Гарри Поттер и принц датский (джен)

Разумеется, я предлагаю дорогому читателю прочесть «Глину Эдема»: уверяю вас, оно того стоит. Но если в силу каких-то причин вы этого делать не хотите, или, возможно, давно прочли ее и теперь желаете освежить в памяти события, — вот по возможности краткое изложение сюжета. Внимание! Все нижеследующее — спойлер!

События фанфика «Гарри Поттер и глина Эдема» начинаются на четвертом курсе, когда неожиданно для всех Кубок Огня избрал Гарри чемпионом Хогвартса. Дамблдор осознавал, что Гарри, не имея необходимых навыков, подвергается смертельной опасности в грядущем состязании. Чтобы не лишиться основного оружия в надвигающейся битве с Волдемортом, Дамблдор прибегает к помощи союзников — магов тайного братства Иллюминатов, которым принадлежит техномагическая академия Айзентурм. Они позволяют Дамблдору создать полную копию Гарри Поттера, перенеся сознание юного мага в тело голема.

Големы — живые существа, созданные из программируемой магической материи, известной под названием «глина Эдема», и способные принимать форму копируемого человека. Эта технология ведет происхождение из погибшей Атлантиды — легендарной страны, построенной пришельцами из иного мира, которые некогда и принесли магию в дар человечеству. Дамблдор начинает ритуал копирования в полуразрушенном Храме Творения, расположенном в лесах Албании. Происходит непредвиденное: под действием чар оказывается также Гермиона, когда она пыталась проследить за Гарри, надев его мантию-невидимку.

Стерев память о произошедшем у Гарри и Гермионы, Дамблдор возвращает их в Хогвартс, а спустя несколько часов в Храме просыпаются две их «резервные копии». Их встречает профессор Квиррелл — к их полному смятению. Он посвящает их в курс дела и рассказывает, что ранее ребята сталкивались всего лишь с его големом-двойником, ставшим жертвой Волдеморта. Квиррелл устраивает ребят на обучение в Айзентурм, где уже не первый год занимает должность профессора боевой магии. Какое-то время все идет нормально. Гарри и Гермиона погружаются в насыщенную учебную программу академии, осваивая ряд новых дисциплин. Среди последних особняком стоит артефакторика и метрическая магия — искусство глубокой манипуляции пространством и временем. Метрическую магию преподает китаянка Цао Шу — самая загадочная из преподавателей Айзентурма. В Гарри постепенно развиваются романтические чувства к Гермионе, но он боится сказать ей об этом напрямую, а с ее стороны наблюдает только теплую дружбу.

Спокойствие оказывается нарушенным в связи с серией убийств в Ингольштадте, и последнее из них происходит на территории самого Айзентурма. Начинается расследование, которое неожиданно приводит к профессору Квирреллу. После предъявленного ему обвинения профессор спасается бегством, покидая Академию. Между тем Эльза Фриз, преподавательница теоретической истории, рассказывает о том, что великий немецкий поэт Иоганн Гёте, некогда принадлежавший Ордену, по всей видимости, скрыл в строках поэмы «Фауст» местоположение источника глины Эдема. Несмотря на возражения Гермионы, она предлагает Гарри во время зимних каникул принять участие в ее исследовании и посетить знаменитую гору Броккен, восхождение на которую когда-то совершил Гёте.

Поиски на Броккене и впрямь приводят их к успеху: им удается найти ключ к правильному толкованию поэмы. Однако, как выясняется, за ними все это время внимательно следили две вооруженные группы, одна из которых — агенты дожившей до наших дней нацистской оккультной организации Аненербе. В последующем вооруженном столкновении Эльза Фриз пропадает без вести, а вынужденные бежать Гарри и Гермиона пытаются добраться до Айзентурма с полученными сведениями — из них следует, что возобновить поиски требуется в Праге, столице Чехии. Преследователи не позволяют им этого сделать, и, воспользовавшись системой порталов Ордена, они ускользают в Прагу, надеясь, что иллюминаты доберутся до них раньше, чем агенты Аненербе. Там они знакомятся с Эрше Ширманом — добродушным раввином из Староновой синагоги. Эрше помогает им продвинуться в расследовании и даже снабжает недостающим элементом загадки.

Их радость длится недолго: нацисты, которые теперь тоже владеют ключом к шифру Гёте, находят их в Праге и пытаются захватить. На помощь им приходит профессор Квиррелл, по-прежнему настаивающий на своей невиновности. Эрше Ширман, увы, попадает в плен Аненербе, а ребята вместе с профессором едут в Мюнхен за документом из архива, некогда принадлежавшего датскому астроному и алхимику Тихо Браге. Документ найден, но в этот момент Аненербе наносит новый удар, захватив в плен Гарри Поттера. В плену Гарри сталкивается с Эльзой Фриз, схваченной ранее, и узнает причины пристального к себе внимания: в его ДНК содержится генетический маркер, оставленный атлантами. Этот маркер позволяет ему использовать древнейшие из порталов и управлять големами. Аненербе, продолжая собственное расследование, привозит их на остров Вен, где когда-то находился Ураниборг — обсерватория Тихо Браге.

Однако в первые же часы экспедиция Аненербе захлебывается в крови: кто-то или что-то убивает одного агента за другим, оставаясь незаметным. Гарри подозревает, что за убийствами стоит ловушка атлантов или самого Тихо Браге, однако выясняется, что это не что иное, как попытка профессора Квиррелла и Гермионы вырвать его из плена. Попытка удается: остатки поискового отряда разгромлены, а Гарри, Гермиона, Квиринус Квиррелл и Эльза Фриз направляются ко входу в Источник, следуя зашифрованным указаниям в тексте «Фауста». Им удается обнаружить покинутый подземный город пришельцев и остатки глины Эдема, но ее слишком мало для того, чтобы использовать на практике. К счастью, там же оказывается и разрушенный портал, ведущий в мифический Фиглинум — город, где, по некоторым данным, производилось изготовление големов. Когда они уже готовы вернуться в Айзентурм с добытыми сведениями, выясняется, что Эльза Фриз все это время работала на Аненербе. Убийства в Ингольштадте — ее рук дело: таким образом она пыталась добыть глину Эдема из людей, которые, как считалось в Аненербе, были потомками антропоморфных големов. В схватке, которая разыгралась в Храме Творения между магами Аненербе и прибывшими на подмогу иллюминатами, Квиринус Квиррелл оказывается ранен, а Эльзе Фриз удается бежать, похитив последнего неактивного голема из Храма.

Жизнь продолжается. Иллюминаты заняты поисками таинственного Фиглинума, и тем же, судя по всему, занимается руководство Аненербе. Через какое-то время в Айзентурм приходит сообщение от их врагов с предложением о перемирии. Одновременно исследования иллюминатов приводят к любопытному результату: правители Атлантиды, оставшиеся в человеческих мифах под именами падших ангелов, были пришельцами из параллельного мира — мира, в котором нет Земли, а в центре Солнечной системы находится массивная черная дыра — то, что известно в оккультных практиках под названием «Черного Солнца».

Гарри, полагая, что иллюминаты непозволительно тянут время вместо того, чтобы покончить с Аненербе раз и навсегда, вместе с Гермионой делает вылазку в Швейцарию, чтобы найти человека, стоявшего за нападением второй вооруженной группы на Броккене. Им удается найти указание на местоположение штаб-квартиры Аненербе. Более того, все говорит о том, что последнее из существ, некогда правивших Атлантидой, все еще обитает на Земле среди людей — оно известно под именем падшего ангела Цакебе, чье имя упоминается в «Книге Еноха». Как и следовало ожидать, их вылазка не остается незамеченной. В момент триумфа появляется Эльза Фриз, пытаясь изъять у них добытые сведения, но, утратив бдительность, погибает. Ребята возвращаются в Айзентурм, где получают выговор от профессора Квиррелла, но вслед за этим профессор, сменив гнев на милость, сообщает о том, что экспедиции удалось найти Фиглинум. Одна беда: чтобы войти в ведущий туда портал, требуется тот самый генетический маркер в ДНК Гарри Поттера…

Когда Гарри, Гермиона и профессор Квиррелл вместе с прочими членами экспедиции входят в подземный Фиглинум, Гарри теряет сознание, и его посещает видение, в котором он слышит голос Цакебе и видит гибель Атлантиды. Оказывается, ее гибель была вызвана тем, что кто-то из магов запрограммировал глину Эдема на самовоспроизведение, чтобы обеспечить себя неисчерпаемым ее источником. Результатом стала планетарная катастрофа: самовоспроизводящаяся глина Эдема начала поглощать все окружающее вещество, стремительно распространяясь во всех направлениях. Выжить удалось только Цакебе — магией падшего ангела Атлантида была заключена в пространственный пузырь и вырвана из земного мира. Образовавшаяся в итоге исполинская приливная волна обрушилась на побережья континентов, породив шумерский миф о Великом потопе.

Когда Гарри очнулся, то узнал, что профессору Квирреллу так и не удалось найти в Фиглинуме запасов глины Эдема, но зато в подземном городе обнаружилась детальная методика программирования глины Эдема, и теперь можно создать любое ее количество путем самовоспроизведения тех немногих запасов, которые есть в распоряжении иллюминатов. В ужасе Гарри пытается отговорить профессора от этого плана, но в этот момент на экспедицию обрушиваются войска Аненербе, которые пошли на нарушение перемирия. Иллюминаты вынуждены отступить, Гарри вновь попадает в плен — на этот раз вместе с Гермионой. Только теперь он узнает о выстроенном вокруг него заговоре. Его участие в состязании трех волшебников было инициативой Аненербе, которые специально ради этого организовали побег из Азкабана своего агента Барти Крауча-младшего. Их целью как раз и было заставить Дамблдора прибегнуть к помощи иллюминатов, вручив им копию Гарри с необходимым генетическим маркером, где он попал бы в руки Эльзы Фриз.

В плену ребята встречаются с Эрше Ширманом, в разговоре с которым узнают, что он — не кто иной, как знаменитый пражский голем, созданный Махаралем из Праги и его другом Тихо Браге. Именно поэтому он смог помочь ранее им с поисками наследия датского астронома. Аненербе, владеющие лишь несовершенной технологией переселения личности человека в голема без копирования, организуют известное из канона возрождение Волдеморта на кладбище, воспользовавшись неактивным големом, похищенным из Храма Творения. В обмен на эту услугу Волдеморт обещает им всестороннюю поддержку своей организации против иллюминатов. Поскольку в этом обряде участвует кровь самого Гарри, Волдеморт с этого момента также становится носителем нужного генетического маркера, и нужда в Гарри отпадает. Волдеморт намерен собрать свою армию големов, чтобы двинуть ее на Айзентурм, и первым делом он пытается вырвать души Гарри, Гермиона и Эрше из тел големов, которые те занимают. Он успешно проводит обряд над Гарри, возвращая того в исходную глиняную форму, послушную своему повелителю, но Гермионе и Эрше удается сбежать с помощью подоспевших иллюминатов.

Волдеморт, сопровождаемый големом, который некогда был носителем личности Гарри, приходит в место, где столетиями ждала десятитысячная армия големов. Попасть туда можно было посредством Храма Творения в лесах Албании, что и объясняло давнишний интерес Волдеморта к этому месту. Будучи носителем генетического маркера, он пробуждает големов и отправляет на штурм цитадели иллюминатов, поставив во главе армии того, кто недавно был Гарри Поттером. Добравшись до места, армия атакует Айзентурм, и завязывается кровавая битва. Гермиона, не оставляющая надежду вернуть личность Гарри Поттера, вылетает навстречу, но получает серьезное ранение и оказывается в окружении. Тем не менее ее план срабатывает: Гарри Поттер возвращает себе личность. Перед лицом неизбежной гибели он признается в любви к Гермионе, и она отвечает взаимностью.

Гермиона также сообщает, что Квирреллу удалось запрограммировать глину Эдема на воспроизведение, но он не повторил ошибки античных магов и принял меры предосторожности, поэтому катастрофы не последовало. Преследуемые глиняной армией Волдеморта, ребята забираются на холм, где какое-то время сдерживают натиск големов. Их сопротивление быстро оказывается сломлено. Гарри, потеряв палочку и стоя рядом с умирающей от потери крови Гермионой, выкрикивает проклятия в адрес Цакебе и падших ангелов, которые создали глину Эдема.

Помощь приходит в лице преподавательницы метрической магии Цао Шу. Именно она — последний из «ангелов», существо иного мира, известное под именем Цакебе. Ее силы уже на исходе, потому что ее родная планета находится на неустойчивой орбите вокруг черной дыры, от которой Цао Шу и черпает свою магию. Цао Шу удается отбить нападение очередной волны големов и сообщить Гарри, что его воли достаточно для управления ими, после чего она навсегда покидает Землю. Появляется Волдеморт, приказывая големам добить Гарри и Гермиону, но Гарри перехватывает управление, и големы, вопреки приказу Волдеморта, начинают защищать ребят. Волдеморт в панике трансгрессирует подальше от места битвы, а Гарри приказывает армии големов остановить сражение и доставить раненую Гермиону в Айзентурм.

Спустя пару месяцев Гарри и Гермиона встречают профессора Квиррелла в компании молодой девушки. Выясняется, что это его младшая сестра Марселин, которая долгое время лежала в коме в больнице Святого Мунго, став жертвой смертоносного проклятия, разрушавшего ее нервную систему. Интерес Квиррелла к глине Эдема был вызван тем, что это единственное средство для спасения сестры. Квиррелл и его сестра благодарят ребят, потому что без их помощи Марселин ждала бы смерть. Гарри и Гермиона обсуждают планы на остаток лета и решают провести его в гостях у Эрше Ширмана в Праге.

Лучше всего прочесть обе предшествующие части: как основную работу, «Гарри Поттер и глина Эдема», так и ее продолжение-приквел «Путешествие на Восток». Однако если категорически нет времени или желания, или же вы уже читали обе работы и теперь хотите освежить в памяти основные события, что ж, для вас эта предыстория. Все нижеследующее — один большой спойлер, так что читайте на свой страх и риск. В противном случае можете сразу переходить к прологу.

На следующий учебный год после событий «Гарри Поттер и глина Эдема» Айзентурм отправляет экспедицию в Непал, где, судя по результатам спутниковой съемки, произошло аномальное изменение горного рельефа — вскоре после сражения с армией големов. Есть все основания полагать, что там рассеялись чары, закрывавшие значительную область пространства от посторонних взглядов. В состав экспедиции входят Гарри и Гермиона. Прибыв на место, они обнаруживают огромный храмовый комплекс, некогда посвященный богине Кали — существу, известному также под именами падшего ангела Цакебе и профессора метрической магии Цао Шу. В храме они встречают единственного обитателя — странного монаха, который, узнав в Гарри наследника Игнотуса Певерелла, передает ему рукопись знаменитого предка. Взяв ее, ребята обнаруживают, что это детальный отчет о путешествии братьев Певереллов на Восток — том самом, которое легло в основу «Сказки о трех братьях» барда Бидля.

Повествование переносится в 1237 год. Братья Певереллы живут в Годриковой впадине, воспитывая Сюзанну — единственную дочь среднего из братьев — Кадма. Кадм, гениальный чародей и выпускник Когтеврана, который так и не смог оправиться после самоубийства страдавшей тяжелой депрессией невесты Лии, проводит дни в таверне «Ведьмино зеркало», регулярно напиваясь до бесчувствия. Однажды туда забредает Николас Изли по кличке Аспид — недоброжелатель Певереллов, которого они знали со времен Хогвартса. Отец Аспида — некромант по имени Эмерик. Братья Певереллы некогда участвовали в его поимке, и тот был приговорен к смерти Советом волшебников, что навсегда сделало Аспида врагом Певереллов.

Аспид издевается над тем, как опустился Кадм, оскорбляет его, и это слышат Игнотус и Антиох — братья Кадма. Антиох в бешенстве вызывает Аспида на смертельную дуэль, но тот легко одерживает победу в поединке, формируя вокруг себя непробиваемый щит при помощи неизвестного Певереллам вида магии. Когда Аспид уже готов добить поверженного Антиоха, ему мешает это сделать монах в красном одеянии. Поговорив с ним, братья Певереллы узнают, что его зовут Амар, и он служитель богини смерти по имени Мать Кали. Он также говорит, что Аспид применил магию пустоты — искусство, которое в наше время называется метрической магией. Кадм загорается надеждой: считая, что богине самой смерти подвластно царство мертвых, он просит Амара показать путь к Матери Кали, чтобы та вернула к жизни невесту Кадма, Лию.

Оставив Сюзанну под присмотром близких друзей, братья направляются в Лондон, чтобы найти в доках подходящий корабль, способный выдержать долгое путешествие. По дороге они то и дело замечают, что являются объектом пристального внимания опасного незнакомца, с которым как-то связан Аспид. Они дают ему прозвище Тень и заключают, что именно он обучил Аспида магии пустоты. Зайдя по дороге в Эксетер, где проживал старый друг Игнотуса, Вильям Стэнвикс, они находят того жестоко убитым. Умирая, он успел оставить записку, в которой упомянул, что некто похитил его дочь, Эйлин.

Прибыв в Лондон, братья быстро находят подходящий корабль — торговый ког «Святой Иаков» и договариваются с его капитаном Певчим Джоном. Игнотус параллельно пытается отыскать следы похищенной Эйлин, и в конце концов расследование приносит свои плоды: выясняется, что девушка была живьем замурована в опору Лондонского моста, и причина этого в том, что она — носитель генетического маркера, называемого «Печатью Матерей»: по поверью, принесение таких людей в жертву каменному строению позволяет тому стоять вечно. Братья Певереллы успевают спасти Эйлин, но она еще долго страдает от тяжелого шока.

Вскоре после отплытия из Лондона на судне происходит убийство, и есть все основания полагать, что убийца — Тень, их таинственный преследователь, который принял облик одного из членов команды. Певереллы и экипаж подозревают всех, включая друг друга, но долгое время им не удается выйти на след. Даже победоносная стычка с морскими пиратами не позволяет им преодолеть атмосферы тревоги и недоверия.

Тогда Кадм идет на хитрый ход, который наконец-то позволяет им выявить убийцу, однако тайна личности последнего так и остается не раскрытой. После опасной конфронтации Тень высаживается на острове Плачущей Матери, который не вполне принадлежит нашему миру, время от времени мигрируя в параллельную вселенную, называемую Сумраком. «Святой Иаков» прибывает в Арберию — княжество, в их эпоху занимавшее территорию современной Албании, потому что именно оттуда пролегает путь к обители Матери Кали.

В Арберии они встречаются с ее правителем по имени Голем из Круи и выясняют, что его имя — не случайно: он действительно человек, воплощенный в теле голема — некогда прошедший обряд, известный читателям канона под названием «Кость, плоть и кровь». Певереллы быстро обнаруживают, что Арберия уже не первый год является ареной борьбы трех могущественных сил: официального правительства, возглавляемого Големом, Ордена Матерей, обосновавшегося в Храме Творения и владеющего огромной армией големов, и загадочного Темного Братства, претендующего на мировое господство и уже имеющего своих шпионов во властных структурах многих стран мира. Появление Певереллов провоцирует обострение кризиса, в котором братья занимают сторону Голема. Его союз с Орденом Матерей позволяет переломить ситуацию в свою пользу и обезглавить Темное Братство, однако не уничтожить последнее полностью. Культисты Храма Творения позволяют Певереллам воспользоваться порталом, ведущим в Шамбалу — легендарную страну бессмертных.

В Шамбале они встречаются с Матерью Кали — той, кого почитают богиней смерти. Она говорит, что уже давно не вмешивается в дела людей, помня о том, к чему привела ее помощь в эпоху Атлантиды, но готова передать братьям знания, которые позволят им решить задачу. Певереллы проводят время в Шамбале, обучаясь у Кали тому, что в их время называлось магией пустоты. Между Игнотусом и Эйлин завязываются романтические отношения. Новые знания позволяют Антиоху сконструировать Бузинную палочку — могущественное оружие, черпающее силу из будущего, а точнее — из грядущего момента смерти своего владельца. Игнотус, уже давно пытающийся создать средство истинной невидимости, в свою очередь изготавливает мантию-невидимку. Кадм по-прежнему ищет способ вернуть мертвого к жизни, но его наработки долгое время остаются чисто теоретическими.

В то же время они замечают, что даже в обители богини не все гладко, и кто-то пытается сообщить им некие сведения, подрывающие доверие к Матери Кали. Полученная информация приводит их в недра отдаленной горы Гандхамардан — пещеру, где обитает гигантский василиск. Прокравшись мимо монстра с помощью мантии-невидимки, Игнотус и Эйлин проникают в руины города Агарты, который, по всей видимости, некогда был частью цивилизации Атлантиды, где находят манускрипт, содержащий описание магического ритуала, который выглядит как способ воскрешения мертвых.

Вскоре Игнотус осознает, что манускрипт испорчен кем-то совсем недавно, а ритуал не имеет отношения к воскрешению мертвых — он позволяет извлечь душу из антропоморфного голема, вернув того в исходное состояние. Обычного человека этот ритуал просто убьет. Игнотус приходит к выводу, что кто-то пытался попросту убить их, заманив в пещеру с василиском, да еще и снабдив смертоносным рецептом. Он идет по следу, который приводит его в небольшую деревушку на окраине Шамбалы, где он встречается с тем, кого считал давно мертвым — Эмериком Изли, который смог избежать смертной казни. Именно его они все это время знали под именем Тени. Когда-то Эмерик сам проходил обучение в Шамбале, но был изгнан оттуда после похищения некоего артефакта, и теперь мечтает получить знания, ставшие для него недоступными. Он не пытался убить Певереллов: напротив, все это время расчищал им путь, чтобы впоследствии изучить вершины магии пустоты с помощью братьев.

За покушением на братьев, как выяснилось, стоит совсем другой человек — молодой монах Рамеш, ревностно охранявший то, что считает божественным знанием, которым, по его мнению, недостойны владеть люди за пределами Шамбалы. Между Игнотусом, Рамешем и Эмериком завязывается схватка, в которой Игнотус и Рамеш погибают, а Эмерику удается бежать.

Спустя какое-то время Кадм изготавливает могущественный артефакт — Воскрешающий камень. Он позволяет отыскать в прошлом момент смерти человека и притянуть его освободившуюся душу, которую затем можно вселить в тело голема. Эйлин, вернувшись из Шамбалы вместе с Кадмом и Антиохом в Храм Творения, заключает сделку: два голема в обмен на то, что Эйлин станет во главе культа. Воспользовавшись Воскрешающим камнем, Эйлин призывает дух Игнотуса и вселяет его в одного из големов. Кадм таким же способом воскрешает свою погибшую невесту Лию, и все вместе они ненадолго останавливаются в замке Голема из Круи перед тем, как вернуться домой.

Цель братьев достигнута… Но результат далек от идеала. Лия вернулась с того света, ни капли не изменившись: она по-прежнему страдает от депрессии и порывается покончить с собой. Кадм проводит дни в постоянной бдительности, лишая себя сна — он боится за жизнь невесты. В конце концов происходит именно то, чего он боялся: Лия, улучив момент, вновь убивает себя. До крайности изможденный и сломленный горем Кадм уходит в неизвестном направлении.

Игнотус бросается на поиски, но в одной из местных таверн неожиданно встречает Эмерика и его сына Аспида. Эмерик, догадавшийся, что Певереллы владеют средством воскрешения мертвых, пытается договориться с Игнотусом. Игнотус отказывается, и тогда Эмерик предъявляет козырь: оказывается, артефакт, который он некогда похитил из Шамбалы — это Банд-Дарваджа, врата, ведущие в пространство погибшей Атлантиды. Их разрушение чревато тем, что реплицирующаяся глина Эдема вырвется в наш мир, поглотив его так же, как некогда Атлантиду. Игнотус встревожен, но не идет на сделку. Вернувшись в замок Голема, он вместе с Антиохом и Эйлин становится свидетелем самоубийства Кадма, который использовал для этого чары, исключающие возможность его воскрешения.

Антиох, узнавший от Игнотуса о встрече с Эмериком, в отчаянии от смерти брата идет в таверну, чтобы расправиться со старым врагом. Эмерика там уже нет, и Антиох обрушивает всю свою ярость на Аспида, который когда-то жестоко издевался над Кадмом. Дуэль повторяется, но на этот раз Антиох, вооруженный магией пустоты и владеющий Бузинной палочкой, легко пробивает защиту Аспида, убивая того на месте. Герои возвращаются в замок Голема, но каждый из них знает: Эмерик попытается отомстить за смерть сына. Они пытаются сохранить бдительность, но этого оказывается недостаточно.

Воспользовавшись дурманящим дымом, Эмерик проникает в замок и убивает потерявшего сознание Антиоха, которого уже нельзя воскресить, потому что Бузинная палочка выпила всю силу из его души в момент гибели. Игнотусу удается ранить некроманта, но тот уходит, прихватив с собой Бузинную палочку Антиоха и сказав, что отправляется в Англию, где убьет Сюзанну — последнего родного человека Игнотуса, если тот не поделится с Эмериком секретом воскрешения мертвых. Похоронив братьев и попрощавшись с Эйлин, которая остается во главе Ордена Матерей, Игнотус бросается в отчаянную погоню за врагом.

Добравшись до Годриковой Впадины и встретив Эмерика, который держит в заложниках Сюзанну, Игнотус соглашается заключить с некромантом Непреложный Обет. По его условиям Эмерик не может причинить вреда родным и близким Игнотуса, а его самого клянется оставить в покое, покинув Годрикову Впадину. Игнотус взамен обещает не преследовать Эмерика и не нанимать людей для его убийства, а также поделиться с Эмериком секретом воскрешения.

Узнав, что для воскрешения требуются големы из Храма Творения, Эмерик приходит в ярость. Он собирается проникнуть в Храм, чтобы убить культистов и добраться до големов, но Игнотус напоминает ему, что его любимая, Эйлин Стэнвикс, — глава Ордена, и Непреложный Обет убьет Эмерика, если тот нарушит условия. В бешенстве вооруженный Бузинной палочкой Эмерик бросается на Игнотуса, и между ними начинается неравная схватка. Только благодаря полученной в Шамбале способности манипулировать временем Игнотусу удается вновь тяжело ранить Эмерика и обратить того в бегство.

Спустя месяц Игнотус, взяв с собой Сюзанну, покидает Годрикову впадину и отправляется в Арберию, где его ждет Эйлин. До отправления он успевает рассказать всем и каждому, что Эмерик владеет самой могущественной палочкой из когда-либо созданных, и за некромантом, получившим прозвище Эмерик Отъявленный, начинается охота по всей стране.

