Панцироносица. Наука против волшебства. Книга первая. (гет)

С самого раннего утра того дня, когда на Братеевской набережной было убито неизвестное существо, Мирослав Кратов провёл большую часть своего времени в бесцельном блуждании по Замоскворечью, стараясь держаться поближе к Калужской площади. Впереди — целый день, который нужно было чем-нибудь заполнить, прежде чем приступить к очередному рискованному предприятию. Заведение, избранное им в качестве новой цели, располагалось на втором этаже громадного здания на углу Крымского вала и Ленинского проспекта. Хозяева магазина не поскупились на меры безопасности — ночная охрана из четырёх человек, четыре типа сигнализации, бронированные стёкла, кодовые замки, десяток телекамер... Но этим вечером они сильно удивятся, когда шкафоподобные громилы с бандитскими замашками и куча электроники окажутся бессильны против того, кого пресса именовала Такседо Маском.

Примерно два часа ушло на разведку. Мирослав изучил все подходы к зданию, выяснил расположение всех офисов и служб, лестниц, лифтов, окон и технических коридоров. Осмотрел крыши близлежащих домов. Наметил возможные пути для проникновения в магазин и для побега с места преступления. Затем, выйдя из здания, скрылся в лабиринте Замоскворецких улиц и переулков, не имея никаких конкретных планов на ближайшие двенадцать часов.

Бесцельное хождение по улицам, стихийным рынкам, магазинам, сидение в каких-то заведениях с сомнительной репутацией — всё это быстро наскучило Мирославу. Ещё одним способом скоротать время было чтение забытых на скамейках газет, а также случайные знакомства и разговоры за столиками с такими же, как и Мирослав, людьми, которым нечем было заняться в этом циклопическом городе. Разговоры шли обо всём — о новом витке арабо-израильского конфликта, о предполагаемой гибели Шамиля Басаева и его новом чудесном оживлении, о каких-то правах человека и демократии, которые США вновь собрались где-то защищать, о неблагоустроенности московских улиц и дворов, и разумеется, о Такседо Маске, которому чуть ли не все собеседники поголовно сочувствовали(или завидовали).

Когда все темы для обсуждения оказались исчерпаны, Мирослав взял оставленную в Казанском переулке машину и отправился в поездку по московским набережным. В последние недели, как никогда раньше, его раздирали мысли о прошлом. О той его части, которая была стёрта из его памяти.

Паспортный возраст Мирослава Кратова исчислялся двадцатью двумя годами. Но о первых восьми годах жизни он ровным счётом ничего не мог сказать. Фактически его жизнь началась четырнадцать лет назад, когда его, тогда ещё восьмилетнего мальчишку, нашли на МКАДе двое сотрудников ГАИ — лейтенант милиции Мирослав Слоквенко и прапорщик Иван Кратов. Случилось это глубокой ночью, и двум милиционерам, конечно же, показалось странным то, что ребёнок в три пополуночи бесцельно шатается по обочине, без присмотра и вдали от жилых кварталов. Мальчишку устроили на ночь в детской комнате при Капотненском ОВД, но несмотря на все розыскные мероприятия, его родителей найти не удалось. Хуже того: ребятёнок совершенно не помнил ни своего имени, ни фамилии, ни адреса проживания, ни школы, в которую должен был ходить, ни имён учителей и школьных товарищей... Начались скитания по больницам и различным НИИ, но память к маленькому пациенту так и не вернулась. Комиссия врачей и психологов в итоге решила приостановить все попытки лечения и вынесла вердикт, согласно которому ребёнок по уровню развития вполне соответствует своим сверстникам, окончившим первый класс начальной школы. Его определили в сиротский приют, записав под именем Мирослава Кратова, данного в честь двух нашедших его гаишников. А по прошествии года его усыновила бездетная супружеская чета из Братеево, глава которой приходился старшим братом прапорщику Кратову.

Новые родители опыта общения с детьми не имели, а из памяти Мирослава был напрочь вычеркнут опыт общения с прежней семьёй. Посему его детство складывалось весьма непросто, хотя, по прошествии многих лет, он признавал, что при любых других обстоятельствах Михаил Иванович и его жена были бы хорошими родителями...

Если не считать начисто забытого раннего детства, Мирослав был одним из тех самых обыкновенных мальчишек, про которых говорят, что они родом из девяностых. Он целыми днями пропадал во дворах со своими приятелями, исследуя технические этажи и подвалы многоэтажек, заключал пари — кто быстрее пройдёт все восемь миров "Супер-Марио", участвовал в ребяческих баталиях по типу "двор на двор", занимался коллекционированием наклеек с динозаврами... и ещё многим из того, что занимало умы ребятни, выросшей в первое постсоветское десятилетие.

А ещё он очень не любил, когда кто-либо пытался им помыкать или вымещать на нём свои комплексы.

