Конфиденты (джен)

Рабастан встретил возвращение соседки с горящими от нетерпения глазами. Приникнув к решётке, он следил за тем, как охранник подвёл заключённую к камере, запер её и направился к лестнице. И стоило тому исчезнуть из вида, тотчас же спросил:

— Ну что?!

— Всё нормально, — уклончиво ответила Ариэль и, подойдя к смежной стене, тихо добавила: — Кажется, всё идёт даже лучше, чем я планировала.

— Эй, Лэнгтон! — окликнул Долохов, и она вздрогнула и поспешно замолчала. — Ты там ничего лишнего не наговорила?

— Что же по-вашему было бы лишним?

— Да ну мало ли, что тебе успели наболтать Лестрейндж с Мальсибером, пока ты их с того света вытягивала.

— Если вам станет легче, то я не раскрыла ни одной тайны.

— Но о чём-то же тебя спрашивали, — справедливости ради возразил обычно молчащий Рудольфус. — Не для игры же в молчанку тебя четыре месяца таскают в допросную.

— Меня просили рассказать об отношении к Лорду и Пожирателям смерти вообще, но конкретных вопросов не задавали, — честно ответила Ариэль, мысленно удивляясь, что эта тема всплыла только сейчас.

— И что же ты рассказывала? — без агрессии, а из чистого любопытства поинтересовался Эйвери.

Этаж погрузился в тишину — заключённые ждали ответа.

— Правду.

— А поконкретнее?

— Как было замечено, меня четыре месяца таскают в допросную, и за время меня успели много о чём спросить. Более того, подавляющее время было отведено моим монологам, а не беседе. Но мои слова не были направлены во вред, — после раздумья сообщила Ариэль. — Хотя вам они вряд ли бы понравились. Однако прежде чем облить меня потоками оскорблений, послушайте вот что. Моя семья погибла от рук Пожирателей смерти, однако Рабастан — лучшее свидетельство того, что я вам не враг.

Заключённые некоторое время молчали, ожидая, что она скажет ещё что-нибудь, но продолжения не последовало. Долохов было попытался возразить, но младший Лестрейндж быстро его заткнул, напомнив, что у Ариэль была масса возможностей отомстить, ведь она готовила для них зелья, да и артефактами они частенько пользовались теми, что вышли из её рук, однако никто из них не пострадал. А потому вопрос с её лояльностью закрыт.

— Тони, — окликнул Рудольфус.

— Чего?

— Хочу, чтобы ты знал: я на стороне Лэнгтон. Она спасла моего брата, так что моё расположение заслужила.

Долохов что-то пробурчал, и верхний этаж Азкабана снова погрузился в тишину.

Откинувшись на жалкое подобие подушки, Ариэль вздохнула с облегчением. По большому счёту ей было плевать на людей, исключения можно было пересчитать по пальцам одной руки. Однако специально вредить этим людям, которые лично ей не сделали ничего плохого, она не хотела. Конечно, она помнила, кто убил её родных, но те действия были направлены против Малколма и Брайана Лэнгтонов — отца и деда, а не против неё самой, и для неё разница была очевидна. Дед сам напросился, яростно критикуя политику Лорда; чего он ждал, во всеуслышание называя того «презренным полукровкой»? Отец же на предложение присоединиться к Пожирателям ответил резким отказом, а после не удосужился обеспечить безопасность жены и двоих маленьких детей, за что и поплатился.

Ариэль помнила изумление Поттера, когда тот узнал, что она не собирается мстить, но не понимала этого. Она не простила убийц, но ненависти к ним не испытывала: они всего лишь выполняли приказ Лорда. С излишним усердием, ведь кроме деда и отца погибли и бабушка, и мама, и маленький брат, а сама она выжила по чистой случайности, однако убивать Пожиратели явились не по собственной инициативе.

Она не умела судить однобоко, что, бесспорно, было достоинством, но при этом мешало пониманию. Хоть и говорила она, что имеет проблемы с объективностью, Ариэль всегда, при любых обстоятельствах старалась судить непредвзято. И потому и не считала Пожирателей смерти врагами. Она не видела от них зла в свой адрес.

Ещё со времён учёбы в Хогвартсе Пожиратели были для неё не абстрактными пугалами и объектами ненависти, а членами семей сокурсников. Обычными людьми, с обычными проблемами и радостями, строгими и любящими родителями, заботливыми старшими братьями или дядьями. Ариэль не могла ненавидеть любимых людей тех, с кем ежедневно общалась. Во взрослой же жизни те же Пожиратели обеспечивали её работой (маги из обоих противостоящих лагерей толпами приходили за защитными артефактами), поспособствовали карьерному росту, с неизменным уважением относились к ней, и это только вершина айсберга.

Она не считала справедливым то, как всё обернулось для проигравшей стороны. В принципе, её это не особо-то и касалось, однако хотелось всё исправить. Не настолько, конечно, чтобы с палочкой наперевес врываться в кабинет министра, но достаточно, чтобы не упустить представившуюся возможность.

