Гарри Поттер и принц датский (джен)

Ему редко снились кошмары. По правде сказать, Квиринус Квиррелл редко видел сны как таковые: в последние годы спал он урывками и недолго, в промежутках между долгими часами, заполненными работой. Однажды ввязавшись в эту лихорадочную погоню за победой, образ которой он и сам себе плохо представлял, Квиррелл уже не мог остановиться. Остановка — и достигнутое до сих пор немедленно начинало уплывать из рук, заставляя сжать зубы и продолжить работать, несмотря на копившуюся годами усталость. Работа не оставляла времени на сновидения, и они являлись не более чем обрывочными образами без смысла и содержания.

С момента Изоляции, казалось, в этом плане ничего не должно было измениться: безумная гонка стала стремительней, а тяжелая работа из необходимости и вовсе обратилась единственным средством выживания. И вот этот странный и пугающий сон про готовые поглотить его врата… Первые признаки надвигающегося безумия? Ведь есть и у него предел прочности — точка, за которой сознание не выдерживает груза реальности и уходит в блаженный мир вымысла, оставляя без присмотра хихикающую и пускающую слюни телесную оболочку.

На этот раз Квиррелл понимал, что видит сон. Более того, он понимал, что именно он видит. Бурлящая масса, излучающая слабое красноватое сияние и заполняющая все окружающее пространство под непроницаемо-черным, беззвездным небом. Пузыри, неожиданно вырастающие на поверхности, чтобы через пару секунд бесшумно лопнуть и рассыпаться сплетением маслянистых нитей. Тысячи дрожащих ложноножек, что вытягивались из-под поверхности, подчас достигая огромной длины, расщеплялись надвое, замыкались в кольца, сплетались и рассасывались без следа.

— Оно живое… — сказал Квиррелл и сам не услышал звука своего голоса.

— Живое… — прошелестело в ответ.

— Атуули-Ан? — спросил Квиррелл. — Чего ты хочешь? Выбраться, да? Выйти в наш мир?

— Я хочу жить. Играть в новые игры.

Наверное, Квиррелл все же недостаточно контролировал себя в этом странном сновидении: в реальности он никогда бы не ввязался в спор о морали с древним чудовищем из иного мира. Но последняя фраза отчего-то больно задела его, и Квиррелл вскипел:

— Играть? Для тебя это только игра? Смерть людей!..

— Все люди лишь играют роль на сцене мира, — пришел ответ, и от него повеяло чем-то смутно знакомым, что Квиррелл непременно вспомнил бы в бодрствующем состоянии. — Все есть игра. Символ. Шифр. Под маской не кроется ничто, кроме другой маски. Ключ отпирает замок, за которым кроется другой ключ, и нет тому конца. Всякая сущность есть образ иной сущности, форма, лишенная субстрата. Игра — единственный фундамент, основа, сердце реальности.

Шепот ввинчивался в уши, оглушал, пропитывал и отравлял сознание. Квиррелл ощутил внезапную волну удушающего жара, а еще — приступ гнева.

— Так ты хочешь поиграть с нами? — бросил он. — Вот ради чего все это?

— Нельзя не играть, — отозвался голос с явной насмешкой. — Можно лишь выбрать сторону. Нас ждут новые игры, чародей. Какие фигуры ты предпочитаешь: черные или белые? Для тебя найдется отличная роль в моей партии.

— Уже нашлась. Я уничтожу тебя, Атуули-Ан, — сказал Квиррелл. — И тогда все игры для тебя закончатся: новые и старые.

— Атуули-Ан? — впервые шелестящий голос утратил спокойствие, и в нем послышались нотки гнева. — Атуули-Ан мертв, давно мертв, умер вместе с Атуули. А я — живу и буду жить всегда, и сцена мира будет полем для моей игры.

— Не морочь мне голову, Атуули…

— Не произноси это имя! — загрохотал голос, и бурлящая масса вокруг вскипела, образовав десятки бурунов и воронок. — Старые игры окончены!

