Яркий (джен)

По потолку полз паук. Он перебирал длинными согнутыми волосатыми лапками; качаясь, быстро пробирался в маленькую щель между стеной и потолком. Путь ему преградил бледный тонкий палец, похожий на паучью ногу своей цепкостью, какой-то странной аристократической красотой. Два больших изумрудно-зелёных глаза уставились на паука из-под чёрной чёлки, спадающей на бледный лоб. Паук замер. Он боялся, и юный обладатель зелёных глаз чувствовал это, ухмыляясь с каждой секундой всё ядовитее и ядовитее. Резкий щелчок ногтей отшвырнул паука так, что тот отлетел в дальний угол, постаравшись поскорее схорониться в какой-нибудь наиболее близкой и доступной щели.

Мальчик поймал нового — красивого, чёрного паука — и стал заставлять его постоянно переползать с ладони на ладонь, двигая при этом руками так, чтобы со стороны казалось, будто паук стоит на месте. Будучи занят своей игрой, ребёнок сделал вид, что не заметил, как дверь его комнаты открылась, и внутрь заглянул толстый мужчина: Вернон Дурсль. У него была очень короткая шея и красное лицо. Это была абсолютная противоположность мальчику на кровати, увлеченно перебиравшему пальцами.

Мистер Дурсль ненавидел пауков. Он вообще ненавидел мелких бледных созданий, и даже не знал, почему терпит этого ребёнка в своём доме. Из-за жены терпел, наверное. В какой-то момент годовалый Гарри Поттер оказался под дверью их коттеджа, завернутый в одеяло. В сопровождавшем письме было указано, что его родители — ненормальные фокусники, называющие себя волшебниками, — погибли в войне с "тёмными силами". Письмо также гласило, что кроме Петуньи Дурсль у Гарри родственников нет. Бумага взывала к их человечности. Они оставили мальчика у себя в доме, но поклялись выбить из его головы всю "дурь": а именно, никогда не сообщать ему о том, кто были его отец и мать, и никогда, ни при каких обстоятельствах, не допускать его к общению с другими "ненормальными".

"Выбить дурь" оказалось не так-то просто. Мальчишка с самых первых лет будто бы и без их вмешательства понимал, кто он на самом деле. Спросив, что случилось с его родителями, и услышав заранее заготовленную историю о том, как они погибли в автокатастрофе, семилетний Гарри долго молчал. Потом он посмотрел на Петунью, и она почувствовала, что спина, только что "отдыхавшая", оперевшись на спинку кухонного кресла, напряглась всеми мышцами, намертво примёрзнув к дереву летней кофточкой в цветочек. Его глаза — точно как у ненавистной сестры — отразили лёгкое разочарование. Он ничего не сказал и больше никогда не спрашивал их об этом. Петунья поняла, что для него легенда стала лишь подтверждением того, что они никогда не поймут друг друга.

Тем лучше. Они боялись этого ребёнка, боялись его ненормальности. Гарри мог разговаривать сам с собой, а иногда прямо посреди совместного ужина замирал и смотрел невидящим взглядом как будто вглубь себя. Дурсли стали отправлять его с миской еды в чулан, чтобы это зрелище не слишком мешало их сыну наслаждаться пищей.

Дадли был нормальным. Он рос пухлым, розовощёким мальчуганом, умевшим настоять на своём: настоящим англичанином. Вернон мечтал, что однажды Дадли поступит в Итон, и ещё до его рождения стал откладывать деньги на учёбу сына. Денег, правда, не хватило бы пока что и на пару лет колледжа, но Вернон был владельцем фирмы по производству дрелей и постоянно расширял свой бизнес.

Насчёт Гарри никаких планов не было. Его нужно было просто вырастить, по возможности — здоровым. И они делали всё, чтобы мальчишка не умер с голоду и не ходил по улице без одежды: ему давали остатки пищи и обноски Дадли. Дадли ел хорошо, но часто складывал на тарелку гораздо больше, чем мог проглотить. Петунья учила его умеренности, но безуспешно.

Гарри оказался, как и предполагалось, неблагодарным.

Он уходил из дома и мог отсутствовать целыми днями, с утра до вечера, — исчезал незаметно, а потом находил дорогу домой; упрёки и слова на мальчишку не действовали, побои — тоже. Гарри мог стоять весь синий от усердия Петуньи и молча сносить её удары. Впрочем, отсутствие реакции не значило освобождение от профилактических мер. Петунья не считала их грамотными; она, скорее, делала это от безысходности, в попытках продемонстрировать Гарри, что они главнее и сильнее его, независимо от того, на что способен он. По какой-то внутренней причине Гарри не отвечал тётушке хоть сколько-нибудь равной жестокостью; он выбрал это, потому что... Было не жалко. Он не считал, что избиение его как-то унижает или доказывает его собственное бессилие: скорее, наоборот, благодаря этому Гарри понимал, что он слишком силён, чтобы жить у Дурслей, и просто ждал подходящего случая, чтобы освободить их от своего присутствия.

