Панцироносица. Наука против волшебства. Книга первая. (гет)

33

Мирослав коротал вечер перед телевизором, созерцая кабельный канал с круглосуточным показом диснеевских мультфильмов, пуская под потолок кольца дыма и прикладываясь к двухлитровой пивной бутылке(эту ёмкость, в коей спирта было больше, чем собственно пива, впору было считать баклажкой), когда в дверь кто-то позвонил.

Негодуя на себя и свою неосторожность — и зачем только он взял привычку курить в комнате, когда это можно было делать на балконе? — он наскоро убрал с глаз подальше пепельницу, пачку "Честерфилда", недопитую бутылку, затолкал под диван груду порножурналов и вышел в переднюю.

Он опасался увидеть Димку. Или, неровен час, Стешку. Ему не хотелось объяснять кому бы то ни было, почему вдруг ему приспичило курить, топить себя в алкогольном суррогате и созерцать накачанные силиконом женские прелести.

Но за дверью стоял уже хорошо знакомый Мирославу господин Сен-Джойн в паре с каким-то высоким плотным седоволосым незнакомцем.

— Очень хорошо, что я застал вас дома, — сказал Сен-Джойн, — как видите, я не один... вы ведь помните, я недавно рассказывал вам о моём непосредственном начальнике?

— Да-да, — закивал парень, пропуская гостей в квартиру.

Целую неделю Мирослав жил только одной мыслью — когда же господин Сен-Джойн, или Азек Нефри, раскроет суть его таинственного появления на Московской Кольцевой. Но тот либо отмалчивался, либо ссылался на какие-то неприятности, улаживание которых требовало его безотлагательного присутствия. Не далее чем вчера Нефри объявил, что его, Мирослава, хочет увидеть очень важный и влиятельный господин, хорошо знающий его прошлое и когда-то водивший знакомство с его настоящими родителями...

— Итак, знакомьтесь, — начал Нефри, — вице-адмирал военно-космических сил Ванахема, Адам-Торсон Кинзи...

Мирослав молчал. Он был уверен, что впервые слышит прозвучавшее имя, но где-то в самых отдалённых уголках мозга чувствовалось какое-то движение... некая реакция. "Кем он мог приходиться моим настоящим родителям? — думал он, — другом семьи? Дальним родственником? Или кем-то ещё?"

— Я вас совсем не помню... — сказал наконец Мирослав.

— И это очень досадно, — вздохнул вице-адмирал, — я мог бы сказать, что когда-то был очень дружен и с вами, и с вашим отцом, и с девушкой, которую вы любили... она была мне всё равно что родная дочь, ибо у меня давно нет семьи, равно как и своих детей...

— Я любил? — Мирослав растерянно смотрел в глаза вице-адмирала.

— Скажите честно, — подался вперёд Нефри, — не будь на вас надет "Панцирь", вы сочли бы нас чокнутыми, так? Но мой друг и коллега не обманывает вас. Когда-то давно вы действительно любили, и в ваших руках была сосредоточена большая власть...

— Но я не понимаю, как такое возможно... ведь не мог я испытывать какие-то чувства к женщине в восьмилетнем возрасте?

— Мы не меньше вас хотим понять суть случившегося, — сказал Кинзи, — мы давно искали вас, и вот наконец нашли, но ваша амнезия разрушила все наши надежды. Я скажу больше — это настоящая катастрофа...

— Позвольте мне кое-что прояснить, — вмешался контрразведчик, — вы, когда впервые обнаружили у себя "Панцирь" — вы думали над тем, что не принадлежите этому миру? Что вы — не с Земли? Мы, возможно, сильно опечалим вас, если скажем, что вы действительно не с Земли, что ваша родная планета находится в другом измерении...

— Я думал об этом, — ответил Мирослав, — и готовил себя к чему-то похожему...

— Мы с удовольствием выслушаем ваш рассказ о том, как вы жили здесь все эти годы, — сказал вице-адмирал, — между прочим, я на эту ночь заказал столик в "Мире победителей". Не хотите составить нам компанию?

Мирослав пребывал в уверенности, что его решение отправиться невесть куда вместе с Кинзи и Нефри было исключительно его личным, ни от чего не зависящим решением. В действительности он уже не владел собой, а потому не мог отказаться.

Вице-адмирал и контрразведчик решили дождаться парня за дверью. Выйдя за порог неприбранной, пропахшей пивом и табаком квартиры, Кинзи повернулся к Нефри:

— Азек, ты не перестарался, когда вдарил ему по мозгам? Ты посмотри, во что превратилась его квартира. Это же сущая помойка, разве что крыс не хватает...

— Не переживай, — усмехнулся генерал, — всё это со временем будет исправлено. Я сделал главное — изолировал его от родных и друзей. Разумется, кое-что пришлось подкорректировать... например, относительно Степаниды...

— А с ней-то что приключилось?

— Ты что, не понимаешь, насколько она может быть опасна? — вопросил Нефри голосом учителя, объясняющего нерадивому ученику простейшее уравнение, — если она заподозрит, что на Индаса кто-то давит, то вокруг него начнут увиваться наши пакостные девочки... а потому я решил, что общение Индаса с этой девушкой поможет нам максимально отодвинуть тот момент, когда Хлоя Пи и её шайка наконец сообразят, что происходит. Тем более Индас много времени проводит на даче, а его сестрёнка намерена отправиться до вступительных экзаменов в Сибирь. Так будет даже лучше, ибо запах табака и пива через телефон не передаётся.

— Это хорошо, — кивнул вице-адмирал, не замечая испепеляюще-презрительного взгляда контрразведчика. Тот не мог понять — действительно ли Кинзи за последние сорок лет постоянного контакта с Прогрессорами настолько отупел, что не видит смысла в элементарных мерах предосторожности, или же попросту включает дурака.

— Я хотел бы знать, — Нефри задумчиво провёл ногтем по дверце электрощитка, — как именно к нашему господину должна вернуться его память?

— Откуда я знаю? — удивился Кинзи, — если Серенити испробовала на нём Серебряный Кристалл, то лишь приспешникам Космической Тирании известен ответ. Тут нам даже Прогрессоры не помогут.

Нефри надолго задумался и наконец сказал:

— Я уже придумал историю, которую мы преподнесём господину. Главное, чтобы ты, — он скосил глаза на вице-адмирала, — слушал в оба уха и думал, прежде чем говорить. А по мере того, как он будет впадать в транс, мы с тобой загоним в его подсознание нужную нам информацию и создадим ложный пакет памяти.

— Отлично, — кивнул вице-адмирал, — я ещё не очень представляю, что именно ты придумал...

— Скоро узнаете. Нам даже не потребуется насаждать в нём злобу и ненависть к мидгарианской принцессе. Злоба зародится в нём сама, будучи результатом его собственных умозаключений.

Кинзи прохаживался взад-вперёд по лестничной площадке, пытаясь осмыслить ситуацию. Увести ванахемского принца из-под носа панцироносиц так, чтобы те ничего не заподозрили, оказалось сложнее, чем он предполагал. Пожалуй, Нефри прав в том, что Индас должен поддерживать контакты со своей сестрой...

А контрразведчик думал о том, что столкновение помрачённого умом принца Индаса с панцироносицами заставит последних предпринять активные меры по пресечению его насильственного вывоза с Земли. Может, они спрячут его на своей базе и погрузят в искусственную кому. Может, придумают ещё что-нибудь, но так или иначе, вице-адмирал останется, как говорится, с носом...

Неожиданно для себя Нефри сформулировал решение.

"Мои единомышленники из Ордена лишили меня Калайлы, — подумал он, — теперь они хотят сделать то же самое с нашим господином. Они хотят, чтобы Церена с Серебряным Кристаллом исчезла навсегда. А почему бы мне не попытаться сделать так, чтобы они никогда не сумели дотянуться до неё? Это будет самый наилучший способ рассчитаться за Калайлу. Сделать так, чтобы они постоянно боялись лишиться своих магических даров... но без помощи принца Индаса здесь не обойтись. Надо как-то разбудить его настоящую память. И память Церены... но как?"

Контрразведчику оставалось лишь плыть по течению, смутно осознавая, что вырваться из сплетённой Светоносцами и Прогрессорами паутины будет гораздо сложнее, чем завязнуть в ней.

"Но ничего, — подумал он, — надеюсь, у меня будет время поразмыслить над этим. Пока же сделаем всё так, как угодно Кинзи..."

Тем временем на площадку вышел Мирослав. На нём были тёмно-синие джинсы и лёгкий тёмно-зелёный спортивный пиджак.

