Мост в рассвет (джен)

Ярр не бросился в грот Марены, едва остался наедине с двумя серпами. Безглазая дождливая ночь больше напоминала его привычный сон, нежели явь, и он решил дождаться рассвета. Пустое, бессмысленное расследование, тревожные знаки, опрокинутые надежды — всё это вместе с неполнотой существования, которая ощущалась явственнее, чем когда-либо, вызывало глухое раздражение и желание что-нибудь разломать. Или располовинить несколько десятков змей. Или… Тому, кто всё это устроил, лучше затаиться.

Ярр, весь день державший себя в костяных руках, от души хлопнул входной дверью своего дома. Удар разошёлся по стенам из каменного дерева, сверху гулко ответило эхо. Дом встречал хозяина почти нежилой пустотой и мраком. Комнат в привычном понимании в нём не было, у каждой — только три стены. Пол обрывался, не доходя до центрального опорного столба. Жилище изнутри напоминало сам город: спирально закручивались вверх ярусы открытых комнат. Ярр бы, наверное, предпочёл что-то более уютное, закрытое, вроде Избы. Но никто не помнил, откуда в Навь-Костре дома. Никто их не строил. Жители очнулись в готовом городе, и каждый уверенно занял своё место.

Выплеснув первую волну досады и гнева, Ярр щёлкнул пальцами. На мгновение темноту озарил язычок пламени, но, когда он потух, навалилась ещё более густая и ватная тьма — как будто в гроте Марены. Только слышно было, как постукивает по крыше дождь.

На ощупь Ярр дошёл до стола и положил на него серпы. Несмотря на темноту, лезвия слабо светились, и руническая вязь выделялась отчётливо. Ярр провёл по ней пальцем. Столько лет, а он даже не удосужился узнать, что здесь написано. Жизнь-нежизнь, как во сне. Он скрестил серпы на столе — получилось подобие Зимнего креста. Завтра он снова пойдёт к Марене, но уже с двумя серпами. Наверное, стоило бы взять с собой Сирин, раз она слышит волю Марены… Но он собирался пойти один. Если бы он задумался над этим, то понял бы, что не хочет, чтобы Сирин его остановила. Освободить Марену — слишком давняя мечта… Она живая! И он сможет её защитить не хуже льда, если придётся. Но она и сама могущественна и наверняка сможет ответить на все его вопросы! Даже о Яви — настоящей, какой бы она ни была.

Смутное ощущение неправильности того, что он задумал, заставляло лишь ещё сильнее злиться. Подспудно Ярр знал, что тонко чувствующая Сирин точно воспротивилась бы. Приказывать ей не встревать почему-то не хотелось. Поэтому самое простое — просто её ни во что не посвящать, пусть она и глас Марены. А он хочет сделать как лучше самой Марене. И в конце концов как проверить, что Сирин действительно передаёт волю Марены?! В том, что Сирин правдива, Ярр не сомневался. Но мало ли какие видения могут посетить ту, которая рассказывает столь странные вещи о своём же прошлом?

Ярр ещё раз щёлкнул пальцами, и гладкие лезвия отразили оранжевый всплеск, только руны остались чёрными, поглотив свет пламени. Щелчок. Лишь Бес мог так же извлекать огонь, но с его когтистых пальцев срывались сине-фиолетовые искры. А у Ярра — золотисто-рыжие. Ещё щелчок — серпы вспыхнули отблеском. Как он мог забыть, что серпы — это наследие Марены! В змеиных нашествиях он не щадил серпы, а они исправно служили ему, не теряли остроты, не оплывали от жара чёрных змеиных тел прямиком из Огненной реки. И всегда оставались чистыми, будто впитывая кровь. А он всегда принимал это как должное.

