, судя по маминым рассказам было мало настоящих подруг.

Нора выглянула из палаты, испытывая жуткую мигрень. Справа был коридор до приемной. Там мелькали люди. Какой-то спящий мужчина сидел у соседней палаты. На его опущенные плечи был накинут больничный халат, а на вешалке рядом висел длинный черный плащ. Будь ей лучше, Нора присмотрелась бы, потому что странное любопытство притягивало ее к этому человеку, но сейчас она быстро позабыла об этой детали. Особо не вглядываясь в лицо спящего посетителя, она подошла к планшету, прикрепленному к стене в конце коридора. В списке пациентов ближайших десяти палат была ее фамилия, но маминой здесь не было. Мигрень ударила по вискам с новой силой.

Дождь усилился. Нора любила ливни, она любила штормы и грозы. В неуправляемой стихии была такая очаровательная мощь. Дикая и смертоносная, сумасшедшая. Нора ухмылялась при мысли об этом. Такие же нелестные комплименты она получала в свой адрес от бестактных старых маразматичек, который учили ее в средней школе. «В кого ты такая?» — спрашивали они, будучи в недоумении, ведь ее мать, Вероника Сойер, оставляла после себя иное впечатление. Она была уверенной и умной женщиной, но не вспыльчивой, нет. «Спросите у моего папаши», — отвечала Нора, едко ухмыляясь. Когда-то один урод, обрюхатив ее маму, ушел. Он не успел узнать про ребенка, это Нора смогла хитростью выпытать у матери, которая, черт возьми, продолжала его любить. Спрашивается, за какие блядские заслуги? Конечно, мама ничего ей не рассказывала, но у Норы глаза были на месте, и извилин в мозгу хватало.

Капли быстро стекали по стеклу. Нора провела пальцем вслед за одной из них. Песня уже давно сменилась, теперь это был Джонни Кэш, поющий под гитару об очень старом и уставшем человеке. Мама вздохнула. Нора повернулась к ней.

— Устала? — спросила она. — Может, нам остановиться на какой-нибудь парковке?

— Какой смысл, до Шервуда уже минут двадцать езды, — Вероника не отводила от дороги усталого взгляда.

Чем ближе они подъезжали, тем серьезнее становилась мама. Она не хотела сюда возвращаться и, тем более, привозить с собой дочь, но тяжело больная тетя Хэзер попросила об этом, как только узнала о существовании Норы, потому что, может быть, это был ее последний день рождения. Нора тоже вздохнула. Она, опять же, понимала мамины переживания. Вероника Сойер покинула этот город очень много лет назад не просто так — она убегала от всех ужасов, которые успела повидать в юном возрасте, и так не оправилась к моменту возвращения. К тому же, никто из ее друзей юности до этого момента не знал о существовании у нее дочери. И мама по этому поводу волновалась ещё сильнее, а Нора так и не могла до конца понять, почему.

Звон в ушах возобновился. Нора застонала сквозь зубы, и прикрыла глаза. Ее начало тошнить, воспоминания обрывались и вспыхивали яркими картинками, создавая полную неразбериху. От этого становилось еще больнее. И сердце тоже билось, как безумное. Они были у самого города, как они умудрились попасть в аварию? Где мама? Может быть, в травматологии? Не дай Бог, в реанимации? Испытывая головокружение, Нора добралась до другого помещения, и сразу поняла, что попала в нужное место. Здесь хранились личные вещи пациентов со всего этажа. И, опять же, на полках, где хранилось имущество пациентов с фамилией, начинающейся на «С», была только одна Сойер — Элеонор. В больнице должно было быть второе такое помещение. Обязано было быть. Скорее всего, они были в Шервуде, а здесь было совсем небольшое здание. Поликлиника, госпиталь, стационар и ранимация в одном, и все одинаково тесное, как можно было предположить. Но мама должна была быть здесь. Может быть, в другом крыле…

— Боже, какой ливень…

Дальний свет помогал плохо. Потом был гудок. Что-то большое внезапно оказалось сбоку, с маминой стороны. Ослепило. Ударило. Закружило.

Нора поняла, что сидит на полу, вцепившись в свою кофту, изрешеченную в нескольких местах стеклом. Ее руки были в ссадинах. Лицо на ощупь тоже. Нет. Это было кошмаром. Это был сон.

Шепча про себя мольбы к матери, Нора надела эту чертову кофту, затем и помятую синюю юбку. По пути назад, она подвязала лохматые волосы красной резинкой для волос, которую нашла в ящике неопознанных вещей у двери.

В коридоре за дверью кто-то пробежал. Черт, она же сбежала из палаты. Должно быть, доктор Стейси проклял эту бедную Гвен за все грехи. Но они знали что-то о маме, и хотели это скрыть. Значит, случилось что-то очень серьезное. В глубине своей циничной души Нора знала ответ, но она не хотела признавать до последнего.

Она вышла из помещения через другую дверь для обслуживающего персонала, а оттуда через помещение для санитарок по маленькому коридору вышла в процедурную, которая была прямо напротив регистратуры. В процедурной Нора предусмотрительно накинула на плечи белый халат, чтобы на ее одежду обращали меньше внимания, хотя целый вид у нее наверняка был потрепанный.

— Мэм? — она подошла к женщине за стойкой. — Я пришла навестить свою тетю, вы не могли бы подсказать, в какой она палате?

— Фамилия и имя, — скучающим тоном отозвалась усталая старушка, лениво щелкая компьютерной мышкой.

— Сойер Вероника, — Нора положила на стойку руки.

Она не заметила, как ее саднящие пальцы до побеления сжали деревянной угол стойки. Дыхание сперло. Новый приступ мигрени заставил поежиться.

— В стационаре такая на лечении не состоит. Я могу проверить по реанимации, но туда вход посетителям воспрещен, — женщина поправила очки на носу, взглянув на нее.

— Проверьте, пожалуйста, — подала тонкий голос Нора.

Нет. Нет, пожалуйста. Пара быстрых щелчков. Очень медленный набор по клавиатуре. Женщина слегка стукнула толстый монитор по боковой панели.

— Заедает, чертяка. Подождите еще минутку.

Нора кивнула. Она готова была ждать хоть вечность, лишь бы ее мама оказалась в списке пациентов. Опустив глаза, девушка начала считать секунды. На одиннадцатой женщина подала голос.

— И в списке реанимации ее нет, — в ее голосе слышалось сочувствие. — Но тут может быть и ошибка. Или же ее еще не успели занести в базу, такое часто бывает…

— Попробуйте поискать Сойер Элеонор в стационаре, — девушка стиснула челюсти.

Еще десять секунд напряженного молчания.

— Такая есть. Лежит в восьмой палате, это прямо по коридору и… Постойте.

Женщина поправила очки снова, всматриваясь в ее лицо, но Нора ее уже не слышала и не видела. Ее занесли в список при поступлении. А маму нет. Это, должно быть, очень нелепая ошибка, плохое совпадение… Но, даже если маму в списки не занесли, ее вещи должны были быть здесь.

— Стойте здесь, молодая леди! — послышалось за спиной.

Губы не шевелились, слова не могли выстроиться в связную благодарность, так что девушка просто ушла. Черный плащ еще висел на вешалке, но самого мужчины рядом с палатой в коридоре больше не было. Поколебавшись пару секунд, Нора взяла черный мужской тренч, и оставила вместо него сестринский халат. Да простит ее тот мужчина, но ей нужно было остаться незаметной, а с такой одеждой не вышло бы.

Голову будто бы сунули в печь, и били по ней кувалдой. Тошнота снова подкатила к горлу.

Ноги путались, из-за хромоты она вот-вот бы грохнулась с запасной лестницы. Нора вышла из корпуса так быстро, как только смогла.

* * *

— Дин, — Марта поправила очки в толстой оправе, глядя на него с осторожностью.

Он уже слишком сильно задолбался подмечать их ошарашенный вид, будто они увидели призрака. Это были цветочки. Вот что он воистину ненавидел, так это их осуждающий взгляд, когда они понимали, что все это время он был жив, но не нашел Веронику с ребенком.

— Даннсток, — отозвался он без намека на вежливость. Он не скучал по ним всем.

Так захотелось послать ее и вообще их всех нахуй, вместе с их ебучей ненавистью и, уж тем более, с их соболезнованием. Будто бы это могло помочь.

— Девочка, Элеонор, сбежала, — Марта все еще стояла над ним.

— В курсе, — недовольно ответил ей Джей Ди.

— То есть, ты даже не пытаешься искать? — теперь без всякой осторожности и сочувствия, она спрашивала недовольным тоном. — Пока ты тут сидишь и жалеешь себя…

Он вскочил на ноги, желая впечатать эту жирную плаксу в стену, чтобы она заткнулась, наконец. Марта боялась, ее лицо было красным от слез, но она не отшатнулась от него. Она была в гневе. Вообще-то, Джей Ди никогда не помнил, чтобы трусиха Даннсток хоть раз была в гневе.

— Вероники нет, — выдохнула она. — Думаешь, тебе одному больно? Я тоже не видела ее восемнадцать лет, я не желаю прощаться с ней вот так, но ничего не поделать. Не знаю, знал ли ты о девочке, но я узнала только сейчас, и, тем не менее, я понимаю что ей, вашей дочери, срочно нужен кто-то! Раз ты хочешь взять ее под опеку, какого черта ты ведешь себя так, будто бы тебе на нее наплевать?

Все-таки, он толкнул ее. С громким охом, Марта наткнулась спиной на стену, чуть не свалившись с ног. Джей Ди даже не знал, что его разозлило больше: то, что она вслух сказала, что Вероники больше нет, или то, что она посмела предположить, будто бы ему плевать на дочь.

— Закрой рот и проваливай, — прошипел он сквозь зубы.

— Я говорю лишь то, что вижу, — выдохнула Марта. — Так что не смей на меня бросаться. Ты не дал нам с Хэзер стать ее опекунами всего три часа назад, а теперь, когда она одна в городе, сидит где-то там в шоке, израненная, ее ищут все, кроме тебя! Ты сидишь здесь, и продолжаешь скорбеть. Вероника бы…

Джей Ди зарычал.

— Что ты здесь делаешь, когда дочь той девушки, по которой ты так скорбишь, нуждается в тебе? — дрожащим голосом повторила Марта.

Он знал, что еще Даннсток хочет сказать. Где ты был, когда сломанная Вероника уехала из штата? Что ты делал вместо того, чтобы дать ей знать о себе? Что делал, когда у нее появилась дочь? О чем думал, пока она росла вдали от тебя? И чем занимался теперь, когда Вероники не стало, а Элеонор осталась одна?

Он прятался, как всегда. А его дочь, ставшая сиротой, убежала.

Словно протрезвев, Джей Ди бросил на Марту взгляд. Она была права, но, все равно, к черту ее.

— И что же, удалось ее найти? — спросил он.

— Пока нет.

Нет. Конечно, нет. Откуда им было знать, где ее искать. Никто не знал Элеонор, потому что Вероника не рассказала о ней никому, и не приезжала в Шервуд ни разу с восемьдесят девятого, она даже похоронила родителей в другом штате, так он слышал. Никто не знал, что на уме у ее дочери, а сейчас она и вовсе была в шоке, так что могла пойти, куда угодно.

— Я поеду на машине.

Благо, ключи от нее были не в плаще, а в кармане джинс.

Он мог ее найти. Должен был попытаться. Ему следовало так поступить еще много лет назад.

Шервудские Хроники от 30 сентября, 2007 год.

ТРАГЕДИЯ НА ОКРАИНЕ

29 сентября на подъезде к городу Шервуд произошла дорожная авария, повлекшая за собой смерть тридцатипятилетней женщины. По предварительным данным, в ее машину врезался другой автомобиль, водитель которого не справился с управлением из-за скользкой дороги. В машине погибшей также находилась пассажирка — молодая девушка, которая в данный момент находится под наблюдением врачей в городском стационаре. О ее состоянии ничего не известно. Виновный в аварии водитель уехал с места преступления, его автомобиль усиленно разыскивает полиция. По мере раскрытия дела, новые заметки будут появляться в Шердвудских Хрониках, как в газете, так и на радио. А скоро и на телеканале…

Нора уронила газету на колени, и закрыла лицо руками. Хуже всего было не узнать это из газеты, которую пришлось вытащить из ближайшей мусорки, и даже не то, что в данный момент она забыла свое имя из-за нахлынувшей головной боли. Самым неприятным, самым поражающим фактом было то, как коротко и холодно была написана статья. Конечно, это просто утренняя сводка, журналистам толком ничего не известно, но мурашки все так же шли по спине от такой фразы как «авария, повлекшая за собой смерть тридцатипятилетней женщины». Не просто авария, а катастрофа. Катастрофа всей ее жизни. И эта тридцатипятилетняя женщина была ее мамой. Мамой, которая вот только вчера со смехом попросила прибавить громкость песни. Которая еще вчера уронила хот-дог на чистенькое водительское сидение и так убивалась из-за этого. Нора не могла поверить. Она не верила в то, что эта авария произошла с ними, что эта погибшая женщина — именно Вероника Сойер. Она не могла уйти, просто не могла… Это была какая-то ошибка.

Поднявшись на ноги снова, Нора отошла от автобусной остановки, вытирая с лица слезы, которые лились без остановки. Ей было так страшно, так больно. Нужно было идти куда-то. Но она не знала этот город, не знала этих людей. Кто ей мог помочь? Никого у них с мамой не было, дедушка и бабушка умерли уже пять лет назад, а теперь…

В верхнем кармане чужого пальто завибрировал телефон. Вот это ее напугало еще больше. Она и думать забыла про то, что в карманах могут остаться чужие вещи. Порыв холодного ветра заставил Нору закутаться в чужую верхнюю одежду плотнее, и немного привел в себя. Совершенно растерявшись, девушка сделала единственное, что только сумело придти на ум: достала надоедливый мобильный аппарат, и посмотрела на экран. Номер был неизвестен, никакое имя не высветилось вместо него. Очевидно, хозяин плаща начал ее искать. Отключив телефон, Нора вздохнула и огляделась по сторонам. Утреннее прохладное солнце снова начало прятаться за облаками, от этого на улице стало холоднее. Шервуд всегда был таким влажным и промозглым? Отсюда можно было уехать навсегда хотя бы из-за этого.

Вес в карманах ощущался не только из-за телефона. Пошарив по нагрудным отделениям, Элеонор нашла еще бумажник, в котором были две потертые кредитки, пару сотен баксов и визитка с замятым углом. Согласно ей, компания «ВзрывДин» находилась по адресу… В общем, по адресу, который Норе не был знаком, как и любой другой в этом городе. Тут же появилась еще одна ясная мысль в мешанине, из которой состояли ее мозги сейчас. Жизнь, конечно, пошла по пизде, и, скорее всего, закончилась бы очень скоро, потому что Нора не представляла, что с ней теперь случится. Прежде, чем все это закончится, ей стоило вернуть собственность этого человека ему. Было бы неправильно, если бы этот несчастный мужчина, у которого и без того кто-то из родственников лежал в больнице, лишился бы телефона и бумажника. Может быть, это его последние деньги.

Без обид, мистер, но придется потратиться на такси.

— Не могли бы доставить меня по этому адресу? — спросила она.

Таксист что-то ей ответил, но из-за приступа мигрени, которая уже успела надоесть, Нора не смогла услышать ни слова.

— Что? — переспросила она.

— Такого адреса в городе нет, мисс, — повторил мужчина.

Элеонор откинулась на спинку заднего сидения, растерянно глядя на водителя в ответ. К большому счастью, таксист ей попался крайне вежливый и понимающий, так что он терпеливо подождал, пока девушка придет в себя. Но Нора никак не могла собраться, это был единственный ее план, все, что она пока додумалась сделать. А что оставалось теперь? Вернуться в больницу? Куда ей еще было податься?

Они сюда прибыли к Хэзер Макнамаре.

— Не знаете, где живет Хэзер Макнамара? — спросила Нора у водителя.

— Знакомое имя, — задумчиво отозвался он. — Макнамаров в Шервуде не так много. Вам нужны владельцы ювелирной лавки?

Опять растерявшись, девушка пожала плечами. Все, что она знала о тете Хэзер — та очень настойчива, красноречива и… тяжело больна.

— Я отвезу вас по адресу, — сам предложил водитель. — За сорок долларов.

— Ладно, — согласилась Нора. — Трогайте.

Машина, наконец, двинулась с места, в салоне повисло молчание, которое принесло небольшое облегчение больной голове. По пути Нора изо всех сил старалась не думать о маме, но, конечно же, не получалось. Ком стоял в горле, слезы просились наружу, но это все был страх неизвестности и тревога, никак не скорбь. Девушка все еще отказывалась верить, она упорно думала о том, что это все — большая ошибка, злая случайность. Она потом обязательно нашла бы маму, несомненно. Если она сначала сумеет отыскать Хэзер Макнамару, будет еще проще. Даже если она физически не сумеет помочь, уже просто будет, на кого положиться. В данный момент это уже было немало.

Откинувшись на заднее сидение, она почувствовала ожидаемый укол боли в колене. Эластичный бинт на лодыжке уже чуть-чуть покрылся брызгами грязной воды с сырых улиц. Хромота создавала столько проблем…

Нора покрутила между пальцами визитку с потрепанными краями. Мужчина носил ее при себе достаточно долго, часто брал ее в руки. Может быть, он работал в этой компании. Приписка под названием «ВзрывДин» гласила, что это «самая надежная компания по сносу зданий в трех штатах». Еще лучше. Она обворовала приезжего человека.

— На месте, барышня, — подал голос таксист.

За окном был весьма просторный дом, видневшийся за высоким кованым забором с запертой изнутри калиткой. Владельцы ювелирки, сомнений не оставалось. Но навряд ли это был дом той самой Хэзер. У мамы не могло быть таких богатых друзей. Она же была просто Вероникой Сойер.

— Мисс? — подал голос таксист.

— О, да, — очнувшись, Нора открыла бумажник и достала сотню, протянув ему. Пока водитель отсчитывал сдачу, девушка приняла еще одно нелегкое решение, на случай, если это, все же, будет не та Хэзер. — Можете немного подождать здесь? Я только отдам вещи и вернусь, мне нужно в городскую больницу, — несмело попросила она.

— Это будет стоить все те же сорок баксов, — ответили ей.

Кивнув, Нора вышла из машины и, подойдя к калитке, нажала на кнопку звонка. Ей впервые приходилось трогать такой звонок, но она видела такие — в сериале про богатых подростков, живущих в особняках. И мама сталкивалась с такими, ведь она была хорошим адвокатом, работала на богатые семьи, приходила к ним домой. К сожалению, она не брала Элеонор с собой.

— Кто там? — раздался голос из передатчика, незамеченного девушкой ранее.

Нора, услышав женский тон, застыла на месте, засунув руки в карманы плаща. Она поняла, что совершенно не знает, что сказать. Мысли снова смешались, а ком слез, вставший в горле, сжал ее голосовые связки, словно стальными тисками. Женщина повторила свой вопрос.

— Хэзер Макнамара… живет здесь? — выдохнула Нора, неуверенная в том, что ее удалось расслышать из-за спертого хрипа.

— Простите? Хэзер Макнамара? — переспросила женщина. — Я не расслышала ваш вопрос. Зачем она вам нужна?

— В том дело, что… Я… Вам не знакома Вероника Сойер? — пробормотала Нора, подойдя ближе к новенькому передатчику, похожему на мини-радио.

Пауза была такой долгой, что девушке показалось, будто женщина на том конце уже давно отключилась, разозлившись на этот глупый невнятный вопрос.

— Кто вы? — стальной тон, разрезавший повисшее молчание, разубедил ее в этом.

— Я ее дочь, — голос предательски дрогнул. Нора покачала головой, попыталась заговорить снова. — Я ищу Хэзер Макнамару, подругу моей матери… Простите…

— Боже, — услышала она, — проходи… эм, я… проходи, ради Бога…

Автоматическая калитка распахнулась перед ней. Нора обернулась на водителя такси. Что-то ей подсказывало, что быстро покидать этот дом не придется.

— Можете…

— Да, могу ехать, я понял, — этот водитель был лучшим таксистом, увиденным ей. — Удачи вам, мисс.

Нора кивнула, не имея сил пожелать ему того же в ответ. Затем, отвернувшись от уезжающего автомобиля, она шагнула за ворота и, хромая, медленно преодолела расстояние до двери. Не успела она ступить на порог, как входная дверь уже открылась.

В проходе стояла женщина в халате медового цвета. Ее голова была замотана в цветастый платок наподобие тюрбана. Под ним, очевидно, не было волос.

О боже, конечно, мама согласилась поехать к ней. Это точно была та самая тяжело больная Хэзер Макнамара, под ее заплаканными глазами были огромные мешки и синие пятна. Она утерла покрасневший нос, громко ахнув. Когда Нора заметила, каким взглядом женщина окинула ее с ног до головы, сомнений не осталось.

— Б-боже…

Они так и стояли друг напротив друга. Нора открыла рот, собираясь сказать хоть что-то, но не смогла. Головная боль, ставшая еще сильнее и пронзительнее, вновь заставила ее поморщиться, а слезы сами собой брызнули из глаз.

— Боже мой, девочка, проходи скорее! — тут же на плечи легли две хрупкие руки.

И, естественно, Элеонор позволила себе разрыдаться в голос впервые за утро, потому что, наконец, нашелся хоть кто-то желающий и способный ее утешить. Поднявшись по ступенькам, они оказались в просторной гостиной, где было много света, отражающегося от различных зеркальных поверхностей: стеклянный столик, три зеркала в пол, начищенный мраморный камин, медные чаши и вазы, и все остальное…

— Тебя зовут Элеонор, правильно? — Хэзер Макнамара, поспешно вытирая слезы, казалась такой потерянной.

Она вся тряслась, металась из стороны в сторону, никак не сводя с нее взгляд. Девушка кивнула.

— Это правда? — спросила она.

Уточнять не потребовалось. Тут же застыв на месте, женщина побледнела с головы до ног. Ее лицо вытянулось, затем сморщилось от нахлынувших слез горя. И на плечи Норы будто рухнул гигантский груз.

Они рыдали в объятиях друг друга не меньше минуты, пока обеим от истерики стало нечем дышать. Нора хотела разрушить все. Она хотела снести этот дом, этот чертов город, но еще больше она хотела умереть. Прямо здесь и сейчас. В глазах покраснело от боли, ее тело обмякло, пошатнулось. Она почти умерла, она так хотела этого, что даже не плакала от страха. Однако тетя Хэзер не на шутку испугалась. Продолжая взывать к богу, она снова заметалась рядом с ней, осевшей на диване.

— Девочка… Элеонор… Я такая глупая, такая злая, это все из-за меня… Я не должна была…

Ее голос мешался с громким стуком пульса в висках. Нора тяжело дышала, глядя в потолок. Она думала лишь о том, что это все правда, что это не сон. Это не ошибка и не совпадение. Ей по голове будто били топором, раскалывая череп раз за разом, но она не могла перестать думать о матери. В ушах было столько шума, а за ним тетя Хэзер что-то кричала, что-то кому-то говорила…

— …Да, Марта. Пожалуйста, приезжай скорее! Скажи врачам, что она здесь!..

— Нет, — выдохнула Элеонор. Она увидела, как женщина, бледная и заплаканная, обернулась к ней, трясясь так сильно, что едва могла удержать телефонную трубку в руках. — Нет. Только не в больницу. Я хочу видеть ее. Я хочу увидеть маму.

— Марта, она хочет увидеть Веронику, — на имени подруги голос Макнамары сорвался. Она казалась такой постаревшей, куда старше, чем мама. Если бы Нора не знала, что они подруги юности, она бы и не догадалась. — Она не желает возвращаться в больницу, да… Ты уверена? — Хэзер поднесла телефон ей. — Это Марта Даннсток, подруга твоей мамы. Она хочет тебя услышать.

Нора приняла мобильный телефон и приложила его к уху. В услышанном женском голосе было столько тревоги и столько серьезности. За ним едва различалась та же мягкость и ранимость, которая была слышна и видна в тете Хэзер.

— Элеонор, ты тут? — спросили ее очень поспешно. — Меня зовут Марта, пожалуйста, зови меня просто Марта…

— Меня зовут Нора, — ответила она, стараясь привести свой тон в порядок. В глазах еще плавали красные пятна. Прищурившись, девушка изо всех сил постаралась перетерпеть невероятную боль, которая отдалась от головы во всем теле. — Пожалуйста… Не надо врачей…

— Хорошо, Нора, — с легкостью согласилась Марта, делая тон мягче. — Я сейчас приеду к тебе и Хэзер. У тебя же сотрясение, так? Пожалуйста, постарайся успокоиться. Лежи и не вставай. Я понимаю, все плохо, все очень плохо, но сейчас ты не одна, ты в безопасности. Мы о тебе позаботимся, поможем всем, чем только захочешь. Приляжь, я буду совсем скоро…

Нора почти выронила телефон, но Макнамара перехватила трубку довольно быстро.

— Она легла, Марта, — сказала она чуть спокойнее, но все равно всхлипывая. — Да. Да, я поняла. Его нет рядом с тобой? Но ведь он узнает, рано или поздно…

Элеонор не знала, о ком идет разговор, и знать не хотела. Ее трясло, крупная дрожь била по мышцам, заставляя сильно вздрагивать конечности и вздыматься грудь. По крайней мере, она теперь могла дышать, прикрыв глаза. Она была в безопасности, напоминал мозг каждую секунду. Все было плохо, да, но она сейчас была в безопасности.

Тетя Хэзер подошла через какое-то время, подав ей стакан воды. Выпив его залпом, девушка ощутила, что ей стало еще немного легче. Холод прошелся по телу волной мурашек, головная боль успокоилась на пару секунд, но не исчезла вовсе.

— Где ты взяла этот плащ? — спросила ее Макнамара, только сейчас заметив свисающие до пола края пальто.

— Нашла в больнице, — выдохнула Нора. — Его хозяин живет в другом городе… Что теперь будет, тетя Хэзер?

Женщина присела на край дивана, крепко взяв ее за руку. Она была такой хрупкой, Нора смогла рассмотреть в ней эту воистину болезненную худобу и слабость. Навряд ли все это появилось только сейчас. Может быть, ухудшилось, но не возникло за сутки.

— Твоя мама… Марта видела ее, — с большим трудом выговорила Макнамара. — Ее… я должна признаться, но это так трудно, милая! Ты так похожа на нее, я будто говорю с ней самой…

Нора, тяжело дыша, поднялась и сжала руки тети в своих ладонях. Она уже и не думала о слезах, которые заливали ее лицо.

— Пожалуйста, говорите мне все прямо, — попросила девушка, едва дыша. — Потому что нет смысла пытаться сделать все лучше. Она умерла, что может быть страшнее этого…

— Мы похороним ее здесь, — с уверенностью отозвалась женщина. — У твоей мамы здесь были друзья и знакомые. И все любили ее, так что никто не позволит уйти ей недостойно. И, будь уверена, никто не оставит тебя…

Норе не было дело до себя. Пока что. Она и не думала сейчас о том, как важен вопрос о ее дальнейшей жизни, потому что она просто не могла представить свое будущее, не могла подумать о жизни без мамы. Она не говорила это вслух, да и не успела, потому что тетя Хэзер уже сама завела об этом речь.

— … Я и Марта пожелали стать твоими опекунами, как только узнали обо всем этом. Мы почти всю твою жизнь не знали, что ты есть, но мы тебя примем любой, это не просто наш долг… Вернее, — Макнамара замялась, — мы хотели тебя принять, но… Понимаешь, у меня третья стадия. Тетя Марта, я уверена, будет бороться за тебя до конца, но мы даже не представляем, чего нам ожидать.

— Что? — только и сумела выдохнуть Нора.

Она не понимала, о чем идет речь. Не понимала слов вообще. Но тетя Хэзер продолжала говорить и объяснять, видимо, понимая ее замешательство иначе.

— Понимаешь ли… Никто не знал, что он жив. Я имею в виду, твой отец. Вероника рассказала тебе, что между ними случилось?

Он ушел. Погиб. Мама была уверена в этом, она дала понять, что видела это своими глазами.

— Он умер, — ответила Элеонор, выудив лишь это из головы.

— Мы тоже так думали. И никто не знает, что с ним было, никто не понимает, как это произошло. Он приехал вчера ночью, а сегодня утром сказал, что будет претендовать на опекунство…

Нора открыла рот от изумления. Она перестала вообще что-либо понимать. Даже не могла думать, ничего не могла.

— Марта… — вздохнула Хэзер, поднявшись на ноги. — Марта приехала.

Через минуту или две, или просто вечность, рядом оказалась еще одна женщина. Полная, бледная и напряженная. Она замерла, глядя на нее прямо как тетя Хэзер.

— Я ей все объяснила… — бормотала и бормотала Макнамара. — Все рассказала, и про Джей Ди тоже.

— Все и сразу? — брови женщины насупились еще сильнее. — Хэзер, она же в шоке. Скорее всего, она ничего не поняла. Нора, я Марта, это я говорила с тобой по телефону. Ты меня слышишь, видишь?

Нора, вскинув на нее взгляд снова, хлопнула ресницами. У Марты в уголках глаз была россыпь морщин, как возрастных, так и мимических. Она тоже казалась постаревшей, но здесь была не болезнь, а усталость, от которой у женщины даже дрожали руки. И, тем не менее, от ее появления стало еще легче. Было видно, что мисс Даннсток очень тяжело, она горюет не меньше их, но, тем не менее, она очень хорошо держалась.

— Нора, давай договоримся, что ты сейчас поедешь в больницу вместе со мной, а потом, когда тебе станет легче, я возьму тебя с собой в морг. Я не оставлю тебя ни на секунду, можешь быть уверена, — женщина протянула ей ладонь. — Идти можешь? Я на машине…

— Что с отцом? — выдохнула девушка. — У меня есть отец?

Даннсток вздохнула, сгорбившись. Она поджала губы, но не обратила свое недовольство на Хэзер.

— Я тебе все расскажу по пути, ладно? Честно, расскажу по пути. Идем, Нора. Можешь опереться на меня. Как нога?

Элеонор поднялась, принимая ее протянутую руку. Марте верилось с легкостью, она была бесхитростным человеком на вид. К тому же, она поддерживала ее на ходу с такой заботой и осторожностью, какой не обладала ни одна медсестра. Это было настоящее волнение о любимом человеке. Будто она была ей родной дочерью. Они ведь едва ее знали…

— Обязательно позвони, как доберетесь до больницы, — сказала Хэзер, проводив до двери. — Ты тоже звони, Нора. Хотя у тебя, наверное, нет телефона… Я передам его, Марта, напомни мне потом…

— Да, я поняла, Хэзер, — устало отозвалась Даннсток. — Я не отойду от нее ни на шаг, и пусть он делает со мной, что хочет…

Скрип тормозов у дверей заставил их всех вскинуть лица к калитке.

— О, помяни черта… — тихо шепнула Макнамара.

Элеонор увидела, как из темной машины выходит мужчина, громко хлопнув дверью. Он подошел к калитке, а потом увидел ее. Это был совершенно другой взгляд. Так на нее не смотрел никто — ни Хэзер, ни Марта. У него были глаза, как два горящих угля, и такой потрясенный взгляд… Ветер растрепал его помятые темные волосы. И полы расстегнутой рубашки. Это был он. Он спал у соседней палаты. Это было его пальто.

Сейчас словно до конца замкнулся круг. Это все началось заново. Она должна проснуться в палате, чтобы в очередной раз увидеть его.

Еще один приступ головной боли был до того ужасным, что Нора вскрикнула.

Этого не могло быть. Просто не могло.

В глазах все не просто покраснело, а потемнело. И теперь надолго.

Джей Ди не нравилось находиться наедине как с Даннсток, так и с Макнамарой, так что сейчас он избегал их, вместе с тем делая хоть что-то полезное — занимался организацией похорон и оформлением документов.

Шли третьи сутки с того момента, как произошла авария. Элеонор не приходила в себя уже, вроде как, день. Взглянув на часы, Джей Ди в этом убедился — точно, девочка уже чуть больше дня лежала без сознания в доме Макнамары, где за ней ухаживали взрослые женщины, подруги ее матери, врачи, наконец. Было ли ему стыдно, что он в очередной раз не рядом с дочерью? Не совсем. Конечно, Джей Ди за нее волновался, он ждал и одновременно боялся того момента, когда Элеонор снова придет в себя, но сейчас был не тот момент, когда он должен был сидеть рядом с ней, сложив руки. Чем он поможет? Девочка от этого быстрее в сознание не придет, да и навряд ли обрадуется, увидев рядом с собой его — незнакомого ей человека. Она уже запаниковала в больнице, и вот, во что это вылилось — она с сотрясением и ушибленной ногой побегала по городу, а потом снова слегла без сознания.

Выезжая из морга, Джей Ди не сразу услышал телефонный звонок. Он был так глубоко в своих мыслях, был так потрясен, что очнулся за рулем только спустя десять минут, выкуривая уже неизвестно какую по счету сигарету, когда от телефонной трели в голове раздавался нестерпимый звон.

— Она очнулась, — неохотно сообщила Марта. — Ей уже лучше. Но я не уверена, что она захочет с тобой говорить.

— Скоро буду, — отозвался он равнодушно.

Какое ему было дело до того, в чем уверена Марта? Даннсток все еще была слишком наивна, потому что она не понимала одной очень важной и очевидной вещи — хочет она или нет, разговор между ним и его дочерью состоится, и весьма скоро. Вероника была их близким человеком, им нужно было ее… проводить достойно. Им придется взаимодействовать, помогать друг другу, даже если Элеонор будет его ненавидеть. А она будет.

На экране телефона отразилось несколько пропущенных звонков от отца, в Сообщениях тоже значилось какое-то число непрочитанных. Джей Ди убрал телефон. Он не хотел сейчас говорить с Бадом, хотя вообще терпел его с трудом. Особенно сейчас.

Он просто вспомнил то время, когда хоронили маму. Череда незнакомых сочувствующих лиц, стершихся из памяти, странное неуместное торжество, которое пролетело как-то слишком быстро. Мальчик и не понял, что случилось. Они сразу после этого поехали в следующий город. И все. Как будто ничего и не произошло. Отец был слишком равнодушен ко всему этому. Джей Ди искренне считал, что это нормально, но…

Но сейчас он чувствовал себя иначе. Он любил Веронику. Он испытывал вину перед ней. Сейчас ему трудно было вести эту чертову машину, в глазах стоял вид ее искалеченного тела, а в голове была полная мешанина. Благо, он еще мог выполнять простые команды, мотаться от одного здания к другому, справляясь с горем пополам с официальной частью. Сейчас все это, конечно, отошло на второй план. Элеонор пришла в себя.

Он видел ее в последний раз день назад, когда на всей скорости приехал к дому Макнамары, узнав, что его дочь в ее доме, а не в больнице, куда ее следовало доставить. И вот он увидел ее. Веронику. Ее большие глаза, покрасневшие от боли, мертвецки бледная кожа, испещренная ссадинами с левой стороны. Лицо, обрамленное растрепанными прядями цвета воронового крыла. В них не хватало именно того шоколадного блеска, но это было неважно, он и не думал об этой детали до того момента, как снова увидел… свою дочь. До ужаса похожую на юную мать. Он не успел и шагу сделать ей навстречу. Вероятнее всего, так и стоял бы там, как дурак, пялясь на нее, если бы девочка не упала в обморок, повиснув на руках Даннсток. Благо, именно на Марту упал этот вес, а не на Макнамару, потому что эта дура точно бы уронила девочку на брусчатку.

Джей Ди помнил, как две эти идиотки с внезапно проснувшимся материнским инстинктом пялились на него, чуть ли не царапая ему руки в кровь, пока он нес дочь, очень легкую девочку, в какую-то свободную комнату. Что-то подсказывало ему, что, несмотря на обилие гостевых спален, родители Хэзер Макнамары не обрадуются такой гостье. Они были невероятными снобами, с трудом делили свое местечко хоть с кем-то и расставались с нажитым имуществом. Сейчас их дочь была больна раком, и им наверняка пришлось отдать кучу денег. Вряд ли у них от этого щедрость проснулась. Сама Хэзер осталась той наивной девчонкой, которая чувствовала себя вечной жертвой. Ожидаемо, они подружились с Даннсток, и, ожидаемо, из-за всех их комплексов и заморочек у обоих не осталось семей. Кажется, у Марты был ребенок, сын-подросток. Джей Ди не помнил, где он это услышал, но факт был фактом. Марте лучше было идти к своему сыну, а она тут скалилась на него. Ее пришлось уговаривать всеми правдами и неправдами позвонить ему, отцу, когда его дочь придет в себя.

В дом Макнамаров его пустили не сразу, подержали полминуты у ворот, а потом только открыли и калитку, и входную дверь.

— Она на кухне, Марта уговорила ее поесть. Я ее переодела. Нашла кое-какие старые вещи, они ей хорошо подошли, — сообщила Хэзер, поправляя новый тюрбан на голове.

Она нервничала, не смотрела ему в глаза. Казалось, она всегда его побаивалась, не без причины, как оказалось. Так-то даже лучше. Джей Ди уже был раздражен. Он представил Элеонор — худую черноволосую и хмурую девочку — в старой одежде Макнамары. Это была такая нелепая картина, что он даже скривился.

С кухни доносился звук из новостей — голос диктора. Джей Ди заметил, что Хэзер удивлена и встревожена не меньше него. Они заглянули в столовую вместе, увидев сперва плазму на противоположной от входа стены. Канал штата Огайо как раз освещал «шервудскую трагедию» — так гласила бегущая строка внизу экрана. На экране была единственная фотография, от которой даже у Джей Ди кровь похолодела в жилах: фотография машины.

«Форд Виктория», на котором ездила Вероника, лежал на крыше у обочины, помятый и искореженный настолько, что в нем трудно было рассмотреть хоть какую-то машину. Мелкие осколки от стекол валялись рядом, вместе с разбросанными мелкими запчастями и деталями стального корпуса. Смятый, как лист бумаги, капот повис над замлей. Фотография была весьма качественная, цветная, так что можно было разглядеть места, где сбили краску, светлые пятна в салоне, где, очевидно, из порезанных сидений вылез поролон. Стекол не осталось совсем, одну дверь вышибло от удара. Кажется, были видны красные полосы, идущие от двери. Будто кого-то с сильным кровотечением неаккуратно вытаскивали изнутри.

И теперь он заметил Элеонор. Ее сдавленный крик заставил всех обратить на нее внимание. Подскочив со своего места у стола, она смахнула и разбила об пол стеклянный стакан с молоком, а потом, подняв мокрые от слез глаза, заметила и взрослых. Ее лицо вытянулось от испуга, а большие глаза стали еще больше. Брови нахмурились от злости. В этот момент она была еще больше похожа на мать.

— Моя милая, — Хэзер бросилась к ней, тут же схватив пульт и выключив телевизор.

— …как стало известно, преступник был пойман на границе штата… — слова женщины-диктора так и повисли в воздухе.

— Тетя Хэзер… — выдохнула девушка. — Простите за… Простите…

— Моя милая, — все еще повторяла Макнамара. — Тебе ни за что не нужно оправдываться. Бога ради, я ненавижу этих журналистов…

Элеонор снова посмотрела на него, еще дрожа от нахлынувших эмоций, но уже находясь в растерянности и страхе. Она не выглядела нелепо. Хэзер хватило ума подобрать ей не желтые наряды с рюшами, а что-то более простое и не такое яркое. Серая майка под темной тонкой кофтой, серые просторные джинсы и серые балетки.

— Ты… — выдохнула девушка, глядя ему в лицо. — Значит, это ты.

— Очевидно, я, — отозвался Джей Ди.

У нее был его цвет глаз и его волосы, это стало еще заметнее вблизи. И еще она не поджимала губы. Не приподнимала брови.

— Ты знал, что мы живы, — прорычала она.

— Я узнал не так давно, — поправил Джей Ди. — Мне, как и всем здесь, было неизвестно, что ты существуешь.

— Но ты знал, что мама жива. А она думала, что ты умер! — наконец, она повысила тон, и шагнула вперед с большим трудом, судя по напряжению, которое отразилось на ее лице. — Ты ее обманывал, а она тебя любила… До самого конца!

Слезы снова брызнули из ее глаз. Макнамара оказалась под ее рукой с бумажным платком, но Элеонор вытянула руку ей навстречу, не давая даже приблизиться к себе.

— Так какого черта ты приперся сюда! — продолжила девушка. — Ты не имеешь ни малейшего права приезжать на ее похороны! И ты не имеешь права называться моим опекуном!

— Я здесь, потому что я ее любил, и потому что я узнал, что у меня есть дочь, о которой нужно позаботиться, — ответил Джей Ди, стараясь не повышать тона.

— Ты мог бы вспомнить об этом и раньше, — буркнула Макнамара.

— Выметайся отсюда, Хэзер, — ответил ей мужчина, злобно зыркнув в ее сторону.

— Это мой дом! — возмущенно вздохнула она. — Так что это ты отсюда выметайся, Джейсон!

— Не выметусь, пока не объясню все своей дочери! — ответил он.

Элеонор издала истерический смешок, а потом отшатнулась от него.

— Я — не твоя дочь! — воскликнула она. — Но тебе придется мне кое-что объяснить, это так! Тетя Хэзер, не могли бы оставить нас наедине?

Макнамара одарила ее предостерегающим взглядом.

— Милая, этот человек опасен. Я не хочу оставлять тебя с ним наедине, и твоя мама наверняка бы поддержала меня…

— Не пытайся промыть ей мозги! — воскликнул Джей Ди. — Я, по-твоему, могу поднять руку на нее?

— Ты поднял руку на Веронику, а потом исчез из ее жизни навсегда! — ответила Хэзер.

— Ты… — Джей Ди яростно выдохнул. Он не мог сказать. Он не должен был это рассказывать. — Все было… Ты не знаешь, что там случилось.

— Попробуй объяснить! — Элеонор шагнула вперед, прикрывая Макнамару рукой. — Но я уверена, что у тебя нет оправдания. Ничего не может тебя оправдать!

— Да, мы дрались, я сделал ей больно, но я не хотел этого. Я хотел, чтобы она жила, и жила в лучшем мире, но я ошибался в том, какой мир является лучшим, она меня убедила в этом. И она готова была пожертвовать собой, но я вызвался вместо нее.

— Ты взорвался на ее глазах, — выдохнула девушка. — Да, я знаю. Мне это рассказали. Но ты, черт возьми, выжил, и, раз ты так сильно ей дорожил, мог бы найти ее и придти к ней… к нам.

— Я был в больнице два года. Мой отец увез меня из города и поддерживал слухи о моей смерти, а меня самого еще долго держал в неведении, пока я не смог снова управлять собой.

— Очередное плохое оправдание, — Элеонор покачала головой. Она стиснула челюсти. — Знаешь, что? Ничего толкового я от тебя до сих пор не услышала, и, видимо, не услышу. Можешь не изворачиваться передо мной, просто уйди отсюда.

— Элеонор… — мужчина попытался сделать шаг навстречу, но девушка отошла назад, едва вздрогнув.

— Не зови меня так! — перебила она. — Вообще меня никак не зови. Серьезно, проваливай отсюда. Еще даже неясно, мой ли ты отец в самом деле. Посмотрим, что покажет судебная экспертиза.

— Нора… — шепнула Хэзер пораженно.

— Если он хочет быть моим опекуном, если называется моим отцом, пусть докажет это суду! Моя мать — адвокат! И я знаю, о чем я говорю!

Быстро смахивая слезы, она отвела взгляд. Больших сил ей стоило снова вспомнить о матери вслух.

— Джейсон, ты ее слышал, — Макнамара повернулась к нему. — Уйди.

Дочь, отвернувшись от них обоих, расплакалась. И он ушел. Потому что на самом деле любил ее, даже если она не верила.

* * *

Да, она знала, что она делала. Каждый раз, когда Марта и Хэзер спрашивали об этом, она каждый раз отвечала и думала так же. Каждый день, каждый час. Она знала, что, если генетическая экспертиза покажет, что он и впрямь ее отец, он с большой вероятностью сможет стать ее опекуном, потому что никаких родственников у нее больше не осталось, а прожить в приюте девять месяцев Норе хотелось меньше всего, так что она не могла отказаться от проживания с ним. Хэзер Макнамара не смогла бы стать ее опекуншей — не с ее болезнью, которая из-за всей этой нервотрепки проявилась еще сильнее. Большим сюрпризом для всех стало то, что и Марта не сможет стать ее опекуном.

Она уговаривала гражданского мужа все эти дни. Он ясно дал понять, что категорически против. Марта проплакала весь день, она была намерена найти иной способ, но Нора, скрепя сердце, подошла к ней, крепко взяла ее за руку, и сказала:

— Прекрати, тетя, не смей рушить еще и свою семью из-за меня.

Марта старалась ее убедить, у нее могло бы и получиться, если бы девушка не напоминала себе о сыне Даннсток — том мальчике, у которого была семья и который не должен был ее потерять, как потеряла Нора. Она решила поговорить с Джей Ди еще один раз, хотя прогнала его всего пару дней назад.

День похорон был таким тягучим и мутным, как патока. Нора с утра выпила три таблетки седативного сверх нормы, так что для нее все эти часы прошли, как во сне. Потрясающее черное платье, которое ей одолжила Хэзер (опять же, бессрочно, как и множество других вещей), пришлось ей прямо по фигуре. Не будь всего этого горя, которое сдавливало ей грудь и горло, девушка могла бы ощутить себя настоящей красавицей и полюбоваться на себя в зеркало еще пару минут. Вместо этого она надела сверху пальто с достаточно большим капюшоном, которое могло хоть немного скрыть ее лицо, и взяла с собой старый зонт. На улице начинало моросить.

Путь до крематория, проведенный в тесной машине Марты, где все в салоне пропахло кукурузными палочками и висячим освежителем «Морозная свежесть», был невероятно быстрым. Из-за дозы успокоительного Нора почти уснула. Ее разбудили, слегка тронув плечо. Никто этим утром не говорил ни слова.

Джей Ди был в крематории тоже, куда же иначе. Марта и Хэзер не прогнали его, помня о том, что девушка имеет к нему важный разговор, который они обдумывали втроем — все вместе — недавним вечером.

Мама была очень красивой. Хэзер действительно позаботилась о ее внешнем виде, но эти шрамы были заметны, и не только они, но еще и отголоски последних эмоций, которые чуть-чуть исказили ее черты. Нора смотрела на нее, стоя рядом с Джей Ди, и она буквально слышала его боль — он глубоко дышал, пытаясь придти в себя. Она же не проронила ни слезинки, даже когда дотронулась до маминого лица в последний раз. Хотелось бы ей сейчас быть в трезвости, чтобы хорошенько запомнить каждую мамину черту, но, если бы не было успокоительных, она бы разнесла крематорий, это всем было предельно ясно.

— Будет трансляция на экране, — сообщил работающий, на которого Нора едва ли подняла взгляд. — Так что вы можете смотреть.

Она едва не назвала его идиотом, но язык не повернулся. В буквальном смысле, ей трудно было даже кулаки сжать, не говоря уже о том, чтобы ворочать языком. Что-то ответила Марта, сжав ее руку.

Нора не могла смотреть. Но она заставила себя поднять глаза на экран, правда, не продержалась и минуты.

Прах, согласно завещанию, которое мама составила еще лет десять назад, разделили между близкими, в список которых Норе позволили внести Марту и Хэзер. Конечно, это их мало утешило. Они не могли перестать плакать, неся по маленькой вазочке в машину. Нора задержалась на пороге, едва пошатываясь без лишней поддержки. Она уж валилась с ног от сонливости.

— Джейсон, — тихо произнесла она, увидев выходящего отца. Он тут же поднял на нее глаза, вроде как удивившись. — Ты же ведь… Джейсон?

— Джей Ди, никто не зовет меня Джейсоном, — он покачал головой, его взгляд был таким…потухшим. — Не люблю свое имя.

— Я тоже, — кивнула девушка. — Что там с экспертизой?

— Будет готова завтра, — ответил ей мужчина.

— Я бы хотела поговорить насчет опекунства, — сумела выговорить Нора. — У тебя нет планов на завтра?

— Нет, — Джей Ди покачал головой. — Тогда я заеду к вам в двенадцать, ладно? Привезу с собой результаты.

Нора кивнула.

— Марта и Хэзер тоже будут присутствовать. Я просто… не могу без них.

— Понимаю, — Джей Ди нахмурился. Вряд ли он на самом деле понимал. — До завтра.

Он хотел сказать что-то еще, это было видно по глазам и губам, но он, промолчав, ушел. Нора медленно спустилась вслед за ним, но села в машину своей тети.

Следующее утро было еще тяжелее предыдущих. Нора не могла без слез взглянуть на вазу с прахом, стоящую у нее на столе, но и успокоительные пить не должна была. Сегодня ей нужна была трезвая голова. Результаты экспертизы, обсуждение условий опекунства перед предстоящим судом, для всего этого она должна была оставаться адекватной.

Она опять не прикоснулась к завтраку, сразу села за документы, которые ей стоило прочитать. Мама учила ее внимательно вчитываться во все бумаги. Буквы расплывались перед глазами, как и связные мысли, так что на прочтение всего двух листов ушло достаточно много времени.

До приезда Джей Ди она успела встретить Марту, у которой опять были недомолвки дома, затем соврала ей, что поела, затем помогла тете Хэзер спуститься к ее позднему завтраку. Макнамаре тремя днями ранее исполнилось тридцать шесть, но она категорически не хотела об этом вспоминать. Винила себя, несмотря на то, что в газетах активно писали про задержанного виновника аварии, который со дня на день тоже должен был предстать перед судом, практически сразу после того, как решится вопрос с опекунством над Норой.

Джей Ди, в этом своем черном тренче, на который Нора не могла спокойно смотреть, сел за стол прямо в верхней одежде, подавая конверт именно ей, а не Даннсток или Макнамаре. Наплевав на аккуратность, ведь дрожащие пальцы ее подводили, девушка разорвала конверт, и взяла бумажку, отыскивая нужное число, предварительно обведенное в круг, чтобы обывателям было легче его найти.

99, 99%, отцовство доказано

Ну конечно. Она могла бы просто посмотреть на Джей Ди, а затем в зеркало, чтобы убедиться в этом.

Опустив листок, Нора подала его отцу, чтобы он внимательнее ознакомился. Как уже было сказано, удивляться этому не было смысла, расстраиваться тоже, ведь слез она пролила достаточно, да и для громкой ссоры тут не было никакого повода. Отцовство доказано, суд вынесет приговор в его пользу, она с приговором согласится, чтобы не попасть на большую часть года в интернат. Иначе быть и не могло. Хотелось подняться из-за стола и уйти в свою комнату, полежать и, может быть, если получится, поплакать, но Нора только вздохнула и прикрыла лицо ладонью.

— Ты еще хочешь быть моим опекуном? — спросила она тихо.

Джей Ди колебался, глядя ей в лицо, не зная, чего она хочет добиться этим вопросом. Тем не менее, он кивнул, готовый к любой реакции.

— Я соглашусь быть под твоей опекой до моего совершеннолетия, но у нас, — она выделила это слово, взглядом указывая на Марту и Хэзер, — есть несколько условий.

— У вас? — спросил он.

— Я бы хотела жить с Мартой или Хэзер, но не получится, — девушка покачала головой. — Однако это не означает, что, раз ты единственный мой выбор, то ты можешь пользоваться этим, как пожелаешь.

— Как бы, например, я мог этим воспользоваться? — спросил Джей Ди, приподняв бровь.

— Угрожать жизни этой девочки, например, — Макнамара, несмотря на свой особенно болезненный вид, со всей суровостью смотрела на него, сложив руки на груди.

— Еще раз тебе повторяю, я не хочу и не буду угрожать ей! — повысил тон мужчина.

— Мы хотим контролировать это, — перебила Марта, не желая давать волю этой перепалке. — Так что вы остаетесь жить в Шервуде. Если понадобится, мы поможем купить дом, рядом со мной на соседней улице как раз продается один.

— А что, если у меня в другом городе своя жизнь? — ожидаемо возмутился Джей Ди. — Работа, семья…

— Жена и двое детей? — Нора вскинула брови, впервые хоть какие-то эмоции проклюнулись сквозь ее маску уныния и заторможенности.

— Отец, — откликнулся Джей Ди.

Нора вздохнула, опустив взгляд. Ей что-то говорили про его отца, но она до этого момента о нем не думала. Теперь вспомнила побольше: сам Джей Ди прокричал, что отец его сдерживал от поездки к Веронике.

— Тот самый, который мешал тебе добраться до нас? — она опять подняла взгляд, едва сдерживая свой язвительный тон.

— Тот самый, — кивнул ей мужчина.

— Что он вообще думает насчет Норы? — спросила Марта настороженно. — Почему он вам мешал?

Джей Ди едва окинул ее взглядом, прежде чем вернуться к разговору с дочерью, говоря только ей.

— Когда я в последний раз связался с Вероникой, то взорвал себя, и это вынудило его скрывать меня и быстро переезжать подальше от Шервуда, а потом и менять имя своей компании…

— Связался? — Хэзер хлопнула ладонью по столешнице. — Ты говоришь так, как будто это она!..

— Так говорит мой отец, а не я! — ответил Джей Ди. — И, конечно, плевать я хотел на его мнение, как по поводу Вероники, так и по поводу Элеонор…

Нору немножко тряхнуло, когда опять прозвучало ее полное имя. И, тем не менее, не собиралась она пока разрешать этому человеку звать ее так, как звали все остальные.

— Тогда почему ты так не хочешь оставлять его в другом городе? — вступила Марта. — И как ты собирался привозить Нору туда, в тот город, если твой отец явно имеет свои мысли по поводу ее присутствия?

Джей Ди помолчал, едва нахмурившись. Он изменился в лице, и потому стало заметно, что он впервые серьезно задумывается над этим вопросом. Молчание длилось еще несколько секунд, прежде чем он поднял неуверенный взгляд на дочь.

— Ладно, разберемся. Я съезжу к отцу и поговорю с ним.

— Но она не останется в том городе, слышишь? Таково условие, — напомнила Хэзер. — Мы хотим иметь доступ к девочке.

— Я поеду с тобой, — оборвала ее Нора, которая оказалась несколько раздражена тем, что о ней говорили, как о куске мяса. — Тоже посмотрю и подумаю. Может быть, я буду не против переехать туда, — прежде, чем женщины заговорили, она быстро добавила: — Мы же можем созваниваться каждый день. И я могу приезжать сюда на выходные или каникулы.

— А если Бад будет против? — спросила Марта.

— Тогда перееду сюда, — не задумываясь, ответил Джей Ди. — И с компанией разберусь.

Нора вздохнула. Что ж, если ее дед в самом деле был против нее… Она должна была поехать, просто чтобы посмотреть ему в глаза. Он сломал жизнь им с мамой еще задолго до этой катастрофы.

— Когда поедем? — спросила девушка.

— Можем завтра, — ответил Джей Ди. — Поговорим и в тот же день вернемся в Шервуд. Как раз к суду.

Нора без раздумий начала мысленно составлять список вещей, которые возьмет с собой.

Джей Ди был сфокусирован на вождении, он даже не превышал разрешенную скорость, потому что изначально почувствовал, как напряжена дочь. Было бы тут два ремня безопасности, она бы воспользовалась двумя сразу. Ее заметная паника утихла со временем, когда она при нем выпила две таблетки мощного седативного (он отлично знал, как они называются и выглядят), а потом отвернулась к окну, потому что ее, видимо, клонило в сон. В любом случае, на разговор никто из них не был настроен.

Нора пыталась уснуть, честно. Она никогда еще так долго не притворялась спящей. Ей хотелось бы заснуть сейчас, а проснуться уже на границе штата, но сердце в груди колотилось так, что не получалось даже вздохнуть спокойно. Пришлось опять превысить дозу седативного, хотя тетя Марта предупреждала, что от злоупотребления могут возникнуть побочные эффекты, которые вкупе с ее сотрясением могли сыграть с ней очень плохую шутку. Куда уж хуже, думала девушка каждый раз, прежде чем принять больше одной таблетки.

Сейчас это помогло ей не впасть в панику, однако до сна или хотя бы до дремы все еще было далеко. В конце концов, Нора нашла успокоение и в том, что слушала звуки машины — никакой музыки, никаких разговоров, только шум мотора, сосредоточенные щелчки передатчиков, стук коробки передач. Автомобиль работал исправно, дорога была не такая скользкая, видимость отличная, да и Джей Ди очень старался проявить себя хорошим водителем. Все было тихо, им ничего не угрожало. Тогда им тоже ничего не угрожало. Заткнись, умоляю. Нора сжимала кулаки до боли в ладонях. Ногти отросли, а теперь врезались в ладонь до того, что там появлялись красные отметины. Нора замечала их уже потом, когда было поздно. И она ни разу не жалела. Вернее, ей до этого не было дела. Голова и нога болели куда сильнее.

И, тем не менее, невозможно было думать о боли и панике все четыре часа пути. К концу третьего часа Нора прекратила попытки пытаться уснуть. Выпрямившись в кресле, она смотрела куда угодно, только не на Джей Ди — на дорогу, на приборную панель, в зеркала заднего вида. Между прочим, кое-что интересное ей удалось заметить — наклейки, потертости, иногда и трещинки в краях стекол (их было тринадцать, со всеми разветвлениями). Машина весьма неплохо сохранилась, но под ногами у Норы что-то хрустело. Вроде как, чипсы или орешки. А еще на заднем сидении справа было въевшееся темное пятно от какой-то жидкости. Значит, ухаживали за автомобилем нечасто. А почти стершаяся наклейка с яркой надписью «БУМ!», когда-то неровно приклеенная, убедила девушку в том, что ее отец — псих. Сначала это, потом самоубийство на стадионе, а затем он стал главой компании по сносу зданий.

Взрывной характер, ха-ха. Посмеялись бы ее училки и прежний директор школы?

Город Хайвей находился у самого леса, там добывали древесину для всего штата. Выгодное ли было местечко для торговца динамитом? Наверное, да. Как давно они вообще сюда переехали?

Нора не задала ни один из возникших у нее вопросов, так и не решившись нарушить тишину. Поездка была тихой, да, но из-за всех этих примеченных знаков напросились определенные выводы, а уж они породили настоящий страх перед этим человеком. В конце концов, все маньяки спокойные и уверенные в себе. То есть, хладнокровные и настойчивые. Но в Джей Ди еще был какой-то странный огонек, какая-то искра, которая делала его вспыльчивым, хотя глаза у него все это время были потухшие. Нора понимала, что эта поездка сделает все еще яснее.

Успокаивая и ободряя себя, она вышла из машины, оглядываясь в гараже Динов. Большое внимание привлек старый мотоцикл в углу, рядом с которым были ящики с грудой деталей и инструментов. Тут был большой бардак, толстый слой пыли покрыл стены и полки с огромным количеством всяких подписанных ящиков. Видимо, никто не утруждался разобрать их после переезда, так вещи хотя бы оставались на своих местах.

Джей Ди махнул ей рукой, ведя за собой в гостиную через внутреннюю дверь гаража.

— Просто молчи, как бы сильно он тебя не злил, — сказал он тихо.

Но недостаточно, ведь его услышали.

— А вот и ты, папаня! — раздалось с лестницы.

Пока жилистый мужчина спускался вниз, перила сильно шатались. Боже, почему никто из них не додумался хоть что-то починить и хоть где-то прибраться? Надеялись на еще один скорый переезд?

— Да, вот он я… сынок, — буркнул Джей Ди, снимая пальто. — У нас гостья.

— Другого я и не мог ожидать. Гостьи у нас — зрелище редкое, но весьма впечатляющее.

Бад Дин — в кофте-олимпийке и рваных джинсах — растянул губы в азартной улыбке, предвкушая, видимо, зрелище. Его морщинистое лицо исказилось в гримасе, к которой, наверное, Джей Ди привык, а вот Норе пришлось пару секунд постоять в ступоре, потеряв дар речи.

— Похожа на нее, — изрек Бад, обведя ее взглядом. — Но глаза наши.

— Ее зовут Элеонор, — сказал Джей Ди, встав между ними. — Это твоя внучка, а это твой дед, Бад Дин.

— Просто Бад. Не надо меня старить, — он звонко усмехнулся. — Все ждал, когда же увижу тебя своими глазами.

— Правда? — вырвалось у нее.

Удивительно, не прошло и минуты, а она уже поняла, что чувствует к нему исключительно отвращение.

— Мы сюда ненадолго забрели. Деловой разговор есть, — вздохнул Джей Ди.

— Как много у тебя стало дел, папа, — Бад покачал головой, а затем плюхнулся на промятый диван. — Хоть бы один вечерок посидел со мной у телика, поговорил сначала по душам.

Он больной, решила для себя Нора. Потом она перевела взгляд на Джей Ди, который вздохнул уже тяжелее, сверля отца взглядом.

— Наговорился, — изрек он. — Ты знаешь, для меня это важно.

— Настолько важно, что ты угнал мою машину и не брал трубку целую неделю или около того, — Бад снова посмотрел на нее. Хищно. Нора стиснула челюсти, рефлекторно напрягаясь, будто ожидая удара. — Ты, видимо, очень особенная девочка, Элеонор, раз он из-за тебя позабыл родного отца.

— Она — моя дочь. Дочь Вероники, — резко сказал Джей Ди, прежде чем у Норы вырвалось ругательство. — Это не то время, чтобы шутить.

— Поразительно, мне казалось, что у тебя, наоборот, нет времени, чтобы быть серьезным, — Бад хлопнул руками по коленям. — Ладно, садитесь, раз уж разговор. Надолго это или нет?

— Уверен, что нет. И больше я твою машину не возьму, не беспокойся. Мы уедем на такси.

— И даже не поужинайте? — мужчина поднялся с дивана. — Я как раз собирался разморозить пиццу с морепродуктами. Хотя можно заказать свежую с ананасами.

Он еще и извращенец, подумала девушка.

— Как давно ты ела, девочка? — спросил ее Бад. — Со всей этой суетой, думаю, где-то неделю назад, да?

— Я не голодна, — ответила она.

— Сделай одолжение старику, — тут же сказал он, чуть ли не перебив ее. — Это наша первая встреча. Первую встречу лучше может сделать либо очень красивый фейерверк, либо очень хрустящая сырная корочка поверх томатов. Садитесь за стол. Уверен, поговорить мы успеем.

Нора посмотрела на Джей Ди, ожидая его действий. Ему лучше было знать, как с этим психом справляться. Когда отец направился ко столу, девушке ничего не оставалось, кроме как последовать за ним. Бад достал из морозильника коробку, сбил с нее наледь.

Нора отводила взгляд от него, но потом заметила, что старик на нее, все же, смотрит. Их взгляды пересеклись, и от этого неуемного злого интереса в его глазах ей становилось все противнее и противнее.

— У дома нет хозяйки? — спросила она.

Джей Ди, сидевший с краю стола, опять напрягся, но промолчал.

— Нет в ней нужды, — усмехнулся Бад после затянувшейся паузы. — Сколько я с сыном прожил своей холостяцкой жизнью, не видел никаких минусов. Нам вдвоем живется отлично, правда, пап?

— Не совсем, сынок, — отозвался Джей Ди. — Знаешь, дети же должны когда-нибудь вылетать из гнезда.

— Только если дети не обладают манией к самоподрывательству.

Ответ был довольно резким. При этом Бад последний раз ударил упаковкой полупродукта по столу. Удар был довольно резким, хлопок заставил Нору едва вздрогнуть. Одна ледяная крошка попала ей в руку, но девушка даже не подняла глаз на деда, стоящего у другого края стола.

— Может быть, — девушка смахнула таящие льдинки со стола, — птенцам не хватает женской руки.

— Хватило, — ответил Бад, не отрывая от сына глаз. — Не взялась же у него эта мания из ниоткуда. Она у него по наследству.

У Джей Ди на челюсти заиграли желваки. Он отвел взгляд, злобно пялясь в сторону гостиной.

— Это весьма трагичная история, — Бад все еще улыбался. Садистски, злобно. Нора обернулась на него, понимая, что он заметил ее реакцию — интерес. — Хочешь узнать о своей бабушке?

— Я могу и сам рассказать, — перебил его Джей Ди. — Наедине.

— Почему же, семейной историей принято делиться в кругу семьи, — Бад взмахнул кухонным ножом, затем ловко вскрывая упаковку.

— Не тот случай, — громче повторил его сын. — Мы здесь, чтобы поговорить об опекунстве над Элеонор. Отцовство доказано, если тебе важны детали.

— Будто кто-то мог сомневаться, — буркнул Бад. — Она — копия тебя.

— Вообще-то, мне чаще говорят, что я похожа на мать, — вступила Нора.

— Особенно сейчас, да? — Бад весело приподнял уголок губ. — Какими занимательными люди становятся после чьей-то смерти.

— Завтра суд. Меня признают ее опекуном, — громче заговорил Джей Ди.

Широкое лезвие скользнуло по картону, прорезав насквозь. С шорохом и стуком нож упал на пол, прямо между ней и Бадом. Нора по привычке наклонилась первой, для этого ей пришлось опуститься на одной колено, и опереться на руки, чтобы второе не ныло. Она взяла лезвие, а потом взглядом уловила что-то серое под столешницей. Глаза сами собой посмотрели в ту сторону. Серая изолента. Темный ствол.

Хренов пистолет, примотанный к столешнице, прямо над ее местом за столом.

— Поздравляю, нашла бонус, — сказал Бад неутешительно, тоже наклоняясь к ней.

Нора вскочила на ноги, испугавшись. Не оружия, конечно, а этого человека, который в данный момент находился слишком близко.

— Это для защиты от воров, — тут же сказал Джей Ди, поймав ее настороженный и злой взгляд. — Самый небанальный тайник.

— Хочешь что-то спрятать — спрячь на видном месте, — Бад довольно кивнул. — Садись, девочка. Не бойся. При мне сегодня нет динамита.

— Сядь, — мягче попросил Джей Ди. — Мы договорим и уедем отсюда, правда.

Нора не сводила с него взгляда. Он был таким спокойным. Конечно, для него это воспринималось, как должное. Черт возьми, она наполовину псих, ведь её это не пугало.

Девушка села на стул, отодвинувшись от стола чуть подальше.

— Вернемся к теме разговора, — начал Джей Ди опять.

— Ты — опекун, ага, — Бад кивнул ему. — Звучит, как очередное трагическое приключение. Кто погибнет в этот раз?

— Никто! — повысил тот мужчина. — Ты прекрасно знаешь, что никто больше не погибнет. И не надо пытаться убедить меня и Элеонор в обратном. Я на полном серьезе стану ее отцом, я и есть ее отец.

— Ты знаешь о ее существовании неделю.

— А сколько ты знаешь о ней? — Джей Ди больше не собирался сдерживаться. — Наверняка дольше, чем я или кто-либо другой из Шервуда. В конце концов, ты так тщательно скрывал от меня любую весть оттуда, ты меня держал взаперти почти десять лет, ты угробил мои протезы, и если бы я не купил новые, ты и дальше держал бы меня дома, как ручного инвалида. Тебе это всегда нравилось, даже когда у меня были ноги!

— Ты несешь ахинею! Тебе не стоило так часто менять мозгоправов.

— А тебе не стоило запирать меня здесь, как своего ручного зверька! И тогда Вероника была бы жива, а твоя внучка не смотрела бы на тебя, как на животное!

— О, этим она пошла в мать! Та тоже была слишком умной…

— Сукин сын! — воскликнула Нора, поднявшись из-за стола. — Ты не смеешь ни слова говорить о моей матери!

— Ну так попробуй защитить ее честь, — Бад пожал плечами. — Больше-то некому.

Джей Ди подошел к нему слишком быстро, его фигура только мелькнула у глаз Норы. Она едва увернулась от упаковки еды, которая полетала в ее сторону. Кусок замороженной пиццы долетел аж до конца гостиной, пролетев у ее головы.

Бад одолел сына без труда, он всего лишь ударил по бедру, отчего Джей Ди взвыл и потерял опору в ногах. У него не было ног, напомнила себе Нора. Протезы. Там начинались протезы.

— Прекратите! — воскликнула она, бросившись в их сторону.

Бад повернулся к ней, схватив ее за предплечье.

— Визгливая и упертая, почему я не удивлен?

— А вы психованный садист! — выплюнула она ему в лицо.

— Не меньше, чем ты, — Бад качнул головой.

Он шагал на нее, сбивал своей грудью. Нора начала путаться в ногах, она не видела, куда шла, не могла увернуться, ведь ее рука была в крепкой хватке.

— Ты можешь проваливать, как это сделала твоя мать когда-то! — рыкнул Бад. — Пора бы уяснить, что женщинам в нашей жизни не место: ни его мамаше, ни твоей, ни тебе самой!

— Урод чертов! — девушка попыталась ударить его по ноге, но она была слишком слаба.

Ее и так трясло от истощения и страха, так еще и на больной ноге устоять не получилось. Нора начала падать, а Баду осталось всего-то руку разжать, что он и сделал, упустив ее на пол.

— Не тронь ее! — послышалось от Джей Ди.

— Сиди лучше на месте! — прикрикнул Бад в его сторону.

— Попробуй заставь меня теперь! — мужчина поднялся на ноги.

Бад направился в его сторону. Нора сумела сначала подняться на четвереньки, слыша там звуки борьбы, потом полуползком добралась до кухни. Она взялась за стул, но не смогла расшибить его об спину Бада, он только чуть не свалил собой стол, и еще жутко на нее разозлился, пихнул назад. Упав на спину, Нора охнула, потому что головой приложилась порядочно. Она повернула голову в сторону стола, повернулась на бок, не имея больше сил подняться, потому что еще болела спина, и, все же, все эти болячки и голодовка дали о себе знать. Она заметила что-то серое. Изоленту, которая едва отклеилась из-за того, что стол постоянно шатался. Джей Ди уворачивался весьма ловко, прикрываясь стульями, но Бад был намерен его убить, по крайней мере, так это выглядело.

И что же еще оставалось делать? Вот он — инвалид и ее последний родственник, на которого с молотком для мяса мчится другой человек с диким взглядом.

Тихий звук нажатия спускового крючка заставил их обоих обернуться. Нора с удивлением посмотрела на пистолет в своей руке, щелкнула курком еще пару раз. Не нажимался. Не нажимался!

— Ты даже не знаешь, как им пользоваться, милочка, — сказал Бад.

— Предохранитель, — выдохнул Джей Ди.

— Ох, предохранитель, — повторила за ним девушка, а потом спустила нужный крючок.

Первый выстрел попал в окно, что находилось всего в метре от Бада. От звона разбитого стекла больше всех испугалась Нора, она чуть ли не до потолка подпрыгнула.

— Ах, черт! — воскликнул Бад, прикрывшись рукой от стекла.

— Элеонор, тихо! — Джей Ди вытянул руку.

Она повернулась обратно к ним, еще вытянув перед собой дрожащие руки. Пистолет снова оказался направлен на них. Оба мужчины почти припали к стене. Джей Ди, вздохнув, шагнул едва ближе.

— Опусти его. Брось. Я в порядке.

— Нет, ты не в порядке, — она покачала головой, вообще не понимая, как ей удается не заикаться. — Этот мудак… Он сказал, что мама…

— Он того не стоит, Нора, — Джей Ди подошел еще ближе. — Мы просто уйдем, оставим его одного и никогда не вернемся сюда, обещаю.

— Он скрывал тебя от нас! — Нора снова положила палец на курок.

Слезы горя перемешались со слезами ярости. Джей Ди оказался в метре от нее.

— Нора, дай пистолет, — сказал он почти спокойно.

Она промолчала, переведя на него взгляд, полный обиды и ненависти. Мужчина понял, что она абсолютно точно в себе, адекватна на сто процентов, хотя и управляет собой с трудом. Момент страха прошел, но не только он заставил ее схватиться за огнестрел.

— Он того не стоит, я знаю, — Джей Ди положил руку на ствол, потом вытянул его из рук дочери, которая опустила дрожащие руки вниз и сгорбилась, находясь на грани истерики. — И поэтому я от него ухожу. Навсегда. Вместе с тобой.

— Ты должен был так сделать раньше. Как только смог встать на ноги, ты должен был сбежать и придти к нам, — выдохнула Элеонор сквозь слезы, а потом, шатаясь и хромая, направилась в гостиную. — А теперь у тебя просто выбора нет.

— Ерунда, ты сама знаешь, — Джей Ди, тоже едва хромая, догнал ее быстро. — Я мог бы выбрать его, ведь у тебя сейчас столько людей, которые хотят и могут о тебе позаботиться. Хэзер так просто не сдалась бы, если бы тебя отправили в приют. С ними всеми тебе было бы лучше, чем со мной, но я не могу тебя оставить, потому что ты — моя. И я люблю тебя так же, как всегда любил твою мать.

— Да не твоя я, — Нора утирала слезы, текущие по щекам, но это было бесполезно. — Я — мамина. Она меня родила, она вырастила меня, она за меня боролась, а не ты.

— Я тоже боролся бы, если бы узнал раньше. Борюсь сейчас, и буду бороться. Я знаю, что уже поздно, но, может быть, ты дашь мне шанс? Я хотел доказать твоей матери, что я изменился. Но не успел. Позволишь доказать это тебе?

— Изменился? — хохотнул Бад.

Они обернулись на него, резко вспомнив о том, что старик еще здесь, уже не жмется к стене.

— Да, знаешь, такое случается с людьми, когда они сначала жертвуют собой ради любимых, а потом заново учатся жить без ног, — рыкнул Джей Ди в его сторону. — Ты вряд ли поймешь. Наслаждайся фейерверками дальше.

Он вытер пистолет о свою рубашку, вытащил из него магазин, а потом разбросал две эти части в разные углы комнаты.

— Встретимся, когда будут описывать имущество, — сказал он.

— Описывать мое имущество? — Бад стукнул рукой по столу. — Да с чего бы?!

— У меня солидный долг по алиментам, — кривая улыбка появилась на губах Джей Ди. Он подал пальто своей дочери, снова надел черный тренч. — И кое-что придется продать.

Они вышли из дома, слыша за спиной разъяренный рык, а потом грохот. Нора дрожала всем телом, адреналин еще поддерживал ее в сознании и полной готовности к очередному раунду драки. Джей Ди вызвал такси, продолжая идти вдоль по тротуару.

— Придется продать свою долю компании, — вздохнул он, когда телефонный разговор прекратился. — Это покроет половину моего долга и, может, еще хватит на тот дом, в который предлагает переехать Марта. Я терпеть не могу ее район.

В отличие от него, Нора не стала такой болтливой от переизбытка чувств. Она еще молчала, обдумывая свои и его слова в том доме. И ей хотелось бежать, бежать очень далеко от всех Динов. Интернат ведь всего на девять месяцев, не такая уж и беда, в самом деле…

— Ты не должна была увидеть все это. Я должен был тебя отговорить, прости, — заговорил Джей Ди.

— Нет, я должна была там побывать, — буркнула она, поймав его взгляд. — Я столько узнала и столько поняла, что у меня к тебе нет никаких вопросов, Джей Ди. Ни к тебе, ни к твоему психованному папаше. И об этом никто не узнает, не переживай.

— Я не переживаю, на самом деле, — мужчина покачал головой. — Я думал, у тебя истерика, что ты можешь нас убить, а ты просто… Ты просто очень пылкая, но умеешь держать себя в руках, как она. И вмешивать полицию не в твоем стиле.

— Ты не знаешь, что в моем стиле, — ответила Нора, огрызнувшись. — Я просто не хочу лишиться опекуна, чтобы меня забрали у Марты и Хэзер.

Такси подъехало прямо в этот момент. Переглянувшись, отец и дочь больше не стали ни о чем говорить — не при таксисте же.

Оказавшись на мягком заднем сидении, и, опять пристегнувшись, девушка, ожидаемо, быстро отключилась после всей этой эмоциональной мясорубки, в этот раз крепко проспав до конца поездки.

* * *

На следующий день Джей Ди официально стал опекуном Норы. Бад Дин был приглашен на заседание, но он не соизволил явиться.

Марта была не очень довольна, как и Хэзер. Уже пошли десятые числа октября, а Нора все еще не ходила в школу, пропустила три недели последнего учебного года. Для мамы это была бы настоящая трагедия, девушка это отлично понимала, но она пока не могла оценить истинный масштаб катастрофы, она ведь не следила за числами в календаре, давно уже потерялась в неделях.

Но какое бы там ни было число, каждый день был просто непосильным трудом. Суды, бесконечные сборы справок, разъезды по всему городу, все эти кипы бумаг, где ей и отцу нужно было поставить свою подпись. Нора давно набила себе руку в подделке почерка, особенно маминого, но теперь он ей был не нужен. С горечью думая об этом, девушка раз за разом смотрела, как Джей Ди при ней заполняет документы и расписывается, прежде чем решилась расписаться за него один раз. Его почти печатные закорючки получилось прилично скопировать со второго раза. И Нора даже придумала, что скажет ему, когда он об этом узнает — меня научила мама. Он стопроцентно простил бы ее.

Вообще-то, никто ее этому не учил. Нора открыла в себе этот талант лет в девять, когда помогла соседке по парте подделать записку от родителей, потом как-то раз забыла передать маме какое-то важное заявление от школы, а подпись была нужна уже на следующий день, и девочка, боясь, что ее отругают и учительница, и мать, на свой страх и риск подделала мамину подпись, что для нее девятилетней приравнивалось к смертельному номеру. Мама все равно узнала в тот же день, совершенно случайно, но она не ругалась, она только посмотрела на подпись, и сказала, что нужно сделать хвостик в «С» подлиннее.

— Я тебе разрешаю заниматься этим, но только в крайнем случае, — с улыбкой сказала она, потом погладив ее по голове. — Попадешься, я все буду отрицать.

Нора рассмеялась вместе с ней, чувствуя огромное облегчение, и пообещала себе больше так никогда не делать.

Как только она перешла в среднюю школу, и как только подростковый возраст взял свое, мамин почерк приходилось подделывать повсеместно. Лет в двенадцать Нора начала зарабатывать с помощью этого какие-то гроши на карманные расходы. В старшей школе она уже подделывала записки от учителей и директора, в большинстве случаев для себя — это избавило ее от лишнего стресса. В конце концов, захочешь уйти с занятий, отдохнуть от противных ровесников и очередных нотаций от училок, делов-то — напиши записку, отдай им и иди.

В тот вечер, когда она, третьеклассница, вернулась с мамой домой, нехотя рассказав об этом бабушке и дедушке, они с усмешкой сказали, что Вероника тоже умеет подделывать почерк и подписи. Нора потом всю жизнь подкалывала мать по поводу того, что ей, адвокату, этот навык может упростить жизнь, но мама не любила так шутить.

К сожалению, заявление для поступления в школу не так просто было подделать. Нужно было ехать домой, в родной город, забирать документы из той старшей школы, и потом уже поступать в Вестербург Хай. Но еще нужно было забрать из той квартиры все вещи, прежде чем ее продавать. Сердце сжималось от одной только мысли. Тем не менее, делать было нечего.

И вот, они опять ехали в другой город наедине друг с другом, теперь уже в машине, которую им одолжила Хэзер. Вернее, она одолжила машину Норе, а не ее отцу. Девушка теперь думала, что из дома она может привезти в подарок тете, как напоминание о Веронике. Даже если Хэзер не хотела от нее никаких благодарностей, Нора не могла пользоваться ее добротой безвозмездно.

— Много у вас мебели? — только и спросил Джей Ди.

Вслух Нора начала вспоминать: весь кухонный гарнитур, стол в каждой комнате, два дивана — один большой в гостиной и другой в мамином кабинете-по-совместительству-спальне, две кровати — двуспальная и полутора, еще три шкафа, четыре комода, два кресла, три книжные полки в потолок…

— Так, понятно, — прервал ее отец. — Четыре фуры, не меньше. Ну, с этим я разберусь. На работе мне помогут.

— Взорвать мою квартиру? — выпалила Нора, ничуть не насмехаясь.

— Вывезти все это в наш новый дом. Когда он у нас будет, конечно, — Джей Ди пожал плечами.

Наш новый дом. Девушка каждый раз чувствовала дискомфорт, когда думала об этом. Она все еще жила у Хэзер Макнамары, хотя ее родители успели вернуться из поездки, но, к счастью, Нора пересекалась с ними настолько редко, насколько это было возможно. Она подозревала, что ее в этом доме никто больше не любит, кроме тети Хэзер. Лучше было не проверять, как оно обстоит на самом деле.

Первые знакомые места, показавшиеся за окном, вселили в нее чувство непередаваемой тоски и отчаянья. Она не должна была вернуться сюда вот так. Если бы не тот человек за рулем «Седана», Нора въехала бы в родной город вместе с мамой, под очередную задорную музыку, и не для того, чтобы забрать все вещи и уехать отсюда навсегда в какую-то невообразимую дыру. Нора кинула взгляд на Джей Ди, который вел автомобиль вместо мамы. У него тоже не было настроения. Оно у него появлялось крайне редко, и только в присутствии дочери. Ему не с кем было больше поговорить, никто не способен был его понять. Норе меньше всего хотелось нести такую честь на себе, но ей, если честно, тоже не хватало именно Джей Ди, потому что у него были ответы на вопросы, которые продолжали копиться с течением времени в ее больной голове, и когда-нибудь были бы заданы ему.

Был ранний вечер, когда они остановились у многоквартирного дома ближе к центру. Раньше, до смерти бабушки и дедушки, все Сойеры жили чуть дальше отсюда, в более просторной квартире, но потом мама, чтобы избавиться от тоски после ухода родителей, предложила переехать. Денег от старого жилья как раз хватило на покупку нового, не такого просторного, но в более элитном районе, где все важные заведения были в шаговой доступности. И вот теперь — снова переезд. Нора помнила, как это было в прошлый раз. Перевозка, расстановка и уборка, казалось, не закончатся никогда. Теперь пришлось бы снова погружаться в это с головой. А ведь Джей Ди жил этим, напомнила она себе. Он бы и не испытывал такого дискомфорта, не выражал такую неохоту всем своим видом, если бы это не была квартира Вероники Сойер.

Нора открыла дверь, потом переступила за порог. Здесь все изменилось. Да, вещи лежали на своих местах, и даже пыль толком осесть не успела, но изменилась… сама атмосфера. Обжитая квартира, без лишней роскоши, но точно не бедная. Однако… пустая. Холодная. Без хозяев. Нора вздохнула, сняв балетки, а потом отвернулась и наткнулась на лицо Джей Ди, который так и не мог переступить порог.

— Давай, заходи, — дочь кивнула ему. В дом Бада Дина он заводил ее, знакомя со своими демонами, теперь же настал ее черед.

Джей Ди, поймав ее усталый и тоскливый взгляд, вошел и закрыл за собой дверь.

— Я на кухню. Поищу что-нибудь, что не пропало, — со вздохом Нора закатала рукава. — Диван в гостиной раскладывается. Мне постельное белье сейчас принести?

— Нет. Покажи-ка лучше комнаты, — мужчина повесил пальто на ту же вешалку у входа.

Нора щелкнула выключателем, и, на мгновение, квартира будто ожила. Да, стало светло, и тепло, но теперь стала заметнее пыль. И запахи с кухни. Хлеб заплесневел.

— Наша… — она вздохнула, тут же понимая, что теперь ничего нашего нет, что все это только ее, и то — ненадолго, — кухня. Лучше мусор сейчас выбросить. Боже…

В холодильнике лежал уже начавший портиться творог. Он попал в мусорный мешок вместе с батоном. В вазе с конфетами остались лакричные палочки с вишнево-клубничным вкусом. Нора потеряла аппетит, вспомнив о том, как мама напоследок загребла в руку целую горсть, чтобы разделаться с ними в пути. Часть из них лежала в бардачке «Форда». Так там и осталась…

— Тут есть каша. Мюсли? — Джей Ди встряхнул коробкой, с сомнением хмурясь.

— Это мое, мама их не ест… — Нора протянула руку, а потом в очередной раз прикусила губу. Джей Ди тоже напрягся. Пора бы уже было начать следить за своим поганым языком. — Я ем. Перед школой. Ты не пробовал?

— Редкостная дрянь, — отозвался отец.

— Нет смысла подслащать себе жизнь перед очередным дерьмовым школьным днем, — буркнула девушка, роясь в комоде с посудой. — Там должны быть макароны, в том отделе, где ты мюсли нашел. Вермишель для пасты.

— Длинная коробка? Тут их осталось на одну порцию.

— Я все равно не особо голодная, — Нора пожала плечами. — Можешь сварить себе. Я, если что, мюсли поем.

— Ладно, — Джей Ди засунул коробку обратно. — В холодильнике больше ничего?

— Там мог остаться консервированный джем и, может, зелень замороженная. Если хочешь мяса, поищи мышь, которая повесилась посреди этого ужаса.

Ты собираешься заткнуться или нет? Нора хлопнула дверцей комода слишком громко, злясь на саму себя. Так, хватит отвлекаться на кухню. Хватит храбриться. Хватит избегать неизбежного. Просто сделай уже это.

— Пошли в комнату… мамы, — она стиснула челюсти, не желая поднимать на Джей Ди взгляд, но точно зная, что он тоже с трудом собирается с духом.

Девушка отца не любила, боялась, все еще никак не могла простить и не могла понять, за что его, в конце концов, так сильно полюбила мама, но этот шаг они должны были сделать вместе.

Дверь поддалась легко, но, по ощущениям, Нора отодвигала кирпичную стену. Она щелкнула выключателем, а потом поджала губы, сдерживая ком слез внутри.

У мамы было чисто, перед отъездом она, как ответственная хозяйка, все разложила по местам. Однако, Джей Ди в глаза бросилось не это, а то, что все ее вещи, все комоды, все покрытия — все было в синих тонах. Это был отличный цвет, Нора любила его, в ее гардеробе было много вещей темно-синего цвета. Они с мамой одевались одинаково, и говорили одинаково, и любили одинаковые вещи… Они были одним целым. Что же это был за мир такой, где никому не суждено было долгой жизни рядом с любимым человеком?

Джей Ди подошел ближе к фотографиям на письменном столе, провел рукой по маминому креслу…

Нора выбежала, и заскочила в свою комнату, хлопнув дверью. Мама просила поберечь стены, но какое кому теперь было дело? Не было мамы, и дома тоже скоро не будет!

Девушка пнула свой школьный рюкзак, лежащий у двери, потом бросила в стену стеклянную кружку, которая не разбилась каким-то чудом, угодив на ее письменный стол и пошатнув стопку учебников. В комнате было темно, но девушка не хотела ничего видеть, и не хотела быть видимой, не хотела существовать, если быть точнее.

Она оглянулась, приметив на стене большой синий веер, когда-то подаренный бабушкой. В веере между большими прутьями были вставлены всякие безделушки — буклеты из кино, открытки, фотографии, всякие записки, чтобы не забыть важные вещи. Девушка с детства любила копить барахло в своей комнате — всякие символичные штуки, которые напоминали ей о хороших временах. Казалось, что все это было словно три года назад, в какой-то другой жизни, а теперь все это было таким бессмысленным. Эти времена были частью той жизни. А теперь не было бы их, и никогда уже Нора не смогла бы вспомнить о них с улыбкой.

Она сорвала веер, оторвав от него приличный кусок, и бросила прямо на пол, со звериной злостью ломая деревянные прутья, разрывая на части буклеты и записки. В процессе она как-то перевернула на пол свой стул, ушибла здоровую ногу, а потом подобрала кружку и снова бросила в сторону. Внезапный громкий звон заставил ее вздрогнуть на пару секунд, а потом только оглянуться.

Зеркало разбилось. Оно было небольшим — полметра на полметра — и было для нее подарком на тринадцатилетие заместо старого маленького настольного зеркальца. Нора подошла ближе к осколкам, потому что почти сразу вспомнила, что к его раме была прикреплена полоска с фотографиями из кабины мгновенной съемки. Они с мамой на ее День Рождения ходили в парк аттракционов, там потратили последние доллары на этот автомат.

Особо крупный осколок затрещал под ногой, Нора обошла его и, роясь по полу, путаясь пальцами в мягком ворсе, нашла полоску. На ленте осталась капля крови, тогда девушка и поняла, что палец немного порезала, и поругала себя, попытавшись оттереть кровь. Остался незаметный в темноте след. Нора щелкнула выключателем, чтобы убедиться, что она оттерла все, затем посмотрела на фотографии снова.

Маме понравилось дурачиться. Она попросила убрать подальше ту фотку, где высовывает язык, но Нора, конечно, не убрала. Она повесила на видное место, как всегда, в качестве очередного символа, напоминающего о веселом времечке.

Руки затряслись, они не поднимались на это барахло. Хотя нет, это не должно было зваться барахлом. Оглядев комнату, Нора всхлипнула, понимая, что опять плачет, но плакать было нормально, это было нужно, Марта ей это хорошо объяснила. Прижав полоску фотографий к груди, Нора позволила себе разрыдаться в голос. Она стояла посреди своей родной уютной комнаты, которая теперь стала эпицентром разрухи. Могла бы прибраться здесь в кой-то веки, собрать свои вещи, провести свои последние дни в родном городе по-нормальному, чтобы попрощаться с домом нормально, достойно, как и с мамой…

Но не хотелось прощаться. Хотелось все вернуть, она бы за это отдала свою жизнь, отдала все свои таланты и труды, отдала бы свою память, да все, что угодно отдала бы! К большому сожалению, она была слишком взрослой, так что отлично понимала, что это невозможно, что ничего уже не поделать. От мамы остался только пепел в трех вазочках. Песок. Пыль.

Нора сжала фотографии в кулаке, заливая их слезами. Вот же она — мама. Она была жива две недели назад. Она ее крепко обнимала, у нее билось сердце, она хихикала, как девочка, и хмурила брови, как серьезный юрист средних лет. Почему все случилось так резко? Хотя было бы бесчеловечно желать, чтобы все растягивалось надолго. Мама не почувствовала боли, она погибла сразу, на это намекала Марта, а потом Джей Ди привез кое-какие отчеты из больницы, и Нора их окинула взглядом… насколько смогла. Мама ничего не поняла, скорее всего. Она ничего не успела понять или подумать. Хотела бы Нора вспомнить что-то дальше того момента, как в них врезалась машина. К сожалению, она не могла.

Девушка села на кровать, все еще заливая слезами их последние общие фотографии. Так было даже лучше, как бы дико это не звучало. Вот тетя Хэзер тяжело болела, силы из нее уходили медленно, она воевала с ними, справлялась со слабостью и болью, и даже успевала пожить… но была ли это жизнь? Не хотелось ли тете Хэзер когда-нибудь покончить с этим раз и навсегда, чтобы прекратить свои мучения и своих близких? Не хотелось ли ей, чтобы ее запомнили здоровой и сильной, а не немощной и постаревшей? Она наверняка была такой красивой молодой женщиной, хотелось бы увидеть цвет ее волос. Наверное, светлый, как ее тонкие брови. Тете не нравился ее нынешний вид, это было очевидно даже слепому. Она действительно хотела, чтобы ее запомнили другой. А какой бы была мама в такой ситуации?

Это ей не понравилось бы, уж точно — вся эта жалость и слабость. Вот кто-кто, а она уж точно хотела бы, чтобы ее запомнили в расцвете сил, такой же полной энергии и волевой.

Как на фотографиях.

Нора вскинула подбородок, потом подошла к своему письменному столу через весь беспорядок, порылась в ящиках, но не нашла фотографий с давнего отдыха. Видимо, она отдала альбом обратно матери. А все альбомы были в гостиной.

Нора вышла из комнаты, все еще всхлипывая, опять хлопнув дверью. Она подбежала к одной из книжных полок, открыла нижнее отделение и начала перебирать ящики, пока не нашла один огромный, наполненный разными альбомами. Сначала девушка вытащила наружу новый ящик, а потом приметила в углу другой — бабушкин и дедушкин, из их старого дома. Мама закрыла его здесь, так ни разу и не достала за все эти годы. Там была ее прежняя жизнь, Шервуд, от которого она пряталась.

Нора вытащила и этот ящик. Она вдруг поняла, что от своей прежней жизни прятаться не будет, потому что сейчас только это держит ее на земле.

Услышав стук, она обернулась в сторону комнаты матери. Джей Ди тоже все крушил? Ему было так же больно? О чем думал он сейчас?

Нора поднялась на ноги, зачем-то постучалась в дверь, потому что раньше, когда они жили тут с мамой, в двери было принято стучаться, и эта привычка дала о себе знать.

— Джей Ди, — позвала она, заглянув внутрь.

Он перевернул мамин стол. Ее бумаги, которые она с трепетом собирала и расставляла, рассыпались по полу. Тут же валялась одна из рамок. Стиснув челюсти, Нора подошла и подобрала фотографию, а потом посмотрела в лицо отца… Такое же разбитое и такое же злое, как у нее. Нора протянула эту фотографию ему.

— Держи. Смотри.