Гарри и Гермиона завершают чтение рукописи Игнотуса и спешат в храмовый комплекс, где получили манускрипт от монаха. Там они неожиданно встречают престарелую супружескую чету Николаса и Пернеллы Фламель, которые вовсе не умерли, как говорил Дамблдор, а просто скрылись в Шамбале, намеренно пустив слух о своей смерти. Николас Фламель признается, что в действительности он не кто иной, как Игнотус Певерелл, проживший в теле голема семь с половиной столетий, а философский камень — творение его жены Эйлин, которая создала артефакт для того, чтобы жить вечно рядом с мужем.

Казалось бы, история подошла к благополучному концу. Но Банд-Дарваджа, врата, охраняющие путь в пространство Атлантиды, за все эти столетия так и не были найдены. Никто не знает, где находится артефакт, а сила его слабеет, и в лучшем случае остаются считаные годы до того, как врата падут, выпустив в наш мир силу, с которой никто не сможет совладать. Единственная ниточка, по словам Игнотуса, ведущая к этой тайне, каким-то образом связана с датским астрономом и алхимиком Тихо Браге, которого в 1600 году с неизвестной целью приглашали на премьеру трагедии Шекспира «Гамлет»…

Первый брат Ши Хэн, подслеповато сощурившись, окинул взглядом раскинувшийся перед ним склон Хуашань и порывисто вдохнул морозный воздух. Изъеденные неведомой хворью легкие отозвались резкой болью, и Хэн согнулся в приступе мучительного кашля. Не следовало ему приезжать сюда. При дворе императора Цзяцзина он мог бы иметь все, что нужно престарелому советнику: горячую воду, вино и вереницу слуг, готовых выполнить любую его прихоть. Здесь же, в полуразрушенном даосском монастыре у него был только холод, одиночество и голос, с каждым днем все громче и настойчивей взывающий к нему из пустоты. Чаще всего — внизу, в пещере Пань-гу.

Утерев рот тыльной стороной ладони, он развернулся и заковылял к черному провалу входа, куда еще не добрались лучи утреннего солнца — неожиданно алого, совсем как эти капли крови у него на губах. Ноги скользили на камнях, покрытых изморозью, и Хэн вдруг ощутил острый приступ жалости к самому себе. Он умрет здесь, среди скал, и его иссохшее тело найдут не раньше, чем спустится весна и первые паломники рискнут преодолеть опасный путь к вершине.

В голове зашумело — как всегда, когда приближался приступ. Меньше минуты до того, как он, скрючившись будет лежать на земле, разговаривая с голосом незримого Владыки в его голове. Хорошо бы успеть внутрь раньше, чем все это начнется. Он зашагал быстрее, и боль в груди немедленно усилилась, будто кто-то вонзил ему промеж ребер кинжал, и теперь его лезвие погружается все глубже, рассекая пораженные недугом легкие. Ши Хэн проскользнул в раскрытую дверь и тяжело привалился к стене, пытаясь восстановить сбитое дыхание.

Шум в голове сменился громким гудением, словно его череп обратился бронзовым колоколом. Как сильно на этот раз! Его конец близок, без сомнения. Зачем он вступил в это проклятое Ань Сёнди Цин? Как он, со своим умом, не смог распознать фальшивые посулы западных хозяев? Все было ложью, и нет во всей Поднебесной людей, отмеченных печатью Тяньши. С трудом оторвавшись от спасительной стены, он свернул к ведущей вниз лестнице. Первые же несколько шагов по выщербленным ступеням едва не отправили его в обморок, и он помедлил, прежде чем продолжить спуск.

Тусклое багровое сияние он увидел еще до того, как добрался до входа в пещеру, и это не был знакомый свет чадящей масляной лампы на стене — та уже давно погасла. Шатаясь, Ши Хэн вошел в пещеру и едва не рухнул на каменный пол — не столько от слабости, сколько от накатившего страха. Светилась нефритовая статуя Пань-гу, стоявшая в центре пещеры. Братья с запада, установив реликвию здесь, просили хранить ее… Как будто больной старик сможет противостоять хоть кому-то. И ни словом не обмолвились о заключенной в ней силе. Он шагнул вперед, протянув руку, и наконец-то услышал Голос, бросивший его немощное тело на камни.

— Грядет новая эпоха. Новые игры. Со мной ли ты, мастер Ши?

— Небесный владыка Пань-гу… — прохрипел он. — Ты ли это? Я не знал… Прости мне мое невежество…

— Нет нужды в имени тому, кто един. Но зови меня, как пожелаешь. Ответь же, мастер Ши, ты со мной в новой эпохе, или станешь прахом и пеплом, как все прочие?

— Я с тобой, владыка! Скорее горы падут, чем истончится моя верность!

— Сыграй свою роль и получи награду. Чего ты жаждешь больше всего?

— Я… Я всегда следовал Пути, мой владыка. Я не хочу умирать.

— Встань и дай мне свою руку, мастер Ши.

Он перевернулся на живот, и это ничтожное усилие немедленно вызвало у него новый приступ кашля. Опершись руками о забрызганный кровью пол, он встал на колени, потом глубоко вдохнул и поднялся во весь рост. Освещенная багровым светом пещера закружилась перед глазами, и какое-то время он просто стоял, не решаясь сделать шаг. Круговерть постепенно стихла, и он шагнул к статуе. По каменной поверхности пробежала рябь, и отчего-то это ободрило его. Оставшиеся пять шагов он почти пробежал, замерев без движения перед нефритовым божеством. Пань-гу? Неужели с ним действительно говорит первопредок, некогда отделивший небо от земли, чье дыхание стало ветром, плоть — землей, а кровь — реками и морями? «Дай мне свою руку», — повелел ему Пань-гу, и Ши Хэн не мог помыслить о том, чтобы ослушаться.

Он коснулся каменной поверхности, ожидая ощутить холод промерзшего нефрита, и закричал от боли. Раскаленный поток влился в его пальцы и скользнул вверх по руке, испепеляя все на своем пути. Казалось, он окунул руку в кипящую лаву, и теперь та жадно пожирает его плоть, обращая ее в зловонный прах и дым. Пламя ворвалось в грудь и распространилось дальше, заполнило тело и окутало череп пылающим покрывалом. Он, не в силах оторвать руку от изваяния, мог только хрипло выть, выпучив глаза, которые ничего не видели от проступивших слез и слепящего багрового сияния.

Пытка закончилась так же внезапно, как и началась: боль схлынула, не оставив послевкусия. Он нерешительно поднес освобожденную руку к глазам: страшный жар не причинил ей ни малейшего вреда. Больше того: ему показалось, что дряблая кожа, покрытая старческими пятнами, немного разгладилась и стала светлее. И вечная боль в груди, которую он уже давно стал воспринимать как неотъемлемую часть жизни… Ее больше не было.

— Ты сказал, что скорее горы падут, чем изойдет твоя верность, мастер Ши? — вновь услышал он Голос, напоминавший теперь не гром, а скорей шипение гигантского змея.

— Так и есть, владыка, — пробормотал он, не в силах оторвать взгляд от своей ладони, кожа которой молодела с каждым мгновением.

— Тогда покинь это место, ибо горы падут.

Он безропотно двинулся к выдолбленным в скале ступеням, и тело не отозвалось ни болью, ни слабостью. Дышалось легко — даже когда он легко взбежал по лестнице, — так же легко, как делал это четыре десятка лет назад. Солнце уже поднялось над вершинами, и его косые лучи выжигали огненные тропы в окутавшем Хуашань тумане. «Горы падут»? Что-то незримое пронеслось в воздухе, и в горле встал комок — совсем как при дворе императора, когда музыканты били в огромные барабаны во время очередного торжественного шествия. Птицы взметнулись с окрестных деревьев, наполнив пространство резкими криками.

Первый толчок бросил его на камни, и он заскользил по ним, с ужасом глядя, как дрожащий склон прорезают глубокие черные трещины. Целая группа деревьев поодаль с громким треском повалилась наземь, обнажив скрюченные корни, будто костлявые лапы подземного демона. За спиной послышался тяжелый удар, и его окатило дождем щебня. Приподнявшись над ходившей ходуном каменистой почвой, он обернулся. Над руинами монастыря стояло багровое облако, и откуда-то из-под камней, грудой высившихся над останками даосской обители, бил в небо ослепительный огненный поток, подобный дыханию дракона. Прорезанные пламенем обрывки облаков над головой вертелись в безумном танце.

— Владыка Пань-гу… — пробормотал Ши Хэн. — Что происходит?

— Новая эпоха настала, мастер Ши, — ответил голос, сильнее и громче, чем когда-либо. — Эпоха новых игр. Ты больше не Первый брат, и ни одно братство человеческое теперь не выше тебя. Играй же свою роль в новом мире, и твоя награда не прейдет никогда.

Новый подземный удар подбросил его в воздух. Ударившись о камни, он судорожно вцепился в ветви рухнувшего рядом ясеня и закрыл глаза. Вокруг что-то грохотало, катились булыжники, а обломки ветвей и щебня полосовали ему кожу, но он смиренно ждал, когда сойдет на нет страшный гнев божества. «Новые игры», — слышалось ему в грохоте скал. «Новая эпоха», — отзывалось эхо.

— Я сыграю свою роль, владыка Пань-гу, — прошептал Ши Хэнь. — Что я должен делать?

— Отправляйся на Запад, — отозвался Голос.

Кровавый дождь струился с высоты;

Тянулся за кометой шлейф огня;

Кипело солнце; словно в судный день,

Светилось тускло влажное светило,

Царящее в империи Нептуна.

И ныне то же: предзнаменованье,

Ужасное предвестие судьбы,

Грядущих бед пророческий пролог

Предпосылают небо и земля

И нашему народу через нас.

(Уильям Шекспир, «Гамлет»)

Нас побеждают призраки, а мы

Им позволяем властвовать над нами.

(Уильям Шекспир, «Юлий Цезарь»)

Адам Вейсгаупт с видимым удовольствием, едва ли не со сладострастием, прошествовал к своему креслу и неторопливо разместился в нем, торжествующе оглядев присутствующих членов ареопага. Гарри с трудом удержался от улыбки. Он прекрасно понимал, что чувствует глава ордена. Получить настоящее тело после нескольких десятков лет неподвижности — как после этого не наслаждаться каждым шагом, каждым усилием мышц, каждым кусочком пищи? И все же в поведении Вейсгаупта было что-то комическое, отчего, при всем уважении к старейшему из иллюминатов, сложно было воспринимать его всерьез.

— Просвещенные, — обратился к собравшимся Вейсгаупт, — вы знаете, ради чего я собрал вас. Месяц назад мы организовали экспедицию в Непал под руководством Эдди Рассела. Экспедиция увенчалась успехом, но добытые сведения… пугают. Буду краток, тем более что большинство из вас уже знают все обстоятельства.

Улыбаться Гарри расхотелось. Он слушал, как Вейсгаупт пересказывает то, что они узнали об угрозе разрушения Банд-Дарваджа, — кратко, спокойно, по делу, и весь этот мелкий гедонизм главы ордена, его страсть постоянно ходить и ко всему прикасаться вдруг приобрели совсем иной смысл. У них мало времени. Наслаждайся каждым оставшимся мгновением, которое может оказаться последним. Сидевшая рядом Гермиона перехватила его помрачневший взгляд и вопросительно подняла бровь. Гарри тяжело вздохнул и вновь переключился на доклад Вейсгаупта.

— …Теперь перейдем к количественным оценкам. Просвещенный Вернер, готов ли прогноз развития событий?

Макс Вернер, обычно добродушный и слегка рассеянный, в этот раз казался предельно собранным, и в его взгляде из-под массивных прямоугольных очков не было и намека на беспечность.

— Мы не знаем, какой алгоритм был использован магами Атлантиды, — ответил он без лишних вступлений. — Без этого крайне сложно оценить скорость цепной трансфигурации. Однако мы располагаем показаниями присутствующего здесь студента Гарри Поттера. Как вы помните, два года назад он наблюдал процесс разрушения Атлантиды в одном из своих… видений. Если это реальное изображение, а не наглядная схема, тогда у нас есть возможность оценить скорость уничтожения поверхности Земли.

— И каковы ваши оценки?

— Есть два сценария. Первый — оптимистический. Банд-Дарваджа постепенно разрушается, и червоточина, ведущая в пространство Атлантиды, пропускает на Землю некоторое количество автореплицирующейся глины Эдема… Предлагаю для удобства называть ее исходным термином — Рактавиджа. В этом случае цепная трансфигурация разрушит поверхность Земли примерно за сорок пять суток.

— Только поверхность?

— Высокая температура и давление сильно замедлят трансфигурацию уже на уровне мантии, хотя даже этого хватит, чтобы вызвать глобальные тектонические события. Однако в этом варианте у нас все же есть возможность принять меры и спасти некоторое число людей.

Банд-Дарваджа! Артефакт, стилизованное изображение которого веками считали символом «Даров Смерти». Последние врата, ведущие в пространство погибшей Атлантиды. Пуповина, протянутая от Земли к мертворожденному младенцу, который тысячелетия назад стал жутким памятником человеческому безрассудству и на излете оборвал зарождающийся Золотой век цивилизации. Гарри вдруг ощутил озноб, хотя был уверен, что температура в помещении не снизилась ни на градус.

— Каков пессимистический сценарий? — бесстрастно спросил Вейсгаупт.

— Здесь все гораздо хуже. Если разрушение Банд-Дарваджа будет не постепенным, а единомоментным процессом, то Атлантида — вернее, то, что от нее осталось, — вернется на прежнее место. Даже ее исчезновение некогда вызвало глобальную катастрофу. Возвращение же по своим последствиям будет подобно падению в океан крупного астероида. В этом случае задолго до цепной трансфигурации биосфере Земли и человечеству будет нанесен страшный урон, причем в первые же минуты погибнет большинство наших сотрудников за пределами Сумрака.

Гарри опустил голову. Даже без прогнозов просвещенного Вернера не было сомнений в том, что готовит для них ближайшее будущее. Цао Шу со всеми ее возможностями, Игнотус Певерелл со своими потомками, а возможно, что и многие другие все это время пытались что-то сделать. Сотни лет продолжалась незримая война за выживание человечества, и только сейчас до них докатились ее отголоски. Только сейчас, когда они в паре шагов от поражения. Чувствует ли Гермиона то же, что и он? Гарри вновь украдкой посмотрел на подругу.

Спокойное и сосредоточенное лицо без малейших признаков паники или отчаяния: ему бы такое умение держать себя в руках в преддверии кошмара! Гермиону не упрекнуть в бесчувственности, что бы там ни говорила Сивилла Трелони, он не раз был свидетелем обратного. Однако в разгар кризиса она каким-то поразительным образом обращала любую угрозу в абстрактную загадку, в головоломку, требующую решения, где сама ее жизнь — не больше, чем игровая условность.

— Допустим, мы не сможем предотвратить катастрофу, — снова донесся до него голос Вейсгаупта. — С учетом сложности задачи это весьма вероятно: даже если мы отыщем Банд-Дарваджа, нет никаких гарантий, что мы найдем способ остановить разрушение артефакта. Что в таком случае мы сможем сделать?

— Эвакуация, — пожал плечами Квиррелл, занимавший место слева от Гарри. — Других вариантов нет.

— Вы имеете в виду эвакуацию населения Земли?

— Небольшой части населения. Всех мы спасти не сможем, даже если у нас будет на то время. Я предлагаю в кратчайшие сроки организовать переброску людей в Сумрак. Големы подготовят для них временное жилье и обеспечат базовую защиту от местной… фауны. Как только мы получим сигнал о начале катастрофы, все порталы будут запечатаны, а генератор Сумрака — дезактивирован. Навсегда.

— Это… очень масштабная операция, просвещенный Квиррелл. Даже на ее подготовку уйдет немало времени, не говоря уже о проблемах с самой эвакуацией. Вы же понимаете, что мы столкнемся с жестким противодействием? Маглы вообще не представляют, в каком мире живут, и сама природа угрозы для них — нонсенс. Они до последнего будут отрицать ее реальность. Но и среди магов наши инициативы вызовут вопросы, с их-то традиционным укладом. Увы, но большинство людей приходится долго убеждать в том, что для нас очевидно.

— Тогда не будем терять время. По моим оценкам к началу сентября наши сотрудники смогут начать эвакуацию через порталы в континентальной Европе, Азии и Северной Африке. С Британскими островами сложнее: очистка Сумрака от опасной фауны в том регионе займет не меньше двух месяцев. Про Австралию и обе Америки, к сожалению, придется забыть: эта территория совершенно непригодна для жизни. Однако при поддержке американского Министерства магии можно было бы организовать переброску американцев в Старый Свет с последующей эвакуацией. И, конечно, нам следует заранее уведомить глав государств: лучше всего — на предстоящей встрече в Париже.

Как они спокойны! Гарри недоверчиво переводил взгляд с одного просвещенного на другого: неужели они не понимают, о чем идет речь? Нечто угрожающее существованию целого мира, клинок, прижатый к горлу человечества, бетонная стена поперек скоростной трассы — а они, кажется, вообще не испытывают по этому поводу никаких чувств. Можно ожидать этого от Квиррелла — всегда рационального до безжалостности боевого мага, но остальные…

Их лица казались бледными, почти призрачными в слабом солнечном свете из-за широкого окна: Гарри до сих пор не мог приспособиться к Сумраку после пылающих горных склонов Непала. Августа Кох, чье изборожденное глубокими морщинами лицо напоминало теперь растресканную кору древнего дуба. Зельда Штейн, из облика которой ушло все обычное кокетство, смотрящая перед собой напряженным, остановившимся взором. Генрих Крюгер, седой артефактор с отрешенным лицом, который молча ссутулился над устройством неизвестного назначения на столе перед ним. Гарри вдруг поймал себя на мысли, что со стороны сам он наверняка производит такое же впечатление, и беспокойно заерзал.

Вейсгаупт, который все это время хмуро тарабанил пальцами по подлокотникам кресла, обдумывая слова Квиррелла, поджал губы и покачал головой.

— Сложно, — сказал он наконец. — Ваш план разумен, просвещенный Квиррелл, и я его утверждаю. Но скорей всего, с самого начала все пойдет не так. Первым делом нужно эвакуировать студентов Айзентурма, они — наше будущее. Затем…

— Простите меня, просвещенный Вейсгаупт, — подняла руку Гермиона, — но как насчет поисков?

Вейсгаупт осекся и поднял взгляд. Вслед за ним обернулись все члены ареопага. «С таким видом, как будто Гермиона взгромоздилась на стол грязными сапогами», — подумал Гарри, оценив выражение их лиц. А ведь она права. Какой бы страшной ни была угроза, нельзя оставлять надежды предотвратить катастрофу.

— Мисс Грейнджер, — с бесконечным терпением в голосе проговорил глава Ордена, — мы все, конечно, далеки от того, чтобы недооценивать вашу роль в Братстве, но поймите…

Он замялся, и Гермиона не замедлила воспользоваться паузой.

— Просвещенный Вейсгаупт, — спокойно отозвалась она, будто и не замечая обращенных к ней взглядов, — я понимаю, что вы имеете в виду. Шансы на успех малы, и вы не желаете распылять силы Айзентурма на то, что вам кажется заведомо безнадежным. Но вы могли бы привлечь людей со стороны — тех, которые все равно не помогут эвакуировать население. Можно было бы подключить к решению вопроса Гипертьюринг. Мы с Гарри тоже вполне способны…

— Ресурсы Гипертьюринга нам еще понадобятся, но это, в принципе, возможно. И, конечно, никто не возбраняет вам решать эту загадку, не покидая пределов Сумрака.

— Нам наверняка понадобится его покинуть.

— Сожалею, но вынужден отказать. Это сопряжено со смертельной угрозой, и не только для вас. Если ваше расследование раньше времени привлечет внимание к нашей деятельности, проблем у нас будет куда больше. Вы помните, что Аненербе все еще существует? Да и не только: у нас хватает недоброжелателей.

— Но, возможно, другие сотрудники за пределами Сумрака могли бы помочь?

— Это так, — неожиданно вмешался Квиррелл. — У нас есть Кларк. Она уже немолода, но мало кто справится с задачей лучше нее.

— Кларк? — недоуменно повернулась к нему Гермиона.

— Джоан Кларк. Она один из лучших криптографов в мире. Вы наверняка слышали о ней, она работала еще в группе Алана Тьюринга при взломе кодов «Энигмы». Живет сейчас в Оксфорде, так что мы с ней сегодня же свяжемся.

— Я… не знала, что она тоже из иллюминатов.

— Неудивительно, — слабо улыбнулся Вейсгаупт. — Членство в Ордене не афишируется. В любом случае я готов поддержать эту инициативу.

* * *

«Лаборатория метрической магии и артефакторики», — было написано на табличке. Постучав, Гермиона вошла внутрь, и Гарри последовал за ней, с любопытством оглядевшись в незнакомом помещении. Новая обитель профессора Квиррелла была закончена только пару месяцев назад, но работа здесь, судя по всему, уже шла полным ходом. В центре лаборатории возвышался широкий прозрачный цилиндр, оболочка которого испускала слабое фиолетовое сияние.

Его содержимое — вязкая темно-красная масса, столь хорошо знакомая Гарри, — пребывало в непрерывном движении, отчего казалось чем-то живым. Гарри, не в силах оторвать взгляд от колыхающейся поверхности, подошел ближе, немедленно ощутив, как от разлитой в пространстве энергии волосы встают дыбом. Глина Эдема. Программируемая магическая материя, исполняющая какой-то внедренный в нее алгоритм, о сущности которого оставалось только догадываться. По темной поверхности пробежала волна. Вязкая масса вспучилась, раздулась пузырем, который продолжал расти, словно игнорируя все законы сохранения. В центре его вдруг возникла стяжка, и пузырь с тихим бульканьем разделился на два других, не прекращая роста.

— Захватывающее зрелище, верно? — услышал Гарри голос Квиррелла и, вздрогнув, обернулся.

Просвещенный разместился на кресле в плохо освещенном углу, отчего заметить его было и впрямь непросто. Стол перед ним занимали портативный терминал Гипертьюринга и целая гора бумаг, среди которых Гарри разглядел копию рукописи Игнотуса — той самой.

— А что здесь происходит? — спросил он, указав руками на цилиндр.

— Полагаю, примерно то, что происходило в Атлантиде в момент ее гибели. Я хочу знать, с чем нам придется иметь дело. Поэтому я запрограммировал глину Эдема на авторепликацию, как тогда, во время битвы за Айзентурм. Только на сей раз я устроил ей жесткое голодание: глина уже не может пожирать ничего, кроме самой себя, чем она сейчас и занимается. Каждая ее частица стремится трансфигурировать соседей, обратив их в свои копии.

Гарри невольно отступил назад: в его памяти еще свежо было кошмарное зрелище того, как обращался в прах прекрасный город, поглощаемый безжалостной волной реплицирующейся глины. Увидев, как изменилось его лицо, Квиррелл усмехнулся, выбрался из-за стола, подошел к реактору и проговорил:

— Бояться не нужно. Стенки реактора легированы ионами осмия и защищены антитрансфигурационным полем. Оно тратит прорву энергии каждую секунду, но в таких масштабах угрозы нет. Кроме того, программа, которую я вложил в глину Эдема, содержит дополнительное условие: прекратить репликацию при соприкосновении с атомами осмия, так что даже в худшем случае нам грозит лишь разрушение части лаборатории.

— Но зачем все это? — спросила Гермиона.

— Как я уже сказал, мы должны знать, что собой представляет угроза. Огромный остров, который может выскочить из червоточины, как черт из табакерки, — уже достаточно плохо, нас ждут десятки и сотни миллионов смертей при самом лучшем раскладе. Но это не убьет биосферу, и человечество выживет. А вот то, что этот остров принесет с собой…

— Рактавиджа, — прошептал Гарри имя, которое впервые прочел в рукописи Игнотуса.

Квиррелл мрачно кивнул.

— Я по-прежнему ищу способ остановить репликацию внешним воздействием. Мы неспособны накрыть антитрансфигурационным полем целый остров, но на какое-то время сможем изолировать сам артефакт, пока он не разрушился окончательно. Вот почему я поддержал вашу идею, мисс Грейнджер. Благодаря этому мы могли бы выиграть несколько лет для эвакуации населения. Это позволит спасти много миллионов жизней.

Гарри вдруг осенило.

— Профессор! — воскликнул он. — А может, просто вышвырнуть Банд-Дарваджа в космос? У нас же есть свои люди в НАСА. Или забросить его в Сумрак и запечатать этот мир навсегда. Для нас он будет потерян, зато мы спасем всю Землю!

Квиррелл криво улыбнулся и покачал головой.

— Гарри, угроза исходит не от самого артефакта. Банд-Дарваджа — всего лишь засов, устройство, которое поддерживает червоточину в закрытом состоянии. Не знаю, получится ли вообще переместить его в Сумрак или подальше от Земли, но если получится, то тем самым мы, вероятно, просто распахнем врата настежь раньше срока.

Вздохнув, Гарри обернулся к Гермионе. Может быть, ей придет в голову свежая идея? Она же настоящий гений по части головоломок, в чем он не раз убеждался. Вот только хватит ли здесь одной гениальности? Даже Цао Шу и ее сестры за тысячи лет оказались бессильны совладать с этой напастью.

Гермиона, наклонившись совсем близко к мерцающей стенке реактора, напряженно вглядывалась в бурлящую массу на той стороне. Словно увидев ее, глина собралась напротив ее лица в раздутый дрожащий ком, моментально пустивший змеяющиеся ложноножки во всех направлениях.

— Просвещенный Квиррелл, — вдруг заговорила Гермиона, — а оно мутирует? Миллиарды репликаций в секунду: не может быть, чтобы все они прошли идеально. Если очередная мутация сделает ее невосприимчивой к осмию…

— Не знаю, — покачал головой Квиррелл после долгой паузы. — Мне не удалось обнаружить признаков мутаций, так что серьезной угрозы нет. И все же…

Дверь распахнулась. Обернувшись, Гарри сощурил глаза от света, бьющего из коридора, и не сразу разглядел, кому принадлежит силуэт в дверном проеме.

— Привет, Квиринус, — послышался веселый голос. — О, ребята, и вы здесь. Как вам Непал?