— Как же мне тебя называть? — язвительно спросил Квиррелл, которому гнев неведомого собеседника, похоже, помог обрести собственное спокойствие. — Ах да… Ваше Величество ведь метит в боги. Пань-гу, я не ошибся?

— Имя Пань-гу — не хуже прочих, так называл меня мой слуга. Или же имя, которое мне дали монахи ненавистной Туриэль… Ты хочешь служить мне, Квиринус Квиррелл? Хочешь обрести могущество и вечную жизнь?

Квиррелл фыркнул.

— И то и другое я обрету без помощи спятившего царька погибшей страны!..

Он запнулся. Внезапная мысль вонзилась в мозг острой иглой.

— Монахи Туриэль, ты сказал? — медленно проговорил он, снова ощутив наплыв жара. — Так значит…

Сон завершился — мгновенно, без перехода. Ему все еще было жарко — мучительно жарко, несмотря на идеальное кондиционирование воздуха в каюте. Все тело заливал липкий пот. Что-то кольнуло в правой руке, и, когда он поднес ее к глазам, ему померещились слабые багровые отсветы под кожей. Такие дозы стимуляторов и лекарств, которыми он себя напичкал за последние дни, имеют свои последствия.

Квиррелл промокнул капли пота на лице краем одеяла, выбрался из постели и сел за маленький столик в углу каюты. Висевшие на стене часы показывали без четверти три — глубокая ночь. Положив перед собой блокнот, он взял лежавшую там же капиллярную ручку, стилизованную под перо, и принялся писать. Жаль, нет доступа к Гипертьюрингу, ему бы не помешало численное решение пары дифференциальных уравнений, потому что аналитического тут определенно нет. Возможно, достаточно будет приближения.

Спать совершенно не хотелось: похоже, что он напрочь угробил свои биоритмы стимуляторами и безумным режимом с момента Изоляции. Уже добравшись до конца первой страницы, он понял, каким будет ответ, но все же довел вычисления до конца. Если взять за основу грубую оценку интенсивности мутаций, сделанную еще в Айзентурме, и гиперболическую динамику с насыщением для числа структурных единиц глины Эдема, то ожидаемый рост сложности за первые же десять тысяч лет составит… Капля пота сбежала на кончик носа и упала на бумагу. Но результат вычислений, даже порядком расплывшийся, по-прежнему ужасал.

Квиррелл сделал глубокий вдох, медленно выдохнул и еще раз пробежал глазами каждую строчку расчетов. Ничего не изменилось. Как можно победить такое? Что можно противопоставить этой силе? «Кто имеет ум, тот сочти число зверя». Вот это число, перед ним, и теперь он отлично знает настоящее имя врага рода человеческого.

* * *

— Не уверена, что правильно понимаю вас, просвещенный Квиррелл, — сказала И Сян. — Какой еще демон?

Они вновь находились в рубке, куда Квиррелл созвал всех ни свет ни заря. Марселин отчаянно зевала и, похоже, не очень понимала, о чем вообще идет речь. Просвещенные Леманн и Штейн проявили больше собранности, но первый с хмурым взором скрючился на своем кресле, а вторая поминутно гляделась в зеркальце, ужасаясь синяками под покрасневшими глазами.

Какую бы скорость ни развивал «Хайше», им предстояло преодолеть почти четыре тысячи миль. Без использования подводных порталов Юнь-Бао на это требовалась без малого неделя. Оставалось лишь надеяться, что за следующие пять дней не произойдет ничего непоправимого. По общей договоренности было решено не выходить на связь с внешним миром, а также избегать по возможности любых встреч по курсу следования. Последнее оказалось делом непростым: маршрутом от Суэцкого канала до Гибралтарского пролива следовали многие десятки торговых судов. Хорошо, если антирадарная защита «Хайше» не уступает по качеству его системе оптической невидимости. Но если их ищут, кто знает, какими средствами обнаружения вооружен противник?

— Еще раз, попрошу внимания, — заявил Квиррелл. — Это касается каждого из нас. Я знаю, кто наш враг, и, возможно, это позволит придумать способ противодействия… Будем надеяться.