— Неплохо смотритесь, — заметил Кинзи, — ну что? Отпразднуем нашу встречу?

Возражать ему никто не собирался.

Каждый, кто въезжал на Шаболовку со стороны Серпуховского Вала, мог увидеть возле поворота на Лестева старую расселённую пятиэтажку, крыша которой была увенчана гигантской четырёхгранной пирамидой. Каждая из граней пирамиды представляла собой белый неоновый экран, по центру которого чернело пятно в виде глаза. Благодаря этому декоративному элементу ночной клуб "Мир победителей" стал известен далеко за пределами Донского района — известен не меньше, чем расположенное неподалёку здание ВГТРК с Шуховской башней.

Новые владельцы основательно перестроили "хрущёвку", после чего внутри стало достаточно места и для бара, и для казино, и для танцплощадки, и для нескольких сотен завсегдатаев, ведущих исключительно ночной образ жизни. Были там и другие, неприметные и укромные помещения, стены которых видели многое, для чужих глаз не предназначенное.

Кинзи, Нефри и Мирослав вошли в "Мир победителей" примерно за час до полуночи. В главном зале за столиками и возле барной стойки сидело около сотни посетителей, большинство из которых с трудом держали себя в вертикальном положении и предпринимали все усилия, лишь бы не очутиться на полу.

— Да, тут уже гулянка полным ходом, — заметил остановившийся в дверях вице-адмирал.

Публика в заведении была самая разная — небритые и вспотевшие представители как московского пролетариата, так и их классовые собратья с Кавказа и Средней Азии, женские и мужские особи очень лёгкого поведения, молодёжь, неведомо какими путями увильнувшая от весеннего призыва, а так же наглые, хамоватые, вырядившиеся в дорогие костюмы личности, старавшиеся выглядеть невероятно крутыми, но не являющиеся таковыми в действительности.

В зале гремела музыка; посетителям приходилось напрягать до предела свои голосовые связки, лишь бы докричаться друг до друга. Фонотека "Мира победителей" не отличалась систематичностью — после отыгранного джаза включался Eminem или ATB, следом за ними запускалась призывающая беспрерывно пить пиво Дискотека Авария или "Антиперестроечный блюз" от Александра Градского... Сейчас же из динамиков доносилась гнусавая картавня какого-то одесского барда, жалующегося, что "кругом одни евреи".

Кинзи провёл своих спутников к лестнице, ведущей на крытую галерею. Музыка звучала здесь гораздо тише, что избавляло от необходимости разговаривать на повышенных тонах, помещение делилось на несколько кабинок, окна которых имели пуленепробиваемые стёкла с односторонней проводимостью, а главное — можно было не опасаться чужих ушей.

Пока вице-адмирал заказывал выпивку и закуску, Мирослав и Нефри какое-то время наблюдали сверху за посетителями и за помостом с шестом, вокруг которого извивалось полуобнажённое человеческое существо неопределённого пола и возраста. Когда наконец Кинзи вернулся, контрразведчик переключил внимание на Мирослава и сказал:

— Прежде всего, как я думаю, вам хочется побольше узнать о тех местах, где вы родились и выросли... не так ли?

— Пожалуй, да, — согласился парень, — значит, вы говорите, что я родом с Ванахема... планеты из другого измерения. Правильно?

— Правильно...

Нефри пустился в рассказ о двойной системе Валгаллы-Муспелхема, о планетах, обращающихся вокруг звёздной пары, о спутниковой системе Асгарда и его трёх населённых людьми лунах... Мирослав слушал, не перебивая. Его собеседники вкратце рассказали историю заселения и освоения Мидгарда — материнской планеты, прародины всех жителей Союза Независимых Миров, и перешли к покорению космоса.

Кинзи и Нефри ненавязчиво, по крупицам сеяли зёрна неприязни к материнской планете. Мало-помалу Мирослав пришёл к выводу, что Мидгард обращался со своими подданными, как с бессловесным скотом, вышвыривая их на необитаемые, малопригодные для жизни планеты, что мидгарианский космический флот беспощадно выжигал с орбиты поселения на тех мирах, что жаждали независимости от метрополии, что мидгарианские правители рассматривали свои колонии лишь как поставщиков стратегических материалов и людских резервов для своей армии...

Сопоставляя мелкие, словно бы невзначай озвученные детали, вспоминая мимоходом оброненные фразы, Мирослав всё больше и больше убеждался, что правящий дом Сегнуссена окончательно деградировал и погряз в разного рода преступлениях против человечности.

— Мидгард, — говорил Нефри, — вёл в отношении своих подданных ту же политику, что и средневековая инквизиция здесь, в Западной Европе. Он безнадёжно отстал в научном развитии. Причина этого крылась во вмешательстве церковников в светские дела...

— Некоторые планетарные правительства, — вторил товарищу Кинзи, — сняли все ограничения на научные исследования. Учёные получили полную свободу выбора в изучении различных явлений природы. Например, на Ванахеме и Немезисе было открыто, что человеческая душа есть материальный объект, вполне доступный для исследований и различных экспериментов...

— Мы установили, — продолжил Нефри, — что так называемые обряды "чёрной магии", практикуемые различными закрытыми мистическими группами, помогают человеку отделять душу от тела и путешествовать по различным параллельным мирам, по космосу, по родовой памяти... мы знаем способы развить и усилить различные психокинетические способности каждого отдельно взятого индивидуума, можем обмениваться душами с телами существ высшего порядка и изучать их миры, в то время как они изучают нас...

— Кроме того, — добавил Кинзи, — мы избавились от многих предрассудков. Всё то, о чём говорил мой друг, на Мидгарде было невозможно по причине его отсталости от мирового прогресса. У нас на Ванахеме разрешены гомосексуализм, скотоложство, педофилия, некрофилия, каннибализм и инцест... не побоюсь заявить об этом — для некоторых научных экспериментов эти склонности порой даже бывают необходимы. Каждый житель нашей планеты может свободно вступать в контакты с обитателями многомерных пространств, и это не является чем-то предосудительным. Наша медицина и генная инженерия достигла воистину невероятных успехов. Мы можем приделывать себе жабры, плавники, щупальца, клешни, птичьи клювы, ласты, свиные пятачки и лапки насекомых...

— Я, как вам известно, работал в разведывательном ведомстве, — рассказывал Нефри, — и я менял свою внешность в очень широких пределах. По моему виду ведь нельзя сказать, что мне уже свыше ста лет? Как видите... однажды в целях конспирации я был вынужден поселиться в теле женщины. Я пережил и испытал всё то, что чувствует женщина, начиная от первых ухаживаний до замужества, близости с мужчиной, рождения ребёнка и его вскармливания...

Контрразведчик едва заметно усмехнулся и наклонившись вперёд, сказал:

— И, между нами говоря — ощущать, как мужчина входит в тебя, как он в тебе движется, чувствовать себя слабой и беспомощной, содрогаясь при этом от наслаждения — это было непередаваемо. Волшебно. Я бы с радостью согласился побыть женщиной ещё лет двадцать...

Ошарашенный всей этой грудой информации, Мирослав неожиданно поймал себя на мысли, что и ему тоже интересно было бы всё это прочувствовать...

— Сейчас я — это я, — говорил Нефри, — но мы могли бы явиться вам и в другом обличье...

— Например? — спросил Мирослав.

— Ну... — контрразведчик поскрёб затылок, — ну, например, в виде говорящей чёрной кошки. Или в виде белого крылатого коня, который прилетал бы по ночам в вашу комнату. Но мы не стали рисковать, опасаясь за ваш рассудок. Да и, по правде говоря, мы потеряли доступ к технологиям, позволяющим провернуть такой фокус. Мы, если так можно выразиться, изгнаны на Землю, ибо наша родина разрушена. Кто знает, может, сейчас она возродилась, но мы пока не можем на неё вернуться.

— Почему?

— Одна из причин — вы. Мы хотим понять, что с вами случилось и почему ваша память не пробуждается. Мы поняли только одно — кто-то изъял вас из вашего родного тела и переместил в пустой клон, скопированный с какого-то мальчика лет восьми, впоследствии убитого.

— Убитого? — потерянным тоном переспросил Мирослав.

— Увы, — Нефри состроил скорбную мину, — наши враги часто практикуют этот способ. Говоря о чистоте и целомудрии, мидгарианские правители лгут и себе, и другим. Втайне от народа они используют официально запрещённые технологии в преступных целях. И вы — не единственный, чьё "Я" было изъято из исходного тела и перемещено в другую оболочку...

