Империя бессмертия (джен)

"Ежедневный пророк" от 8 октября 1981 года.

"Вчера, 7 октября, в собственном доме были убиты Фрэнк и Алиса Лонгботтом, а так же их годовалый сын Невилл. Это был первый случай, когда Пожиратели смерти убили чистокровного ребенка.

Редакция журнала сообщает, что в стране объявлено чрезвычайное положение. Запрещено появляться на улице в одиночку после девяти вечера. Дома всех волшебников, ценящих свою жизнь и жизнь близких, должны быть скрыты хотя бы минимальным набором охранных чар. Каждый, кто желает воспользоваться установкой сигнализационных чар, которые будут оповещать о вторжении в ваше жилище не только вас, но и аврорат, просьба направить свои письма в Министерство. К сожалению, в связи с большим количеством желающих, рассмотрение заявки может занимать несколько дней".

* * *

Ночь с 31 октября на 1 ноября 1981 года. Литтл Уингинг, Тисовая улица.

— Альбус, неужели вы хотите отдать Гарри Поттера этим людям? Я наблюдала за ними весь день. Они самые ужасные магглы, какие только могут быть.

— Они — его единственные родственники.

— Вы полагаете, что сейчас безопасно оставлять ребенка здесь? Пожиратели смерти легко его обнаружат.

— Волдеморт не убил его, хотя он лично был в Годриковой впадине. Мне это кажется странным... — протянул Альбус Дамблдор, глядя на звездное небо.

— После убийства малыша Невилла, я полагала, у них совсем ничего человеческого не осталось.

— Не осталось, Минерва. Не осталось.

* * *

5 ноября 1981 года. Кабинет директора Хогвартса.

— Он убил ее! Он обещал! Обещал! — темноволосый молодой мужчина мерил шагами круглый кабинет и, наверняка, действовал тем самым хозяину кабинета на нервы. Но Альбус Дамблдор не просил его успокоиться, сесть в кресло. Он знал, как сильно подобные слова в таких ситуациях раздражают.

Наконец, мужчина успокоился сам, упал в кресло и обхватил голову руками. Спустя несколько секунд он поднял глаза на Альбуса и засмеялся. Надрывно так, словно вот-вот этот смех перерастет в рыдания.

— Он говорил об этом. Нам всем. И смеялся. Назвал себя великодушным. Грязнокровка просила меня сохранить жизнь ее сыну, и я выполнил ее последнюю просьбу. Ненавижу! Ненавижу!

Альбус понимал, что его собеседник пребывает не в самом лучшем состоянии для продуктивного диалога, но выбора у него не было. Ему необходимо уточнить кое-какие детали.

— Северус, почему Волдеморт не убил ребенка? Если ему известно о пророчестве...

— У него появилась идея, — усмехнулся Северус. — Он проводил эксперименты, пытаясь понять, что есть магическая сущность, какое значение имеет кровь... И пришел к выводам, достойным членов вашего Ордена Феникса! Кровь не имеет абсолютно никакого значения! Магический потенциал, сама личность, душа — вовсе не имеют крови и плоти.

— Теперь Волдеморт сменит свою политику?

— Сменит. Но не думайте, что от этого воцарится мир, — Северус снова надрывно засмеялся.

* * *

"Ежедневный пророк" от 15 января 1983 года.

"В ночь с 14 на 15 января в клинике Св.Мунго на сто втором году жизни скончался Альбус Дамблдор. Смерть забирает самых достойных, тех, кто никогда не пренебрегал моральными принципами, верил в добро, стремился построить идеальный мир, умел прощать и любить. Мы, выражая свои соболезнования, надеемся, что сможем воплотить в жизнь идеи великого волшебника Альбуса Дамблдора. И возможно, в новом мире, где не будет войн и разрухи, а смерть никогда не разлучит близких, будут жить наши дети... "

Северус, читавший этот утренний выпуск, печально улыбнулся. Наступил закат века равенства, где такие, как он, могли свободно получать образование в Хогвартсе. Северус был свидетелем основания новых порядков, которые насаждались в Британии так постепенно, плавно, даже изящно, что не каждый мог с уверенностью сказать, что он живет в эпоху, когда строится не просто новая система власти. Нет, это целая империя. Империя Лорда Волдеморта.

Северус Снейп склонился над древним самопищущим пером, выводящим адреса студентов. Поначалу он злорадствовал, когда сама магия противилась новым порядкам. Письма магглорожденным студентам всегда писались автоматически, и изменить это было не под силу ни Северусу, ни самому Волдеморту. Злорадство ушло на третий год директорствования самого молодого за всю историю главы школы. Ведь сортировать это все приходилось ему! Сверять со списками, отслеживать, остались ли неподконтрольные магглорожденные, хотя в Министерстве хранилась вся информация о каждом волшебнике с момента его рождения. Почти о каждом.

Но в этот раз Северус не просто перебирал письма. Он ждал. За его спиной, скрестив руки на груди, стоял Волдеморт. Он тоже ждал. В течение долгих десяти лет никто не мог найти Гарри Поттера. Чувствуя, что надвигается нечто ужасное, Дамблдор еще при жизни изъял магическое досье на Гарри Поттера из Министерства. А второе по такому случаю не могло быть заведено, в этом магия тоже была сильнее Волдеморта. Хогвартское досье же составлялось только в июле, перед поступлением волшебника на первый курс.

Северус не имел представления, где живет Гарри Поттер, но если бы захотел — непременно смог бы узнать. Это Волдеморт настолько брезгует маггловскими средствами, что ему в голову даже не могла прийти идея просмотреть информацию в маггловском мире. Ведь можно найти человека, зная его имя и дату рождения. Хотя, возможно, Волдеморт просто подумать не мог, что Дамблдор оставил мальчишку у магглов.

Если Темный лорд полагал, что увидит сейчас адрес, написанный непонятными иероглифами, и в результате окажется, что Поттер провел детство в какой-нибудь китайской провинции, где из-за дальности уже не действовали поисковые чары, то он ошибался. Старинное самопишущее перо вывело строчки: «Мистеру Г. Поттеру, графство Суррей, город Литтл Уингинг, улица Тисовая, дом четыре, чулан под лестницей».

* * *

Утро 31 июля 1991 года началось на Тисовой улице так же, как и все остальные дни. По лестнице спустилась светловолосая худощавая женщина, которая сделала то, что с первого взгляда могло показаться странным. Она начала стучать в маленькую дверцу чулана.

— Просыпайся! Живо! — громко сказала женщина прежде, чем удалиться на кухню.

— Сейчас, тетя Петуния.

Две минуты спустя из чулана вышел лохматый мальчишка, на ходу надевая круглые очки, заклеенные скотчем. Никто так и не вспомнил, что у него сегодня день рождения. На подарки и праздничный торт рассчитывать не приходилось.

Не успел мальчишка подойти к плите и привычным движением поставить на нее сковороду, как раздался звонок. Петуния метнулась к двери.

— Добрый день. Мне необходимо поговорить с Гарри Поттером, — донесся с прихожей строгий женский голос.

— Кто вы? Вы из Хогвартса? — с испугом в голосе спросила хозяйка дома.

— Нет. Я являюсь директором школы Магварис, куда зачислен Гарри Поттер. Разрешите пройти, я поговорю с ребенком, хотите вы того или нет, — незваная гостья стала проявлять настойчивость.

— Проходите в гостиную, — ответила Петуния неожиданно спокойным голосом.

— Поттер, это к тебе, — Петуния заглянула на кухню. Губы ее были поджаты, в такие минуты Гарри не решался задавать вопросы.

Мальчишка, предварительно убрав сковороду с плиты, чтобы масло на ней не перегрелось, направился в гостиную.

— Здравствуй. Я профессор Эмилина Роджес, директор твоей новой школы, — сказала женщина, одетая в странную темно-серую мантию.

В этот момент Гарри испугался. Он должен был пойти в среднюю школу Литтл Уингинга и, наконец, избавиться от кузена Дадли, изрядно портившего ему жизнь. Дадли поступал учиться в частную лондонскую школу.

— Мы уже отдали его в среднюю школу! — сказала Петуния.

— Он идет учиться в мою школу, — равнодушно ответила Роджес, ее не интересовало мнение ни Петунии, ни самого Поттера.

Ее голос пугал Гарри. Он был холодным, бесстрастным и каким-то слишком низким. По нему невозможно было определить возраст, чувства. Мальчишка бросил взгляд на руки женщины, он всегда так делал задавая вопросы, чтобы не смотреть человеку в глаза. Но в этот раз Гарри пожалел о своей привычке. Взгляд упал на железную руку, и смотреть куда-либо еще мальчик уже не мог. Любой порок, несоответствие норме, уродство — приковывает взгляд так, что человек то и дело продолжает смотреть, как бы он не пытался отвести глаза.

— Почему я иду учиться в вашу школу? — очень тихо спросил Гарри.

— Все волшебники учатся либо в Хогвартсе, либо в Магварисе, — Роджес посмотрела в глаза Гарри и улыбнулась. От этого мальчику стало не по себе. Он надолго запомнит эти светло-серые глаза, стальные... и много лет спустя, на суде, именно этот холодный взгляд станет причиной его сомнений.

— Волшебники?

— Тебе не говорила твоя тетя? Ты волшебник, как и твои родители. Они учились в Хогвартсе.

— А почему я буду учиться в другой школе? — Гарри не мог поверить, но не мог и усомниться в словах Эмилины Роджес.

— Сейчас другое время. Мне некогда, нужно сводить тебя к Олливандеру. Одевайся. Последний месяц по решению совета ты поживешь здесь. После первого сентября ты больше не вернешься в этот дом.

Гарри не знал, что ему уместно сейчас спросить. А вопросов в голове было множество. Начиная от того, по решению какого совета он поживет месяц у родственников, заканчивая вопросами о родителях. Но он посмотрел на тетю, безучастно глядящую в потолок, и решил ни о чем не спрашивать.

— Она под действием заклятия Конфундус, — пожала плечами профессор Роджес, — Одевайся скорее, мне некогда.

Гарри почти выбежал из гостиной. Почему-то он совершенно не хотел ни в какую школу для волшебников, ему не нравилась Эмилина Роджес, и он словно предчувствовал что-то нехорошее. Но спорить не осмелился, поэтому через две минуты он был одет в лучшие вещи, которые только смог найти среди обносков своего кузена. Роджес никак не прокомментировала его внешний вид.

— Дай руку, ощущения будут не из приятных.

Гарри, не понимая, что от него хотят, протянул руку. Через мгновение его словно сжало в какой-то трубе, где невозможно было ни вздохнуть, ни выдохнуть, но все закончилось так же внезапно, как и началось. Гарри стоял посреди людной улицы с множеством магазинчиков.

— Это Косой переулок, — пояснила Роджес, — волшебная торговая улица. Нам нужно в лавку Олливандера, купить тебе волшебную палочку. Не знаю, почему мне сказали сопровождать тебя сюда.

— Я должен был прийти сам?

— Нет. Ты не должен был приходить, — сказала профессор, открывая дверь магазина железной рукой.

Где-то в помещении зазвенел колокольчик. Гарри вошел в лавку, уставленную множеством полок, на которых располагались прямоугольные коробочки. Здесь было пыльно и немного темно, глаза еще не привыкли к такому освещению после солнечной улицы.

— Ну где его носит? — нетерпеливо прошептала Роджес.

То ли услышав ее слова, то ли просто оттого, что продавец к этому времени освободился, из прохода между шкафами вышел пожилой мужчина.

— Здравствуйте, профессор Роджес, мистер Поттер, — улыбнулся старик, пристально глядя на Гарри. Мальчик, который итак не понимал, что происходит, под его взглядом совсем стушевался. — Едешь в Хогвартс? Нужно подобрать палочку?

— Нет, мы сюда за мороженным пришли! Не задавайте глупых вопросов, мистер Олливандер.

Старичок глуповато улыбнулся, после чего скрылся между стеллажами. Вернулся он спустя несколько секунд с тремя коробочками в руках. Вытащил деревянную палочку из первой коробки, протянул ее Гарри. Не успел мальчик взять ее в руки, как Олливандер выхватил палочку со словами: "Эта не подходит". Подобные действия повторялись много раз, а Гарри так и не знал, чего именно ждет старик. Тем более, что профессор Роджес уже несколько раз вздыхала. Видимо, у нее было совсем мало времени.

Казалось, в руках Гарри побывали почти все волшебные палочки, находящиеся в этом магазине. Он уже представлял себе реакцию профессора Роджес, когда им придется уйти ни с чем, и ему скажут, что произошла ошибка: никакой он не волшебник. Хотя, по правде сказать, Гарри втайне надеялся на это. Ему отчего-то не очень хотелось обучаться в школе волшебников, уж лучше пойти в среднюю школу Литтл Уингинга. Ведь там даже не будет учиться его Дадли!

— Только если эта... — словно сквозь какую-то воздушную преграду донеслось до Гарри, и в руку ему сунули очередную палочку. Он почувствовал, как от этой палочки по всему телу распространилось приятное тепло. Мальчик посмотрел на мистера Олливандера, который выглядел потерянным и немного испуганным.

— Подошла? — спросила профессор Роджес, стоявшая у окна, скрестив руки на груди.

— Да... подошла... — как-то затравленно произнес старик.

— Что-то не так? — директор подошла ближе.

— Нет. Все нормально, просто... — Олливандер замолчал.

— Что просто?

— У этой палочки была сестра... — совсем тихо произнес старик, странно оглянувшись на Гарри, — с пером того же феникса. Только другая, тисовая. Она сейчас у...

— Кого? — холодный голос профессора Роджес, видимо, странно действовал не только на Гарри. Олливандер совсем растерялся и едва слышно, почти одними губами произнес:

— У Темного лорда.

Если Олливандер рассчитывал, что его слова произведут хоть какой-то эффект, то он ошибался. Мадам Роджес несколько секунд смотрела на него с таким видом, будто он сказал что-то очень глупое, и затем просто пожала плечами.

— Ну и что? Все, Поттер, идем. Я итак уже пропустила важную встречу.

Выйдя на улицу, профессор Роджес посмотрела на большое белое здание в конце улицы, поджала губы, почти как тетя, когда злилась, и сказала:

— Никому не говори о том, что сейчас сказал Олливандер. И помни, ты сын чистокровного мага Джеймса Поттера. В Гринготтсе у тебя должны быть деньги, гоблины никогда не сотрудничают с властями. Вряд ли они тебе когда-либо понадобятся, но все же. Твоя тетка не будет помнить обо мне, не стоит ей напоминать. А теперь давай руку.

Несколько секунд спустя Гарри стоял посреди Тисовой улицы, оглядываясь в поисках профессора Роджес. Ее нигде не было. Казалось, будто он заснул на мгновение и все ему приснилось. Но волшебная палочка в кармане доказывала, что все же это был не сон. И что ему теперь делать? Ждать первого сентября?

Глубоко вздохнув, Гарри направился к дому номер четыре, готовясь выслушать гневную речь тети из-за того, что он покинул дом, не предупредив ее.

Месяц прошел быстро и слишком обычно. Гарри даже начал надеяться, что никто не вспомнит о нем, и он пойдет в среднюю школу. Он старательно выгладил свою школьную форму, собрал все необходимые учебники с вечера.

Но они не пригодились. Утром первого сентября в дверь позвонили. Открывшая дверь тетя сразу поднялась по лестнице, словно кто-то приказал ей уйти. На пороге стояла профессор Роджес в той же темно-серой мантии.

— Ты готов? — спросила она вместо приветствия.

— Нет. Я не собрал вещи, — виновато ответил Гарри. Он их специально не собирал, надеясь на лучшее.

— Они тебе не нужны, — профессор Роджес бросила мальчику такую же серую мантию, как у нее. — Надевай. Остальные вещи будут в школе.

Гарри проверил наличие волшебной палочки в кармане, набросил мантию, посмотрел на себя в зеркало. Мантия висела на нем, словно он надел на себя серый мешок. И это он еще смеялся над новой формой Дадли? Глубоко вздохнув, мальчик осмотрел узкий коридор с которым, если верить профессору Роджес, он прощался навсегда, и повернулся к директору.

— Давай руку, Поттер.

И снова это неприятное чувство, только теперь еще страшнее! Гарри захотелось расплакаться, как в детстве. Почему он не возражал, если не хочет учиться в этом Магварисе? Почему он не задавал вопросов?

— Потому что это глупо, — ответила мадам Роджес. — Твои мысли слишком громкие. Ты бы в любом случае учился в Магварисе. Твое желание не играет никакой роли. Это у меня когда-то был выбор. У тебя его уже нет. Идем.

Гарри, не глядя по сторонам, направился вслед за мадам Роджес. Он не знал, где именно они находятся. Вдоль мрачной улицы стояло несколько автобусов, к одному из них Роджес и подвела мальчика.

— Занимай любое свободное место.

Сказав это, мадам Роджес исчезла в темном тумане. Исчезновение выглядело довольно эффектно. Гарри оглянулся. Рядом с каждым автобусом стоял человек в серой мантии.

— Здравствуйте, — вежливо поздоровался Гарри.

— Фамилия?

— Моя? Поттер.

— Проходи, — не глядя на Гарри, ответил человек.

Мальчику ничего не оставалось, кроме как войти в автобус. Почти все места были заняты детьми, которые странно оглядывались на него. Все знали друг друга, разговаривали, смеялись. Стараясь не споткнуться и не растянуться в проходе, Гарри пошел почти в самый конец. Некоторые дети занимали одно место — у окна, полностью свободных мест не было.

— Садись сюда, — сказала темноволосая кудрявая девочка, — Привет.

— Привет, — Гарри сел рядом с девочкой.

— Я Гермиона Грейнджер, а ты? Я тебя никогда раньше не видела.

— Гарри Поттер, — представился Гарри.

— Поттер? Это известная фамилия. Твоя мать маггла?

— Кто?

— Маггла. Если ты едешь с нами в Магварис, значит, да. А почему ты не жил в пансионе?

— Каком пансионе?

— Понятно. И откуда ты такой взялся... Если твоя мама была бы волшебницей, ты бы учился в Хогвартсе. В Магварисе учатся только грязнокровки и некоторые полукровки, — последнее девочка произнесла с заметной долей презрения. — Все чистокровные волшебники обучаются в Хогвартсе. И они живут со своими семьями, возвращаясь домой на каникулах....

— А вы? — Гарри практически ничего не понимал. Только чувство страха все больше усиливалось.

— Мы живем в пансионе. Здесь, — девочка указала в окно на серое здание. — Я помню своих родителей. И другие помнят... Мои мама и папа — магглы, мне нельзя с ними жить и общаться.

— Кто такие магглы?

— Не волшебники. А где ты жил все это время?

— С тетей и дядей. Они тоже... магглы, получается.

— Интересно... — Гермиона посмотрела на Гарри, как на диковинку, — И как же тебе разрешили? Наверное потому, что ты полукровка. Хотя... другим ведь тоже не разрешили!

Автобус тем временем тронулся. Теперь Гарри смотрел в окно на серые полуразрушенные дома, мимо которых они проезжали. Разговаривать с Гермионой ему не хотелось. Он мечтал, чтобы все происходящее оказалось лишь странным сном. Вот он сейчас проснется, наденет новую форму, пойдет в школу, взяв с собой бутерброды, а вечером вернется в свой чулан... Тем временем девочка, глядя в окно, начала всхлипывать. Чувство вежливости требовало, чтобы Гарри поинтересовался, что случилось. Но Гермиона сама начала говорить.

— Мне было четыре. Когда меня забрали в пансион. Многие были старше, они плакали. И я плакала. — шепотом начала Гермиона, — Нам сказали, что наши родители — грязь. А мы — особенные. Волшебники. Некоторые верят, что они особенные. Но я не верю. Особенные учатся в Хогвартсе! И бывают в Косом переулке! А к нам так и относятся, как к грязи. Даже одежда... Мы можем носить только темно серые мантии, а чистокровные — любые другие. Чтобы все видели, что идет... грязнокровка. Тони рассказывал, что раньше все одевались, как хотели. Но теперь нельзя. Тони плохо помнит то время, ему тоже было четыре, когда его забрали у родителей. Он полукровка.

Гарри не знал, кто такой Тони, но спрашивать не стал. Он не хотел ничего знать. Он помнил, как тетя спросила профессора Роджес про Хогвартс. Значит, его мама училась там? Кажется, Роджес упоминала об этом...

— Моя мама была волшебницей, — сказал Гарри.

— Не может быть, тогда бы ты учился в Хогвартсе, даже если она была бы грязнокровкой, — уверенно заявила Гермиона.

— Но я там не буду учиться, — тихо ответил Гарри, едва не добавив, что он хотел бы учиться в средней школе Литтл-Уингинга. Но он вовремя прикусил язык, не понимая, куда он попал и о чем здесь можно говорить. — Расскажи мне о школе.

— Я там не была еще, в этом автобусе все первокурсники. Раньше нас было не так много, но сейчас в Магварисе учатся школьники из других стран. Старшекурсники говорят, что там интересно. Учат зельям, чарам, светлым и темным искусствам, прорицаниям, трансфигурации. Все, как и в Хогвартсе. Нам только летом раздали палочки, до одиннадцати лет магия ребенка неустойчива. Хотя мне давно уже исполнилось одиннадцать.

— А что такое светлые и темные искусства, трансфигурация?

— Ты вообще ничего не знаешь? — удивилась Гермиона.

— Нет. Я узнал о том, что являюсь волшебником только месяц назад. И мне ничего не объяснили.

— Ах, вот оно в чем дело. Не знаю, бывает ли такое, но, возможно, просто твоя магия проснулась очень поздно. Поэтому ты и жил у магглов. С тобой происходили необычные вещи?

— Да, — немного подумав ответил Гарри, он ведь все равно едет в школу волшебников, почему бы и не рассказать, — Однажды волосы моей учительницы стали синими, когда она меня ругала. Еще я как-то убегал от дружков своего кузена и неожиданно оказался на крыше. Ну и досталось же мне тогда... И все же, расскажи о школьных предметах.

— Трансфигурация — это превращение одного предмета в другой. Высшая форма — трансфигурация человека, ее изучают на старших курсах. Темная и светлая магия отличается эмоциями. Если ты испытываешь радость, у тебя никогда не получится темная магия или получится, но не очень хорошо. Если же у тебя плохое настроение, то светлая магия будет удаваться плохо, а вот темная — просто отлично! Светлая несет жизнь, темная — смерть. Но своих пределов оба вида магии достигают в двух заклинаниях — смертельном и живительном. Последнее ни у кого не получается, так как человек по природе своей — эгоистичен и зол. Но теоретически оно существует. Профессор Роджес говорит, что нам темная магия дается лучше, чем у студентам Хогвартса. Они росли в любящих семьях, а мы — озлобленные, завистливые дети. Не знаю, может она так шутит.

— Она строгая, — заметил Гарри, вспоминая холодный безэмоциональный голос.

— На ее уроках, по слухам, царит гробовая тишина.

— Что она ведет?

— Темные искусства.

Почему-то еще до того, как Гермиона ответила, Гарри уже знал это. Словно темные искусства были единственным предметом, который могла вести мадам Роджес.

— Эрни, у тебя конфеты еще остались? — светловолосый мальчик, сидящий впереди, обернулся.

— Немного, — ответил кто-то сзади.

— Грейнджер, передай конфеты, — отозвался первый.

— Сам возьми, — холодно, почти как профессор Роджес, ответила Гермиона.

— Думаешь, если в автобусе мистер Бейли, тебе можно огрызаться, грязнокровка? — прошипел мальчишка, правильные черты которого исказились в гримасе ненависти. — Я тебе это еще припомню. Эй, как там тебя, передай конфеты, — обратился он к Гарри.

Гарри вспомнил свою начальную школу, как над ним так же издевались Дадли и его приятели, прося передать что-то, до чего самому легко дотянуться. На душе стало совсем паршиво, но он решил, что здесь не позволит себе унижаться.

— Я Гарри Поттер, — твердо заявил он, — Сам встань и возьми свои конфеты.

— Поттер? Полукровка, значит. Будешь со мной в группе. Кидай, Эрни.

Мальчишка, сидящий сзади Гарри бросил конфеты. Три штуки, по очереди. Так, чтобы последняя попала Гермионе по голове. Светловолосый мальчишка усмехнулся. Гермиона запустила конфету ему в лоб. Видимо, профессор Роджес права насчет озлобленных детей.

— Не обращай на него внимания, — прошептала Гермиона, — Это Симус Финниган, он кичиться тем, что его мать — чистокровная ведьма. Хотя кому какое дело, все равно мы все в серых мантиях.