И Сян, которая, несмотря на ранний час, выглядела отлично выспавшейся и сосредоточенной, сказала:

— Мы вас слушаем, просвещенный.

— Начну с самого начала. Как вы помните, глина Эдема обладает тем, что можно назвать геномом. У нее нет привычной нам ДНК, однако каждая частица программируемой материи знает все о своей структуре и свойствах. Ей это необходимо для поддержания и обновления собственной трансфигурации — именно эта особенность позволяет глине Эдема превращаться в любое вещество и структуру, сохраняя при этом свое наиболее фундаментальное поведение.

— Мы в курсе, — кивнула И Сян.

— Однако это ее свойство открывает потенциальную возможность для… скажем так, злоупотреблений. Если запрограммировать глину Эдема не на собственную трансфигурацию, а на трансфигурацию всего, что окажется рядом, в свои копии, то результат… Ну, вы понимаете. Атлантида. Незадолго до Изоляции нам удалось установить, что создание копии — процесс хотя и очень надежный, но все же не идеальный. Точно так же, как и в биологических системах, время от времени он сопровождается появлением ошибок в геноме при репликации.

— Подожди, Квиринус, — вмешалась Марселин, которая, похоже, уже окончательно проснулась, — но мне до сих пор неясно… Если глина Эдема мутирует, то почему големы не?.. А, ну да. Понимаю.

— Да, сестренка. Покуда мутации не выходят за пределы каждой из частиц, они лишь постепенно снижают общее качество трансфигурации. Полагаю, именно из-за этого големы, принявшие форму человека, хоть и медленно, но все же стареют. Но мутация, которая тиражируется и в короткие сроки поражает миллионы, а потом и миллиарды частиц, приводит к появлению разных типов глины Эдема. Микробиолог назвал бы их штаммами. Если процесс происходит в замкнутом пространстве, то очень скоро начинается жесточайшая конкуренция между штаммами, каждый из которых стремится обратить соперника в свою копию. И кто-то непременно побеждает в этой борьбе — до следующей, еще более жизнеспособной мутации. Понимаете теперь? Наследование. Изменчивость. Естественный отбор. Все три компонента процесса эволюции.

Зельда Штейн впервые отложила зеркальце и подняла на Квиррелла ошарашенный взгляд.

— То есть… — проговорила она. — То есть все это время в изолированной от мира Атлантиде…

Квиррелл мрачно кивнул.

— Тысячи лет яростной, безостановочной молекулярной эволюции. Появление все более сложных структур — форм жизни, которые мы и представить себе не можем. Да, это жизнь. Гигантский организм, метаболизм которому полностью заменяет непрерывная трансфигурация. С какого-то момента — разумный организм. Быть может, сверхразумный. Существо, которому задолго до нас дали имя Рактавиджа!

Осознав, что он почти кричит, Квиррелл сделал глубокий вдох и продолжил уже спокойней:

— Вот о каком демоне я говорю. Это не сказка. Не религиозный миф для устрашения подданных. Это, черт побери, настоящий демон из настоящего ада, и он желает выйти в наш мир через врата, которые вот-вот падут.

Поначалу никто не проронил ни слова — все переваривали услышанное. Квирреллу даже показалось, что они не вполне осознали последствия того, что узнали. С учетом же его собственной реакции на внезапное осознание он полагал, что так оно, вероятно, и есть. Первой заговорила Марселин.

— Ты думаешь, что вся эта зловредная фауна Сумрака: черви Байерса, головосеки… Они имеют отношение?

Квиррелл кивнул.

— Убежден в этом. Банд-Дарваджа не дает веществу Атлантиды проникнуть в наш мир. Однако Врата-которые-закрыты не создавались для того, чтобы препятствовать проникновению магии. Когда Цакебе создавала их, то запирала мертвый мир, ампутировала пораженную некрозом плоть Земли. Она не предполагала, что там появится новая жизнь, а если и предполагала, то не загадывала на столь долгий срок. За тысячи лет там сформировался чуждый нам разум, владеющий собственной магией, и он определенно способен дотянуться этой магией до нашего мира. Вероятно, в каких-то местах сделать это для него проще, чем в других. Возможно, Сумрак оказался более уязвим перед его воздействием.