— То есть, они таким образом избавляются от неугодных людей, — догадался Мирослав, — помещают их в тела детей и выкидывают на планеты в других измерениях...

Между тем Кинзи и Нефри изливали потоки красноречия, живописуя страшные преступления мидгарианской армии и её командования. Мирослав услыхал о концентрационных лагерях, набитых людьми, которые, на свою беду, всего лишь хотели выглядеть модно и экстравагантно. Они заменили себе родной нос на свиной пятачок, челюсти — на птичий клюв, приделали дополнительную пару глаз, а то и конечностей — клешни, щупальца, или, скажем, копыта... Нефри описывал грязные бассейны с гнилой водой, в которой обитали люди-амфибии, рассказал о крылатом мальчике, над которым систематически издевались отравленные пропагандой одноклассники, упомянул об охотничьих забавах, устраиваемых "золотой" молодёжью Мидгарда — в качестве дичи на такой охоте выступали особо причудливые человеческие особи со множеством конечностей...

Молодой человек думал о девушках, в которых он подозревал панцироносиц. Он всё больше убеждался, что странные происшествия, имевшие место в Москве и ряде других регионов Земли, есть не что иное, как одна из таких "охотничьих" забав. Он напрочь позабыл, что необычные существа, некоторых из которых он убил лично, были далеко не невинными созданиями. И тем не менее его смущали некоторые нестыковки в рассказе соотечественников...

— Но послушайте, — сказал он, — получается, что эти девчонки... все уверены, что они — такие же люди с Земли, как и... так значит, они — клоны? Мидгариане вселили души уже взрослых людей в детские клонированные тела, а тела-исходники — утилизировали?

— Погодите, — поднял руку Кинзи, — не всё так быстро. Может, ваши выводы верны, но утверждать наверняка ничего пока нельзя. Давайте лучше выпьем...

С этими словами он налил себе и каждому из собеседников по стакану водки. Строго говоря, употребляемое ими пойло имело с водкой мало общего, ибо оно изготавливалось и разливалось в крайне скверных условиях и имело множество непригодных для усвоения примесей. Но им было всё равно. Вице-адмиралу и контрразведчику доводилось пить напитки и с более удивительным химическим составом, а Мирослав мало что понимал в спиртном, тем более он уже не был собой прежним...

Воспользовавшись небольшим перерывом, они взглянули в главный зал "Мира победителей". Огромная толпа молодёжи, разодетая в сплошной кожезаменитель и чёрные футболки с рисунками на инфернальные и порнографические темы, окружила помост, на котором вокруг шеста прыгал и извивался молодой, спортивного сложения негр в розовом кружевном белье. Пьяные недоросли орали и бесновались, то и дело вскидывая руки словно бы в нацистском приветствии, разве что при этом вместо раскрытых ладоней демонстрировалась "голова Бафомета". А представитель расы чернокожих старался вовсю, выкидывая замысловатые коленца, а под конец начисто избавился от всего надетого, вызвав тем самым целую бурю восторга...

— Всё-таки это дико и нелепо, — заметил Мирослав, отворачиваясь от окна, — убивать человека только за то, что тот решил приделать себе свиной пятачок или птичий клювик...

Всего лишь неделю назад его вывернуло бы наизнанку, если бы кто-то предложил сделать подобное ему самому. Но он уже не помнил своих прошлых предпочтений. Он считал, что всегда был таким, каким видел себя после первой встречи с Азеком Нефри на Борисовских прудах.

— Да, это нелепо, — дружно закивали Нефри и Кинзи.

Мирослав начал рассказывать соотечественникам о себе — начиная с событий четырнадцатилетней давности, когда третьего числа августа-месяца его нашёл патруль ГАИ. Соотечественники не перебивая слушали рассказ о сиротском приюте, попытках излечить амнезию, новом отце и матери, школьных годах и службе в ВДВ... Он подробно, стараясь не упускать ни одной детали, поведал о первом развёртывании "Панциря", о своих снах и незнакомке, которая в них появлялась, о проникновениях в ювелирные магазины и встречах с панцироносицами...

— Да... "Панцирь", — кивал головой Кинзи, — удивительная вещь...

Он задал Мирославу некоторые уточняющие вопросы относительно свойств "Панциря" и источниках его питания. Молодой человек убедился, что перед ним действительно сидят его соотечественники, причём наделённые большой властью и знающие очень многое...

Лишь об одной вещи он им так и не сказал — о словах полуночной незнакомки, обещавшей полное восстановление утраченной памяти после обнаружения Серебряного Кристалла. Что побудило его скрыть этот факт — он и сам не понимал.

— Даже "Панцирь", — повторил Кинзи, — даже эту вещь они сумели использовать в своих кровавых похождениях...

Наконец Мирослав потребовал ответа на самые главные волнующие его вопросы — что за девушку он когда-то любил и чем он занимался у себя дома, на Ванахеме.

И вице-адмирал с контрразведчиком удовлетворили его любопытство, рассказав ему о мидгарианской наследной принцессе и о том, кем он был до появления на Земле. Само собой разумеется, что они перевернули историю любви Индаса и Церены с ног на голову, изобразив девушку самыми чёрными красками, приписав ей роль зачинщика "охотничьих забав" и личное участие в пытках и убийствах многих несчастных, коих угораздило променять носик на клювик...

В любое другое время Мирослав только посмеялся над этими россказнями, но сейчас ему было не до смеха. В его памяти оживали многие, нигде не упомягутые детали и эпизоды. Он поверил, что завеса, скрывавшая тайну его прежней жизни, наконец-то поднялась. Он высказывал свои догадки и домыслы — а Кинзи с Нефри многозначительно переглядывались, узнавая в словах ванахемского принца всё то, что они сами же и вколотили в его голову...

— Однако засиделись мы здесь с вами, — объявил Кинзи, — надо и честь знать. Вам, Мирослав Михайлович... так мы будем называть вас здесь, на Земле — не мешало бы отправиться домой. Вам многое предстоит обдумать. Но по пути мы вам покажем проход на нашу секретную базу. Мы познакомим вас с некоторыми нашими людьми, которым следует взглянуть на вас лично, дабы ни с кем не перепутать...

— У вас на Земле своя база?

— Да, и недалеко отсюда мы выстроили подпространственный тоннель для выхода на поверхность. Мы готовы ждать столько, сколько потребуется, чтобы вы наконец приняли верное решение...

— Но ведь мы не можем вернуться на Ванахем сейчас? — уточнил Мирослав.

— Не можем, — развёл руками Кинзи, — мы пытаемся решить эту проблему, но, я полагаю, вам хочется познакомиться с соотечественниками? Не так ли?

— Конечно, но я не готов... точнее, не чувствую себя достаточно готовым для того, чтобы покинуть Землю.

— Я понимаю, — ободряюще улыбнулся вице-адмирал, — но не беда. Со временем жизнь всё расставит на свои места...

Нефри искоса глянул на Кинзи. Тот буквально одержим мыслью причинить принцессе Церене невыносимую боль. Что мешает ему прямо сейчас запаковать Мирослава в скафандр и выкинуть через портал на орбиту Идуна? Но нет же. Он тянет резину, как будто нарочно хочет посильнее раздразнить панцироносиц...

Минуту спустя они покинули насквозь прокуренное, сотрясаемое хип-хопом здание "Мира победителей" и вышли на свежий воздух. Нефри повёл своих спутников через заполненную до отказа парковку к своему "Бентли". При этом он глянул в просвет между домами — и внезапно замер на месте.

— В чём дело? — осведомился Кинзи. Он тоже остановился, повернул голову — и буквально прирос к асфальту.

Вице-адмирал и контрразведчик не отрываясь смотрели на тёмные купола Большого Собора, возвышающегося за стеной Донского монастыря, и чувствовали они себя на редкость отвратительно.

Со стороны монастыря так и веяло тем, что Светоносцы называли Космической Тиранией. Чем бы оно ни было — оно лишало Прогрессоров возможности помогать людям, согласившимся выполнять их волю. Мало того — едва взглянув на тёмные купола и отливающие позолотой кресты, оба Светоносца почувствовали, как магические дары медленно оставляют их.

Страх перед лишением психокинетических способностей соединился с опасением, что наследный ванахемский принц выйдет из-под их контроля, и, чего доброго, захочет рассчитаться со своими мучителями. И всё это помимо приступов мигрени, одышки, болей в суставах и рези в глазах.

Мирослав тоже чувствовал себя неважно. У него ничего не болело, но в голове бушевала буря. Он недоуменно оглядывался по сторонам, словно не мог понять — как он попал на эту улицу и эту парковку, и наконец заметил двух человек, привалившихся к борту чёрной иномарки. Одним из этих людей был австралийский промышленник Мэттью Сен-Джойн...

