Империя бессмертия (джен)

— Я составил список, — Гарри протягивает лист бумаги Гермионе и Дину Томасу.

— Что это? — спрашивает Грейнджер.

— Полезные люди.

— Те, кому ты можешь доверять? — уточняет Дин.

— Я никому не доверяю. Это те люди, которые по моему мнению способны за себя постоять и быть полезными.

— А что будет с остальными? — Гермиона хмурится. Она не до конца верит в серьезность происходящего. В подобном случае в нее до конца невозможно поверить, даже если имеешь на руках неоспоримые доказательства.

— Это от них зависит. Мы захватим автобус, остальные могут быть свободны, могут остаться в нем.

— Их свобода — фарс! — возражает Грейнджер.

Гарри встает из-за стола и направляется к окну. Уже скоро рассвет, небо уже серое, но еще темно. Отчетливо виден силуэт прилегающего к Магварису леса. Густого, древнего, безжизненного. Что-то подсказывает, будто этот лес — такая же иллюзия, как и обрыв. Школа научила Гарри не верить тому, что видишь. Не полагаться на свои органы чувств — их легче всего обмануть, а информация, полученная с их помощью — слишком субъективна.

— Гермиона, — не оборачиваясь говорит Гарри, — Мы не институт благородных девиц при монастыре открываем, если ты не понимаешь. Зачем, скажи, зачем нам, к примеру, Рейчелл Кляйн из группы "В"? Она вечно ноет, если у нее что-то не получается, не понимая простой вещи: всем плевать! Если хватит мозгов, она скроется. Если не хватит, ну что ж теперь.

— Это неправильно! Чем тогда мы лучше того режима, против которого собираемся восстать? Если ты сам делишь людей на полезных и бесполезных?

— Потому что люди и делятся на полезных и бесполезных! — Гарри оборачивается и смотрит на своих одноклассников. Дин опускает голову. — Ты — полезна, когда выключаешь режим зануды. Те, кто в списке — могут быть полезными. Те, кого в этом списке нет — бесполезны.

Гермиона открывает рот, чтобы что-то сказать, но Поттер подносит палец к губам, прося ее помолчать.

— Если ты хочешь узнать, чем мы отличаемся от режима, против которого собираемся восстать, то я отвечу коротко: ничем! Просто мы — не часть того режима и нам там нет места. Для них мы вошли в число бесполезных! Вернее, своеобразно полезных. Если ты хочешь побыть подопытной крысой в подземных лабораториях Министерства — вперед! Это твое право. Я могу вычеркнуть тебя из списка, ты получишь Обливиэйт и проснешься утром с мыслью о предстоящих экзаменах.

Гермиона встает со стула и тут же опускается обратно, не зная, как возразить. Гарри скрестил руки на груди, он улыбается, глядя на Грейнджер.

— Ты лжешь, — замечает он, губы его растягиваются в более широкой улыбке. Ухмылке. — Ты лжешь самой себе. У человека есть две потребности: брать и отдавать. Они же и являются основой взаимодействия, общения, любой кооперации людей. Во второй потребности можно выделить такую мелочь, как желание быть благородным. Оно свойственно почти всем людям, просто некоторые способны не лгать себе, пытаясь выдать за благородство что-то бессмысленное и нелепое. А ты — лжешь. Я выписал в список половину нашего выпуска. У оставшихся будет шанс сбежать и скрыться. Но ты не подумала, сколько уже было выпусков? А сколько еще будет? Почему ты не требуешь включить в список всех с первого по седьмой курс?

— Это невозможно. Если бы была возможность, я бы...

— Ты даже не думала об этом, пока я не сказал! Не лги себе, — Гарри пристально смотрит в глаза Гермионе, — Не лги мне.

— Возможно, у нас получится их спасти, ведь выпуск шестикурсников только через год, — продолжает настаивать на своем Гермиона.

— На что только не идут люди, прикрывая свой эгоизм, — вздыхая, произносит Гарри. — Какими благородными целями на протяжении истории прикрывалось желание власти, денег, лучшей жизни. Такие же благородные умы лгали себе, полагая, что строят идеальный мир, чтобы самим жить хорошо в этом мире.

— Чего ты от меня ждешь, Гарри? — спрашивает Гермиона.

— Правду.

— И веру, — добавляет Грейнджер. — Веру в тебя.

— Я не прошу в себя верить, это твое личное дело! Я даже сам в себя не верю! Я что, какой-то мифический бог, чтобы верить в меня? Мы знакомы семь лет, ты знаешь, какой я человек, но мне плевать, какое у тебя обо мне сложилось мнение.

— А я верю, — неожиданно говорит Дин. — Не в тебя, а тебе...

— Ну, спасибо. Я польщен, — язвительно отвечает Гарри.

— Я думала, ты выбирал людей, руководствуясь личным отношением, — Гермиона смотрит в список.

— Да я с половиной из них никогда лично не общался. Этим они и полезны. Не доставали меня в течение семи учебных лет, делали все с первого раза и нормально, мне не приходилось с ними нянчиться, узнавать причины их провалов на зельях или трансфигурации, не приходилось отчитываться за них перед Олдриджем.

— А почему тогда я в этом списке? По темным искусствам я с шестого курса был в числе отстающих... — спрашивает Дин.

— Потому, что... — Гарри не знает, что ответить.

