Краски неба (джен)

— Ой, Меган, а где Хауэлл? — Тетушка Мэри на прощание стиснула Меган в объятиях ровно такой крепости, которая нужна, чтобы изобразить радость, но ни в коем случае не дать поверить в ее искренность. — Ох, а я говорила уже, что твоя матушка все еще плохо себя чувствует? Бедная девочка, солнце в Ирландии для нее слишком яркое.

— Хауэлл умер, — холодно ответила Меган. Она давно уже выяснила, что умереть куда проще, чем уехать к сестре в Северную Ирландию, заблудиться в лесу или подхватить неведомую болезнь, из-за которой ни в коем случае нельзя никому показываться на глаза до самой смерти, — и куда респектабельнее.

— Как — умер?! — Тетушка всплеснула руками, изображая удивление.

— Как-как. — Меган пожала плечами. — Лучше скажи мне, как мог не умереть тот, кто спал в обнимку с оголенным проводом.

— Ах, ужель током убило?! — воскликнула тетушка.

— Задушило, — поправила Меган. — Иди-иди, сейчас опоздаешь на поезд.

Иногда Меган думала, что она бы и правда когда-нибудь Хауэлла придушила. Радио после его исчезновения снова заработало и по кругу пускало песенку про нарциссы, и Меган ужасно страдала — так, как страдают взрослые, когда очень хотят плакать, но знают, что это совершенно не респектабельно.

А потом в жизни Меган появился Гарет. Идеальный, замечательный Гарет. И очень, очень респектабельный. У него даже имя было респектабельное — такое уж точно нельзя произнести с глупым придыханием. Просто — Гарет. Гарет не всхлипывал ни под слезливую песню про нарциссы, ни под гимн Уэльса, носил тщательно выглаженные сюртуки — их у него было пять, все одинаково серые, — оттопыривал мизинец, когда пил кофе из изящной фарфоровой чашечки, и каждое утро читал газету.

— Сборная Уэльса по регби проиграла сборной Англии, — невыразительно читал он вслух. — Милая, что ты об этом думаешь?

— Я думаю о том, что Нил опять пришел домой с ссадиной на лбу. Придется оставить его без сладкого. А регби — кого волнует регби в наше время?

— Меня волнует, милая, — оскорбленно отвечал Гарет каждый раз и, сложив газету в три раза, убирал ее в портфель. — Всех настоящих мужчин волнует регби.

Пожалуй, увлеченность регби была единственным недостатком Гарета. Впрочем, Меган мужчиной не была, поэтому ей разрешалось регби не любить.

Тот вторник, когда Меган провожала тетушку Мэри, выдался серым и дождливым, как, впрочем, и вся предыдущая неделя, поэтому Меган, устроившись в любимом кресле вязать, не сразу расслышала стук в дверь. Услышав же, попыталась вспомнить, ждет ли кого-нибудь в гости. Миссис Флауэр заходила на чашечку чая только по понедельникам. Мистер Бауэрс заявлялся обсудить с Гаретом новости из мира регби по средам. В воскресенье за семьей Меган заезжали Салливаны, чтобы отвезти в церковь. Во вторник же Меган не ждала никого. Конечно, может, это тетушка Мэри что-то забыла и вернулась, но в Кардиффе все знали, что заявляться в гости менее чем через полгода после первого визита ой как невежливо. Хорошенько все обдумав, Меган со спокойной душой сделала вид, что все еще не слышит стук. Стучавший же будто забился в истерике. Ритм ударов хромал и спотыкался, сами удары то стихали, то почти пробивали дверь насквозь.

— Дверь! — ахнула Меган. — Наша новенькая дверь! Кто бы ты ни был, — рявкнула она, распахивая дверь, — меня нет дома!

— Врунишка из тебя все еще ужасная, дорогая сестра. — Хауэлл размахивал руками, пытаясь не упасть и не уронить криво сидящий на голове тюрбан — дверь как следует ударила его по лбу. — И бьешь ты все так же больно.

— Что… ты напялил?

— А, это? — Хауэлл застенчиво потер тюрбан. — Это чтобы не было так больно, когда ты решишь дать мне подзатыльник. Мне никогда не забыть твои подзатыльники!

— Мам? — пробасил Нил из глубины дома. — Это кто притащился?