"Что происходит? — спросил себя парень, — что я делаю здесь?"

Он прислушался к своим ощущениям.

"Вот гадство, да я же надрался, как сапожник! — он едва не сказал эти слова вслух, — как... когда я успел?"

Мирослав медленно двинулся через парковку к фасаду "Мира победителей", и это стало его ошибкой. Выбери он любое другое направление — в сторону сквера возле монастырской стены, к Донскому кладбищу или хотя бы к трамвайной остановке — то у него было бы достаточно времени, чтобы полностью избавиться от дьявольского наваждения, в котором его держали всю прошедшую неделю.

Но он остановился прямо под белой пирамидой с чёрным глазом. Купола исчезли из виду, и Мирослав вновь превратился в безропотного зомби.

А рядом притормозил "Бентли" генерала Нефри, и незнакомый женоподобный юноша, сидевший за рулём, опустил стекло и пригласил молодого человека в салон.

— Знакомьтесь — мой секретарь Накем Зойсман, — представил юношу вице-адмирал, — он очень вовремя подоспел... Космическая Тирания едва не угробила нас...

— Не понимаю, о чём вы говорите? — Мирослав оглянулся на Кинзи и Нефри. Оба были смертельно бледны, то и дело хватались за головы и болезненно морщились, — вам что, плохо?

— Не просто плохо, — хрипло отозвался Нефри, — нам просто хуёво... всё из-за этих куполов с крестами, будь они неладны...

— У вас нет психокинетического дара, и вам не понять, что это такое — жить со страхом потерять его, — вторил Кинзи, — это очень неприятно и болезненно...

— Держите, — Накем передал через плечо бутылку с психотропным зельем, без которого не мог обходиться ни один Светоносец. Кинзи с Нефри выпили почти половину настойки, Накем — половину от остатка. Остальное досталось Мирославу.

— Ну вот, — Нефри забрал у парня бутылку и вышвырнул в окно, — совсем другое дело.

Ему никто не ответил. Помалкивал и Мирослав. Он всецело положился на волю своих соотечественников.

После пяти минут езды Накем остановил машину возле станции технического обслуживания, расположенной в самом центре обширной парковочной зоны, выполненной в форме пентаграммы.

— Вот здесь, за этими воротами, — указал вперёд Кинзи, — расположен проход на нашу базу.

Ворота приподнялись, и Накем завёл машину в тускло освещённый, заставленный станками и стеллажами гараж.

— База здесь, прямо под нами? — уточнил Мирослав.

— Не совсем, — ответил Нефри, — чтобы попасть на неё, нужно миновать сеть подпространственных тоннелей...

— Подпространственных... это как?

— Скоро увидите, — улыбнулся Кинзи, — уверен, вам это понравится...

Вскоре после того достопамятного дня, когда полковник Джедис и его экстрасенсы разбились вместе с дисколётом, а на базе в долине Спокойствия взорвался телепортер, Кинзи соизволил приблизить к себе инкопа Лукаса и передать в его распоряжение одну замечательную вещь.

Вице-адмирал показал Лукасу сеть подпространственных тоннелей, посредством которой наставники ванахемского принца и посвящённые в их тайну люди могли свободно перемещаться по планете без всякого телепортера.

Сам Кинзи, как и всякий Светоносец высших степеней, мог телепортироваться куда угодно по своему желанию без технических устройств. Он имел полную свободу передвижения, равно как и Нефри, Зойсман и Госкат, но для крупномасштабных операций против Земли их сил было недостаточно. А потому — и на тот случай, если доставка нового телепортера задержится — Светоносцы силой своей магии создали личную транспортную сеть, охватывающую все стратегически значимые точки планеты, в том числе и Москву.

Кинзи не знал лишь одного — инкопы проникли в эту сеть задолго до его соизволения, в первый же день после того, как она была создана.

Лукас деятельно и тщательно готовился к захвату лабораторного комплекса. С помощью собственной агентурной сети он следил за панцироносицами и принцем Индасом. Сейчас, когда вице-адмирал почти остановил работу матки-рипликатора и держал не инициированных клонов под строгим учётом, эта агентурная сеть пришлась очень кстати.

Кроме Лукаса, об этой агентурной сети знали двое его помощников — инкопы Д-2 и З-10, а так же двое людей — Накем Зойсман и Рэй Петсайд. Последнего удалось завербовать, намекнув ему о невероятных возможностях Серебряного Кристалла. Едва Рэй услыхал, что с помощью этой вещи можно выпросить несметное количество денег, груды золота и гору многотонных алмазных глыб, то не раздумывая согласился шпионить за своими боссами — вице-адмиралом Кинзи и майором ВКС Немезиса Джеромом Одри.

Но не только страсть к наживе заставила Рэя стать подельником Лукаса. Негр, как выяснилось, очень многое знал о делишках, проворачиваемых Петсайдом на Ванахеме ещё до командировки на Землю. Лукасу достаточно было лишь напомнить о трагических последствиях, которые ожидают Рэя в том случае, если Кинзи узнает о краже комплектующих деталей и приборов, предназначенных для для матки-рипликатора... В результате Рэю пришлось вместе с Лукасом тайно отправиться на Ванахем, нелегально вывезти оттуда краденые рипликационные чаны, и, соблюдая все мыслимые меры предосторожности, протащить их через подпространственную сеть в Москву.

В Москве Лукасом были завербовны четверо человек, которые как нельзя лучше подходили для его планов. Они исправно доносили ему о всех передвижениях панцироносных девочек, прятали у себя проникающих в город инкопов, снабжали биоматериалом мини-рипликатор Петсайда и время от времени доставляли для личной клоно-гвардии Лукаса малолетних детей, коих инкопы насиловали, а порой убивали и съедали.

Первым и самым опасным в этом квартете был работник СКМ при УВД Южного административного округа. В его задачу входила слежка и прослушивание панцироносиц и близких им людей, а так же доставка биоматериала для мини-рипликатора. Таковым материалом служили, как правило, подрабатывающие на столичных трассах женщины, а так же спившиеся бездомные бродяги, в изобилии водившиеся на любой городской свалке.

Второй агент работал в управлении социальной защиты того же округа. Он тоже собирал информацию об интересующих Лукаса девочках, а так же доставлял инкопам на утеху приглянувшихся им детей. Этого человека Лукас завербовал не без дальнего прицела, ибо при его возможностях — а чернокожий заговорщик рассматривал и такой вариант — можно было, не вызывая подозрений, изъять из родной семьи Сашку — младшего брата Киры Беляковой, с целью обменять его жизнь на Серебряный Кристалл.

Третий агент работал в 998-й школе . Он следил за капитаном Пи, ванахемским принцем, его друзьями и названными родственниками. Кроме того, он имел записанный на подставное лицо загородный дом, в котором Лукас со своими подчинёнными устраивал пышные кровавые оргии.

А четвёртый агент являлся никчёмной полуграмотной личностью с очень скудным образованием и кругозором. Его использовали на самой грязной работе — зачистке следов и устранении свидетелей.

Все эти люди согласились работать на Лукаса по разным причинам. В основном — из страха, так как все они ещё до появления в их жизни таинственного негра успели натворить таких дел, что каждому из них в случае разоблачения грозила высшая мера наказания. Во-вторых, Лукас хорошо платил, причём не скупясь, отвалив каждому в качестве задатка по полмиллиона американских долларов и пообещав по окончании сотрудничества заплатить в сорок раз больше — и это помимо новеньких американских паспортов и банковских реквизитов...

А в-третьих, сама личность Лукаса и его монструозных, сконструированных невесть из каких органов помощников, прямо-таки располагала нечистых на руку индивидуумов к тому, чтобы продать подороже и честь, и совесть, и душу, и отечество в придачу. Падкие до денег и американских паспортов люди были убеждены, что работают на инопланетную разведку и готовят плацдарм для будущих благодетелей, которые, мол-де, уже собрались в дорогу, вот-вот прилетят на Землю и сделают всех её жителей счастливыми...

Прослышав, что Кинзи и Нефри намерены привести Мирослава Кратова в "Мир победителей", Лукас немедля отправил туда всю свою гвардию и даже лично посетил заведение в образе танцора-стриптизёра. Ему очень хотелось знать — как именно Светоносцы будут склонять парня к сотрудничеству. Всё прошло чинно и гладко; троица ничего не заподозрила, и вскоре Лукас примчался на проезд Бартини, к станции техобслуживания, и ушёл в подпространство.