Кто же всё-таки пытался украсть серп?! Уснуть после такого дня — невозможно, хоть и спал до этого всего несколько часов за три дня. "Дела" Алконост тоже вызывали вопросов гораздо больше, чем Ярр показал в Избе. И кот указал на неё. Можно ли ему верить? Это же просто кот. Да нет, не может Алконост затевать что-то дурное. Но если так думать, то никто не может. Все знают друг друга как облупленных, давно прижились на своих местах и не хотят ничего нового. Вон как их огорошили новости о Яви… И как будто испугали. Может, кто-то ударился в панику и решил что-нибудь предпринять? Но зачем ему (или ей) понадобился серп Марены? Похоже, он, Ярр, чего-то не знает о навь-костринцах… Это случайность, что серп нашёлся именно в доме Городничего, или попытка подставить? В таком случае очень неуклюжая. Никто в здравом уме не подумает на Городничего. Как и на Алконост… А может, вор хитрее и думал таким образом отвлечь внимание, а сам в это время… Ярр с трудом удержался на месте, чтобы не вскочить и броситься… куда? В голове метались вопросы без ответов. "Утро вечера мудренее", — сказала бы Йагиль. Если бы могла говорить. А потом заварила бы успокаивающего травяного чая и погладила по голове. Это было почти приятно — мать никогда так себя не вела. Наверное, с таким же льдом в душе́, как у него самого…

Пытаясь заставить себя прекратить строить версии, Ярр прислушался к шелесту дождя. Он должен был бы убаюкивать, но лишь вызывал желание сделать хоть что-то, сдвинуться с мёртвой точки сомнений. Если зажечь огонь, даже в этом узком полупустом доме станет уютнее, как раньше в Избе. В камине, позабытые, лежали дрова — Ярр никогда не чувствовал холода. Когда-то давно их здесь сложила горкой Йагиль, и с тех пор они покрылись столетней пылью. А теперь вдруг захотелось зажечь их.

Ярр подошёл к камину, открыл скрипнувшую задвижку и снова щёлкнул пальцами. Искра попала на сухую кору, и первый дымок ушёл в трубу. А ведь именно в трубе Косохлёст нашёл серп — мысли вернулись непрошено, но вполне предсказуемо. Ярр с трудом подавил в себе желание взобраться на крышу и заглянуть в собственную трубу — вдруг там тоже найдётся что-то интересное. В дождь, в ночь можно и сорваться, дым будет жалить глаза. У него крыша крутая, не как у Городничего…

Ярр вернулся к столу и сел лицом к огню. Пламя переливалось, как Огненная река в миниатюре. Только не грозно и подавляюще, а как будто рядом кто-то близкий, и вот-вот польются нескончаемые истории о былом, похожие на сказки, и кто-то затянет тихую песню... Подумалось о Марене — она вечно закована в лёд, и никто не может коснуться и согреть её. Вечно одна в своём гроте. Может, она и не чувствует, как сам Ярр не ощущает почти ничего. Но если что-то плохо и неправильно, хоть и привычно, кто сказал, что так должно продолжаться?..

Серпы будто пульсировали в такт биению пламени в очаге. И утро должно было стать мудренее ночи. Мудрёнее.

* * *

Сирин тоже не спала этой хмурой ночью, слушая, как косо барабанит дождь в окно. На столе стояла масляная лампа. Йагиль легла спать, а Алконост улетела сразу, как все разошлись, даже не осталась посудачить и повозмущаться наветом. И Сирин чувствовала вину перед ней — это же Ветер указал на неё. Но одновременно она ощущала трещину, которая пролегла между ней и птицедевой, словно исчезло доверие, которое Сирин к ней питала.

Ветер, по обыкновению, свернулся в ступе и спал. А Сирин всё пыталась осмыслить события дня. Как будто не день прошёл, а целая жизнь. Она опустила взгляд на руки. Пламя делало браслеты похожими на жидкое золото — красиво, если забыть, зачем они. И тут Сирин поняла, куда она пойдёт утром.