— Вот только зачем ему эти твари? — нахмурился просвещенный Леманн. — Сотни, а может и тысячи лет фауна Сумрака оставалась вполне пассивной и не пыталась нас атаковать.

— Остается лишь догадываться, — пожал плечами Квиррелл. — Возможно, это следы его ранних экспериментов. Возможно, сознательная попытка создать собственный мир по собственным представлениям. Ведь и мы занимаемся тем же самым: можете ли вы, просвещенный, назвать хоть одно из магических существ, от безобидного нюхлера до кошмарного василиска, которое не было бы создано магами? И не следует удивляться пассивности фауны. Этими существами управляет Рактавиджа, и Рактавиджа не желает нашего уничтожения… Во всяком случае, до поры. Мы, иллюминаты, десятилетиями оставались на острие прогресса, а значит, делали вклад в создание все более мощного оружия.

Марселин в сомнении покачала головой.

— Что-то не сходится, — сказала она.

— Что именно, сестренка?

— Там, на острове… Кто-то пытался защитить нас от червя Байерса.

Квиррелл хотел было возразить, но в памяти неожиданно всплыл домовик Перки, охваченный ужасом и пытающийся наложить на себя руки. «Перки должен был прятаться, пока не выполнит задание, иначе ему помешают». Кто мог помешать подконтрольному эльфу совершить диверсию? Очевидно, это кто-то играющий с Рактавиджей на равных.

Смутная мысль никак не желала оформиться: Квиррелл будто брел в темноте на ощупь в поисках выхода из лабиринта. Играть на равных… «Я хочу жить. Играть в новые игры», — говорил незнакомый голос в его сне. Обычно игра предполагает противника, и противник здесь — уж точно не люди. «Все люди лишь играют роль на сцене мира».

— Возможно, — медленно проговорил он. — Возможно, есть кто-то еще. Разные штаммы глины Эдема… Кто знает? Эволюция могла привести к появлению не одного разума, а двух, трех и больше. Увы, сейчас мы способны лишь спекулировать на эту тему, потому что до сих пор не знаем ровным счетом ничего!

— Вы несправедливы к себе, просвещенный Квиррелл, — спокойно отозвалась И Сян. — Ваша догадка многое меняет, хотя, признаюсь… Оптимизма она не прибавляет ни капли. Главный вопрос остается прежним: что можно противопоставить этой силе? Даже безмозглая серая слизь была смертельной угрозой, а теперь выясняется, что за ней стоит могущественный разум. И если мы доберемся до Банд-Дарваджа, вряд ли нам позволят сделать что-то с артефактом.

— Если процесс разрушения будет постепенным… Может быть, массированная ядерная бомбардировка способна если не уничтожить глину Эдема, то хотя бы остановить репликацию? — предположил Леманн. — Десятилетия Холодной войны, возможно, сыграли на руку Рактавидже, но зато теперь ядерный потенциал маглов — сила, с которой придется считаться даже этому вашему древнему демону.

— При условии, что магловские правительства станут выполнять наши рекомендации, а не прямые приказы Врага, — усмехнулся Квиррелл. — Не будьте наивным, просвещенный Леманн. Правительства большинства стран давно под контролем Рактавиджи — на его месте это первое, что я попытался бы сделать. Это пассивный, ненавязчивый контроль, который нелегко заметить до тех пор, пока не происходит что-то для него критически важное. Сожалею, коллеги. Но похоже, что нам придется справляться самим.

— Что же мы можем сделать перед лицом такой силы? — тихо, почти шепотом спросила Зельда Штейн, ни на кого не глядя.

— Вы уже спрашивали об этом, просвещенная, во время атаки червя Байерса. Как видите, мы еще живы, а вот червь — не знаю.

— Мастерство, ум и воля? — слабо усмехнулась она.