Он взял рамку из ее рук. Там была мама на отдыхе с бабушкой, лет десять тому назад. Единственный ее выезд во Флориду, как раз перед тем, как она открыла собственную адвокатскую контору. Это был мамин хороший момент, но, если мамы не было больше, это не означало, что это напоминание надо было уничтожить или повредить.

Но ведь что-то нужно было разбить. Им обоим нужно было выпустить пар, такой уж у них был нрав. Если бы Джей Ди теперь примотал к столешнице в их кухне пистолет, Нора не обвинила бы его, ради Бога. Ей и самой не хватало этого тяжелого ствола в своих руках в этот самый момент.

— Тебе стол кабинетный не нужен? — спросила Нора, посмотрев на перевернутую мебель у своих ног.

— Нет. А тебе? — спросил отец хриплым голосом.

— У меня есть, — выдавила из себя девушка.

Она пнула прямо по столешнице, потом попыталась вытянуть ящик с бумагами, но оторвала к чертям ручку. Реакция Джей Ди не заставила себя ждать — он дал ногой по боковине. И, если бы Нора не знала, что у него протезы вместо ног, она бы удивилась, а так и не вздрогнула почти, когда по толстой боковине пошла широкая трещина. Еще удар — сломал ровно пополам. Стол даже едва проскользнул по полу, Нора едва устояла на ногах, потом оторвала остальные ручки от ящиков. Потом она ударила кулаком по одному из ящиков, попыталась выдернуть его наружу, и зашипела от боли, снова посмотрев на свой палец. Порез повредился. Кровь снова потекла.

— Ну хватит. Лучше тебе выйти отсюда, — сказал Джей Ди, едва сумев держать спокойный тон голоса.

— Тогда пошли вдвоем! — прорычала Нора, а потом выпрямилась, выдохнув из легких весь воздух. — Потому что я тебе еще кое-что должна показать, пока мы не разнесли и эту комнату.

Джей Ди вежливо проигнорировал присутствие слова «и» в ее замечании.

— Пошли, — Нора перешагнула через стул, обошла мамин чистый ковер, усыпанный деловыми договорами, и вышла в гостиную. — Садись на диван.

Она взяла первую коробку с альбомами, слегка тяжелую, но не приняла никакой помощи, просто положила ее рядом с отцом на диван. Так же поступила и со второй.

— Здесь, — девушка указала на старый ящик, — дедушкины и бабушкины архивы. Может быть, что-то вспомнишь. А здесь, — она показала на более новый ящик, — семнадцать лет моей жизни. Наверстывай. О, и…

Она подобрала с пола свою полоску из фото-кабины.

— Это наша… наши последние фото вместе. Это мое, но я дам тебе, ради исключения. Потом вернешь ее мне, — губы снова предательски задрожали, но пальцы ныли слишком сильно, чтобы продолжить избиение маминого кабинетного стола. — Я сейчас принесу тебе постель. И давай договоримся, что больше ни на чем в этой квартире мы не будем срывать злость.

— У меня тоже есть предложение, на чем мы можем отыграться, — Джей Ди поднял красные глаза, сияющие от отчаяния. Наконец-то, Нора видела этот блеск, который отражал его внутренний огонь. — Как в Шервуд вернемся, отыграемся обязательно. Но только не здесь, в этом я с тобой согласен. Тебе бы поужинать, но, видимо, ты не голодна. Лучше ложись спать.

— Надо прибраться в комнате, — Нора покачала головой. — И вещи собрать.

— Успеется, — устало выдохнул отец, уже не такой красный и тяжело дышащий. — У нас тут куча времени.

И впрямь. Девушка отвела взгляд и пошла в свою комнату. Тут все еще валялось стекло, обрывки и обломки веера, смятые буклеты и листы. У одного учебника оторвалась обложка, что было весьма прискорбно. Книги было жалко даже больше, чем зеркало. Чертовы приоритеты.

Нора упала на свою кровать, учуяв под спиной помятую кофту. Ах, точно. Она перед сборами переоделась наспех, побросала вещи на кровать и подумала, что надо бы быстро прибраться по приезду домой, чтобы мама не увидела беспорядка.

Что ж, в комнате царил хаос, за которым какая-то там блузка была меньше всего заметна. И от кого ей теперь было прятать улики, куда было торопиться, ради чего?

Нора бросила в выключатель свой пенал, попала сразу. Свет в комнате выключился. Она отключилась тоже.

* * *

Джей Ди не помнил, когда точно он заснул. Ему было не до времени, оно длилось так медленно и тихо наедине со всеми фотографиями. Он рассматривал мгновения той жизни, которая была у Вероники и Норы без него, любовался ими, пока вина все сильнее пожирала его изнутри.

Последнее его воспоминание, связанное с Вероникой — порог школы. Она достает сигарету и ухмыляется, кривя лицо от боли. Даже со всеми этими кровоподтеками и копотью на лице, с этими растрепанными волосами, где не доставало пару клоков, она была красоткой, его идеалом. Последнее, что он хотел видеть — именно ее. И он помнил только это, радуясь, что его желание сбылось.

Ей было больно, но тогда он не мог об этом думать. Вот он умрет, и ее жизнь станет легче. Она сама ему это показала, значит, все будет в порядке. Значит, все будет правильно.

И вот — ее лицо. Фотографии, сделанные после. Сначала все то же юное, но усталое — видимо, маленький ребенок на руках совсем не давал покоя. Конечно, она поступила на юридический, и, конечно, закончила с отличием, потому что она была Вероникой Сойер. Она пережила Чендлер, Келли, Суинни и его, своего первого парня, потом дожила до конца учебного года в этом ущербном Вестербурге, который защитила чуть ли не ценой своей жизни. Конечно, университет ей был не вреднее щелбана в лоб. Даже с девочкой на руках.

Она никогда не показывала, что не любит Нору. На каждой фотографии прижимала ее к себе, целовала, обнимала, хотя, будучи маленькой, Нора жутчайшим образом была похожа на него, Джей Ди. Кроме носика, конечно. Ничто не затмит носик Вероники, это сильнее его грязной наследственности. Впрочем, не похоже было, будто Вероника считает всю эту жуткую схожесть чем-то противным.

Она любила его до конца, так сказала дочь. Из-за этого ее самоотверженность выглядела еще невероятнее, Вероника оказалась еще удивительнее, чем он думал, ведь он опять ошибся, подумал, будто она сдалась в отношении него, как и мать, как и отец, как и весь мир. Нет, Вероника любила его, и она до конца пыталась поменять что-то. Ей это почти удалось. Ее принципы и мораль были сильнее чертовой любви. Она снова предпочла мозги, а не сердце. Разве не за это он ее полюбил? Так почему же тогда оказался так разочарован?

Нора, как оказалось, любила темно-синюю просторную одежду. Она, будто скрываясь в ней, стояла таким же особняком среди своих одноклассников, особенно в последние годы. Тем не менее, девочка была способна на улыбку. Рядом с матерью она улыбалась часто, практически всегда. У нее был его раскосый озорной взгляд, несмотря на большие глаза матери, и, конечно, ее заводная улыбка, которая напоминала Джей Ди о том, как они с Вероникой искренне веселились, продумывая изощренные планы мести. В кругу семьи дочери было комфортно, а в обществе — не очень. Это Джей Ди хорошо мог понять.

Еще у них было не так много поездок. Кажется, они были на юго-восточном побережье один раз, этому был посвящен один тонкий фотоальбом. Конечно, на всех фотографиях Вероника с Норой прятались от солнца. Бледная чувствительная кожа, все так же, как и прежде.

Джей Ди не сразу понял, что альбомы закончились. Он посмотрел на часы, и теперь уже вздохнул. Надо было вставать через два часа.

Он даже не разложил диван, просто уронил голову на подушку, и тут же уснул.

Ему казалось, что он задремал совсем ненадолго, но, когда открыл глаза, мужчина понял, что солнце уже светит в окно, а на кухне едва слышно возится дочь. Сегодня она была в кофте с короткими рукавами, так что, когда Нора потянулась наверх за какой-то коробкой, на ее руке были очень заметны ссадины — как старые, уже затягивающиеся, так и новые на пальцах и костяшках. Джей Ди сразу подумал, что Даннсток ему за это предъявит, но, вообще-то, ему и самому не нравилось, что у дочери нет больше способов выместить свой гнев. Если бы он знал другой способ, то они бы сейчас не были здесь — одни в квартире, из которой нужно было переезжать.

Джей Ди тихо сел, чувствуя, как у него болят бедра из-за того, что он не потрудился отстегнуть протезы на ночь, и посмотрел на часы. Он вполне успевал во все нужные места.

Нора заметила, что он проснулся. Она собиралась что-то сказать, скорее всего, приветствие, но переборола себя, задумчиво хмурясь.

— Я проснулась рано, — сказала она. — Убралась в своей комнате, и в маминой. Вон, на столе стоит ящик с документами разными, свое свидетельство о рождении я уже нашла, теперь не хватает установления суда и твоих документов. Можем ехать в школу, только по пути мусор надо выбросить.

Нора выглядела бодрее, она явно выспалась, хотя спали они, если подумать, не так уж много. Только плечи у нее были опущены, и говорила она с неохотой. Настроение у нее было еще хуже прежнего. Теперь-то мужчина заметил, как сильно она отличалась от той озорной девчонки на фотографиях. Она была побита и истощена.

— Ты хоть завтракала? — спросил Джей Ди.

Дочь покачала головой.

— А твоих этих противных хлопьев на двоих хватит?

Теперь она кивнула.

— Давай доедим их и поедем.

Кажется, у него появился еще один маленький смысл, еще одна маленькая мечта — увидеть ее здоровой. Не истощенной, не причиняющей себе боль, чтобы выместить чувства. Начать можно было и с малого.

Для начала, сгодились бы и эти чертовы мюсли.

Джей Ди молча согласился подождать снаружи, пока она вытащит вещи из шкафчика и попрощается с друзьями. В отличие от своей мамы, Нора не стала разрывать с ними отношения навсегда. Хоть она и знала своих подруг всего лет семь — с тех пор, как они вернулись в Огайо из другого штата, — она успела к ним привязаться. У нее было не так много друзей, которые были по-настоящему хорошими людьми. И, оставаясь ими, они отлично ее поняли, но грусти от разлуки это не скрасило.

— В конце концов, ты же все еще собираешься поступать на юриста? — спросила ее Шерон, низкая и конопатая девочка, которая была самой лучшей ее подругой и еще самой стойкой девушкой из всех, которых только Нора знала.

— Да, как же иначе, — Нора вздохнула. — Значит, увидимся в университете.

Шерон смотрела на нее все с той же тоской и сочувствием. Норе не хотелось, чтобы ее жалели, от этого она страдала еще больше. Может, если бы ее перестали жалеть, она бы и сама перестала жалеть себя. Чтобы утешить Шерон, она неуверенно улыбнулась, а потом закрыла шкафчик. Все ее подруги (две одноклассницы), уже ушли, они остались вдвоем в одном коридоре.

— Я тебе буду звонить, — пообещала подруга. — Или даже писать.

— Лучше за письмо не садись, — Нора усмехнулась громче, покачав головой.

— Верно, — Шерон пожала плечами. — Но от моих звонков тебе не скрыться.

Если бы Шерон захотела, она бы из-под земли ее достала. Стоит ей один раз пропустить ее звонок, подруга примчится в Шервуд. Нора крепко обняла ее, чувствуя, как глаза наполняются слезами. Все-таки, вряд ли бы она смогла повеселиться когда-нибудь еще. И вряд ли бы смогла найти того, кто ей заменит Шерон.

— Твой отец не сможет тебя отпустить на какие-нибудь каникулы или выходные? — спросила она.

— Он мой опекун, не отец, — откликнулась Нора.

— А кем он тогда тебе приходится? — слегка нахмурилась Шерон. — Просто вы похожи, но он не выглядит, как твоя… мама.

Нора опустила взгляд.

— Ты права, он мой биологический отец, но… я его отцом не зову. Ты сама знаешь, почему. Мы все думали, что он мертв. Хотя он лет десять или где-то около того не мог сам передвигаться, а потом… В общем, я знаю, что он и правда не мог появиться, но… Я еще не могу поверить, что он не мог иначе. Если бы у меня не было ног, если бы мама мне запрещала, но у меня где-то там был отец, я бы запрягла какого-нибудь немого беспринципного таксиста, похитила бы саму себя и поехала бы, лишь бы увидеть его хоть краем глаза.

— Но ты же совсем не знала, что он есть. К тому же, ты думала, что он другой, ты его видела иначе, я помню. Может быть, он тоже так думал.

Бад Дин и впрямь капал ему на мозги всю жизнь. Нора пообещала себе подумать об этом позже, а пока кивнула сама себе.

— И, пожалуйста, ешь, — Шерон обхватила ее тонкие запястья. — Я тебя будто месяц не видела, ты так сильно истощала.

— Это из-за болей и лекарств, — отмахнулась Нора. — Потом станет лучше.

— Конечно, все обязательно станет лучше, — Шерон, несмотря на ее сдержанность, расцеловала ее в обе щеки. — Так и живем. До встречи.

— До встречи.

И они разошлись в разные стороны, будто бы завтра встретились бы здесь на том же месте. Нора старалась не вспоминать о том, что она не вернется больше в этот город, что не увидит подругу до самого колледжа. Она погрузила ящик с вещами и учебниками на заднее сидение, села рядом с ним, в этот раз отказываясь от переднего места. Теперь она поняла, что ей не нравится ездить спереди. Джей Ди ни о чем не спрашивал, да и не надо было. Они заехали еще в одну контору, где провели два часа, разбираясь со всеми документами на имущество, потом надо было ехать в банк, чтобы закрыть счет Вероники, а все деньги перевести на счет ее дочери. И, конечно, надо было заехать в мамину контору, забрать оттуда ее вещи и документы. За все эти часы езды по городу Нора порядочно отвлеклась от своих мыслей, она погрязла в скучной возне с бумажками, так что, когда появился повод для улыбки, она не удержалась. А улыбку у нее мог вызвать только заход в 7-eleven после скудного и, как обычно, противного завтрака в первой половине дня.

Нора взяла печенье в шоколаде, и большой стакан вишневого слаша. Она не жалела денег, ведь теперь, помимо сбережений на ее счете, которые мама откладывала с рождения, появились еще пару десятков тысяч с маминого. И это не считая накопившихся за долгие годы процентов. Сегодня Нора позволила себе расслабиться, но, конечно, не собиралась сорить долларами. Она копила на учебу.

Джей Ди, тем не менее, заплатил за нее сам. И купил два хот-дога, один из которых отдал ей.

— Одним печеньем сыта не будешь, — сказал он, потихоньку глотая ледяную колу.

Нора хотела бы сказать ему, что она не голодна, и еще, что не надо о ней заботиться, но промолчала. Ей было рекомендовано нормально есть хоть раз в день. Нормально, то есть хоть что-то горячее и, желательно, мясное. Склизкий клейстер, как Джей Ди утром назвал мюсли, с трудом можно было назвать нормальным приемом пищи. Даже хот-дог со слашем было легче назвать едой. Он пах так маняще, так аппетитно, и на вкус был просто божественным. До этого момента девушка и не подозревала, что, на самом деле, жутко голодна.

Звонок от Марты застал их в пути до дома. Джей Ди поставил на громкую связь, чтобы Даннсток слышала его дочь, и чтобы при ней не стала опять делать намеки на его недееспособность. Он угадал правильно, Марта не сказала ни единого плохого слова в его адрес с тех пор, как Джей Ди сказал, что ставит на громкую.

— Я договорилась с Доусоном, — сообщила она суетливо. — Договор о купле-продаже будет составлен и заключен, когда вернетесь, деньги можете переводить уже сейчас…

— Подожди, тетя, не торопись, — прервала ее Нора, прежде чем отец успел это сделать. — Ты имеешь в виду, что…

— Дом ваш! — воскликнула она. — Хотя он завысил цену на тридцать тысяч. Тогда продаст с мебелью.

Нора переглянулась с мужчиной, собираясь задать ему вопрос, и тут же поняла, что он собирается спросить то же самое. Девушка кивнула и, таким образом, они поняли друг друга без слов.

— Пускай забирает мебель с собой, — ответил Джей Ди. — Мы возьмем из квартиры Вероники.

Марта хранила молчание пару секунд, прежде чем заговорила снова, уже едва дрожащим голосом:

— Это очень хорошо. Когда вы возвращаетесь?

— Мне осталось только уладить мелкие дела, а потом поехать в свой город, разобраться со своей работой. И, конечно, тут нужно погрузить мебель, потом привезти в Шервуд.

Нора с небольшой опаской посмотрела на отца, когда он заговорил про родной город. Она еще помнила прошлую их поездку. Кто знает, если бы ее не оказалось там, мог ли Бад убить своего сына? Или Джей Ди прикончил бы его. Она в любом случае могла остаться без опекуна и опять распрощаться с новообретенным папашей. Хотелось бы, конечно, чтобы он остался жив и на свободе.

— Я в пятницу возьму отгул и приеду за Норой, — предложила Марта. — Можете назначить доставку мебели на это число? Мы поедем в Шервуд, а ты сможешь отправиться в свой город, чтобы не терять времени.

Норе это не нравилось. Конечно, еще меньше ей хотелось бы провести свое время в разъездах по штату, но она должна была поехать с отцом и в этот раз. Или убедить его не связываться с Бадом в одиночку.

— Супер, — ответил Джей Ди. — Хотя это тебе не стоит тратить время. Я мог бы разобраться и сам, мне своего времени не жалко.

— Просто девочке стоит, наконец, начать ходить в школу и осесть дома, а не мотаться по городам, — наконец, недовольство снова промелькнуло в голосе Марты.

— Я не против мотаться по городам, если дело касается меня и мамы, — вступила Нора, опять раздраженная из-за того, что в ее присутствии ее упоминают в третьем лице.

— Тише, она права, — Джей Ди обратил ее внимание к себе, говоря спокойным тоном. Если он на кого-то и злился, то только на себя. — Тебе не обязательно таскаться со мной и дальше. Самую важную часть мы закончили, в остальном можно обойтись и без тебя.

Нору это обидело еще сильнее. Она откинулась на сидение и отвернулась к окну. Больше она ни слова не сказала, даже не ответила на прощание тети Марты, из-за чего потом винила себя всю ночь. В конце концов, Марта не заслуживала такого отношения к себе только потому, что она просто очень сильно о ней заботилась. Оставшийся день девушка и впрямь не покидала дома. Она собирала вещи в сотню разных коробок и сумок, опустошила сначала кухню, потом гостиную. Больше всего времени ушло на то, чтобы собрать все содержимое книжных шкафов — коробки с альбомами, папки, книги, другие наборы и вещи, как старые, так и новые.

Опустошив свою комнату к самой ночи, Нора со вздохом перешла к маминой. Она очень бережно отнеслась к ее вещам, потому что половину из них собиралась перенести в свою комнату. Они бы все равно не понадобились Джей Ди. Косметика, одежда, старые фотографии, да и большая часть обстановки. Мамины синие шторы Нора хотела повесить в своей новой комнате, а Джей Ди отдать свои — достаточно темные, чтобы не пропускать солнечных лучей. Тут они нужны были, потому что комната девушки приходилась на солнечную сторону, а она ненавидела просыпаться из-за солнца раньше положенного.

Перебирание маминых вещей заставило ее в очередной раз пролить немало слез. Некоторые мама оставила на видных местах, очевидно, желая взять их сразу же по возвращению домой. Так не хотелось убирать все это, будто бы комната была музеем, так что Нора пересиливала себя каждый раз. Когда и эта комната осталась пуста, на улице уже была ночь. Осталось только сдвинуть мебель, чтобы свернуть ковер, помыть тут полы и выкрутить лампочку, но сил не осталось совсем. К тому же, Джей Ди вернулся, он был уставшим, тоже не мог заниматься этими делами, но настаивал, чтобы дочь перенесла их на завтра. Норе пришлось заставить его отодвинуть сон на потом.

— Ты поедешь к Баду снова? — спросила она прямо. — Ты говорил Марте, что вернешься в родной город по рабочим делам.

— Бад уехал из города в тот день, когда было заседание по опекунству, — рассказал Джей Ди с усмешкой. — Думаю, он прячется от приставов. Но я помню все адреса, так что они смогут найти его и опечатать ту толику вещей, которая у нас осталась. Мой старый мотоцикл и его машина попадут в этот список, несомненно. А так мы всегда переезжали налегке, ничего стоящего больше не осталось. И та часть компании, которая закреплена за мной, будет продана. Я еду в город для этого — уладить дело с продажей. И еще для того, чтобы встретиться со старым партнером, устроиться на работу к нему. После этого вернусь в Шервуд. Это займет столько же времени, сколько ушло и здесь.

— То есть, ты с Бадом встречаться не собираешься? — Нора сонно хлопнула глазами.

— Нет, — с улыбкой Джей Ди дал более короткий ответ. — Конечно, если приставы не заставят. Но, если придется, я пойду к нему только в их присутствии. И никто больше не будет драться или стрелять, обещаю.

— А если они нароют на него что-то противозаконное? Или на тебя?

— На меня в жизни ничего не нароют. Я за собой следы подчищать умею. Но еще лучше это умеет делать Бад. Он покрывал нас обоих, — Джей Ди склонил спину, оперевшись локтями на свои колени. Он хотел, чтобы его глаза были на одном уровне с глазами дочери. — Не переживай, Нора. Все будет в порядке. Глазом моргнуть не успеешь, я вернусь в город, и никаких больше дурацких бумажек и поездок, разве что, только по моей работе.

— А как часто ты будешь уезжать? — спросила она, не успев вовремя прикусить язык.

— Раз в месяц точно. Зависит от того, как много будет заказов. Но даже я сейчас ни в чем не могу быть уверен, так что тебе даже думать об этом не стоит. Иди спать. Завтра опять в поездку.

— Высплюсь в машине Марты, — вздохнула Нора.

— Не выспишься, — уверенно ответил Джей Ди.

Пока что она не могла отделаться от этой новой фобии, это было отлично известно им двоим. Так что отец был прав, она не сможет уснуть в машине, но его уверенность все равно выводила из себя.

— Давай, уже поздно, а завтра будет много возни с вещами и мебелью, — отец спокойно смотрел на то, как она чуть ли не скрипит зубами.

Было бы у Норы больше сил, она бы поспорила или хотя бы огрызнулась разок. Вместо этого она вернулась в свою пустую комнату, и легла в кровать, чтобы поспать тут в последний раз.

Пятница и впрямь выдалась тяжелой. Сборы начались чуть ли не с раннего утра, погрузка мебели заняла много времени, Марта как раз успела приехать до конца сборов. Некоторое вещи погрузили в ее несчастную машину.

Во время сборов в маминой комнате, когда выносили ее шкаф, кто-то зацепил подоконник, кусок отломался, обнаружив под подоконником достаточно большую дыру, незаметную раньше. Нора приметила, что в этой небольшой дыре, а, вернее сказать, нише, лежит что-то белое. Она вытащила оттуда конверт и еще пакет с чем-то небольшим и квадратным внутри.

— Извините, — потупился один грузчик. — Но это дело плевое, можно починить.

— Ничего, мы все равно переезжаем, — сказала девушка, не показывая им то, что удалось вытащить.

Еще потихоньку извиняясь, работники вынесли шкаф из комнаты по частям. Пока Джей Ди разбирался внизу, а Марта командовала отрядом грузчиков, Нора осталась одна ненадолго, она помогала грузчикам тут, в квартире. Так что, воспользовавшись своим коротким одиночеством, она заглянула в конверт. Как она и думала, заначка. Пересчитав большую стопку купюр, Нора с удивлением поняла, что тут мама спрятала десять тысяч. И, конечно, девушка чуть не расплакалась. Она будто получила подарок с того света. Надо было отдать Джей Ди, чтобы он положил их на счет… Или же надо было как-нибудь отдать Хэзер и Марте за их заботу. Если не захотят, распихать им по всему дому или в машины…

— Нора! — Марта как раз появилась в квартире. — Тут еще много осталось?

Девушка успела спрятать конверт под кофту, а пакет прижала к себе, не успев придумать, куда его деть, прежде чем женщина обратила на нее взгляд.

— Что там у тебя? — спросила она.

Нора заглянула в пакет. Там была какая-то очень старая записная книжка, толстая из-за распухших исписанных страниц.

— Мой блокнот, — ответила она. — Достался мне от мамы.

Марта даже не стала проверять. Сочувственно кивнув, она протянула ей руку.

— Видимо, с мебелью все. Нам пора ехать. Где твои сумки?

С одним большим чемоданом для поездок они спустились вниз, предварительно закрыв пустую квартиру. Нора до этого обошла все комнаты, проверила все выключатели. Не для того, чтобы понять, что она забыла, а для того, чтобы получше все запомнить, чтобы еще разок вглядеться в эти стены, и пережить все те моменты, которые были ей увидены. Тетя Марта терпеливо ее ждала, хотя она торопилась, это было заметно.

Внизу уже ждал у своей машины Джей Ди.

— Удачно вам добраться, — сказал он. — И удачно сходить в школу.

— Я могу пойти с ней к директору, — Марта приобняла ее за плечи.

— Нет, я пойду сама…

— Она справится сама.

Они с Джей Ди ответили разом, а потом так же разом замолчали, снова подняв друг на друга глаза.

— Сама? Она же ни разу не ходила в Вестерберг, она его даже не видела! — воскликнула Марта. — Не все такие же самостоятельные, как ты.

— Я самостоятельная, — отчеканила Нора. — И это было мое решение. Я, в конце концов, в выпускной класс собираюсь. Так что, спасибо, тетя, но к директору я пойду одна, как ходят все.

Тетя Марта, наверное, думала, что прошло еще слишком мало времени с похорон, что ей, «девочке», все еще трудно, что ей грустно, что она не справляется. Она была права во всем, кроме последнего. Нора справлялась. Плохо, но справлялась. И ей надо было продолжать, чтобы забыть про эти трудности, чтобы грусть прошла, а не разъела ее.

— Я все равно подвезу тебя к школе, — настояла Марта. — И буду подвозить каждый день, мне все равно по пути, средняя школа находится рядом, а я туда подвожу сына.

Джей Ди отвернулся лицом к рулю, закатив глаза. Нора и не заметила, что ей захотелось рассмеяться, наблюдая за отцом. Она просто подумала, что хочет сделать то же самое, но Джей Ди успел первым, и, боже, он почти вызвал тем самым улыбку у нее. Тут же ей стало не совсем весело, она одернула себя.

— Тебе тоже удачи, — сказала Нора ему на прощание. Чуть не добавила «возвращайся скорее».

Ей все еще было трудно представить, каково это — жить с Джей Ди. Она знала, что он нелюдимый, наверняка неопрятный, импульсивный, вымещает гнев с помощью кулаков, и потому жить с ним было опасно, а потом она понимала, что, называя его всеми этими словами, говорит и о себе — все это к ней подходило. А она же ведь как-то жила спокойно, (почти) никого не убила и квартиру не снесла. Может быть, отчасти помогало то, что мама умела ее сдерживать. Но, все же, пережил бы дом двоих таких? Джей Ди ее слушал, он был с ней аккуратен. Он мог ее успокоить, как успокоил в доме Бада, он отвечал на ее вопросы, кое-как заботился, заставляя ее завтракать и обедать. И в тот раз, когда они разбили мамин стол вместе, он остановился и позаботился о ней снова. Значит, она могла заставить его успокоиться. И, все равно, все это смущало, потому что это были только ее догадки.

Сначала дом вовсе исчез из вида, прежде чем Нора успела подумать, что никогда его не увидит. Она боролась с довольно ощутимым желанием выйти из машины и отказаться уезжать, ей хотелось задержаться здесь, пройтись по улочкам с Шерон, даже если настроения веселиться не было. Хотелось даже пойти в школу. Просто быть здесь, жить дома, сидеть каждый вечер на том диване, хотя бы без мамы, но с ее памятью.

Нора вытащила из пакета записную книжку, открыла ее. Это был весьма старый ежедневник голубого цвета с цветочными узорами и металлическими позолоченными уголками, успевшими давно потемнеть.

«Дорогой дневник».

Мамин почерк. Размашистый, узористый, идущий не в ровные строчки, а в разные наклоны, то падая, то поднимаясь. Если мама была вне себя, она писала на полстраницы, а вот в спокойном состоянии старалась писать аккуратнее. У нее было несколько собственных стилей почерка, они менялись в зависимости от настроения.

Нора почувствовала, как ком снова сжимает горло. Она провела пальцами по вжатым в бумагу строчкам, даже приложила к носу и вдохнула поглубже почти исчезнувший запах чернил и отголосок каких-то незнакомых духов.

«29 августа, 1989. Прошлый дневник долго не кончался. Лето выдалось слишком спокойным».

Последние дни перед ее выпускным годом! Тогда она еще жила в Шервуде, но вот-вот уехала бы отсюда… Сколько себя помнила Нора, мама дневников не вела. Она все рассказывала ей, своей дочери. Даже когда они жили с бабушкой и дедушкой, Вероника говорила не с родителями, а со своим ребенком, делясь с ней любыми переживаниями и новостями. Потом Нора начала делать то же самое. И, имея друг друга, они никогда не нуждались в дневниках. Девушка и не задумывалась, с кем же общалась мама до нее. Только теперь поняла, что она и раньше предпочитала выговариваться не родителям.

Так мало Нора знала о Шервуде и о том, как там жилось ее матери. Никто не любил говорить о том последнем годе. И вот в ее руках были все ответы.

Нора начала читать, как-то забывая о том, что осталась позади лучшая часть ее жизни. Рано или поздно, она бы это пережила, как пережила это когда-то ее мать.

В Огайо так и не прекратились дожди. Или начались снова. Без разницы.

Гром, грянувший за окном, напугал Нору. На какую-то секунду она вернулась назад в тот день, двадцать девятое сентября, когда мамин «Форд» сквозь ливень рассекал по шоссе, а в приемнике громко играли «Led Zeppelin». Капли все так же стекали по стеклу, повинуясь ветру. Девушка подняла дрожащую руку, провела пальцем по капле.

— Какой час, тетя Марта? — спросила она.

Даннсток сделала потише радио, взглянула на нее, словно и забыла о том, что девушка сидит тут.

— Скоро будет двенадцать, дорогая, — отозвалась она. — Тебе удобно читать? Так можно испортить зрение.

Нора снова уронила взгляд на старую записную книжку. Она уже добралась до половины, успела зачитаться рассказами о злобной стерве по имени Хэзер Чендлер, о том, какой яркой и живой была Хэзер Макнамара, да какой ядовитой и трусливой была Хэзер Дьюк. Прошел почти весь сентябрь. И среди записей, полных ненависти и сожаления, было несколько ровных и неуверенных строчек про Марту и пара страниц, где с восхищением был описан юноша, у которого поначалу не было никакого имени, но в котором Нора сразу узнала Джей Ди. Он дал жару двум «похотливым придуркам Келли и Суинни», и в одном разговоре с мамой сразу представился ей, как очень интригующий парень с багажом знаний, острым языком и игривым взглядом. Иногда Нора даже забывала, что читает про своих родителей, это казалось таким далеким и чужим событием. Мама, конечно, мало изменилась с тех пор, у нее осталось все то же воображение, находчивость и впечатляющий лексикон… Вернее, это все в ней было.

Пару раз Нора захлопывала дневник, чтобы перевести дыхание, один раз даже заплакала, но, в конце концов, она всегда возвращалась к чтению.

Заметка об их первой ночи с Джей Ди заставила ее тяжело вздохнуть. Нора вспомнила, как когда-то делала примерные расчеты, когда ее должны были зачать. В конце сентября. Она уже тогда предполагала, когда начался этот хаос, который вытеснил ее семью из города. Расчеты совпали с мамиными записями, вот только началось все гораздо раньше. Даже до знакомства с Джей Ди.

И вот почти сразу она прочитала еще одну заметку, сделанную едва разборчивыми буквами, разбросанными от волнения. Мало кто мог понять почерк Вероники, особенно когда она писала вот так, но ее дочь всегда понимала. Разобрала и в этот раз, к своему несчастью. Так она узнала, что у ее родителей открылся счет убийств.

* * *

На часах была половина первого, когда Марте пришлось остановить машину. Нора едва не вывалилась из салона, чуть ли не задыхаясь от паники. Она бормотала про себя несвязные слова, чуть ли не истерила. Марта очень сильно испугалась, она вывела девушку на обочину, посадила под придорожное дерево, дала ей выпить воды. Даннсток подумала, что Нору накрыла паника из-за пребывания в машине. Она же видела, какой вид был у девушки с самого начала.

— Такое уже было с тобой? — спросила женщина, но ответа не получила.

Нора все еще плакала, сжимая кулаки и продолжая шептать «Почему, почему, почему». Спрашивать у нее что-либо было совершенно бесполезно. Марта уже хотела позвонить Джей Ди, спросить у него, сообщить ему. Может быть, если такой приступ был, он знал, когда это закончится и как можно привести девушку в себя, или, если его не было, он должен был о нем узнать. Даже если Марта в жизни не желала ему об этом рассказывать.

Пришлось просидеть под деревом минут двадцать, пока всхлипы не исчезли вовсе. Нора сидела и смотрела на дорогу невидящим взглядом, она находилась не здесь. И, все-таки, в ее глазах не было потерянности, она была зла, просто чертовски зла. Марту это навело на мысль, что она пришла в себя.

— Нора? — позвала она.

Девушка обратила на нее взгляд, потихоньку возвращаясь в реальность. Даннсток вздохнула с облегчением.

— Нора, с тобой такое часто бывает? — спросила она снова. — Я могу помочь? Может быть, еще воды? Или тебе успокоительное принести? Где оно у тебя лежит?

— Мне ничего не надо, — девушка покачала головой. — Я уже в порядке. В порядке, правда. Просто… — глаза ее снова заполнились слезами. — Я не знаю, как я буду жить дальше. Если бы мама была рядом, если бы она могла мне объяснить… Как мне жить с Джей Ди? Как смотреть на него теперь? Что я вообще должна думать? Только я начинаю думать, что хоть что-то понимаю, как тут же все рушится и оборачивается напротив…

— Ты всегда можешь обратиться ко мне и тете Хэзер. В любую секунду. И ты это отлично знаешь, — Марта поджала губы, стараясь держать себя в руках. — Если он что-то сделает что-то плохое, или что-то плохое скажет, тебе есть, к кому пойти. Ты же не сама по себе, милая.

Нора, взглянув на нее, покачала головой.

— Вы его не знаете, — сказала она тихо. — Никто его не знал так, как моя мама.

Голос у нее снова задрожал. Марта протянула к ней руки, чтобы прижать девушку к себе. Нора, как обычно, на объятия не ответила. Чем больше времени проходило с похорон, тем сильнее они узнавали Нору, потому что она приходила в себя, и ее настоящее «я» отличалось от первого впечатления довольно сильно. Довольно редко она показывала свои слезы другим, и вообще поначалу старалась сдерживать их в себе. Благо, Марта смогла ее убедить, что плакать даже полезно. Ее удостоверение медицинской сестры помогло убедить девочку в том, что Марта знает, о чем говорит. Еще Нора была так же тиха, но своенравна, как Вероника. И так же прямолинейна. Иногда Даннсток не знала, что на уме у ее подруги, а теперь так же терялась, думая о Норе. Но еще она была такой же понимающей, умела сочувствовать, не терпела несправедливости. Иногда с языка чуть не срывалось имя Вероники вместо имени Норы. Марта и не знала, чем она похожа на отца. Разве что взглядом, от которого могли и мурашки по телу пойти. Не могла же Вероника научить ее этому, хотя сама подчас могла посмотреть на человека так, что коленки начинали дрожать.

— Это всего лишь на девять месяцев. И он будет в разъездах, — попробовала утешить ее Марта, как она утешала себя. — Тебе не придется надолго с ним связываться.

— Как он мог?! — воскликнула Нора. — Почему он был таким…

— Он был одиночкой, очень смелым и, чего греха таить, красивым. Ему понравилась она, а она влюбилась в него. Суровая правда жизни, — Марта вздохнула. — В первый день их знакомства нас задевали два мальчика, они были всего лишь подростками, и…

Марта вздохнула, вспомнив Рэма. Его веселый и беззаботный смех, его энергию, и его бушующее пламя, которое ничто не могло укротить. Широкоплечий, сильный и такой смешной.

— Потом они пристали к Джей Ди, а он при всех оскорбил их в ответ, и потом достал пистолет, — Даннсток заметила взгляд Норы. — Мы тоже испугались. Он выстрелил, но патроны были холостые. Пальнул прямо перед их лицами, они попадали, все закричали, но никто не пострадал, кроме самолюбия мальчиков. Так Джей Ди выгнали с занятий, но он стал в какой-то степени героем, потому что никто никогда не давал тем мальчикам отпор, да еще таким изощренным способом. И твоя мама тоже заинтересовалась им, а потом спустя какое-то время они стали появляться везде вдвоем. Теперь ты можешь хоть немного понять, за что она могла его полюбить?

Нора отвернулась к дороге, а потом кивнула едва заметно, не показывая своего лица. Она угодила под дождь, от которого они прятались под деревом.

— Нора, вернись! — Марта тут же поднялась на ноги. — Так можно и заболеть! А у тебя сейчас не такой сильный иммунитет…

Девушка обернулась, смахивая с лица капли дождя и, наверное, слезы. Она снова была зла.

— Моя мама была очень умной, и она в жизни не одобрила бы что-то противозаконное, — прорычала Нора. — Так что я все еще не понимаю, чем ее этот псих привлек!

— Да, Вероника была очень умной. Умнее всех, кого я знаю, и вряд ли я когда-нибудь встречу такого же умного человека… но она не относилась так уж и серьезно к закону. Она считала, что некоторые законы несправедливы, и что он не может проконтролировать всех. Мы говорили об этом иногда, она любила порассуждать на серьезные темы, и каждый ее доклад по социальным вопросам встречался… скажем так, не совсем гостеприимно. Нас с ней окружали такие простые люди, которые никогда не задумывались над чем-то так же глубоко, как твоя мама. Все стало еще сложнее в Вестербурге. И потом она стала дружить с самыми популярными девочками, потом и Джей Ди приехал в город… Это очень длинная история, милая.

Марта тоже не любила вспоминать тот год. Он был наполнен болью и для нее тоже. Сначала она едва не потеряла лучшую подругу, потом ее любимый человек навсегда ушел из жизни, потом она сама попыталась уйти, и никто не стремился ее утешить, никто не попытался понять ее, кроме Вероники. Это были такие трудные месяцы. То, что они пережили тогда, некоторые не могут пережить годами.

— Я думаю, они были похожи, — заговорила Даннсток.

Нора шагнула к ней ближе, уходя из-под дождя. Она подрагивала от холода. Марта сняла с себя кофту и накинула ей на плечи, продолжая рассуждать:

— Джей Ди и твоя мама. Я замечала много раз, как они смотрят друг на друга, как говорят. Вероника не всякого мальчишку могла вытерпеть дольше двух минут, а с твоим отцом она проводила целые дни. Значит, он был достаточно умен для нее, разделял ее мысли или умело делал вид, что понимает ее. И, конечно, на все остальное ему было плевать: на закон, на власть, на людей. Он был одиночкой, а твоя мама тоже была одинока, немного в ином смысле. Они сошлись хотя бы из-за этого, я думаю. Но никто из нас не может быть точно уверен, потому что ты права — никто не знал его лучше, чем твоя мама, и твоя мама тоже была сложным человеком, хотя старалась казаться простой для остальных. Если захочешь у него спросить, лучше поостерегись, потому что мы не знаем, как он отреагирует на это.

Нора закивала. Она уже знала это, и Марту посетили страшные догадки о том, что Нора уже пыталась спросить, на что получила непредсказуемую реакцию.

— Нам надо ехать дальше, — неохотно заметила девушка.

— Мы можем остановиться у ближайшего мотеля, переждать там ночь. Думаю, грузчики будут не против.

— Нет, мы должны ехать домой, — Нора сжала кулаки, глядя как раз на три фуры, что ехали за ними. Водители сидели себе за рулем, а их сменщики вышли наружу, покуривая сигареты, и глядя на них, женщину и девушку, с любопытством. Может, готовы были примчаться на помощь, хотя Марта подала им знак, что ничего не требуется. — Со мной больше такого не повторится.

В подтверждении ее слов, дождь начал утихать.

— Я готова остановиться по любому твоему слову, дорогая. Помни, что твое здоровье важнее, чем все эти вещи и деньги, которые придется платить людям за ожидание. Я могу рассказать им и, уверена, они поймут, — Марта взяла ее под руку.

— Не надо, — остановила ее Нора. — Никому ничего не надо говорить, и переживать тоже не надо. Просто поедем дальше. Я напьюсь успокоительного и, может быть, посплю.

Марте пришлось смириться. Они сели в машину, девушка и впрямь сразу полезла в сумку за таблетками, выпила сразу несколько, даже не запив их водой. Сев на свое место, она еще минуты три не смотрела в окно, и не брала в руки ту старую записную книжку, отчего-то Марте знакомую. Даннсток снова включила радио, отыскала волну, по которой передавали нечто, похожее на оперу. Это успокоило и ее. Нора снова потом взялась за чтение. Она молчала, не поднимала глаз, но Марта заметила, что она плакала. Плакала все время, продолжая читать, пока не уснула вовсе, еще крепко держа блокнот в руках.

* * *

Нора, к своему счастью, проспала тот момент, когда они подъезжали к Шервуду, иначе бы на нее нахлынула паника из-за чувства дежавю. Марта разбудила ее, когда они уже подъехали к дому. Тому самому, где предстояло теперь жить девушке.

Она окинула глазами записную книжку, которую так и не дочитала, и к которой даже немного боялась прикасаться, затем отложила в сторону. Она дошла до того, что маму в школе оклеветали те два придурка, что она была подавлена и разбита. Конечно, она написала что-то про Джей Ди, и Норе не терпелось дочитать всю историю до конца, но сначала нужно было заняться домом, а потом уже в одиночестве добраться до конца страниц.

— Теперь это твое, — Марта отдала ей связку ключей. — Конечно, надо сделать дубликат, но этим можно заняться позже…

Половина ее слов и действий осталась в каком-то тумане. Это уже было побочное действие седативных. Не стоило возвращаться к ним так резко и пить в таком количестве. Нора открыла дверь кое-как, потом каким-то образом уже оказалась внутри вместе с грузчиками, заносившими мебель в дом. Девушка прошлась по комнатам на втором этаже — их было две, — заглянула на мансарду, куда можно было снести лишнюю мебель, потом кое-как вернулась на первый этаж, оглядывая пыльную гостиную. Вход на кухню виднелся рядом. Потом рядом внезапно оказался бодрый юноша — подросток с растянутой одежде, с заметным энтузиазмом на едва пухловатом лице. Что-то подсказало Норе, что это и есть сын Марты.

— Меня зовут Рэм, — сказал он, протянув руку.

Имя, мелькнувшее и в реальности, и на страницах маминого дневника, немного отрезвило ее.

— Что? — уточнила Нора, боясь, что у нее уже начались галлюцинации или же она до сих пор не проснулась.

— Меня зовут Рэм, — парнишка все еще улыбался, терпеливо протягивая ей руку. — Тебя зовут Нора? Мама мне много про тебя рассказывала.

— Рэм Даннсток? — повторила про себя Нора.

— Ага, с маминой фамилией, — кивнул юноша. — Мама мне позвонила, сказала, что вы приехали. Так что я пришел сюда, чтобы помочь вам с мебелью. Ну, и познакомиться с тобой, конечно. Может быть, помочь тут освоиться. Я наш район знаю хорошо. Могу дать тебе свой номер, позвонишь мне в любое время, как только помощь понадобится.

Нора покивала пару раз, не зная даже, что может сказать. Она и не знала, сколько времени на часах прошло, но вот уже в гостиной была куча ящиков и сложенных запчастей от мебели, еще диван, который никто не разбирал. На втором этаже коридор был уставлен коробками. На кухне рабочие закончили подключать к сети холодильник. Потом на пороге послышался оживленный разговор. Нора потянулась на звук чужих голосов.

— …пока дом переписан на меня, — какой-то мужчина настойчиво втолковывал это тете Марте.

— Но мистер Доусон, — она поставила руки в боки. — Не жить же ей без света до приезда отца!

— Я и без того разрешил въехать сейчас, хотя стоило бы все делать по закону. Ты знаешь меня, Марта, я не могу так просто это оставить, если у меня не будет гарантии.

— В чем дело? — спросила девушка, увидев, что на вершине порога стоит Рэм, наблюдая за этим с волнением.

— Это мистер Доусон, бывший хозяин этого дома, — шепнул ей юноша. — Мама уговорила, чтобы он дал вам въехать сюда сегодня, хотя вы еще не заплатили даже первого взноса, как я понял, и договор еще не заключен до конца. Но он запрещает тратить свет и воду, потому что тогда счет будет записан на его имя. Ему нужен взнос, а у нас сейчас нет денег. Твой отец скоро приедет?

Нора встретила его взгляд с той же тревожностью. Джей Ди сказал, что проведет в родном городе столько же времени, сколько они провели в их с мамой городе. И никто не дал бы ей снять деньги со счета без поручителя-опекуна. Она обняла себя руками, и почувствовала, как зашуршал под одеждой конверт, который острыми уголками уже врезался ей под ребра… Конверт!

— Мистер Доусон! — Нора спустилась вниз по порогу. — Здравствуйте. Я Нора, это я с отцом покупаю у вас дом. Отца сейчас нет, но он просил передать вам первый взнос из общей суммы, и свою расписку.

— Рад познакомиться с вами, мисс, — низкий мужчина с плешью на макушке пожал ее руку. — Мы с Мартой как раз говорили о первом взносе. Понимаете, на какие жертвы я пошел, разрешая вам сюда въехать, не имея документов?

— Мы с отцом понимаем, очень хорошо понимаем, — Нора потрясла его короткопалую ладонь пару раз, кивая так энергично, что у нее едва закружилась голова. — Если я правильно помню, общая цена была…

— Сто двадцать, — мистер Доусон кивнул, не теряясь в разговоре. — Но вы решили въехать со своей мебелью, так что цена снизилась до девяноста тысяч, как и было обговорено изначально. Но дом в хорошем состоянии, с участком, я сам строил мансарду…

— Мой отец приедет только на следующей неделе. У нас все готово к переводу денег и к заключению договора. И я уж точно не потрачу много света и воды до его приезда. Предположим так, я внесу первые пять тысяч, чтобы все возможные и невозможные расходы были покрыты, и добавлю еще две тысячи, чтобы окончательно избавить вас от волнений до приезда моего отца. И, конечно, будет приложена расписка. Мы с отцом предугадали вашу тревогу, и это пока все, что у меня есть с собой. Но остальные восемьдесят три тысячи будут на вашем счету в ближайшие три недели, даже быстрее…

— Мисс, мисс, — забормотал мужчина, проведя рукой по взмокшему лбу. — Семи тысяч будет вполне достаточно.

— Тогда я принесу их вам, — Нора кивнула, а потом быстро пошла обратно к дому.

Ее порядочно взбодрила эта беседа. Пока рассеянность не нахлынула снова, нужно было срочно писать эту расписку…

— Рэм, — она оглянулась на юношу. — У тебя ручка есть?

— Сейчас найдем! — оживился парнишка, убегая куда-то в кухню.

Нора открыла последнюю страницу маминого дневника, которая была пустой, и вырвала ее, наплевав на внутренний голос, который кричал о святотатстве, будто бы она страницу из Библии безжалостно выдрала. Рэм принес ей шариковую ручку от грузчиков, которые заполняли последние документы.

— Что ты делаешь? — спросил он.

— Расписку пишу, — выдохнула Нора, думая примерно секунду.

Она видела, как заполняет документы мама. Помнила, что примерно пишут клиенты. Еще читала почти все бумажки, в которых ей и Джей Ди приходилось расписываться. Расписки должны быть максимально официальными? Есть ли общая форма их написания? Вздохнув, Нора написала то, что только могла придумать, стараясь выписывать почерк отца, а потом поставила его подпись-закорючку. Она достала конверт, отсчитала семь тысяч, и снова выбежала на порог.

— Вот, мистер Доусон, — Нора подала ему все нужное. — Просто пришлось поискать в своих сумках, но… Это же того стоит? Теперь между нами нет никаких разногласий?

— Посмотрим, — мужчина кивнул ей, затем взглянул на свою бывшую соседку. — Ты права, Марта. Эта леди весьма серьезная. Мне уже стоит бояться ее отца?

Женщина замялась, бросив нервный взгляд на Нору. Она и сама поникла. Вот бы и ей знать, стоит ли ей бояться Джей Ди?

— Прошу меня извинить, мистер Доусон, но нам нужно проводить грузчиков, — сказала девушка. — Они вот-вот начнут ругаться, что мы их задерживаем.

— Да, конечно, — мужчина осторожно засунул все бумаги в карман. — Приятно вам здесь расположиться. Если возникнут вопросы, пусть Марта свяжется со мной. Я буду в городе до конца октября.

Нора, опять же, покивала ему, а потом пошла обратно в дом. Марта распрощалась с бывшим соседом, потом быстро догнала ее.

— Ты большая молодец, Нора. Как хорошо, что Джей Ди и впрямь предусмотрел это.

— Он не предусматривал, — буркнула девушка, а потом, вздохнув, села на диван, рядом с дневником, из которого была неровно выдернута страница. — У меня просто были с собой наличные.

— Оу… Так значит, расписка…

Девушка стыдливо опустила взгляд, мысленно намылив себе шею. Боже, эта туманность в голове и усталость развязали ей язык… Неужели она никогда не научится держать его за зубами?

— Марта, эта расписка… — начала бормотать Нора.

— Я знаю, — неожиданно, она усмехнулась. Девушка подняла на нее глаза. На лице тети читалось веселье, пусть и с капелькой грусти. — Я хранила этот секрет с тех пор, как твоя мама начала подделывать записки от родителей, и все еще готова обещать, что сохраню его до конца своей жизни. Джей Ди стоит знать об этом?

— Пока нет… не знаю, — Нора покачала головой, совсем растерявшись в своих мыслях.

— Тогда я буду нема, как рыба, — женщина погладила ее по плечу. — Грузчики уже собрались. Вот, распишись здесь, и я пойду провожу их.

Девушка послушно поставила подпись. Марта все еще улыбалась, глядя на нее. Рэм заглянул в дом.

— Мам, тебя зовут! — сказал он.

— Уже иду, дорогой. Нам тоже пора домой, Норе стоит отдохнуть.

— До встречи! — крикнул ей юноша, помахав ладонью на прощание.

Марта тоже сказала что-то на прощание, выразила какие-то пожелания, оставила некий список, прикрепленный к установленному, но пустому внутри холодильнику. Упав на пыльный (хрен с ним) диван, Нора прикрыла глаза и совсем потерялась в себе, уже не слыша и не видя ничего. К счастью, все люди, топающие по ее новому дому, разошлись, как исчез и шумный мистер Доусон. Она осталась тут наедине вместе с этим старым дневником. Но, прежде чем вернуться в восемьдесят девятый год снова, нужно было выспаться до конца, и плевать на пыль, которая осела на одежде. Девушка закинула ноги на подлокотник, сунула книжку под бок, и, отвернувшись лицом к закрытой снаружи двери, опять провалилась в сон.

*Примечание к части

Я совсем не знаю, как решаются дела с опекунством, приобретением недвижимости и заселением в дом, в особенности то, как это делалось на момент 2007 года, так что, если среди вас есть такой человек, который в этом разбирается, и который не может спокойно смотреть на мою самодеятельность, то, пожалуйста, простите и отпустите.

Всех, кто пишет отзывы, обожаю и целую в обе щеки.

Мисс Флеминг, старая директриса в огромных очках с роговой оправой, держала ее в кабинете целый час, а до этого минут двадцать перед кабинетом, пока занималась своими делами. И вот, наступил, наконец, тот момент, когда их встреча подошла к концу. Честно говоря, терпеть директрису уже было невозможно — таким раздражающим человеком она была сама по себе, а тут еще эти постоянные сравнения с Вероникой и…

— Я, вообще-то, сделала отличную дань памяти для твоего отца. При том, что у меня было минимум информации о нем, получилось даже неплохо.

* * *

2 ноября, 1989

Дорогой дневник,

…Представляю, что сказал бы Джей Ди, если бы узнал о ребенке.

«Не в тех семнадцатилетних мы сыграли».

Хотела послать его к черту сейчас, но вспомнила, что он уже там.

* * *

— Добро пожаловать в нашу добрую и дружную семью! — женщина всплеснула руками, когда настала пора расставаться. — Уверена, тут тебе понравится. Твоей матери здесь очень нравилось, и ее любили так сильно!

* * *

10 марта, 1990

Дорогой дневник,

Моя новая школа, по сравнению с Ветербургом — Рай.

Хэзер Ч. все твердила мне о том, что здесь будет скучно, что когда-нибудь я вернусь назад в ту черную дыру под названием Шервуд, но я в жизни этого не сделаю. Хотя бы потому, что мне больше не нужно вести счет каждому разу, когда меня называли шлюхой мои же одноклассники. Если бы родителям пришлось там задержаться еще на неделю-другую, я бы сама снесла то место к чертям.

Нора прекращает пинаться, когда я задумываюсь об этом. У них с Джей Ди определенно есть что-то общее.

* * *

Только вернувшись домой, девушка заметила, как здесь мало места. Коробки иногда загораживали собой проходы в другие комнаты. Нора взялась за уборку, разбирая ящики, чтобы освободить место и понемногу обставить дом (а еще прочистить свои мысли). У нее получилось сбить свои чувства при помощи кое-какой физической работы, но, тем не менее, эмоции поглощали ее каждый раз, когда руки вновь оставались свободными.

* * *

30 июня, 1990

Дорогой дневник,

Кто бы мог подумать, что в моей истории есть хэппи-энд? Не буду испытывать судьбу и закончу все, прежде чем жизнь подкинет мне какой-нибудь новый фортель.

Нора родилась здоровой девочкой, она очень крепкая и очень, ОЧЕНЬ, шумная. Все дети такие шумные? О, точно, хэппи-энд. В хэппи-энде же не бывает недостатков? Как там было в «Принцессе-Невесте»?

Роды прошли без осложнений, назло всем нашим опасениям. Уверена, что папа назло подложил мне острый перец в салат, лишь бы закончить уже наши мучения поскорее. Мы, конечно, отомстим ему, но к этой истории это уже не относится.

Мама счастлива до безумия, она все продолжает твердить, как же девочка похожа на нас и все в этом роде. Дети вообще ни на кого не похожи, или это мое зрение меня подводит? Пока что я вижу маленькую крикливую розовую сливу, но уверена, что из нее вырастет потрясающая и самая удивительная девочка.

Позволю себе упомянуть Джей Ди в последний раз, раз уж мы заканчиваем наш путь. Я долго думала, ты знаешь, и я хотела бы поблагодарить его за всё — за все уроки жизни, и, в особенности, за Нору. Благодаря ему, я имею возможность вырастить ее, и воспитать ее человеком, который, может быть, сможет исправить людей, как мы не сумели этого сделать. О, я уверена, что у него было бы свое мнение на этот счет, но еще я уверена, что он бы ее полюбил, что он взорвал бы все Вестербурги мира ради того, чтобы защитить ее. Думая о том, на что он пошел бы ради Норы, я не знаю точно, жалею ли я о его смерти или нет.

Может быть, я и за всю жизнь не узнаю. Посмотрим.

Прощай, милый.

Искренне твоя,

Вероника Сойер.

* * *

После прочтения последней записи, Норе тоже оставалось думать: жалеет ли она? И этим вопросом девушка задавалась долго, каждый раз ощущая привкус грусти и тоски по маме. Все больше и больше не хватало ее рядом, не хватало разговоров и объятий, которые мама могла бы дать ей.

Девушка настолько погрязла в размышлениях, что и не заметила, как приехали Марта и Рэм, освободившийся после уроков, чтобы помочь ей с уборкой и сборкой самой простой мебели.

— Пока я займусь столом, — вещала мисс Даннсток, тщательно протирая будущую столешницу еще не собранного обеденного стола, — вы могли бы сходить в магазин за продуктами. Заодно, Нора, и узнаешь, где тут хорошие магазины. Рэм знает весь район, можешь на него положиться.

— Мама, — простонал юноша. — Не надо так нахваливать меня.

— Если ты этого заслуживаешь, почему бы и нет? — с улыбкой женщина пожала плечами.

Рэм весьма очаровательно пытался сделать серьезный вид. Нора едва улыбнулась, глядя на него. За всю дорогу они мало говорили друг о друге. Рэм только показывал руками в разные стороны, рассказывал о магазинах, о городских заведениях, а девушка кивала в ответ, да задавала редкие наводящие вопросы.

Когда они добрались до магазина, и начали ходить между полками в пустых проходах, Рэм одним словом обмолвился, что мать довольно сильно устает.

— …Так что ты прости нас, что мы сегодня припозднились, — сказал он, робко подняв на нее глаза.

Нора не любила робких людей, не любила также извинений ни за что, но это ее не отвратило от Рэма, а поразило. Удивленно на него уставившись, она забыла, зачем вообще потянулась к верхней полке.

— За это не стоит извиняться. Это я должна просить прощения. Я серьезно, вы сделали для меня очень много, даже слишком много. Вы тратите на меня время, а могли бы, к примеру, дома отдохнуть, — нервно усмехнувшись, девушка тут же почувствовала неловкость и вину перед Рэмом.

— Ну мы же это не ради выгоды делаем. Мама тебя и впрямь полюбила, да и мне ты тоже нравишься. Мне только в радость тебе помогать. А что до дома, так нам у тебя легче отдохнуть, чем там. Ну, проблемы всякие… — юноша почесал затылок. — Семейные вопросы. И мы с удовольствием воспользуемся любым шансом сбежать от проблем.

Нора поджала губы, чувствуя себя еще более виноватой. Она слышала, что муж Марты — очень сложный человек. Это можно было понять даже без всех этих слухов, просто представив, как это звучит: у Марты есть муж, у них уже практически вырос сын, но почему-то они не расписаны, и у сына все это время в документах фамилия матери, а в графе «отец» стоит прочерк. Это уже звучало достаточно странно, и сразу навевало не самые легкие мысли. И, что еще хуже, Нора понимала, вернее, она знала, что муж Марты настроен против нее. Она могла его понять. И, все же, он злился на нее, но причем тут семья? Неужели нельзя все выяснить спокойно?

Мама когда-то говорила ей, что люди порой сами создают себе трудности. Знали ли они, какими глупыми выглядели в чужих глазах? Конечно, она не стала бы высказывать это Рэму.

— Я должна попросить прощение еще и за это. Твой отец наверняка недоволен, что вы пропадаете у меня, какой-то чужой девчонки. Я не обижаюсь, я все понимаю, честно! — поспешила сказать она, видя, как Рэм собирается что-то ответить. — Мне и самой бы это не понравилось. И мне очень не хочется, чтобы вы из-за меня ссорились, так что, если что, можете со спокойной душой меня оставить, я не пропаду, и злиться не буду. Это же… семья.

Голос предательски дрогнул на последнем слове. Нора попыталась спокойно улыбнуться, добавляя уверенности своим словам, но чертовы губы задрожали и искривились, так что ей пришлось быстро отвернуться и потратить несколько секунд на то, чтобы привести себя в порядок. Не хватало еще наматывать сопли на кулак здесь, в магазине, в присутствии несчастного Рэма, который, она была уверена, испугался бы ее слез. Вдохнув и выдохнув, Нора взяла баночку кофе, бросила в свою корзинку, а затем снова повернулась к юноше.

— Этого мне хватит на целый месяц, — сказала она, приподняв корзину в руке. — Если что, я приду сюда еще. Пойдем на кассу…

— Нора, ты… — Рэм поджал губы, затем сомкнул брови на переносице, подбирая слова. — На самом деле, проблема ведь не только в тебе. Папа, он просто… такой человек. Он почти не ругается из-за тебя, поводов и так хватает. Но мы с мамой привыкли, и мы так живем уже много лет. Так что ты не волнуйся, ты ничего не испортишь… То есть, ты ничего и не портила. Потому что, ну… портить, собственно говоря, нечего.

Юноша вздохнул, мельком глядя на ее лицо, а потом робко заглядывая ей в глаза.

— Ясно, — Нора кивнула. — Но, если что, я правда пойму. Вы можете не приходить ко мне или, наоборот, приходить, когда захотите…

— Твой отец не будет против? — спросил Рэм. — Мама, говорит, что он весьма пылкий человек.

— Я… — девушка вздохнула. — Я не знаю.

— Прости, если я тебя достаю своими вопросами, просто я совсем ничего не знаю. Я хотел быть в курсе, но моя мама опекает меня подчас слишком сильно. А еще она очень ранимый человек. Никогда не знаешь, какой разговор может ее расстроить.

— Если что, ты можешь спросить у меня, — Нора поставила корзины с покупками на кассу.

Пока она расплачивалась с кассиршей, они ничего не говорили. Рэм ринулся вперед, молча вызываясь нести одну из сумок, как было и с корзинкой. Уже на улице он снова обратил на нее любопытный и осторожный взгляд.

— Ты с отцом не в ладах? — тихо поинтересовался он. — Ну, то есть, я знаю, глупый вопрос, ведь он только появился, просто я имел в виду, он не против тебя?

— Он не против, он пытается наладить контакт, — честно ответила Нора, оглядывая улицу. — Но я же не знаю его. И некому мне о нем рассказать. Вот совсем недавно я узнала о том, каким он был, когда познакомился с мамой, и что между ними случилось, и теперь я не знаю, хочу ли я идти ему навстречу. Мне как-то слабо верится в то, что он изменился.

— Некоторые люди и впрямь не меняются, — Рэм грустно покачал головой. — А некоторые меняются. Если бы у меня не было отца, а потом он появился бы и хотел наладить со мной отношения, я бы пошел ему навстречу. Это глупо, конечно. Просто я наивный, а еще чувствительный, то есть, размазня. Что поделать, я же понимаю, что измениться не смогу. Взрослый уже слишком.

— Мне не кажется, что ты размазня, — Нора усмехнулась. — Ты очень умный и уравновешенный. А быть чувствительным лучше, чем быть бесчувственным, я думаю. Люди мы, в конце концов, или кто?

— Папа говорит, что нынешний мир таков, что в нем размазне не протянуть, — юноша пожал плечами.

Нора замолчала, поняв, что все это время речь шла о его отце. Она думала об одноклассниках или соседях, которые могут задевать сына Марты, а теперь выяснилось, что это его папаша. Что ж, это ее почти не удивило.

И тут же она подумала о маме, которая тоже «не протянула». Не успела Нора и подумать о том, чтобы назвать мать «размазней», ее челюсти уже сомкнулись чуть ли не до спазма.

— Идиотизм, — вырвалось у девушки, а потом она поняла, что буркнула это вслух.

К ее облегчению, Рэм улыбнулся.

— Я тоже так думаю. Но мама говорит, что он в чем-то прав. Если взглянуть на наш мир, то это уже не кажется таким глупым, в самом деле.

Нора вспомнила то время, когда она впервые серьезно подумала о том, что мир жесток. Это был ее подготовительный класс, ей было шесть, и у них в школе был праздник, посвященный Дню Отца. Она пригласила дедушку, единственная из всего класса, и это вызвало любопытство у других детей.

— Такого не может быть, чтобы у тебя не было папы! — воскликнула одна девочка. — Иначе и тебя бы не было! Не бывает людей без пап!

— Может быть, ты какая-то неправильная? — спросил один любопытный одноклассник.

— Точно, ты просто неправильный человек, Нора!

— Нет! — закричала она. — Я правильная, правильная!

Конечно, такая реакция побудила ребят начать дразнить ее. Они все кричали «Неправильная, неправильная! Без папы!», а Норе оставалось только бегать и толкать их. Когда в ушах уже зазвенело, она выбежала из класса в слезах, и плакала все время, пока за ней не приехала мама, и весь путь до дома девочка провела, рыдая в мамин бок. Почему у всех есть папы, а у нее нет, думала она. Чем она заслужила быть неправильной? Почему мир так несправедлив именно к ней?

— Ну, это правда, — девушка пожала плечами. — Либо приспосабливайся к миру, либо отстраняйся от него. Скажу тебе так — быть одиночкой иногда даже круче, чем быть в центре событий. Тебя никто не видит, не трогает.

— О, я знаю, — кивнул Рэм. — Мне иногда одиноко, но, по большей части, нравится быть одному. Я люблю тишину, люблю почитать, а если хочется поговорить, так с умным человеком. Вот ты — умный и приятный человек. Ты меня отлично понимаешь, а я потихоньку понимаю тебя, и уже не так одиноко становится.

— Ты тоже классный, — Нора с улыбкой пихнула его локтем. — Если бы уже учился в старшей школе, мне было бы не так скучно туда ходить.

— А мне интересно учиться, — Рэм пожал плечами. — Хотя я бы и сильным быть не прочь. Я, на самом деле, неплохо бегаю, и по деревьям лазить умею. Гулять люблю. У меня есть одно особенное место. Когда мне плохо или когда хочется куда-то идти, а идти некуда, я иду туда. Хочешь, покажу? Когда ты тоже будешь чувствовать себя неважно, тоже можешь туда приходить.

— Спасибо, — кивнула Нора. — Но я пока освоюсь в городе. Может быть, я и сама найду себе такое место.

Она и вправду была благодарна Рэму, и идея тихого тайного места, куда она могла бы пойти в тяжелые моменты, была неплоха, вот только если и иметь убежище, то одиночное. Свои тяжелые моменты девушка хотела проводить в полном одиночестве.

Таким темпом, разговаривая о пустяках, они незаметно для себя добрались до дома Норы в считанные минуты. Марта практически собрала стол, и хотела приготовить что-то на ужин, но Нора сумела ее убедить пойти домой, чтобы, наконец, отдохнуть. В конце концов, она умела готовить самые простые блюда, да и в остальном вполне могла справиться сама.

Долгий разговор по душам с Рэмом поднял ей настроение. Все-таки, ей не хватало сверстника, которому можно было бы выговориться и получить в ответ понимание. Надо было почаще звонить Шерон.

С этими мыслями Нора взялась за обстановку своей комнаты, где теперь стояла собранная кровать. Собирать ее помогал Рэм, и, хоть они справились с горем пополам, одна ножка шаталась, но это, вроде как, было не смертельно. Один из ящиков с вещами девушки был на мансарде.

Поднявшись туда впервые за целый день, Нора заметила, какое это светлое и просторное помещение, если не считать всех этих лишних коробок. В первый раз, когда она поднялась сюда, она была не совсем в себе из-за побочного действия седативных, а теперь могла рассмотреть свой новый дом заново.

Окошко в конце мансарды выходила прямо на оживленную улицу, в конце которой был парк — уже с листвой теплых тонов, которую колыхал ветер. Мистер Доусон построил это помещение на славу: ветра выли снаружи, но внутри было тепло и уютно.

Нора села на один из ящиков прямо у окна, и вздохнула спокойно. Хорошее впечатление от уютного чердака и поднявшееся настроение навели ее на вполне позитивную мысль.

Она нашла свое заветное место.

— Мисс Сойер…

— Вы закончили проверять мой тест? — девушка подняла глаза на учителя, повторяя эту фразу уже третий раз за день.

Мистер Филлипс (его фамилию было нетрудно запомнить) с улыбкой кивнул ей.

— Да, я как раз подошел к вам из-за него. Результаты весьма неплохие. Когда я говорил с другими учителями о вашей проверке, я и не мог подумать, что вы и впрямь окажетесь такой осведомленной.

— Я немного ушла вперед программы в своей старой школе, а теперь мне осталось нагнать только две-три темы по каждому предмету…

— И это я уже слышал от учителей, — мужчина положил перед ней новую тетрадь. — И ваш индивидуальный психологический тест тоже весьма заинтриговал меня.

Нора ощущала каждой клеточкой тела, как на них пялятся ее новые одноклассники. Девушка поспешила опустить глаза, чтобы не испытывать соблазна бросить ответный взгляд на зевак, и закрыла лицо волосами.

— Давно Вестербург не видел таких личностей. Наверное, со времен вашей матери.

— Спасибо, мистер Филлипс, — буркнула девушка.

Сначала он показался ей весьма приятным на вид и профессиональным, а теперь она не хотела даже смотреть на него. Не из-за мамы (их с Норой сравнивал уже третий учитель), а из-за того, как бестактно он ее упомянул. Наверное, хотел дать ей понять, что знал Веронику, что тоже сожалеет утрате, но мог бы найти место и время получше.

Из-за этого нелегкий день стал просто ненормальным. Нора не любила повышенного внимания к себе, она чувствовала себя какой-то неправильной, когда на нее было обращено так много взглядов. Иногда она совсем не понимала, что на уме у школьников, окружающих ее.

В начале дня пару человек бросили взгляд на ее царапины на лице, которые рассеялись по коже, словно засечки. Нора не могла дождаться, когда же заживут все следы после аварии. Синяки уже прошли, боли в ноге не было, да и мигрень начала посещать ее пореже, а вот порезы на руках, шее и лице запоздали. Пока что девушка постаралась прикрыть эти неприятные следы капюшоном толстовки и волосами, но учителя в некоторых классах ясно давали понять, что в капюшоне на уроке сидеть нельзя. Что ж, внимания от людей меньше не стало. Люди наоборот впивались взглядами в ее спрятанное лицо еще сильнее, стараясь его разглядеть. Никто не любил секреты.

В столовую девушку не пошла, она пропустила обед, потому что аппетита не было. И не хватало ей еще, чтобы на нее смотрели, когда она будет обедать и наверняка обляпается йогуртом. Всю большую перемену Нора провела на трибуне школьного стадиона, на который ей давно уже хотелось взглянуть. Конечно же, ничего не говорило о том, что здесь когда-то случился взрыв, оставивший после себя воронку и, очевидно, полумертвого, но еще живого парня.

Джей Ди так часто занимал ее мысли. Нора могла бы позвонить ему или написать, что дом уже готов к проживанию, что она не трогала только его комнату, еще могла бы спросить, какие ящики туда нужно перенести, или в какую фирму нужно сходить за очередным документом, чтобы сделка купли-продажи не затянулась надолго. Но она не могла заставить себя нажать кнопку вызова. Сначала, в первые дни, она была слишком зла на него, потом не видела смысла, ведь совсем скоро отец должен был приехать и решить все сам. Однако, он уже начал задерживаться. Все чаще хотелось написать ему СМС или взять себя в руки и позвонить, чтобы просто спросить, что там у него происходит. Может быть, Бад давно уже прикончил его или опять увез за собой против его воли. Он же знал, куда ударить и как снять протезы. И он умел подчищать следы.

Нора решила подождать еще день или два. А пока что она все еще думала, жалеет ли о присутствии Джей Ди в своей жизни. Должна ли она вообще волноваться о нем? Не лучше было бы оставить его на произвол судьбы, как он сам поступил с ее мамой когда-то?

Прекрати накручивать себя, зашипел на нее внутренний голос, ведь он рассказал тебе свою историю, и мама тоже написала ее. Ты убедилась в том, что это правда, что он не мог приехать, и сейчас он здесь. Он решил взять тебя под опеку, как только о тебе узнал.

Ну, конечно, это было исчерпывающим доказательством его искренности, но проблем от этого меньше не становилось. Ради мамы или нет, он расправился с троими, а потом и с самим собой, и еще умалчивал все это, жил с этим…

— Привет, — голос над ухом вырвал ее из размышлений. — Ты Элеонор Сойер, я нигде не ошиблась?

Нора вскинула глаза, с удивлением оглядывая яркую троицу девушек, которые стояли рядом с ней на трибунах. Красавицы, с умелым макияжем и в хорошей одежде, они оглядывали ее с любопытством и осторожностью поровну. Хотя, девушка, стоящая перед ней, которая и заговорила первой, была больше любопытна, чем осторожна. У нее было овальное лицо с острым подбородком, тонкие губы, подведенные карандашом, и далеко посаженные миндалевидные глаза серого цвета. Темные волосы были завязаны в длинный хвост.

— Я… — Нора поджала губы, оглядывая девушек с неловкостью. — Лучше зовите меня Норой. Никто не зовет меня Элеонор.

— А как по мне, очень красивое имя, — на соседнее сидение приземлилась вторая девушка.

Закинув ногу на ногу, она сложила руки на коленях, и окинула ее снисходительным взглядом зеленых глаз с коричневыми крапинками. Ее светлые волосы раскинулись по ее плечам, отливая платиной. У нее был ровный загар по всему телу, как Нора могла судить по рукам без рукавов, шее, лицу и ногам, выглядывающим из-под юбки.

— Непрактичное, — отозвалась Нора. — А вас как зовут?

— Я — Эмили, — девушка, которая завела с ней разговор, протянула руку для делового рукопожатия. Она ничуть не смутилась и не замялась, когда Нора едва ли сжала ее ладонь в качестве приветствия. — Вернее будет сказать, Эммелин Слоппер. У нас с тобой совпадают уроки биологии…

Конец ее фразы затерялся в словах другой девушки, когда перебила ее, даже не взглянув в сторону подруги:

— Мое имя — Эдит Стрип. А вот эта невежа, — она кивнула в сторону третьей девушки, — Элена Степанофф.

Та девушка, чье имя было названо, выглянула из-за ее плеча, помахав Норе рукой. Она вежливо улыбнулась и подошла ближе, сжимая в руках планшет с какими-то закрепленными на нем исписанными листами.

— Она у нас стеснительная, мы очень стараемся искоренить это недоразумение, — усмехнулась Эммелин. — Нам приятно познакомиться с тобой, Нора. Новый человек в коллективе — всегда волнительное событие.

— Насколько мы знаем, ты еще ни с кем не успела познакомиться до нас, — вступила Эдит. — Что ж, для нас это честь. Мы, кстати говоря, возглавляем Комитет Учеников, так что все знаем все, обо всем и обо всех. Элена занимается школьной журналистикой, Эмили работает в редколлегии и по совместительству является черлидером, а на меня возложена ответственность главы школьного актива — организация мероприятий различной степени скуки. Я знаю практически каждого в Вестербурге, и, рискну похвастаться, в Шервуде.

Эдит Стрип протянула ей свою руку для рукопожатия. Нора приняла и ее. У Эдит была еще более твердая рука, несмотря на тонкие длинные пальцы, украшенные расписным маникюром.

— Я не участвую нигде, — поспешила сказать Нора. — И не хочу участвовать. Я здесь просто для того, чтобы закончить школу. Никакие мероприятия меня не интересуют…

— У нас так заведено, что каждую неделю проводится опрос на различную социологическую, философскую или психологическую тему, — Эдит взяла у Элены протянутый планшет. — Так что все вынуждены поучаствовать. Но это не страшно в самом деле…

Опросы. Нора всегда относилась к ним с раздражением. Она ставила галочки и отвечала «на отвали», но сейчас, видимо, ей пришлось бы позабыть о грубости.

— Представь, ты попала в кораблекрушение, — начала Эдит. — Ты на плоту, тебе уже ничего не грозит, но тут ты видишь, что слева от тебя тонет близкий тебе человек, а справа тонет величайший ученый мира, который мог бы вылечить рак. Кого ты спасла бы?

Нора прикусила губу, задумавшись на мгновение. Она представила — кораблекрушение, два тонущих человека. Почему она сразу подумала о Джей Ди? Так, черт возьми, это просто глупый вопрос. Даже не надо было глубоко копать, и, в особенности, вмешивать в это свои личные переживания.

— А подробностей не будет? — спросила она, снова посмотрев в лицо Эдит.

— Что? — переспросила та с долей растерянности в снисходительном тоне.

— Ну, каковы размеры моего плота, на каком расстоянии от меня тонут люди, есть ли связь с внешним миром, и вообще, какое у меня на плоту может быть оснащение…

— Плот из досок, очень маленький, никакого оснащения нет, — выдохнула Эдит. — И тонущие люди достаточно далеко от тебя, чтобы ты успела спасти только одного.

— Я отломлю доску от плота, брошу ее одному человеку, а сама поплыву за другим, — девушка пожала плечами.

— Ты не можешь отломить доску, — терпеливо объяснила Эдит. — Они крепко прибиты к плоту.

— Ну, я же ведь как-то пережила кораблекрушение, значит, силенок у меня хватит. Не слышали про выброс адреналина в стрессовых ситуациях? — Нора вздохнула, сдерживая усмешку.

— Тут не надо вдаваться в сложности, — уже нетерпеливо сказала Стрип.

— Я и не вдаюсь, — Нора пожала плечами. — Спасу обоих, если это будет в моих силах. Достаточно простой ответ для такого простого вопроса.

— Ты очень занимательная, — улыбнулась Элена, оперевшись на поручни трибун. — Мы это поняли, как только услышали твое имя.

Ну все, опять про фамилии заговорят, подумала было Нора. Она вздохнула и отвела взгляд. Кто знал, что там в газетах понаписали про катастрофу. Девушка не держала в руках ничего, кроме того выпуска на следующее после аварии утро, и никаких передач по телику не видела, кроме той, где показали фотографию разбитой машины. Зато шервудцы видели все это. Скорее всего, их мало интересовало, где там правда, а где ложь.

— Элена имеет в виду, — Эдит покачала ногой, наклонившись чуть ближе к Норе, — что твои инициалы совпадают с нашими. В нашей школе больше нет такого человека. Есть только нас трое — Эдит Стрип, Эммелин Слоппер и Элена Степанофф. Конечно, дело не только в именах, дело в наших умах, в наших стремлениях и наших возможностях, но имена — приятный бонус. Из-за них мы чувствуем себя еще более едиными. И, услышав о твоем имени, мы захотели узнать о тебе больше. Может быть, ты тоже способна на большее, как и мы.

— Ну, зовут меня, все же, Нора, — Сойер едва улыбнулась. — Мое полное имя значится только в моей «бумажной» жизни. И еще я уверена, что не доберусь до вашего уровня. Так что не забивайте голову такой бестолочью, как я. Мне тоже приятно было познакомиться с вами. Если понадобится помощь, я обязательно обращусь к вам.

Девушка поднялась с места, подбирая свою сумку с тетрадками.

— Погоди, Нора, — послышалось от Эдит. — Если что, мы приезжаем в школу на машине каждое утро, и уезжаем отсюда на моем «Фиате». Можем подвезти тебя сегодня, если хочешь.

О, нет. Ей хватило двух минут после знакомства с ними. Эти девчонки не упустили бы шанса разведать о ней побольше, а подробностями жизни и чувствами Норе не хотелось делиться с кем-либо, в особенности с такими девочками, как они… допустим, теперь она будет звать их ЭС-ки, раз уж у них бзик на инициалах.

Это все пахло историей с Хэзерс, а чувства, пережитые от прочтения маминого дневника, еще бушевали в груди, так что нет. Ни за что. Она не доверится им, не пойдет у них на поводу, и не покажет им своего дома. А вдруг сегодня приедет Джей Ди. О боже, она в жизни не позволит им увидеть его.

Нора оглянулась в последний раз уже у выхода со стадиона. ЭС-ки, сидя на трибунах, тихо разговаривали между собой, поглядывая в ее сторону. Еще на стадионе были спортсмены, и десятиклассники, разминающиеся перед физкультурой. Все они тоже обратили на нее внимание, теперь еще более пристальное. По опасливым взглядам, Нора поняла, что они смотрят то на нее, то на девушек, от чьей помощи она отказалась.

Неужели они и впрямь были здесь такими важными птицами?

Все-таки, она поторопилась, когда сказала, что мигрень почти ее не беспокоит. Головная боль внезапно настигла ее через урок, как раз на биологии. Нора, не в силах больше находиться в школе (не только из-за мигрени), пошла и отпросилась у медсестры, взяв у нее записку. По пути в класс девушка на всякий случай хорошенько запомнила почерк и даже попробовала его повторить на листке из тетради, который потом засунула в свой шкафчик. Лишь после того, как у нее получилось запомнить все особенности, она отдала записку учительнице. Перед уходом Нора приметила взгляд Эмили, сидящей за дальней партой. Она оглядывала Сойер с большим интересом, крутя меж пальцев черную ручку.

Нора очень постаралась поскорее об этом забыть. Она глубоко вздохнула, выйдя на свежий воздух, а потом направилась к автобусной остановке, сначала позвонив Марте и предупредив ее, что забирать ее со школы уже не надо.

Дом встретил светом, пустотой и тишиной, каким она его и оставила утром. Джей Ди не было. Со вздохом, Нора упала на диван в гостиной, и прикрыла глаза. Что ж, на самом деле, школа была не такой уж и сложной. Еще месяцок, потом люди к ней привыкнут и пялиться перестанут. Надо было просто переждать и перетерпеть. Может быть, она бы даже смогла остаться невидимкой для всех, даже для ЭС-ок, если бы не этот дурацкий еженедельный опрос и не это дебильное совпадение их инициалов.

Хэзерс и Вероника Сойер.

ЭС-ки и Нора Сойер.

Черт, даже звучало похоже. Зато теперь Нора, следуя маминому опыту, собиралась держаться от них подальше. Не хотелось бы ей и свой счет убийств в старшей школе открыть.

— Эй, Нора! — Рэм окликнул ее сзади.

Он вышел из машины и протянул ей руку. Нора ответила на рукопожатие с улыбкой, хотя все еще терялась, когда дружелюбие и энергичность Рэма обращались в ее адрес. Он сжал ее руку и потянул на себя, как обычно прощались и приветствовали друг друга мальчишки, затем хлопнул по плечу.

— Удачи тебе со вторым днем, — сказал он с усмешкой.

— О, спасибо, — Нора смущенно кивнула, хлопнув его по плечу в ответ. — И тебе тоже.

— Рэм, милый… — Марта вздохнула. — Пожалуйста, не досаждай Норе, я же просила тебя.

— Все в порядке, тетя.

Нора подошла к водительскому сидению, еще раз оглядывая бледную Марту, у которой от изнеможения глубже засели морщины.

— Сегодня можете не забирать меня. Я же вчера на автобусе нормально добралась. Вы только… не переживайте из-за меня. Позаботьтесь сегодня о себе, — Нора быстро чмокнула Марту в щеку, что было для нее просто подвигом, и тут же ощутила на губах пудру.

Очень много макияжа. Марта сегодня обильно накрасилась. Прямо таки фанатично. А вот ее сын выспался, потому что ночевал не дома, а в своем тайном месте (что не сильно расстроило его мать). Так бы он рассказал, что творилось дома, если бы знал. У Норы просто челюсти сжимались от одной мысли о том, что мог там наговорить и натворить муж Марты.

— Беги на уроки, — женщина улыбнулась ей. — А то мы, наверное, тебя позорим перед сверстниками.

Нора краем глаза взглянула назад. На парковке было немного учеников — все сонные. Тихая болтовня была слышна отсюда. Кто-то курил, а кто-то просто встречал друзей. Прохладное октябрьское утро не нравилось никому. И, тем не менее, все стояли, не двигаясь с мест, поглядывая на нее. Особый их интерес вызывал Рэм, который своими криками наверняка разбудил парочку спящих на ходу ребят. Нора повернулась обратно к Марте, возвращая на губы улыбку.

— Не понимаю, чем вы можете меня позорить? — усмехнулась девушка.

О, она понимала. Хотя бы примерно представляла.

Сначала ЭС-ки проявляют к ней внимание, другие ученики выказывают явный интерес, а потом ее в школу подвозит на старом «Жуке» Марта Даннсток (в прошлом, «Дамптрак») со своим сыном-подростком, с которым она, Нора, так хорошо общается, хотя он младше ее года на три, слишком шумный, неказистый, да еще и мальчишка, к тому же.

Компромата на тридцать три обидных прозвища.

Но, если бы это помогло избавиться от внимания недо-Хэзерс, она была только за.

Уроки, в целом, шли неплохо, как и вчера. В принципе, как всегда. Нора не любила школу только за то, что приходится иметь дело с обществом пока еще неуравновешенных детишек и предвзятыми учителями. Если в старой школе она сумела свыкнуться с этим за два года, ведь там и люди были знакомы со средней школы, и обстановка была разведана, то тут… Невозможно было предугадать, что подкинет Шервуд. Все, что было у Норы — мамин дневник, на записях из которых оставалось строить невеселые предположения.

Сегодня Нора не стала прятаться от людей за обедом, потому что она была слишком голодна для всяких пряток. Она просто решила занять самый дальний столик, который был виден отсюда, из очереди на раздаче. Девушка как раз уже расплачивалась за скудный обед, когда перед ней возник юноша на голову выше ее, носящий спортивный бомбер. Нора успела приметить игроков Вестербурга в этих кофтах, когда вчера сидела на трибуне стадиона.

— Ты Элеонор Сойер? — сразу спросил он весьма торопливым тоном.

— Нора, — со вздохом поправила она. — Просто Нора. А тебя я не знаю, уж извини. Можно мне пройти?

— Ты торопишься? Потому что другие, видимо, не против, — юноша с усмешкой кивком указал назад. — Правда же, ребята?

Пара мальчишек из компьютерного клуба и сонная девочка с розовыми прядями отвели взгляд, все, как один. Нора нахмурилась, понимая, что столкнулась с очередным «орлом» школы.

— Мне с подносом стоять неудобно, — буркнула девушка. — Руки дрожат. Того и гляди, пролью на тебя молоко.

Парень довольно засмеялся, а потом сдвинулся в сторону, давая ей пройти.

— Ты остра на язык, это круто, — сказал он. — Не злись, я только хотел позвать тебя за наш столик.

— Я даже не знаю твоего имени, — отозвалась Нора, идя прямо к дальнему столу.

Ни разу не оглянувшись, она села спиной ко всей столовой, распечатывая трубочку для пачки молока. Позади послышался суетливый шум, приглушенная торопливая болтовня, потом шепот со всех сторон. Норе осталось только раздраженно вздохнуть, когда этот наглец с рыже-каштановой коротко стриженной шевелюрой уселся напротив так резко, что все предметы на его подносе подскочили при резком хлопке об стол.

Самоуверенных людей Нора не очень любила, но больше них она не могла терпеть еще и назойливых придурков.

— Меня зовут Айзек, — сказал он, ухмыльнувшись. — Приятно познакомиться.

— Я бы могла сказать то же самое, если бы ты вел себя повежливее. Не знаю, кто ты в команде…

— Нападающий, — откликнулся юноша.

— Стоило догадаться, — Нора зачерпнула свое пюре ложкой. — У нас совпадают какие-то уроки?

— Нет, — покачал головой парень. — Просто хотел познакомиться с новенькой.

— Нам учиться в одной школе месяцев семь от силы, Айзек, — вздохнула Нора. — Уверяю тебя, во мне нет ничего такого, что могло бы тебя заинтересовать. Я даже ни в какие кружки и организации не желаю записываться.

— И, тем не менее, в тебе что-то есть, об этом все говорят, — он разом съел чуть ли не половину салата и, даже не до конца прожевав, заговорил снова: — Кстати, мои соболезнования. По поводу той аварии.

— Не надо.

Пластиковая вилка чуть не сломалась в ее руке. Нора щелкнула челюстями, вскинув на него горящий взгляд, но почти сразу смягчилась. Даже не все учителя выразили свое сочувствие, не говоря уже о ЭС-ках, которые так жаждали общения с ней, но позабыли о банальной вежливости. Айзек не позабыл, и это сделало его чуть выше в глазах девушки. Все-таки, он имел понятие о хоть каких-то приличиях.

— Просто наши семьи были знакомы, — парень указал на нее и себя вилкой. — Моя мачеху зовут Хэзер Дьюк, а моего отца Джил МакКензи.

Нора уставилась на него, чуть не подавившись молоком.

— Видимо, ты о нас слышала, — Айзек улыбнулся, своеобразно расценив такую реакцию. — Что поделать, Шервуд — город маленький. Здесь все обо всех всё знают, все друг с другом общаются и почти что родственниками друг другу приходятся. Так что я о тебе кое-что знал еще задолго до того, как мы познакомились.

— Обо мне никто не знал, — пробормотала Нора.

— Ладно, я имел в виду твою мать, — он доел свой обед практически за пару минут, в один заход осушил пачку молока. — Мачеха ее очень хорошо знала. Теперь я знаю тебя, и, видимо, правы учителя, что ты с матерью похожа.

— Ты не знаешь ни меня, ни мою мать. И Хэзер тоже ее не знала, — Нора резко поднялась.

Она вспомнила те рваные расплывчатые записи в дневнике о том, как ее маму оклеветали Келли, Суинни и Дьюк, как мама с ужасом писала, что вся школа слетелась на нее, словно падальщики на дичь. И вот теперь Хэзер имела дерзость вспомнить ее маму, посмела вообще заговорить о ней, да еще и убедить пасынка, что она ее хорошо знает.

— Потише! — раздался сзади голос. — Так можно и убить ненароком. Что за шум?

Эммелин ухмыльнулась, появившись у нее из-за спины. Тут же справа села Элена, а Эдит заняла место со стороны Айзека.

— Почему я не удивлена, МакКензи? Ты даже новичка умудрился выбесить за пять минут знакомства, — она с презрением посмотрела на него. — Почему бы тебе не вернуться к своим друзьям? По-моему, они без тебя чуть ли не плачут.

— Должен же я был встретить новенькую, как подобает, — Айзек встретил язвительный взгляд Эдит и закатил глаза. — Ладно, Стрип, я уйду. Дай мне только извиниться. Прости, Нора, если я тебя обидел. Чтобы сгладить наши недомолвки, приглашаю тебя на вечеринку в мой дом в эту пятницу. Будет классно, ты не пожалеешь.

— Я подумаю, — буркнула она.

— Ну да, куча времени до пятницы, — парень усмехнулся. — Ладно, до встречи.

Куча времени, ага. Сегодня была среда. Нора едва проводила взглядом Айзека, а потом так и не села на свое место.

— Спасибо, что помогли мне, девчонки, но мне сейчас нужно отойти…

— Спасибо на хлеб не намажешь, Сойер, — усмехнулась Эмили. — Ты так бегаешь от нас, словно мы кусаемся.

Да если бы только кусались.

— Я просто не люблю разговаривать, — выдохнула она. — То есть, вообще. Ни с кем.

— Мы заметили, — Элена откусила кусочек от ломтика хлеба.

— Особенно с Даннстоками, — подала голос Эдит. — Они друзья вашей семьи, ага?

— Друзья семьи, — подтвердила Нора. — И мои друзья тоже.

— Удивительно, что вы сошлись характерами, — Эдит вскинула брови.

— Ставлю сотню, что вы с ними лично не знакомы, — Нора поджала губы. — И о характере их понятия не имеете.

— Сегодня ты уже… бодрее, что ли, — приметила Эмили, едва нахмурившись. — И увереннее.

— Обвыклась немного, — Нора кивнула ей, прежде чем снова обратиться ко всем. — Еще раз спасибо. И до встречи.

— До скорой, — послышался смешок Эдит.

Черт дернул ее за язык.

Вообще-то, не стоило ей так набрасываться на людей, особенно таких важных, но на осторожность стало как-то плевать, стоило им вспомнить ее маму.

Звонок с конца занятий был усладой для ее ушей. Нора вышла из школы одной из первых, шла быстро, так что успела как раз к приезду автобуса к остановке.

Дом встретил все той же пустотой и успевшей осесть пылью. Девушка поздновато поняла, что плохо поела в школе, так что ей пришлось готовить себе нормальный обед. Интересно, как скоро она смогла бы спокойно поесть в школьной столовой? Может быть, стоило брать еду с собой из дома, как в начальной школе, и есть в каком-нибудь туалете или бойлерной?

Нора приготовила макарон на одну порцию, и как раз терла в них твердый сыр. Ради одной чашки детского обеда пришлось побегать между кухонными ящиками и вспомнить, куда она запихнула терку.

Девушка только села за стол, как вдруг в ее входную дверь постучались так резко и так сильно, что она выронила вилку из рук.

— Кто там? — спросила Нора, уже напрягшись всем телом.

— Нора, я! — раздался в ответ крик вперемешку с тяжелым дыханием. — Открой, пожалуйста!

Девушка тут же распахнула дверь, и Рэм ввалился внутрь, весь красный и дрожащий, вместе с осенним ветром и запахом жухлой листвы.

— Нора, я… Я не знаю, что делать, я… Мой отец…

— Подожди, сядь, — девушка подтолкнула его в сторону дивана, но юноша крепко вцепился ее в руки, обливаясь потом.

— Нет, не могу! Я не могу сидеть! Надо что-то делать!

— Объясни мне, — спокойно попросила она. — С самого начала.

— Я после школы пошел в свое тайное место, в лесной дом, но он был разбит, весь разбит… — такая боль отразилась на лице юноши. Его губы скривились, брови нахмурились, а глаза чуть не наполнились слезами. Он же был взрослым юношей, значит это убежище было ему очень дорого, раз его уничтожение так разбило ему сердце. — И все вещи вымокли, и доски сломались, никак не починить. Это мой отец, только он мог так поступить. Наверное, мама проговорилась ему, где мой шалаш, и он искал меня там, а потом разбил его, чтобы я…

Рэм стиснул кулаки, Нора охнула от боли, так что парень быстро очнулся и отпустил ее, но ярость, исказившая его черты, не исчезла.