* * *

Не спал и Косохлёст, только у него не было своего огня, чтобы неотрывно глядеть на него и предаваться размышлениям. Поэтому он направился прямиком к Огненной реке. Тоже можно попялиться, а что. Но это пусть делают те, кому заняться нечем, а у него, Косохлёста, есть дело.

Он воровато оглянулся. Пустошь, оправдывая своё название, и правда была пуста. Косохлёст посмотрел наверх — в прошлый раз бешеная птицедева захапала его с воздуха. Но и сверху не было видно крылатых неожиданностей. Он думал, что это будет так же легко, как в прошлый раз. Но тогда его гнал страх от увиденного в трубе медоварни морока. А теперь — только данное парнишке с той стороны слово. Хочу дал, хочу взял.

И всё же Косохлёст знал, что не передумает. Он послюнявил большой палец и потрогал первый камень Моста — горячий, но быстренько проскочить можно. И змей не видно, они вообще как сгорели (смешно). На случай огненной стены Косохлёст прихватил палочку из леса. Выставит вперёд и будет тыкать перед собой. Дёшево и сердито. И обратно так же. А там, может, и кровь обычной нежити сгодится для фальшивого Зимнего креста. И не таких водили за нос!

Полуприкрыв лицо сгибом локтя, Косохлёст бочком вышел на Мост. Другой рукой он держал палку. Вот он уже прошёл треть, вот почти на вершине… Палка дымила от жара, но огненная стена всё не появлялась. Вот зыбкая граница… Косохлёст задержал дыхание и рыбкой бросился в переход. Знакомо вертанулся мир, затошнило, и тут же в лицо ударило белым светом. Косохлёст зажмурился и потёр глаза кулаками. Получилось, надо же, получилось! Так легко и просто, без речей и подготовки!

Он, помаргивая, как слепой котёнок, огляделся. Вроде всё так же, как в прошлый раз. И солнце не сдвинулось ни на палец. И ветра так же нет. Хех. Поодаль высился всё тот же пижонский за́мок. Виюнихи видно не было, как бы найти Сквозняка и желательно одного. И желательно побыстрее.

И словно Марена услышала его молитвы. Из-за дерева высунулось ошарашенное лицо белобрысого Сквозняка. Ну надо же, от радости даже кулаком по морде захотелось двинуть!

— Ты чего здесь? — настороженно поинтересовался он у Косохлёста.

— Чего-чего, твоих искал, пришёл пошептаться!

Сквозняк раскрыл рот, но быстро закрыл, тоже воровато оглянулся и потрусил к Косохлёсту.

— И чего?

— И ничего, — развёл руками Косохлёст. — Нет их. В городе точно нет, я всех перепроверил. Среди Неприкаянных не найти, там одна каша из душ. Возможно, только на тебя среагируют, но это не точно.

— И что ты предлагаешь? — шёпотом спросил Сквозняк, всё поглядывая боязливо по сторонам.

— Пойдём со мной! — торжественно проговорил Косохлёст. Всё это время, прошедшее с первой встречи, он предвкушал, как скажет это. И предотвращая протесты и вопросы, быстро добавил: — Я узнал, как перевести кого-то с этой стороны на ту!

— Да ну? — зачарованно выдохнул Сквозняк. — И как?!

— Надо нарисовать на тебе Зимний крест моей кровью. — Перочинный ножик у Косохлёста тоже был припасён, что он с гордостью и продемонстрировал. — Напоминает скрепление договора кровью или там клятва в вечной дружбе на крови, да? — усмехнулся он.

Но Сквозняк часто-часто замотал головой, пятясь.

— Твоей кровью? Не может быть!

— Откуда ты знаешь? — с вызовом вздёрнул подбородок Косохлёст. Вот незадача, всё равно он ниже этого задаваки.

— Я много чего знаю… — уклончиво ответил Сквозняк. — Много лет при ней. Кровь вашего Хранителя бы подошла, но… В общем, не стоит оно того. — Он пристально посмотрел в глаза Косохлёсту, словно хотел передать больше, чем мог сказать. — Забудь. Пусть те, кто ушёл, останутся в прошлом, — отрезал он, опустив глаза и сжав губы.