* * *

Северус Снейп должен был успеть на празднование начала учебного года в Магварисе, которое было в два часа дня. И затем вернуться в Хогвартс, к традиционному пиру. Но в этом году поступал Гарри Поттер, и ему необходимо переговорить с Эмилиной. Северусу было стыдно признаваться в чем-то подобном даже себе, но он немного боялся эту женщину.

Она окончила Гриффиндор, училась на четыре курса старше него, играла в квиддич на позиции загонщика, была старостой школы. Кажется, поначалу даже состояла в Ордене Феникса. Но Снейп помнил март 1983 года, когда Темный лорд только начал свои эксперименты. Проходили допросы всех маглокровок, и Эмилина Роджес была в их числе.

Она пришла в здание Визенгамота, где тогда председательствовал сам Волдеморт. Вместо правой руки у нее была культяпка по локоть. Эмилина нагло улыбалась, словно знала, для чего ее вызвали. Тогда все маглорожденные массово исчезали, их детей отдавали в только что открытый пансион.

— Что с рукой? — с интересом спросил Темный лорд.

— Детская травма, — бесцветным низким голосом ответила Эмилина.

— Вы левша?

— По необходимости.

— И как же вы учились в Хогвартсе, даже были в квиддичной команде? — спросил Волдеморт, листая досье Роджес.

— Легко, — молодая волшебница вытянула обрубленную по локоть руку, и на ее месте медленно, завораживающее и несколько пугающе начала расти железная конечность.

Снейп, видевший множество смертей и пыток, вздрогнул. Казалось, будто воздух начал рябить от силы волшебства. А ведь палочку у Роджес забрали для проверки! Темный лорд тоже был впечатлен.

— Вы помните тот день, когда остались без руки?

— Хотелось бы не помнить, но увы.

— Слейте воспоминания.

Позже, сидя в кабинете старого дома, Снейп слил уже свои воспоминания, чтобы просмотреть внимательно несколько эпизодов, связанных с Роджес. Когда девушка училась в Хогвартсе, с рукой у нее все было в порядке! Северус рассказал об этом Волдеморту, чтобы заслужить столь необходимое в то время доверие.

— Я знаю, — просто ответил Темный лорд, — Но даже ты не сможешь так подделать воспоминания. Пожалуй, и я не смогу.

Действительно, легилименция — штука сложная и простая одновременно. А вот подделка воспоминаний, которые будут смотреть в думосбросе — сильнейшая магия. Ведь можно даже себе внушить, что правда — это то, что ты выдумал. Но подсознание трудно обмануть. Северус помнил фальшивые воспоминания Слагхорна, которые ему показывал Дамблдор. Не отличить подделку мог только клинический идиот. Сейчас, конечно, и Северус мог с легкостью подкорректировать свою память. Многие теперь могли, а уж без знаний элементарных основ окклюменции не обходился ни один взрослый волшебник. Но восемь лет назад это выглядело впечатляюще.

— Она будет директором новой школы, раз так сильно хочет жить. Проследи за ней.

Темный лорд ценил силу. И физическую, и духовную. Позже Эмилина Роджес станет единственным человеком, гордо носящим темно серую мантию.

Снейп не любил разговаривать с Роджес. Ее холодный голос заставлял чувствовать себя провинившимся мальчишкой, существующие проблемы казались малозначительными, вся жизнь словно становилась такой маленькой... Но Северус старался не показывать своих слабостей. Как и Роджес, ведь и у нее они должны быть. Они вели свое молчаливое противостояние, говорили только о делах, а в мыслях каждого за непроницаемыми ментальными барьерами скрывались свои тайны, претензии к новому режиму и надежды.

Семь автобусов друг за другом въехали в открывшиеся металлические ворота и остановились недалеко от четырехэтажного здания с большими окнами. Дети начали выходить. Гарри старался держаться рядом с Гермионой, так как она хотя бы знала больше, чем он. Лысеющий худощавый мужчина зачитал пофамильный список, приказал всем выстроиться по парам. К счастью, Гермиона сама подошла к Гарри. Так, стройными рядами, дети и направились ко входу в серое здание. Серый... этот цвет скоро будет преследовать его в ночных кошмарах.

Гарри старался оглядеться, запомнить все. Где-то недалеко был слышен шум прибоя. Значит, они на побережье. Но о том, где именно, догадаться было невозможно. Удивительным казалось то, что здесь было гораздо холоднее, чем утром в Литтл Уингинге. При воспоминании о городе, который так ненавидел Гарри, но сейчас он бы с радостью туда вернулся, в груди что-то сжалось. Тетя только показывала, как она его ненавидит, но если он болел — она переживала. Наверняка, сейчас она себе места не находит, позвонила в полицию, обзвонила все больницы и морги...

Над большой черной металлической дверью в камне было выгравировано: "Магварис: все предрешено... осталось лишь выбрать". Было в этой фразе что-то неправильное, словно кто-то смеялся над Гарри, которому не дали права выбора.

Первокурсников провели через коридор с побеленными стенами, освещаемый факелами, и их провожатый открыл еще одну металлическую дверь. Дети прошли в просторное и довольно светлое помещение с четырьмя длинными деревянными столами и лавками. Пятый стол располагался в конце зала так, что сидящие за ним люди могли наблюдать за всеми, кто находился в помещении.

— Это столовая, — пояснила шепотом Гермиона, — В Хогвартсе так же. Только красиво.

Да, назвать это огромное помещение красивым точно было нельзя. Стены, как и в коридоре, который они миновали, были побелены. На окнах стояли металлические решетки. Каждый шаг отдавался глухим эхом. Зал был слишком светлым из-за белых стен и светлого мраморного пола, он чем-то напоминал лабораторию. Если бы Гарри вошел сюда один, ему бы стало не по себе. Человек по сравнению с размерами этой комнаты казался таким маленьким, лишь песчинкой. За пятым столом сидели взрослые, почти все в темно-серых мантиях. Кроме одного. Он черным, но на фоне обилия серого цвета, ярким пятном выделялся среди всех. Весь его вид словно кричал, что ему противно здесь находится. Что там говорила Гермиона, другие цвета одежды могут носить только чистокровные волшебники? Теперь понятно, почему он с таким презрением на всех смотрит. Неожиданно мужчина в черном посмотрел на Гарри, отчего мальчик сразу заинтересовался потолком. Лучше бы он не смотрел вверх.

Собственно, потолок был где-то совсем далеко, его сложно было разглядеть. Стены были слишком высокими, создавалось впечатление, будто Гарри находится на дне огромной прямоугольной коробки, выбраться из которой невозможно.

— Приветствую всех и поздравляю с началом нового учебного года! — холодный голос профессора Роджес отдавал не менее холодным эхом, от этого по телу побежали мурашки, — Сообщаю первокурсникам, что распределение по группам происходит рандомно, так как мы пока не знаем, способности к какой магии вы проявите. Полное распределение произойдет только в последний день учебного года. Исключение составляет группа "А", тех, кто в нее войдет назовет сейчас профессор Олдридж.

Невысокий очень полный мужчина поднялся из-за стола. Выглядел он довольно смешно, эдаким перекатывающимся шариком, но никто не смеялся. Профессор Олдридж достал из кармана мантии список и начал зачитывать фамилии первокурсников, входящих в группу "А". Голос его был строгим, он не сочетался с внешностью. Среди зачитанных фамилий значился Поттер. И, к сожалению для Гарри, мальчишка из автобуса — Финниган.

— Первокурсникам группы "А" просьба сесть за крайний слева стол, остальные рассаживаются на любые свободные места, — сказал профессор Олдридж, — После обеда всем студентам первого курса необходимо пройти медкомиссию. Больничное крыло находится в правой части первого этажа. На информационном блоке вы найдете список очередей. Списки касаются и учащихся старших курсов. Всем приятного аппетита.

Гарри не знал, как у других, но у него аппетита не было совершенно. От запаха вареного картофеля, по волшебству появившегося на столе, хотелось сбежать. Он никогда не видел столько вкусностей, ведь на Рождество и другие праздники у Дурслей его отправляли в чулан. Правда, когда Гарри было пять лет, он не смог уснуть из-за того, что приехала тетушка Мардж, а она всегда было слишком шумной и разговорчивой, когда выпьет. И к нему в чулан зашла тетя Петуния, наверное, она тоже устала от речей родственницы. Она молча поставила на тумбочку большой кусок торта и сок, и вышла, не проронив ни слова. После этого Гарри никогда не спал на Рождество, и ему всегда приносили что-нибудь вкусное. Но сейчас от одного вида запеченной курицы он чувствовал, как к горлу подкатывает ком.

— Чего не ешь? — спросил Финниган.

— Не хочу, — сквозь зубы ответил Гарри. Меньше всего ему сейчас хотелось разговаривать.

Он сделал маленький глоток сока и, чтобы отвлечься, посмотрел на учительский стол. Мужчина в черном вяло ковырял вилкой в тарелке, скорее, делая вид, что ест. Видимо, почувствовав на себе взгляд, мужчина посмотрел на Гарри и поджал губы.

Мальчику захотелось узнать, кто этот человек и что он делает среди тех, кто в серых мантиях. Думая, у кого можно спросить, Гарри посмотрел на Финнигана, поглощающего куриную ножку, и решил что с ним-то он говорить точно не станет.

— Эй, — Гарри понимал, что его обращение не слишком вежливое, но как еще привлечь внимание соседа, сидящего по левую от него руку, он не знал, — Что это за человек в черном?

Кудрявый русоволосый мальчик посмотрел на учительский стол, затем повернулся к Гарри.

— Профессор Снейп, директор Хогвартса. Здесь он ведет зельеварение у группы "А". У других этот предмет преподает профессор Макалистер, — мальчик указал на сгорбивщуюся женщину, сидящую в самом дальнем конце учительского стола , — Говорят, она начинает плакать, когда у кого-то взрывается котел.

— Спасибо за информацию. Как тебя зовут?

— Энтони Голдстейн, можно просто Тони.

— Я Гарри Поттер.

— Будем знакомы, — Тони снова повернулся к своей тарелке. Он, как и Гарри, не горел желанием пообщаться.

Дальше обед проходил в полной тишине, только старшекурсники иногда перешептывались. А Гарри мечтал поскорее оказаться подальше отсюда. Но вспомнив о медкомиссии, он решил, что дальше все будет только хуже. Несколько следующих лет ему предстоит провести здесь, в светлом, и одновременно мрачном сером здании с очень высокими потолками. Чтобы немного отвлечься, он начал размышлять, как волшебники могли наложить такую иллюзию, что потолок казался настолько высоким. Ведь он видел здание — обычные четыре этажа. Если бы потолок был настоящим, то здание уходило бы далеко в небо, а с окон четвертого этажа можно было бы наблюдать за проплывающими мимо облаками.

— Объявляю обед оконченным, — когда профессор Роджес произнесла эти слова, вся посуду со столов исчезла, — У старшекурсников сейчас свободное время. Напоминаю, что подходить близко к обрыву запрещено, он все равно ненастоящий, вас только разорвет антиаппарационными чарами, если кто-то решится испытать судьбу, бросившись вниз. И нет никакой гарантии, что вы умрете, возможно, вы лишитесь только руки.

"Это шутка? — подумал Гарри, глядя на железную конечность профессора. — Или она на личном опыте знает, о чем говорит"?

— Первокурсники сейчас выходят в коридор, смотрят время своей очереди. Тем, у кого медкомиссия назначена на вечер, так же можно прогуляться. Все свободны.

Послышался шум отодвигаемых скамеек, у входа уже образовался затор, все хотели поскорее покинуть столовую. Гарри заметил, что у старшекурсников на серых мантиях есть нашивки с большими буквами "А", "В", "С" и "D", и номером под буквой. Из под мантий у всех, кроме него выглядывали белые рубашки и темные брюки. Ему тоже захотелось слиться с толпой, но старая рубашка Дадли была бордово-синей, в клетку, а вместо темных брюк на нем были джинсы. Многие странно косились на его одежду.

Наконец, ему удалось покинуть столовую и теперь он стоял в толпе у стендов в холле. Многие, кто был понаглее (и в числе таких, конечно же, оказался Симус Финниган) расталкивали других локтями, чтобы быстрее пробиться к информационному блоку. Гарри не стал так делать, но когда его кто-то толкнул, он решил, что не будет терпеть, и вытолкнул наглеца к концу очереди. Тот хотел сказать что-то гневное в ответ на действия Поттера, но его остановил Тони.

— Он из группы "А", я бы не советовал, — спокойно произнес Голдстейн, обходя наглого мальчика.

Что значили эти слова, и почему они так подействовали, Гарри не знал. Как не знал он и того, в чем суть деления на эти группы. Но сейчас он был благодарен Тони, так как подраться с кем-либо в первый же день, он не хотел.

Спустя долгих десять минут толканий и вечных пререканий в толпе, Гарри добрался до стенда. Там были пофамильные списки первокурсников, и списки групп — для старшекурсников. Во вторых списках значилось более позднее время медкомиссии, которая растянется на всю первую неделю учебы, но вместо фамилий шли номера. В группе "А" — четырехзначные, а в остальных группах — пятизначные.

Его время было в три часа сорок минут, сейчас часы показывали три десять. Он был в списках одним из первых, перед ним значилась лишь Августина Будлок и Джеймс Корнер. Гарри отошел к высокому окну коридора. За окном моросил мелкий дождь, хотя утро сегодняшнего дня было солнечным. От главного входа разветвлялись несколько каменных дорожек и одна тропа, ведущая в лес. Двор не был похож на школьный, ведь в понимании Гарри там всегда должны быть спортивные площадки и множество лавочек, на которых в перерывах собираются школьники.

— У тебя какое время? — Гарри вздрогнул, услышав за спиной голос Гермионы.

— Три сорок, а у тебя?

— Четыре тридцать. Если подождешь меня, мы можем сходить к обрыву до тестирования.

— Профессор Роджес говорила, что к нему нельзя подходить.

— Можно, все подходят. Но сделать решающий шаг никто не может. Боятся.

— Или не хотят.

— Хотят многие. Всех пугает неизвестность. Никто не знает, что происходит после школы. Всегда устраивают прощальный пир, и люди потом исчезают. Ни о ком из выпускников нет упоминаний в газетах, медицинских сводках, даже преступники находятся лишь среди чистокровных. Странно. А еще эти стены... В пансионе такие же. Я освобожусь в четыре сорок, подожди меня.

— Медкомиссия длится всего десять минут?

— Нет, конечно. Около часа. Они просто используют маховик времени, чтобы успеть.

Комната была очень маленькой. Посреди нее стоял стол, за которым сидела темноволосая волшебница в светло-зеленой мантии. Гарри не садился, ждал, когда ему позволят это сделать.

— И долго вы будете стоять, Поттер?

— Простите, — Гарри сел на стул.

— Я доктор Мейджком, колдомедик клиники святого Мунго.

Гарри огляделся. Стены давили. В помещении три на три метра они, казалось, не заканчивались. Факелы были лишь в самом низу, невозможно было определить, как далеко уходили ввысь эти белые стены. Гарри сжался, чувствуя себя насекомым, залетевшим между оконными створками, и теперь не знающим, как ему выбраться или раненым зверем, упавшим в пропасть.

Мейджком посветила ему в глаза каким-то фонариком, после чего у Гарри разболелась голова. Потом она резко хлопнула в ладоши, и мальчик еле удержался, чтобы не подпрыгнуть на стуле. Через секунду он понял, что сидит в комнате совершенно голый, а женщина внимательно за ним наблюдает. Первой реакцией было прикрыть руками все, что принято прикрывать даже на пляже. Но он пересилил себя, прямо посмотрел в глаза Мейджком, и даже позволил себе улыбнуться. В помещении школы жизнь его казалась такой несущественной, бессмысленной, что до его стеснения никому не будет дела. Ну, сидит он тут голый перед незнакомой женщиной, и что?

Мейджком внимательно наблюдала за каждым движением Гарри, а когда она в следующий раз посмотрела ему в глаза, в голове замелькали картинки из далекого детства. Вот он убегает от собак тетушки Мардж, плачет в чулане, после того как Дадли сказал, будто это он уронил подставку для зонтов. Много маленьких эпизодов из той, уже такой далекой и... обычной жизни. Сейчас они не имели никакого значения, поэтому Гарри постарался сосредоточиться на цвете глаз доктора Мейджком. Они зеленые, но не такие, как у него. Более темные и мутные, а еще в них есть карие точки...

— Отлично! — неожиданно произнесла колдомедик, вырвав Гарри из его не совсем уместных в данной ситуации мыслей. Ведь это ненормально, когда ты сидишь голый на стуле и размышляешь о цвете глаз собеседника? Или теперь в жизни уже другие критерии нормальности?

Женщина взяла в руки листы бумаги, лежащие на столе, и перевернула первый из них. На нем красовалась бордовая клякса.

— Посмотри на картинку внимательно. Скажи, что ты здесь видишь?

В голове возникло воспоминание, как в начальной школе брали кровь из пальца на анализы. Гарри пошел самым первым, а Дадли крутился где-то в стороне, надеясь избежать сомнительной процедуры. С каким-то странным чувством злорадства, глядя на своего кузена, Гарри убрал с пальца ватку, выдавил из еще свежей ранки кровь, и пока никто не видит, размазал ее по оконному стеклу, нарисовав солнце. Оставил о себе странный след в школе...

— Кровь, — отвечает Гарри.

— А здесь? — Мейджком показывает картинку с серыми разводами.

— Грязь. Или облака.

— От чего это зависит?

— От моего настроения, наверное.

— Хорошо, свободен.

Гарри посмотрел на себя. Он снова сидел в одежде. И что это было? Мальчик поднялся, чтобы уйти. Но перед тем как выйти все же оглянулся.

— И зачем было меня раздевать?

— Проверка реакции.

— И я прошел эту проверку?

— Да, вполне неплохо.

* * *

— Зрение придется исправлять, — сказала низкорослая женщина — доктор Келли. Она была местным работником, поэтому мантия на ней — темно серая.

Эти различия в одежде что-то напоминали Гарри, но он не мог вспомнить, что именно. Пока он не заметил разницы в отношении. Олливандер, одетый в старомодный бордовый костюм, вон как относился к профессору Роджес в серой мантии! Кажется, он ее даже боялся.

— Зайдешь ко мне через полторы недели, когда пройдут все медкомиссии. Нужно назначить тебе курс лечения, ты слишком мало весишь для своего роста. Твой номер, — Келли протянула ему бумажку с четырехзначным числом, записывая в его анкете данные о весе, росте, давлении, группе крови и какие-то еще пометки, значения которых Поттер не знал.

Гарри не заметил этого, но после того, как он посмотрел на число "1247", оно тут же появилось на его серой мантии. Зато боль на левом предплечье он почувствовал остро, а потому сразу закатал рукав.

На руке черной татуировкой значились эти четыре цифры. И Гарри вспомнил, что ему напоминали эти серые мантии. Заключенные концлагерей во Второй мировой тоже носили другую одежку, и на ней значился номер!

— Это... навсегда?

— Пока ты существуешь. Но число можно удалить.

— Как?

Келли улыбнулась. Печально и тепло. Никто и никогда так не улыбался Гарри.

— Лучше пусть число будет у тебя на руке вечно.

* * *

Гарри вышел в коридор. Эти проклятые стены! Этот проклятый номер! Такой ставят в магазинах на товаре, чтобы проще было искать на складе... Дядя Вернон часто рассказывал за ужином об особенностях работы своей фирмы, и Гарри знал, что все дрели дяди пронумерованы.

Гарри шел, не глядя, пока не увидел Симуса Финнигана, сидящего на подоконнике. Он с презрением и какой-то обидой разглядывал свое предплечье, где красовался четырехзначный номер. Гарри не понравился этот мальчишка, но сейчас он полностью разделял его чувства, и потому уселся рядом с ним на подоконник, задрав рукав своей мантии.

— Как скот, — сказал Гарри, — Чтобы каждый знал, что он — не человек. Просто номер.

— Ты думаешь это только у нас? — усмехнулся Симус. — У чистокровных тоже есть метка. Темная метка, изображающая змею и череп, кажется. Семикурсник Макольм говорил, что здесь вся информация о человеке. У чистокровных так же.

— Зачем?

— Так захотел Темный лорд. Он единственный свободный.

— Кто такой Темный лорд?

— Не знаю. Никто не знает. Когда я был маленький, думал, что это что-то вроде страшилки, которой пугают детей. Вон грязнокровка твоя идет, — Симус опустил рукав мантии и спрыгнул с подоконника.

— Почему ты так к ней относишься?

— К ним, а не к ней. Потому что моя мать — дура, раз связалась с магглом! Я мог бы учиться в Хогвартсе! Она... Ненавижу ее! Так близко, одна ее глупость... Всего лишь одна ее дурацкая любовь отделяет меня от нормальной жизни.

— И причем здесь это?

— Представь, что тебе подарили надежду и сразу же отняли ее. Грязнокровкам не рассказывали в детстве, какой в Хогвартсе красивый потолок в Большом зале. А я представлял себе, как поступаю в Гриффиндор, как гуляю по лестницам, меняющим свое направление, ищу потайные входы в старинный замок. А потом у меня отняли мою детскую мечту. У грязнокровок ее никто не отнимал, но мы в равном положении! — Симус склонил на бок голову, будто оценивая собеседника. — Разве тебе не обидно? Ты знаешь, что твой сейф останется навечно в Гринготтсе, как и мой. Поколения, многие поколения моих предков жили, чтобы оступиться именно к моменту моего рождения!

— Но ведь Гермиона в этом не виновата!

— Тебе не понять, поговорим об этом через несколько месяцев, — Симус удалился к лестницам.

* * *

— Здесь красиво... — сказал Гарри, стоя на краю обрыва, — Неужели это всего лишь иллюзия?

— Да, — тихо ответила Гермиона, стоящая рядом.

Только подойдя к скалистому обрыву и посмотрев вниз, Гарри почувствовал трепет перед волшебством. Это ж надо, создать такое место, которое невозможно отличить от настоящего! И море... Шумное, темные волны бьются о скалы, но те остаются неприступными. Эта дикая красота восхищала и пугала одновременно, словно все в Магварисе было сделано так, чтобы человек чувствовал себя одним из многих суетливых людей, до которого никому нет дела. Есть высокие давящие стены, есть скалы и море, и человек со своими маленькими мечтами и надеждами. Стены, скалы и море будут здесь вечно, а человек уйдет, не оставив о себе следа.

— Зачем всем нам присвоили номер? — спросил Гарри, глядя на горизонт, где ему с трудом удавалось отличить границу между небом и морем.

— Вместо имени. В школе будут называть тебя по фамилии, но не все. Олдридж всех называет по номеру, чтобы почувствовать себя значимым. Делает вид, что не хочет заморачиваться и запоминать нас. Лжет. Ведь имя запомнить проще, чем пятизначное число.

— Может быть, он и не запоминает. На мантии ведь написано.

— Ну, конечно! Именно поэтому он окрикивает со спины студентов, называя их номер. Но Олдридж исключение, даже профессор Снейп всех зовет только по фамилии. А вот для чистокровных, скорее всего, не существует наших имен.

— Олливандер называл профессора Роджес по имени.

— Ты был у Олливандера? — удивилась Гермиона.

— Да, чтобы приобрести палочку.

— Нам всем их принесли, мистер Олливандер приехал в пансион и проверял, кому какая подходит. И как там в Косом переулке?

— Я не разглядел толком, мы почти сразу переместились обратно.

— Жаль. Я бы хотела там побывать... Говорят, что у нашего директора Темная метка, как у чистокровных.

— И их тоже отметили. Правда, что через цифры и Темную метку можно узнать все о человеке?

— Не знаю. Стэлла, она на шестом курсе, рассказывала, что у магглов есть книги о конце света, где говорится, что каждому будет присвоен номер.

— И он сделает то, что всем, малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам, положено будет начертание на руку их или на чело их, и что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его.

— Что это?

— Пророчество о конце света. Тетушка Мардж считала, что мне необходимо посещать воскресную школу, так как я расту слишком непослушным, — сказал Гарри, с теплой грустью вспоминая свое безрадостное детство. — Темнеет, нам пора возвращаться.

* * *

Лежа в своей кровати с белыми накрахмаленными простынями, как в больницах, Гарри смотрел в потолок, который казался неправильной пропастью. Пропасть ведь должна вести вниз, а не вверх. Перевернутый мир...

Желудок противно урчал, напоминая, что не есть целый день непозволительно. Соседи по комнате, рассчитанной на четырех мальчишек, уже давно спали. Ведь в пансионе у них были такие же высокие стены, они уже привыкли. И Гарри привыкнет. Люди ко всему привыкают. Только надежда — она всегда остается.