В школе, которую он посещал, сложилась некрасивая традиция, установленная некоторыми учащимися выпускных классов, суть которой сводилась к вытряхиванию разменной мелочи у малышей — своеобразной "дани" за проход с улицы на школьный двор. Главным действующим лицом в хулиганской компании был некто по имени Филька Еслик — здоровенный детина, несколько обделённый умом и совестью. Если кто-то отказывался вынимать деньги, он поднимал мальчишку за ноги, словно Буратино — и требуемое сыпалось из карманов само. Никто особенно не роптал и не думал оказывать сопротивление, кроме троих приятелей — Славки Кратова, Димки Феофанова и Ромки Горбалюка. Однажды, когда кто-то отказался отдавать монетки и по заведённому обычаю повис вниз головой, четвероклассники Кратов, Феофанов и Горбалюк швырнули Еслику в глаза горсть песка и довольно крепко отколотили подобранными в скверике палками.

Спустя какое-то время хулиганы отколотили их самих, но троица оказалась очень упорной и сдаваться не собиралась. Через неделю Еслик опять наполучал палками по спине, а также булыжниками по голове, и изымание мелочи у малышей прекратилось.

Учёба в средних и старших классах произвела расслоение учеников по следующим категориям: первые ходили в школу учиться, вторые — развлекаться и вымещать на первых свои обиды. Мирослав и два его друга оказались в числе первой категории и вынуждены были отбиваться от нападок со стороны сверстников и ребят постарше, страдающих от зависти, а может, умственной неполноценности. Попытки защитить своё "я" снова выливались в драки; однажды во время одной из них Мирослав сломал кому-то челюсть и пару рёбер(к счастью для него, дело расследовал нерадивый и туповатый следователь, так толком и не разобравшийся в этой истории).

Срочную службу Мирослав проходил в Челябинске, в воздушно-десантной части. С ним же призывался и попал в ту же часть Роман Николаевич Горбалюк, в настоящее время числившийся в роте ДПС при Братеевском ОВД. Во время первого года службы Мирославу пришлось срочно выехать в Москву на похороны отчима и мачехи, погибших в автокатастрофе. Из родни, пусть и названной, у него остался только дядя, Иван Иванович Кратов, ныне вышедший в отставку.

А спустя примерно год после демобилизации с Мирославом произошёл удивительный случай, ставший, как он понял впоследствии, поворотным пунктом в его жизни.

Его пригласил на свою свадьбу сослуживец, проживающий в Сибири, в селе Уват недалеко от Тобольска. Торжество длилось три дня, с большим размахом, но время было зимнее, с вьюгами и заносами, погода — нелётная, и самолёт, на котором Мирослав собирался в обратный путь, отменили. Мало того, по сообщениям синоптиков, непогода должна была продержаться лишних три дня. Не ехать же обратно в Уват, тем более что на дорогах — сплошные заторы? И Мирослав взял билет на поезд.

Можно было бы спокойно ехать и ехать, но на какой-то станции близ Екатеринбурга в вагон ввалились четверо представителей одной из южных республик. В занятом ими купе началась грандиозная попойка. Спиртное лилось рекой, а изрядно нагрузившись, парни отправились по вагонам в поисках приключений. В вагоне-ресторане им приглянулась девушка; Мирослав пригласил её за свой столик гораздо раньше, но пьяных "детей гор" это нисколько не волновало, а когда стало ясно, что знакомиться с ними никто не желает, то приступили к активным действиям. Нож, извлечённый одним из молодых людей и замелькавший перед носом Мирослава, стал каплей, переполнившей его терпение, и он, отослав перед этим девушку в соседний вагон, довольно крепко отколотил троих гостей с солнечного Кавказа. А вот четвёртый — здоровенный лысый детина в татуировках, на голову выше Мирослава, оказался более сообразительным, чем его битые приятели. Он достал баллончик, набрызгал в полиэтиленовый мешок слезоточивой жидкости и улучив момент, надел этот мешок Кратову на голову. Помимо невыносимой рези в глазах и горле, рухнувший на пол Мирослав почувствовал, как все четверо охаживают его со всех сторон ногами... Последнее, что он помнил — это холод от сквозняка в тамбуре, горлышко бутылки, вонзившееся в раскрытый рот, и жгучая жидкость, проливающаяся в желудок...

После этого в сознании наступил провал. Перед глазами сверкали ослепительные цветные круги и кляксы, было невыносимо холодно, в памяти носились обрывки непонятных слов, кто-то что-то говорил ему, он что-то отвечал, и тогда-то, в алкогольном бреду, он и произнёс вслух странные слова — "Ванахем, дай мне силу..."

Очнувшись, он почувствовал, что его тело невыносимо болит после побоев, а так же от удара о насыпь, с которой он скатился на заснеженную полоску земли между железнодорожным полотном и видневшимся в отдалении лесом. Хмель из головы уже успел выветриться. Мирослав никак не мог взять в толк — каким образом он остался жив после этой потасовки, вышвырнутый из поезда на полном ходу, да ещё в тридцатиградусный январский мороз?

Во всяком случае, он ещё мог идти, и ему было достаточно тепло. Он не сразу почувствовал, что на теле нет привычной одежды и что вместо неё он затянут с ног до головы в нечто, на ощупь напоминающее стальной лист. В голове вертелись какая-то странные фразы, суть которых сводилась к тому, что защитная система "Панцирь" отключится при произнесении слов "Ванахем, забери силу", и включится снова, если сказать "Ванахем, дай мне силу". А ещё в голове носились инструкции по использованию "Панциря" в боевой обстановке и коды для его программирования...