— Нет, это уже дело принципа! Я что, зря старался?! — возмутился Косохлёст. — Если трусишь идти со мной, я из-под земли твоих достану! Сам!

— Наверное, они переродились и всё равно меня не вспомнят, — вяло возразил Сквозняк, но в глазах его засияла надежда.

— Список всех перерождённых имеется у Городничего… — протянул Косохлёст. — Есть у него записная книжка с золотым обрезом, давно на неё посматриваю… — Он раздумчиво закусил губу. — Она на вид махонькая, но, говорят, в неё поместится вся история от начала времён. Хотя ты говорил, что Виюниха бы тебе сказала, если бы твои переродились.

Сквозняк передёрнул плечами, не желая вступать в спор. Но потом тихо сказал:

— Есть же ещё Тень… — От одного этого слова веяло безысходностью. Тень. Чистое развоплощение, навсегда. Страшное проклятье для любой нежити, которая точно знает, что в том или ином виде продолжит существовать в Яви или Нави. Но только не в Тени.

— Да ну, думаю, до этого не дошло! — с фальшивым смешком высказался Косохлёст, чтобы унять и собственную дрожь. — Короче. Идёшь, нет?

— Нет, — со вздохом ответил Сквозняк. Хотя невооружённым взглядом видно было, как блестели желанием его голубые глаза. — Я точно знаю, что твоей крови недостаточно. Его бы подошла, но нет. Нет, нет, нет, это… нет. — Он замотал головой.

— Нет? — хищно поднял бровь Косохлёст. — Твоя светлая Хранительница не та, за кого себя выдаёт? — Не то чтобы он мечтал стать героем Нави и разоблачителем, но там лежала беспомощная Марена… А у Косохлёста, пусть он и не помнил почему, замирало внутри от нежности, когда он думал о ней. Только он бы никому в этом не признался. Может, он не для наживы камушки в её пещере ковырял. Для себя.

— Нет, Хранительница настоящая, — очень серьёзно сказал Сквозняк. — И премудрый дар её — настоящий. Истинный по праву рождения.

— Что это за премудрый дар?

— Умение видеть тебя насквозь.

— Так как же она не разглядела, что ты что-то мутишь?

— Я не… Желание найти семью со мной, сколько я себя помню. Это не новость.

— А Явь настоящая?

— А сам как думаешь?

Косохлёст вмиг почуял, что парень начал юлить. Нажать бы на него хорошенько… Но ему почему-то стало жалко Сквозняка. Живёт тут почти один, ничего не происходит, только шлейф таскай.

— Значит, не идёшь? — на всякий случай переспросил он, стараясь скрыть сожаление.

— Нет. — Сквозняк сожаление скрывать даже не пытался.

Наверное, надо было уходить, пока всё так подозрительно гладко. Но обидно вот так попасть в Явь, даже если это не совсем Явь, и благовоспитанно уйти, ничего толком не узнав.

— Зачем твоей Марена и эта… Незваная? Сирин.

— Я не могу отвечать на такое… — как-то беззащитно развёл руками Сквозняк.

Косохлёст поразмыслил. Наверное, Печати есть не только в Нави.

— Ну а твоя действительно положила глаз на нашего или он ей нужен для каких-то делишек? — попробовал он снова.

И снова в ответ последовал лишь вздох.

— Ладно, у тебя поди своих Печатей немеряно, — пробурчал Косохлёст. — Ну расскажи чего-нибудь, что можешь, что ли. Ты же что-то мне сулил взамен на ве́сти от твоих. А я честно пытался. И ещё попытаюсь!