— Марси, — улыбнулась Гермиона, оторвавшись от созерцания содержимого реактора. — Тебе нужно было поехать с нами.

— В следующий раз так и сделаю. Если только…

Марселин помрачнела и повернулась к брату.

— Мы всегда знали, что живем в опасном мире, — с еле заметным вздохом отозвался тот. — Увы, но до самой катастрофы нам всем придется работать как проклятым. А после — возможно, еще больше.

— Квиринус, вы сможете ее предотвратить, — помедлив, ответила Марселин. — Эти ребята играючи отыскали город Матерей, пока им в затылок дышала целая нацистская организация, а ты своротил горы, чтобы спасти меня. Практически с того света вытащил. К тому же вы в союзе с сильнейшими магами и самыми выдающимися умами планеты. Вы справитесь.

Квиррелл мрачно усмехнулся и постучал пальцами по распечатке рукописи.

— Певереллы могли по-настоящему возвращать людей с того света. Однако двое из них погибли, а третьему за семь столетий не удалось отыскать Банд-Дарваджа, даже при содействии Цао Шу с ее монахами. Не надо недооценивать сложности и масштабов задачи, которая перед нами стоит. То, что мы делаем сейчас — по сути, акт отчаяния.

— Но ведь Гермионе удалось найти след, разве не так?

— Мисс Грейнджер думает, что это след. С тем же успехом это может быть и просто фантазией. К сожалению, на данный момент это все, что у нас есть.

Устав слушать их перепалку, Гарри двинулся вдоль расставленной вдоль стены аппаратуры. Одно из устройств он узнал — массивный репликатор, построенный на основе технологий, добытых в пещере Матерей. Самовоспроизведение глины Эдема — быстрый, но смертельно опасный метод ее производства, и после того кризиса прошлым летом к нему уже не прибегали… до сих пор. Проще и безопасней производить ее при помощи таких устройств, пусть это занимает куда больше времени.

Гарри коснулся пальцами металлической панели, и сосредоточился, пытаясь дотянуться разумом до этого немыслимого сплетения магии и технологии, скрытого прочным кожухом. Ему без труда удалось вызвать перед внутренним взором сияющую структуру, хотя он по-прежнему очень смутно представлял себе принцип действия устройства, дела рук просвещенного Крюгера. Когда-то Гарри был удивлен, узнав, что далеко не все изучающие артефакторику имеют такие способности: большинство не ощущает структуру артефакта непосредственно. Должно быть, сыграла свою роль его родословная. Что-то было в генах, доставшихся ему от Игнотуса Певерелла, одного из величайших артефакторов на Земле.

— …Мы, конечно, все проверим, — донесся до него голос Квиррелла. — Я обещал поддержать вас и я это сделаю. Но ваша гипотеза о зашифрованном сообщении в шекспировском «Гамлете» — почти наверняка ложный след. Я вообще не понимаю, какое отношение какой-то там драматург мог иметь ко всей этой истории… Нет, не напоминайте мне про Гете. Гете был иллюминатом. Но в елизаветинские времена нашего братства даже не существовало.

— Просвещенный Квиррелл, позвольте, я изложу все факты по порядку, — стояла на своем Гермиона.

— Сделайте милость.

Гермиона глубоко вдохнула и заговорила: в ее голосе звучали спокойная уверенность и страсть в одно и то же время, каким бы парадоксальным это ни могло показаться тому, кто не знал Гермиону.

— Итак, осенью 1600 года наш старый знакомый, астроном Тихо Браге, планирует поездку в Лондон вместе с Игнотусом, которого он знает под именем Николаса Фламеля. Они собираются посетить театр «Глобус», когда там состоится премьера «Гамлета» — некто сообщил Тихо Браге, что именно там они узнают интересующие их сведения о Банд-Дарваджа. В этот момент от чумы умирает Йозеф, внук Махараля, и Тихо Браге вынужден остаться, чтобы помочь своему другу перенести сознание мальчика в тело голема. Игнотус отправляется в Лондон один, полагая, что в театре «Глобус» его кто-то встретит. Этого не происходит, и, потратив несколько месяцев на дополнительные поиски, Игнотус возвращается назад. Увы, слишком поздно: Тихо Браге уже мертв, вероятно, отравлен. И все это, профессор, мы знаем из первых рук. Это не просто домыслы.

— И ничто в этих сведениях даже не намекает на зашифрованное сообщение в тексте «Гамлета». Скорей всего, кто-то и впрямь планировал встретить Тихо Браге в «Глобусе», но не пожелал встречаться с Игнотусом. Хотите знать мое мнение? Я думаю, визит Игнотуса в «Глобус» действительно может быть следом, и расследование всей этой истории с Шекспиром поможет нам докопаться до истины. Но истина уж точно не в монологах про бедного Йорика.

— Почему вы так уверены?

— Да потому что «Гамлет» — не поэма. Это, черт возьми, пьеса, и не существует рукописи Шекспира с ее текстом: текст был записан постфактум со слов актеров, заучивших роли. Наверняка с искажениями и пропусками. Бесполезно считать буквы и пытаться прочесть каждое третье слово: если бы и был там шифр такого рода, то он канул в Лету четыре века назад.

— Но, возможно, само по себе повествование…

— Гермиона, нет, — мягко возразила Марселин. — Тут я на стороне своего брата. Шекспир — мой любимый поэт, и я кое-что знаю об истории его работ. «Гамлет» не был полностью придуман им, он основывается на «Деяниях данов» — хронике XII века, написанной даже до рождения братьев Певереллов.

Наступило молчание, и Гарри тихо подошел ближе. Гермиона опустила голову, и на мгновение Гарри показалась, что она в отчаянии: ее блестящую гипотезу только что разнесли в пух и прах. Он мягко сжал ее ладонь, чтобы утешить и только тогда заметил, что Гермиона улыбается. Когда она подняла голову, в ее взгляде на отчаяние не было и намека.

— Мне это известно, Марси, — сказала она. — Но в чем вклад Шекспира? Что он добавил к «Деяниям данов», и что не сводится к расположению букв в тексте?

— Сами слова. Его гениальные монологи…

— Вот! Вот именно. Уверяю вас, у меня было время подумать на обратном пути из Непала, и я пришла к выводу…

— Пока что это не более, чем гипотеза, — перебил Квиррелл. — Неплохая гипотеза, но не более того.

Гермиона сунула руку в сумочку, которую в последнее время носила с собой, шепнув: «Акцио!..». В ее ладони Гарри увидел карманное издание «Гамлета», которое она привычно раскрыла на одной из первых страниц.

— Акт первый. Сцена первая, монолог Бернардо. Слушайте внимательно. «Минувшей ночью… Вот та звезда на запад от Полярной когда сияла там, где и теперь сияет, только что пробило час, я и Марцелл…».

Она оторвалась от текста и многозначительно посмотрела на собеседников. Марси ответила недоуменным взглядом. Квиррелл нахурился, но ничего не сказал.

— И что такого в этом отрывке? — спросил Гарри.

— Ничего. В том-то и дело. Бернардо упоминает некую звезду к западу от Полярной, которая светила там же, где и сейчас. В чем тогда смысл? Зачем Шекспир вообще упомянул ее? Его произведения отличаются величайшей выразительностью, зачем ему ничего не значащие слова?

— А если эти слова что-то должны значить, то что?

— Не что, а для кого, — торжествующе улыбнулась Гермиона. — События происходят в Дании. В Эльсиноре, стоящем в пределах прямой видимости от острова Вен и Ураниборга. Тихо Браге, датский астроном, услышав про звезды в первые же минуты пьесы, уж точно обратил бы внимание на эти слова. Игнотус, увы, не обратил, как и все прочие. Между тем это не просто какая-то звезда. Профессор Квиррелл, вы не могли бы вывести на экран карту звездного неба?..

— Я и без карты понимаю, о чем вы говорите, — усмехнулся тот, но просьбу выполнил.

Ребята подошли к терминалу, экран которого Квиррелл развернул к ним. В центре карты сияла Полярная звезда. Гарри скользнул взглядом к западу от нее и сразу узнал очертания созвездия.

— Кассиопея, — пробормотал он. — Ты хочешь сказать…

Гермиона кивнула.

— Осенью 1572 года, — сказала она, — в созвездии Кассиопеи вспыхнула сверхновая. Первая сверхновая за четыреста лет астрономических наблюдений. Тихо Браге наблюдал и подробно описал эту звезду, которая получила его имя. Именно потому Шекспир прямо сослался на нее — чтобы привлечь внимание великого астронома, подать ему знак. «Теперь слушай внимательно», — вот что означали эти слова Бернардо. Понимаете? «Гамлет» — это сообщение. Возможно, не только «Гамлет», но, профессор Квиррелл, согласитесь, что теперь это больше, чем просто гипотеза.

Квиррелл, ничего не ответив, опустился в кресло и задумчиво вгляделся в экран, где все еще сияло изображение звезды, подписанной «SN 1572». Он потер висок, как от головной боли, поправил тюрбан и, не поднимая взгляда, сказал:

— Я немедленно свяжусь с Джоан Кларк и передам вам ее контакты. Мисс Грейнджер, с этого дня у вас полный доступ к архивам Айзентурма. У вас тоже, мистер Поттер: вы отлично работаете вместе. Марси, для тебя тоже есть поручение…

Что-то негромко стукнуло в стенку реактора, и Гарри обернулся. Глина Эдема продолжала бурлить, непрестанно трансфигурируя саму себя, но что-то в ее облике казалось… другим. Гарри, нахмурившись, подошел ближе.

— Что случилось? — спросил Квиррелл.

— Мне кажется… цвет немного изменился, — неуверенно сказал Гарри. — Вроде бы темнее стало.

Квиррелл несколько секунд смотрел на содержимое реактора, потом скомандовал:

— Гипертьюринг, взять образец. Содержимое геномной матрицы на экран. Сравнить с исходной версией.

— Исполнено, — отозвался синтезированный голос.

Едва бросив взгляд на содержимое экрана, Квиррелл выбрался из-за терминала и встал рядом с Гарри, глядя на то, как глина Эдема продолжает свое безостановочное движение за стенками прозрачного цилиндра. Покосившись на него, Гарри отметил, что и без того бледная кожа профессора приобрела едва ли не синеватый оттенок.

— Что-то не так, профессор? — спросил он.

— Наследственная информация глины изменилась, — ответил Квиррелл. — Она мутирует.

— Снова все меняется, — сказала Гермиона. — Столько лет впереди, и, похоже, среди них ни одного спокойного.

Она сидела рядом на камне, положив голову на плечо Гарри и обхватив его руку, словно боялась, что он исчезнет. С вершины холма открывался величественный вид на пара-Ингольштадт, который медленно и неотвратимо рос во всех направлениях. Тысячи големов Айзентурма слаженно работали, возводя новые и новые жилые комплексы для будущих беженцев с обреченной Земли — всех тех, кто сейчас наслаждался последним месяцем лета и не мог даже помыслить о грядущем кошмаре.

— Мы в центре всего, — вздохнул Гарри. — Наверное, тут не может быть спокойно… Только теперь понимаю, какую усталость все они чувствуют. Особенно те, кто прожил достаточно долго. Даже Игнотус в конце концов не выдержал. Для нас все только началось, а мне уже хочется уйти вслед за ним в Шамбалу.

Она не ответила — только сильней стиснула его предплечье до странности холодными пальцами. Гарри опустил взгляд на каменистую почву под ногами. Когда-то, всего лишь год назад, на ней еще можно было разглядеть пятна крови. Здесь, на этом холме, они приняли последний безнадежный бой с многотысячной глиняной армией. Здесь у его ног лежала истекавшая кровью Гермиона, и неотвратимо наступали со всех сторон лишенные сострадания рукотворные воины. Сюда по его отчаянному зову явилось им последнее земное божество с мечом огненным — чтобы вскоре навсегда покинуть их.

— Почему она не сказала нам? — словно в ответ на его мысли пробормотала Гермиона. — Она же знала, что нас ждет в будущем.

— Ты ведь понимаешь, будущее нельзя знать точно. Только инварианты.

— Она же богиня! — с досадой отозвалась Гермиона, и Гарри услышал в ее голосе то же недоумение братьев Певереллов из рукописи, неискоренимую убежденность во всемогуществе пришедшей на Землю пятнадцать тысячелетий назад. — За столько времени… Она обязана была что-то придумать. Или уж хотя бы подготовиться к самому худшему, чтобы не делать все впопыхах, как сейчас.

— Может быть, она и впрямь предусмотрела это. Может быть, все идет по плану.

Гермиона только фыркнула и поднялась на ноги, отряхнув мантию.

— Такие рассуждения ни к чему нас не приведут, — сказала она. — Даже если у нее был тайный план, вряд ли этот план предполагал, что мы будем сидеть сложа руки. А мы тут заперты, и ничего не можем сделать — нам попросту не позволяют.

— Ты все еще можешь искать подсказки в «Гамлете»…

— Без какой-либо возможности проверить их на месте? Нет, Гарри, нас просто вежливо отстранили от расследования. Не понимаю, как ты не замечаешь очевидного. Иллюминаты ставят на эту Кларк только потому, что она когда-то там работала с Тьюрингом. А мы…

— Гермиона… — мягко ответил Гарри, поднявшись с камня. — Не надо. Уверен, у нас еще будет возможность что-то сделать.

Он привлек ее к себе, ощутив, как в его объятиях тает напряжение, сковавшее ее тело. Наконец она вздохнула и, обняв его в ответ, проговорила:

— Бездействие — хуже всего. Не покой — покой я ценю не меньше тебя. А бездействие… Когда мир катится в преисподнюю, а ты можешь только смотреть… Гарри, это невыносимо. Я, пожалуй, вернусь. Посидишь со мной в библиотеке?

— Конечно, — просто ответил он, и они зашагали вниз по склону наперерез странной процессии, направлявшейся в сторону центральной башни Айзентурма.

За прошедшие дни Гарри уже привык к непрерывной работе транспортного портала, откуда шли нескончаемым потоком материалы, оборудование и припасы для беженцев. Располагался он почти в центре пара-Ингольштадта — там, где он когда-то работал в паре с Сараном. Но в редких случаях использовались дополнительные терминалы в окрестностях — как и на этот раз.

Процессия состояла из двух человек выраженной восточной наружности, которые сопровождали парящий под действием чар громадный металлический ящик. О содержимом контейнера, возможно, сообщала надпись, сделанная в углу иероглифами, но увы. Даже искренняя симпатия к Цао Шу и восточной культуре в целом так и не смогли избавить Гарри от ужаса перед перспективой изучения китайского языка.

Один из сопровождавших — пожилой и невероятно худой китаец с редкой седой бородой, который, должно быть, был главным, — смерил их строгим взглядом и, демонстративно отвернувшись, продолжил путь. Шедший перед ним молодой парень в темно-красной мантии, сжимавший в ладони причудливую резную палочку, — напротив, заулыбался и приветственно махнул им свободной рукой. Как видно, из-за этого он отчасти утратил контроль над чарами, и металлический гроб резко накренился.

— Дансинь! — резко выкрикнул старик.

Оплошавший молодой маг спохватился и поднял палочку, восстановив положение ящика.

— Доброе утро, — обратилась к ним Гермиона, зашагав рядом. — Могу я узнать…

— Привет! — радостно перебил ее парень, не обращая внимания на раздраженный взгляд пожилого коллеги. — Мне очень рад. Мой имя Чжун Ли. Вы есть учиться в Айзентурм?

— Верно. Я Гермиона Грейнджер.

Гарри присмотрелся к их собеседнику: что-то в облике и выражении лица восточного гостя вызывало у него смутные ассоциации с Фредом и Джорджем Уизли. Та же бесшабашность, то же категорическое нежелание быть серьезным даже перед лицом смертельной угрозы, та же бьющая через край энергия во взгляде. При всем этом чутье подсказывало Гарри, что перед ним — не просто какой-то непутевый маг-недоучка. Мягкая, пружинящая походка опытного бойца, пара едва заметных шрамов на подбородке, плотно сжатые зубы за сложенными в полуулыбке губами… Чжун Ли определенно мог постоять за себя и наверняка уже побывал в переделках, несмотря на то, что на вид ему было не больше двадцати пяти.

— Гарри Поттер, — машинально представился Гарри и спросил: — вы доставляете какое-то оборудование? Я не знал, что у нас есть отделение в Китае.

— У вас нет отделения в Китае, — не дав раскрыть рта Ли, резко ответил старик на прекрасном английском языке. — Но есть договоренности с руководством школы Юнь-Бао и нашим Министерством. В Китае очень много жителей, мистер Поттер, поэтому мы заинтересованы в успешной эвакуации. — Он слегка склонил голову и наконец-то представился. — Я шэньши Сюэ Вэйдун.

— Но… Что именно вы привезли?

— Это есть терминал… — жизнерадостно начал Чжун Ли, но, бросив взгляд на каменное лицо Сюэ, запнулся и виновато пожал плечами.

— Сожалею, молодые люди, — ровно ответил вместо него старик. — Если вас не поставили в известность, я тоже предпочту молчать. Однако если информация об угрозе исходит от самой Гуаньинь, для меня будет честью оказать Айзентурму любую посильную помощь, несмотря на все наши прежние… разногласия.

Гарри не имел представления, о каких прежних разногласиях идет речь, но он уже привык к атмосфере скрытности, окружавшей орден. Да и могло ли быть иначе, если речь шла о тайной организации? Но имя Гуаньинь… Одно из многих имен Великой Матери, той, кого сам он привык называть Цао Шу.

— Вы так почитаете ее? — спросил он и ощутил укол стыда, встретив насмешливый взгляд Сюэ.

— Все лучшее, что есть в нашей культуре, дала нам Гуаньинь, мистер Поттер. И школа Юнь-Бао — тоже ее творение. Как вы думаете, почитаем ли мы ее?

Они ступили на железный настил моста Донауштег, и Гермиона взяла Гарри за руку, сделав безмолвный знак сбавить ход.

— Что такое? — негромко спросил он, проводив новоприбывших долгим взглядом.

— Подозрительные они, — прошептала Гермиона. — Тебе не кажется?

— Просто… странные. Но нам и Цао Шу казалась странной.

— Я не говорю, что они нам чем-то угрожают, хотя и такое возможно. Просто мне кажется, что здесь что-то нечисто. Этот старик, Сюэ Вэйдун, — явно себе на уме.

— Да уж, добрым нравом он не отличается, — усмехнулся Гарри. — Даже напомнил мне нашего Снейпа.

Едва произнеся имя неприятного профессора, Гарри вдруг ощутил острый укол ностальгии, которая, казалось бы, оставила его за два года, проведенные за пределами Хогвартса. Как ни напоминай себе, что теперь у него новый дом и новые друзья, но память о прошлом по-прежнему не дает покоя. Рон, его первый настоящий друг, с которым они навсегда расстались, питая взаимную обиду, — как ему-то сейчас живется? Да нет, у Рона наверняка все в порядке. Прежний Гарри все еще в Хогвартсе и знать не знает ни о каком Айзентурме, а угрожает ему всего-навсего темный маг с манией величия. Простая, привычная угроза, с которой можно справиться одной лишь грубой силой.

Вот только очень скоро все изменится. В Хогвартсе узнают, что их ждет, и тогда все проблемы с Волдемортом отойдут на второй план. Когда британских магов эвакуируют, у Гарри будет возможность увидеться со всеми, кого ему пришлось вычеркнуть из жизни. Даже с самим собой — тем, кем он был когда-то. Почему-то сама мысль об этом пугала, словно речь шла о встрече с дементором в его обличье. Но он привыкнет. И Гермиона… Она не может не понимать, что для нее означает глобальная эвакуация.

— Когда наших переправят в Сумрак… Ты сможешь увидеть своих родителей, — сказал он безо всякой связи с предыдущим разговором. — Нам уже не нужно будет скрывать свое существование.

Она ответила болезненной улыбкой и кивнула:

— Хоть что-то хорошее.

Железный настил грохотал под ногами, пока они неспешно приближались ко входу в Айзентурм. Мимо прошли Курт и Эрика, которые прибыли только этим утром, вслед за прочими студентами. Оба — мрачные и подавленные, Эрика — с красными от слез глазами. Обнявший ее за плечи Курт сдержанно кивнул Гарри и опустил взгляд. Так вот каким будет отныне их новый мир? Наполненный унынием, горем и ужасом? Он обернулся к Гермионе, опасаясь увидеть в ее взгляде ту же безнадегу, но с удивлением обнаружил, что она с задумчивой улыбкой смотрит себе под ноги.

— Что это тебя развеселило? — полюбопытствовал он.

— Да просто… Идем сейчас изучать работы Шекспира, и мне вдруг вспомнилась, что именно ему я обязана своим именем. Согласись, маглы редко называют так своих детей.

— Давно хотел спросить, почему тебя так назвали, — кивнул Гарри.

— Это все мама. Она обожала Шекспира со студенческих времен, так что у нас дома хранилось полное собрание его произведений. Знаешь, какая пьеса была ее любимой?

— «Гамлет»? — попытался угадать Гарри.

— Нет, — покачала головой Гермиона. — «Зимняя сказка». Мама настояла, чтобы меня назвали в честь одной из главных героинь пьесы. Гермионой звали королеву Сицилии.

Она вдруг нахмурилась и озадаченно посмотрела на Гарри.

— Там есть сцена, когда под действием чар оживает статуя королевы. Совсем как…

Она умолкла, но Гарри не нуждался в продолжении, чтобы понимать, о чем она думает. Безжизненные големы в Храме Творения, обретающие жизнь и личность под действием чар Дамблдора: не нужно быть гением, чтобы заметить жутковатые параллели с пьесой Шекспира, — словно бы, дав имя своей дочери, супруги Грейнджер предопределили ее судьбу.

Когда они вошли во двор, гостей из Китая уже не было видно, зато у самого входа стоял глава ордена Адам Вейсгаупт в компании Квиринуса Квиррелла, и, судя по выражению лиц, их разговор был не слишком мирным.

— Я уже сказал: вы ставите под угрозу существование человечества, просвещенный Квиррелл, — отчеканил Вейсгаупт, и от холода в его голосе Гарри захотелось укутаться во что-нибудь шерстяное. — Я всегда шел вам навстречу, доверяя вашей интуиции и мудрости. Но в наших условиях это чистейшее безумие. Простите, но мое решение окончательно.

Он развернулся, кивнул подошедшим Гарри и Гермионе, и скрылся за входной дверью.

— Как было хорошо, пока он не мог ходить, — проворчал Квиррелл ему вслед. — Сидел себе смирно среди этих трубок…

— А в чем дело, просвещенный Квиррелл? — спросил Гарри, поднявшись по каменным ступеням.

— А вы как думаете? Раз доказана способность реплицирующейся глины Эдема к мутациям, значит, она непременно сбежит из-под надзора и превратит Сумрак во вторую Атлантиду. Старый параноик, будь он неладен. Прошлым летом у меня не было и половины нынешних возможностей, но тогда его удалось убедить.

— Его можно понять, — пожал плечами Гарри. — Прошлым летом катастрофа могла уничтожить Сумрак, но Землю это не затронуло бы. А сейчас Сумрак — все, что у нас остается. Во всяком случае, он так думает.

— И ты, Брут, — поморщился Квиррелл. — Похоже, принимать меня за идиота — любимое занятие всех окружающих. Идите лучше ломать свой шекспировский код, пока есть возможность. Через день-другой мы будем готовы к эвакуации Хогвартса, и спокойной жизни вам больше не видать.

— Ничего, попросим Эрше развлекать их рассказами о наших приключениях, — улыбнулась Гермиона. — Когда он будет, кстати?

— Ах да, — замялся Квиррелл, чего уж от него-то Гарри совершенно не ожидал. — Совсем забыл в этой суматохе. Мы вчера связались с Эрше Ширманом, но он наотрез оказался от эвакуации.

— Что?! — поперхнулся Гарри. — Что значит отказался? Он же погибнет там!

Квиррелл только развел руками.

— Это все, что мне известно, я с ним лично не говорил. Конечно, никто его насильно тащить не будет. Если он принял такое решение, он в своем праве.

— Профессор, это один из лучших людей в мире и наш друг. Мы должны его вытащить. Позвольте поговорить с ним!

— Вы не того упрашиваете, — хмыкнул Квиррелл, указав на дверь, за которой только что скрылся Вейсгаупт. — Думаю, он направился в свой кабинет. Только сейчас он явно не настроен идти навстречу, так что вы вряд ли чего добьетесь.

Уже не слушая его, Гарри схватил Гермиону за руку и ринулся ко входу. Эрше решил остаться на гибнущей планете! Зачем, черт возьми? В его бесстрашии у Гарри не было сомнений, но безрассудство? Это совсем не в характере их общего друга. Надо любой ценой поговорить с ним.

Пересекая быстрым шагом главный холл Айзентурма, залитый потоками оранжевого и голубого света, Гарри, не удержавшись, взглянул вверх, на «живой» потолок, так поразивший его при первом визите в Башню. Рукотворная двойная звезда по-прежнему парила в пустоте, медленно обращаясь вокруг общего центра тяжести, и Гарри поморщился от нестерпимого блеска, особенно болезненного после приглушенного освещения снаружи. Он сразу отвел взгляд, и перед глазами немедленно принялись блуждать цветные пятна — память сетчатки, хранимая выжженным зрительным пигментом. Пятна неторопливо сложились а очертания человеческого лица с черными провалами вместо глаз, и Гарри замер.

— Что случилось, Гарри? — обеспокоенно обернулась к нему Гермиона.

Он вновь посмотрел на потолок. Ничего — только пылающие сферы Гекаты и Прометея в их безостановочном орбитальном движении.

— Все в порядке, — выдохнул он и решительно шагнул в центральный коридор, стараясь не видеть пугающий образ, медленно исчезающий перед его взором.

— По тебе не скажешь, — с явным сомнением протянула Гермиона, но он лишь тряхнул головой и поспешил к двери, ведущей в кабинет главы ордены.

Едва взглянув в упрямое лицо просвещенного Вейсгаупта, Гарри понял: бесполезно. Приди они к нему с безопасным и благоразумным планом, сулящим сплошные выгоды, и тогда были бы основания сомневаться в успехе. Теперь же…

— Наши сотрудники уже были в Праге, — сообщил Вейсгаупт, терпеливо выслушав сбивчивую просьбу Гарри.

— Да, мы это зна…

— Они навестили вашего друга и передали ему предложение об убежище. Однако господин Ширман отказался от нашего предложения, и я не вижу причин настаивать.