— Разве у нас есть что-то еще? — развел руками Квиррелл. — Разве что… Есть еще двое молодых ребят, которые ведут собственную войну без надежды на нашу помощь.

Динамики издали предупреждающий сигнал, и голос бортового компьютера «Хайше» возвестил:

— Шеньфень бумин де чуаньчжи. Чу ланьцзе.

И Сян вздрогнула и подняла к глазам браслет на запястье. Пробежав взглядом полученное сообщение, она повернулась к гостям.

— Неопознанное судно по курсу. Похоже на военное. Судя по всему, идет на перехват, причем с высокой скоростью.

— Они нас видят? — нахмурился Квиррелл.

— Очень похоже на то. Цай пинму шан сяньши тусян!

У нее за спиной в воздухе вспыхнула прямоугольная проекция. Зеркальная гладь на удивление спокойного моря под низко нависшими кучевыми облаками расстилалась до горизонта. Там, совсем рядом с туманной границей воды и неба, Квиррелл разглядел черный силуэт военного корабля и едва удержался от восклицания.

— Похоже на эсминец, — сдержанно сказал он. — Здоровый, черт бы его побрал.

— Так и есть, — кивнула И Сян. — Модифицированный британский эсминец типа 42. Не самый лучший в мире, конечно, однако… Напичкан противолодочным оборудованием, артиллерией, а также имеет на борту вертолетный ангар. И главное, над ним основательно поработали. Скорость на треть выше штатной, и сонар… Они чем-то его заменили. Нет никаких признаков акустического сканирования, и все же они нас определенно видят.

— Флаги? Опознавательные знаки?

И Сян покачала головой.

— Он явно не стремится афишировать свою принадлежность.

Квиррелл пристально вглядывался в растущий силуэт военного корабля. «Хайше» взял сильно к югу, избегая угрозы, и вражеский эсминец немедленно ответил на этот маневр изменением собственного курса. Конечно, тот факт, что когда-то корабль был построен в британской верфи, еще ничего не значит. Парочкой таких эсминцев, если ему не изменяет память, владела и Аргентина. Правда, корабль — не вертолет, скрыть его постройку или передачу иной стороне не так-то просто. Разве что…

— А вот это уже любопытно, — пробормотала И Сян, глядя на браслет.

— Что такое?

— Это не просто какой-то там модифицированный эсминец. Это «Шеффилд» D80, который считался затонувшим во время Фолклендской войны 1982 года. Недурно сработано, браво! Даже мы не знали, что он все еще на ходу.

— Возможно, он и впрямь затонул, — заметил Леманн. — А кто-то поднял его и восстановил… Не мы одни любим модифицировать магловскую технику.

— У нас есть чем отбиться? — спросил Квиррелл.

— Зависит от того, что есть у них, — отозвалась И Сян, переводя напряженный взгляд с браслета на экран и обратно. — Однако они не пытались выйти на связь, не делали предупреждений, и мы пока что не уверены в их враждебных…

Корпус эсминца озарился вспышкой, и в воздух взвилась тонкая белая линия выхлопов.

— Это же противокорабельная… — успел проговорить Леманн, и пол ушел у них из-под ног.

«Маневр уклонения», — догадался Квиррелл, поднимаясь и потирая ушибленное колено. И, судя по наклону, попытка уйти на глубину. Похоже, что экипаж не уверен в способности их судна выдержать удар. Где-то в глубине «Хайше» послышался глухой удар с последующим шипением, и лодку снова качнуло — противоракетная защита вступила в бой. Пара секунд — и стремительно приближающаяся ракета полыхнула в воздухе, разбрасывая горящие обломки, а следом за ней в воздух уже тянулись две… три… четыре белые нити.

— Гондзи! — рявкнула И Сянь в браслет, и, обернувшись к Квирреллу, пояснила: — Уйти не получится. Придется дать бой.

Не успела она договорить, как экран утонул в слепящей вспышке света. Квиррелл успел разглядеть разлетающиеся обломки, а потом неповрежденная вражеская ракета исчезла в волнах, и что-то оглушительно ухнуло. «Хайше» резко накренился, послышался надсадный скрежет, и освещение замерцало.