— ...Эти дураки ничего, абсолютно ничего не заподозрили! — бахвалился Лукас перед своими помощниками — инкопами Д-2 и З-10, — а я и мои мальчики слышали абсолютно всё, что они говорили!

— И как? — поинтересовался четырёхкрылый Д-2, — Индас согласился переехать на Ванахем?

— Пока ещё нет. По большому счёту не так уж важно, когда он туда отправится. Даже если что-то пойдёт не так, если вместо подлинника на Ванахем поедет копия — не страшно. Так будет даже лучше.

Лукас самодовольно улыбнулся и подтянул повыше трусики-стринги.

— Меня никому не провести, — говорил он, — от меня никто и ничто не укроется. Я предусмотрел и распланировал абсолютно всё. Друзья мои, у вас глаза на лоб полезут, когда вы узнаете, что я придумал. Вы думаете, что я ограничился лишь тем, что влез в подпространство и время от времени хожу на Ванахем и прочие планеты? Как бы не так! С момента инициации я видел множество умопомрачительных вещей, имел множество удивительных встреч, побывал во множестве разбросанных в пространстве и пространствах мест... вам даже не снилось то, что я видел...

— Ну не скажи, — ухмыльнулся З-10, делая глубокую затяжку из набитой марихуаной "козьей ножки".

— Я очень хорошо подготовился, — нахваливал себя Лукас, — я расставил ловушки всюду, где только можно. Я предпочитаю всаживать сразу десять ножей в одну спину, запускать по пять бумерангов в одну утку, стрелять самой крупной картечью в любую, даже самую незначительную цель... только так можно добиться успеха. Я замёл все следы. Панцироносицы не достанут нас, как бы им этого ни хотелось...

— Боюсь, что если мы будем действовать такими темпами — за нас возьмутся приспешники Космической Тирании, — заметил четырёхкрылый, — если это случится — нам конец. А мне так понравилась Земля и моё воплощение...

— Слушай, Лукас, — З-10 бросил "козью ножку" на пол, — сейчас сюда придут Кинзи, Нефри, Зойсман... давай завалим их прямо здесь? Что мы теряем?

— Что ты делаешь? — возмущённо воскликнул Лукас, подбирая дымящуюся закрутку, — это же самая дорогая шмаль, какую я только мог достать!

Он докурил остатки наркотика и сказал:

— Копии... всё упирается в копии Индаса и Церены. Они будут готовы началу июля, а может, к середине... я хочу эти копии! Хочу установить с ними контакт... они — важнейшая деталь моего плана, и это не говоря о том, что мы должны избавиться от мерзопакостных девочек, забрать их "Панцири", расправиться с Цереной, но прежде всего — устранить Светоносцев. У меня тысяча вариантов, и я выбираю тот, что лучше всего подходит к ситуации. Вы ведь знаете, что Хлоя Пи забрала себе газовую капсулу?

— Ну и что? — четырёхкрылый нетерпеливо задвигал росшими из головы осьминожьими щупальцами.

— Это улика, дружище. Ценная улика. А Кинзи умеет обращаться с уликами. Когда эта капсула попадёт к нему в руки...

— С чего ты взял, что она попадёт к нему?

— Обязательно попадёт, — усмехнулся Лукас, — вот увидите. Что же касается нашего будущего... как только всё будет готово, я объявлю об этом во всеуслышание. Вы ушам не поверите, когда я изложу свой настоящий план...

— Хоть бы, хоть бы, — пробурчал четырёхкрылый.

В дверь тесной, тускло освещённой комнаты постучали, и на пороге возник Рэй Петсайд.

— Пришёл Сергей Геннадьевич, — сказал он, — впустить?

Лукас в считанные секунды облачился в смокинг, надел туфли и кивнул Петсайду; тот посторонился, пропуская в комнату невысокого, плотно сбитого рыжеволосого человека лет сорока пяти.

Сергей Геннадьевич раз в двое суток приходил с докладом на станцию техобслуживания, передавая Лукасу или кому-нибудь из его подчинённых материалы по панцироносицам. И нельзя сказать, что он был в восторге от встреч с четырёхкрылой кальмароголовой тварью или с человекообразным существом, голова которого была снабжена самым настоящим клювом, да ещё и красным петушиным гребешком. Глядя на этих уродцев, он вспоминал странные происшествия, имевшие место в городе, и зловещие слухи, ходившие как среди его сослуживцев, так и мирных обывателей...

Ещё в первые дни работы ему объяснили, что существа, вознамерившиеся осчастливить и озолотить землян, могут по своему желанию изменять физиологию своих тел в очень широких пределах, но легче от этого не становилось. Иной раз майор милиции чувствовал нечто похожее на угрызения совести. Взятки, сфабрикованные и разваленные дела, выбивание показаний — теперь всё это казалось невинными шалостями в сравнении с тем, чем он занимался последние два месяца. В то, что таинственные чужаки принесут на Землю "светлое будущее", Сергей Геннадьевич нисколько не верил. Уже одно то, что они предпочитали есть человечину, говорило о многом. А тут ещё им понадобилась информация о какой-то малолетней замухрышке из Братеево — Лукас неизменно подчёркивал, что Кира Белякова представляет для его хозяев огромный интерес. Сергей Геннадьевич изломал себе всю голову, пытаясь самостоятельно разгадать причину этого интереса, но так и не придумал ничего путного, а уточнять у Лукаса не поворачивался язык. К тому же двадцать миллионов долларов вкупе с домиком в Пенсаколе так и жаждали свалиться ему прямо в руки, посему у него были веские причины держать свои вопросы при себе.

Лукас молча слушал доклад агента. Ничего чрезвычайного и интересного у опекаемых майором девочек не случилось — сдача экзаменов, встречи с подружками, прогулки по магазинам и паркам, одна из них вскоре отправится куда-то под Красноярск к дяде, другая — в Андреаполь, ещё одна с подружкой десятого числа после сдачи русского языка поедет под Рязань в Заборье... Телефонные переговоры не имели пометок "срочно", стало быть, с ними можно подождать... Сергей Геннадьевич окончил доклад и сказал:

— На этом у меня всё. Есть, правда, одна небольшая проблема...

— Что такое?

— Еслик, — майор многозначительно посмотрел на Лукаса, — этот придурок крепко подставился, да так, что мама — не горюй...

Лукас усмехнулся. Неужели эта тупизна способна отравить кому-то существование?

— Тот сопливый замкадыш, которого он привёз сюда утром второго числа, — говорил майор, — после того, как ваш четырёхкрылый дружок попользовал его, Еслик должен был по тихому придавить сопляка и выкинуть подальше отсюда, в какой-нибудь коллектор или на свалку...

— И что?

— Вместо этого он сам оттрахал парнишку и бросил его тут, недалеко, возле школы. Вы хоть понимаете, что это значит? Теперь у экспертов есть образец ДНК подозреваемого, и если он попадётся, то всех нас заложит... не пора ли от него отделаться?

— Не волнуйся, — улыбнулся Лукас, — никто на Еслика не подумает. Ты просто плохо нас знаешь, потому и опасаешься. Его ДНК нет ни в одной базе, я лично проверял, когда вписывал его в нашу тему. Вообще забудь про Еслика. Он худо-бедно подчищает за нами говно, и на том ему спасибо. Занимайся девочками, а с этим болваном я сам разберусь, когда сочту его бесполезным...

Тон, которым были сказаны эти слова, очень сильно не понравился майору.

"Значит, — подумал он, — Лукас грохнет и меня, и Рустама, и Вовчика, когда поймёт, что мы ему не нужны?"

Он окончательно понял, что Земле грозит нешуточная опасность со стороны злобных и кровожадных захватчиков. Хотят ли они загнать человечество в новый ГУЛАГ, или сожгут все города и уберутся куда подальше — не важно...

Но ему так хотелось взять в руки долгожданный паспорт самой свободной и демократичной страны в мире!

И увидеть на своём банковском счету число со множеством ноликов...

А потому все свои догадки и сомнения он держал при себе.

В конце концов, плевать он хотел и на закон, который был призван защищать, и на народ, и на государство... Да и на Землю тоже, пропади она пропадом...

О том, что "самая свободная и демократичная страна в мире" тоже может сгореть вместе с его домиком у моря и им самим, он как-то не подумал. Может, ему не хватило времени, а может, элементарного здравого смысла.

Лукас проводил Сергея Геннадьевича до дверей и сунул в карман USB-накопитель с записями телефонных переговоров.

— Какая досада, какая досада, — воскликнул он, — чёртов Кинзи, чтоб ты сдох!