— Просвещенный Вейсгаупт, мы должны поговорить с ним. Хотя бы узнать причины его решения.

— Я также не вижу достаточных оснований подвергать вашу жизнь риску только ради удовлетворения любопытства. Господин Ширман — взрослый человек и способен решать сам за себя. Мы уважаем его выбор.

— Наша жизнь уже не настолько ценна! Меня здесь всего лишь прятали от Волдеморта, а теперь…

Гермиона предостерегающе сжала его руку и выступила вперед.

— Просвещенный Вейсгаупт, я бы не хотела отнимать у вас время, но у меня есть дополнительные аргументы помимо нашей личной привязанности к Эрше Ширману. Позвольте мне их изложить. Это недолго.

— Я вас слушаю, мисс Грейнджер, — со вздохом проговорил Вейсгаупт, опустившись в кожаное кресло за столом.

— Эрше Ширман — не просто наш друг. Он — живой свидетель той самой эпохи, куда ведет наш единственный след. Он был лично знаком с Тихо Браге и многими другими современниками Шекспира.

— Так же, как Игнотус Певерелл с супругой: они обещали присоединиться к нам в ближайшие дни. Если вам нужен живой свидетель, он у вас будет, и, прошу прощения, более ценный. Игнотус, насколько я помню, лично присутствовал на премьере «Гамлета».

— Но как раз в это время его не было в Праге, где, возможно, и происходило все самое важное. Просвещенный Вейсгаупт, для нас любая крупица сведений о тех событиях на вес золота, и мы не можем так просто раскидываться свидетелями. Сами же мы почти не рискуем: вероятность того, что катастрофа начнется в течение суток — очень низка. Согласно прогнозам Цао Шу, Банд-Дарваджа вполне может протянуть еще несколько лет, а добраться до Айзентурма в критической ситуации мы сможем меньше чем за час.

— Мисс Грейнджер…

— Цель нашего ордена — торжество разума, — не ослабляла напора Гермиона. — Вы знаете это, как никто другой, вы — создатель Братства иллюминатов. Торжество разума, а не страха! Давайте поступим, как разумные люди. Позвольте нам навестить Эрше, чтобы повысить шансы на победу. Я не буду говорить, что этого требует наша человечность, потому что сейчас этого требует элементарная логика.

Кровь бросилась в лицо Вейсгаупту, и на какое-то безумное мгновение Гарри показалось, что просвещенный — вечное воплощение спокойствия — вдруг сорвется на крик и вышвырнет их из кабинета. Только когда тот опустил голову, Гарри осознал, что главой ордена владеет совсем иное чувство, не имеющее отношения к гневу.

— Цель ордена… — проговорил он после долгого молчания, устало откинувшись на спинку кресла. — Знает ли хоть кто-то в действительности, в чем заключается наша цель? Боюсь, мы утратили уверенность и ясность взгляда еще во время первого кризиса двести лет назад, и с тех пор просто существуем. Простите меня, мисс Грейнджер. Наверное, я слишком долго был на этой должности и в самом деле разучился отличать осторожность от боязливости. Гипертьюринг!

— Слушаю вас, просвещенный Вейсгаупт, — донесся до них бесстрастный голос компьютера.

— Разблокируй импланты учеников Гарри Поттера и Гермионы Грейнджер с полным восстановлением функций, — сказал Вейсгаупт и поднял на них взгляд. — Теперь вся сеть наших порталов в полном вашем распоряжении, и вы можете покинуть Сумрак в любое время. Независимо от успеха вашей поездки, пожалуйста, передайте господину Ширману мое почтение. Мы ждем его здесь. И прошу вас… Поспешите.

— Спасибо… — выдавил из себя Гарри, переводя ошарашенный взгляд с Вейсгаупта на Гермиону и обратно. — Большое спасибо.

Закрыв за собой дверь, Гарри от избытка чувства крепко стиснул Гермиону в объятиях и прошептал:

— Ты невероятная!

— Сама себя удивляю, — лукаво улыбнулась она в ответ. — Пойдем, Гарри. В одном Вейсгаупт прав: нельзя терять время.

О видении, посетившем Гарри в главном холле, он уже не думал.

* * *

За пределами Сумрака было непривычно тихо — даже после вечной тишины, которая прежде окутывала пара-Ингольштадт. Суббота, последний день августа, яркое солнце — все еще жгучее, несмотря на знамения грядущей осени. В такой день и самый завзятый домосед, повинуясь чарам этой летней магии, выбирается наружу, чтобы просто побродить по окрестностям, вдыхая запах листвы и недавнего дождя. Но на пути им попалась только компания подростков с унылыми лицами, да пронесся мимо, распространяя запах дизеля, огромный грузовик с прицепом.

Они беспрепятственно добрались до вокзала, где отыскали нужную платформу и двинулись в ее дальний конец. Старый рекламный щит, некогда отмеченный двумя пулевыми отверстиями, уже сменили на новый — с цветастой рекламой какой-то безродной туристической компании. По старой привычке Гарри оглянулся — не наблюдает ли кто за ними? Маглы ухитряются не замечать происходящее у них на глазах — умение, отточенное за годы действия Статута, — но мало ли…

Платформа пустовала, и Гарри присел на корточки перед утопленным в асфальт маркером из потускневшей от времени бронзы. Вырванный пулей кусок покрытия рядом снова напомнил о том лихорадочном бегстве, когда в затылок им дышали зловещие агенты Аненербе, а впереди ждала полная неизвестность. «Вы все еще медлите?», — жеманно вопрошала надпись на щите, выполненная едва читаемым шрифтом.

Взяв Гермиону за руку, он привычно коснулся металлического круга, почти физически ощутив мгновенную вспышку активности импланта. Транспортная сеть Иллюминатов приняла сигнал подтверждения и швырнула их на полторы сотни миль сквозь горловину свернутого пространства. Совсем недалеко — пожалуй, скоро они смогут трансгрессировать на такую дистанцию безо всяких порталов… если только у них будет на то время. Время, всегда простиравшееся в туманную бездну грядущего, теперь завершалось тупиком в конце дороги, за которым — ничто.

Гарри вышел из-под разросшейся кроны и прищурился от бьющего в глаза солнца, которое уж заметно клонилось к закату. Он уже привычно свернул к воротам, как его внимание привлекла человеческая фигура, в молчании стоявшая в окружении надгробий. В этом не было ничего удивительного: старое еврейское кладбище в Праге часто посещают туристы, причем большинство из них ходит именно туда, к могиле Махараля. Но человек просто стоял, не пытаясь сфотографировать себя на фоне надгробия и не озираясь с любопытством по сторонам. Не турист. Гарри отгородился ладонью от слепящих лучей и шагнул ближе.

— Эрше? — неуверенно окликнул он человека.

Пожилой раввин спокойно обернулся, словно отлично знал об их присутствии.

— Рад вас видеть, мои дорогие, — улыбнулся он. — Вы вовремя: я только что из синагоги. Зайдете ко мне? Ужин, боюсь, вчерашний, но лучше, чем в прошлый раз.

— Эрше, мы не просто в гости, — покачала головой Гермиона. — Вы должны эвакуироваться, и чем скорее, тем лучше.

— Чего ради, пани Грейнджер? — пожал тот плечами, подходя ближе. — Мне нравится в Праге.

— Вы же знаете, что нам всем угрожает!

— Всегда что-то угрожает, — беспечно отозвался тот, словно эхом повторив слова из рукописи Игнотуса, сказанные по тому же самому поводу. — Нет, ребята, я не ищу смерти. Я просто не верю в гибель мира.

— И поэтому вы пришли на могилу Махараля напоследок? — мрачно спросил Гарри.

— Помилуйте, Гарри, это мой дед! Я здесь часто бываю. Туристы такой беспорядок устраивают каждый раз: если бы я не убирал за ними, тут бы уже помойка была.

— Эрше, я искренне надеюсь, что мир устоит, — вернулась к теме Гермиона. — Но случается всякое. Если мы не успеем обнаружить источник угрозы, если мы не изолируем ее…

— Вы успеете, — обезоруживающе улыбнулся Эрше. — Я видел, на что вы способны.

— Но в этот раз…

— Просто постарайтесь сделать все возможное, ребята. А мне, думается, негоже бросать людей, для защиты которых я был когда-то создан. Да еще и в шаббат!

Он все еще улыбался — одними губами, и Гарри не мог понять, какое чувство смотрело на него из глубоко посаженных глаз старого друга. Непреклонность? Готовность до конца следовать своему долгу? Эрше вздохнул и спросил:

— Уверены, что не зайдете в гости? Идти, правда, придется пешком. Шаббат, сами понимаете, — виновато добавил он. — Никакого транспорта. Даже магического.

— И никакого света дома, — буркнул Гарри, не удержавшись. — Даже Люмоса.

— Еще чего! — возмутился Эрше. — Всевышний запретил нам зажигать свет в день субботний, так что я зажигаю его днем раньше. Счета за электричество, конечно, совершенно грабительские, но…

Рядом с ними полыхнуло голубым светом, и прямо в воздухе сияние сгустилось, приняв очертания крупной лисицы. Эрше настороженно отступил назад, но Гермиона успокаивающе подняла руку:

— Это просто патронус, Эрше. Лисица… Просвещенный Квиррелл, это вы?

— Катастрофа, — раздался замогильный голос патронуса. — Произошла катастрофа. Многие пострадали.

— Что…

— Вы не можете вернуться. Эвакуация не состоится. Порталы в Сумрак уничтожены.

— Как это случилось?!

— Слушайте! Вы там не одни. Будьте крайне осторо…

Голос прервался, и патронус с тихим хлопком растаял в воздухе.

Частица сдвинулась в пространстве в поисках ресурса. Она не мыслила — в обыденном смысле этого слова. Ее вечный голод не был мучительным чувством и не доставлял ей никакого дискомфорта, а его утоление не приносило никакой радости. Частица подчинялась простой индивидуальной программе. Двигаться. Искать ресурсы. Трансфигурировать их, обращая в свои копии.

Частицу нисколько не беспокоил тот факт, что единственным ресурсом были такие же частицы, как она сама. Натыкаясь на них в своем безостановочном блуждании, она снова и снова трансфигурировала их. Для нее не было никакой разницы: ресурс есть ресурс. Нередко трансфигурировали ее саму, но для нее ничего не менялось: программа продолжала исполняться.

Столкновение! Сработал триггер, запускающий процедуру трансфигурации, но еще до того, как она завершилась, последовало второе столкновение. Частицу трансфигурировали. Ее недавний ресурс отскочил в сторону, но он уже не был идеальной копией. Его память о собственной структуре оказалась нарушена вследствие прерванной трансфигурации. Совсем незначительно — но достаточно для того, чтобы изменить алгоритм движения. Схема ее движения в силу случайности оказалась чуть эффективней прежней для поиска ресурсов. До того, как ее трансфигурировали в прежнее состояние, она успела создать три свои копии.

Через минуту число этих копий превышало тысячу. Через час их было больше ста миллионов. Нет, не совсем так. Среди них оказалось некоторое количество частиц с измененной программой движения. Они двигались попарно и непрерывно трансфигурировали друг друга, чтобы не стать ресурсом для других частиц. Количество этих сдвоенных частиц росло быстрее всех прочих. Когда оно достигло миллиона…

Квиринус Квиррелл со вздохом нажал клавишу. Внутренняя часть реактора озарилась резким фиолетовым светом. Движение заключенной в нем глины Эдема замедлилось и через полминуты прекратилось вовсе.

— Вот и все, — проговорил Квиррелл. — Конец проекту.

— Ты же можешь продолжать теоретические исследования, — возразила Марселин.

— Ну да, могу. И не только теоретические: у меня уже накопленного экспериментального материала — на месяц как минимум. Но это лишь отсрочка неизбежного. Материал у меня рано или поздно закончится, а на ровном месте я мало чего добьюсь. Несколько лет голой теории, если помнишь, не продвинули меня ни на шаг… Пока эта наша парочка не вмешалась.

Марси соскользнула со стула, подошла к реактору, сияние в котором медленно угасало, и вгляделась в причудливые формы, замершие на поверхности глины.

— Немного похоже на человеческое лицо, — проговорила она. — Тебе не кажется?

Квиррелл мельком взглянул и пожал плечами.

— Некоторые и на поверхности Луны видят физиономию.

Справедливости ради, причудливый глиняный узор и впрямь отдаленно напоминал перекошенное до полной асимметрии лицо с ввалившимися глазами. Однако искать глубокий смысл в плодах разыгравшегося воображения — скользкий путь. Они тут и без того все на взводе.

— Иногда это полезно, — хмыкнула Марси. — Помнишь, как Гермиона расколола шифр Гёте, обратив внимание на сходство персонажей «Фауста» с реальными астрономами?

— Конечно, полезно. Не будь в этом пользы, вряд ли естественный отбор поддержал нашу склонность в любом хаосе видеть признаки порядка. Да только в девяти случаях из десяти мы просто обманываем сами себя, и «лицо на Луне» — просто мешанина морей и кратеров.

— Если бы Гермиона так рассуждала…

— Черт возьми, Марси! Мы, конечно, оба в долгу перед этими ребятами, но признай: в их успехе обычное везение сыграло более важную роль, нежели точный расчет. А если ты так поддерживаешь подобные сумасбродства, отчего ты не отправилась с ними в Прагу? Их приятель, Эрше, видите ли, не пожелал эвакуироваться.

Марселин удивленно обернулась.

— Они покинули Сумрак? Я думала, никому не разрешено…

— Я тоже так думал. Но ты ж знаешь мисс Грейнджер: она самого Цицерона заболтает. К тому же Вейсгаупт явно питает слабость к этим двоим после того, что случилось год назад.

— Думаю, он просто стал воспринимать их всерьез. Ты сам говорил, что в Айзентурме ценят практические результаты, а результаты у них налицо. И если они считают правильным пойти на риск…

— Считают правильным? Не смеши, Марси. Будь это не Эрше, а признанный специалист по фауне Сумрака, они бы и не почесались ради него, несмотря на то, что пользы от последнего не в пример больше. Как по мне, у них шило в... гм. Мда. Столько времени прошло, а они так и не научились простой вещи: спокойно ждать.

Он выключил терминал, бросил последний взгляд на остановившийся реактор и направился к двери, пригласив жестом сестру за собой. Айзентурм в последние дни будто вымер: пока они шли к выходу из Башни, им не встретился ни один человек, и тому были причины. Члены ареопага неустанно работали, организуя эвакуацию. Большинство из них вообще не спали, держась только на силе воли и на стимуляторах, приготовленных Августой Кох: управляли строительными работами, занимались поставками материалов, координировали сотрудников за пределами Сумрака и пытались решать бесчисленное число задач, которые обрушились на Айзентурм с самого начала кризиса.

Квиррелл извлек из кармана крохотный флакон, заполненный подвижной темно-красной жидкостью. Вытянув притертую пробку, он вдохнул запах зелья: странная смесь ароматов эвкалипта и мускуса. На вкус препарат был терпким, как незрелая хурма, и Квиррелл знал, каковы будут последствия, когда вся эта горячка подойдет к концу. Упадок сил, сонливость, апатия — на неделю или две как минимум. Квиррелл не возражал. Жизнь — всегда баланс компромиссов, и он с готовностью платил за возможность обмануть собственную природу.

— Думаю, они просто еще не привыкли к Айзентурму, — вновь заговорила Марси. — Их выдернули из Хогвартса, который долгое время был их домом, даже не дав ни с кем попрощаться. Я сама — и то никак не освоюсь. Причем мне-то проще: в отличие от них, я в любое время могу вернуться.

Она бросила мимолетный взгляд на живой потолок главного холла и, нахмурившись, посмотрела вверх еще раз, более пристально.

— Что тебе делать в Хогвартсе? — хмыкнул Квиррелл, потянув ее за рукав мантии, чтобы оторвать от созерцания потолка. — Твоих бывших сокурсников там уже нет.

Уже сказав это, он вдруг с удивлением обнаружил, что и сам немного скучает по навсегда оставленным позади стенам Хогвартса — много сильнее, чем по людям, которых знал. Его подземная лаборатория, где когда-то давно он пытался создать глину Эдема своими силами. Целый сад из экзотических растений, высаженных по периметру. Теперь он уже, должно быть, никогда все это не увидит: все время сейчас уходит на подготовку к эвакуации, а потом… Потом Земля погибнет.

— Пусть нет сокурсников, но остался сам Хогвартс, — сказала она словно в ответ на его мысли. — И преподаватели. Профессор Снейп все еще ведет зельеварение?

— Насколько я знаю, с этого года он оставил свой пост Слизнорту, а сам переключился на Защиту от темных искусств… А почему вдруг Снейп? — подозрительно сощурился Квиррелл, обернувшись к сестре.

Она смущенно улыбнулась и пожала плечами.

— Первый, кто пришел на ум. Он мне нравился когда-то.

— Что-что? — опешил Квиррелл, остановившись.

— Ну чего ты так реагируешь? Ничего серьезного, просто… мне он казался довольно харизматичным.

— Этот угрюмый бирюк с немытой головой? Марси, ты меня доконаешь раньше, чем Рактавиджа.

Она лишь весело рассмеялась и потащила его за локоть к выходу.

Двойная звезда под потолком продолжала свое безмолвное движение, заливая холл потоками голубого и оранжевого огня. Если бы кто-то вошел в главный холл в эту минуту, постоял бы, ничего не делая, а только созерцая, он мог бы что-то увидеть. Беспорядочно скользящие цветные тени на стенах иногда складывались во что-то отдаленно напоминающее осмысленные образы. Порой в них можно было разглядеть человеческое лицо — если очень постараться его увидеть.

Однако холл пустовал, а если изредка и входил кто-то из сотрудников или эвакуированных студентов Айзентурма, то он стремился по своим делам и не задерживался для такого маловажного занятия, как созерцание. Время от времени то один, то другой ловил на себе чей-то пристальный взгляд, но не видел смотрящего и потому просто отмахивался от бьющейся в тревоге интуиции.

Какой-нибудь магл, выросший на голливудских фильмах ужасов, войдя в здание, наверняка сказал бы, что в Башне завелись призраки. Просвещенные обитатели Айзентурма много раз видели призраков, изучали их и уж точно им не внушали никакого страха эти бесплотные отпечатки человеческой личности. Но даже они чувствовали: что-то не так. Призраки Айзентурма были совсем иными, нежели безобидные призраки Хогвартса, и уж конечно, много опасней.

* * *

— Просвещенный Квиррелл, познакомьтесь с нашими гостями из Китая, — церемонно проговорил Генрих Крюгер, подводя их к площадке из полированного металла на окраине пара-Ингольштадта. — Сюэ Вэйдун, шэньши школы Юнь-Бао, и его ассистент Чжун Ли. Они только сегодня доставили транспортный терминал.

Квиррелл кивнул, пожал руки гостям и последовал за ними в центр площадки, где возвышалось устройство. Кабели уже подвели, из-за передней панели с единственным массивным переключателем раздавался тихий гул. Он украдкой покосился на китайцев. Странная парочка. Конечно, Юнь-Бао — вообще своеобразное место, по сути, восточная версия Айзентурма. Изолированная не только от мира маглов, но малоизвестная даже в среде волшебников. Они там себе на уме.

Сюэ Вэйдун полностью соответствовал его представлениям о внешности шэньши. Аккуратная мантия традиционного покроя, глубокого карминового цвета с вышитым изображением барса на спине. Запястья охвачены золотыми браслетами в форме змеи, кусающей себя за хвост — должно быть, это символизировало цикличность времени. На обтянутом сухой кожей лбу — неприметная татуировка, изображающая Черное Солнце. И, конечно, нелепая конструкция на голове, походившая больше на магловскую люстру, нежели на головной убор. Квиррелл подавил усмешку: в конце концов, его собственный тюрбан тоже нередко притягивал удивленные взгляды окружающих.

Молодой китаец составлял заметный контраст со старшим коллегой. На голове его не было ничего, кроме длинных, собранных в хвост волос. На лице — никакой растительности. В жизнерадостном взгляде — ни капли строгости. Некоторое сходство заключалось только в одеянии: короткая мантия Чжун Ли имела ту же яркую расцветку. Однако стилизованное изображение барса — символа Юнь-Бао, — красовалось на правом плече, а нижний край едва доходил до колена. Квиррелл припомнил, что такие мантии носили хофэны — чародеи, сочетавшие магию с боевыми искусствами, и с невольным уважением посмотрел на безмятежное гладкое лицо парня. Стать хофэном может далеко не каждый, и подразумевает это многие годы изнурительных, болезненных и по-настоящему опасных тренировок. Тут же последовала другая мысль, окрашенная тревогой. Зачем они притащили сюда элитного бойца Юнь-Бао? Это же просто доставка груза.

— Где точка выхода? — спросил он, нарушив затянувшееся молчание.

— К северу от Ингольштадта, — сказал Крюгер. — Там располагается железнодорожная ветка в направлении Хепберга, и вокруг только поля. Никаких строений в радиусе километра, так что к началу эвакуации несложно будет разместить там любую инфраструктуру.

— А зачем это? — спросила Марселин, подойдя ближе.

— Осторожней, — мягко отстранил ее Квиррелл. — Этот терминал — ключевой элемент всей операции. Видишь ли, наши порталы обладают ограниченной пропускной способностью и не могут работать в непрерывном режиме. А устройство, которое ты видишь перед собой, создает и поддерживает прямое соединение Сумрака и нормального пространства. С его помощью можно войти в Сумрак без каких-либо ухищрений. Мы пропустим отсюда железную дорогу и соединим ее с путями близ Ингольштадта, поэтому к началу эвакуации через эту область пространства можно будет гнать в Сумрак целые поезда с пассажирами.

— Вы хотите создать… червоточину? — удивилась Марселин, припомнив термин из астрофизики.

— Не совсем так, мисс, — возразил просвещенный Крюгер. — Природа этого межмирового туннеля несколько иная, но по сути — да, очень похоже.

— Разве это не опасно? Даже небольшая разность атмосферного давления и температуры там и здесь, полагаю, приведет к постоянным ураганным ветрам…

— Будь это настоящей червоточиной, так бы все и произошло, — кивнул Крюгер. — А если учесть, что гравитационное поле распространяется через червоточину ничуть не хуже вещества, мы получили бы страшнейшие приливные эффекты в обоих мирах, и как результат — тектоническую катастрофу. Терминал действует иначе. Он работает под управлением Гипертьюринга и перебрасывает только вещество, причем выборочно.

— Представляю, какая вычислительная мощь здесь требуется… — округлила глаза Марси.

— И она у нас есть. Но вы все же правы. Это по-прежнему опасно для тех, кто путешествует через терминал. Да только какой у нас выбор?

— Ну, это преувеличение, — вмешался Сюэ Вэйдун. — Наши специалисты снабдили устройство рядом защитных механизмов. Даже потеряв соединение с сервером, терминал вряд ли вызовет катастрофу. В худшем случае портал просто перестанет работать.

Квиррелл одарил его откровенно скептическим взглядом, но ничего не сказал. В словах старика был смысл. Школа Юнь-Бао не могла сравниться с Айзентурмом в области артефакторики, однако, как ни странно, китайские коллеги оставались лидерами везде, где речь шла об изготовлении артефактов, управляющих метрической магией. Тому были причины, если вдуматься. Юнь-Бао, некогда основанная самой Цао Шу, не могла не прийти к развитию этого направления давным давно. В то же время магическая материя вообще и глина Эдема в частности пребывали в Юнь-Бао под негласным табу, в чем тоже нетрудно проследить невидимую руку их основательницы. Последние безуспешные попытки китайских чародеев создать настоящих големов привели только к знаменитой терракотовой армии Цинь Ши Хуана.

Стимулятор в его крови уже достиг пика активности, и мышление работало, как вычислительная машина, по первому запросу подсовывая ему целые страницы текста, который он прочел когда-то о восточных коллегах. Странные они. Сочетание глубоких познаний в отдельных областях с нелепейшими запретами. Полный отказ от технологий имплантации — что это, как не узость мышления?

— Так чем же я могу помочь? — спросил он наконец. — Если все так хорошо, мое участие не требуется.

— Мы уверены в своей работе, но не безрассудны, просвещенный Квиррелл, — спокойно ответил Сюэ Вэйдун. — Мне сказали, что вы здесь ведущий специалист по метрической магии после того, как тяньши Гуаньинь покинула нас. Поэтому я бы хотел видеть вас при тестовом запуске терминала. Если в силу каких-то причин последуют… неблагоприятные топологические аномалии, вы первым их обнаружите.

— Что ж, хорошо. Если все готово, давайте не будем терять времени, — пожал плечами Квиррелл.

Просвещенный Крюгер кивнул и проговорил в металлический браслет на своем левом запястье:

— Гипертьюринг, сними защиту внешнего доступа. Возобновление защиты — через десять минут.

— Зачем так? — полюбопытствовал Чжун Ли, который до сих пор хранил скромное молчание.

— В норме Гипертьюринг не принимает никаких сигналов от периферийных устройств, расположенных за пределами Айзентурма, — пояснил Крюгер. — Позже мы добавим исключение для терминала, но сейчас сгодится и так. Мы готовы к тестированию, Сюэ-шифу.

Сюэ Вэйдун кивнул, подошел к панели терминала и с видимым усилием повернул переключатель. Над ним вспыхнул индикатор красного цвета, гудение усилилось в разы, и напротив площадки выросла огромная зеркальная стена.

— Ширина транспортной зоны — десять метров, — деловито сообщил Сюэ Вэйдун, — высота — чуть больше семи. Поэтому через нее можно пропустить две непрерывно работающие железнодорожные ветки. Как видите, мы заинтересованы в успешной эвакуации не меньше вас… Все в порядке, просвещенный Квиррелл?

Квиррелл почти не слушал. Что-то в происходящем было не так, и вовсе не из-за каких-то там топологических аномалий. Он огляделся, пытаясь проанализировать неожиданный сигнал тревоги из недр психики и понять, что послужило тому причиной. Ничего. Големы, снующие вокруг по улицам растущего пара-Ингольштадта, привычно занимались своим делом. Марси и просвещенный Крюгер выжидательно смотрят на него, ожидая вердикта. Этот молодой китаец с неизменно доброжелательным выражением лица тоже буравит его взглядом… По этим азиатам никогда не поймешь, насмехаются они над тобой или совершенно искренни. Сюэ Вэйдун, недовольно поджав губы, стоит неподвижно рядом с устройством.