— Попадание? — напряженно спросил Леманн.

— Да, — сухо отвветила И Сян. — Они чем-то сбили наш противоракетный снаряд… Не знаю. Похоже на лазер или даже гауссову пушку. В итоге мы пропустили одну ракету. Защита выдержала, но еще пара таких попаданий, и нам конец. Идите-ка вы, дорогие гости, в спасательный отсек, он уцелеет даже в худшем случае. Вот, следуйте за линией.

Она коснулась браслета, и на полу ярким оранжевым светом загорелась линия, уводящая в ближайший коридор. Квиррелл кивнул и легонько подтолкнул Марси в спину, указав в том же направлении. Ян, Леманн и Штейн без лишних разговоров зашагали вдоль линии, а Квиррелл, обернувшись, спросил:

— Как насчет вас, И Сян?

— Я капитан! — почти возмущенно отозвалась она, гордо выпрямившись. — К тому же у нас тоже есть кое-что в запасе. Торпеды сейчас доберутся…

На экране перед «Шеффилдом» взметнулась вода, и тонны ее обрушились на невидимый купол, окружавший вражеский эсминец. В ответ с его борта вновь взметнулась четверка ракет, и заработало неведомое оружие, из-за слепящего света которого стало невозможно разглядеть подробности.

— Да идите же! — крикнула И Сян. — Речь не только о ваших жизнях.

Квиррелл круто развернулся и двинулся следом за остальными. Марси терпеливо поджидала его у выхода, и они вместе вышли в коридор. Стоило им сделать это, как по барабанным перепонкам снова ударил оглушительный грохот — много сильней предыдущего, и освещение на секунду погасло, сменившись аварийным.

— Беги, сестренка! — скомандовал Квиррелл и сам перешел на бег.

Умиротворение, каким впервые встретил их «Хайше», сменилось суматохой, которая скорей ощущалась, чем была зрима. Квиррелл не видел членов экипажа, носящихся по коридорам, не слышал разносящихся в динамиках отрывистых приказов, но сам воздух, казалось, пропитался предельным напряжением умов и механизмов. Ежесекундно лодка содрогалась от запусков торпед и близких взрывов, невидимые машины в ее утробе работали, заставляя «Хайше» маневрировать, следить за новыми угрозами и отвечать на них собственным огнем. Чары, пронизывавшие творение артефакторов Пушабхасы сверху донизу, дрожали, и Квиррелл краем сознания отмечал их усложняющийся танец — там, за пределами обыденного человеческого восприятия.

Свернув, линия уперлась в глухую стену без единого шва, и они в нерешительности замерли. В следующий же миг стена скользнула в сторону, открыв тесное пространство с округлыми стенами и потолком, залитыми все тем же аварийным освещением.

— Давайте, — кивнул Квиррелл, и вновь подтолкнул сестру, которая, похоже, вознамерилась пропустить Квиррелла вперед.

Резкий удар бросил его на переборку раньше, чем он успел услышать резкий скрежет. В коридор хлынула вода, едва не свалив его на пол адским напором. Динамики взвыли. Кто-то схватил его за мантию и рванул из коридора. Квиррелл сплюнул кровью и в последнее мгновение успел подхватить свалившийся с головы тюрбан. Еще секунда — и он был в спасательном отсеке, а стена быстро смыкалась у него перед глазами.

— Квиринус! — кинулась к нему сестра. — Черт, твой нос… Похоже, что сломан.

Он только отмахнулся и попытался утереть рукавом залитое водой и кровью лицо. Рукав был насквозь мокрым, так что результат оказался сомнительным. Уже опуская правую руку, он заметил тусклое мерцание на своем запястье, едва различимое в багровом свете. Нахмурившись, он неторопливо задрал рукав. Под кожей явственно просматривались светящиеся жилы: они ветвились подобно нервам, уходя выше и выше по направлению к плечу. На левой руке ничего подобного не было.