— Чего ты так разорался? — осведомился четырёхкрылый.

— Из-за Кинзи мы лишены возможности получать самую свежую информацию! — разорялся Лукас, — раньше, когда они инициировали по сотне клонов в день, всё было проще...

— Но ведь наши сородичи заняли восемь неучтённых клонов, — вмешался З-10.

— И что с того? — повернулся к нему негр, — мы оживили их, потому что в любую минуту они могут нам понадобиться в полном составе! А новая партия подоспеет только к середине июля... Впрочем, хорошо, что у нас есть хотя бы восемь капсул-рипликаторов...

Лукас преисполнился решимости как можно скорее захватить лабораторный комплекс. Тогда он сможет выпускать клонов тысячами; вселяемые в них Прогрессоры будут своевременно снабжать его новой информацией — и надобность в набранной из людей агентурной сети отпадёт сама собой.

Петсайд вновь вошёл в комнату и доложил о прибытии вице-адмирала и ванахемского принца.

— Ну ладно, — Лукас надел шляпу, повязал галстук и подхватил прислоненный к стене дорогой кожаный портфель, — сидите здесь и не вылазьте, пока Кратов не свалит отсюда.

Лукас, в отличии от двух своих приятелей, выглядел человеком, и Кинзи не считал нужным ограничивать его свободу. Инкоп вышел в коридор и дождавшись, пока Петсайд отвернётся, вынул из кармана лист бумаги с авторучкой и написал одну-единственную строчку:

"Кинзи прячется в Антарктиде, в долине Спокойствия, в подземном убежище. Вход расположен в старой пирамиде, между пиком Бартини и грядой Парсонса".

Место, в которое попал Мирослав, действительно было необычным. Оно никак не могло быть размещено на территории скромной по своим размерам станции техобслуживания. Вице-адмирал шёл впереди, уверенно находя путь в лабиринте просторных, словно тоннели метрополитена, коридоров, слабо освещённых неизвестно откуда берущимся светом.

Их путь закончился в зале, стены которого имели округлую форму и чем-то напоминали купол обсерватории. Мирослав увидел несколько лестничных пролётов, ведущих к опоясывающей зал галерее, проложенной под рядом высоких окон. Через какие-то из них были видны облака и синее дневное небо, в других сверкали звёзды, из третьих просматривалось предзакатное зарево...

— Мирослав Михайлович, — вице-адмирал тронул молодого человека за локоть, — познакомьтесь... этих людей вы в любой момент встретите здесь...

Мирослав увидел перед собой невысокого и плотного немезисца Джерома Одри, длинного и нескладного Рэя Петсайда и молодого негра в смокинге и шляпе, которого Кинзи представил своим адъютантом.

— Как только вы появитесь на парковке, — объяснял Кинзи, — вас увидят и без промедления проведут сюда.

— А эти окна, — парень указал на круглую галерею и ряд светлых и тёмных прямоугольников, — это что? Видеоэкраны?

Кинзи кивнул контрразведчику, и тот провёл Мирослава по лестнице к одному из оконных проёмов. Следом за ними поплёлся Лукас.

— Смотрите, — Нефри открыл створку, за которой виднелся обрывистый морской берег и шеренга из полутора десятков вытесанных из камня статуй, — это остров Пасхи.

Мирослав тут же почувствовал солоноватый запах океана и услыхал рокот разбивающихся о скалы волн. Он был уверен, что на его часах время — далеко за полночь, но из этого окна он отчётливо видел полуденное Солнце и даже чувствовал тропический жар...

— Если мы вылезем из этого окна, — сказал Нефри, — то окажемся в десятке тысяч километров от Москвы.

— Ну дела, — пробормотал парень.

Контрразведчик показал ему залитый ночными огнями Лондон, утренний рассвет в Сиднее, Сеуле и Токио, гигантское стадо моржей на берегах Новой Земли... Тем временем Лукас, улучив момент, неловко дёрнулся, будто споткнулся, схватился при падении за кратовский пиджак и неуловимым движением всунул в его карман записку.

— Тысяча извинений, господин, тысяча извинений, — униженно лепетал инкоп с видом побитой собаки.

— Ничего, ничего, — скороговоркой сказал Мирослав, — всё в порядке...

Кинзи тоже поднялся на галерею и остановившись возле одного из окон, сказал:

— А вот здесь проход на нашу базу, — он отомнул створку, и из проёма повеяло холодом и сыростью. За окном начинался коридор с грубо обтёсанными базальтовыми стенами и наспех отполированным полом.

— Время уже позднее, — сказал Нефри, — мы вызвали вам такси. Одри проводит вас к выходу...

Как только Одри и Мирослав скрылись в коридоре, Нефри отозвал Кинзи в сторону и понизив голос, спросил:

— Что ты думаешь обо всём этом? Наш господин согласится покинуть Землю?

— Как сказать... — вице-адмирал задумчиво потёр подбородок, — конечно, не сразу, но согласится.

— Хотелось бы знать точно, сколько пройдёт времени, прежде чем он примет окончательное решение.

— Мне тоже этого хотелось бы, — согласился Кинзи, — но не думаю, что слишком много. Месяц. Может, два. Следует учитывать, что Прогрессоры тоже заинтересованы в возвращении Индаса. Его нужно показать народам Союза, представить как раскаявшегося и вернувшегося домой блудного сына, преисполненного готовности вновь взяться за распространение демократии по галактике...

Генерал нервно рассмеялся.

— Неужели Прогрессоры помогут Индасу решиться на возвращение?

— Конечно помогут, — усмехнулся Кинзи, — они куда лучше знают ситуацию...

Нефри попытался представить себе помощь, которую Прогрессоры окажут ванахемскому принцу. Неужели совместных усилий двух мощных экстрасенсов недостаточно для промывки мозгов наследника Ванахемского Трона? Кинзи явно что-то недоговаривал.

А тот долго над чем-то думал, а потом спросил:

— Скажи-ка мне честно, Азек... это ты уделал Зака и его группу?

— Что за хрень ты городишь? — удивился контрразведчик, — конечно не я... а почему ты спрашиваешь?

— Вижу, что не врёшь, — вице-адмирал сунул руки в карманы пиджака и продолжил, — дело дрянь, Азек. Какая-то сука на нашей базе плетёт интриги, и я уверен, что он замахивается на меня... да и на тебя тоже.

Кинзи не единожды разбирал по деталям операцию в Орске. Он мог, ничего не опасаясь, обсудить с Нефри всё, что его смущало, ибо тот, как и сам Кинзи, не заинтересован в том, чтобы погибнуть от предательского удара в спину.

— Почему ты так решил?

— Видишь ли, Азек, — начал Кинзи, — я просмотрел материалы расследования о происшествии на аэродроме... Конечно, местная тайная полиция вряд ли разгадает суть случившегося, но дело в другом. Там, на аэродроме, случилось кое-что занятное. Ты ведь знаешь, что Зак повесил мальчишку, как того требовали Прогрессоры?

— Да, и что дальше?

— У этого мальчишки был с собой телефон. Кто-то позвонил на него, и кто-то ответил. Разговор длился около трёх минут. Я не сомневаюсь, что на звонок ответили панцироносицы, но кто мог им звонить? Номер, с которого был сделан вызов, больше не отслеживается...

— Звонивший уничтожил телефон после звонка, — кивнул Нефри.

— Да, — Кинзи рассказал о проживающем в доме престарелых фиктивном владельце таинственного телефона и добавил, что разговаривавший с панцироносицами злодей находился почти рядом с ними, недалеко от лётного поля.

— Мы могли бы выяснить, кто приходил к старикашке в день регистрации номера.

— Я уже пытался. В видеоархиве охранного поста наверняка засветилась его рожа, но архив уже месяц как стёрт. И что самое интересное — Прогрессоры не смогли дать информацию о предателе. Ты понимаешь, что происходит? Какой-то ублюдок за нашими спинами обделывает какие-то делишки с этими мерзопакостными девочками... чего он хочет? Чтобы они пришли к нам на базу и сожгли её? Или он предложил им бежать с Земли?

— Ты вроде бы собирался намертво прикрыть базу от проникновения этих девочек.

— Я работаю над этим. Но меня волнует другое — кто собрался закопать нас? Олаф? Джером? Рэй? Может, кто-то ещё?

— Не знаю, — покачал головой контрразведчик, — но если уж даже Прогрессоры молчат... странно всё это. Но тем не менее, благодарю за предупреждение. Попробую разобраться своими силами.

Кинзи не прощаясь перелез через подоконник и скрылся в мрачной пещере лабораторного комплекса.