Что они вообще знают об этих китайцах? Да, руководство Юнь-Бао официально согласилось на сотрудничество и подтвердило отправку своих специалистов… Но что, если их перехватили по дороге и подменили самозванцами? Что, если устройство, которое они притащили, в один прекрасный день испепелит весь пара-Ингольштадт? Конечно, сложно представить себе организацию, желающую уничтожения Земли, но в истории бывало и не такое. Религиозные фанатики на что-нибудь в этом духе вполне способны. Или даже остатки Аненербе, которые могут не воспринимать всерьез саму угрозу, но желающие поквитаться с иллюминатами за сокрушительное поражение.

— Давайте проверим работу терминала, — ответил он, решив пока держать свои подозрения при себе.

Сюэ Вэйдун кивнул.

— Мы с моим ассистентом сейчас выйдем за пределы Сумрака и вернемся, чтобы продемонстрировать…

— Хватит и одного из вас, — быстро возразил Квиррелл.

Старик смерил его долгим пристальным взглядом, но возражать не стал. Медленно кивнув, он обернулся к ассистенту и негромко сказал:

— Ли, цин дао на бьянь цу.

Чжун Ли с готовностью кивнул и направился к зеркальной стене. Перед тем, как войти в нее, он обернулся и с радостной улыбкой помахал им рукой. Один шаг — и стена поглотила его.

— Теперь он в нормальном пространстве, близ Ингольштадта, — пояснил Сюэ Вэйдун. — Сейчас он вернется обра…

Зеркальная стена исчезла. Индикатор на контрольной панели транспортного терминала истерично замигал.

— Поломка? — нахмурился Крюгер, подходя ближе.

— Нет, — отозвался Сюэ, склонившись над панелью. — Не может этого быть, мы же все проверили…

Просвещенный Крюгер вновь поднес браслет к губам и проговорил:

— Гипертьюринг, проведи диагностику последнего подключенного периферийного устройства.

Ответом была тишина.

— Гипертьюринг! — повторил он, потом поднял встревоженный взгляд и сказал: — Сервер не отвечает.

Земля под ногами дрогнула. Квиррелл, повинуясь еще неясной мысли, рывком обернулся назад — туда, где в темной дымке возвышалась громада Башни. Что-то творилось на ее вершине, там, где много лет назад был установлен генератор Сумрака, некогда также разработанный при участии сотрудников Юнь-Бао. Сфера, окруженная коконом свернутого пространства, неуязвимая и практически вечная… Сейчас она излучала ослепительный алый свет, а пространство вокруг шло рябью.

— Что за… — успел проговорить Квиррелл.

Генератор Сумрака взорвался. Вспышка была настолько яркой, что отозвалась болью в глазах. В пространстве прокатилась незримая волна, и Квиррелл ощутил, как его волосы под тюрбаном встали дыбом. Металлические предметы вокруг окутались мягким сиянием и заискрили. Несколько верхних этажей Башни разлетелись на мелкие фрагменты, словно от удара исполинского молота. На несколько мгновений обломки зависли в воздухе без движения, а потом обрушились на землю каменным дождем. Только когда по барабанным перепонкам ударила запоздавшая акустическая волна, Квиррелл бросил взгляд на терминал, поверхность которого с каждым мгновение светилась все ярче.

Рефлексы сработали раньше, чем разум смог осознать это. Схватив в охапку сестру, Квиррелл рванулся сквозь пространство как можно дальше — туда, куда еще не дотянулась растущая граница пара-Ингольштадта. Едва обернувшись к оставшейся позади испытательной площадке, он увидел, как разлетается тысячами металлических осколков терминал — через мгновение после того, как они сорвались с места. Рядом в землю вонзилось два осколка, и он поспешно выставил щит.

Над пара-Ингольштадтом протяжно и тоскливо завыла сирена: звук, который Квиррелл доселе слышал только раз — при нападении армии големов год назад. Тогда тоже были потери, но Башня, сердце Братства, осталась вне досягаемости врага. На этот раз враг оказался много коварней и, отказавшись от грубой лобовой атаки, смог нанести смертельный удар изнутри. Как они допустили это? Почему утратили бдительность, зная, какое количество врагов грезит о падении Айзентурма?

— Что же это… — хрипло пробормотала Марси. — Квиринус? Что теперь будет?

Он молчал, пытаясь осознать масштаб разрушений. Генератора Сумрака больше нет. Гипертьюринг, очевидно, также выведен из строя. Разрушена вершина Башни. К счастью, там нет жилых помещений, но черт его знает, насколько глубоко вниз проникла ударная волна. Пара-Ингольштадт уцелел, пострадали только здания рядом с испытательной площадкой. И жертвы… Наверняка много погибших и без счета раненых. Успел ли что-то сделать просвещенный Крюгер? Его нигде не видно и старого китайца — тоже… Проклятье! Подозрения оказались верны: эти двое притащили в Айзентурм троянского коня и тем самым почти покончили с Орденом. Вот почему Сюэ Вэйдун намеревался выйти через портал вместе с Чжун Ли — чтобы покинуть опасную зону!

— Без генератора и Гипертьюринга все порталы в нормальное пространство больше не работают, — сказал он. — Мы изолированы от Земли. Это значит, что перестала работать и сеть порталов снаружи. Хуже того, барьеры вокруг обитаемых зон Сумрака теперь тоже рухнули, и теперь лишь вопрос времени, когда сюда заявится вся эта живность из-за их пределов. У нас чертовски серьезные проблемы, Марси.

Она часто заморгала, и Квиррелл увидел, как в глазах сестры набухают слезы. Шок и смятение — обычная первая реакция, и ему ни в коем случае не следует потакать этому чувству.

— Начнем их решать прямо сейчас, — твердо сказал он. — Этот паршивец, Чжун Ли, успел выскользнуть наружу. Его сообщники, кем бы они ни были, тоже там. Наши сотрудники из внешнего мира не знают о диверсии, но скоро догадаются. А вот мистер Поттер и мисс Грейнджер… Когда они доберутся до Ингольштадта, их могут уже ждать, поэтому надо бы в первую очередь…

— Квиринус, — прервала его Марселин. — У тебя кровь.

Он только отмахнулся и, превозмогая внезапную слабость, громко произнес:

— Экспекто Патронум!

Лисица, сделанная из одного света, прыгнула за пределы Сумрака, направляемая волей Квиррелла, и дальше… дальше. Прага. Старое еврейское кладбище — они не должны быть где-то поблизости, вряд ли у них было время, чтобы куда-то отправиться… Да, так и есть. Они совсем рядом. Квиррелл облокотился на дерево и, сражаясь с дурнотой, заговорил:

— Катастрофа… Произошла катастрофа…

Уже произнеся сообщение, он мысленно чертыхнулся. Не нужны им сейчас все эти детали, нужно сообщить самое важное, ради чего он и связался с ними. А теперь они, конечно, полны любопытства и что-то спрашивают. Он набрал в легкие воздуха и вновь заговорил, изо всех сил пытаясь сохранить концентрацию, необходимую для поддержания патронуса:

— Слушайте! Вы там не одни. Будьте крайне осторожны…

Голова отчаянно закружилась, и сосредоточенность схлынула, сменившись сумбуром мыслей. Уже падая на землю, он увидел, как к ним спешит, прихрамывая, просвещенный Крюгер с лицом, вымазанным красным. Марси в слезах опустилась на колени рядом с ним, что-то говоря, но шум в ушах не давал расслышать ни слова. Эта ужасная боль в спине… Похоже, один из обломков. Теряет он хватку с этой своей лабораторной работой. Когда-то успел бы выставить щит раньше, чем увидел взрыв.

Опустилась тьма. Она клубилась перед его внутренним взором, словно торнадо из угольной пыли, и ветер свистел в голове, словно кто-то вскрыл ему череп и теперь обдувает оголенный мозг плотным потоком холодного воздуха. «Иногда это полезно», — отозвались в памяти слова сестры. Через бурлящий мрак постепенно проступали очертания человеческого лица.

— Экспекто Патронум!

Бесплотный олень, сотканный из света, появился среди надгробий, и Гермиона нервно огляделась.

— Гарри! Маглы же увидят. Не хватало нам еще проблем с местным Министерством, — укоризненно сказала она.

Гарри только пожал плечами. Если их худшие подозрения оправданы, то Министерство — наименьшая из проблем. Многим теперь придется пренебречь, начиная со Статута. Им, возможно, снова понадобится идти напролом, нарушать закон и бежать, бежать за ускользающей целью. Иначе нельзя в игре, где ставка — само существование жизни.

А потому — к черту этот риск напугать маглов существованием магии. Главное сейчас — связаться с Айзентурмом. Гарри прикрыл глаза и сосредоточился, воссоздавая в памяти облик Башни. Циклопическое здание из камня и металла и устрашающий, гнущий и рвущий само пространство генератор Сумрака на его крыше, словно Око Саурона, венчающее вершину Барад-Дура. Мысленное усилие — и патронус смещается между мирами, отправляясь к цитадели Братства… Что-то было не так. Гарри открыл глаза и увидел перед собой патронуса, который так и не сдвинулся с места.

Беспокойство завозилось внутри, как червь в сердцевине яблока. Патронус задрожал и померк. Гарри поспешно напрягся, возвращая себя в нужное состояние. Что происходит? Он мало что знал о том, как патронусы находят пункт назначения. Если катастрофа, о которой сообщил Квиррелл, до неузнаваемости изменила облик Айзентурма, помешает ли это достичь цели? Гарри переключился на образ самого профессора. Вот это лицо с ясным и вечно насмешливым взглядом, гладко выбритый подбородок, искривленные ухмылкой тонкие губы…

— Гарри, быстрее! — услышал он голос Гермионы. — Кто-то приближается к воротам.

Концентрация схлынула, и патронус, вспыхнув напоследок, растаял в воздухе. Гарри шумно выдохнул и посмотрел Гермионе в глаза.

— Не получается, — сказал он дрожащим голосом. — Не понимаю, почему так. Похоже, патронус просто не находит Айзентурм. Как будто сам Сумрак исчез… Или сместился. Не знаю. Никогда такого не было.

Тревога затопила его с головой. О какой катастрофе говорил Квиррелл? Что, если пара-Ингольштадт вообще уничтожен? Быть может, если мутировавшая глина Эдема вырвалась из реактора Квиррелла, пожирая все, что попадется на пути, и Сумрачная Земля повторила судьбу Атлантиды… Он не хотел даже думать о такой возможности, но страшный облик обращающегося в глину города и людей с перекошенными от ужаса лицами упорно не желал покидать его мысли.

Ворота приоткрылись, впустив трех раввинов. Они покосились в сторону Эрше и прошествовали к высившейся неподалеку Клаусовой синагоге.

— А что с вашим порталом, ребята? — мягко спросил Эрше, проводив единоверцев взглядом.

Пожилой раввин никогда не демонстрировал показного сочувствия. Какое бы горе тебя ни постигло, он ни за что не станет охать, цокать языком и закатывать глаза, дабы никто вокруг не обвинил его в равнодушии. Максимум, на что он способен в подобной ситуации — это хранить деликатное молчание. Или — пытаться по-настоящему помочь, если еще не все потеряно.

Гермиона шагнула под крону разросшегося за последний год молодого деревца и коснулась бронзового круга, врезанного в каменное надгробие — наверняка фальшивое, установленное здесь самими иллюминатами. Ничего не произошло. Система порталов умерла вместе с раскинутыми по всему миру нитями управления, в центре которых уже много лет находилось Братство, не позволяя человечеству окончательно соскользнуть в хаос и безумие. И вот он — ответный удар хаоса. Просчитанный, хирургически точный, в одно мгновение оборвавший отчаянную попытку иллюминатов спасти хотя бы то немногое, что останется от мира, когда торжествующий Рактавиджа выйдет из утративших силу Врат.

— Что ж нам теперь делать? — вырвалось у Гарри.

— Переночуйте у меня, — пожал плечами Эрше. — А там вместе что-нибудь придумаем. Возможно, за ночь ваши друзья решат проблему.

— Там случилось что-то по-настоящему страшное, Эрше, — тихо сказал Гарри. — Никогда, даже во время битвы за Айзентурм, не было ничего подобного. Я надеюсь, что они уцелели, но… Мне кажется, что все это надолго.

— Эрше прав, — вмешалась Гермиона. — Мы отрезаны от Айзентурма, но такое с нами уже было, и мы справились. Переждем эту ночь в Праге.

По общему молчаливому согласию они двинулись к воротам кладбища. Солнце уже закатилось за крыши домов, и окрашенный алым запад медленно тонул в подступающей с востока тьме. Квартал Йозефов встретил их почти таким же странным запустением, что и недавно покинутый Ингольштадт. Старый Город, туристический центр, где в субботу невозможно протолкнуться от обилия туристов, выглядел так, словно власти ввели комендантский час. Магазины и рестораны все еще сияли неоновыми вывесками, стоял на перекрестке одинокий торговец трдельниками с испуганным выражением лица, доносился тревожный колокольный звон со стороны Тынского собора, но в остальном — только безлюдные улицы и гнетущая тишина.

Яркая звезда сияла в вечернем небе над низкими домами впереди — необычно яркая для этого времени суток. И ее форма... Гарри нахмурился и показал рукой на странное небесное явление:

— Гермиона, ты видишь?..

— Комета, — кивнула она. — Ты разве не читал? Это же комета Хейла-Боппа. Я еще в Шамбале заметила. Весной она подойдет к Земле совсем близко.

Только теперь Гарри вспомнил, что в новостях ему и впрямь попадалось что-то про летящую к Земле комету. Она все еще была совсем крохотной — не больше, чем яркая искра с едва заметным смазанным хвостом, обращенным к западу. Несколько месяцев — и великолепное явление станет украшением вечернего неба... Если только у них в запасе есть эти несколько месяцев.

— Жаль, что в Сумраке ее не видно, — сказал он, подумав, как здорово было бы наблюдать ее за окном четыреста шестнадцатой комнаты, и тут же осекся, вспомнив, в каком положении они оказались.

До чего же странные причуды бывают у судьбы! Снова они попали в переплет, едва выбравшись из пара-Ингольштадта, и снова сплетение обстоятельств привело их в Прагу. Гарри не особенно доверял всем этим домыслам мистиков о местах силы, творящих собственную ткань истории. И все же что-то и впрямь было в этом древнем городе, то, что порой чувствовали даже маглы, едва сойдя с поезда или трапа самолета. «Столица всего потустороннего», как говорил Эрше — и с каждым посещением Гарри все сильнее чувствовал, насколько это правда. Где-то рядом, за тонкой гранью вещественного мира, век от века росло и зрело что-то сложное, живое, имеющее собственный разум и душу. От него не исходило никакой угрозы — только спокойная сила. Чувствует ли то же самое раввин, проживший здесь столько столетий? Без сомнения.

Беспечно шагавший впереди Эрше завернул за угол, с теплотой посмотрел на вывеску ресторана со скромным названием «У голема» и неторопливо заговорил:

— Я думаю, вам не следует спешить в Ингольштадт. Во всяком случае, в ближайшее время. Судя по словам пана Квиррелла, вам тоже угрожает какая-то опасность.

— Больше некуда, — мрачно отозвался Гарри. — Либо мы найдем способ проникнуть в Сумрак, либо…

— Есть и другие пути в Сумрак, — возразила Гермиона, которая всю дорогу, похоже, о чем-то напряженно думала. — Храм Творения. Возможно, Шамбала.

— Туда легко добраться? — полюбопытствовал Эрше.

— Не особенно. Я приблизительно помню путь в Шамбалу, но это же Непал. Думаю, визит туда стоит отложить, пока не опробуем другие возможности. А Храм Творения… Я знаю только, что он недалеко от Тираны. До сих пор мы посещали его через порталы.

— Которыми больше нельзя воспользоваться?

— Не обязательно, — вмешался Гарри. — Туда до сих пор ведет как минимум три портала. Один — из Кленцепарка в Ингольштадте, он наверняка тоже не работает. Но есть еще портал с острова Вен, который не принадлежит иллюминатам, и еще один — из старой лаборатории профессора Квиррелла в Хогвартсе.

— Хогвартс! — воскликнула Гермиона, отчего одинокий встречный прохожий испуганно шарахнулся в сторону. — Точно. Гарри… Нам нужно вернуться в Великобританию.

— Но как же… — начал было возражать он, но потом махнул рукой: — Теперь уже, наверное, все равно. Волдеморт сейчас — явно не самая серьезная проблема. Вот только Дамблдор, боюсь, не обрадуется нашему визиту, особенно если нас увидят остальные.

Уже произнеся эти слова, он почувствовал, как снова защемило в сердце. Хогвартс, о котором он приказывал себе даже не думать все эти два прошедших года. Хогвартс, почти вытравленный из памяти не столько лихорадочной гонкой за наследием Гёте и сражениями с нацистами из Аненербе, сколько его собственным решением — забыть. Старые друзья, которых он не должен был, да и не надеялся когда-либо увидеть. Тысячелетний замок на берегу Черного озера, зачем он вновь и вновь дает о себе знать?

— Директор — разумный человек, — пожала плечами Гермиона. — Когда он узнает, что происходит… если еще не знает, то наверняка согласится с нашим решением. Ты же понимаешь, Гарри, Хогвартс для нас — не только возможный способ вернуться в Сумрак. Если мы так и не сможем попасть в Айзентурм, то Хогвартс — лучшее место, где мы могли бы работать над задачей. Там огромная библиотека, там безопасно… ну, относительно безопасно, и там есть те, кто мог бы нам помочь. А еще мы можем связаться с министерскими невыразимцами, они могут что-то знать.

— О какой задаче вы говорите, пани Грейнджер? — оживился Эрше, заводя их в подъезд. — Об источнике угрозы?

— Вы будете смеяться, но это снова литературный шифр, — не удержался от ухмылки Гарри. — Гермиона их, похоже, притягивает.

— Ого! И кто на этот раз? Данте? Мильтон?

— Шекспир, — вздохнула Гермиона. — «Гамлет» скорей всего, но, возможно, не только. Кстати, Эрше, вы по этой части тоже могли бы помочь.

Подойдя к двери, Эрше принялся обшаривать карманы в поисках ключей, раздраженно бормоча под нос что-то на иврите. Когда этот ритуал затянулся, Гарри сосредоточился и, не прибегая к помощи палочки, негромко произнес:

— Алохомора!

Несмотря на регулярные тренировки, беспалочковая магия все еще оставалась для Гарри крайне тяжелой в применении, и ему давались только самые простые из заклинаний. В этот раз выработанные навыки не подвели: замок послушно щелкнул.

— Спасибо, Гарри, — расплылся в улыбке Эрше, который за секунду до того таки ж выудил связку ключей из бездонных недр внутреннего кармана пиджака, и широко распахнул дверь. — Я сейчас поищу что-нибудь на ужин, а потом вы мне расскажете, что такого загадочного бессмертный бард упрятал в Эльсиноре.

С их прошлого посещения в квартире раввина ничего не изменилось. Прежняя спартанская обстановка — до странности уютная самим отсутствием излишеств. Выцветший коврик под ногами в прихожей, поскрипывающий паркет. Древний томик Торы на подставке, раскрытый в середине, и торчащая из него закладка с портретом Гэндальфа. Те же стеллажи с аккуратно расставленными книгами, тот же серебристый тополь за окном, сквозь крону которого пробиваются последние лучи заката, едва слышный говор соседей снизу.

Разувшись, Гарри забрел в ванную и плеснул себе в лицо холодной воды. Мысли вроде бы пришли в порядок, а тревога внутри, хоть и не улеглась полностью, но перестала сверлить ему внутренности, напоминая каждую минуту, что их песенка спета, все пропало, без защиты Айзентурма мир провалится в тартарары, игра окончена, и даже бороться нет смысла, кошмар, кошмар… Черта с два. В Айзентурме катастрофа, да. Но там работают умнейшие люди своего времени и великие маги. И это не первый кризис, с которым сталкиваются иллюминаты. Они разберутся с проблемой и снова выйдут победителями в схватке. А пока Братство сражается с неведомым врагом там, в Сумраке, его собственный долг — сделать все возможное здесь, если он хочет стать достойным звания иллюмината — просвещенного.

Он шумно выдохнул и решительно вышел из ванной. Машинально потянулся к выключателю, но в последний момент замер, вспомнив хитрый план Эрше с освещением. Мимо него в ванную скользнула Гермиона, неожиданно поцеловав его в щеку. Гарри расплылся в улыбке, и мир окончательно вернул себе прежние очертания. Катастрофа, говорите? Кто им грозит на этот раз? Очередной желающий власти над миром? Он здорово пожалеет, что связался с Айзентурмом.

Преисполненный оптимизма, Гарри разместился за обеденным столом, где хозяин уже накладывал на тарелки сомнительного вида салат. Через минуту, когда к ним присоединилась Гермиона, Эрше спросил:

— Так что же именно вы пытаетесь найти, ребята?

— В двух словах тут и не расскажешь, Эрше, — сказала Гермиона. — Вы хорошо помните, что происходило в 1600 году?

— Смутно, — пожал плечами раввин. — Я был ребенком тогда. Ребенком, который умирал и вдруг получил чудесное избавление от чумы. Боюсь, многое могло ускользнуть от моего внимания… Но я, конечно, попытаюсь вспомнить все, что смогу.

— И вы встречались с Тихо Браге лично?

— Ну, не я сам, конечно… Тихо Браге приходил в гости к моему деду, и они о чем-то подолгу беседовали, удалившись от всех. Мне же не довелось перекинуться с ним и парой слов. А однажды, еще до моего… обращения, они собрались вчетвером: мой дед, Тихо Браге, Иоганн Кеплер и этот алхимик, пан Фламель. До поздней ночи что-то обсуждали, а потом мне стало хуже, и… И все. Следующее мое воспоминание — я просыпаюсь абсолютно здоровым, и дед в слезах заключает меня в объятия. Вряд ли в этом деле от меня будет много толку, ребята. Но если вы расскажете мне обо всем подробней, я, возможно, припомню что-нибудь еще.

Гермиона кивнула и принялась рассказывать. Гарри невольно заслушался, заново переживая всю эту историю, несмотря на то, что знал ее в деталях. Когда речь зашла об угрозе разрушения Банд-Дарваджа, раввин закивал и сказал:

— Эту часть я уже слышал.

Он отодвинул пустую тарелку и наморщил лоб, должно быть, копаясь в самых ранних из своих воспоминаний. Потом вздохнул и покачал головой:

— Сожалею, пани Грейнджер. Пока ничего в голову не приходит. Разве что… За день или два до этого разговора с участием пана Фламеля деду доставили странное письмо. Нет, я не видел, кто именно, я тогда уже слег.

— А что в нем было странного? — спросил Гарри.

— Конверт. Ко мне лишний раз никто не подходил близко, так что я мало что рассмотрел. Но я точно помню большой серый конверт с изображением птицы.

— Птицы?

— Ну да. Не могу сказать, правда, что это за птица. Тогда я решил для себя, что это, должно быть, геральдический орел, но, честно говоря, на орла не очень похоже. С другой стороны, орнитолог из меня негодный, так что не поручусь. Помню только ее цвет — огненно-красный. Такой красивый оттенок, яркий — птица почти светилась. В XVII веке яркие цвета сложно было встретить, особенно в городе. Я подумал, что это письмо от какой-то очень знатной особы… А когда дед прочел письмо, то очень долго молчал и только ходил по дому взад-вперед.

Гарри и Гермиона переглянулись.

— Думаете, это и была весточка от Шекспира? — спросил Эрше.

— Вполне возможно, — кивнула Гермиона. — Да. По времени как раз сходится. Вот только…

— Чепуха какая-то получается, — возразил Гарри. — Шекспир хотел сообщить что-то Тихо Браге, но зачем-то написал Махаралю, а в Лондон в итоге явился Фламель… то есть Игнотус. Неудивительно, что все сорвалось.

— Если бы мы только знали, о чем в нем шла речь, — со вздохом ответила Гермиона. — Но Махараль наверняка уничтожил его по прочтении, и теперь мы можем разве что отыскать отправителя.

— Но как?

— По эмблеме. Огненно-красная птица на конверте: нужно изучить геральдику того периода и проверить, у кого из английской аристократии использовался такой символ.

— Если только письмо из Англии, — заметил Гарри.

— Может и нет, — пожала плечами Гермиона. — Но Англия вероятней, и к тому же, мы все равно собираемся туда заехать. Если ничего не найдем, тогда уже будем думать о других возможностях.

Гарри только рассеянно кивнул. Наверное, у Гермионы в голове уже сложился какой-то план, но сам он с трудом представлял, как вообще подступиться к этой задаче. Ну допустим, они засядут в библиотеке штудировать справочники по геральдическим символам елизаветинской эпохи. Возможно, даже выяснят, кто из аристократов использовал похожую символику… А дальше? Гарри живо представил себе, как они с Гермионой заявляются на порог каких-нибудь Малфоев — в его представлении это почему-то были именно Малфои, — и объясняют ошарашенным чистокровкам, что-де их предки в 1600 году отправили некое письмо пражскому раввину. Сцена, возникшая перед ним, оказалась настолько яркой и подробной, а ошалелая физиономия стоящего в дверях Драко — настолько глупой, что он прыснул с чаем во рту, забрызгав стол и немедленно закашлявшись.

Эрше подскочил и постучал его по спине, отчего Гарри подавился остатками чая. Гермиона бросила на него страдальческий взгляд и сказала:

— Анапнео!

Кашель прекратился, и Гарри, чувствуя прилив благодарности, свободно вдохнул.

* * *

Гарри перелистнул страницу и вгляделся в архаичный текст, стараясь понять его смысл. Через мгновение он осознал, что совершенно не помнит содержимого предыдущей страницы, и тяжело вздохнул. Он, конечно, сам виноват. Вообразил, что может чем-то помочь Гермионе в расшифровке, а сам, развалившись на диване, только механически листает томик, который отыскал на книжных полках Эрше. Справедливости ради, думать о «Гамлете» в таких условиях чертовски тяжело, и не только из-за нависшей над ними общепланетной угрозы.

Гарри покосился на Гермиону. Его подруга лежала рядом с коллекционным изданием шекспировских трагедий в руках, положив голову ему на плечо. Как обычно от ее прикосновения, мысли то и дело сбивались, тонули в волнах нежности, из-за чего отчаянно хотелось обнять Гермиону, прижать к себе, защитить, загородить собой от всего мира… И тогда просыпалось критическое мышление, напоминая ему, что нет, это не он, а Гермиона сейчас стоит между человечеством и несущейся к ним неизбежной гибелью. Рактавиджа — напасть, с которой не смогли совладать сами боги, — и хрупкая девичья фигурка, вставшая на пути немыслимого зла. Гермиона, отважно смотрящая в глаза безумному демону, что пожирает самого себя.