— Значит, твой отец разрушил твое убежище, и поэтому ты прибежал ко мне? — растерянно спросила она.

— Нет, я побежал домой, я думал, что убью его за все это, за то, что он делал раньше и за мой шалаш! — воскликнул Рэм. — Но дома была мама. Они опять ругались, и тут я вскочил и толкнул его очень сильно, он перевернул стол, а потом бросился на меня. Мама отвлекла его, он ее ударил, и я хотел побежать за полицией, но она мне запретила, и больше мне некуда идти, и я не знаю, что делать!..

Нора ахнула, едва услышав про то, что Марту ударили. Она тут же сжала руки Рэма в ответ и сделала шаг вперед.

— Рэм, мы должны идти. Пошли, покажешь мне дорогу. Надо же забрать Марту оттуда…

— Нора, у отца есть пистолет. Без лицензии, — юноша тяжело вздохнул. — И мы это скрывали. Он сказал нам, что нас тоже посадят…

— Вас не посадят! — выпалила Нора. — Он вас запугивал, суд учитывает это обстоятельство! Черт побери! Рэм, ты мать хочешь потерять? Хочешь на похоронах стоять, как я? Хочешь попасть в приют и жить с этим до конца жизни?

Он уставился на нее в ужасе, а потом шагнул к двери.

— Тогда я пойду домой, я должен его остановить, забрать маму, — сказал он. — А потом разобраться с ним раз и навсегда!

— Ты один не справишься с ним! — Нора вышла на порог следом.

— И мне дальше бегать? Я должен позволить ему убить маму? Полиция в этом городе никогда не помогала! Даже когда мама была в моем возрасте, им было плевать, и сейчас им плевать тоже! Я иду домой! — он побежал по тротуару.

— Рэм! — крикнула девушка ему вслед, но он, довольно быстро двигаясь для своего неспортивного телосложения, все больше прибавлял скорости. — Ах, дьявол!

Захлопнув за собой дверь, Нора побежала за ним следом. Кем была бы она, отпустив его обратно к смертельной опасности одного?

Она давненько не бегала, так что порядком запыхалась, прежде чем догнала Рэма. Легкие горели и голова закружилась, но на это мигом стало плевать, когда она по шуму нашла тот самый дом на соседней улице, куда они добежали уже вместе, поравнявшись друг с другом.

— Ты знаешь, где у него пистолет лежит? — спросила девушка, дернув юношу за рукав.

— В гараже, кажется. Я не искал его, — парень покачал головой.

Нора огляделась в поисках чего-нибудь полезного, прежде чем зайти в дом. Она заметила, что на веранде стоит пыльный плетеный столик, рядом с которым стояло мусорное ведро, корзина для грязного белья и метла для дорожек и порога. Черенок был толстый, уже старый. Девушка поднялась по ступенькам, хватаясь за метлу.

— Я его отвлеку, а ты идешь за матерью. И не спорь! Он пьяный, ага?

— Да, — кивнул ей Рэм.

— Значит, он ничего мне не сделает. Не успеет. Я бегаю быстро и бью без промаха. В крокет играл когда-нибудь?

— Нет.

— Ну, сейчас увидишь, как играют, — Нора сделала замах. — Забегаешь, идешь за матерью и уводишь ее ко мне домой, понял?

Послышался женский крик, который заставил их обоих потерять дар речи. Рэм забежал в дом, Нора бросилась за ним.

Они побежали наверх по узкой лестнице, и столкнулись в тесном коридоре, оказавшись очень близко к крику, который отражался от стен. Мужчина ростом под два метра с жилистыми руками и крепкими ногами колотил в дверь изо всех сил. Вмятин уже было столько, что не сосчитать.

— Открывай, жирная ты тварь! — крикнул он.

Марта за дверью прокричала в ответ что-то вроде «Нет», это вызвало животный рык у этого мудака, который провел сухой ладонью по голове с бледным ежиком волос, а потом выставил в дверь пистолет.

— Отойди от двери, иначе я пристрелю тебя! — прокричал он, выставив вперед руку.

Нора, наконец, увидела пушку в его руке, и у нее подкосились ноги. Затем она заметила, что в замочной скважине уже есть пробоина, значит, Марта держала дверь на себе.

Она зарыдала по ту сторону двери.

— Отстань от нее! — крикнул Рэм.

Идиот, подумала Нора, положив руку ему на грудь, когда этот мужчина повернулся к ним лицом. Они, сын и отец, совершенно не были похожи, так что девушка и не думала в этот момент об этом преступнике, как об отце Рэма. У того был дикий взгляд и тяжелое дыхание, он смотрел на них, не мигая, с просто поражающей ненавистью. Потом он пошатнулся, споткнувшись о складку ковра, и врезался в стену. О, он был сильно пьян. Даже очень. Теперь девушка поняла, что за кислый запах стоит в этом коридоре, мешая ей дышать.

— Ты! — заплетаясь языком, мужчина вскинул пистолет в их сторону.

— Назад! — Нора толкнула Рэма к лестнице и неловко шагнула туда же, умудряясь еще и не споткнуться о швабру. — Рэм, прячься!

— Нет!

— Да! — крикнула она ему. — Я его выведу отсюда, тогда придешь за матерью!

Парень едва успел прислониться спиной к стене под лестницей, когда его отец, громко топая, появился на верхней ступеньке.

— Эй!.. — выдохнула Нора, тут же лишившись дара речи. Она хотела крикнуть ему что-нибудь, чтобы он спустился быстрее, но слова застряли в глотке. — Ты…

— Ты, соплячка! — зарычал он, удивительно легко преодолевая ступеньки.

Ну, очевидно, он понимал, кто она такая. А, может, и не понимал, вот только от кары это ее не уберегло бы. Нора бросилась на задний двор, убегая через кухонную дверь. Она притаилась за дверью, замахнувшись шваброй и глубоко втянув воздух, лишь бы не выдохнуть и не разреветься тут от страха.

Муж Марты толкнул дверь, выходя наружу, и тут же девушка ударила с размахом, прикрыв глаза. Она услышала треск и грохот. Для начала, сломалась швабра, от которой в руках девушки остался лишь метр черенка. Это был треск. Грохотом был звук падающего грузного тела.

— Сука! — мужчина сжал пистолет в руке, но тут Нора пнула его по запястью, чуть не упав на мужика сверху.

Пушка отлетела в сторону, прокатившись по ступенькам веранды, пьяница взвыл, схватившись за руку. Нора ударила его палкой по плечу, потом приложила и по голове. Муж Марты заметно присмирел, издав уже затихающий стон, а не крик.

У девушки кровь в жилах похолодела. Она шагнула назад и, споткнувшись начала падать, но даже не заметила удара об землю. Не отрывая глаз от мужчины, она не могла дышать.

Она его убила. Господи. Она убила человека. Как тогда.

Но, когда он застонал уже громче, начиная шевелиться, Нора быстро поднялась на ноги, опасливо вытягивая перед собой палку.

— Сука мелкая… — поробормотал мужчина, приложил руку к огромной шишке. — И та слониха и этим выблядком…

Секунду назад Нора боялась, что убила его, а теперь пожалела, что не приложила сильнее.

— Посмей только их тронуть еще раз! — крикнула она. — Полиции тебя сдам, мудак! Я законы знаю, понял меня?

— Да кто ты?! — протянул он, поднимая на нее мутный взгляд. — А, ты мелкая, у которой мать шала…

— Закрой пасть! — Нора подбежала к нему, ударяя по лицу, но, на счастье, мужик успел кое-как прикрыться руками.

Она ударила раза четыре, пока не закончился воздух в легких. Потом перевела дыхание и ударила еще раз, так сильно, как только могла.

— Тронешь Марту или Рэма, я из тебя не просто все дерьмо выбью, я тебя убью нахрен! — прошипела она. — И никто тебя, ничтожества, искать не станет!

Руки у пьяницы уже посинели и побагровели — так много синяков и кровоподтеков на них было. Над ухом она ему рассекла кожу, выступила кровь. Нос тоже разбила.

Он плюнул кровью ей на ботинки, попытался схватить за щиколотку, но она ударила по предплечью дурацкой палкой, а потом приложила по ребрам, в качестве добавки.

Где-то там, с другой стороны дома, хлопнула выходная дверь, послышались женские всхлипы и топот.

— Ты меня услышал, мразь.

Нора огляделась и подобрала пистолет, чтобы мужик не выстрелил им в спины. Девушка едва ли могла держать оружие в руках, но должна была закопать его или утопить где-нибудь. В другой руке все еще был зажат обломок швабры, пальцы просто отказывались разжаться, будто приросли к дереву.

Нора догнала Даннстоков, потом оглянулась на их дом. Все было тихо. Никто за ними не вышел.

— Нора, зачем же ты… — по щекам у Марты текли слезы.

Пудра давно стерлась, тушь потекла. На шее у нее был большой свежий синяк. Девушка сердито стиснула челюсти.

— Не смей даже! — рыкнула она в сторону тети.

Та в ужасе посмотрела на нее, как и Рэм, прежде чем снова пойти дальше. Юноша поддерживал свою мать, потому что та едва хромала и двигалась, как на ватных ногах. Лишь спустя три минуты они добрались до дома девушки.

Вместе с Рэмом посадив Марту на диван, Нора тут же выпрямилась. Она быстро забежала наверх, на мансарду, бросила там палку и пистолет, потом нашла аптечку и спустилась вниз.

— Ты все еще хочешь пойти в полицию? — спросил ее Рэм, бледный от страха. Он так дрожал, так робко смотрел на нее.

Нора и не поняла, что он теперь напуган не из-за отца, а из-за нее — такой взвинченной и серьезной, едва потрепанной и до смерти злой.

— Нет, — буркнула она неохотно, подавая ему перекись.

И ему хватило этого ответа, так что юноша поспешил вернуться в гостиную к матери.

Нора же сжала столешницу кухонного стола и вздохнула. Какая уж теперь полиция? Она избила человека, намеренно украла у него незарегистрированное оружие. Могли ли ее засадить в тюрьму? Ей не совсем давались законы, как бы она не хвасталась этим тому придурку. Оставалось надеяться, что он не станет приходить ради мести. И еще оставалось надеяться, что Джей Ди, когда узнает об этом инциденте, отреагирует правильно и не станет никого убивать или избивать.

Девушка сбегала в комнату, переоделась, а потом спустилась к тете Марте, уже немного остывшая. Тогда тетя и воспользовалась ее умеренным нравом.

— Нора, Рэм все рассказал мне. Спасибо тебе большое, но тебе не стоило так соваться туда…

— Не хочу ничего слышать, — отчеканила девушка. — Я одну мать потеряла. Может быть, мы потеряем тетю Хэзер очень скоро. Не хватало еще и тебя потерять. Как бы жил Рэм, ты можешь подумать?

Юноша, сидящий на кухне и ужинающий остывшими макаронами, поднял на них стыдливый взгляд.

— Так что ни слова мне не говори. И с Джей Ди я тоже сама разберусь.

Когда они все отошли до конца от этого пережитого ужаса, тетя Марта совсем расклеилась. Нора помогла Рэму отвести ее наверх, в свою комнату, парню отдала диван в гостиной, а сама собиралась уйти на мансарду, когда в гостиной послышался писк телефона.

Девушка подобрала мобильный аппарат Марты. Она подумала, что это ее муж очухался и начал писать ей, что бы там ни было, в любом случае Нора хотела отключить телефон вовсе, чтобы до утра не тревожить тетю.

Она уже скривилась, увидев на экране строку с текстом сообщения, но тут же растерялась, потому что это был не муж Марты.

ДД:

Я тебе пишу уже второй раз.

Что там с Норой?

Значит, он про нее не забывал все это время.

Нора даже не знала, что чувствует, узнав это.

Какая-то горькая радость затеплилась в груди, но быстро исчезла. Усталость была сильнее.

Оставив телефон на этом самом месте, девушка поднялась на мансарду и растеклась в мягком старом кресле, где готова была спать хоть целый год, если это понадобится Марте и Рэму.

Когда Нора решила не идти в школу, ее никто не стал останавливать. Неудивительно, ведь тетя Марта пряталась от любого разговора, стыдливо опуская глаза и чуть ли не пускаясь в рыдания.

Наверное, она думала, что племянница хочет с ней серьезно поговорить по поводу нездоровых отношения, по поводу будущего и прошлого, но, на самом деле, Нора всего лишь хотела заявить, что покалечила ее мужа и не считает это плохим поступком, вместо этих долгих разговоров, которые наверняка были бесполезными.

— Мы тебя так побеспокоили, — запричитала тетя перед самым выходом из дома. — Клянусь, Нора, мы тебя больше не потревожим.

И теперь девушка уже дважды за последние сутки нагрубила ей.

— Попробуйте только извиниться, и я с вами не буду разговаривать, — буркнула она, оглядывая ее и Рэма. — Я требую, чтобы вы жили у меня.

— Но Джей Ди... — скривилась Марта.

— Я же сказала — я с ним разберусь, — Нора повысила тон, чтобы донести до нее свою серьезность. — Ты всерьез думаешь, Марта, что кто-то может меня остановить, когда тебе или Рэму нужна помощь? Ты вообще помнишь, что я вчера ради вас сделала?

— Это меня и волнует, — она снова всхлипнула, пускаясь в очередной, уже бесчисленный, поток слез. — Боже, что бы сказала Вероника? Я клялась перед ее прахом, что буду тебя беречь от любой беды…

Нора хлопнула по перилам порога, скрипя зубами.

— Марта. Я знала свою мать столько же времени, сколько и ты. Она меня вырастила такой, так что, если бы она была с нами, она бы первой бросилась в твой дом. А, пока ее нет… — она поняла, что сделала ошибку, но исправляться не стала, — я буду делать так, как она меня воспитывала. Уверена, она бы хотела, чтобы я так поступила.

Скорее всего, мама выпорола бы ее и посадила под замок на неделю, поставив на ее окна решетки, просто за такое безответственное отношение к своей жизни, но не из-за совершенного поступка, это было очень важно понимать. Но сейчас Марте было бы трудно это донести, так что Нора упростила объяснение, даже если пришлось совсем чуточку переврать.

Она оказалась права в своих предположениях — Марта с горечью во взгляде посмотрела на нее, а потом улыбнулась.

— Звучит, как Вероника, которую я знала, — выдохнула она.

Нора едва усмехнулась, тоже испытав прилив горькой тоски, и, чтобы отвлечься от нее, снова хлопнула по перилам, но уже мягче.

— Удачи на работе, — сказала она. — И, Рэм, удачи на учебе. Обязательно заходи после занятий. Я вам швабру должна.

Он неловко рассмеялся, несмотря на всю серьезность своей матери.

— Ладно, — ответил он уже без всякого угрюмого настроения в голосе. — Пока.

— Пока.

Поджав губы, Нора смотрела, как они уходят с улицы, следуя на автобусную остановку. Их машина осталась в тесном гараже, где сейчас наверняка пропадал этот сумасшедший человек — муж и отец — и потому никто из Даннстоков не желал возвращаться в этот проклятый дом за какой-то машиной, где их наверняка поджидали.

Со вздохом девушка вошла в дом, прикрыв за собой дверь и снова поднялась на мансарду.

— Привет, Вероника. Ты не поможешь мне с английским? — спросила ее девочка с теми самыми розовыми волосами и потухшим взглядом.

— Да, конечно, — сказала она голосом, который был больше похож на голос матери, чем на ее.

Нора оглядела себя, и увидела синюю одежду. Много ярко-синего, клетчатый узор на рукавах рубашки, выглядывающих из-под пиджака. Волнистые пряди заслонили ей лицо. Нора раздраженно смахнула их в сторону, а потом обернулась, когда в расплывчатом звуке едва понятных голосов услышала отчетливый мальчишеский смех.

— О, Сойер, — Айзек поднял на нее глаза. — Классно выглядишь сегодня.

— Спасибо, — растерянно отозвалась девушка.

— Сядешь за наш столик? — спросил он.

— Нет, я занята, — пробормотала она.

— Ну, конечно, — он закатил глаза. — Твой дружок…

— Джейсон Дин! Мистер Дин! — окликнули ее сзади.

Нора повернулась обратно, увидев, как мисс Флеминг, неловко перебирая ногами, спешит добраться до нее.

— Мистер Дин, я все еще жду вашу объяснительную по поводу пропуска занятий во вторник! — отчеканила она, поправляя очки.

— Я ее забыл, — Нора поняла, что теперь говорит мужским голосом, таким спокойным и гипнотическим. Теперь она была своим отцом.

— И, Бога ради, ваше пальто! Отнесите в раздевалку! — мисс Флеминг окинула его взглядом, махнув рукой.

Девушка посмотрела вниз, видя, как у колен болтаются черные полы. Синие джинсы были заправлены в армейские потрепанные ботинки.

— Как скажете, мисс Флеминг, — ответила она с улыбкой, снова посмотрев на учительницу.

И знала, откуда-то знала, что он не собирается снимать свой тренч. Вернее, она сама не собирается, ведь она сейчас в его теле, говорит его голосом и…

— Вероника, — музыка для ушей.

Нора повернулась на чарующий, немного хриплый голос. Все, что она увидела посреди серого коридора — красное. Высокие чулки, короткая юбка, велюровый клубничный пиджак и алая помада на губках. Глаза цвета чистого льда смотрели на нее снисходительно.

— Хэзер? — отозвалась девушка, опять голосом матери.

Откуда-то появилось желание сжаться в комок или притвориться мертвой, чтобы эта хищница ее обошла стороной.

Чендлер вскинула руки, зажала между губами, словно прикусив, свой тонкий палец.

— Привет, дорогая, — почти пропела она.

Нора вздрогнула в кресле и дернула головой, сонно посмотрев в сторону источника шума. Что-то упало внизу. Девушка вздохнула и осторожно поднялась, следуя к люку, ведущему вниз с мансарды.

Ей снилась Хэзер Чендлер. Билет в дурку уже выписан.

И тут, буквально через секунду, Нора чуть замерла, подумав о том, что ей… Снилось. Она видела сон. Впервые после аварии она увидела сон.

Неудивительно, что ей приснилась такая чертовщина. Она была в телах родителей, с ней разговаривали, как с ними, а потом… Хэзер. Тут и добавлять ничего не нужно было.

Нора, почувствовав духоту, зачесала волосы пятерней. Затем она подумала, кто это может быть. Рабочий и учебный день уже начался, сюда может вломиться либо вор, либо хозяин. Значит, отец приехал.

Девушка посмотрела в окошко у кресла, увидела машину Хэзер у двора. Это был он, точно он. Нора затаила дыхание и внезапно потерялась, не зная, как его встретить, что ему сказать, как объяснить все. Не только про этого мужлана, который мог бы ее пристрелить, но и про дневник, про Хэзерс, про маму, которая так долго плакала, и так сильно переживала, когда узнала, что беременна.

Перед глазами пролетело все — записи об их знакомстве, о вспыхнувшей любви, о безумствах и вранье, затем о жестоком само— убийстве/пожертвовании. И потом он врал ей, дочери, что не бил ее, что все было не так. Он врал всегда, врал маме, и ей.

Наверняка и сейчас думает, что может все скрыть, переписать, исправить. Нора все думала, как дать ему понять, что ей сказать.

И как сделать так, чтобы он раз и навсегда прекратил свои игры хотя бы с ней.

* * *

Джей Ди почти сразу ощутил, что что-то не так. Дом был обставлен, и обставлен хорошо. Здесь было чисто, и на кухне имелись продукты, но… Запах. Приторные духи. Даннсток была здесь, причем не просто мимолетно, а явно долго. Еще — пот и дешевый одеколон. Мальчишка. На кухонном столе стояло три чашки, в двух из них на дне осталась недоеденная порция яичницы.

Они завтракали здесь — Марта и ее ребенок. Наверняка забрали ее в школу. Но почему дверь была открыта…

— Привет, — он обернулся на лестницу, видя, как дочь спускается, глядя на него осторожно. — Ты задержался.

Тогда-то Джей Ди и понял, что стоит, как истукан, наблюдая за ней… с облегчением. Она была уже не такой бледной и истощенной, хотя круги под глазами залегли еще глубже. А взгляд… остался тот же, она будто была готова броситься в бега от него.

Джей Ди успел признать, что немного скучал по ней, потому что успел к ней привыкнуть и пропитаться каким-то подобием отцовских чувств, но вот девушка, очевидно, не скучала. Она и не написала ему ни разу. Не позвонила. Ничего не спросила и ничего не рассказала, в отличие от Марты. Та была щедра на укоры («она сама купила продукты», «расставила мебель», «питается полупродуктами или вообще не ест», «Доусон ждет оплаты дома, а что девочка может сделать?»), однако вместо чувства вины в Джей Ди просыпалась только гордость и облегчение.

— Привет, — ответил он. — Ты не в школе?

— Я решила пропустить денек, — честно ответила девушка. — Есть причины.

— Чувствуешь себя плохо? — поинтересовался мужчина.

— Отчасти, — кивнула Нора. — Нам надо серьезно поговорить.

Ее загадочный ответ послужил первым тревожным звоночком. Она ведь в загадки не любила играть. И еще этот тон. Напряженный. Не сердитый, но очень серьезный.

— Я кое-что хотела бы тебе показать, — девушка спустилась по ступенькам до конца и отошла боком в сторону кухни. Подальше от него. Затем она робко вздохнула, словно решалась на что-то, и прикрыла глаза.

Ее рука потянулась под кофту и… Девушка вытащила пистолет. Настоящий. Она подняла подбородок, еще секунду приходя в себя. Джей Ди не выдал своего удивления, не выдал страха. У него был только один вопрос.

— Откуда это у тебя? — любопытство выдало его волнение.

— Неважно, — Нора покачала головой, ее губы на секунду искривились в нервной улыбке. Она направила дуло… на него. Прямо в грудь. Держала пистолет в вытянутой руке и, видимо, он был тяжелым для нее, ведь локоть немного дрожал. — Если ты беспокоишься, то не стоит, потому что патроны особенные. Знаешь какие?

Это было так давно. Он не помнил часть своей жизни до взрыва, контузия его подвела, но такое невозможно было забыть. Несмотря на время, несмотря на почти успешную попытку самоубийства криво собранной бомбой, Джей Ди помнил. Он как будто вчера говорил Веронике, что эти пули их не убьют, потому что…

— Они называются Ich Luge, — ее губы задрожали, еще искривленные в этой фальшивой улыбке, которую ей едва удавалось держать. — Помнишь такие?

— Откуда… — вырвался вопрос, и тут же повис в воздухе.

У Норы в руках был старый блокнот. Еще одна яркая вспышка в воспоминаниях: золотые уголки и цветочный узор, широкие строчки, и монокль на веревочке вместо закладки.

— Тут записано всё, — Нора проглотила ком слез, у нее заблестели глаза. И, тем не менее, эта ненормальная улыбка еще оставалась на ее лице. — О, ты не пугайся. Я только хотела подшутить, как ты хотел это сделать с Куртом Келли и Рэмом Суинни. Ты ведь так хорошо убеждал маму, что это просто шутка. Я не дочитала до конца, так что не знаю, чем она закончилась. Наверное, было весело. Весело, правда? Смотри, я даже подготовила записку.

Она бросила ему бумажный комок. Джей Ди поймал его и развернул, читая строки, написанные словно его рукой.

— «Этот мир пропадет без Вероники Сойер, как пропал и я. Мы не воссоединимся на небесах, но я буду любить ее вечно и ждать того момента, когда смогу искупить все свои грехи перед Дьяволом и увидеть Ее. Прошу прощения у своей дочери, но ей будет куда лучше без меня, потому что я никогда не смогу стать ей отцом», — Джей Ди прочитал вслух, потом поднял на нее глаза. — Неплохо.

— Спасибо, я записывала сходу, — Нора кивнула в благодарность. — Было бы у меня побольше времени, придумала бы целую речь, и, несомненно, вставила бы цитату из Библии или что-нибудь из Шекспира. Что больше предпочитаешь?

— Джерома Сэлинджера, — ответил Джей Ди, стараясь не замечать, что пистолет уже заметно дрожит в руке дочери.

— О, это было бы забавно! — заметила дочь. — Я подумала, тебе было бы приятно вспомнить тот старый розыгрыш для Келли и Суинни. Ты не рад? Неужели боишься, что умрешь? Но ведь это всего лишь фальшивки… Если ты, конечно, не соврал маме.

Джей Ди вздохнул тяжело. Взгляд Норы теперь начал наполняться злостью и обидой, прямо как во время их первой встречи. Тогда выяснилось, что он не просто их оставил, но и избил Веронику, а он пытался отрицать, пытался исправить то, что ляпнула Макнамара…

Теперь Нора знала. Она знала абсолютно все, это было написано на ее лице, искаженном от ярости. Губы ее больше не дрожали.

— Да, я соврал ей, — сказал Джей Ди. — И я жалею. Правда жалею, что обманул ее. Я каждый день сожалел и буду сожалеть о том, что сделал с ней. И я дал ей убить себя, я сам взял бомбу, потому что она этого заслуживала. И ты, если хочешь отомстить, я не буду противиться. Записку ты написала отличную, только выстрели мне лучше в правый висок, а сама иди в 7-eleven и выпей за меня слаш… Предохранитель опять забыла.

Нора спустила предохранитель, слезы уже покатились по ее щекам, но она молчала, смотря на него с разочарованием. Дочь покачала головой спустя пару секунд, смотря на него с такой злостью, что Джей Ди понял, будто она ожидала большего.

— Я не боюсь смерти, это же понятно, — невесело усмехнулся он. — Я должен был умереть тогда, и живу сейчас только лишь потому, что нужен тебе. Но, если тебе нужнее месть, если ты уверена в том, что хочешь этого, я не стану сопротивляться… Но ты же не сможешь, верно? Ты же не убийца, как бы сильно тебе не хотелось меня убить.

Нора шумно вздохнула и, скривившись от отчаяния, опустила пистолет. Слезы уже не катились по ее щекам но, кажется, ей стало тяжелее, когда дуло опустилось в пол. Джей Ди хотел подойти ближе и забрать у нее пушку, но вдруг она подняла ее вновь.

— Может быть, я не убийца, а вот самоубийцей вполне могу стать, — сказала она тихо. — Гены, что поделать. Мне, вообще-то, тоже незачем жить. Я без мамы не смогу. А для тебя я обуза, признай. Умру и сможешь снова убежать, уехать, куда угодно. Не придется никого кормить, писать всякие документы, ходить по судам. Я написала еще одну записку, только от себя, она в моем кармане. Я никого не виню, и тоже пишу про маму…

Джей Ди не мог дышать, глядя в ее спокойное лицо. У нее на лице было так много эмоций, когда она целилась в него, а сейчас… Только принятие. У нее даже почти не дрожала рука.

Мужчина шагнул резче, Нора отошла назад так же резко, не убирая дула от виска. Она не сводила с него взгляд.

— Почему ты боишься моей смерти? Сам же сказал, что, если мне нужнее, то я могу. Если боишься закона, то я написала, что твоей вины нет, что я давно это планировала. Марта с Рэмом это переживут, они так много сил на меня потратили, а Хэзер… ей просто недолго осталось. Надеюсь, она меня забудет, прежде чем с ней это случится. Ты просто уезжай так быстро, как можешь…

— Нора, что бы сказала Вероника? — почти прошептал он.

— Она бы умоляла меня, но ее здесь нет, в этом-то и дело, — вздохнула девушка. — Почему ты не можешь принять, что я этого хочу? Почему я не должна этого делать? Назови хоть одну причину…

— Потому что ты моя дочь. И потому что я не переживу, если с тобой что-то случится, — ответил он, чувствуя, впервые за долгие годы, как начинает щипать в глазах. — Неужели я не могу ничего исправить?..

Нора внимательно посмотрела на него, а потом ему показалось, что палец, лежащий на курке, дернулся. И непонятно, кто бы из них быстрее умер — он от сердечного приступа, или она от пули.

— Вот так это чувствуется, — сказала она. — Понимаешь, о чем я? Бессилие. Когда смотришь на любимого человека, который добровольно шагает в могилу, и ничего не можешь поделать. И думаешь «что же я сделал не так? Что я мог сделать?» И, что еще хуже всего, так это то, что с этим тебе потом приходится жить всю жизнь, до самого конца задаваясь таким вопросом. Мама жила так, и не могла покончить с этим так, как это сделал ты, ведь у нее осталась я, и меня надо было вырастить. Она вела дневник до того самого момента, как я родилась, но я помню, что она плакала по тебе до самого конца, и я так тебя ненавидела. Я все думала, почему она так по тебе убивается, что же ты такого сделал, что она продолжает тебя любить… И представь, что тебе бы так пришлось жить почти двадцать лет. Каждый день. Не просто жить, но еще работать, заниматься ребенком, помогать родителям, общаться с коллегами, клиентами, просто людьми. Каждый день подниматься, делать свое дело, и ни секунды не забывать о том, какая на тебе лежит вина. Она ни об одной смерти не жалела так сильно, как о твоей.

На его глазах Нора опустила пистолет и покачала в воздухе дневником.

— И ничего ты не смог бы исправить, потому что началось все не с убийства Чендлер, и не с вашего знакомства, а с того, что ты делал до этого множество раз, и продолжаешь делать до сих пор. Ты врешь. Врал всему миру, маме врал, и мне недоговаривал.

Дочь подошла ближе, а он и шелохнуться не мог, такая тяжесть опустилась на него, и кровь громко стучала в висках.

— Ты хочешь исправить все. Не исправишь. Я не собираюсь сдавать тебя копам, я верю тебе на слово, что ты больше на такое не пойдешь. Я верю, что ты меня любишь, и хочешь нормальной жизни, но начать следует с себя. Держи.

Она пихнула ему в руки дневник Вероники, Джей Ди уставился на него пораженно.

— Только не испорть его, — сказала дочь, — я же, правда, никому не отдам, но это же… память о маме.

— То есть, все это… Пистолет… — подал голос он.

— Я хотела, чтобы ты очень хорошо меня понял, а для этого нужно было сильно тебя напугать или заставить поволноваться. Как там было? «Экстрим производит больше впечатления»?

Она ушла из гостиной, прихватив пистолет, а он остался стоять посреди комнаты на негнущихся ногах, пока не открыл первую страницу.

«Дорогой дневник»…

* * *

Нора благоразумно решила пойти в школу, оставив отца наедине с дневником и своими мыслями. Она опоздала бы на два урока, но, воистину, разве это было причиной для волнений после того, что она тут разыграла?

Девушка тихо вышла через кухонную дверь, покидая участок даже не пешком, а просто бегом, скрываясь с улицы за две минуты. Даже не пришлось ждать автобус, он милосердно остановился для неё, когда уже начал отъезжать.

Нора внеслась в Вестербург во время перемены между третьим и четвёртым уроком, отдала записку-объяснительную мисс Флеминг, и пошла в класс, успешно избегая большого скопления народа, где могли бы быть ЭС-ки или Айзек.

И, тем не менее, когда она проходила мимо входа в спортзал, чья-то цепкая рука втянула её внутрь. Нора не противилась чисто из любопытства.

— Добрый день, Сойер. Проспала?

— И тебе добрый день, Эмили. Допустим, проспала.

Эдит Стрип, полистав бумаги, прикреплёнными к планшету, достала что-то маленькое, немного мятое. Нора застонала, когда узнала в тетрадном листке свою пробную записку, написанную почерком медсестры парой дней тому назад.

— Я искренне восхищена, — с улыбкой кивнула Эдит, глядя на неё. — Мы все восхищены. Точнейшая подделка. Как быстро ты сумела повторить её закорючки?

Нора посмотрела на Элену — спокойную девушку, подпирающую собой стену. Она окинула её ответным любопытным взглядом.

— Ладно, Эдит, переходи сразу к делу, — Нора закатила глаза.

— Мы втроём будем хранить твою тайну, — с таинственной улыбкой поведала Стрип. — А ты будешь иногда оказывать нам свои услуги. И твой талант будет очень хорошо оценён…

— Ладно, — сказала Нора торопливо, — я буду подделывать для вас записки, а вы будете молчать, меня это устраивает. По рукам. Я могу идти? На урок же опоздаю.

— Уверена, что у тебя с опозданием не возникнет проблем, — Эдит протянула ей ладонь для рукопожатия.

Нора оглядела её с ног до головы, и выскочила из спортзала, так и не пожав ей руку.

Да, это был шантаж. Да, она теперь имела дело с ЭС-ками, но, если это могло обеспечить ей покой и, может быть, защиту, Нора добровольно шла на эту сделку.

На большой перемене она, вместо того, чтобы пообедать, пошла в библиотеку — место, где Айзека точно не было бы. И тут было довольно тихо и просторно, не говоря уже о том, что здесь имелись компьютеры с выходом в Интернет и принтер. Нора поняла, что здесь ей нравится больше, чем в любом другом месте школы.

Она зашла на сайт Вестербурга со всей информацией, фотографиями и манящими речами. И не смогла удержаться от того, чтобы нажать на раздел «История». Безжалостно пролистав где-то век с открытия школы, Нора дошла до девяностого года, где было написано не так много — что-то про столетний юбилей и небывалый уровень успеваемости по сравнению с предыдущими годами.

Ее внимание привлекла цветная фотография — Рождественский концерт, на который согнали всех выпускников. Рядом с оживленной мисс Флеминг, которая не изменила с тех пор своей прическе и очкам, стояла юная девушка с усталым, но красивым лицом, попавшая на второй план явно не по своей воле. Она уже начала носить просторную одежду, и старалась держаться поодаль от людей, но в этот раз, видимо, не получилось. На локте девушки лежала чья-то рука с желтым рукавом, утягивающая в сторону.

Нора распечатала фотографию себе и, даже если фото вышло черно-белым, она все равно словно видела на нем краски, опасливо проводя пальцем по настороженному лицу своей матери.

На сайте больше не было ее фотографий, ни до, ни после, так что это прибавило ценности этому единственному экземпляру. Обрезав рамку фото, девушка спрятала его в одну из тетрадей, чтобы унести домой. Может быть, вложить в мамин дневник

Нора остановилась только тогда, когда зашла за угол школы. Она поправила лямку рюкзака и накинула его на плечи снова, теперь чувствуя, что вес распределен равномерно. Сейчас всякие мелочи её бесили до такой степени, что она превращалась в рычащего перфекциониста.

Она уже собиралась пойти по бордюру в сторону шоссе, как вдруг сзади ее окликнули. И, несомненно, голос был уже знакомый, раздражающий и одновременно пугающий ее. Боже, нет, сегодня ей хватило стресса, она не сумела бы выдержать еще и пасынка Дьюк…

— Привет, Нора, — сказал он, догнав ее и даже не запыхавшись при этом. В его голосе был слышен явный укор. — Ты избегаешь меня?

— Привет, — ответила девушка. — Я избегаю всех людей.

— Не знаю, в каком городе ты жила раньше, но в Шервуде очень сложно никому не попадаться на глаза, — Айзек почти усмехнулся. — Я подошел только спросить, что ты решила по поводу вечеринки.

— Я не пойду, — тут же ответила она. — Мне надо программу нагонять, времени нет.

Парень посмотрел на нее с усмешкой, явно желая съязвить. Она и сама знала, что все ее нынешние одноклассники прекрасно слышали ее разговоры с учителями, и прекрасно знают, что догонять ей по программе почти нечего. И, тем не менее, она не извинилась за такое наглое вранье, а Айзек не стал заострять на этом внимание.

— Ладно. Но, если что, двери для тебя будут открыты…

Его настойчивость в этом вопросе уже стала причиной ее любопытства.

— Айзек, зачем ты так настаиваешь на моем присутствии там? — спросила она, сузив глаза. — Так и не понял, что ничего толкового во мне ты не найдешь?

— На бестолковую ты не похожа, — ухмыльнулся он. — У любого в этой школе есть два пути — стать либо одним из шервудских «Орлов», либо дичью для Эдит, Эмили, Элены и подобных им сук. А в тебе есть потенциал, и мне было бы жалко наблюдать, как ты его закапываешь…

— Раз, говоришь, можно стать либо орлом, либо дичью, тогда кто ты? — Нора ткнула в него пальцем. — Попробуй сказать мне, что ты особенный и ни к кому себя не причисляешь. Играешь за школьную команду на одной из важнейших позиций, наверняка в первом составе, сидишь в столовой за большим столиком в окружении друзей, и даже можешь грубить Эдит Стрип. Так что ты — «подобная им сука», Айзек. Как и все орлы. Я лучше эти полгода дичью поживу.

Ее телефон завибрировал в кармане. Некто со своим сообщение точно попал в нужное время, пока их разговор не превратился в свору.

ДД:

Я обещал, что покажу тебе кое-что в Шервуде.

Если тебе еще интересно, приходи на старую свалку техники со стороны нежилого дома.

Вау, он пришел в себя даже быстрее, чем она думала.

— Эй, МакКензи? — Нора подняла на него взгляд. — Где тут старая техническая свалка?

— Где-то в миле к северу, — он показал направление рукой. — А в чем дело?

— Собираюсь падалью питаться, как и подобает дичи, — буркнула девушка. — Спасибо за помощь и заботу о моей персоне.

— И все равно, приглашение еще в силе! — крикнул он ей в спину.

Нора закатила глаза, шагая все быстрее и быстрее.

Она шла больше получаса в одном только дурацком направлении и, когда уже подумала спросить у кого-нибудь дорогу, приметила масштабный участок, огороженный достаточно высоким забором, чтобы его можно было разглядеть издалека. И не нужно было вглядываться в потертую вывеску, чтобы понять, что она добралась до той самой свалки — наполненной темными кучами разнообразной техники, где-то уже поросшей травой и разобранной до мельчайших винтиков.

Чем ближе Нора подбиралась к свалке, тем отчетливее понимала, что каждый третий дом здесь пустует. У высокого забора вообще все дома были заброшены и разобраны, за участками явно давно не следили. Она все искала тот самый нужный заброшенный дом, проклиная Джей Ди всеми нелестными словами за то, что он, зная, как тут все устроено, решил не уточнять, куда именно ей подходить. В конце концов, девушка наполовину обошла свалку, прежде чем заметила его.

Отец сидел на пороге одного из домов, который казался наиболее целым из всех окружающих зданий, и курил, отстукивая фальшивой ногой какой-то неведомый ритм.

— Думал, ты доберешься быстрее, — сказал он, приметив ее взглядом.

Нора замерла, но через секунду нахмурилась и сложила руки на груди.

— Думала, ты мне место поточнее укажешь, — ответила она. — И почему мы здесь? Ты… ты прочитал хоть что-то?

Отец кивнул ей. Кивнул сдержанно, отведя задумчивый взгляд. Он тут же потушил сигарету и поднялся, сжимая кулаки. От него исходила волна напряжения и… злобы.

— Всё, — ответил он коротко. — И поэтому мы здесь.

Нора заметила лежащие за ним продолговатые предметы. Отец, проследив за ее взглядом, поднял их, и бросил ей замызганную старую биту, которую девушка с трудом поймала одной рукой — тяжеловатая была штука. Она ей чуть в лоб не стукнула, но на это Нора не жаловалась.

Подняв глаза, она увидела в руках отца лом. Ей уже это не нравилось.

— Если мы кого-то грабим… — начала она.

— Пошли за мной, — резко сказал отец, раздраженно перебив ее.

Он еще ни разу ее не перебивал. И не говорил с ней таким тоном. Девушка колебалась, прежде чем пойти за ним. Она не знала, что так выбесило его — ее утренняя выходка или мамины записи. Соответственно, она не знала, чего ей бояться и к чему быть готовой. Может, он свихнулся и решил устроить с ней дуэль. Хотя, для этого он выглядел слишком сдержанным. Ну, как сдержанным. Он так стремительно подорвался к забору, что полы его тренча все еще развевались на ветру.

Джей Ди так ловко провернул свое дело, что Нора и не сразу поняла, что он сделал. Быстро и без особых усилий отогнул одну деревянную доску, а потом сдвинул ее в сторону.

— Быстрее, вперед, — буркнул он.

— А если я не хочу? — осторожно спросила Нора, крепко сжимая биту двумя руками.

Джей Ди закатил глаза.

— Нас заметят. Меньше всего мне хотелось бы попасть с тобой в полицию из-за проникновения на государственную территорию. Так что быстрее пролезай. К тому же, руки у меня, в отличие от ног, не железные.

Вздохнув, Нора послушалась, хотя мозг посылал сигналы, вернее, кричал, что делать этого не стоит. Она оказалась в закоулке из старой кухонной утвари — небольшого строя разномастных холодильников, коробок, на которых стояла бесчисленная электронника — от ранних блендеров до последних микроволновок.

Джей Ди едва пролез следом, порядочно кряхтя. Такая заминка еще хуже повлияла на его поведение. Он совсем нахмурился и поник, его взгляд метался от одной кучи мусора к другой, постоянно минуя дочь.

— Пошли, — выдохнул он, ведя ее дальше по этому странному лабиринту.

Здесь были сорняковые кусты, невысокие деревья с уже опавшей листвой, и жухлая трава под ногами. В окружении закоротивших проводов, холодного металла и треснувшего пластика Нора начала мерзнуть, так что она плотнее завернулась в свою кофту.

Затем свалка электроники внезапно стала свалкой автомобилей. Они стали появляться все чаще и чаще, пока Нора не устала подмечать ржавые машины взглядом. Конечно, прежние мелкие стальные детали валялись под ногами, только трава тут уже не росла, примятая многочисленными колесами. След был недавний.

— Куда мы идем? — спросила девушка, нарушив напряженное молчание.

— Я… — Джей Ди ссутулился. — Ты сейчас увидишь.

Нора убрала с лица навязчивые растрепанные пряди, чтобы получше оглядеться. В этих путанных тропинках с легкостью можно было потеряться. В конце концов, она увидела их цель издалека. Теперь понятно, откуда тут были свежие следы большой машины. Эвакуатор.

«Форд Виктория».

Стоящий на колесах довольно уверенно, разве что покосившийся на бок. Он выглядел не так страшно, как было показано на той фотографии. Крыша была помята, краска поцарапана, кузов с водительской стороны…

Нора почувствовала тошноту. Она отвернулась и прикрыла глаза, стараясь унять паническое дыхание. Девушка слышала, что шаги Джей Ди умолкли, она видела краем глаза, что он стоит в стороне и ждет ее, терпеливо и виновато поглядывая на ее заметные мучения.

— Почему мы здесь? — повторила Нора.

— Со дня на день ее увезут отсюда, и больше ты не сможешь ее увидеть, — отец пожал плечами. — Но ведь посмотреть надо. И, даже более того, мы имеем полное право ее добить.

Нора едва подняла на него изумленный взгляд, затем перевела его на машину. Мамина машина! Мамина «Виктория»! Некогда замечательная, со светло-бежевой окраской и уютным салоном, их семейная машинка, на которую мама копила достаточно долго. Они проехались по нескольким городам и фирмам вместе с мамой, прежде чем поехать в последний совместный путь. Нора подошла ближе, пытаясь всмотреться, что с сидениями. На заднем сидении она спала в пути, обедала и читала книжки, нагло закинув ноги прямо на обивку, а иногда и высовывая их в окно, когда они останавливались на парковке или обочине.

Салон, за которым мама так маниакально ухаживала, чтобы придать ему деловой вид, был безнадежно испорчен. Сидения порваны, погнуты, дверца бардачка вырвана, панель побита, коврики сдвинуты, внутри была грязь, вода, стеклянная крошка и… кровь. Похоже, ее не очень старательно отмывали.

— Ты хочешь ее добить? — стальным тоном спросила девушка, не оборачиваясь к Джей Ди лицом, избегая его взгляда.

— Я хочу, чтобы мы вместе ее добили. Потому что рано или поздно мы должны что-то разгромить, иначе потом сорвемся на людях, которые нам дороги. У меня в этом богатый опыт.

Кривая ухмылка ненадолго искривила напряженные губы Норы, она покачала головой. Несмотря на ироничный характер замечания, Джей Ди был прав. Хотя она сейчас была не в таком отчаянии, как в первые дни, сейчас ей тоже приходилось трудно. Стоило только вспомнить ЭС-ок, которые кое-как загнали ее в западню (из которой она и не думала выбираться), потом пасынок Дьюк, который был заносчив и лицемерен (чему его явно мачеха учила), потом муж Марты, которого Нора чуть не убила, и сама Марта, явно страдающая Стокгольмским синдромом…

— Я забрал тот твой пистолет, — заговорил Джей Ди. — Старая книжная полка — не то чтобы удачное место для скрытия таких вещей от чужих глаз…

— Не надо соваться на мансарду! — прорычала девушка. — Я приклеила табличку, что там делать нечего!..

— И, как хозяину дома, мне стало любопытно, — кивнул Джей Ди. — А еще я должен был предотвратить любой экстремальный сюрприз. Патроны были холостые, ты знала?

Нора не ответила на этот вопрос, потому что, конечно, ни черта она не знала. Она и не думала об этом, когда столкнулась с мужем Марты, и не думала об этом потом. Она не проверяла обойму, потому что умела только стрелять, а не перезаряжать. В школьных буклетах ко Дню самообороны была дана довольно скудная инструкция.

— И откуда, все-таки, ты его достала? — Джей Ди подошел ближе, Нора напряглась всем телом, все еще не глядя ему в лицо.

Нора подумала о несчастной Марте и Рэме. Тетя так клялась защищать ее, она так боролась за ее благополучие, так часто укоряла Джей Ди на пару с тетей Хэзер, а теперь первой бросилась под этот поезд.

— Неважно, — девушка пожала плечами, все еще крепко сжимая биту, с помощью которой опиралась на землю.

— Сомневаюсь, что это скучная история о подпольном торговце оружием, — отец прищурился.

— Твое право сомневаться, — девушка вздохнула, не зная, куда деть глаза.

Справа стоял Джей Ди, перед ней была разбитая машина, сзади — лабиринт из металла, слева — высокая трава.

— Я согласна с тем, что мне нужно выместить эмоции, но на этой машине я этого делать не буду, — девушка вздохнула, оглядывая паутину трещин на стеклах, которые еще не выпали. — Почему не любая другая развалина?

— Потому что именно эта развалина связана с аварией. Именно ее нам надо добить и отпустить.

— Ты своим принципам меня не учи, — пробормотала девушка, зыркнув в его сторону. — Не хочу потом так же обойтись со своей первой любовью. А моя мама вообще была для тебя первой любовью?

— Нора! — повысил тон отец, разворачивая ее к себе.

Девушка не испугалась его в этот раз, глядя ему прямо в глаза. В этот момент она не жалела, что Джей Ди не было в ее жизни с самого начала. Страшно было представить, чему он смог бы ее научить и какой воспитал бы ее.

— Это никак не связано с тем, что было в тот наш последний день! Я поступал так не из-за своих принципов, я не хотел использовать Веронику для своих целей, я наоборот старался избавить ее от проблем…

— Браво! — крикнула Нора в ответ. — Потрясающая работа! Парень года!

С рыком отец размахнулся и ударил по машине. Он попал по крыше рядом с уцелевшим задним стеклом. Оно выпало к их ногам. Девушка сначала отшатнулась, а потом пораженно уставилась на отца. Он дрожал от злости и горя, то ли желая подбежать к ней и оправдаться, то ли желая продолжить бить «Форд».

— Нельзя было иначе решить эту проблему. Твоей матери тогда угрожала серьезная опасность, ей сломали бы жизнь, так или иначе. Ты видела ее записи, ты неглупая и можешь понять это сама. То, что могло с ней случиться, было бы куда страшнее…

— ААРХ! — Нора размахнулась битой, и ударила со всей силы, попав сквозь проем без выпавшей двери по панели, разбивая ее в хлам. Детали со звоном разлетелись в стороны. — Ты! Куда уж страшнее! Она убила людей, она потеряла парня, она воспитывала ребенка в одиночку, а теперь она умерла!

— Она хотела убить Хэзер. Ты знаешь, что она этого хотела.

— Хотеть и сделать — не одно и тоже! Дети вырастают и привыкают к тому, что не все желания сбываются, что надо быть выше этого! Я уже выросла, а ты тогда был совсем ребенком, да? — Нора встряхнула битой, бродя по лезвию ножа. — Ты тоже видел записи. Она сожалела! Искренне сожалела!

Джей Ди покрутил в руке лом.

— Не так уж долго и сожалела. Представь, что было бы, будь Чендлер жива сейчас? Представь, что стало бы с твоей матерью!

Чендлер обещала ей перекрыть пути во все окрестные города, испортить маме жизнь, сделать ее мусорной крысой. Но мама все равно нашла бы способ справиться…

— Она пошла к ней извиниться, — прорычала девушка.

— Мы были там вместе, и она попросила у нее прощения, — ухмыльнулся Джей Ди. — Чендлер не простила ее. Она заставила Веронику встать на колени и умолять, но это было лишь издевкой, она не собиралась её прощать. И только после этого она выпила тот очиститель. Я бы мог остановить ее раньше, но после того, что она начала делать с Вероникой… Вероника потом поняла, она ведь на самом деле поняла, что без Хэзер жизнь стала лучше для всего города.

— А Курт и Рэм?

— Два насильника, которые бьют и унижают слабых? Вероника горевала не из-за их убийства, а из-за того, что я ее обманул, а еще ей было страшно. Первое время.

— Она боялась тебя! Она сбежала от тебя, и ей пришлось подделать самоубийство! Ты мог убить и ее!

— Не мог, — уверенно покачал головой отец.

— Ты избил ее. Избил до трещин в ребрах и сломанного носа, — Нора угрожающе рычала.

Ее черты лица исказились от невиданной звериной злости, глаза покраснели. Она не замечала текущих по щекам слез. Замахнувшись, Нора ударила по машине снова, затем снова, и снова.

— Ты! Избил! Ее! — замах. — И хотел ее застрелить! Ах!

Нора ударила в сторону Джей Ди, попав по раме, но чуть не задев отца, и, судя по взгляду, она хотела бы его зацепить. После ряда ударов она стояла перед ним, задыхаясь от усталости и слез, которые ее душили.

— Ты спросил ее «Что ты собираешься делать со своей жизнью?» Думал, что она без тебя не протянет, что она станет такой же, как все эти подонки. Ты думал, что она без тебя никто! Так это ты без нее никто, ты без нее псих, просто больной ублюдок!

— Я знаю! — Джей Ди ударил ломом по багажнику с такой силой, что пробил его насквозь. — Я знаю, что я без нее ничто, Нора!

Он тоже задыхался. Тоже от отчаяния и злобы, хотя плакать не мог, вернее, не умел. Нора, позволив рыданиям сотрясать себя, повернулась и отошла к капоту, оперевшись на него руками.

Она тоже была никем без мамы. Никто в мире не мог ее понять и успокоить так, как это делала она.

Вероника так хорошо понимала людей. Она так хорошо понимала, каким гнилым был этот мир, и она старалась его исправить, но так и не исправила, потому что, очевидно, поняла, что ничего не выйдет.

Не стоило возвращаться в эту дыру. Тут до скончания времен продолжали бы рождаться Хэзеры, Курты и Рэмы, а также безымянные безвольные дети, которых они бы сжигали, словно муравьев с помощью лупы.

— Сука!

Нора ударила по крыше с другой стороны, затем по двери, по раме, по фаре, пнула по колесу, прежде чем отбросить помятую биту в сторону и сесть на землю, опираясь спиной на «Форд». Она обхватила голову руками и вздохнула поглубже, ощущая странную легкость при вздохе и при мышлении. На душе было невыносимо тяжело, но сознание словно прояснилось. Горячая кровь разгонялась по жилам, и ей было так тепло, что никакой мороз не пробирал. Сердце колотилось громче, чем звучала любая мысль в ее голове.

Открыв глаза, Нора уставилась в серое небо.

Она добила хлам. Она сняла напряжение. Она наорала на отца, наконец, высказав ему все, и, господи, за весь прошедший месяц ей ни секунды не было так хорошо, как было сейчас.

Она позвонила Рэму сразу, как только пришла домой. Никого здесь не было, и это ее встревожило, ведь школьный день давно закончился, а совсем скоро и заканчивался рабочий день Марты.

— Мама знает, что приехал твой отец, — неловко ответил юноша.

Нора, стоя секунду назад с кружкой чая в руках, осторожно отставила кружку, чтобы не стукнуть ей по столешнице.

— Рэм, — начала она, — ты помнишь, что я сказала твоей матери утром?

— М, да, — он отозвался с сомнением. — Просто мы подумали, что тебе не нужны проблемы. Мама с ним не очень ладит, да и твой отец, наверное…

— Зато вы отлично ладите со мной! — Нора почти рыкнула, но тут же спокойно вздохнула. Поразительно, как ей легко удавалось успокоиться после свалки. — Передай Марте, что я все еще вас жду. И я не закрою дверь на ночь, пока вы не появитесь.

Судя по голосу, юноша усмехнулся. Усмехнулся с небольшой грустью. Нора практически видела, как он отводит стыдливый взгляд, снова чувствуя вину из-за того, в чем он был не виноват.

— Мама ночует у коллеги, и отказывается покидать ее дом, — сказал он. — А я себе место найду, ты же знаешь. Я вернулся к своему тайному месту и оно не так плохо выглядит. Я имею в виду, его можно привести в порядок…

— Рэм, — вздохнула девушка, прикрыв глаза. — Ты знаешь, что вы можете на меня положиться. Неужели я сделала так мало, чтобы это доказать? Неужели вы думаете, что я сдамся на своем отце, хотя не сдалась на твоем?

Юноша молчал достаточно долго, чтобы Нора успела расслышать за спиной почти бесшумные шаги отца. Она обернулась, наткнувшись на усталый и, в то же время, любопытный взгляд Джей Ди. Черт. Она не планировала снова говорить с ним сегодня после того, что было рядом с маминым «Фордом», но, видимо, выбора не было. Каким бы изнеможенным и разбитым не казался мужчина, он отступать не собирался.

— Я не знаю, — наконец, ответил Рэм. — Жить у тебя на птичьих правах? Это не по-мужски.

— Это по-дружески, — отозвалась девушка. — Ты собрался ночевать в лесу в октябре, серьезно? Перестань нести такую чушь.

— Мама… — Рэм перевел дыхание. — Слушай, она будет переживать за меня. Я не маменькин сынок, но, все же.

— Прости мне мой французский, но она… — Нора поджала губы, глядя прямо в глаза Джей Ди, который, приподняв брови, допил чай из ее кружки. Это подлило масла в ее огонь. — Сейчас она переживает за тебя, ага? Супер. Я не хочу обидеть Марту, Рэм, она мне тоже почти как мать, но она жила с этим уродом, твоим отцом, столько времени, позволяла ему творить… все это, а теперь она переживает, что ты будешь со мной, однако более лучшего варианта сама не может найти. Звучит охренеть как заботливо.

Спустя пару мгновений, во время которых было слышно взволнованное дыхание юноши, Нора поняла, что она была очень груба. Такое с ней бывало очень часто, но вот стыдилась она из-за этой своей вспыльчивости весьма редко. Например, когда задевала невинных людей, особенно близких ей.

О, а еще она выпалила такую неосторожную тираду в присутствии Джей Ди. Тот даже замер, прислушиваясь. Нора поспешно вышла в гостиную.

— Рэм. Прости, Рэм, — сказала девушка. — Я просто… Ну, я переживаю, и я все еще на нервах из-за вчерашнего.

О, и из-за сегодняшнего тоже. Если она сойдет с ума, то и не заметит этого.

— Я так боюсь за Марту и за тебя. В общем, предложение пожить всегда в силе, — Нора вздохнула тяжело. — Я, на самом деле, ни в чем не виню Марту. Я…

…«люблю вас». Могла ли она такое сказать? Успела ли она полюбить их, как семью? Так, как любила маму?

Девушка тут же осеклась, сжав телефон в руках. Нет, она никогда не смогла полюбить кого-то так же сильно, как маму. Невысказанные слова, которые секунду назад отдавались горечью на языке, тут же испарились.

— Я понимаю, — отозвался Рэм, к ее удивлению, спокойно, но с той же горечью. — Я поговорю с мамой.

— Спасибо. Извини еще раз.

— Ничего.

Экран телефона засветился ярче, когда вызов был сброшен. Нора убрала телефон-раскладушку в карман, и вернулась на кухню, забирая кружку себе, чтобы сделать новый чай. Или, может быть, кофе.

— С каких пор Даннстоки живут у нас? — спросил ее отец, не прошло и десяти секунд.

— С тех пор, как они были друзьями мамы, и с тех пор, как стали моими друзьями. Мама всегда помогала Марте, Марта помогала мне и тебе. Я должна ей по гроб жизни. А Рэм просто мой друг. Они были со мной в мои трудные моменты, так что я хочу быть с ними в их трудный момент. И прости, что порчу тебе выходные, но они будут жить со мной, пока им это будет нужно. Я знаю, что у вас с Мартой не лады, но она ради меня всегда терпит…

— Очевидно, и своего мужа тоже, — Джей Ди усмехнулся.

Нора едва не промахнулась, засыпая ложкой сахар. Крупицы едва рассыпались на столешницу. Девушка, нахмурившись, смахнула их, будто бы и не слышала последней фразы.

— Чутье подсказывает мне, что ты имела честь пообщаться с мужем мисс Даннсток лично, — продолжил отец. — И рабочий пистолет с патронами, появившийся у тебя — не совпадение.

— Давай раз и навсегда, начистоту, — Нора развернулась к нему. На свалке это сработало, они выговорились, накричались, и поняли друг друга, хоть и оставшись каждый при своем мнении и отчаянии. — Ее муж — пьяница и садист, который издевается над ней и сыном. И, когда это случилось недавно, я пошла к ним, чтобы вывести их двоих оттуда. Я вывела, и забрала у него пистолет, но избавиться от него не успела.

— А чем же тебя, дочку законницы, не устроил вариант с полицией? — спросил отец, уже не так ухмыляясь.

Нора вздохнула опять. Ее рука с кружкой дрогнула, но она быстро успокоилась, напомнив себе, что это прошло. Этот ублюдок жив и будет здоров, раз продолжал плеваться ядом…

— Говорю же, пистолет все еще у меня.

— И? Я могу прямо сейчас закопать его в городском парке или рядом с пастбищем.

— Я… немного превысила допустимую норму самообороны, — девушка отпила горячий чай и поморщилась от того, что обожгла язык.

Она избегала взгляда Джей Ди, но заметила, что он, ничуть не удивившись, кивнул.

— Насколько сильно превысила? — спросил он таким тоном, будто спрашивал о счете за электричество.

— Ну, не похоже, что я что-то ему сломала. Хотя, нос. Я не могу об этом говорить, пока я пытаюсь перекусить, — Нора едва зыркнула в сторону отца.

Тот кивнул снова, будто бы был болванчиком на приборной панели в машине.

— Ладно, — отозвался он, потом вдруг добавив: — Пускай твои спасенные живут у нас, сколько захотят. Ты, видно, достаточно взрослая, и об ответственности тебе хорошо известно. Я отлично расслышал это на свалке.

— Потрясающе, — буркнула ему вслед Нора, опустив глаза. Взглядом она поймала свой рюкзак, брошенный в кресло в гостиной. Секунду назад она думала о дневнике, который отец прочел, и в который она хотела вложить фотографию.

Девушка колебалась еще пару секунд, прежде чем подойти к рюкзаку и вытащить оттуда распечатку.

— Ты еще будешь читать дневник? — спросила она у отца, севшего на диван.

Джей Ди едва растерялся. Он хлопнул по пальто, во внутреннем кармане которого, очевидно, лежала та самая важная вещь.

— Может быть, буду. Да, буду, — откликнулся он тихо.

— Я просто хотела… Вложить кое-что. И, чтобы оно не потерялось, желательно прямо сейчас… — Нора неловко шагнула вперед, держа в руках свернутый лист бумаги.

Мужчина достал дневник, и протянул ей. Девушка вложила фотографию на одну из последних страниц. Как раз на запись о том, как идут последние дни беременности, и о том, как она, ребенок с пока неизвестным полом, упорно пинается изнутри. Нора торопливо закрыла дневник и протянула обратно, быстро окидывая взглядом гостиную, лишь бы слезы не накатили на глаза.

— Я пойду уроки делать, — тихо буркнула она.

Однако девушка не успела взяться даже за биологию, такая путаница стояла в голове. Мысли, от которых ком подступал к горлу, и воспоминания, разрывающие ей сердце, продолжали трясти ее, пока внизу не послышался стук в дверь. Когда Нора спустилась, отца в гостиной уже не было. Куда бы он ни пошел, ей было не до него.

За дверью, к большой радости и смущению девушки, оказался Рэм. Покрасневший и неловкий, он смотрел на нее, а она смотрела на него, мысленно пытаясь подобрать слова для очередной порции извинений.

— Проходи… — так и не придумав ничего связного, сказала она ему, быстро пропуская в гостиную, куда более теплую, чем царивший снаружи прохладный октябрьский вечер.

Рэм сделал пару неловких шагов, сначала осматриваясь в комнатах.

— А где?.. — спросил он, явно выискивая здесь не что-то, а кого-то.

— В своей комнате, наверное, — Нора пожала плечами, без лишних слов поняв, что разговор зашел об ее отце. — Ты не голоден?

Юноша уверенно покачал головой. На ужине девушка настаивать не стала — у нее руки начали подрагивать, окончательно мешая ей возиться с ложками и чашками. Она проводила юношу за собой на мансарду и, увидев этот уголок, весьма уютный для простого чердака, Рэм едва растерялся.

— Это… Ну, мое тайное место, в общем, — сказала девушка. — Вон то старое кресло раскладывается, но я еще не пробовала. В общем, я думаю, тут будет неплохо спать.

Взглянув на юношу, девушка поняла, что он не только благодарен ей, но и очень тронут. Вся эта тема с тайными местами, очевидно, значила для него еще больше, чем она думала. Нора доверила ему свое убежище — пустила, дала бессрочный приют, обеспечила уютными условиями. Она не могла не улыбнуться в ответ.

— А где ты собирался ночевать? — спросила она, сложив руки на груди. — У коллеги Марты не нашлось места?

— У нее однушка, — пожал плечами Рэм. — Думал пойти в круглосуточную прачечную, посидеть там ночку, а заодно и одежду простирнуть, баксы у меня есть…

— А что насчет… друзей? Одноклассников? — Норе самой было неловко об этом спрашивать.

— Оу, — послышалось от юноши. — Ну. Как-то не задалось. У меня со средней школы не было приятелей.

Девушка поставила руки в боки, пытаясь хоть как-то избавиться от чувства стыда, которое витало между ними. Нужно было перестать говорить о личном. Нужно было отвлечься. Срочно найти другую тему.

— Ты знаешь Айзека Маккензи? — Нора, блять.

— Маккензи? — переспросил Рэм, садясь прямо на пол и чувствуя себя на теплом полу достаточно комфортно. — Слышал такое. По телику.

— Я имею в виду парня из старшей школы, который играет за нападающего в команде Вестербурга. Но это так, к слову пришлось. Забудь.

— Нет, я правда слышал. Просто я часто забываю всякие детали, но я уверен, что знаю про Маккензи. Все в городе знают.

Юноша посидел с задумчивым видом где-то секунды с три, а потом вскинул брови.

— О, я слышал что-то про того Маккензи, который в школьном футболе. Показывали в новостях маленький ролик. О Вестербурге говорят в новостях, потому что этот Маккензи — сын директора Шервудского телевидения или что-то в этом роде, — Рэм кивнул самому себе. — В футбол он играет неплохо, но я его не знаю лично.

— Директор Шервудского телевидения? — Нора прищурилась.

— Местный канал раз в неделю пускает новостной выпуск поверх сигнала с канала Огайо, — Рэм кивнул.

— Меня просто пригласили на местную вечеринку к нему домой. К этому игроку, — честно рассказала Нора. — Но я ничего не знаю о нем, кроме того, что он гавнюк, и что его мачеха какое-то время была в одной компании с моей мамой.

— И он пригласил тебя к себе домой на вечеринку потому что… — Рэм пожал плечами.

— Потому что у меня есть какой-то чертов потенциал, и я могу летать с орлами, а не падалью питаться, — Нора сморщилась.

— Он так и сказал? — Рэм вскинул брови.

— Почти так, — девушка вздохнула. — Было близко к этому.

— И ты… не хочешь летать с орлами? — спросил ее друг таким растерянным тоном, будто это и вправду его удивляло.

— Конечно, нет! — Нора резко обернулась на него. — Я похожа на мега-суку?.. Хотя, — она сама ухмыльнулась, — я имела в виду, похожа ли я на подобную им мега-суку?

— Ты не похожа! — тут же покачал головой Рэм. — Не похожа на них и на суку не похожа.

— Ну, про суку — вопрос спорный. Может быть, ты пока не все обо мне знаешь.

Улыбка на ее лице стала какой-то кривой от подавленного всеми силами стыда. Рэм и впрямь едва ее знал, от осознания этого факта им стало неловко снова. В воздухе повис невысказанный личный вопрос, который Рэму было слишком неловко задавать. Может быть, он страшился получить ответ, потому что он, очевидно, был не самым приятным, судя по тому, как об этом вспоминала сама Нора.

— Я была большой занозой в заднице директора средней школы, — заговорила она первой, подумав о том, что с Рэмом этим можно поделиться. — Бывало такое, что я плевала на остальных ради своих собственных целей. Вернее, мне всегда было как-то плевать на других людей, но иногда я переходила грань. Мой самый громкий выговор был сделан, когда один мальчишка подгадил мне на Биологии — мы препарировали лягушек, и на том же уроке готовили препараты. Так уж получилось, что у меня получился лучший препарат, и он, тот придурок жопоголовый, добавил туда кое-что от балды… Был потрясающий вулкан с участием внутренностей земноводных.

Рэм сморщился, явно представив это в красках. Нора кивнула с грустной ухмылкой.

— Ага. Но я неплохо разбираюсь в реагентах, так что я добавила ему кое-что в ответ на Химии, прямо в тот же день. Ему прожгло одежду, осталась дырка на его рюкзаке и пару уродливых отметин на парте. Ему могло бы прожечь руки, но я тогда думала, что так ему и надо — чтобы он не совал их, куда не следует. Скандал был большой, маме пришлось платить за испорченное школьное имущество и за вещи того упыря. И еще это был мой последний выговор, так что потом мне пришлось терпеть издевки до конца года, пока я не перешла в старшую школу… И еще я об этом до сих пор едва ли жалею.

Рэм окинул ее взглядом, молча обдумывая услышанное. Было видно, как он метался в сомнениях. Месть, определенно, была заслуженной, но вот намеренная жестокость и ни капли сожаления по этому поводу… Было отчего ощутить ползущие по спине мурашки.

— Так что друзей у меня тоже было мало, — Нора тоскливо улыбнулась.

Надо было потом позвонить Шерон. Наверняка она снова докучает школьным журналистам, теперь еще чаще, потому что ей, может быть, было скучно без подруги. Норе очень хотелось верить, что там без нее кто-то скучает и не находит себе места.

— И, все равно, ты не сука, — юноша покачал головой.

— Обычно меня убеждали в обратном, — девушка ухмыльнулась. — И с тех пор я как-то невзлюбила всех этих «орлов» и «львов». Хотя тусовки у них всегда были классные, это надо признать. Как бы ты поступил на моем месте?

— Я никогда не общался лично с игроками футбольной команды. Не дружил ни с кем, кто хотя бы рядом с ними стоял, чего уж о тусовках говорить, — Рэм пожал плечами, задумчиво поджимая губы. — Какими бы сволочами они не были, хотелось бы хоть глазком посмотреть на одну из их легендарных вечеринок. Ты ведь всегда можешь уйти?

— Думаю, да, — кивнула Нора. — Хотя не очень хочется общаться со всеми этими… «орлами».

— Может быть, среди них есть и нормальные люди, — предположил юноша. — Не попробуешь, не узнаешь — так моя бабушка говорила. Может быть, больше никогда шанса не представится. А так ты сможешь еще лучше узнать, что они из себя представляют. Либо убедишься, что не все там такие плохие, либо сможешь удостовериться, что все они там мерзавцы.

— Ты чертовски умен, Рэм, — улыбнулась девушка. А потом заметила, что он заметно смутился. — Тебе никогда это не говорили? Ты никогда не проходил тест на IQ?

— Нет, — юноша неловко покачал головой.

— Если верить моим прошлым учителям, у меня девяносто шесть, — ухмыльнулась Нора, — но мама дала мне дома решить какой-то индивидуальный тест, и знаешь, что? Сто двадцать девять баллов. Это уровень высокого интеллекта, граничащего с гениальностью. Школа нас недооценивает. Не позволяй им внушить себе, будто ты и впрямь ничего не стоишь. Ты — умнейший и самый вежливый парень из всех, которых я когда-либо встречала.

Рэм поднял на нее взгляд, будто бы не веря, что она это говорит всерьез. Девушка кивнула ему.

— То, что ты строишь шалаши и не можешь завести друзей, ничего не значит. Я вот почти сожгла мальчику руки, потому что он меня разозлил. Смахивает на гениальный поступок?

Юноша, наконец, усмехнулся, а затем улыбнулся чуть увереннее.

— Ты мне подал очень хорошую мысль, — Нора поднялась с кресла. — Может быть, ты еще что-нибудь понимаешь в одежде для вечеринок?

Рэм покачал головой, чуть ли не в страхе распахнув глаза. Девушка вздохнула, окидывая взглядом ящики, где наверняка должно было найтись что-то приличное — если не в маминых вещах, то в ее старых тряпках.

Ладно, еще оставались целые сутки. Если бы она не смогла найти ничего подходящего, всегда успела бы сотню раз передумать.

— Вот плед, — девушка указала на кресло, будто бы Рэм не увидел покрывало, затем кивнула на книжку, лежащую на подлокотнике. — Можешь читать, смотреть в окно. Если свет нужно будет выключить, дерни вон за ту цепочку над люком.

— Я понял, — кивнул юноша. — Ты уже уходишь?

Нора, уже стоящая у люка, обернулась, окинув его сочувственным взглядом. Несмотря на то, каких глупостей и неприятных подробностей своего прошлого и настоящего она ему тут наговорила, он все еще хотел продолжать общаться. Девушка еще яснее осознала, насколько одиноко Рэм себя чувствует. И ей тут же расхотелось уходить, она готова была просидеть тут с ним всю ночь. Тут где-то был маленький телевизор, который достался ей еще от дедушки. Можно было попробовать подключить его, и они, даже если бы не получилось поймать сигнал, хотя бы заняли себя чем-то, но…

Мышцы жутко ныли. Их даже едва подергивало, а руки все сильнее и сильнее дрожали. И в голове была такая каша, что мысли с первого раза не удавалось выстроить в четкую и понятную цепочку, а уж сформулировать их в слова теперь вообще не представлялось возможным. События этого дня, начиная с пылкого приветствия для отца, заканчивая этим откровенным разговором, порядком утомили ее.

— Я бы с радостью осталась, — искренне сказала Нора. — Но я вымоталась. Реально вымоталась. И тебе тоже нужно спать.

Рэм понимающе кивнул.

— Тогда спокойной ночи, — сказал он. — И еще раз огромное тебе спасибо, Нора.

— Обращайся, — подмигнув ему, что, по ее ощущениям, было похоже больше на нервный тик, чем на дружеский жест, девушка улыбнулась, затем открывая люк. — Спокойной ночи.

Очень осторожно спустившись, Нора направилась к своей комнате, а потом, когда уже упала на кровать прямо в одежде, подумала о том, что будет ее ждать завтра, независимо от того, пойдет она на чертову вечеринку или нет.

Она же теперь была серой мышкой на службе у ЭС-ок.

Твою мать, во что она успела ввязаться за один гребанный день.

Завтрак прошел спокойно, несмотря на все опасения. Рэм ушел раньше, чем успела встать Нора, и даже Джей Ди. По крайней мере, девушка это так поняла, потому что на мансарде ее друга не было, и отец сказал ей, что никого с утра не видел. Значит, Даннсток побоялся с кем-то разговаривать с утра, или же его замучило чувство вины. У Норы не было времени выяснять, она проспала в школу, и едва ли встала с кровати — все так болело.

Джей Ди на кухне смиренно ел макароны, когда дочь внеслась в комнату, насыпая в чашку мюсли, заливая их молоком и начиная их есть сырыми. Тогда же они и перекинулись парой слов, в основном, неловких. Тогда же Нора сказала ему, что вечером пойдет на вечеринку. Реакция отца была сдержанной. Он сказал, что не будет портить ей веселье звонками, но понадеется, что она вернется хотя бы к утру.

— Сомневаюсь, что я буду там тусить с незнакомыми людьми всю ночь, — пожала плечами Нора, наскоро умываясь у кухонной раковины.

— Смотря, где тебе попадется какой-нибудь харизматичный парнишка — там или по пути домой.

Девушка обернулась, глядя на отца немного недовольно, тот едва улыбался.

— Спасибо, что ты обо мне такого мнения, — прорычала она. — В общем, ты предупрежден, и оправдываться перед тобой…

— В тебе я не сомневаюсь, — мужчине пришлось повысить тон, чтобы заглушить ее торопливую тираду, — а вот в шервудских ублюдках — да. Между прочим, первая вечеринка Вероники закончилась так себе.

— Ты был с ней? — спросила Нора, чувствуя любопытство, заглушающее гнев.

— После вечеринки она была немного пьяна и… так случилось, я оказался поблизости. Это была наша первая ночь.

Девушка сморщилась и подняла руку.

— Не надо! — попросила она. — Я поняла.

— После школьных вечеринок появляются дети. Я думаю, ты тоже могла появиться именно тогда…

— Спасибо, хватит! — шикнула Нора. — Все, до вечера!

Она бросилась к автобусной остановке, проклиная все — отца, себя, Айзека, весь хренов Шервуд и всю планету Землю, если уж на то пошло.

Автобус пришел за полчаса до звонка, шкафчик в школе заедал, так что Нора попала в класс через пять минут после звонка, быстро извинилась и завалилась за парту, поспешно доставая тетрадь.

Все перемены ушли на то, чтобы избежать и Айзека, и ЭС-ок, у которых наверняка появились некоторые поручения. Уговор дороже денег, да, но видеть их сегодня страшно не хотелось. Сидя в библиотеке и скрываясь за древнейшим из компьютеров, Нора вспоминала вчерашний разговор с Рэмом, и, хотя вчера согласилась с ним, сегодня сомневалась, нужно ли ей все это. Она даже позволила себе подумать о том, что Джей Ди может быть прав. В мамино время вечеринка с самой классной девушкой школы ничем хорошим не закончилась.

— Компьютер барахлит? — раздался над ухом робкий голос.

Нора посмотрела на полноватого мальчика в небольших аккуратных очках. Она видела его, знала, слышала где-то. Вроде, компьютерный клуб был его пристанищем.

— Заедает немного, — призналась она. — Не могу загрузить сайт.

— Легко поправить, — нервно улыбнувшись, парень протянул руку к компьютерной мышке, с опаской приблизился всем телом. — Меня зовут Кайл. Я заведую Компьютерным клубом, и разбираюсь со всеми компьютерами в школе, веду школьные сайты.

— Нора Сойер, приятно познакомиться, — ответила девушка.

— О, я тебя знаю. Эмили сказала, что у тебя с ними заладилось, — Кайл сделал пару кликов мышкой, несколько иконок появились и исчезли так быстро, что Нора не успела их рассмотреть. — Видимо, проблема в главном компьютере. Я сейчас отойду к нему, а потом, когда скажу, нажмешь сюда.

— Ага, ясно, — кивнула Сойер, затем переведя взгляд на парня. — Ты общаешься с Эмили? И с другими… То есть, и с ее подругами?

— Эдит же заведует всеми кружками в школе, я с ней постоянно вижусь на собраниях. Эмили я помогаю вести группу Вестерберга на Фэйсбуке. А Элена чаще всего и пишет заметки для постов, — Кайл неловко пожал плечами. — Ладно, я пошел.

Нора проводила его взглядом до одного из компьютеров, а затем повернулась к экрану. Значит, Кайл получал распоряжения от Стрип, а еще помогал Эммелин работать на Фэйсбуке. Интересно, насколько сильно ей требовалась его помощь?

— Нажимай, — сказал парень.

Нора щелкнула мышкой, и Интернет включился спустя считанные секунды. Если, конечно, верить иконке внизу экрана.

— Заработало, — закивала она с улыбкой. — Ты просто мастер Информатики! Повелитель техники!

— Меня так называли, да, но на самом деле ничего сложного нет… — забормотал юноша, заметно смутившись.

— А ты насколько хорошо в Фэйсбуке разбираешься? И что за группа у вас там есть, можешь мне показать? — Нора подперла голову кулаком, глядя на Кайла любопытным взглядом, и не забывая при этом радушно улыбаться.

Кайл пододвинул поближе стул, сел рядом, с готовностью снова перехватывая мышку себе.

— Ну, я понимаю примочки сайта. Даже как-то раз приходилось копаться в коде страницы, когда один наш компьютер перестал показывать слова, как следует. Эмили не очень разбирается во всем, что связано с компьютерами, но на ней вся журналистика, поэтому я ей помогаю информацию публиковать.

— Со своей страницы публикуешь? — спросила Нора, разглядывая знакомый синий дизайн сайта.

Она приметила аватарку, но Кайл ответил первее, чем она успела заметить, что это изображение не похоже на его лицо.

— Нет, нам… в общем, не всех допускают к администрации. Эмили хочет, чтобы все смотрелось достойно, а мы, ну, портим фон. Так что все публикуется и редактируется с ее страницы. Иногда ей помогает Элена со своего компьютера. Вот наша группа.

Нора запомнила название, адрес сайта, а затем позволила себе рассмотреть ники и фотографии. Посты были мало похожи на школьные стенгазеты. Здесь все подавалось, словно в «желтой прессе» — с львиной долей фаворитизма, объективно, проскакивали ругательства и оскорбления. Но фотографии были качественные.

— И как, читают? — спросила Сойер. — Всем это нравится? Учителя знают об этом?

— Все читают и всех все устраивает. Эмили подает информацию так интересно! Она настоящий патриот Вестербурга и Шервуда. А если скажешь учителям, попадет всем, такое уже было год назад. Тогда Эдит просто уничтожила девчонку, которая нас сдала. То есть, той пришлось уйти из школы. Мисс Флеминг не то чтобы одобряет, но она долгие годы боролась за единение всей школы, а сейчас мы едины, как никогда, высший балл у учеников выше среднего, и наша футбольная команда держит первое место в округе уже пять лет. Она считает, что в этом есть заслуга Эдит, Эмили и Элены.

— Ясно, — кивнула Нора. — Спасибо, что помог, Кайл.

— Ой, да брось, это моя обязанность, — он отвел смущенный взгляд. — Если я тебе понадоблюсь — компьютер снова забарахлит или что-нибудь еще, я буду здесь или в Компьютерном клубе.

— Заметано, — ответила Сойер. — До встречи.

— Ага. Я пойду, — Кайл, пятясь задом, отошел от ее стола, а потом поспешно побежал к другому компьютеру, за которым спрятал лицо.

Нора проверила, открыта ли вкладка с Фэйсбуком. К ее разочарованию, Кайл успел выйти из аккаунта Эмили. Тем не менее, Норе это пока что было не нужно, так что она не особо сильно расстроилась, и продолжила думать о вечере в доме МакКензи.

После уроков было время поесть, но Нора благополучно забыла об обеде и ужине. Сначала она отрыла в своих разложенных вещах приличную юбку и майку — все в синих тонах. В шкафу нашлась старая потертая черная джинсовка. Серые балетки, которые Хэзер М. отдала ей вместе с некоторыми вещами, пришлись кстати. Потом Нора снова засела на мансарде, но в этот раз разбавила свою скуку тем, что начала устанавливать старый телик, что получилось со второго раза, потому что он никак не желал включаться без пульта. Затем наступила тишина — такая нежеланная и страшная, потому что в тишине появлялись мысли, не дававшие покоя.

Что, если с ней обойдутся так же, как с мамой когда-то? Даже Джей Ди был уверен в этом. Хотя он жил в Шервуде всего ничего, как он мог судить, исходя из одного только случая? Если обидели Веронику, необязательно и Нору могла ждать та же участь. По крайней мере, Норе очень хотелось в это верить. Времена же менялись, верно? Прошло почти двадцать лет.

Хотелось взяться за мамин дневник и снова перечитать, снова обратиться к ней, услышать ее тоскливый голос в своей голове. Но еще сильнее хотелось увидеть ее вживую, поговорить с ней лично, коснуться ее. Хоть во сне. Почему ей снилась сука Чендлер, которую она знала только из записей в дневнике?

От скорбных мыслей разболелась голова, но принимать лекарство Нора не стала. Она не собиралась выпивать, но не хотела рисковать, если ей вдруг придется сделать глоток-другой.

Нужный час наступил как-то внезапно, скачком, и бодрый голос диктора по телевидению объявил о начале семичасовых новостей. Нора вышла из дома очень быстро, решив потратить запас времени на поиски нужной улицы и дома. Она села в автобус городского маршрута, спросила у водителя, тот довез ее до нужной остановки, сказав, что тут минут пять ходьбы. Соврал, потому что Нора прошла как минимум десять, прежде чем издалека заметила яркий неоновый свет и гул, излучаемый громкими школьниками. Ошибки быть не могло, если только вдруг какой-нибудь другой парень не решил устроить у себя вечеринку для подростков в тот же вечер и в том же районе.

Нора засунула руки в карманы, приблизившись к порогу. Повсюду в радиусе десяти метров стояли машины, в том числе и на газоне. Хотелось бы посмотреть, как МакКензи будет оправдываться перед родителями, если только, конечно, им не плевать. Все другие входы, да и весь двор в принципе был закрыт, так что пришлось направиться прямо к кучке парней, от которых слышался громкий уверенный смех. В стаканчиках, которые они все поголовно держали в руках, был разлит явно не лимонад. Парни окинули ее относительно трезвым взглядом, стоило подойти слишком близко.

— Можно пройти? — спросила Нора, чувствуя себя некомфортно. В основном, потому, что приходилось смотреть на них снизу вверх.

— Можно, если одолжишь номер телефончика, — ответил ей один из мальчишек, что был одет в спортивный бомбер. Видимо, наглость у шервудских футболистов была воздушно-капельной заразой.

Нора продиктовала свой номер быстрым тоном, не отрываясь взглядом от лица парня, которое постепенно приобретало растерянное выражение.

— Одолжила, — сказала Сойер. — Теперь дай пройти.

— Повтори-ка, — попросил футболист.

— Я не собираюсь строить из себя попугая, — Нора вскинула бровь. — Отойди.

— Да вот еще! — воскликнули ей. — Катись к черту, раз такая грубая!

— Сам катись к черту!

Нора развернулась к ним лицом, всерьез намереваясь пойти домой, потому что пошел в жопу этот Айзек со своими дружками на фейс-контроле, но позади послышался знакомый голос. «Помяни черта», — вспомнила ей голос Хэзер Макнамары.

— Что за шум? — улыбаясь от уха до уха, Айзек вышел на порог, а затем сосредоточил взгляд на ней. — Сойер! Ты, все-таки, пришла! Рад тебя видеть!

— Я тоже… — она окинула взглядом парня, с которым препиралась, он сверлил ее в ответ, — рада.

— Пошли! Пошли-пошли! — схватив ее за руку, МакКензи протащил ее сначала в прихожую, где в полутьме отдавало красным светом. Как оказалось, чей-то бордовый полупрозрачный топик качался на люстре.

Нора, конечно, слышала шум еще снаружи, но не могла и представить, насколько громко внутри, прямо в эпицентре этого пубертатного хаоса. Она сморщилась, подумав, что точно лишится слуха на некоторое время. Айзеку приходилось кричать, но и половину его слов Нора не понимала, лишь кивала ему и встречным людям, с которыми МакКензи ее мимоходом знакомил.

Конечным пунктом их прохода по гостиной стал огромный стол, уставленный чашками и бочками. Здесь даже были видны вишни в ликере, дольки лайма, разложенные на тарелке поближе к бутылке, от которой совершенно точно пахло текилой. Терпкий аромат разного алкоголя ударил в нос, и у Сойер заслезились глаза, но еще прибавилось слюны во рту. Выглядело соблазнительно, стоило признать.

— Я пока пойду, брошу бомбер в комнату, а ты выпей пока! — крикнул Айзек, выпуская ее предплечье из своей хватки. Мышцы отозвались болью. Не хватало только нового синяка.

Нора в ответ кивнула, едва улыбнувшись, но, само собой, пить она не собиралась, потому что не видела на столе приличной закуски. Из того, что не было вымочено в алкоголе или приготовлено с его добавлением, тут был только лайм. Тем не менее, девушка взяла в руки стаканчик с чем-то прозрачным, чтобы не выделяться среди толпы. Понюхав напиток, она сморщилась, едва не опьянев от одного запаха, а потом посмотрела на бутылку с той же прозрачной жидкостью, что стояла рядом. Мексиканская текила, отлично. Хозяин этого стаканчика вряд ли бы за ним вернулся, вряд ли он вообще был в состоянии ходить.

Двух минут шума, тусклого мерцающего света и дрыгающихся долговязых ребят перед глазами хватило того, чтобы вынести этой вечеринке приговор — тотальный беспредел. Никакой организованности, правил или цели — банальная попойка для всех. Кто-то в дальнем углу запустил крышку от кастрюли, словно фрисби, и та залетела в фотографию в рамке, висящую в опасной близости от Норы. Стекла посыпались на пол, одобрительный рев прокатился по комнате, на мгновение заглушая ритм трека. Тут Сойер поняла, что ей стоит уходить, но, пытаясь сгладить свою грубость, решила сначала попрощаться с Айзеком, а для этого его нужно было найти, раз он сам уже слишком долго «бросал бомбер» в своей комнате.

Нора пошла к лестнице на второй этаж и бодро поднялась в коридор, в котором до самого окна размещались несколько дверей. За первой дверью у самой лестницы послышался характерный звук прочищаемого желудка. Скорее всего, там была ванная. К счастью, Нора не хотела ей воспользоваться. Она прошла дальше, слыша уже и ожидаемые стоны за какой-то очередной дверью. В коридоре так же был угол, за которым скрывался шкаф с инвентарем для уборки. Какие-то звуки раздавались и там. И, пока Нора осторожно проходила мимо, из этого шкафа вывалились двое. Парень, быстро поднявшись, подмигнул девушке и скрылся на первом этаже, а его пассия, поднявшись, отряхнула футболку и слегка поправила макияж на губах. В темноте Сойер не сразу разглядела ее лицо, а потом чуть ли не застонала от отчаянья, ведь бежать уже было поздно, Эмили Слоппер явно узнала ее быстрее.

— Нора! — воскликнула она, еще пытаясь отдышаться. — Ты здесь, вау.

— Ага, вау, — кивнула девушка неловко, пытаясь отвести взгляд от задернутой джинсовой юбки. — Я просто искала Айзека, мне пора идти домой.

— Но ведь вечеринка только началась! — Эмили улыбнулась шире, схватив ее за руку. — Всегда успеешь уйти. Пойдем, найдем Эдит и Элену!

— Нет! — слишком резко отозвалась Нора, дернув руку на себя, а потом ответила мягче. — То есть, я бы с радостью поговорила, но мне… серьезно, мне пора.

— Жаль, а мы надеялись выпить с тобой как-нибудь, — Эммелин немного умерила энтузиазм, но хитрая улыбка все никак не сходила с ее смазанных губ. — Это твое?

Ее взгляд упал на стаканчик в руках Норы, та, тоже мельком взглянув на алкоголь, кивнула.

— Попиваешь текилу? Надо же…

— Это так… Всего глоток, — Сойер отсалютовала ей стаканчиком. — Просто как-то забыла на столик поставить, и теперь ношусь с ним.

— Можно?

— Конечно, — девушка с облегчением отдала алкоголь Эмили.

— Не хочешь выпить напоследок? — спросила Слоппер.

— Нет, — покачала головой Нора.

Не при одной из ЭС-ок точно.

Эмили забрала стаканчик и вздохнула, снова переведя взгляд на Нору. Выдалась пауза, во время которой неловкую атмосферу не разбавляла даже энергичная музыка на фоне.

— Слушай, пока выдался случай, — заговорила Эммелин. — Я должна была сказать раньше, как и все мы. Просто не выдавалось удобного момента и вряд ли выдастся, а с такими вещами нельзя затягивать… В общем, я тебе соболезную.

Сразу напряглись плечи.

— Я не знала твою маму, Веронику Сойер, но она наверняка была отличной женщиной. Даже представить не могу, как, должно быть, это страшно и тяжело — потерять настолько близкого человека, — продолжала Эмили.

У Норы сжались кулаки и стиснулись челюсти. Она вскинула горящий взгляд, ожидая повода — хоть единого слова. Все это, подсказывало ей предчувствие, не просто так. Это все — лицемерие. Чистейшее лицемерие, потому что Слоппер и в самом деле не знала Веронику Сойер, так же как не знала и ее дочь, но при этом говорила какие-то речи, какие-то соболезнования, которые Нора продолжала яростно ненавидеть.

— За Веронику Сойер, — Эмили сделала два глотка, а потом выдохнула и пару секунд переводила дыхание, прежде чем протянуть стакан обратно ее дочери. — За Веронику Сойер, до дна.

Нора прониклась к ней гневом, настоящим гневом. Чертова провокаторша, так хотелось ей плеснуть этой текилой в лицо. Нора схватила стаканчик, но на секунду замерла, колеблясь. Если она не выпьет за маму, кем она будет? В честь мамы не стоило плескаться алкоголем. В честь мамы… Если бы она была жива, она бы резко воспротивилась, выбросила этот стаканчик из ее рук. «Чушь!» — прозвучал ее вздорный крик чуть ли не над ухом.

Но ее здесь не было, и текила все еще плескалась в стаканчике.

Нора задержала дыхание, прежде чем три больших глотка обожгли ей горло.

* * *

— Проваливайте, обе!

— Да пошел ты, нам нужна Нора!

— Хватит с нее, я же сказал, пошли отсюда, а то я выкину вас в окно!

— Попробуй, ты!..

Нора вздохнула, схватившись за голову уже бесчисленный раз за вечер. При этом она выпустила стаканчик из рук (уже третий?..) и оперлась на стену. Тусклый свет от настольной лампы был таким мягким, таким приятным. В комнате Айзека ей нравилось все больше и больше. Он сам хлопнул дверью и заперся изнутри, а потом повернулся к ней с усталой улыбкой, игнорируя возмущенные крики Эмили и Элены снаружи. Он был героем ее вечера!

— Нора… — вздохнул он. — Как тебя с ними угораздило?

— Я по… понятия не имею! — ответила она едва грустно. — Мы говорили про маму.

— Я слышал, — Айзек сел рядом. — Ты в порядке?

— Да… или нет. Я не знаю, — Нора снова кинула взгляд на стаканчик, и только теперь заметило мокрое пятно на ковре. — О, ч-ч-черт! Прости, я тут веду себя, как свинья!

— По сравнению с остальными, ты куда меньшая свинья, — усмехнулся Айзек. — Если бы тебя не было, я бы просто разогнал этих уродов, а так вижу, что хоть кто-то нормальный среди них есть.

— Вранье! — протянула Сойер, ухмыляясь. — Ты бы не разогнал своих друзей. Тебе нравится вечеринка, это только слепой не заметит.

— Ладно, ты поймала меня, — пробормотал Айзек, забавно хмурясь, отчего Норе опять стало смешно невпопад. — А тебе? — она перестала смеяться, уставившись на него. — Тебе вечеринка понравилась?

Сойер не особо помнила последние полчаса. Где-то на втором стаканчике пива, которое предложила попробовать Элена, она и свое имя подзабыла на пару минут. Вся вечеринка для нее заключалась в какой-то беготне. Она кого-то удерживала от драки, кажется. Или сама чуть в драку не полезла. Много смеялась, вроде как, и не выпускала стаканчики из рук, пока ее хватали под руки и тащили в разные стороны: то к столу, то к магнитофону, то к лестнице. Так она и здесь оказалась, когда Айзек ее подхватил, а она и не заметила. В чем заключалась вся эта вечеринка? Нора так и не уловила сути веселья. Она даже не могла понять, весело ли ей самой. Кажется, смешно ей было постоянно, но почему она смеялась, над чем? Может быть, просто так.

— Я не знаю, — ответила она чуть задумчиво. — Я никогда не понимала прикола вечеринок. Они мне не нравятся. Ну, знаешь, из-за людей.

— Нам нужно просто отдохнуть, — вкрадчиво сказал Айзек, снова улыбаясь и заглядывая ей в лицо.

— Верно, — Нора вздохнула. — Так, надо собраться…

Прикрыв глаза, она соскребла в кучку последние ошметки своего несчастного мозга, разбитого посттравматической болью и пьянкой. Надо было идти домой. Она искала Айзека, чтобы идти домой. Который был час? О Господи, а вдруг Джей Ди сорвется и приедет за ней?

— Я пойду домой, — заявила она с долей страха, пытаясь подняться с постели.