— Ну что тебе рассказать? Детство не помню, совсем. Знаю только, что меня выкрали из колыбели, так мне сказали. Потом долго был в каком-то странном месте, совсем непохожем на это. Видел людей таких страшных внешне, как прокажённые! А другие люди плавали в огромных банках, что заспиртованные лягушки… Ужас как жутко! И там я впервые увидел её, Хранительницу. Она всегда сияет, как солнце…Не знаю, что она, такая волшебная, делала в том месте. — Косохлёст скептически хмыкнул. — Она слушала мою душу. И взяла меня к себе… Обещала помочь найти семью в обмен на службу. И много лет мы здесь…

— И всё? — разочарованно поинтересовался Косохлёст. — Обычно добрые и светлые помогают просто так, а не за службу на неопределённый срок! — поддел он. И вдруг ойкнул. Спину кольнуло, как от укуса осы — аккурат где Зимний крест. Пришлось яростно почесать зудящее место.

Сквозняк не обратил внимания. Он посмотрел на реку под Мостом и заговорил шёпотом.

— Один раз я видел здесь какое-то жуткое существо… Оно словно вышло прямиком из Тени. Как огромная змея, но не змея, а сотни змей, сложившиеся в фигуру… Думал, умру от страха. Но ей даже с ним удалось договориться! И он ушёл.

Косохлёст с гораздо бо́льшим интересом и некоторой опаской взглянул на местную речку. Значит, и здесь бывали змеи… Может, они и теперь где-то внизу, переселились из Нави…

— Знаешь что, — Сквозняк тронул Косохлёста за запястье, — приходи на Колад. В дни Кологода всё немного меняется, может, смогу сказать больше, что твоему пригодится.

— Он не мой, — огрызнулся Косохлёст.

— Замётано? — Получив кивок, Сквозняк сменил тему: — Ну а ты чем похвастаешься?

— А я…

Косохлёст мог бы сказать, что не помнит своих родных. Что был трубочистом, и, когда он залез не ту трубу не в то время, его, кажется, и прищучили. Если верить мороку. А потом — годы и годы в безветрии Нави… Но что-то колыхнулось сбоку, Косохлёст резко обернулся и увидел фигуру в белом платье.

— …ухожу! — спешно бросил он Сквозняку. — Заходи, если что! — Он уже пустился вприпрыжку, низко прижимаясь к светлым плитам Моста.

— Будь собой, Косохлё-о!.. — услышал он на прощание непонятное. И крик оборвался вместе с ярким светом, от которого уже заболели глаза.

Переход в Навь дёрнул его за пупок, раскрутил и швырнул на тёмные плиты Моста. Хоть и тревожно было за Сквозняка, но удавшаяся шалость вырвала смех из горла. Ай да Косохлёст! От Хранительницы с каким-то там премудрым даром ушёл! От огня ушёл! И от змей ушёл!

Он, пританцовывая, сбежал вниз, глядя через плечо. И когда жёсткое столкновение бросило его на камни, он понял, что от своего Хранителя Моста он не ушёл.

* * *

Сирин проснулась, когда серый рассвет сменил монотонно-тёмную ночь с таким незнакомым постукиванием дождя. В Избе было промозгло и сумрачно. Хорошо бы растопить печь, чтобы избавить Йагиль от лишних хлопот. Да и вдруг Алконост прилетит погреться и стряхнуть с золотого оперенья ночную влагу… И снова будет сыпать шутками как ни в чём не бывало, и забудется вчерашний инцидент…

Но за стеной было тихо — Сирин уже научилась угадывать, когда Йагиль бесшумно исчезала из Избы. А Алконост можно ждать несколько дней, последнее время она всё реже показывалась здесь. "Дела". Может, завела где-то гнездо и нянчит птенцов… Странная мысль, особенно для самого тёмного и глухого времени года.