Овсяная каша, которую давали на завтрак, показалась Гарри вкусной. Наверное, любая еда покажется такой, если не есть целый день. Снова все сидели молча, словно были чьи-то поминки. Профессора в черном не было за столом, поэтому утро проходило полностью в сером цвете.

В шкафчике своей спальни Гарри обнаружил новые вещи. Вернее, их обнаружили все первокурсники: на четырех пронумерованных полках, номер которых соответствовал татуировки на руке, лежали комплекты одинаковой одежды. Теперь Гарри внешне ничем не отличался от остальных детей. Только если круглыми очками. Но все продолжали на него косо смотреть, будто у них было к нему множество вопросов, которые они не задавали по неизвестным Гарри причинам.

— Прошу минуту внимания, — из-за стола шумно поднялся толстяк Олдридж. — Называю глав курсов с седьмого по первый. Номера 1203, 1209, 1217, 1223, 1231, 1239, 1247. После завтрака вы должны подойти ко мне для получения дальнейшей информации.

Гарри не сразу сообразил, что назвали и его. Но когда он понял, что будет главой курса, начал волноваться. Какие у него будут обязанности? Не должен ли он будет следить за дисциплиной? Ему вспомнился урок в начальной школе, когда учительнице нужно было срочно отойти на пять минут, и она назначила его, как самого спокойного школьника, ответственным за дисциплину в классе. Верх глупости! Как будто бы Дадли стал его слушать, сделай Гарри ему замечание.

"Это другая школа. Здесь нет Дадли, а я — студент группы "А", в которой, судя по всему, учиться гораздо престижнее", — напомнил себе Гарри, и мысленно усмехнулся. Ему казалось, что так недалеко дойти и до глупой гордости, что у него на руке всего четыре цифры, а не пять.

После завтрака все начали расходиться к информационным стендам, где должны были вывесить расписание уроков. Из-за левого от входа стола отделилось шесть студентов разных возрастов, чтобы подойти к Олджриджу. Гарри поспешил за ними.

— Говорю для номера 1247, остальные просто вспоминают. В обязанности главы курса входит контроль за дисциплиной и успеваемостью студентов. Предполагается, что вы сами будете образцами для остальных, поэтому от вас ждут неукоснительного соблюдения распорядка и усердной учебы. После первого урока каждый подходит к учителям, чтобы взять список дополнительной литературы. По итогам каждой недели вывешиваются списки отстающих и тех, кто имеет дисциплинарные взыскания. Вам необходимо проводить с ними беседы, выяснять причины их поведения и нежелания заниматься. С отчетами о принятых мерах подходить ко мне, можно в устной форме. Если человек плохо учится, потому что ему не хватает мозгов, об этом тоже нужно сообщать. Магварис финансируется Министерством магии, которое не желает тратить деньги на неперспективных студентов. Вы можете предлагать свои меры, способные заставить учиться или следовать правилам. Любые меры, которые посчитаете необходимыми. Свободны.

Очередь к стендам была огромной. Темноволосая девочка с длинной косой и большими черными глазами, которая была главой не то четвертого, не то пятого курса, громко сказала:

— Пропустите главу курса! — проходя мимо Гарри, она подмигнула ему и прошептала, — Не теряйся.

Почему-то слова девочки подействовали на студентов, они расступились перед ней, Гарри решил воспользоваться моментом, чтобы проскользнуть следом. Ему, наверное, никогда не хватит наглости злоупотреблять своим случайным положением. Только ему происходящее показалось странным, в обычной школе должность старост или глав была номинальной.

Уроки на этой неделе у первого курса значились с пометкой "вводный", они были совместными для всех групп. Кроме зельеварения, там урок у группы "А" стоял отдельно. Первым занятием были темные искусства, за ними — светлые. Видимо, чтобы студенты сразу осознали разницу. После обеда шло зельеварение, которого Гарри боялся. Профессор Снейп вызывал странные чувства, хотя бы из-за своей черной мантии.

— Поздравляю с назначением! — Гермиона добралась до стенда, и Гарри стало немного стыдно за то, что он так нагло прошел, воспользовавшись какими-то странными негласными привилегиями.

— Было бы с чем. Не знаю, справлюсь ли я.

— Справишься. Здесь все стараются хорошо учиться. А если и нарушают дисциплину, то очень незаметно.

— Обычно детей трудно заставить учиться.

— Тех, кого главы курсов назвали необучаемыми, чаще всего отчисляют. И после этого их никто никогда не видит. Все боятся, что они тоже исчезнут. Поэтому глав уважают, ведь у вас есть власть. Были случаи, когда неугодных подставляли из-за каких-то обид, ведь собирать на проверку работы тоже будете вы.

Гарри нахмурился и никак не прокомментировал слова Гермионы. Но в душе у него остался неприятный осадок. Теперь все будут стараться относиться к нему хорошо, опасаясь, что он может их подставить. Интересно, что происходит с теми, кого отчислили...

С подобными тяжелыми мыслями Гарри поднялся на второй этаж, где ему предстояло найти кабинет профессора Роджес. Теперь, после назначения его главой курса, Гарри боялся опоздать. Но поиск нужного кабинета не занял много времени, везде висели таблички, так что ошибиться было невозможно.

Профессор Рождес пришла за минуту до звонка и открыла дверь. В кабинете было странное освещение. На стенах не висели факелы, как в других комнатах. Здесь белый искусственный свет, какой давали люминисцентные лампы, исходил от маленьких шариков, плавающих в воздухе. Каждый шарик издавал странный тихий, но раздражающий гул.

— Доброе утро! — профессор Роджес встала у доски, — Сегодня у нас вводный урок, на котором я лишь объясню в чем заключаются основные особенности темной магии. Я говорю это всем на первом занятии. Темная магия дается вам лучше, чем студентам Хогвартса. Почему? Все элементарно. Для ее использования нужны негативные эмоции по отношению к чему-либо. В свое время я окончила факультет Гриффиндор в Хогвартсе. Там темная магия была не только не в почете, но и не удавалась практически никому, даже если человек хотел ее использовать. Наши эмоции — не мимолетное состояние, они никогда не проходят бесследно, а обиды всегда копятся, даже если человек о них забывает. Стоит тому, кого вы уже давно простили, вновь совершить нехороший поступок в отношении вас, вы сразу же вспомните все старые обиды на него. В Гриффиндоре было принято высказывать свои претензии к окружающим, быть открытым к диалогу для решения конфликтов. Высказанная обида — уже половина этой обиды. В Хогвартсе темная магия удавалась слизеринцам. Правда, не всегда удачно. Там учились дети, по характеру своему более замкнутые из-за особенностей воспитания в семьях, некоторых традиций и стереотипов. Стереотип — тоже образ мысли, способный вызывать чувства и эмоции.

Низкий голос профессора Роджес отдавался эхом, он сливался с шумом люминесцентных шаров. Гарри почувствовал боль в висках. Каждый звук в этом кабинете казался раздражающим, как и холодный голос, который хотелось слушать и не слышать одновременно. Тишина стала бы сейчас высшим благом.

— Я полагаю, что Магварис — один большой Слизерин, — профессор Роджес улыбнулась лишь губами, глаза ее не выражали никаких эмоций. Она щелкнула пальцами, и гул в кабинете прекратился. — Раздражает, верно? Я специально установила сюда эти лампы, они способствуют лучшему настрою. Мою идею, конечно же, позаимствовали, и теперь такие лампы есть и в кабинете темных искусств Хогвартса.

* * *

Урок светлых искусств Гарри запомнил только из-за уютных кресел в кабинете и обычных стен. Потолок начинался там, где ему было положено начинаться. Вела этот предмет профессор Райтс — старушка лет восмидесяти, окончившая в свое время факультет Хаффлпафф в Хогвартсе. Говорила она непринужденно, но не было в ее речи какой-то изюминки, заставляющей слушать внимательно, вызывающей трепет и восхищение перед ее предметом.

Классы зельеварения находились в подземелях. Как выглядел кабинет профессора Макалистера, Гарри не знал. Но профессор Снейп устроился вполне неплохо. Помещение с заспиртованными животными в банках сложно назвать уютным, но стены здесь тоже не уходили ввысь и наколдованные подземные окна не были зарешечены.

Неприятным моментом было то, что каждый раз, когда учитель открывал дверь в кабинет, однокурсники расступались, пропуская Гарри вперед. Вначале, перед темными искусствами, он подумал, что они просто боятся идти на свой первый урок в новой школе. Когда это происходило в третий раз, Гарри уже сам с опаской заходил в класс первым, но опасался он не нового учителя, обстановки, а детей, пропускающих его. Его, не Гарри Поттера, а номер 1247 — главу курса.

Он помнил, как на уроке истории в начальной школе они изучали древние времена, и в красочном учебнике говорилось об одном правителе, которого отравили. Учительница тогда заметила, что диктатура — это государство, в котором все боятся одного, а один всех. Магварис — маленькое государство-диктатура со своей четкой иерархией.

Решив не проявлять сентиментальность, которую могли воспринять как слабость, Гарри проходил в кабинет первым и садился за стол, казавшийся ему самым удобным. На темных и светлых искусствах с ним сидела Гермиона, на зельеварении, которое у Гермионы проходило в другом классе, с ним сел Тони.

Профессор Снейп буквально влетел в кабинет, шумно хлопнув дверью. Полы его черной широкой мантии развевались при ходьбе так, что профессор напоминал летучую мышь. Он резко развернулся к классу в составе семи человек, и скрестил руки на груди, внимательно задерживая взгляд на каждом первокурснике из группы "А".

— Когда я только начинал преподавать, — проникновенным голосом, почти шепотом начал профессор Снейп, — Не здесь, в Хогвартсе, я говорил, что могу научить разливать по флаконам удачу и славу, богатство. Но это ложь. Вы можете выпить зелье удачи и если пойдете туда, куда сама судьба позволит вам пойти, если она будет благоволить вашему решению — вам повезет. Если вы решите сделать то, что идет наперекор вашей судьбе, то вам будет везти ровно до того момента, пока не закончится действие зелья. Потом вы умрете, — со зловещей улыбкой произнес Снейп в полной тишине.

— Не так давно был случай, возможно вы слышали о нем или знаете из газет. Один волшебник решил испытать судьбу и, выпив одновременно зелье удачи и богатства, отправился грабить банк. Ему удалось пробраться в Гринготтс незамеченным, забрать из сейфа галеоны, но как только зелья прекратили свое действие, его сожрал дракон. Он был богатым и удачливым. Но очень недолго. Поэтому я настоятельно рекомендую не брезговать книгами, объясняющими теорию применения магии. Я научу вас готовить яды и противоядия к ним, лекарственные зелья и те, что вызывают болезни. Но только тех, кто сам захочет этому научиться. Остальных — здесь никто не держит. Ни в моем классе, ни в Магварисе.

От голоса профессора и его слов на теле появлялись мурашки. Было страшно оказаться в числе тех, кто не сможет чему-либо научиться. Гарри, в отличие от многих, помнил, что за пределами Магвариса есть другая жизнь, и назвать ее плохой он не мог. Но позволят ли отчисленному студенту вернуться к родителям или родственникам? Гарри в этом очень сомневался.

Профессор Снейп рассказывал о структуре предмета, о том, что их ждет в перый год обучения, какие зелья войдут в программу. После урока Гарри подошел к нему за списком дополнительной литературы, как подходил до этого к Роджес и Райтс. Обычно ему давали списки для двух категорий студентов: тех, кто отставал — книги, где более простым языком, нежели в учебники, объяснялись те или иные особенности предмета и для тех, кто отлично усваивал программу, чтобы они могли продвигаться глубже. Гарри понял, что как главе курса, ему придется быть в числе последних, лучших. Иначе он не выживет.

Профессор Снейп, не говоря ни слова, протянул ему два листа бумаги. Гарри поблагодарил его, и уже собирался уйти.

— Задержитесь, Поттер.

Сней сделал несколько движений палочкой, значения которых Гарри не понял.

— Я буду заниматься с вами дополнительно. Вам необходимо понять, что это не мое решение. Поэтому я не горю желанием терпеть вас два лишних вечера в неделю, но ни у меня, ни у вас нет выбора. Вернее, выбор всегда есть. Как написано на входе в Магварис. Заниматься будем разными предметами, так как другие жили в пансионе, им легче адаптироваться в магии, они слышали о ней ежедневно, пытались воспроизводить заклинания. Отстающих студентов отчисляют из школы, но я дам вам другой стимул к занятиям, — профессор усмехнулся, глядя прямо в глаза Гарри, и от его ехидной усмешки стало совсем не по себе. — В Магварисе вы услышите много слухов о том, что происходит за пределами школы. Я обещаю вам рассказать это, как только вы будете готовы. Пройдет не один год, говорю сразу. Но я выполню свое обещание, даже если умру. И вы сами решите, что делать с тем знанием. Еще раз напоминаю, это не моя идея, и мне ваше общество неприятно. Можете идти, дополнительное занятие в среду вечером.

— До свидания, — Гарри решил вежливо попрощаться и поскорее сбежать. Снейп, казалось, глядя в глаза, заглядывал в саму душу. Было неприятно. И страшно.

Как только за Поттером закрылась дверь, Снейп запустил пальцы в волосы. Как же он устал... Пророчество... разве можно полагать, что этот мальчишка, так похожий на своего папашу, может быть хоть сколько-нибудь сильным магом? Пророчество — ложь, и Дамблдор ошибался. Этот мир ждет гибель. Но в душе, где-то совсем глубоко, живет надежда. Не на лучшее будущее, а на загробную жизнь, где Лили скажет ему спасибо за то, что он делает.

Сколько времени нужно человеку, чтобы привыкнуть есть три раза в день в светлом помещении, отгоняющим аппетит своими высокими стенами и гробовой тишиной? Сколько времени нужно человеку, чтобы привыкнуть к раздражающему шуму люминесцентных ламп? Или к профессору, каждый раз говорящему, что его ученик — полное ничтожество, не способное сделать хоть что-либо дельное? А к странной реакции окружающих при твоем приближении? К слезам тех, у кого что-то не получается, и не получится никогда из-за нарастающего страха перед неизвестностью? К жутким слухам, не имеющим автора? Ведь даже тот, кому что-то удалось узнать или подслушать, говорит, что ему сказал "один человек", стремясь снять с себя ответственность. Или ко взглядам в никуда, так свойственным студентам, когда они начинают мечтать? О будущем, которое никогда не случится...

Гарри привык меньше, чем за четыре месяца. Теперь прошлая жизнь в Литтл Уингинге казалась обычным сном. Разве может быть такое, чтобы ученики шутили над учителем, подкладывая кнопки ему на стул, как было в его начальной школе? И возможен ли беззаботный смех на переменах? Это сказка, такого не бывает.

Реальность — она другая. Собранная, спокойная, размеренная и серьезная. И люди в ней такие же. Смех в ней холодный и жестокий, а тому, над кем смеются — крупно не повезло. Над Гарри не смеялись. Его даже уважали, как и всех глав курсов. И вовсе не страх был тому причиной, как говорила Гермиона в самом начале. Причину Поттер узнал спустя три недели, когда было собрание глав в пустом классе.

— Джессика Браун из группы "С" замечена за передачей незаконной литературы, касающейся войны, Майку Скайверу из группы "В". Что будем делать? — спросила пятикурсница Кесси, темноволосая девочка, советовавшая Гарри не теряться, когда его только назначили главой курса.

— Как обычно, — лениво протянул семикурсник Питер Мальком, — Напишем им, что мы добрые, и общим собранием глав курсов решено хранить молчание. Литература-то интересная, спасибо им за нее.

Рыжеволосая шестикурсница Стэлла достала из рюкзака маленькую шкатулку, увеличила ее и взяла оттуда "Ежедневный пророк" от 1 ноября 1981 года.

— Поттер, тебе это может показаться интересным, — Стэлла протянула Гарри старую газету из которой позже, уже вечером, ему станет известно, как именно погибли его родители.

Теперь Гарри знал, что уважение к главам курсов связано не только с их возможностями подставить неугодного студента, но и со знаниями, и молчанием об этих знаниях. Любая информация, становившаяся в Магварисе слухом, очень ценилась. И история гибели его родителей, как бы он этого не хотел, тоже распространилась по школе.

Снова многие подолгу задерживали на нем взгляд, но как и в самом начале учебного года, никто не задавал вопросов. Эти взгляды легко было пресечь, достаточно посмотреть человеку в глаза и приподнять бровь. Вероятность того, что любопытный стушуется, опустит глаза и проскользнет мимо, в таком случае стремилась к ста процентам. Защитной реакцией в начальной школе Литтл Уингинга был побег. Город хоть и маленький, но мест, где можно было спрятаться от обидчиков — масса. В Магварисе все иначе. Здесь нужно гордо расправить плечи, высоко поднять голову и смотреть в глаза любому, кто смотрит на тебя. Проиграет тот, кто первым отведет взгляд.

* * *

Двадцать третье декабря было самым обычным учебным днем. Приближение Рождества Гарри не чувствовал, несмотря на украшенную столовую и приближающиеся каникулы. Все было так же строго, как и всегда. Даже огромные ели, стоящие рядом с учительским столом казались хмурыми, несчастными. Они бы росли дальше в лесу, но их срубили. Это сделал тот, кто сильнее. Кто имел право это сделать.

Гарри спускался на ужин с третьего этажа, где располагались спальни. По традиции — один. Он общался со всеми, но никто не стал его близким другом. Ему было интересно общаться с Кесси, которая, казалось, была в курсе всего происходящего в школе, знала все обо всех. Возможно, статус главы пятого курса обязывал. И Гарри к пятому курсу станет таким же. Гарри уважал Гермиону, за ее сильный характер, стремление к знаниям, пресечение любой несправедливости. Она не улыбалась фальшивой улыбкой главам курсов, как это делали многие, авторитетом для нее было лишь то, что по ее мнению достойно уважения. Гарри хорошо относился к Тони Голдстейну, который старался не распространять слухи, не лез в чужие дела, не ябедничал главам или учителям, если становился свидетелем нарушения распорядка. Но при этом, он следил. Незаметная тень в группе "А". Именно поэтому Гарри и не мог общаться с ним часто, ведь в Магварисе сохранение информации расценивалось как возможный способ шантажа в дальнейшем.

Со временем, Гарри стало легко общаться со всеми на нейтральные темы: об учебе, заданиях, смене формы на зимнюю, графике приема Олдриджа по вопросам успеваемости, украшении школы к Рождеству. Видимость доброжелательности и общения... Видимость.

Сегодня вывесили списки, из группы "А" за нарушением распорядка был замечен только Финниган, подравшийся с мальчишкой из группы "D" — 12759. Имя его было неизвестно. Гарри предстояло выяснить причины, хотя они были очевидными. Снова Финниган назвал кого-то грязнокровкой, снова это кому-то не понравилось. Все банально и противно.

Во время ужина Гарри вглядывался в лица студентов. Одинаковые. За маской спокойствия и безразличия кроются страхи, надежды, желание сбежать, родиться заново, не рождаться вовсе, исчезнуть, стать чистокровным, успешным. Мысли и желания менялись слишком быстро, не успевая оформиться во что-то навязчивое, напоминающее цель.

И Гарри тоже мечтал. Представлял себя учеником средней школы Литтл Уингинга, пытался вообразить, как выглядит Хогвартс, что было бы, учись он там, задавался вопросом, почему его мама не была чистокровной волшебницей. Высокие белые стены столовой словно смеялись над подобными мыслями, заставляли винить своих родителей в их ошибках.

Задумавшись, Гарри не заметил, что на него смотрит Финниган. Он, скорее, почувствовал взгляд. Посмотрел в голубые глаза мальчишки, которого подобные мысли посещали чаще остальных, усмехнулся. На столе перед Симусом появилась надпись: "Сегодня в восемь на втором этаже в кабинете для занятий". Как только он прочитал строки, надпись исчезла. Подобному способу передачи информации научил его Мальком, так незаметно для учителей главы курсов передавали сообщения студентам. Ходили слухи, будто в школе есть прослушка. Возможно, это домыслы, но лишний раз никто не рисковал. А если не доверять слухам, то можно остаться в информационном вакууме.

Гарри опоздал на пять минут. Специально. Не нужно быть гением, чтобы понимать — ожидание нервирует. Финниган сидел на столе, смотрел в окно. Освещение в кабинетах уже было выключено, в темноте силуэт его казался маленьким, хрупким. На секунду Гарри подумал, разве может такой хрупкий мальчишка с кем-то драться? Обижать других?

— Будешь говорить, что я снова неправ? — усмехнулся Финниган, повернувшись к Гарри.

— Я когда-нибудь это говорил?

— Нет, но ты так считаешь.

— Владеешь легилименцией?

— Нет.

— Верно, нет. Потому что если бы ты ей владел, то знал бы, что вообще не важно, прав ты или нет. В моих мыслях ты занимаешь хоть какое-то место лишь тогда, когда мне необходимо поговорить с тобой. Для отчета перед Олдриджем.

— Считай, что поговорил.

— Скажи, тебе самому не противно? Хочешь вылететь из школы? Тебе есть куда идти? Твоя мама жива? — видя, как Финниган нахмурился, Гарри продолжил, — Вижу, ты сомневаешься в этом. Значит, идти тебе некуда. Только с обрыва, но ведь ты не решишься?

— Что ты от меня хочешь?

— Что тебе сделал тот мальчишка?

— Он родился! Из-за таких как он, мы с тобой здесь. Разве нет? Не будь грязнокровок и магглов, не было бы войны, не был бы создан Магварис. Их нужно уничтожить. Всех!

— Очередная овца в стаде, считающая, что не является частью стада... — едва слышно произнес Гарри.

— Скажи, неужели ты никогда не представлял... Как ты едешь в Хогвартс-эксперессе, входишь в Большой зал, надеваешь Распределяющую шляпу. Каждый день, пытаясь разглядеть потолок в столовой, я представляю, как сижу в Большом зале Хогвартса, в воздухе плавают тысячи свечей... Каждый день, засыпая в нашей маленькой спальне, я представляю, как задвигал бы красный полог в круглой спальне Гриффиндора. Делая задания в классе для занятий, я представляю, как бы грелся у камина в гостиной, читал, расположившись на удобных диванах. Знаешь почему здесь нет ни одного камина? Любой камин можно подключить к сети, если очень постараться. Они боятся, что мы сбежим!

— У тебя паранойя. Можно придумать другие способы сбежать, если тебе есть куда. Хочешь, могу специально для тебя узнать, где точно проходят антиаппарационные границы. Останется лишь научиться аппарировать, и вот она — твоя долгожданная свобода. Хочешь?

— Ты не понимаешь...

— Прекрасно понимаю.

Гарри действительно понимал. Он так же представлял другую жизнь, в которой он был бы совсем другим человеком. Среди глав курсов иногда обсуждались возможности побега. Они, — возможности, — были. Бежать только некуда. Министерство, наверняка, способно найти человека. Интересно, Азкабан за побег будет намного хуже Магвариса? Скорее всего, да.

— Ничего не изменится, Финниган. Станет только хуже. Мы все — студенты Магвариса, и лучше держаться вместе. В Хогвартсе тебя никто не ждет. Ты для чистокровных — лишь номер 1244. Но тебе решать, в любом случае. Я могу сказать Олдриджу, и беседовать с тобой уже будет он. И могу сказать так, что беседа будет иметь единственный результат — исключение.

— Ты добрый и никогда так не сделаешь, — усмехнулся Финниган.

— Если ты так в этом уверен, — спокойно сказал Гарри и покинул темный кабинет.

* * *

Мальком и Стэлла шли минут пятнадцать, не меньше. Примерно столько нужно было добираться до антиаппарационной границы, пройти которую было невозможно. Только пролезть под ней, если сделать подкоп, не используя магию. Подкоп уже был, и сколько лет он там находился — неизвестно.

С другой стороны к границам Магвариса направлялся темный силуэт, разглядеть который было сложно. На границе чар воздух рябил так, что видно было лишь самые общие черты. Кажется, у приближающегося человека были рыжие волосы. Ярче, чем у Стэллы. Но в том, чтобы запомнить все черты пришедшего не было необходимости. Человек подсунул в выкопанную в земле ямку коробку, Стэлла взяла ее и сказала спасибо, звучащее неестественно в этом месте. Тот, кто принес коробку, удалился, лишь кивнув двум главам курсов Магвариса.