— Нет, погоди! — рука Айзека оказалась на ее плече, надавливая и вынуждая сесть обратно. — Я имел в виду, нам с тобой надо расслабиться. Можем потанцевать.

— Я устала, МакКензи, — Нора покачала головой, теперь чувствуя духоту, которая усиливала все неприятные запахи, казалось, в тысячу раз. — Вся эта чепуха с танцами… И ЭС-ки… То есть, Элема, Эдин, Энип…. Я имела в виду, Эдему…

— Я понял, — качнул головой Айзек. — Я буду с тобой, окей? В этот раз не уйду, обещаю. И никому не дам тебя в обиду. И после вечеринки, и вообще.

— Нет. Прости, — Нора снова заерзала, начиная подниматься, но тут свет в глазах померк, а лицо опалило горячим дыханием.

Он ее поцеловал, поняла девушка только через пару секунд. Айзек целовал ее, все еще держа руками. Все тело пробила дрожь, пожарные сирены загудели в голове, и происходящее слегка отрезвило Нору, даже если всего на несколько мгновений.

— Нет! — воскликнула она, оттолкнув его. — Плохая идея! Очень плохая!

— Но почему? — удивился он, все еще противясь нажиму ее рук на груди.

— Потому что, блять, я тебе не восьмиклассница! — Нора вскочила на ноги. — Спасибо за вечер, Айзек!

Чуть не споткнувшись о свою джинсовку, девушка подхватила ее с пола и, повернув защелку на двери, выскочила в коридор, слыша сзади неразборчивый протест. Тем сильнее захотелось убежать отсюда, причем как можно дальше. От алкоголя, которым тут все пропахло, от МакКензи, от ЭС-ок с их грандиозными планами на ночь, в которые они чуть не втянули и ее.

Сойер уже было рванула ко входу, когда увидела на пороге Эдит Стрип, курящую с одним из футболистов. Там же, спиной к ней, стояла Эмили, а Элена что-то сосредоточенно печатала в телефоне, подпирая собой стену в прихожей. Чертыхнувшись, Нора рванула к окну на веранду, которое показалось достаточно просторным, чтобы вылезти через него наружу. Она упала прямо на плетеный стул, вместе с которым грузно шлепнулась на пол, прямо к радости парочки, зажимающейся тут в углу.

— Какого хрена? — процедил парень, загораживая собой свою девушку.

— Прошу прощения за свой ужасный этикет, — кряхтя, ответила Нора, а затем, когда уже выпрямилась, то неловко улыбнулась. — Продолжайте. Доброй ночи.

И смылась в ночь, прямо туда, откуда и пришла с автобусной остановки.

Бежала она, казалось, целую вечность, прежде чем не увидела приятный холодный свет фонаря. Нора приникла к холодному камню, обняв столб руками, а затем, отдышавшись, упала на скамейку, хотя долго ждать не пришлось. Мимо проезжал не автобус городского назначения, но автобус с работниками местной фирмы, развозя их по домам. Нора притормозила его, едва не выскочив на дорогу. Немного удивленный водитель пустил ее в кабину, а потом, сменив удивление на недовольство, потребовал, чтобы она заплатила ему в два раза больше. Нора стрясла всю мелочь, которая была у нее в карманах, и, звеня монетами, засунула их мужику в руки.

— Спасибо, — буркнула она, а затем отсела подальше, в самый конец.

Выглянув в окно, она заметила фигуру, замершую на расстоянии от остановки. Это был Айзек, он тяжело дышал, опираясь на колени. Видимо, непрерывно гнался за ней. Что бы ни задержало его дома, давая Норе фору, девушка была жутко благодарна. С отвращением вытерев уже обветренные губы, она, чуть ли не отплевываясь, задернула шторку.

Ей и вправду не стоило сюда ехать.

Боль. Пульсирующая. Рвущая на части. Голова каждую секунду разрывалась на кусочки красочным взрывом, а потом собиралась на части и уродливо сшивалась, чтобы через секунду разорваться снова. Думать тоже было больно!

Нора застонала, а потом поняла, что зря это сделала. Вообще, зря проснулась. Ее словно переехала машина. Дважды, а то и трижды. В комнате все горело ясным пламенем, краски сгущались и расплывались перед глазами. Первые секунд десять она не видела ничего, кроме красной пелены, сквозь которую проглядывались очертания комнаты. Затем, когда Нора замерла и перестала шевелиться, стало полегче. Утих писк в ушах, гул и дрожь мышц, в глазах снова потемнело, и наступила благодать. Было бы куда лучше вовсе помереть и раствориться в прохладненькой неизвестности… Прохладной, как стакан воды со льдом!

Горло тут же сжалось, и Нора глубоко вдохнула пыльный воздух, начиная задыхаться. Повернув голову и застонав снова, она долго не желала открывать глаз, но потом ей пришлось, потому что они просто вылезли из глазниц от нового приступа мигрени.

— Твою мать! — послышался какой-то хриплый голос. Затем Нора осознала, что это, в общем-то, был ее голос.

Горло просто горело от жажды и боли одновременно. Счастливица Чендлер, померла быстро! Сойер заметила, что на тумбочке у ее кровати стоит полная кружка, от которой разносится странный запах. Ко всему этому прилагалась записка.

Едва поднявшись (голова явно перевешивала тело, и грозилась потянуть за собой на пол), Нора взяла листок бумаги, испещренный почерком отца.

«Выпей до дна. Через пару минут начнешь приходить в себя».

Она выполнила указания, опустошив кружку залпом, а затем первые мгновения боролась с рвотным позывом от отвратного вкуса непонятной смеси. Джей Ди решил пошутить над ней. Он издевался, да. Решил добить ее? Зачем так мучительно? Может быть, она вчера что-то ему сделала по возвращению домой?

Минуты текли неспешно, время и пространство казались текучей лавой, которая несла сквозь путь сквозь ее голову. Постепенно пришло понимание, где она и как оказалась здесь, в своей комнате. Память возвращалась неспешно, общим сюжетом без лишних деталей.

Нора хотела лечь обратно и проваляться, по меньшей мере, век, пока все прояснилось, и пока головная боль перестала так давить на мозг. Ладно, может, каким-то чудом, эта дрянь и помогла ей. Но теперь хотелось пить. Очень сильно. К сожалению, отец не оставил рядом лишней бутылки минералочки, словно выманивая ее наружу, как животное из пещеры. На самом деле, Нора знала, что похожа на животное — от нее так же пахло, и она издавала те же рычащие звуки.

Выглянув наружу с кружкой в руке, девушка услышала внизу тихий разговор. Она не придала этому большого значения, уже начиная привыкать к шумам, так что, когда Нора уже спустилась, и увидела на кухне Джей Ди и Рэма, сидящих за одним столом и ведущих беседу, то заметно растерялась.

— Нора! — черт побери, Рэм ее заметил.

И, кстати, его крик эхом отразился в черепной коробке. Девушка схватилась за голову, сразу сморщившись.

— Лучше так не кричать, — послышался голос отца. — А еще лучше — не дышать. Доброе утро, солнышко.

Нора скривила улыбку в ответ, а потом прошла мимо, прямо к раковине, чтобы ополоснуть кружку и заполнить ее холодной водой. Краем глаза она заметила, что Рэм поморщился. Да, она была в курсе, как от нее пасет.

— Это моя одежда, — буркнула Нора, зыркнув на него.

Затем она залпом осушила стакан, и начала набирать по-новой.

— Не ври себе, — отозвался Джей Ди. — Выглядишь погано. И чувствуешь себя тоже, могу полагать.

— Ты можешь просто молчать, а? — ответила Нора ломающимся голосом.

У нее в голове звенели церковные колокола, играя «Тюремный рок» Элвиса Пресли.

— Дай только договорить с Рэмом, — снова послышался до мерзости любезный ответ.

— Извините, но я лучше пойду, — робко забормотал Даннсток. — Я обещал маме пообедать с ней. Приятно было познакомиться с вами, Джей Ди.

— С тобой тоже! — улыбнулись юноше в ответ. — Заходи, когда пожелаешь!

Нора застонала, стоило отцу повысить тон. Она упала на стул за тот же стол, и проводила Рэма взглядом до двери.

— До встречи, Нора, — сказал он, стараясь говорить мягче. — Поправляйся.

— Спасибо. До встречи, — махнув рукой, девушка подперла голову кулаком, лишь бы не удариться лбом об стол или не вырвать прямо здесь. Хотя очень хотелось. Дверь тихо закрылась, теперь они остались наедине. — Что за аттракцион любезности ты устроил? Даннстоки тебе не нравятся.

— Этот паренек нравится. Он очень наивный и не испорченный, но у него, в отличие от Марты, есть яйца. Хотя, на первый взгляд так и не скажешь.

Кстати, о яйцах.

— Что за дрянь была в кружке? — спросила Нора.

— Средство от похмелья, семейный рецепт. По большей части, «Устрица прерий», и кое-что от себя. Легче ведь?

— Угу, — девушка одарила его хмурым взглядом, который выглядел более грозным из-за мешков под глазами. — Часто приходилось его готовить, а?

— Скажем так, — вздохнул Джей Ди, — я выучил его еще до твоего рождения.

Теперь вздохнула и Нора, отклонившись на стуле. Тошнота отступила, но теперь глазам было больно. В гостиной и на кухне было слишком светло, солнце стояло почти в зените.

— Сколько времени? — спросила она.

— Двенадцатый час, — ответил отец, посмотрев на наручные часы. — Ты проспала половину суток.

— Значит, я вчера вернулась в…

— …десять с чем-то. Мы очень мило поболтали, и ты пошла спать, — Джей Ди едва сдерживал усмешку.

— Просто легла спать? — уточнила девушка.

— Долго бормотала извинения. Сначала передо мной, а потом… — он замялся.

— Перед мамой. Ага, — Нора знала, что способна на подобное. Она и сейчас была готова идти и упасть на колени перед вазой с прахом. Она, блин, провалилась на этой херовой вечеринке! Подвела не только себя, но и маму! — Хрена с два я теперь сунусь на эти попойки!

Ей показалось, что Джей Ди напрягся. Он изменился в лице, в его глазах мелькнуло нездоровое любопытство. Нора пару секунд соображала, но потом, поняв, что он мог себе вообразить, тут же воскликнула:

— Нет, я ни с кем не переспала! И не поссорилась с главной сукой! Моя Хэзер, она более… ммм, равнодушная, — прикинула Нора. — Ей на меня почти что плевать. Ее подружки, конечно, назойливые лицемерки и шантажистки. Но, я думаю, им сейчас похуже, чем мне, потому что я ушла, а они продолжили бухать в том же духе.

Джей Ди нахмурился и отвел взгляд.

— Ладно, забудем об этом. Сейчас есть новости, которые я как раз забыл тебе сообщить, — его серьезный тон не предвещал ничего хорошего. — На твой телефон звонила Хэзер Макнамара, я ответил. В общем, два дня назад ей стало хуже. Вчера приезжали врачи. Пока что ей лучше не становится, и она хотела поговорить с тобой, но ты спала, так что она попросила передать, чтобы ты навестила ее, когда у тебя будет свободное время…

Нора поднялась на ноги, чувствуя, как в жилах похолодела кровь. О Господи. Она погрязла в своих проблемах и совсем забыла о Хэзер М., которой, вообще-то, была обязана всем — своим здоровьем, одеждой, быстрым решением всех бумажных проблем, потому что она одолжила Джей Ди свою машину. Нора обещала ее навещать, она обещала звонить, а теперь, когда ей стало совсем плохо, спохватилась…

— Боже мой… — выдохнула она, голос дрожал. — Я дура. Мне нужно ехать прямо сейчас! Где она, в больнице?

— Нет, она у себя дома, — Джей Ди едва растерялся, увидев ее суету. — Ты точно хочешь поехать к ней сейчас? В таком виде?

— Слушай, у нее рак! Третья стадия! И ей плохо, она зовет меня, а я тут должна ждать, пока у меня похмелье пройдет? У нее нет времени, как и у меня!

— Даже не переоденешься? — спросил отец.

— Да блин, конечно, я переоденусь! И в душ схожу по-быстрому. Я была в рассаднике антисанитарии, не сунусь же я такой к больной под капельницей? — Нора направилась к лестнице. — Как ты мог такую новость забыть?

Она быстро поднялась наверх, захватила в своей комнате сменную одежду и побежала в ванную, сильно торопясь. Стоя под струями душа, она одновременно мылила голову, не глядя на взятый шампунь (кажется, ей попался отцовский, судя по запаху), и чистила зубы, работая щеткой так, будто бы хотела их выдавить. И даже чуть ли не разодрала щетиной язык.

Душ девушка приняла за десять минут, потом поспешно связала непослушные волосы в хвост, толком не расчесавшись, едва натянула одежду на мокрое тело, и выбежала из дома, схватив только телефон и деньги на автобус.

Каждая минута ожидания на автобусной остановке казалось вечностью, и даже когда автобус ее забрал, лучше не стало — он ехал со скоростью черепахи. Нора думала, что вполне может перегнать его пешком. В итоге она вышла на одну остановку раньше, и добралась до дома семьи Макнамара за десять минут. Голос, ответивший ей через домофон, казался усталым и неприветливым. И девушка не могла судить миссис Макнамару. Она не могла с ней спорить, не могла злиться на ее презрительный взгляд, которым хозяйка дома одарила ее при встрече, весьма неохотно пустив в свой дом. Если бы не Хэзер, ее, наверное, и не пустили бы.

Перед дверью в комнату Нора слегка замедлилась. Мать Хэзер, постучавшись, затем заглянула внутрь.

— Пришла девочка Сойер, — сказала она.

— Ой, пусть скорее заходит! — ответил ей слабый, но взволнованный голос.

Миссис Макнамара оглянулась на Нору, и, поколебавшись, махнула ей рукой, призывая идти следом. Наверняка она надеялась, что дочь будет спать или откажет ей.

В комнате было не так светло, чуть теплее, чем в других комнатах, но тут и без того хватало солнца. Оно было везде, выражалось в солнечном цвете, блестящих аксессуарах и сувенирах, драгоценностях, аккуратно разложенных на просторном комоде. Комната была не особо просторная, ее треть занимала широкая кровать, над которой еще остались зацепки для балдахина. Теперь же рядом стояло медицинское оборудование, капельница, а на ближайших комодах вместо украшений лежало все больше лекарств. На кровати лежала Хэзер, наполовину укрытая одеялом, и в этот раз у нее не было тюрбана на голове. Она сложила руки на животе, и опасливо осматривала гостью, видимо, ожидая ее реакции на такой вид. Нору это не смущало, но пугало. Тетя была похожа на хрупкого ребенка, которого забрали с улицы и теперь старались откормить. Те дни, во время которых Нора не видела ее и редко о ней вспоминала, ясно отразились на ее здоровье. Казалось бы, прошло не так много времени.

— Знаю, — Хэзер отвела взгляд. — Паршиво, да?

— Милая!.. — тут же вступила ее мать.

— Ты все равно самая красивая, Хэзер, — Нора села рядом, стараясь тепло улыбнуться и при этом не расплакаться.

— До Мадонны мне далеко, — теперь и тетя улыбнулась, взяв ее за руку. — Мам, можешь выйти? Я буду в порядке. Нам просто нужно поговорить.

Миссис Макнамара ушла, но каждый шаг давался ей с ощутимым трудом.

— Никогда еще не было так трудно с родителями, — вздохнула Хэзер. — Но они просто очень сильно обо мне беспокоятся.

Не мудрено. Нора ощутила ужас при мысли о том, что могут испытывать старшие Макнамара, которые, кажется, переживут свою дочь. Она потеряла мать, так что боль утраты ей была знакома, вот только ей жить и жить, а этим старикам останется просто доживать, помня о том, что их дочь не увидела в своей короткой жизни ничего хорошего. Хэзер задирали ее, потом одна из них, будучи почти единственной ее подругой, погибла, погиб и ее парень, потом другая подруга уехала из штата, едва они успели стать друзьями. И потом у Хэзер так и не появилось мужа и детей, и свои последние годы она проводила в страданиях из-за рака.

— Джей Ди тоже о тебе беспокоится, — видимо, Макнамара иначе расценила ее тоскливое выражение лица. — Он мало тебя знает, как и мы, но он… он любит тебя.

Нора знала это, хотя не желала признавать, не хотела об этом думать. Вопрос был в том, могла ли она любить отца после того, что узнала о нем? У него был последний шанс, такой хрупкий. Нора дала ему понять, что желает ему верить, но… может быть, она солгала. Она чисто физически не могла ему доверять. Она никому не могла доверять. Единственный человек, которому она доверяла, умер. Хэзер тоже практически заслужила ее привязанность, и неужели она тоже должна была умереть?

— Что говорят врачи? — спросила Нора, желая перевести тему и перейти к более важным в данный момент вещам.

— Мало утешительного, — Хэзер едва нахмурилась. — Мне в лицо никто ничего такого не говорил. Ну, вроде пациент должен верить, и все такое. Но у меня же не рак ушей, слышу-то я отлично. И моя мама не такая хорошая актриса, как я. У нее все на лбу написано.

— Может, ты преувеличиваешь? — Нора улыбнулась. — Тебе на самом деле стоит побольше верить в себя. Хэзер, ты не можешь позволить какому-то раку себя победить, ты же… самая сильная. Ты перенесла Хэзер Дьюк, а уж рак и того легче перенесешь.

— Рак хотя бы не болтает у меня над ухом, — Хэзер слабо усмехнулась, и Нора подумала, что может добиться своего. В конце концов, Макнамару всегда было так легко убедить, надо было только приложить побольше усилий. — Но, если серьезно, я уже смирилась. Никто не проживет вечно. Мерелин Монро умерла в моем возрасте. И это был ее пик!..

— Хэзер, прекрати! — Нора повысила тон, крепче сжав ее руку. — Ты не умрешь, понятно? Ты проживешь эту чертову жизнь до конца, пойдешь, я не знаю… на актерские курсы! Начнешь сниматься в рекламе, потом в прогнозе погоды, а затем уедешь из Шервуда и к пятидесяти годам уже будешь в Голливуде, снимешься в очередной версии «Кинг Конга», и у него никогда не будет невесты прекраснее тебя!

Хэзер улыбнулась еще теплее, она была очень польщена.

— Это звучит так мило, — женщина похлопала ее по тыльной сторонни ладони. — На самом деле, ты превзошла мою маму в планировании моего будущего, но твой план звучит приятнее.

Нора уже засопела, поджимая губы. Она пылала решимостью, но отчаяние было не утаить. Особенно от глаз человека, который в этом отлично разбирался.

— Милая, я знаю, что мириться с этим трудно…

— Ты не можешь уйти! Только не ты! — точка кипения была пройдена, голос задрожал. — Только попробуй меня бросить, и я… Я…

— Подумать только, — вздохнула Хэзер. — Я не могу тебя бросить, Нора. Я всегда буду с тобой…

— Не надо этой чуши, окей? — воскликнула Сойер. — Ты не будешь со мной! Мама должна была быть со мной, и где она теперь? Что-то я ее не вижу, не чувствую рядом. Она мне даже не снится. Она ушла, ее у меня забрали, а теперь и ты еще…

Нора отвернулась, яростно утирая слезы, предательски текущие по лицу.

— Посмотри на меня, — попросила тетя. Девушка не выполнила просьбу, продолжая сопеть. — Элеонор Сойер, а ну немедленно посмотри на меня!

Она потратила на требование последние силы, и, конечно, Нора повернулась. Она дала Хэзер пару секунд, чтобы придти в себя, а затем тетя повелела ей наклониться, и начала утирать ее слезы.

— Я тоже скучаю по твоей маме, я тоже хочу, чтобы она была рядом, но дело немного в другом… Я выразилась немного не так. Умершие, они остаются не рядом, они остаются, как бы, внутри нас.

— В сердце, ага, — отозвалась Нора немного хрипло, все еще не желая слушать эту чепуху.

— Нет же… — Хэзер нахмурилась, крепко сжимая ее руку. — Раз уж ты знаешь про Дьюк, то знаешь и про Чендлер. Хэзер Чендлер, которая была моей лучшей подругой. Королева школы, все боготворили ее. Она была крепче, чем кремень. Все так думали. А потом оказалась, что она не смогла этого выдержать. Она убила себя таким жутким способом, а перед этим написала длинную предсмертную записку, и каждый в школе видел ее. Мы беседовали об этом, мы делились переживаниями. Хэзер писала о том, как ей одиноко, как плохо ей жить, что у нее тоже есть чувства. И оказалось, что каждый из нас испытывает то же самое. Хэзер помогла нам понять, что в каждом из нас есть ее частичка. Понимаешь, к чему я клоню?

Нора опустила взгляд. Это Джей Ди убил Чендлер, это мама написала записку, это Флеминг раздула всю эту психологическую хрень из пустышки для полицейских. То, о чем сейчас говорила Макнамара, не имело смысла, потому что все это было построено на одной большой лжи. Выдумка из выдумки.

— Нора, в тебе всегда есть твоя мама. В тебе ее даже больше, чем во всех остальных, — продолжила Хэзер, не получив от нее ответа. — Потому что именно мама тебя растила всю жизнь, она дала тебе свой ум, свои привычки, свои таланты, свою красоту… Хотя ты усиленно ее губишь, — проворчала женщина, проведя слабой рукой по ее растрепанным и едва высохшим волосам. — Когда я увидела тебя в первый раз, передо мной будто бы сама Вероника Сойер восстала из мертвых. И теперь, когда я тебя уже хорошо знаю, ты для меня определенно на нее похожа. Так же говоришь, так же себя ведешь, так же стоишь на своем.

Нора подумала, что, даже если Хэзер и верит в выдумку, созданную большой ложью, то звучит это, на самом деле, правильно. Более осмысленно, чем-то, о чем она говорила прежде.

— Если тебе интересно, о чем бы подумала твоя мама, ты можешь подумать и представить сама. Уверена, ты уже думала об этом. Например, что сказала бы мама об этих туфлях и прическе, что мама сказала бы о результате школьного теста. Что она сказала бы сейчас, как считаешь?

— Что ты, тетя Хэзер, очень мудрая, — мягко ответила Нора.

— Мудрее, чем меня видят другие, — заметила Макнамара с налетом хвастовства. — Так что, помни о том, что в тебе есть и кусочек меня. Хотя мы знакомы и не так долго. Надеюсь, я успела тебе запомниться хоть чем-то важным. Я надеялась, что это будет чувство вкуса.

— Тетя! — почти застонала Нора. — Ты добрая, щедрая, понимающая, терпеливая! В тебе есть столько всего помимо вкуса. И ты не можешь уйти так рано!

Хэзер улыбнулась уже более спокойно и смиренно.

— Расскажу тебе по секрету, — сказала она еще тише, — я могла бы умереть еще раньше, в своем выпускном году, вскоре после тех ужасных самоубийств. Я сама хотела умереть, потому что думала, будто мне здесь не место, все мне на это указывали. И знаешь, кто меня переубедил? Вероника. Она сказала, что, если бы каждый мой день был отличным, я была бы похожа не на человека, а на ведущего телеигры.

Нора улыбнулась, сама того не осознавая. Слышать о маме из чужих уст, и узнавать ее в рассказах было до горечи приятно.

— Так что испытания делают нас людьми. Ты уже такая взрослая, Нора. Так что я за тебя почти спокойна, — девушка уронила голову, но тут же раздался более живой вопрос. — Ты была на вечеринке вчера, ага? Джей Ди сказал мне. Ну, и? Какова твоя первая тусовка в Шервуде?

Сойер не испытывала того же энтузиазма. Без особых деталей она описала, что вечер выдался не очень, и что она там долго не была. Рассказала и про ЭС-ок, от которых пришлось убегать, рассказала и про Айзека, от которого тоже сбежала. Естественно, не упоминая никаких имен.

Хэзер внимательно ее слушала, лицо ее не выражало ничего, кроме задумчивости, но затем она проявила тревогу, сжав ладонь девушки.

— Я помню, как не повезло твоей маме на ее первой вечеринке. Тогда мы не очень дружили, и я смеялась над ней со всеми остальными, она только портила веселье и противилась Хэзер Чендлер. А уже в понедельник Хэзер нашли мертвой. Терять подруг таким способом очень тяжело. Вероника не сразу отошла, а мы еще… — Макнамара прикрыла глаза, пересиливая себя. — Мы с Дьюк над ней издевались. Мне так стыдно, Нора! Так стыдно!

Из глаз ее потекли слезы. Взяв с ближайшей тумбочки сухую салфетку, теперь девушка вытирала ее щеки, и мягко успокаивала.

— Она простила тебя, тетя, — сказала Нора. — Она никогда не говорила, что обижена на тебя. Вы же подружились потом.

— Да, но до этого мы позорили ее. Втаптывали в грязь. И я никогда не думала об этом до того момента, пока же самое коснулось меня. Те, кого я считала друзьями, на самом деле оказались тиранами, а я и не понимала. Я думала, что так и должно быть. Ты смеешься над их шутками, ты позволяешь пользоваться собой, а в ответ получаешь внимание, признательность. Ты становишься кому-то нужна, и тебя уважают. Но это было не уважение, всего лишь снисходительность. Может быть, только Хэзер Чендлер тогда могла оценить меня по достоинству. Она была очень чуткой.

«Чуткой стервой», — добавила Нора, но, разумеется, про себя.

— Я не воспринимала всерьез Веронику и Марту, они казались просто девушками, заигравшимися в детей, — продолжила Хэзер, у которой теперь всегда сияли слезы в глазах. — А потом я потеряла последних людей, которых могла считать своими друзьями, и поняла, что теперь ни на кого не могу рассчитывать, пока Вероника не помогла мне. Я увидела, что можно жить иначе. Может быть, до конца года я и не была фавориткой всей школы, зато меня по-настоящему поддерживали. Мы с Вероникой не отыгрывались друг на друге, как это делали Чендлер и Дьюк. Мы никого не трогали, и стало куда легче доучиться до конца. Хотя мы с Мартой знали, что Веронику тянет к большему. На самом деле, она отстранялась от нас не поэтому, теперь-то я знаю.

Нора горько улыбнулась, как и ее тетя.

— Ты не такая глупая, какой была я в твои годы, — выдохнула Макнамара. — И, я надеюсь, ты также разборчива в людях, как твоя мама.

— Она связалась с Джей Ди, — напомнила девушка.

— Потому что она хотела любви, которую мог дать только он. Никто в Шервуде не подходил ей. Она была слишком человечной, слишком умной и требовательной для наших мальчишек. Да, он оказался не в своем уме, но он любил ее, если вернулся сюда. Он стоил ее любви, если сразу принял тебя, как дочь. Я до конца искала такого же мужчину, который будет мне верен, несмотря ни на что. И плевать, какие там у него тараканы в голове… О чем мы говорили?

— О том, что мама разбиралась в людях, — напомнила Нора с долей иронии.

— О, да. Может быть, она немного запоздала с выводами, но в то время все происходило как-то сумбурно. Лучше до конца года проходить никем, чем позволять вытирать о себя ноги, милая. Не бери на себя слишком много, не тянись к солнцу. Это убило Чендлер, это отрезвило Веронику. Даже Дьюк ненадолго угомонилась, хотя ее успокоит только могила. Ничего, мы с ней еще пересечемся.

— Хэзер, — Нора начала робко. — Вообще-то, я уже сошлась кое с кем. Эдит Стрип и ее подруги предложили мне свою помощь взамен на всякие мелкие услуги. Они, вроде как, заправляют Вестербургом сейчас. И иногда у меня появляется чувство, будто я иду по маминым стопам, и вляпаюсь туда же, куда и она.

— Если ты на полном серьезе считаешь, что ни к чему хорошему это не приведет, тогда и впрямь откажись, — Макнамара нахмурилась. — Быть элитой — огромный груз, с которым не всякий справится. Лучше отказаться сейчас, пока не стало слишком поздно. У Сойеров всегда были тяжелые отношения со школьными авторитетами, а уж Дин!

Хэзер издала слабый, но многозначительный смешок.

— Подумай сама, крошка, сможешь ли ты дотянуть этот год, ни с кем не подравшись и не поругавшись.

Нет. Тут и думать было нечего. Кулаки чесались при одной мысли об Айзеке, а Эмили Слоппер хотелось просто плюнуть в лицо. А ведь прошло всего ничего с того дня, как она начала ходить в школу. Впереди было больше полугода бок о бок с ними. От одной мысли уже взвыть хотелось.

— Спасибо, Хэзер, — вздохнула Нора.— Я даже не знаю, что буду делать без тебя. Так что лучше оставайся здесь.

Макнамара вздохнула и осела в кровати. Стали заметны ее морщины на бледном ненакрашенном лице, боль наложила большой отпечаток на ее красоту.

— Я очень устала так жить, на самом деле, — сказала она. — Хотелось бы стать здоровой, но уже нельзя. Ничего не помогает. Сама видишь, хотя и не желаешь верить, глупышка.

— Тетя! — Нора снова повысила тон.

— Представь, что я уезжаю куда-то далеко, где буду счастливо жить и попивать коктейли с Мадонной. Я хочу быть в парике, я уже сказала своей матери, и я хочу, чтобы все были в желтом, но мы сошлись на том, чтобы у всех был просто желтый элемент в наряде или желтый аксессуар…

— Хэзер!..

— И желтые цветы. Но не тюльпаны. Терпеть их не могу.

Поразительно, как она умудрялась продолжать трещать при таком истощенном виде.

— Хэзер, хватит! — Нора сумела остановить ее, потому что говорила громче. — Прекрати эти разговоры!

— А когда еще? — Макнамара вздохнула, и тут же закашлялась, но жестом отказалась от стакана воды. — Ждать, пока я стану такой слабой, что и разговаривать буду не в силах? Или же когда меня уже не станет и мы уже не сможем поговорить?

Нора замолчала, потрясенно глядя на нее, а потом крепче сжала ладонь женщины и продолжила молча слушать. Черт с ним, пускай говорит. Пускай закапывает себя живьем, если ей от этого легче. Потом, когда она поправится, Нора ей это припомнит.

— Выпей за меня молочный коктейль с ванилью, — улыбнулась Хэзер. — Я жутко хочу хоть один стаканчик, но сейчас меня уже и от лактозы выворачивает. А еще обязательно съешь в МакДональдсе большое ведерко жаренной картошки. Это уже так, для твоей фигуры. И тебе пошел бы начес. Попроси Марту, она сделает тебе так, как я ее научила еще в школе. У тебя должны быть пышные волны, а не это недоразумение. И хватит зажиматься в балахонах и пиджаках. У тебя есть блузка, я знаю. Я тебе отдам все свои блузки со школьных годов. Те, которые вышли из моды, продай, и купи себе еще одну блузку с черным тонким бантиком…

Она все говорила и говорила, но выдохлась через пять минут, слабея все быстрее и быстрее.

— Хэзер, — остановила ее Нора. — Я пойду. Знаю, ты еще не закончила, но тогда придумай весь список, а потом, когда я приду снова, ты мне его весь зачитаешь, ладно?

Она поцеловала Макнамару в лоб, и та мягко улыбнулась, уже почти заснув.

— Я буду ждать, Нора, — прошептала она. — Приходи в понедельник после уроков.

— Договорились, — Сойер ухмыльнулась. — До встречи.

Когда теплая худая ладонь Хэзер выпала из ее руки, сразу стало так пусто и холодно. Все тело сковало от ощущения непривычности. Хотя, может быть, просто мышцы затекли от долгого сидения со сгорбленной спиной. Нора тепло попрощалась со старшими Макнамара, и вышла из их дома в хорошем, вроде как настроении. Не отличном, но нормальном. Однако тоска начинала давить с каждой минутой. Скоро вернулся и страх, беспросветная грусть и то самое отчаяние, которое доводило ее до слез.

Теперь уже было до лампочки, сколько времени она потратила на путь, сколько осталось денег и что ждет дома. Небо на улице заволокло тучами, и день приобрел серый окрас, граничащий с черным, который грозился поглотить в себя все, что осталось от выдержки Норы.

Она тихо вошла домой и сразу села на диван в гостиной, вглядываясь в какую-то пустую рекламу по телику. Она хотела немного отвлечься. Поднять себе настроение. Убедить саму себя, что все не так плохо. Хэзер же любила драматизировать. Холодный разум говорил, что бесполезно тешить себя. Она же видела тетю. Видела, как она угасает от малейших усилий. И ведь ей даже не хотелось держаться за жизнь. Она устала.

Впервые Нора подумала, что поступает жестоко, заставляя ее жить дальше и испытывать страдания.

— Как Хэзер? — спросил Джей Ди, спускаясь из ванной.

— Плохо, — честно ответила девушка, хотя могла бы сказать слово и покрепче. — Она уже выбрала парик, в котором будет лежать в гробу.

— По-моему, это ее обычное настроение, — отозвался отец.

Нора смерила его недовольным взглядом, но совсем скоро отвернулась, понимая, что у нее нет сил даже злиться на него. Она опустила голову и уставилась на носки своих ботинок.

— Макнамара любит преувеличивать, — отец озвучил ее собственные слова, присев рядом. — У ее родителей достаточно денег на лекарства.

— Они не помогают, — Нора вспомнила названия некоторых таблеток и ампул, стоящих на тумбочках в комнате тети. Вспомнила, какое лекарство видела в капельнице. Из сериалов про больницу она знала, что это сильное обезболивающее. — У нее постоянные боли. Она не встает с кровати. Не может долго и громко говорить, хотя, поверь, она старается. Выглядит на все пятьдесят лет… Это из-за нас с мамой. Мы ехали отметить с ней праздник, хотели принести ей немного счастья, а вместо этого добили ее.

— Нора, никто не знал, что так выйдет. Глупо винить себя, — Джей Ди почти фыркнул от раздражения. — Еще скажи, что ты виновата в аварии.

Девушка взглянула на него, затем почувствовав запах. Она думала, что это от нее, что она успела провонять своим похмельем весь дом, а потом поняла, что это свежий запах. От Джей Ди.

— Ты выпил? — спросила она.

— Да, Острый Нюх. Я завтра уезжаю в командировку. Хочу немного отдохнуть перед работой.

Командировка. Еще одна новость, преподнесенная, словно пустяк, свалилась ей на голову. Нора пару секунд растерянно смотрела на отца, а потом, все еще заминаясь, спросила:

— И мне тогда собираться? Ехать с тобой?

— Что? Нет, — ответил Джей Ди, выпрямившись. Затем он заговорил снова, звуча уже неловко. — Если ты, конечно, не хочешь. Если не уверена, что справишься тут одна.

— Я справлюсь, — кивнула Нора. — Не волнуйся за меня.

Не похоже было, что он умел правильно за нее волноваться. Думал, что волнуется, думал, что заботится, а на деле… Хотя, откуда ему было брать пример правильной заботы.

— Ничего не известно насчет Бада? — спросила она.

— Он в штате, — тут же ответил Джей Ди. — Куда он денется? Вещи конфисковали. На прокат денег не хватит. И его новый партнер по бизнесу покрывать его не будет.

Нора снова уставилась на телевизор. Они молчали на протяжении нескольких секунд, пока говорящий кот в рекламе радостно рассказывал о новом кошачьем корме. Она долго откладывала вопрос, но теперь решила спросить, еще находясь под впечатлением от разговоров с Хэзер про Веронику, от воспоминаний о своей маме. Когда-то Нора крикнула отцу в лицо, что он таких потерь не переживал.

— А что стало с твоей мамой?

— Ты уверена, что хочешь знать? — отозвался отец.

— Да, — ответила дочь.

— Мне было десять. Отец в Техасе взрывал библиотеку, а она вошла внутрь за две минуты до взрыва. Помахала мне рукой. А потом случился БУМ! — он показал взрыв руками, но жесты были скованные, и глаз на Нору Джей Ди не поднимал. Он казался потерянным, но говорил спокойно, будто бы ему приходилось это делать сотни раз. — Все считали, что это была случайность, но я точно знал, что она намеренно пошла на это.

Нора мгновенно поняла, что была просто свиньей. Ладно, после смерти мамы ее можно было понять, и Джей Ди ее понял, он ее терпел до сих пор. Все это время он не заикался о том, что пришлось пережить ему. А у него ситуация была куда пиздецовее. Его мать не погибла, она его бросила. Нашла единственный выход спасения от Бада Дина, а на сына наплевала. Бад еще неплохо справился с тем, чтобы вырастить его, стоило признать. Он его не бросал даже после взрыва на футбольном поле. Это была нездоровая отцовская любовь, но он хотя бы не оставил его. И Нора подумала, что, живя с таким отцом большую часть жизни, она бы тоже не смогла бы вырваться из его плена. В этом мире она, может быть, больше никому не была нужна, девушка была бы уверена, что все от нее отказываются.

Она поняла, что слишком долго смотрит на Джей Ди, когда он с неловкостью встретил ее взгляд.

— Не надо жалеть. Я это перерос.

— Ладно, просто… — Теперь было понятно, почему мама так любила и жалела его. Потому что некому больше было. Черт возьми, теперь и Нора не могла его не жалеть. — Я теперь понимаю маму.

Вероника всегда любила и принимала ее. Несмотря ни на что.

— Она сказала мне, — Джей Ди уставился невидящим взглядом в телевизор, на его губах появилась усмешка, и в глазах засияли призраки бурного прошлого, — что она хотела бы появиться в моей жизни раньше. Что она хотела бы, чтобы моя мать была сильнее.

Нора посмотрела на его руку, которая свисала со спинки дивана. Захотелось на секунду крепко сжать его ладонь, и сказать, что в его жизни еще остался тот, кто его любит. Что он еще нужен.

— Я буду здесь, если что, — сказала она, вместо этого, потому что в тех вещах, которые пришли ей на ум, с трудом признавалась и самой себе. — То есть, не здесь в смысле «здесь, на этом диване», а рядом с тобой. Ну, знаешь, из меня плохая дочь, а ты не особо умеешь быть отцом, но ты лучше Бада и лучше своей мамы. И я тоже могу постараться.

— Тебе не нужно стараться, Нора, — отец устало усмехнулся. — Ты обычный подросток, я понимаю. У тебя есть травмы, это я тоже понимаю. Но ты уже взрослая и рассудительная. Мне кажется, с тобой мне ужасно повезло.

Обычный подросток, да. Ужасно повезло. Никаких проблем.

— Мама, я… Мне так страшно!.. Я его убила!

Нора отвернулась и вздохнула, стараясь придти в себя. У них явно было больше общего, чем он себе представлял.

— Я пойду, прилягу, — сказала она. — Отдыхай дальше.

Нора старалась не торопиться, но она явно оказалась в кровати быстрее, чем должна была. Разговор с умирающей Хэзер ее напугал, как и разговор с отцом, но, как ни странно, эти разговоры в то же время ее и успокаивали.

Прощание с отцом перед командировкой было… никаким. Может быть, неловким. Может быть, слишком обычным для долгого расставания.

Джей Ди просто взял один чемодан вещей, поел завтрак, который Нора приготовила, пока ей было нечего делать с утра, оставил денег на расходы на две недели — срок его отсутствия. Затем они посидели на диване, то ли стараясь занять чем-то время до приезда такси, то ли пытаясь вести себя как-то более любезно ради случая.

— Чем собираешься заниматься в эти недели? — спросила Нора.

Вопрос был, очевидно, глупый, ей даже стало немного стыдно, но Джей Ди ответил спустя несколько секунд.

— Помимо того, что я буду устанавливать взрывчатку, — он пожал плечами, — готовить себе сам, читать. С людьми общаться. А ты?

— Учиться, — теперь Нора пожала плечами. — Скоро тест, надо подготовиться. И, да, готовить себе, читать, смотреть телик. Я на мансарде поставила маленький, дедушкин. Осталось только поставить видик, найти диски. Может быть, с Рэмом устроим как-нибудь ночь кино.

— Он не приходил сегодня ночевать.

— Нет, — Нора покачала головой.

— Дома все наладилось?

— Надеюсь, что так. Хотя, что там может наладиться. Если только Марта чудом не выгнала этого му… мужа своего, — Нора поспешно поправилась. Вообще-то, она уже выражалась при Джей Ди, но неловко стало только сейчас. Может быть, внутренне она понимала, что это не тот случай для крепких выражений.

— Я написал Марте, что уезжаю. Она ответила, что присмотрит за тобой, — сказал отец.

Нора почти заскрипела зубами. С чего бы за ней нужно было присматривать?

— Предполагалось, что для этого она будет жить здесь эти недели. Но, если тут появятся блестки и розовые вазы, видит Бог, я не разрешу ей ночевать у нас, — буркнул Джей Ди.

Нора представила розовые вазы на всех поверхностях. Выглядело и впрямь хуже некуда. Особенно учитывая то, что мебель была, в большинстве своем, в синих тонах.

— Я разберусь с вазами, блестками и всем таким. Вообще-то, не думаю, что нынешнюю Марту все еще уносит на радужном единороге в счастливые молочные края, — с легким сомнением сказала Нора. — Ты не был у нее дома. Я не видела там ничего страшного, не считая ее мужа.

Джей Ди взглянул на нее.

— Да? — спросил он, тоже едва сомневаясь. — Рэм рассказал мне кое-что. То, как вышло, что ты оказалась у них дома в тот четверг. Ему было неловко, что он тебя позвал, хотя он очень тебе благодарен за то, что ты сделала, но в красках рассказывать он не стал. Может быть, ты расскажешь?

Нора почувствовала, как горло пересохло. Она вздохнула и нахмурилась, как вдруг услышала за окнами шум машины, а затем сигнал водителя. Спаситель.

— В другой раз, — сказала девушка, едва улыбнувшись.

— Обязательно, — Джей Ди поднялся, неловко на нее глядя.

Нора продолжала сидеть, не имея понятия, как прощаться. Она ненавидела это делать. Люди обнимались, жали друг другу руки, а между ней с отцом все еще стоял чертов барьер, через который они оба боялись переступать.

Он уезжал на две недели! Конечно, сильно скучать Нора еще не могла, но она… привыкла, что ли. Только перестала ощущать пустоту и одиночество. И теперь две недели без отца ей предстояло быть одной, а она толково не могла попрощаться, чтобы дать ему понять, что она реально будет его ждать.

— Я… — кстати, почему она не могла просто сказать? — Я реально буду ждать, Джей Ди. Удачи.

— И тебе удачи, — ответил он. Ей показалось, что подобие облегчения промелькнуло в его взгляде. — Я не буду прощаться.

— Как и я.

— Просто до встречи.

— Ага.

— Всегда можешь писать.

— Знаю.

— Нора, я серьезно, пиши СМС. Если что-то случится, я хотел бы узнать это от тебя, а не от Марты.

Она усмехнулась, глядя на то, как он не может выйти за дверь, серьезно смотря на нее. Это было… может быть, мило? Подобие отцовского отношения, которое проявлялось так редко, грело сердце, в самом деле.

— Иди, Джей Ди. Пора работать, — со смешком ответила девушка. — Я буду писать. Обещаю.

Он кивнул, и еще пару секунд они смотрели друг на друга, прежде чем отец вышел за дверь. Последний взгляд был теплым. Не таким странным и чужим, как это было, когда она провожала его в отъезд в первый раз. Тогда неловкость была другая — они совсем не знали друг друга, и Нора почти боялась оставаться одна, и он боялся оставлять ее, потому что травма была совсем свежей.

Как мало времени прошло. Казалось, что вечность.

Девушка помыла посуду, а потом села за уроки. И за весь день она успела сделать все, что обещала отцу уложить в две недели. Кроме того, что Рэма все не было.

Наступил ранний вечер, и Нора затеяла готовку. Паста была не таким уж сложным блюдом, пришлось только сходить в магазин за несколькими продуктами. Ко времени ужина у нее практически все было готово. Одну тарелку девушка отложила себе, остаток оставила на плите. Она не успела съесть и полчашки, когда раздался телефонный звонок. В первую секунду Нора подумала, что звонит Рэм, и уже вздохнула с облегчением, но потом увидела, что звонок был от Хэзер М.

— Привет, Хэзер, — с улыбкой ответила Нора.

— Элеонор, это ее мама, — послышался дрожащий голос. — Хэзер… не стало.

* * *

Марта пришла, когда уже было темно. Нора не смотрела на время. Она сидела на полу в своей комнате, опираясь спиной на кровать, и думала. Потом немного плакала. Снова думала. В конце концов, она решила, что это было закономерно, что Хэзер просила не переживать, что она просила отпустить ее. Но все равно не удавалось, ничего не удавалось, и Нора стучала кулаками по полу и снова плакала от бессилия, потому что она даже не желала пытаться.

Все, что осталось от Хэзер — несколько воспоминаний, теплых и трепетных, но более ничем не выделяющихся. Еще остались записи в мамином дневнике о том, как Макнамара выросла за выпускной год: от песика на службе у королевы стерв до понимающей подруги, которая, наконец, узнала, что такое свобода и дружба. Нора осторожно перебирала все воспоминания, но последние были ей особо дороги. Едва теплая рука Хэзер, казалось, еще оставила свой след на коже, ее пальцы, утирающие ее слезы, тоже.

Вина и злость на себя съедали ее до дна. Она была раздражена, слушала последние слова тети с нескрываемым нетерпением, обещала ей все это припомнить… а что теперь оставалось?

Когда начала плакать и Марта, обвиняя саму себя и с сопением вспоминая Макнамару, Норе стало, на удивление, немного легче. Она успокоилась сама, пока старалась успокоить Марту, и уже стала испытывать дрожь от раздражения, когда снова видела крокодильи слезы на тетиных глазах. Словно увидев себя со стороны, Нора взяла остатки самообладания в руки, и пообещала себе больше не плакать. Хотя бы ради Хэзер, которая не хотела, чтобы девочка по ней убивалась.

Пока Даннстоки через силу ужинали ее пастой, Нора вспомнила об отце. Она написала ему новости, сообщила, что идет на прощание завтра и на похороны послезавтра. А затем девушка увидела, какой уже час, и перестала надеяться на ответ.

— Хорошая паста, — послышалось от Рэма.

— Что? — Нора вынырнула из мыслей, повернувшись к нему.

— Хорошая паста, говорю, — повторил он.

— Много орегано, — тетя Марта покачала головой, пялясь в свою тарелку. — Я узнаю почерк твоей бабушки.

— Бабушкин рецепт, — кивнула Нора. — Спасибо.

И это была самая спокойная беседа из всех, которые только случились этим вечером. Затем мысли необратимо возвращались к Хэзер, в горле все сжималось, и не было сил заговорить о ней снова, хотя надо было. Последний разговор с Макнамарой вспоминался Норе уже сотню раз. В нем было столько указаний, на которые она тогда не обратила внимания, а теперь тщательно пыталась вспомнить каждое слово.

— Марта, — девушка заглянула в свою комнату, где предложила переночевать тете. — Ты можешь сделать мне волнистые волосы с начесом на прощание? Хэзер просила, чтобы ты мне сделала, когда я говорила с ней вчера.

— Начес? — тетя вскинула на нее потерянный взгляд из-под опухших красных век. — Я давно не делала. Можно попробовать. Я что-то слышала про желтую одежду от ее матери.

Нора тоже слышала, хотя не слушала. Миссис Макнамара на исходе сил диктовала какие-то правила прощания. Хорошо, что девушка запомнила хотя бы место и время проведения.

— Хэзер говорила, что нужно надеть черное, но чтобы было видно что-нибудь желтое. Аксессуар, например…

Снова послышался глухой плач. Нора подошла ближе, гладя Марту по спине и плечам.

— Тебе нужно поспать, — сказала девушка. — Помнишь, Хэзер не хотела бы, чтобы с ней прощались так.

— Да, конечно… — Марта всхлипнула. — Но я не могу!

— Надо попытаться, — снова напомнила Нора, уложив ее на свою кровать. — Спи, Марта.

Язык не поворачивался пожелать доброй ночи. Видимо, и Марту это мучило, она кивнула, еще вытирая слезы. Нора выключила свет, а затем вышла из комнаты и вздохнула. Из ванной как раз вышел Рэм, собираясь идти спать на диван в гостиной.

— Ночи, — сказал он тихо, робко проходя мимо.

Он был крепче них, женщин. Крепче Норы, хотя знал Хэзер дольше, чем знала она. В последнее время он не очень часто виделся с Макнамарой, поэтому ему было… немного проще, что ли? И, в отличие от матери и подруги, Рэму легче было принять то, что Хэзер не хотела луж из слез в свою честь. Узнав об этом, он тут же стал немного спокойнее.

— Ночи, — ответила Нора. — У тебя есть из одежды что-то желтое? — юноша кивнул. — Надень под черный костюм. Таково было желание Хэзер.

Рэм кивнул напоследок, и теперь девушка вернулась на свою темную мансарду. Закрыв за собой люк, она вновь ощутила груз вины и одиночества, но для слез не осталось энергии. Опустошенность поглотила ее. Нора лежала на кресле под пледом, и долго не могла уснуть. Теплый и немного пыльный воздух мансарды душил ее, а мышцы, ноющие и будто завязанные узлом, все никак не желали расслабиться на жестковатом кресле. Ребра ладоней, побитые об пол, болели, и Нора без остановки терла их, словно впав в какой-то транс.

Из этого транса ее вывело пиликанье телефона. Нора взялась за него.

«мне жаль»

«ты в порядке?»

«мне стоит приехать?»

Джей Ди пытался заботиться, снова. Но девушка не ощутила ничего, кроме раздражения, за которое так ругала себя. Конечно, отец жалел ее, а не Хэзер, конечно, он не мог понять ее горя. Он никого не любил и не ценил, кроме Вероники. Он хотел их всех погубить в юности. Естественно, ему плевать на них. Но он и впрямь задумался над тем, чтобы быть рядом с ней в такой момент. Как бы Норе не хотел испытать его поддержку, она поняла, что будет глупо звать его обратно. Он поехал на работу, деньги им были нужны, а тут он был бы бесполезен. Он не умел поддерживать. Просто все так же сидел бы тут, на другом краю дивана, и пытался говорить с ней. Он бы пил от скуки, а она бы морально уничтожала себя за бесполезность и детское поведение. Она уже справляется без отца. Она всегда без него справлялась.

«Спасибо, нет. Я в норме. Оставайся там».

Не получив ответа через минуту, Нора отложила телефон, хотя и недалеко. Часть ее рвалась схватиться за раскладушку и написать, что ничего в порядке, что он ей нужен. Но, на самом деле, она же поступила правильно. Джей Ди не смог бы пойти на похороны. Он бы выглядел там неуместно. Он был Хэзер никем, и, даже более того, когда-то желал ей смерти. С другой стороны, Дьюк наверняка бы туда пришла, но она хотя бы знала Макнамару.

Нора повернулась к окошку, подставив спину темноте, и посмотрела в небо, пытаясь разглядеть за ночными огнями звезды. Она постаралась ни о чем не думать, постаралась подавить свое усталое сознание, потому что, какими бы тяжелыми не выдались последние два дня, следующие два дня будут для нее еще тяжелее. И, как ни странно, тело сдалось. Через какое-то время Нора провалилась в сон.

И ей снова ничего не снилось.

Рэм разбудил ее. Небо за окошком было еще темным, час был ранний. Нора проснулась без слов, с легкостью открыв глаза и поднявшись. Она ничего не чувствовала, что было странно. Словно опять приняла седативные, как перед кремацией мамы. Девушка открыла, что она ничего не хочет, и ни с кем не желает общаться. Первое чувство, которое открылось среди внутренней пустоты — горечь. Желчь на языке при мысли о Хэзер. Дрожь от страха увидеть ее. Нежелание. Отвращение от прощания и похорон. И лучше бы Нора не копалась в себе в поисках чувств, лучше бы не вскрывала все это.

Она опять сидела на полу перед кроватью, но теперь за спиной сидела Марта, которой легче было делать ей прическу сидя. Она и вправду давно не занималась прическами, а теперь вспоминала навыки медленно, испытывая на Норе новые и старые примочки. Не обошлось и без выдранных волос, которые уже можно было собрать в отдельную длинную прядь. Прошло больше часа, Рэм уже заходил в комнату, одетый в костюм, и спрашивал, идет ли ему. Ему шло. Желтая рубашка под пиджаком смотрелась не так уж плохо, разве что, пиджак был немного потерт и большеват юноше в плечах. Но галстук все красил. Марта едва улыбнулась сыну, Нора вскинула заинтересованный взгляд, но не более. Друг не обвинил. Бога ради, если бы он был способен ее хоть в чем-то обвинить, он не был бы Рэмом!

— Вот и все, — сказала Марта, оглядывая девушку. — Посмотри на себя в зеркало. Божечки, ты совсем как Вероника.

И женщина разразилась новыми слезами, которые принялась поспешно утирать.

— Я пойду, оденусь… — проскулила она, прежде чем быстро выскочить из комнаты.

Нора посмотрела на себя в зеркало. Глаза, привыкшие к тусклому свету, который уже начал появляться за шторами, разглядели бледное точеное лицо в обрамлении вороновых волнистых прядей, а не привычных прямых или едва вьющихся, как у отца. Она и впрямь стала еще больше похожа на мать, особенно в ее самые молодые годы, если вспомнить фотографии из университета или ту школьную, которую Нора трепетно спрятала в старом дневнике. Только у мамы всегда были взрослые темные глаза, смотрящие пронзительным взглядом, а здесь виделись мертвые зеленоватые омуты, которые выделялись пустотой взгляда. Нора немного испугалась, и тогда стеклянный взгляд треснул, обнажив чувства, которые она не хотела показывать кому-либо. Пусть будет стекло.

Отойдя от зеркала, девушка подошла к шкафу. Пора было одеваться. Она даже распахнула шторы, впустив серый пасмурный понедельник в свою комнату. Лишь бы подобрать воистину хорошую одежду. Тетя Хэзер же надеялась, что передала ей чувство вкуса.

Из вещей, которые Хэзер «бессрочно одолжила» Нора выбрала желтую фланелевую рубашку с шелковыми манжетами на перламутровых пуговицах. Навряд ли это был настоящий перламутр, но выглядело очень аккуратно и изящно, в этом Макнамаре было не отказать. Поверх Нора надела одну черную кофту, заправив рукава в манжеты рубашки. Нашлась черная юбка по колено, очень плотная и бесформенная, все с той же завышенной талией. А из-за капроновых черных колгот казалось, что ее и без того худые ноги стали еще тоньше. Зато кстати пришлись черные балетки с бантами. И вот, глядя в зеркало, Нора совершенно точно видела не себя, а мать, если не приглядываться к лицу. Вероника Сойер в своем привычном деловом виде, только если всю одежду сделать темно-синей.

Нора мысленно накричала на себя, когда ноги затряслись от страха. Она подумала, что хоронит уже вторую мать, и именно из-за этого прикрикнула на себя матерным словом, потому что это были глупые мысли, слишком драматичные и жалостливые. А в реальном мире для книжного пафоса нужно было найти другое время.

Нора спустилась вниз, где на диване сидел Рэм, с интересом глядящий в утреннюю передачу по телику.

— Ты хорошо выглядишь, — сказал он, а потом, подумав, добавил: — Хэзер бы понравилось.

— Спасибо, — ответила девушка, впервые за утро заговорив вслух.

— Ты не хочешь позавтракать? — спросил юноша. — Мы оставили пасты.

Нора и не думала о еде, так что и теперь, вспомнив про нее, ничего не испытала. Подумала, что может поесть, потому что так надо, но потом надо было идти на прощание, смотреть на Хэзер и… Меньше всего в жизни ей хотелось бы стошнить свой завтрак на мертвую тетю. Рэму тоже могло стать плохо, но, ничего не поделать, он почти всегда был голоден. Юношеский метаболизм, особенности телосложения. Он без проблем проглотил кучу орегано, к количеству которого в бабушкиной еде Нора привыкала годами, и только потому любила в семейных блюдах.

Прошло несколько секунд, прежде чем Нора покачала головой. Рэм снова не сказал ни слова поперек, лишь заерзал на месте, поглядывая в сторону ванной. Марта давно уже перестала громко всхлипывать. Потихоньку и она взяла себя в руки. Вышла из ванной через две минуты, с уложенными волосами, тем же толстым слоем макияжа, который, Нора уже могла ожидать, расплывется еще до прибытия в церковь. И вот, не прошло и пяти секунд, слезы выступили на ее глазах при виде Норы.

— Возьми себя в руки, Марта, — поспешно сказала девушка. — Я знаю. Слишком много Вероники.

Бабушка иногда любила так говорить, когда ее взрослая и упертая дочь подолгу спорила и ругалась, переходя на свой любимый язык — литературный, смешанный с матерным. И вот, прошло уже много лет с тех пор, как не стало бабушки с дедушкой, прошел месяц с тех пор, как не стало и мамы. Свербящая рана в сердце жутко болела, но истекала кровью куда меньше. До этого момента.

Розовый «Жук» привез их в церковь в половине десятого утра. Небо и не думало светлеть, назревал дождь. Хороший антураж для Хэллоуина. Найдя место для парковки, Даннстоки и Сойер вышли из машины, и начали неторопливый путь к церкви. Нора глядела на ноги, на пожухлую траву на газоне, только не на людей, проходящих мимо. Она одновременно хотела и не хотела заходить в здание. Но ноги, пусть и ватные, шли дальше. Надо было вести под руку Марту, быть впереди робкого и побледневшего Рэма. Как бы ни было плохо, с ней были тему, кому пришлось еще хуже. Стиснув зубы, Нора прошла в зал и повела Марту дальше, к самому гробу, мимо уже сидящих на своих местах людей.

— Мистер Макнамара, миссис Макнамара, — тихо произнесла Сойер.

Марта уже вовсю сопела и всхлипывала, Рэм неловко прочистил горло и кивнул взрослым, а затем перенял заботу о матери на себя. Миссис Макнамара, внезапно, заключила ее в вежливые объятия, мистер Макнамара нетвердо пожал ей руку.

— Элеонор, здравствуй… — сказал он.

— Примите мои соболезнования, — голос дрогнул. — Мне, правда, очень жаль. Знаю, я была ей никем, но я успела ее полюбить, поверьте…

— Мы верим, — сухопарый мужчина немного сгорбился, у него чуть-чуть затряслась челюсть. — Хэзер тоже полюбила тебя, как дочь. Она оставила тебе кое-что. Твой отец здесь?

— Он на работе, уехал только вчера утром, — ответила девушка. — Я с Мартой.

— Миссис Макнамара, мистер… — Даннсток всхлипнула.

— О, Марта… — пожилая женщина обняла ее, по ее щекам тоже потекли слезы.

Ее муж, Нора и Рэм смотрели на них со скорбью, прежде чем отвернуться через силу и позволить им перенести безмолвный момент горечи.

— Вот, — мужчина вытащил из кармана пиджака конверт, протянул девушке. — Хэзер буквально вчера в обед продиктовала своей матери целый список, чтобы ничего не забыть. Она хотела все рассказать тебе, но вечером, когда ей стало плохо, она при врачах попросила дописать кое-что, и тогда же впала в кому.

Нора коснулась мужской руки, с сожалением ее пожав, но не могла ничего сказать, потому что в горле повис ком. Взгляд едва помутнился.

— Можешь… зайти за вещами в любое время, — продолжил отец Хэзер еще тише. — Она оставила тебе много всего. Прочтешь в письме.

— Сэр, — наконец, смогла произнести она ломающимся тоном, — я не могу ничего принять.

— Хэзер была очень настойчива. Ты знаешь не хуже нас, — сказал мистер Макнамара, и на его губах появилась едва заметная дрожащая улыбка. — Возьми, почти ее память. Нам это все ни к чему. Ничто не сможет… вернуть ее.

Теперь и он глубоко втянул воздух, и выпрямился. Нора с уважением кивнула, и посмотрела на гроб, прежде чем опасливо к нему подойти. Хэзер, как и обещала, подошла ко всему очень ответственно. У нее был блестящий парик соломенного цвета, кудри, так похожие на те, которые украшали ее голову в юности, расплылись по ее плечам. Макияж, несомненно, очень дорогой, был красив, он украсил ее похудевшее лицо. И спокойное выражение немного облегчило Норе душу. Хэзер и вправду ушла легко, избавилась от долгой боли. Теперь она и впрямь была где-то там на пляже, могла поднять за нее бокал шампанского и улыбнуться той озорной яркой улыбкой без намека на спазм лица. Нора коснулась ее плеча, а затем подняла глаза к потолку.

«Боже, не то чтобы я сомневалась, что ты существуешь, но, сам понимаешь, божественного чуда в моей жизни было мало. Я точно уверена, что Хэзер заслуживает места рядом с тобой, потому что она исправилась и все такое. Именно ради таких, как она стоит надеяться на Рай. Пожалуйста, передай ей, что я ее люблю и буду скучать. Аминь… Должно же быть аминь? В общем, Аминь».

Выдохнув, Нора снова посмотрела на Хэзер и поцеловала ее в холодную щеку. Отпустила. И даже не заплакала. Улыбнуться, конечно, не смогла, но желание появилось. Хэзер бы оценила.

С этим Нора села на свое место, во втором ряду справа, где сидели близкие друзья, сразу за родственниками. Слева сидела Марта с Рэмом, а справа был проход. На виду у всех было немного некомфортно, но прибывающие люди пока обращали на нее мало внимания. Нора вытащила телефон, услышав звук приходящего сообщения.

«Звонила мс Флеминг, я ей все объяснил».

Вот дерьмо! Нора и забыла предупредить директора школы. Она думала об этом вчера, но эта мысль благополучно пронеслась мимо, как и остальные мирские заботы. А теперь старуха-директор беспокоила Джей Ди. Нора знала, что отец едва терпит эту «Полин, навеки-хиппи». Честно говоря, девушка тоже едва ее терпела. После маминых записей обо всех этих лицемерных миролюбивых ассамблеях перед телевизионными камерами, как можно было любить нынешнего директора? Она и директором наверняка стала только потому, что общественность знала ее, как борца с подростковыми суицидами.

«Я совсем забыла о ней. Спасибо».

Подумав, Нора добавила:

«Как работа?»

«Я только приехал на место сноса, мы обдумываем, где устанавливать пакеты взрывчаток».

«Как твои дела?»

Ну спасибо, что не спросил «как похороны?»

«Мне лучше».

Затем Нора услышала более громкий голос, который, благодаря акустике, хорошо разносился по залу. Подняв глаза, Нора заметила ЕЁ. Черная одежда, желтые колготки, но ее из всех остальных выдавал бардовый пояс на пиджаке и красная резинка на рыжих кудрявых волосах. А еще голос. Такой чистый и уверенный, льющийся по ушам.

— Хэзер!.. — продолжала причитать миссис Макнамара. — О, она бы была так рада тебе!.. Уверена, ей и самой было плохо без твоей дружбы.

Челюсти Норы сжались. И потом еще и кулаки захрустели, когда за плечом Дьюк показалась такая же рыжеватая макушка. Ее пасынок, конечно, тоже был тут. Из желтого на нем был только галстук, все остальное сияло черным блеском, особенно проглядывающаяся шелковая рубашка. Хреновы пижоны. Почему бы Айзеку не взять фамилию мачехи?

Затем, пока Хэзер Дьюк приближалась к гробу Макнамары, Нора испытала желание вскочить и броситься наперерез. Человек, который использовал Хэзер М., который издевался над ней в худший момент ее жизни, который плюнул на нее и забыл, будто бы и не было между ними тех лет псевдо-дружбы, сейчас стоял над ней и что-то шептал. Ведьма!

— Нора? — послышался вопрос Марты.

Девушка осознала, что стоит на ногах, вцепившись в спинку скамьи перед собой.

— Куда ты? — шепотом спросила Даннсток, утирая остатки макияжа. Этим же она подсказала ответ.

— Хочу умыться. Мне душно, — Нора бросила последний взгляд в сторону Дьюк. И тогда же поняла, что Айзек ее заметил. Он не отрывал от нее взгляда, особенно когда заметил едва сдерживаемую злобу, направленную на их семейку.

Сойер выскользнула из ряда и направилась к купели у выхода. Она и впрямь умылась святой водой, а затем перевела дыхание, не оборачиваясь. Не хотелось видеть эту женщину. Однако «помяни черта».

— Здравствуй, — послышался голос над ухом.

Нора подняла взгляд. Хэзер Дьюк сняла черные очки, показав участливый взгляд тех же зеленых глаз, только ее глаза были ярче. Как изумрудные наряды, которые она носила в прошлом.

— Здравствуйте, — выдохнула Нора, а затем приметила, как рядом со своей мачехой встает Айзек. — Привет.

— Привет, — так же поприветствовал он, и, что удивительно, без прежнего энтузиазма. И дело было не в плохом случае для встречи, нет. Судя по голосу, он… обижался.

Сука!

— Ты Нора, я тебя знаю. Айзек очень много рассказывал о тебе, — Хэзер протянула ладонь для рукопожатия. — А меня зовут Хэзер Дьюк.

— Я тоже вас знаю, — Нора пожала ей руку, сжав крепко, но тут же одернув себя. Ломать кому-то запястье на церковной службе было бы верхом невоспитанности. — Вы мамина школьная знакомая. Но она мне не особо много о вас рассказывала. Хэзер Макнамара поведала больше.

— Ах, Хэзер! — вздохнула Дьюк. — Умереть в расцвете лет — грустно слышать о таком. Она подавала такие надежды, а тут эта болезнь «съела» ее меньше, чем за два года. Воистину печальная история!

Нора молчала, потому что на уме были одни только колкости. Вообще-то, она уважительно относилась к взрослым, не забывая об осторожности, как учила мать, но, когда встречался взрослый, которого с натяжкой можно было назвать уважаемым, просыпались гены Джей Ди.

— Кстати, мне очень жаль было слышать о Веронике. Прими мои соболезнования, — сказала Дьюк, снисходительно улыбаясь.

— Большое спасибо! — в эту игру могли играть двое. — Маме было бы очень приятно слышать.

— Как твой отец? — спросила Хэзер. — Наверное, тяжело перенести такие тяжбы.

— Он чувствует себя хорошо, — ответила Нора. — Поехал на работу, но хотел вернуться ради такого случая.

— Они с твоей матерью были очень хорошей парой. Такой бурной, — Хэзер ласково улыбнулась.

«Взрывной», — подсказал внутренний голос. Нора приказала голосу заткнуться.

— Мама любила его всю свою жизнь, — кивнула девушка, почти скрипя зубами. — А он любит ее.

— До сих пор. Воистину, трагедия, — Дьюк покачала головой, приложив руку к сердцу. — Передавай мои соболезнования и ему. Душой мы всегда с вами.

— Спасибо за вашу заботу. Вы прекрасны, — Нора тоже покачала головой, отвечая с придыханием. — А теперь извините меня, мне нужно возвращаться к Марте.

— Да, дитя, конечно, — Хэзер коснулась ее руки. — Мне приятно было познакомиться с дочерью знаменитой Вероники Сойер.

— А мне приятно было познакомиться с вами, хотя я и не так много о вас слышала, — язвительность, все же, показала свои острые зубы. — Молебен вот-вот начнется.

— Да, — Хэзер кивнула. — Еще увидимся.

— Несомненно, — Нора кивнула в ответ.

Она обменялась последним взглядом с Айзеком, сдержанно кивнув и ему, прежде чем поспешно отойти от купели и занять свое место. Как ни странно, жар прекратился. Испытываемая ненависть была холодной, потому что Нора часто дышала там, у купели, где воздух был немного прохладнее. Холод заполнил ее всю, до кончиков уложенных волос. В дипломатии нет места горячим людям, так говорила мама, профессиональный адвокат.

— Хэзер Макнамара была светлым человеком, — начал вещать священник, — нет человека, который мог бы сказать плохое о ней, как и она никогда не говорила плохого о людях, следуя Божьим заветам…

Нора плохо разбиралась в Божьих заветах, если честно. Но она точно знала, что Хэзер не была такой невинной девочкой. У нее были грехи, как у каждого человека, и об их искуплении Макнамара не волновалась. Она переживала о человечности, которую ей помог обрести не Бог, а Вероника Сойер. И люди, окружающие ее, были не так добры к ней. Конечно, уличать священника во лжи было просто сумасшествием. Нора не могла даже подумать об этом, а то одним святотатством на ее душе стало бы больше.

Вместо того, чтобы дальше слушать несомненно красивую речь, она достала письмо, желая вспомнить о тете не из сказочного рассказа, а из ее собственных слов.

Естественно, списком вещей были указания. Что лучше носить, как лучше питаться («для твоей же красоты и благополучия»), куда можно пойти в Шервуде, чтобы проветрить голову, и, несомненно, слегка длинный список тех вещей, которые Хэзер решила оставить ей. Старая одежда, обувь, несколько украшений, которые подойдут к синему цвету, другие мелочи, а затем выпускной альбом, кассеты с фильмами, которые они с Мартой смотрели, прах Вероники Сойер. И в конце следовало наспех дописанное послание:

«…не забывай, Ронни, о том, что внутри»

На этом письмо обрывалось, потому что никто даже точку после предложения не поставил. Может быть, Хэзер хотела договорить, но уже не смогла, или мать ждала от нее дополнения, но не дождалась. Очевидно, Хэзер уже едва была в себе. Она назвала девушку не Норой, а Ронни — так звали ее маму самые близкие люди. Видимо, Вероника и ее дочь окончательно смешались в угасающем сознании Макнамары. На глазах проступили слезы, и бумага в руках задрожала.

— …Аминь! — закончил священник.

— Аминь! — хором ответили все.

— Аминь, — прошептала Нора.

На похоронах людей было меньше. Как и водится, туда пускали только самых близких, и это даже Хэзер Макнамаре изменить было не под силу. Нора в это утро проснулась еще более мрачной, но теперь вместо пустоты чувствовала все. Злость, в основном. И, черт побери, судьба решила посмеяться, потому что на похороны явилась именно та Хэзер, которой по силам было изменить хоть что-то. Единственная оставшаяся в живых Хэзер, которой теперь ничего не связывало руки. Хэзер, которую упоминали, как живую и здравствующую, и, видимо, она не скрывала по этому поводу ликования, едва пряча его под маской сочувствия. Снова вместе с ней оказался пасынок, который молчаливой фигурой (образ, к которому едва удавалось привыкнуть) стоял за ней, словно телохранитель. Нора усиленно старалась не думать об этой хладнокровной сволочи, которая ничем не отличалась от других парней. Интересно, появись в Вестербурге еще одна новая ученица, он бы и ей затирал сказки про орлов и падаль, чтобы затащить в свою постель?

Розы, которые бросали на гроб, были светло-желтыми. Нора бросила свою очень аккуратно и изящно, лепестки едва колыхнулись на ветру. Ноябрь обещал быть холодным, так что от холода девушка поежилась, стоя на краю могилы.

И тут прошли шепотки: «Телевидение, камеры».

— О, репортеры! — самой первой громко подметила Полин Флеминг, к чьему раздражающему присутствию уже удалось привыкнуть.

Нора незамедлительно рассердилась. Она тут же припомнила старые записи о том, как любила нынешний директор привлекать внимание общественности к своим экспериментам на детях. Что теперь? Не успела она сделать и шагу в сторону Флеминг, внезапно вместо нее к фургону размеренным шагом поспешила Дьюк, а ее пасынок оказался здесь, ближе к старшим Макнамарам, которые понимающе и с готовностью кивнули ему.

— Мы благодарны за возможность увековечить нашу милую Хэзер, дорогой, — тихо сказала ее мать. — Спасибо твоему отцу…

Господь милосердный, мир сошел с ума! Нора вздохнула и, приложив руку ко лбу, со стыдом наблюдала, как Дьюк здоровается с оператором и лобызается с прибывшей журналисткой.

Священник собирался начать прощальную молитву, но вдруг журналистка с Дьюк приостановили все это и начали расстановку людей у могилы, и ведь старшие Макнамары не сопротивлялись, они помогали найти более фотогеничный кадр. Нора понимала, им хочется подражать своей дочери, она сама желала устроить из похорон прощальный тур, но, видимо, горе и в самом деле повредило им разум.

Оператор деловито передвигал людей за плечи, и, таким образом, Марта оказалась в задних рядах, а Нора подтолкнули вперед, к Айзеку. Она споткнулась, и незапланированный первый ком земли полетел в могилу. Рука Маккензи сжала ее предплечье.

— Осторожнее, — шикнул он.

— Уж извините, что порчу вам реалити-шоу, — в ответ шикнула Нора, злобно глядя на Дьюк. — Твоя мачеха все такая же. Времени не теряет зря.

Она выдернула руку из хватки нападающего, и он, опять же, обиженно отвернулся, за что захотелось дать ему и его маменьке в рожу. Черт побери, во что превратился этот день! Нора осторожно умыкнула к задним рядам, где встала рядом с Мартой, решив держать себя в руках до конца похорон ради мисс Даннсток и ради светлой памяти Макнамары. После священника мистер Макнамара прочитал короткую речь, и теперь начали закапывать. Люди быстро прощались и расходились. Нора же стояла дольше, чем желала, потому что теперь все окончательно было кончено. Лица Хэзер ей не увидеть никогда, и никогда не услышать ее мягких наставлений. Поднялся прохладный ветер, а они с Мартой все никак не могли уйти, стоя перед свежей кучей земли. Пару раз Сойер зыркнула и в сторону фургона с телекамерой — журналистка тоже прочитала свою небольшую трогательную сводку, опросила «ближайшую подругу почившей» — конечно же, Дьюк, а затем начали собираться.

— Нора, — голос мистера Макнамары отвлек от сверления взглядом рыжей макушки МакКензи. — Мы подумали, что ты могла бы забрать вещи Хэзер прямо сейчас. Вы же на машине?

— Да, — ответила за нее Марта. — Конечно, мистер и миссис Макнамара. Все, что пожелаете.

Ладно, еще не все было закончено. Родители Хэзер еще немного поговорили с могильным камнем, затем пожилая женщина, убитая горем, пообещала дочери посадить здесь желтые розы, и уже даже холодный воздух не мог помочь успокоиться.

— Мы подождем в машине, — мягко сказала Нора.

Они с Мартой были на парковке, на горизонте виднелся въезд на территорию городской больницы, что было иронично и даже чутка цинично — окна пациентов выходили на живописные шервудские чащи и луг могильных камней. Понятно, почему там было так мало посетителей — никому не хотелось бы болеть в такой палате. И по этой же причине Хэзер до последнего оставалась дома.

— Завтра в школу, — произнесла Марта, у которой был спокойный, но хрипловатый тон. — Ты точно хочешь пойти на занятия?

— Точно. Я в порядке, — заверила Нора.

Траур, который еще завладевал ее настроением от времени к времени, не был поводом откладывать учебу. Выпускной год, почти конец первого семестра. Мама бы не одобрила. Отца рядом не будет две недели, серьезный тест на носу, а еще надо было обрубить с ЭС-ками всякие дела, это девушка твердо для себя решила. Не было времени на слабости, особенно перед лицом Эдит Стрип.

— А что Хэзер оставила тебе? — робко поинтересовалась Марта еще через пару минут.

— Пустяки, — невесело хмыкнула Нора. — Одежда, подходящие к ней брюлики, еще там кое-чего мелочного, потом выпускной альбом, фильмы, которые вы вместе смотрели, и свою часть маминого праха.

— О, Хэзер!.. — новая волна слез грозила вырваться наружу из ранимой тети.

Последней тети, между прочим. Практически, последней женщины, которой в этом городе можно было доверять. Нора неустанно напоминала себе это последние сутки. Марта заботилась о Норе весь этот месяц, была рядом тогда, когда это не могла сделать Хэзер. Да, она немного раздражала девушку временами за свою слабохарактерность, из-за которой не только страдала сама, но и подвергала страданиям Рэма, но тараканы в голове водились и у Норы. Нельзя было отворачиваться из-за людей из-за их сдвигов по фазе, уж кому, а Сойеру-Дину это необходимо было помнить.

Нора давно еще решила беречь Марту и заботиться о ней, несмотря ни на что. Вчера вечером она всего лишь напомнила самой себе о своем решении.

— Перестань, тетя, — почти ласково сказала она, погладив ее по плечу.

— Я похоронила уже вторую лучшую подругу за месяц! — вдруг изрекла Марта, а затем повисла тишина.

Нора отвела взгляд, поджав губы. Всем было известно, что о смерти Вероники лучше при ее дочери не говорить, хотя та впадала в ступор уже куда меньше и не на такое долгое время.

— А я похоронила вторую мать, — тихо ответила она, стараясь не выдавать ломкий голос, а затем настойчиво сжала плечо Даннсток. — Будь добра, тетя, не надо доводить себя так, чтобы мне пришлось хоронить третью.

Марта уставилась на нее в ужасе, но зато слезы прекратились мгновенно. Ненадолго, конечно.

— Ты… ты считаешь меня своей матерью? — спросила она.

— Ну… конечно.

Нора все еще со скрипом могла назвать ее матерью, но Марта воистину заслужила это звание. Она иногда и впрямь носилась с девочкой, как курица-наседка. Как овца с подкидышем-волком. И волк… тьфу, то есть Нора, ценила Марту за ее самоотверженность и заботу. Что касалось детей, Марта была старательным родителем, хотя подчас она не могла позаботиться о себе самой. В чем-то она была похожа на Джей Ди, но он, все-таки, был мужской фигурой, к которой Нора не привыкла, а вот без привычной женской фигуры в последние недели она бы не справилась.

Марта сжала девушку в крепких объятиях, тесных и неловких из-за скромных габаритов машины. Нора едва сумела обнять тетю в ответ, но обняла искренне, не противясь этого жеста. Она даже по-детски уткнулась носом в основание ее шеи, и, признаться, пришлось сморгнуть пару непрошенных слез. Марта же снова ревела, но теперь уже от счастья, и совершенно этого не стеснялась.

— Моя милая, Норочка, я тоже считаю тебя своей дочкой! Я так мечтала о дочке! — продолжала Марта. — Я так боялась, что разочарую тебя, что отпугну, как твою маму, а ты такая же искренняя, такая же понимающая…

— Ну, все! — Нора едва сумела отстраниться. — Расхвалишь, Марта, и я избалуюсь.

— Крошка, тебя просто необходимо баловать! Кто же еще побалует? — Марта опять приложила платочек к обеим своим мокрым щекам, а затем вздохнула уже спокойнее.

Девушка надеялась, что жизнь когда-нибудь начнет ее баловать. Но, очевидно, баловство кончилось. Уже месяц как.

Побеседовав еще две минуты, они дождались пожилых Макнамара, и те, махнув им, сели в машину и неспеша поехали к центру. Марта повела машину следом, и, пока Нора смотрела в окна, она приметила, как трогается на другом конце парковки черный джип. Водитель, сидевший за его рулем, успел закрыть тонированные окна, но рыжие волосы не узнать было невозможно. Дьюк тоже была здесь до победного конца, надо же. И, кажется, в кой-то веки она не трепалась. Черный джип тоже ехал за ними до центра, повернул пару раз в ту же сторону, но перед въездом на улицу, где жила Хэзер М. их пути разошлись.

Нора, как бы ей не хотелось выскочить из тесной машины, где из-за езды в неудобной позе у нее ныли суставы, теперь потеряла всякое настроение забирать так называемое завещанное.

Комнаты особняка Макнамары были непривычно холодными, и даже немного пыльными, потому что, очевидно, хозяев сейчас заботила далеко не чистота. Нора уже приготовилась закатать рукава и обыскивать чердак в поисках драгоценностей тети, но мистер Макнамара повел ее прямиком в комнату.

— Мы собрали все заранее, чтобы не бродить по дому и не тратить время, — его голос звучал тихо и отстраненно.

Они просто искали, чем бы занять руки. Отвлекались, как могли, а теперь им ничего не оставалось. Прошли похороны, прошли всякие сборы, и теперь не осталось никого, о ком можно было позаботиться. Миссис Макнамара сразу пошла дальше по коридору, в свою комнату. Нора опять почувствовала просто каменный ком в горле.

Комната Хэзер была непривычно темной. Лекарства еще заставляли тумбочки, и стойка для капельницы тоже осталась тут, но зеркало было завешано, редкие вещи и украшения были прибраны. У начисто застеленной кровати стояли коробок десять совершенно разных размеров. Одну большую точно пришлось бы везти в приоткрытом багажнике. Нора уже прикидывала, куда распихает остальные, нашпиговав «Жук», как курицу для запекания. Она приметила, что отдельно от всего на прикроватной тумбочке стоит небольшая черная вазочка, и тут же схватилась за нее, собираясь везти это на своих собственных коленях, в своих руках, не доверив никому.

Пока Марта и мистер Макнамара решали, с какой коробки им взяться, Нора вдруг задумалась, куда она сыпет эту часть праха. Никуда, очевидно. Емкое дело, для которого нужно было покупать новую, более большую базу, и заодно просить это делать людей аккуратных, которые не единой пылинки не просыпят мимо. От одной мысли руки уже тряслись. Она боялась открывать крышку вазочки, и испытывала трепет и ужас, от которого успела отвыкнуть. Тут же пришла рациональная мысль, что она не станет пересыпать пепел и не станет хранить на своей тумбочке две вазы, потому что одну она просто отдаст Джей Ди. Тогда, после кремации, она плевать хотела на себя, и готова была доверить свою жизнь Джей Ди, но мамин пепел — ни за что. И ее не волновало, какие чувства он испытывает, зная, что пепел женщины, которую он любит до сих, хранится даже не у него на глазах, а спрятан у дочери и двух женщин, которых он презирает с семнадцати лет. Теперь же, немного пересмотрев свои взгляды на отца, Нора решила, что может доверить ему часть Вероники. И, даже если она не до конца знала и понимала Джей Ди, то точно была уверена, что он оценит эту милость, что он будет благодарен дочери, и будет беречь пепел до конца своих дней.

Затем, взяв себя в руки, девушка отставила вазочку и помогла донести оставшиеся коробки. Все были набиты доверху, и внутри ничего почти не гремело. Где-то, как Нора поняла, была уложена обувь, каждая пара в своей обувной коробке, где-то лежала в плотных стопках давно постиранная, поглаженная и за многие года затворничества успевшая запреть одежда. Новая стирка не повредила бы, так что еще один день обещал быть долгим. Только в последней небольшой коробке были сложены кассеты и выпускной альбом. Открыв эту коробку уже в машине, Нора заметила, что сюда сумели запихнуть шкатулку с украшениями и прекрасную черную шляпу с желтой лентой, завязанной в бант. Ленте, конечно же, нашлось бы другое применение, такой яркий цвет в своей одежде Нора не могла терпеть, исключение составляли редкие вещи и особые случаи, вроде прощания и похорон эксцентричной тети, пожелавшей видеть желтые элементы в нарядах провожающих.

Прощание с Макнамарами тоже далось тяжело. Может быть, им и не пришлось бы увидеться больше. Если бы не Хэзер, они бы и не желали видеть Нору, а сейчас возились с ней только из любви к своей дочери, которая, должно быть, жестко изъявила последнюю волю. Марта участливо спросила, не нужна ли им помощь в дальнейшем, но мистер Макнамара только устало покачал головой.

— Хэзер завещала не так много. Из конкретных людей, Норе и тебе — больше всего. Остальное — в благотворительные фонды и нам, на поправку дел, так сказать.

При этом он на вид стал еще слабее. Девушка пожалела бы его, если бы не была так удивлена. Ладно, Марте, но больше всего ей? Такое внимание уже не льстило, а просто поражало, а затем и ужасало. Видимо, Хэзер было совсем одиноко. При этом, она наверняка мечтала о детях. Нора снова чуть не разрыдалась, но сумела удержаться, потому что для одного утра ей хватило. Тогда удалось успокоиться и все, а то она прорвется и выплачется до обморока.

Уже в машине, когда ворота дома Хэзер М. закрылись для них навсегда, а Марта завела заваленную коробками машину, Нора спросила:

— А что она завещала тебе?

Марта ответила немного неловко:

— Письмо, украшения и фотографии со школы. Хэзер постоянно говорила, что украшения можно продать, так что, думаю, она мне их не для прямого использования оставила.

— Кассеты, которые у меня, я думаю, предназначались и для тебя, — вступила Нора. — И выпускной альбом для нас обеих. Я ведь из того выпуска никого не знаю, кроме мамы, Джей Ди, тебя, Макнамары и Дьюк. Ну, и тех троих несчастных, — как бы ни хотелось иронично подчеркнуть «несчастных», Норе хватило ума притвориться искренней. Она решила отвлечься, тем более, повод сам собой напрашивался. — Почему Дьюк вообще оказалась на прощании и похоронах? Эта с… самовлюбленная мадам, — прорычала девушка сквозь зубы, — совсем такая, какой ее описывала мама. Она не должна была приходить.

Марта только покачала головой, ее взгляд, обращенный исключительно на дорогу, тоже выражал неодобрение.

— Нора, — сказала она через пару секунд, когда девушка, унимая в себе свою горячую наследственность, вцепилась в вазу с пеплом, сопя от ярости, — в этом городе ты нигде не спрячешься от Дьюк. Ее муж владеет телевизионными коммуникациями, а с его сыном ты знакома, мне Рэм сказал. Он играет в школьной команде, кажется. В школьные времена казалось, что три Хэзер могут проникнуть даже в твою комнату, им были открыты любые дороги, они умело общались с людьми, голова у них была на плечах и денег им всегда хватало. Хэзер Дьюк не изменилась с тех пор, только выросла и обзавелась взрослыми связями. Я знаю, тебе, как новосельцу, трудно смириться, но надо привыкать, что с Хэзер в Шервуде связано все, она будет везде, уж особенно на похоронах своей бывшей подруги.

— Она ее ненавидела, — ответила Сойер едва различимо из-за шипения и рычания. — Она пришла туда позлорадствовать. Марта, только слепой не заметил бы, как она светилась!

Марта снова хмуро промолчала, потому что ей нечего было ответить на горькую правду.

— Она пыталась позлорадствовать и надо мной, — Нора вдруг хохотнула, едва истерически. — Вероника Сойер подпортила ей последний год! Мама забрала ее власть, а до этого столько раз пререкалась с ней и все сошло маме с рук, а теперь, ха-ха, конечно, можно посмеяться, когда все твои достойные противники мертвы!

— Нора! — повысила тон Марта, удивленная и совсем малость напуганная.

— Скажи, что я не права! — Нора обратила горящий взгляд в окно, ее губы еще скривила насмешка. — Эта сука думает, что может смеяться над моей мамой мне в лицо. Ага, щас. Пусть скажет спасибо, что Джей Ди не приехал. Он бы сжал то, что осталось от ее расслабленных яиц.

— Нора! — теперь совершенно строго сказала Марта, пунцовая от такой изысканной речи из уст юной дамы.

— На самом деле, Дьюк — просто овца, как и ее дебильный пасынок, — продолжила девушка уже спокойнее. — Теперь она, конечно, расслабилась. А потом грянет гром, и она тоже окажется в грязи, в которую втаптывала других. К примеру, за ее безмозглого Айзека возьмется цепкая девчонка похитрее, и конец властной мачехе. Или же цепкая девчонка постарше вцепится в его отца, и Хэзер пойдет лесом еще раньше.

— Хватит! — Марта затормозила на светофоре, и Нора крепче сжала пиалу с пеплом, вместе с которой чуть не свалилась на коврик у сидения. — Нора, я понимаю, ты очень зла, и я тоже очень зла на Дьюк, поверь, не без причины. Знаю, последние два дня были просто ужасными, но эмоции можно выплеснуть иначе. Рэм, например, долго гуляет. Пользу свежего воздуха нельзя недооценивать. Или же, как говорила Хэзер, выплакаться лишним не будет.

В последний раз Нора долго и бурно выплакивалась только после маминой смерти, Хэзер она успела оплакать в вечер, когда узнала об ее уходе, и ей хватило тех нескольких приступов со стуком по полу. Сейчас выплеск эмоций не был связан с горем по Макнамаре, он был связан со злостью на Дьюк, и, причем, девушка была не просто зла, она хотела убивать, и слезы казались просто смешным способом решения проблемы. Прогулка еще ладно, но не в одиночку. С Рэмом, раз уж он любитель отвести душу на свежем воздухе. А еще Рэм наверняка мог ее выслушать до конца и правильно понять — как подросток подростка, хотя бы. Марта же, приверженец «слезливого» способа, была плохим выбором слушателя гневной тирады. Нора успокоилась, поняв, что и впрямь сглупила, высказывая все ей.

Даннсток, расценив ее спокойной молчание, как добрый знак, облегченно вздохнула и продолжила вести «Жук» по тесным невыразимым улочкам на ту неприметную глухую улицу.

Нора тихо помогла разгрузить ящики, и приняла физический труд, как хороший способ разгрузить горячую голову на время. Рэм тоже хотел помочь, но Нора мягко отшила его, заверив, что справиться с новообретенным добром сама. Она поставила вазу с пеплом в своей комнате, шкатулку с украшениями на комод, туда же шляпу, коробку с кассетами и альбомом отнесла на мансарду, и уж остальные коробки нагрузила рядом со своим шкафом. Половину обуви можно было потом сбагрить в обувной шкаф в гостиной, потеснив при этом несчастные три пары ботинок Джей Ди и считанные пары сменки Норы.

Затем девушка затеяла разбор и стирку вещей. Кое в чем, пришлось признать, нужна была помощь Марты. Чувство подсказывало, что некоторые вещички абсолютно нельзя стирать «автоматом». Только Нора не понимала, какие именно. Марта же, слава Богу, сумела помочь. Рэму девушка поручила подключение видеомагнитофона к старому телевизору на мансарде, чтобы друг не чувствовал себя бесполезным. А еще потом она надеялась как бы зайти к нему по делу и заговорить о прогулке.

Самонадеянно было надеяться, что они с Мартой закончат стирку раньше него. Продлилось это дело до глубоко вечера, и висели всевозможные наряды на любой поверхности, которая не мокнет. Дом стал напоминать долбанную домашнюю ярмарку, и Нора, с радостью отвернувшись от этого пестрого вида, убежала на всю ту же мансарду, где, к счастью, ничего не висело. Хотелось хотя бы посмотреть выпускной альбом на ночь, но девушка просто вырубилась, мысленно издавая громкие обреченные стоны, стоило только вспомнить про рабочую среду и возвращение в школу.

Утро началось с того, что ее опять поднял Рэм. Уже одетый и умывшийся, он бодро спустился из люка, не закрыв его за собой. Снизу пошел запах яичницы, и Нору едва не стошнило. Она не хотела вставать, не хотела есть жирные яйца, не хотела после этого трястись в автобусе и сидеть на уроках.

— Нора! — позвала Марта, когда девушка уже лениво шла в свою комнату, чтобы найти одежду. — Не успеешь позавтракать!

— Я не хочу! — отозвалась Сойер.

— Завтрак — самая важная часть дня… — дверь захлопнулась и конец фразы потонул где-то там, по ту сторону.

Нора нашла темно-синюю удобную одежду, и прикрылась сверху бесформенным вязанным кардиганом, поверх которого накинула черное пальто. Волосы еще со вчерашнего дня были в порядке, осталось только причесать разок и провести по ним рукой — вчерашнего лака еще хватало и на сегодня.

Ладно, надо было поесть. Мюсли, вроде как, еще оставались. Была бы тут мама, она бы заставила проглотить хотя бы их, хоть сырыми, но сонная Нора была слишком дикой и глупой, чтобы слушаться кого-то еще, кроме себя. В итоге, по пути в школу она дремала и злобно сопела голодным тоном. Попрощавшись с Мартой и Рэмом, Нора неторопливо пошла от «Жука» к входу в школу. Ноябрьские утренние часы были еще холоднее, так что, взвесив свою ненависть к Вестербургу и шанс заболеть, девушка приняла тяжелое решение побыстрее войти в здание. Господь, откуда в ней столько драматичности по утрам берется?

Школа заполнялась школьниками, в коридорах завязалась ленивая суета. Прямо перед уроком Нора поняла, что один из нужных учебников остался дома, потом кто-то из футболистов, чье лицо казалось знакомым, проскочил мимо и захлопнул ее шкафчик прямо перед ее же носом. Едва не придавил ей пальцы, так еще и от резкого лязга в ушах рассеялся непонятный шум. Слегка замутило, смех наглых парней остался позади, на уроке с ней была одна лишь тетрадка, за что учитель сделал замечание, когда заметил глупую пропажу спустя двадцать минут урока. В общем, утро допекало противными мелочами, раз за разом подсовывая что-то новое. Один тест Нора написала еще сносно, и даже не посчитала за противную мелочь не вовремя сломавшийся карандаш. Но, видимо, что-то она упустила, за что и получила не «отлично», а «хорошо», и это тоже добавила угольков в пламя ее гнева.

До обеда Нора старалась изо всех сил терпеть эту дурацкую старшую школу, но затем произошло сразу несколько событий, которые все-таки привели к ожидаемому взрыву.