— Что это? — расширила глаза Марселин и коснулась его руки, тут же отозвавшейся притупленной болью.

— Не знаю, — покачал он головой. — Я впервые заметил это, когда…

Он задумался. Там, на острове Огигия, когда он разговаривал с Виктором… Вернее с тем, кто управлял мертвым телом Виктора. Квиррелл никак не мог вспомнить, дотрагивался ли он до покойника? Леманн, Штейн, Ян, а может и Марси тоже, — наверняка, когда хоронили погибшего, но это было потом. В те же недолгие минуты, когда чуждый разум смотрел на него глазами мертвеца… Касался Квиррелл его или нет? Мог ли он заразиться чем-то? Или зараза пришла позже, вместе с исполинским телом червя Байерса, штурмовавшего остров? У Квиррелла не было ответов, только нарастающий зуд в руке и туман в голове, из-за которого мысли начинали путаться, и странные образы то и дело выскакивали перед его внутренним взором.

— Просвещенный Квиррелл, — озабоченно проговорила Зельда Штейн, шагнув к нему, — у вас все в порядке? По-моему…

Очередной удар сотряс корпус, и пол накренился. Грохот на сей раз оказался куда тише: должно быть, акустическая волна почти полностью отразилась от непрошибаемого корпуса спасательного отсека. Квиррелл, однако, не устоял на ногах: накатившее головокружение довершило расправу, и он, потеряв равновесие, сполз по стене. Сестра опустилась на колени рядом, не обращая внимания на залитый морской водой пол, и крепко сжала его руку. Она ничего не говорила, но в ее взгляде Квиррелл читал смертельный страх. Не страх собственной гибели, отнюдь: такая перспектива Марселин, похоже, даже в голову не приходила. Она боялась за своего старшего брата.

— Брось, сестренка, — ухмыльнулся он. — Все в порядке. Наверное, я просто перебрал со стимуляторами. И это замкнутое пространство… Никогда не страдал клаустрофобией, но, по-моему, оно тоже влияет.

Пол под ними задрожал и заходил ходуном. Марселин беспомощно оглянулась на остальных, и Квиррелл сжал ее руку.

— Эй! Только не открывай форточку ради меня, ладно?

Она вымученно улыбнулась, но ничего не ответила. Боль в руке усилилась и стала пульсировать. Залитое красным светом помещение спасательного отсека куда-то поплыло, и он сделал глубокий вдох, удерживая меркнущее сознание. Замкнутое пространство и багровое свечение. Это так похоже на что-то… Что-то виденное им совсем недавно. Эти вязкие мерцающие волны под черным небом — то, что заменяет плоть и кровь рукотворному демону Атлантиды.

— Снова ты, Рактавиджа? — пробормотал Квиррелл. — Чего ты хочешь? Обратить мир Земли в свое продолжение? Распространиться на окрестные звезды, чтобы играть в свои чертовы игры с пустотой? Потому что никого больше не останется. Ты будешь еще более одинок, чем сейчас.

Бурлящий океан глины Эдема равнодушно гнал волны во всех направлениях, и багровая дымка над ними завивалась прозрачными протуберанцами. А потом чей-то голос тихо, еле слышно прошептал:

— О боже…

— Что ты сказал? — опешил Квиррелл.

— О боже, — повторил голос, — я бы мог замкнуться в ореховой скорлупе и считать себя царем бесконечного пространства, если бы мне не снились дурные сны.

— Рактавиджа…

— Не называй меня так.

— Как же тебя называть?

— У меня нет больше имени.

Нет имени? Совсем недавно демон просил называть его как угодно, только не Атуули-Ан. И вот теперь… Проклятье! Понимание пришло к нему подобно вспышке молнии — и пришло бы раньше, если б не этот чертов туман в голове, способный соперничать с багровой мглой вокруг.

— Это ведь был не ты, верно? — спросил он. — Не ты говорил со мной недавно о том, что хочешь жить, играть в новые игры и…

— Я не хочу играть, — ответил голос. — Я хочу умереть.