Он отложил книгу и обнял Гермиону обеими руками. Она удивленно посмотрела в ответ, но ответила на объятия, прошептав:

— Что такое, Гарри?

— Не хочу, чтобы с тобой случилось что-то плохое, — сказал он. — И мало что могу сделать. Мне даже понять этого «Гамлета» непросто, чего уж там про какие-то шифры говорить…

— Просто будь рядом, хорошо? — улыбнулась она.

— Толку-то от меня…

— Гарри, когда ты со мной, я сильнее всех. Я решу любую задачу, просто дай мне немного времени… И не оставляй меня.

— Ни через сорок лет… Никогда, — пробормотал он, проглотив слезы.

Почему-то именно эти слова Эйлин из рукописи Игнотуса, впервые произнесенные сотни лет назад, намертво засели в памяти. Сотни лет! Немыслимый срок: за это время успевают родиться и обрушиться в пыль целые империи. Насколько сильной должна быть любовь, чтобы выдержать все, что на нее обрушит ход истории? Выстоять перед бесконечной чередой счастья и боли, из которых и состоит настоящая жизнь?

— Гермиона… — сказал он внезапно охрипшим голосом, — для меня нет никого ближе, чем ты. Понимаешь? Я по-прежнему считаю, что толку от меня никакого, но я всегда буду рядом.

Вместо ответа она поцеловала его, и на минуту Гарри забыл, как дышать. Спасли его только громкие шаги Эрше у двери, сопровождаемые деликатным покашливанием. Когда раввин вошел в комнату, Гарри, отчего-то краснее рака, уже сидел на диване, держа в руках книгу и пытаясь изобразить сосредоточенность.

— Вот здесь немного денег, — сказал Эрше, положив пачку купюр на стол. — Хватит, чтобы добраться до Ингольштадта, а потом и до Лондона. Такой ведь у вас план?

Гарри благодарно кивнул и отозвался:

— Мы обязательно вернем при первой возможности, Эрше.

Тот отмахнулся.

— Да не берите в голову. Я бы их все равно не использовал. У меня эти доллары и лежат с незапамятных времен — специально на случай вроде этого.

— Спасибо, Эрше, — серьезно сказала Гермиона. — Вряд ли мы ограничимся Лондоном, но в Англии нам будет от кого получить помощь.

— Хогвартс?

— Да… Но, наверное, не сразу. Я думаю, до Хогвартса нам следует заехать в Оксфорд.

— В Оксфорд? — удивился Гарри. — Зачем?

— Джоан Кларк, помнишь? Криптограф из группы Тьюринга. Нам понадобится вся помощь, которую нам смогут оказать, и с этим никто не справится лучше, чем иллюминат, в совершенстве знающий криптографию. Жаль, что мы не успели взять ее адрес у Квиррелла…

Эрше удивленно поднял голову.

— Пани Кларк? Я знаю ее со времени войны. Многих знаю на самом деле… Если вы дадите мне немного времени, завтра я скажу вам точный адрес: у нас есть общие знакомые. Все равно понадобится в город за билетами выбираться. А пока пожелаю вам спокойной ночи, ребята.

Он уже был в дверях, когда Гермиона сказал:

— Эрше, может, все же отправитесь вместе с нами? Если мы найдем способ попасть в Сумрак, то сможем все вместе эвакуироваться. А если даже нет, вы могли бы здорово помочь нам.

— Ну, я немало могу для вас сделать, даже не покидая квартиры, — улыбнулся тот, остановившись. — Думаю, лучше мне остаться здесь.

— Но почему? — не выдержал Гарри.

Раввин ответил благожелательно-терпеливым взглядом, и Гарри каким-то образом понял, что сейчас услышит. Стоило ли надеяться на иной исход?

— Гарри, Гарри… — проговорил Эрше. — Я знаю, вы боитесь за меня и, справедливости ради, это не беспочвенно: я и впрямь не раз ходил по краю могилы. Каждый раз появляется что-то новое, к чему не готов ни я, ни кто-либо еще. Мир, знаете ли, постоянно меняется, но, думаю, это хорошо в конечном итоге. За все эти столетия он изменился до неузнаваемости, и в основном в лучшую сторону. Стал мудрее. Добрее и чище, что бы там ни утверждали пессимисты — я видел все это воочию. Но по моему глубокому убеждению, некоторые вещи должны оставаться прежними, несмотря ни на что. Одна из них — голем, защищающий Прагу. Даже если миру суждено погибнуть, — а я в это не верю, — я все равно останусь там, где мое место. Поэтому… спокойной ночи.

Гермиона проводила его задумчивым взглядом, и Гарри даже показалось, что она пропустила мимо ушей все сказанное. Ему был знаком этот взгляд — сфокусированный на чем-то далеко за спиной собеседника. Новая идея? Он осторожно коснулся ее ладони, и Гермиона вздрогнула, возвращаясь из далекого дворца собственного разума.

— Это феникс, — негромко сказала она.

— Что-что?

— Эмблема на конверте. Никакой не геральдический орел. Наверняка феникс. Маленький Йозеф никогда не видел этих птиц, потому и не узнал, а позже просто не задумывался.

— Феникс, — нахмурившись, повторил Гарри. — Значит, профессор Дамблдор может знать что-то. Возможно, кто-то из его предков замешан.

Гермиона кивнула и, потянувшись к Гарри, снова положила голову ему на плечо.

— Кроме того, мне очень хорошо известно, на чьем гербе в елизаветинские времена изображался феникс, — сказала она и, перехватив его вопросительный взгляд, улыбнулась: — Да, Шекспир писал об этом. Открытым текстом, и не раз.

Просвещенный Квиррелл не раз терял сознание: сама должность профессора боевой магии подразумевает не слишком бережное к себе отношение. Еще в период учебы на Когтевране, когда он не пропускал ни одного поединка в дуэльном клубе и рвался в бой при каждой возможности — в том числе и со старшекурсниками, превосходящими по мастерству и опыту. Преподаватели и студенты, глядя на мрачную непреклонность юного Квиринуса, гадали, отчего так ошиблась Распределяющая Шляпа. Разве не очевидно, что этот одержимый сражениями юноша должен учиться на Гриффиндоре? Или, быть может, в его душе угнездилась совсем иная страсть — темная жажда персональной власти, открывающая широкий путь на факультет Слизерин? Уж точно не Когтевран с его холодным созерцанием сущности бытия, отстраненным познанием глубинных взаимосвязей и несгибаемым самоконтролем.

Квиррелла уважали. В этом мальчишке, который раз за разом проигрывал в неравных поединках, даже надменные старшекурсники видели что-то, отчего насмешливое выражение само собой покидало их лица, едва они вставали напротив с палочкой наизготовку. Что-то в его взгляде казалось настолько неуютным, что невольно заставляло наносить встречные и упреждающие удары много сильней, чем требовалось. Трижды потерявшего сознание Квиринуса уносили в лазарет, но, едва встав с больничной койки, он спокойно брался за старое, и все вокруг только понимающе кивали: Гриффиндор, конечно. Нет, что вы, коллега, это Слизерин, без сомнения.

Как одни, так и другие ошибались, а Шляпа — нет. Возможно, они слишком торопились отвести глаза от взгляда странного студента, который с ледяным вниманием впитывал все — каждое свое поражение и каждую победу. Особенно поражение, ибо только с поражением приходит настоящий опыт. Вступить в бой, использовать привычную стратегию и победить — что может быть скучнее? В следующий раз ты поступишь ровно так же и не узнаешь ничего нового. Квиринус раз за разом бросал вызов тем, кто был сильнее. Он проигрывал и запоминал: свои и чужие слабые стороны, тактические приемы, тонкие особенности защитных чар и атакующих заклинаний. С отрешенностью мудреца он постигал искусство боя, погружаясь в него так, как иные проводили годы за исследованиями глубин алхимии или истории античной магии. Квиррелл был истинным когтевранцем, и не страшился раз-другой потерять сознание ради толики новых знаний. Он с готовностью принес бы и куда более серьезные жертвы.

Тупая боль в спине запульсировала, и медленный, тягучий поток его воспоминаний прервался. Что произошло? Он снова совершил ошибку, вот что. Враг оказался проворней и сильнее, его удар — безжалостным и точным. Следует извлечь опыт из поражения и больше не повторять эту ошибку: впереди слишком много других. Квиррелл попытался разлепить веки: со второго раза у него получилось. Поднять руку оказалось сложнее: ладонь, будто налитая свинцом, норовила рухнуть обратно на простыню.

— Квиринус, — услышал он сквозь навязчивый звон в ушах. — Как ты?

Марси здесь. Квиррелл повернул голову на голос и сощурился от мертвенного света Люмоса. Он лежал где-то в больничном крыле, но что случилось с освещением? Ах да. Взрыв.

— Вроде живой, — проговорил он, едва ворочая пересохшим языком. — Долго я был в отключке?

— Сутки. Тебя почти насквозь проткнуло куском платформы, — ответила сестра, не удержавшись от дрожи в голосе. — Напугал меня больше, чем взрыв. Я даже подумала, что…

Она присела на край его кровати, и Квиррелл поспешно выдавил подобие усмешки:

— Издеваешься, да? Чтоб я отправился на тот свет из-за паршивого осколка…

— Ты просто себя не видел. И эту чертову железяку тоже. Когда мы с просвещенным Крюгером тебя дотащили, ты был бледнее инфернала и почти не дышал. И вокруг такое творилось…

Она обернулась на скрип двери и кивнула вошедшей Краузе. Та поспешила к постели пациента и, коснувшись пальцами лба Квиррелла, на минуту замерла. Изменения, которые она уловила в его состоянии, должно быть, показались ей удовлетворительными, поэтому она одобрительно хмыкнула и заговорила:

— Завтра утром будете как огурчик, просвещенный Квиррелл. Но несколько часов от болей в спине придется помучиться — цена за ускоренное сращение тканей. Вам повезло, что спинной мозг не пострадал — с ним все куда дольше. Некоторым повезло меньше.

— Есть жертвы?

— Возможно.

— Что значит «возможно»?

— То, что у нас до сих пор полный хаос. Три верхних этажа Башни обратились в пыль. Там редко кто бывает, конечно, но кто поручится? Системы наблюдения больше не работают, Гипертьюринг тоже. Пока что недосчитались двух студентов. Один человек из технического персонала тоже пропал без вести, и еще домовой эльф… Все время забываю имя… Да, Перки. Помните его? Трупов нет, так что, возможно, они покинули Сумрак незадолго до катастрофы или… или что-нибудь еще. Не знаю.

— А раненые?

— Раненых, увы, множество.

Она жестом повысила яркость парящего в воздухе сгустка света и кивнула в противоположную сторону палаты. Квиррелл, поморщившись от резкой боли в спине, развернулся. Койки были заняты пациентами — все до единой. В основном студенты, отметил про себя Квиррелл. Многие без сознания… Или просто спящие: медицинские процедуры просвещенной Краузе обычно подразумевали погружение пациента в глубокий сон во избежание крайне неприятных ощущений.

— Это далеко не все, — продолжала Краузе. — Больше половины, из тех, у кого не настолько серьезные травмы, пришлось положить у себя дома. За ними присматривают, конечно.

— Установили, как это вообще произошло?

— Ох, профессор… Уж простите, но я даже не интересовалась. Сутки на ногах — сами понимаете. Через час ареопаг собирается, а у меня просто не будет времени. Так, что, если прямо сейчас моя помощь не требуется…

— Помогите мне встать.

— И не подумаю, — категорично заявила она, делая шаг в сторону. — Я уже сказала: завтра утром.

— Я должен быть на собрании. Первые часы после диверсии — самые важные. Так что, будьте добры, если у вас есть подходящие стимуляторы…

— Профессор Квиррелл! Я говорила, что не выношу капризных пациентов?

— Если мои опасения оправдаются, скоро у вас будут не пациенты, а трупы. Так что помогите мне встать. У нас чертовски мало времени.

Краузе возмущенно поджала губы и, шагнув к стеклянному шкафчику у стена, сняла с верхней полки флакон с маслянистой прозрачной жидкостью. Наполнив столовую ложку его содержимым, она встала у постели Квиррелла и проговорила:

— Сегодня это поставит вас на ноги, просвещенный, но за последствия я ответственность нести не собираюсь, так и знайте.

— Спасибо, я в курсе, как работают стимуляторы, — усмехнулся он. — И не против побыть пару дней сонной мухой…

— Ни черта вы не знаете, профессор Квиррелл, — вспыхнула она. — Этой выходкой вы замедлите восстановление, и как минимум неделю бессонных ночей я вам гарантирую. И хорошо, если только это.

— Квиринус, может быть, лучше… — подала голос Марси.

— Цена меня устраивает, — спокойно сказал Квиррелл.

Краузе закатила глаза и глубоко вздохнула. Затем с помощью Марселин приподняла голову раненому профессору и поднесла ложку со снадобьем к его губам. Квиррелл проглотил жидкость, немедленно ощутив жар, распространяющийся внутри, словно бы он отведал перцовой настойки. Прислушавшись к своим ощущениям, он неторопливо сел на кровати и спросил:

— Где мой тюрбан?

Просвещенная Краузе уже раскрыла рот, чтобы ответить какой-нибудь резкостью, но Марселин, наклонившись к ней, заговорщически прошептала:

— Он даже душ в нем принимает.

* * *

По непроницаемым лицам собравшихся просвещенных невозможно было догадаться о происшедшем. Если бы не перевязанная рука Конрада Леманна и пара свежих ссадин на лбу и щеке Генриха Крюгера, можно было бы счесть, что это обычное плановое собрание ареопага. Одно из тех, на котором обсуждаются проблемы поставок или результаты исследований. Но нет. Еще до начала Квиррелл успел ознакомиться с общими масштабами катастрофы и теперь мысленно перебирал возможности, которые могли привести к такому исходу. Без сомнения, это диверсия — здесь не было места случайности. Виновники тоже вроде бы известны. И все же…

Квиррелл никогда не совершал ошибку многих умников, недооценивая интуицию. Интуиция — голос разума, той его части, которая непрестанно работает глубоко под слоем сознательного восприятия. Сейчас интуиция билась птицей в клетке, пытаясь донести до своего хозяина то важное, что его угораздило упустить. Квиррелл поднял взгляд на человека, который был рядом в момент катастрофы.

— Рад, что вы уцелели, просвещенный Крюгер, — сказал он. — Успели переместиться до взрыва?

— Успел включить щит, — отозвался тот. — К несчастью, его мощности не хватило: взрыв был слишком силен и слишком близок. Но это просто царапины. А вот нашему гостю из Китая повезло меньше.

— Сюэ Вэйдун мертв? — поднял бровь Квиррелл. — Просвещенная Краузе не говорила, что есть жертвы.

— Он выжил, — отозвался Адам Вейсгаупт. — Однако получил тяжелые ранения и еще не пришел в сознание. Я распорядился поместить его в отдельную комнату. С охраной. Двое наших сотрудников…

— Почему не големы? — быстро спросил Квиррелл.

— Это отдельный вопрос, который нам следует обсудить, просвещенный Квиррелл. Если вкратце… С големами может быть что-то не так. Мы пока не уверены.

Големы? Безропотные, исполнительные рабы, готовые ждать тысячи лет без движения, пока не услышат приказ, отданный хозяином. Если их поведение отличается от ожидаемого, это может значить только одно: у них появился новый хозяин. Квиррелл никогда не жаловался на отсутствие хладнокровия. Оказаться в логове врага в одиночку — нечто в порядке вещей. Попасть в плен и столкнуться с перспективой пыток — не вопрос, в жизни всякое бывает. Но на этот раз… Отрезанный от мира город и академия. Сотни детей вокруг, ожидающих защиты от сильных и опытных просвещенных. Ничего не подозревающие сотрудники, на чьих плечах держится Братство. И големы, которые, возможно, уже не принадлежат им — у каждого дома, в каждом крупном помещении, везде. Стоит только отдать им приказ, и все будет кончено за несколько минут.

— Просвещеный Ланге провел расследование и выяснил, — продолжил Вейсгаупт, — что непосредственным источником разрушения стал, по всей вероятности Гипертьюринг.

— Что-что? — поднял взгляд Квиррелл. — Кто-то взломал систему?

— Очевидно, — вмешался Зигмунд Ланге. — Но мы до сих пор не знаем, каким образом. Оперативная память была очищена, журнал транзакций и файлы протокола — тоже… вместе с половиной операционной системы. Кто бы ни проделал все это, он умеет заметать следы. Я сам не смог бы лучше.

— Источник вредоносного кода тоже неизвестен?

— Увы. Я могу лишь предположить, что после снятия внешней защиты кто-то воспользовался уязвимостью в протоколе обмена данными с периферийными устройствами. Но, признаться, я не представлял, что это возможно. Протокол слишком прост, и вряд ли мы могли не замечать критическую уязвимость так долго. Как бы то ни было, Гипертьюринг исполнил этот код, который предписывал перевести генератор Сумрака и транспортный терминал, использующий такое же метрическое ядро, в неустойчивый режим. Результат налицо.

— Взлом произошел за считаные секунды, — задумчиво произнес Квиррелл. — Следовательно, код был подготовлен заранее, и диверсант просто ожидал, когда будет снята защита, чтобы запустить его на выполнение. Кроме того, он обязан был прекрасно знать протокол обмена данными, а заодно — принцип работы метрического ядра, о котором нам самим мало что известно. Пока что я вижу только одну возможность.

— Китайцы? — спросил Вейсгаупт.

Квиррелл кивнул.

— Все же, несмотря на то, что с Юнь-Бао у нас не раз были трения, я не имею представления, зачем это могло им понадобиться. Допускаю, что эти двое сами ничего не знали.

— Вы серьезно?

— Да, такое возможно. Кто-то мог внедрить вредоносный код непосредственно в их транспортный терминал, и тому просто оставалось ждать подключения к Гипертьюрингу. Как вы помните, именно с помощью специалистов из Юнь-Бао мы построили генератор Сумрака, так что необходимые знания у них есть. Сюэ Вэйдун и Чжун Ли могли быть просто пешками, но кто-то из их школы, как видно, очень не рад нашему существованию.

— Кажется разумным, просвещенный Квиррелл, — со вздохом отозвался Зигмунд Ланге. — Но есть одна нестыковка. Они вряд ли могли знать архитектуру Гипертьюринга и особенности его операционной системы. Это закрытые данные. Я только что подумал… Есть и другая возможность для взлома — помещение Гипертьюринга. Кто-то имеющий доступ и обладающий необходимыми знаниями мог попросту войти в наш информационный центр и запустить код на исполнение, как это сделала два года назад Эльза Фриз. Иными словами, это кто-то из наших, причем, вероятней всего, я сам.

Все замерли. Обычно невозмутимый Адам Вейсгаупт закашлялся и обратил пораженный взгляд на просвещенного.

— Простите… что вы хотите этим сказать?

— Конечно, по доброй воле я не сделал бы ничего подобного, — проговорил Ланге с горькой усмешкой. — Однако я мог стать жертвой Империуса и выполнить все необходимые действия. Я отлично знаю архитектуру Гипертьюринга, поскольку участвовал в ее проектировании. И у меня был доступ высшего уровня. Нет, я не помню, чтобы делал нечто подобное. Но для толкового мага стереть мои воспоминания — не проблема, насколько я понимаю. Поэтому до того, как я займусь восстановлением операционной системы, я бы хотел пройти полную диагностику у просвещенной Краузе. Империус должен оставлять следы, я ведь прав?

— Обычно так и есть, — кивнул Квиррелл, поморщившись от нового приступа боли в спине. — Спасибо, просвещенный Ланге. И, если уж мы рассматриваем эту гипотезу, вы не припоминаете, где могли подвергнуться воздействию?

— За последний месяц я не покидал Сумрак, — развел тот руками. — Поэтому либо воздействие было много раньше, либо кто-то добрался до меня в самом Айзентурме. А теперь, прошу прощения, я бы отправился на диагностику. Чем раньше мы убедимся, тем лучше.

Вейсгаупт кивнул и проводил уходящего Ланге мрачным взглядом, а потом заговорил:

— Теперь кое-что о последствиях. Думаю, все уже в заметили, что с разрушением Генератора пространство в Башне вернулось в исходное состояние. Больше никакой имитации одноэтажной структуры и никакой многосвязности, так что в ближайшее время всем маглам придется гораздо больше ходить, причем в основном по лестницам. Что гораздо хуже, защитные барьеры перестали действовать. Опасная фауна Сумрака обычно не склонна к миграции, однако следует подготовиться к нападению. Если сюда проникнет одна из тех летающих тварей с территории Северной Америки, нам всем придется несладко.

— Я уже выставила временные щиты, — жеманно потянувшись, промурлыкала Зельда Штейн, которая уже вернулась в привычный образ легкомысленной светской кокетки. — Так просто сюда никто не войдет.

— Есть и другая проблема, — продолжал Вейсгаупт. — Возможно, следовало бы с нее и начать. У нас больше нет никакой связи с внешним миром.

— Как насчет патронуса? — спросил Квиррелл. — Вскоре после диверсии я смог отправить его за пределы Сумрака…

— Больше такой возможности нет, — перебил его до сих пор молчавший Конрад Леманн. — Патронуса удается вызвать, но он больше не в силах найти Землю.

Квиррелл повернулся к профессору трансфигурации. Тот сидел, скрючившись в своем кресле и баюкая перевязанную руку. Судя по капелькам пота и окаменевшему лицу, просвещенный пострадал не меньше Квиррелла. Множественный перелом? Просто чудо, что никто из них не погиб. Каждый из иллюминатов — хорош в своей области, каждый из них — мастер выживания, но их противник тоже не лыком шит. Одним ударом поставить Айзентурм на грань гибели — то, что за долгое время не удалось даже нацистам со всеми их ресурсами… Впрочем, а кто сказал, что это не они?

— Кому же это могло понадобиться? — пробормотал Квиррелл, обращаясь больше к самому себе, чем к окружающим.

— Хороший вопрос, просвещенный, — отозвался Вейсгаупт. — На нас многие точат зуб, но кто из них ненавидит нас настолько, чтобы расправиться с Орденом сейчас, оставшись на гибнущей Земле?

— Возможно, они просто не знают о наших инициативах, — пробурчала Августа Кох, которой, похоже, меньше всех досталось в результате катастрофы.

— Прекрасно разбираются в нашей технической инфраструктуре, но не знают, чем мы занимаемся? — усмехнулся Квиррелл. — Как бы не так. Нас не пытались уничтожить, просвещенная Кох. Кто-то просто пытался сорвать эвакуацию.

— Какой-то культ конца света? — иронично изогнула бровь Августа. — Безумцы, ждущие, когда на заблудшую землю сойдет Рактавиджа во всем своем величии, дабы пожрать нечестивых, и тому подобная чушь? Не думаю, что вы всерьез, просвещенный Квиррелл.

— Нет, я не думаю ничего подобного, — ровно ответил профессор, проигнорировав шпильку. — Однако некая организация может всерьез полагать, что у нее есть собственный рецепт спасения. Возможно, способ контролировать репликацию или поддерживать Банд-Дарваджа в запертом состоянии. Возможно даже, что они в этом правы. Каким-то образом мы со своей эвакуацией перешли им дорогу, и от нас попросту избавились.

— Поддерживать Банд-Дарваджа? — нахмурился Вейсгаупт. — Но ведь это значит, что…

Квиррелл кивнул.

— Да. Я думаю, они владеют артефактом и охраняют его. Вероятно, занимаются этим не первое столетие. Это объясняет, почему никто не мог найти Банд-Дарваджа все это время. Игнотусу и его потомкам, равно как и монахам Шамбалы попросту активно мешали. И черт меня побери, если я знаю, что это за организация. Но уж точно не Аненербе и не Юнь-Бао.

Наступило молчание: все, как видно, переваривали сказанное Квирреллом. Он и сам чувствовал смятение от только что сделанного вывода. Какая организация может хранить анонимность в течение столетий, ничем не выдавая своего существования? Это немыслимо, это противно человеческой психологии. Все так называемые тайные общества обнаруживали себя в кратчайшие сроки, подчас — в первые же годы. Они могли успешно работать в подполье, избегая внимания властей и даже внедряясь во властные структуры, как делали и сами иллюминаты, они могли вводить в заблуждение обывателей, но не было в истории ни одной организации, способной хранить тайну своего существования столетиями…

Квиррелл ощутил фальшь в собственных рассуждениях и прикрыл глаза, погружаясь в пространство чистой логики, над которым не властны никакие когнитивные искажения. Не существует идеальных тайн, как не бывает идеальных преступлений. Преступник всегда оставляет следы, по которым его можно найти, а тайна рано или поздно выходит за пределы организации. Но откуда это известно? Да ниоткуда. Никто не слышал об идеальных преступлениях просто потому, что они идеальны — преступник не оставил следов. Никто не слышал о безупречных тайных организациях, потому что они смогли сохранить свою тайну.

И вот оно, свершилось. Иллюминаты стали жертвой именно такого преступления, совершенного именно таким обществом. Кто-то легким движением смахнул их со своего пути, не оставив следов. Без лишней крови, без пафоса и драмы, подобно хирургу, ампутирующему конечность.

— Теперь основной вопрос, — заговорил Генрих Крюгер, — что делать дальше.

— Полагаю, Гипертьюринг скоро заработает, — отозвался Вейсгаупт. — Вы сможете восстановить генератор Сумрака, просвещенный Крюгер?

— Не знаю. Может быть, если Сюэ Вэйдун пожелает и сможет оказать помощь… Метрическое ядро — это скорей по его части. Но, да простит меня просвещенный Квиррелл, я по-прежнему сильно сомневаюсь в невиновности этой парочки из Юнь-Бао. У нас уже были вооруженные столкновения с их людьми.

— В таком случае, когда шэньши Сюэ придет в себя, займитесь этим. Просвещенный Квиррелл, вам следует расследовать все, что относится к диверсии. Возможно, обнаружив диверсанта, мы сможем выяснить и все остальное… Конечно, если преступник еще не покинул Сумрак. Если вопросов нет…

— У меня есть один вопрос, просвещенный Вейсгаупт, — сказал Квиррелл.