— Твой дядя, — объяснила Меган.

— Он же умер.

— Теперь воскрес. — Меган пожала плечами и злобно уставилась на открывшего было рот Хауэлла. — Что?

— Мама?

— А, ну ладно, — снова подал голос Нил. — Обед скоро?

— Бездельник несчастный, — проворчала Меган. — Ну, мама. Да я скоро второй раз мамой стану, тебя восемь лет не было. — Меган вдруг сама расчувствовалась. — Восемь лет!

— Нельзя второй раз стать мамой, — задумчиво произнес Хауэлл. — Если уж однажды мама, то всегда мама. Подожди, что?

— Ну даже не знаю. Давай с самого начала. Я теперь не Дженкинс, — злобно сообщила Меган. — Я теперь Перри. Меган Гарет Перри.

— Г-а-а-арет, — протянул Хауэлл, и Меган дернулась. Имя дражайшего супруга все-таки можно было произнести с придыханием. А еще Меган только сейчас посмотрела брату в глаза, и были они такими тусклыми, что Меган даже испугалась, не заболел ли он. — Имя поприличнее себе выбрать не могла?

— Хауэлл. — Впрочем, даже если бы заболел и умер — невелика потеря.

— А я теперь тоже… не Хауэлл. Глупо звучит. Меня теперь Хоулом звать.

— Хоул, — повторила Меган. — Мне кажется, или твое новое имя звучит совсем по-английски? Ах ты… Совсем совесть потерял! Хоул! Будто собака на луну воет!

— «Хоул» звучит круто, — упрямо сказал Хауэлл, и Меган охватило совсем уж дурное предчувствие.

— Сними тюрбан. Сними тюрбан сейчас же!

Под тюрбаном Хауэлл прятал кокетливо высветленные, да что там — ослепительно белые волосы!

— Ты!.. — Меган аж задохнулась от возмущения. — Ты покрасился!

— Да у нас пол-Уэльса русые, — насупился Хауэлл. — Скучно!

— Скучно!..

Меган сама не знала, что на нее нашло. Просто сорвалась с места, налетела на брата растрепанным ураганом и крепко-крепко обняла. Хауэлл совсем высоким стал, и теперь Меган едва доставала ему до груди.

— Злой, бессердечный, упрямый…

Меган нахмурилась. Отстранилась.

— Дай руку.

— Только не оторви мне ее, а то так схватила, — рассмеялся Хауэлл и протянул руку. — Держи.

Меган ощупала запястье, предплечье, сгиб локтя.

— Да где же такое видано, чтобы вены такие тонкие были! Сколько я тебе говорила: ешь как следует… А, точно, вряд ли кто-то тебе там готовил! Так как ты вообще тогда жив… А ну нагнись!

— Меган, милая, я тоже рад тебя видеть, но что ты…

— Нагнись! — рявкнула Меган. Раздосадованный, Хауэлл неохотно склонил голову, Меган тут же обхватила его шею и крепко сжала.

— Ты что делаешь, ты что, спятила? — заверещал Хауэлл, вырываясь. — Да, я виноват, виноват я, признаю, что ушел, ничего не сказав, но просто… Ай! Да ты прекратишь или нет?

— Хауэлл. Мне показалось? — Меган наконец разжала руки. — Мне показалось?

— Что я что-то сказал? Показалось, конечно, я же ничего такого…

— Это снова какой-то твой трюк, да? Показывай. Ну выкладывай, что там у тебя. Я жду!

— Меган, дорогая, какая же ты бессердечная! Помилуй, какие трюки! Ну что мне тебе показать?

— Бессердечная. — Меган решительно кивнула. — Так это у меня тут пульс не прощупывается?

Хауэлл ничего не ответил. Стоял посреди светлого коридора, растерянно теребя тюрбан. Мотал головой, испуганно озираясь и все возвращаясь взглядом к двери.

— Хауэлл. Сердце — где?

— Отдал.

— Отдал, — эхом откликнулась Меган. И с ужасом поняла, что верит. Что больше не может зажмуриться и притвориться, будто не видит летящих через весь дом книг. — Расскажи. Только не здесь, пойдем в гостиную.

В гостиной они забрались с ногами на диван, взялись за руки и неуверенно посмотрели друг на друга.

— Расскажи, — снова потребовала Меган.