На коробке значилось: "Студентам Магвариса к Рождеству. Б.У." Мальком заклинанием открыл коробку. Там лежало несколько копий листов с пометкой 1984 года, в которых смутно описывались исследования Отдела невыразимцев за указанный период. Так же там был обнаружен список фамилий студентов Магвариса, имеющих сейфы в Гринготтсе. В самом низу лежала записка:

"12487 (Дэвид Харт) работает помощником в магазинчике Лютного переулка. 12495 (Винсент Уолш) и 1197 (Джиллиан Майлс) числятся сотрудниками Отдела магического правопорядка. По факту — они работники Азкабана. О других выпускниках Магвариса прошлого года нет сведений".

* * *

Двадцать четвертое декабря было выходным днем, потому студенты слонялись по школе без дела. Самым людным местом в этот день была библиотека — там хотя бы было чем заняться. Гарри еще помнил, в каком сладостном ожидании чуда проходили все предыдущие праздники в доме его родственников. Он помнил, как тетя Петуния пекла пирог, готовила вкусное жаркое, Гарри наводил порядок в доме, Дадли чаще всего, путался под ногами. В Магварисе все было иначе. Обычно. Серо. Спокойно. Никто никуда не спешил, все старались найти себе занятие.

Стэлла, Мальком и Кесси сидели за одним столом в библиотеке. С первого взгляда могло показаться, что они читают, но студенты Магвариса, привыкшие обращать внимание на незначительные детали, могли заметить, что страницы в их книгах переворачиваются в строго определенное время, словно зачарованные, а взгляды глав курсов прикованы к книжным полям. Наверняка, они вели между собой переписку, видимую лишь ими. Возможно, это был ожесточенный спор о необходимых мерах или мирная беседа. Определить характер переписки не представлялось возможным.

Каникулы в Хогвартсе начались, как им и было положено, двадцать четвертого декабря. Но в отличие от Магвариса, утром был ажиотаж. Студенты с чемоданами в руках, шли к каретам, чтобы прибыть в Хогсмид и уехать домой на поезде.

Ажиотаж можно было заметить и на оживленной магической улице, известной как Косой переулок. Множество магов выбрались в этот день за покупками. Удивительно, но оживление ощущалось даже в Министерстве магии! Все куда-то спешили, старались поскорее доделать свою работу, чтобы пораньше уйти домой. И министр не был исключением. Люциус Малфой очень надеялся, что ему никто не принесет никаких идиотских заявлений, прошений, не придет посоветоваться о мерах наказания. В молодости он мечтал о власти, представлял себя министром. В общем, он был одним из немногих, чьи мечты исполнились. Только какая же это нудная работа!

Иногда ему казалось, что отчеты о работе всех отделов не закончатся никогда! То Попечительский совет снова нуждается в дополнительном финансировании, то в аврорат поступило заявление о хищении крупной суммы у одного из очень авторитетных иностранных граждан, то снова чем-то недовольны дементоры... Нет, он не должен был решать все эти вопросы. Он должен ознакомиться, чтобы быть в курсе. Разве что, вопросы финансирования, действительно, пока еще решаются подписью министра. Пока. Вопрос создания отдела казначейства уже не стоит. Это дело времени.

Люциус устало потер виски. Рождество... Никто из волшебников не верил в рождение маггловского спасителя, сына мифического бога... Но маги всегда жили бок о бок с магглами, перенимали их традиции, как не прискорбно это осознавать. И многие их праздники оказались весьма забавными. Поначалу Темный лорд хотел было запретить празднование подобной ерунды, но решил, что это лишнее. Людям нужны праздники, людям нужен смех. Даже в Советском союзе, прославлявшем научный атеизм, отмечали Рождество, сменив название. И Люциус не мог не согласиться, он сам с детства любил этот праздник. Когда в Хогвартсе ставили огромные ели, а однокурсники обменивались подарками.

Людям необходим праздник. А детям, особенно. Но когда в 1984 году в Попечительский совет пришло прошение Эмилины Рождес о финансировании праздника в Магварисе, все задумались. Ответ Лорда был странным: "Пусть устраивают праздники, какие им вздумается. Даже если это будут мои поминки". Детям необходим праздник. Даже грязнокровкам.

Очень часто Люциусу казалось, что окружающая его действительность — лишь искусно созданные декорации. Вроде бы он, как бывший Пожиратель смерти, а ныне — министр Магической Британии, был в курсе всего происходящего. Знал, кто из грязнокровок имеет право на жизнь с получением специального статуса-разрешения, а кто — нет. Знал, что происходит с теми, кто этот статус не получает. И оттого все и казалось декорациями. Люциус часто вглядывался в лица знакомых людей, пытаясь найти в них что-то, говорящее об изменениях. И не находил. Иногда он подолгу смотрел в зеркало на себя, думая, а действительно ли перед ним именно он сам — Люциус Малфой? Может, это уже кто-то совсем другой? А Люциус Малфой умер, когда-то совсем давно...

"Так, хватит на сегодня дел! — сказал самому себе министр, — Мне еще Драко на Кингс-Кросс встречать".

Люциус отложил в сторону бумаги, разложил подписанные документы по папкам, все лишнее убрал в письменный стол. Он любил порядок. Оглядев свой кабинет, министр остался доволен. Главное — на выходе не столкнуться в лифте с Темным лордом. Темным лордом и простым сотрудником Отдела тайн. Таким же невыразимцем, как и другие. Не многие узнают в нем Лорда Волдеморта, только Пожиратели смерти. Но те, по приказу, не выдают эту информацию. Здороваются при встречах, разговаривают о погоде, если есть свидетели, и чувствуют себя идиотами. Поэтому Люциус не любил невыразимцев. Всех! Даже тех, кто не знал, что их коллегой является тот, кто наводил ужас на Британию в 70-х.

Темного лорда давно нет в жизни людей. Он как-то незаметно для всех исчез. Исчез, и хорошо. Но все помнят. И знают, что это ложь. Знают, что они живут в мире, созданном им. Знают, что они проиграли, если боролись против Пожирателей смерти. Только проигрыш был совсем незаметным. Жизнь шла дальше своим чередом. Создавались новые службы в Министерстве, одну из которых все ненавидели, но всегда прикрывались ею. Отдел проверок. Входящий туда автоматически становился участником двустороннего магического контракта о неразглашении. Он мог говорить любую информацию, если стал свидетелем нарушения прав, оскорблений в адрес режима, любых упреков. Его имя никогда не выдавалось. Просто начинались проверки.

В этот раз Люциусу повезло. Он не встретил Темного лорда. Только Артур Уизли вбежал в закрывающиеся двери на втором уровне. Вбежал и, оказавшись рядом с Люциусом, пожалел о своей спешности. Кивнул своему главному начальству, и постарался стать незаметным. Это было несколько проблематично в тесном лифте. И что им не живется спокойно? Жизнь ведь, действительно, стала гораздо спокойнее.

Но нет! Всегда найдутся такие, как Уизли. Вечно недовольные. Они бы продолжали бороться, но не знают, с кем. Темные метки сейчас есть у всех волшебников старше одиннадцати лет, все понимают, что за этим стоит Темный лорд. Только он — лишь легенда, в существовании которой все сомневаются. А бороться с воздухом — весьма проблематично. Сейчас легко жить. Но Уизли не ищут легких путей. Словно следуя принципам, лишь им одним известным, они продолжают жить в нищете, хотя каждый чистокровный волшебник может подать прошение о получении работы и получить оную. А старшие дети Уизли сделали все возможное, чтобы уехать из страны — в Румынию, Египет...

Люциус понял давно, что всегда будут те, кому легкая жизнь не по нраву. Им проще обвинить других в своих бедах, обвинить режим, обвинить всех вокруг, вместо того, чтобы просто наслаждаться жизнью. Хотя Уизли и не обвиняют. Просто теперь взгляд в глаза Артура отображает планируемую подготовку к Рождеству. Все, абсолютно каждый человек — владеет окклюменцией в должной степени. Ведь существует отдел проверок. Жить стало спокойнее. Только жутко...

Министр кивнул Уизли и покинул тесный лифт. В Атриуме было полно людей. Все спешили домой, к каминам выстроилась очередь. Люциус не стал пользоваться привилегиями министра — это было недопустимо. Нужно дать каждому возможность почувствовать себя нужным и значимым, тогда люди будут довольны властью.

Наконец, когда наступила очередь Люциуса, он вошел в камин. Повернулся лицом к Атриуму, прежде чем бросить горсть пороха. На глаза снова попались слова: "Твой главный враг — ты сам". Эта надпись в Атриуме не была огромной, но ее можно было увидеть из любого камина. Чтобы каждый помнил, что главный враг человека теперь — его мысли и действия.

Люциус прибыл на Кинг-Кросс раньше положенного. Платформа 9 и 3/4 была пуста, но это не страшно. Здесь, конечно, довольно холодно в это время, но дышится свободнее. Там, где нет людей — всегда свободнее. Люциус сел на холодную лавку и задумался.

Как же он докатился до такой противоречивой жизни? Он боится каждого шороха, каждого человека, его тени, и одновременно гордиться собой. Тем, что он смог не только приспособиться, но и занять довольно высокое положение. Гордость собой и презрение к себе окутывали его сознание, спорили друг с другом, боролись и как-то сосуществовали. Люциус Малфой — примерный семьянин, министр, успешный человек. Люциус Малфой — единица в механизме новой империи, неважная пешка, не было бы его — место примерного семьянина, министра и успешного человека занял бы кто-то другой. Каждый человек — единица в механизме, маленькая деталь огромных часов, которые отбивают точное время. Люциус, получивший в свое время достаточно неплохое дополнительное образование, невесело усмехнулся. Коммунизм в Магической Британии — от каждого по способности, каждому по потребности.

Платформа начала постепенно наполняться людьми. На лице министра снова появилась непроницаемая маска, он почтительно кивал каждому магу, даже самому последнему мойщику котлов в пабе. Пусть чувствует, что значит быть равным! Наконец, показался алый паровоз. После его остановки, из дверей начали выходить школьники в простых черных мантиях. Они смеялись, прощались с друзьями, поздравляли друг друга. Обычные дети другого мира.

— Здравствуй, отец, — Драко старался сохранить серьезное выражение лица, чтобы стать похожим на Люциуса, но получалось у него это с трудом. Уголки губ так и ползли вверх.

— Здравствуй, чемодан отнесет Добби. Нам нужно в магазин мадам Малкин, приобрести мантии к ужину. Давай руку.

Люциус с сыном переместились на людную улицу. Драко что-то непрерывно рассказывал о школе, уроках полета, зельеварении и профессоре Снейпе, который всегда снимает баллы с Гриффиндора. Особенно часто — с Рона Уизли. А в семье Уизли детей больше, чем они могут себе позволить. И если бы не одинаковая форма, которую выделяет Попечительский совет, то они не смогли бы позволить себе купить даже одежду.

Люциус резко остановился, повернулся к сыну и присел, чтобы посмотреть в его серые глаза. Такие же, как и у него.

— Откуда ты знаешь, что они приобретали мантии за счет Попечительского совета?

— Нотт сказал.

— И ты решил, что это та информация, которую необходимо осветить широкому кругу лиц? Хочешь, чтобы Отдел проверок начал следить за нами? Чтобы я лишился должности?

— Нет, но...

— Никаких но, сын! Уизли имеют статус чистокровных, такой же, как и у нас...

— Они предатели крови!

— Ты сможешь это доказать? Они были замечены в неформальном общении с грязнокровками?

— Нет.

— Запомни, можно говорить лишь то, что ты сможешь легко доказать. Любые домыслы держи при себе, а еще лучше — забудь о них! Все чистокровные имеют один статус, и каждый может заглянуть в Отдел проверок и сообщить, что сын министра считает себя лучше, чем остальные лишь потому, что он сын министра. Слушай других, запоминай, но никогда не распространяй слухи, хорошо?

— Хорошо, я понял, отец.

— Надеюсь. Идем.

Не успел Люциус подняться, как его взгляд упал на двух людей, которых он меньше всего хотел видеть. Эмилина Роджес и один особо ничем неизвестный невыразимец шли навстречу Малфоям. Люциус аж два раза удивленно моргнул, чтобы убедиться, что глаза его не обманывают. Не обманывали.

— Здравствуйте, министр, — произнесла как ни в чем не бывало Эмилина своим ледяным голосом, от которого даже Люциусу становилось не по себе, и протянула правую руку. Железную.

Люциус, прежде чем поздороваться с грязнокровкой за руку, посмотрел на невыразимца, которого так надеялся не видеть в ближайшее время. В темных глазах его читался смех, он наблюдал за реакцией Малфоя. Развлекается, придурок! Люциус пожал железную руку, схватил своего сына, кивнул Эмилине, приподнявшей бровь, глядя на его действия, и поспешил ретироваться.

— Это была грязнокровка? — прошептал Драко.

— Серую мантию видел? Значит, грязнокровка.

— И ты с ней поздоровался? — в голосе — неподдельное удивление.

— Как видишь. Запомни эту женщину, Драко, запомни ее и человека, что был рядом с ней. И по возможности никогда не попадайся им на глаза, — едва слышно произнес Люциус.

— Почему?

— Она послала на верную гибель собственную племянницу. Кто для нее ты?

— Грязнокровки должны знать свое место! — попытался возразить отцу Драко.

— Все люди сейчас должны знать свое место.

* * *

Праздничный ужин проходил так же, как и все обычные ужины в столовой Магвариса. Разве что, меню было весьма разнообразным, и всем студентам раздали по коробке шоколадных лягушек. Гарри усмехнулся такому презенту. Одинаковым людям одинаковые подарки!

Когда тарелка перед Гарри опустела, на дне ее была обнаружена надпись: "В подвальной комнате для самостоятельных занятий через полчаса", которая сразу же после прочтения исчезла. Интересно, что случилось на этот раз? Все вопросы с успеваемостью и дисциплиной были решены, отчеты отправлены Олдриджу... Значит, обсуждать будут что-то, что Олдриджу знать не положено. Гарри улыбнулся. Иногда он очень ценил свой статус главы курса, ведь так приятно чувствовать, что ты знаешь немного больше, чем все остальные.

В пустой класс, как обычно, главы курсов собирались незаметно. Никто никого не ждал у выхода из столовой, чтобы дойти вместе. Каждый старался затеряться в толпе, и лишь в самом конце отбиться от остальных. Так безопаснее, меньше любопытных глаз и ушей. Поэтому Гарри поднялся до третьего этажа с Гермионой, и только когда девочка завернула в сторону своего крыла, осмотрелся и быстро спустился на минус первый этаж. Иногда Поттеру казалось, что каждый студент в тайне мечтает стать лишь незаметной тенью, чтобы свободно перемещаться куда угодно.

В классе пока еще были лишь Кесси и Мальком. Гарри молча сел за стол, ему лишь кивнули. Он достал пустой лист бумаги, знал уже, что некоторые собрания глав курсов проходят в полной тишине. Правда, определить, какое из собраний будет молчаливым, он пока не мог. Просто листы бумаги лежали перед Кесси и Питером. Через двадцать минут собрались все семеро старост. Второкурсник Джордж Рэй ерзал на стуле, чувствуя себя неуютно. Наверное, он чувствовал то же, что чувствовал Гарри. Дискомфорт и некую неуверенность. Казалось, что младшекурсники здесь — лишние. Все будет решено без них.

Мальком поднял указательный палец вверх, чтобы все обратили на него внимание. Он достал из шкатулки два смятых листа бумаги и положил их в центр стола.

"Списки тех, кто имеет сейфы в Гринготтсе. И три человека из прошлого выпуска, о которых удалось хоть что-то узнать", — появилось на листах перед главами.

В первом списке Гарри обнаружил и свою фамилию, но зачем этот список здесь, он не знал.

"Больше ни о ком ничего не известно? Гарри."

"Нет. Есть копии документов об исследовании человеческой памяти и ее сохранении после смерти носителя. Но это уже второй вопрос, — Мальком обвел взглядом всех присутствующих, прежде чем на их листах появилось продолжение. — Я предлагаю написать завещания по нисходящей. В списках много разных людей, но разглашать информацию я не вижу смысла. Имеется сейф Малькомов. Я пишу завещание на Стэллу. Стэлла пишет завещание на Кесси и так далее".

"Зачем?" — спросил Гарри.

"Ты веришь, что в этой жизни есть что-то вечное?" — задает встречный вопрос Кесси.

"Не знаю. Нет, наверное".

"И мы не верим, — эта запись сделана почерком Стэллы, — И мы помним, как все было раньше. Как я хотела поступить на Райвенкло в Хогвартсе. Я не думаю, что те выпускники, про которых нет какой-либо информации, сейчас живы. Возможно, через два года уже Кесси принесет такой вот список, где не будет никакой Стэллы. Она исчезнет в этом мире, окончив Магварис. Завещание — верный способ проверить нашу теорию. Оно вступает в силу со смертью завещателя. И тот, кому что-то завещали, об этом непременно узнает".

"Как?" — мысленно спрашивает Рэй. Его мысль появляется на бумаге.

"Буквы изменят цвет. Все гениальное — просто. Лишь бы завещание было магическим. Оно — одна из форм магической клятвы, — появляется запись, сделанная размашистым почерком Малькома. — Это пока лишь предположение, я в любом случае уже написал завещание на Стэллу, она скажет, если я умру после выпуска. Есть еще одна тема для обсуждения. Все, кроме Поттера, помнят их? Что их объединяет?" — Питер кивает на листок, где написаны номера и фамилии тех, кто не исчез после выпускного.

"Странная внешность!" — мелкий почерк Кесси, с завитушками.

"Именно. Дэвид Харт был низкорослым толстяком. Винсент Уолш, напротив, был ростом под два метра и тощим, как маггловская рельса. Джиллиан Майлс, простите конечно, напоминала бульдога, хоть и была искренней и доброй девушкой. Это странно..."

"Совпадение?" — предполагает Гарри.

"Возможно..." — отвечает Мальком.

* * *

Вечер среды уже привычно ознаменовался дополнительным занятием со Снейпом. Гарри не нравился ни сам профессор, ни его предмет, ни занятия. На них, что бы Поттер не сказал, что бы он не сделал — он всегда был глупым, самоуверенным мальчишкой, вообразившим себя гением. Некоторая степень гордости собой у Гарри возможно и присутствовала, все же по рейтингам успеваемости он делил первое место на курсе с Гермионой Грейнджер. Но профессор Снейп был из тех людей, которые назовут выскочкой умного студента, бездарем глупого, а серой посредственностью — обычного, старательного ученика.

Глубоко вздохнув и поправив мантию, будто Снейп мог придраться и к внешнему виду, Гарри постучал в кабинет.

— Входите, Поттер.

Профессор привычно сидел за столом и проверял работы. Или делал вид, что проверяет. Все в той же черной мантии, он всегда был единственным ярким пятном среди всех учителей и студентов. Ходил слух, будто он не чистокровный волшебник, которому позволили получить статус чистокровного. Таких, как Финниган, подобные аспекты биографии Снейпа особенно задевали.

— Я как раз проверяю вашу работу по зельям. Ужасно, Поттер! Вы все списали из учебника, даже не потрудившись обосновать действие трилистника своими словами!

Гарри молчал. Он уже давно понял, что в любой непонятной ситуации лучше молчать. И слушать. Это поведение было приемлемым и в начальной школе Литтл Уингинга, и в Магварисе.

— Молчите? Возможно, такая позиция весьма оправдана в Магварисе, но жизнь не заканчивается школой, Поттер! Почему вы в своем эссе переписали слова из учебника?

— Логично, что я не могу брать материал откуда-то кроме книг. Если основным источником был учебник, это не значит, что я ничего не запомнил, — едва слышно сказал Гарри, разглядывая свои ботинки.

— Основным источником знаний должна быть ваша голова! — Снейп поднялся резко, Гарри даже не успел понять, как тот оказался рядом с ним и теперь нависал над ним грозной черной тучей, — Я должен видеть, что вы понимаете! Вы, Поттер, должны быть не просто лучшим учеником Магвариса, на это всем плевать! Или вы думаете, что я с вами просто так занимаюсь дополнительно? Вы ничего так и не поняли...

— У меня есть предположения, но они так и остаются предположениями. Информации, которой я владею, недостаточно, чтобы сделать выводы о причинах наших дополнительных занятий, — предельно вежливо ответил Гарри, глядя в глаза профессора.

— Тогда просто запомните одну вещь. У меня нет ни малейшего желания тратить свое время на вас, поэтому во всех моих действиях есть логика, которую вам знать пока рано! — Снейп схватил Поттера за мантию. Гарри чувствовал ненависть, она была материальной, такой же, как сам профессор в черной мантии.

Несколько секунд учитель и ученик смотрели друг другу в глаза. В черных глазах читалась ненависть и презрение, в зеленых — равнодушие и принятие своего положения, как данности. Снейп резко выпустил из своих рук мантию Поттера, оттолкнул студента.

— Ступефай!

— Протего!

* * *

Гул в классе давил на виски, в которых к концу урока чувствовалась пульсация. Голос профессора Роджес проникал в сознание словно из-за какой-то воздушной стены. Хотелось подняться и выбежать из кабинета, облокотиться о холодную стену и насладиться тишиной. Но до конца урока было еще минут пять, и Гарри не мог себе позволить подобного поведения. Вид крысы с распоротым брюхом, лежащей перед ним на столе, вызывал рвотные позывы, кто-то за последней партой плакал, но Поттер не мог понять кто. Хотя знал, что именно с этим человеком ему предстоит разговаривать, когда он появится в списке отстающих по Темным искусствам.

Как можно назвать искусствами... это? То, от чего тошнит, знобит, хочется заплакать, убежать к себе в комнату, уткнуться в подушку и спрятаться от мира в теплое серое одеяло. Видимо тот, кто давал названия разделам магии, знал толк в иронии.

На листе, в тетради, что лежала в отдалении, чтобы крысиная тушка не испачкала нужную вещь, появились слова, написанные почерком Малькома.

"Срочно, все собираются на обычном месте после урока! Произошла одна неприятная ситуация, объясню на месте".

Гарри зажмурился. Меньше всего он сейчас хотел обсуждать что-либо. Тем более, любую неприятную ситуацию. Темные искусства шли последним занятием, после которого можно было насладиться тишиной в библиотеке, забраться в коридоре третьего этажа на подоконник и наблюдать за однообразным пейзажем за окном или найти Гермиону и поговорить об отвратительности Темных искусств.

Но вместо этого, сразу после урока, убрав крысу Эванеско, Гарри выбежал из класса одним из первых и почти бегом направился в подземный кабинет, где обычно проходили собрания глав курсов. Только перед дверью он ненадолго задержался, сделав несколько глубоких вздохов и пытаясь освободиться от чувства мерзости, которое словно впилось в кожу, мысли, чувства. В сознание и тело.

Он пришел одним из первых. За столом сидел только Джордж Рэй. Сутулый высокий мальчишка с пепельными волосами. Он всегда выглядел немного неуверенным в себе, казалось, будто он сам ощущает, что главой курса стал по какой-то нелепой случайности. Он был менее разговорчив, чем другие. Поттер знал что-то о жизни с родителями других глав курсов. Знал, кто у них в роду был магглом, а кто — волшебником, знал о факультетах, на которые они хотели поступить в Хогвартсе. Рэй никогда не говорил о себе, словно считая себя чем-то совсем незначительным, про что и упоминать не стоит.

Именно сейчас, когда они были вдвоем в пустом классе, Гарри очень хотел спросить что-то, что помогло бы ему понять этого человека. Но он не мог, зная, как нелепо будут выглядеть его вопросы.

"Ты знаешь, что случилось?" — слова появились на бумаге перед Джорджем.

"Да. Это произошло на моем курсе".

"И что же?"

"Мальком лучше объяснит".

Гарри вздохнул и улыбнулся. Иногда ему казалось, что чем меньше человек говорит, тем больше он знает. Но жизнь доказывала абсурдность этой теории уже не раз. Скорее всего, это лишь свойство характера, не более.

Спустя пятнадцать минут в кабинете собрались все главы курсов. Мальком привычно обвел всех взглядом, это было частью какой-то негласной традиции.

"Сегодня мне пришлось стирать память второкурснице Маргарите Баррет, которая следила за мной и Стэллой перед Рождеством и увидела то, как мы ходили к границе. Когда она появилась в списках отстающих и Джордж провел с ней беседу, она начала его шантажировать. Считаю, что нам опасно оставлять эту девочку в Магварисе. Она может испортить все наши попытки хоть как-то связаться с миром".

"Не она первая, не она последняя", — появилась запись, сделанная почерком Кесси.

"Отчисление?" — это задал свой вопрос Рэй.