Для начала, она неаккуратно запихнула стопку тетрадей в шкафчик, и все повалилось из него с таким неприятным шумом. Прохожие зыркали на нее, а Нора, едва не бормоча вслух проклятия, собирала учебники из-под ног. Из-за этого она опоздала в столовую, пришлось сесть за стол в углу, рядом со спящим Гарри Эдвардсом — одним из одноклассников, который славился громким храпом на уроках, посредственным отношением к учебе и происходящему вокруг в целом. Сейчас, пока он спал, он не представлял опасности в виде ругательств с едва заметным британским акцентом. Грубый англичанин был выдающейся достопримечательностью, на которую, как и на любую достопримечательность, лучше было смотреть издалека, но у Норы не оставалось выбора. Она съела несчастный пудинг, в котором ей попалась горчинка, а затем заметила, как между столами начинает ходить Эдит Стрип с подружками, и из горла вырвался обреченный стон. Еженедельный опрос, твою-то мать! Затем вся столовая стала свидетелем небольшой ссоры, когда парень, занимавшийся обычно сбором средств на всякую чепуху, осмелился попросить Эдит о свидании в обмен на подпись в каком-то бланке. И на опрос, он, конечно, не ответил, когда Стрип громко осмеяла его и вынудила сбежать из столовой. Нора, приподняв брови, уставилась обратно в свое пюре, глотнув переслащенного яблочного сока. Видимо, сборщики средств всегда отбирались либо из очень наивных, либо из торгашей. Этот же парень умудрился совместить в себе наивного торгаша, и тут же провалился. Будто бы он не знал Эдит Стрип!

Дело приняло еще более дурной оборот, когда через минуту ЭС-ки быстренько направились к ее столу. «Дерьмо», — едва разборчиво пробормотала Нора с набитым ртом, и едва проглотила ложку пюре. Тут же пропали остатки всякого аппетита.

— Привет, Сойер! — воскликнула Эдит, положив руку на стол рядом с ее подносом.

Эдвардс рядом недовольно замычал, а Нора перевела взгляд с него на Стрип. Духи у кого-то из девчонок были жутко приторные, тут же замутило снова. Эмили, стоявшая позади, подала Эдит какую-то толстую тетрадку, Эдит тут же разместила ее перед Норой.

— Помнишь наш уговор? — спросила она. — Мне нужна твоя помощь. Сейчас.

Нора вздохнула. Черт побери, как бы ей ни хотелось избежать очередных разборок, она не могла. Ей слышался голос Хэзер, который слабо убеждал отказаться от всяких дел. Поставить чужую подпись — заплыть в эту трясину. И потом хрен знал, сможет ли она когда-то из этого дерьма вылезти. Три убийства, потеря любимого человека и нежелательная беременность — дорогая цена за побег. Снова перед глазами возникло сочувствующее морщинистое лицо Макнамары, полное тревоги.

— Сойер! — воскликнула Эдит, стукнув по столешнице. — Отомри! С кем я, блин, разговариваю?

— Прости, Эдит, — Нора подняла на нее глаза. — Но я пас. Я завязала с подделкой.

Секунду Стрип смотрела на нее так, будто бы увидела муху в своем супе. Эмили позади вскинула брови и покачала головой. Нора знала этот жест и эту мимику. Назревала буря. Элена, стоящая справа, сделала шаг в сторону. Зрачки у Эдит были расширенные, наполненные какой-то странной агрессией. Неестественной. Она словно приняла что-то. Жизнь школьной королевы и впрямь была так тяжела?

— Прости, что? — вдруг спокойно сказала она. — Мне послышалось, девочки?

— Не послышалось, — ответила Нора, поднимаясь. Надо было валить, серьезно. Предчувствие у нее было недурное, и оно подсказывало, что сейчас точно начнется что-то нехорошее. — Я в ауте, Стрип. Не знаю, чем тебе насолил тот парень, но я не могу помочь. Лучше забудь про меня, а я забуду про тебя, окей?

Снова раздался тот смех. Громкий, заливистый, с неподдельным весельем и долей издевки. Элена сзади прикусила палец, чтобы не засмеяться, Эмили же откровенно захихикала, глядя на нее с долей сочувствия.

— Забыть про тебя? — Эдит приложила руку к груди. — Сойер, что за чепуха? Слушай, какие бы там у тебя не были проблемы, пора возвращаться с небес на землю!

— Я не шучу! — зашипела Нора, шагнув ей навстречу. Люди в столовой смотрели на них, все до одного. Они не забудут, подростки не забывали таких мелочей. — Эдит, у нас не было с тобой никаких дел, и не будет. Я покончила с этим, еще раз тебе говорю.

— Ага, возвращаешься на путь искупления, — сказала Эмили за ее плечом. — Фильмов насмотрелась, милашка? Плохая компания, потом смерть мамочки и все? Нет пути назад, слышала такое?

— Видимо, ты не слышала, Слоппер! — прорычала Нора. — Трындишь, что ни попадя! Считаешь, раз вы тут главные, то можешь трепаться, не задумываясь?

Теперь ей на грудь упала рука. Эдит надавила, отступая с ней назад, к стене, и шепча прямо в лицо тонким табачным запахом с примесью яблочного аромата:

— Возьми себя в руки, кто бы там у тебя не помер, — сказала она уже холодно. — И мы поговорим позже.

— Не будет никакого позже! — рыкнула Сойер, отталкивая ее. — Это ты возьми себя в руки и протрезвей от той дряни, что принимаешь. Пойми раз и навсегда, я не буду принимать в этом участия. Можешь сгноить меня, но это так.

— Сгноить тебя? — Эдит улыбнулась. — Знаешь, мне это принесло бы удовольствие. Но только мы уже не в кино восьмидесятых, ты не отделаешься так просто. Ты будешь жалеть до конца своей жизни, что приехала в Шервуд и начала играть в свои тупые игры. Здесь тебе не Джефферсон. Это Вестербург.

— Я знаю достаточно о Вестербурге и о курицах, вроде тебя, которые ломают людям жизнь, — ответила Нора. — Так что это не я оказалась рядом с тобой, Эдит, это ты оказалась рядом со мной, так что лучше отвали по-хорошему.

Эдит молчала секунду, прежде чем едва отстраниться с усмешкой.

— Если тебе о Вестербурге рассказывала твоя мамочка, так ли дороги твои знания, крошка? Потому что, знаешь ли, она свалила отсюда, сверкая пятками, потому что залетела от психа в семнадцать лет.

Видит Бог, она не хотела этого. Видит ли мама, но она тоже знала, что Нора держалась изо всех сил.

Поставленный удар, шутка ли. Еще не так много прошло времени с того случая, чтобы забыть навыки.

— Обдолбанная шкура!

Они завалились на пол, когда Эдит получила в нос, а потом Нора завалилась сверху, собираясь припечатать еще и в глаз, но ее вовремя оттащили Эмили и Элена, а затем и остальные подоспели на подмогу. Тренер футбольной команды вытащил ее в коридор с трудом, а затем мисс Флеминг крепко схватила за руку.

— Мисс Сойер, кто дал вам право избивать людей? Вы наказаны!

— Она оскорбляла мою мать! — рыкнула Нора, затем вырвавшись из рук тренера. — Я, по-вашему, жопу должна была ей целовать?

Директриса вздрогнула и ойкнула, а затем сильно нахмурилась.

— В мой кабинет, живо! Я звоню вашему отцу!

— Супер!

Нора развернулась, идя впереди всех, но затем мисс Флеминг, не желая, чтобы ее авторитет кто-то смел подрывать таким наглым образом, обогнала ее и легким бегом следовала к своему кабинету. За ними гуськом шли двое учителей — учитель математики и вечно суровая учительница литературы. Тренер, насупившись, ушел обратно в столовую, где было, вроде как, очень шумно.

Нора упала в стул напротив директорского стола, прочитав позолоченную табличку:

Мисс Полин Флеминг

Директор и социальный психолог

старшей образовательной школы

Вестербург Хай

«Социальный психолог». Тройное ха! Кто вообще принимал ее дипломную работу по музыкальной терапии или как там называлась эта дружелюбняя хрень для ТВ-камер? Нора сначала сложила руки на груди, но поцарапанная костяшка ощутимо заныла от соприкосновения с шерстяным кардиганом, так что девушка сложила руки на подлокотниках. Мисс Флеминг уселась напротив, щурясь сквозь очки, как слепая ящерица.

— Оскорбление, драка, нецензурная брань, — заговорила она. — Как прикажете это терпеть, мисс Сойер?

— Так же, как вы терпите мисс Стрип! — зашипела Нора.

— Мисс Стрип — глава школьного актива, председатель Комитета Учеников! Она ни разу не была замечена в драках и никогда не позволяла себе зайти за грань дозволенного в присутствии кого-либо из учителей!

— Как повезло, что тренер Доллис зашел в столовую именно тогда, когда я заслуженно врезала ей, а не минутой раньше! — ответила Нора. — Вы слышите меня? Она травит учеников, она не просто переходит на личности, она посмела оскорбить мою мать! Вашу лучшую ученицу восемьдесят десятого года, или я ошибаюсь?

— Мне, несомненно, жаль Веронику, но существуют же моральные нормы, Элеонор…

— Почему ей можно их нарушать, а мне нельзя? — девушка рванулась вперед, склоняясь над столом и вцепившись мертвой хваткой в подлокотники. — Может быть, дело в наших родителях? У нее мать кинозвезда, что ли?

— Миссис Стрип — уважаемая женщина, член местного комитета по Правам детей, — сразу забормотала мисс Флеминг. — Между прочим, и по вашим правам, мисс Сойер, пока вам не исполнилось восемнадцать лет!

— Ладно, она владеет моими правами, а ее дочь — нет. Пускай остальных она смогла запугать за несколько лет, но в этот раз не на ту напала!

Нора снова сложила руки на груди, и повисшая тишина позволила мисс Флеминг перехватить инициативу.

— На ту она напала или нет, — продолжила директор суровым тоном, — наказание остается единым для всех.

— Но…

— Если не хотите заработать отработку на рождественских каникулах, придержите язык!

Нора замолчала, разъяренно засопев, как бык.

— Остаетесь после занятий два дня, и, если в течении этих двух дней вы отчебучите что-то еще, я буду вынуждена отстранить вас от занятий до возвращения вашего отца! — мисс Флеминг взялась за телефон. — Теперь я хотела бы с ним связаться.

— Могу я ему позвонить? — нелюдимо предложила Нора.

— О, нет! — мисс Флеминг улыбнулась, предчувствуя мучение сгорающего со стыда школьника. — Выставлять учителей бесчувственными дураками — любимая молодежная тенденция на века!

Нора не была похожа на пристыженную школьницу. Да, она хотела бы рассказать отцу все сама, раз уж обещала сообщать все важное от первого лица, но, раз уж Флеминг настаивала, флаг ей в руки! Придержав при себе ехидное предложение подсказать номерок, Сойер наблюдала, как женщина возится со своим мобильником, а затем прикладывает его к уху.

— Мистер Дин, — начала она тем самым тоном, который когда-то снился Норе — требовательным и нетерпеливым, — здравствуйте, это Полин Флеминг, директор… О, вы узнали. Спасибо. Простите, что отвлекаю, но дело очень важное, не требующее отлагательства. Ваша дочь, — отчеканила директор, зыркнув на нее недовольно, — ударила по лицу главу Комитета Учеников из-за какой-то ссоры, а потом выразилась нецензурной бранью в моем присутствии, и до некоторых пор продолжала со мной спорить. Требуется оповещать родителей в таком случае, как вы помните. И она…

Постучав, в кабинет заглянул тренер Доллис, сначала глянув на Нору, а затем на директора.

— Прошу прощения, что отвлекаю, мисс Флеминг, но мисс Стрип в медицинском кабинете. Кровотечение едва остановили. Сломан нос, придется отправить девочку в больницу.

Нора едва не улыбнулась, испытав мстительное удовольствие огромного масштаба.

— Еще этого не хватало, — пробормотала Флеминг, а затем снова приложила телефон к уху. — Мистер Дин!.. А, так вы слышали. Что ж, полагаю, вы согласны с тем, что вашу дочь стоило наказать, — послышался отцовский голос, отвечающий едва серьезным тоном нечто неразборчивое. Но он не кричал, не сердился, как сумела предположить Нора. — Два вечера. Мне бы очень хотелось обсудить с вами этот инцидент лично, но придется ждать еще… сколько?.. Десять дней — совсем немного! Я предупредила вашу дочь, что эти два дня будут ее испытательным сроком, еще одно замечание и она будет отстранена от занятий до вашего приезда… О, этого я не знаю, можно только надеяться! Но миссис Стрип — член комиссии по Правам детей, чудесная женщина, мы всегда находили компромисс, и, уверена, конфликт можно будет решить мирным путем.

Черт. Нора только сейчас сообразила, что она врезала дочери члена комитета по Правам детей. И, если Эдит решит сгноить ее окончательно, она может написать заявление в полицию, а опека отберет ее у Джей Ди, и они оба не смогут отвертеться перед местным судом, где миссис Стрип, явное дело, имеет куда больший вес. Может быть, ну его? Уехать из Шервуда, мотаться по школам до конца учебного года, как Джей Ди в свое время. Но у них было не так много денег на разъезды, опека приметила бы их еще на этапе подготовки к переезду, и куча проблем была бы обеспечена… Как и сейчас! В любом случае, им кранты. Нора уже начала прикидывать, что ей придется делать, чтобы разрешить конфликт. Конечно же, Флеминг заставить принести извинения, а Эдит потребует публичные, и Нора принесет их, хрен с этой сукой, искренне просить прощения Нора научилась еще в средней школе, в тот самый драчливый подростковый период. Но потом… Эдит будет полгода трепать ее, как марионетку. Как ротвейлер тряпочную куклу. И Норе надо будет быть этой тряпочной куклой.

Руки опустились сами по себе, и губы едва не задрожали. Она хотела избежать дерьма, и побежала от него прямо в навозную кучу. Браво, Сойер. Мама хотя бы растянула этот путь, а ты умудрилась его ускорить.

— …поговорить с ней? — мисс Флеминг снова уставилась на нее. — Она еще здесь… Ах. Что ж, ладно. Я рада, что мы друг друга поняли, мистер Дин. Да, до свидания.

Она отложила телефон и вздохнула.

— Теперь мне абсолютно ясно, в кого вы пошли характером, мисс Сойер.

Старая, знакомая песня. Только мотив сменился из вопроса в утверждение. «Кому не на что надеяться, тому не в чем отчаиваться», так говорил римский философ Сенека. Нора благоразумно решила не цитировать его в лицо директрисе.

— Я могу идти, мисс Флеминг?

Женщина нахмурилась еще сильнее.

— Вы совершенно не раскаиваетесь в совершенном поступке?

— О, раскаиваюсь, — это было искренне. Нора раскаивалась, что не успела выбить ей зубы. — Мне очень жаль, что я позволила эмоциям завладеть собой, мисс Флеминг. И я постараюсь исправиться, сделаю все, что в моих силах. А теперь позволите мне идти? Очень не хотелось бы пропускать занятия.

— Вы извинитесь перед мисс Стрип, — процедила директор сквозь зубы.

— Само собой разумеется, — ответила Нора, снова кивнув. — Мы пойдем в медицинский кабинет прямо сейчас или мне стоит подождать ее возвращения в школу?

— Принесете свои извинения завтра перед занятиями, — ответила Флеминг, а затем взялась за голову. — Я совершенно не ожидала от вас такой подлости.

А Нора, как раз, ожидала такой подлости, как от ровесников, так и от взрослых. Как верно выразилась госпожа директор, учителя иногда бывали бесчувственными дураками.

Тренер Доллис сам едва не дремал, сидя за учительским столом. За окнами потемнело, свет ламп в классе был едва тускловат. Страшно хотелось в библиотеку, да вот только наказанных туда не пускали. Нора, уже сделавшая часть домашней работы, чтобы не заснуть в компании других балбесов, мечтала дождаться, когда тренер засопит, и умыкнуть за дверь, но, что-то подсказывало ей, Доллис будет посерьезнее старых брюзжащих учительниц, которые охраняли наказанных в средней школе. Телефоны тоже были у него, так что Нора не могла связаться ни с отцом, ни с Мартой. Но, в конце концов, если Джей Ди еще не забыл о своей бурной юности, он прекрасно знает, во сколько заканчивается наказание, сам позвонит Марте и не будет тратить деньги на бесполезные звонки дочери.

Вообще-то, сбежать она думала в шутку, потому что бездумно нарушать правила больше не хотелось. Когда закончились все дела, которые можно сделать, мысли вернулись к страшной участи, которую Нора обдумывала с самого похода в кабинет директора. Что ждет ее дальше? На какую казнь способна изощренная Эдит, которой надавили на больное — подправили красивое личико и подбили орлиное крыло при всей школе? Весь день, кстати, об этом трещали школьники, но шепотом и, преимущественно, не при Норе. Видимо, ее испугались. Нора завидовала тем ребятам, с которыми она отбывала наказание — они-то плевать хотели на всю эту школьную драму.

Гарри Эдвардс был тут же, спал за соседней партой, все так же недовольно мыча. Девочка, которая сидела позади, жевала уже вторую жвачку — первую отобрал Доллис. Мальчик слева что-то черкал в тетради по математике. Сопение и мычание, чавканье и стачивание карандаша — все эти звуки не давали уснуть, так они раздражали и без того нервированную Сойер. Впереди еще был мальчик, который каждые несколько минут хрустел костями, но его время наказания истекло. Теперь их, самых отличившихся, осталось четверо, и они ждали заветных семи часов вечера. Часы были только у Доллиса. Зрение Нору немного подводило, но она видела, что минутные стрелки где-то на шестом или седьмом часу. Лишь бы было без двадцати пяти семь!

Спустя какое-то время послышался разговор в коридоре. Не обычные шаги учителей, не топот и гомон черлидерш, не шарканье уборщиц со скрипящими ведрами. Знакомый голос был распознан еще издалека, и Нора едва с места не вскочила от облегчения.

— …Хорошо, мисс Даннсток! — мисс Флеминг звучала очень взволнованно. — Знайте, что я очень уважаю Веронику и Хэзер, и я никогда бы…

— Мисс Сойер, сядьте спокойно! — буркнул проснувшийся тренер Доллис.

Норе пришлось сложить руки на коленях и поджать губы.

— Всем, сесть нормально! — продолжил тренер. — Эй, Эдвардс!

— Дайте доспать, черти! — буркнул юноша.

— Можем сидеть в школе до девяти, парень! — Доллис шагнул к нему. — Хочешь чистить инвентарь для тренировок футболистов? Стирать их форму?

Гарри поднял голову и, сгорбившись, сел, недовольно поглядывая в сторону надзирателя.

Нора осторожно собрала свои тетради в рюкзак, а затем продолжила слушать и молиться, чтобы Марта умела торговаться. Они еще немного говорили с мисс Флеминг, а затем она заглянула в класс и подозвала к себе жестом Нору. Та послушно схватила рюкзак, вытащила из коробки с телефонами свой мобильник, и выскочила из кабинета. Марта, одетая в траурные одежды, хотя она еще вчера с облегчением носила дома розовый, попеременно всхлипывала, и у директрисы тоже были покрасневшие глаза, она протерла очки, а потом осторожно надела их снова.

— Я отпускаю вас на двадцать минут раньше срока, мисс Сойер, — не успела Нора разразиться благодарностями, женщина продолжила, — но это не значит, что завтра вас ждет то же самое! Я имею в виду, наказание остается, и сидеть вы будете до семи, никто больше не отпустит вас раньше!

— Большое спасибо, мисс Флеминг, — кивнула Нора. — Я ни в коем случае не подведу. Спросите мистера Доллиса, ни одного замечания! Вы сами видели, что я не опоздала на наказание, и завтра…

— Благодари лучше свою тетю, — директор устало кивнула на Марту. — Она так заботится о тебе все это время, а ты ее так жутко расстраиваешь.

— Прости, Марта! — Нора сразу обратилась к ней. — Прости, пожалуйста, я так тебя подвела.

— Милая, — Марта остановила ее, взяв за руку. — Пойдем в машину. Я так устала после работы.

— О! — Нора немедленно взяла ее под руку. — Правда, прости… Можно было не забирать меня, я добралась бы сама. До свидания, мисс Флеминг.

— До встречи, мисс Сойер, — проворчала директриса.

Они с Мартой побрели на выход из школы, прошли мимо пункта охраны, и уже на пороге Марта преобразилась — утерла слезы, стала идти немного тверже.

— Джей Ди просил тебя позвонить ему, как только доберемся до дома, — сказала она.

Нора уселась на заднее сидение, вздохнула с облегчением и… вдруг, слезы накатили на глаза. Она свободна, может позвонить отцу, он поможет разобраться с этой ситуацией, но никуда не деться. Она подставила его, себя, Марту. И теперь и без всяких советов знала, что должна делать — вставать раком перед Эдит Стрип на протяжении шести месяцев. И, наверное, заплатить за пластическую операцию, если та понадобится. Нора уже знала, где достанет адвоката на случай суда: позвонит в мамину контору, у нее были хорошие коллеги, кто-то из них обязательно сможет помочь. Если повезет, возьмут дело за полцены, но надо было готовить мамину заначку, и надо было готовиться к походу в банк. Джей Ди приедет и они пойдут за деньгами вместе…

— Нора? — мягко спросила Марта, повернувшись к ней.

Тогда-то она и начала плакать. Прятать слезы, усиленно вытирать их и стыдиться этого нервного срыва. День выдался такой паршивый, люди были свиньями, она показала себя идиоткой, а теперь оставалось либо подделать свое самоубийство, либо самоубийство Стрип.

— Марта, я серьезно виновата перед тобой, — хрипло ответила Нора. — Спасибо.

— Детка, ты меня напугала, — ответила Даннсток спокойно. — Но это ничего. Плохой день, я понимаю.

— Не то слово, — Нора выдохнула, а затем посмотрела в окно. Тут прогулкой не отделаться. — Можем мы заехать кое-куда?

— Да, — тетя завела мотор. — Куда?

Нора хорошо знала только одно место в городе, где сейчас могла почувствовать себя спокойно.

7-eleven встретил музыкой и прохладой. Марта выбирала между орешками и «Биг Голп», пока Нора взяла себе большой слаш с лаймом. Ей стоило охладиться, довести себя до сахарного удара, переморозить мозги, а потом на холодную голову говорить с отцом. Затем, когда в ход пошел слаш со вкусом колы, Нора уже стояла на парковке, дожидаясь Марту. Та решила сварганить какой-нибудь вкусный ужин, а заодно заболталась с кассиром. Вечер был холодный, горло саднило, так что девушка села в машину, а потом взялась за телефон, набрав номер отца, пока она была одна.

— Нора? — сразу спросил он. — Ты уже дома?

— Нет, — ответила она. — Но скоро буду. Мы с Мартой в 7-eleven заехали.

— Слаш?

— Да.

— Как знал, — Джей Ди на том конце провода вздохнул. — На самом деле, как хороший отец, я должен сказать, что мы в дерьме, потому что та дамочка Стрип, мамаша той недо-Хэзер, хотела взять с меня компенсацию. Благо, с ее отцом мы договорились. Тебе придется извиниться перед той девчонкой.

— Она оскорбила маму, — вздохнула Нора. — И как-то само собой вышло.

— Поверь, я знаю. Даже не думай о том, как это случилось, все равно в прошлом. Учитывая мой богатый опыт в делах с Хэзер, думаю, дело обойдется не только извинениями?

— Мне кранты, — ответила Нора, пялясь сквозь лобовое стекло. — Я хотела порвать с ней, а в итоге вляпалась… как мама. Может, мне схлопотать от Флеминг еще одну нотацию и спокойно ждать тебя дома все десять дней?

Джей Ди снова вздохнул.

— Все настолько серьезно? Насколько та девчонка Хэзер по шкале от Чендлер до Макнамары?

— Внебрачное дитя Чендлер и Дьюк. Усовершенствованная, мать ее, особь, — Нора снова приложилась к трубочке. — Мне кажется, она что-то употребляет. Из-за этого такая дикая.

— Надо думать, сломанный нос отрезвил ее. Если кровь не могла остановиться, значит, это что-то сосудо-расширяющее.

— Я сломала ей нос, — пробормотала Нора. — Она мне сломает за это хребет.

— Если попробует, тогда впору сломать его ей. У нашей семьи с Хэзер разговор короткий.

— Джей Ди! — Нора чуть не подавилась холодным напитком. — Н-нет!.. А… А мы поссорились накануне! И я была не так дружна с ней, чтобы с легкостью проникнуть в ее дом и… Почему я вообще думаю над этим?

«Потому что ты, моя любовь, идиотка», — подсказал мамин насмешливый тон в голове.

— Потому что ты хочешь отомстить, — подсказал отец спокойно. — И в этом нет ничего зазорного. Считай мое предложение шуткой, только и всего.

— Хреновая шутка, — прорычала Нора. — Я в это снова… Тьфу, то есть я в это просто не ввяжусь! И тебе запрещаю, слышишь?

— Слышу, — в голосе отца слышалась ухмылка. Да он опять издевался! — Лучше подумай, что делать сейчас. Я советую быть невидимкой. Даже руки в классе не поднимать, и даже обедать пока не в столовой, а в кладовке какой-нибудь. Я посоветовал Марте, как тебя пораньше вырвать с наказания, типа, ты трудный ребенок с трудным периодом в жизни, все такое. Будь для учителей тем угрюмым трудным ребенком, соглашайся, кивай, не говори поперек. Не обращай на этих ублюдков внимания, в старшей школе никакая сплетня не живет дольше месяца. Меньше будешь возникать, быстрее о тебе забудут.

— Только не Эдит.

— Эдит, как мне расписала Флеминг, глава Комитета Учеников, так что у нее будут проблемы важнее. Чем ближе будет выпускной, чем сильнее ей будет плевать. Ладно, в ее случае даю два месяца, а к Рождеству она займется чем-нибудь другим. После каникул найдется какой-нибудь другой лузер, который облажается сильнее тебя.

Стало немного легче, потому что в его словах был какой-то смысл. Нора вздохнула. Но, вообще-то, этот и без того ненадежный план мог развалиться на части в первую же неделю. Она умела быть невидимкой, но еще никогда ее при этом не травили. Если уж не выдержала одного разговора, то месяца или даже двух точно не выдержит.

— Ладно, посмотрим, — ответила она. — Но я уже начинаю искать адвоката. А еще лучше начать искать новый дом в другом городе.

— Теперь ты хочешь уехать.

— Да, хотя Марту с Рэмом оставлять не хочется. Может быть, лучше на домашнее обучение перейти или школу экстерном закончить. За полгода до выпуска такое возможно?

— Не пробовал, — усмехнулся Джей Ди.

Очередная плохая шутка заставила Нору нахмуриться. Марта открыла дверь и села в машину.

— Ладно, мы поехали домой, — сказала девушка отцу. — До связи. И еще — спасибо.

— Пустяки, всего лишь новая, блядь, Хэзер, — отозвался мужчина едва рыча. Тут и стало понятно, что за насмешливым тоном и отвратительным юмором он пытался скрыть злость. — До связи, Нора. Чувствую, не последний твой звонок за эту неделю.

«Все-то ты чувствуешь!» — задумчиво проворчала Нора про себя, но вслух не сказала и сбросила вызов.

— Уже поговорили? — Марта взглянула на нее через зеркало заднего вида.

— Поговорили, — отозвалась Сойер, поднимая пустой взгляд. — Поехали домой скорее.

Дома Нора согласилась подождать пирога на ужин, а до этого времени снова забралась на мансарду, где переоделась и кое-как доделала уроки. Рэм сидел внизу, читал книгу, которую раньше не успел дочитать. Несмотря на увлеченное чтение, он отозвался на зов Норы, и пришел на мансарду так быстро, как только мог. Конечно, он знал о подвиге подруги, но ее рассказ выслушивал так, будто ничего и знать не знал — с неподдельным любопытством и тревогой.

— Теперь как в Библии: «Ударили по щеке — подставь другую». Из меня послушница, как из безрукого инвалида — игрок в крокет, — буркнула Нора, закончив свой рассказ.

— Да-а… — озадаченно протянул Рэм, сидя на полу и подпирая собой кресло.

Вообще-то, Нора надеялась и от него услышать совет. Он же говорил, что с друзьями у него в школе не заладилось. Скорее всего, ему, как человеку незлобивому и простоватому, приходилось терпеть много насмешек. И вот же он, жив и ума не лишился.

— У тебя такого не случалось? — спросила Нора. — Просто я понятия не имею, как это переносить.

— Жаловаться учителям, это вариант для мелких, но с новичка спрос меньше, я думаю, — Рэм пожал плечами.

Нора представила мисс Флеминг, которая пораженно прикладывает руки к груди, а потом начинает: «Эдит Стрип, глава Комитета Учеников, ответственная за организацию мероприятий, примерная ученица, никогда не была замечена ни в чем недостойном, и я не ожидала от вас такой подлости!..» Можно было бы не жаловаться, а просто бродить ближе к учителям, ведь при них вряд ли ЭС-ки затеят травлю, но тут же Нора вспомнила мамины записи, как Флеминг была бессильна, когда Дьюк травила Макнамару при всей школе. И еще этот Доллис, который по чистой случайности зашел в столовую только в нужный момент. Пошли учителя в жопу.

Надо было искать всякие упражнения в маминых книжках. Дыхательные, речевые. Для успокоения. Можно было вспоминать, как ее успокаивала мама, только при этом главное не расплакаться… Нужны были способы снятия напряжения. Неагрессивные.

Потому Нора и была в растерянности — она с детства не была пассивной. Если и плакала, то не стояла в уголке, вытирая слезы. Она никому и не позволяла видеть своих слез, сразу убегала и только тогда начинала реветь. Если бежать было некуда, рвалась в бой, причем в детстве от отчаяния, а по мере взросления дралась просто чтобы доказать, что ее задирать не стоит, как и ее близких тоже. Ровесники были в восторге, они любили заводить ее в ловушку и потом злить, чтобы смеяться над попытками навалять обидчикам.

Все закончилось в средней школе. Ей было тринадцать.

Нора, чуть рыча, заставила себя не думать об этом, как и прежде, и просто сразу «перевернула страницу». Да, это был кризис, ее кульминация, поворотный момент и все в этом духе. Тогда все изменилось.

Если посмотреть со стороны, что она, по настоянию мамы, делала тщательно, то это было падение — так это называют в обычных историях. Стремительное и роковое, то, после которого трудно вернуться к прежней жизни и жить нормально, как и прежде. Но для Норы это был подъем, как ни странно. Она вовсе не гордилась поступком, но и не винила себя за него. Как писала мама после убийства Чендлер: «Я все еще чувствую себя плохо… Но не настолько плохо, как должна бы?» Нора впервые подумала о том, что, вообще-то, она отлично понимала маму в тот момент, потому что думала так же о своем проступке.

Тогда она и поняла, что все ее попытки стать нормальным человеком были притворством, потому что она никогда не была нормальной. Нормальный человек должен испытывать вину за совершенное преступление, нормальный человек должен ругать себя и сходить с ума из-за крови на своих руках, которую не смыть ничем. И, тем более, нормальный человек не должен думать об этом в первую очередь как о раскрытии своего потенциала. Мысль «и вот на это я способна?» должна вызывать ужас, а не хладнокровный интерес.

Если бы не мама, как далеко бы она зашла в попытках найти свой лимит? Возможности тогда казались безграничными, задумки, вроде как, были продуманными до мелочей. Сейчас же, выйдя из этого возраста, когда максимализм играл в одном месте, а гормоны сводили ее с ума, Нора считала себя самонадеянной и эгоистичной. Мама нашла точное решение, заставив ее очень тщательно посмотреть на себя со стороны и подумать.

Конечно, теперь она не была таким ребенком. Тот случай все еще считался для нее подъемом, потому что теперь она была той, кто она есть — реалисткой, пусть и с психическими отклонениями, которые просто так в карман не спрячешь. Теперь Нора была осторожней, она могла принимать взвешенные решения и думать, заботясь не только о себе, но и об окружающих людях. Она принимала свое несовершенство, принимала прошлое и делала выводы, исследовала себя аккуратно, не стремилась узнать, где предел возможностей, и ей не хотелось этого знать. Ей хватало того, что у нее есть сейчас.

До маминой смерти.

Нора осознала, что руки у нее дрожат, и молчание затянулось на минуту, по меньшей мере.

— С учителями не вариант, — ответила девушка задумчиво.

— Жаль, — вздохнул Рэм. — А у тебя там совсем нет хороших знакомых? Так и не успела ни с кем подружиться?

— Только врагов нажила, — с досадой признала девушка.

Давно она не сталкивалась с этим в одиночку. Теперь же рассчитывать в этом деле было не на кого — не было мамочки, которая заступиться перед учителями, Марта для них явно не была авторитетом, а методы уговоров Джей Ди сейчас не шли на пользу.

Все эти четыре года морального взросления Нора едва ли училась применять свои наследственные «таланты», потому что она отказалась от больших планов на «развитие потенциала», но сейчас… Пора было выкрутить на полную мощь холодный расчет, на который она когда-то хотела бездумно целиком и полностью положиться.

— Я что-нибудь придумаю, — спокойнее и чуть увереннее изрекла Нора. — Не умирал же никто от этого, в самом деле.

— Я думаю, ты сможешь это вынести, — ответил Рэм. — Ты очень сильная и умная. Даже очень умная, ты ведь сама мне говорила. Если честно, я считаю, что тебе все нипочем. У тебя уже были такие трудности, а тут какая-то школа. Если посмотреть со стороны, то просто чепуха. Я думаю, когда мы станем куда взрослее, как наши родители, то даже будем смеяться над тем, какую ерунду считали для себя концом света.

Хотелось бы Норе знать, какие проблемы во взрослой жизни могут превзойти ее подростковую ерунду. Тем не менее, она усмехнулась и опустила руку Рэму на плечо.

— Ну, до этого нам далеко, — сказала она. — Как бы там ни было, спасибо тебе.

— Да я всегда готов помочь, — отозвался юноша, пожав плечами. — И незачем меня благодарить, я ведь ничего особенного пока и не сделал.

— Чушь, — протянула Нора, ухмыляясь шире. — Ты сам знаешь, что сделал. И твоя мама тоже. Кстати, можешь узнать у нее, что там с пирогом? Боюсь, я усну раньше, чем его дождусь.

Улыбнувшись, Рэм поднялся и спустился с мансарды.

Нора тут же потеряла ухмылку, но больше она не была так озабочена. Она обрела толику уверенности в себе, потому что у нее был хороший совет Джей Ди, который помог ему в школе зайти так далеко — оставаться в тени. И еще у нее было его холодное спокойствие и мамин резвый ум. Отключить эмоции, не терять рассудка, не позволять выводить себя, держаться серой мышкой — и все будет отлично. Продумать план действий ведь было не так трудно, хватило бы и несколько минут на хилый набросок, а у нее впереди была вся ночь. У нее были способности, и, Нора знала, это был далеко не их лимит.

Она выдохнула с облегчением и стиснула крепче подлокотники кресла, когда уверенность в себе уже окрепла. Оставалось не дать ей и себе ослабнуть. И это было по силам.

— Пирог почти готов, можно спускаться, — радостно заявил Рэм, возникнув из люка.

Нора повернулась на его голос.

— Отлично, — ответила она с твердой улыбкой.

И поднялась на ноги, позволив себе расслабиться.

День Х начался с горячего душа, потому что на холодный бодрящий душ у Норы не хватило духа, стоило только представить, какой холод стоит за окном. Термометр показывал сорок шесть градусов выше нуля, так что сомневаться в морозном начале дня не приходилось.

Греясь под горячими струями, девушка медленно повторяла про себя план действий на сегодня. У неё уже было готово самое настоящее расписание, вернее, распорядок. Как в тюрьмах. И на первый день были большие планы.

Она не слишком плотно позавтракала хлопьями с молоком, затем аккуратно собрала рюкзак, а уже за полчаса до выхода взялась за самое важное — одежду, неприметную настолько, насколько это возможно.

Просторный серый свитер с синей вышивкой на груди был любимым элементом одежды у Норы. Слегка потрепанный, купленный ей когда-то на вырост, но заношенный уже с той поры — к нему оказалось легко привязаться. То же самое можно было сказать о чёрных джинсах с серыми протертыми пятнами и чёрных завышенных ботинках. Волосы девушка связала в хвост, не без удовольствия отметив, что ссадины на коже уже едва заметны — с них сошла последняя корочка, оставив лишь розоватые полоски, которые скоро должны были побледнеть и раствориться.

Казалось, все готово и повторено про себя до дыр. Нора, тем не менее, волновалась, потому что легче было замыслить и совершить ограбление банка в Лас Вегасе, чем выжить в старшей школе, будучи жертвой травли. Чем ближе Марта подъезжала к Вестербургу, тем сильнее Нора храбрилась и тем интенсивное успокаивала себя. Ей предстояла речь перед Эдит — стандартное извинение в лучшем случае, долгое и унизительное действо в худшем. В последнем случае ей пришлось бы проделать все, чего пожелает Стрип, и проделать спокойно, даже холодно. Конечно, сильно унизить себя Нора не позволила бы, у неё бы и терпения на это не хватило. Для этого были готовы нужные ответы, чтобы опустить на землю Эдит, если та разойдется.

Рэм пожелал удачи, Нора ответила ему с улыбкой, которая вышла неуверенной. Марта с утра опять грустила и, судя по её мешками под глазами, она снова плохо спала. Легко было догадаться, что мешало ей уснуть в этот раз, но подумать об этом получше девушка не успела — она уже стояла у входа в школу и нервно поправляла чертовы лямки рюкзака, которые все время расползались.

Шаг внутрь ощущался как первая ступень на пути к гильотине. Нора, нахмурившись, прошла мимо пункта охраны и направилась прямиком к своему шкафчику, не поднимая глаз на людей. В этот раз на нее точно пялились, показаться не могло. Люди смотрели, сторонились, замолкали, когда она оказывалась рядом. Сойер обычно жутко злилась, когда такое случалось. Ее раздражали эти лица, раздражал этот шепот. Кто-то у соседнего шкафчика упомянул, что Эдит Стрип уже пришла, и Нора на секунду замерла. Ну конечно же, Стрип уже здесь. Ей наверняка не терпелось прибыть за своими извинениями пораньше.

Пару секунд девушка стояла у своего шкафчика, положив руку на одну из книг, и поражалась тому, как быстро все случится. Но она быстро стряхнула с себя мимолетный ступор и решила идти в кабинет Флеминг прямо сейчас. Зачем отстранять неизбежное? У нее же все готово, она не должна бояться делать первый шаг. Нора взяла нужные тетради и направилась прямиком к директору.

К счастью, на пути попадалось все меньше пораженных лиц. Попалось даже одно сочувствующее — Кайл, приметив ее из кабинета информатики, помахал рукой. Нора кивнула в ответ, даже попытавшись вежливо улыбнуться. Губы, как назло, одеревенели. Ближе к кабинету директора был и кабинет клуба журналистов, а вот уже там попалась первая из неприятностей по имени Эммелин Слоппер.

— Ого, какие люди, — хмыкнула она. И у нее, само собой, было достаточно хорошее настроение, чтобы улыбнуться, как мартовский кот.

— И тебе доброе утро, — ответила Нора. — Флеминг уже на месте? Эдит там?

— Эдит в туалете. Ей нужно сменить накладку на нос, потому что он тяжело заживает. А зачем она тебе?

Эмили сложила руки на груди и чуть приподняла подбородок. Нора знала, чего от нее добиваются — признания поражения. Давят на чувство вины, напоминают, что она сама стала причиной всех бед, и что она должна расплатиться. Знала бы Эмили, что ее злорадство тут ни к чему, ведь Сойер и без того все это понимала.

— Ты знаешь, зачем. Извиниться хочу, — ответила девушка.

— А на что ей твои извинения? — Слоппер качнула головой. — Они ей нос срастят, что ли?

Нора выдохнула, стараясь не выказывать раздражения. Была бы ее воля, развернулась бы и ушла. Раз Эмили сама говорит, что извинения Эдит не нужны, тогда пусть идут к черту вместе с Эленой и прихватят с собой миньона Маккензи. Но Флемминг заботится о ранимой душе своей ненаглядной активистки, а потому Нора стояла здесь и должна была изворачиваться, как уж на сковородке.

— О-о-о, — протянул сзади томный голос.

Нора обернулась и поджала губы. Эдит Стрип стояла за ее спиной, поставив руки в боки. И выглядела она, между прочим, не так уж и плохо, даже накрасилась и нарядилась пышно, только на носу была та самая накладка, больше напоминающая пластырь телесного цвета. Именно сегодня Королева улья выглядела торжественнее некуда и дело было даже не в одежде и макияже.

— Снова выглядишь неважно, Сойер. Уже можно начинать бояться?

— Я ищу тебя, Эдит, чтобы извиниться за вчерашнее, — начала Нора, проигнорировав шпильку в свой адрес. — Я вчера и впрямь сорвалась.

— Мне стоило быть аккуратнее, так что это и мое допущение, — Эдит опустила руки и, глядя на нее с неожиданным дружелюбием, улыбнулась. — Я наговорила много грубых вещей. Иногда я забываюсь, в самом деле. Так что… мир. Попросим прощения друг у друга и отпустим.

Руку она протягивать не стала, Нора свою не предложила. Она кивнула, хотя и осознавала, что за этим кроется крупная подстава.

— Прости за сломанный нос, Эдит. И за то оскорбление, — сказала она.

Стрип издала глубокий польщенный смешок.

— Меня за глаза называют дурой, но вот обдолбанной… Да! — она ахнула, снова поставив руки в боки. — Признаюсь честно, меня это слегка обескуражило, Нора. От тебя это услышать было неожиданно. Я даже вчера задумалась, неужели я так сильно похожа на наркоманку?

— Я просто ляпнула, не задумываясь, — перебила ее Сойер. — Сама не знаю, почему именно это.

— Ничего, я понимаю. Трудно держать себя в руках, — Эдит сделала маленький шаг вперед, внимательнее впиваясь в нее взглядом. — Тебе сейчас сложно придти в норму. Все эти потери, переезд, жизнь с практически незнакомым человеком. Кто угодно выйдет из себя.

Нора перевела дыхание, глядя ей в глаза. Она сжала крепче бретель рюкзака и медленно выдохнула. Все тело заранее напряглось, включилось заостренное внимание, и в голове все вспыхнуло красным цветом — тревога захлестнула ее. Но снаружи Нора держала на лице маску спокойствия. Адвокат должен быть готов к тому, что дело примет неожиданный поворот. Дай волю панике — и все проиграно.

— Кого ты имеешь в виду под незнакомым человеком? — спросила она, хотя отлично понимала, о ком идет речь.

— Просто люди говорили, что твой отец не знал тебя с самого рождения. Он, как бы правильно выразиться… покинул Шервуд раньше, чем мог о тебе узнать. Не хочу снова тебя задеть, Нора, просто так я слышала, — Эдит коснулась ее плеча, будто бы извиняясь. На самом деле ощущалось это, как хватка — чтобы нельзя было убежать от этого разговора. Чтобы она стояла и слушала. — В городе не так много людей, которые его знали, но, говорят, он еще тогда был сложным человеком. Тоже проблемы с… — Стрип покрутила пальцем у виска. — Ты не подумай, я просто проявляю заботу. Мне стоило раньше присмотреться к тебе.

— Нет, это лишнее, — ответила Нора. — У нас все в порядке.

— Правда? — Эдит, поджав губы, растянутые в сочувственной улыбке, покачала головой. — Ты сама не своя. Знаешь, если ты была не в курсе, моя мама связана с органами опеки. И ваша семья достаточно выдающаяся, чтобы привлечь к себе их особое внимание. Вчера, когда мать навещала меня в больнице, она тоже была очень озабочена вашим положением.

Теперь Нора знала это чувство. То самое, которое испытывала мама после ссоры с Хэзер Чендлер. Тот самый страх, который она могла разжечь по щелчку пальцев, всего лишь потянув за нужную ниточку. Эдит Стрип едва ли взялась за эту нить, а Нора уже поняла, к чему все идет. То, чего она боялась больше всего. И потому этот ужас настиг ее сейчас, слишком рано. Захотелось сжаться, сделать шаг назад, но там была Эмили Слоппер. Они загнали ее. Загнали и взвели курок, как на лесной охоте. Последний выстрел в дичь.

— Мне очень жаль, — выдохнула Нора, стараясь держать голос все таким же спокойным.

— Нет, не беспокойся, — ласково сказала Эдит, слегка покачав ее за плечо. Она поднесла свое лицо так близко, что стал ощутим запах ее блеска для губ. Ежевика. И волосы пахли дорогим шампунем без всяких фруктовых ароматов. — Мы же все понимаем. Даже не стали привлекать полицию, это же всего лишь недоразумение, ты же всего лишь сорвалась. Полиция и опека обязательно рассмотрели бы это как повод ограничить твоего отца в правах, а он ведь только-только смог доказать, что ему можно тебя доверить. Нет, мы же не звери. Мы же можем все решить мирно, правда?

Нора застыла, не в силах подобрать слова. Все, что приходило на ум, казалось бесполезным — Эдит не послушалась бы.

Тогда на свалке Джей Ди был прав, когда убеждал ее, что Вероника не могла решить все мирным путем — Хэзер Чендлер позволила ей поунижаться, но она не намерена была ее прощать. Эдит Стрип тоже не собиралась этого делать. Мирного пути, на который наивно рассчитывали Вероника и Нора, не существовало. Один должен был избавиться от другого. В этот раз жертвой станет она, и простой смертью не отделаться, нет. Девочки, подобные Хэзер и Эдит, не проявляли такого милосердия.

— Не волнуйся, — заговорила Стрип спустя очень длинную паузу. — Мне больше ничего от тебя не нужно.

И это снова вогнало в ступор, ведь она же не могла ее просто так простить. Не за разбитый нос на глазах у всей школы. Эдит могла простить неповиновение, но унижение так просто не прощается, никогда.

Хватка на плече разжалась. Нора с сомнением посмотрела туда, где секунду назад лежала рука. Нет, она не могла это принять. Страшнее всего была та месть, которую хладнокровно планировали, а не выплескивали. Нора надеялась именно на то, что Эдит отыграется на ней сейчас. Теперь оставалось поджидать того часа, когда свершится настоящее отмщение. Пришлось бы прятаться тщательнее и дольше. Гораздо дольше, потому что Эдит не могла ее так просто забыть, не отыгравшись.

— Мисс Стрип, мисс Сойер? — послышалось от мисс Флеминг, которая вышла как раз из своего кабинета. — А я как раз хотела найти вас. Неужели вы справились без меня?

— Мы же взрослые люди, мисс Флеминг! — улыбнулась Эдит. — Свои ошибки надо исправлять самим.

— И претензий друг к другу у вас нет? Точно? — уточнила учительница, глядя, преимущественно, на Нору.

— Никаких, — ответила Эдит. — И у тебя ведь тоже, Сойер?

— Да, — хрипло отозвалась Нора. Прочистив горло, она сухо продолжила: — У нас все в порядке.

— Слава богу, это недоразумение разрешилось, — Флеминг вскинула глаза к небу (вернее, потолку) и облегченно вздохнула. — Я так надеялась, что вы, как истинные леди, поймете, наконец, что кулаками абсолютно ничего не решается. Так ведь, мисс Сойер?

— Так, мэм, — кивнула Нора.

— Но это не избавляет вас от наказания, — погрозив пальцем, директриса повернулась к ним боком. — Раз уж все это уже прошло, вам пора идти по кабинетам. Доброго дня, дамы.

— И вам, мисс Флеминг, — недружно ответили девушки.

Когда за ней закрылась дверь, Эдит снова посмотрела на Нору, все тем же озабоченным почти ласковым взглядом, от которого по спине ползли мурашки.

— Еще увидимся, Сойер, — сказала она.

Нора кивнула ей и поспешила уйти в свой класс. Ее не покидало ощущение того, что ее душит незримая рука. Стоило ли вообще надеяться, что все пройдет гладко? Когда такие надежды оправдывались?

Когда испуг немного схлынул, Нора тут же принялась напряженно думать. Страх не покидал ее, теперь преследуя постоянно. Холодный и разъедающий, он разрастался постепенно, когда приходило осознание, с чем ей придется столкнуться. Издевки на глазах у других, подставы и вечное напоминание о себе, это как минимум. Но ведь это мелочь, плата за оскорбление, а за все остальное ее ждало нечто более грандиозное. И, вспоминая, что Хэзер хотела полностью уничтожить Веронику как личность, Норе только оставалось ждать, каким способом Эдит захочет расправиться с ней.

Но она не собиралась ждать своей смерти. Она не собиралась умирать или становиться никем. Не для этого пошла в школу. Сойер думала, что теперь ее план меняется. Нужны были самые крайние меры, и ничего больше. Так что теперь ее планом было прожить еще неделю до возвращения отца, а потом устроиться на домашнее обучение, и похрену на оставшиеся пять месяцев. Она здесь столько не протянет. Протянуть бы хоть пять дней.

Никаких мягких путей, никакой слабины. Если она хотела жить, то должна была делать, а не надеяться.

Следуя новому экстренному плану, который был продуман ей для отступления, Нора спокойно досиживала свои занятия, не забывая при этом об осторожности. Напряженная и вдумчивая, она не делала никаких первых шагов, не предпринимала никаких действий, и играла роль старого памятника в парке — серого лица без всяких телодвижений.

На контрольной по математике эта игра достигла своего пика — Нора решила не сдавать свою работу до звонка на перемену, чтобы не мелькать ни у кого перед глазами, так что, справившись с заданиями минут за десять, теперь сидела и делала вид, что усиленно думает. Получалось хорошо, ведь настроение и впрямь было хмурое.

Где-то на середине урока ее раздумья были прерваны неожиданным образом — в голову что-то прилетело. Сзади послышался тихий недружный смех, Нора едва обернулась. На задней парте в соседнем ряду сидел парень в бомбере футболиста. Она его помнила. Вечеринка у Айзека, компашка на пороге и наглое лицо подшофе, которое за пропуск требует номерочек телефона. Даже сейчас этот любитель побросать мячик сидел среди своих друзей, пялясь исключительно на нее. Его же товарищи прыскали в кулак, глядя то в свои полупустые листки, то на учителя.

Нора отвела взгляд, пытаясь понять, что в нее бросили и куда это упало. Скомканный бумажный шар нашелся в ее портфеле, удачно его срикошетило, если сюда вообще подходило слово «удача». Сойер аккуратно подобрала предмет и развернула у себя на парте. Перед ней был помятый пробник контрольной работы, очевидно испорченный исправлениями настолько, что его проще уже было смять и выбросить. Внизу страницы было написано крупными буквами: «Хочешь со мной потолкаться?» Нора не была удивлена, даже наблюдение за дождевыми червяками было волнительнее этого.

Она снова едва взглянула на парня, чуть вскинув брови, словно интересуясь «Серьезно?». Он прошептал одними губами.

— Я буду лучше, чем Эдит Стрип.

Его друзья снова взорвались едва слышным смехом, а этот парень — Хэмиш Аткинсон, судя по подписи на листке, — хвастливо дернул подбородком, глядя на одного из друзей. А, так вот как. Они занимались древнейшим из мужских занятий — членами мерялись.

Отвернувшись, Нора решила не удостаивать этого придурка ответом. Мама говорила, что такие парни речей не достойны, они и слова не услышат из того, что ты хочешь сказать. Зато можно было немного поубавить спеси. Неплохо было бы разнообразить личную жизнь Хэмиша — дать ему потолкаться не только с товарищами на тренировках, но и с учебником по математике. Нора ведь знала, что в команду футболистов принимают не только крепких парней, но еще и отличников. Ввели бы эту школьную реформу раньше, и Курт Келли с Рэмом Суинни вместо изнасилований на свиданиях проводили вечера за домашкой.

Спасибо за то, что дал мне образец твоего почерка, мудачье.

Нора взяла чистый лист и переписала туда всю контрольную почерком Хэмиша, кое-где допуская мелкие ошибки — то в решении, то в ответах. В его пробнике все было практически так же. Она даже написала ему последнюю часть, и не просила за это благодарностей. Дело оставалось за малым — подождать, когда Хэмиш сдаст свою настоящую работу, затем посчитать, сколько людей сдали листки после него; после звонка подойти последней, быстро отсчитать нужное количество листков, выхватить тот, который положил Аткинсон и вместо него запихнуть на то же самое место поддельную работу.

Нора начала так делать в начальных классах — именно тогда в нее впервые бросили листком. И с тех пор такое повторялось трижды — два раза в средней школе, один раз сейчас. Это была личная игра Норы Сойер, и она вполне себе не мешала игре в статую.

После звонка девушка дождалась, пока останется последней, и следила, куда Хэмиш засунет свою работу. Он даже упростил ей задачу — запихнул свой листок на самое дно, как ребенок, будто бы отстраняя момент проверки.

— Мисс Сойер, — поздоровался с ней учитель, когда она подошла к стопке листков уже в пустом классе. — Вы долго писали, я даже удивлен.

— Лучше было перепроверить три раза, — кивнула ему Нора, а затем, поправляя рюкзак, «случайно» сбила локтем подставку для карандашей. — Ох, прошу, извините, руки из одного места…

Она начала собирать их по столу, двое укатились вниз, под учительский стол.

— Ничего, пустяк… — ответил мистер Филлипс, пока Сойер продолжала бормотать.

А вместе с бормотаниями она заменила лист, и засунула нужный в рукав своего свитера. Не прошло и пяти секунд, как учитель уже уложил последние карандаши в подставку, а Нора с очень виноватым видом осторожно поправляла ее, теперь почти на цыпочках направляясь к дверям.

— Простите еще раз! — сказала она. — До свидания!

Оказавшись за дверью, Нора поспешно скрылась с «места преступления». Она еще раз мысленно поблагодарила Хэмиша Аткинсона за возможность отыграться на нем и немного расслабиться, будучи на военном положении.

* * *

В этот раз вечер, проведенный с Долисом и наказанными детьми, не казался жуткой пыткой. Тюрьма иногда спасала людей от расправы, и это можно было назвать таким случаем. Кто знает, ждала ли ее Эдит Стрип за школой после занятий, но, если так, вряд ли бы она смогла просидеть в засаде до семи вечера.

Нора спокойно себе сидела под присмотром тренера и ждала Рэма — сегодня Марта работала допоздна, так что он предложил встретить ее в магазине неподалеку от школы, перед тем как вернуться домой. Это тоже было неплохим вариантом. Она же сама вчера хотела прогуляться с ним как-нибудь, поболтать, сбросить пар на свежем воздухе. В нынешней ситуации Нора подозревала, что ей частенько захочется выплеснуть энергию, так что делала это, пока имелась возможность.

Сидя же на наказании, она снова успела провести время с пользой. Распланировать следующий день, к примеру. Сделать домашку. Поиграть с собой в крестики-нолики. Вздремнуть пару минут. Помимо этого, Нора играла в перевертыши — писала на листе первые слова, которые приходили в голову, а потом записывала их наоборот. Иногда и разными почерками. Держала мышцы в тонусе, так сказать. А, затем, как и в жизни, детские игры закончились, и их место в голове заняли нудные взрослые мысли.

Нора и сама понимала, что делает все это — ползает перед Стрип, терпит ее угрозы и смиренно позволяет ей строить козни, — не только потому, что не хочет попадать в приют, хотя девять месяцев в этом месте ей бы точно не пришлись по душе. Она защищала Джей Ди. Лишение прав на отцовство — не такой уж сильный удар. Ударит, но отец отойдет, он крепкий. А вот еще была вероятность сесть в тюрьму, ему могли предъявить обвинение в несостоятельности его как опекуна. Вот это уже могло быть коронным ударом. И, как вишенка на торте, то есть, как нокаут (если придерживаться терминологии бокса) — полиция могла углубиться в его биографию, которая так и манила к себе представителей закона своими странными сучками и задоринками. Его не поймали после трех убийств, ему каким-то образом спустили с рук взрыв на поле, и это было только то, что знала Нора.

Зачем же ей понадобилось защищать отца? Нора призналась себе честно — она его понимала. Она наконец-то стала принимать его. Она к нему привязалась, в конце концов. Джей Ди только стал ей понятен, он только начал делать успехи в том, чтобы жить с ней честно и спокойно. Мама ведь этого добивалась, она об этом мечтала. У них же только началось получаться, появился реальный шанс на светлое будущее. Появился шанс того, что мама была права и это возможно. Та обещанная нормальная жизнь, которой все они грезили. Пусть и без мамы, но они были близки.

Было за что бороться, и Нора боролась дальше. Даже если борьба заключалась в терпении и наблюдении.

Семь вечера отгремели, Долис лениво подал ей телефон. Сойер поспешила выйти из школы. В этот сумрачный и холодный вечер улицы Шервуда были пусты, так что Нора чувствовала себя слегка беззащитно и поспешила добраться до Рэма. Магазин был совсем рядом — через дорогу и в ярде ходьбы. Чтобы отвлечься от некомфортных мыслей, девушка проверила входящие звонки и сообщения, успев за это время перейти на другую сторону улицы. Она ожидала увидеть СМС-ки от Рэма, но увидела только пропущенный от отца, и, не теряя времени, решила набрать его номер.

— Хэй, Нора, — ответил он.

Едва услышав его голос, девушка ощутила, как на плечи сваливается весь этот груз проблем, которыми ей грозила Эдит Стрип.

— Привет, — выдохнула она. — Как дела?

— Мне кажется, твои дела важнее, — отозвался Джей Ди.

— О моих дольше рассказывать, — парировала Нора. — Или же у тебя может быть что-то интереснее?

— В этом ты меня подловила, — она могла расслышать одобрение в его тоне. — Ладно. Дела плохи, потому что начинается самая отвратительная часть работы. Отчеты.

— Что-то пошло не так?

— Да нет, все было отлично. Установка, подрыв, никаких проблем, как и рассчитали. Просто документация — не мое.

Нора едва скривила губы в усмешке, потому что отец все еще оставался тем мальчишкой, который взялся за подрыв школы собственными руками, а бумажную волокиту с петицией сумел сплавить на Хэзер Дьюк. Она и не думала, что эта мысль может ее забавлять.

— И ты целую неделю этим будешь заниматься? — спросила Нора.

— Еще идет проверка и выдача зарплаты. Но я себя знаю, так что писать отчет буду дольше, чем его будут проверять. Теперь ты.

Улыбка тут же сошла с лица. Нора даже едва замедлилась, прямо в пяти шагах от магазина. Ей неприятно было думать, не только рассказывать. И, все-таки, если улицы были пустые, это не значит, что тут не было ушей. Шервуд оставался Шервудом.

— В общем…

— Эй! — окликнули ее сзади.

Нора рефлекторно обернулась, и тут же угодила в хватку чьих-то рук спереди. Она крепче стиснула телефон, хотела уже крикнуть, как ее толкнули в сторону подворотни, и она уже оказалась на земле. Телефон еще был сжат в ее руке. Слышался голос отца, который, вроде как, спрашивал, в порядке ли она.

— Не бросай, — сказала она, надеясь, что он ее услышит.

Свет с улицы преградили несколько фигур. Они стремительно двигались на нее. Нора отползла назад, как только сумела, оставив телефон рядом. В тени его не было заметно. «Не бросай», — думала она, — «только не сбрасывай». Джей Ди мог ей помочь. Он мог вызвать кого-нибудь. Он был бы в курсе всей ситуации… И тут Нора поздно поняла — нельзя никого вызывать…

— Тише, — буркнули ей со стороны дороги.

Нора поднялась на ноги, приготовилась к драке. Ей было страшно, да, но она должна была бороться. Хотя шансы были малы — четверо или пятеро парней стремительно приближались, сгорбленные и прячущиеся под капюшонами курток и толстовок.

— Денег нет, — громко сказала она. — И мой друг должен меня тут встретить. Проваливайте, пока он не появился и не вызвал копов.

— Держите, — послышалось в толпе.

И тут же вышли двое парней. Нора снова попятилась назад, выжидая случая, и сначала дала одному промеж ног, а другому, который схватил ее за плечи, двинула локтем по ребрам, а еще саданула ботинком по ноге. Третий двинулся в их сторону, но она так трепыхалась и пиналась, что он все никак не мог подойти.

— Не трогай меня! — прорычала она, а затем еще и укусила держащего ее парня в руку.

Хорошо, что эти ребята оказались не такими толстокожими.

— Да брось ее, Майкл! — крикнули со стороны.

И парень, держащий ее, с силой отпихнул в сторону. Нора снова повалилась на землю.

— Придержите! — шикнул кто-то.

— Нет, пошли к черту! — Сойер ударила ногой в сторону того, кто подбежал первым — все они уже смешались в кучу в этой темноте.

Она почти встала, спотыкаясь и путаясь. Ориентиры в этот момент были утеряны, она растерялась, пытаясь двинуться хоть куда-то. Момента ее растерянности хватило одному из нападавших. Рука сжалась на горле, и тут голова встретилась с камнем. Нора вскрикнула от боли, вцепилась в предплечье ногтями. Красное марево в глазах потухло, и она увидела, как лучи света от уличных фонарей на одну секунду осветили лицо этого парня, который, как оказалось, был достаточно сильным, чтобы приподнять ее и впечатать в кирпичную стену. Она пыталась оторвать его от себя. Ногти впивались в кожу, но он словно не замечал.

— Волосы!.. — закричала она.

— Дерек! — крикнул кто-то из парней. — Дерек, не так сильно!

— Волосы синие! — закричала Нора. — Темнокожий!

— Да оглушите же ее! — вдруг крикнул он, этот самый Дерек, быстро отворачиваясь. — Она меня запомнила!

Приметы, вспыхивало в ее голове, ищи приметы, кричи приметы.

— Ростом с меня…

И тут шею отпустили, Нора свалилась на землю, но больше не было ни секунды промедления — ее скрутили трое, заставив стоять на коленях, и, взяв за голову, наклонили, оголили шею справа. Суставы вот-вот готовы были выскочить, и кости в руках чуть не затрещали от такой хватки.

— Быстрее давай! — зашипел кто-то.

Сойер, приходя в себя, пыталась дергаться, но от этого сильнее болели руки и плечи, шея хрустнула, когда она попыталась резко крутануть головой. В руках у одного из парней показался шприц, он быстро снял колпачок с иголки.

— Нет! — зарычала Нора. — Нет! Шпри!..

Чьи-то мокрые руки полезли к ее рту, она пыталась укусить, но тщетно, только нахватала ртом грязи, в которую вляпался этот мудак. Девушка мычала и билась так, как только могла. Теперь уже она не думала о том, чтобы сдерживать панику, она только отчаянно боролась за жизнь.

Укол в шею заставил ее просто закричать, и, как только пошла жидкость…

— Эй, вы! — раздалось со стороны улицы.

Все остановилась, парни дернулись в ту сторону, начали шуметь, кто-то тихо выругался.

— Я сейчас позову продавца! И копов! — снова раздался неуверенный крик, которому пытались придать угрожающий тон.

— ФВЭЭЭМММ! — замычала Нора, узнав голос, и теперь, дернувшись, освободила левую руку из ослабевшей хватки одного из нападавших.

Тут же она потянулась к шее и выбила шприц, хотя он и сильно дернулся, из-за чего стало больно до такой степени, что кровавая завеса снова упала на глаза. Но затем он выскочил и с легким стуком упал на землю, у парней начала проскакивать матерщина, они забормотали что-то сбивчивое.

— Нора! — в ужасе воскликнул Рэм, разглядев ее. — Нора, я сейчас позову на помощь…

И тут все эти бравые ребята, как один, бросились вон из подворотни, оттолкнув ее от себя. Сойер упала на бок, боль адским жаром отозвалась от предплечий и до самых плеч, слезы сами собой брызнули из глаз, она закричала и от мучения, и от облегчения.

— Рэм! — вырвалось из груди.

Она боялась, что они побежали его бить, чтобы устранить свидетелей, а затем вернуться к ней и закончить начатое. Но нет, они просто разбежались, растворились в темноте. Друг сразу бросился к ней.

— Нора! Господи, Нора! — его руки схватили за плечо, и девушка отозвалась криком от того, что боль снова вспыхнула там. — О, Боже! Тебе сломали что-то? Нора, ты меня слышишь?

— Нет… — простонала она, хотя много слов крутилось в голове. — Джей Ди…

— Давай я попробую… — Рэм осторожно подложил руку под шею, попытался помочь подняться.

Нора и сама начала, но выходило у нее плохо — на руки невозможно было опираться.

— Телефон… — забормотала она. — Телефон…

— Украли? — спросил Даннсток.

— Нет… Теле…фон… — Нора дышала тяжело, оглядываясь помутненным взглядом. А затем она увидела шприц под ногами Рэма и схватилась за шею. — Что-то… Они мне…

— Я не понимаю, Нора! — Рэм был жутко бледен от страха, у него дрожал голос. — Подожди! Сядь, не спеши! Сейчас все будет хорошо…

Она зашевелила руками, качая головой, и начала ползти, неловко перебирая коленями. В ушах зашумело, и кровь кипела, кипела, кипела…

— …встать! — Рэм все еще был рядом, он, приобняв ее, пытался подняться вместе с ней, но ему это давалось с трудом. — Давай попробуем?

— Теле…фон… — Нора озиралась, щупая руками землю. — Найди.

— Найти телефон? — наконец-то Рэм хоть что-то услышал.

Он тоже начал осматриваться, даже оставил ее сидеть на земле и быстро обошел подворотню, подсвечивая себе своим телефоном.

— Вот, я нашел. Твой же телефон, да?

Нора протянула руку. В голове у нее скоро прояснялось, и время почему-то то летело, то снова замедлялось. Землю шатало, как домики в шаре со снегом… Но она смогла взять свой мобильник и увидела «Вызов завершен». Затем что-то начала нажимать, а пальцы казались тяжелыми.

— Нора? Ты слышишь? — спросил Рэм.

Девушка повернулась на его голос и посмотрела ему прямо в лицо.

— Слышишь? — уточнил он.

— Слышу, — выдохнула она. — Мне нужно подняться…

— Я должен позвонить маме, надо в полицию, срочно, — забормотал Даннсток. — Дай только секунду, приди пока в себя…

— Нет! Не говори Марте! — воскликнула Сойер, хватая его за плечи, да так складно и быстро, что удивила и себя, и Рэма.

Голова казалась отяжелевшей, но земля начала приобретать свою устойчивость и твердость. Первая самостоятельная попытка подняться увенчалась успехом. Теперь, шатко стоя на ногах, Нора могла слышать и друга.

— Мы должны идти в полицию!

— Нет! — ответила она. — Нельзя!

— Почему? Если ты боишься, то…

— Меня заберут у отца! — голос дрогнул, но это было только на пользу — Рэм быстрее поверил, изменившись в лице. — Понимаешь? Если полиция узнает, они предъявят… Ох!.. Предъявят иск, а потом будет суд и… его могут посадить, а меня… Ты понимаешь?

Секунду Даннсток молчал, а затем медленно помог опереться на себя.

— Но моя мама должна знать, — уже ровнее ответил он.

— Марта даже слушать меня не станет… она испугается…позвонит… За мной приедет полиция и опека, за ней — скорая помощь, — вспомнилось лицо Марты утром — совсем тоскливое, замученное. — У нее и без того проблем полно, я не хочу…

Снова пришлось взять передышку. Постанывая, Нора начала делать шаги, шла все дальше и дальше, и вот уже темная подворотня осталась за спиной. Слава богу, в этот раз у Рэма от страха обострился ум — не пришлось договаривать или повторять дважды.

Он начал что-то отвечать, ведя ее по улице, а Сойер вдруг поняла, что… все вокруг какое-то другое — большое, острое. И она слышала, как бьется ее сердце, она чувствовала, что должна была идти в его ритме, она сильнее сжимала плечо Рэма, на которое опиралась, и шаги у нее выходили все тверже и тверже. Горячо. Она чувствовала себя горячо. Ее пальцы вцеплялись в Рэма все сильнее и сильнее…

— Что? — переспросила она.

— Я не могу врать ей! Не могу от нее скрывать!

Теперь и слышалось все как-то иначе. Медленно, но громко и четко. Нора встряхнула головой, ей показалось, что дело было в ушах.

— Я ей объясню. Я сама объясню, ладно?

Даннсток кивнул. Нора оторвалась от него и ощутила, что стоит на земле, как приклеенная. Боль от избиения ощущалась особенно остро, но это… не мешало ей? Боль… разгоняла, что ли.

— Я уже в порядке, видишь? — забормотала она. — Все в порядке. Ни переломов, ничего, я только… Я больше испугалась, и…

Нора снова положила руку на шею — туда, где больно было немного иначе, словно раскаленная игла оставалась там, и от нее по всему телу шло сковывающее тепло. На пальцах осталось что-то сырое, липкое, но под этим всем ощущалась небольшая шишка. И чертов прокол.

Сойер быстро дышала, глубоко, раскрыв рот, и шла дальше на своих ногах. Шла, будто на ботинках выросли крылья. Боль придавала энергии, она помогала крови разгоняться, и все вокруг словно замерло, а она одна двигалась дальше. Ей казалось, она видит огонь в венах на своих грязных руках. А мысли крутились в голове и на языке, их было много, мозг прояснялся, и все становилось таким четким, осознанным. Нора никогда не чувствовала такой силы, ей не приходилось так себя чувствовать даже от прилива адреналина в крови.

В крови. В крови. В крови.

Мысль пронеслась, а она не сумела уцепиться, так что попробовала снова.

Прокол. Кровь. Прокол. Прилив. Прилив. Укол.

Челюсти стиснулись, Нора застонала, а затем ощутила наплыв эмоций. Где-то там был страх, здесь было отчаяние, злость, желание, растерянность. Все это вспыхивало, заменяло друг друга, словно кружась на карусели. Стоны сменились яростным рычанием, когда Нора ухватилась за общую мысль. Она не знала, что сейчас делает больше — злится или боится?

…

Что. Они. Вкололи?

Шумящая вода мешала думать, но Норе сейчас все давалось либо слишком легко, либо жутко тяжело, вода не стала бы особой помехой. Все, чего она хотела — смерти. Не своей. За последний час (или сколько там прошло времени) она успела сотню раз обдумать, что ее жизнь висела на волоске, так что бояться или удивляться уже не хотелось, хотелось только злиться. А злость… О, со злостью у нее сейчас все было в порядке. Даже очень.

Несмотря на то, какой странной казалась реальность, Нора ощущала себя живее некуда, сердце-то колотилось, как безумное. Она не могла усидеть в ванне, не могла устоять на ногах, ей хотелось бежать и бежать. Сейчас, была уверена девушка, попадись ей эти мерзавцы, она бы разорвала их всех. По одному.

Но в этих мыслях она обычно одергивала себя, толкала, кричала, ругала. Потому что все, хватит с нее. Так нельзя, она не может. Она обещала маме, что не будет…

Жажда оставалась. Жажда крови, жажда силы, жажда ощущений, жажда работы до изнеможения. Нора попыталась избавиться от этого иначе, но, как оказалась, самоудовлетворение не очень-то сбрасывало пар. Теперь вместо того, чтобы хотеть драться, Норе постоянно хотелось другого. И она уже час сидела в ванне под холодной водой, уже трижды сбрасывала напряжение, и ей едва это помогло. И она хотела сидеть тут дальше, вдруг холод придержал бы эту дрянь в венах, помог протрезветь раньше.

В момент, когда жуткий наплыв энергии ненадолго схлынул, Нора ощупывала себя. Уже чистая и пришедшая в себя, она была в синяках, шишках, а под ногтями еще оставалась кровь. Сойер пришла в себя, когда в очередном безумном порыве вычищала из-под ногтей грязь и чужую кожу, желая отрезать пальцы к чертовой матери. Очередной эмоцией, которая управляла ей в этот раз, было отчаяние.

Что с ней будет? Умрет ли она? Что было в том шприце, как много ей вкололи? Долго ли продлится эффект и вообще… Было ли дело в этой дряни? Может быть, она сама по себе сходила с ума, и это была ее собственная жажда убийства, это были ее мысли и ее желания! Нора уткнулась лицом в колени и разрыдалась, уже дрожа от холода. Весь ужас доходил до нее слишком поздно, как всегда. Джей Ди был в опасности, Марта и Рэм были в опасности, мама и Хэзер были мертвы, и она чуть не померла, а, может быть, уже умирает…

Мама. Она обещала маме держаться. Мама обещала, что у них все получится.

Мамы не было. Мамы не было! И не было никого в целом мире, кто стал бы ей помогать, потому что в этом гнилом городе, Шервуде, убивали таких, как она! Если бы она умерла в той подворотне, никто не пожалел бы. Если бы она там умерла, про нее бы все забыли. Жили бы, как дальше, а, может быть, и лучше, просто потому, что…

Таков был мир. Тот мир нормальности, взрослый и сдержанный, плюющий на чувства и здравый смысл. Тот, которым грезила маленькая, старательная и умненькая Нора Сойер, подстраиваясь под людей и стремясь им понравится. Тот, в котором нынешняя Нора Сойер думала просто доживать свой век спокойно. Надеялась дожить спокойно.

Не судьба?

Нора не стала в очередной раз думать, почему. Она слишком много думала об этом все свои сознательные годы, сейчас она уже знала ответ. Слишком простой и циничный, слишком в духе самонадеянного подростка, но это был верный ответ. Все это доказывало. Обществу нужны либо пустышки, либо акулы, другого не дано. Пустышек сжирают, пустышкам насаждают — пустышки мирятся. Проще простого. Нора не могла быть такой, она пыталась. Правда пыталась. С малых лет. А потом уже делала это ради мамы, но… Стоило оно того?

Как, Нора, вышло? Достигла светлого будущего? Стала нормальной, а?

Заткнись!

Если бы мама не умерла, то сейчас точно бы коня двинула. Разочарование.

Закрой рот!

Ты не способна стать ею. Ты не способна ей даже подражать.

— За. Хлоп. Нись! — Сойер начала стучать по голове, но мерзкий шепот и смех в голове не успокаивался.

Девушка выскочила из ванны, подбежав к зеркалу, у которого лежали ножницы для бинтов. Она схватила их, а потом замерла, осознав. Если бы порыв не прервался… Она бы… ?

Бросив их в раковину, Нора крепко сжала бортики и снова расплакалась, так надрывно и горько, как чувствовала себя в душе. Расплакалась не только из-за того, что провалилась сегодня, но и из-за всех ее бывших провалов. Каждая попытка. Каждое обещание. Каждый мамин взгляд, когда случался крах. Все эти мамины заботы… Все было…

Напрасно.

Нора запустила руки в волосы и вскинула подбородок, глядя на себя в зеркало. Жалкая. Ничтожная. Ни маминой осторожности, ни отцовской выдержки. Зачем было пытаться?

Выдохнув, Сойер приняла и это как должное. Очередное разочарование, можно ли было этим удивить? Она подумала, что ей оставалось и что остается теперь, когда Эдит Стрип держит руку на горле, вынуждая не сопротивляться свободному падению вниз.

Что делать тому, кому хочется бороться, но есть, что терять?

По крайне мере, мстить. Жестко. Не играть в оленьи игры, не задумываться, не терпеть. Просто мстить и наслаждаться. Пока не Эдит, нет. Она все еще держала ее за зад. Начать можно было с конца истории.

Эти ублюдки, которые побороли ее впятером. Найти в маленьком городе темнокожего парня с синими волосами по имени Дерек казалось не то чтобы трудной задачей, но и легкой назвать язык не поворачивался. Конечно, это все будет сделано не за одну неделю. Может быть даже не за один месяц. Вероятно, эти парни сбежали, потому что она запомнила одного из них, но они должны были вернуться, и тогда…

Она бы сторожила. Все так же ходила бы у школы темными вечерами, все равно скоро весна, вот только теперь носила бы с собой газовый баллончик и нож. Или шприц. Пустой. Если вколоть пустой шприц и пустить в вену воздух, человек умрет за полчаса, может и меньше. Нора помнила, как вычитала это в одном детективе, и потом на уроке биологии в школе учитель это подтвердил. Но шприц — это оружие на одного. Может быть, для Дерека. Остальные удостоятся перца в глаз и удара лезвием в ребра. Одному из них, тому самому, который вколол ей эту дрянь — вероятнее всего, наркотик, — она тоже найдет, что вколоть. Может быть, шприц и медленная смерть достанутся ему, как особый подарок. И она будет держать его за волосы, как держали ее, смотреть ему в глаза, а потом сжимать еще теплую шею, и чувствовать пульс.

Нора распахнула глаза, и поняла, что выдохнула с облегчением. Она мечтала. Кровожадно мечтала, чего не делала уже давно, практически четыре года. Она позволила жестокости захлестнуть себя, прямо как тогда, на свалке с машиной, и ей было легко. Дело было даже не в наркоте. Не сдерживать себя было так… славно. И мысли тоже неслись свободной рекой, как и слова.

Да, она будет мстить. Сначала им, потом Эдит.

Будет не так, как четыре года назад, нет. Она же была наивной, считала себя всесильной и безнаказанной. Теперь же, взрослая, полная опыта и наблюдений, Нора сделает все, как надо. То, как это не получалось даже у родителей.

Ах, мама… Прости, но я не похожа на тебя. Не так сильно, как ты надеялась. Это не ты, это не я. Твое лицо — не мое лицо.

Нора забрала волосы назад, несколько мокрых прядей повисли на лбу. С них капала вода, они были прямыми, растрепанными, темными-темными, и глаза… Этот раскосый взгляд невозможно было исправить. Этот омут было не осушить.

Твои помыслы — не мои.

Она взяла ножницы, крепко сжала их в руке.

Мы просто вырастаем, становимся взрослыми и умираем.

С твоим подходом не выходит. Попробуем Его подход.

* * *

Марта умирала от беспокойства. Пока ее бледный сын, отказавшись от ужина, ушел на мансарду, доделывать уроки, Даннсток думала о его словах. Рэм сказал, что вечер был так себе, сказал, что Нора может объяснить лучше, чем он, и просто сбежал от нее… Он никогда не сбегал от нее. Если уж на то пошло, он и от еды не сбегал.

— Нора? — позвала Марта, вешая пальто дрожащими пальцами. — Нора!

Дверь в ее комнату спокойно приоткрылась.

— Ты вернулась, Марта?

— Да. Милая, что-то случилось? Рэм совсем плохо выглядит, я волнуюсь. Все в школе было нормально?

— Да, — послышался спокойный ответ. — Ничего серьезного. Так, одна свора, но это ерунда, честно.

— Свора? — Даннсток шагнула к лестнице, у нее пару раз замерло сердце. — Что за свора?

— Дай мне секунду, ладно? — дверь снова закрылась.

Марта приземлилась на диван, не зная, что и думать. Вернее, она-то знала, но на ум приходило только самое плохое. Она как будто знала, что надо было отпроситься с работы, не надо было просить Рэма, ее бедный мальчик…

Послышался бодрый бег по ступеням, затем Нора стремительно свернула в гостиную и встала перед ней, вот только… Это была не она. Даннсток смотрела на нее пару секунд и не узнавала. Ее волнистые волосы исчезли, фигуру скрывала просторная темная одежда — какой-то черный свитер, свисавший с ее плеч, и темные потертые джинсы. Даже носки были черными.

— Долгая история, — девушка, говорившая голосом Норы, упала в кресло напротив. Даже тон голоса был другим. — Я попала в потасовку.

— В потасовку? — повторила Марта, вообще ничего не слыша и не понимая. — Какую… Что… с твоими волосами?

— Волосы? — девушка запустила в них руку, хмуря брови и отводя взгляд.

Вместо слегка волнистых прядей, которые чуть не дотягивались до лопаток, и длинной челки теперь были выпрямленные волосы с прямым пробором, и концы волос едва касались плеч. Гладкие блестящие пряди хорошо лежали друг на друге, но лёгкая растрепанность никуда не делать, как и пышность. Нора зачесала часть волос на бок, и несколько прядей тут же упали обратно ей на лицо. Она вздохнула и посмотрела на Марту с неожиданной твердостью. Не такой строгой и явной, как прежде. Это была снисходительная твердость. Нора была при своем мнении, которое не желала нужным доносить до других.

Марта нашла это выражение знакомым, но чужим. Теперь вся Нора ей казалась такой — ее движения, ее выражение лица, ее глаза. Она начала стучать пятками по полу, нетерпеливо дергая ногами и стуча пальцами без ногтей по подлокотникам кресла.

— Мне просто захотелось иного. Это кажется странным? — спросила она спокойно.

— Нет, просто… Ты вся изменилась. Это неожиданно, — ответила Марта.

Губы ее растянулись в усмешке, на одной из щек появилась ямочка. Нора беззвучно фыркнула от смеха.

— Смена прически иногда влияет на внешность в целом, так что ничего. Ты успеешь привыкнуть.

Да если бы дело было только в прическе. Она ведь никогда не носила так много черного. Разве что, в день похорон своей матери. И ее глаза. Ее взгляд. Она… стала смелее? Перестала прятаться? Сидела и смотрела на нее, будто это не она, а Марта должна была перед ней объясняться. О чем там шла речь?

— Потасовка? — повторила Даннсток. — Что ты имела в виду?

Нора откинулась на спинку и, опустив спокойный взгляд на секунду, едва прикусила нижнюю губу.

— Когда я шла навстречу Рэму, мне попались… грабители, — сказала она.

— Господь всемогущий! — Марта тут же поднялась на ноги, бросаясь к ней.

— Нет, постой!

Нора вскочила быстрее. Она протянула руки, положила ей на плечи.

— Марта, все в порядке. Они ничего не успели, Рэм их спугнул. Я только коленки стесала, в ногах запуталась, когда отбивалась.

— Ты отбивалась, о Боже! — Даннсток обхватила ее руками. — Нора, милая! Вы вызывали полицию? Они тебе не навредили?

— Не надо вызывать полицию, все в порядке. Просто жалкие воры, ничего более, — забормотала девушка, нервно усмехнувшись. — Это такая ерунда, Марта, честное слово…

— Ерунда? — воскликнула она, отстранившись и заглядывая ей в глаза. — Тебя могли ограбить, или того хуже! У тебя недавно было сотрясение, малейшая нагрузка или встряска…

— Марта! — Нора повысила тон. — Успокойся! Сядь!

Даннсток послушно села на диван. Девушка села перед ней на корточки, глядя на нее, как на ребенка, с тем же терпением.

— Я в порядке, и Рэм в порядке. Я не запомнила никого из воришек, они сбежали довольно резво. Полиция все равно не поможет, но, если ты все равно захочешь рискнуть… Я узнала, что меня могут забрать у Джей Ди. Опеке хватит малейшего повода, а вызов полиции — один из них. Так что не стоит рисковать из-за одной пустячной своры.

— Но ты же не виновата, и Джей Ди тоже не виноват!

— Марта, я собираюсь становиться адвокатом. Я знаю закон. В штате Огайо весьма… — Нора поджала губы, чуть прищурившись. — Вольные права у служителей порядка, но строгие порядки у социальных служб. Полиция вряд ли поможет в этой ситуации — у меня ничего не украли, ничем мне не навредили, я их не запомнила. Над нами просто посмеются. Но нас поставят на учет в опеке из-за этого обращения. А у Джей Ди все еще остался долг по алиментам. Наше положение и так хуже некуда. Ты же не хочешь создавать лишние проблемы?

— Нет. Конечно, нет, но…

— Марта, — Нора взяла ее за руки, крепко сжав ее пальцы. — Все в порядке. Честно. Рэм просто испугался за меня, но я здесь, в целости и сохранности, чувствую себя отлично. Ты же видишь сама?

На ней не было никаких синяков, и ходила она без хромоты, даже как-то слишком быстро. Она даже раньше не так резко двигалась, как сейчас. Снова дергая руками и кусая губу, Нора заглядывала ей в глаза, едва улыбаясь. У нее всегда были такие темные глаза? Марта просто не разглядывала вблизи. Но она была уверена, что они просто зеленые, а тут… Темные озера.

— Марта, — снова позвала девушка с легкой усмешкой. — Ты же веришь мне?

— Конечно, — ответила женщина.

— И правильно, — Нора слегка похлопала ее по тыльной стороне ладони.

Как ей можно было не верить? То есть, Марта всегда ей верила, она очень старалась. Даже сейчас, хотя Нора казалась совсем иным человеком. Марта вдруг поняла, что ей знакомы эти необычные манеры не потому, что она знает Нору, а потому что она видела человека, который выглядел так же и вел себя так же. Это был Джей Ди.

Его прищур никогда не внушал ничего хорошего, и его загадочный вид никогда не манил Марту. Что-то дьявольское было в нем всегда — хоть в семнадцать лет, хоть в тридцать пять. Это скорее отпугивало, чем привлекало, но Веронике не было дела до страха, ее порог был выше. И вот сейчас, казалось бы, ее черты смотрели на Марту с лисьим выражением Джей Ди. Марта еще никогда так сильно не сомневалась в Норе, но она ей верила. Безоговорочно.

— Ты ляжешь спать здесь или в моей комнате? — спросила девушка, поднявшись на ноги.

— Здесь, — ответила Марта. — Ты не голодна?

— Нет, — Нора снова зачесала волосы на бок, пряди опять упали на лицо.

Даннсток кивнула ей, отведя растерянный взгляд.

— Ты в порядке? — спросила девушка через пару секунд, обеспокоенно хмуря брови.

— Да. Я просто боюсь за тебя, — отозвалась Марта.

— Не стоит. У меня все будет отлично. Спокойной ночи!

Даннсток ответила тем же, и Нора снова резво забралась по ступеням в свою комнату.

* * *

С ней все и вправду будет отлично, Сойер это знала.

Нора чувствовала себя на сто тридцать баллов. Она себе нравилась. Нравилась со всеми своими кровоподтеками, тонкими полосками шрамов, шишками и новыми волосами. Ей всегда хотелось такую прическу, с волнистыми и длинными прядями было очень трудно. Теперь, крутя меж пальцев укороченные пряди, играя с кончиками волос, Нора едва улыбалась. Она лишилась старой маски высоконравственной девочки. А кому эту маску было показывать? Шервудские придурки были этого недостойны, мама умерла, а Джей Ди видел её насквозь. Когда не надо было держать себя в руках, наступило спокойствие.

Хотя совесть лениво жрала изнутри за всю эту недо-ложь в попытках успокоить Марту (и взять ее под контроль). Недо-ложь, потому что врать было не в правилах Норы, но она не во всем разбиралась так хорошо, как расписала Марте, и сама кое-где не знала, правду ли ей говорит. Но ведь это было нужно. Ни к чему плохому это не привело бы, так будет лучше для них всех — и для Джей Ди с Норой, и для Марты с Рэмом. Осталось только поговорить с ним, но свет на мансарде уже не горел, а шума телика не было слышно. Вряд ли, конечно, друг смог быстро уснуть, но Нора не могла мешать его попыткам это сделать.

Сама она не хотела спать. Не могла.

Эффект наркотика немного утих или же она успела к нему привыкнуть. В любом случае, прошло уже четыре с чем-то часа со времени укола, и девушка не знала, сколько ждать до того момента, как она протрезвеет. Может быть, у нее начнется ломка, она скажет, что простыла, и Марта разрешит не идти в школу. Но тогда придется придумывать для Флеминг объяснение, а Эдит подумает, что она струсила.

Норе не было бы дела до того, что подумает Стрип, в самом деле, если бы за последние несколько часов она не наткнулась на мысль, что как-то странно все это складывается. Вчера она унизила и ударила эту тварь, сегодня Эдит заявила ей, что уже простила ее и ничего от нее не требует, и в этот же вечер ее подлавливают после школы и пытаются чем-то накачать. Нора назвала ее «обдолбанной сукой», Эдит это припомнила и вполне могла сыграть с ней такую кровожадную шутку. Конечно, звучала эта логическая цепочка дерьмово, но ведь она складывалась в одно целое, и этого было достаточно.

Лежа на полу в своей комнате, потому что ей не хватало холодка, Нора смотрела в потолок, думая об этом, и мысли как-то незаметно переключились на другое. Она перевела взгляд на две вазы, стоящие на своей тумбочке. Весь вечер она от них пряталась, и даже сейчас посмотрела с украдкой, все думая, винить себя или не винить. Все-таки, мамино воспитание еще давало о себе знать, и нынешние действия казались предательством, а, с другой стороны, что ей оставалось? Если Вероника могла за ней наблюдать с небес, то она и сама должна понимать, что Нора иначе не может.

Она устала так жить. То есть, притворяться по инерции. В Шервуде так было невозможно. Может быть, с мамой еще хоть что-то бы вышло, но сейчас ее не было рядом, а без нее не получалось.

Вот она, правда. Такая простая и жалкая. Нора Сойер получила от отца неустойчивую психику, и она не могла бороться с этим.

Произнести это вслух оказалось легче легкого. И принять тоже.

Опять же, сейчас ей было легко.

Нора поднялась на ноги, потому что она не могла больше лежать. Удовлетворять саму себя тоже не хотелось, от этого потом болели и так ноющие от выкручивания руки. Кстати, синяки на предплечьях появились, и довольно конкретные. Нужно было отвлечься. Хоть чем-то. Хоть ненадолго. Когда она пыталась успокоиться, то вспоминала о тех подонках, и снова злилась, а потому начинала вымещать вместе с энергией и гнев. Кстати, надо было придумать, что сказать Марте по поводу того, что зеркало в ванной разбито. Стекла пока не выпали, но трещины разошлись по всему низу до самой рамы. Это она так неаккуратно запустила туда отцовской пеной для бритья. И баночка тоже помялась, но, оставалось надеяться, Джей Ди не будет задавать лишних вопросов.

Кстати, о Джей Ди. Сойер решила занести ему лишнюю вазочку с пеплом мамы. Этим она хотела убить двух зайцев сразу — отцу было бы приятно, а ее саму вина не мучила бы так сильно, потому что одна вазочка на тумбочке привлекала в два раза меньше внимания, и во столько же раз меньше заставляла задумываться о своей вине.

Когда Нора вышла в коридор, из гостиной уже раздавалось сопение — видимо, Марта достаточно сильно изнурила себя работой и волнениями. Чтобы не разбудить никого из Даннстоков, девушка проникла в отцовскую комнату максимально бесшумно.

Развернувшись лицом к темноте, она отыскала взглядом прикроватную лампочку и дернула шнурок, пространство вокруг едва залило тусклым светом. В целом, это была обычная комната, хоть и в темных тонах. Нора ожидала увидеть то же самое, что и в доме Бада Дина, но, видимо, только он предпочитал холостяцкий налет бардака, а вот его сын придерживался аккуратности и даже сумел внести некий изыск. В его комнате, как и в нем самом, было нечто… свое.

Да, тут хватало темных цветов, но столько же тут было и ярких моментов. На стуле с другой стороны кровати лежала голубая рубашка в клетку, одна из множеств его подобных рубашек. Дальше у стены до самого окна стояла одна из тех книжных полок, которые они привезли из дома Вероники, и там стояло несколько книг разных размеров и цветов. А у стены напротив был письменный стол. Почти такой же, как у Норы, но старше на вид. Кресло было мамино. Девушка подошла поближе, думая, что можно поставить вазочку и здесь, но вдруг окно распахнется и собьет вазу с прахом. Даже теоретически Сойер не могла такого допустить, но она не отходила от письменного стола, потому что, помимо каких-то бумажек и инструментов, торчавших из ящиков, она увидела на столешнице рамку с фотографией. Рамка была отцовская, а вот фотография — мамина.

Здесь ей было двадцать девять или вроде того. За год до смерти бабушки и дедушки она устроилась в ту адвокатскую контору, где работала до конца, и ее сфотографировали для доски работников. Мама забрала копию себе, потому что, как она выразилась: «Я так хорошо не выглядела с самой школы». Она и впрямь тогда достигла своего пика — женщина в расцвете лет, со средним достатком, получившая образование, работу своей мечты, и окруженная близкими людьми, которые ее любят. Тогда Норе уже было 11 — за ней не нужно было постоянно приглядывать, и у мамы появилось время на себя. Конечно, здесь она была красивее, чем когда-либо — отдохнувшая, хорошо одетая, полная энтузиазма в начале своей карьеры.

Это был неплохой выбор фотогафии для рабочего стола, но, если подумать шире… Джей Ди забрал себе некоторые фотографии? Подумав немного, Нора решила, что она не против этого. Она-то помнит каждый момент, а ему, может быть, жизненно необходимо видеть Веронику такой счастливой, раз он не успел это сделать вживую и не успеет больше никогда.

Рядом стояли тумбочки с живыми растениями — два или три горшка самых неприхотливых видов. Здесь не нашлось места для вазы, да и тоже было ненадежно… В общем, Нора вернулась к прикроватной тумбочке и поставила прах туда. Отец приедет и сам найдёт здесь место получше. Она бы так и ушла, если бы не заметила еще несколько фотографий прямо здесь. На одной опять были они с мамой, фотка класса из десятого, сделанная ко Дню матери. Довольная мама сидит на стуле, выпрямив спину и протянувшись к дочери, которая стоит сзади, склонившись и обнимая ее за плечи. Нору больше заинтересовало второе фото в рамке, на которой была изображена женщина, гуляющая у моря. Ее лицо трудно было рассмотреть из-за темных очков на глазах и светлых коротких прядей, которые растрепал сильный ветер.