— Звезды живут долго-долго. Но понимаешь, как бы долго ты ни жил, умирать совсем не хочется. И в звездопад умирающим звездам очень грустно. — Хауэлл рассказывал отстраненно и слишком просто, словно тут же выдумывал сказку. — И одна из таких звезд оказалась достаточно смелой, чтобы попросить…

Хауэлл сочинял сказку, а Меган слушала и думала, что он снова ей врет. Даже в таком — врет.

— Ты снова мне врешь, — грустно упрекнула она. — Ты просто продал душу Дьяволу. Всем известно, что если человек теряет душу — это проделки Дьявола. Заключил с ним договор — и вуаля!

— И вуаля. — Хауэлл кивнул. — Ну, по правде говоря, то был не Дьявол, а простой демон, но контракт я и правда заключил. Но я не вру.

— Конечно, — согласилась Меган и теснее придвинулась к брату.

— Когда небо темно-синее, почти черное, бело-звездное, а потом вдруг становится совсем серым и больше никогда не меняется, как ни старайся, — вдруг зашептал Хауэлл ей в волосы, — знаешь, как это чувство называется?

— Нет, — соврала Меган. — Как?

— Не знаю. Но такое происходит, когда изо всех сил пытаешься быть добрым и смелым. Небо теперь всегда серое, совсем серое…

— Ты жалеешь? — холодно спросила Меган. — Что пытался быть добрым?

— Нет? — Хауэлл запнулся. — А каково это — жалеть?

— Ты не жалеешь, — наставительно сказала Меган и крепче прижалась к пустой груди.

Так они и сидели. Меган казалось, что она больше и шагу сделать не сможет, ноги затекли, руки болели, голова была чугунная. Ближе к вечеру пришел Гарет, постоял на пороге, постоял, шепнул что-то и поднялся к Нилу, Хауэлл его, казалось, и вовсе не заметил.

Глупый злой Хауэлл. Меган всегда знала, что ее брат непутевый и когда-нибудь он потеряется и забредет в какой-нибудь свой мир. Или его туда заберут эльфы из валлийских легенд, они ведь часто забирали в свои хороводы глупых бессердечных детей. Конечно, Меган в эльфов не верила, но в них точно верил Хауэлл. Однако она и представить себе не могла, что он и в своем мире умудрится сбиться с пути и потеряет по дороге сердце.

Так прошли вечер и ночь, а утром Меган спустила по лестнице желтый чемодан в желтый цветочек и всучила его Хауэллу.

— У меня Нил.

— Я понимаю, — протянул Хауэлл обиженно. — И останусь я сирота.

— Мама с папой в Северной Ирландии.

— С моих десяти.

— Точно. — Меган кивнула, захлопнула за Хауэллом дверь и чмокнула тут же подошедшего к ней Гарета. С глаз долой — из сердца вон. Меган была взрослой, и у нее и правда был Нил.

Назавтра Хауэлл ввалился в дом с тремя чемоданами, и ни один из них не был желтым в желтый цветочек. Меган выставила его и с ними. Потом чемоданов было уже пять. Затем семь.

— Послушай меня, Хауэлл Дженкинс, — прорычала Меган. — Ты сейчас же перекрашиваешь этот ужасный фиолетовый чемодан…

— Но он лиловый!

— …лиловый чемодан в желтый. Затаскиваешь в гостевую комнату… Не смотри на меня так, в твоей теперь живет Нил! Избавляешься от того убожества, которое ты зовешь одеждой, находишь работу и пашешь как лошадь. И ты на меня так не смотри. — Меган повернулась к Гарету. — Этот недоумок все равно не дома будет пять дней в неделю. А вот если его не пустить, то, чего доброго, и правда корни здесь пустит.

— Корни? — ужаснулся Гарет.

— Работа? — Хауэлл моргнул.

— А ты думаешь, одежду вместо этой, найденной на блошином рынке, я на свои кровные буду покупать?

— А что не так с моей одеждой? — оскорбился Хауэлл.

— Где ты в Уэльсе видел шелковые плащи?

Хауэлл задумался.

— Отвернитесь, — решил он наконец.

— О господи. Гарет, отвернись. Ну, долго еще?

— Готово, — тут же уверил Хауэлл.