"Я — за. Питер, ты уверен, что сможешь должным образом изменить ее воспоминания?" — появился вопрос Стэллы.

"Нет. Но другого выхода не вижу. Тем более, все мы знаем, что Олдридж не так уж и проверяет. Не справляется студент, не помогают беседы — отчисление".

"Что бывает с отчисленным студентом?" — спросил Гарри. Ему было жаль неумную девочку, решившую шантажировать Рэя.

"Никто не знает. Но мы должны решить, что для нас важнее. Сохранение этой Баррет в числе студентов или наши секреты. Она не за собранием подсмотрела, если она расскажет Олдриджу, что у глав курсов есть связь с внешним миром, нам всем крупно не повезет. Боюсь, что мы исчезнем так же, как отчисленные студенты, — Питер Мальком обвел тяжелым взглядом всех присутствующих. — Предлагаю голосование. Кто за отчисление, поднимите руки".

Подняли руки все, кроме Поттера и Рэя. Но глава второго курса растерялся лишь на секунду, и вот он — тоже в числе проголосовавших "за". Гарри вздохнул и поднял руку, понимая, что все уже решено без него. Видимо, именно об этом и говорила Гермиона, когда рассказывала, что главы курсов могут подставить неугодного студента. С одной стороны это справедливо. Но это какая-то неправильная справедливость.

"Единогласно. Мы говорим Олдриджу, что она безнадежна".

15 мая 1998 года, вечер пятницы.

Гарри Поттер в пустом классе перебирает листы: старые потрепанные записки студентов, украденные документы, обрывки чужих писем. Эти бумаги — его единственные сокровища. В них много ценной информации, но недостаточно, чтобы видеть картину целиком и принять окончательное решение. Для этого нужно знать наверняка.

В кабинете он не один, юноша лет восемнадцати, может младше (да в темноте и не разглядеть) уже минут пять направляет на крысу палочку, но ничего не происходит. Гарри глубоко вздыхает, кладет все листы в папку и уменьшает ее до размеров спичечного коробка, который опускает в карман мантии. Он поднимается из-за стола и подходит к парню, пытающему сотворить какое-то заклинание.

— Я не сдам экзамены, — обреченно говорит юноша, тяжело вздохнув.

— Дин, ты сдашь экзамены, — твердо говорит Гарри.

— Я... я не могу, Гарри.

— Почему?

— Мне было четыре, но я все помню. Они пришли... в черных мантиях и белых масках. Все было жутко, как в фильмах ужасов. Казалось, на улице даже ветер поднялся, чтобы занавески колыхались и становилось страшнее. Мама кричала, спрашивала, что им нужно, но они не ответили. Не снизошли до разговора с магглой. Один из них направил палочку и произнес: Круцио! Спокойно, как будто произносил приветствие. Мама упала и закричала так, что этот крик до сих пор иногда снится мне в кошмарах. Когда голос мамы уже перешел в какой-то странный хрип, тот мужчина опустил палочку, дал маме вздохнуть и произнес равнодушно: Авада Кедавра! Я сжался в комок, стараясь стать незаметнее. Мой братик, ему был всего год, кричал в кроватке... Человек в маске повернулся к нему и так же невозмутимо произнес слова убивающего проклятия во второй раз. Другой человек в черной мантии направил палочку на меня, а когда я очнулся... оказался в комнате с высокими стенами. Гарри, я не смогу использовать Непростительные даже на крысе!

Дин произносит это спокойно, только Гарри видит в полумраке, как блестят его глаза. Наверняка сейчас по его щеке катятся слезы и Томас радуется, что в классе темно. Поттер обходит Дина, подходит к нему сзади и вкрадчиво говорит:

— Ты хорошо помнишь тот день, верно? Помнишь, как они убили твою маму просто потому, что она маггла? Ни за что, как мусор под ногами. Скажи, ты бы хотел вернуться в тот день? Представь, что это возможно. Только тебе не четыре, тебе восемнадцать! Ты вырос, ты семикурсник Магвариса, но твоя мама жива. И братик тоже. Все живы, но приходят те двое, в черных мантиях и масках. Они снова пытают твою маму, ты слышишь ее крик, переходящий в хрип. Ну же, ты ведь помнишь, что чувствует человек, к которому применили Круцио... — Гарри переходит на шепот. — Ты знаешь, каково ей. Твоей родной матери, которая читала тебе на ночь сказки. Что, скажи мне, что ты чувствуешь к тем людям в масках?

— Н-ненависть, — голос Дина дрожит.

— Что бы ты хотел сделать, оказавшись сейчас там? Представь, они ведь пытали не только твою мать. Других людей, многих. Ты говорил, что отчима не было дома. Как думаешь, что он почувствовал, когда вернулся? Таких, как твоя мать — обычных магглов, они считали падалью, недостойной жить. Что бы ты с ними сделал?

— То же... что они с моей матерью?

— Ты спрашиваешь меня? — удивляется Гарри. — Это должен быть твой ответ.

— Зачем ты все это говоришь?

— Так проще, просто представляй на месте крысы их. Крыса — бесполезное животное.

Гарри видит, как сжимается рука Дина, в которой он держит палочку. Он закусывает губу, по щеке катится слеза. Он заставляет себя вспоминать тот день, день смерти его матери и брата, заставляет себя вспоминать людей, убивших их.

— Круцио! — крыса начинает визжать.

Гарри смотрит на грызуна с отвращением, Дин — с недоумением, будто не веря, что он может причинять животному боль.

— Авада Кедавра! — крыса замолкает. Навсегда.

Дин устало опускается на пол, уже не сдерживая слез, шумно шмыгая носом. Гарри садится рядом с однокурсником, но не знает, что нужно сказать, поэтому просто молча сидит на полу, облокотившись о парту.

— Ты помнишь?

— Что? — не понимает вопроса Гарри.

— Как... убили твоих родителей?

— Нет.

— Тогда кого ты представляешь?

— Сейчас — никого. Вначале — Снейпа или Роджес.

— Почему ее?

Гарри поднимается, облокотившись о плечо Дина. У самого выхода он оборачивается.

— Я помню жизнь до ее появления. Жизнь была другой. И я был другим, — Поттер покидает кабинет.

Выйдя в коридор, Гарри подходит к окну и еще долго смотрит на ночное небо, не думая ни о чем.

* * *

Северус Снейп в очередной раз забыл у себя в кабинете в Магварисе нужный ингредиент для зелья. Порой его жутко бесило, что ему приходится работать в двух школах. Не потому, что сложно. В Хогвартсе он преподавал теперь только у старших курсов, закупками и прочими хозяйственными делами занималась заместитель директора, и что было самым забавным, ей по-прежнему оставалась Минерва Макгонагалл, а он, будучи директором, обычно два раза в год подписывал нужные бумаги, сверял счета и писал отчеты.

Но раздражало его другое: невозможность определить оптимальное место работы. Сам ритм жизни в Магварисе был упорядочен, здесь можно быть уверенным, если студента не приглашали — сам он не зайдет. В Хогвартсе же то и дело кому-то был нужен директор, причем по таким пустяковым вопросам, которые мог решить кто угодно. Даже староста-пятикурсник. Только людям свойственно перекладывать ответственность на других, поэтому в Хогвартсе всегда стремятся найти директора, чтобы он решил, что следует делать с хулиганом, мелким вором или отстающих студентом.

Но все же, в Магварисе Снейп не мог спокойно работать, сама атмосфера была здесь гнетущей. Дети вокруг — неживыми молчаливыми куклами, которые следят друг за другом. И за учителями. И учителя следят. Все молча ведут свою, заранее проигрышную игру.

Поэтому были зелья, которые Снейп готовил в Хогвартсе, некоторые, требующее сосредоточенности и внимательности — он готовил в лабораториях Магвариса. И нужно было ему именно в этот день забыть в кабинете травы, которые он вчера приобрел в Лютном. Их нужно добавить в зелье, которое он готовил в Хогвартсе, ровно в 7.03.

Злясь на собственный идиотизм, Снейп шел по коридору подземелий, почему-то стараясь ступать как можно тише, словно он был тут не учителем, а школьником, нарушающим правила. Увидев какое-то движение у центральной лестницы, Северус сделал то, что в Хогвартсе бы ему и в голову не пришло сделать. Он затаился, нырнув в открытые двери пустого класса и, наложив на себя дезилюминационные чары, осторожно высунул голову в коридор. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как две фигуры в одинаковых серых мантиях, с наброшенными на головы капюшонами, поравнялись. Одна из фигур молча передала другой какой-то свиток, и они разошлись, не говоря ни слова.

Северус был свидетелем многих нарушений правил, но видеть молчаливую передачу чего-либо ему еще не доводилось. Одна из фигур, тем временем, приближалась к укрытию Снейпа, который изо всех сил старался разглядеть номер на мантии. Тщетно! Номер был попросту скрыт чарами, чтобы случайный свидетель не смог вычислить нарушителя.

Когда фигура подошла совсем близко, Снейп нырнул глубже в кабинет, хотя был уверен, что под чарами его невозможно увидеть. Северусу казалось, будто это он нарушает правила, а не наоборот. Что-то останавливало его от того, что он не раздумывая сделал бы в Хогвартсе. И он не мог самому себе ответить на вопрос, почему он стоит, как идиот, в этом пустом классе и прячется от нарушителя.

Фигура остановилась напротив двери и посмотрела прямо на Северуса. Он не мог различить студента, но почему-то был уверен, что тот его прекрасно видит, несмотря на его маскировку.

— Какая ирония, — насмешливо заметил человек в капюшоне, прежде чем отправиться дальше.

Снейп так и остался стоять в кабинете. Пока спустя пять минут, когда шагов уже давно не было слышно, он не опомнился и не пошел к себе в кабинет, зло бросив: "Поттер!"

"Да он надо мной издевается, сопляк!" — вертится в голове у Снейпа, пока он ищет в кабинете то, за чем пришел.

* * *

18 мая 1998 год.

— Майк, ты получил у Олдриджа расписание экзаменов? — спрашивает Гарри главу первого курса.

— Да, у нас первый экзамен 2 июня.

— Как думаешь, много людей на твоем курсе экзамены завалит?

— Н-не знаю.

— Так предположи! Хотя... это уже не имеет значения, — зачем-то говорит Поттер, и уходит прочь по коридору.

— Поттер, не так быстро.

Гарри резко оборачивается. Перед ним стоит Снейп, презрительно улыбаясь. Его черные глаза смотрят прямо в глаза Поттера, но Гарри не отводит взгляд. Он вспоминает своего кузена Дадли, неприлично показывающего средний палец. Если Снейп применяет легилименцию, пусть полюбуется!

— Зайдите в мой кабинет, Поттер.

Гарри выходит из кабинета Снейпа только через три часа. Мыслей в голове слишком много, кажется, будто сейчас мозг не выдержит и выдаст что-нибудь эдакое. Гарри прислоняется спиной к холодной стене на лестничной площадке и прикрывает глаза. Пазл сложился. Все, что ему удалось узнать за семь лет теперь кажется каким-то мелочным и бесполезным.

И впервые в жизни Гарри по-настоящему страшно. Все, что было до этого — кажется детской сказкой. Как будто уже назначено время его смерти, точная дата, но до этого нужно просто притворяться, что ты не в курсе. Есть, пить, общаться...

— Гарри...

Голос доносится, словно из соседней комнаты. Или откуда-то сверху.

— Гарри, что случилось?

— Гермиона? — Поттер открывает глаза и улыбается так, будто очень давно не видел однокурсницу. Хотя для него все так и есть, теперь ему кажется, будто вчера и сегодня разделяет вечность. — Пойдем к обрыву?

— Ты хорошо себя чувствуешь?

— Голова болит немного, видимо я слишком усердно готовлюсь к экзаменам. Ну так что, идем?

Гермиона рассказывает что-то, вроде бы говорит, что боится завалить трансфигурацию и темные искусства. Сейчас экзамены кажутся такими неважными, что не стоит даже говорить о них.

Обрыв не изменился с первого курса. Тогда, почти семь лет назад, Гарри так же стоял здесь, ощущал силу магии и свою слабость по сравнению с ней. Ничего не изменилось. Обрыв, сделанный магией, по-прежнему красив. Он идеален, в отличие от человека. Ему не нужно питаться, спать, самосовершенствоваться. Он уже совершенен. А человек — жалок.

— Гермиона, — шепотом начинает Гарри. Она не отвечает, завороженно глядя на горизонт, но он уверен, что она его слушает, — Я знаю, что будет после Магвариса.

Гермиона оборачивается так резко, что Поттер делает шаг назад. Несколько секунд она просто смотрит в его глаза, после чего снова переводит взгляд на горизонт.

— Все плохо, верно? — не то вопрос, не то утверждение.

— Хуже.

— Мы умрем?

— Послушай, Гермиона, ты мне веришь?

— Ты иногда бываешь редкой сволочью, — улыбается Гермиона, не отводя взгляда от горизонта, где сливаются море и небо. Их иллюзия. — Но я тебе верю.

— Значит, мы не умрем, — Гарри тоже смотрит на горизонт, думая, что было бы весело на выпускном балу снять эти чертовы чары. Потому что красота и величие здесь — лишь дешевая иллюзия!

— Я составил список, — Гарри протягивает лист бумаги Гермионе и Дину Томасу.

— Что это? — спрашивает Грейнджер.

— Полезные люди.

— Те, кому ты можешь доверять? — уточняет Дин.

— Я никому не доверяю. Это те люди, которые по моему мнению способны за себя постоять и быть полезными.

— А что будет с остальными? — Гермиона хмурится. Она не до конца верит в серьезность происходящего. В подобном случае в нее до конца невозможно поверить, даже если имеешь на руках неоспоримые доказательства.

— Это от них зависит. Мы захватим автобус, остальные могут быть свободны, могут остаться в нем.

— Их свобода — фарс! — возражает Грейнджер.

Гарри встает из-за стола и направляется к окну. Уже скоро рассвет, небо уже серое, но еще темно. Отчетливо виден силуэт прилегающего к Магварису леса. Густого, древнего, безжизненного. Что-то подсказывает, будто этот лес — такая же иллюзия, как и обрыв. Школа научила Гарри не верить тому, что видишь. Не полагаться на свои органы чувств — их легче всего обмануть, а информация, полученная с их помощью — слишком субъективна.

— Гермиона, — не оборачиваясь говорит Гарри, — Мы не институт благородных девиц при монастыре открываем, если ты не понимаешь. Зачем, скажи, зачем нам, к примеру, Рейчелл Кляйн из группы "В"? Она вечно ноет, если у нее что-то не получается, не понимая простой вещи: всем плевать! Если хватит мозгов, она скроется. Если не хватит, ну что ж теперь.

— Это неправильно! Чем тогда мы лучше того режима, против которого собираемся восстать? Если ты сам делишь людей на полезных и бесполезных?

— Потому что люди и делятся на полезных и бесполезных! — Гарри оборачивается и смотрит на своих одноклассников. Дин опускает голову. — Ты — полезна, когда выключаешь режим зануды. Те, кто в списке — могут быть полезными. Те, кого в этом списке нет — бесполезны.

Гермиона открывает рот, чтобы что-то сказать, но Поттер подносит палец к губам, прося ее помолчать.

— Если ты хочешь узнать, чем мы отличаемся от режима, против которого собираемся восстать, то я отвечу коротко: ничем! Просто мы — не часть того режима и нам там нет места. Для них мы вошли в число бесполезных! Вернее, своеобразно полезных. Если ты хочешь побыть подопытной крысой в подземных лабораториях Министерства — вперед! Это твое право. Я могу вычеркнуть тебя из списка, ты получишь Обливиэйт и проснешься утром с мыслью о предстоящих экзаменах.

Гермиона встает со стула и тут же опускается обратно, не зная, как возразить. Гарри скрестил руки на груди, он улыбается, глядя на Грейнджер.

— Ты лжешь, — замечает он, губы его растягиваются в более широкой улыбке. Ухмылке. — Ты лжешь самой себе. У человека есть две потребности: брать и отдавать. Они же и являются основой взаимодействия, общения, любой кооперации людей. Во второй потребности можно выделить такую мелочь, как желание быть благородным. Оно свойственно почти всем людям, просто некоторые способны не лгать себе, пытаясь выдать за благородство что-то бессмысленное и нелепое. А ты — лжешь. Я выписал в список половину нашего выпуска. У оставшихся будет шанс сбежать и скрыться. Но ты не подумала, сколько уже было выпусков? А сколько еще будет? Почему ты не требуешь включить в список всех с первого по седьмой курс?

— Это невозможно. Если бы была возможность, я бы...

— Ты даже не думала об этом, пока я не сказал! Не лги себе, — Гарри пристально смотрит в глаза Гермионе, — Не лги мне.

— Возможно, у нас получится их спасти, ведь выпуск шестикурсников только через год, — продолжает настаивать на своем Гермиона.

— На что только не идут люди, прикрывая свой эгоизм, — вздыхая, произносит Гарри. — Какими благородными целями на протяжении истории прикрывалось желание власти, денег, лучшей жизни. Такие же благородные умы лгали себе, полагая, что строят идеальный мир, чтобы самим жить хорошо в этом мире.

— Чего ты от меня ждешь, Гарри? — спрашивает Гермиона.

— Правду.

— И веру, — добавляет Грейнджер. — Веру в тебя.

— Я не прошу в себя верить, это твое личное дело! Я даже сам в себя не верю! Я что, какой-то мифический бог, чтобы верить в меня? Мы знакомы семь лет, ты знаешь, какой я человек, но мне плевать, какое у тебя обо мне сложилось мнение.

— А я верю, — неожиданно говорит Дин. — Не в тебя, а тебе...

— Ну, спасибо. Я польщен, — язвительно отвечает Гарри.

— Я думала, ты выбирал людей, руководствуясь личным отношением, — Гермиона смотрит в список.

— Да я с половиной из них никогда лично не общался. Этим они и полезны. Не доставали меня в течение семи учебных лет, делали все с первого раза и нормально, мне не приходилось с ними нянчиться, узнавать причины их провалов на зельях или трансфигурации, не приходилось отчитываться за них перед Олдриджем.

— А почему тогда я в этом списке? По темным искусствам я с шестого курса был в числе отстающих... — спрашивает Дин.

— Потому, что... — Гарри не знает, что ответить.

Дин Томас, действительно, не был выдающимся в чем-то студентом. Учился средне, а на сложную темную магию у него уже не хватало магического и морального потенциала. Гарри два года занимался с ним дополнительно. Но Дин был тем человеком, который не смотрел на всех исподлобья, не старался узнавать то, что знать ему не положено, не пытался шантажировать глав курсов, искать на них компромат, не следил за студентами, не имел привычки лезть в чужие дела. Он просто жил и рисовал. И в его рисунках было больше стремления к жизни, чем у тех, кто из кожи вон лез, чтобы стать в чем-то лучшим, чтобы кому-то что-то доказать. В его рисунках был смысл, а в борьбе за место под солнцем в Магварисе — не было. Дин не стал для Гарри другом. Поттер считал, что у него нет друзей. Но Томас был полезен. Тем, что он точно не станет мешать. Никогда.

— Спасибо, — говорит Дин, хоть Гарри так и не нашелся с ответом.

— Ладно, как ты скажешь им обо всем? — Гермиона указывает на список.

— Да как обычно передавал все. В экзаменационных билетах напишу. По темной магии.

— А если кто-то из них расскажет учителям?

— Магическая клятва о неразглашении.

— Но кто-то может не согласится ее дать, а ты уже напишешь, что кое-что знаешь.

— Гермиона, ты же самая умная девушка на курсе, а говоришь ерунду. Вначале клятва, потом информация. Первая запись: поклянись своей магией, что никому и никогда, никаким способом передачи информации не расскажешь то, что сейчас узнаешь. После клятвы — остальное.

— Могут не согласиться клятву принести...

— Гермиона, — отвечает Дин, — Покажи мне хоть одного студента Магвариса, кто не согласится принести такую клятву ради информации. Ей у нас делиться итак не особо принято, а тут такое и делать-то ничего не надо.

— Халява? — усмехается Гарри.

— Как бесплатный сыр, — замечает Гермиона.

Гарри открывает окно и вглядывается в серое небо. Воздух прохладный, утренний. Начало нового дня. Начало новой жизни.

— Пора... — говорит Гарри и запрыгивает на подоконник.

Со своих мест поднимаются Гермиона и Дин, направляются к окну — самому безопасному способу покинуть школу. Окна в Магварисе зачарованы и забиты металлическими решетками, но есть одно, с которого несколько лет назад сняли защиту. Вместо решеток здесь — иллюзия. Фамилию того, кто это сделал уже никто не помнит, но все ему очень благодарны. Все, кто знают, через какое окно можно уйти.

— Список, — говорит Гарри, и Дин возвращается за листом бумаги, в котором лишь номера, но даже это может быть подозрительным, если список кто-то обнаружит.

Дин прыгает первым, помогает спуститься Гермионе. Гарри прикрывает окно. Без магии, иначе можно наделать лишний шум. Три серые фигуры молча удаляются в сторону западной границы антиаппарацинного барьера. Они идут настолько тихо, будто не касаются земли.

Ближе к границе воздух становится плотнее, он как будто даже мешает идти. Шаги даются с трудом, но не они первые и, скорее всего, не последние, кто подходит к этому месту. Меньше чем полгода назад Гарри был здесь с Мартой Фишер — главой шестого курса. Невысокой кудрявой девушкой, искренне переживающей за судьбы студентов. Поттер не может переживать за судьбу самой Марты. Это глупо, если нет возможности что-либо изменить.

С другой стороны антиаппарационного барьера приближается человек, рыжие волосы которого напоминают о Стэлле. В груди Гарри становится сразу как-то пусто, как будто оттуда забрали что-то важное. То, что нельзя вернуть.

На этот раз связь с большим миром во многом уникальна. К большой тайне допущены не только главы курсов. Гарри не забирает документы или другие вещи, которые бы говорили о судьбе студентов прошлого выпуска, банковские документы или постановления Министерства. В этот раз он отдает несколько листов.

— Гоменум Ревелио, — едва слышно говорит Гермиона, она тоже не привыкла доверять тому, что видит своими глазами. — Все нормально.

— Сможешь подготовить это к первому июля? — голос звучит приглушенно, будто в ушах всех присутствующих вата.

— Твоих денег в Гринготтсе не хватит, — голос с другой стороны барьера кажется еще более тихим и неестественным.

— Смотри внимательнее бумаги.

— Завещание родового сейфа Малькомов? — даже через границу слышно, как удивленно прозвучал вопрос. — Откуда?

— Очевидно же, что Мальком оставил. Этого хватит?

— Должно.

— Заверять доверенность должен работник Гринготтса?

— С этим проблем не возникнет. Как сообщить, когда все будет готово?

— Тебе известны способы сообщать что-либо помимо этого?

— Нет. 29 июня в это же время?

— Договорились.

Гермиона и Дин смотрят по сторонам. Следят, чтобы никто не помешал встрече. Поттер провожает взглядом человека, имени которого он не знает и думает, что в мире существует какая-то своя, неправильная закономерность. Он только что отдал доверенность на распоряжение своими деньгами человеку, которого при встрече не узнает в лицо, так как через антиаппарационный барьер его разглядеть невозможно.

— Кто он вообще такой? — спрашивает Дин.

— Б.У.

— Что?

— Я не знаю его имени. Этими инициалами он подписывал все свои письма.

— Отлично! — усмехается Томас. — Наша судьба в руках человека, которого мы не знаем.

— У нас нет выбора, Дин. Пора возвращаться.

Неделя. Последняя неделя. Экзамены уже позади, но сейчас это меньшее, что интересует Гарри. Как и многих других. Совсем скоро выпускной бал, который тоже интересует не многих. Хотя парадные серые мантии Поттера повеселили.

В Магварисе ничего не изменилось. Чтобы почувствовать, как воздух пропитан напряжением, большим, чем обычно, нужно здесь жить. Со стороны все так, как было всегда. Только внимательный наблюдатель увидит, что некоторые смотрят друг на друга дольше, чем обычно, как будто пытаются что-то сказать взглядом. Есть те, кто выглядит веселее, чем принято в школе, как будто за своей наигранной улыбкой хотят скрыть что-то важное.

Напряжение в воздухе ощущают все, даже первокурсники. Но те не придают ему значения, полагая, что так бывает всегда к концу года.

Бал кажется какой-то насмешкой. Злой иронией, как теперь знает Поттер, пропитано все. Гарри пригласил Гермиону. Дин не стал никого приглашать, хотя Поттер знает, что ему нравится Мишель Беллз. Но она не попала в список, поэтому Томас решил, что теперь его симпатии не играют никакой роли.