Нора даже не думала, она и так знала, что держит в руках фотографию его матери, своей бабушки. Это был его семейный уголок, не так ли? Не было только Бада, но вряд ли Джей Ди все еще принимал его за свою семью. Девушка спустилась вниз, на пол, опираясь спиной на кровать, и всмотрелась внимательнее в фото миссис Дин. Она казалась счастливой. Трудно было представить счастливых Динов вместе на совместной прогулке, но когда-то все ведь было нормально. Полагался ли на нее Джей Ди так же, как Нора полагалась на Веронику? Несостоятельность передавалась по наследству?

Мысли плыли потоком в этом направлении, как река. Уже не такая бурная, а более-менее спокойная. Сойер отдалась этому течению, прикрыв глаза и положив голову на колени. Она вспоминала, как они с матерью отдыхали на побережье. До сих пор Нора могла отчетливо слышать шум волн и чувствовать запах соленой воды. В этот раз она еще и представляла, как они с мамой снова сидят в шезлонгах напротив бесконечного водного простора, а где-то рядом ходит светловолосая женщина в цветастой рубашке, и собирает пляжную гальку для своего сына.

Мягкий теплый сон был прерван достаточно резко, одним стуком.

Нора вскинула голову и сначала поняла, что она уснула, а потом только осознала, что ее разбудил шум позади, и потому обернулась. Увиденное ее насторожило. Девушка подумала, что все еще спит, но это было слишком реально, слишком странно даже для ее сна, так что она быстро пришла в себя и удивилась, едва привстав, опираясь рукой на кровать.

А напротив нее, опираясь рукой на подоконник, был ее отец, наполовину пролезший в оконный проем. Несколько секунд они смотрели друг на друга при полной тишине, абсолютно неготовые к тому, чтобы застать друг друга и самим показаться в таком положении.

— Я думал, почему включен свет? — первым сказал Джей Ди.

— Что ты здесь делаешь? — ответила Нора, поднимаясь на ноги.

Отец осторожно залез внутрь комнаты полностью, едва двигая ногами, вернее, протезами ног. Вот зачем под подоконником была тяжелая устойчивая табуретка. Оказавшись внутри, он задвинул плотные шторы. В этом время его дочь посмотрела на часы рядом с фотографиями — было пять утра. Наступило завтра, пятница. Но далеко не следующая. Какого…

— Что ты здесь делаешь? — повторила девушка увереннее, снова оглядывая его. — И в чем ты…

Она поняла прежде чем успела договорить. Она могла узнать кровь даже в тусклом свете. Она знала этот запах. Даже слишком хорошо, чтобы он мог как-то отболтаться.

— Джей Ди, — твердо произнесла Нора. — Какого хера?

Он же, явно проигнорировав последний вопрос, теперь тоже уставился на нее. Сначала на ее лицо и волосы, затем на фотографию в ее руке.

— Тебя с трудом можно узнать, — сказал он как-то неуверенно, пытаясь быть вежливым и осторожным.

— Ага, знаю, прическу поменяла, — ответила девушка, поставив фотографию обратно на тумбочку. — Какого черта ты сюда вломился, что с тобой случилось?

— Во-первых, это мой дом и моя комната, так что я не вломился.

— Ты вошел через окно, ага, — кивнула Нора. — Двери — пережиток прошлого. А во-вторых?

Отец поставил руки в боки, прямо как она, но в его движении не было никакой уверенности, только усталость и… вина? Он подошел к книжному шкафу, открыл нижний ящик и достал оттуда бутылку водки. Дышать ему с каждой секундой было все тяжелее, не говоря уже о том, чтобы поднять на нее глаза.

— Джей Ди? — Нора уже не чувствовала себя так уверенно. — В чем дело? Говори.

— Хочешь узнать в чем? — вдруг он вскинул голову и теперь Сойер поняла, что он прятал от нее. Боль. Много боли. Не только физической, от которой его черты напряглись, но и моральной — у него даже задергался глаз. — Хочешь услышать, да?.. Конечно, ты хочешь. Ты должна знать. Мы условились не врать друг другу, правда?

Чистая правда. Нора сложила руки на груди, чувствуя себя некомфортно — она и тут провалилась. Она не сдерживала обещание с самого начала. Просто не знала, стоит ли Джей Ди знать, можно ли ему доверить. Тогда он был ей чужим, да и она предпочитала не вспоминать о тех моментах лишний раз.

— Лучше от меня, чем утром по телевизору. Уверен, день выдастся жаркий, — открутив пробку, он отпил прямо из горла. Предчувствие Норы обострялось с каждой секундой. Трезвость не пошла на пользу — ее начинало трясти.

— Что ты наделал? — спросила она?

— В первый раз за восемнадцать убил человека. Сразу четверых, — ответил отец.

Нора должна была почувствовать… ужас. Она и думала, что чувствует его, но это было нечто другое. Отчаяние. Чувство было похожее, перепутать было легко.

— Что? — переспросила она.

— Я вернулся в штат за считанные часы, нашел ублюдков, которые сделали это с тобой, и убил всех, кроме одного, который должен был обнаружить своих друзей мертвыми, убившими друг друга из-за дозы наркоты, — пояснил Джей Ди. — И я с самого начала хотел их перерезать. Даже когда еще был уверен, что вы вызвали полицию.

— Ты сделал — что? — Нора повысила тон.

— Отомстил за тебя! Сорвался! Совершил массовое убийство и стер с лица земли четырех отбросов, которые избили и накачали амфетамином мою дочь!

Далеко за дверью послышался стон — внизу сонно замычала Марта. Слишком шумно. Нора снова повернулась к отцу и вздохнула. Руки заметно дрожали, это была то ли ломка… то ли шок. Она дышала все тяжелее и тяжелее, когда осознание наваливалось на нее, и ей хотелось кричать… Потому что эти эмоции… Мысли о кровожадном убийстве… Они остались с ней. Не схлынули вместе с эффектом наркотика — амфетамина.

— Ты не должен был приезжать, — прорычала она сквозь зубы.

— Нет, я должен был. Вы не вызвали копов, не вызвали скорую, и ты все это время была под приходом, в доме, полном людей, которых можешь напугать или которым можешь навредить. Ты знаешь, почему именно амфетамин? Знаешь, как он действует, Нора?

— Могу спорить, ты знаешь, — ответила она, глаза ее были полны слез.

— Амфетамин помогает чувствовать себя живее, и еще сексуально раскрепощает. Я сам не пробовал, но мне это поведал наш общий знакомый, Дерек, когда я мягко у него поинтересовался. Конечно, он сказал не так, из его уст звучало куда понятнее и примитивнее.

Нора шумно втянула воздух, не отрывая от Джей Ди отчаянного взгляда. Она думала об одном, а он расценил это иначе.

— Да, я все проебал. Вот так просто. И, продолжая быть с тобой честным до самого конца, признаюсь еще, что я об этом не жалею. Не жалел тогда, не жалею и сейчас. А все потому, что я каждый раз делал все ради людей, которых люблю и буду любить. Это не та любовь, которую вы считаете нормальной, это моя любовь — больная, как и я. Но так уж вышло. Вам сделали больно — я уничтожил их. И, если бы мог, уничтожил бы еще раз — каждого из всех ублюдков. Убил бы и водителя той машины, который сбил вас и убил Её, но он отбывает пожизненное, и только это спасает его от меня. Примешь ты это или нет, но такая правда. Что хочешь делай с этой правдой, и я буду любить тебя дальше.

Наступила пауза, и Нора почувствовала, как ей снова становится горячо. Может быть, трясло ее от злости?

— Я имею в виду, — низким тоном начала она, — что ты не должен был приезжать, потому что это было не твое дело. Речь сейчас не о честности, и не о том, как ты любишь людей, и даже, блять, не о том, как ты сорвался. Меня все это безумное дерьмо не пугает, понимаешь? Я не напугана, Джей Ди, я в гневе! Потому что не ты должен был их убить, а я. Они были моими!

Она повысила тон снова, и тут же затихла, когда внизу послышался шорох. Снова взглянув на отца, Нора заметила, что он… немного растерян. Но он быстро взял себя в руки.

— Это говоришь не ты. Это действие наркотика, — сказал он.

— Нет, я протрезвела, и меня трясет, если ты не заметил, — прошипела Нора, а затем, спустя паузу, поняла, что он просто не желает видеть очевидного. Прячется от ее правды, которую она сама прятала все эти годы. — Не надо врать себе, Джей Ди. Не хватает того, что мы честны друг с другом, теперь мы будем честны и сами с собой. Вот тебе моя правда — я пошла в тебя. Конечно, все вы вокруг не желаете это замечать, это не то, что вам хочется видеть. Но я — такая, какая я есть, и уже поздно заботиться о моей невинной душе.

— Раз так, тогда я не могу позволить тебе продолжить, — ответил он, снова быстро придя в себя. — Я не позволю, чтобы ты пошла по моему пути. Мне очень дорого стоило…

— Да пойми же ты! — снова зашипела Сойер. — Поздно! Уже поздно! Я уже убила человека, слышишь? И я осознанно причиняла людям боль очень много лет! Сколько ты школ сменил? Семь, да? Переездами легко прикрыть следы, это точно. А знаешь, сколько раз переезжали мы с мамой?

— Ты сменила две средние школы, — ответил Джей Ди тихо, уже не так твердо, как прежде.

— Точно, попадание в яблочко. И, если бы мы могли, мы переезжали чаще, потому что херни я сотворила немало, поверь мне. А теперь давай пойдем дальше. Во сколько лет ты совершил первое убийство?

Наступила растерянная пауза. Нора могла слышать, что ее тяжелое дыхание уже слышится как разъяренное сопение. Слезы еще стояли в глазах, и ей хотелось истерически смеяться, потому что…

— Неужели ты никогда не представлял, Джей Ди, не думал, как сильно мы похожи? — спросила она, все-таки выдавив нервную улыбку. — Чендлер была твоим первым убийством?

— Да, — ответил он.

— Ты начал в семнадцать. А я в тринадцать. И, что самое хреновое, — она все-таки расплакалась, но и тихо засмеялась в это же время, — я тоже втянула в это маму. Ей пришлось затирать за мной следы, прямо как за тобой. К сожалению, у нас было не так много времени в запасе, так что мы не раскошеливались на роскоши вроде подделки суицида, мы обставили это как грабеж, потому что я была не такой изощренной, как ты. У меня вышло грязно.

— Кто это был? — участливо поинтересовался Джей Ди, выглядя реально озабоченным этим вопросом и ее состоянием.

— Да какая разница, — выдохнула Нора. — Суть в том, что не надо меня беречь, не надо убивать за меня людей, как за маму, потому что я с этим отлично справлюсь сама. Справилась бы. Если бы ты не приехал. Ты хоть понимаешь, что подозрение может пасть на тебя?

— Никто не знает, что я здесь, кроме тебя. Я предупредил, что мне нужно кое-куда заехать, где нет связи, и меня не будет двенадцать часов. Тот парень, которого я оставил в живых, он не видел меня, для него все выглядело так, будто ему повезло отойти в роковое время. Здесь, в Шервуде, я перемещаюсь на машине, которую взял в прокат за наличку в соседнем городе, и я заляпал номера. В общем-то, я хотел принять душ и уехать обратно на работу, но теперь я должен остаться.

— Ты должен уехать, — Нора вытерла слезы. — Справлюсь без тебя.

— Тебе нужна помощь, — мягко продолжил отец, делая шаг вперед.

— Не нужна мне ничья помощь! — девушка отступила к двери. — Думаешь, я не переживу это убийство? Переживу, еще как! Я все переживу, и со всем справлюсь сама, потому что я могу это сделать, а ты должен взять ноги в руки и валить на работу, потому что твои двенадцать часов на исходе.

Она уже повернулась к выходу, как вдруг отец схватил ее за руку.

— Когда я вернусь, я обещаю, мы поговорим. Мы все обсудим. Обещай.

— Ладно, так и быть, — кивнула Нора, дернув рукой. — Нам явно есть, что обсудить, и быстро сделать это не получится.

Внизу теперь совершенно точно кто-то поднялся.

— Нора… — послышалось от Марты. — Нора, что там происходит?

Девушка тихо вышла за дверь.

— Я тебя разбудила? Прости, пожалуйста, просто я поднялась пораньше и репетировала выразительное чтение Джерома Сэлинджера. Задание по литературе. Я думала, у Джей Ди в комнате стены крепче, и я никого не разбужу. Прости ещё раз, пожалуйста. Все, до семи часов я не буду шуметь, обещаю.

Марта в ответ шумно выдохнула, все еще сонно и хмуро.

— Ладно, Нора, ничего, — ответила она, а затем диван заскрипел снова.

Послушав пару секунд, Сойер поняла, что Марта просто легла обратно в постель. Девушка заглянула обратно в комнату отца, и здесь снова оказалось пусто. Будто бы и не было никакого разговора. Нора могла бы подумать, что она сошла с ума, но на полу у кровати стояла начатая бутылка водки, а окно осталось открытым, и холодный уличный воздух заставил ее поежиться. Девушка подошла к окну, глядя вниз. На лестнице уже никого не было, и, едва отъехав от заднего двора, темная и почти бесшумная машина быстро двинулась по улице к центру.

Теперь и возвращение отца с работы не казалось облегчением. Их ждало выяснение отношений, не так ли?

Нору затошнило, и она не до конца была уверена, то ли ей плохо от ломки, то ли от такой встречи с Джей Ди. Закрыв окно, она выключила свет и ушла к себе в комнату.

Этим утром делать все, в отличие от вечера, было труднее. Ее начало знобить, от тошноты кусок завтрака в горло не лез, и голова так раскалывалась, что Нора не вытерпела и приняла обезболивающее. Дело оставалось за малым — замазать синяки, которые нельзя было прикрыть одеждой. Конечно, волосы прикрывали прокол на шее, но недостаточно, так что пришлось потратиться на тональник. С черным синяком дело было сделано, а вот шишку было не выровнять, пришлось понадеяться, что прическа поможет ее скрыть.

Черный растянутый свитер сошел бы и для Вестербурга, как и старые джинсы. Нора просто не хотела занимать ноющие руки переодеванием, спазмы и легкие судороги мучили ее уже полчаса. Она только накинула сверху черное пальто, и ей пришлось отметить, что она стала похожа на подражателя Джей Ди. Вот так из крайности в крайность — либо копия матери, либо копия отца.

Нашлась и отговорка для плохого самочувствия. За завтраком Марта включила телевизор, и тут они втроем узнали о шокирующей резне на улице Прайвет Вэй. Конечно, никто не удивился тому, какое у нее стало серое лицо, и как она едва сумела сдержать тошноту. Ни у кого уже не осталось аппетита, только Рэм сквозь силу доел свою порцию.

Нора вспомнила кое-что еще, когда ей пришлось пережить уже который приступ мигрени.

Рэм все нарезал круги вокруг нее, боялся, что она грохнется с лестницы и сломает себе шею. Нора была не настолько вдрызг, но она едва не врезалась в дверь, ведущую в свою комнату. Джей Ди как-то оказался здесь, он придержал дверь для нее.

— Сколько там было алкоголя? — расслышала она. Рэм с тревогой интересовался у ее отца.

Нора повернулась к ним лицом, устало усмехнувшись.

— Я не считала, — ответила она, а затем усмехнулась громче, заметив, как Рэм покраснел, смутившись еще сильнее. — Он никогда не заканчивался, представляешь? Но не наркотики… Мне сказали, что Маккензи — цыпленок, потому что он не захотелось их проносить в свой дом. Хотя они есть в Шервуде, — шепнула она в сторону, глядя на Джей Ди, а затем, пьяно хихикнув, добавила: — «На Прайвет Вэй можно стать бодрей». Прикинь, они даже стишок для этого придумали… Ха, какие же они тут все идиоооооотыыыыы!

Упав на кровать, она рассмеялась, раскинув руки в стороны. Отец вскинул брови и хмыкнул с усмешкой. Только Рэму здесь было совсем не весело.

Так он их нашел. Она сама сказала, где искать.

Тем временем диктор в телевизоре серьезным тоном рассказывала предварительную версию полиции: наркоманы в угаре передрались за дозу, если кратко.

— …Единственный свидетель по этому делу на данный момент находится под арестом, так как он вместе с погибшими друзьями занимался торговлей наркотическими веществами, и меры, которые будут приняты в отношении его, подлежат отдельному обсуждению.

— Просто мурашки по коже! — прошептала Марта.

— Нам пора в школу, — выдохнула Нора. — Рэм, ты как?

— Захвачу портфель, — он махнул рукой на веранду.

— Я подожду в машине.

Сойер села в автомобиль тети, думая о том, что младший Даннсток выглядел не так плохо. Видимо, сон помог уменьшить стресс. А еще он будто бы выдохнул от облегчения, когда увидел, что она в порядке. Не то чтобы она была в порядке. Все ныло, просто к этому удалось привыкнуть. Сейчас, оставшись наедине с собой, Нора позволила себе растечься в кресле, как лужица, и сморщилась от боли, пока судороги сковали ее мышцы, стоило только расслабиться. На глазах у Даннстоков она держалась, как могла. Когда они вернулись, Сойер снова взяла себя в руки.

Она уже и не помнила, как вошла в школу, просто уже было не до этих драматичных сравнений с адом Данте, гильятиной и иже с ними. Нора просто шла по коридорам, и радовалась своей удаче — на ее серую рожу не обращали внимания, все разговоры были об этой жестокой резне, которая была исключительной сама по себе.

На Нору смотрели только из-за прически, и то — недолго. Единственный взгляд, который не оставил ее равнодушной — взгляд Эдит Стрип. Стоя у учительской со своим ненаглядным планшетом, она, едва завидев ее, смотрела, не моргая, и словно выжидала, высматривала что-то. Нора чувствовала себя голой под ее взглядом, но она быстро собралась — ей и без того сейчас было плохо, чтобы еще и найти местечко для страха.

А, может быть, Эдит ожидала, что она придет вся побитая, разбитая, или вовсе останется дома или будет в больнице. Если она все это организовала, тогда для нее такой поворот событий, конечно, будет жутким. Наемники убиты, а потенциальная жертва расхаживает себе по школе. Нора решила еще добавить масла в огонь.

— Приветствую и салютирую, — сказала она с вежливой улыбкой и кивком.

Может быть, Стрип начнет ее бояться после этого, и они поменяются местами. Конечно, радужные мечты, но ведь помечтать не вредно.

Уроки проходили, как в тумане, от нудных лекций и чтения учебников раскалывалась голова, и ручка в руках дрожала, так что Нора едва продержалась до обеда. А потом засела в библиотеке, потому что ей все еще не хотелось есть.

Вокруг было пусто, так что Сойер позволила себе сесть за компьютер и сделать то, что она давно хотела — попробовать влезть на страницу Эмили Слоппер. Появился реально веский повод: вдруг Эдит написала ей что-нибудь по поводу того, что случилось с Норой или же по поводу того, какую месть она ей готовит.

Может быть, с техническим оборудованием Норе и требовалась помощь Кайла, но в браузерах она разобралась сама. Знала, что такое архив паролей и как извлечь из него нужные данные. К счастью для нее, Эмили этого не знала, и Кайл не потрудился стереть эту информацию из браузера, видимо, чтобы не забыть доверенный ему пароль.

В сообщениях у Эмили было много контактов, но с Эдит она переписывалась еще прошлой ночью. У Норы ушло минут десять, чтобы найти нужную информацию, но она не пожалела.

«везучая сука!»

«слышать про нее не желаю. мне нужно придумать что-то другое, потому что майкл теперь за это снова не возьмется, у него и так едва ли хватило яиц согласиться на этот раз».

«то есть, ни групповухи, ни видео? Эти придурки тебя хоть не сдадут?»

«им не поверят. сраные обдолбыши. они сейчас прикрывают свой зад, потому что эта драная шлюха запомнила одного из них. им хватило ума взять с собой того членоголового с синими волосами!»

«ебнутые. Я говорила, что к ним лучше не ходить. им бы самим колоться и в обморок не падать, а тут еще кого-то насильно накачать. Ручки-то дрожат, чтобы на телефон снять»

«ЗАТКНИСЬ ЭМИЛИ»

«прости эдит»

И, вычитав все, что ей требовалось, Нора едва не выбросила монитор в окно.

ТВАРЬ!

Это была она! Эта гнида заплатила наркоманам, чтобы они ее подловили, накачали амфетамином и трахнули на камеру! О, ну и паскуда! Чертова сука! Она могла бы шантажировать ее этой записью, или могла без всяких шантажей отнести видео в полицию, в опеку или показать на широком экране в спортивном зале. Какая же подлая…

Сойер ходила кругами в библиотеке, и разъяренно дышала, думала, как теперь быть. Что она сделает с этой сукой, а? Не было ни шанса, что Стрип уйдет от справедливости. Нора искала любой способ наказать ее на всю жизнь, даже если пришлось бы просто по-тихому ее грохнуть, хотя хотелось, конечно, убивать долго и мучительно. Вколоть наркотик и выбросить из машины у притона. Или же напоить и подложить под футболиста. Под всю футбольную команду. Даже видео снимать не нужно будет — они поведают всему городу в ярчайших красках. Мамочка Стрип замучается засаживать их в приюты и тюрьмы.

Хотелось бить ее головой об стену, выкручивать руки, вырывать волосы, как это делали с ней. Хотелось, чтобы она прошла все круги ада и сошла с ума следом за Норой. Только вот Нора привыкла к этому, она была на плаву, а вот Эдит Стрип точно поседела бы и молила бы о смерти каждую минуту.

Норе хотелось слышать мольбы. Чувствовать запах крови с легким оттенком фиалки — так пахло от того шприца, от той жидкости, которую в нее вкачали и которая залила ей шею, когда она выбила шприц из шеи. Она хотела видеть красное марево в своих глазах и в глазах Стрип. Видеть ее лицо в синяках и ранах, утопить ее в собственной крови.

Но это нельзя было сделать так просто. Требовался план. Осторожный подход. Искусный. Чендлер умерла в своей комнате, держа в одной руке кружку с очистителем, а в другой — длинную пафосную записку. Келли и Суинни распростерлись на земле в лучах солнца, напротив друг друга, голые перед друг другом и остальным миром, с пистолетами в руках и символами их протеста — бутылкой минеральной воды, портретом Джоан Кроуфорд и запиской, наполненной криком отчаяния, — в пакетике рядом. Джейсон Дин встал посередине стадиона, держа в руках связку динамита с пультом, он зачитал чуть ли не философские трактаты, и, распахнув объятия для смерти, принял ее… Ну, не то чтобы принял. Так, на чай позвал. Но все равно было стильно.

Стиль — то, что требовалось. Какой была Эдит Стрип? Вызывающей, напористой, скрывающей все это за не менее искристым поведением и видом. Быть у всех на виду и при этом оставаться бушующим пламенем с, казалось бы, нежными язычками. Ее смерть должна быть такой же, говорящей всем своим видом «я могу и делаю, а окружающие для меня — пустой звук», но и снисходительной к простым смертным, давая им шанс смотреть на нее и следовать ее смелости.

Но ведь Эдит должна знать свой приговор. Нора хотела встретиться с ней и поговорить. Намекнуть, что она в курсе, или сказать прямо в лоб, если потребуется. Они договорят, а потом, когда наступит момент исполнения приговора, Стрип будет знать, за что расплачивается. Не будет задавать лишних вопросов, и будет только каяться.

Ах, при мысли об этом сердце пело. Но надо было не мечтать, а делать.

Нора вышла из аккаунта Эмили, смогла усадить себя за стол. Затем, взяв в руки тетрадный лист и ручку, она подумала, как ей вызвать Эдит Стрип так, чтобы она пришла к ней на встречу неподготовленной к тому разговору, не посчитала нужным никого предупредить, и не имела времени придумать, что солгать и как выкрутиться.

«Эй Эдит.

Выглядишь ваще супер

Ты такая горячая сейчас, что мне трудно держать себя в руках.

Не хочешь выйти со мной куда-нить эти вечером

Я хотел бы поболтать или типа того, ничего такого

Могу взять нам выпить или мы поедем купим чо-нить за мой счет, что захочешь

В пять вечера подъезжай к мосту Олд Милл, я буду ждать

хохохо, Поклонник».

Эдит была достаточно рискованной, чтобы поехать на встречу. Все-таки, она же на своей машине туда приехала бы. К тому же, Поклонник обещал оплатить все растраты и предлагал выпить. Манящее предложение, правда ведь? Правда, Эдит?

Уже после звонка, когда коридор опустел, а охранник как раз вышел покурить, Нора просунула записку в шкафчик Стрип через щели в дверце, и ушла в свой класс. До конца учебного дня ей стало уже полегче. После школы Сойер практически умчалась на свой автобус.

Дом был практически пуст, что было только на пользу. Нора снова заглянула в комнату отца и, быстро оглядевшись, забрала бутылку водки, засунула в свой старый рюкзак. Еще положила пачку салфеток — стереть свои отпечатки, в случае чего. В карман себе девушка засунула перочинный ножик.

В половине четвертого она вышла из дома, с рюкзаком за спиной и в черной толстовке с капюшоном. Это должен был быть просто разговор.

Олд Мил был живописным местом. Окруженный высокими раскидистыми деревьями, небольшими заболоченными местами, он шел над неглубокой, но широкой речкой. Сейчас в ноябре деревья уже были голые, а вся оставшаяся зелень пожелтела. Ни единого звука, кроме шелеста травы и журчания воды. Летом, могла поспорить Нора, здесь квакал недружный хор лягушек, и росло очень много молочных кувшинок, а водная рябь сияла серебром, когда выходила полная луна, охватывая своим светом все окружающее пространство, лежащее, как на ладони. Немного постояв у ограждения, Сойер смогла понять, почему Марта когда-то выбрала именно это место для своего самоубийства, которое не удалось. Норе самой здесь было спокойно, не хватало только стакана слаши в руке.

Теперь же она сидела рядом с выездом на мост, пряталась за деревом и куталась в толстовку, потому что солнце уже успело сесть, а с темнотой пришел и холод. Наручные часы, взятые в маминой шкатулке, показывали без пяти пять. Нора от нетерпения начала постукивать ногой и теребить несчастный старый ремешок этих часов — с одной стороны красный, с другой стороны голубой. У нее всегда была особая любовь к аксессуарам и сувенирчикам, и это не изменилось бы никогда — ни в той жизни, ни в этой.

Спустя считанные секунды рядом раздался скрип тормозов и, выглянув, Нора увидела ее — машину Эдит с самой девушкой за рулем. Стрип направила зеркало заднего вида на себя, внимательно осмотрела свое лицо, затем начала оглядываться по сторонам, выискивая взглядом своего воздыхателя. Нора подождала еще пару секунд, набираясь храбрости и терпения, а затем вышла из укрытия, подошла к переднему сидению с пассажирской стороны и постучалась в окно. Стекло опустилось. Эдит, чуть наклонившись, вгляделась в ее лицо, и любопытная улыбка мигом стерлась с ее губ.

— Ты что здесь делаешь? — спросила она.

— Снова приветствую и салютирую. На свидание к тебе пришла, конечно, — ответила Нора, едва подняв уголки губ.

Она, сложив руки на окне, забавлялась, глядя как недоумение Эдит сменяется досадой.

— Что б меня, — наконец выдавила Стрип сквозь сжатые зубы. — Могла бы сама догадаться.

— Я в самом деле пришла поговорить. И в самом деле взяла с собой выпивку, — Нора встряхнула рюкзак за своей спиной, там тихим бульканьем отозвалась водка в бутылке. — Пустишь?

Эдит посмотрела на нее, как на последнюю идиотку, поражаясь ее внезапно появившейся наглости, но дернула ручку, открывая дверь. Поблагодарив, Нора забралась внутрь, и облегченно вздохнула, оказавшись в тепле.

— Классно тут у тебя, — выдохнула она.

Внутренняя кожаная обивка выглядела, на самом деле, как вагина изнутри. Нора не особо жалела, что не приняла приглашение ЭС-ок подвезти ее до дома.

— Да, — холодно ответила Эдит, не отрывая от нее глаз. — Я знаю. Зачем пришла?

— Ты же говорила, что мы можем уладить проблемы мирно, так? — Нора встретила ее взгляд, продолжая корчить из себя непринужденность.

— Да, Сойер, — отозвалась девушка. — И я сказала, что мне ничего от тебя не нужно.

— Я знаю. Мне тоже от тебя ничего не нужно, и, даже больше скажу, я никогда не нуждалась в твоей помощи, — Нора пожала плечами. — Просто мне очень жаль, что наше общение не заладилось с самого начала. Я уверена, мы можем это исправить.

— О, ты считаешь? — Эдит с сомнением качнула головой, сложив руки на груди. — И каким же образом?

— Мы с тобой — разные люди. У нас с тобой разные проблемы, и, будем честны, мы бы обе хотим использовать это в своих интересах. Что если мы зароем топор войны и заключим настоящий мир, а не просто это «простим и отпустим»? Сейчас мы в равных условиях…

— О, прости, Сойер, — Стрип с усмешкой подняла палец. — В каком это месте мы в равных условиях? И какие, по-твоему, у меня могут быть проблемы?

Нора тоже улыбнулась, уже не так непринужденно.

— Хочешь, чтобы я сказала это вслух? — спросила она.

— Да, было бы интересно услышать, — девушка развернулась к ней вполоборота.

— Ладно. Ты наняла пятерых наркоманов, которые должны были меня избить и совратить, снимая самую лакомку на телефон.

Эдит смотрела на нее, разинув рот, еще секунды две, прежде чем сначала попытаться выдавить из себя какое-то слово, а затем громко и заливисто рассмеяться. Стрип даже запрокинула голову и махнула на нее рукой, все продолжая и продолжая хохотать, пока Нора не отрывалась от нее взглядом. Непринужденностью тут и не пахло. Теперь она высматривала в Эдит хоть что-то, помимо наигранности и беспросветной лживости. Ее взглядом можно было сверлить бетонные стены, но Стрип была крепче этого.

— Сойер! Ах, Сойер! — задыхаясь, заговорила она. Жаль, а Нора уже понадеялась, что она умрет от смеха в прямом смысле этого слова. — Ты меня просто поражаешь! Господи, я такой чуши в жизни не слышала! Подумать можно…

— Смейся, сколько влезет. Я вижу тебя насквозь, а, помимо того, у меня есть доказательства, — спокойно сказала Нора.

— Да какая же ерунда…

— Можно уточнить у парнишки — того, который сегодня чудом остался жив, и, думаешь, он из тех, кто молчит даже под пытками?

Теперь, утерев выступившие на глазах слезы, Эдит оставила эти «оленьи игры», как она их называла, и отошла от своей больше странной, чем убедительной актерской игры.

— Ох, Сойер-Сойер, — Стрип покачала головой. — Допустим, что твои больные фантазии воплотились в реальность, я сделала это. И ты думаешь, что полиция вам поверит? Как бы тот наркоша от страха вообще не забыл тебя, а тут ты хочешь, чтобы он смог вспомнить, как с друзьями в пьяном угаре поймал кого-то, накачал и оттрахал? Может быть, они так каждый вечер ходили, как на работу. А уж насчет тебя…

— Ох, Эдит-Эдит, — теперь Нора с усмешкой покачала головой. — Ты так сильно стараешься играть, что забываешь следить за языком.

— Да прекрати уже сходить с ума, отвяжись от меня! — воскликнула Стрип.

— Заканчивай, — резким тоном сказала Нора. — Я не говорила, что меня чем-то накачали, так откуда ты это взяла? Вот только не говори, что ты просто для примера брякнула.

Эдит просто лишилась дара речи. Недоуменно хмурясь, она еще качала головой и теперь, очевидно, боялась ее. Вот это была весьма искренняя эмоция, стоило признать.

— Ты помешалась, Сойер, — выдохнула она. — И тебе лучше оставить меня в покое сейчас же, не то уже завтра я натравлю на тебя санитаров. Проваливаешь сейчас — и я молчу о том, что здесь произошло.

— Эдит, я не хочу тебе угрожать. Я пришла поговорить, и я во всем с тобой честна, — уже спокойнее и вкрадчивее объяснила Нора. — Не хочу тратить время — ни твое, ни свое. Мы можем договориться, тихо и спокойно, без лишних телодвижений. Ты ведь спец в сделках и договорах, не так ли, Глава Школьного комитета?

Эдит молча смотрела вперед, на дорогу, прижимаясь к двери со своей стороны. Она готова была выскочить из салона, но молчала и совершенно не выказывала страху. Теперь в ее прищуренных глазах мелькало сомнение. Пауза затянулась, Стрип явно считала, что лучше отбиваться до последнего, чем быть с ней на равных. Что ж, тогда можно было изложить другой вариант.

— Или же я могу уйти, как ты просишь. Правда, уйду, и слова не скажу, я пойму. Но тогда тебе явно не понравится то, что будет дальше, — Нора потянулась рукой к ручке своей дверцы, и уже отвернулась лицом от замершей фигуры Стрип.

— Что будет дальше? — вдруг поинтересовалась Эдит совершенно спокойно. — В полицию пойдешь? Я уже сказала, никто тебе не поверит. Чего стоят обвинения такой, как ты, против такой, как я? И доказательства твои гроша не стоят, я уверена.

— Опять же, не следишь за моей речью, — Нора поджала губы. — Я не говорила, что пойду в полицию. Спасибо тебе, я этого не сделаю.

Стрип издала смешок, глядя на нее уже живее.

— Тогда еще круче. Что ты вообще можешь сделать?

Она снова начала приближаться. Почти сползла со своего сидения, вжимая ее в дверь. Это тоже вошло в ее привычку — загонять жертву, как только удалось убедиться в своем превосходстве. Но после того, что она с ней сделала, Нора отказывалась быть жертвой. Для Эдит пришла пора пожинать плоды своих ошибок.

— Можешь спросить у своего друга Майкла, — ответила Сойер.

Стрип едва отшатнулась, когда ее атаку смогли отбить. Нора ставила что угодно, никто уже давным-давно не делал этого с бедной Эдит. Размякла старушка. Но через секунду она встрепенулась, выпрямилась, и на ее лице появилось торжествующе-злорадное выражение.

— Я знала! — прошипела она, затем добавила громче. — Я знала! Знала, что это была ты, хитрая сука!

— Но-но-но, опять же, я этого не говорила, — ухмыльнулась Нора.

— А я похожа на тупую? — воскликнула Стрип.

— Да, честно говоря, — кивнула Нора с той же ухмылкой.

— Как ты вообще смогла… Да неважно, как, ты убила четверых человек! — у Эдит сияли глаза. — Тебе точно крышка, ты это понимаешь? На что ты надеялась, рассказывая это мне? Ха! — чуть ли не задыхаясь от восторга, она нажала на прикуриватель и достала из бардачка сигарету, тут же крепко зажимая ее между губ. Была бы она парнем, точно обкончалась бы, как счастливый кобель.

— Я надеялась, что ты будешь куда благоразумнее, чем кажешься, — ответила Нора спокойно. — Но ты так поглощена своей борьбой за школьный трон, что даже не и не думаешь смотреть на вещи тщательнее. Я не убивала их, в этом-то и сок. Ни полиция, ни ты, ни твоя мамочка не сможете этого доказать.

— Да даже если так! — Эдит улыбнулась во все тридцать два, сжимая зубами сигарету. — Понимаешь, Сойер? Это уже неважно!

Стрип положила локоть на верх ее сидения, опираясь, чтобы ей было удобно вновь над ней склониться.

— Глупая милая Сойер, ты меня даже практически не бесишь сейчас! — счастливо поделилась она. — Ты мне уже намекнула, и этим упростила задачу, даже придумывать ничего не придется. Скажу полиции, мол, подружка Нора поделилась со мной секретом, они сами разберутся, а я или мать можем просто направить их в нужную сторону. Теперь я могу посадить твоего отца просто вот так! — она щелкнула пальцами свободной руки. — Да даже если не ты это сделала, я могу подсказать им, что это был он. Уехал в командировку, насколько я знаю, пропадает в соседнем штате, работает за наличку, потому что инвалида трудно устроить на официальную работу. Свободный график, все такое. Может быть, это он вырвался с работы на пару часиков, чтобы замочить за бедную дочурку тех обдолбышей… Ах, мне понравилось это слово. Каково быть обдолбанной дурой, Сойер?

Нора молчала, глядя на нее с ненавистью и ужасом. Что ж, ладно. Не вышло. Эдит не создана для мирных переговоров, она умеет давить на нужные точки, в отличие от Норы, и это спасает ее от возможности быть обязанной кому-то. Стрип упивается этим, потому что может, и потому что ее возможности безграничны. Она знает это. И она действительно так поступит.

— Зря ты это, — выдохнула Сойер сквозь зубы.

И, пока Эдит на секунду растерялась от очередной спокойной реплики в ответ на действенную нападку, Нора опять дала ей по лицу. Она услышала и почувствовала рукой хруст. Ах, ломать ее нос было все так же приятно.

Раздался «дзынь», прикуриватель со щелчком выпрыгнул наружу.

Стрип закричала, потянувшись рукой к носу, но Нора перехватила ее руку, потянула на себя, вывернула, и, взяв в другую руку волосы на затылке девушки, ударила ее о приборную панель лицом, да так сильно, как только сейчас могла.

Места было мало, не хватало простора для драки, невозможно было твердо стоять на ногах или уклоняться. Силы удара не хватило, Эдит, продолжая яростно кричать, начала отбиваться, и даже физически превосходство было на ее стороне. Могло бы быть иначе, но Сойер сегодня пережила ломку и ничего не ела, а еще на протяжении всего времени после смерти мамы слабела из-за стресса. Эдит уже освободилась из хватки, схватила ее за горло, а другой рукой дала в лоб, Нора ахнула, на какую-то секунду потеряв ориентир в пространстве.

Она на ощупь добралась свободной ладонью до прикуривателя, вытащила его и прижгла Эдит руку, которая за шею прижимала ее к дверце. Надрывно закричав, Стрип отшатнулась, тогда Нора ударила ее уже в глаз, и, схватив за необожженное предплечье, вновь потянула на себя. В двух пальцах еще был зажат прикуриватель, но остальные были свободны, так что Сойер снова схватила ее за волосы, но теперь уже сбоку. Приподнявшись, чтобы вложить в удар больше силы, она опять с силой припечатала ее в панель, крепко держа ее руку и волосы на виске. И снова, и еще раз. Затем она на секунду остановилась, чтобы перевести дыхание, и убедиться, что Эдит не шевелится. Та шевелилась, дышала, стонала, но не могла открыть глаза.

Она была жива. Норе понадобилась еще секунда, чтобы понять, что живая Эдит Стрип больше пользы не принесет.

Тогда она повернула ее к панели лицом, заламывая обе руки сзади, и начала бить ее об панель опять. Раз за разом. То лбом, то носом, то челюстью — без разницы. Кровавое месиво было уже и на пластике, и на лице Стрип. В основном, кровь была из носа. Она не прекращала литься. Нора сделала паузу, а затем ударила Эдит снова, но в этот раз она растеряла былую выносливость, так что досталось рулю. Короткий гудок оглушил ее. Убедившись, что снаружи не было никого, кто мог бы это услышать, Нора откинула Стрип обратно на спинку ее сидения, а сама достала из рюкзака, упавшего ей в ноги, бутылку водки.

О, теперь школьная королева выглядела не так торжественно. Ее волосы были растрепанным гнездом, кое-где клоки слиплись от крови. Лоб начал набухать, а там, где он не был заляпан, багровел синяк цвета штормовой тучи. Опухшие веки все никак не могли разлепиться. Нос был искривлен чуть ли не на девяносто градусов в сторону, и кровь из него все еще сочилась, заливая щеки и рот. Эдит со свистом втягивала воздух в легкие, и у нее не хватало несколько передних зубов.

Нора плечом прижала ее к сидению, рукой придерживала голову, а вторая рука вливала в приоткрытый рот водку. Стрип оживилась, начала трепыхаться, булькать, плеваться. Спиртом залило ее, Нору, все сидение.

— Тихо… Пей… Пей же, мать твою! — Сойер удержала ее покрепче.

Она подождала немного, наблюдая, как Эдит слабо стонала и пыталась отвернуться, вырваться. Вблизи так пахло железом и солью, аж до спазмов во рту. Вкупе с запахом спирта, ароматом духов Стрип и запахом кожи в машине, получалась такая отвратная смесь, что Нору вот-вот могло вырвать. С этим нужно было разбираться быстрее, а вся эта возня тянула время и привлекала шумом внимание.

— Давай же, Эдит, — мягче выдохнула она. — Тебе станет легче, понимаешь? Больно не будет. Пей. Давай, глотай.

И, то ли Стрип в бреду ее услышала, то ли у нее больше не было сил сопротивляться, но она меньше качала головой и мычала, делая то маленькие, то большие глотки. Когда в бутылке осталось меньше половины, а Эдит совсем отрубилась, перестав даже глотать, Нора отсела на свое место.

С хладнокровной спокойностью она закрутила на бутылке пробку, засунула прикуриватель обратно, затем взяла из бардачка две сигареты, засунув их к себе в карман. Из кармана Эдит она достала телефон, нашла контакт Эмили и начала писать.

«привет»

«привет, эдит

ты где?

твоя мама сказала, что ты куда-то уехала»

«я просто ежу

заехвла в магазин»

«какая-то вечеринка?»

«нет какая нахр вечеринка

мне просто херова вот и все»

«что-то случилось?»

«господь эмили

нельзя же быть такой тупой

случилось да!»

«что?»

«ты в самом деле такая тупорыля

эти пацаны наркоши они же поубивали друг дрга,

а кто дал им денег на дозу?»

«эдит, ты думаешь, что ты виновата?

никто не мог знать, что эти ебнутые перебьют себя

ты же давала им денег не для того, чтобы они обкололись

и начали махать ножами»

«если б я знала»

«эдит, ты уверена, что дело только в этом?

просто я знаю тебя

ты разве жалеешь что заказала эту шлюшку?»

«нет

эта хитря сука слишком мерзкая,

но изза нас погибли люди»

«эдит, неправда

давай я позвоню тебе

где ты сейчас?»

«какая разница

где угодно

достала водку

поминю»

«ты пьешь?

нет серьезно где ты?

давай я приеду за тобой

мы можем выпить вместе»

«я сама могу приехать ясно?

я не пьяная»

«ты уверена?»

«сомневаешься во мне, слоппер?

я не ослышалась?»

«нет эдит, конечно нет

ладно я буду ждать»

«угу»

Нора погасила телефон и засунула его в свой карман, а затем откинулась на сидение и тяжело вздохнула. Теперь у нее была минутка, чтобы подумать, придти в себя и принять следующее решение.

Ладно, еще можно было остановиться, хотя назад уже было нельзя поворачивать. Но, если она это прекратит… Что тогда? Все шло так, как и ожидалось: должна была остаться только одна из них. Был последний шанс сделать иной выбор, и Нора все думала и думала, хотя уже знала, что поздно выбирать. И, тем не менее, если бы у мамы был шанс — в любом из тех моментов с Чендлер, футболистами или Джей Ди, — что он выбрала бы? Конечно, она не убила бы Чендлер, ни до того, как узнала, к чему это приведет, ни после, хотя «после» уже было сомнительнее. Насчет Келли и Суинни думать за маму было тяжелее, но Нора абсолютно точно была уверена в том, что мама не стала бы в них стрелять, если бы знала, что пули настоящие. И, если бы тогда Джей Ди опоздал и не остановил бы ее, мама взорвалась бы. Она бы уверенно пожертвовала собой.

Она всему давала второй шанс, а иногда и третий, иногда и четвертый. И миру, и дочери. Вот только попытки изменить мир она бросила, а Нору воспитывала. Вся эта надежда и вера в то, что мир еще образумится — Нора потакала маме, хранила их, присматривалась к людям и всегда думала об обществе, как о ребенке, который еще подрастет и придет в себя. И к чему это привело их обеих? Миру по барабану было на их надежды и на них самих.

Нора не хотела жертвовать собой, она хотела жить. Жить свободно, а не рассчитывать на какое-то там радужное будущее, которое всегда было рядом. И, уж тем более, она не хотела сдаваться ради этого мира. Ни черта он этого не стоил. Единственное, ради чего Сойер могла жить и согласна была умереть — ради отца и Даннстоков: всех близких, что у нее остались в этом мире.

Отец. Напрасно Эдит выбрала его, как болевую точку, напрасно угрожала именно ему. Он — ее последний родственник, ее кровь, единственный человек, способный ее понять, и с которым можно говорить честно, не опасаясь увидеть в его глазах разочарование и страх. Он ее любил и защищал, он не врал. Да, Нора не хотела этой защиты, но только потому, что она сама должна была убить тех ублюдков. А так она поняла, что уже чувствует себя в безопасности рядом с отцом, почувствовала себя дочерью, любимым человеком. Она почувствовала, что стала его всем, стала его семьей.

Семья. Сойер скучала по этому слову. Вернее, она скучала по этому чувству. Это чувство стоило всего того, что она делала сейчас.

Так что Нора завела машину ключом, который оставался в зажигании все это время, села на одно с Эдит сидение и положила руки на руль. Она сдала на права больше года назад, потому что надеялась к переезду в колледж иметь свою собственную машину. Но полученные навыки пригодились пораньше, и совсем не так, как ожидалось. Развернувшись, Нора тронулась вперед. Времени становилось все меньше и меньше, Эмили ведь ждала подругу, скоро начала бы названивать, а затем бить тревогу. Сойер повела машину по темным улицам туда, где и было место все этому хламу в лице Эдит и ее вагиномобиля — на свалку.

Было ли ей страшно? Еще как. Началась самая рисковая часть плана, в которой она могла погибнуть или ее могли застать, что приравнивалось к смерти. Подъезжая к месту, где дорога была под крутым наклоном, Сойер вдавила педаль газа в пол. Лучше бы она погибла, чем позволила навредить ее близким. Лучше они обе умрут, чем одна Стрип выживет. Нора, наклонившись, быстро положила ногу Эдит на педаль, чтобы они не останавливались. В оставшиеся секунды девушка, не отпуская руля, пристегнулась к своему сидению, положила рюкзак с бутылкой себе в ноги, а затем, отпустив руль уже в считанных метрах от столкновения со столбом и каменным ограждением, вцепилась в свое сидение, как только успела…

БУМ!

Скрежет металла был самым страшным звуком, который только можно было услышать, особенно спустя полтора месяца после того, как ей удалось чудом выжить в аварии. Нора успела испытать только животный ужас, от которого она уже начала кричать, как вдруг что-то ударило ее в лицо, и ощущалось это как столкновение с камнем.

Темнота затопила все.

Сойер не дышала, обмякнув, несколько мгновений. Когда она открыла глаза, то ее посетило ощущение, что так же просыпаются после кошмаров, от которых аж встряхивает все тело. Она попыталась пошевелиться, видя только что-то светлое везде вокруг себя. И, когда она снова испугалась до крика, то успела понять, что это подушка безопасности. Девушка начала дергать ремень, тут же выяснилось, что его с корнем вырвало из крепления под крышей, так что она сняла его с себя и, нащупав рукой ручку дверцы, открыла ее, а затем вывалилась наружу при попытке вылезти.

Холодная и жесткая земля вернула ее в реальности. Нора перевернулась на спину и лежала, тяжело дыша, несколько секунд, чувствуя на языке привкус собственной крови. Она коснулась рукой саднящего лица, и почувствовала липкую влагу — пот и кровь. Они остались на ее пальцах.

Девушка поднялась на ноги, чувствуя головокружение и мигрень, но страх заставлял ее шевелиться — остались считанные минуты! Кто знает, может быть, она все это время провела в отрубе. Нужно было двигаться, и двигаться быстро! Нора заглянула внутрь, сумела вытянуть наружу свой рюкзак с пола, достала там ножик и проткнула свою подушку, чтобы сдуть ее. Эдит была тут — лежала лицом в своей подушке, прижатая ей же к сидению. Сойер был нужен прикуриватель — она снова нажала на него. А, пока он разогревался, вновь полила салон оставшейся водкой — сидения, панель, чертовы пластиковые подушки.

Но для быстрого возгорания и бурного огня нужно было больше. Нора вытащила из портфеля салфетки, провозилась минуту, связывая их в одну веревку средней длины, а затем окунула один конец в бензобак. Промоченной в бензине тряпкой Нора прочертила жирную дорожку по корпусу от бака до салона — так, чтоб прямо с подтеками, — и оставила салфетку рядом с Эдит, как и пустую бутылку. Затем Сойер окинула взглядом лежащую девушку без сознания. Она бы сейчас могла уйти и позволить людям спасти Стрип, но выбор уже был сделан, и уж точно не в пользу Эдит. Подумав, в какое месиво сейчас превратилось лицо школьной королевы, Нора почувствовала ужас. Она попыталась представить, что вместо девушки на подушке сейчас лежит манекен, и принялась за дело.

Тыкая прикуривателем в смоченные спиртом места, Сойер поджигала их снова и снова, а страх уже толкал ее в спину — ей казалось, что уже за спиной ей слышатся голоса людей. Зеленоватые языки пламени привели ее в слабую радость. Ножом девушка порезала обивку — наружу показалась вата и поролон. Их она тоже разожгла — то, что успела, а потом, бросив телефон Стрип ей на сидение, убежала, едва успев прихватить рюкзак.

В темноте не видны были дороги между пустыми домами, Нора нырнула куда-то, где увидела дерево, и, упав у ствола, позволила себе, наконец, задышать. Все болело, стучало, ныло, легкие будто слиплись там внутри. Через несколько секунд ее все-таки вырвало. Желчью, конечно, и больше ничем. Вытираясь рукавом, Нора поняла, что размазала по лицу и пот, и грязь и кровь. А еще от нее воняло рвотой и крепким алкоголем.

Не успела она подумать о том, что скажет Марта, когда увидит ее такой, раздался громкий взрыв. Напуганная вспышкой, Сойер сжалась у дерева, а затем, с опаской выглянув из-за него, увидела столп огня и дыма, который осветил все вокруг на добрый ярд, и поджег деревянный столб электролиний вместе с забором свалки. Машина горела, ее было хорошо видно отсюда. Взрывом оторвало двери и багажник, в густом пламени не было видно, что там внутри салона, но Нора сомневалась, что Эдит успела придти в себя и отползти подальше. Застонав, она прижалась к шершавому стволу горячим лбом. Волосы полезли в лицо, Нора запустила в них руки, держа себя за голову и пытаясь придти в себя. Все еще было жарко, тошно, страшно.

Ей послышались крики. Шум. Звуки мигалок. Может быть, это были галлюцинации из-за ужаса, но Нора не стала ждать возможности проверить это, она начала шатко подниматься на ноги, чтобы затем бежать — путаясь в ногах и втягивая ртом воздух, который был уже не таким свежим. Дорогу теперь хотя бы можно было разобрать из-за того, как светил позади огонь.

Вдруг Сойер поняла, что она путается в пространстве и не может вспомнить дорогу назад. В голове была мешанина, перед глазами еще плавали круги, и, а еще копы и зеваки были совсем близко. Захотелось кричать. Остановившись, она начала дышать глубже, успокаиваться, и скоро получилось хоть немного прояснить ум. Нора даже шевелила губами, проговаривая вслух, куда ей нужно идти. Спустя десять секунд она еще тяжело дышала, но теперь паника заметно уменьшилась Ощущалась тяжесть, но, пока ее ошметки разума могли работать ради ее спасения, Нора стояла на ногах.

Она оглянулась в последний раз — машина все так же пылала, перебросившийся огонь пожирал забор свалки, и горящий столб уже начал заваливаться. Сине-красные огни становились все ближе. Притаившись за дворами, Нора пошла дальше. Она помнила, что идти отсюда до дома было примерно минут двадцать; предполагала, что даже двадцать пять, но совершенно не могла понять, сколько времени уже прошло и какой вообще час. Вокруг все казалось одинаковым — где-то тревожные голоса, где-то мигалки. По пути она чуть не столкнулась с несущейся на всей скорости машиной скорой помощи, но успела спрятаться за стелу с названием какой-то улицы. Затем, прочитав название, Нора рефлекторно отметила, что она уже рядом с домом.

Только оказавшись у своих же дверей, Сойер поняла, что не может войти просто так. Она заглянула внутрь через окошко у входа — в темной гостиной, вроде как, было пусто. Что казалось странным — неужели Марта с Рэмом не вернулись? Нора открыла дверь своим ключом, прошла внутрь. Никто не вышел ей навстречу, не включил свет. Может быть, они легли спать? Но Марта не могла так просто пойти в ее комнату и уснуть, не узнав сначала, где она находится.

Сойер хотела позвать их, но быстро передумала. Нет свидетелей — нет проблем. Она поднялась в свою комнату, чувствуя, что мышцы просто наливаются свинцом, и, споткнувшись, упала сначала на колени, а затем подумала, что не хочет подниматься. Нора переползла на ковер и, стащив вонючую толстовку, бросила ее под кровать, а сама развалилась на спине, и выпустила стон от боли.

Взглядом ей что-то попалось на полу рядом с комодом. Протянув руку, Нора поняла, что это зажигалка — одна из тех, которые она когда-то нашла в школе или на улице. И, вспомнив, Сойер вытащила из своего кармана одну из сигарет Стрип. Из сигареты можно было сделать запал замедленного действия для взрыва, но обошлось и салфеткой с бензином. Подумав пару секунд, девушка зажала сигарету между губ, которые стянуло от сухости и крови, и прикурила от зажигалки. Она знала, что так люди успокаиваются, а у нее сейчас точно был повод выкурить одну штучку. Пару раз Сойер издала весьма грозный кашель, но дымить не перестала, устало размышляя о том, что сейчас сделала.

Конечно, все вышло не так идеально, как планировалось, но и она сама была не в форме — слабая болезненная девчонка с ПТСР, которая на грани нервного и физического истощения. В этот раз, как и в тот, самый первый, она взяла не силой, а напором. Может быть, что-то пошло не так, и копы вот-вот могли заявиться в дом, повязать ее и закончить эту жалкую пародию на родительскую юность, но пока что было тихо.

Лежа на полу в темной прохладе своей комнаты, Нора сонно докуривала сигарету и понимала, что в этот момент, как бы долго он не продлился, она ощущала

с в о б о д у

Нора проснулась мягко, словно пришла в себя после легкой дремы. За окном уже вовсю светило, хотя свет и был серый, а внизу что-то шумело. Попытавшись подняться, Сойер застонала, потому что мышцы болели от вчерашнего кросса и отдыха на жестком полу. Но это же можно было перетерпеть. Лицо вообще горело, кожу стянуло.

— Матерь божья… — прошептала Нора, посмотрев на себя в зеркало.

Ей стоило на ночь умыться и обработать раны, а то сейчас она была похожа на живой труп. Волосы дыбом, там какие-то листья, сухой мох (она же вчера обнималась с деревом, да?), лицо — пепельно-серое, украшенное разводами крови, на одной щеке копоть (рукой, наверное, по лицу мазнула, когда машину поджигала), но нос хотя бы не сломан, а то вправлять его было больно, особенно если без помощи врачей. Подбородок тоже был в крови, и верхняя губа опухла — на ней виднелась крупная ссадина, такую за герпес не выдать. А еще какого-то черта под глазом был фингал, а на лбу — синяк и небольшая шишка. Нора прикоснулась к фингалу под глазом, надеясь, что это всего лишь копоть или грязь, но, мало того, что это не была грязь, так она еще размазала по лицу что-то черное. Руки вообще были сплошь замазаны красным, черным и серым. Пахло кровью, землей и табаком. А футболка помимо всего этого еще и потом.

Сойер быстро достала из-под кровати нечто, которое еще вчера было ее любимой толстовкой, захватила с собой тональник, и вместе с этим направилась в ванную. Дверь, как назло, хлопнула за ее спиной.

— Нора? — тревожно позвала Марту внизу. — Ты проснулась?

— Да! — отозвалась девушка. — Я в душ!

— Завтрак уже на столе! — ответила тетя.

Сойер закрылась в ванной, и начала стягивать с себя всю одежду. Джинсы, в которых она валялась по замерзшей земле, еще поддавались стирке, можно было простирнуть и толстовку, вот только кровь так просто было не отстирать. Как ее отмывать? Можно спросить у Джей Ди, предложил внутренний голос, то ли в шутку, то ли всерьез. Нора послала его в далекое место и постаралась вспомнить, как это было четыре года назад. Вспомнилось старое мамино бормотание про лимонный сок и что-то там еще. У них был дома лимон?

Пока стиральная машина тарахтела рядом, Нора стояла под душем и думала, каким вообще образом она умудрилась вчера не поджечь саму себя, когда толстовка и штаны были пропитана водкой? Эдит вообще все там оплевала, когда она пыталась ее напоить. Тут же Сойер подумала, что и кровь на одежде, по большей части, принадлежит Стрип, и, дернув себя за волосы посильнее, запретила об этом думать. Были проблемы и поважнее.

Если что-то и впрямь пошло не так, как скоро полиция заявится? Может быть, она оставила отпечатки где-то там, куда огонь не мог добраться? Нет же, взрыв был надежным путем отхода — он уничтожал практически любую улику, будь то предмет или телесная жидкость. Нора не оставила поблизости никаких следов — земля у свалки была достаточно притоптана и уже хорошо замерзла, чтобы на ней отпечатывались следы ботинок. Она же бросила копам палочку в другую сторону — скорбные СМС-ки для Эмили, бутылка алкоголя в машине. Этого им должно было хватить, чтобы бросить всякие расследования и не тревожить больше скорбную мать. Если, конечно, миссис Стрип не уцепится за отрицание, чтобы с яростью запрашивать разузнать все до последней детали, ведь она наверняка верила, что ее девочка не могла пить за рулем и вообще хорошо водила.

Нора поняла, что ей срочно нужно купить больше тонального крема, потому что все выходные ей нужно было прятать фингал от Даннстоков, а потом и от школьников, хотя вряд ли их сейчас интересовали ее тумаки. Новая жизнь началась невероятно ярко, так что следовало закупить про запас целый ящик крема.

Снова одевшись, Нора вышла наружу и спустилась вниз, к завтраку. На часах в гостиной было полдесятого утра — долго же она проспала. Марта была на кухне, сидела за столом, подпирая голову кулаком.

— Что-то случилось? — спросила девушка с тревожным видом.

— Что у тебя с губой? И что за шишка на лбу? — спросила тетя, едва подняв на нее взгляд.

Норе очень не хотелось врать. Она решила увиливать, а ко лжи прибегнуть только если ее припрут.

— Вчера вечером стукнулась по неаккуратности. Очень сильно, — ответила она, садясь за стол. — Чуть нос не сломала.

— Какой кошмар! — выдохнула Марта. — Мне жаль, что нас вчера не оказалось рядом.

— Кстати, где вы были? Я думала вас дождаться, но уснула быстрее, — Нора взялась за вилку, приступая к поеданию запеченной картошки.

— Оказывается, Хейл не оплатил счета за электричество. Я оплатила, и вернулась домой, но его там не было и, похоже, давно. Так что мы с Рэмом решили переночевать там, а заодно надо было прибраться.

Значит, ее мужа звали Хейл. Нора мгновенно запомнила и решила не переспрашивать.

— Ты из-за этого переживаешь? — задала она очередной вопрос, едва подняв глаза на Даннсток. Пожалуйста, пусть будут хорошие новости.

— Нора… — Марта поджала губы. — Эта неделя — сплошной ужас. То есть, сначала были эти мальчишки, а сегодня… Кхм. Та девочка, с которой ты сильно поссорилась, ее же звали Эдит Стрип?

— Ага, Стервелла Де Виль, — отозвалась Нора с унылой ухмылкой, опустив взгляд обратно на свою порцию. — Подожди, в каком смысле «сегодня»? То есть, что случилось сегодня? И причем тут Эдит Стрип?

— Нора, все утро новости трубят об этом, — Марта осторожно коснулась ее руки. Ее глаза заблестели, а губы задрожали. — Вчера эта девочка… Она разбилась в аварии.

— Подожди, что? — Нора нахмурилась, покачала головой. — Как это — разбилась? Насмерть?

— К сожалению, да, — кивнула Даннсток. — Полиция предполагает, что она села за руль пьяной, но анализ займет время, потому что тело сильно пострадало. Машина воспламенилась.

Нора поднялась из-за стола, крепко сжимая челюсти. Она не играла скорбь, просто думала, и оттого выглядела серьезной. Опять же, будет ли полиция углубляться в детали?

— Нора, ты в порядке? — спросила Марта.

— Да, тетя, — ответила Сойер задумчиво, поднимая на нее взгляд. — Просто… Ужасно такое слышать.

— Если ты переживаешь из-за этой ссоры накануне, то не принимай близко к сердцу. Я так поняла, Эдит была очень хорошей девушкой. Она бы тебя простила.

— Она и так меня простила. Мы вчера утром извинились друг перед другом и все было улажено, — Нора запустила руку в волосы, которые начали виться после душа. Стоило их выпрямить — короткие кудри лезли в глаза, отчего Сойер постоянно моргала и хмурилась. Марта, видимо, подумала, что она смаргивает слезы.

— Иди сюда, — мягко позвала она, а затем заключила ее в объятия, поглаживая по спине. — Жизнь — такая ужасная штука…

О, еще какая!

— Ей ведь было всего семнадцать! Она была твоей ровесницей, вы с ней только вчера помирились! — Даннсток всхлипнула. — Это всегда кошмарно — наблюдать, как гибнут совсем молодые люди!

— Марта, — Нора едва отстранилась. — Могу я… пойти в свою комнату? Я потом доем, обещаю…

— Да, да, конечно, — Даннсток закивала, быстро смахивая слезы.

— А где Рэм?

— Он пошел выносить мусор. Вот-вот должен вернуться.

— Тогда я буду на мансарде, — Нора попыталась улыбнуться так, чтобы не казалось, будто бы у нее есть настроение улыбаться.

Затем она быстро поднялась по лестнице к люку, а уже там включила радио, стремясь поскорее поймать нужную волну.

— …и пока что единственной уликой остаются сообщения юной Эдит к ее ближайшей подруге Эммелин Слоппер, семья которой отказывается давать какие-либо комментарии. Что думаешь, Хэзер?

Нора не поверила ушам.

— О, Боб, я думаю, что эта авария — нечто более серьезное, чем просто трагическая случайность, — вдохновенно вещала Дьюк. Сойер сделала погромче, уже нахмурившись. Ей стало не по себе… — Как и трагедия на Прайвет Вэй, эта авария наглядно показывает нынешний уровень молодого поколения. Современная молодежь — очень уязвимая ячейка общества. Все эти фильмы про Джона Константина, Блэйда, куклу Чаки и им подобные только расшатывают неустойчивую психику…

— И Мадагаскар.

— Что, Боб?

— Мадагаскар. Говорящие звери. Как только подростки живут с этим?..

— Э-э-э… Да. Спасибо, Боб. В наше время все понимали, что насилием ничего не решишь. Ныне же стоят другие тенденции. Молодые люди все чаще проявляют эгоизм и злобу, они уже не ставят окружающих выше себя. Лучше навредить окружающим, чем себе — так я охарактеризовала бы новое кредо современного подростка…

Это она так намекала на то, что лучше вернуться к самоубийствам? О, Нора с удовольствием бы это устроила! Она уже даже поняла, к кому зайдет первой, если начнет! Резким движением она переключила на музыкальную станцию.

— В связи с сегодняшними событиями, мы посвящаем безвременно ушедшей мисс Стрип песню «Stairway to Heaven»…

Нора снова щелкнула переключателем. Радио шипело и выло, пока она выбирала станцию. Везде либо шла сводка новостей, либо «Хот Проб», либо играл драматичный плейлист, который посвятили лучшей девочке Шервуда, которая ушла в небо вместе со своим пеплом. И как же хорошо было вскоре наткнуться на песню «Highway to Hell» на одном из дорожных радио. Упав в кресло, Нора прикрыла лицо руками и устало выдохнула. Значит, показатели нынешнего уровня молодежи? Эгоизм и злоба? Джей Ди там, наверное, поперхнулся сигаретой.

— Привет, Нора, — сказал Рэм, поднимаясь на мансарду.

— Доброе утро, — кивнула она. — Неделя выдалась просто кошмар.

— Да… А что у тебя с лицом?

— Наследственность. Но если ты про губу и шишку на лбу — я вчера вечером хорошо ударилась, — Нора улыбнулась.

— Поскользнулась? — спросил Даннсток, садясь рядом на старую подстилку для кресла.

— О, не то слово, — кивнула девушка, подпирая голову двумя пальцами. — Вообще такого не ожидала.

Да разве можно ожидать, что ремень нахрен оторвется? Да еще и из крепления на крыше, а не из замка в сидении? Если бы не подушки безопасности, торчать бы им с Эдит из лобового стекла на пару.

— А нас вчера как раз не было, — с досадой и ощутимой виной произнес Рэм, отвлекая ее от страшных мыслей.

— Знаешь, это наоборот хорошо. Не хотела бы я показаться в таком положении, — Нора нервно усмехнулась.

Она не задумывалась, сколько точно раз могла погибнуть за вчерашний вечер. Раз пять точно, и это если не считать возможный арест. Но, опять же, оно того стоило. Джей Ди, наверное, рад будет услышать, что его метод по-прежнему работает.

— Как у вас дома? — спросила она у Рэма.

— Дома? — тот поджал губы. — Ну, мы прибирались вчера. Отец прячется, потому что он поднял на маму руку при ее коллегах.

— Что? Он ее ударил? — девушка резко выпрямилась. — Он приходил к ней на работу?

— Да, он опять кричал на нее. Мама не рассказывает, из-за чего, но он убежал, когда другие медсестры угрожали вызвать копов.

— Почему Марта сама не хочет вызвать копов? — фыркнула Сойер. — То есть, я понимаю, почему мы не вызвали в тот раз. Тогда могли посадить нас, но в этот же раз все иначе — только он дрался.

Рэм пожал плечами, Нора откинулась обратно в кресло. Она и так знала, почему Марта продолжает его покрывать, но не понимала ее.

— Я всю жизнь думал — почему? — заговорил Рэм. — И сейчас думаю.

— Она его любит, — ответила девушка. — Или любила. Больше, чем себя и… кого бы то ни было.

— Любит больше, чем меня, я знаю, — холодно отозвался Рэм. — И я не понимаю, почему.

— Я тоже не понимаю, — Нора вздохнула. — Это не твоя вина. Просто некоторые люди так живут, им нужен сильный человек рядом, и они готовы терпеть его издевательства и все такое. Но я не считаю, что это оправдание. Уж прости. Я люблю Марту, и я готова за вас хоть в огонь, хоть в воду, но, хоть убей, никогда я не пойму, как можно предпочесть мужика своему ребенку.

Юноша, копаясь в кассетах для видеомагнитофона, вздохнул. Норе было очень неприятно говорить с ним об этом, но она не могла молчать. И Рэм должен был знать, что дело не в нем, а в том, что Марту всегда влекло к тестостероновым кучам мышц с горошиной вместо мозга и тягой к насилию.

— Хотел бы я такого отца, как твой, — сказал Рэм.

Нора немного растерялась, а юноша, подняв на нее глаза, улыбнулся.

— Вы знакомы совсем немного, а уже совсем как семья, — добавил он.

— Ну… навряд ли мы подходим под понятие нормальной семьи, — Нора пожала плечами.

— Вы куда нормальнее нас, а ведь у меня есть и отец, и мать, у мамы постоянный заработок и нет никаких долгов. Каждый из нас сыт и здоров, мы даже можем позволить себе машину. Но дело все не в том, как много денег у нас есть и какой у нас состав семьи.

— Все дело в отношении к близким, я поняла, — кивнула девушка. — Но ведь все равно у нас все далеко не нормально…

— Как ты думаешь, твой отец понимает тебя? — спросил Рэм. — Он тебя слышит? Он ценит тебя?

— Он делает даже больше, чем все это, — Нора поджала ноги на кресле и обняла свои колени. — Это я все порчу.

— Если он тебя любит, он все тебе простит. Он обязательно поймет, — Даннсток повертел в руках одну из кассет. — Хотя я не могу говорить так уверенно, ведь ты знаешь его лучше.

Сойер повернулась к окну, вздыхая. Диктор на радио повторил, что они слушают станцию «Рок Кувырок», а затем музыка сменилась на песню от Queen. Стало чуть веселее, Рэм начал тихо мычать в такт мелодии.

— Что думаешь по поводу девчонки, которая погибла? — спросила Нора у него.

— Говорят, что она отчасти была виновна в том, что умерли те парни день назад. И она сильно переживала из-за этого, а потому пьяная села за руль. Мне ее жалко. Слышал, она очень популярна в Вестербурге… Была. Ты же из-за нее получила наказание?

— Так точно, — кивнула девушка. — Уверена, на похороны соберется вся школа, но я не пойду. Не думаю, что мне там будут рады.

Они снова замолчали на пару секунд. И только Нора собиралась заговорить, чтобы убедится, что Рэм не думает ничего плохого, как он заговорил сам.

— У вас есть новые «Звездные войны»? — произнес он с искренним интересом.

— Второй и третий эпизод есть на дисках, все остальные — на кассетах. Хочешь посмотреть? Последние эпизоды можем глянуть внизу, там есть DVD.

— Да, было бы классно, — кивнул Рэм.

Нора улыбнулась и поднялась с кресла, потирая руки.

— Тогда вперед. Как говорят сейчас по радио, наберемся немножко агрессивности и эгоизма. Давненько я киношками психику не разрушала.

Пока весь Шервуд продолжал страдать по безвременно ушедшей, Нора смотрела на своего возлюбленного Оби Вана Кеноби и даже не думала о копах, Дьюк или о предстоящем разговоре с отцом.

* * *

Выходные проходили мирно. Нора просто не выходила из дома, готовилась к школе и старалась много не слушать новости, потому что от этого ей было по большей части некомфортно. Когда закончились уроки, она читала книги, ела и спала. Прибралась в своей комнате, набралась смелости, чтобы убраться и у отца. В его комнате не нужно было особо возиться. Нора только пыль протерла и подмела, не трогала ни единый предмет, кроме фотографий и вазы с прахом.

Понедельник уже не казался странным днем, когда Нора привыкла, что все вокруг, кроме нее и Рэма, убиваются по «трагичной смерти юной и ранимой мисс Стрип». И ладно если бы никто не знал, что она стала причиной смерти тех наркоманов, когда дала им денег на роковую дозу, но ведь об этом каждый третий говорил, а каждый второй подразумевал в своей речи. Даже если она была виновата только косвенно, взрослых вообще не волновало то, что она водила дела с наркоманами. Нора предпочла думать, что все просто придерживаются правила «О покойном надо говорить либо хорошее, либо вообще ничего». Она устала ломать голову и скрипеть зубами от злости на мир.

Этим утром Марте сделали звонок из полицейского управления по поводу Хейла, она снова ходила как в воду опущенная, и Нора планировала потом серьезно с ней поговорить, а пока — школа. На входе уже был расположен трибьют в виде стола, заваленного цветами, с фотографией Эдит Стрип, которую взяли со стенда с активистами школы. Черные полотна над столом гласили белыми буквами заветное «R.I.P». Вскинув брови, Нора быстро прошла мимо. Люди были невероятно тихими, а еще все носили черное. Девушке повезло поймать Кайла, которым развешивал в коридоре какие-то объявления о наборе в свой клуб.

— Сегодня в полдень похороны, — сообщил он. — Мисс Флеминг собирается использовать все школьные автобусы, чтобы отвезти туда тех, кто желает на них попасть, но у кого нет машины. Ты не смотрела новости?

— Вообще-то, я не особо люблю телик смотреть. Но про Эдит слышала, — и, чтобы не привлекать внимания, она скорбно нахмурилась. — Что за потеря.

— О да… — вздохнул Кайл, отворачиваясь к своему плакату. — Незаменимая.

— Так значит, уроков не будет? — Марта же должна была об этом знать. И она знала, что Нора не хочет ехать ни на какие похороны.

— Будет собрание в столовой. Круг единения, мисс Флеминг так это назвала. Дань памяти Эдит от всех школьников.

Что было ужаснее вечного хиппи? Только вечный хиппи со старческим маразмом. Флегма, а так ее иногда называла мама в дневниках, просто бушевала, потому что снова принялась заниматься любимым делом — экспериментировать на детях, а потому Нора не заходила в помещение, наблюдая через стеклянные двери. Подошла она как раз вовремя — Айзек приобнимал Элену, которая постоянно промокала сухой салфеткой глаза.

— Эдит была близка каждому из нас. Она переживала за каждого, как за близкого друга, — вещал Маккензи, стоя в круге. — Мы не могли оценить до конца ее участие в нашей судьбе.

И все кивали, что-то шептали про себя. Мисс Флеминг где-то неподалеку прижимала руки к сердцу. Айзек смотрелся органично на месте оратора, он мог быть серьезным, и его фигура смотрелась самой стойкой на фоне киснувших девочек и хмурых мальчишек. Элена была не похожа на близкую подругу, погруженную в глубокую скорбь, но рядом с Айзеком смотрелась и впрямь тоскливой.

— Теперь мы можем только продолжить ее дело, — говорил он. — Сплотиться, заботиться о ближнем. Сила Вестербурга в единстве. Это особенно важно сейчас, в такой трагичный для нас всех момент. Свою победу — нашу победу — на предстоящем матче с «Вепрями» я посвящаю Эдит. Готовы ли вы бороться вместе со мной?

И вдруг, к еще большему удивлению Норы, толпа отозвалась недружным согласием, кто-то слал какую-то поддержку, повсюду были восхищенные ободряющие крики.

— О, спасибо большое, мистер Маккензи! — аплодируя, мисс Флеминг вошла в круг, приобнимая Айзека с другой стороны. — Ваше присутствие духа вселяет надежду в каждого из нас.

— Я всегда готов помочь, — кивнул он. — Не только вам, всему Вестербургу.

Услышав очередной дружный гул, Нора пришла к очевидному выводу — Айзек уверенно шел по стопам своей мачехи. Пока толпе нужна была новая Эдит, он пользовался моментом. Конечно, до Дьюк ему было далеко, но ведь у него пока получалось. Он продвигался медленно, но верно. Сойер вспомнила, как он клялся защищать ее ото всех, но его не было рядом, когда Эдит прижала ее к стене, он не провожал ее после школы, когда на нее набросились наркоманы. Он, как ребенок, обиделся, когда она просто отказалась с ним целоваться. Так что теперь смотреть на него было противно. Ничего, у людей типа Хэзер всегда было много поклонников, кто-нибудь из них обязательно согреет Маккензи холодными ночами. Элена вполне могла.

Сзади послышался стук, и Сойер обернулась к шкафчикам. Ей казалось, что никого, кроме нее, здесь не осталось — Кайл уже ушел в столовую. Выйдя на шум, Нора увидела, что у шкафчика Эдит Стрип, который, вообще-то, был опечатан, судя по наклейке из полиции, стоит именно Эмили Слоппер. Приблизившись, Сойер рассмотрела, что лицо у нее белое, как мел, а глаза — опухшие и красные. Эмили до последнего не замечала ее, она все смотрела перед собой и перебирала пальцами вещи подруги, как будто была слепой — ощупывала каждую деталь, шумно дыша. В остальном она была более чем обычна, если не брать в расчет траурные цвета одежды — прическа все так же была уложена, волосы блестели, и даже маникюр не был испорчен.

Норе могло бы стать ее жалко. Она в какую-то секунду и впрямь пожалела, что вмешала Слоппер в эту историю таким образом, что заставила ее испытывать вину. Эта вина была понятна — Эдит ехала именно к ней, ей она написала последней, ей выговорилась перед гибелью. Но Норе покоя не давали те мелочи, из-за которых она и начала ненавидеть Эмили, а потом из-за них и выбрала ее, как часть плана.

Сойер не могла забыть того, как Эмили шантажировала ее на вечеринке, заставляя выпить за мать, затем и то, как она хихикала над ней за спиной своей драгоценной Стрип, пока та уничтожала потенциальную жертву на глазах у всей столовой. В сообщениях она звала ее «шлюшкой», сокрушалась, что любительского порно им не видать. И, судя по этим сообщениям, она переубеждала Эдит насчет того, что сделать это должны именно наркоманы, но она ни разу не заикнулась о том, что переубеждала свою подругу поступать таким образом вообще. Эмили была не вынужденной соучастницей, а полноценным винтиком в системе Эдит.

— Привет, — сказала Нора.

Слоппер вздрогнула, а затем окинула ее напуганным взглядом.

— Привет, — едва ответила она.

Проявила ли она к ней жалость хоть раз? Заслуживала ли сама такого милосердия?

— Мне очень жаль, что так случилось с Эдит, — сказала Сойер, сочувственно поджимая губы. — Ты забираешь ее вещи?

— Нет, я просто так заглянула… Тебе действительно жаль? — Эмили слабо нахмурилась.

— Конечно, это же неоценимая потеря для всего нашего общества. Эдит была сияющей звездой… вашего ансамбля, — Нора прочистила горло, будто бы там застряли слезы. — Это очень жестоко — потерять близкого человека, на которого во всем полагался. Совершенно не представляю, как ты будешь жить без нее дальше. Только подумаю — остаться в своем уме после такого, зная, что больше не существует никого, кто мог бы тебя понять. Прими мои соболезнования.

У Эмили задрожали губы. В широко распахнутых покрасневших глазах засияли горе и страх.

— Спасибо… — прошептала она, уже не глядя на Нору.

— Я не смогу попасть на похороны, срочные дела. Так что выпей за меня в честь Эдит Стрип. До дна.

Кивнув, Сойер слегка сжала ее плечо, а затем отпустила. Позади раздался хлопок двери.

— Эмили! — позвала Элена. — Тут все говорят про Эдит, а ты еще стоишь тут! Пойдем, милая! — затем она заметила Нору. — Сойер. И ты здесь.

— Привет, Элена. И тебе мои соболезнования, — ответила девушка.

— Спасибо, — нехотя ответила та, а затем махнула рукой. Прикрыв шкафчик, Эмили поспешила за ней, выглядя отстраненно. Было стойкое ощущение, что в своем уме она до конца дня точно не останется.

Когда коридор полностью опустел, Нора уже собиралась развернуться и уйти домой, как вдруг поняла, что Слоппер не закрыла шкаф Эдит на замок. Только прижала наклейку обратно. Сойер вытащила из кармана школьный пропуск и отклеила скотч им, чтобы не порвать и не оставить следов.

У Стрип был весьма строгий шкафчик — мелочей тут было немного. Аккуратная стопка книг, какая-то бутоньерка за участие в конкурсе или форуме, сломанная губная помада, запасные ключи от машины и кабинета Школьного комитета, несколько тетрадей и ручек, а еще планшет. Ее любимый планшет с опросами, разными подписями и планами. Соблазн был высок, а еще хотелось довести Флегму до обморока в приступе поиска глубинного смысла. Нора прочитала несколько листов, изучила почерк Эдит, а потом взялась за ручку, выводя новый вопрос недели под датой предстоящей среды.

«Представьте, что по стечению обстоятельств вы стали причиной чьей-то смерти. Что вы собираетесь делать со своей жизнью теперь?»

Тщательно стерев отпечатки с ручки, планшета и шкафчика, Нора закрыла его, прогладила наклейку, и пошла к выходу. Ей хотелось зайти в 7-eleven, прежде чем вернуться домой.

«Как ты себя чувствуешь?»

Было странно получать такое сообщение от отца. В том смысле, что он не звонил и не писал четыре дня, а их последний разговор выдался, мягко говоря, не очень. Что ж, что бы у него ни было сейчас на уме, Нора решила ответить так же спокойно, будто ничего и не произошло.

«Лучше, чем когда-либо».

Конечно, все было не совсем идеально, но близко к тому. Она была сыта, чиста, ее не тянуло на наркотики и сигареты, синяки уже начали переливаться красным цветом, опухоль с фингала спала, и шишка на лбу тоже уменьшилась. Даже несмотря на свой заспанный, лохматый и тощий вид, Нора себе нравилась.

Только одно беспокоило ее — долгожданную свободу который день портили передачи по радио и телевизору, и газеты тоже невозможно было взять в руки. В крови погибшей Эдит все-таки нашли спирт, и теперь все вещали о том, как нация спивается и колется до смерти. Хэзер Дьюк успевала побыть и журналистом на телевидении и приглашенным экспертом на радиостанции. А кто же еще мог быть во всех этих местах представителем от школы Вестербург, если не ее драгоценный пасынок, Айзек Маккензи, нападающий школьной футбольной команды, у которого как раз в конце сезона планировался важный матч? Конечно, могла бы и Элена, которая, вроде как, была еще и подругой Эдит, но у нее намечались занятые будни — она благосклонно решила взять на себя роль Главы Школьного Комитета, а другой рукой должна была управлять клубом журналистики, пока Эмили не придет в себя.

Было утро вторника, в Вестербурге шел второй день траура по жертвам этой серии происшествий, и ученики старшей школы в эти дни жили по иному графику, раз уж мисс Флеминг прониклась драмой. На занятия надо было идти только послезавтра, и Нора была бы рада отдохнуть. Рэму все равно надо было ехать в школу, Марта должна была быть на работе, а Нору с утра пораньше отец поднял своими сообщениями.

«Что ты сделала?»

И тут ее зло пробрало. Почему-то она подумала, что он именно наезжает на нее. Неужели он и вправду хотел забыть о том, что случилось? Хотел забыть о тех словах, которые она ему сказала? Предпочел стереть из памяти горькую правду о том, что она не была Вероникой Сойер, не была похожа на ту женщину, которую он любил… Может быть, он принял ее только из-за этого. А теперь что? Избавится, или будет обращаться с ней так же, как Бад Дин обращался с ним?

«То, что должна была».

Это все еще было не его дело. Чего он ждал? Что она любезно распишет ему в СМС-ке о том, как она поэтапно расправилась с Эдит Стрип? Ладно, может, в этот раз он был вовлечен, потому что Эдит была убита именно из-за того, что начала ему угрожать, но все же.

Бросив телефон, девушка спустилась вниз, чтобы сделать себе завтрак, и тут поняла, что каким-то образом внутри холодильника разбились все яйца, под ним натекла липкая густая лужа из белков с желтками. Кто-то мог неаккуратно запихнуть контейнер с яйцами внутрь, а теперь отдувалась Нора, вытирая склизкие следы чьей-то безалаберности. Теперь руки были в белке, на один закатанный рукав попал желток, а он при застывании мог скрепить и цемент. Проведя один из выходных дней за тщательной стиркой старой толстовки, Сойер отчаянно не желала провести еще один за стиркой новой кофты, и теперь отчаянно материлась.

Затем внезапно раздался звук включения телевизора. Нора поняла, что она не слышала, как хлопнула дверь. Выглянув из кухни, она обнаружила Марту, а та увидела ее, и обе они сразу же набросились друг на друга с вопросами.

— Что у тебя на лице?

— Что ты здесь делаешь?

Пришлось помолчать секунду, давая тете возможность выговориться первой.

— Меня отпустили с работы. Что у тебя под глазом?

— То же самое, что у тебя на щеке. Марта, это был он? Он снова приходил к тебе на работу? — Нора подошла поближе, спешно вытирая руки кухонным полотенцем.

— Не знаю, откуда тебе известно… — женщина выглядела нервной. Не удивительно, следы рыданий еще были заметны на лице. — Но это мое дело, Нора. И тебе стоит подумать о себе. Что за фингал?

— О, значит, так? — девушка бросила полотенце на кресло. — Это твое дело, да? Тогда мой фингал будет моим делом.

— Нора… — Марта вздохнула. — Я не хочу, чтобы ты переживала из-за моих проблем.

— А я не хочу, чтобы ты переживала из-за моих, но я же отвечаю на твои вопросы, — Сойер тяжело вздохнула. — Так нельзя дальше. Ты должна расстаться с ним, должна дать отпор, подать на него в полицию.

— Он мой муж, я разберусь с ним сама.

— Это он с тобой разберется! — Нора повысила тон, а затем истерически хохотнула. — Я не понимаю, почему ты не думаешь о Рэме, он же любит тебя! У него же больше никого нет!

— Нора, я думаю о нем, я тоже его люблю! Он мой сын, как же иначе? — Даннсток удивленно вздохнула. — Ты просто слишком мала, чтобы понять…

— Мала? — Нора сложила руки на груди, теперь она не собиралась сдерживаться. — Не надо ссылаться на мой возраст, Марта. Из нас двоих я хотя бы веду себя, как адекватный взрослый человек. Я не даю себя в обиду каким-то мудакам, и, если бы у меня был ребенок, я бы не бросила его, особенно ради такого урода.

— Как ты смеешь! — воскликнула Марта, слезы брызнули у нее из глаз. — Я не бросаю своего ребенка! Просто я нашла хоть кого-то в этом мире, кто полюбил меня, и кто думает обо мне! Разве у твоей матери с твоим отцом было не так?

— Да, и он был таким же, как твой Хейл! Он использовал маму, использовал не раз, и разве она сдалась, разве позволила? Нет, она дала ему по яйцам, а потом в одиночку вырастила меня! Посмотри, Марта, это не так тяжело! И как же ты можешь говорить, что ты одна, когда…

— Если бы у Вероники был шанс, она бы гонялась за Джей Ди до скончания времен. Она так делала с тех самых пор, как его встретила, и то, как он с ней обращался, ничерта не изменило! Я не была слепой, Нора! Я видела в ее глазах, я слышала ее! Она любила его даже после его «смерти»! И защищала его — защищала всегда! Оправдывала тем, что он псих! Любовь, Нора, это не идеальная история, где всем хорошо и все живут долго и счастливо! Это взрослая жизнь, между людьми бывает всякое!

— Моя мать хотя бы нашла в себе силы жить дальше, а ты все так же щеки подставляешь и позволяешь ему бить Рэма, — прорычала Сойер. — Все думаешь, что он образумится и полюбит тебя. Он не любит. Он мудак, и Суинни тоже был мудаком. Не надо на мудаков надеяться.

Марта молча смотрела на нее пораженно, и снисходительность в ее взгляде сменялась ужасом.

— Твоя мать когда-то говорила так же. Она разыграла меня. Знала, что я люблю Рэма, и подделала его почерк, чтобы пригласить меня на вечеринку, а там опозорить. Я думала, что она изменилась, она убеждала меня в этом. А теперь я вижу, как ты, девочка, которую она растила, говорит мне те же ужасные вещи. Когда это в тебе появилось, милая? Это Вероника или Джей Ди…

— Когда во мне появилось — что? Разум? Воля? — девушка криво усмехнулась. — Повзрослей, Марта.

Даннсток отшатнулась от нее. Нора была слишком зла, чтобы смягчить обстановку. Она продолжала холодно смотреть на нее, стоя со сложенными на груди руками. Трудно было сказать, в какой момент она сорвалась, ведь все произошло очень быстро. Тетя подхватила свою сумку.

— Куда ты? — спросила девушка едва растерянно.

— Куда угодно, — ответила Даннсток. — У меня есть дом.

— Снова к нему? — рыкнула Нора.

— Хватит меня критиковать! — Марта повысила тон, а затем стремительно вышла из дома, хлопнув дверью.

— Супер! — Нора взялась за пульт, чуть не сломав его одной рукой. Выключив галдящий телик, она побежала наверх.

Что разозлило ее сильнее — обвинение в том, что она слишком мала, чтобы постичь взрослый мир, или утверждение Марты, что мама ничуть не изменилась со времен Хэзер? Или же, может быть, то, что это было похоже на правду? Нора никогда не понимала общество, а сейчас даже утруждать себя этим не собиралась. А вот мама…

Нора была слегка сердита из-за этого. Мама воспитывала ее в терпении и спокойствии, она говорила о том, как ее поступки не принесут ничего хорошего. И вот теперь выяснялось, что у мамы был большой опыт в этом. Естественно, она этим не гордилась, но могла хотя бы намекнуть. Могла бы признаться честно собственной дочери, ведь у них никогда не было друг от друга секретов. Нора убивалась, думала, что разочаровывает мать, что пугает ее. Будучи девочкой, она ночами не спала, страшась себя — такую непохожую на знаменитую Веронику Сойер, женщину широкой души и большого ума. Но ведь не только Джей Ди участвовал в убийствах. Мама тоже там была, мама помогала ему, и мама позволила ему наложить на себя руки. А потом она трусливо пряталась от той правды. Если бы Нора знала, если бы мама объяснила, что она проходила через то же самое, что у нее в жизни был такой же период, Нора поняла бы ее, и ей было бы легче понять…

— Лицемеры! — прорычала Сойер, запустив книгой в дверь. Пролетев через проем, сборник стихотворений перемахнул через перила и шлепнулся где-то внизу.

Злость была хуже наркотика. Хотелось бить и стучать, хотелось тут все уничтожить, потому что с ней всегда так обращались — от нее скрывали, ей пудрили мозги. Родители, другие взрослые, ровесники. Хэзер Дьюк напомнила ей о таком хорошем слове как «кредо». Так вот, лживость и лицемерие — кредо всего мира. Всегда. В любой момент истории. И никто не хотел этого менять.

Да, Джей Ди пытался, он полагал, что можно попробовать изменить общество. Мама помешала ему взорвать школу, но в чем был смысл? Все эти люди, которые там были, они уже прогнили. Они позволили жестокости и трусливости заполнить себя. Вот он, спасенный Вероникой Вестербург Хай и его выходцы. Найдите десять отличий. Наверняка так было до Норы, и будет после нее.

Если только не попытаться закончить то, что начал отец. Конечно, наивно и самонадеянно было полагать, что люди враз перестанут думать о себе, но они задумаются. Фантазия была хорошая, ведь были любители копнуть поглубже. Что было бы, если бы бомба все-таки сработала?

Потирая бордовый фингал, Сойер задумалась об этом, и злость скоро отпустила ее. Вздохнув, она решила поразмыслить об этом позже, потому что желать убивать в разгаре злости было нормально, но хороший план следовало продумать только на холодную голову, решив все посторонние проблемы. Для начала, надо было объяснить Рэму, как она грубо обошлась с его матерью, затем попробовать заключить с Мартой перемирие. Спешить было некуда, горло ей теперь никто не сжимал.

Нора вернулась на первый этаж, подобрала книгу, которой теперь нужно было подклеить страницу и обложку, а затем, до конца убравшись на кухне, взялась за это дело. Работа руками расслабляла еще больше. Возможно, стоило купить себе несколько моделей, которые нужно было собирать вручную. Корабли там какие-нибудь. Или же начать строить домики из спичек. Этим ей еще не приходилось заниматься. Созидать, создавать, а затем идти на очередное дело — звучало как отличные будни, Норе нравилось.

Она залила клеем корешок книги, затем открыла ту самую страницу, с аккуратностью подклеивая скотчем. Стало немного стыдно за то, что пришлось пострадать именно «Цветам зла» — сборнику стихов Бодлера. Нора когда-то читала несколько отрывков из этой книги, но весь сборник еще не держала в руках. Это была отцовская книга. Просто когда девушка разбирала ящики после переезда, на книжные полки попало все вперемешку — и их с мамой литература, и книги Джей Ди. Он не был против, а Нора как-то не заостряла на этом внимания до нынешней секунды.

Конечно, отец читал Бодлера. Мама в дневнике упоминала, что он его цитировал. Может быть, именно эту книгу он держал в руках, когда впервые ее увидел.

«Действительность порой мне кажется обманом,

Взор к небу обратив, я оступаюсь в ров,

А голос шепчет мне: «Стремись к безвестным странам.

Безумцы во сто крат богаче мудрецов!”»

Норе понравились стихотворения. Отчасти и потому, что они описывали ее мысли. Она словно жила по ним. И именно за чтением на кухне она опять услышала звук хлопка входной двери. Марта, должно быть, вернулась. Сойер взяла томик с собой, направилась в гостиную, уже планируя, что скажет тете. Извинится, конечно, за свое поведение, а потом успокоит ее насчет фингала, и затеет мягкий разговор.

Этот день еще способен был ее удивить. В гостиной был отец, он только поставил чемодан у дивана, как вдруг заметил ее и перестал шевелиться на какое-то мгновение.

— Привет, — сказал он тихо, глядя на нее.

— Привет, — ответила Нора.

Она едва нахмурилась, стиснула челюсти. Может быть, отходчивость и числилась в списке ее преимуществ, но и злопамятностью она тоже славилась.

— Опять убежал на пару часов? — спросила она.

— Нет. Написал отчет, получил зарплату, приехал, как только смог, — ответил Джей Ди, стягивая ботинки и оставляя их в обувнице.

— А как же проблемы с бумажной работой?

— Иногда все по силам, было бы желание, — отец вздохнул и перевел на нее взгляд, еще не снимая плаща. — Ты не в школе.

— Флегма… То есть, Флеминг объявила в Вестербурге трехдневный траур. Старшеклассники сидят по домам в честь сбрендивших наркоманов и пьяной дуры, — сквозь зубы ответила Нора.

— История про сбрендивших наркоманов мне известна, — кивнул Джей Ди. — А вот про пьяную дуру хотелось бы послушать.