Поднявшись на лифте в жилой блок, он прошёл в свой кабинет и устало опустился в кресло. Он обдумывал ещё одну странную деталь, о которой Нефри знать не следовало.

Не далее чем вчера Накем Зойсман как бы случайно обмолвился, что, мол-де, преданность контрразведчика делу Светоносцев можно проверить простым и надёжным способом — приказать ему привести на базу принцессу Церену.

Идея была неожиданной и весьма оригинальной. Но Кинзи не понравилось, что она прозвучала из уст этого женоподобного мальчишки. Сам ли он додумался до такого или ему кто-то подсказал? Скорее всего, у Зойсмана появился некий консультант, или, что вернее всего, советник... Вот только кто это? Кинзи сознавал, что однажды от Нефри придётся избавиться, но, похоже, кто-то на базе вынашивал аналогичные мысли. И что интересно — Зойсман считал, что Нефри не сможет выполнить приказа о похищении принцессы. А ведь Кинзи сам подозревал контрразведчика в странных привязанностях — пусть не к принцессе, но к капитану Пи — это уж наверняка...

"Накем, Накем, — думал Кинзи, — что же ты затеял? Ты задумал устроить восстание рабов?"

— Надо приглядывать за Накемом, — сказал себе вице-адмирал, — и принять кое-какие меры предосторожности...

Главное — дотянуть до того момента, когда Олаф изготовит клоны Индаса и Церены. Они будут гарантом послушания со стороны подлинников. Кинзи заберёт Серебряный Кристалл, ну а что будет дальше — не имеет значения...

Азек Нефри тоже был отягощён тяжёлыми мыслями.

Он понимал, почему Прогрессоры не хотят давать информацию о заговорщике. Причина их отказа крылась в том, что заговорщики — это они сами. Они хотят сами, без людей, захватить Землю, а потом...

— Их главная цель — не допустить возвращения Церены домой, — прошептал Нефри, — либо лишить её Серебряного Кристалла. Останется ли она жива после этого, или её посадят под замок — уже не важно. Впрочем, она в любом случае никогда не вернётся на Мидгард. Вся система Валгаллы-Муспелхема перекрыта и защищена от посторонних проникновений.

Нефри спустился в зал и двинулся по тоннелю к станции техобслуживания. С недавних пор лабораторный комплекс стал вызывать у него отвращение, и он решил отправиться на свою квартиру на Поречной.

Проезжая мимо сиявшего огнями, набитого пьяной-обкуренной молодёжью и ходившего ходуном "Мира победителей", он невольно остановился и уже с более-менее безопасного расстояния взглянул на темнеющие за стеной деревьев купола Большого собора за стенами Донского монастыря.

Везде, где находились подобные купола — он и прочие Светоносцы чувствовали себя настолько отвратительно, что это состояние вполне можно было назвать предсмертной агонией.

И Нефри уже знал причину этого явления.

Человек не мог бояться этих куполов и крестов. Их боялся Прогрессор. Бестелесная невидимая сущность, выполняющая прихоти человека, который после смерти становился её доверенным лицом... а скорее всего, оказывался в рабстве. Прогрессор боялся некой силы, исходящей от каждого церковного купола и креста, а потому начинал причинять боль человеку, который подходил к ним слишком близко.

"Кинзи поручит мне привести к нему Церену, либо убить её, ибо кто ещё, кроме меня, способен это проделать, — усмехнулся Нефри, — и если я получу этот приказ — то будь что будет... пойду туда, под эти купола, и попрошу избавить меня от Прогрессоров. Пусть я даже свалюсь с инфарктом на полпути, но зато уйду из этого мира спокойно. Этот ребёнок... Церена — не должна страдать, и если бы я знал, как вернуть память ей... и всем остальным... то без колебаний принял бы любые условия, даже если бы пришлось навсегда расстаться с магическими дарами..."

На углу Борисовских Прудов и Бесединского шоссе Мирослав отпустил таксиста, отсчитал требуемую за проезд сумму из тех денег, что дал ему майор Одри(наутро таксист долго удивлялся — куда пропала часть выручки), и решил оставшиеся до дома два квартала преодолеть на своих двоих.

Он медленно шёл по безлюдной набережной. Снизу доносился плеск воды, вдали на небе проступили первые признаки приближающегося рассвета... Возле пристани, на перекрёстке двух аллей, он остановился. Именно здесь имело место убийство клювоносого человека, которое он наблюдал с крыши.

— Вот сволочи, — пробормотал он, — убили человека только за то, что тот не хотел выглядеть белой вороной и обратился в клинику с просьбой присобачить себе клюв...

Он не задумывался — как в его голове возникла эта мысль. Она просто появилась, словно бы из ниоткуда.

— Но Стешка? — спросил он себя, — как она могла принимать участие в таких делах? Кто втянул её во всё это?

Мирослав нервно сглотнул и извлёк из кармана пиджака пачку "Честерфилда". Прикурив и сделав несколько затяжек, он продолжил рассуждать про себя:

— Эти маленькие девочки — совсем не девочки... они какие-то другие существа, внедрившиеся в клоны, изготовленные из ДНК убитых людей... получается, что настоящая Кира Белякова давно мертва? А кто тогда эта... Александра Яковлева?

В его мозгу выстроилось совершенно иное осмысление событий, которые он наблюдал и в которых участвовал. Иногда он натыкался на какие-то нестыковки, но без раздумий отметал их в сторону.

— Они выбрасывали этих несчастных сюда, в незнакомый город, и начинали за ними охоту... иногда даже давали им оружие, чтобы охота получалась захватывающей и интересной...

Он сделал очередную затяжку.

— Церена, та самая девушка, которую я любил... я даже предположить не мог, что она возглавляет этот криминальный синдикат, организовывающий кровавые прогулки со стрельбой по живым мишеням...

Мирослав не удивился тому, что в его памяти всплыла какая-то девушка по имени Церена. Не мудрствуя лукаво он отнёс эту новую для себя информацию к очередной порции воспоминаний о своей прошлой жизни.

— И эти живые мишени — мои пострадавшие от войны соотечественники... а я... что они сделали со мной?

Им овладела апатия и безразличие ко всему на свете. Волоча ноги и ссутулившись, он свернул к остановке "Братеево" и вышел на проезд, ведущий к четвёртому дому на Алмаатинской. Он шёл, не глядя по сторонам, и ему было невыносимо жаль себя.

— И почему я не умер четырнадцать лет назад, — шептал он с горечью, — что я делаю здесь? Зачем и кому я тут нужен?

Он находился в какой-то сотне шагов от родного подъезда, когда из-за угла показалась компания подростков, находящихся в нетрезвом состоянии и вышедших на поиски приключений. Они сразу заметили запоздавшего прохожего. Какое-то время молодые люди тихо перешёптывались, а затем один из них — тощий детина под два метра ростом, одетый во всё розовое, причём не мужского фасона — вышел Мирославу навстречу и столкнувшись с ним почти лицо в лицо, сказал:

— Э, слышь... а спой "разбежавшись, прыгну со скалы!"

Мирослав тоже находился под воздействием горячительного зелья, и вынырнувшее из темноты лицо казалось ему бледно-серым пятном. Он с трудом понимал смысл обращённых в свой адрес слов, тем более что овладевшая им апатия внезапно усилилась. Его руки безвольно повисли, и он, покачиваясь из стороны в сторону, застыл на тротуаре.

— Ну чё не поёшь? — говорил парень, — чё тебе, впадлу спеть?

Тем временем остальные ребята — восемь недорослей в возрасте от четырнадцати до восемнадцати — обступили Мирослава кольцом, и кто-то со смехом сказал:

— У него, наверно, голос пропал...

Ему вторил другой:

— Да не, это он типа показывает, что он как бы такой гордый, петь не будет... а раньше, когда мы вместе учились, вставал на парту и пел за сигаретку... иногда даже гавкал или кукарекал.

Со всех сторон послышался хохот:

— Ты чё, знаешь его?

— Да конечно знаю, его весь третий микрорайон знает... ты посмотри на него, — говоривший плюнул парню на рукав, — это же чмо опущенное. Вся школа над ним угорала. Мы даже видосы в Сеть выкладывали — как он с ведром на башке бегал, как его носом в ботинок совали...

Вновь раздался хохот, да такой, что его наверняка было слышно на соседнем берегу.

— А однажды, — продолжал тот же глумливый голос, — я... прикиньте, пацаны, я ему в портфель нассал! А ещё, когда мы в шестом классе учились, этот лошпед пришёл в школу в валенках и шапке-ушанке, словно бомжара какая-то...