Вечером перед баллом Гарри надевает серую парадную мантию, отличающуюся от обычной кроем и тканью, и ему в голову приходит идея, заставляющая его смеяться. Сделать серый цвет, однообразие, отсутствие эмоций, все то, что стало родным и осталось чужим в Магварисе, главным страхом чистокровных. Заставить их бояться этого цвета.

Гарри встречает Гермиону в холле третьего этажа. Ей совершенно не идет серый цвет, с ее каштановыми волосами и карими глазами нужно что-то другое. Поттер поражается абсурдности собственных мыслей, так неуместных сейчас. Разве это имеет какое-то значение теперь? Он улыбается однокурснице, Гермиона улыбается в ответ. Они спускаются на первый этаж.

Фарс, ложь, абсурд! Эти мысль крутятся в голове Гарри, пока он смотрит на однокурсников. Одинаковых до безобразия. Все в этом однообразии жутко. И прекрасно... Это самое странное, что только могло прийти в голову, но серая действительность — ужасна и прекрасна одновременно. Именно в это время идея, до этого еще не оформленная, приобретает более конкретные рамки, в которых сможет существовать. Глупая, бессмысленная и даже пафосная, но отчего-то важная.

Четыре стола сдвинуты к стенам, но кроме этого в столовой нет никаких изменений. Гарри оглядывает учителей, прощаясь с каждым из них и мысленно желая Олдриджу скорейшей смерти. Но даже эта мысль сейчас — абсурдна. Поттер улыбается, ведь все вокруг — такое ненастоящее. Он перехватывает взгляд профессора Снейпа, но быстро отворачивается. Тот хочет узнать, что задумал Гарри. Только Поттер ему не доверяет даже больше, чем ненавистному Олдриджу.

— Добрый вечер, — холодный голос профессора Роджес дополняет ощущение абсурдности происходящего, — Позади за вашими плечами семь школьных лет. У каждого из вас — своя судьба в этом мире. Этап, на котором ваши судьбы переплетались, подошел к концу. На этом я хочу завершить свою банальную речь. Просто помните, помните до самого конца, что каждый человек — пленник своей судьбы.

Финниган едва скрывает улыбку, слушая речь директора. Остальные, как обычно, не проявляют эмоций. Даже если сердце бьется чаще, даже если хочется кричать, бить кулаком по стенам, царапать себя от осознания абсурдности и лжи. От отсутствия будущего. Все, что чувствует человек — только его. А биение сердца невозможно услышать со стороны. Даже оно — может остаться секретом. Гарри глядя на тех, кто в списке, видя их реакцию, вернее ее отсутствие, надеется, что он не ошибся.

Утром, не собирая никаких вещей, Гарри поймет, что единственное воспоминание о выпускном, которое он никогда не забудет — это танец с Гермионой. В нем не было никакой романтики, он был — каплей свободы в тюрьме. Свобода — она внутри человека, она хочет вырваться наружу, но не находит выхода. И она может быть даже в зале с зарешеченными окнами, бесконечными побеленными стенами, среди серого цвета. Среди него она — выделяется ярким пятном.

Финниган задерживает взгляд на Гарри дольше, чем положено. Поттеру приходится сощурить глаза, чтобы однокурсник, уже бывший однокурсник отвернулся. Гарри включил его в список самым последним, будучи до конца не уверенным в том, что Симус не навредит, не испортит все. Но он — довольно сильный маг. Он может быть полезным, если отбросит свою ненависть, детские обиды, зависть. Финниган никогда не учился плохо, он не раздумывая мог использовать Непростительные, поэтому в предстоящем спектакле его роль — одна из главных.

Тишина... Обычная, страшная. Никто не произносит ни слова, спускаясь по лестницам, покидая школу. Гарри бросает взгляд на надпись над дверью: "Все предрешено... осталось лишь выбрать". И весь его план становится чужим, будто и его кто-то выдумал за него. Его не покидает это чувство, а сердце колотится так бешено, кажется, что еще немного — и оно выскочит из груди.

Гарри исподлобья наблюдает, как все занимают свои места. Интересно, у всех, кто будет участвовать в спектакле, который неожиданно, когда уже поздно что-нибудь менять, стал казаться таким абсурдным, неосуществимым, сердце бьется так же сильно и часто?

Первое место в автобусе, насколько известно, займет Роджес. Гарри садится сзади. Гермиона напротив него. Финниган на сидение, сразу за водительским.

Когда автобус выезжает за ворота, Поттер пытается сосредоточиться на пейзаже. Глупо! Ему нет до этого пейзажа никакого дела. А потом приходит оно — спокойствие. Разве у него был выбор? Какая разница, как будет выглядеть смерть, даже если план провалится?

Смерть... она — лучшая подруга и злейший враг, она — долг, обязанность, наказание. Иногда смерть — избавление, утешение, успокоение. Главное, что она — неизбежна. Это хорошо и плохо одновременно, но это — данность.

Двадцать минут кажутся вечностью. Гарри никогда не думал, что за двадцать минут в голове может родиться и умереть столько мыслей. Смерть свойственна и им. Поттер глубоко вздыхает и щелкает пальцами. В этот момент со своих мест, занятых таким образом, чтобы почти все были под контролем тех, кому разданы роли, поднимаются студенты и вскидывают палочки.

Безмолвие... Секунда тишины кажется вечностью.

— Останавливайте автобус, — Финниган направляет палочку на водителя. Добродушного на вид старика, который возил их в Магварис из пансиона в начале года, и из Магвариса в пансион — в конце.

— Ваша палочка, — голос не дрожит, и это кажется удивительным. А вот рука, с зажатой палочкой, приставленной к горлу профессора Роджес — подрагивает. Но это не важно, Поттер уверен, если будет необходимость, он сможет использовать любое заклинание из тех, что успел освоить. Просто потому, что другого шанса никогда не будет.

— Все поднимите руки, чтобы я видела, что в них нет палочек, — говорит Гермиона.

Гарри не видит лица профессор Роджес, а если бы видел — он бы очень удивился. Директор улыбается, будто ждала этого момента. Она медленно, мучительно медленно, поднимает вверх руку с палочкой из черного дерева, которую тут же выхватывает Поттер. Автобус уже стоит у обочины дороги.

— Авада Кедавра! — голос Финнигана, в отличие от голоса Гарри, звучит неуверенно. Но это не влияет на качество заклинания.

Водителя нельзя оставлять в живых, об этом Поттер предупреждал Симуса. Инкарцеро — ненадежно. Водитель способен навредить, пока они будут выходить. Он может в любой момент аппарировать, как и Роджес, в которую Гарри отправил невербальный Ступефай. Это заклинание тоже ненадежно, нет ничего надежнее смерти. Но ему необходимо, чтобы Роджес рассказала, что произошло.

— Все выходят с поднятыми руками! — командует Гермиона.

Гарри как в замедленной съемке видит, как выпускиники, не включенные в список, покидают автобус. На каждого направлена палочка тех, кто знал обо всем заранее. Все происходит слишком медленно, слишком. Хотя Гарри понимает, что прошло всего несколько секунд.

Он выходит последним, ногой вышвыривая Роджес, на которую он направляет палочку. Она может очнутся в любой момент. А должна очнутся только тогда, когда это будет необходимо.

— Гермиона, Симус, Дин, Тони, Джастин, быстрее! — кричит Гарри. Почему все происходит так медленно?

И снова, слишком медленно все, кто знает, что нужно делать, подходят к названным им студентам, хватают их за руки и исчезают.

— Энервейт! — выкрикивает Гарри, и исчезает вслед за остальными, пока другие не выхватили свои палочки. Если они, конечно же, решились бы это сделать.

Лес, обычный лес, в котором он был в детстве с классом. Он знает, что другие сейчас — все в разных местах. Три аппарации в разные места разными группами, чтобы было невозможно отследить. Следующим местом для Поттера становится детская площадка в Литтл-Уингинге, где он любил подолгу сидеть после школы, не желая возвращаться домой. Третье место — самое абсурдное, которое можно придумать. На секунду Гарри появляется в магазине Олливандера, и тут же исчезает.

Одновременно с ним на поляне появляются и остальные. Гермиона сразу же подбегает к Гарри и обнимает его.

— Получилось! У нас получилось!

— Рано, — уставшим голосом отвечает Гарри и отстраняется от Гермионы.

Все, как по команде, расходятся, становятся друг от друга на приличное расстояние, образуя круг. Одновременно вскидывают палочки. Все обговорено заранее, не при личной встрече, конечно. Но сейчас уже легче — осталось совсем немного. И так много всего впереди...

В центре круга появляются очертания пятиэтажного здания. Тот человек, который 29 июня сказал, что сделал все, что было нужно — не обманул. А если обманул, то сейчас здесь появятся авроры. Нужно подождать полчаса прежде, чем ставить еще один уровень защиты. Ведь возможно, он уже не пригодится.

Дин смотрит на серый пятиэтажный дом и начинает смеяться. Следом за ним, падая на колени, смеется Гарри. Даже в этом здании — ирония, намек. Остальные подхватывают их смех. Возможно, они тоже увидели эту иронию. Или им просто смешно от того, что все получилось. Теперь все, что произошло — кажется таким простым. Разве стоило из-за этого переживать?

Гарри поднимается на ноги и первым идет к дому. Дин и Гермиона идут следом. Когда они подходят к входной двери, Дин, продолжая посмеиваться, направляет палочку на стену над дверью. Вслед за движением его руки появляется надпись: "Все предрешено... осталось лишь выбрать".

Поттер открывает тяжелые дубовые двери. И ему впервые за долгое время кажется, что он дома.

— Добро пожаловать, — говорит он, оборачиваясь к своим бывшим однокурсникам. Он хочет сказать: добро пожаловать домой, но не уверен, что все чувствуют то же, что и он.

— Здесь пахнет особенно... — тихо говорит Дин, но в просторном холле его голос отдается глубоким эхом. — Свободой.

— И булочками с корицей, — добавляет Тони Голдстейн.

— А, это я просил купить эльфа, он должен был нас ждать, — улыбается Поттер. Впервые за семь лет — искренне.

— Теперь у меня запах булочек с корицей будет ассоциироваться исключительно со свободой, — Дин тоже не сдерживает улыбку.

— Пора поговорить. По-настоящему. Обсудить все, что я не мог сообщить иным способом. Обсудить планы наших действий, — голос Гарри становится серьезным, но он под конец не может сдержать улыбку. — Конечно, только после того, как мы съедим все булочки.

* * *

Эмилина Роджес открыла глаза. Она успела заметить мантию Поттера и услышать хлопок аппарации. Теперь ей уже некуда спешить. Она медленно поднялась на ноги и оглядела оставшихся выпускников, которые выглядели настолько растерянными, что директор засмеялась. Вид смеющейся Роджес окончательно сбил выпускников с толку.

— Что стоите, как пыльным мешком по головам огретые? Бегите!

— К-куда? — спросил парнишка, имя которого Эмилина не потрудилась запомнить.

— Из Британии. Куда угодно: в Индию, Африку, Россию. Сами решайте. Ну, — Роджес хлопнула в ладоши. — Пошли вон отсюда!

Она провожала взглядом каждого аппарирующего в неизвестность выпускника. Некоторые взялись за руки, чтобы не потеряться. Догадливые. Вместе выживать проще, вместе проще принимать решения. Когда Эмилина осталась одна, она посмотрела на ярко синее небо прежде, чем исчезнуть в черном тумане.

Отдел тайн всегда охранялся более тщательно по сравнению с другими отделами Министерства. Для вида у входа сидел пожилой маг. Человеческий фактор — штука ненадежная, но и все магические чары снимаются. Их сложность не имеет значения. Старик, по обыкновению, читал книгу от скуки. На этот раз — произведения Локхарта, которые он находил бессмысленными, но забавными. Именно в тот момент, когда он был поглощен веселым диалогом человека с вампиром, старик заметил какое-то движение слева. Книга выпала из его рук, и в ту же секунду из черного тумана показалась фигура в серой мантии с надвинутым на лицо капюшоном.

— Эй! Стойте! — старик резко вскочил со своего места.

— Иди в задницу! — ответил женский голос, и фигура прошла сквозь металлическую дверь.

Старик два раза моргнул в надежде, что он задремал и ему это померещилось, и бегом направился к двери. Приложил к ней пропуск, так как в отличие от странного посетителя он не умел проходить сквозь двери.

— Они сбежали.

Темноволосый работник Отдела тайн, имени которого старик не знал, как не знал он вообще имен сотрудников этих подземных лабораторий и складов, схватил женщину за горло, и через секунду оба человека исчезли в черном тумане.

Просторный кабинет — знакомый, дорого обставленный, но такой неуютный. Эмилина ненавидит этот кабинет.

— Сбежали, да? — карие глаза человека на секунду полыхают красным.

Мужчина ударяет Эмилину. Грубо, по-маггловски. Она падает и ударяется о спинку стула.

— Северус!

Несколько минут ожидания в тишине. Стук в дверь.

— Входи.

— Что-то случилось, милорд? — Северус знает, что должно было что-то произойти. Но он, как и выпускники Магвариса, прекрасно умеет держать все эмоции при себе. Он бросает взгляд на лежащую на полу женщину, и в глазах его читается презрение.

— Скажи, ты веришь в судьбу? — неверный ответ — и последует зеленый луч. Смерть. Выход. Избавление. Снейп не боится ошибиться с ответом.

— Не знаю. Предпочитаю не думать над подобными вопросами.

— Верно, не думать — вообще проще. Только ты лжешь! Ты часто думаешь о судьбе: ты возвращаешься назад, пытаешься представить, что было бы, если бы ты не сказал в какой-то день одно лишнее слово, не совершил бы единственную, но непоправимую ошибку.

— Людям свойственно проигрывать в головах различные сценарии собственной жизни.

— Ты знаешь, что произошло?

— Нет, — спокойно говорит Северус.

— И это снова неправильный ответ, — мужчина опускает палочку и отходит к окну. На улице — жаркая июльская погода. И солнце. Оно слишком яркое.

— Какой процент в судьбе человека занимают его собственные решения? Скажи, Северус, ты никогда не считал себя демиургом?

— Нет.

— Третий неверный ответ за три минуты, — Снейп не понимает, что происходит и почему в темных глазах, в которые он по-прежнему боится смотреть, хоть и уверен в своих способностях к окллюменции, читается смех. — Это ты рассказал мне о пророчестве, ты просил пощадить Лили, и ты рассказал Поттеру все, что знаешь. Хочешь узнать, убью ли я тебя? Нет. Это бессмысленно, ты неплохо справляешься со своими обязанностями. Свободен!

— Вставай, — мужчина протягивает Эмилине руку. — Хватит притворяться.

Эмилина открывает глаза. Она все слышала, просто не хотела видеть. Ей помогают подняться. Встреча со стулом вышла явно неудачной, Роджес чувствует, как по ее лбу течет струйка крови. Но она смотрит прямо в глаза человека и те секунды, которые он вглядывается в ее глаза, кажутся слишком долгими. Эмилина знает, что ее мысли — только ее. Но знает она и то, что в глазах можно прочесть не только мысли, воспоминания, а то, что скрыть сложнее всего — личное отношение к происходящему.

— А ты в судьбу веришь?

— Верю, — честно отвечает Эмилина.

— И какую роль в судьбе человечества ты отводишь себе?

— Незначительную.

— Сформулирую вопрос иначе: ты считаешь, что вправе вмешиваться в судьбы других людей? Способно ли твое вмешательство изменить ход истории?

— Возможно.

— Ты как всегда многословна, — глаза снова на секунду становятся красными. — Я вот полагаю, что совокупность тысяч, миллионов выборов способна привести в действие механизм, который и именуют судьбой. Только вот в чем особенность... могу ли я быть уверен в том, что выбор, который я делаю — это только мой выбор? Ты уверена в том, что все, что ты делаешь — твое? Что ты сама приняла решение?

— Философская минутка от Лорда Волдеморта? — усмехается Эмилина, и после этих слов палочка тут же упирается ей в горло.

— Еще немного, и ты почувствуешь всю философию моего Круцио.

* * *

— На каждого студента Магвариса с одиннадцати лет ведется досье. В него записываются все данные: успехи в учебе, медицинская спавка, внешние данные, даже характер. Каждый учитель в конце года пишет краткую характеристику на каждого...

Гарри замолкает. Ему не хочется рассказывать, так как все, что он говорит, кажется чем-то неправдоподобным. Теперь неправдоподобным, когда Поттер со своими бывшими сокурсниками сидит в просторной и светлой гостиной.

— Судьба каждого студента предрешена к концу седьмого курса. В принципе, некоторые особенности я вычислил сам. Например, есть категория "непригодных". Им везет больше всех. Волдеморт, видимо, большой шутник. В эту категорию входят люди с физическими отклонениями. Вспомните учителей: у Роджес нет правой руки, Олдридж — толстый уродливый карлик, доктор Келли — ростом едва ли выше первокурсников, профессор Райтс — просто очень древняя.

— Что-то вроде: над теми, над кем посмеялась судьба — мы не смеемся? — спрашивает Тони.

— Наоборот, скорее. Чтобы чистокровные поражались их уродству и смеялись над ними еще больше. Хотя над Роджес никто не смеется, но как я понял — она исключение.

— Я вот чего не пойму... если им нужно просто мясо для экспериментов, то зачем содержать Магварис? — интересуется Дин. — Ведь это немаленькие деньги...

— Если бы нужно было просто мясо — сгодились бы и магглы. Тут другое. Эксперименты с сознанием, психикой, объединением памяти и, напротив, ее отделением. Нужны люди с магической силой, знаниями. Там много экспериментов разной направленности, но это уже не имеет значения.

— И какая их конечная цель, Гарри?

Поттер смотрит на Гермиону, задавшую вопрос. Но ответа ждет не только она, все молчат и смотрят на него. И Гарри становится очень неуютно от этих взглядов. Он усмехается прежде, чем ответить.

— Идеальное общество, в котором останутся лишь идеальные люди. С идеальными физическими данными, умственными способностями, которые могут прожить гораздо дольше среднего человека. Или не умирать никогда, это уже сейчас возможно. Теоретически, конечно. Именно поэтому я, — Гарри сжимает кулаки. — Я ненавижу, когда кто-то думает о идеальном мире для всех. Идеалов — не существует! Мир, в котором всем будет хорошо — утопия, ложь.

Гарри поднимается из кресла. Непривычно бежевые обои, светлые шторы и уют, который кажется неуместным. Этот уют сбивает с толку, путает мысли. Он — противоречит обстоятельствам. И эти картины с лесными пейзажами... Поттер разглядывает одну из них, но смотрит словно сквозь нее.

— Поэтому я — не лгу! — Гарри, скрестив руки на груди, оглядывает поочередно всех присутствующих. Они — знакомые, привычные, чужие, молчаливые... — Мне плевать, что происходит, меня не устраивало то, какая роль отводилась мне в этой жизни. Мы здесь по воле случая, поэтому остальное я скажу лишь тем, кто принесет клятву. Я не могу вам доверять, вы не можете доверять мне. Это совершенно естественно в сложившейся ситуации. Поговорим завтра.

Гарри покидает гостинную. Он знает, что как только он уйдет — начнутся разговоры. Тихие, неуверенные, возможно кто-то воспользуется тем способом общения, каким он сам привык общаться в Магварисе — на бумаге. Так никто не услышит. Завтра. Он дал им время подумать, потому что время, когда все было решено — закончилось. Пора принимать собственные решения. Они уже согласились, еще в школе. Но без клятвы он не готов к сотрудничеству. Где гарантия, что они не поступят, как Роджес, если им предложат схожий статус. Не имеет значения сторона, главное то, где тебя готовы принять.

Поттер поднимается на пятый этаж, он хочет, чтобы его комната находилась дальше, выше, чтобы никто не проходил мимо него по лестницам. Слишком светлый дом, слишком!

— Гарри, постой!

Да, Гермиона не может оставить его в покое даже ненадолго...

— Что такое? — Гарри оборачивается. Рядом с Гермионой стоят Дин и Тони.

— Мы давно решили, ты же знаешь.

— Знаю. Ладно, поднимайтесь.

Гарри проходит по коридору, открывает первую дверь и заходит в комнату. Не имеет значения, что здесь комната выполнена в светло-зеленых тонах. Он привыкнет. Человек привыкает ко всему. Гарри садится на кровать. Кроме нее в комнате еще два кресла, диван и большой черный шкаф.

— Ты не стал говорить о пророчестве. Почему? — Гермиона садится в ближайшее кресло.

— Это бы выглядело слишком... Просто слишком. Я не считаю себя в чем-то уникальным.

— Что за пророчество? — спрашивает Тони. Ему Гарри тоже ничего не рассказывал.

— Для меня приготовили особенную судьбу, — усмехается Гарри и, видя большое зеркало на стене, подходит к нему, вглядывается в собственное отражение. — Было пророчество, дословно я его не запомнил. Смысл его: грядет тот, кто сможет победить Волдеморта. Под это пророчество попадали два человека — я и Невилл Лонгботтом. Его убили, когда ему было чуть больше года. Я тоже должен был умереть в этом возрасте, но вместо этого тогда запланировали мою жизнь. Я говорил, что сейчас возможно объединить магическую силу и память. Из моей памяти должны были вышвырнуть все личное, оставить лишь знания и объединить с памятью Волдеморта. Тот, как несложно догадаться, помнил бы все. И в мире появился бы скромный полукровка Гарри Поттер, родители которого боролись с теми, кто сейчас у власти. Поэтому Гарри Поттер мог бы окончательно успокоить тех, кто еще чем-то недоволен, кто еще не доверяет режиму. Собственно я, моя личность, не должна была существовать больше.

— Ты, конечно, извини... — тихо произносит Тони, — но это была гениальная идея. Простая, поэтому и гениальная. Многие бы успокоились, поверили бы, что у умных студентов Магвариса те же права, что и у чистокровных, они могут делать карьеру в Министерстве или где угодно еще.

— А я и не спорю, — Гарри оборачивается. — Хорошая была идея.

— Ой! — вскрикивает Гермиона.

— Неплохо, да? — Гарри снова смотрит в зеркало на свое отражение. Пепельные волосы, большие синие глаза, правильной формы небольшой нос и тонкие губы. Все черты — неестественные, утрированные, кукольные.

— Как ты это сделал? — спрашивает Дин.

— Потом научу. Помните Джорджа Рэя? Он был идеальным студентом Магвариса. Никогда не говорил о себе, никогда не лез в жизнь других, многое знал, но никогда ничего не сообщал другим. И такое лицо... Всегда спокойное, даже если кто-то пытался его шантажировать, кричал на него, говорил что-то неприятное.

— Это жутко, Гарри.

— Это дань памяти, — пожимает плечами Поттер.

— Неправильная дань памяти, если честно.

— Как сам мир — неправильный. Вряд ли Волдеморт помнит его, конечно. Но не мое лицо, а его станет символом сопротивления.

— Рэй был другим. Я его помню другим, — говорит Дин.

— Конечно. Я взял общие черты, цвет глаз, волос, но сделал не лицо, а маску. Я даже не могу улыбаться теперь. У маски не может быть эмоций, в глазах не может быть живого блеска. Завтра... завтра нам нужно в Косой переулок.

— Как-то неспокойно у меня на душе... — вздыхает Гермиона.

— Это нормально. В начале всегда трудно.

* * *

Прим.авт.: Все оказалось прозаичнее, чем вы ожидали?)) Интересно мнение. Любое.

Четыре мага в одинаковых серых мантиях аппарировали к крыльцу Гринготтса почти незаметно. Они сразу вошли в здание и направились к первому свободному гоблину настолько уверенно, насколько это позволяло сделать первое появление в этом здании. Гоблин поднял на них глаза и замер. Гарри усмехнулся, но на лице не отразилось ни единой эмоции. Просто на этом лице они и не могли отражаться. Как и на лицах его спутников. Гоблин поочередно обвел взглядом их одинаковые лица-маски с голубыми, почти синими глазами, и только фигуры подсказали ему, что три человека из пришедших мужчины, одна — девушка.

— Мне необходимо получить деньги вот из этого сейфа, — Гарри протянул завещание Стэллы, и в груди у него что-то кольнуло.

О смерти Стэллы он узнал в августе, в пансионе, когда Кэсси сообщила, что оно теперь действует. Ее жизнь после окончания школы продлилась полтора месяца. Жизнь самой Кэсси на следующий год длилась дольше, она умерла спустя полгода, в декабре.

— У вас есть доверенность? — спросил гоблин.

— Мне она не нужна.

— Как вы подвертите, что это вы?