Нора перевела дыхание, в горле словно образовался ком. Она опустила руки и готова была плакать — от злости, от страха, от отчаяния.

— Слушай, я знаю — должен быть серьезный разговор. Потому что вы все думаете, что я та маленькая девочка, которая похожа на Веронику Сойер, которую нужно защищать. Я же сказала, что я справлюсь. Я справилась, видишь?

— Да, вижу, — Джей Ди кивнул, подходя на шаг ближе. Он все еще оставался невозмутим. — Ты смогла меня удивить.

— А чего ты ждал? Наверняка знал, какое у меня выдалось детство. Мог бы сам подумать, когда Флеминг тебе позвонила и рассказала про то, как я разбила другой девчонке нос. Но ты не хотел слушать правду, потому что вы все ее боитесь. Вы все — взрослые, на которых я хотела быть похожей! И мама тоже — она умалчивала от меня правду! Я боялась себя четыре года, я считала себя выродком, хотя просто была дочкой, достойной ее и тебя! — Нора ткнула в него пальцем, а затем поджала дрожащие губы.

— Но я же сейчас хочу услышать. Мы честны друг с другом, помнишь? — Джей Ди, как всегда, был таким спокойным, и все у него было так просто.

Нора вздохнула поглубже. Она бежала от этого разговора. Ей не хотелось рассказывать, потому что тогда она испытала такой страх, от которого до сих пор толком не сумела избавиться. Но лучше бы Джей Ди узнал это сейчас, из ее уст, потому что, если он и впрямь такой, как она думала о нем, он мог бы понять и перестать, наконец, удивляться.

— Я всю жизнь хотела быть нормальной. Думала, так оно и должно быть, что места иногда для тебя не бывает, а издеваться над кем-то — вполне обычно. Мама редко ругала меня за то, что я дерусь, но я видела, что она из-за этого сильно переживает, так что я терпела все эти издевки. Ничего такого, думала я. Менялась только школа, а люди оставались те же, так что жизнь шла своим чередом. Я была Плаксой, Драчуньей, а потом стала Слабачкой и Психованной…

* * *

В начальной школе задирали девочки, но они не дрались, так что проблем там было не так много. В средней школе главным задирой был Фрэнсис Фёрст, который любил распускать руки по любому поводу, а еще ненавидел, когда называли его полное имя. Врагов у Фрэнсиса из-за его драчливости было немало, так что новому в моем лице никто не удивился. Бесконечные драки сходили Фрэнку с рук, потому его отец был в Департаменте образования, и все у Фёрста было — деньги, игрушки, книги, любящие родители и полная свобода действий. Не было у Фрэнка только нормальных оценок, которые ему и так натягивали, и нормальных друзей. Из-за последнего он отдувался на нас — окружающих учениках, и мне доставалось больше всего, потому что я была единственной, кто ему не отвечал.

Фрэнку нравилось доводить меня до слез, он все кричал «Давай! Врежь мне! Соплячка!», а я не могла его ударить, потому что боялась снова попасть к директору. Когда мне было двенадцать, умерли дедушка и бабушка, проблем хватало. Маме было тяжело потерять их обоих практически одновременно, и я жутко не хотела ее расстраивать. Но мне тоже было больно, потому что дедушка и бабушка были для меня вторыми родителями. А Фрэнк ставил мне подножки, опрокидывал на меня подносы, бросался в меня грязью и дразнил, как беззубое животное. Я была грушей для битья около года, а потом в один день просто не выдержала.

Я забыла в школе тамагочи, поняла это только вечером и решила сходить за игрушкой обратно, школа же все равно не закрывалась до семи, а жили мы близко. Фрэнсиса тогда наказали за очередную ерунду, но он сбежал с последнего часа и наткнулся по пути на меня. Снова кричал на меня, а потом затащил меня в переулок, чтобы запихнуть в мусорный бак. И сначала я просто его ударила, но мне так понравилось! Никогда не забуду, как он растерялся, когда узнал, что я могу бить, и бить неплохо. А потом он разозлился, бросился на меня, и мы валялись по земле. Мне было страшно, но еще я злилась на него, потому что он был идиотом и ничтожеством. Он начал бить меня по лицу, сидя сверху, а мне под руку попался кирпич, и я шандарахнула его по виску с размаха.

Я поначалу не думала, что могу его убить, так что залезла на него сверху, пока он не пришел в себя, и начала бить его кирпичом по голове, по лицу, потому что терпению пришел конец. Не помню, в какой момент дошло до того, что он уже потерял сознание, но меня это не останавливало. Представляешь, там за мусорным баком люди продолжали ходить по улицам, а я сидела и била его по голове где-то минут десять, пока на улице совсем не потемнело. А потом я поняла, что натворила, и испугалась. Как-то мне пришло в голову подстроить все под ограбление, так что я забрала кирпич с его ранцем и убежала.

Не помню, как добралась до дома, но зато помню, что сидела за креслом вся в крови и плакала, потому что я убила человека, и я хотела умереть, потому что я не просто лишила жизни какого-то мальчишку, но еще и наслаждалась этим. Мне было так страшно, что я сходила с ума, а потом меня нашла мама. Я никогда ее такой не видела. Она плакала, и я плакала, потому что думала, что она от меня откажется. А потом вдруг она взяла себя в руки, успокоила меня, приказала мне отмыться и переодеться, а сама пошла уничтожать улики. Привязала кирпич к ранцу и утопила в городском канале, так она мне сказала.

Все оставшееся время, когда Фрэнсиса уже искала полиция, она не давала мне думать об этом, она успокаивала меня, поддерживала, говорила, что я не виновна, потому что он напал первым, я оборонялась и была в состоянии аффекта. Так мы должны были говорить, если все выяснится. Но я не просто оборонялась, я мстила ему, и я была в своем уме до последней минуты. Меня это поначалу пугало. Это ведь должно пугать нормальных людей. Потом, пока Фрэнк лежал в коме и все обсуждали, на каких жестоких грабителей он напоролся, я начинала… гордиться, что ли. Я-то знала, что была там одна, и что все это сделала в одиночку, что идея с ограблением была моя. И ведь это был далеко не мой лимит. Если бы я не испугалась, то все вышло бы еще лучше. Правду никто не раскрыл, никакой взрослый не смог меня остановить, а я ведь тогда была даже не наполовину так сильна, в этом был прикол.

И я начала строить планы. Сначала непроизвольно, ругала себя за это и ужасалась, а потом, видя, что в школе задир меньше не стало, я стала осознанно думать о том, что было бы неплохо разобраться с ними всеми, потому что на земле не должно быть таких чудовищ, как Фрэнк Фёрст. Одному хотела сломать шею, чтобы это выглядело так, словно он поскользнулся на размазанной по полу еде, другого хотела загнать на крышу новостройки и столкнуть, будто бы он упал случайно. Тогда еще мы только начали проходить международных классиков, и во мне не было такого изысканного начала, как в вас с мамой. Вашей специализацией были суициды, а моя специализация с самого начала основывалась на несчастных случаях. Конечно, Фрэнсис не сам раскрошил себе лицо, но ему просто не повезло наткнуться на грабителей. Несчастный мальчик.

Следующими убийствами я хотела не только помочь миру, но еще и проверить, насколько я сильна на самом деле. Я еще никогда прежде такого не испытывала. Мне было больше любопытно, чем страшно, и потому я перестала себя останавливать.

Но мама узнала о том, как я все это планирую. Просто я совершила ошибку и кое-какие планы вывела на бумагу, а она нашла эти записки, и просто поговорила со мной начистоту, хотя я боялась, что она снова будет плакать или даже кричать. Мама попросила ей не врать, потому что иначе она не сможет мне помочь. А я тогда уже набралась самоуверенности, и была целиком убеждена в том, что я делаю правильное дело, прямо как ты. И я накричала на нее, что помощь мне не нужна.

— Разве ты не видишь? — спрашивала я, удивленная тем, что она все еще держит меня за беззащитную девочку. — Вот, что я могу! И это еще даже не лимит! Мы же с тобой можем все! Разве это не хорошо — избавить мир от всех Фрэнсисов Фёрстов?

Она не стала убегать или шуметь на меня, села напротив, взяла меня за руки и сказала:

— Этот лимит может быть за гранью, а его поиски сведут тебя с ума, понимаешь? — конечно, я не понимала. Я и думать-то так далеко и широко еще не умела. Не считала тогда нужным. Мама и это знала. Она сказала, что не будет давить и даст мне понять самой. — Подумай хорошенько, со всех сторон. Посмотри на себя другими глазами. Глазами родителей тех мальчиков, глазами того учителя, которого уволили, потому что он недоглядел за Фрэнсисом, и моими глазами тоже, детка. Прежде чем делать, всегда тщательно думай, как это будет выглядеть и к чему это приведет.

И я думала. Я не спала ночами, а потом молила ее простить меня за то, как я кричала на нее. Моя мама была для меня святым человеком, она была для меня Богом, потому что именно ей удалось меня понять и привести в себя. Только она смогла мне помочь, и ничего не требовала взамен.

Затем мы быстро переехали подальше от суеты, в другой район, хотя это и обошлось нам дорого. Естественно, Фрэнк и трех дней в больнице не прожил. Начались крупные разбирательства, отчаянные речи по радио и телевизору, власти начали ужесточать меры против разбойных нападений, в школах начались реформы, и тогда я уже начала быть той Норой, которую вы все хотели видеть — тихая, терпеливая и сообразительная, как моя мать. Мама потихоньку вбивала мне мысль, что мир не изменишь, и я ей верила, я не хотела даже пытаться. Я просто жила и принимала такую больную себя, и рассчитывала не влиться в общество, а просто выжить в нем.

С мамой у меня получалось. Она меня никогда ни в чем не укоряла, всегда поддерживала и помогала в трудную минуту. Пока у меня был тот, на кого можно было опереться, я продолжала держать себя в руках, и это было легко. Как оказалось, она переживала такой же период, видела такое же своими глазами, и теперь-то ясно, отчего мы так хорошо друг друга понимали. А потом она умерла, и оказалось, что я не способна жить без нее нормальной жизнью. Хотя я пыталась. Пыталась, честно. Ты наверняка знаешь, как сложно пытаться делать нечто подобное. Уж особенно в Шервуде.

Здесь все еще обитают орлы, понимаешь, о чем я? Хэзер Дьюк все еще торчит отовсюду, ее сынок уже идет по ее стопам, а еще тут была своя Хэзер Чендлер, которая не чуралась грязной расправы с врагами. Да, это была она. Она наняла тех торчков. А почему именно торчков, почему именно наркотики? Я назвала ее обдолбаной сукой, прежде чем дать ей в нос. Это своеобразная шутка, она посчитала это смешным. И, кажется, тогда для меня встало на свои места. Опять подворотня, опять издевательства, опять мне бьют рожу за то, что я не такая. Чувствуешь? Замкнутый круг.

У него нет конца. Все эти Фрэнсисы и Хэзер сменяются другими такими же, везде так же есть свои Марты, и иногда там появляются Вероники и Джейсоны. И каждый из них мог бы изменить этот мир, но никто просто не пытается, все просто поддаются…

* * *

— И как, ты думаешь, мир можно изменить? — спросил отец спокойно, внимательно глядя на нее.

— Больше всего резонанса вызывает разрушение. Добро забывается, а зло навсегда оставляет свой отпечаток. Разве не так?

— Да, так. Но можно же выбрать иной путь. Мир не делится на черное и белое, правда? Есть Эдит, есть Рэм, а есть ты. Твоя мама не зря думала, что лучше держаться от всего этого в стороне. Я понимаю ее.

— Да нельзя держаться в стороне! Не могу я! Ты… — Нора вздохнула, прикрыв глаза и отступившись. — Я убила Эдит не просто потому, что хотела мир изменить. Пошел он к черту, нет. Я пыталась по-хорошему. Пришла с ней договориться, но она просто посмеялась надо мной и сказала, что если меня не засадить, тогда она посадит тебя. Так что я защищала твою задницу, вот такой круговорот получился. Я хочу жить спокойно, чтобы никому не приходилось защищать меня, и мне не приходилось защищать своих близких, но так не получается! Разве это жизнь? Не лучше ли бороться?

— Нора, — Джей Ди оказался чуть ближе, стараясь говорить доходчиво и чутко. — Вероника была далеко не самой глупой и вовсе не трусливой. Она знала, что делает. Если уж она видела надежду, значит, шансы на самом деле были.

— Она надеялась на тебя, и что теперь? — голос дрогнул, грудь уже начала трястись от поступающих слез. — Это все было зря! Я не могу…

— И я не могу, — согласие было настолько внезапным, что Нора даже на секунду перестала плакать, уставившись на него.

Она застыла, еще секунду назад запуская пальцы в свои волосы, чтобы попытаться унять дрожь. Джей Ди продолжил.

— Я не пошел ей навстречу, я предпочел быть один, — виновато говорил он, — и теперь я и впрямь здесь, чудом выжил. Бад мог бы мне помочь, но он не был моей семьей. То, как он меня любил, это было неправильно. Но я ведь не знал, что можно иначе, ведь единственная попытка жить по-другому закончился для меня чуть ли не смертью, а для Вероники — травмой на всю жизнь. Затем, когда я узнал, что ты есть, и что ты одна, я решил, что можно попробовать снова, оставив отца. Одному, конечно, не выходит, без Вероники больно, а еще страшно. Вот я уже сорвался, прямо как ты. Но, мне кажется, я понял, на что она делала ставку — на семью. В одиночку мы ни на что не способны, а вместе можем попробовать.

— Попробовать? — повторила Нора, чуть ли не крича от отчаяния. — Что попробовать? Эту жалкую жизнь?

— Ну, жалкой она уже не будет казаться, если у нас будем мы, — отец несмело улыбнулся. — Больше никаких попыток изменить мир. Только ты да я — два наблюдателя. И пускай они там грызут друг другу глотки, а мы запасемся попкорном, и будет только осторожно отбиваться, если кто-то клацнет зубами в нашу сторону. У нас будет свое общество — спокойное и мирное, без всякого лицемерия и обмана.

— Да разве же… это возможно? — Сойер утерла слезы, текущие по лицу градом.

— Вместе возможно все. У Вероники получилось. Хочешь попробовать со мной? — он протянул ей руку.

Нора замерла, глядя на протянутую ладонь неуверенно. Что если не выйдет? Он же не был мамой, а она больше не была той маленькой девочкой.

— Нора, ты больше не сама по себе, — с нервной усмешкой продолжил Джей Ди. — И рядом с тобой я тоже не чувствую себя одиноким. Мы оба — психи, и это ничего, люди с этим живут. Если что-то не получается, можно всегда попробовать снова. Твоя мама сдавалась?

Девушка не ответила, но ответ и не требовался.

— Мы тоже не будем сдаваться. Она была бы рада, если бы мы не сдались, да?

Девушка несмело протянула руку, и прикоснулась к ладони отца. Горячая и шероховатая, очень крепкая. Нора схватилась за нее, чувствуя, что она не выдержит больше. Что ей было терять?

Отец вдруг потянул на себя и обнял ее, прижал к груди.

— Я не тот отец, о котором можно было мечтать, но я буду стараться, — прошептал он, и чувствовалось, что его голос дрожал.

Всего час назад Нора думала, что он разочаруется, увидев, что она не является Вероникой Сойер, которую он так любил. Она ждала увидеть боль и отчаяние. Ждала, когда он отдалится, а затем оставит ее, как его мать поступила с ним когда-то, или будет с ней обращаться, как Бад.

— Джей Ди… пожалуйста, не бросай меня! — взмолилась она сквозь слезы, прижимаясь лицом к его плечу, которое пахло порохом и крепким одеколоном.

— Нет, ни за что, — спокойно ответил он, едва укачивая ее в своих руках. — Я не Бад, и не моя мать. Я тебя не брошу, никогда не брошу, даже если ты сама этого захочешь. Веришь?

И, кивая, Нора истерично разрыдалась, вцепившись в него. Она боялась распахнуть глаза, лишь бы не проснуться на полу своей комнаты или в полицейском участке. Ей не хотелось, чтобы это оказалось сном. Отец не пытался ее успокоить, он продолжал прижимать ее к своей теплой груди, которая грела даже через рубашку. Нора сжимала ткань на спине, и осмелилась приоткрыть веки только спустя несколько секунд, когда и впрямь поверила ему, отчего рыдания превратились в тихие слезы.

Мама стояла здесь. В нескольких футах от них, она опиралась рукой на кресло и выглядела спокойной и счастливой. Все такая же прекрасная и светлая, она смотрела на нее, прямо на свою дочь, и с улыбкой кивала ей, будто бы одобряла. Нора от удивления моргнула, но образ уже пропал. Призрак ли это был или же галлюцинация, не было никакого дела.

Девушка стояла и плакала в объятиях отца, и с жадностью поглощала все эти ощущения — тепло, защищенность, уверенность, надежду. Теперь наконец появилось чувство, что она — часть семьи, что она и в самом деле не одна, что снова можно не бояться и что есть, на кого опереться.

Нора решила дать еще один шанс вере и надежде. Ради светлой памяти мамы.

Этот день должен был стать особенным. Шутка ли, их первый праздник, который они встречали в кругу семьи. День Благодарения в семье Сойеров всегда был скромным, но не потому, что у них не хватало денег, а потому что никто из их семьи не ел особенно много. Так что такую суету Норе пришлось повидать впервые — Марта готовила с размахом, чтобы хватило двум их мужчинам, а ее взяла в помощницы.

— Нора, разложи салфетки, — тетя улыбнулась ей, а девушка смиренно кивнула, отыскивая нужную пачку.

Работали они слаженно, ведь уже две недели как помирились после того плохого разговора. Более того, они прислушались друг к другу. И Марта даже согласилась разорвать отношения с гражданским мужем, но, когда дело в разговоре доходило до обращения в полицию, она все еще не решалась. Рэм и без того был счастлив, как и Нора, и они оба сумели убедить Марту, что все это к лучшему. Сейчас она снова была веселой, проводила вечер с той семьей, которую выбрала, а не которую ей навязали. Проблемы на личном фронте было последним делом, о котором Марта сегодня вспоминала.

Ну, семья у них была, конечно, странная. Скорее, две семьи, которые близко дружат и живут. Иногда Марта присматривала за Норой и Рэмом, иногда Джей Ди держал на них свой острый глаз, пока младший Даннсток ночевал у них. В основном оба Даннстока жили у себя — всю последнюю неделю даже не приходили к ним ночевать, никто из них, совсем. Казалось, что все наладилось, и Нора чувствовала необыкновенное облегчение, которого она долго дожидалась.

Помимо примирения с Мартой, у нее с отцом все было хорошо. Даже отлично. Ближайшая командировка планировалась на зимние каникулы, он предложил Норе поехать с ним в Бэтон Руж, и она согласилась, потому что хотела проводить с ним больше времени, выехать из чертового Шервуда хоть ненадолго, а еще глянуть на взрывы. Они неплохо проводили время вместе, даже разок сыграли в крокет старыми клюшками из маминого ящика. Играли долго — когда Нора начинала обыгрывать, Джей Ди принимался выбивать ее, и за победу пришлось побороться. Тут и выместили всю злость, которая копилась на буднях, а еще немного привели мозги в тонус. Инициатором примирения стал первый снег — засыпал весь задний двор. Теперь клюшки до весны стояли в подставке для зонтов, а по выходным они смотрели записи будничных передач и разгадывали кроссворды.

Вестербург Хай довольно скоро пришел в себя, но Норе не было до этого дела, ведь все свое внимание она уделяла лишь учебе. В этом плане все тоже было супер. Единственным моментом, который сейчас травил душу, был Маккензи со своим всеобщим уважением и единением. На спортивные сборы приходила вся школа, место для кубка в директорском кабинете уже протерли до дыр. Финальный матч перенесли на ближайшую неделю, хотя уже месяц как должна была пройти последняя игра. Сначала что-то случилось в другой школе, потом был траур Вестербурга, потом плохие погодные условия, а в день игры даже должно было выйти солнце. Триумф Маккензи все никак не наступал, и только это радовало.

— Ура, индейка! — Рэм облизнулся, когда Марта поставила на стол большое блюдо.

Нора, глядя на юношу с ухмылкой, раскладывала последние приборы. Младший Даннсток позвал ее отца к столу. Тот пока сидел в гостиной, потому что ему «не нравилось давление женщин на кухне».

— Мне осталось только девять слов! — отозвался он. — Кто-нибудь скажет мне, почему я так увлекся этими кроссвордами?

— Потому что ты идиот! — ухмыльнулась Нора. Марта только покачала головой — она всегда снисходительно относилась к семейному юмору Сойеров. — Быстро к столу!

— Так точно, мамочка! — откликнулся Джей Ди.

Рэм едва рассмеялся, наблюдая за ними, Нора подмигнула ему. За столом уместились все вчетвером, Даннстоки с одной стороны, Сойеры-Дины с другой. Планы у Марты на праздничные дни были большие, она собиралась затянуть Рэма в уборку в их доме, а тот возмущался с набитым ртом, а Нора пряталась от тети за огромной запеченной птицей, чтобы ее не заметили и не заставили убираться на мансарде. Там только организовался порядок из стабильного хаоса! Джей Ди хоть и не мог спрятаться, но его Марта о хозяйстве не спрашивала, видимо, считая, что он, как холостяк, в этом все равно не разберется. Нора ворчала по этому поводу, особенно когда отец отдавал ее на растерзание Марте, а сам сидел себе спокойно на кресле и будто бы ни слова не разбирал. Между прочим, у него в комнате было чище, чем у дочери, а живые растения жили и процветали.

Этим вечером с планов по уборке плавно перешли на школьные планы. «Школьные» больше означало «спортивные», к большому неудовольствию Норы, которой этим прожужжали все мозги в школе еще дней пять назад.

— Идете на футбольный матч? — спросила тетя.

— Я иду, — отозвался Рэм с энтузиазмом.

— Ни в жизнь, — Нора покачала головой, ловко орудуя вилкой.

— Почему? Этот матч планировался с октября, весь округ его ждет! — Марта вздохнула. — Такого ажиотажа не было с восемьдесят восьмого, когда Курт Келли подрался с полузащитником команды противника, а потом они весь матч дразнили друг друга! В этот раз, Слава богу, обошлось без драк. Айзек Маккензи — весьма талантливый и искренний мальчик!

— Я видел сводку по телику, — кивнул Рэм, не отрываясь от еды. — У него наибольшее число точных воздушных передач!

— Ага, он ресивер, меткий и смекалистый сук… — Нора кашлянула, вовремя остановившись, а потом подняв на тетю взгляд. — Не люблю футболистов, следующий вопрос.

— Какой вид спорта ты вообще любишь? — поинтересовалась Марта.

— Вольную борьбу, — ухмыльнулась Нора. — Еще я один год занималась дзюдо, когда мне было восемь, но потом мама поскандалила с тренером и я бросила это дело. А вообще я хотела заниматься стрельбой, но у меня в четырнадцать начало падать зрение, и теперь глаза сильно напрягать нельзя.

— Ты не говорила об этом, когда у нас был марафон «Звездных Войн», — нахмурился Рэм.

— Мои очки для чтения разбились во время переезда, — Нора пожала плечами. — Но, кажется, они мне больше не нужны, глаза не болят.

— Нора, о своем здоровье нужно заботиться постоянно! После сотрясения ты и сама не можешь знать, сколько проблем могло образоваться, — начала проповедовать Марта.

Нора согласно кивала и ела индейку. Иногда организм в экстремальной ситуации мог задействовать все свои силы, а у нее экстремальная ситуация длилась с самого сентября. Или, может быть, ее зрение пришло в норму еще раньше, она же училась в очках три года, и в окулисте затем нужды не было. Кстати, Джей Ди пользовался очками для чтения. И он стоически отбивал все шутки дочери по поводу своей старости.

Пока что ее единственной проблемой со здоровьем была маячившая вблизи язва желудка от такого вредного, но, черт побери, потрясающего во всех отношениях ужина. Девушка едва слышно усмехнулась от этой мысли.

— Забавляешься, юная леди? — спросил отец, едва склонившись в ее сторону. — В чем дело?

— В том, что мне придется оббежать весь стадион Вестербурга трижды, чтобы сбросить лишние килограммы после такого Дня благодарения, — ответила дочь. — У нас никогда не было такого шведского стола по праздникам.

— У нас тоже, — усмехнулся Джей Ди. — Примешь в команду по бегу инвалида?

— Ты куришь, не пробежишь и десяти метров, — с ухмылкой подметила Нора.

— Твоя правда, — отец вскинул брови. — Может быть, нам в доме не хватает беговой дорожки?

— Чтобы потом подкручивать болты у нее и у твоих протезов? — девушка покачала головой, вздохнув. — Прибавь еще одну сигарету к тому, сколько ты выкуриваешь каждый день, и станешь тощим через две недели.

Джей Ди рассмеялся, Нора тоже не удержалась от широкой ухмылки, но потом она перевела взгляд на Рэма, и тот за секунду от веселого парня превратился в статую с выражением сильной тревоги на лице. Сойер не успела спросить, в чем дело, как сзади послышалось:

— Смеемся, значит?

Она с Джей Ди вскочили со своего места одинаково быстро, поворачиваясь лицом к мужчине, который стоял в проходе на кухню.

— Ты кто? — спросил отец, но девушка промолчала.

Нора-то сразу его узнала, хотя волосы у этого маньяка немного отросли, сменилась одежда, но одно оставалось неизменным — он был пьян и агрессивен.

— Хейл, что ты тут делаешь? — прошептала Марта с ужасом, у нее сперло дыхание.

— Ищу свою семью, — с рыком ответил он. — Потом что в День Благодарения… — мужчина двинулся к кухонной стойке, — …их не оказалось дома.

— М-мы уже не твоя семья! — вдруг послышался голос Рэма, который старался быть уверенным и бороться со своим страхом.

— Проваливай из моего дома, — Джей Ди двинулся ему наперерез, Нора вытянула руку, мягко придерживая отца за плечо.

— А ты, значит, тот Джейсон, который… — Хейл окинул взглядом сначала его, потом Марту, и на его губах появилась смазанная ухмылка. — Хорош, ничего не скажешь.

— Помнишь меня? — начала Нора, закрывая собой Марту.

— Пигалица, которая разбила мне бровь и ушибла плечевой сустав, — ответил ей мужик. — Ты, сука, украла мой пистолет!

Нору обдало перегаром, а еще муж Марты был выше нее на целую голову, но гора мышц перед собой не пугала. В руке за спиной осталась вилка. Джей Ди все-таки подался вперед, игнорируя руку дочери.

— И помнишь, что я тебе сказала тогда? — спросила девушка, успевая раньше отца. — Типа того, что я натравлю на тебя копов?

Она крепче сжала плечо отца, а затем едва глянула в его сторону, прищурив глаза, чтобы он понял, наконец. И, Аллилуйя, в его глазах хоть что-то прояснилось. Одной рукой отец едва потянулся к карману, где торчал телефон.

— Насрать мне на копов, мелкая сука! — рыкнул Хейл. — Это моя жена и мой сын! Моя семья тебя не касается!

— Они больше не твоя семья, ты слышал Рэма, — ответила она. — Проваливай. Из нашего. Дома.

— Здесь, на Кент Роуде, дом четыре, тебе больше не рады, — поддержал Джей Ди.

Нора сразу приметила, что звучало это немного странно. Значит, он уже дозвонился к спасателям, а теперь называл приметы.

— Я уже сказала, чтобы ты больше не приближался ко мне и к нашему сыну! — всхлипнула Марта, у нее сильно дрожал голос.

— Я — его отец! — рявкнул мужчина, и у Норы заложило уши, она вздрогнула.

На это среагировал отец, он уперся руками в грудь Хейла, отталкивая его. Тот, пьяно пошатнувшись, практически упал, но вовремя схватился рукой за стойку.

— Нет! — крикнул Рэм.

Нора заметила, что телефон остался лежать на краю стола, вызов в участок еще шел.

— Ты незаконно проник в наш дом! — крикнула она, переведя глаза на мужика, который неловко поднимался на ноги. — И, если не провалишь отсюда сейчас, мы не просто выкинем тебя отсюда, но и засадим в тюрьму, как я тебе обещала!

— Отняла мою семью, мелкая шлюха! — рыкнул Хейл, переступая с ноги на ногу. — А теперь угрожаешь мне?

— В своем доме! — ответила Нора повышенным тоном.

— Отойдите от него, не разговаривайте с ним! — взмолилась Марта. — Хейл, пожалуйста, оставь нас в покое!..

И тут зазвенело железо. Мужчина схватил нож для мяса со стойки и направил в ее сторону. Все, пораженно вздохнув, двинулись назад, и даже Джей Ди отшатнулся, потому что Нора пихнула его плечом. Нет, сейчас не надо было нарываться! Чтобы обезвредить, его нужно было отвлечь! Всю долгую секунду, во время которой длилась тишина, Нора думала и надеялась, что диспетчер в управлении еще не сбросил вызов.

— Нет уж! — Хейл заскрипел зубами, едва пошатываясь от злости. — Ты никуда не уйдешь от меня! Я скорее тебя убью!

Марта сзади издала сдавленное мычание, ее паника чувствовалась на физическом уровне.

— Опусти нож, они не виноваты, — спокойно заявила Нора, переводя его внимание на себя. — Ищешь, на кого свалить вину — сваливай на меня. Или что, нападаешь только на тех, кто не может ответить?

— Нора, не смей! — шикнул Джей Ди.

— Будь наготове, — шепнула девушка ему, не отводя от Хейла взгляд, а затем обращаясь к нему снова. — Хочешь поговорить с моим отцом наедине, как мужик с мужиком, или так и будешь тыкать ножом в женщину и мальчишку?

Они с Джей Ди делали маленькие шаги в сторону, не отрываясь глазами от пьяного небритого лица. И мужик, пошатываясь, отступал обратно к проходу, но, как только он снова почувствовал твердость в ногах, то замер и перестал двигаться с места.

— Ты виновата, дрянь… — зашипел он. — Из-за тебя они ушли от меня. И еще из-за твоей криворукой мамаши.

Не было бы у него ножа в руке, они с отцом сейчас вмазали бы ему разом за последнее замечание.

— Может быть, это ты виноват, козел, — выплюнула Нора, чувствуя, как кровь начинает закипать.

Джей Ди не вмешивался, хотя и сопел от ярости. Он позволил ей отвлекать Хейла, потому что она уже общалась с ним, она его знала. У нее получилось его одолеть, и потому между ними уже была связь — их связывала ненависть, его желание взять над ней реванш.

— Уроды, подобные тебе, вечно винят кого-то другого, — продолжила девушка. — Виновата жена, виноват сын, виновата соседская девчонка и ее отец. А ты сам весь такой несчастный, ага?

Мужик оскалился, глядя на нее, и вскинул нож для мяса, рыча что-то невразумительное, но точно ругательное. Нора увернулась, и прижала его руку с ножом к холодильнику, и тут же слева над головой просвистел кулак — Джей Ди подоспел и дал Хейлу по лицу, пока его рука с ножом были зажаты Норой.

Сзади закричала Марта, Рэм вскочил так резко, что упал его стул, он тоже закричал, и воцарилась полная вакханалия из звуком и мелькающих кулаков.

Хейл начал падать, потянул за собой руку, и Нора, накренившись, не удержала его предплечье, чуть не упала на своего отца, но смогла перенести вес на колено и сесть на пол. Драка из прохода перешла в гостиную за ее спиной, она поднялась.

— Нужен врач! — крикнула она Даннстокам, а сама схватилась за телефон, тревожно глядя на экран. Полиция еще была на линии, Господь! — Кент Роуд, дом четыре, вторжение на частную территорию, вооруженное нападение, покушение на убийство, преступник — Хейл Вазовски! — затем девушка подала телефон тете, но та, мертвенно бледная, плакала, глядя в гостиную. — Марта, не стой!

Марта не шелохнулась, прижав руку ко рту, ее трясло, она пряталась за своим стулом. Благо, Рэм бросился Норе навстречу.

— Давай мне! — он тоже дрожал, бледнея, но действовал быстро, выхватывая трубку у нее из рук.

Девушка бросилась в гостиную, где послышались яростные крики, а еще шум и грохот. В спину ей раздался испуганный крик Даннстоков, которые хотели ее уберечь от вмешательства в драку. Но там был ее отец, а у Хейл забрал с собой нож для мяса. Нора выбежала как раз вовремя — оба мужчины свалились на пол, зацепив тумбу с вазой, та со звоном разбилась, и сухие цветы завалились под диван. Девушка не могла уделить этому много внимания, она только видела, как муж Марты практически одолел ее отца и уже пытался проткнуть его плечо. Джей Ди спасала только сила его рук, которыми он удерживал запястья врага.

— Ты увел мою жену! — прорычал Хейл.

Нора решительно подбежала, чтобы пнуть его в бок и сбить со своего отца, который не мог так быстро подняться с пола из-за протезов. Она наступила мужу Марты на руку и выбила нож, а затем удар по коленке заставить ее закричать и упасть вниз, потому что попал мужик как раз по той ноге, которая была ушиблена в аварии с мамой. Сойер отползла в сторону, за ножом, а, когда обернулась, увидела, что у Хейла в руках пистолет — тот самый, который она забрала у него, — а сам он сидел у осколков вазы.

Она могла бы заметить там оружие раньше, но даже не подумала туда посмотреть. Откуда там оказалась пушка, подумалось в первую секунду, но ответ же был очевиден. «Лучший способ спрятать — положить на видное место», так говорили Дины, у которых под столешницей был армированным скотчем примотан пистолет.

Нора крепко держала в руке нож, глядя на мужа Марты, который целился в нее, и ей очень, очень хотелось покончить с ним, потому что он -ничтожество, пустое место — испугался ее, девчонки, только потому, что она давала ему отпор. Он был тем самым Фрэнсисом Фёрстом, той Эдит Стрип, Хэзер Дьюк. Такие, как они, боялись слабости и прятали ее за агрессией. Подобные люди не видели никого, кроме себя. Такой, как он, убил ее маму. Сбил их и сбежал.

— Нора, — Джей Ди подошел справа, положил ладонь на ее руку. — Не надо. Он того не стоит.

Вдалеке послышались полицейские сирены. Конечно, он того не стоит. Такие люди ничего не стоят. Отсидеть бы за него очень не хотелось.

— Я не собиралась, — ответила она отцу, а затем, скрипя зубами, едва взглянула на Хейла.

Он еще сидел, целясь в них дрожащей рукой, уже положив палец на спусковой крючок. Вид у него был злой, запуганный. А когда он висел над ее отцом с ножом, выглядел куда увереннее, сукин сын!

— Доигрался, Хейл Вазовски, — сказал Джей Ди, хмурясь. — И почему ты подумал, что я сплю с твоей женой? У самого ничего, что ли, не получается?

Нора бросила нож в сторону, а затем положила левую ладонь отцу на грудь. Копы уже были у их участка.

— Все, хватит, — сказала она. — Тебе нужно сесть, он нам все равно…

Раздался выстрел, от которого она вздрогнула, а затем мир пошатнулся, и, оглохнув, она несколько секунд слышала только звон. Не видела ничего, кроме крови, в ужасе распахнув глаза. Боль взорвалась, и это было похоже на то, как дергает машину при столкновении — с силой и резкостью, захлестывая и выбивая из тебя весь дух.

Затем она услышала громкий крик. Не Марты, ни Рэма, ни Джей Ди. Только свой, надрывный. Кровь была повсюду. Стало горячо.

— Джей Ди!

Так как она совсем недавно перестала принимать седативные, ей уменьшили дозу, чтобы не вызвать привыкание или химическое отравление. Норе все это казалось сущей ерундой по сравнению с невыносимой мукой, из-за которой она не могла спать и не могла думать. Она могла ходить по палате кругами, могла читать, но ей запрещали долгие нагрузки, а без них, расслабляясь телом и умом, она вспоминала о боли и снова сжималась на больничной койке, рыдая в подушку от страха и боли.

Они же были холостые! Блядские холостые!

Только спустя сутки, разобравшись вместе с полицейскими, врачи объяснили ей, как им с отцом, сука, повезло.

Патроны действительно были холостые, но с заглушкой — штукой, которая замещала пули в холостом снаряде. Такие использовали для патронов определенных калибров, именно эти были сорокового. При стрельбе заглушки растворяются — сгорают из-за высокой скорости, но они могут застрять в дуле по неосторожности. Хейл мог однажды допустить ошибку при стрельбе или перезарядке, он явно не заботился прочисткой и проверкой своего оружия. Что-то он напортачил, а Норе в тот момент было слишком херово, чтобы запоминать такие детали. Главное, что застрявшая заглушка вылетела при выстреле, потом пробила ей левую ладонь, лежащую на груди Джей Ди, а ему самому досталось в легкое.

Нора рыдала. Рыдала каждый раз, когда думала об этом. Она рыдала в одиночестве, рыдала при врачах, при Рэме и Марте, при копах, которых пустили к ней через сутки после того, как она пришла в себя, на что она дала свое разрешение. Она не могла перестать плакать, а окружающие ее люди неизменно терялись от такого, особенно самые близкие — Даннстоки, — привыкшие к ее твердости. И поэтому никто ее не успокаивал, не обнимал. Только Рэм через день осмелел и обнял, а потом начал пересказывать то, что знает.

Хейл сам не ожидал, что ранит их. Естественно, он-то думал, что в обойме все еще холостые патроны. Поэтому полиция без проблем задержала его, растерянного и испуганного, пока у его ног растекалась лужа крови, лежало одно полуживое тело и извивалась одна кричащая девчонка, прижимая к груди дырявую руку. Затем уже, придя в себя на допросе, он рассказал все, в том числе и про то, что Нора избила его и украла у него пистолет. Глядя на него, двухметрового лба с широкими плечами, и держа в уме ее образ — худую девчонку, пережившую кучу стресса, копы, само собой, не поверили ему. А на пистолете были найдены только его отпечатки.

Джей Ди, конечно же, стер их, прежде чем спрятать пушку. Рэм не видел, откуда у Хейла оказался пистолет, и, вроде как, он верил версии копов, что его отец принес оружие с собой, а законникам дурил головы. В любом случае, он у Норы не спрашивал, а она ничего не отвечала. Что касалось Марты, она, вроде как, от шока позабыла половину произошедшего и до сих пор не могла связно ответить ни на один вопрос полиции. Она могла защищать Нору от страха, стыда или вины, или, может быть, и впрямь у нее случилась амнезия из-за стресса. Спрашивать не хотелось. К тому же, они пока толком не разговаривали, потому что Марта боялась и слово в ее присутствии сказать, а Нора все так же плакала от боли и отчаяния.

Конечно, она и злилась. На всех, в основном, потому что боль мешала думать трезво, а любая эмоция становилась негативной. Но она точно не перестала бы злиться на Хейла, который испортил ей руку, и, возможно, лишил ее отца. Как она и ожидала, подобные люди всегда мешали ей жить, лишая чего-то важного. Кого-то она успевала убить, а вот в тот момент остановилась. И Нора жалела о том, что она не успела его прирезать, жалела каждую ночь, когда было больнее всего в руке и страшнее всего за отца.

Джей Ди был еще жив, потому что ее рука на сердце не дала заглушке пройти глубоко. Она приняла большую часть ударной силы на себя, и у нее не просто пулевое отверстие красовалось на ладошке, ткани разорвались дальше. Шрам проходил через всю ладонь, на тыльной стороне он оканчивался у костяшек. И он был уродливым, конечно. Разрыв, шутка ли. Это была только заглушка, поэтому кисть не разнесло.

Везение. Какое же везение, блять.

Ее пустили к нему в палату только на шестой день после трагедии. Под капельницей и дренажем, он не приходил в себя, зарос щетиной и лежал тут просто… как кусок мяса. С тех пор девушка была только у него в палате, и уговорила врачей, чтобы ей разрешили проводить тут больше времени. Она вела себя тихо, правда. Все, что от нее просили, она выполняла, даже пересиливала боль, не упрашивала повысить дозу обезболивающего, перестала ругаться матом при врачах. Она просто хотела быть рядом любой ценой. Умрет ли он или проснется, Нора желала только видеть этот момент и держать его в эту секунду за руку. Писк его аппаратов стал для нее музыкой всей жизни. От его слабого биения сердца зависело ее собственное. Чуть сорвется — у нее то же самое, бьется стабильно — она сидит без движения у его кровати. Дни в больнице для нее пошли заново.

На второй день она начала читать в его палате книги. Марта и Рэм принесли ей некоторые личные вещи, в том числе и сборник стихов Бодлера. Тогда же Нора поняла, что зрение у нее все-таки упало — опасная травма, сильный стресс, а еще она добивала свои глаза постоянным плачем. Список вещей пополнился очками для чтения, но отцовскими. Они были ей велики, иногда приходилось придерживать дужки. Нора решила пользоваться маминым моноклем, когда выйдет отсюда. Если отец… уйдет… она могла бы забрать его очки себе, только исправить под свой размер. Но девушка предпочитала думать только о монокле.

На третий день Нора смогла адекватно поговорить с Мартой. Ничем хорошим не закончилось, потому что тетя пришла к ней не с простым визитом, а со сложным разговором.

— …И, если он не придет в себя в ближайшее время… — нужно было закончить, но Марта не могла.

Нора, сидевшая во время ее речи в настороженной позе с хмурым выражением лица, снова показала слезы.

— Договаривай, — буркнула она. — Давай. Если он не очнется, то что?

— Родственникам предлагают договор, чтобы отключить от аппаратов жизнеобеспечения, — тихо продолжила Марта, сжимаясь на краю кровати девушки, куда она присела.

— Я откажусь, естественно. Ни за что, понятно? — девушка выпрямила спину, поднимаясь из полусидящего положения.

— Нора…

— Только посмей мне предложить такое!

— Нора, нет! Я не о том, милая! Тебе… тебе не предложат договор. Тебе нет восемнадцати. Предложить могут Баду, его отцу.

Сойер замерла, она ведь и забыла о том, что у нее есть такой дед. Растерявшись, она дала Марте шанс придти в себя и продолжить, прежде чем Нора заговорит первой.

— Бада поймали. Пока что он под арестом, — сообщила она. — И ситуация спорная. Ведь кто-то должен разобраться с врачами по этому поводу. Они ждут, пока Бад выйдет под подписку о невыезде, но он мог бы выйти и быстрее, если за него внести залог.

— Я хочу его видеть, — тут же заявила Нора. — Я должна сказать ему, чтобы он не соглашался, я сделаю все, что только смогу, чтобы его уговорить…

— Нора, ты сможешь покинуть больницу только на следующей неделе, и то, если швы можно будет снять! — Марта протянулась к ней. — К тому же, тебе абсолютно запрещены нагрузки и нежелателен стресс, а это…

— У меня отец, блять, умирает, Марта! — голос сорвался на визг. — И я знаю, что он может умереть в любую секунду, отключай его или не отключай, но если есть хоть малейший шанс, что он очнется, я буду бороться за него, ясно? Я-то в сознании, в своем уме, и рука — это не легкое! Если и случится что-то, на мое спасение будет больше времени, чем четыре минуты!

Затем она замолчала, закрыв свободной от перевязок рукой лицо, быстро вытерла слезы и напряженно выдохнула.

— Слушай, если я выйду отсюда раньше, чем выйдет он, я хотела бы поехать к нему в участок и поговорить. Свидание же разрешено, так? Я его внучка, мне не откажут, и все будет происходить под наблюдением, потому что из-за меня у него и были проблемы, копы не захотят рисковать, они будут смотреть, чтобы он на меня не бросился. Вряд ли от разговора с ним я получу больше стресса, чем получаю сейчас.

Марта согласилась. Но тогда же она решила сообщить еще кое-что.

— Органы опеки тоже хотели поговорить с тобой.

Нора выслушала все молча, без возражений, почти без эмоций, но потом просто встала с кровати и поспешно ушла из палаты. Марта отпустила, решив, что ей нужно умыться или просто выплакаться снаружи, но девушка вместо всего этого рванула в палату к отцу. Был он все равно рядом, больница Шервуда оставалась тесной коробкой. Даже не пришлось говорить медсестре за стойкой, к кому она идет, та все равно видела ее трижды на день. Хватило кивка.

Нора боялась сказать хоть слово — боялась, что разревется раньше времени. Оказавшись в палате рядом все с тем же недвижимым телом под трубками, девушка села на его кровать, так близко, как могла, и осторожно взяла за прохладную руку, робко сжимая его пальцы. Столько слов просилось на ум. Нора перевела мутный взгляд с его руки на бледное спокойное лицо. И ей хотелось умолять его, хотя она понимала, что он не слышит. Но его кома была так похожа на сон, что ей подумалось, будто можно его разбудить.

— Очнись, — прошептала она, поджимая дрожащие губы. — Очнись же…

Он не очнулся. Ни один из показателей на мониторах не изменился. Все такое же слабое сердце. Грудь вздымалась не по его желанию, а по желанию аппарата. И то, очень бережно, потому что его сшивали и оперировали не один час. Легкое еще надо было беречь. Если бы он не курил с подросткового возраста, то, может быть, уже давно очнулся бы. Идиот.

— Джей Ди? — позвала Нора, всхлипывая.

Она наклонилась поближе, несколько слез тут же упали на его одеяло. Девушка опасливо приблизилась, вглядываясь в его лицо и чуть крепче сжимая его руку.

— Если ты не очнешься… Тебя отключат, понимаешь? — спросила она тихо, дрожащим голосом. — Меня — в приют. А я сбегу. Потому что я одна не смогу. Я не переживу еще и тебя. Я убью их всех, понимаешь?

Отец все так же молчал, глубоко спящий.

— Ты мне обещал! — шепотом возмутилась она. — Ты обещал, что ты меня не бросишь! Я тебе поверила, ты, чертов лгун!

Джей Ди не ответил. Нора нахмурилась, еще роняя слезы, но она была на взводе, все еще чувствуя решительность, и она должна была бороться. Пока он жив, она боролась бы до последнего. Люди срываются, а потом живут дальше, пробуют снова, так ведь? Она на нем не сдастся, нет уж.

* * *

«Тоску блаженную ты знаешь ли, как я?

Как я, ты слышал ли всегда названье: «Странный»?

Я умирал, в душе влюбленной затая

Огонь желания и ужас несказанный.

Чем меньше сыпалось в пустых часах песка,

Чем уступала грусть послушнее надежде,

Тем меньше, сладостней была моя тоска;

Я жаждал кинуть мир, родной и близкий прежде».

* * *

Нора зачитывала любимые стихотворения, как это, вслух. Шел пятый день, уже десятый после их попадания сюда, и она уже немного обвыклась здесь, а врачи и медсестры привыкли к ней, живущей на две палаты. Сидя на стуле рядом с отцом, Нора закинула ноги на его кровать, все равно ведь его ног там не было, места хватало, она не могла ему помешать.

— Если бы я не знала, что этот сборник вышел еще в девятнадцатом веке, подумала бы, что ты сам его написал, выдав себя за Шарля Бодлера, — с улыбкой добавила Нора.

Отец снова не ответил, писк приборов оставался единственным звуком в тишине.

— А еще ты не знаешь французский. Думаю, он подошел бы тебе больше, чем немецкий. Не подходит тебе грубый говор, — цокнув языком, Сойер покачала головой, глядя на Джей Ди сквозь очки для чтения, а потом снова окунулась в книгу.

Разговаривать с коматозником казалось глупой затеей, безнадежной. Но от этого хотя бы не кипели мозги, а еще так можно было отвлечься от боли. Как раз способов отвлечения Нора искала как можно больше, и, желательно, более занимательных, чем молча смотреть в окно на городское кладбище, засыпанное снегом.

Из-за этого она согласилась посмотреть с Рэмом тот самый футбольный матч, который показывали по телевизору в общем зале. Ради этого здесь собралось несколько больных и даже медсестры с дежурными врачами. За журналиста и главного болельщика в этом прямом эфире была, само собой, Хэзер Дьюк. Быстренько объявив состав команды, оставшееся время она посвятила Айзеку.

— …с гордостью могу его назвать своим сыном. Да, я этого не скрываю! — заявила она.

Едва не проблевавшись, Нора ушла в туалет и была там до самого начала игры. Она хотела остаться в своей палате, но в коридорах сейчас было тихо и скучно — все, кто мог ходить, ехать на каталке или ползать, были здесь, включая ее лучшего друга. Пришлось вернуться, к тому же боль начала «стрелять» в руке, и отвлечься было жизненно необходимо.

Это была первая игра в американский футбол, которая реально смогла вызвать в ней эмоции, но не ужаса от варварства и суеты происходящего.

В решающий момент, когда Вестербург мог забить гол, Айзек получил мяч и… бросил его прямо сопернику. А сразу затем его сбили с ног с такой силой, что, кажется, сломали плечо. Все замолчали — комментатор, неугомонная Дьюк, все трибуны со стороны Вестербурга, весь общий зал шервудской больницы, весь город. Все были в шоке, одна Нора еще была способна на эмоции и мысли, потому что у нее не было никаких завышенных ожиданий по поводу матча, а затем, когда победила команда соперника, ей вдруг захотелось рассмеяться. Во весь голос. Не потому что Айзек сглупил и еще заработал перелом, на это было как-то плевать, а потому, что затем операторский план сменился на Хэзер Дьюк, видимо, в ожидании ее комментария, а она выглядела так пораженно, что Нора сфотографировала бы, но телефон оставила в палате.

— Он… — комментатор заговорил первым. — Он просто… кинул мяч… квотербеку другой команды? Ваш сын только что…

— Ну, вообще-то, он пасынок, — ответила Дьюк спокойно. Затем ее тон стал жутко холодным. — Его родная мать бросила его в два года. Иногда это отражается на нем. Умственно.

И, может быть, в этот момент Норе впервые стало жалко Айзека. Осознала она это позже, когда его привезли в больницу после игры. Она видела его мельком, пока его везли в травматологическое отделение, чтобы он пробыл там пару дней, и он без своей футбольной формы, хваленной решимости и уверенности сидел, сгорбившись, в кресле-каталке, пока никто его не видел, весь в синяках и бинтах, с грязными волосами и совершенно потухшим взглядом. Затем Нора услышала звук резкого разговора, и, приблизившись, она увидела, как тот самый мистер Маккензи ругает сына, не прекращая.

— Столько надежд на тебя было возложено! Столько возможностей нам открывались! И надо же тебе все просрать! — Айзек пробормотал что-то в ответ. — Что ты там ноешь себе под нос?

— Ты сам просил об этом, — повторил юноша громче, хриплым голосом. — Хэзер начала всю эту акцию, а я…

— Хэзер помогла нам привлечь внимание губернатора к игре, а ты!.. Лучше бы я оставил тебя тогда матери! Послушал Хэзер, понадеялся сделать шервудскую звезду, а ты оказался для нас таким разочарованием!

Вздохнув, Нора быстро исчезла из-за угла, и вернулась в свою палату, забравшись под одеяло. Надо было признать, что она ошибалась насчет Айзека. Не во всем, но просчет был крупный. Он ведь с таким энтузиазмом привлекал к себе внимание, а оказалось, что весь этот цирк был для того, чтобы не подвести семью. Что ж, запросы у них, конечно… Можно ли было ненавидеть Дьюк больше, чем сейчас? Скользкая гнида, какой была, такой и осталась.

Выход из больницы не ознаменовал отдых, который ей, вообще-то, был рекомендован. Первее всего, оставив вещи дома, девушка помчалась в полицию, потому что Бад должен был быть там. И им действительно позволили поговорить в комнате для свиданий, через стекло. Выглядел он постаревшим на пять лет, но все так же ухмылялся, будто и не было всей этой кутерьмы и ненависти между ними.

— Ты же пришла ко мне не из большой любви, бабуля? — спросил он.

— Да, внучок, но ты ведь и сам соображаешь. Слышал о договоре об отключении аппаратов жизнеобеспечения? — спросила она нетерпеливо.

— Слышал даже больше тебя. Когда наш папуля сделал большой бум, все шансы на его выживание падали, и мне звонили по поводу договора. Я подумал хорошенько, вырвался с работы, поехал, а в пути уже узнал, что он пришел в себя, так что даже обсуждать ничего с докторами не пришлось, — Бад усмехнулся. — Что, все-таки решили подождать меня и оставить выбор за мной, а не за тобой?

— Что ты решил тогда, восемнадцать лет назад? — спросила Нора, прижимая трубку для переговоров к уху.

Бад отвел взгляд, а затем фыркнул от смеха.

— Да какая уж теперь разница. Он выжил, как и всегда. Может быть, и сейчас выживет, хотя он уже не тот мальчик в расцвете сил…

— Слушай, если к тебе обратятся, не соглашайся, слышишь? — заговорила Нора, подавляя ком слез в горле. — Я сделаю все, что угодно, если ты не подпишешь отказ, но, если ты решишь его убить… Я клянусь, ты пожалеешь, что его не окажется рядом, когда я к тебе нагряну.

Бад хрипло рассмеялся, аж уткнувшись лбом в свой стол, а затем поднял на нее веселый взгляд.

— Мне нравится, какой ты стала, бабушка! — ответил он. — Казалась такой слабенькой. Лекарства какие начала принимать? Мне такие же купишь?

Нора справилась с желанием плюнуть в стекло, которое их разделяло. Бад мог ей помочь, как бы прискорбно это ни звучало.

— Ты можешь не любить своего отца, детка, — равнодушно сказала она, — но я ради него сверну горы. Мы только стали семьей, ты пока не понимаешь, что это означает. Он мне не обуза, и я ему тоже, и мы держимся друг за друга не из нужды, а из любви. Он сказал мне буквально за две недели до того, как попасть в больницу, что больше не чувствует себя одиноким. Как же я могу его бросить теперь? Ты же, на самом деле, еще можешь понять, внучок. И можешь помочь своей старой бабуле. Хотя бы ради папочки. Могу я на тебя рассчитывать?

— Можешь, — вздохнул Бад. И теперь его голос звучал тяжело, устало. Веселье во взгляде испарилось, он смотрел на нее серьезно. — Но если он сам умрет, вину свалить на кого-то другого не получится.

— Знаю, — ответила Нора серьезно. — И я оставлю тебя в покое. Если, конечно, вообще можно жить спокойно после этого.

Вроде как, с дедом она договорилась. Теперь оставалось рассчитывать только на отца.

* * *

«Безумье, скаредность, и алчность, и разврат

И душу нам гнетут, и тело разъедают;

Нас угрызения, как пытка, услаждают,

Как насекомые, и жалят и язвят».

* * *

— Мне кажется, я поняла, что просто срывала свою вину на других людях. Иногда несправедливо, что паршиво, чего таить? — Нора пожала плечами, затем отложила книгу на ближайший столик. — Но на ошибках учатся, ведь так? На них надо учиться, а не избегать их. Так что я снова возвращаюсь к тому, чтобы наблюдать за людьми, а не всех относить к потенциальным рабам нынешнего общественного строя. Завтра возвращаюсь к занятиям в школе, так что будет куча возможностей попробовать.

Девушка усмехнулась, а потом перевела взгляд на отца. Тот, еще чуть-чуть заросший, лежал все в той же позе, как и всегда, только теперь дренаж полностью отключили, а аппарат искусственного дыхания помогал уже чуть окрепшим легким нормально расправляться. Надежда уже не была такой призрачной, так что Нора не так часто отчаивалась, как прежде.

— Мама бы гордилась, да, — сказала Сойер вслух самой себе. — Но она же уже не может мне об этом сказать, а ты можешь, так что давай поскорее там.

Она отвела скромный взгляд, еще пытаясь улыбаться в шутливой манере, и у нее получалось. Хотелось бы, чтобы он, даже если не слышит ее, на подсознательном уровне чувствовал себя комфортно, чувствовал, что он не один. И хотелось бы, чтобы он мог проснуться (или уйти) не в панике, в компании белых стен и незнакомых медсестер, а рядом с ней, со своей семьей, без страха и без тревоги, не так, как восемнадцать лет назад.

— С тобой, пап, реально сложно, это я тебе как Сойер говорю, — вслух с грустной улыбкой заметила Нора.

А затем послышался шумный вдох, жизненные показатели едва покачнулись на мониторах, а затем писк стал громче. Громче и чаще. Девушка перевела удивленный взгляд на отца, боясь, что его состояние ухудшилось, она вскочила на ноги и подбежала прямо к нему.

Он приоткрыл глаза.

С каждым днем своего пребывания здесь Джей Ди становился все невыносимее. Во время очередного сеанса ворчания девушке стоило больших усилий не нагрубить ему, она ходила по грани. Отца спасало то, что она любит его и не желает так обращаться с ним, пока он все еще в больничной койке.

— Закрой, пожалуйста, рот, — вежливо, но твердо произнесла Нора. — После всего того, через что мы прошли вместе и по одному, ты еще сомневаешься в моей силе?

— Я знаю, что силы в тебе много, — отец закатил глаза, нетерпеливо фыркнув. Лежа в кровати, у него не было шанса резко заерзать или уйти, а еще ему не хватало энергии и свободы действий, чтобы махать руками во все стороны, как он любил делать во время разговоров. — Просто для тебя это уже многовато, нет? Еще и с рукой.

— Моя раненая рука работает лучше, чем обе твои целые, ясно? — девушка подошла, села на край койки, свесив ноги с края. — Джей Ди, перестань, не выйдет. Мне не тяжело, и передо мной тебе не должно быть стыдно. Нет ничего такого в том, что я хочу прокатить тебя в каталке до буфета. Если бы я решила тебя сама оттащить в ванную и помыть, тогда ладно, ворчал бы, сколько влезет, но это… Я просто хочу, могу и делаю, понятно? А сколько времени это займет и сколько сил — только моя забота.

Отец вздохнул, ни на секунду не переставая хмуриться.

— Как скажешь, — ответил он, отведя к окну холодный взгляд, — твое право, можешь гробить на меня все свое время…

— Джей Ди!

— …но тебе следует больше заботиться о себе, — он снова посмотрел на нее. — В последний раз, готов поспорить, ты нормально ела в День Благодарения. Не знаю, когда ты успеваешь делать уроки и нормально питаться после больницы. Здесь ты проводить больше времени, чем дома, — он невесело усмехнулся, взяв дочь за локоть. — Если не перестанешь, я скоро поднимусь, закроюсь изнутри и не открою никому, пока ты не отдохнешь, как следует.

— Я заберусь через окно, вырублю тебя и проснешься ты уже привязанным, в отделении психиатрии, — пообещала Нора с улыбкой. — Не жалеешь врачей и медсестер, так пожалей себя. Испытывать мое терпение — очень плохая идея, ты отлично это знаешь.

— Ох, Сойеры, вы невыносимы, — отец опять закатил глаза, откинувшись на подушку. — Чрезмерный альтруизм — тоже порок, дорогая дочь.

— Ну что ж, одним пороком в моем списке больше, — девушка погладила отца по плечу.

— Нора, — протянул он, — ты же не отходишь от меня уже сколько? Пятнадцать дней?

— Почти десять. К тебе разрешили войти только на шестой день. И я не собираюсь отходить, чтобы ты понял. Я и так оставляю тебя до самого обеда, пока хожу и справки везде ношу, — девушка поправила его одеяло, скрывая свое волнение.

— И разве мне стало хуже за эти два полдня? Под наблюдением докторов, с целой стопкой книг, иногда даже Марта забегает, — Джей Ди взглянул на дочь, слегка забавляясь.

— У докторов еще десятки пациентов, кроме тебя, книги тебе не помогут, если вдруг разойдутся швы и начнется пневмоторакс, а Марта смотрит за тобой скорее для спокойствия своей совести, чем для меня. Разве медбратья знают, как тебе поправить подушку, во сколько ты просыпаешься, какие новости любишь слышать? — девушка поджала губы, подняв на отца глаза, блестящие от наступающих слез.

Она уже перестала плакать на людях, период постоянных рыданий остался позади. Но это для них, для всех остальных, а в одиночестве или при отце Нора могла позволить себе проронить пару крокодильих слез. Он знал ее величайшие слабости, так что эта слабость была пустяком. Да и, к тому же, он никогда не пугался и не смущался, когда она плакала. Отец знал, что она может быть уязвима, и он никогда не думал, что это что-то плохое.

— Я могу им сказать, с языком у меня проблем нет, — Джей Ди улыбнулся, а затем совершенно серьезно продолжил. — Нора, я знаю, что ты боишься. Мне жаль, что тебе снова пришлось это пережить, но все обошлось, понимаешь? Я в сознании, никакого аппарата для дыхания мне не требуется, и капельница у меня осталась только одна. Уже через пять дней меня можно будет сплавить домой. Не надо поддаваться страху. Ты была такой храброй все это время, но теперь начала бояться, когда уже можно выдохнуть спокойно.

— Малейшая случайность — разрыв, пневмоторакс. Внутреннее кровотечение, четыре минуты на медицинскую помощь, — выдохнула Нора, явно переступая через себя при мысли о последней своей фразе. — А с какой периодичностью к тебе заходят медсестры?

Джей Ди дотянулся до ее ладони, крепко взял за руку, продолжил чуть мягче.

— Я знаю, что такое пневмоторакс, — сказал он. — И все эти четыре минуты я буду в сознании, а нажать на кнопку вызова — дело пяти секунд. Это уже не будет пулевое ранение.

— Фактически, это и не было пулевое ранение, потому что заглушка — не пуля…

— Нора, — позвал он, только заметив, что она опять прячет взгляд. — Милая. Посмотри на меня. И не смей возражать своему старому больному папаше.

Девушка едва улыбнулась, заглянув ему в лицо и поспешно вытерев слезы тыльной стороной забинтованной руки. Опять мусолила повязку, но ничего не могла с этим поделать.

— Все в порядке, честно. Я знаю, ты можешь потянуть все это — и школу, и меня, и дом, но ты совсем не обязана, тем более, когда есть, на кого положиться. Доверять трудно, я понимаю, особенно чужим людям, и особенно после того, что случилось, но нужен еще один маленький пустяк — поверить, что я здесь буду в порядке. А я буду, не сомневайся. Для начала отдохни хоть один вечер. Как раз в выходной. Можешь названивать мне, сколько пожелаешь, но только если ты будешь в это время дома перед теликом или, что еще лучше, в 7-eleven. Мне пока слаши нельзя, выпей за нас обоих. И не смей больше плакать из-за меня.

— Ты — мой отец, мой последний родственник, как я могу не плакать! — воскликнула Нора, снова вытирая слезы и опять не глядя на него. — Бесчувственный.

— Я тоже тебя люблю, — Джей Ди усмехнулся. — Ну, обнимешь меня? Давай, не бойся, не рассыплюсь.

Улыбнувшись, девушка приникла к нему, совсем осторожно сжимая его плечи. Он и впрямь был куда крепче, чем в день, когда очнулся, а еще он снова был теплым, почти горячим, и этот запах одеколона каким-то чудом еще остался при нем. Может быть, это из-за майки, которую Нора принесла ему из дома. Девушка побоялась прижиматься сильнее, так что отстранилась скоро.

— А теперь уходи отсюда. Делай уроки или подделывай табель успеваемости, что там еще нужно для нормальной учебы, — отец махнул рукой. — Нагонять учебу уже в который раз — та еще морока. Угнетает похуже убийств.

— Конец семестра, — Нора пожала плечами. — Итоговые контрольные — и все. Подучу кое-что, напишу те работы, которые пропустила. Флеминг слишком растерялась, когда я сунула ей все больничные справки, так что я ее под шумок убедила, что мне стоит больше отдыхать, и теперь я могу уходить с уроков, не бегая за запиской от медсестры.

— Будто бы раньше ты бегала! — фыркнул отец. Нора не стала возражать, ей даже не захотелось возмущаться, все равно они оба отлично понимают, что это правда. — Что там с Вестербургом? Смерти прошли, футбольная игра тоже, что теперь?

— Не то чтобы у меня было время на общение с другими людьми и собирание слухов, — девушка пожала сгорбленными плечами, затем нахмурилась. — Но после такого краха новости, конечно, даже не приходится выуживать, они сами до тебя доходят. Что ж… Они проиграли кубок, который не отдавали десять лет, и им есть, отчего беситься.

В порыве задумчивости, снова сталкиваясь с серией сомнений, девушка поджала губу. Немного подумав, она решила, что должна поделиться мыслями с отцом.

— У них новая жертва. Айзек Маккензи отдал победу в руки врагу, а его мачеха, Хэзер Дьюк, в прямом эфире объявила, что он ей не сын, что настоящая мать его бросила и поэтому он умственно отсталый. Он теперь до конца выпуска будет сидеть на скамье запасных, а другие игроки терпеть его не могут. Родители от него отказываются, учителя, как я слышала, на дух не переносят, потому что в городе был весьма богатый тотализатор, на котором они все продули свои ставки. Так что теперь он, вроде, изгой, а я… Ну, я не ожидала. Я считала, что он — хладнокровная скотина, достойная своей мачехи. Конечно, он далеко не невинный мученик, но я ошибалась на его счет.

— Тянет к футболистам, детка? — усмехнулся Джей Ди.

— Ненавижу футбол, — скривилась Нора. — И, уж тем более, ненавижу футболистов. Но ведь везде есть свои исключения. Среди Хэзер была Макнамара, среди Даннстоков есть Рэм. Может быть, Айзек — исключение среди игроков в футбол?

— Не попробуешь — не узнаешь, — ответил отец. — И я имею в виду попробовать разглядеть его получше, но ничего больше. Если только услышу, что он с тобой что-то сделал, я угоню кресло-каталку и перееду его к чертовой матери. В его случае, мачехе.

Тихо рассмеявшись, Нора похлопала отца по руке. Совсем слегка, снисходительно.

— Какой ты банальный. Можно же придумать столько интересных способов убийства с креслом-каталкой.

Отец растерял все свое напряжение, усмехнулся, поддержав ее. Нора улыбалась, но все еще думала, права ли она насчет доверия и второго шанса. Очень хотелось не ошибиться в этот раз.

* * *

Спустя выходные настало время вернуться к полноценной учебе спустя несколько самых долгих дней в ее жизни. Под полноценной учебой имелось в виду не просто чтение, зубрежка, выполнение упражнений, всяких проверочно-самостоятельно-контрольных работ и домашки, но еще и возвращение в школьное общество. Пока что никуда больше не надо было бегать со справками, рука не мучила тянущей болью под плотной повязкой, а все важные моменты в учебе она нагнала, побегав пару дней по учителям и оставаясь с ними на переменах. Не то чтобы Нора была в восторге от возвращения в Вестербург со всеми его… людьми, но ей сейчас было важно увидеть, чем все закончилось. Не спилась ли Эмили? Не подохла ли от нагрузки Элена? Как преобразился Айзек?

Что падение в нем изменило? Он забрался высоко, несомненно, но подстелить себе что-нибудь мягкое по неопытности забыл. Ударить должно было очень сильно. Вывих плеча наверняка казался ему малейшей из проблем.

Придя в школу пораньше, Нора сначала увидела Эммелин и Элену, которые, вроде как, не заметили ее, потому что куда-то спешили. Элена теперь выпрямила спину, и ходила, расправив плечи, с деловым и загруженным видом. Слоппер за ее спиной казалась тенью, он молча слушала, не поднимала глаза. Лицо у нее осунулось, вроде бы. Она начала стремительно сбрасывать вес еще до Дня Благодарения. Стресс, курение или алкоголь — Нору не интересовало. Может быть, Эмили еще могла взять себя в руки и продолжить жить, может быть, она и без усилий отошла бы со временем. Нора не стала бы давить на больное, хоть она и не забыла о том, как Слоппер делала то же самое. Между ними не осталось долгов, они были квиты, так что позиции наблюдателя Норе хватало. А Элена… Она даже смогла приятно удивить — стала ответственным человеком без всех этих примочек своей погибшей подружки в виде давления на людей и подчеркивания своего превосходства. Ничем более не выделяясь, Элена стала частью этой толпы, на которую Сойер плевать хотела, так что и сейчас, убедившись, что за время ее отсутствия оставшиеся ЭС-ки не стали буйными, девушка спокойно отвернулась от них.

Следом ей не повезло заметить Хэмиша Аткинсона. Теперь же он, вроде как, был в постоянном составе? Насчет спорта Нора была не уверена, но что она точно слышала, так это то, что именно его шкафчик Айзек Маккензи взорвал большой петардой в прошлую пятницу. Никто, конечно, доказать не мог, что это сделал именно Айзек, но все догадывались. У него был повод, причем веский — говорили, что Айзека довели до белого каления. Его чуть не избили его же бывшие друзья во главе с Хэмишем. И некому еще было заступиться за Маккензи. Разве что, кто-то отомстил Аткинсону за былое, сделав это как раз в то время, когда все подозрения пали бы на Айзека. В любом случае, слышать это было, как ни странно… неприятно?

Узнав в ту же пятницу про петарду, Нора почувствовала духовную связь с тем человеком, который решил так отомстить Хэмишу, кто бы это ни был. Даже если Айзек был на самом деле сволочью, которой в итоге не повезло, девушка искренне поддерживала его, если это и в самом деле он спалил вещи этого засранца. Неприязнь к ублюдкам типа Аткинсона сближала, даже если у людей росла она на разной почве.

Помимо этого, ей управляла жалость. Ей жалко было того мальчика, которого вырастила такая змея, как Дьюк. Она же использовала его, как очередной способ выделиться. И вот, когда не получилось, она со злости натравила на него его родного отца. Сложно было не сочувствовать в такой ситуации. А, если Айзек еще и остался нормальным, а не вырос под ее влиянием гнидой, тогда еще было место и для уважения. Да, Нора не врала себе, она могла бы уважать Айзека, сопереживать ему и хотела бы его поддержать.

Ей это было знакомо. Она читала о том, как травили маму, и это уже само по себе звучало ужасно, все это понятие «травли». Она сталкивалась с этим в прежних школах. Ей были знакомы взлеты и падения, знаком ужас и отчаяние перед лицом последствий. Опять же, в одиночку с этим невозможно было справиться, а Айзек, в том-то и дело, сейчас выглядел одиноким, как никогда, и вряд ли ему когда-то приходилось с подобным сталкиваться, что делало его нынешнее положение еще более страшным.

Нора предположила: а что, если она помогла бы ему? Потом задумалась над этим серьезнее, могла ли она ему помочь? «Не попробуешь — не узнаешь», прозвучал в голове отцовский тон с присущей ему простотой. Ведь у нее было в планах давать людям второй шанс, она говорила отцу об этом вслух, и не врала, хотя Джей Ди тогда и был еще без сознания. Можно же было попробовать. Хотя Норе еще не приходилось предлагать подобную помощь. Но ее вдохновляла сама мысль о том, что она кому-то может помочь. Еще совсем недавно она и не знала, как справиться самой, а теперь думала о том, что можно спасти другого человека. Так же, как это делала мама. Отец же обещал ей свое общество с нормальными людьми. Было бы неплохо, если бы в их полку прибавилось. По крайней мере, так казалось.

Но пока это все были надежды, все те же светлые и непродуманные. Нора больше не запрещала себе надеяться, она не боялась всего светлого, не тряслась в ожидании темной полосы, но ведь реализм вполне уживался с верой. Так что, надеясь, она еще и продумывала план грядущего разговора. Айзека пока не было видно. Нора не видела его ни во время своей беготни по учителям, ни теперь, перед занятиями, и на переменах тоже не видела. Но она узнала, что Маккензи в школе, и совершенно неожиданно.

Он просто вышел в коридор из спортивного зала на одной из перемен, и тут же зашипел от боли, схватившись за руку, потому что в вывихнутое плечо его своим плечом толкнул Аткинсон, догнав Маккензи в дверном проходе.

— Не зевай, Куриная Слепота, — сказал Хэмиш с ухмылкой.

Нора расслышала, потому что стояла недалеко, буквально в нескольких шагах, и на какое-то мгновение они с Айзеком заметили друг друга, потому что их взгляды пересеклись. Нора понимала, чем вызывает его удивление, но сама удивилась немного по другому поводу. Маккензи, конечно, был без бомбера, в обычной темно-синей кофте на замке, под которой виднелась черная футболка. Никакого больше красного цвета и яркости. А что стало с бомбером? Он сам отказался от него или бывшие дружки испортили? Но одежда — последнее дело, которым можно было удивить Сойер. Ее больше заинтересовали новые синяки. После игры у него не было синяков на лице, она помнила, ведь видела его в больнице, а тут один цвел багровым прямо на скуле, и под подбородком что-то темнело. Помимо этого, куда делись те убранные назад волосы? Сейчас они просто были зачесаны на одну сторону, слегка растрепанные и чуть пушистые, словно высохли совсем недавно.

— Привет, Сойер, — послышалось от Аткинсона. — Давно не виделись.

Нора вздохнула и перевела на него взгляд, как-то внезапно растеряв все терпение и удивление разом. Хэмиш пытался не смотреть на ее руку, но у него не получалось. Еще ухмыляясь, он наверняка думал, что сказать. Боролся с наплывом пошлых шуточек, определенно.

— Аткинсон, — буркнула она, очень желая добавить что-нибудь еще, потому что лучше бы они еще дольше не виделись.

— Не хочешь выйти со мной вечерком? — спросил он.

Его дружки, стоя позади, снова сдерживали смех. В дверях еще стоял Айзек, уже опустив глаза и пропуская других футболистов.

— Слышал, что дома у тебя полный бардак. Может быть, зайдешь ко мне? — Хэмиш подошел к ней, вскинув брови и ухмыляясь одним уголком губ.

Нора вскинула левую руку, замотанную от запястья до последних фаланг пальцев.

— Угадаешь, какой палец я показываю или тебя вслух послать? — спросила она.

Парни сзади загоготали, и она, признаться честно, осталась весьма довольна собой. Хэмиш, едва прищурившись, но не рассердившись мгновенно, отступил назад. Его забава сменилась на недоумение, затем на изумление, а потом только стало видно, что он задет.

— Тебя саму бы туда, Сойер. Заметно ведь, чего тебе не хватает, — буркнул он, приподняв подбородок.

— А ты в этом специалист, ага? Не знала, что ты разбираешься в хуях, Аткинсон, — усмехнулась Нора. — Но я не удивлена.

И, отвернувшись от него, она пошла дальше по коридору, краем глаза еще взглянув на Айзека. Он тоже смотрел на нее, так же едва-едва. Закадычные товарищи Хэмиша еще смеялись, а он сам что-то бормотал им, то урезонивая их, то обиженно обругивая ушедшую девушку.

Немного подумав на уроке, она решила пообедать в столовой. Если Маккензи был там, можно было бы затеять с ним разговор — простой и честный. Без всякой жалости, которые мальчишки терпеть не могут, без лишних вопросов, которыми его уже наверняка извели окружающие. Начать Нора хотела с малого, а, если он ответит, тогда уже продолжить.

Уже стоя с подносом, Сойер окидывала внимательным взглядом столики, разыскивая Айзека, или, если его здесь нет, просто свободное место. Желательно, подальше от людей, которые на нее пялились. Конечно, своим провалом Маккензи не мог полностью замять ту новость про то, что в доме Динов была стрельба, да еще и в День благодарения, но Нора была благодарна Айзеку за то, что он отвел от ее семьи большую массу зевак и сплетников. Уже прошло три недели с того дня, как Хейл заявился к ним домой, около двух недель с момента матча, и впечатления от незабываемой игры с «Вепрями» были у людей куда свежее и ярче, чем от слухов о Норе Сойер.

Она нашла юношу в столовой, да еще и за тем самым столом, где сама предпочитала обедать. Там все так же спал Гарри Эдвардс и грузчики шныряли от кухни к запасному выходу. Нора села напротив Айзека, и тот окинул ее настороженным взглядом. Вблизи было видно, что глаза у него зеленоватые, но белки сейчас покраснели. И мешки под глазами тоже стали заметны. Странно было бы подумать, что он легко спит после всего этого.

— Привет, — спокойно сказала Нора, пододвигая поближе к себе пудинг на своем подносе.

— Привет, — услышала она в ответ. Голос у него стал каким-то растерянным, хотя с виду Маккензи оставался настороже.

Кое-как взяв вилку в забинтованные пальцы, Нора сумела ее распаковать, а до этой секунды шум шороха упаковки оставался единственным звуком, который делал и без того неловкую атмосферу между ними еще неудобнее. Надо было быть честной, отбросить страх. Сойер съела пару ложек обеда, пытаясь шевелить пальцами под перевязкой, чтобы размять затекшую кисть. Легкая боль помогла ей выйти из своих смущенных мыслей и взять себя в руки (вернее, в одну здоровую руку).

— Айзек, могу я сказать кое-что? — она подняла взгляд от еды.

Он посмотрел на нее в ответ, чуть сильнее сжав пакет молока в своей руке. По лицу можно было сказать, что он не скрывает раздражения, едва сдерживается от того, чтобы послать ее далеко и надолго.

— Валяй, — сказал он, подперев голову кулаком.

— Я хочу извиниться, — сказала Нора. И тут, наконец, она увидела сильное удивление. Парень аж уронил руку на стол и нахмурился в недопонимании. — Я была грубой сукой с самого начала нашего знакомства. Ты тоже был не подарок, но я здесь не для того, чтобы тебя обвинять, а для того, чтобы за свое поведение прощения попросить. В большинстве наших разговоров ты не делал ничего такого, за что заслужил бы поток помоев от меня. По крайней мере, со мной ты разговаривал лучше, чем Эдит Стрип или идиот Аткинсон.

Едва усмехнувшись, Нора покрутила в пальцах трубочку от сока, и заметила, что Айзек невесело фыркает от смеха.

— В общем, теперь-то уже неважно, как ты ко мне относишься, и как я к тебе отношусь, я просто говорю, что жалею о тех словах и больше грубить не буду. Никаких обид и ругани. Могу я предложить мир?

Маккензи пару секунд смотрел на нее с любопытством и сомнением, но там не было такого яростного отрицания, как у Эдит Стрип, не было ненависти и насмешки. Он слегка не доверял ей, но ведь это было естественно. Спустя всего лишь пару секунд Айзек протянул ей левую руку, а затем, заметив, что она-то своей левой рукой ответить не сможет, быстро протянул правую. Они оба едва усмехнулись над этим, но ладони друг другу пожали, причем крепко.

— Я тоже должен извиниться, — ответил он. — За ту вечеринку. Пьяный был, целоваться полез — дурак, не отрицаю. И за все остальное тоже, вроде похорон, школы. Все это время я вел себя по-скотски. Думал, так будет лучше. И вот, смотри, где мы сидим.

Он взмахнул одной рукой, едва улыбаясь. Но в глазах его были тоска и сожаление, которые нельзя было скрыть и трудно было хорошо подделать.

— Поверишь или нет, но звучит знакомо, — отозвалась Нора, опираясь локтями на стол и немного ссутулив плечи.

Значит, вот так легко это оказалось — поговорить с кем-то начистоту, не отталкивая от себя. Учиться никогда не поздно, а иногда бывает и интересно.

— Слушай, не хочешь как-нибудь прогуляться? — спросила она, пожав плечами. — А то все это время в больнице податься было некуда, а дома скучно.

— Почему нет? — Айзек кивнул, разжевывая шоколадный батончик. — Хоть сегодня. Тренировок у меня все равно в ближайшие месяцы не будет. Куда хотела бы сходить?

Нора ухмыльнулась. У нее на примете всегда было одно классное место.

Айзек не удивлялся, честно. Возможно, совсем немного, но это быстро исчезло, как только он вспомнил, кто сидел перед ним. Нора Сойер была чем-то иным, она отличалась от других, как бы банально это ни звучало. Просто довольно часто она удивляла тем, что говорила, как выглядела, и, самое главное, как спокойно она к этому относилась, хотя знала, какой эффект произведет. В какой-то момент Маккензи подумал, что она — девочка, которая не смотрит телевизор, слушает радио только ради музыки, любит сидеть в одиночестве и отдаваться своим мыслям, — прибыла из прошлого.

— Странное место для первого свидания, — заключил он, когда они друг за другом прошли мимо ровных рядов сладостей.

— Это не свидание, — Нора, идущая впереди, фыркнула от смеха, а затем, оглянувшись, окинула его задорным взглядом. — Но, если ты будешь хорошо себя вести, я позволю тебе купить мне слаш.

Айзек ухмыльнулся в ответ. Она была очаровательна, как и в спокойной, так и в задорной манере. Всегда уверена в своих силах, не прыгает выше головы. Реалистка. Тогда в столовой, когда Эдит Стрип налетела на нее, а потом получила в нос, Маккензи подумал, что эта девочка себя переоценивает, если думает, что такая тефлоновая сучка ей по зубам, но все было иначе — Нора просто недооценивала Стрип. И ей повезло пропустить урок работы над ошибками, потому что совсем скоро Эдит разбилась к чертям. Айзек не злорадствовал, но и не скорбел по Главе. Они были далеко не друзьями, да и пьяной за руль она села сама, никто же ей в глотку алкоголь не заливал и педаль за нее не нажимал.

Нора со знанием дела перебирала упаковки с печеньем, которые стояли на полку выше нее, пока Айзек выбирал себе газировку. Затем они направились в более уединенный и тесный угол, где у комодов с сиропами к слашам их скрывала высокая полка. Маккензи подпер собой стену, скрестив руки на груди, Нора присела на край столика, при этом ее ноги уже оторвались от земли. Она даже начала едва ими покачивать, потягивая через трубочку замороженную смесь. На улице было начало декабря, падал снег. Снаружи был дубак, и для Айзека невозможно было смотреть, как Нора еще и пьет слаши. Прошло не менее минуты, прежде чем они начали говорить.

— А что конкретно у тебя с рукой? — спросил Маккензи, не удержавшись. Да, он был любопытной задницей, с этим ничего не поделать.

Вообще-то, он знал, что у нее с рукой. Все знали. Сосед-алкаш пробрался к ним в дом, они вызвали полицию, но он успел их подстрелить из пистолета, причем как-то мудрено. В новостях Айзек слышал, что это была не пуля, а какая-то штука из дула. Он никогда особо не интересовался оружием.

— Заглушка пули пробила ладонь насквозь, — Нора заметила, как он сморщился, безмолвно вытянув губы, и сама едва сморщила нос, кивая. — Ага, вот так нам с отцом повезло. Врачи и в самом деле назвали это везеньем, как и полицейские. Ты же слышал, что случилось?

— Какой-то урод вломился к вам в День Благодарения и пальнул в тебя и твоего отца, — ответил Маккензи. Затем он решил перейти к слухам, которые слышал от Дьюк и от школьников. — Говорят, что этот урод — муж той женщины, Марты Даннсток, с которой ты дружишь. И еще я не знаю, что такое заглушка, но мне сказали, что она делается из какого-то пластика, что ли, и пробить ничего не могла. Говорили, что ты лишилась кисти целиком, а твой отец впал в кому.

Нора, изумленно вскинув брови, снова кивнула, отводя взгляд. Видимо, она и слухов не слышала. Этому Айзек тоже не был удивлен, потому что она провела в больнице три недели, и никуда оттуда не выходила. Хотя, даже если бы вышла, она была не из тех, кто прислушивается к сплетням. Ей и сплетничать-то было не с кем. Айзек даже ощутил по этому поводу свою уникальность — может быть, он был первым, с кем она обсуждала школьную болтовню.

— Ну, кисть мне не оторвало, как можно увидеть, — ответила Сойер, снова посмотрев на него. — И мужчина тот и впрямь был мужем Марты, а Даннстоки тогда отмечали праздник с нами, так что он пришел выяснять отношения. Мы вызвали полицию, но потом началась небольшая потасовка. Совсем короткая, но неожиданная. Он начал драться с моим отцом, я помогла, так скажем, разнять их. А затем оказалось, что у него пистолет с холостыми патронами. Мы не испугались, потому что знали, что там холостые, и поэтому не убежали. Затем мой папа начал что-то говорить Хейлу, тому уроду, а я хотела его успокоить, положила ему руку на грудь, и тут этот придурок шмальнул в моего отца, прямо в ту же точку. Промахнуться не мог, мы же стояли близко. В нас попала заглушка от прошлого снаряда, которая застряла в дуле и не была оттуда вычищена. Она не успела раствориться, потому что, опять же, мы были в зоне поражения. И тут…

Нора вскинула вверх левую руку, показывая, как ладонь лежала на груди отца, а затем, отставив в сторону стаканчик, другой рукой, подняв палец, показывала в замедленном действии, как летит пуля. Она прошла за ее ладонью и дальше, но стороны Айзека смотрелось это, конечно, как будто бы выстрел прошел насквозь.

— Заглушка попала точно в мою ладонь, а затем, пробив ее, прошла отцу в грудь. Задела легкое, случился разрыв. Не знаю, на самом ли деле это можно назвать везением. Случайность на случайности, одна хуже другой. Но моя ладонь спасла ему жизнь, иначе заглушка прошла бы дальше, — Сойер пожала плечами, пока Айзек, нахмурившись от ужаса и удивления, слушал ее. — И вот это, по-моему, настоящая удача.

— Вау, — только и ответил Маккензи. — Больно.

— Само собой, разрыв большой вышел. А еще в больнице мне не давали много обезболивающего, а без него ни сна, ни спокойных перевязок. Медсестры были вынуждены выслушивать далеко не самую культурную часть моего лексикона, — Сойер грустно усмехнулась. — Отец и впрямь впал в кому. У него и так со здоровьем проблемы, так он еще и смолил, как паровоз, лет с шестнадцати, и его легким только пневмоторакса не хватало. Но он очнулся через неделю, и с тех пор не затыкается. Вчера сказал мне, что хочет покурить, и я с ним поругалась. Пытаюсь избавить его от вредных привычек, а он… ну, он в своем репертуаре. Отцы, они…

Нора подняла на него неловкий взгляд, вдруг замолчав. Айзек кивнул, примерно понимая, что она хочет сказать. Отцы иногда бывают занозами в заднице.

— Ладно, — выдохнула девушка через пару секунд, а затем, быстро поморгав и подняв на него взгляд снова, продолжила. — Хватит обо мне. Про тебя слухов не меньше.

Айзек хохотнул, пригубив персиковый лимонад.

— Только ли слухов? — уточнил он с ухмылкой. — Моя удача стала достоянием всего округа, благодаря такому явлению, как телевидение. Ты не смотрела матч?

— Куда я могла деться? — усмехнулась Нора. — Эта крошечная больница, вечер, пустые коридоры. Любой, кто был в сознании, отправился в общий зал, к телику. А даже если бы не смотрела, думаешь, мне не рассказали бы? — ее улыбка затем переменилась. Она посмотрела на него с сочувствием, и этого Айзек ждал, но все равно вздохнул. Он уже привык, так что был готов. Рано или поздно, всплыла бы эта тема, как бы Нора ни старалась отгораживаться от новостей, которые не интересуют ее, обитающую в своем уютном коконе. — Жалко, что так вышло.

— Я сам виноват, — Маккензи махнул рукой с газировкой. — Обещал им победу, да так уверенно, что и сам поверил, что получится без труда. Так глупо, что даже смеяться хочется. Сквозь слезы.

Он не мог даже стыдиться. Злился на себя, очень сильно. И ему стоило, потому что он не просто натворил хуйню по дурости. Не только себя опозорил, но и весь город. Каждого жителя. Свою школу, свою команду, своего тренера. Тот так вообще мог его выгнать, но оставил по доброй памяти, все равно до выпуска осталось полгода. Сказал, что он, Айзек, еще свое отработает. В общем-то, разговор был долгий, но Маккензи уяснил самое главное. Тренер хотя бы сжалился над убогим. Ребята таким терпением не отличались, и…

— Как плечо? — вдруг спросила Нора, заставив его вынырнуть из воспоминаний, которые неизменно пробуждали в нем ненависть к бывшим друзьям.

— Вправили, скоро должно пройти. Тугая повязка, — Айзек едва похлопал, но правому плечу, — никаких нагрузок и потрясений.

— Должна признаться, — вдруг сказала девушка, едва он успел договорить, — я видела тебя в больнице в тот вечер. Совсем мельком, но разглядела хорошо. И лицо у тебя тогда не сияло, как шар на рождественской елке. Кто теперь ресивер?

— Шон Бойега, запасной игрок, чаще всего работает заменой в защите. Синяки не он набил, хотя он… не был против, — Айзек покачал головой, поджимая губы в улыбке, которой очень старался скрыть свою злобу.

Но чего он не умел, так это сдерживать эмоций. Нора нахмурилась, ее цепкие пальцы с короткими ногтями крепче сжали стакан.

— Хэмиш Аткинсон, да? — спросила она немного неловко.

— Коронный апперкот, — Айзек приподнял подбородок, показывая синяк. — До регби он какое-то время занимался боксом. У нас почти вся команда по юности ходила в секции, преимущественно в бойцовские.

— О, а ты куда ходил? — поинтересовалась Нора, снова прикасаясь губами к трубочке. И, черт возьми, ее губы и щеки… — Гимнастика?

Она вскинула бровь, и Маккензи быстро пришел в себя.

— Нет, — ответил он, стряхнув с себя растерянность. — Плавание.

Сойер, чуть не подавившись, отставила стакан.

— Серьезно? — спросила она. — И почему перешел в регби? Не хватало азарта и жесткости?

Айзек помнил, как ему пришлось бросить карьеру пловца. Он оканчивал среднюю школу, к нему присмотрелись уже тогда. Отец, у которого планы, казалось, появились задолго до рождения сына, с детства говорил ему, кем он будет, а все остальное считал всего лишь увлечениями. Но он хвалил за успехи, ведь сын занимался спортом, готовил себя. Когда дело дошло до того, что пора было бросать плавание, Айзек подумал, что, может быть, отец передумал, и сказал, что хотел бы остаться пловцом. Они не скандалили, нет, отец просто орал на него. Потом Айзек нагрубил Хэзер, когда та пришла утешать его и уговаривать, что «так будет даже лучше, ведь регбисты — ребята крутые, сильные, у них столько славы, денег и поклонниц, а пловцы…» Потом из-за этой ссоры он получил по шее снова, и именно из-за этого отец заставил бросить секцию вот прямо сейчас.

— Меня пригласили, я согласился. И не жалел, кстати, — ответил он Норе.

Он и впрямь не жалел. Его новые товарищи оказались крутыми ребятами, матчи захватывали дух, а победа и впрямь пьянила. Ну и девчонки. Все, как Хэзер обещала. Отец гордился, больше не кричал, все награды стояли прямо в гостиной, за стеклом, а медали по плаванию кроме комнаты на втором этаже ничего больше не видели.

— А что теперь? — Сойер чуть сгорбилась, опирая предплечьями на колени. — То есть, ты продолжишь заниматься футболом? Если хочешь, то получится ли?

— Заниматься и дальше? — Айзек на мгновение замер, задумчиво глядя в пол. — Вообще-то, я не думал об этом всерьез. Мне теперь говорят, что стоит бросить карьеру, а я отрицаю чисто из вредности. Но, если подумать… Даже не знаю.

— Но ты хочешь продолжать? — спросила Нора.

И вот это был реально важный вопрос. Возможно, наиважнейший. Хотел ли он продолжать играть в регби?

Когда ему пятнадцать, он согласился на это не из особого желания, просто потому, что так было надо, а он ничего не имел против. Приглашение в команду, да еще и в такую серьезную, было золотым билетом, практически честью, и он принял его из уважения. Но он никогда не имел тяги к продолжению карьеры в профессиональном футболе. В школе он старался ради отца, ради друзей. Но теперь стоило ли возвращаться? Приняли бы его теперь всерьез? Захотел бы он что-то доказывать новому тренеру? Ради чего теперь вообще было стараться? Отец разочаровался в нем, он позавчера сказал, что ему плевать, чего он теперь хочет. Награды ничего не значили, он не ради них работал. Друзья кинули его и наблюдали, как Хэмиш бьет его, а потом повернулись к нему спинами, и ходили мимо него, будто он какой-то прокаженный. А если уж и друзья отвернулись, то про простых знакомых и вовсе нечего было говорить.

— Сейчас трудно сказать, — Айзек пожал плечами. — Ну, понимаешь, когда все тебе говорят, что ты безрукий долбоеб и тебе даже водоносом становиться не стоит, тут волей неволей расхочется.

— Я не понимаю, — Нора вдруг вскинула голову, прищурилась от раздражения, и поджала губы. Она стала похожа на маленького нахохлившегося воробья, — из-за одной только ошибки травить человека? То есть, я понимаю, что это была о-го-го какая ошибка, и они десять лет не проигрывали, но ведь ты же всего лишь ошибся, ты же не специально так сделал! Никто не идеален, но все почем-то требуют друг от друга совершенства. Иногда этот мир такой, блять, больной!

— О, Сойер, — Маккензи покачал головой, улыбаясь. Она точно была девочкой из какого-то невиданного прошлого, но ее наивность не казалась глупой. Она казалась очаровательной. — Ты просто невероятна.

— Чего? — нервно усмехнулась Нора.

— Сидишь такая маленькая, такая боевая. Вроде бы, ты же не в бункере жила. Сама знаешь, какой этот мир. И все равно еще удивляешься и злишься, — Айзек вздохнул, глядя в ее лицо, слегка сбитое с толку.

