Гарри Поттер и принц датский (джен)

Перед ним расстилалось пронзительно-синее море — до самого горизонта. Он провел кончиками пальцев по белому камню ограждения — ослепительного в лучах солнца, впитавшего его небесный огонь и оттого почти обжигающего. Он любил свой город. Любил выходить на балкон башни Ц’ииви и подолгу смотреть на концентрические кольца снежно-белых строений внизу и сверкающие полосы каналов, бегущие к его дворцу от побережья, и цветущие сады, разбитые на крышах, парапетах и балконах, на овитые зелеными нитями плюща циклопические статуи с лицами, неизменно обращенными к небу. Любил столь же белые, подернутые голубоватой дымкой горы к северу от города, где тысячи порождений земли добывали камень и возводили из него поместья, храмы, дворцы и дома Знаний. Конечно, он любил море, и небо, и солнце — весь этот бесконечно прекрасный, инкрустированный золотом орнамент из переплетения белого и синего.

Его мир был молод, напоен солнцем и рвался ввысь сотнями ажурных конструкций, изящными телами крылатых машин и помыслами населявших его людей. Этот мир не имел памяти — только мечты, только взгляды, устремленные вперед и вверх. Никто из его подданных не вспоминал Тьму, что царила до прихода Великих. Никто не хотел вспоминать — никто, кроме него самого. Мир был молод, а он был стар, безнадежно стар душой, и ничего с этим не могла поделать магия, некогда преобразившая его тело и даровавшая ему бессмертие. Его губы шевельнулись, и он прошептал несколько слов на причудливом языке, которого не знал:

— Не время спать! Восстаньте ото сна, похожего на смерть, и посмотрите…

Наверное, на солнце ползли тучи. Темная тень быстро неслась от дворца вперед, пересекая улицы. Белый камень тускнел и приобретал оттенок ржавчины, и доносились снизу крики людей, бегущих от ужасной смерти, и крыши трескались, проваливаясь под собственным весом, рассыпаясь вязкими глиняными комьями, вздымая клубы багровых испарений. Руки утратили чувствительность, и он поднял к лицу ладонь — красно-бурую бесформенную клешню. Он с криком отпрянул, коснувшись перил, и багровая скверна проникла в камень, окрасила его кровью — запекшейся кровью на ступенях зиккурата, что был возведен его предками в эпоху Тьмы.

— Не время спать, — прохрипел он вновь, глядя, как разваливается на куски пораженное проклятием ограждение.

Нет мира для тех, кто запятнал себя кровью. Ни для них, ни для их детей в десятках поколений. Ничего не сделают Великие во всей своей доброте и милосердии, и свет их не в силах рассеять семена тьмы в человеческих душах. Вот она, расплата. Его мир не имел памяти, но забыв прошлое, нельзя его перечеркнуть. Балкон рухнул вниз, и, погружаясь в бурлящее варево, пожирающее некогда цветущую Атуули, он прошамкал беззубым ртом:

— Восстаньте ото сна!..

* * *

Гарри сел на кровати в кромешной тьме. Кожа лица была липкой от пота, несмотря на сырой воздух подземелья, во рту до сих пор ощущался вяжущий вкус глины. Дрожащими пальцами он на ощупь отыскал палочку на стоявшем рядом стуле и хрипло проговорил:

— Люмос!

В лучах мертвенно-голубого света он украдкой бросил взгляд на свои руки, заранее сжавшись от того, что может увидеть. Все было в порядке. Бледная, но вполне человеческая кожа. Дышать стало немного легче, и Гарри утер капли пота, противно стекавшие по лицу на подбородок и шею. Возвращается почти забытое искусство видеть гадкие сны? Только этого ему еще не хватало.

— Не время спать! — донесся до него тихий, шелестящий голос, и он замер. — Восстаньте ото сна, похожего на смерть, и посмотрите на смерть, столь непохожую на сон!