Вернон и Дадли старались не оставаться с ним в комнате друг без друга, благо, необходимости практически никогда не возникало: неизвестно было, что произойдет в следующий момент. Гарри, даже сидящий тихо, вызывал у них ощущение тикающей бомбы, мирно обитающей рядом. Петунья была гораздо менее чувствительна, и на её долю выпадали какие-то явные неприятности: иногда посреди лета она поскальзывалась на пороге собственной кухни с утра, оступившись на корочке льда, или же её рука приклеивалась к заиндевевшим перилам, когда тётушка спускалась по лестнице, разбудив Дадлика, чтобы тот шел на завтрак.

В какой-то момент, избегая заслуженного наказания, паршивец научился закрывать дверь в чулан так, что её оказалось невозможно ни открыть, ни взломать. Тогда его просто заперли снаружи на неделю, просовывая ему по утрам под дверь кружку воды.

Мальчишка ходил в школу, но от учителей на него постоянно поступали жалобы: оказывалось, что вдали от дома он позволяет своей неблагодарности расцвести во всей красе и смеет драться со старшими ребятами, причём всегда начинает драку сам. Должно быть, думала Петунья, он так выплёскивает ненависть, которая накапливается в нём по отношению к Дадли и приёмной семье в целом. Миссис Дурсль разбиралась в чужих детях достаточно, чтобы особенности их поведения были ей кристально очевидны. По дороге домой после таких инцидентов, — возвращаясь, конечно, ближе к ночи, — Гарри успевал приобрести помятый и истерзанный вид, но такими фокусами Петунью провести было нельзя. Она всегда знала, как встретить зазнавшегося ребёнка.

Если инциденты происходили слишком часто, Гарри оставляли дома, и тогда его ждала уборка и другие домашние работы. Он мог был занят ими от одной недели к другой: у Петуньи всегда были задания: начиная от штопки носков, чистки многочисленных пар обуви, ручной стирки и глажения белья, — заканчивая работой в саду в период ухода за цветами, который не прекращался практически никогда, за исключением пары месяцев. Гарри крутился, как белка в колесе, с утра до ночи.

На предыдущий Хэллуин мальчишка куда-то пропал, одевшись весьма странно, даже для этого праздника. Странно в том смысле, что если все одевались шутить, то Гарри молча ушёл, завернувшись в старый чёрный плащ Вернона, как огромная, несуразная летучая мышь, и с того дня не снимал его ни в холод, ни в жару.

Были вещи, о которых Дурсли, к своему неизведанному счастью, не помнили. Так, в один из летних дней они всей семьёй собирались на прогулку в зоопарк, оставив Гарри в чулане, и прямо перед выходом мужчина обнаружил у себя в башмаке крысиный скелетик. Тот двигался, бегал и пытался укусить всех, кто приближался. Прогулка сорвалась, так как у Петуньи случилась истерика — всем было известно, как она боится крыс.

Помнил об этом только Гарри.

— Мальчишка, — промолвил Вернон требовательно. — У Дадли сегодня день Рождения.

— Ага, — Гарри замер, только паук продолжал бегать кругом по его запястью, как будто что-то не давало ему остановиться или убежать.

— Веди себя прилично, — Вернон сглотнул тугой комок страха, затравленно следя за пауком. Гарри тоже смотрел на паука.

— Хорошо, сэр.

— Ни шагу из чулана.

— Это комната, а не чулан, сэр.

— Ни шагу из комнаты, — неохотно поправился Вернон. — Поешь как-нибудь потом.

— Нет проблем, — Гарри раскинулся на кровати. Вернон проследил за пауком, торопливо скрывшимся в трещине между стеной и ступеньками. В этой комнате было прохладно, несмотря на лето. Где бы ни был этот мальчик, рядом с ним всегда было прохладно, он всё время источал холод, но, судя по привычке сидеть на тёплых камнях, греться на солнце очень любил.

— Я закрываю тебя здесь.

По мальчишке не было понятно, слышал он или нет. Гарри смотрел в изнанку ступенек пустым взглядом. За окном раздался истерический крик Дадли, требующий, чтобы отец поторопился в машину. И уже когда Вернон повернулся было на шум, Гарри легонько кашлянул, скривив губы в неприятной усмешке, и отчетливо произнёс:

— Ад передаёт Диддикинсу поздравления.

Мужчина вздрогнул и захлопнул дверь комнаты. Пауки забились глубже в щёлочки, а мальчик, не думавший уже о них, только ухмыльнулся ещё шире. Когда звук мотора и шин машины Дурслей затих вдали, он облегченно закрыл глаза.

_______

Глава отредактирована 04.10.25