— Слушаю вас.

— Вы упомянули о каких-то проблемах с големами. Что именно случилось?

— Мда… Проблема есть. Именно поэтому я отправил почти всех големов охранять периметр пара-Ингольштадта, подальше от обитаемой зоны. В случае чего мы успеем отреагировать. Что до самой проблемы… Я покажу вам.

* * *

Они миновали стражу, выставленную у входа в подземный ярус Башни, — двух молодых магов, совсем недавно завершивших обучение в академии, и подошли к двери. Пять дюймов зачарованной стали, за которыми располагалась внешняя контрольная зона Штальбокса, бесшумно скользнули в сторону, пропуская визитеров, и так же, без единого звука, перекрыли выход у них за спиной. Дверь во внутреннее помещение обычно открывалась по голосовой команде Гипертьюрингу, но создатели тюрьмы предусмотрели и вторую возможность.

Вейсгаупт ввел шестизначный код на клавиатуре рядом со входом. Вспыхнул предупреждающий красный индикатор, и дверь отъехала в сторону, пропуская их во внутреннее помещение. Штальбокс был спроектирован для того, чтобы удержать внутри кого и что угодно. Невероятно прочные стены, целая система охранных, антитрансгрессионных и антитрансфигурационных чар, мощные электромагниты, автономное питание и возможность за секунду залить помещение горячей плазмой в теории делали это сооружение идеальной тюрьмой, способной сдержать и подавить даже натиск реплицирующейся глины Эдема. Именно здесь Квиррелл организовал временную лабораторию прошлым летом.

Когда они вошли, приглушенный свет стал ярче, высветив трех неподвижных големов в центре бокса. Двое из них застыли в позе вечной готовности, повинуясь приказу ареопага. С третьим големом, стоящим между ними, что-то происходило. Квиррелл осторожно шагнул ближе, всматриваясь. Голем ссутулился, его голова и руки безвольно повисли. По бугристой поверхности тела время от времени проносилась дрожь, и тогда голем тихо и невнятно произносил что-то. Звучание отдельных слов показалось Квирреллу смутно знакомым, и он без лишних церемоний обратился к пленнику:

— Голем! Ты меня слышишь?

Два голема-стража одарили его взглядом, но ничего не сказали: их способности к пониманию контекста позволяли делать правильные выводы о том, к кому он обращается.

— Слышу, — глухо отозвался центральный голем. — Слышу. Кхуу.

— Что ты только что сказал?

— Я сказал, что слышу. К’аа кхуу ч’и.

Квиррелла будто окатили ледяной водой: он вспомнил, где слышал этот язык. И все же… Надо удостовериться.

— Что с тобой случилось? — спросил он.

— Ничего. Ничего. Ч’ави.

— Где ты был в момент взрыва?

— Не был. Йииу ви.

— Что значит «не был»? Где…

— Не был. Не существовал. Йииу ви. Йиику ви.

Квиррелл, нахмурившись, обернулся к Вейсгаупту и спросил:

— Он точно один из наших?

— Какие еще варианты? — пожал тот плечами. — Впрочем, можно проверить. Голем! Ты знаешь, кто я такой?

— Знаю. Знаю. К’аа цаа. Глава Ордена Иллюминатов. Цаа. Просвещенный Адам Вейсгаупт. Цаа. Директор техномагической академии Айзентурм. Цаа. Цаа.

— Если тебя не существовало в момент взрыва, — снова вмешался Квиррелл, — то когда же ты появился?

— Нет. Не появился. К’аа йиику ви.

Квиррелл тронул за локоть главу Ордена и кивнул на оставшуюся за спиной дверь. Тот, похоже, был несколько удивлен столь ранним завершением допроса, но спорить не стал и, бросив последний взгляд на странного голема, прошествовал к выходу. Когда они за ними закрылась внешняя дверь, Квиррелл заговорил:

— Что ж, мне теперь ясны две вещи. Во-первых, язык, на котором голем иногда говорит… Я уже слышал его. Нет, я не понимаю ни слова, но звучание ни с чем не спутаешь.

— Неужели что-то из койсанских наречий? — спросил Вейсгаупт. — Эти щелкающие согласные… Я помню, вы рассказывали про ваш визит в Хамирави, но не знал, что такая речь там до сих пор в ходу.

— Куда древнее, просвещенный Вейсгаупт. Это язык Атлантиды.

Вейсгаупт встал как вкопанный.

— Что вы сказали?

Квиррелл усмехнулся, глядя на обычно невозмутимое лицо старейшего из иллюминатов, которое теперь выражало бескрайнее удивление.

— Подземелье Эмерика Отъявленного в Скорхилле, — сжалился он наконец, распахивая дверь Башни. — Помните ту историю с зеркальным амулетом? Вот где я впервые услышал слова этого языка. Кроме того, я догадываюсь, в чем проблема с нашим големом…

— Просвещенный Вейсгаупт! — донесся до них голос Герды Краузе, спешившей к ним через главный холл. — По поводу профессора Ланге…

Судя по лихорадочно блестевшим глазам и учащенному дыханию, она только приняла очередную дозу стимулятора. Сколько времени она уже на ногах? Квиррелл только покачал головой, представив себе, каковы для нее будут последствия этого аврала.

— Что-то обнаружилось? — спросил Вейсгаупт. — Его действительно обработали Империусом?

— Нет. Ни малейших следов контроля над разумом. Ни чар, ни психотропных препаратов. Все психические реакции в норме, если не считать усталости. Он абсолютно чист, просвещенный Вейсгаупт. И еще… Этот китаец, Сюэ Вэйдун, пришел в сознание и желает поговорить с профессором Квирреллом.

Билетов на поезд достать не удалось: по словам уставшей работницы справочного бюро, все места разобрали еще неделю назад. Гарри уже начал прокручивать в голове варианты безбилетного проезда с участием Конфундуса, Обливиэйта и трансфигурированных документов, но Эрше, беспечно махнув рукой, потащил их на автовокзал. Не прошло и часа, как они уже сидели в немыслимо комфортных креслах громадного междугороднего автобуса, глядя через стекло на удаляющуюся фигуру раввина.

— Хоть бы раз тут надолго задержаться, — вздохнул Гарри.

Гермиона молча сжала его руку, и он с усилием отвел взгляд от оставшихся позади очертаний Праги. Сколь многое способно произойти за какие-то шесть лет! Казалось бы, совсем недавно он считал лениво скользящие дни в пыльной каморке у Дурслей, и с ним не происходило ровным счетом ничего. Осточертевшая домашняя рутина, издевки Дадли, атмосфера всеобщего презрения и страха.

Затем, как лавина на голову, — Хогвартс, магия, друзья, которых у него никогда не было, и враги, о которых он не имел представления. Уже этого ему хватило бы на десяток жизней, но мойры, определяющие его судьбу, как видно, еще имели что-то про запас. Шесть лет — и вот он уже действует от лица тайного братства и носится по всему свету, пытаясь что-то сделать с надвигающейся на мир катастрофой. Даже для человека, который с младенчества рос в подобной атмосфере, все это — уже слишком.

Они пронеслись мимо стоящего на обочине автопоезда, окутанного сизыми клубами выхлопного газа. На мгновение беспорядочные завихрения дыма сложились в очертания лица, и Гарри поспешно отвернулся. Снова оно. Неужели его психика все же не выдержала давления обстоятельств и навалившейся ответственности, и теперь медленно соскальзывает в безумие?

— Сколько нам ехать? — спросил он, хотя и сам прекрасно знал.

— Пять с половиной часов, — удивленно посмотрела на него Гермиона, — Эрше ведь говорил. Доберемся до Мюнхена, а оттуда мы уже и сами можем трансгрессировать. Гарри… Что тебя беспокоит?

— Ты еще спрашиваешь? — слабо усмехнулся он.

— Как будто ты не понимаешь, о чем я. Я же вижу, что с тобой что-то происходит. И дело не в том, что мы отрезаны от Айзентурма.

Не выдержав ее пристального взгляда, он опустил голову. Гарри не сомневался, что она правильно поймет его состояние и, возможно, даже сможет придумать, как от него избавиться. Но нагромождать на Гермиону еще одну проблему, когда она должна быть целиком сосредоточена на решении задачи… Она ведь любит его и не отмахнется так просто от его проблем.

— Да все в порядке, — неубедительно улыбнувшись, сказал он, но так и не решился посмотреть ей в глаза. — Просто беспокоюсь об Эрше и…

— Гарри! Я знаю тебя достаточно долго, чтобы видеть, когда ты врешь. Расскажи мне, что случилось, ладно?

— У меня крыша едет, вот что, — выпалил он и, встретив ее непонимающий взгляд, пояснил: — По-моему, я схожу с ума. Мне постоянно какие-то лица мерещатся. И все время кажется, что… кто-то рядом. Уже не первый день. Началось еще в Айзентурме.

Он откинулся на мягкую спинку кресла и закрыл глаза, чтобы не видеть того, как она смотрит. С жалостью, как на неполноценного? Если так, то лучше ему и не знать. Он и без этого каждый день задавал себе вопрос, что она может находить в нем — в самом обычном маге-недоучке с несчастливым детством. С ее блистательным умом, с ее отвагой и силой воли — кем и чем он должен ей казаться? Особенно теперь, когда все его жалкие попытки дотянуться до уровня Гермионы пошли прахом.

— Что за лица? — услышал он вопрос, заданный деловитым тоном без каких-либо признаков жалости.

Он открыл глаза и недоверчиво покосился на Гермиону. Она смотрела озабоченно, слегка нахмурившись, но не демонстрировала ни капли жалостливой снисходительности. На сердце стало немного легче, и он, уже охотней, отозвался:

— В клубах дыма или пыли… или среди теней ночью. Или когда после яркого света пятна перед глазами плавают. Почему-то они постоянно складываются в изображение лица. Это не какое-то конкретное лицо. Просто лицо, и оно меняется. Да, я знаю, что это бред какой-то…

— Вовсе нет. Продолжай, пожалуйста.

— А больше нечего добавить. Только эти лица, и даже когда их нет, я постоянно чувствую на себе чей-то взгляд. Иногда удается отвлечься, но редко надолго. Почему ты так смотришь?

У Гарри будто мешок с плеч свалился. Если Гермиона тоже видит всю эту чертовщину, значит, дело не в нем… Пусть даже это означает, что кто-то и впрямь следит за ними.

— У меня тоже что-то странное с тех же пор, — помедлив, сказала Гермиона. — Не лица, нет… Символы.

— Какие символы?

— Любые. Буквы. Слова. Ты ведь знаешь, я всегда любила искать скрытые связи в тексте, оттого загадка Гёте настолько увлекла меня. Но сейчас это много сильнее и даже… болезненно. Я вижу слишком много связей, большинство из которых — наверняка бессмыслица. Пока ты не сказал, что сходишь с ума, мне казалось, что сумасшествие грозит мне самой.

Она усмехнулась и погладила его ладонь. Гарри наконец-то позволил себе облегченно выдохнуть, и его мысли покинули бесконечный цикл самоуничижения. Быть может, он все же не настолько никчемен в конечном итоге? Между его состоянием и состоянием Гермионы определенно есть что-то общее. Они оба видят порядок в игре случая, каждый на свой лад. Может ли это быть результатом какого-то проклятия?

— Наверное, так тебе даже легче будет расколоть код Шекспира, — улыбнулся он.

— Может быть… Но не обязательно. Я вижу слишком много смыслов в тексте, которых там никогда не было. Это отвлекает от настоящего смысла.

— А то, что ты сказала вчера про феникса… Как ты думаешь, это что-то настоящее?

— Здесь особых сомнений быть не может. Это даже не шифр. Феникс — хорошо известная эмблема Елизаветы I. Шекспир упоминал это в финале «Генриха VIII», а еще раньше — использовал этот символизм в стихотворении «Феникс и голубь»⁽¹⁾.

Гарри округлил глаза.

— Елизавета? Так ты думаешь, что Махараль получил послание от самой королевы?

— Или от кого-то из ее людей. Гарри, Елизавета наверняка имела какое-то отношение к этой истории. Я пока не имею представления, в чем состояла ее роль, но… Помнишь, что сказал Игнотус? Королева была на той самой постановке Гамлета в «Глобусе». И, похоже, не афишировала свой визит.

— Откуда это известно?

— Я не уверена, но… Несколько раз мне попадалось утверждение о том, что Елизавета I никогда не посещала «Глобус», несмотря на свою любовь к театру. А значит, единственный такой визит почему-то остался незамеченным.

— Что же такого она хотела сообщить… — пробормотал Гарри.

— Не знаю, — покачала головой Гермиона. — Но само участие королевы делает нашу задачу проще. Она ведь всегда на виду, и о ее жизни известно гораздо больше, чем о жизни того же Шекспира, в чьей биографии поныне хватает пробелов.

Гарри уже раскрыл было рот, чтобы возразить, но поймал на себе любопытный взгляд пассажира, занимавшего место через проход от них. Это был темноволосый, начинающий седеть мужчина средних лет с небольшой бородкой. Его национальность Гарри затруднялся определить. Длинное худое лицо, смуглая, обветренная кожа… Испанец, возможно? Турист, как и большинство в автобусе, — если судить лежащему на коленях футляру с зеркалкой. Что ему, черт возьми, от них понадобилось?

— Извините, — обратился к ним попутчик по-английски с едва заметным акцентом, обнажив частокол крупных белых зубов, что, вероятно, призвано было изображать дружелюбную улыбку. — Услышал, о чем вы говорите, и невольно заинтересовался.

— Любите Шекспира, должно быть? — с прохладцей в голосе спросила Гермиона.

— О да! — с готовностью закивал незнакомец, будто не замечая подозрительных взглядов. — Обожаю Шекспира. Даже играл Отелло в нашей любительской постановке, когда учился в политехническом.

Еще раз окинув взглядом собеседника, Гарри пришел к выводу, что роль ревнивого мавра тому и впрямь на редкость хорошо подходит. Почему-то очень легко было представить, как эта лучезарная улыбка вдруг обращается злобным оскалом, а в глазах вспыхивает неистовство. Только бы он не увязался за ними в Мюнхене…

— А вы, наверное… — начал было попутчик.

Гермиона не позволила ему сформулировать вопрос.

— В политехническом, значит? — скептически спросила она, и холода в ее голосе на этот раз хватило бы на ледовый стадион.

— Политехнический университет Каталонии, — снова расплылся в устрашающей улыбке незнакомец. — Меня Педро зовут.

Точно, испанец. Гарри мысленно добавил десять очков Гриффиндору, но сообщать свое имя в ответ не спешил. Гермиона также воздержалась от ритуала знакомства, сразу перейдя к делу:

— Так вы хотели что-то добавить?

— Нет-нет. Просто с удовольствием слушал. Вы ж знаете, как это бывает: заговорит кто-то рядом на интересную тему, и все внимание сразу переключается. Клянусь, я не хотел подслушивать.

— Что ж… В любом случае мы уже все обсудили, — сказала Гермиона и отвернулась, всем видом показывая, что разговор окончен.

Улыбка Педро не исчезла, но стала откровенно натянутой, и он, пожав плечами, принялся разглядывать ничем не примечательное поле за окном. Гарри вдруг вспомнил слова Квиррелла, переданные патронусом на кладбище: «Вы там не одни». Что имел в виду просвещенный? Возможно, он как раз хотел сообщить об этом Педро из университета Каталонии, и значит, враг рядом, на расстоянии протянутой руки. Но столь же возможно, что они только что обидели обыкновенного жизнерадостного путешественника из Испании. А все из-за этой обострившейся у них обоих склонности видеть порядок в игре случая, придавать смысл каждому совпадению и подозревать тайный замысел там, где только хаос и бессмыслица.

— Впредь нужно потише обсуждать все это на людях, — прошептала ему Гермиона. — Этот, возможно, безобиден, но мало ли кто еще услышать может…

— Даже если Педро тут ни при чем, он наверняка обратит внимание на все, что мы сделаем. Когда будем пересекать границу, например. Другие маглы даже не посмотрят, а этот…

— Об этом не беспокойся. Я уже освоила беспалочковый Конфундус, — с хитрой улыбкой сказала она.

Автобус ощутимо тряхнуло на железнодорожном переезде. Гарри расслабленно прикрыл глаза и попытался задремать. Попытка оказалась безуспешной: ощущение чужого взгляда не только не исчезло, но стало нестерпимым. Вздохнув, он коснулся руки Гермионы, и ее тепло впиталось в кожу теплой волной. Стало как будто легче.

* * *

Вопреки опасениям, никаких проблем на границе не возникло. Казалось бы, парочка школьного возраста без багажа всем своим видом транслирует в пространство: «Родители против нашего брака, поэтому мы вместе удираем за границу, пожалуйста, задержите нас». И действительно, офицер паспортного контроля, с самого начала не сводивший с них подозрительного взгляда, надменно бросил:

— Ваши документы, пожалуйста. Путешествуете вместе?

— Конфундус, — прошептала Гермиона, мило улыбнувшись в ответ.

Офицер вздрогнул, и его лицо отразило полнейшее смятение: казалось, он не имеет ни малейшего представления, где он, и что вообще происходит.

— Так значит, все в порядке? — невинным тоном осведомилась Гермиона.

— Да… — растерянно промямлил офицер и огляделся вокруг. — Да, конечно. Приятной поездки.

Гарри с уважением посмотрел на Гермиону. Пожалуй, ему надо бы последовать примеру подруги: Конфундус в критической ситуации куда полезней, чем возможность отомкнуть замок, не прибегая к палочке.

Пожелание офицера сбылось, и поездка действительно оказалась вполне приятной. Подремать Гарри так и не удалось, но он отлично скоротал время, беседуя с Гермионой о музыке, прочитанных книгах и даже о космической технике — словом, обо всем, кроме того, что было по-настоящему важным. По молчаливой договоренности никто из них не упоминал ни Шекспира, ни королеву Англии, ни Айзентурм — ничего из того, что не следовало бы знать случайным маглам. Только в самом конце, когда до прибытия в Мюнхен оставалось меньше получаса, Гарри решился негромко спросить:

— Когда мы будем в Лондоне, ты не собираешься посетить… своих родителей?

Гермиона, лишившись дара речи, воззрилась в ответ, и Гарри поспешно продолжил:

— Нет, я знаю, что нам нельзя. Тайна и все такое… Просто в этих условиях, возможно, уже не особенно важно скрываться. И если вдруг у нас не получится, то мало ли… Может быть, это последняя возможность их увидеть. Прости.

Гермиона вздохнула и покачала головой.

— Я думала о чем-то таком, Гарри, — сказала она. — Еще когда все это началось. Но я просто не знаю, что я им скажу — так, чтобы не напугать их до смерти. Что я на самом деле не их дочь, а голем в ее обличье, но я все равно люблю их?

— Ты их настоящая дочь, — убежденно ответил Гарри. — Ты же сама знаешь.

— Я-то знаю. А вот поймут ли они… Может быть, вообще ничего не говорить об этом, просто сделать вид, что я по каким-то делам вернулась из Хогвартса. Но, Гарри, они мои родители. Вдруг они догадаются, что это ложь? Нас ведь обоих уже не узнать: мы очень изменились с тех пор, как оказались в Айзентурме. Себя я могу оценивать необъективно, но отлично вижу изменения в тебе.

— Что такого во мне изменилось? — пожал плечами Гарри. — Шрам пропал только…

— Гарри, — с улыбкой ответила она, — почаще смотри в зеркало. — Никогда раньше ты не был до такой степени… мудрым. Понимающим.

Гарри поперхнулся.

— Ты точно обо мне говоришь? Да я же…

— Будь уверен. И, честно говоря, ты никогда еще не был настолько привлекательным, — с улыбкой заключила она. — У тебя теперь даже взгляд совсем другой, и дело не в том, что ты стал немного старше. Взрослее нас делают не годы, а события.

От неожиданной похвалы его бросило в жар, и в смущении он отвел глаза, сразу же натолкнувшись на изучающий взгляд Педро. Проклятье, он уже успел забыть о навязчивом попутчике! Наклонившись к Гермионе, он прошептал:

— Опять смотрит.

— Я заметила, — беспечно отозвалась Гермиона. — Наверняка попытается последовать за нами в Мюнхене.

— И что будем делать? Спросим напрямую, что ему надо? Не отвяжется ведь…

Гермиона призадумалась.

— Я сейчас пойду к туалету, — сказала она. — Через минуту иди за мной.

Она со скучающим видом поднялась и неторопливо направилась в заднюю часть автобуса. Гарри повернулся к окну, за которым уже собирались сумерки, но даже затылком он чувствовал назойливый взгляд проклятого Педро. Вот же привязался, любитель Шекспира… Кто он такой? Хорошо еще, если заурядный извращенец, а не очередной агент какой-нибудь новоявленной организации вроде Аненербе.

Выждав достаточно, Гарри выбрался из кресла и как можно равнодушней стрельнул взглядом в сторону благодушно улыбавшегося испанца. Тот выглядел так, словно все эти их маневры даже на секунду не смогли ввести его в заблуждение, однако продолжал смирно сидеть на своем месте и не вмешивался. Гермиона уже нетерпеливо махала рукой из-за пустующих рядов кресел позади, и Гарри зашагал к ней, борясь с желанием обернуться. Даже если Педро провожает его взглядом, что с того?

— Держи меня за руку, — сказала Гермиона без предисловий.

— Ты что, хочешь трансгрессировать прямо отсюда? — выпучил глаза Гарри. — Мы же в едущем…

— Сейчас остановимся. Как раз подъезжаем к железнодорожному переезду. Давай, пока никто не смотрит! — зашептала она.

Автобус замедлил ход и плавно остановился. Гарри сжал руку Гермионы, и окружающее пространство обратилось вихрем. Трансгрессия все еще была ему в новинку, а навязчивые мысли о возможном расщепе каждый раз обращались комком в горле. Даже несмотря на то, что ничего подобного с ним ни разу не случалось, сама возможность оказаться в пункте назначения без руки или ноги заставляла его ощущать себя, как под прицелом снайпера. Что, интересно, чувствует Гермиона?..

Искривленное пространство исторгло их, и ребята, не удержавшись, с хрустом повалились в заросли хлипкого кустарника. Гарри, все еще испытывая головокружение, поднялся на ноги и подал руку Гермионе. Вокруг царила тишина — совсем не так, как некогда при их первом появлении в Кленцепарке. Остается только перейти мост Донауштег и произнести вербальную формулу, которая некогда переносила в Сумрак любого имеющего идентификационный имплант… Вот только на этот раз все иначе.

Они сделали несколько шагов к просвету между деревьев, за которыми расстилался все еще зеленый берег Дуная и, не сговариваясь, замерли.

— Тут кто-то есть, — прошептала Гермиона, и Гарри кивнул.

Чужое присутствие было настолько явственным, что он физически ощутил, как встают дыбом волосы на загривке. Неужели проклятый соглядатай за ними последовал, чума на его голову? Если он не тот, за кого себя выдает, то оказаться мог кем угодно, в том числе и сильным магом… Но как он узнал, куда они направились? Даже для очень сильного чародея перехватить чужую трансгрессию — дело непростое.

Гарри медленно обернулся, стараясь уловить взглядом каждую мелочь. Ничего — только молодые деревца слабо колыхали кронами от налетающего ветра. С полминуты он вглядывался в обступивший их сумрак, пожал плечами повернулся к Гермионе:

— Наверное, это всего лишь…

Сумрак пришел в движение. Что-то рванулось к ним из темноты, и по глазам ударила фиолетовая вспышка. Огненный меч? Он уже видел точно такой же. Год назад, почти на этом же самом месте, когда надвигались со всех сторон несокрушимые легионы големов…

Гермиона вскрикнула, и неведомая сила отбросила Гарри назад. Он выхватил палочку, но та немедленно вылетела из его пальцев и укатилась в темноту. Жгучий фиолетовый свет прорезал мрак, и Гарри обнаружил острие топологического клинка в паре дюймов от своего горла. Сияние слепило его, мешая разглядеть противника, и он болезненно прищурился. Темный силуэт беспокойно двинулся, и знакомый голос проговорил:

— Мистер Поттер? Я не узнать.

Клинок растаял, оставив от себя только острый запах озона и слабое послесвечение ионизированного воздуха. Гарри схватился за протянутую к нему ладонь и с трудом поднялся на ноги. К нему уже спешила Гермиона: к ее одежде прилипли редкие желтые листья, но она даже не пыталась их стряхнуть.

— Чжун Ли? — ошарашенно проговорил Гарри, в последний момент вспомнив имя. — Ты… напал на нас!

— Я просить прощение. Не увидеть за темнота. Думать, что враги.

Китаец молча протянул руку, и откуда-то из кустов в его ладонь влетела палочка, которую обронил Гарри. Чжун Ли с поклоном вручил ее Гарри и повернулся к Гермионе.

— Простить меня, мисс.

— Все в порядке, Ли, — сказала она, с беспокойством посмотрев на Гарри. — Это оружие… Мы уже видели такое в руках…

— Гуаньинь научить нас Тяньши-цзень, очень-очень давно. Не все уметь это искусство, только хофэны… иногда. Может быть, три или четыре во весь мир.

В его голосе не было и намека на гордость из-за принадлежности к этой неведомой восточной касте избранных — тех немногих, которые способны рвать пространство силой мысли, обращая его в смертоносное оружие. Но, пусть их знакомый и лишен порока гордыни, скрытностью он все же не обделен — не хуже самой Цао Шу.

— Ли, мы возвращаемся в Айзентурм, — твердо сказал Гарри. — Насколько нам известно, там что-то произошло… Вероятно, кто-то напал на них. Поэтому, пожалуйста, ответь: что ты тут делаешь? О каких врагах ты говорил?

Чжун Ли замялся, словно от него потребовали рассказать что-то не вполне неприличное, и ответил:

— Это… долго говорить.

— Время у нас есть, — бесстрастно заметила Гермиона.

— Вы не попасть в Айзентурм, — сказал Ли. — Сейчас нет. Нужно место, где посидеть.

— Я знаю такое, — кивнул Гарри. — Недалеко отсюда. Но, быть может, все же стоит для начала попытаться войти в Сумрак?

— Вы попробовать, если надо, — пожал плечами Ли. — Я защищать вас, если кто-то напасть.

— На нас могут напасть посреди города? — подняла бровь Гермиона. — Что ж, пожалуй, нам и впрямь для начала следует все подробно обсудить.