— Быстро же... Да как ты смеешь! — взревел Гарет и с кулаками бросился на Хауэлла.

— А ну стоять! — заорала Меган. — Хауэлл, что это?

— Национальная валлийская одежда, — объяснил Хауэлл. На нем мешком висела форма валлийской лиги регби.

— Я… У меня слов нет.

— Зато у меня есть, — зарычал Гарет. — Как можно носить столь славную форму, ни пальцем не ударившись о поле?!

Хауэлл покаянно кивнул и пообещал исправиться. На следующий же день Меган обнаружила в своей косметичке десять новых тональников. Ударить было некого — Хауэлл смылся еще ранним утром. Вернулся же лишь поздним вечером — весь черно-фиолетовый.

— Еще две недельки пострадаю — и меня примут, — торжественно прохрипел он. — Шампуня мне, мази и тональника! Ох, как же больно мне, как больно!

— Куда примут?

— В регбийный клуб Кардиффа, конечно, — снизошел до объяснений Хауэлл. — Нельзя же мне позорить форму.

Меган так и не поняла, зачем Хауэллу десять тональников, потому что из ванной он в тот вечер вышел свеженький и чистенький — снова небось эти его штучки. Гарет тоже не понял, но тут же проникся к Хауэллу искренней симпатией.

— Ты сразу показался мне славным малым. — Он улыбнулся и раскинул руки.

— Не обнимать его! — крикнула Меган и вдруг поняла, что натворила. А если кто-то еще узнает, что Хауэлл — бессердечная тварь?

— Ну ладно, ладно, — растерянно пробормотал Гарет. — Мэг, ты чего так разоралась?

— И ничего и не разоралась. Я к себе.

Забившись в угол кровати, закутавшись в два одеяла и обняв подушку, Меган наконец расплакалась. Она столько лет рассказывала всем, что Хауэлл умер, но все-таки надеялась, что ошибается. Простуды, сыпи, белой горячки — она много чего желала братцу, и было за что, но смерти? Хауэлл, конечно, выглядел совершенно живым, но у него больше не было сердца. Разве человек может быть живым, если у него нет сердца? Но Хауэлл ведь смог?

Меган не оплакивала брата и не боялась его. Меган плакала потому, что все взрослые плачут, когда понимают, что совершенно запутались.

— Слава богу, — наконец сказала она подушке, — что он потерял сердце в том мире, где от этого не умирают.

Умер же Хауэлл или нет для нее самой, Меган не знала, но решила, что все-таки обязательно выгонит его из дома, а то кто знает, как он повлияет на Нила. Нил и так рос ленивым и колючим. Что без сердца-то с ним может сдеяться?

Но Нил в дяде души не чаял: Хауэлл притаскивал откуда-то новые компьютерные игры — уже за одно это Меган снова готова была его убить, особенно когда мельком видела на экране башенки, — рассказывал истории про рыцарей и волшебников и учил увиливать от гнева Меган. Потом появилась Мари, и в ней души не чаял уже Хауэлл. Брал ее на руки, смотрел тусклыми глазами и неуверенно улыбался. Меган все пыталась набраться сил для разговора и сказать, что в доме, где есть дети, Хауэллу больше не рады, но все время находились дела поважнее.

— Не прижимай ее к груди, — наконец просто сказала она. — За Нила я не беспокоюсь, он скорее откусит себе правую руку, чем кого-то обнимет.

— И снова ты держишь меня на расстоянии, — вздохнул Хауэлл, но ощутимо расслабился.

Меган была права: Хауэлл в доме не задерживался более чем на пару дней в неделю. Работать не работал, пропадал где-то постоянно, возвращался с кучей хлама. Гостевая спальня превратилась в заваленный железяками хлев, туда же были выкинуты целые кипы бумаг, стопки книг, среди которых можно было увидеть как учебник по механике, так и стихи Бернса, и горы барахла совсем уж непонятного назначения. Лопнуло терпение Меган лишь тогда, когда Хауэлл прикатил откуда-то машину — развалюху, хрипящую при каждом провороте колеса.

— Убери это из нашего гаража и выметайся.

— Меган наносит удар в спину, — охнул Хауэлл. — Как ты можешь так со мной поступить? Выставить на улицу…

— А пять дней в неделю ты живешь на улице, так я и поверила. Не выйдет. Вон.