Узнав строчку из «Макбета», он усмехнулся. Неудивительно, что Гермиона цитирует это во сне после недели, заполненной Шекспиром. Одевшись, он выскользнул за дверь импровизированной спальни, приглушил свет Люмоса и, поколебавшись, приоткрыл дверь в соседнее помещение. Дамблдор, позаботившись о том, чтобы обустроить им временное жилье, тактично избежал вопроса об их отношениях и попросту организовал две спальни. Вспомнив, как они с Гермионой совсем недавно делили одну палатку во время экспедиции в Непал, Гарри горестно вздохнул. В конечном итоге это, наверное, правильно: сейчас им следует сосредоточиться на задаче, а не друг на друге. И все же…

— Полмира в полумертвом забытье, — услышал он хриплый шепот, меньше всего похожий на голос Гермионы. — Под шторой сна кривляются химеры…

В два прыжка он достиг кровати. Гермиона мирно спала, повернувшись на бок. Если она и видела сны, то ничего тревожного или жуткого в них явно не было: ее лицо хранило безмятежность, дыхание оставалось размеренным, не сбиваясь на шумный рваный ритм, как у него самого минуту назад. Гарри склонился над ней, погладил по плечу, мимолетно удивившись, насколько горячей оказалась ее кожа, и коснулся губами виска.

— Гарри, — пробормотала она, пошевелившись. — Что случилось?

— Все в порядке, — сказал он. — Ты говорила во сне. Спи.

Одеяло сползло в сторону, и Гарри машинально поправил его, прикрыв голые колени Гермионы, уже успевшие покрыться мурашками от холодного воздуха.

— Я пожил вволю, — донесся до него шепот, и Гарри замер. — Вянет жизнь моя, уходит прочь тропою листопада.

— Гермиона… — пробормотал Гарри в растерянности.

Но она уже спала и определенно не произносила ни слова. Звук доносился со стороны двери. Взяв палочку наизготовку, Гарри осторожно двинулся к выходу. Может быть, это зловредный Снейп спустился к ним, чтобы узнать, как далеко продвинулась Гермиона в своем расследовании, и теперь читает вслух ее записи? Да нет, бред какой-то. Такая выходка скорей в духе Пивза, хоть Дамблдор и уверил их, что ни одна живая душа не посмеет войти в лабораторию без его ведома. В конце концов, призраков и полтергейстов живыми душами не назвать.

Он плотно закрыл за собой дверь и усилил свет Люмоса, чтобы видеть каждый уголок. Несколько шагов вдоль короткого коридора — и вот он, темный дверной проем, ведущий в лабораторию. Гарри сделал глубокий вдох и прошептал:

— Протего!

Сразу после этого он почувствовал себя круглым идиотом. Кто на него может напасть — здесь, в подземелье Хогвартса, под защитой сильнейших чар? И кто-то внутри немедленно возразил голосом Бенджамина: «Это не человеческий разум, дорогие мои, — говорил тот. — Мы пытаемся тягаться с самим богом». Почему-то это угрожающее заявление только разозлило Гарри, и он решительно шагнул в дверной проем.

Никого — совершенно пустая лаборатория. Если и забирался сюда таинственный любитель цитировать Шекспира, то сейчас он уже убрался восвояси… или спрятался. Гарри нахмурился и сделал несколько осторожных шагов вдоль рабочего стола. Затем прошел к лестнице и, поднявшись на пару ступеней, задрал голову, пытаясь уловить возможное движение в черном колодце, ведущем в учебные помещения Хогвартса. Ничего. Никого.

Гарри выдохнул и опустил палочку. Все ясно. Если подсознание периодически подкидывает ему изображение человеческого лица, так почему бы и не голоса, декламирующие пьесы Шекспира? Он уже почти улыбался, направляясь к выходу из лаборатории, когда прежний хриплый голос громко проговорил у него за спиной:

— Проснись! Довольно камнем быть. Приблизься…

Он разом взмок и замер, не решаясь оглянуться. Потом медленно, затаив дыхание, развернулся. Под черным покрывалом, которое Гарри когда-то накинул на уродливого истукана, ему почудилось движение.

— Мое взирало око на самое начало бытия, — продолжал голос.

Гарри решился.

— Акцио покрывало! — выкрикнул он, взмахнув палочкой.

Покрывало соскользнуло с изваяния и большой черной птицей вспорхнуло ему в протянутую руку, но Гарри тут же отбросил его. Поверхность истукана бурлила, будто облитая кислотой: в ней то и дело образовывались каверны, чтобы тут же зарасти и вспучиться гроздью пузырьков — немедленно лопающихся. Хуже всего было лицо — перекошенная, постоянно деформирующаяся маска с широко разинутым ртом — зияющим черным провалом, издающим этот хриплый, квакающий голос, который и разбудил его.