— У вас что, по внешности личность устанавливают? Тогда бы возникали проблемы. Насколько я знаю, на входе отображается тот, кто вошел. Сходите и проверьте, — голос слишком уверенный. Это все от неуверенности как раз, Гарри точно это знал.

Гоблины хоть и не сотрудничают с властями, но кто помешает, к примеру, вон тем волшебникам у дальней стойки сообщить, что он сейчас здесь? Впрочем, отчасти на это он и рассчитывал, иначе использовал бы Оборотное, пришел один и в какой-нибудь простой черной мантии, чтобы его не вычислили, как выпускника Магвариса.

— Вы прошли проверку... Гарри Поттер, — гоблин вернулся с бумагами в руках.

К странным тележкам, так неуместно напоминающим маггловские аттракционы, их сопровождал уже другой гоблин, который тоже вначале поочереди посмотрел в их одинаковые лица. Гарри понравилась эта иллюзия, она не была маской, мешающей обзору, это было лицо. Кукольное, с неестественными чертами, но все же, лицо. Спокойное, отрешенное и не выражающее никаких эмоций. Как и подобает тому, кто окончил Магварис, потратив большую часть из семи лет не то на обучение, не то на самодисциплину.

Сейф был старинным, находился на нижнем уровне, и пока тележка добиралась туда, вызывая приступ паники у Дина, боящегося высоты, который, естественно не отображался на лице-маске, Гарри размышлял. О том, где взять деньги, ничего уместнее в Гринготтсе и не могло стать темой его мыслей. У него было еще четыре завещания и он понятия не имел, что хранится в тех сейфах. А если и начинать действовать, то финансов потребуется много. Очень много. Насколько он знал, Волдеморта в той войне поддерживали многие чистокровные семьи, имеющие приличные состояния и, наверняка, немаленькие годовые доходы. Гарри, если и поддержит кто-то со стороны, то вряд ли финансово.

— Прибыли, минус семнадцатый уровень, — сообщил гоблин.

— Сильно, — озвучил общую мысль Джастин.

— И вот таких людей, которые могут проследить свою историю с минус семнадцатого уровня сейфов в Гринготтсе, они отправляют на гособеспечение в Магварис, — сказал Гарри, выбираясь из тележки.

В сейфе Стэллы денег оказалось прилично, но не очень много. Гарри сгреб и некоторые странные предметы, не то сувениры, не то что-то еще, дома посмотрит и разберется. На нож гоблинской работы он смотрел долго, прежде чем бросить его в безразмерную сумку, с которой пришел — Гермионина идея, иначе им бы чемоданы брать пришлось, а это не совсем то, что хотелось бы.

— Уходим, — сообщил он, еще раз оглядев сейф, и в последний момент заметил лежащее на полке кольцо. Присмотрелся — тоже гоблинская работа, такие вещи всегда можно выгодно продать, или обменять у гоблинов на услугу, если не врали книги, которые ему удалось прочитать в библиотеке Магвариса и учитель истории. Сунув кольцо в карман, Гарри направился к тележкам.

В атриуме банка их не ждала группа авроров. Гарри вообще сомневался, что их могут прилюдно арестовать. В убийстве водителя автобуса виновен один человек — это не повод арестовывать всех. Повод, он другим должен быть. Не появится же в "Ежедневном пророке" статья: "Подопытные человеки-крысы сбежали с корабля. Они не имели права, даже являясь совершеннолетними, так делать, потому они объявлены опаснейшими преступниками". Если верить Снейпу, подобные темы и исследования невыразимцев вообще не освещались в прессе, и о точном количестве выпускников Магвариса никто не знал, разве что попечители, выделявшие деньги, должны были иметь хоть какое-то представление. Ну и невыразимцы. Просто ежегодно кто-нибудь приходил работать в Министерство, кто-то устраивался в лавки, другие исчезали, мир этого не замечал. Тут все гораздо тоньше, сложнее.

— Идем, — Гермиона сжала руку Гарри перед выходом из банка.

— Да, — Поттер открыл массивную дверь.

Четверо магов направились по Косому переулку, привлекая внимание прохожих. Таких разных, не похожих на них, в пестрых мантиях, с тревожными лицами и долгими взглядами, которыми они провожали фигуры неизвестных волшебников с одинаковыми непроницаемыми лицами. Провожали, но не предпринимали никаких действий, скорее напротив, расступались перед ними, освобождая проход. Гарри от этого стало так весело, вот они идут, полукровки, грязнокровки, а перед ними расступаются чистокровные волшебники. Хорошо, что маска скрывала эмоции, иначе его лицо выглядело бы сейчас не подобающим образом.

Гарри остановился в самом центре, не выпуская из рук палочки, и громко, чтобы слышали все, кто хотя бы находился поблизости, сказал:

— Вы живете в мире лжи, и вы это знаете. Но не хотите верить своим собственным догадкам. Боитесь их.

Сказав это, он осмотрелся, лица людей были испуганными, он знал, что нарушает привычное течение их жизни. Пусть, не такой жизни, как они хотели, но уже привычной. И знал, что будь он на их месте, тоже испугался бы. Иногда стабильность лучше, чем лживые ценности. Или всегда лучше, на этот вопрос у Гарри не было однозначного ответа. И ценностей не было, как и невозможно было его существование в этом мире стабильности, в империи Волдеморта.

Гарри аппарировал первым. Знал, что за ним последуют остальные, но встретятся они только в доме. Лучшая аппарация группы людей — в разные места, больше шансов выжить, если идет слежка, да и меньше возможностей отследить, в принципе.

Уже на пороге дома Дин коротко и как-то истерично рассмеялся. Этот смех выглядел немного жутко, если учесть, что на лице он никак не отразился.

— Все равно не понимаю, зачем нам нужен был этот цирк, — высказала свое мнение Гермиона, снимая иллюзию, теперь на лице ее читалась озадаченность, между бровей залегла складка.

— Они боятся, — пожал плечами Гарри. — Это всего лишь способ заявить о себе. Теперь те, кто когда-то был против Волдеморта, начнут интересоваться Магварисом, судьбой его выпускников. Лучший и самый действенный способ привлечь внимание к проблеме — столкнуть человека с ней. И главное, создали бы мы какой-нибудь подпольный журнал, кто бы его читал? Кто бы верил в то, что там написано? Где доказательства? Человек лучше всего верит в ту правду, которую сам находит. Даже если у него нет совершенно никаких доказательств этой правды.

Гарри посмотрел на часы. Через пятнадцать минут должен был быть обед, Поттер зачем-то утром ввел расписание. Наверное, для дисциплины. Завтраки, обеды и ужины должны проходить в одно и то же время, на них должны присутствовать все, кто принес Гарри клятву — то есть, вообще все, кто сбежал. Даже простая безысходность может быть синонимом верности, даже если им просто было некуда идти.

— Я переоденусь и спущусь, — сказал Гарри, поднимаясь. Маску-иллюзию он так и не снял, почему-то чувствовал себя увереннее с ней.

На столе в комнате, которую Поттер решил сделать своим кабинетом, сидела недовольная сова. Видимо, ей приказали отдать письмо лично в руки, но ждать адресата пришлось долго. Написать сюда мог только этот Б.У., потому что только он знал адрес, а барьеры не были настроены на переписку с теми, кому писать сюда и не следует. Гарри выхватил конверт, и развернул его, под внимательным взглядом совы. Ей что, велели не только доставить письмо, но и убедиться в его прочтении? Хотя...

— Нет у меня для тебя ничего, даже воды. Надо было на кухню письмо доставлять, — пробурчал Гарри и не надеясь, что птица его поймет. Иметь дел с совами ему не приходилось. Однако слова взымели эффект, птица недовольно ухнула, расправила крылья так, что задела письмо, которое выпало из рук Поттера, и вылетела в открытое окно.

— Падла, — сказал Гарри, наклоняясь, чтобы подобрать упавшее письмо.

"Я нашел человека, готового на обмен галлеонов на выгодных условиях. Б.У."

Отлично, один вопрос решен. Гоблины не подчиняются министерству, но отчеты об обмене с маггловской валютой сдают, потому что этот вопрос уже входит в компетенцию органов власти. Как витиевато выразился их анонимный помощник. Вроде как, запрашивает Отдел проверок, потому что с запретом на обучение в Хогвартсе грязнокровок, такой обмен, по большому счету, не нужен вовсе, и любые подобные действия рассматриваются, как подозрительные. А фунты были нужны. Хотя бы купить всем одежду, не в Косом же переулке каждый раз появляться. Какой бы ерундой и мелочью это не казалось, одежда нужна была разная, и маггловская, и цветные мантии для "выходов в свет" без привлечения к себе внимания излишним серым цветом.

Гарри спустился на обед последним. Все сидели молча, как обычно. Никто не расспрашивал Дина, Гермиону и Джастина о Косом переулке, хотя Поттер знал, что всем очень интересно. Эмоции отображались только на лице Симуса.

— Ты хочешь что-то спросить? — поинтересовался Гарри, аккуратно накладывая себе картофель в тарелку.

— Да, хочу, — с вызовом ответил Финниган. — Что мы вообще дальше будем делать?

Прежде чем ответить, Гарри обвел всех взглядом. Кто-то делал вид, что очень увлечен курицей или чем-то еще в своей тарелке, кто-то смотрел прямо на него, выжидающе.

— Воевать, если ты еще не понял, — просто ответил Гарри.

— Это я как раз понял. Темного лорда никто тысячу лет уже не видел, с кем воевать? И как?

— Может быть тебе показалось, но я не объявлял никому вендетту. Ну, не знаю я, где Волдеморт, и что? Мы будем бороться с государством, которое он создал, а не с ним лично. С людьми, которые точно его люди и были известны как Пожиратели смерти. Насчет как... Я не так хорошо знаю вас, чтобы мне стало ясно, кто и какую роль будет играть. Война, революция, называй как хочешь, — это не только какие-то битвы, стычки с авроратом. Кто-то занимается планированием, кто-то, возможно, вообще хозяйственными работами. Закупками там, и прочим. Еще раз повторяю, я не знаю вас так хорошо. Конечно, помню, кто и как учился, ваши успехи в занятиях и могу составить примерную картину, но только примерную. Вот ты, Финниган, как раз скорее для стычек и подойдешь, переговоры вести точно не тебе.

Симус покраснел и, казалось, не знал, то ли ему обидеться, то ли гордиться. Он так и не понял, с иронией последнее было сказано или нет.

— Всем приятного аппетита, — пожелал Гарри, хоть в Магварисе подобное и не было принято. Никто и никогда не желал соседям по комнате спокойных ночей и здоровья при чихе.

— Приятного аппетита, — ответил недружный и тихий хор голосов.

После этого обед проходил в тишине, слышны были лишь звуки приборов или, совсем изредка, просьбы что-нибудь подать из того, до чего самому было невозможно дотянуться.

* * *

— Два дня на свободе, а уже столько шума наделали. Деньги и через меня можно было снять. Зачем вы вообще появились в Косом переулке?

— Шум делали.

Гарри разглядывал сидящего перед ним человека. Рыжие волосы собраны в хвост, в ухе сережка. Чистокровным позволительно выглядеть так, как им вздумается.

— Я Билл Уизли, кстати.

— Гарри Поттер. Скажи, почему ты нам помогаешь?

— Режим Волдеморта не устраивает.

— Так сильно изменилась жизнь после установления этого режима? Насколько я понимаю, ты занимаешь неплохую должность, что именно тебя не устраивает.

— Иногда мне кажется, что я занимаю эту должность как раз благодаря режиму. Вначале я работал за границей, но потом мне предложили повышение, и я согласился. Деньги, знаешь ли, лишними не бывают.

— Знаю. Тогда чем тебя режим не устраивает?

— Всем, — Билл откинулся на спинку кресла, — Даже если бы я не занимал эту должность при Дамблдоре. Унизительно, если ты равен другим или даже лучше кого-то только потому, что так посчитал Волдеморт. Может быть, это потому, что он снова вздумал показать, что вот до него такое было бы невозможно. Чтобы выходец из нищей чистокровной семьи до тридцати лет сделал неплохую карьеру. Неприятно это осознавать, хочется быть лучше других по заслугам, а не по решению кого-то. Да и в постоянном страхе жить тоже неприятно.

— Ты его-то хоть видел? Волдеморта. А то он как местный бог, никто не видел, но все верят в его существование.

— Видел, хоть и был одним из последних, кому довелось узреть его физиономию, — Билл закатал левый рукав, под которым обнаружилась знаменитая Темная метка. — Я тогда еще ребенком был, когда началась всеобщая регистрация, получение документов. Тогда еще он лично ставил метки всем, кто в рядах Пожирателей не числился. Сейчас уже это происходит в Министерстве, с выдачей свидетельства о рождении ребенку.

— Говорят, он по ней может призвать, — Гарри кивком указал на метку.

— Может, наверное. Но, боюсь, до меня ему нет никакого дела. В рядах Пожирателей я не светился, а если чем-то и заинтересую его, чтож... Будет интересно посмотреть на теперешнюю легенду в живую.

— Он вроде бы сильный легилимент.

— А я не слабый окклюмент, — парировал Билл. Гарри так и не мог понять, нравится ли ему этот человек, или нет.

— Мне нужны будут списки членов Ордена Феникса. Остались в живых еще те, кто может помнить?

— Не знаю, но можно попробовать найти через стариков — знакомых Дамблдора. Их не сильно трогали, и кланяться в ноги Волдеморту не заставляли. В силу возраста, большинство из них уже все равно не помощники, и не враги. Ни тебе, ни Волдеморту.

— Со всей информацией, даже о погибших. Были ли у них дети, какого возраста, — Гарри задумался.

— Зачем тебе? Все эти люди или умерли, или смирились. Вы сейчас как Пожиратели в 70-х, идете против режима. Даже эти лица-маски, о которых все сегодня только и шепчутся. И я понятия не имею, насколько ваши методы будут другими.

Гарри вспомнил, что так и не снял иллюзию. Ну, пусть это лицо теперь и станет его "официальным". В этом даже есть что-то иррационально забавное.

— Поэтому я и прошу данные, в том числе, и о погибших. Скорее даже они интересуют меня больше.

— Некромантией увлекаешься? — ухмыльнулся Билл.

— Нет, тогда бы было забавнее откапывать трупы Пожирателей и превращать их в инферналов. Просто у погибших могли остаться дети. По Магварису знаю, что дети не прощают смертей родителей. Даже если сейчас они в министерстве занимают какой-то пост, у них все относительно хорошо, и они смирились. О том, что именно тот режим, на который они сейчас работают, убил их любимых маму и папу, они не забыли. А нам бы не помешали там информаторы.

— У меня брат, — Билл запнулся, не зная, стоит ли говорить об этом, — В этом году пошел на стажировку в авроры. Я никогда не говорил с ним о его отношении к происходящему, поэтому не знаю, насколько он будет верен аврорской клятве. Он твой ровесник, поэтому вряд ли помнит, как было раньше, и его может все устраивать. Но я могу попробовать с ним поговорить.

— Не стоит. Если захочет, сам на нас выйдет.

— Да как на вас выйти, если вы тут замуровались так, что и письма не дойдут. После вашей вылазки в Косой переулок, уверен, вам бы на головы уже сыпались анонимные записки с вопросами и чужими ответными адресами, если бы это было возможно.

— С почтой проблем не будет, — пожал плечами Гарри, — Завтра мне нужно встретиться с тем менялой. Сможешь организовать?

— Так срочно нужны деньги? Ладно, попробую, но не раньше, чем вечером.

Когда Билл ушел, Гарри еще долго думал над тем, как относится к этому человеку. Мотивы у него странные, все ведь в его жизни нормально, мстить ему нет необходимости, брат вон в авроры подался, что человека не устраивает? Сам он был уверен, что смог бы вполне неплохо жить и радоваться, будь он на его месте.

Эмилина долго вглядывалась в свое отражение в зеркале. Казалось, она хотела найти в себе что-то, что было всегда, но вдруг исчезло. Глубоко вздохнув, она расправила плечи, поправила и без того идеально сидящую серую мантию, прикоснулась к ярко синей расческе, и тут же исчезла.

В просторном холле с каменными колоннами, где Эмилина оказалась спустя секунду, она задержалась лишь на мгновение, после чего свернула вправо, и подошла к массивным, приглашающе открытым, дверям. Она опоздала, но сделала это специально. Не желала участвовать в светской болтовне пока все соберутся.

— Эмилина, ты как всегда, не изменяешь своей привычке, — как-то слишком радушно поприветствовал хозяин гостью, даже поднялся из-за стола, чтобы слегка поклониться. Не к добру.

— Не рассчитала время. Прошу меня извинить.

— Что ты, пустяки, — добродушным тоном произнес хозяин, и от этого тона пробежали мурашки по коже. — Ни к чему извиняться. Здесь никто никуда не спешит, мы все — люди не занятые, безработные... Нам совершенно нечем заняться, ведь так, Люциус?

Малфой промолчал, не представляя, какой из возможных ответов не способен вызвать гнев. Подыграешь Волдеморту, начнешь говорить, что, естественно, у министра совершенно нет никаких важных дел, кроме как дожидаться грязнокровку — можешь вывести его из себя. Ответишь что-то иное — вдруг еще обидится, что ему не начали согласно поддакивать.

— Садись, — жестко сказал Волдеморт Эмилине, указывая кивком на свободный стул, после чего сел обратно в свое кресло. Все взгляды теперь были прикованы к нему.

— Как у нас обстоят дела с прессой, Нотт?

— Ээ... с ней все хорошо... — Нотт не понял сути вопроса.

— А что думает Аврорат? — Волдеморт покосился на сидящего как будто немного в стороне, хоть и за тем же самым столом, Кингсли Бруствера, который немного нелепо смотрелся среди собравшихся в своей аляпистой мантии, на ее фоне его смуглое лицо как-то терялось, и черты сложно было запомнить. Сам аврор давно это понял, собственно, отчасти по этой причине и предпочитал яркие вещи.

— Аврорат... — начал было Кингсли, и замолчал. Он тоже не понял, к чему этот разговор. Вернее, он догадывался, но часто случалось так, что серьезные в его работе вещи совершенно не интересовали ни министра, ни Волдеморта, и спрашивали они о какой-то пустяковой мелочи, которой ни он, ни его коллеги не придавали совершенно никакого значения.

— Вы что, идиоты? Или таковым считаете меня? — взорвался Волдеморт, хлопнув кулаком по столу. — Я, конечно, ценю, что Эмилина и Северус оказались столь любезны и не обмолвились ни словом о том, что произошло, но я думал, что в Министерстве сидят грамотные люди, способные контролировать ситуацию в стране. И узнавать о случившемся не только тогда, когда кто-то соизволил донести готовую информацию с точными данными!

Все притихли. Казалось, волшебники, забыли как дышать и удивлялись, почему Нотту и Брустверу еще не досталось по бодрящему и приводящему мысли в порядок Круцио.

— Мы не считаем инцидент в Косом переулке чем-то серьезным, — поспешно заверил Кингсли, решив продемонстрировать свою осведомленность. — Группа волшебников не собиралась нападать. Интереснее мотивы такого... открытого поведения. Двое из сбежавших выпускников были найдены в маггловском Лондоне, их уже допросили, ничего интересного. Готовившиеся к побегу все спланировали заранее, этим двоим не было известно, что произойдет. Они сейчас временно в министерской следственной тюрьме.

— Если почти весь выпуск Магвариса, действительно, скрылся в неизвестном направлении, — Малфой, произнося эти слова, пренебрежительно посмотрел на Роджес, — То у нас могут возникнуть некоторые проблемы.

— В каком случае они возникнут? — казалось, Волдеморт спрашивал это просто так, его совершенно не интересовало чье бы то ни было мнение.

— Если они решат устроить переворот, боюсь, некоторые из людей Министерства... — Люциус ненадолго замолчал, подбирая слова.

— То есть, ты не веришь своим людям, верно? — усмехнулся Волдеморт.

Люциус хотел было возразить, что не все люди — его, многие работают со времен Дамблдора, но вовремя прикусил язык. Подобные заявления Волдеморт не терпел. Он мог бы сразу сказать, что это означает лишь то, что Отдел проверок не выполняет своих прямых обязанностей, а это его, Люциуса Малфоя, дело следить за корректной деятельностью всех отделов. Можно было сказать, что все люди в министерстве надежны, но это было бы ложью, а ложь Волдеморт не любил еще больше. Второй раз за день министр понимал, что каким бы ни был его ответ — он будет не прав. Поэтому, набравшись смелости, он задал свой вопрос.

— А вы верите?

— Людям вообще или людям Министерства? — Волдеморт усмехнулся, скрестив руки на груди, в очередной раз заставляя Малфоя правильно подбирать ответ. Ситуацию спасла Белла Лестрейндж.

— Нужно усилить контроль за магглолюбцами. Обращать внимание на каждое несоответствие. Если они затевают переворот, им нужны будут связи в Министерстве, и они обязательно попытаются их найти.

— Если уже не нашли, — абсолютно спокойно заметил Волдеморт таким тоном, будто говорил о погоде.

— Тогда нужно допросить всех из министерства, милорд, — глаза Беллы лихорадочно горели.

— Чушь! — лишь одно слово, сказанное Роджес спокойным, уверенным тоном, и все взгляды прикованы к ней. Она редко высказывалась на общих собраниях. Да и не было этих собраний уже лет шесть.

— Потому что это ты, грязнокровка, позволила им сбежать у тебя из под носа! А я говорила Лорду...

Роджес пожала плечами, и посмотрела на Волдеморта, словно Лестрейндж для нее не существовало. Отчасти, так оно и было. Они друг друга ненавидели, причем Белла ненавидела Эмилину за ее статус крови, а Эмилина ненавидела Беллу за ее глупость. Совершенно дикую, на ее взгляд, недалекость. Вкупе с неумением чувствовать смену настроений, уместность собственного поведения...

— Эмилина, у тебя была какая-то идея? — Волдеморт проигнорировал выпад Лестрейндж.

— Нет, это не идея. Просто люди привыкают жить осторожно, оглядываться, такая жизнь может казаться им естественной и нормальной. Но эта естественность очень хрупкая, милорд. — На последнем слове Роджес сделала ударение, словно копируя Беллу. — Боюсь, любое ужесточение способно разрушить эту... иллюзию. Люди, напротив, начнут паниковать и переметнутся, стараясь избавиться от постоянного контроля, осознав этот контроль до конца. В той или иной степени, каждый человек стремится к свободе.

— Моя ты умница! — Волдеморт расплылся в широкой улыбке, произнеся эти слова елейным тоном. — Но они не понимают, что осознать ценность свободы можно только потеряв ее. Как понять значение своих сил и их роль можно только лишившись этих сил...

— И что вы предлагаете нам делать? — спросил Малфой.

— Я так надеялся, что кто-то из вас поделится хорошим вариантом решения возникшей проблемы, но раз этого не случилось... — Волдеморт сделал паузу, лицо его стало серьезным и сосредоточенным, — то ничего. Нотт, проследи, чтобы события в прессе освещались достоверно.

— Достоверно, в смысле...

— В смысле достоверно. Что может быть сложного для понимания в таком простом предложении?

— Но... Зачем?

— Лакмус. — Волдеморт поднялся со своего места, — Собрание окончено. Все свободны.

Некоторое время собравшиеся не спешили вставать со своих мест, но потом, словно как по команде, когда стало ясно, что Лорд не вернется и разговор точно окончен, все суетливо начали отодвигать стулья.

— Как обычно, сам для себя сделал какие-то выводы, но решил никого не посвящать в свои грандиозные планы, — шепотом сказал Нотт.

"Прямо как Дамблдор", — мелькнула в голове мысль у Северуса, который промолчал все собрание.

— Радуйся, что без Круцио обошлось, — пожилой полный маг ободряюще стукнул Нотта по плечу.

* * *

Август 1998 года.

— Кто? — Поттер буквально влетел в обеденный зал, держа "Ежедневный пророк" в руках. Все оглянулись на него. — Кто посмел проявлять подобную... самодеятельность?!

— Что случилось? — поинтересовалась Гермиона, на что Поттер, не глядя, сунул ей газету, и начал пристально рассматривать всех, присутствующих на обеде.

— Где Томас и Майер? — спросил он, не найдя двух человек.

— Задерживаются, — осторожно озвучил Джастин очевидное.

— Как можно задерживаться на почте? — Гарри устало опустился на свое место.

Он решил вопрос с доставкой писем — был выбран заброшенный дом в Уэльсе, который так же находился под всеми возможными чарами защиты, разве что письма туда доходили. Отстветственными за их прочтение и анализ были назначены Дин Томас и Сара Майер, учившаяся в Магварисе в группе С.