Так что Сирин, стараясь не поддаваться чувству вины, накинула плащ (не для того чтобы прятаться, а чтобы хоть немного защититься от пробирающей сырости) и решила пойти, куда задумала ещё вчера — к Кладезю. Давно она его не навещала… Не вспомнила бы и теперь, но у него были инструменты. Сирин даже предпочла бы общаться с почти бессловесным, но безотказным Молотом. Его руки при внешней неуклюжести творили чудеса: именно он шил из змеиных шкур, делал удивительной тонкости пряжки… Может, он или Кладезь помогут ей снять браслеты. Ей воочию хотелось взглянуть на шрам на запястье, который она вчера вспомнила. Может, это подтолкнёт её память ещё дальше…

Сирин скользнула по лапам вниз. Лес принял её влажной тишиной с кое-где гулко срывающимися каплями. Воздух будто загустел от запахов прелой листвы, мокрых стволов, почвы… Сирин вдохнула с наслаждением. Как всё здесь по-настоящему! Она была не в себе, кляня этот богатый ощущениями мир. Сидеть в банке явно не лучше.

До Мельницы она добралась, не встретив никого. Скользкие кругляшки каменного дерева не разбухли, но потемнели от влаги — наверное, навь-костринцы берегут копыта. Молот открыл ей сразу на самый негромкий стук. Неизменная радость блеснула в полуприкрытых шерстью глазах кузнеца.

— Здравствуй, — с улыбкой поприветствовала его Сирин. — Как поживаешь?

Молот улыбнулся шерстистым ртом и пробасил:

— Хорошо, вестимо!

— Ну и хорошо, — улыбнулась в ответ Сирин. — Можно тебя попросить?.. — Молот со всем вниманием взглянул на неё. Сирин подняла руки перед собой. — Эти браслеты… Я бы хотела от них избавиться.

Молот мягко взял её повыше запястья правой руки и задумчиво оглядел браслет со всех сторон.

— Опасно, — заключил он. — Сидят плотно.

— Я знаю, — вздохнула Сирин. — Но кто, если не ты?

Молот почесал в затылке, развернулся к Сирин спиной и пошёл в глубь первого этажа. Это, очевидно, означало приглашение, и она последовала за кузнецом. А он начал перебирать какие-то ножовки по металлу, напильники и надфили.

— Боязно мне, — признал он наконец. — Кожа шелко́вая, кровушка течёт… Мёртвой воды нет. — Он развёл руками. — Не надобно.

Сирин досадливо вздохнула.

— Что не надобно? — послышался сверху резкий дребезжащий голосок. Кладезь. Может, он… Сирин повернулась к тому, с кем так часто сидела над чертежами под настоящими электрическими лампочками. А ещё встретила на Мосту необычную душу.

— Я хочу снять браслеты.

— Зачем это? — недоверчиво покосился на её руки Кладезь.

Сирин неопределённо пожала плечами. В целом металлические полосы ей не мешали, она свыклась с ними, но тот самый зуд, что зовёт заглянуть в страшное место, нашёптывал ей: "Ты должна узнать, прошлое — это ключ".

— Разве что за этим, — принял довод Кладезь и хотел было потрогать аккуратно расчёсанную бороду, но в последний миг опомнился и с душой почесал торчащие в разные стороны волосы. — Пойдём покумекаем…

Ножницы по металлу не взяли матово блестящие полосы, хотя Сирин мужественно сжимала зубы, когда нижняя кромка впивалась в кожу под браслетом. Наверное, будет синяк, хоть его и не видно. А пилить "на живую" Кладезь наотрез отказался.

— Фиал-то пуст давно! Остатки Мёртвой воды ушли на Городничего ещё год с лишком назад! — веско сказал он, и Сирин не стала больше спорить. Провела украдкой ножовкой по металлу, прихваченной в мастерской, по браслету и не увидела ни царапины. Прямо как нетленный лёд Марены… И это навело её на мысль. Что если попробовать серп? Наверное, Ярр ей не откажет, это связано с Явью, и вообще. Сирин тешила себя мыслью, что у них сложилась неплохая команда.

— Спасибо, — поблагодарила она Кладезя и хотела уже попрощаться, как он вдруг побарабанил пальцами по низкому — под его рост — верстаку и всё-таки дёрнул себя за бороду. Крайняя степень волнения. Но вслух он всего лишь заметил:

— Давненько не заходила. Схемы без дела пылятся.