Мирослав долго стоял на насыпи, пытаясь понять — не спятил ли он после всего того, что ему довелось пережить сутки назад. Нет, его чёрный стеклоподобный костюм был абсолютно реален. Он даже попробовал ударить кулаком по бетонной опоре, надеясь, что боль в костяшках поможет ему проснуться и осознать себя в больнице, в вытрезвителе, или, на худой конец, в "обезьяннике" при отделе милиции...

Боли он не почувствовал. Оставалось лишь идти вдоль путей, в надежде наткнуться на какой-нибудь населённый пункт. Там он сумеет наконец понять — сошёл ли он с ума или нет.

Из-за полученных травм Мирослав не мог двигаться быстро, но, прислушиваясь к своим ощущениям, он понял, что серьёзное лечение ему вряд ли понадобится. Четверо пьянчуг совершенно не умели как следует бить людей. Преодолевая километр за километром, он наконец дошёл до деревни Ключевой, свернул на первую попавшуюся улицу и постучал в окно ближайшего дома.

Но хозяев дома не оказалось. Должно быть, это и к лучшему, ибо кто знает, что они могли бы сделать, завидя под окнами ожившую стеклянную статую. Он вдруг вспомнил слова "Ванахем, забери силу" и шёпотом повторил их про себя. Странное одеяние испарилось без следа, а на его месте каким-то образом снова очутилась одежда, в которой он выехал — но теперь уже драная, вся в крови и пропитанная водкой, а также мочой. Гости из какой-то там "братской" республики ещё и измочились ему на куртку...

Одна мысль согревала душу — той девушке, с которой он был знаком всего лишь полчаса, наверняка удалось убежать по вагонам подальше и спрятаться... Тем, кто горел желанием составить ей компанию, уже не до женского тепла и ласки. Мирослав усмехнулся, вспомнив, как он угостил пинками в пах троих из них.

Он подошёл к следующему дому. Хозяин оказался на месте, и после того, как Мирослав наскоро и невнятно объяснил, что с ним произошло прошлой ночью, сразу провёл нежданного гостя в комнату.

Николай Иванович Чердинцев — высокого роста и склонный к полноте мужчина лет шестидесяти пяти, был по своей натуре большим добряком, а кроме того, почти тридцать лет вплоть до выхода на пенсию отработал на поездах дальнего следования и за годы, проведённые в пути, был свидетелем куда более кровавых случаев, нежели тот, о котором ему поведал избитый гость. Он без лишних слов вручил гостю новую одежду, выставил на стол нехитрый обед и объявил Мирославу, что тот останется у него до тех пор, пока не поправится настолько, чтобы вновь продолжить прерванное путешествие. Тут же была вызвана местная фельдшерица, которая по окончании осмотра объявила, что у пациента ничего не сломано, а синяки и гематомы большой опасности не несут, и порекомендовала обратиться с заявлением к инспектору. В ответ на это Мирославу оставалось только усмехнуться. Его слово против слов четырёх бандитов-нацменов не слишком высоко будет оценено, это он знал ещё по средней школе, когда пытался урезонить компанию сверстников — выходцев с Армении, объединившихся в банду и терроризировавших весь Братеевский район...

Николай Иванович жил один. Жена его погибла лет пять назад в Екатеринбурге во время пожара, возникшего по вине какого-то пьянчуги, устроившего этажом ниже утечку газа и решившего покурить. Четверо детей давно жили со своими семьями и помогали отцу, чем могли. Места в доме хватило бы и на шестерых, и Мирославу никто не мешал поправляться и набираться сил.

Кошелёк с деньгами у Мирослава исчез, как говорится, в неизвестном направлении. Остался лишь раскрошенный на тысячу кусков мобильник и паспорт — он лежал во внутреннем кармане куртки, в который шантрапа с юга поленилась заглянуть. Хоть с этой стороны проблем не возникло. Николай Иванович даже разрешил за свой же счёт позвонить в Москву. Узнав о случившемся, Димка Феофанов, не слушая никаких уговоров и заверений, отпросился на пару дней с работы и вылетел в Екатеринбург.

К Чердинцевскому дому он прибыл на такси, с двумя спортивными сумками — в одной привёз одежду для Мирослава, вторую набил кучей всевозможной снеди, предназначенной в дар хозяину. Даже пару бутылок коньяка прихватил. Житьё в деревне затянулось почти на десять дней, по прошествии которых друзья, распрощавшись с хозяином, отправились в аэропорт и улетели в Белокаменную.

Какое-то время спустя Мирослав уже лично собрал две посылки — одну с книгами, другую — с угощением, добавив и от себя две бутылки коньяка, и отослал всё это в Ключевую в качестве подарка для хорошего человека. Одного из тех немногих, что встречались ему за прошедшие тринадцать лет.

О подробностях своего спасения он не вспоминал почти три месяца. Всё, что касалось появления на его теле стеклоподобного костюма, исчезновения и возвращения привычной одежды, слова о каком-то Ванахеме — было отнесено им к проявлению посттравматического синдрома и отчасти к алкоголю, который ему, лёжа в тамбуре, волей-неволей пришлось проглотить. Но чем больше он размышлял над всем этим, тем чаще приходил к выводу, что далеко не всё можно было отнести к игре воображения. Он не мог объяснить, как остался в живых, провалявшись в сугробе на морозе целые сутки. Эта загадка ждала своего разрешения, и оно не заставило себя ждать.