Хауэлл рвано всплеснул руками и влетел в дом. Меган тут же пошла за ним, но найти ни в одной комнате не смогла. Хауэлл уже не в первый раз умудрялся так затеряться в ее собственном доме, но злить это меньше не стало. Проискав его повсюду три часа, Меган сама решила пойти к гаражу выгонять его машину — и пусть она понятия не имела, где от нее ключи, — и обнаружила Хауэлла на пороге. Рядом с ним на земле валялись две большие доски, молоток и два подозрительного вида горшка с каблуками.

— Ты что это делать собрался?

— Заколачивать дверь, — огрызнулся Хауэлл.

— Дверь моего дома?

Хауэлл замер.

— Ну, — неловко начал он, — это и мой дом. Помнишь, я рассказывал про замок, расположенный сразу в нескольких измерениях?

— Предпочла бы не помнить.

— Ну так вот я его построил. Наука мне в этом не помогла, но магия — вполне. И одно из измерений, в котором замок находится, это твой дом. Ну то есть не твой дом, но, чтобы выйти из замка в Кардифф, я должен пройти через твою дверь… Но я же все-таки волшебник!

— Я догадалась. Хочешь портить дом — порть его со своей стороны. Мне теперь всю жизнь любоваться криво заколоченной дверью? Хорошенький вид, ничего не скажешь. Да и выходить из дома как, через окно?

— Заколачивать дверь со своей стороны я не буду, — зачем-то сказал Хауэлл.

— Ну и не заколачивай, — устало ответила Меган. — Просто уйди отсюда. Или наведи порядок в комнате и перестань наконец захламлять мой дом.

— Я уйду, — мрачно сказал Хауэлл и снова вошел внутрь. Меган последовала за ним. На этот раз Хауэлл никуда не исчез, заперся в своей комнате и все шумел там, шумел, а потом словно растворился.

Через три месяца Хауэлл вернулся. Просочился мимо недовольной Меган, отшатнулся от Гарета — Гарет все никак не мог оставить Хауэлла в покое с тех пор, как тот стал членом «Кардифф Блюз», и Хауэлл уже не знал, куда от него деваться, — и радостно затрещал с Мари. Ответить ему Мари пока не могла, но это Хауэлла нисколько не смущало.

— Бессердечный, — пробормотала Меган.

— Как все дети. — Гарет пожал плечами.

— Как все дети, — повторила Меган и наконец-то все поняла.

Так прошло три года. Хауэлл навещал Нила и Мари, старался держаться подальше от Меган и тщательно избегал Гарета. Меган втихаря прокрадывалась в его комнату и выносила из нее по две-три книжки в неделю. Она и представлять себе не хотела, какую истерику Хауэлл может закатить, если узнает, что она наводит порядок в его свинарнике. Хотя, думала она, может, лучше бы он все и узнал. Понял бы тогда, возможно, что ее дом — не склад для его имущества.

Хауэлл в конце концов и правда все узнал. Заявился тогда незваный, притащил с собой напуганного мальчишку Майкла и какую-то старуху по имени Софи. Никаких истерик не закатил. Просто посмотрел обиженно и горько спросил, на месте ли хоть его машина. Меган никогда бы ему не призналась, что тогда ей даже стало чуточку стыдно.

В следующий раз он заявился совсем скоро. Странно взъерошенный, испуганный — Меган сама тогда так перепугалась, что даже не отчитала его за то, что снова перекрасил волосы. Говорил, что ему вот-вот стукнет сто сотен дней — и чего такого особенного в двадцати семи годах и четырех месяцах? — и почему-то все время извинялся.

— Я скоро умру! Прости, что огорчаю тебя столь ужасными вестями, но...

— Только ради бога — не в моем дворе. Я люблю там завтракать.

Когда спустя еще неделю в их двор ворвалась учительница Нила, размахивающая руками и надоедливо что-то зудящая — кажется, на английском и точно про Хауэлла, — Меган наконец решила, что хватит с нее нежеланных гостей, и разразилась цветистой приветственной речью.

Пронесшийся мимо нее Хауэлл чуть не споткнулся от удивления, но взял себя в руки и погнал сумасшедшую учительницу прочь со двора.

— Надеюсь, вернешься ты нескоро. Вы оба! — крикнула Меган им вдогонку.