Сирин услышала обиду в его голосе и вздохнула. Так закрутила её навь-костринская жизнь, что можно даже показаться неблагодарной…

— Зайду, обязательно зайду! — пообещала она. — Генератор на тепловой энергии Огненной реки сам себя не сделает.

— А может и на ветровой, — пробормотал Кладезь. Сирин посмотрела вопросительно, и он намотал прядь бороды на чёрный от масла палец. — Да ночью… Дождь был особенный. Но дело не в дожде, они хоть и нечасто, но бывают в наших краях. Но это была не просто падающая с неба вода. Она толкала лопасти Мельницы, понимаешь? На такое способен только ветер! — Кладезь с такой детской надеждой округлил глаза, что Сирин с щемящим чувством поняла: вот она, мечта его. Чтобы крутилась мельница и звенел медью купол… Чтобы Мельница пела.

— Было бы здорово! — искренне порадовалась она. — Я зайду к вам в ближайшие дни, обещаю! И кстати… — Сирин решила, что ему нужно знать. — Я рассказала Ярру о той странной душе, которую мы встретили на Мосту полгода назад.

Кладезь дёрнул себя ещё разок за бороду.

— Ну рассказала и рассказала, — подозрительно мирно отреагировал он. — Кому ещё и знать, как не ему. Может, разберётся, кто там краник с душами перекрыл…

— Кстати, — вспомнила Сирин. — Вы даже не заинтересовались той Явью, где был Ярр. Я думала, вы вцепитесь в него и вытрясите все знания. — Она приглашающе улыбнулась, но Кладезь остался серьёзным и даже мрачным.

— Ты считаешь, что Ярр был в Яви? — прямо спросил он. — У Моста ты говорила совсем другое.

Сирин стушевалась. Наверное, Городничий растрепал её гневные слова всем. Да, не заботясь о том, кто слышит, а кто нет, она опровергала слова их Хранителя Моста… Слишком резким и болезненным оказался каскад воспоминаний.

— Я не знаю… — неуверенно проговорила она. — Всё слишком странно… Но я уверена в том, что помню, — закончила она более решительно. — Поэтому и хотела снять эти браслеты.

— Хм… — огладил бороду Кладезь. — Я подумаю над твоей проблемой, — пообещал он.

Сирин благодарно кивнула. Мысль о серпе не давала ей покоя…

— Ты уж заходи, — тоскливо сказал Кладезь, и Сирин стало неловко, как будто она обманула чьи-то ожидания.

— Вы всё ещё надеетесь, что ваши родные могут перейти Мост с той стороны? — спросила она тихо.

— Кто ж знает… — скорбно поджал губы Кладезь. — То записано в книжке у Городничего. Может быть. Но он ревностно к ней относится, никому не даёт смотреть, всё талдычит о мировом порядке. А где он нынче, мировой порядок? — Он сплюнул через левое плечо.

— В записной книжке с золотым обрезом? — встрепенулась Сирин. — Но она у Ярра!

— У Ярра? — цепко взглянул Кладезь. — С ним, пожалуй, полегче будет договориться. — Тот ещё бунтарь…

— Пойдёмте поищем его! — взволнованно предложила Сирин. — Я тоже хотела… — Она осеклась.

— Иди сама, — проницательно заметил Кладезь. — Со мной успеется.

Сирин торопливо попрощалась с ним и с Молотом, который возился с шестернями, и выбежала из Мельницы. Она не знала, где искать Ярра, но смутное чувство влекло её к гроту Марены. И когда она подошла к скале, то обнаружила, что она стала абсолютно гладкой. И там, где раньше открывался велением Ярра вход, был грубо и угрожающе начертан Зимний крест.

* * *

Ярр бы многое отдал за возможность самому слышать глас Марены. Но этот дар достался не ему. Зато сейчас рукоятки серпов, обитые змеиной кожей, легли в руки, как будто он никогда и не выпускал их, и он… что? Вскоре сможет услышать Марену вживе? Если будет достаточно решителен.