Мирослав продал доставшуюся ему по наследству квартиру и купил менее затратное жильё — небольшую "двушку" на Алмаатинской, в доме рядом с 998-й школой и 145-й поликлиникой. Разрешение всех бюрократических процедур потребовало времени на то, чтобы изрядно поколесить по городу, и однажды, отправляясь на встречу с бывшим хозяином квартиры, он стал свидетелем дикой сцены, разыгравшейся на Краснодонской улице.

Шестеро подвыпивших "гостей" из южной республики стащили с тротуара и пытались затолкать в свою чёрную "Газель" двух девчонок, которым, должно быть, ещё и пятнадцати лет не исполнилось. Девчонки визжали и отбивались чем могли, но сила, конечно, была не на их стороне. Увидев это, Мирослав на мгновение будто снова оказался в вагоне поезда "Тюмень-Москва", будто заново пережил всё то, что с ним там случилось, и вспомнил странные слова — "Ванахем, дай мне силу..."

Он бы в любом случае попытался отбить зарёванных девчонок, и уже, выхватив из-под сиденья разводной ключ, мчался к "Газели". Именно тогда он и повторил шёпотом те самые слова.

В итоге к фургону подбежал не Мирослав Кратов, а какое-то невообразимое, затянутое в чёрное стекловидное одеяние, существо. Оно повыдергало представителей "братской" республики из автомобиля и начало ломать, крушить и швырять их о залитый талой водой асфальт. Довольно скоро те сделались похожими на мокрые, вывалянные в окурках матрасы, на которых обычно спят опустившиеся на дно горожане. Девчонки после его окрика поспешили убежать в какие-то дворы, да и ему самому пришлось убраться куда подальше, ибо в конце улицы показались патрульные машины...

В тот день он снова попытался, уже у себя дома, вызвать таинственный костюм, и тот не замедлил появиться. Более того, Мирослав почувствовал, что в его памяти будто оживают воспоминания о том, как обращаться с этой удивительной вещью, и о том, на что она способна... Ещё несколько раз в разные дни он возобновлял свои эксперименты. Комплекс "Панцирь" — так назывался этот костюм, — исправно появлялся и тут же исчезал по желанию хозяина.

В детстве Мирослав смотрел фильмы о приключениях Бетмена и Маски, о заброске из космоса на Землю некоего Хищника, но никак не мог представить себя в роли подобных персонажей. Реальная жизнь всегда оказывалась гораздо хуже того, что разворачивалось в кинопавильонах. На смену первоначальному восторгу пришла тревога...

На Земле никто не смог бы сделать такой защитный комплекс — уровень технологий разработчиков был далеко за пределами всего того, чего достигли самые развитые в военно-техническом аспекте земные государства. Вопрос о наличии этого костюма именно у него, Мирослава Кратова, был полностью покрыт мраком. За те годы, что прошли с тех пор, как он внезапно осознал себя на автостраде в незнакомом месте, он никак не мог его приобрести. Значит, все ответы на интересующие его вопросы следовало искать в тех восьми годах, что были вычеркнуты из его памяти. Версий же было множество. По одной из них, как считал Мирослав, его настоящие родители получили доступ к секретам некой цивилизации — инопланетной ли, а может, к цивилизации атлантов или лемурийцев, и это стоило им жизни из-за козней завистников или спецслужб вероятного противника. По другой, его в детстве похитили инопланетяне, но эта версия казалась до смешного идиотской. С какой стати инопланетянам давать земному мальчишке такое сложное и опасное оружие, как комплекс "Панцирь"? Была и третья версия. Из неё следовало, что где-то в космосе есть другие планеты, населённые людьми, отправившимися к дальним звёздам в незапамятные времена — может, это были выходцы с Атлантиды, Лемурии, Гипербореи — не суть важно, откуда. Важно то, что они чего-то между собой не поделили там, в далёком космосе — многомиллиардные прибыли, власть, доступ к ресурсам или что-нибудь ещё... И какой-то неизвестный гений разработал гениальный метод защиты своих соотечественников на поле боя. Другая вариация этой версии предполагала тот же сюжет, только имевший место не в этой Вселенной, а в другой — параллельной, с иными математическими координатами, в которой история человечества пошла по иному пути.

Но, спрашивал себя Мирослав, каким боком в эту историю может быть вписан восьмилетний мальчик, брошенный на МКАДе? Ответа он не знал.

Он часто раздумывал над вопросом — кто же в таком случае он сам? Несомненно, он человек, даже анонимный тест на ДНК подтвердил это. Но какой человек? Откуда? Если он незаметно для себя и окружающих четырнадцать лет таскал с собой мощное и разрушительное оружие, то означает ли это, что в один прекрасный день он встретит тех, кто сможет раскрыть всю правду?