Ариэль не лгала, объясняя, как очутилась в Азкабане — она выигрывала время для того, кто был ей дорог. Без колебаний пожертвовала годом жизни ради его свободы, зная, что это выгодный обмен. Но когда появился Поттер — испугалась. Оказалось, зря. Наивный герой сам вложил ей в руки рычаг управления, да ещё и принцип действия указал. Будь на месте Поттера кто угодно другой — ничего не получилось бы, но тот сам позволил себя загнать в ужасное положение, и, несмотря на то, что Ариэль руководили отнюдь не альтруистические мотивы, она была ему необходима. Не воспользоваться подвернувшимся шансом было бы преступлением против здравого смысла.

Она и боялась, и одновременно желала момента, когда Поттер наконец-то сообщит, с какой целью появился в Азкабане, зачем раз за разом вызывает её в допросную, чего добивается, задабривая её кофе и бутербродами. Но время шло, обсуждением переходило с одной темы на другую, а Поттер так и не признавался, что ему нужно.

Ариэль было не трудно контролировать свою речь, чтобы не допустить упоминаний о том, что ей было предпочтительнее скрыть, поэтому она была уверена, что, какой бы ни была цель Поттера, тот её так и не достиг, однако чем дольше длились эти встречи, тем слабее становилась уверенность, что она не ошиблась в самом начале. Могло ли быть так, что визиты Поттера были продиктованы желанием узнать реальное положение вещей в магическом мире? Чисто теоритически — почему бы и нет. Вот только принять, что на роль рассказчика Мальчик-Который-Выжил выберет безвестную волшебницу, осуждённую Визенгамотом на годовое заключение в магической тюрьме… Это было выше её сил.

Как и многие чистокровные, она с изумлением прочитала в «Ежедневном пророке» о свадьбе Поттера. О проклятии, довлеющим над Уизли, знали абсолютно все, поэтому этот брак казался нонсенсом. Отца можно отстранить от ребёнка, спасая новорождённого от перехода проклятия, но мать?.. Когда же стало очевидно, что Поттер просто-напросто не знает, во что вляпался, Ариэль была откровенно шокирована.

Начиная свой рассказ, она надеялась смягчить Поттера и, возможно, убедить в том, что победители слишком строги к проигравшим — не более. Рассказывая о истинных мотивах войны, ей даже в страшной сне не могло привидеться, что для Поттер её слова станут откровением. Её ученик, мальчик, что знал Поттера по учёбе в Хогвартсе, утверждал, что в случае национального героя «идиот» — не оскорбление, а констатация факта, однако Ариэль не верила, считала, что слова продиктованы обидой. Зря. Нет, Поттер не был глупым, но он настолько мало знал о реальном положении вещей, что обвести его вокруг пальца было легче, чем отобрать конфету у младенца.

Она до последнего не верила, что Поттер придёт к ней с просьбой о защите своего ещё не рождённого ребёнка. Она хоть и не имела метки, всё же не была рекомендована его окружением, а значит, доверия не заслуживала. Но Поттер пришёл. Ариэль догадывалась, что связываться с проклятием предательства крови её коллеги не захотят — долго, муторно, опасно, и, конечно же, сложно. Не говоря уже о риске загреметь в Азкабан после завершения всех процедур за нарушения министерских ограничений. Реальную цену никто бы не заплатил, а тратить целый год просто так дураков не было. Для Поттера Ариэль была единственным шансом.

И она была готова ему помочь. Но только на своих условиях.

* * *

Звук шагов со стороны лестницы заключённые встретили настороженным молчанием.

— Нотт! Лэнгтон! На выход!

Ариэль быстро встала и шагнула к решётке, позволяя себя заковать в цепи, тем самым давая Теодору несколько лишних секунд на то, чтобы прийти в себя от неожиданности вызова на допрос.

— А что происходит-то? — полюбопытствовал Долохов.

— Не ваше дело, — рявкнул Риджес, дёрнув Ариэль за цепь.

Сам Нотт молча смотрел на охранника, и лишь после этого вопроса обратил внимание на жестикуляцию Рудольфуса, знаками призывающего его не злить охранника непослушанием. Вскочив на ноги, Теодор бросился к решётке, к счастью, успев до того, как Риджес заметил задержку.

Спускались в молчании. Теодор бросал вопросительные взгляды на Ариэль, но спрашивать что-либо опасался — охранник мог отреагировать по-разному. Она же молчала по той простой причине, что не хотела зря обнадёживать приятеля.

Перед допросной они остановились.

— Входите, — бросил Риджес, открыв дверь. Заключённые замешкались, и он рявкнул: — Оба входите!

Переглянувшись, те быстро проскочили мимо и встали на пороге — внутри их ожидал министр.