— Что… — пробормотал Гарри, не в силах оторвать взгляд от страшного зрелища.

Беспокойная память завозилась и на мгновение перенесла его в холл Гётеанума, где у лестницы он видел похожую уродливую статую с разинутым в беззвучном крике ртом.

— Не время спать. Нгаач’у ки кхууч’у унгаа. Искусство чудодейственной рукой на зло природе жизнь дало вещам. Спеши. Время уходит.

— Кто ты? — выдавил из себя Гарри.

— Быстрей. Быстрей. Нгаач’у ки кхууч’у унгаа. Плохое тело. Глаза, сомкнитесь в ужасе, пока не сотворит, что следует, рука!

Левая рука истукана конвульсивно изогнулась. По бурлящей глине пробежала трещина, и часть конечности ниже локтя безжизненно повисла, а затем с мокрым шлепком рухнула на пол, немедленно рассыпавшись бурыми комьями.

— Я не понимаю. О чем ты говоришь?

— О чем твержу я? Объясню поздней. Кто начал злом, тот конченый злодей. Ц’ии нгаади ч’ивуви ингуу. Ч’и ч’ади ч’унгаави. Спеши.

Истукан пошатнулся. Правая нога надломилась в щиколотке, но каким-то чудом еще удерживала на себе вес тела. С впалой груди осыпались несколько комьев глины, и голова стала медленно заваливаться вбок.

— Впадают силы светлые в дремоту; идет ночная нечисть на охоту, — прошамкала черная пасть, стремительно теряя форму. — Имеющий власть. Спаси. Дух обрати в кремень, а муки — в ярость, — вот оселок для твоего меча. Скорей. Скорей.

Понимание оказалось подобным холодному душу. Кто-то хочет предупредить его, и время почти вышло. Может быть, это весточка от Квиррелла?

— Кому-то угрожает опасность? Кого я должен спасти? — спросил Гарри и шагнул ближе к разваливающемуся на куски изваянию. — Кто-то хочет совершить убийство? Кто?

Гарри почти кричал.

— Его ты знаешь. Грех, смерть и ад пометили его своим клеймом. Спеши. Спеши.

Истукан надломился в пояснице и, зашатавшись, рухнул вперед. Гарри отскочил, но немедленно налетел на острый угол стола и скривился от боли. Влажно блестящие глиняные комья посыпались ему под ноги, в полумраке напоминая окровавленные куски плоти, и он замер, борясь с наплывом гадливости.

— К’аа унгаа, — проквакала с пола почти утратившая форму голова. — Тень ангела со светлыми кудрями, намокшими в крови. Дракона в гневе лучше не тревожить. Быстрей. Быстрей.

Гарри чуть не застонал. Драконы, светлые кудри — что за черт? В его голове словно что-то щелкнуло. Кто бы ни пытался передать ему сообщение посредством этого ущербного голема, он явно ограничен в лексиконе, оттого изъясняется почти исключительно готовыми фразами из Шекспира. И если последняя фраза — ответ на его вопрос… Некто со светлыми волосами. Дракон.

— Драко Малфой, — проговорил Гарри. — Это он, да? Драко пытается сейчас что-то сделать? Убить кого-то? Мерзавец!

— Кто обвиняет воск, когда покорно он принимает беса образ черный? Нет, участь пса, что воет на луну, завиднее, чем доля человека, в котором угнездились духи зла.

— Где он? — настаивал Гарри. — Что он делает? Ответь!

— И больше ничего. Сплошная тьма. Распад и пустота. Ч’ави. Ч’ави.

Глиняное лицо покрылось сетью трещин, хриплый голос сменился бульканьем и умолк. На полу лежала бесформенная куча глины — все, что осталось от забытого эксперимента профессора Квиррелла. Гарри выдохнул и снова утер пот со лба. Сердце колотилось, как сумасшедшее.

— Гарри? — услышал он за спиной голос Гермионы и рывком обернулся. — Ты кричал? Что произошло?

Она уже успела накинуть мантию, а в бледном лице он не видел ни следа недавнего сна. Тонкие пальцы сжимали палочку, которая полыхала Люмосом ему в глаза. Он недовольно сощурился, но она не обратила на это никакого внимания: взгляд Гермионы был устремлен на все еще шевелящиеся останки изваяния у него за спиной.

— Я думаю, кто-то… подключился к нему, — сказал Гарри. — Кто-то извне. Чтобы предупредить. Малфой что-то задумал.