За летние месяцы он, соблюдая все мыслимые меры предосторожности, ещё несколько раз активировал свой "Панцирь". Причины были разные — спасти незадачливого водителя, попавшего в аварию, разогнать несколько пьяных компаний, которым приглянулись чьи-то сумки и кошельки, подхватить на руки человека, впавшего в диабетическую кому и добежать с ним до приёмного покоя, выдернуть из-под поезда в метро какого-то полоумного, задумавшего покончить с собой...

А ещё Мирослав начал видеть один и тот же странный сон.

Впервые он увидел его ещё в Ключевой, но не придал ему никакого значения. Если откинуть ничего не объясняющие детали и странные декорации, суть видения сводилась к тому, что некая девушка, лица которой он не мог запомнить, как ни старался, просила его найти некую драгоценную вещь под названием Серебряный Кристалл. На этой просьбе сон обрывался.

Сон повторялся примерно один раз каждую неделю. Мирослав изломал всю голову, пытаясь отождествить виденную в нём девушку хоть с какой-нибудь представительницей прекрасной половины человечества из всех тех, с коими он был знаком или чьи образы хранил в памяти. Но это ни к чему не привело. Он даже решил, что девушка — его мать, но, проанализировав все ощущения, испытанные во время встреч с незнакомкой, понял, что его чувства к ней сильно отличались от тех чувств, что должны испытывать дети к матерям...

В августе он познакомился со Стешкой Мамонтовой. Вот уже почти полгода они встречаются. Мирослав всё ещё не мог понять, действительно ли он любит её, но всё больше склонялся к тому, что всё-таки сделает ей предложение — года через два, когда она станет совершеннолетней.

В ту ночь, когда он решился поцеловать Стешку, его навязчивый сон дополнился новыми деталями. Он сумел разглядеть свою Незнакомку-из-Сна более подробно. Лицо её по-прежнему не хотело запоминаться, но Мирослав увидел весьма своеобразную причёску — два круглых пучка на затылке и спускающиеся от их оснований два хвостика, каждый длиной до пояса. Ещё на груди девушки имелась золотая брошь, похожая на запятую с двумя хвостиками, или на двойную спираль.

Эти подробности женского обихода встречались не так уж часто, и Мирослав непременно вспомнил бы, где он их видел — если бы только увидел хоть раз. Но его память была словно выскоблена ножом, и он не вспомнил ничего.

А ещё, после прогулки со Стешкой, закончившейся горячим поцелуем, у таинственной полуночницы появился в руках медальон. Когда она открывала его крышку, начинала звучать музыка. Мирослав сумел хорошо запомнить мелодию, тем более что этот эпизод регулярно повторялся. И ещё более горячо, настойчиво и умоляюще девушка начинала упрашивать его отыскать Серебряный Кристалл, и вкупе к этой просьбе она стала добавлять, что после его обнаружения Мирослав вспомнит всё — кем он был раньше и почему стал тем, кем является сейчас.

В конце концов он решил уступить просьбам полуночницы, и, чувствуя себя последним дураком на свете, приступил к поискам таинственного Серебряного Кристалла.

Первое место, с которого он начал поиски — это, разумеется, Интернет. Поисковые системы вывалили ему кучу реклам и предложений от различных компаний, специализирующихся на ювелирном деле, но ничего стоящего они предложить не могли. Размышляя над тем, что вообще может представлять из себя искомый предмет, Мирослав постепенно пришёл к выводу, что настойчивая просьба Незнакомки-из-Сна и наличие у него комплекса "Панцирь" есть звенья одной цепи, иными словами — люди, посвящённые в тайну его появления, вкладывали огромный, даже мистический смысл в Серебряный Кристалл. Возможно, он был для них столь же дорог, как дорог для некоторых кругов Ковчег Завета или Чаша Святого Грааля. А раз так, то напрашивался вывод, что где-то, когда-то, но не так уж давно имела место тайная или явная война, по своей изощрённости и жестокости равная гонке за атомными секретами или походам крестоносцев на Святую Землю, и он, Мирослав, играл в этом событии некую роль — кто знает, а если самую главную? Звучит невероятно глупо, но он уже устал удивляться и был готов примириться и с такого рода глупостью...

Постепенно перед ним начала формулироваться задача: он должен отыскать Серебряный Кристалл и вернуть его тому(или тем), кто имеет все права на его владение. Но кому возвращать? Кто они, имеющие права на утерянный предмет? Если они имеют какое-то отношение к тому, что произошло с ним, Мирославом, то почему они бросили его, тогда ещё восьмилетнего мальчугана, на обочине МКАДа? Пытались спасти от гибели, грозящей ему от рук могущественных врагов? Что тогда эти враги сделали с теми, кто нуждался в Серебряном Кристалле? И кто эти враги? В чём причины вражды?

Ответы на все эти вопросы можно было получить, лишь вспомнив своё прошлое. Мирослав осознавал, что его поиски могут затянуться на годы, а то и десятилетия. Ведь крестоносцы тоже тратили всю жизнь на поиски легендарных реликвий, и умирали, не продвинувшись к цели ни на миллиметр.

Если, рассуждал Мирослав, те, для кого важен Серебряный Кристалл, могли оставить мальчишку на обочине(хотя поди пойми теперь — кто именно это сделал), то почему бы им не поступить точно так же со своей реликвией? Спрятать её среди других, похожих, но менее ценных вещей?