— Доброе утро, мистер Нотт, мисс Лэнгтон, — вежливо приветствовал он, делая приглашающий жест в сторону двух стульев. — Присаживайтесь. Полгода заключения за верность семье — на мой взгляд более чем достаточный срок. На ваше счастье многие члены Визенгамота согласны со мной, поэтому вы оба через месяц будете выпущены на свободу.

О Кингсли Бруствере можно было много чего сказать — большинство слов, правда, не были бы цензурными, однако он всё-таки официально был самым влиятельным человеком в магической Британии.

Поклонников министра в Азкабане точно не было. Заключённые на верхних этажах — те, кто был приговорён к длительным срокам, — помнили его ещё рядовым аврором и, разумеется, тёплых чувств не питали. На средних этажах размещались преступники из самых разных слоёв общества; они сталкивались с Бруствером не во время задержания, а уже на допросах, и, как не трудно догадаться, винили в своём положении. Ну а нижние этажи традиционно были отведены под мелкую шушеру, а где, как не на социальном дне, базируются самые недовольные властью в общем, и министром в частности? Последней же группой недовольных были сами охранники — авроры, отправленные по приказу министра на «отработку» в Азкабан.

И несмотря на всё это реальную власть здесь представлял именно он, Кингсли Бруствер, и ссориться с ним было себе дороже.

Теодор открыл было рот, но Ариэль наступила ему на ногу, и он так и не произнёс ни слова.

— Вы хотели что-то уточнить? — доброжелательно улыбнулся Бруствер. — Не стесняйтесь.

Он был неплохим аврором — в этом мнении сходились и друзья, и враги, и подчинённые, но вот министр из него вышел не очень. В первый год, пока страна зализывала раны, на это мало обращали внимания — были более насущные нужды, а после, когда всё устаканилось, кусать локти стало поздно: Бруствер не упустил свой шанс и успел подчинить себе многие отделы Министерства и упрочнить своё положение.

И тем более пугающе выглядел его личный визит в Азкабан.

— Почему? — вместо Нотта спросила Ариэль.

— Почему я решил вас помиловать? Это просто…

— Почему вы пришли сами? — перебила она.

Вопрос министру не понравился, это было видно по мимолётной гримасе, ненадолго исказившей его словно выдолбленное из камня лицо, но он быстро справился с собой и ответил спокойно:

— Хотел убедиться, что вы оба достойны свободы.

— Разве это решаете вы?

Теперь уже Теодор наступил ей на ногу, не понимая, зачем Ариэль дразнит человека, от которого зависит их свобода.

— Это решает Визенгамот, — терпеливо ответил министр. — Однако от меня зависит, будет ли подано соответствующее ходатайство. Ещё вопросы?

— Цена свободы.

Бруствер не стал делать вид, что не понял, какой смысл вложен в эти два слова.

— Обет соблюдения законов, сведения о месте жительства и деятельности…

— Спасибо, нет.

Бруствер подавился продолжением.

Ариэль чувствовала, насколько напряжён стоящий рядом Теодор, но надеялась, что у него хватит выдержки промолчать. Соглашаться было нельзя ни в коем случае. Создать прецедент — обречь всех будущий заключённых на те же условия. То, что министр назвал громким словом «свобода», на деле было коротким поводком со строгим ошейником.

Она осознавала риск, но готова была его принять.

— Вы отказываетесь? — неверяще переспросил Бруствер.

— Лучше провести лишние полгода в Азкабане, с чем мы успели смириться, чем сменить эти стены на невидимые цепи обета.

— Мисс Лэнгтон…

— Я не принесу этого обета, — твёрдо произнесла Ариэль, нахмурившись.

— Вы артефактор, не так ли? — спокойно спросил Бруствер.

— К чему этот вопрос, если ответ и так вам прекрасно известен?

— В ваших услугах возникла потребность… Но выпустить вас просто так я не могу.

— Что вам нужно?

— Не мне.

— В таком случае я обговорю всё с заказчиком, — невозмутимо парировала она. — И обет если и будет принесён, то не вам, а человеку, которому придётся мне довериться. С вами нам нечего обсуждать.

— Вы уверены, что вправе решать за мистера Нотта? — вкрадчиво спросил министр.

— Вправе, — глухо ответил сам Теодор, вспомнив, что Ариэль не просто соседка по верхнему этажу Азкабана, а наставница его лучшего друга, да и ему самому не совсем чужая.

Бруствер недовольно поморщился и даже не стал скрывать эту эмоцию.

— Что ж, в случае решения в вашу пользу — вам сообщат.

Он вышел, и заключённые остались одни.

— Почему? — почти не шевеля губами, опасаясь следящих чар, едва слышно спросил Нотт, глядя в глаза Лэнгтон.

— Нужно, — беззвучно проартикулировала та. — Доверься мне.

К тому моменту, когда за ними явился охранник, Теодор так и не перестал смотреть на Ариэль.