— Подключился? Малфой? О чем ты говоришь, Гарри?

— Я должен бежать. Когда вернусь — все расскажу.

Он взял со стола свои трансфигурированные очки, нацепил их на нос и ринулся к лестнице. Гермиона в два прыжка догнала его и схватила за руку.

— Ну уж нет! Во-первых, нам нельзя покидать лабораторию…

— Гермиона, я должен остановить Малфоя, иначе случится что-то плохое. У меня нет времени на объяснения, просто поверь!

Пару секунд она пристально смотрела ему в глаза, потом пожала плечами:

— Хорошо. Идем вместе. Но по пути — расскажи, что тут случилось.

На споры времени не осталось. Гарри сдержанно кивнул и побежал по ступеням вверх. Гермиона, не отстававшая от него ни на шаг, повторила:

— Расскажи. Откуда ты узнал про Малфоя?

— Этот голем Квиррелла в лаборатории… — начал рассказ Гарри.

Ему удалось вкратце пересказать произошедшее до того, как они достигли учебных помещений замка, и Гермиона после краткого молчания недоверчиво спросила:

— Почему же он ничего не сказал своими словами? Это куда проще, чем искать подходящие цитаты в пьесах Шекспира.

— Конечно я не знаю, Гермиона! — вышел из себя Гарри. — Я даже не знаю, кто это был. Иногда он говорил что-то… странное. На незнакомом языке. Но смысл его послания, по-моему, вполне очевиден.

Она с сомнением покачала головой, и он, почувствовав себя уязвленным, спросил:

— У тебя есть другое объяснение?

— Да. Например, случайный набор цитат. Мы много дней беседовали о Шекспире рядом с этим истуканом. Возможно, он просто запомнил наши слова и выдал их тебе наобум. Я ведь не имею представления, как он устроен и в чем состоял этот неудачный эксперимент Квиррелла. Очевидно, он хотел сотворить настоящего голема, но, как видно, получилось у него лишь частично.

— Слишком уж многое сходится. В его словах явно был смысл. Он настойчиво требовал спешить, помнишь?

— Или спешил сам, ибо знал, что ему осталось немного времени. Его «спеши» могло быть обращением к самому себе, ты не думал об этом? Посуди сам! С нами что-то происходит. Мы наблюдаем взаимосвязи и образы, на которые раньше не обратили бы никакого внимания. Тебе являются лица в беспорядочной мешанине света и тени. Мне — сочетания символов. Бенджамин во многом прав. Мы с тобой — жертвы апофении. Да, это помогает мне в работе, но я отдаю себе отчет в том, что зачастую вижу смысл там, где его нет и быть не может. И ты тоже.

Гарри нахмурился и, переведя дыхание после длительной беготни по лестнице, возразил:

— Может быть. Если я ошибаюсь, мы просто ничего не найдем и, возможно, рассердим Дамблдора тем, что покинули лабораторию. Но если я прав…

— Тихо! — прошептала Гермиона, схватив его за руку. — Кто-то идет.

Не сговариваясь, они рассеяли чары Люмоса, скользнули к стене и вжались в нее, стараясь скрыться за выступавшим барельефом. Кто-то поднимался по лестнице в другом конце коридора: в темном дверном проеме скользили пятна света, хотя шагов не было слышно.

— Не спится, милые детки? — прогнусавил над левым плечом Гарри портрет Элдрича Диггори, заставив их обмереть.

— Тс-с! — шикнул на него Гарри, и волшебник обиженно насупился, однако умолк, пробурчав напоследок что-то про недостаток уважения к бывшему министру.

Из дверного проема выскользнул человек в мантии и, нервно оглядевшись, зашагал в их сторону. Гарри хватило одного взгляда, чтобы узнать его. «Тень ангела со светлыми кудрями»… Ангел, как же. Чертов расист Малфой. Ужасно захотелось с торжествующим криком выскочить из импровизированного укрытия перед старым врагом, сбить того с ног и, пока этот негодяй барахтается на полу, потребовать объяснений. Но нет. Еще не время.

Малфой пересек коридор и свернул на лестницу, ведущую прямиком к гаргулье перед входом в директорский кабинет. Гарри переглянулся с Гермионой и ринулся было следом, но она удержала его за руку и взмахнула палочкой, едва слышно прошептав заклинание. По телу пронеслась знакомая прохладная волна, как бывало всегда при наведении дезиллюминационных чар. Повторив ту же операцию на самой себе, Гермиона потащила его к лестнице.