Тот, кто всё это говорил, несомненно что-то напутал, ибо ему было не больше четырнадцати лет. Из его слов следовало, что Мирослав учился в шестом классе где-то после демобилизации...

— А вот щас он будет петь, — розовый парень вынул из кармана пачку сигарет, — вот видишь? Давай пой "разбежавшись, прыгну со скалы", и я тебе пачку "Оптимы" дам! Вот, видишь? Пачка "Оптимы", ме-ме-ме! — и он повертел пачкой у Мирослава под носом.

Но даже после этого посула никто не услышал пения, и тогда один из ребят, невысокий и полный, ткнул парня в спину бейсбольной битой:

— Эй, лохапедка, давай пой, пока я тебе не въебал!

— Погодь, Серый, — остановил приятеля розовый парень, — мы сделаем вот что...

Он подобрал стоявшую под скамейкой пивную бутылку и протягивая её Мирославу, сказал:

— В общем, короче... снимай штаны и засовывай Бутылевскую горлышком в жопу. Засунешь — и мы расходимся.

Все дружно вытянули руки и громко загоготали, тыча в молодого человека пальцами.

А Серый, размахнувшись битой, опустил её Мирославу на макушку. Через секунду девять юных балбесов всем скопом кинулись на упавшего парня, осыпая его пинками куда придётся.

Минут через десять компания с хохотом и улюлюканьем, оглашая тёмные дворы трёхэтажной руганью, направилась к Паромной и повернув на набережную, двинулась к высоковольтной опоре, стоящей у въезда на Братеевский мост. Вскоре ребята вышли к началу аллеи, к тому самому месту, где немногим больше недели назад заживо сгорели двое других юных балбесов...

— Эй, слушайте, а что мы делаем здесь? — недоуменно вопросил внезапно застывший на месте парень с битой, — мы как вообще попали сюда?

Его приятели тоже замерли как вкопанные, оглядывая тёмные ряды кустов, незнакомую улицу и пролёты моста. По всему было видно, что никто из них не в состоянии объяснить — что привело их в этот район города.

— Пацаны, — растерянно молвил парень в розовом, — что происходит-то, я чё-то не врублюсь никак? Я вроде вышел из дому, пошёл к Гендосу...

— Да-да, — закивал тот, кого назвали Гендосом, — я ведь тебе позвонил в десять... и Серому тоже...

Кто-то из парней влез на скамейку и разглядел на пригорке за мостом слово из больших белых букв — "БРАТЕЕВО".

— Народ, реально, чё случилось? Мы ведь хотели потусить у сто тринадцатого квартала... какого хера нас на этот берег занесло? Я не помню... я из дома вышел, а потом...

Молодые люди начали припоминать — при каких обстоятельствах каждый из них покинул родной дом и что делал после. Постепенно их охватил страх. По всему выходило, что они, сами того не ведая, зачем-то ушли с Волжского бульвара в Кузьминках на соседний берег реки, куда-то на окраину... Каким-то образом кто-то или что-то украло у них от шести до семи часов жизни. Чем они занимались эти прошедшие часы — оставалось только догадываться...

— А может, это по пьянке вышло, а? — пролепетал кто-то.

— Что, у всех девятерых память отшибло? — возразили ему, — ты иногда думай, чё базаришь...

— Эй, Серый, — один из парней повернулся к толстому мальчишке, — это чё у тебя за палка?

Серый протянул бейсбольную биту, и почти сразу же наиболее остроглазые из его дружков разглядели на её конце кровавые потёки. А более тщательное исследование, проведённое при свете от мобильника, выявило наличие в крови клочков тёмно-каштановых волос...

— Не знаю, что за поебень с нами приключилась, — заметил Гендос, — но ты, Серый, стопроцентно по уши в говне.

— Почему? — Серый вытаращил по-детски наивные, круглые глазки.

— По кочану и по капусте. Тебе что, мозги от пива вспенило? Ты посмотри на конец своего дрына.

Парень пригляделся получше.

— Дошло? Кровь свежая, даже обсохнуть не успела. И волосы... ты, Серый, кому-то черепушку прохерачил...

— Ё-пэ-рэ-сэ-тэ, мы влипли, — заметил кто-то, — это когда мы успели-то? А? А если Серого видел кто? И нас? Охереть...

— Короче, Серый, суши сухарики, — сказал парень в розовом, — если этот бедолага откинет коньки, тебя возьмут за шкварник и закроют. Очень надолго. Да и нас ещё как соучастников запрягут...

На Серого было жалко смотреть. Его губы и щёки затряслись, глаза заблестели, и он срывающимся голосом запричитал:

— Пацаны... честное слово, я ничё такого не помню... я вообще никого не думал убивать... и в мыслях не было! Я ведь только так... так, для понта её взял... — он выронил биту из рук, и она покатилась по асфальту, — просто для понта...

— Ну спасибо тебе огромное, теперь нас в мусорню загребут из-за твоих понтов.

Серый занюнил по новой, ещё пуще прежнего:

— Пацаны... вы ведь меня не сдадите, правда? Я только школу окончил... батя в военкомате отсрочку вытряс... мне в институт поступать... у нас не хватит на адвоката... если дома узнают, батя меня точно грохнет...

— Ладно, не реви! — Гендос поднял биту, размахнулся и запустил её в реку, — майку сымай.

— Зачем? — прохныкал Серый.

— Она у тебя в кровищи, дурик...

Гендос набил завязанную узлом майку землёй, размахнулся и швырнул её в воду вслед за битой.

— Вот и всё. Улик нет. Короче, пацаны: никакой биты никто не видел. Её вообще не было. И в Братеево мы не ходили никогда. Всем всё ясно? Главное — не перестремайтесь, и всё будет пучком...

Незадачливая компания взошла на мост и поспешила в свои родные Кузьминки. Ребята так и не сумели понять — что именно с ними случилось и почему из их голов напрочь вылетели события нескольких проведённых вне дома часов. И тем не менее они долго не решались выходить по вечерам из дому и в течении нескольких недель тряслись от страха при каждом звонке в дверь...

А Мирослав, придя в себя и собравшись с силами, встал с тротуара и побрёл домой. Наутро он обнаружил на себе не меньше дюжины ссадин и синяков — и это помимо рваной раны и гематомы на макушке. Той ночью парню повезло, ибо Серый даже при очень большом желании не смог бы с одного удара, пусть и нанесённого битой, кого-нибудь убить — его подточенные никотином и алкоголем мышцы никак не годились для такого дела.

Мирослав чувствовал острую неприязнь к этому убогому миру. В самом деле, как это понимать — какие-то пьяные малявки подходят среди ночи к прохожему и требуют, чтобы тот исполнял соло суицидента за авторством "Короля и Шута", а потом ещё и велят запихивать в известное место бутылку?

Он не помнил ни лиц, ни примет нападавших, а даже если бы и помнил, то обращаться в службы правопорядка всё равно бы не стал. Вместо этого он отправился в спорткомплекс и написал заявление об увольненении по собственному желанию. Завхоз, увидев заявление, немного подосадовал, но всё-таки вошёл в положение, когда Мирослав объяснил, что намерен сменить место жительства.

И парень вроде бы даже не солгал — уладив дела с завхозом, он сел в такси и поехал на проезд Бартини. Через станцию техобслуживания, в сопровождении Джерома Одри, он за считанные минуты прошёл на территорию лабораторного комплекса в долине Спокойствия.

Вице-адмирал Кинзи тщательно старался скрыть ликование, когда беглый наследник Ванахемского Трона оказался в его кабинете. Он знал, что накануне Мирослав был избит — ведь он сам, не без участия Прогрессоров, подселившихся в тела малолетних хулиганов, организовал это побоище — но он не думал, что для принца будет достаточно одной такой стычки. Он считал, что парня нужно колошматить не меньше месяца по два раза в сутки, прежде чем он сломается и прибежит на поклон...

Мирослав ничего не знал о размышлениях и планах вице-адмирала.

Он пробыл на базе около двух суток, познакомился с множеством интересных людей, повидал немало удивительных вещей и явлений, но так и не смог дать окончательный ответ на вопрос — готов ли он покинуть Землю.

Кинзи лично проводил парня до станции техобслуживания. В какой-то степени он даже посочувствовал ему.

Ещё бы — теперь всякий раз, когда Мирослав будет находиться вне лабораторного комплекса, его обязательно будет кто-нибудь подстерегать и очень сильно бить. Прогрессоры раз за разом будут наказывать своего бывшего питомца за то, что тот из любви к мидгарианской принцессе посмел отвернуться от них...