— И что случилось? Из событий в газете освящается только изнасилование... грязнокровки двумя чистокровными магами, в остальном — ничего не произошло. Началась проверка деятельности Счетной палаты, но это уже не новость, с прошлой недели об этом пишут.

— Я об изнасиловании.

— Оно то здесь причем? — удивился Джастин, краем глаза просматривавший газету вместе с Гермионой.

— Потому что это были не чистокровные!

— Но... — Гермиона посмотрела на газету, — С чего ты взял?

— Гермиона, потому что такого никогда не было. Грязнокровка для чистокровного — что-то вроде домового эльфа. Столетия внушений ценностей чистоты крови помноженные на политику Волдеморта, и тут такое происходит. Причем именно тогда, когда все знают, что, возможно, скоро начнутся некоторые волнения. — Гарри старался осторожно подбирать слова, потому что логика его уверенности в том, что это кто-то из его ребят, была довольна хрупкой, но для него — вполне очевидной. — Заметь, тут пишут, что это первый подобный инцидент за многие годы. То есть, даже когда была война, ничего подобного не происходило. Хотя для всех войн — это естественное и неизбежное явление.

— Не все чистокровные были за Волдеморта... — заметила Сандра Логан, девушка, которая, кажется, вообще впервые заговорила в присутствии Поттера.

— О да, они были за изнасилования грязнокровок, — усмехнулся Гарри. — Те, кто сражались против идей разделения по крови... Да все живые грязнокровки прошлых выпусков страшные, как... — Поттер запнулся, не зная, какое сравнение будет уместным. После этого продолжил жестким тоном, не терпящим несогласия с его позицией. Каждое слово он произносил четко и оно звонким эхом разносилось по залу. — Это выглядит, как чистой воды фарс. У кого-то чесались яйца, и он решил почесать их таким образом, а для прикрытия снять серую мантию и сделать вид, что это чистокровные мстят. Только кому и за что? Мы даже не начинали действовать для подобных актов протеста. Если даже я догадался, находясь практически в многолетней изоляции, вы думаете, в аврорате тупицы сидят?

Гарри мрачно оглядел присутствующих. Подозреваемых не так много. Это точно кто-то из парней. Дина, Джастина и Тони можно исключить, вряд ли они бы стали заниматься подобной ерундой. Вот только кто? Все сидят с непроницаемыми лицами.

— Даю тем, кто это сделал, один день на то, чтобы незаметно прийти ко мне в кабинет и рассказать, какого черта. Если этого не произойдет, завтра у меня в руках будет Веритасерум. Вы все встанете здесь и каждый выпьет это зелье. Я буду спрашивать обо всем, что мне придет в голову, ваши ответы будут слышать все присутствующие. Кроме того, что я узнаю правду, ее узнают и остальные. В случае добровольной явки с повинной, я обещаю сохранить личности виновных в тайне.

— Но... Ты просто никому не скажешь, позволишь им остаться, обедать с нами за одним столом? — Гермиона нахмурилась.

— Да, позволю.

— Но они же изнасиловали девушку!

— Я ее не знаю, в газете имя не указано. Возможно, с именем вспомнил бы, а так даже предположить не могу, какая из... девяти? Кажется, за последние пять лет было девять выпускниц Магвариса, которые сейчас живы. Вряд ли речь идет о ком-то старше. Меня больше всего возмущает глупая самонадеянность. Нет, я не требую, чтобы со мной согласовывали каждый свой шаг, я просто хочу, чтобы все вы научились думать головой о последствиях, прежде чем действовать.

— Это неправильно, — не успокаивалась Гермиона, которая если до этого еще продолжала как-то ковыряться вилкой в тарелке, то теперь уже точно отложила приборы, видимо, у нее пропал аппетит.

— Знаю. Только где ты видела, чтобы все было правильно? Я недоволен поступком, — Гарри снисходительно посмотрел на Гермиону, — Считай, что я готов предоставить второй шанс.

С этими словами Гарри поднялся из-за стола, так и не притронувшись к обеду. Голова болела нещадно, аппетита не было, как и желания видеть все эти псевдоравнодушные лица. Даже вечные нравоучения Гермионы раздражали меньше, чем то напускное равнодушие, ведь Поттер знал, что за ним кроется.

В кабинете Гарри устало рухнул на диван, подтянул ноги и прикрыл глаза. Ему было страшно, хоть он и старался не показывать виду. С одной стороны, сейчас стало несколько лучше, по крайней мере — он предпочитал умереть от банальной Авады, чем в подземельях Министерства исчезнуть как личность. С другой стороны, он понимал необходимость действий, и в то же время, их невозможность. Мир не изменился, волшебники так же жили своей жизнью, читали газеты, уже начинали готовить детей к новому учебному году. Им было плевать, что какой-то Гарри Поттер хотел бы что-то изменить, и, возможно, даже разрушить их маленький, однообразный, тревожный, но все-таки свой мир.

В дверь постучали. Гарри открыл глаза, и думал, как бы выпроводить желающего так невовремя с ним поговорить.

— Кто?

— Это Дин.

— Заходи, — Гарри даже не стал менять позу, хотя будь за дверью кто-то другой, непременно пересел бы за стол и сделал вид, что был чем-то занят.

— В гостиной никого, что-то странно.

— Ушли в комнаты подумать, — пожал плечами Гарри. — Как видишь, я тоже ушел.

— Что-то случилось?

Гарри вкратце пересказал события, внимательно наблюдая за реакцией Дина. Отчего-то его мнение казалось важным и значимым. Когда Гарри, глубоко вздохнув, сообщил, что "вроде бы все", Томас сел на диван рядом с Поттером.

— И ты думаешь, это правильно — оставить их здесь. И безопасно?

— Второй вопрос более логичен. Правильно — не правильно... Чушь все это. А вот идти им некуда, как думаешь, безопасно ли для нас — выгнать их? Какими способами они будут зарабатывать деньги и не подставят ли нас они в таком случае? Тем более, мне кажется, что это близнецы Мориссон. Они могут быть полезными — исполнительные ребята и довольно сильные маги.

— Решать тебе, — Дин отвернулся и посмотрел в окно. С его ракурса было видно лишь яркое голубое небо без единого облака. — Я ведь поговорить зашел. У Сары идея интересная появилась, когда мы сегодня разбирали почту. Уже третье письмо подобного содержания, от людей, в прошлом не раз бывавших под следствием, но сумевших каким-то образом избежать Азкабана. Это было еще до того, как Волдеморт пришел к власти. Вначале мы не обратили на это внимание, пишут какие-то отбросы, что готовы нас поддержать, если мы намерены уничтожить нынешнюю власть...

Дин замолчал, все так же продолжая смотреть в окно. Это была не его идея, и ему трудно было говорить так же убежденно, как за полчаса до этого говорила Сара. Он тогда ей поверил, не усомнился в том, что она права, но сейчас, пытаясь повторить то же самое, уже не мог быть до конца уверенным в том, что это не просто домыслы. Томас встряхнул головой, и, наконец, отвернулся от окна.

— Сара считает, что на нашу сторону, скорее, готовы будут перейти те, кто отчасти был на стороне Волдеморта, чем люди из... как там организация Дамблдора называлась?

— Орден Феникса, — не задумываясь ответил Гарри.

— Вот, чем из него. Те люди потеряли больше, они больше надежд возлагали на Темного Лорда, и теперь готовы бороться не за что-то, а против.

— Но почему? — Гарри спустил ноги с дивана, пытаясь обдумать услышанное.

— Ты ведь знаешь о лицензировании? Чтобы заниматься какой-либо деятельностью, не считающейся бытовой магией, нужно получить лицензию. Даже на темную магию и зельеварение, если они является чьим-то хобби. Это, наверное, странно, но им было приятнее делать что-то запретное, чем шататься по Министерству, выбивая нужные бумаги.

— Но что им мешает творить все, что вздумается без лицензий? — Гарри встал, подошел к столу, открыл книгу, снова закрыл. Мысль была интересной, но какой-то нелепой.

— Ну, тогда они считались злодеями, а теперь им светят административные штрафы за нелицензированное использование. Видимо, приятнее быть честными преступниками, чем... Не знаю как объяснить! Да и пишут нам всякие воры и жулики, те, кто был в числе Пожирателей смерти, уже давно у власти, им не на что жаловаться. А эти просто не привыкли работать, жили воровством и перепродажей, а нынешнее Министерство, вроде как, не поощряет подобное вовсе. Даже больше, чем в "мирные времена" Дамблдора. Надо было, чтобы Сара сама пришла, у нее больше аргументов было, — Дин усмехнулся, — Такое чувство, что я их забыл, пока шел.

— Почему она не зашла?

— Боится, — пожал плечами Дин.

— Меня? — удивился Гарри.

— Они все тебя боятся. Знаешь, какие нелепые версии того, откуда у тебя этот дом, кто тебе помогает финансово, и кто тебя поддерживает мне доводилось слышать? Ты ведь не распространялся на этот счет, вот они и предполагают. Только домыслы всегда интереснее правды.

— Надо подумать над этим... — Гарри не сразу заметил, как начал стучать пальцами по столу, а когда заметил, посмотрел на свою руку так, будто она была виновата в проявлении эмоций, после чего открыл шкафчик стола и достал оттуда яблоки. — Можешь позвать Тони, как будешь уходить, у меня для него есть задание. Будешь яблоко?

— Не знал, что у тебя в столе продуктовые запасы.

— Я не министр, не бумагам же там лежать, — сказал Гарри, бросая фрукт Дину.

— Есть какие-то планы?

— Да, убить Кингсли Бруствера, — обыденно сказал Поттер. После его слов Дин подавился яблоком, которое успел откусить.

— Ты серьезно? Зачем?

— Он глава Аврората. Простая демонстрация силы, ничего личного. Если мы слабые, к нам даже то жулье, о котором ты говорил, не перейдет. Двадцать с небольшим человек — так себе армия, согласись. Нам нужны люди. Пока еще — любые.

— И как ты планируешь это сделать?

— Вот... Это уже другой разговор. Но сегодня я слишком устал, чтобы это обсуждать. Завтра закрою возможность аппарации с крыльца и всех прилегающих территорий, чтобы выбраться можно было только порталом. Может быть, хоть так не будет всяких нелепых изнасилований.

— А можно... — Дин смутился, но все же решил продолжить, — можно мы еще наложим иллюзию сказочного города чуть поодаль от дома? Понимаю, что это глупо, но так будет казаться, что мы живем в пригороде сказки.

Гарри прошелся вдоль пыльных полок, поднял один из небольших котлов, внимательно пригляделся, после чего поставил его на место. Заглянул внутрь большого котла, стоящего на полу и удивленно уставился на золотую чашку. Провел рядом с ней рукой, пытаясь понять, защищена ли она какими-нибудь чарами. Ведь не может такой предмет просто стоять на полке в магазине? Честных людей много. Когда нет возможности украсть.

— Только не надейтесь, мистер Поттер, что я буду вам помогать в чем-то большем, — за спиной Гарри произнес старческий голос. — Меня не интересуют ваши разборки.

— Я понимаю, вам просто нужны деньги. Это нормально, — произнес Поттер, наколдовал себе на руку толстую перчатку, снял с полки золотую чашу.

Чаша сразу раскалилась добела и начала "размножаться". Две чаши, четыре, восемь, шестнадцать...

— Прекратите, — мужчина взмахнул палочкой, и в руке Гарри осталась единственная чаша, холодная.

— Я думал, такие заклятия используют только в банках. Всегда казалось, что они не сильно надежные. Вот схватил я чашу в перчатке, что мешало мне уйти с ней в руках?

— В Гринготтсе закрываются двери, это несколько осложняет.

— Но у вас двери остались открытыми...

— Мне это ни к чему, мое внимание привлечет шум, и вору не удастся уйти незамеченным.

— Он может уйти замеченным, но с чашей в руках, — усмехнулся Гарри.

— Этого нельзя исключать. Но это мое имущество, а не чье-то еще, я не несу за него ответственность перед кем-то.

— И ваше имущество стало приносить вам слишком мало денег, верно? — Поттер пристально посмотрел в серые, водянистые, выцветшие глаза старика.

— Им кажется, что это неважно. Что они идут к экономическому росту, но, помяните мое слово, маггловский путь — не лучший путь для волшебников. — старик отвел глаза и говорил, словно, с окном, а не с Гарри.

— То есть, вы просто недовольны экономикой? Насколько мне известно, режиму удалась борьба с нищетой и вопиющим неравенством.

— Это все прекрасно, мистер Поттер. Для государства, так и оно и есть, пожалуй. Открылись фабрики, теперь есть госзаказы на котлы для Хогвартса, клиники Св.Мунго, ко мне в лавку заходят, разве что, пожилые маги, чтобы купить оборудование для личных нужд. Ведь с фабрики не продают по одному котлу — не те масштабы. Да, это эгоизм, но я не боролся за процветание государства, за нищие семьи и их благополучие. И я знаю, что вы не собираетесь бороться за мое благополучие. У войн всегда иные цели, жаль, по ходу они всегда корректируются и имеют мало общего с изначальными. Поэтому я согласен вам помочь за деньги, а не за обещания. Этого мне уже хватило.

* * *

Он бежал, вернее, пытался бежать, отталкивая людей вокруг. Одинаковых, до безобразия. Красивых и, одновременно, ужасных. Они не толкали его в ответ, не возмущались его странным поведением, они просто шли рядами, в одном темпе, делая одинаковые шаги. Шаг левой ногой, шаг правой... Это великолепное однообразие восхищало, завораживало, но нельзя останавливаться, нужно бежать, найти... Что найти? Или кого? Он уже не помнил, знал, что он здесь затем, чтобы что-то найти, цель казалась важной, но какой-то абстрактной. Что же это было? Что же он искал?

— Извините, — очередной человек, которого он толкнул, пытаясь протиснуться между рядами, пошатнулся и едва не упал, но он не ответил на его извинения. Просто продолжил шаг.

Что же он потерял? То, что было, безусловно, дорого ему. Дом? Семью? Точно! Дороже всего ему были мать и отец...

— Отец! Отец! — он продолжил бежать, уже задыхаясь, но теперь точно зная, что он ищет.

Воздуха в груди все меньше, его совсем не хватает. Еще шаг, еще один, и еще. Стена, здесь должна быть стена! Где она... Стена... Он падает на землю, больше не в силах бежать сквозь ряды, отталкивать людей. Равнодушная толпа вдруг становится не такой уж равнодушной, и даже не такой однообразной. Вот перед ним опускаются несколько человек, и он видит, что они разные. Одинаковые, да. Но все же немного разные.

— Мистер, вам плохо?

— Отец... Я потерял отца...

— Вы его не найдете. Они убили его. Его больше нет.

Нет. Нет. Его больше нет. Драко Малфой резко вскочил в кровати, тяжело дыша. Сон отступал медленно, и в ушах так и стояла фраза: "Его больше нет".

Холодная вода не помогала. Что-то было в том сне особенное, страшное. Не как в обычном кошмаре, когда падаешь. Пригладив волосы, застегнув все пуговицы на рубашке, и еще раз взглянув на себя в зеркало, Драко остался недоволен своим внешним видом. Но выбора не было, пора спускаться на завтрак.

— Доброе утро, отец, мама, — Драко сел на свое привычное место, на тарелке сразу же появилась еда, которая по одному внешнему виду показалось невкусной. Или просто ему не хотелось есть.

— Доброе утро, — ответила Нарцисса, и внимательно посмотрела на сына.

Люциус читал газету и кажется даже не заметил того, что его сын спустился в столовую. Завтрак проходил в тишине. Домашней и уютной, когда не нужны разговоры, потому что все итак знают, какая на улице погода, как у кого дела и какие планы на день. Этим и хорош дом, что в нем не нужно притворяться собой, можно просто быть им.

— Зайди ко мне в кабинет, как позавтракаешь, — не глядя на Драко сказал Люциус, встал и удалился из столовой.

— Что с ним?

— Из-за проверок Счетной палаты, — Нарцисса посмотрела в сторону. Это уже обсуждалось между ними, без него, как понял Драко. — Он объяснит тебе.

Драко отложил приборы, съев едва половину положенного завтрака, и поспешил в кабинет отца. Он не любил, когда ему что-то недоговаривают. Так всегда было в детстве, когда ему объясняли, что он еще маленький, чтобы что-то понимать. Теперь ему восемнадцать, и маленьким он себя уже не считает. Перед дверью в кабинет Драко остановился, глядя на две фигуры в аврорских мантиях. "А эти-то что здесь забыли?". Решив не здороваться с неизвестными ему людьми, он без стука открыл дверь в кабинет. Люциус стоял спиной к нему, у окна.

— Что авроры делают у нас дома?

— А, — Люциус оборачивается, — Меня на работе будут сопровождать. Я хотел сказать, что завтра ты пойдешь на собеседование к Нотту. Тебя уже взяли, но все же формальности необходимо соблюдать.

— К Нотту? Я не хочу работать в "Ежедневном пророке".

— Сейчас по-другому нельзя, — Люциус опускается в кресло и обхватывает голову руками. Как ему осточертела такая жизнь. Ничего не значащий министр, подставляющий собственную задницу своей подписью на чужих, не его постановлениях.

— Но почему? Я же должен был уехать учиться, я сдал все экзамены, меня приняли!

— Ты не можешь уехать. Не теперь.

Драко пытается заглянуть в глаза отца, но тот отводит их. Снова его считают маленьким, снова ему недоговаривают. Это жутко раздражает.

— Объясни почему, иначе я не пойду ни на какое собеседование.

— Нотт надежен, он...

— Присмотрит за мной, как за младенцем? Пока ты будешь решать свои дела, да? — срывается Драко. Он не кричит, на отца нельзя кричать, но и говорить с ним в таком тоне ему тоже непозволительно.

— Твоя учеба за границей сейчас станет ударом по моей репутации, пойдут слухи, что в преддверии неспокойного времени министр отослал сына в безопасное место. В Министерство сейчас тоже лучше не идти, единственное место, где присутствие моего сына будет воспринято на ура и добавит мне рейтинг — это Аврорат, но ты и сам понимаешь, что это не то, где я бы хотел видеть тебя. Из многих других вариантов я посчитал наиболее подходящим местом — редакцию. Ты справишься, я уверен. И никто не обвинит меня в том, что мой сын не работает, тратя отцовские деньги, получаемые с налогов. Я объяснил тебе? Доволен?

— Нет. — Драко садится в кресло, всем видом показывая, что разговор не окончен.

Снова за него, как и всегда, все решили. Не оставив выбора, не спросив желания. Отец часто говорил, что сейчас выбора ни у кого нет, но он же сам мог решать за своего сына? Значит, у кого-то выбор оставался.

— Второй вариант Аврорат? Это тебе повысит рейтинг, да? Отлично, значит, я пойду туда.

— Драко, не нужно здесь показывать свой характер и делать что-то назло. Я знаю, как ты мечтал учиться в Канаде и скольких сил тебе стоило сдать все экзамены.

— Но подумаешь, променять учебу на скучную работу в газете, где только и нужно, что писать ваши продажные новости, да? Ведь это как раз работа для меня! То, для чего я сдавал на "превосходно" почти все предметы в школе. Понадобится мне для написания статеек! О, а вот для Аврората как раз отлично, хороший средний балл, гораздо выше, чем у этого нищеброда Уизли, который туда собирался!

— Он уже поступил, прием окончен.

— Неужели для сына министра не сделают исключения?

— Драко, ты не...

— Я устал. Драко, не говори этого. Драко, не делай этого. Драко, так нужно для нашей семьи. А для меня что нужно?

— Для семьи — равно для всех Малфоев, и тебя в том числе. Это твой подростковый максимализм — считать себя в чем-то исключительным. Никто не запретит тебе уехать в Канаду через год, просто сейчас это будет выглядеть...

— Неважно, отец, — Драко поднялся и направился к двери, — Неважно, как это будет выглядеть.

* * *

— Убить главу Аврората — непросто. Он вряд ли появится в маггловском районе, идущим в одиночку на работу. В Министерство он перемещается по каминной сети, прямо из дома. В Косой аллее он тоже не появится один, без защитных и отводящих чар, — Гарри оглядел всех, присутствующих в столовой, ставшей местом собраниях и обсуждения различных вопросов, — Поэтому это дело не одного дня.

— И что изменится со временем, раз это дело не одного дня? — скептически спросил Финниган.

— В распорядке дня Бруствера или в его защите? Совершенно ничего. — с этими словами Гарри положил на стол большую папку с бумагами. — Здесь то, что мне удалось найти о Бруствере. Его однокурсники, жена, сестра, тетка, племянники, люди, которых считают его друзьями. Не думаю, что все они соблюдают такую же осторожность, как чиновники из министерского руководства.

— Ну и зачем нам они?

— Ты хотел бы убить главу Аврората своими руками? Разве имеет значение, кто произнесет проклятие?

Ответом была тишина. Мысль простая и понятная, оттого жуткая. Гермиона бы нашла что ответить, возразить, заявить, что это даже в моральные рамки войны не вписывается, чтобы какой-нибудь племянник под Империо убивал своего родного дядю. На это у Гарри нашелся бы ответ, ведь в той войне не жалели детей, достаточно вспомнить Лонгботтомов и убийство их годовалого сына, и похожие случаи с Империо тоже случались, хотя лишь поначалу. Такое и возможно лишь в самом начале, потом люди становятся осторожнее. Ничего нового, все это когда-то уже было. Не в первый раз, а на протяжении истории, наверняка, и не в первый десяток раз. Только Гермионы на этом собрании не было, чтобы возражать, она занималась закупкой метел. Теперь, когда охранная система дома усилилась, порталы могли сработать лишь за пределами одного из барьеров, а до него пешком было идти не меньше двадцати минут, что несколько усложняло мобильность.

— Каждый должен взять на себя человека. Нужно попытаться выследить. Все должны запомнить их, тех, на кого мне удалось найти колдографии. В Косой аллее всегда должен быть кто-то, нужно либо меняться, либо использовать Оборотное, чтобы не привлекать внимание постоянным нахождением на улице одного и того же человека. Надеюсь, это понятно?

Как всегда, несложный вопрос и недружный хор голосов в ответ. Гарри это не нравилось. Он специально в этот раз решил не оставлять четких инструкций, чтобы проверить, способны ли они на что-то. В умственных и магических способностях каждого он не сомневался, те, кто вызывали сомнения, остались в автобусе. Но молчание давило. Оно было естественным для Магвариса, но пугало теперь. В молчании невозможно понять чувства, в нем легче скрыть предательство...

— Гермиона сказала, что придумала способ связи на расстоянии. Надеюсь, он нас устроит. Кстати, есть мнение, что из-за проверок Счетной палаты в Министерстве и за его пределами возникло множество недовольных... министром. Он остался крайним. Мориссон... Эндрю, что ты думаешь об этом?

Один из близнецов, все-таки сознавшийся тем вечером, что они с братом изнасиловали грязнокровку, сморит на Гарри, будто не понимая, зачем ему задают этот вопрос. Поттер лишь склоняет голову, рассматривая растерянное, довольно широкое лицо с густыми светлыми бровями и крупными чертами лица. Коротко стриженные волосы только подчеркивают непропорционально большие губы, нос и глаза. Интересно, оставили бы близнецов в живых? Они любили оставлять уродцев, а таковыми Мориссонов сложно назвать. Хоть и внешность слишком яркая, какая-то грубая, непривычная.

— Ну... эта проверка точно многим помешала. Выяснилось, что многие покрывали бизнес родственников и знакомых, передавая им госзаказы не по самым выгодным ценам. Может, и деньги брали за продажу заказа, кто знает. Естественно, что министром будут многие недовольны. Не только в Министерстве, но и те, кто лишился кормушки и кому теперь светят сроки или, как минимум, штрафы. Но я не считаю, что эти люди нам полезны.

— Почему?

— Они слишком дорого возьмут за свою помощь. Потребуют от нас изменений в экономике на выгодных им условиях.

— Это, по-твоему, дорого?

— Нет... но... Я не думаю, что мы должны обещать каждому то, что ему выгодно. В итоге мы получим больше проблем, чем пользы.

— Верно, — согласился Гарри и еще раз внимательно посмотрел на Эндрю. — Даже те, кто прямо берут деньги за свои услуги — более честные. Вот тот же торговец... Сказал, что прикроет, если нужно будет, но за деньги. Обычная честная сделка.

— Какой торговец? — снова влез в разговор Симус.

— Из Косой аллеи. На магических улицах бывает много интересного. Там всегда хорошо иметь свои глаза.