— Я же говорил! — прошипел Гарри. — Малфой что-то собирается…

— Тихо! Идем.

Когда они добрались до верхней ступеньки, злоумышленник, сгорбившись, стоял рядом с гаргульей к ним спиной. Что он там делал, разобрать было невозможно, и Гарри шагнул в сторону, чтобы лучше видеть. Малфой, должно быть, что-то услышал, потому что вздрогнул и скользнул перепуганным взглядом вдоль коридора. Перепуганным? Черт, да он в полном ужасе. Это странно.

Нахмурившись, Гарри наблюдал, как Драко осторожно извлек из внутреннего кармана мантии какой-то предмет — осторожно, словно держал в руках колбу с кислотой. Почему он так боится, интересно? Предмет со стороны казался совсем непримечательным: черная матовая полусфера с тремя выступами на плоской стороне. Малфой завел руку, в которой держал загадочный артефакт, за выщербленный затылок гаргульи. Послышалось клацанье металла, и полусфера словно приклеилась к поверхности каменного стража.

Ждать дальше не имело смысла. Гарри сжал руку Гермионы, подавая знак, а потом, уже не скрываясь, шагнул в середину коридора и громко произнес:

— Какого черта ты тут делаешь, Малфой?

Драко отпрянул от гаргульи и вскрикнул… Нет, скорей взвизгнул. Он высоко поднял палочку, и теперь его взгляд лихорадочно метался по кажущемуся пустым коридору, пока, наконец, не сфокусировался на укрытом дезиллюминационными чарами Гарри.

— Кто… Это снова ты, Поттер? — с истерическими нотками проговорил Драко. — Ты в своей чертовой мантии, да? Тебе мало было в прошлый раз?

Гарри рассеял чары и шагнул вперед, заставив того попятиться.

— Будь я в мантии, ты бы меня не заметил, — спокойно сказал он. — Что ты тут делаешь, Малфой?

С этого ракурса загадочный артефакт, установленный на гаргулье, казался просто темным выступом: никто не заметил бы его, не знай он заранее, где и что искать. Вот только этот крохотный округлый символ на поверхности... Гарри прищурился, пытаясь разглядеть детали, но Драко, перехватив его взгляд, загородил собой гаргулью.

— Не твое дело, ясно? Пошел вон отсюда, пока Филч нас обоих не сцапал.

— Да я совсем не против, — усмехнулся Гарри, поражаясь собственному спокойствию, которое, похоже, только усилилось на фоне до смерти перепуганного Малфоя. — Отойди в сторону, Драко. И не тычь в меня палочкой, будь так добр.

— Черта с два… — прошипел Малфой и двинулся навстречу, поднимая палочку на уровень глаз.

За его спиной промелькнула тень: Гермиона, все еще скрытая дезиллюминационными чарами, решила зайти с обратной стороны. Гарри демонстративно отвел в сторону руку с палочкой, и Малфой проследил за ней взглядом. Потом снова вгляделся в глаза Гарри и пробормотал дрогнувшим голосом:

— Поттер? Это ты вообще или нет?

— Что, не веришь своим глазам?

— Нет, черт возьми, верю своей памяти. У тебя же другая палочка. Кто ты такой, а?

Гарри мысленно выругался. Наблюдательный, паршивец. Он уже раскрыл рот, чтобы ответить, но Драко его опередил.

— Ступефай! — отчаянно крикнул тот, полоснув палочкой воздух.

Рефлексы, наработанные во время изнурительных тренировок Квиррелла, сработали раньше, чем он успел подумать. Луч заклинания преломился в искривленном пространстве и ушел в потолок, не причинив ущерба. Перед внутренним взором Гарри вспыхнули огненные нити квантового графа, — искусство, которое он начал постигать совсем недавно. Мысленное усилие, и Малфой, нелепо взмахнув руками, плюхнулся на ягодицы.

— Ты кто такой? — тонким голосом воскликнул Драко. — Ты не Поттер! Кто ты?

— Ты ошибаешься, Драко. Меня зовут Гарри Поттер. А теперь…

— Акцио круцикс!