— О, ну знаешь, я терпением не отличаюсь, — ответила она. — И я вовсе не удивлена, вообще ни капли. Просто, не знаю, не могу сидеть и спокойно об этом думать. Иногда, если вдуматься, становится противно жить в таком обществе. Тебя никогда не посещали такие мысли?

Айзек постарался вспомнить, когда в последний раз ненавидел мир за то, какой он извращенный и кривой. В последнее время — довольно часто, а до этого, когда он жил более-менее беззаботно, ему это не казалось чем-то необычным. Ну, может быть, пару раз он думал об этом мельком, стоило вспомнить про родную мать, которая оставила его отцу ради какого-то финансиста, потому что любила его больше, чем ребенка. Она хотела быть с любовником, а не с родным сыном, с которым, вроде как, постоянно сюсюкалась до встречи с тем ушлепком, у Айзека еще оставались отрывки старых расплывчатых воспоминаний об этом. Можно ли было назвать необычным то, что женская любовь была сильнее материнской, или это только его мамаша была такой особенной? Статистика говорила, что таких особенных во всем мире найдется достаточно, и не хватит ниток, чтобы зашить каждую гулящую пизду.

— Да, бывало, — кивнул Маккензи, в этот раз сумев не выдать своей злости. Может быть, оттого, что злость на мать уже была затертая со всех сторон, а вот любопытство, которое он испытывал от разговора с Норой Сойер, было свежее и крепкое.

— С тех пор, как мы приехали в Шервуд, я не могу смотреть телевизор и слушать новости по радио, — девушка покачала головой. — Хотя я и раньше не особо это любила. Потому что иногда просто поражает, какие люди бестактные. Сплошь эгоисты и критики. Например, когда в апреле в Вирджинии парень расстреливал людей в политехническом институте, это очень долго обсуждали со всех сторон. И я понимаю, почему, но одна из жертв подозревалась как его бывшая девушка, и про нее тоже много чего говорили, и я подумала: «Какая разница, кем она ему приходилась и с кем вообще спала? Тридцать человек убили, а вы роетесь в их белье». Мама тоже была просто в ужасе, она просто не могла это слушать. Она сказала, что родители этой девушки, наверное, уже поседели от горя. Я ненавижу журналистов, и ненавижу тех, кто притворяется ответственным на камеру, особенно тогда, когда уже поздно это делать. Или мисс Флеминг…

Айзек стыдливо опустил взгляд. Он был не лучше этих людей. Разве не он так же вел себя на камеру и на радиостанции? Слова помогала писать Дьюк, но, все же. Он шел на поводу и думал, что поступает хорошо.

— Ты ненавидела меня? — спросил он раньше, чем успел подумать о том, что вылетает из рта.

Нора замерла, окинув его взглядом, а потом и сама поняла. Вспомнила те недели. Наверняка она видела его в школе после смерти Эдит Стрип, если не слышала по новостям. И теперь она слегка покраснела, поджав губы, прямо как он сам.

— Глупый вопрос, прости, — Айзек невесело улыбнулся. — Я понимаю, что так и было. Я был уродом, не так ли? Говорил про орлов и дичь, затащил на ту вечеринку, наобещал там тебе, а потом бросил тебя на растерзание вестербургским гадюкам, потому что ты поколебала мое хрупкое мужское самолюбие. И потом еще эти приглашения в телик, о которых Флегма договорилась с Хэзер.

— Нет, нет, вопрос не глупый, — Нора смущенно покачала головой. — Не бывает глупых вопросов, кроме тех, которые Эдит Стрип засовывала в еженедельные опросы… Я просто сбилась с толку. Знаешь, да, я тебя не выносила. К тому же, тогда я была очень озлобленной на всех вокруг. Всех считала за ублюдков, не давала второго шанса. Но сейчас и я кое-чему научилась, и ты тоже. Ошибки совершать больно, но на них учатся, правда?

— Совершенно точно, — Маккензи вздохнул. — Жестокая истина.

— И я больше не ненавижу тебя, соответственно. Ты кое-чему научился, но люди вокруг, как всегда, не замечают этого. Рядом никого нет, кто мог бы приметить это и сказать тебе, что это нормально, что ошибки учат жизни, что после них ничего не заканчивается. Нормальные люди после этого встают, потом пробуют снова и снова, а придурки, вроде Хэмиша Аткинсона, сдаются и верят тому, что они ни на что больше не способны.

«Ни на что не способный!» — вспомнился ему крик отца. — «Только чешешь языком и глаза разеваешь!»

А тут, вне воспоминаний, перед ним сидела Нора Сойер с уже опустевшим стаканом, и, качая оторванными от пола ногами, доверяла ему всякую правду о том, что она думает и чувствует, а еще… восхищалась им, что ли?

— Ты меня хвалишь? — спросил он с усмешкой. — Просто я только что это понял…

— Да, я тебя хвалю. Ты превращаешься в человека, учишься, — Нора указала на него рукой. — Теперь ты станешь издеваться на тем, кто попал в такую же ситуацию, как у тебя?

— Может быть, немного, если это будет Хэмиш Аткинсон, — сощурившись, ответил Айзек.

Нора от души рассмеялась, стараясь быть тихой. Маккензи прежде не видел, как она смеется. На своей вечеринке, может быть, но тогда она была пьяна, и вряд ли понимала, в чем суть шутки Элены, которая говорила что-то про платье в пол и юбку-карандаш. И сейчас она не просто посмеялась над его шуткой, находясь в своем уме. Она его, считай, поддержала. И вообще… сколько раз за этот день она поддерживала его, так или иначе?

— Ладно, а если забыть Хэмиша и остальных идиотов? — спросила девушка.

— Тогда — нет. Не стану издеваться, — но Айзек на самом деле не знал.

Он не стал бы и вмешиваться, если честно. Попадать под раздачу было самым отстойным делом — когда тебе вламывали за то, в чем ты вообще не виноват.

— Я тоже не стану, не разобравшись, — Нора вскинула палец. — А так, если человек по-другому не понимает…

Она вздохнула, затем, спрыгнув с комода, снова направилась к автомату со слашем.

— А вообще, — она повернулась к нему, вскинув забинтованную руку. Айзек забавлялся, когда общался с людьми, которые во время разговора любят размахивать руками, — если по-честному и без обид, тебя просто использовали. Такая мысль не посещала?

— Посещала, — кивнул Айзек. — Еще как.

— Хэзер и Флеминг — как раз те, кто на этом уже обжигался. Те, кто обещали с три короба, а потом лажали так, что их бы за это носом потыкать, как котят, и приговаривать «Нельзя! Посмотри, что наделал!» Как раз тот тип людей, который на ошибках не учится…

Как раз о Хэзер парень и думал. Мачеха и впрямь всегда была осторожна — она никогда с головой не кидалась в какую-нибудь авантюру, что бы там за ней ни стояло. Если у нее была возможность, она прощупывала почву. А уж если можно было вместо себя сунуть вперед кого-нибудь другого, так вообще супер.

— Ты прости, что я так о твоей мачехе, — Нора снова повернулась к нему лицом.

— Ничего. Между нами все равно нет особой любви. Мы сотрудничали, только и всего. Она мне никогда не нравилась, а теперь уж и вовсе, — ответил Маккензи, нервно фыкнув и заерзав у стены. В плече неприятно кольнуло.

— Мне она тоже не нравится, — хмыкнула Нора, а затем снова села напротив.

— Хэзер надеялась, что я могу пойти в Сэнт Эндрюс после школы. Тогда еще она была уверена, что у меня будут классные дотации, а теперь со мной вообще не разговаривает и не видится, — усмехнулся Айзек. — Не скажу, что это минус. Я тоже не особо рад ее видеть.

— А ты теперь не поступишь в Сэнт Эндрюс? — Нора нахмурилась, казалось, озабоченная вопросом его будущего больше, чем напряженным общением с дорогой Дьюк.

— Я и не хотел, — Маккензи пожал плечами, отвечая спокойно. — Не мой уровень. Отец хотел, чтобы я стал экономистом и профессиональным спортсменом, а мне нравилась не экономика, а право.

— Теперь куда? — с искренним интересом спросила Сойер.

— Не знаю. Подам документы в ближайшие колледжи, хочу учиться на бюджетном, а то родители пока слишком злые, чтобы отдать меня на коммерческую основу и платить за мою неумелую тупую задницу.

— Я хочу попробовать в колледж имени Завьера. На юриста, — улыбнулась Нора. — Кстати, там недавно было какое-то объединение с некоторыми филиалами по штату. Теперь, кажется, в этом колледже можно изучать и право. А еще там отличная спортивная программа, несколько сборных. В том числе и по плаванию.

Айзек ответил ухмылкой на ее ухмылку. Его заинтересовало то, что она манит его за собой. Пока ему неясно было, делает ли она это нарочно, с какой-то целью, или просто говорит, как придется, ведь до этого рассказывала всякое, не задумываясь. И ведь она не задумывалась, потому что говорила только правду, не имея потребности придумывать ложь и отговорки. Вообще-то, если они и продолжат так нормально общаться, почему бы не подать документы в один колледж? В Вестербурге у него вряд ли теперь останутся друзья, как и во всем округе, в принципе. А там, ближе к Спрингфилду, чем к Шервуду, у него, кажется, есть шанс начать новую жизнь. Попробовать снова стать футболистом. Хотя, он еще не растерял навыки пловца…

— Но ты заранее не отчаивайся. Родители ведь могут и отойти, — сказала Нора.

— Они не из самых отходчивых, — покачав головой, ответил Айзек. Ему не хотелось посвящать в это Нору, но, если уж зашел разговор, и она еще ни разу не дала повода понять, что посмеется над ним или скажет, что он не прав, стоило продолжить. — Ты наверняка слышала в школе слухи. Если еще нет, скажу из своих уст, от самого достоверного источника: они меня могли и выгнать.

— Что? — нахмурившись, Сойер даже наклонилась вперед, изумленно приоткрывая рот. — За что?

— Отец проиграл две трети зарплаты в тотализатор. Хэзер опозорилась на весь город в прямом эфире. Я опозорил семью, потому что много трепался и так глупо проиграл. Они разочарованы.

Нора снова выпрямилась, задумчиво глядя ему в лицо. Она крепко стиснула челюсти, у нее даже чуть-чуть заиграли желваки. Сжимая в руке стакан слаши, она отвела взгляд.

— Но ведь ты несовершеннолетний, — сказала она через пару секунд. — Это незаконно.

— Мне в феврале будет восемнадцать. И полечу я, нарушая все законы физики, когда отец с размаху даст мне пинка, — Айзек аж свистнул, взглядом рисуя траекторию полета по дуге.

— Но это же… — Нора яростно вздохнула. — Они же… неужели не понимают? Ладно, не возьмем в расчет Хэзер, но твой отец, он же тебе родной! Я думала, что он… отойдет.

— Опять же, он не из самых отходчивых людей, — Маккензи поджал губы. — Хорошо, что мне вывихнули плечо. Первое время ночевал в больнице. А теперь у меня, как будто, нет дома. Я прихожу туда, а меня чуть ли не кулаками встречают. Сейчас-то тишина, потому что наорались уже, и я, и он. Но, все равно, хоть в окно залезай, лишь бы кроме своей комнаты ничего и никого больше не видеть. Я мог бы остановиться у друзей, но с ними сейчас тоже наклад. Одну ночь ночевал в мотеле, но наличные сейчас тоже жалко. Я трачу деньги со своего счета, на который вкладывали деньги, подаренные мне на каждом дне рождения. А у отца много знакомых, которые отделываются от подарка таким способом. В общем, кое-что накопилось. Если поступлю на бюджет, но не попаду в общежитие, смогу пару месяцев снимать квартиру, пока буду искать работу. Да и сейчас до лета протяну.

— Какой-то кошмар, — Нора покачала головой.

Затем она вздохнула, растерянно оглядываясь по сторонам, а Айзек смотрел на нее устало, ничего не отвечая. А что ему оставалось, снова поддакивать? От этого легче не стало бы.

— А что если на улице будет минус десять, а родители выживут тебя из дома? — спросила девушка.

— В мотель пойду, — Айзек пожал плечами.

— А если деньги закончатся?

— Есть же круглосуточная прачечная. Вздремну там, воровать у меня все равно уже будет нечего, — усмехнулся парень.

Сойер возмущенно засопела, а потом спрыгнула с комода опять, и начала расхаживать по узкому проходу.

— У тебя, просто за грубость, отвратительные родители и друзья, — сквозь зубы сказала она.

Айзеку было очень неприятно это признавать. На каком-то уровне он еще отрицал это, потому что сам был виноват. Заслужил, в самом деле.

— Ну, моя вина точно в этом есть, — тихо и смиренно ответил он.

И тут вдруг Нора подскочила к нему, гневно потрясая рукой в повязке. И она так смешно пыталась сдержать негодование, что Маккензи стоило трудов не улыбнуться.

— Ага, вина в том, что ты запутался и попал мячом не в того человека! — выпалила она. — А твои уважаемые друзья стояли с открытыми ртами или матерились, а сами не додумались взять ноги в руки и попытаться отнять мяч или надрать жопу тому уроду, который сшиб тебя с ног! Или… Чего ты ржешь?

Айзек и вправду смеялся. Он не сумел сдержаться, когда этот умилительный воробей, крутая Нора Сойер, которая хладнокровно посылала парней пафосными фразами, начала пылать злостью. Но, то ли боясь его обидеть, то ли не желая, чтобы ее выгнали из магазина, она пыталась подавить свое большое негодование, и все равно ругалась матом, проклиная этих придурков, которых вообще не знала. И она вступалась за него, за Айзека Маккензи! За парня, который по пьяни пытался трахнуть ее!

— Мне очень приятно, Нора, — сказал он, вытирая с глаз едва выступившие слезы и приводя в порядок голос после смеха. — Это так мило. Спасибо. Ты действительно считаешь меня невинным?

— Ну, нет. Ты вовсе не ангел, — спокойнее добавила она. — Ты рекламировал себя целыми неделями, самоуверенный пижон. Но эти люди не имеют права злиться на тебя, потому что ты тогда на поле был не один, и мяч бросил не специально… Я ненавижу футбол, понимаешь?

Сойер опять всплеснула руками, начиная рычать. Затем она схватила свой слаш, и успокоилась только тогда, когда отпила от него добрую часть.

— Но ты не ненавидишь меня, футболиста, — Айзек еще улыбался ей.

— Ты, пока что, исключение, — Нора оторвалась от трубочки ненадолго. — И, если ты не захочешь вернуться к орлам, тогда мы вполне можем стать хорошими друзьями.

— Ну к орлам мы оба теперь вряд ли вернемся, — заключил Айзек. — Я хотел бы вернуться, хотел бы вернуть друзей и отца, но не могу. А как жить иначе — не знаю.

— Я тоже пока только учусь жить нормально, — девушка снова протянула руку. — Давай пробовать вместе?

— Да ради бога, — Маккензи пожал ее холодную ладошку.

Ему было даже любопытно, каково это. Пока что было не очень приятно, но ведь рядом не было людей, которые могли бы поддержать или объяснить. Если Нора не издевалась над ним, то было бы просто отлично, если бы она стала его другом. Такого друга у него еще не было. Не в том смысле, что друга-женщины, а в том, что друга, такого далеко от него, но стремящегося его понять и помочь ему.

— А если ты хоть кому-то выдашь мои секреты или предашь меня как-то иначе, я выбью из тебя все дерьмо. Поверь, я умею, — Нора снова потянула слаш через соломинку.

— Я верю, вся школа видела твой хук справа, — Айзек с улыбкой приподнял руки, защищаясь. — Тогда я потребую тех же условий от тебя, но я не бью женщин, я мщу иначе.

— Шкафчик Аткинсона, знаю. Хорошая петарда. Я когда вышла на шум, метрах в десяти, наверное, запах пороха почувствовала. Дорогая штука, но просто убойная, — Нора махнула рукой, абсолютно и неприкрыто восхищаясь.

— Это был не я, — попробовал отмазаться Айзек.

— Ты был в этой же кофте в ту пятницу, правда? — Сойер ухмыльнулась.

Маккензи окинул черную мастерку под своей курткой внимательным взглядом. Не было же никаких пятен, ничего примечательного. Какого черта?..

— В этой, можешь не отвечать, — Нора поднялась с комода, подходя ближе.

— И что с того? — поинтересовался Айзек, нахмурившись.

— Ты же праворукий, но сейчас работаешь левой рукой, — Нора осторожно взяла его за правое предплечье. — Не больно?

— Не-а, — отозвался парень с любопытством.

Она вытянула из-под рукава куртки выглядывающий рукав мастерки. Слегка обожженный на запястье, это была весьма заметная дырка с черными горелыми концами ниток. Он думал, что под курткой заметно не будет. Вот черт! Она смотрела на рукава людей? Нет, она вглядывалась в рукава людей?

— Левой рукой поджигать не совсем удобно, верно? — спросила она. — И, так как ты спортсмен, сигареты исключаются. Не против, если я залезу к тебе в карман.

— Прошу, — Айзек с пораженной улыбкой развел края куртки.

Девушка залезла в его левый карман своей забинтованной кистью, и ее рука, несмотря на некоторую неподвижность, начала шарить в самом дальнем углу, иногда касаясь сквозь одежду тела, чем довела парня до мурашек, ползущих по разгоряченной коже. К тому же, она стояла так близко, но Маккензи не мог сейчас возбудиться — он был слишком изумлен и заинтересован происходящим.

— Порох трудно вывести с одежды, — сказала Нора, повернув голову в сторону, чтобы не утыкаться носом ему в грудь. Айзек смотрел в ее черную макушку. — И чем он крепче, тем сложнее выводить. Следы можно найти даже после первой, а иногда и второй стирки. Но это для полицейских анализов, а без них можно предположить навскидку.

Она вытащила руку из кармана и слегка понюхала кончики пальцев.

— Ах, — выдохнула она с прикрытыми глазами. — Обожаю! Даже хочется пойти и взорвать пару хлопушек под чьими-нибудь окнами, как в детстве.

— Что, серьезно?! — Айзек нервно усмехнулся, а затем, осторожно взяв ее за руку, понюхал сам.

От бинтов пахло жареными семечками, выпечкой, лекарствами — мазью или обеззараживающим спреем, — а еще… твою мать. Порох. Прямо на кончиках ее пальцев, которыми она немного поскребла по внутренней ткани кармана.

— Охереть, — только и смог сказать Айзек. — Ты сраный Шерлок Холмс.

— Я смотрю передачи про федеральные суды, — ответила Сойер. — А еще моя мать работала в лучшей адвокатской конторе Спрингфилда, и я не просто так собираюсь идти на юриста.

Это было насколько великолепно, настолько и жутко. Но Айзек не мог перестать пораженно пялиться на нее.

— Ты должна идти в полицию, — пробормотал он.

— Я хочу быть не следователем, а тем, кто ставит его на место, — Нора усмехнулась. — Вообще-то, это было слишком легко.

— Легко? — переспросил Айзек, не веря ушам.

— Я больше угадывала, — Сойер уже почти смеялась. — Про кофту — догадка, но ты сам спалился. Насчет рукава и кармана я только предполагала, основываясь на том, что ты праворукий. И ты мог бы сказать, что не чувствуешь никакого пороха, и что это вообще может быть не от петарды, но ты сам себя закапываешь. Если бы тебя в чем-то обвиняли, ты бы уже сидел. Совершенно не умеешь защищаться.

— Так научи, — Маккензи вскинул подбородок. — Ты уже как мой адвокат.

— Нет, это вообще не относится к моему будущему, — Нора покачала головой, фыркнув от смеха. — Я просто говорю то, что сама считаю нужным. Стараюсь быть товарищем, понимаешь ли.

— Ты классный товарищ, — Айзек кивнул. — Я серьезно. Я вообще… — он растерянно покачал головой, подбирая слова. — Я был поражен с того дня, как тебя увидел. Девчонка со своим мнением, со своей волей, при этом не самоуверенная. И ты такая умная, черт побери! Да, была грубиянкой, но это был стресс, я понимаю. А теперь ты словно проснулась, и я словно проснулся. Мне теперь кажется, что я совсем не встречал таких, как ты. Таких уравновешенных, нормальных.

Теперь Нора тихо рассмеялась.

— Вот уж какой, а нормальной я никогда не была. Как и уравновешенной.

— По сравнению с другими старшеклассниками, ты нормальнее их всех. И даже по сравнению с несколькими взрослыми.

— Айзек…

Ее улыбка лишилась веселого оттенка, девушка покачала головой, отшагнула назад.

— Я не такая нормальная, как ты это понимаешь. У меня есть свои тараканы в голове, просто ты еще этого не видишь, — ответила она неловко.

— Ты видела моих тараканов, и это только верхушка, — заметил парень. — Навряд ли ты сможешь меня чем-то удивить. Семейные проблемы или школьные, я все пойму.

— Хватит быть таким самоуверенным, — Нора резко отступилась, нахмурившись. — Думаешь, я не могу оценивать себя трезво?

— Думаю, ты можешь, — Маккензи вздохнул.

Ладно, он понял. Слишком напористый, слишком восторженный. Она к такому не привыкла, ее это могло напугать. Айзек совсем не хотел пугать, возможно, единственного во всем округе человека, который оказал ему поддержку и не смотрел на него, как на позор всего человечества.

— Я переборщил, прости, — добавил он через пару секунд молчания. — Просто эта детективная штука, которую ты сейчас сотворила, чуть не отправила меня в космос.

— Ничего, — усмехнулась Нора. — Мне просто повезло догадаться.

— Как скажешь, — Айзек пожал плечами, а затем заметил время на настенных часах чуть дальше них. — Давай я провожу тебя домой.

— Так быстро? — Нора тоже вскинула взгляд на часы. — Быстро же время пролетело.

— Как говорится, время — мираж. Сокращается в минуты счастья и растягивается в часы страданий, — с улыбкой вздохнул Айзек. — Мы отлично тут потусили. Не думал, что скажу такое о 7-eleven.

Сойер перевела на него удивленный взгляд, но при этом улыбаясь.

— Что? — спросил Айзек, чувствуя себя уже неловко.

— Мне не так часто приходится видеть людей, которые сначала цитируют английского поэта, а сразу после этого употребляют слово «потусили», — Нора тихо усмехнулась.

— Олдингтон — классный писатель. Его стихи я учил еще в средней школе, а в старшей читал «Смерть героя», чтобы сделать доклад о роли Первой мировой в литературе, — Маккензи с искренним интересом рассказывал об этом Норе, и абсолютно точно не врал.

Он готов был поспорить, что она, как и некоторые другие люди, считали, что футболисты не любят или вообще не умеют читать. Иногда так и было. У него в друзьях была куча людей, которые служили живым доказательством, но он и еще несколько его знакомых служили обратным случаем. Исключением. Так сказала Нора — что он может быть исключением.

Перед тем, как уйти, они купили кое-чего по мелочи. Сойер взяла себе попкорн, и «Маунтин Дью», а Айзек подумал, что ночью или утром неплохо было бы поесть лавандового печенья с чаем, а еще взял пару бутылок лимонада — опять же, персикового. Он представлял, что могла бы сказать Дьюк, увидев, «какую вредную дрянь» он притащил домой, или что мог бы крикнуть ему в спину отец, но было как-то пофиг. Они же сами говорили, что он им достался, как наказание. Отец же говорил, что лучше оставил бы его матери. Так что, по сути, отказавшись от него, он на него прав не имел. А уж Дьюк и вовсе была ему никем.

Всю дорогу до дома Норы они говорили об учебе — и в автобусе, и когда шли пешком. Так он узнал, что она больше всего из школьной программы любила Шекспира, а сейчас просто поглощена стихами Шарля Бодлера. Еще он узнал, что она отлично разбирается в точных науках, но Сойер оказалась вовсе не идеальна — она убивалась из-за того, что в итоговой семестровой работе по биологии получила четверку. Но Нора не так много любила рассказывать, как любила слушать. Она смотрела на него этим приятно изумленным взглядом, прямо как в магазине, когда он рассказывал, как выиграл первое место на олимпиаде по Обществознанию. Затем, чтобы проверить, на самом ли деле он отличник по Английскому языку, Нора предложила как-нибудь сыграть в «Скрабл». Но Айзек был ужасно азартным игроком, хоть в регби, хоть в крестики-нолики, так что предложил сыграть на желания. Затем он узнал, что она любит играть в крокет, и, представив, как она выглядит с клюшкой для игры, подумал, что она наверняка еще и такая же изящная, насколько и сильная в гневе.

Уже давно потемнело, еще когда они были в магазине, а сейчас улицы и вовсе застыли в непроглядном мраке. Даже уличные фонари не особо помогали. Начал идти снег — не такой мокрый и липкий, а рассыпчатый, и от мороза у Норы слегка покраснел кончик носа. Держа карманы в руках пальто, теперь она старалась говорить реже. Было заметно, что она мерзнет. Айзек, в общем-то, тоже мерз. Довольно сильно. Он не взял дома шапку, так что шел с одним капюшоном на голове и готов был поклясться, что у него уже отмерзли уши. Куртка не особо защищала от мороза, даже если между ней и телом была еще кофта и футболка. А уж о джинсах на голое тело и говорить было нечего. Снег приятно скрипел под ботинками, а вот мороз, который уже тронул пальцы ног, был далеко не самым приятным.

— Здесь я живу, — не особо весело изрекла Нора, кивнув на двухэтажный светлый дом. — Свет в окнах не горит. Видимо, Марта с Рэмом сегодня решили оставить меня одну.

— Марта Даннсток, да? — спросил Айзек, наблюдая, как изо рта идут клубы пара.

— И ее сын, — кивнула Нора. — Отец еще в больнице, Пробудет там до тринадцатого числа. Обычно, когда я оставалась одна, Марта жила со мной, но теперь у них дома более-менее спокойно, да и я уже не нуждаюсь в такой сильной опеке. А повязку себе на руке сменить — это ерунда. Она только для выхода на улицу, не для заживления.

Они уже стояли на пороге, и тут оба замолчали, не зная, как попрощаться. Айзек еще прежде никогда не дружил с девочками. Он обычно провожал их, как подружек и, соответственно статусу отношений, целовал на прощание. С парнями он обнимался по-медвежьи или просто выпихивал их наружу, или же они выпихивали его.

— Это был, на самом деле, удивительный вечер, — заговорила Нора, взглянув на него.

— Да, точнее и не скажешь. Он меня приятно удивил, — уточнил Маккензи, девушка закивала.

Они помолчали еще пару секунд, во время которых тишина на морозе становилась еще напряженней.

— Значит, сейчас ты домой? — спросила она.

— По-видимому, так, — ответил Айзек, поджав холодные губы. — Не беспокойся, если ты вдруг… беспокоишься.

— Добираться долго, — хмыкнула она. — Не хочешь зайти, погреться. Я могу заварить чай? Все равно никого дома нет, и никому из нас не придется краснеть из-за необходимости знакомиться и знакомить.

Айзек усмехнулся. На самом деле, из него сейчас можно было вытрясти душу — просто встряхнуть его за шиворот и ссыпать его окоченевший позвоночник ему в трусы. Естественно, он не отказался бы от горячего чая, прежде чем снова выйти на улицу и полчаса с чем-то добираться до дома.

— Было бы неплохо погреться, — согласился он.

— Тогда сейчас, — девушка открыла дверь и прошла первой, а потом пропустила его.

Маккензи бесшумно выдохнул от облегчения, когда оказался в тепле. Нора щелкнула выключателем где-то поблизости — теплый свет залил всю обстановку, которая тоже слегка удивила Айзека. Может быть, из-за того, что у него сформировалось немного иное представление. Все-таки, старая улица с домами, которые были построены еще при основании города. Не самое благополучное окружение — по соседству тут было много стариков, да еще и чокнутые алкоголики с оружием водились. Вероника Сойер была не самой богатой девчонкой, да еще и не отличалась хорошим вкусом, как рассказывала Дьюк, а отца Норы вообще описывали как полного психа — инвалида как физически, так и психически. Но тут оказалось уютно, комфортно, вполне современно для старого дома, и, помимо того, абсолютно чисто. А еще плазма и магнитофон, стоящий у окна, говорили о том, что деньги у Сойеров, все-таки, имеются.

Вся мебель, кроме мягкой, была сделана из темного узорчатого дерева. Диван и кресла были с синей обивкой, все удобные и пышные, с диванными бежевыми подушками, похожими на ватрушки. Ковер был светло-базальтового цвета. Значит, черный, синий и серый — их цвета? Айзеку нравилось, особенно если вспомнить, что их гостиная была похожа на гостиную Слизерина из «Гарри Поттера» благодаря Дьюк. Первое время это было чертовски странно, он словно жил в артхаусном фильме. Спустя годы удалось привыкнуть. К тому же, там было не так уж много зеленого, настенные лампы были красного цвета, и тумбы были из красного дерева.

— Можешь оставить куртку на диване, но разувайся здесь, — Нора кивнула на обувницу.

Айзек оставил ботинки там, а заодно приметил в стойке для зонтов клюшки для крокета. С разными цветами.

— Каким цветом играть любишь? — спросил он, усмехаясь, а затем указал недоуменной Норе на стойку.

— Оу, — она понятливо кивнула. — Ну, обычно я играю синей клюшкой и таким же мячом. Отец берет красные, но я ненавижу, когда он ими играет, потому что сразу превращается в кровожадного придурка. В последний раз мы играли два часа, когда ему вздумалось из вредности выбивать меня за бросок до победы… — тут же Нора грустно вздохнула. — Это мамины клюшки. Она раньше играла ими со своими подругами. Хэзер Макнамара брала желтые, Хэзер Чендлер играла красными, а Дьюк…

— Зелеными. Она что-то такое говорила мне, — Айзек кивнул. — Она обожает зеленый, но у нее какая-то странная любовь к красным деталям.

Нора почему-то усмехнулась, а затем покачала головой. Тем не менее, она ничего не добавила вслух, только прошла дальше в гостиную. Девушка оставила коктейль и попкорн на столике рядом с телевизором, Айзек оставил свои покупки там же.

— Какой чай любишь? Красный, черный, зеленый? — спросила Нора, исчезнув в одном из проходов без дверей, а потом щелкнула выключателем, и Маккензи увидел там кухонную обстановку.

— Черный. Покрепче, — ответил он. — Две чайные ложки сахара.

— Ясно, — отозвалась Нора из той комнаты, а затем начала греметь чашками.

Парень сел на диван перед телевизором и снова облегченно выдохнул, когда замерзшие напряженные мышцы слегка утонули в мягкой обивке. Он позволил себе ненадолго расслабиться, а потом, откинув голову на спинку, начал оглядываться и рассматривать внимательнее. Конечно, тут были книжные полки, и на них стояло столько всякого чтива. Айзек подумал, что было бы неплохо встать и пройти мимо всех этих книг, чтобы понять, что любят читать Сойеры помимо Бодлера и Шекспира. Теперь он заметил, что это не обои на стенах, а деревянные панели — глянцевые, светлые, очень практичные. И у лестницы на второй этаж были такие хорошие перила. В том смысле, что интересно сделанные. Прямо как в домах ленд-лордов, которые он видел в кино про Джейн Остин.

Айзек понял, что ему довольно трудно представить, как здесь выглядела драка. Как все это было разбросано, запачкано, поцарапано. Крови наверняка было много, а на светлом ковре ни единого пятна не осталось. Хотя, скорее всего, Сойеры купили новый ковер…

Или, вернее сказать, они были Дины? Хэзер сказала, что ее отца звали Джейсон Дин. И, пусть он не дал Норе свою фамилию, но зато оставался главой семьи. Их было всего двое? Ни дедушек, ни бабушек? Айзек помнил свою бабушку Мэвис, которая жила в Пенсильвании и присылала ему варежки и шапки на Рождество, а на День Рождения пересылала деньги «на сладости». Мэвис было семьдесят пять, и в последний раз они виделись, когда Айзек только перестал ходить под столом.

— Держи, — Нора поставила на столик большую керамическую кружку с рисунком пальмы и надписью «Флорида», выполненной в стиле неоновых букв.

Руки у Айзека уже отогрелись, так что он взял чай аккуратно, чтобы не обжечься. Нора села в кресло, поджимая ноги в джинсах под себя, вместо носков на ней были колготки или же чулки. Оторвав свой внимательный взгляд от ее худых ног, Маккензи посмотрел на ее лицо, которое приобрело нормальный цвет. Кончик носа снова побелел, как и щеки. Ресницы у Норы были такие закрученные…

— Значит, ты теперь часто остаешься одна? — спросил парень.

— Скоро вернется отец и мы тут пробудем до самых каникул, — рассказала Нора.

— А куда на каникулах?

— В Бэтон Руж, по работе. Он планировал еще с ноября. Вообще-то, ему рекомендован отдых, и чем дольше, тем лучше, но он уже к каникулам будет на ногах, и считает, что вполне может позволить себе командировку. А я никогда не была в Бэтон Руже, да и приглядеть же за ним кто-то должен, — Сойер улыбнулась, задумываясь о чем-то приятном.

— У тебя… у вас больше никого нет? — спросил Айзек, наклонившись ближе.

Нора вздохнула, а затем пожала плечами, отводя спокойный взгляд.

— Марта и Рэм, — ответила она задумчиво. — А нам больше никто и не нужен.

— А что насчет бабушек и дедушек? Извини, если слишком личный вопрос. Я слишком любопытный, знаю, — начал оправдываться Маккензи.

— Да ничего, — успокоила его Нора. — Все нормально. Любопытство — не порок. Мамины родители умерли, когда я еще была в средней школе. У отца тоже… никого не осталось.

Девушка обняла колени, поджав губы, а Айзек неловко отвел глаза. Даже ели Нора говорила, что его любопытство — не порок, все равно было стыдно. Зато было понятно, отчего она грубила людям. Знал бы Маккензи раньше, что у нее в мире нет никого, кроме отца, с которым она большую часть жизни была не знакома, совсем бы не обижался на нее за то, что она была такой стервой.

— Я совсем не думаю о том, что мы одни, — Нора обратила на себя внимание. Она опять улыбалась, трепетно и умиротворенно. — Нам хорошо живется вдвоем. Уже пошел третий месяц, как мы вместе, и я не чувствую себя одинокой. Папа тоже себя таким не чувствует, ему со мной куда лучше, чем было раньше.

Айзек очень хотел узнать о ее отце. Ему хотелось услышать о том человеке, который воспитывал Нору и был достаточно дорог ей, чтобы она заботилась о нем и ласково улыбалась, вспоминая. Мог ли тот псих и инвалид, о котором ему рассказывали, так любить ее, что она за три месяца знакомства станет так им дорожить?

— Он… — Маккензи не знал, что спросить и как сделать это так, чтобы не обидеть Нору. Она была скрытной, ей нравилось слушать, но не говорить. Айзек не хотел бы переборщить и взять на себя слишком много. Ее нынешнее странное доверие к нему было не безграничным, в конце концов.

— Он тоже совершал ошибки, и он уже расплатился, — Сойер кивнула, ничуть не обиженная и не смущенная. Но она все равно медлила, подыскивала слова, и каждое давалось ей нелегко. — Моя мама была для него… У них была сложная история, но он никого не любил так, как ее. Она была поразительным человеком, и никого на свете не было лучше нее. Все дети могут так говорить про своих детей, но моя мама на самом деле была выдающейся женщиной.

Айзек заметил, как у Норы заблестели глаза. Но она продолжала улыбаться, теперь уже с гордостью и уважением. И он ей верил, правда.

— Уверен, она была, — кивнул он.

Нора смотрела на него, выражая благодарность, а затем вздохнула и улыбнулась шире, искры засияли в ее глазах.

— Горячо, ага? — спросила она.

— Что? — переспросил Айзек, даже перестав моргать.

— Чай слишком горячий? — усмехнулась Нора.

— Чай… — Маккензи бестолково посмотрел на кружку в своей руке, пар уже едва исходил. — Э-э… Да. Не могу же я пить кипяток. Пусть еще немного остынет.

Сойер опустила с кресла ноги, а потом взяла «Маунтин Дью» со столика. Пока она отвела от него озорной взгляд, Айзек смог прийти в себя. Может быть, он и был каким-то доброжелательным парнем, хорошим собеседником, старался быть другом, но еще оставался придурком, который даже после откровенного трогательного разговора мог думать о сексе. Требовалось срочно перевести тему, пока Нора не заметила, что у него мурашки по коже пошли от одной только мысли.

— На улице такой холод, а ты пьешь слаши и холодный коктейль, — заметил он, снова взглянув на нее. — Если бы я не видел тебя на улице с красным носом, то подумал бы, что ты вообще не умеешь мерзнуть.

— Вообще-то, я берегла это на ночь. Хотела фильм посмотреть. Или два, — Сойер пожала плечами, оторвавшись от трубочки. — А дома слишком тепло для чая. На мансарде так вообще жарко.

— На мансарде? — уточнил Айзек.

— Ага, — кивнула Нора. — Я там часто сижу. Даже чаще, чем в своей комнате. Видик, куча кассет и книг, свое кресло и два пледа. Вместо мансарды был просто чердак, но прошлый хозяин дома обустроил там все своими руками. Он везде сделал ремонт, но все равно продал дом. Переезжал отсюда, он ему был ни к чему.

Маккензи мог себе представить, как Сойер сидит там днями. Собственно говоря, где бы еще она сидела и чем занималась, если мало смотрела телевизор?

— Какие фильмы смотришь? — спросил парень.

— Разные. Иногда целыми марафонами. Был марафон «Звездных Войн», «Чужого». Сегодня хочу глянуть кино про вампиров. «Дракула» Брэма Стокера, слышал о таком? — поинтересовалась она, вскинув бровь.

— Конечно, слышал, — ответил Айзек. — Классное кино.

— Мама не разрешала мне смотреть его до тринадцати лет. Но я посмотрела в десять, в одном позднем эфире. И это был восторг! — Нора усмехнулась. — Серьезно, я даже потом нашла книгу в магазине, и маме пришлось уступить мне, когда она увидела, что я ее читаю.

— Я не осилил книгу, — признался Маккензи. — То есть, она же состоит из одних писем и вырезок! И там все немного затянуто, а еще один из героев ест мух, это же просто отвратно! Не знаю, я в этом случае за фильм.

Нора весело усмехнулась, а затем поднялась с кресла.

— Если хочешь, можем в следующий раз его посмотреть, — сказала она.

Айзек улыбнулся в ответ и подумал, что он бы с радостью глянул его снова. Давно уже не видел. Только чего было тянуть?

— Можем и сейчас, — предложил он.

— Маккензи, — Нора слегка нахмурилась. — Ты тут тогда пробудешь до самой ночи.

— Слушай, если ты из-за меня переживаешь, то вообще не стоит. Мне куда приятнее посидеть в тепле и тишине, посмотреть «Дракулу» с Гарри Олдманом, закусывая печеньем, чем вернуться в гадюшник, который Дьюк сделала из моего дома, и прятаться в своей комнате, буквально чувствуя раздражение отца сквозь стены. Но если это тебе неудобно, тогда извини, не буду настаивать.

Нора смотрела на него, пока он поднимался с дивана. Айзек, глядя в ответ, выпил полкружки чая и вздохнул с облегчением.

— Спасибо, кстати, что пригласила к себе и угостила чаем, — сказал он.

— Айзек, — начала девушка, всем своим видом выражая сомнение, — я была бы не против, серьезно. Просто комендантский час скоро. Автобусы перестанут ходить, как до дома доберешься?

— Могу опять пойти в мотель, до ближайшего — минут десять всего пешком, — ответил парень. — А улица у вас не такая оживленная, с чего вдруг копам ее патрулировать?

— Маккензи… — Нора покачала головой с улыбкой. — Все еще слишком сильно веришь в свою удачу?

— А что, похоже, что мне есть, что терять? — спросил он с той же улыбкой в ответ.

— Говоришь глупости, — Сойер зачесала волосы на бок, и ей на лицо снова начали падать пряди.

Айзек едва ли не протянул руку, чтобы поправить их, как она уже нагнулась к столу и взяла свои покупки.

— Бери еду и пошли, — она махнула рукой наверх.

Ухмыльнувшись, Маккензи прихватил печенье с лимонадом, не забыл и кружку с чаем взять с собой. Нора поднялась на второй этаж, а затем открыла люк, вниз спустилась лестница. Девушка забралась по ней первой. Айзек же, поднимаясь вторым, умудрился еще и головой удариться. Он не так уж и громко замычал, но Нора там наверху услышала и стук об потолок, и его недовольный голос, так что фыркнула от смеха.

— Осторожно! — послышалось от нее.

— Спасибо, уже поздно, — сварливо заметил парень, забравшись на чердак. То есть, мансарду.

Нора пропустила его вперед, а сама потянулась куда-то, что-то дернула, и загорелся свет — там просто была лампочка со шнурком. Айзек снова огляделся, и представшее виду помещение было не особо высоким — он почти упирался головой в крышу, — а еще не таким уж и длинным. За люком стояло много коробок, самые большие были отодвинуты назад, а поближе стояли мелкие и уже вскрытые. На них было всякое написано — «альбомы», «детское», «мамина комната 3», одна из коробок несла на себе надпись побольше, сделанную более жирным маркером, но не такую свежую, она гласила «Запчасти».

— Ну вот и мой храм, — Нора указала рукой в другую сторону.

За спиной Айзека, в противоположном конце, пространства было поменьше, но уставлено оно было куда более уютно: комоды с рядом дисков и кассет, тут же новые коробки, забитые всякой мелочью, тут же полка с маленьким телевизором, у которого еще был выпуклый экран, неподалеку стояла тумбочка с покосившимся ящиком, а на ней — радио с антенной. На полу лежал старый зеленый коврик, а у небольшого окошка у стены располагалось кресло, обитое зеленой тканью с шотландской клеткой. Поверх был наброшен бежевый легкий плед, а на нем лежала маленькая подушка. Другой плед валялся у кресла в ногах, он был серого цвета с неразборчивым принтом.

— Падай здесь, — Нора указала на пол, туда же бросила пачку с попкорном, а сама села на колени у телевизора, отыскивая рядом кассету.

Под телевизором в нише лежал видеомагнитофон, раньше не замеченный Айзеком. Там еще было много проводов, но Нора, видимо, сама тут все подключала, так что перебирала их, ничего не опасаясь. Она вставила кассету внутрь, а потом отползла и села рядом по-турецки, закатав рукава. Уже сидя на полу и меньше оглядываясь по сторонам, Маккензи понял, что она не приукрашивала — тут и впрямь было довольно тепло. Лишь резной узор мороза на стекле мансардного окошка напоминал о том, какой холод стоит снаружи.

— Можешь снять кофту и бросить на кресло. И сам можешь туда сесть, если будет неудобно, — сказала Нора, махнув рукой на предмет мебели, который она даже не удостоила взглядом.

— Тут удобно, — кивнул Айзек, стягивая мастерку. — Очень даже. Я бы тоже отсюда не выходил. А ты так и будешь сидеть в свитере?

— Я всегда могу спуститься и переодеться, — усмехнулась Нора. — Но пока не хочу. А теперь заткнись, кино началось.

Она поднялась, чтобы выключить свет, а затем они молча смотрели до того момента, как Дракула вонзил меч в каменный крест. Потом Нора подала голос.

— Могу я? — ее рука зависла над пачкой печенья.

— Ага, — отозвался Айзек, затем наблюдая за ее реакцией.

Многие люди так реагировали, когда пробовали. Нора сощурилась, начала жевать медленнее и, явно подавляя желание выплюнуть, едва проглотила.

— На вкус, как мыло! — воскликнула она, переведя на взгляд Айзека.

— Лавандовое, — кивнул Маккензи с ухмылкой. — Вообще-то, это вкусно. Ты не распробовала.

С легким сомнением Нора снова запустила руку в пачку, опять взяла печенье, снова откусила, а потом чуть не запустила надкусанным печеньем ему в лоб.

— Это мыло! — громче повторила она, заерзав на месте и недовольно воззрившись на него.

Айзек рассмеялся, запрокинув голову, а потом бросил себе в рот горсть сломанных печений.

— Ты скормил мне мыло! — возмутилась Нора.

— Да не мыло это! — со смехом ответил Айзек. — Давай еще, в третий раз точно повезет.

— Нет.

— Ты распробуешь! — Маккензи попытался ткнуть ей в рот печеньем, и при этом в груди стало горячо-горячо. Что-то заворочалось и ласково заурчало сытым, разомлевшем на солнышке котом. Кажется, даже ладони потеплели ещё сильнее, будто он поднёс их к доброму пламени домашнего очага.

Сердце заколотилось, ему было весело, а еще Нора отшатывалась и поджимала свои выразительные губы, пресмешно вжав голову в плечи.

— Я доломаю твое плечо, отвали! — буркнула она, убрав от себя его руку.

— Ладно! — еще посмеиваясь, Айзек отступился и продолжил смотреть кино.

Нора рыкнула под боком.

— К черту тебя! Я пропустила, как он начинает пить кровь! — выпалила она, а потом едва пихнула его локтем в ребра.

— Ну так перемотай, — Маккензи кивнул на пульт в ее руках.

— Боюсь, что заест пленка, — пожаловалась Нора. — Да и магнитофон не новенький же.

— Ой, смотри, сцена в церкви прошла! — Айзек указал пальцем на экран, усмехаясь.

— Заткни себе рот своим мыльным печеньем, — брякнула Нора, а потом направила пульт на видик и начала мотать.

Айзек почувствовал себя ужасно глупым, когда, прямо как она и предсказывала, перемотка заела, а потом изображение и вовсе исчезло. Маккензи виновато поджал губы, пока Нора, выругавшись, подскочила к видеомагнитофону и вытащила наружу кассету. И, когда она развернулась к нему с лицом, полным ярости, Айзек быстро вскинул руки.

— Прости! — воскликнул он. — Давай исправлю. У меня с собой есть монетка, вмиг поправим.

Нора еще секунду смотрела на него с искренней злобой, и Маккензи стало стыдно, что он умудрился испортить вечер. Серьезно, было ли хоть что-то, что он мог не испортить?

— Ладно, мотай. Только не испорть, — пригрозив ему, девушка села за его спиной, у радио.

Пока она переключала станции, парень вытащил кошелек, порылся в отделах, отрыл монету и начал крутить бобышки. Но внутри что-то совсем запуталось. Пока он разбирался, как аккуратно распутать ленту, Нора уже села напротив, оставив радио в покое. Играла рок-баллада, что-то из восьмидесятых.

I just died in your arms tonight!

It must been something you said!..

— Что у тебя тут? — спросила она уже спокойней, протягивая руку.

Айзек передал ей кассету.

— Внутри запуталось, просто так не размотать, нужно открыть корпус, — ответил он. — Ты, случайно, не знаешь, как его открыть, Шерлок?

— К сожалению, не знаю, Ватсон. Надо спросить у Рэма или у Джей Ди, — задумчиво ответила девушка.

— Джей Ди? — спросил Маккензи. Такое имя в их разговорах еще не мелькало. Он что-то слышал от Дьюк, но не мог вспомнить, что точно и когда.

— Джей Ди, Джейсон Дин, мой отец, — пояснила Нора. — Он предпочитает, чтобы его звали так. Я тоже привыкла, отцом и папой начала называть его недавно. Он чуть не…

Она снова вздохнула, покачав головой, а потом попыталась покрутить сама, очень медленно и осторожно.

— Не надо, я уже покрутил, сейчас порвешь, — предупредил Айзек, девушка тут же послушно остановилась. — Что ж… я все испортил.

— Мы оба, — безутешно пожала плечами Сойер. — Не бывает одного виноватого. Ты меня подстрекал, я тебя послушала. И вот что теперь делать?

Айзек подумал: правда, и что? Он тут оставался ради фильма, а теперь испоганил кассету, нарушил планы Норы на этот вечер, накормил ее лавандовым печеньем.

— Мне, наверное, стоит уйти, — ответил он, неловко почесав затылок.

Нора подняла на него взгляд, удивленно вскинув брови, а потом вздохнула.

— Брось, не настолько уж ты и виноват, — сказала она. — Мы можем посмотреть другое кино.

— Ты очень любезна. Даже слишком, — Айзек покачал головой. — И я сегодня тронут. Я не шутил и не преувеличивал, когда говорил, что с самого начала считал тебя особенной. Ты хорошая, даже очень. А вот я, идиот, умудрился испоганить день нашего нормального общения. То в магазине, то здесь. Ты меня поддерживала весь день, чего никто не делал последние полторы недели, делилась со мной важными вещами и выслушивала мое нытье, угостила меня чаем и пустила посмотреть классную киношку, а я так обошелся с тобой, что мне жутко стыдно за себя. И я злюсь, потому что, видимо, только это и умею — тупить и портить. А ты…

Его речь, которая, вообще-то, была неподготовлена и все равно звучала хорошо, была невежливо прервана. Нора приложила палец к его губам, и Айзек ощутил, что его сердце, кажется, пропустило удар. Он уставился на этот палец, потом на нее саму — нетерпеливую и чуть-чуть раздраженную.

— Перестань передо мной извиняться, — сказала она. — И, уж пожалуйста, перестань мне льстить.

— Да я ж правду говорю! — нахмурившись, воскликнул Айзек. — Еще скажи, что я не должен извиняться за свой косяк!

— Да ты этот косяк так преподносишь, будто мы не кассету испортили, а угнанную иномарку, и теперь ты отвечаешь перед судьей! — нервно усмехнулась Нора, глядя ему в лицо.

— Что поделать, я привык так отвечать за свои косяки, — Маккензи пожал плечами. — К тому же, ты ко мне была добра, и перед тобой мне вовсе не жалко…

Она снова его заткнула, но на этот раз губами. Мир вмиг опустел, сердце вновь пропустило удар, а потом забилось быстро-быстро, отдавая в голове гулкой дробью.

Она не отстранилась через секунду, а Айзек поймал момент, не упустил возможность — схватился хоть за эту. Ладони легли на талию и прижали к горячему телу, скользя по робкому контуру, скрытому свитером, и хрупкой спине, вдоль по хребту, между лопаток, к смоляному затылку и обратно. На её губах таяли сыр и лаванда.

Нора целовала напористо, бойко и дико, будто пыталась что-то скрыть. Айзек легонько отпрянул и, чтобы убедиться, прильнул ещё раз — ласковее, аккуратнее, — и всё понял.

— Ты никогда не целовалась? — пораженно спросил он, когда получилось оторваться от ее губ.

И Нора Сойер — смелая, грозная и уверенная в каждом своём жесте, — в один момент исчезла дымным миражом, рассыпалась прямо в его руках, оставив робкую, смущённую Нору с перепуганным огоньком в глазах. Её щёчки и кончик носа налились румянцем, как на морозе. У Айзека всё внутри заколотилось сильнее, что-то, до этого мурчащее разомлевшим на солнышке котом, выгнулось дугой, провело мягкой лапкой прямо по сердцу, едва выпустив коготки. Жар плавленым железом побежал вниз, к ногам, застывая.

Нора. Милая Нора. Как же тебя такую не поцеловать ещё раз?

Он потянулся за очередным поцелуем, но мягкий палец остановил его на полпути. Нора покачала головой и постаралась выпутаться из его крепких объятий, но Айзек отпускать не желал, тогда она поджала губы и тихонько сказала:

— Нет. Поиграли, и хватит. Пусти.

— В смысле, «поиграли и хватит»?

— В коромысле. Пусти. Я не шутила, когда говорила, что сломаю плечо.

Айзек поморщился: она легонько стукнула его по больному, и он отпустил. Нора отошла на несколько шагов и едва не запуталась в ворохе пледов, чертыхнувшись: разозлённо, грубо. Робкий огонёк потух, оставив тлеющие угли. Айзек Маккензи нахмурился и легонько наклонил подбородок, чувствуя, как в глубине клокочет обида. Как в тот злосчастный вечер, когда он по пьяни полез целоваться, когда ринулся за ней до самой остановки, сквозь ноябрьский холод. Пальцы знакомо закололо. Хотелось объясниться, чтобы раз и навсегда. Чтобы не тешить себя пустыми надеждами и долго не тосковать по её смущённо-перепуганным диким глазам.

— Давай поговорим!

— Здесь нечего обсуждать, Маккензи. Мы поцеловались, такое бывает. Ничего серьезного в этом нет.

Она выразительно хмурилась и горделиво поднимала подбородок, а Айзек не мог, не хотел верить её холодным словам. Не хотела бы — не прильнула. Отогнала бы раньше, без предупреждения толкнув в плечо. Боится. Боится и упорно прячет это за напускной суровостью. Подумав об этом, он заметил в ее глазах это нечто, скрывающее в себе истину — сомнение. Она сама себе не верила.

— Чего ты так боишься? — сказал он вслух и ступил ровно на один маленький шаг вперёд, она же отступила на два, и в страхе, холоде и смущении опять угодила ногой в натуральные сети из пледа. Усевшись на ковер, Нора всплеснула руками и выругалась, фыркнула, не поднимая раздраженного взгляда. Айзека будто пихнули в спину сзади, и он, повинуясь порыву, сел рядом, заглядывая в пылающие глаза. Нора зло моргнула и кинула ему в лицо подушкой, которую Айзек поймал лицом. Уголок жёсткой кисточки попал прямо в бровь.

— Нора, да я же серьёзно!

— Я тоже серьёзно. Мы это уже проходили. Не начинай это блядство снова.

Айзек выдохнул и насупился, сжимая кулак. Помедлив с минуту, он начал приближаться, и приближался, пока её острое колено не оказалось у его груди, а затем заговорил — вкрадчиво, негромко и немного тоскливо:

— Твоя взяла. Я кончаю этот цирк и ухожу. Опять, извини меня, пожалуйста, за такое отвратительное поведение. Друзья так вести себя не должны, особенно когда им оказали такой хороший приём. Мне всё понравилось, Нора, это честно. Снова извини за кассету. И за дурацкое печенье. Не держи зла, я… просто я такой есть. Дурак, — он собрался подняться, но вместо этого прильнул ещё ближе. — Но позволь напоследок тебе кое-что сказать. Я скажу, а ты забудешь, и мы больше никогда к этому не вернёмся, если продолжим разговаривать вообще. Я обещаю.

Её лоб едва размягчился, губы заинтересованно дрогнули, и отталкивать она не стала.

Айзек вновь замер, бешено думая, как сказать правильно. Боже милостивый, ведь никогда с признаниями девчонкам у него не было проблем. Но… ведь эта не девчонка, не восторженная болельщица. Это Нора. Нора Сойер — маленькая, боевая, скрывающаяся за множеством покровов, путающая следы, утаивающая свое «я» от всех.

«Ладно», — решительно подумал парень, — «чему быть — того не миновать».

— Ты мне нравишься.

Сердце опять пропустило удар — мучительно, остро и боязливо. Он обратил на неё взгляд, и увидел, как она настороженно наклонила голову, поджав губы в замешательстве. Опасающаяся, всклоченная, маленькая и дикая.

Айзек приблизился, и острая коленка всё-таки упёрлась в грудь.

— Нора, скажи же что-нибудь… — дыхание немного сперло, и становилось тяжелее от каждой секунды молчания. — «Да», «нет», «Иди нахер, Маккензи». Что-нибудь! Напоследок, перед прощанием.

К его величайшему удивлению, она робко и жалобно вздохнула, почти всхлипнула:

— Я не знаю, Айзек… Не знаю. Но, прошу, не уходи. Не надо.

Между лопаток словно хлестнул прут: до звона в ушах, с оттяжкой. Опять затеплилось, едва коснулось кончиков пальцев и отдало жаром в жилах.

— Ты не хочешь, чтобы я уходил?

— Не хочу. Я не хочу прощаться сейчас, вот так. И забывать о том, что ты сказал — тоже не хочу. Просто… Просто я не знаю. Не знаю, как правильно подумать и что мне делать, — она отвела взгляд и мягко опустила колено.

Айзек приблизился почти вплотную, едва не бодаясь с ней лбом, и взял в руку её ладонь.

— Я знаю, что делать. Нам нужно хотя бы пробовать, — он мягко потянул ее ладошку на себя. — Если мы вместе, и мир не страшен. Чего нам стоит попытаться перетерпеть этот город вместе?

Она грустно рассмеялась: тихо, горько и беззлобно.

— Сколько громких слов, Маккензи.

— А как мне до тебя ещё докричаться? Что сделать, чтобы ты услышала? Поверила? Пойми, я не хочу обманывать тебя, не хочу играть в эти идиотские держания за ручки на глазах у всего Вестербурга и зажимания в раздевалке для девочек. Больше не хочу, совсем. Нам не быть орлами, так что какой смысл ими притворяться?

Нора хмурилась, качала головой совсем недолго, хотя для Айзека эти мгновения вылились почти в целую вечность, прежде чем она молвила, кивнув:

— Давай попробуем. Но если ты опять пообещаешь с три короба и забудешь…

— Не забуду. Хочешь клятвы?

Она вжала голову в плечи и усмехнулась:

— Не надо. Мы не в романе Вальтера Скотта. Ты не Айвенго, я не Ровена. Ты Айзек, я Нора. Просто… просто останься со мной.

Для Айзека это стало дороже любого признания, крепче самой пылкой клятвы при луне. Это было самое дорогое приглашение, которое он когда-либо получал в своей жизни. Может быть, даже дороже билета в команду.

Положив рядом подушку, парень взял Нору за руку и потянул за собой на пол, она же позволила привлечь себя, уложив голову на здоровом плече, и подняла взгляд тёмных, серо-зелёных глаз. Там билось мягкое пламечко — немного застенчивое, трепетное. Убрав непослушную тёмную прядь со ее лба, Айзек коснулся его губами, приобняв девушку за талию. Сердце в груди колотилось гулко и радостно, а радиоприёмник тем временем завел новую шарманку. Вернее, старую, конечно. Старую, как мир.

Wise man said

Only fool rush in… .

Нора мягко улыбнулась, едва расслабившись в его руках. Айзек почувствовал себя еще немного счастливее.

But I can’t help

Falling in love with you.

Она прикрыла глаза, выдохнув спокойно, словно спала. Маккензи, глядя на ее лицо, не мог поверить, что ему так повезло. Звезды сошлись, наверное. После беспросветно-черной полосы наступила такая светлая, что он даже уже не злился на свои провалы. Нора провела рукой по груди, и вслед за ее пальцами побежали мурашки. Теперь выдохнул Айзек, прикрыв глаза. В плече отозвалось томной болью, но сейчас и она казалась сладкой.

— Как плечо? — спросила Нора, словно читая его мысли.

— Нормально, — отозвался Айзек. — Я привык.

— Может быть, сейчас можно снять повязку? — поинтересовалась девушка, приподнявшись. — Я потом могу заново наложить, если что. Я умею такие накладывать.

Маккензи приподнялся, взглянув на нее игриво. Она хотела его раздеть? Что ж, даже если и так, то она умело это скрывала за взглядом, выражающим искреннее беспокойство.

— А как твоя рука? — спросил он. — Повязка только для выхода, да? Сейчас можно снять.

Нора отвела взгляд и слегка повела уголком губ, шевеля левой рукой.

— Я сниму позже, — сказала она. — Это ерунда.

Она смущалась, едва хмурясь, а потом и вовсе убрала руку с его груди. Снова ей было страшно и стыдно.

— Я не боюсь вида шрамов, Нора, — сказал Айзек.

Она промолчала. Парень, вздохнув, тоже приподнялся и взял ее за левое запястье. Сойер сопротивлялась, совсем чуть-чуть.

— Я не причиню вреда, — пообещал Айзек. — Давай я сниму твою повязку, а ты снимешь мою?

Нора все еще молчала, но, наконец, подняла на него глаза. Руки из его хватки не отняла. Молчание было принято Айзеком за согласие. Он начал разматывать бинты. Аккуратно, как и обещал. Так, виток за витком, были размотаны пальцы, затем показались костяшки. Увидев край шрама, Маккензи не остановился и не заострил на нем внимание. Нора едва слышно замычала, перебирая пальцами, розоватая и едва прелая кожа слегка натянулась. Айзек отпустил ее руку и поднялся, чтобы положить бинты не на пол, а хотя бы на кресло. Оттуда же он взял один из пледов и постелил на ковер. Не валяться же им на полу, каким бы чистым он ни был.

Сойер еще сидела на том же месте, и посмотрела на Айзека, когда он сел напротив нее в очередной раз. Она еще разглядывала руку, и парень тоже взглянул на нее — совсем немного. Шрам на ладони с обеих сторон и вправду был кривым, а еще толстым — полсантиметра в ширину.

— Ты паришь руку под бинтами. Так заживать будет долго, — сказал ей Маккензи.

— И ходить мне с такой рукой на людях, да? — спросила Нора немного недовольно.

— Началась зима, в школе можно носить перчатки без пальцев, — парень пожал плечами. — А еще у твоего свитера длинные рукава, ты и так сможешь прикрыть полкисти, если пожелаешь.

Немного нахмурившись в задумчивости, девушка скоро выдохнула.

— Черт, не додумалась, — призналась она.

Айзек едва улыбнулся, опустив взгляд на секунду. Но скоро он поднял его обратно.

— Футболку снять не поможешь? — спросил он.

Нора помогла стащить ее с плеч и головы, пока Маккензи, кряхтя, ерзал и шевелил руками. А затем, пригладив волосы, он заметил, что Сойер старается не пялиться, поджав губы. Это вызвало у него смешок.

— Ты раздела футболиста, стоит ли стесняться дальше? — спросил он.

Нора, мигом растеряв свое смущение, шлепнула его футболкой по груди, а потом придвинулась ближе. Ее пальцы коснулись голого тела, и, Айзек готов был поклясться, он едва ли не застонал. Затем, когда натяжение бинтов спадало, а мышцы расслаблялись, ощущая дуновение теплого воздуха, он все-таки издал звук, но это было облегчение. Затем, когда дыхание Норы — едва прохладное — коснулась груди и плеча, парень взглянул на нее, сосредоточенную и осторожную. Ее взгляду предстала гематома — довольно большая, но почти зажившая.

— Вот видишь, я тоже не красавчик, — усмехнулась он, а затем неловко усмехнулся. — То есть, ты-то красавица. Я имел в виду, у меня тут тоже… Не идеальная кожа молочного цвета. Хотя твоя кожа идеальная. Ее не испортить всякими шрамами. В общем, ты понимаешь.

— Айзек, — Нора улыбнулась, глядя ему в лицо. — Ты сидишь тут, накачанный, загорелый, весь такой в форме, и переживаешь из-за какого-то синяка, который уже почти зажил? И еще сравниваешь его со шрамом?

Маккензи фыркнул под нос, и, положив руки ей на талию, потянул на себя. Нора едва не завалилась на него, от неожиданности схватившись за оба его плеча. Вспышка боли справа была проигнорирована — горячая ладонь Норы с ощутимым ребристым шрамом помогала ему успешно не обращать внимания на любой дискомфорт, перекрывая его желанием.

— Я не гений слова, — ответил он, глядя ей в лицо, которое сейчас было чуть выше его лица. — Стараюсь соответствовать, но получается раз через раз.

Сойер смотрела на него сначала удивленно, потом растерянно, затем с осторожностью, снова прислушиваясь. И в ее глазах снова появился блеск, опять там были те чувства — интерес, притяжение.

— Маккензи, — тихо сказала она ему прямо в губы. — Не надо никому соответствовать.

Айзек замер, еще сжимая ее талию сквозь свитер. Вот оно — то, чем она привлекла. Она никому не соответствовала, и не желала этого делать. Это было ему нужно. Так необходимо было поступать.

— Ах, Нора, — выдохнул он. И хотел сказать много чего. Поблагодарить, может быть. Выложить то, что было на уме. Вот только немного перепутал и выложил не совсем то. — Поцелуй меня.

Сойер замерла. На какое-то мгновение Маккензи даже подумал, что он напугал ее этим неожиданным напором и, боясь того, что она сейчас бросится от него прочь, напряг руки, не намереваясь отпускать ее. Но Нора вдруг улыбнулась, покачав головой.

— А что насчет того, что я не умею целоваться? — спросила она. — Чего это я должна тебя целовать?

— Ты хорошо справляешься, вообще-то, — кивнул парень, вскинув брови. — Но, если все дело в опыте, тогда…

Тихо рассмеявшись, Нора поцеловала его снова. Не так настойчиво, как в первый раз. Она постаралась быть более осторожной. Сейчас ей управляли не резкие порывы, а плавное нарастающее желание, снисходительность, веселье. Айзеку понравилось. Перед тем, как вовлечься в осторожный, всё ещё робкий, короткий поцелуй, он подумал, что сказал всё правильно. Его ладонь огладила мягкий, пушистый затылок, зарываясь пальцами в пряди. Он даже вздрогнул, почувствовав ладони Норы на теле: они с превеликим любопытством гладили грудные мышцы и очерчивали контур пресса, ловкая ладошка даже коснулась синяка — совсем невесомо, почти безболезненно. Айзек же наглаживал ладный изгиб талии, потихоньку пальцами приподнимая чёрную шершавую ткань свитерка.

— С каждым разом всё лучше. Продолжай практиковаться, — хитро улыбнулся Айзек, забираясь ладонью под свитер.

Нора едва вздрогнула, но улыбнулась, в её глазах заплясало немного насмешливое, игривое пламечко:

— Какой хитренький. А потом ты скажешь, что мне, должно быть, очень жарко, поэтому ты снимешь с меня одежду. Потом скажешь, что холодно, а ты согреешь меня лучше всех свитеров и пледов мира.

Айзек вновь был поражён в самое сердце, но уступать не собирался. Её слова были похожи на вызов, призом которого была, несомненно, она.

— Шерлок, но как?! — сказал он, наигранно удивляясь. Было одновременно смешно, и вожделенно. Хотелось чего-то большего, чем поцелуи на пледе. Чего-то, что удивит её, откроет что-то новое в самой себе.

Нора, едва прищурив глаза, едва не прижалась губами к его подбородку и пылко шепнула, ухмыляясь:

— Элементарно, Ватсон, — и легонько клюнула в подбородок, в синяк.

Айзек резко навис над ней и накрыл резким, слишком горячим поцелуем, чтобы она не успела испугаться. Нора пискнула, а потом чуть прогнулась, когда широкая ладонь задрала свитер и провела по животу, будто кошку гладя.

Когда Айзек Маккензи отстранился, то едва не задохнулся от нахлынувшей тёплой волны, почти не умер от умиления при виде её огромных заблестевших оленьих глаз — испуганных и смущённых. Мягкие карминовые губы едва задрожали, тонкое дыхание стало шумным, а грудь и живот начали вздыматься чаще. Опять ей стыдно, вновь страшно.

А у него же внутри жарко, забилось сердце ещё быстрее, тоже начала вздыматься грудь, дыхание тоже стало неспокойным и шумным. Но она всё равно боялась, прижав руки к груди, будто стараясь защититься.

Айзек вновь назвал себя дураком. Нетерпеливым идиотом, который опять на грани того, чтобы всё испоганить своими неуместными забавами и эгоистичными желаниями.

— Нора, я… Я не причиню тебе вреда. Пожалуйста, не бойся. Я постараюсь, обещаю.

Она отвернулась, тяжело вздохнув и сжав кулаки, тихо всхлипнула и поджала ноги под себя.

У Айзека всё внутри сжалось, чувство это было смешанным: и страх испугать её, сделав что-то не так, и восхищение, любовь к её робкой стороне, и признание за такое доверие. Никто не видел такую Нору Сойер — даже она сама. И поэтому Айзек чувствовал, что этот миг — особенный. И этот вечер — несомненно особенный тоже.

Ничего такого у него в жизни ещё не было. Были девочки, как и пророчила Хэзер, но все они были рады ему, сладко улыбались и больше игриво, чем застенчиво, отстранялись от него на свиданиях, маня к себя пальчиком. Облизывали напомаженные губы и заливисто смеялись, когда он щекотал их шеи поцелуями. Игриво закидывали ногу на ногу, и короткие юбки обнажали их стройные бёдра, ведь с кем попало Айзек водиться не желал. Сами хотели и сами льнули к нему, размазывая на его щеках и груди разноцветные помады: от бледно-бежевого и карминового — до почти чёрного. Всё было. И оно было неплохо, временами — даже очень хорошо. Но не так, как сейчас: на мансарде, под старое радио и на разноцветных пледах. Никто не глядел на него оленьими мокрыми глазами и не прижимал столь беззащитно руки к груди.

Это была Нора Сойер — робкая и с влажными глазами. Та самая таинственная сторона Луны, которую никто не видел. И ради этого, пожалуй, стоило пережить все те беды, в одночасье упавшие на его плечи. Совсем немного жертвенности во имя чего-то большего. Странная превратность судьбы.

— Нора, если не нужно, скажи прямо. Я не буду настаивать. Я же обещал. Нора, на этом весь свет клином не сойдётся, понимаешь?

Она подняла на него взгляд. Пламечко в её глазах задрожало, как на ветру, а с уст сорвался шумный вздох. Нора смотрела долго, пытаясь найти подвох, самый подлый обман, злую насмешку. Но не нашла ничего, кроме заботы и влечения — здорового и бесконечно честного. Смущённо нахмурившись, она, наконец, кивнула:

— Я верю тебе. Я… — она прикрыла глаза, стараясь утихомирить дыхание. — Я верю, что ты постараешься. Я верю, что на этом всё не закончится.

Айзек почувствовал тёплый прилив, захлестнувший сердце, как волна — косу, и, было, прильнул к мягким устам, как Нора остановила его, положив палец ему на губы.

— Если вздумаешь меня обмануть, до выпуска ничего тяжелее кружки поднять не сможешь. И детей никогда уже не заведешь.

Её голосок звучал тихо и совсем не грозно, и Айзек даже засмеялся: негромко, трясясь всем телом и утыкаясь носом в её шею. Кожа у неё мягкая, нежная и солоновато-взмокшая. По ней приятно водить губами, тихо целуя. Айзек целовал медленно, осторожно, едва касаясь губами, чтобы не оставить засосов, от которых утром она явно будет не в восторге. Чтобы дать ей нечто большее, чем безыдейный и спонтанный трах с бывшим ресивером.

Нора попыталась приподняться под ним и опустить руки вниз, к свитеру, но Айзек мягко остановил её слишком резкий, но столь трогательный жест и сам стал стягивать свитер с тела. Хотелось резко, пылко, но вывих всё ещё давал о себе знать подлым жжением и тупой болью. Поэтому Айзеку Маккензи пришлось медлить до нудящего зуда по всему телу, постепенно обнажая всё больше и больше молочной белизны, пока Нора, не взяла инициативу в свои несмелые в такой момент руки. Швырнув одежду в сторону, она, оставшись в белом простеньком лифчике, завела руки за спину и выверенным движением расстегнула застёжку. Всё это время Нора стыдливо отводила взгляд.

— Посмотри на меня.

Нора, помедлив, посмотрела неуверенным взглядом, густо краснея, и несмело постаралась прикрыться. Айзек остановил маленькие ладони на ключицах и посмотрел на неё всю, выпрямившись. Смущённая, шумно дышащая, с зардевшимися щеками и нагой, девичьей, едва-едва оформившейся грудью, с проглядывающими контурами рёбер. Хрупкая, как одна из фарфоровых статуэток на камине.

— Ты очень красивая, Нора, — прошептал Айзек ей на ухо, огладив больной рукой рёбра и талию, вниз к бёдрам и обратно. Он не врал, говорил, как есть, часто дыша и слушая, как в висках отдаёт стук сердца. Айзек поцеловал её в переносицу, убирая со лба непослушную тёмную прядь. Нора ничего не ответила, а потом сладко вздохнула, чуть прогнув спину, пока Айзек Маккензи целовал грудь и живот, мягко ладонью гладил грудку с затвердевшей ягодой соска, водя подушкой пальца по чувствительной светлой плоти.

— О-о-х!.. — сорвалось с её губ, когда Айзек слишком сильно прикусил сосок, маленькое тело резко вздрогнуло. Сам Айзек вновь едва не умер от её птичьего писка, сильно сжав вторую грудь — мягкую и прохладную. Девушка вздохнула и вцепилась пальцами в его предплечье. Юноша сразу же разжал ладонь и ласково огладил белую кожу, потеплевшую под его пальцами. От Норы пахло чем-то пряным и диким, первобытным и естественным, от чего в паху всё тяжелело и тлело. Только развороши прутом — и вспыхнет, затмив разум.

Жарко и мучительно, хоть открывай окно и впускай на мансарду мороз. Айзеку хотелось поторопиться, дорваться до её бёдер и овладеть. Но, всё ещё умудряясь мыслить ясно, он запрещал себе, потому что ласковые и игривые девчонки остались в прошлом. Есть робкая и невинная Нора Сойер, для которой этот вечер — событие.

От странного, забытого волнения пальцы Айзека едва слушались: он едва не вырвал с корнем ширинку её джинс. Как он и думал, под ними оказались тонкие ножки в тёмных плотных чулках и белая полоса кожи, пролёгшая до белого белья с машинным незамысловатым кружевом.

Между точёных бёдер было мягко и жарко, а кожа на беленьких ляшках была прохладной. Нацеловывая её — влажно и громко — Айзек игриво смотрел на красную Нору, отчаянно жмурившуюся и сжимающую ладонью плед. В очередной раз припав губами к коже, парень не сдержался и всё-таки укусил — легонько, едва касаясь зубами. Нора сдавленно простонала и посмотрела на него: удивлённо и даже немного дико, а потом пискнула, стараясь быть строгой:

— Ты оставил засос?!

Айзек усмехнулся, огладив алеющий маком засос подушкой большого пальца, и хитро подмигнул:

— Ну, совсем немного, — а потом болезненно воскликнул, морщась, даже слёзы на глаза навернулись — Нора пихнула коленкой в больное плечо. Не лягнула, конечно, но приятного было мало. — Ух, мне же больно! — Айзек отвернулся и постарался утихомирить дыхание. Боль немного отрезвила и остудила пыл.

Привставшая Нора сначала ничего не ответила: только выразительно нахмурилась, но совсем скоро сменила мимолётный гнев на милость и, сев напротив юноши на колени, сказала:

— Извини, — она аккуратно поцеловала его в подбородок. — Это того не стоило. Я неправа.

Айзек посмотрел на неё едва обиженным взглядом, но заприметив, как виновато бьётся пламечко в этих больших тёмных глазах, обижаться передумал. Это же ведь Нора Сойер — дикая и растрёпанная, почти нагая и бесконечно открытая.

Нора. Милая Нора. И как же тебя такую не простить?

Айзек поцеловал её уже более игриво и настойчиво, давая немного свободы огню, засидевшемуся в тлеющих углях, не требуя от Норы каких-либо ответов. Это даже сделало её смелее, как будто, если бы она не сделала ему больно, то продолжала бы лежать на пледах беззащитным агнцем да всхлипывать и постанывать. И Айзека это распалило ещё сильнее. В мозгу даже мелькнула фантазия маленькой вспышкой: они дерутся до крови, и Нора забирается на него, дико смеясь и царапаясь, как дикая кошка. Прикрыв глаза, и огладив ладный контур талии, Айзек решил, что они оставят это на потом. И тот вечер, как и этот, безусловно, тоже окажется особенным.

— Я хочу помочь тебе снять чулки.

И Нора вновь стушевалась — совсем на мгновение, но, устроившись поудобнее, вытянула тонкую ногу, вытянув стопу в носок. Маккензи, улыбнувшись, сначала провёл пальцами по коже, потом ниже и ниже, не останавливаясь на резинке и задержавшись на мгновение на остром колене, ухватился за самый кончик большого пальца и легонько потянул. Ткань змеёй тёмной медленно сползла по ножке. Девичья икра была и впрямь тонкой без всякой иллюзии чёрного цвета, и с лёгкостью могла уместиться в его руке, а щиколотки и того были тоньше и изящнее, как у лани. Нора довольно улыбнулась, наблюдая за зачарованным взглядом Айзека, и медленно покрутила стопой, будто невзначай коснувшись кончиками пальчиков его локтя. Маккензи засопел и резко стянул второй чулок, после чего стиснул зубы от боли, ведь, дурак, сделал это правой рукой, совсем потеряв голову от Нориных метаморфоз. Но это мелочь — досадная и незначительная, отдающая противным жаром, но легко забывающаяся, особенно когда Нора понимает, почему он немного морщится, и стремится утешить поцелуем.

А ведь действительно, с каждым разом у неё выходит всё лучше и лучше…

Вновь оказавшись спиной на пледе, Нора, ласково улыбаясь, самостоятельно потянулась к паху Айзека и, перед тем, как расстегнуть тугую пуговицу, коснулась его между ног, легонько надавив ладонью на твёрдый бугор. Ручка гладила и давила, пока влажные глаза Норы Сойер блестели от игривого любопытства. У Маккензи сначала всё внутри спёрло, а потом вырвалось хриплым грудным стоном. «Издевается, кошка! — блаженно сокрушился про себя он, целуя тонкую шею и забираясь рукой под белую ткань с простым машинным кружевом. — Ну подожди-подожди, я тебе потом всё припомню!».

Нора сладко простонала и выгнулась, обхватив шею Айзека руками. Юношеские пальцы ловко умело гладили и ласкали, то прижимаясь к плоти пульсирующей, то скользя по плоти влажной. Девушка постанывала и подавалась бёдрами вслед за пальцами, пока те выводили медленные широкие круги, его вторая рука накрыла её ладошку. Нора еле слышно зашипела, когда палец всё-таки проник внутрь, где ещё жарче и влажнее, и напряглась, Айзек громко зашикал, успокаивая, и легонько повёл рукой. Девичье нутро сжало палец, пришлось уговаривать Сойер расслабиться и посчитать до десяти. Айзеку казалось, что она сбивалась несколько раз, но, когда девушка всё-таки расслабилась, он решил, что разгорячит её более привычным путём, что так хорошо им знаком. И никакая боль в плече из-за выгибаемой руки, скользящей между беленьких бёдер, уже не могла отрезвить его. Уж слишком высокие постанывания Норы, её запах и жар пьянили.

Совсем чуть-чуть, ещё немного, и можно потерять голову.

Оставив девушку, Айзек едва подрагивающими пальцами достал из кошелька маленькую квадратную упаковку.

— Ты носишь презики в кошельке? — она глупо хихикнула, проведя стопой по пледу, прямо между его ног.

Айзек невозмутимо (почти — воспоминания о ладошке, с рьяным любопытством трущейся о его член, не спешили уходить) приподнял бровь:

— Можем и так. Но за себя я не ручаюсь.

Нора, приподнявшись, взяла упаковку и вскрыла её, после чего вернула её парню, укладываясь обратно. Она была уже посмелее, напористее, была похожа на ту самую Нору, с которой впервые он поцеловался в пьяном угаре, но в её глазах робкими искрами теплилось ещё что-то. Страх. Испуг, навязываемый не одним поколением женщин друг другу. Айзек этот страх знал и видел, неоднократно боролся с ним. И Маккензи решил, что будет в этот раз поступать ещё осторожнее, чтобы не спугнуть, не утратить такого трогательного доверия.

— Давай не будем проверять тебя. Просто натяни это la merde*.

Он широко раскрыл лаза и посмотрел на неё, будто видел в первый раз. Мурлыкающий французский, сказанный таким отчаянно-строгим тоном ударил под ребра дурманом и пополз вниз, давя на пах ещё сильнее.

Наверное, Айзек впервые в жизни по-настоящему смутился, когда натягивал «резинку» (или, как изящно выразилась Нора, la merde) под её пристальным взглядом. Всё это время она только шумно дышала и смотрела во все глаза, в глубине всё ещё теплился тот самый страх рыжими искрами. Дикая кошка-Нора опять спряталась, и вновь появилась Нора-агнец, которая смущается всякого проявления какой-либо сексуальности. Айзек сто раз солгал, если бы стал придирчиво выбирать между двумя Норами. Они обе прекрасны. Они обе и есть та Нора Сойер, посочувствовавшая ему в школьной столовой, пригласившая его на мансарду и пылко, без оглядки поцеловавшая его.

Пристроившись между бёдер, юноша посмотрел ей в глаза и, поцеловав в переносицу, сказал:

— Можешь закрыть глаза. И постарайся расслабиться. И… не бойся, хорошо?

Нора неуверенно кивнула и крепко-крепко зажмурилась. Айзек накрыл её уста поцелуем, подхватил под бёдрами и начал аккуратно подаваться вперёд. Плечо заныло ещё сильнее, а Нора заскулила. Стало влажно, туго и тесно, дыхание перехватило и мир, кажется, опять исчез. Только всхлипывающая и поскуливающая Нора и её жар, и худенькие бёдра, стиснувшие его. Он думал сказать, что всё будет хорошо, но вместо этого только поцеловал белый лоб и, помедлив, толкнулся. Нора ответила писком и вцепилась пальцами в подушку. Она приняла его не сразу, шумно дыша и всхлипывая, а Айзек никуда не торопился.

Ведь как ради Норы, милой Норы Сойер не потерпеть?

Когда юноша вновь толкнулся — всё так же мучительно-медленно и до кусающей боли в плече, Нора неумело и робко ответила ему, высоко простонав. На второе его движение — уже более смелое — она выгнула спину. Тёмные локоны разметались по тёмно-бордовой наволочке, несколько прядей прилипли к маково-красным щекам. С каждым толчком, становившимся более и более смелым, Нора стонала и сильнее сжимала плед ладонью, жмурясь и запрокидывая голову. Айзек прильнул к её белому горлу, потом поцеловал кончик подбородка и громко простонал, в очередной раз вильнув бёдрами — нетерпеливо, до боли сжав пальцы на белой взмокшей коже. Нора взвизгнула и выгнулась ещё сильнее, почти как кошка.

Айзек всё это время смотрел, стараясь часто не жмурится от нахлынувшего жара и пытаясь запомнить всё-всё: и изгибы, и тёмные пряди на бардовой ткани, и маленькие ладони, сжимающие подушку, и мягкие губы, которые она то облизывала, то грызла. И никакая боль в руке уже не могла помешать потерять голову.

Нора громко стонала, сжимала ноги на его виляющих туда-сюда бёдрах, пыхтела, приподнимая голову для поцелуя. Айзек ни в чём не отказывал, чувствуя её незамысловатые искренние желания, всё больше и больше забываясь в ласковом огне, выгибая спину и постанывая с Норой почти в унисон. Ему показалось, что она простонала его имя: тонко, прерывисто, кусая губы. Айзек простонал ей имя в ответ и сделал толчок. Нора ответила… И он уже ни о чём не думал, совсем потеряв голову.

Только стоны и громкое дыхание, только «Нора!..», срывающееся с уст, и «Айзек!..».

Затрясло, запульсировало и отдало гулом и гудением в голове. На миг вспыхнула яркая туманность, в тот же миг угаснув, и всё утонуло, осталась только мягкая щека Норы, в которую он ткнулся носом, расслабленно рухнув на плед. Парень, млея от её быстрого дыхания, наглаживал ладонью её всё ещё напряжённый живот. И это показалось ему странно. Обычно девчонки были мягкими и вялыми, а Нора всё ещё лежала взвинченная и редко подрагивала и дёргалась, как будто…

— Ты… ты ещё не?..

Она подняла на него мокрый и обиженный взгляд. И Айзек понял окончательно.

Приподнявшись и усевшись, он, потянул Нору на себя, попросив сесть к нему спиной между его ног. Нора, сначала капризно и обиженно отнекиваясь, лениво устроилась в его ласковых объятиях, а потом… застонала, выгнувшись и широко разведя худенькие ножки. Податливо подмахивала бёдрами, облизывалась и иногда высовывала кончик языка. Айзек целовал растрёпанную макушку и сжимал маленькую прохладную грудь. Совсем скоро Нора забилась в его руках, плаксиво всхлипывая и хлюпая носом, пока его палец настойчиво выводил торопливые круги. Одной ладонью она сжала плед, второй — оцарапала правое предплечье. Замерев совсем на секунду, девушка обмякла, тесно прильнув к загорелой груди, вытянула ноги и облизнула губы.

Маккензи мягко и аккуратно улёгся обратно на подушку, увлекая за собой разомлевшую Нору. Сердце громко и стремительно билось, пусть дыхание и уже пришло в норму. Оно — шальное — колотилось больше от волнения и чувств к Норе Сойер — трогательной и удивительной.

Что-то тихо проворчав, девушка перевернулась на живот и подползла повыше, коснувшись своей промежностью его, и устроилась прямо на груди. Глядя из-под мокрых ресниц, она поцеловала синяк на нешироком подбородке. Айзек, усмехнувшись, посмотрел на её личико: в мягком свете нежно-красное, как небольшое яблочко, с мокрыми щеками и большими тёмными глазами, в которых ласково мерцали светлячки. Маккензи не стал задавать каких-либо вопросов, шутить и заводить каких-либо разговоров — не хотелось. Хотелось лежать вот так, гладить её мокрые щёки и взмокшую спину — плавную и тёплую.

— Нора, поцелуя меня, — усмехнувшись, попросил Айзек Маккензи и уже приготовился сделать губы трубочкой, как охнул: цепкая ладошка, проведя по прессу ноготками, лениво скользнула к промежности и едва сжалась.

— Всенепременно, Айзек Маккензи, но только после того, как ты спустишься и избавишься от этого la merde, — промурлыкала Нора. В её глазах всё ещё мерцали светлячки, но губы были растянуты в лисьей, хитрой улыбке.

У него внутри опять всё перехватило и забилось. Не став задумываться, от чего — от удивительной двойственности Нориной натуры, от её лениво-озорной ручки на паху или французского — ему стало по-особенному хорошо, Айзек послушался: поднявшись, голиком под вмиг стушевавшийся взгляд Норы он отправился вниз, избавляться от la merde.

Когда он вернулся, Нора уже закуталась в плед и устроилась на полу, как птичка в гнёздышке. Окинув его мерцающим светлячками взглядом, она кивнула на включенный телевизор, светящий монотонным экраном. Когда свет погас, Айзек улёгся с Норой и обнял её за талию, она же неуверенно уложила ладони ему на грудь, в очередной раз очертив пальчиком резкий контур мышц.

— Ты пинаешься? — спросил он тихо, глядя на мансардное окно, цветшее морозным узором.

— Не знаю, — она легонько повела плечиком. — А ты?

— Ну, другие жаловались на то, что я одеяло на себя тяну постоянно.

— Если удумаешь, я тебя лягну. Из принципа.

Айзек ухмыльнулся и посмотрел на неё — едва различимую во мраке.

— Но я же лучше любого пледа на земле.

— Не обольщайся. Я пну тебя в плечо. Дотянусь и пну.

— Моё лицо окажется между твоих ножек.

Айзек ухмыльнулся и в туже минуту выдохнул — Нора несильно лягнула его острой коленкой.

— Ух!.. Шантажистка!

— Провокатор.

Тихо рассмеявшись, Айзек поцеловал её в лоб, на ночь. Нора, с секунду подумав, клюнула его в нос.

Прикрывая глаза и оглаживая спину Норы перед сном, Айзек думал, что это всё — одна большая превратность судьбы. Думал, что немного повзрослел. Думал, что теперь он по-настоящему не один.

Они жались друг к другу, как котята, всё так же оставаясь неугомонными Айзеком Маккензи и Норой Сойер. Во сне он всё-таки тянул плед на себя, а она иногда пиналась, пока невыключенное радио тихо распевало песни.

Oooooh wee goes the storm

Why should he worry when he's nice and warm

His girl by his side and the lights turned low

He just says, let it snow, let it snow.

Просыпаться было подобно выныриванию из воды. Гул на фоне стал громче, а потом стало отчетливо слышно шум. Айзек точно не понял, в какой момент это произошло. Он просто глубоко вдохнул и открыл глаза. Пару бесконечно долгих секунд он вспоминал, где находится и что происходило вчера, а потом сонно замычал и потер лицо правой рукой. На мансарде было тихо и темно, воздух был не таким спертым и душным, каким казался вчера перед самым погружением в сон. Откуда-то несло запахом орегано. На груди было легко. Парень пошарил левой рукой — ничего, кроме пледа, не нащупал. Затем он приподнялся и пошире раскрыл глаза — никого не рассмотрел в тусклом свете от открытого люка. Вот, что его разбудило — странное чувство одиночества. Норы рядом не было.

Айзек огляделся в поисках одежды, нашел ее на кресле. Он едва натянул штаны и уже собирался вставить в них ремень, когда внизу послышался хлопок двери. Маккензи тут же решил спуститься вниз на звук, и его мало страшило то, что он может встретить там не только Нору, но еще и уважаемую ей Марту Даннсток или же того Рэма. Сколько лет было этому парню? Когда он появлялся на парковке, прощаясь с Норой, на вид ему можно было дать шестнадцать. Скорее всего, он заканчивал среднюю школу в этом году. И, думая о нем, Айзек не ревновал, совсем-совсем, да! Абсолютно нет!

Тем не менее, Айзек накинул на плечи один из пледов, чтобы не сверкать голым торсом на виду у кого-то из взрослых, а потом показаться им наглым уродом, который соблазнил их маленькую дорогую Нору. В таком виде он спустился вниз, при этом так торопясь, что умудрился стукнуться лбом. И тут же он столкнулся с удивленным взглядом Норы Сойер.

Одетая, собранная и вполне бодрая, она уже стояла у лестницы, положив руку на перила, и смотрела на него с приподнятыми бровями.

— Доброе утро, — сказала она.

— Разве доброе? — Айзек улыбнулся, снова потерев глаз.

Он-то знал, что на голове наверняка гнездо и на лице отпечаталась ткань подушки. А еще он был полуодетым. И из-за этого он чувствовал себя немного неловко, если сравнивать с Норой, стоящей напротив. Она нахмурилась, явно не понимая, к чему он клонит. Или же надумала себе что-то другое. Прежде чем она успела бы расстроиться, Айзек выдал:

— Я проснулся без тебя, — и из-за хриплого голоса интонация стала похожа на капризную, немного обидчивую.

Он прозвучал, как маленький ребенок. Теперь стало едва стыдно. Но девушка снисходительно усмехнулась, ее взгляд потеплел. Она подошла ближе.

— Я проснулась слишком рано. И, как бы мне ни хотелось, я не могла проваляться с тобой до самого звонка будильника, — сказала Нора.

Она прикоснулась к его руке, придерживающей одеяло, а затем встала на носочки, чтобы его поцеловать. Айзек услужливо наклонился вниз. Нора едва клюнула его в губы и заглянула прямо в глаза. Айзек улыбнулся шире, а потом подавил зевок.

— Тебе нужно в душ, — усмехнулась Сойер. Он кивнул в ответ. — Ты останешься на завтрак?

— Если угостишь, — ответил парень. — И в школу с тобой пойду. А ты думала, что я соберусь и выскочу из дома?

Он усмехнулся, но вдруг понял, что шутка не удалась — Нора и впрямь так думала. На полном серьезе. Вот черт.

— Думала, я тебя брошу? — нахмурился Айзек.

Нора взглянула виновато, едва поджав губы. Маккензи вздохнул, а потом приобнял ее левой рукой.

— Не брошу, — уверенно сказал он. — Не оставлю, правда.

Нора смотрела с надеждой, все еще молчала. Парень улыбнулся снова, а затем закутал ее в плед на своих плечах.

— Сойер, я свой второй шанс не упущу, — сказал он. — Не смей даже сомневаться.

Наконец стало видно, что она чувствует облегчение, а вместе с этим — решимость и верность. Горящее пламя вспыхнуло в ее глазах, затем она обхватила руками его отекшее после сна лицо и снова поцеловала в губы.

— Не буду, — сказала она. — А теперь вали в душ, ты, es sale*.

В груди зашевелилось довольное чудовище, которое теперь повиновалось только Норе Сойер. И это чудовище заурчало, выпустило когти и сонно прищурилось, услышав мурчащий язык, на котором она, он был уверен, витиевато его обозвала.

— Я люблю, когда ты говоришь на французском, — тихо сказал Айзек, с неохотой выпуская девушку из своих объятий.

— А я люблю, когда ты держишь свое слово, — девушка усмехнулась и позволила себе на секунду побыть в его крепких и горячих руках.

Айзеку стало очень хорошо, он выдохнул облегченно, поцеловав Нору в макушку. Пусть мышцы ныли, пусть хотелось спать, пусть впереди лежали всякие трудности, с которыми он еще не привык сталкиваться. Впервые все это казалось ерундой, когда рядом была та самая девчонка из столовой, которая часто носила черное, прятала свои шрамы, изысканно хамила и верила во что-то хорошее.

* * *

Примечания* * *

*1 — дерьмо

*2 — чертов грязнуля

______________

Прощальный пост, как и бонус, вышел очень большим, так что он в двух частях. Не поленитесь, если хотите узнать, как иначе мог закончиться фанфик, кто мог умереть и оказаться злодеем, какие сцены я вырезала и буду ли я дальше писать по Хэзерс.

Арт от Анны Лавровой — https://m.vk.com/wall-165657715_146

Прощальный пост:

https://vk.com/wall-165657715_157 — часть первая

https://vk.com/wall-165657715_156 — часть вторая

Отдельная благодарность Анастасие Радижевской, которая писала эту главу со мной, а еще с самого начала оставалась моим фанатом❤