Дин Томас, действительно, не был выдающимся в чем-то студентом. Учился средне, а на сложную темную магию у него уже не хватало магического и морального потенциала. Гарри два года занимался с ним дополнительно. Но Дин был тем человеком, который не смотрел на всех исподлобья, не старался узнавать то, что знать ему не положено, не пытался шантажировать глав курсов, искать на них компромат, не следил за студентами, не имел привычки лезть в чужие дела. Он просто жил и рисовал. И в его рисунках было больше стремления к жизни, чем у тех, кто из кожи вон лез, чтобы стать в чем-то лучшим, чтобы кому-то что-то доказать. В его рисунках был смысл, а в борьбе за место под солнцем в Магварисе — не было. Дин не стал для Гарри другом. Поттер считал, что у него нет друзей. Но Томас был полезен. Тем, что он точно не станет мешать. Никогда.

— Спасибо, — говорит Дин, хоть Гарри так и не нашелся с ответом.

— Ладно, как ты скажешь им обо всем? — Гермиона указывает на список.

— Да как обычно передавал все. В экзаменационных билетах напишу. По темной магии.

— А если кто-то из них расскажет учителям?

— Магическая клятва о неразглашении.

— Но кто-то может не согласится ее дать, а ты уже напишешь, что кое-что знаешь.

— Гермиона, ты же самая умная девушка на курсе, а говоришь ерунду. Вначале клятва, потом информация. Первая запись: поклянись своей магией, что никому и никогда, никаким способом передачи информации не расскажешь то, что сейчас узнаешь. После клятвы — остальное.

— Могут не согласиться клятву принести...

— Гермиона, — отвечает Дин, — Покажи мне хоть одного студента Магвариса, кто не согласится принести такую клятву ради информации. Ей у нас делиться итак не особо принято, а тут такое и делать-то ничего не надо.

— Халява? — усмехается Гарри.

— Как бесплатный сыр, — замечает Гермиона.

Гарри открывает окно и вглядывается в серое небо. Воздух прохладный, утренний. Начало нового дня. Начало новой жизни.

— Пора... — говорит Гарри и запрыгивает на подоконник.

Со своих мест поднимаются Гермиона и Дин, направляются к окну — самому безопасному способу покинуть школу. Окна в Магварисе зачарованы и забиты металлическими решетками, но есть одно, с которого несколько лет назад сняли защиту. Вместо решеток здесь — иллюзия. Фамилию того, кто это сделал уже никто не помнит, но все ему очень благодарны. Все, кто знают, через какое окно можно уйти.

— Список, — говорит Гарри, и Дин возвращается за листом бумаги, в котором лишь номера, но даже это может быть подозрительным, если список кто-то обнаружит.

Дин прыгает первым, помогает спуститься Гермионе. Гарри прикрывает окно. Без магии, иначе можно наделать лишний шум. Три серые фигуры молча удаляются в сторону западной границы антиаппарацинного барьера. Они идут настолько тихо, будто не касаются земли.

Ближе к границе воздух становится плотнее, он как будто даже мешает идти. Шаги даются с трудом, но не они первые и, скорее всего, не последние, кто подходит к этому месту. Меньше чем полгода назад Гарри был здесь с Мартой Фишер — главой шестого курса. Невысокой кудрявой девушкой, искренне переживающей за судьбы студентов. Поттер не может переживать за судьбу самой Марты. Это глупо, если нет возможности что-либо изменить.

С другой стороны антиаппарационного барьера приближается человек, рыжие волосы которого напоминают о Стэлле. В груди Гарри становится сразу как-то пусто, как будто оттуда забрали что-то важное. То, что нельзя вернуть.

На этот раз связь с большим миром во многом уникальна. К большой тайне допущены не только главы курсов. Гарри не забирает документы или другие вещи, которые бы говорили о судьбе студентов прошлого выпуска, банковские документы или постановления Министерства. В этот раз он отдает несколько листов.

— Гоменум Ревелио, — едва слышно говорит Гермиона, она тоже не привыкла доверять тому, что видит своими глазами. — Все нормально.

— Сможешь подготовить это к первому июля? — голос звучит приглушенно, будто в ушах всех присутствующих вата.

— Твоих денег в Гринготтсе не хватит, — голос с другой стороны барьера кажется еще более тихим и неестественным.

— Смотри внимательнее бумаги.

— Завещание родового сейфа Малькомов? — даже через границу слышно, как удивленно прозвучал вопрос. — Откуда?

— Очевидно же, что Мальком оставил. Этого хватит?

— Должно.

— Заверять доверенность должен работник Гринготтса?

— С этим проблем не возникнет. Как сообщить, когда все будет готово?

— Тебе известны способы сообщать что-либо помимо этого?

— Нет. 29 июня в это же время?

— Договорились.

Гермиона и Дин смотрят по сторонам. Следят, чтобы никто не помешал встрече. Поттер провожает взглядом человека, имени которого он не знает и думает, что в мире существует какая-то своя, неправильная закономерность. Он только что отдал доверенность на распоряжение своими деньгами человеку, которого при встрече не узнает в лицо, так как через антиаппарационный барьер его разглядеть невозможно.

— Кто он вообще такой? — спрашивает Дин.

— Б.У.

— Что?

— Я не знаю его имени. Этими инициалами он подписывал все свои письма.

— Отлично! — усмехается Томас. — Наша судьба в руках человека, которого мы не знаем.

— У нас нет выбора, Дин. Пора возвращаться.