Черная полусфера сорвалась с затылка гаргульи и прыгнула в протянутую ладонь Драко. Лицо его исказилось мстительной ухмылкой, и в недрах артефакта, развернутого теперь изогнутой частью к Гарри, раздался громкий щелчок. Теперь Гарри ясно видел символ на матовой поверхности. Что за?.. Символ испарился, и через мгновение артефакт взорвался дождем металлических игл. Выставленный щит отразил большинство из них, и они с тонким стеклянным звоном осыпались на каменный пол. Левую ногу словно ошпарило, и Гарри со стоном повалился следом, глядя на добрый десяток игл, вонзившихся ему ниже колена.

От жгучей боли он выронил палочку и потянулся дрожащими пальцами к израненной щиколотке. Иглы — как торчавшие из его ноги, так и лежавшие на полу, — раскрошились, осыпались серой пылью, которая через пару секунд испарилась, не оставив следа. Темный силуэт за спиной Драко пришел в движение, и незримая сила подняла Малфоя в воздух, моментально стерев злобную ухмылку с его губ.

— Гермиона… — попытался сказать Гарри, но язык не слушался, и он смог издать только нечленораздельное мычание.

— Не смей! — крикнула Гермиона, и Драко с криком покатился по коридору. — Не смей! Трогать! Гарри!

С каждым ее словом верещавшего в панике Малфоя приподнимало и било о каменный пол. В конце концов он застыл без движения бесформенной темной грудой. Его палочка откатилась далеко в угол, один ботинок слетел с ноги и теперь нелепо лежал посреди коридора. Кровь из расквашенного носа испачкала некогда холеное лицо и окрасила растрепанные волосы.

Гермиона, не удостоив его и взглядом, отменила дезиллюминационные чары и подбежала к Гарри.

— Как ты? — спросила она, опустившись рядом на колени.

— Но… нога, — прохрипел он. — Иглы… с ядом.

Его затрясло. Сокрушающая боль ползла вверх по ноге, и он уже не мог говорить: хотелось только стонать и рычать от все усиливающейся пытки.

— Гарри! Нет… Ауферо Вененум!

Она обняла его, прижала к себе, но он едва чувствовал ее прикосновения. Его конечности сотрясал жесточайший тремор, взор окрасился алым, в ушах стучало. Лежавший напротив Малфой дернулся и раскрыл слипшиеся от запекшейся крови глаза. В голове зазвучал булькающий голос умирающего голема, услышанный им лишь четверть часа назад: «Тень ангела со светлыми кудрями, намокшими в крови», — так он говорил. Была ли это просьба о помощи? Или его предостерегали об опасности — навстречу которой он радостно побежал? «Дракона в гневе лучше не тревожить». Зрение отказало, и на Гарри опустилась тьма.

— Кто-нибудь, помогите! — донеслось до него из темноты. — Профессор Дамблдор! Скорее! Гарри…

Мысли путались в накатывающих волнах боли. Но еще раньше, до того, как пришла боль, было что-то очень важное. Что-то, о чем он так и не успел сказать. Эта полусфера, странное орудие убийства, явно предназначенное Дамблдору. Был символ на его поверхности — очень знакомый символ, который Гарри меньше всего ожидал там увидеть.

Холодное прикосновение к ноге — и боль как будто бы стала тише. Каменные плиты пола больше не давили снизу. Гарри куда-то несли — сквозь темноту и тишину, и что-то происходило в его пораженном ядом организме. Боль отступала, но взамен приходило полное отсутствие ощущений, словно он лишался тела часть за частью. Что такого важного было в этом символе? Он не мог вспомнить, даже стараясь изо всех еще оставшихся сил.

Плавающие в темноте багровые пятна соединились в уродливый лик с непомерно раздутым, нависшим над глазами лбом. Рот медленно раскрылся, явив бесконечный черный провал — куда черней окружающего мрака. Он заскользил туда, в эту кошмарную пасть, которая становилась больше с каждым мгновением, и не чувствовал страха. Пришло запоздалое понимание.

— Бенджамин, — произнес Гарри, но не услышал собственного голоса.

Черная пасть корежила само пространство, обращая его в ничто, но он еще помнил символ, нанесенный на поверхность артефакта — стилизованное изображение земного шара, ощетинившегося пятью стрелами. Боль полностью рассеялась, а вслед за ней — мысли. Оголенное сознание без имени парило в пустоте, и не было больше ничего, способного нарушить его покой. Время остановилось.