Решение, казалось бы, лежало на поверхности — следовало заняться поисками в кругах, имеющих отношение к ювелирному бизнесу и обороту драгоценных камней. Но к ним не пойдёшь с рассказами о том, о чём они не имеют ни малейшего представления. Ведь Серебряный Кристалл наверняка должен быть необычной и раритетной вещью, стоившей баснословных денег, но ведь никто ничего о нём не знает? Его просто высмеют, как высмеивали тех сорвиголов, что отправлялись на поиски Ковчега Завета. Мирослав не чувствовал за собой криминальных наклонностей, но по всему выходило, что ему придётся с боем искать то, в чём он так нуждался.

Его первые ночные визиты в крупнейшие ювелирные магазины Москвы, имевшие место в сентябре прошлого года, произвели настоящую сенсацию. Он и сам не ожидал, что прославится на всю страну, и пусть бы он хоть что-нибудь взял, нет — репортёры на все лады обсуждали то, что выставленные к продаже изделия остались на месте, пусть он и побросал их на пол. Пользуясь уникальными возможностями своего "Панциря", он разгромил и многие другие магазины, так же ничего оттуда не забрав. Иной раз он в качестве обычного покупателя появлялся на местах своей "боевой славы", и не раз слышал примерно такое — вот, мол, дурак выискался, здесь цацок на миллионы, а он не взял ничего...

После первых вылазок он понял, что может спровоцировать службы правопорядка на воистину драконовские меры по поиску преступника. Он ходил на дела в "Панцире", и как бы ни остерегался, всегда была вероятность того, что кто-то увидит в магазине странное существо, а на Лубянке запросто отыщется "агент Малдер" московского засола, который обязательно вычислит это существо... Свидетели, решил он, должны видеть в нём человека, и никого больше. Для маскировки он выбрал купленный с рук на Черкизовском рынке чёрный костюм, в тон подобрал пальто и туфли, дополнив всё это маской-балаклавой с вшитыми в неё тёмными очковыми стёклами и типично гангстерской шляпой, из тех, что любили носить иудейские раввины. Он прятал этот костюм в структуре собственного тела и являл его наружу всякий раз при развёртке "Панциря".

По возможности он старался не причинять значительного ущерба, хотя с охраной иногда приходилось вступать в довольно жёсткие схватки. Был случай, когда он попал-таки под объективы репортёров. Произошло это при следующих обстоятельствах. Какой-то не в меру корыстолюбивый деятель с погонами лейтенанта милиции прикарманил кое-что из сваленных у прилавка драгоценностей. Мирослав, наблюдавший за этим с крыши соседнего дома, решил проучить наглеца и выбрав подходящий момент, вернулся в магазин, приставил пистолет к голове какого-то высокопоставленного милицейского чина и вместе с ним вышел на улицу, выбрав такую позицию, при которой его вместе с заложником могли видеть и охрана заведения вместе со своей администрацией, и оторопевшая группа захвата, и представители прессы со своей аппаратурой. Разумеется, и вороватый лейтенантик был тут как тут, с пистолетом на изготовку...

— Того, что я считаю своим, — объявил Мирослав, — я здесь не обнаружил, но зато увидел кое-что занятное. Проверьте карманы вон у того лейтенанта...

Пришлось сделать так, как требовал неизвестный. Воришка в погонах аж затрясся — то ли от стыда, то ли от злобы, что спалился на глазах у народа — но главное было сделано. Теперь все знали, что таинственный визитёр ничего не крадёт, а именно этого эффекта Мирослав и добивался. В тот же вечер лейтенантика вышибли из милиции, что называется, под зад коленом, пресса получила очередную сногсшибательную сенсацию, а милицейско-прокурорская братия — то ли из уважения к букве закона, а может, из мести за то, что пришлось наказывать настоящего вора, — приклеила Мирославу, помимо обвинения в разбойных нападениях, ещё одно — в терроризме.

Он тщательно следил за публикациями в прессе и в большинстве случаев либо плевался, либо был готов лопнуть от смеха. Какой только дури не выдумывали журналисты и обозреватели, лишь бы было чем заполнить газетные полосы и эфирное время... У него была куча прозвищ, но в конце концов пресса единодушно окрестила его Такседо Маском. А что говорилось о его мотивации? Долгое время никто просто поверить не мог, что после появления Такседо Маска(он же Клайд без Бонни и проч.)из магазинов не исчезает ни один предмет. Когда же наконец поверили, то сочли это ненормальным...

Справедливости ради следует отметить, что кое-что криминальное Мирослав всё-таки совершил. В поисках Серебряного Кристалла он выбирал в качестве мишеней не только легальных бизнесменов, но и воротил подпольного рынка драгоценных камней. Оставив после себя не один десяток избитых и искалеченных "братков", он изъял из подпольных хранилищ все числившиеся в розыске драгоценности и таким образом нажил себе многокилометровую очередь врагов из участников многочисленных московских ОПГ. Криминальный характер деяний Мирослава выразился в том, что во время визита на один из интересующих его загородных особняков он обнаружил, помимо когда-то украденной партии алмазов, довольно неплохой оружейный арсенал. Часть оружия он привёл в негодность, но кое-что — два автомата Калашникова, два десятка гранат, несколько пистолетов, ящик с тротилом — прихватил с собой и перепрятал в более надёжное место, с соблюдением всех усвоенных им во время службы в ВДВ мер по обустройству тайников.