Мрак грота поглотил его, серый свет пасмурного утра остался за спиной, как вчерашний день. Самоцветы встретили неизменным призрачным сиянием, позволявшим различать черты лица и изгибы хрустального гроба. Сейчас Марена разрешила увидеть лишь контуры своей фигуры, но это всё же не так одиноко-непроницаемо, как сплошная серая глыба… Ярр приблизился, против воли задержав дыхание, положил костяную ладонь на холодный лёд. Вот бы слышать то, что слышит Сирин, чувствовать желания Марены… Он даже не ощущал ничего особенного сейчас, и внезапно его обуяло гневно-досадливое чувство, что никогда больше он не сможет ощутить и толики того, что всегда обуревало у её гроба. Страх был почти так же чужд Ярру, как и холод, но всё же он был почти в исступлении ("Она оставила этот мир! Она оставила меня!"), когда он скрестил серпы и стремительно прочертил на нетленном льду глубокую отметину — по форме она тоже напоминала косой крест. Какой-то миг ничего не происходило. А потом этот неровный крест пламенно вспыхнул и засветился. Свет исходил изнутри, от самой Марены, будто вся она оживала, перерождалась…

Но это длилось не дольше нескольких ударов сердца. Ярр едва не вскрикнул — его собственное клеймо, Зимний крест в середине груди, налился огнём. Ярр рванул рубаху — знак Нави едкой чернотой отпечатался на коже, но на прикосновение ответил жаром. Ярр отдёрнул обожжённые пальцы — и откуда в них такая чувствительность?.. Только потом он узнал, что каждый навь-костринец в этот момент схватился за то место, где был начертан Зимний крест. Многоголосый стон вознёсся над городом… И даже дальше. И Ярр услышал голос, как и хотел услышать, но не тот, не так и не те слова.

Ты не смеешь. Не для того Марена коротает свой век в плену, чтобы Аспиду досталось Калиново пламя. Ты больше не осквернишь её.

Скоротечен миг — но Ярр был почти уверен, что это тот самый голос, который приказывал каждому не переходить Мост.

И одновременно неведомая сила отбросила Ярра от гроба. Пещера будто схлопывалась, выдавливая скверну наружу, — Ярр только мельком заметил, как нестерпимо сиял на верхней грани оставленный им крест, как светился сам гроб. Согнувшись в три погибели, Ярр едва протиснулся в ставший узким коридор перехода и, как пробка из бутылки с передержанной медовухой, вылетел из пещеры. Вслед ему утробно громыхали своды и клубилась каменная пыль, погребая хрустальный саркофаг с Мареной. Навсегда?! Ярр подбежал к стене, провёл по ней ладонью, скрежетнули по камню пальцы — ничего. Стена осталась неприступной, твёрдая и совершенно теперь гладкая. И спустя несколько судорожных вдохов на ней осуждающе и зловеще проявился угольно-чёрный Зимний крест. Марена или тот, кто сковал её льдом, выставил нарушителя из пещеры и запечатал дверь. Ярр в отчаянии саданул кулаком по камню, но он остался холодным и молчаливым. Только пульсировал уходящей болью на груди Зимний крест, а близнец его растекался чернотой на том месте, где раньше по мановению руки Хранителя открывался вход. Похоже, Ярр оказался не лучшим хранителем. Или хранил не то, не зная самого главного под гнётом Печати забвения.

Опрометью он бросился к Мосту. Услышит он вечное "Не переходи Мост", сказанное тем самым голосом?! Или теперь у голоса с ним другой разговор?

Всё мешалось перед полуослепшими от сияния гроба глазами: огонь камина, струи Огненной реки, загадочное Калиново пламя… И у самого подножия Моста, вынырнувший из перехода в Явь, в Ярра врезался Косохлёст.

А голос молчал.