А после новогодних и рождественских праздников произошло событие, не имеющее прецедентов в истории московской — да и, пожалуй, всей российской милиции.

Мирослав не прекращал следить за потугами журналистов разгадать намерения, которые он ставил перед собой, и наткнулся на более-менее адекватного человека, который разобрал по косточкам все его художества и правильно определил его цель — найти некий уникальный предмет, аналогов которому в мире не существует. Этот человек написал расследование для передачи "Человек и закон", и звали его, как нетрудно догадаться, Александром Васильевичем Беляковым. Он даже жил неподалёку от него, на улице Ключевой. Ознакомившись более подробно со всеми работами Белякова, Мирослав убедился, что их автор, в отличии от многих собратьев по ремеслу, имеет какие-то представления о чести и совести, и после некоторого раздумья, воспользовавшись украденным у одного из "братков" подложным паспортом, отправил в редакцию на его имя посылку со всеми драгоценностями, изъятыми у тех, кто привык жить на всё ворованное. Александр Васильевич получил и посылку, и набранное под трафарет сопроводительное письмо, и спустя несколько часов отвёз всё это на Петровку, не присвоив себе ни одного камушка.

Сказать, что следственная группа была в шоке, получив от имени преступника такой беспрецедентный подарочек — это всё равно, что ничего не сказать. У почтенных пожилых джентльменов, раскрывших множество громких преступлений, глаза готовы были сделаться квадратными, а извилины — распухнуть и лопнуть...

Между тем Мирослав начал замечать, что вокруг него стали твориться непонятные вещи.

Примерно в середине марта возле "Лунного венца" он встретил Киру Белякову. Тогда, утром, он бы и не обратил на неё никакого внимания, если бы не хвостики её волос — они показались ему чем-то знакомыми. А вечером его угораздило вместе с Димкой подняться на ту площадку, где жил Александр Беляков, чтобы забрать и довезти до дома их общую знакомую, Норку Бикбову. Дверь им открыла Кира, и Мирослава ожидало потрясение — перед ним стояла девочка, почти ребёнок, с той же причёской, что у полуночной незнакомки. И на её пижамной рубашке наблюдалась интересная застёжка, напомнившая ему спиралевидную брошь на груди Незнакомки-из-Сна.

А ещё Мирослав услышал обрывок странного разговора, который вели Стешка и Кира. Произошло это в тридцать восьмой больнице. Речь шла о каком-то сне, и реакция Киры на Стешкины маловразумительные слова была более чем настораживающей...

Мирослав давно догадывался, что он может оказаться не единственным человеком, который знает о существовании комплекса "Панцирь", но он и представить себе не мог, чтобы обычные школьницы оказались в числе секретоносителей. Чего проще было подстеречь их во всеоружии и как следует надавить, может, они о чём-нибудь проболтались бы... Но последствия такого поступка трудно просчитать заранее. Если к следователям попадут данные о том, что Такседо Маск домогается несовершеннолетних детей(а они могут нарисовать и такое), то что будет с теми, кого посчитают подходящим на роль подозреваемого? Об этом даже думать не хотелось.

А вскоре в СМИ просочились две новости, и обе — плохие. Какой-то школьник из Чертаново ограбил киоск с пивом и сигаретами, причём единственная свидетельница, она же продавщица, дала описание грабителя, в точности соответствующее маскарадному образу, который выбрал себе Мирослав. Упоминались и другие сходные случаи, свидетельствующие о том, что у Такседо Маска появились подражатели. А вторая новость заключалась в том, что вскоре после того, как Мирослав покидал разгромленные магазины, в их помещениях или в непосредственной близости от мест преступлений некоторые свидетели замечали ещё одного неизвестного, который, по всей видимости, изучал картины устроенных погромов. Наружность неизвестного описывалась очень скупо(ясно было, что свидетели ничего толком не видели), только одежда была белого цвета, а по манере вести себя неизвестный больше походил на женщину(газетчики тут же окрестили её как "Бонни без Клайда"), чем на мужчину. Незнакомка в белом начала появляться вслед за ним не сразу — впервые её заметили недели через две после Нового Года, на Таганке, где Мирослав вскрыл целых три этажа, набитых бриллиантами, изумрудами, рубинами и прочими безделушками. Он ни разу её не видел, но газетчики упорно твердили, что у Такседо Маска появился конкурент...

Теперь Мирослав был уверен — как минимум ещё один человек тоже имеет при себе "Панцирь". Сам ли он его включил или ему кто-то помог — значения не имело. Скорее всего, он прилетел на Землю из космоса, или откуда-нибудь ещё... Предстояло решить непростую проблему — кто этот человек, почему он преследует Мирослава и можно ли сделать из него(или неё)союзника. Или же придётся воевать?

...Закончив дело на Калужской площади и в очередной, уже тридцать первый раз, не обнаружив таинственного Серебряного Кристалла, Мирослав воспользовался личным телепортером и спустя секунду очутился в крохотном коридоре свой "двушки" на Алмаатинской. Свернул "Панцирь", сварил кофе и сел перед телевизором.

Ничего хорошего по нему он не увидел. Какой-то примитивный концертный вечер с самозваными "примадоннами", "императрицами" и "королями" эстрады, какие-то нелепые детские передачи, отснятые в США и отвратительно переведённые на русский язык, мелодрамы, рекламы и вновь мелодрамы... Мирослав остановил выбор на МУЗ-ТВ. Здесь наблюдалось хоть какое-то оживление и можно хотя бы на часок забыться, выкинув из головы тяжёлые мысли...

Но сделать это было не так-то просто.

Поиск Серебряного Кристалла отнимал много сил и нервов. Куда как легче было этим заниматься, если бы дело не было предано широкой огласке, но сволочи-газетчики вкупе с телевизионщиками сделали из него настоящую кинозвезду. Какой-то кретин сляпал 3D-шутер с его образом, в Интернете появился фан-клуб с тотализатором, на Ren-TV вышла передача, клеймившая его как пришельца с невесть какой планеты... а ещё эти подражатели. Этот сопляк из Чертаново, ограбивший киоск — какая шлея угодила ему под хвост? И не ему одному. Во всех магазинах появился брендовый костюм Такседо Маска, хотя при желании его можно соорудить из купленных на барахолке вещей...

Бестолковое созерцание экрана прервалось самым неожиданным образом.

Помимо "Панциря" Мирослав имел ещё два устройства, приписанных к его телу — браслет-передатчик на левой руке и телепортер на правой, имевший вид наручи. Воспоминания о правилах пользования этими вещами пришли к нему ещё год назад, во время первых экспериментов с комплексом. Телепортироваться он научился довольно быстро, в любую точку планеты по желанию, но вот переговариваться ему было не с кем. Разве что появятся другие люди с браслетами на руках, подобно его собственному...

По возникшей у правого запястья вибрации он сразу определил — к своему искреннему изумлению — что второй человек, умеющий пользоваться "Панцирем", действительно существует. Если бы он воспользовался телепортацией, то за секунду перенёсся бы туда, откуда исходил сигнал. Но этот способ передвижения отнимал изрядное количество сил, особенно при переброске на большие расстояния. Развернув свой "Панцирь" прямо в комнате, Мирослав определил интенсивность и направление сигнала, и был весьма озадачен тем, что его источник находился совсем рядом, буквально в девятистах метрах от его дома в направлении пристани на Братеевской набережной. Не медля ни секунды, он выскочил на балкон, поднялся на крышу, быстро просчитал наиболее удобный маршрут и меньше чем за полминуты, совершая гигантские прыжки, оказался на крыше семнадцатиэтажки номер двадцать четыре-два на Борисовских Прудах.

Сигнал шёл снизу, из парка. Мирослав подбежал к западному торцу дома, подобравшись таким образом на расстояние какой-то сотни метров от таинственного абонента. Отсюда он и увидел троих себе подобных, расправляющихся с клюворылым существом. Он не успел увидеть этих троих до того, как они развернули свои "Панцири", но подробности схватки рассмотрел довольно чётко. И тут он заметил убегающую из парка Стешку, которая, как оказалось, тоже наблюдала за гибелью мутанта. "Интересно, — подумал Мирослав, — она видела ровно столько же, сколько и я? Или она пришла туда раньше? И как выспросить у неё, что именно она видела? Уж если она не хочет рассказывать о своих снах, о которых мимоходом упомянула в больнице, то значит ли это, что есть нечто ещё, другое, о чём она не хочет говорить?"

После секундного раздумья он спрыгнул с крыши, в несколько прыжков пересёк улицу и остановился на перекрёстке.

Трое патрульных были живы — это он понял, даже не подходя к ним. И вскоре они придут в себя...

Затем он увидел панцироносцев. Всех троих. Прямо перед собой.

"Кто они? — думал он, — откуда? Они земляне, или нет? Неужели они убили того самого клювоносца, которого прозвали Чумным доктором? Что я должен делать? Знакомиться с ними? Открыть своё настоящее лицо? А если это враги? Вдруг мы в разных лагерях... каких лагерях? На чьей я, собственно, стороне?"

Панцироносное трио тоже, судя по всему, пребывало в замешательстве. Одному Богу известно — что они подумали о нём...

"Один из них, должно быть, лидер — предложил представиться. Они меня не знают? Но что означал этот вызов? Зачем? Кто из них послал сигнал и почему они теперь делают вид, что сигнала не было?"

Он осмотрел останки Чумного доктора. Негусто...

"Кто же он такой? Инопланетянин? Что он делал в Москве и с какой целью убивал людей? И что это за электронные приспособления, пронизывающие его кости? Гибрид живого существа и машины? Как такое вообще возможно?"

Ни одного ответа на эту прорву вопросов у Мирослава не было. А панцироносцы, заслышав вой сирен, поспешили смыться с глаз долой...

Мирослав тоже поспешил убраться из парка. Он посидел на крыше ещё немного, наблюдая, в каком шоке и недоумении находилась опергруппа Братеевского ОВД, осматривающая скелет клювоносца и стоящие посреди дорожки замороженные, обломанные выше колен, ноги странного существа...