* * *

Эрлёйхтетенгартен ни капли не изменился — во всяком случае, в памяти Гарри все представало именно тем, что он видел сейчас. Тот же уютный полумрак, блеск неоновых вывесок за большим окном, на стене — те же часы в виде толстой совы, пучащей круглые глаза на посетителей… Вот только посетителей теперь было раза в три меньше обычного, и все как один смирно сидели за столиками, без особого энтузиазма ковыряя ужин.

Большинство столиков пустовало, и, стоило им занять один из них, как к ним, опередив официанта, подлетела сама хозяйка заведения, Софи Вундерлих, и молча заняла один из стульев. Прядь густых волос съехала в сторону, обнажив все еще видневшийся след от тяжелого пулевого ранения. Гарри в который раз ощутил укол вины: если б ему тогда не пришло в голову позвонить в кафе…

— Вы знаете, что произошло? — спросила хозяйка, прервав его борьбу с ненасытной совестью.

— Как раз выясняем, фрау Вундерлих, — развел руками Гарри. — Просвещенный Квиррелл связался с нами, но…

— В пара-Ингольштадт попасть невозможно, порталы не работают, и оттуда никто не выходит второй день… — затараторила Вундерлих, понизив голос.

— Да, мы в курсе…

— Я все ждала, когда со мной кто-то свяжется, но пока вы первые из наших, кого я увидела. Что вам известно?

— Я думаю, мистер Чжун Ли знает больше нашего, — вмешалась Гермиона. — Ли, ты говорил, что можешь что-то рассказать. Сейчас самое время.

Китаец поднял взгляд и улыбнулся: невинной растерянной улыбкой, которая никак не вязалась с обликом страшного бойца, каким он совсем недавно показал себя. Просто не может быть, чтобы человек, владеющий древним мастерством и способный с легкостью призвать топологический клинок — оружие ангела, — вот так запросто сидел рядом и смущенно улыбался, как нашкодивший мальчишка.

— Я получить приказ от шэньши в Юнь-Бао, — с неохотой проговорил он. — Мы доставить терминал в Айзентурм, и я защищать Сюэ Вэйдун. Я так и сделать, но потерпеть неудача. Кто-то подготовиться лучше. Когда мы испытывать терминал, я покинуть Сумрак, и больше не войти. Я связаться с Юнь-Бао, и они приказать мне, чтобы ждать здесь. Они думать, скоро кто-то появиться.

— Так вы ожидали нападения? — спросила Гермиона. — Кому могло прийти в голову помешать? Айзентурм пытается спасти человечество.

Чжун Ли помедлил и беспокойно выглянул в окно, прежде чем ответить.

— Много лет назад, — сказал он, понизив голос почти до шепота — в Шэнси быть великое землетрясение. Сотни тысяч погибнуть, и яркая комета взойти в небеса. В то время жить один старый человек, советник императора Цзяцзина. Имя его — Ши Хэн.

За окном, там, где пространство меж домов заполняло безоблачное темное небо, дрожала от волн теплого воздуха хвостатая звезда — комета Хейла-Боппа.

1) «Феникс и голубь» (The Phoenix and the Turtle) — поэма Уильяма Шекспира, опубликованная в 1601 году. В большинстве русских переводов известна под названием «Феникс и голубка», однако «turtle» (устаревшая форма turtledove — «горлица») не имеет никаких признаков женственности. По всей вероятности, именно феникс в этой паре ассоциируется с женщиной.

Вернуться к тексту

На пожилого шэньши трудно было смотреть без содрогания. Сюэ Вэйдун стоял рядом с транспортным терминалом, когда произошел взрыв, и все его искусство лишь помогло ему избежать немедленной смерти. Квиррелл, не дожидаясь приглашения, пододвинул стул и сел рядом, вглядываясь в обезображенное осколками лицо. Сюэ разлепил уцелевший левый глаз и посмотрел на посетителя: его взгляд оставался расфокусированным, и Квиррелл подозревал, что предстает перед пострадавшим в виде расплывчатого темного пятна — в лучшем случае.

— П-просвещенный… Квиррелл? — проскрипел пациент.

— Мы здесь, шэньши Сюэ, — отозвался Квиррелл. — Я и просвещенный Вейсгаупт.

Глава ордена остался стоять, сурово глядя на покалеченного китайца. Квиррелл мысленно ухмыльнулся. Конечно, толика паранойи вполне пристала Вейсгаупту — с его-то прошлым. Пережив раскол Ордена, десятки лет находясь в розыске властей и не имея представления о том, кому можно доверять, — немудрено с такой биографией с подозрением относиться к человеку, чье появление совпало с тяжелейшим кризисом в истории Айзентурма. И все же Квиррелл сохранял уверенность: будь Сюэ Вэйдун организатором диверсии, он позаботился бы куда лучше о собственной безопасности. Удивительно, что он вообще выжил.

Квиррелл огляделся. Почти пустое, тесное помещение без окон: пока гость-пленник не вполне осознает, где именно он находится, это здорово затруднит ему попытку телепортироваться куда-то еще. Правда, по-настоящему бежать ему в любом случае некуда: он заперт в Сумраке вместе со всеми прочими. Вейсгаупт, помедлив, кивнул двум магам, охранявшим шэньши, и те вышли за дверь, оставив своего подопечного наедине с просвещенными.

— Знаю… как это выглядит, — сказал Сюэ, когда дверь захлопнулась. — Уверяю вас… Юнь-Бао не стоит за этим. Мы пытались помочь.

— Сюэ-шифу… — заговорил Вейсгаупт. — Мы пока ни в чем конкретно вас не обвиняем. Но знаете, совсем недавно мы обнаружили, что одна из просвещенных по имени Эльза Фриз, входившая в ареопаг, была в действительности агентом вражеской организации, Аненербе. Мы все очень давно ее знали. Она много лет, как нам казалось, успешно работала на благо Ордена. И вот такой исход… Поэтому, при всем уважении к вам и вашей школе, я не могу принять ваших заверений. Вы можете быть уверены в чистоте намерений своих коллег, но один из них, вполне вероятно…

— Нет! Нет, просвещенный Вейсгаупт, — прохрипел Сюэ. — За сотни… сотни лет… ни одного такого случая. У нас не допускается такая… свобода мысли. Можете считать это… деспотизмом. Но мы знаем, о чем думает каждый из нас. Даже окклюмент не сможет…

Вейсгаупт уже раскрыл рот, чтобы возразить, но Квиррелл предпочел не слушать их пререкания.

— Скажите нам, шэньши, — быстро проговорил он, — с какой целью вы взяли с собой в сопровождающие хофэна? Этот парень, Чжун Ли… Он ведь не просто молодой маг, я прав?

— Вы наблюдательны, просвещенный Квиррелл, — попытался усмехнуться Сюэ, что с израненными губами ему не особенно удалось. — Да. Чжун Ли — лучший из наших бойцов. Мы не хотели отправлять многочисленную охрану, чтобы не привлекать лишнего внимания, но он один стоит десятка прочих.

— Значит вы знали, что нападение будет?

— Нет. Конечно, мы не знали. Но… Мы понимали, что наше участие во всей этой… программе эвакуации… заинтересует кое-кого. Нарушит планы.

— И какая же организация способна извлечь выгоду из гибели Земли? — не удержался от скепсиса Квиррелл.

— Не организация… не совсем. Это странная история, просвещенный Квиррелл. Для человека со стороны то, что я расскажу… может показаться бредом. Домыслами в лучшем случае.

— Позвольте нам делать собственные выводы, шэньши. Сообщи вы то, что знаете, раньше, и диверсии можно было бы избежать.

— Это вряд ли, — вновь через силу усмехнулся Сюэ. — Скажите, просвещенные, говорит ли вам о чем-нибудь имя Пань-гу?

— Божество, почитаемое в даосизме? — поднял бровь Вейсгаупт. — Да, я слышал о нем. Но при чем тут…

— Просто миф, — проговорил Сюэ. — Пань-гу, Первый человек, Перворожденный — так его обычно называют даосы. По преданию, от него пошел весь человеческий род… Многие мои соотечественники почитают его. Его изображения… изваяния… нередки в даосских храмах.

— И что же, вы хотите сказать, что объявился кто-то называющий себя его именем?

— Нет, что вы… Но есть… или был один человек, говоривший, что исполняет волю этого божества… действует его именем.

Квиррелл ухмыльнулся и покачал головой.

— Шэньши Сюэ, — проговорил он. — Уверен, для вас не секрет, что таких людей — море. Свято верующих, что исполняют волю тех или иных высших сил. Оправдывающих волей божества любую творимую гнусность. Горланящих об этом на каждом перекрестке, собирающих армию сторонников и почитателей… И, похоже, их не становится меньше, несмотря на весь наш прогресс знаний. Так с чего вдруг вы вспомнили о единственном человеке, поклоняющемся какому-то Пань-гу?

Наступило молчание, нарушаемое только сиплым дыханием Сюэ. Квиррелл успел пожалеть о своем выпаде: нужно было дослушать до конца. Теперь шэньши, чего доброго, вообще откажется разговаривать. Однако тот, с усилием сглотнув, вновь заговорил:

— Да. Я понимаю. Как я уже сказал… история странная. Этот человек, мы знаем его под именем Ши Хэн… Есть свидетельства тому, что он владел огромным могуществом. Силой неясной природы.

— Сильный маг?

— Нет… То есть да, конечно, он был хорош в магии. Но мы знаем многих сильных магов. Ши Хэн был… чем-то еще. Он владел умами. Мог помирить злейших врагов, а ближайших друзей — заставить предать друг друга. Везде, где люди вели себя странно… — Голос Сюэ прервался, и шэньши затрясся от приступа сиплого кашля. — Везде… где без причины вспыхивали войны и бунты… Везде, где они внезапно прекращались… Где неожиданно умирали люди… Был он. Мы не сразу догадались. Много лет ушло. Мы отыскали столько нитей… ведущих к этому человеку, и до сих пор… до сих пор не знаем, чего он хочет. Не знаем, где он.

— Но были уверены в том, что он попытается нам помешать, — с сарказмом в голосе заметил Вейсгаупт.

— Подозревали. Просвещенный Вейсгаупт… Мы ничего не знаем о планах Ши Хэна, но одно мы знаем точно… Эти планы существуют… и претворяются в жизнь. Веками. То, что происходит в мире на самом высшем уровне… его рук дело. Он не терпит никакого крупного вмешательства… Если… если вдруг меняется расстановка сил в мире… значит, он позволил этому случиться… или сам ее вызвал.

Скептический настрой Квиррелла куда-то улетучился. Легко смеяться над восточными суевериями, будучи на посту всесильной тайной организации. В изоляции от мира, среди моря раненых и, чего скрывать, до чертиков напуганных людей, эти суеверия вдруг обретали невиданную раньше силу. Больше того, его собственные рассуждения о невозможности идеальных заговоров вдруг обретали смысл в свете этих новых сведений. Идеальной тайной организации, возможно, не существует. Но если им противостоит не организация, а один человек, лишь использующий в своих целях всех прочих…

— Вы говорите о нем, словно о боге каком-то, — абсолютно серьезно заметил он.

— Потому-то я и вспомнил о Пань-гу в начале этого разговора, — тихо ответил Сюэ. — И, думаю, вы понимаете… почему мы не стали все это рассказывать вам до диверсии. Вы даже сейчас не склонны принимать всерьез… наши подозрения.

— Напротив, мы серьезны, — возразил Вейсгаупт. — Но кое-что в вашем рассказе, почтенный шэньши, мне все еще неясно. Пусть этот Ши Хэн оберегает свои планы от вмешательства. Это логично и объяснимо. Но не кажется ли вам, что его планы куда сильнее пострадают от разрушения Врат в Атлантиду, нежели от наших скромных попыток спасти хоть кого-нибудь?

Сюэ попытался покачать головой и моментально скривился от боли.

— Нет… Не обязательно, просвещенный Вейсгаупт. Мы не знаем его цели. Если он сам желает открыть Врата… или имеет на них какие-то собственные планы…

— Или вообще знать не знает ни о каких Вратах, — невесело ухмыльнулся Квиррелл.

— Просвещенный Квиррелл… — протянул Сюэ Вэйдун и широко раскрыл единственный уцелевший глаз. — Я думаю, Ши Хэн — как раз тот человек, который знает об этом все. Напротив, о нем самом известно поразительно мало… с того момента, как произошла его встреча с Пань-гу. Раньше он был заурядным императорским советником… Но позже… когда он отошел от дел…

Сюэ Вэйдун прикрыл глаз и надолго замолчал. Если бы не его натужное сиплое дыхание, можно было бы подумать, что их гость только что отправился в мир иной. Однако, собравшись с силами, Сюэ вновь заговорил:

— Говорят, что встреча Ши Хэна с его богом произошла… в час величайшей катастрофы в истории Китая… Землетрясение 1556 года, убившее без малого миллион человек… Мы не знаем, связано ли это… Но Ши Хэн, вернувшись в императорский дворец, заявил… что коснулся священного изваяния Пань-гу, и пробудившийся бог дал ему великую миссию…

— И что же, ему поверили?

— Трудно не поверить тому, кто уходил в горы глубоким стариком, а вернулся… молодым.

* * *

Сильный и неожиданно промозглый для начала сентября ветер ударил в лицо, едва Квиррелл забрался на вершину холма. Он поплотней запахнул мантию и примостился на крупный выступ скальной породы. Как следует подумать — вот что ему требуется сейчас больше всего. Герда Краузе оказалась права в своем спокойном, рассудочном подходе, а вот он сплоховал. Упрекал ребят в том, что им не сидится, а сам-то… Если бы иллюминаты не спешили, не бежали напролом, будто молодые лоси во время гона, этой катастрофы, возможно, удалось бы избежать. Извечный конфликт «думать» и «действовать», чтоб ему… Ну так теперь у них вдоволь времени для того, чтобы подумать.

Столько событий за пару дней, и все выходят из ряда вон. Недавно услышанное имя засело в голове, отказываясь уходить. Ши Хэн. Кто он и какую роль играет в случившемся? Возможно, сам он не имеет никакого значения. Просто несчастный старик, который прикоснулся к чему-то… потустороннему, другое слово Квиррелл просто не мог подобрать. Прикоснулся и услышал голос бога, этого их Перворожденного. Что-то во всей этой истории казалось мучительно знакомым, вызывающим целый шквал ассоциаций, которые переполненный разум тщетно пытался разложить по полочкам.

Солнце на мгновение выглянуло из-за непрерывно скользившей череды туч, и там, среди хилых стволов деревьев, влажно блеснула поверхность нескольких глиняных тел. Големы охраняли периметр пара-Ингольштадта, беспрекословно выполняя отданный им приказ, и ни один из них не вел себя странно… Во всяком случае, настолько странно, как тот, в Штальбоксе. Хотя бы от этой напасти они избавлены и, вопреки худшим его предположениям, им вовсе не угрожает немедленная гибель.

Квиррелл вытянул перед собой правую руку, и закрепленный на запястье мини-контейнер, — недавнее изобретение Генриха Крюгера — послушно выбросил ему в ладонь палочку. Он обхватил холодное древко пальцами, и сумятица мыслей немного улеглась. Даже мастер беспалочковой магии нуждается в личном оружии, пусть потребность эта — не более чем отголосок каменного века, вбитый в подсознание тысячелетиями естественного отбора. Пока у тебя в руках оружие, ты еще можешь что-то сделать. Отбрось его — и мир сломит тебя.

— Экспекто Патронум!

Ему почти не пришлось выискивать в памяти мгновения счастливых воспоминаний: дрессированные эмоции послушно отозвались необходимым настроем, едва уловив намерение своего обладателя. Призрачная лисица застыла перед Квирреллом, и окружающая листва озарилась холодным светом патронуса. Теперь нужно отправить его совсем недалеко, в сущности — куда ближе, чем сам Айзентурм. Земля — на расстоянии протянутой руки, достаточно знать направление… Квиррелл прикрыл глаза, усиливая ментальное давление. Патронус безмятежно смотрел на него, и ни одна эмоция не отражалась на заостренной мордочке. Квиррелл вздохнул и развеял чары.

Итак, Земля недоступна, и это не следствие диверсии: в противном случае он не смог бы отправить патронуса к ребятам сразу после взрыва. Скорей уж это второй из серии ударов, которые на них обрушил враг. Что он сотворил с пустотой между планами бытия, сделав ее непроходимой для патронуса? Или… О второй возможности не хотелось и думать. Патронус не найдет пункт назначения, если тот изменился до неузнаваемости. Если уничтожен.

— Вот ты где! — послышался из кустов за спиной возмущенный голос сестры. — Только по патронусу тебя и нашла. В этих потемках ни черта не видно…

— А в чем дело, Марси? — спросил он, не оборачиваясь.

— В том, что никто ничего не знает. Ты-то хоть можешь рассказать, что там на собрании ареопага было?

— Не знаю, с чего и начать, — усмехнулся он. — Что тебе интересней: сбрендившие големы, хищные твари Сумрака или некий китайский сектант, который, возможно, все это устроил?

— Ничего себе… — пробормотала Марси, усаживаясь рядом. — Даже с големами что-то не так? Я думала, их ничем не проймешь.

Он пожал плечами.

— Физически — да, они на редкость прочные ребята. А вот ментально… Один из них ведет себя странно. Вейсгаупт запер его в Штальбоксе на всякий случай, а остальных отослал за периметр. И это правильно, в общем: теперь мы не знаем, чего ожидать от остальных. Ты тоже старайся держаться от них подальше, хорошо? Мало ли…

Марселин одарила его недоверчивым взглядом.

— Ты хочешь сказать, что этот голем… сошел с ума?

— Нет. Не совсем. Я уже встречался с подобным поведением лет шесть назад. Помнишь, я тебе рассказывал о своей стычке с Волдемортом в Храме Творения? Самое слабое место голема — его разум… Если можно считать его разумным. Он подобен могучей, страшной боевой машине с очень легким доступом в рубку управления. И пока мы не исправим этот дефект, я бы предпочел не иметь с големами никаких дел без крайней нужды. Никогда не знаешь, кто и когда обратит это оружие против тебя.

— И что, кто-то пытается сделать это прямо сейчас?

— Пытается? О, нет. Уже сделал. Марси, я более чем уверен, что в нашем Штальбоксе находится голем с чужим сознанием внутри. С сознанием, которое еще не освоилось в новом теле, но, без сомнения, это произойдет рано или поздно.

— Но кто?.. Чье это сознание?

— Отличный вопрос. Некий разум, владеющий языком Атлантиды, — само по себе нечто невероятное. Последний раз мы сталкивались с таким в Скорхилле. И знаешь, меньше всего я ожидал повторной встречи.

— Эмерик? — одними губами произнесла Марси, и Квиррелл был уверен, что, если бы не сумерки, он мог бы увидеть, как побледнела сестра. — Мы же убили его.

— А за семь веков до того его убил Эгберт Эгоист. Нам всем пора привыкнуть к тому, что смерть — временное состояние, в особенности если речь идет о нашем старом знакомом. А ведь, если помнишь, Эмерик — как раз тот, кто отлично знает, что такое Банд-Дарваджа. Возможно, владеет им поныне. Нет ни одного свидетельства тому, что этот артефакт когда-либо покидал своего хозяина.

Марселин поднялась на ноги и сделала пару шагов вперед, туда, где небольшая плоская вершина холма сменялась крутым спуском, поросшим редким кустарником. В тусклых лучах солнца, с трудом пробивающихся сквозь вязкое марево облаков, ее фигура казалась призрачной.

— Как же это возможно? — едва слышно проговорила она. — Он ведь давно мертв…

— Мы знаем больше одного способа вернуться с того света, — пожал плечами Квиррелл. — Искусство изготовления крестражей восходит к самому Герпию Злостному, если верить легендам. Эмерик должен был по меньшей мере слышать об этой технике, хотя в его время нелегко было отыскать саму методику. И вот теперь… Да, Марси. Очень может быть, что у нас в гостях — сам Эмерик Отъявленный, и он пытается обрести полный контроль над своим новым телом. А если это не так… Тогда я даже не знаю, что и думать.

— Жаль, что Игнотуса здесь нет, — обернулась к нему сестра, чье смятение уже сменилось обычной ребячливостью. — Им было бы о чем поговорить.

— Игнотус и так уже с ним натерпелся. Теперь — наша очередь.

Элементы головоломки наконец-то сложились в какое-то подобие узора, и Квиррелл невольно затаил дыхание, чтобы не спугнуть едва оформившуюся мысль. Сюэ Вэйдун рассказал им про некоего человека по имени Ши Хэн. Тот прикоснулся к некоей статуе и услышал голос своего бога, Пань-гу. И вот недавно с одним из големов Айзентурма произошло нечто подобное. Слышал ли голем голос, говорящий слова забытого языка Атлантиды и приказывающий ему повиноваться?

Могло ли случиться, что Эмерик, убитый из-за Бузинной палочки, успел позаботиться о выживании и создал крестраж? Возможно, что не один. Его душа, заключенная в изваянии даосского божества, отозвалась на прикосновение этого несчастного Ши Хэна, и старик был порабощен тем, кого считал Пань-гу. Любой ценой надо выйти на связь с иллюминатами за пределами Сумрака. Они обязаны знать, с кем имеют дело.

Марси, которая, похоже, тоже находилась во власти раздумий, окинула напоследок взглядом подножие холма, где с трудом просматривались очертания стоящих на страже големов, и вернулась к брату.

— Что же мы теперь будем делать со всем этим, Квиринус? Наверное, можно уничтожить его, но…

Квиррелл взял ее за локоть и повел к пологому спуску.

— Можем и уничтожить, пожалуй, — кивнул он. — В случае непосредственной угрозы нам больше ничего не останется. Но тогда мы потеряем важнейший источник информации о Вратах и обо всем, что здесь произошло. Я предлагаю подождать, пока Эмерик не обретет полный контроль над телом голема. И вот тогда мы поговорим с ним. В его положении разумно пойти на переговоры.

— А до тех пор — просто ждать и ничего не делать? — переспросила Марси, и в ее голосе Квиррелл уловил нотки разочарования, живо напомнившие ему выражение лица Гарри Поттера, когда тот заявился с требованием разобраться с Аненербе, а не сидеть сложа руки.

— Ты что, от этой нашей парочки патологическим нетерпением заразилась? — ухмыльнулся Квиррелл. — Иногда выжидание — лучшая стратегия. Хуже того, иногда это единственная стратегия. Пусть пока Сюэ Вэйдун и просвещенный Крюгер пытаются восстановить генератор. Но пока этого не произошло и пока наш безумный голем в Штальбоксе говорит загадками, все, что нам остается — продолжать жить и работать в новых условиях. Рано или поздно что-то изменится, и вот тогда…

Солнце, так и не выглянув из-за туч, скрылось за вершинами холмов. Ветер, и без того промозглый, усилился, и Квиррелл невольно поежился. Увы, в ближайшие дни погода, вероятно, станет только хуже. Полупроницаемые топологические барьеры, давным давно перегородившие мир Сумрака, рассеялись без следа, и движение воздуха стало свободней. То, с чем они имеют дело сейчас, — восстановление естественной циркуляции некогда порабощенной атмосферы.

Конечно, ветер сам по себе — не проблема, они справятся с любым, даже очень сильным, ураганом. Но эти существа, обитающие на территории обеих Америк, размножаются микроскопическими спорами, и очень скоро ветер занесет их на земли Старого Света. Квиррелл слишком хорошо помнил Хоукинский инцидент 1984 года, чтобы недооценивать возможные последствия. Сидеть и ждать — вдвойне мучительно, когда новая катастрофа становится ближе с каждым часом.

— Но ведь могут быть и другие способы связаться с Землей, — не сдавалась Марселин. — Может быть, забытые порталы атлантов или что-нибудь в этом роде.

Она быстро шагала рядом, переплетя озябшие пальцы, но ее лицо светилось таким воодушевлением, что Квиррелл невольно усмехнулся. Неиссякаемый оптимизм сестры одновременно забавлял его и заставлял задуматься о собственном отношении к жизни, в котором предостаточно было желчи и цинизма. Неужели он всегда был таким? В какой момент детский идеализм сменился в нем безжалостным утилитаризмом? Возможно, это произошло еще тогда, в дуэльном клубе, где он раз за разом усваивал главный урок своей жизни: одна победа всегда оплачена десятком поражений. Или, быть может, в подземелье Скорхилла, научившего его, что цена порой оказывается много выше. Или…

— О, Квиринус! — воскликнула Марселин, прервав его невеселые думы. — У меня идея. Кто-нибудь уже выяснил, что произошло с островом Плачущей Матери?

Он не сразу понял значение сказанного сестрой, и оттого по инерции сделал еще несколько шагов. И только ступив на мост Донауштег, поскрипывающий под ударами ветра, он осознал. Встав как вкопанный, Квиррелл обернулся к Марселин и медленно проговорил:

— Остров Огигия… Тот самый трансмерный остров из рукописи Певерелла. Ну, сестренка… — Он улыбнулся — столь редкой для него искренней улыбкой, лишенной всяких примесей сарказма. — С твоими мозгами тебе прямая дорога в ареопаг.

— Да что такого-то? Я просто подумала: если этот остров может мигрировать между Землей и Сумраком, то, возможно, мы сможем выбраться наружу безо всякого генератора… Вот только найти его, наверное, будет непросто.

Квиррелл недоверчиво покачал головой. Как они упустили эту возможность? Все до единого в ареопаге и многие за его пределами успели прочесть рукопись Игнотуса. Все знали об острове, принадлежащем обоим мирам, так почему никому не пришло в голову использовать это? Не потому ли, что подсознательно считали найденный манускрипт — не более, чем сказкой о давно прошедших временах?

Что-то не так с ареопагом, если это правда. Каждый из них — мастер своего дела, чертовски умный, способный горы свернуть на пути к цели, готовый взвалить на свои плечи ответственность за судьбу человечества… и при этом — не видящий того, что творится под носом. Они прошляпили Эльзу Фриз. Они не разглядели истинного значения двух школьников, которые, по сути, подарили им победу над Аненербе и позволили ему спасти Марси. Они допустили страшную диверсию, сделавшую их беспомощными. И вот теперь они проглядели очевидное решение, на которое походя наткнулась его младшая сестра. «Прогнило что-то в датском королевстве», припомнил он и горько усмехнулся. Определенно, им будет о чем потолковать с главой Ордена.

— Марси, ты только что посрамила целую организацию просвещенных, включая меня, — сказал он наконец. — Идем к Вейсгаупту. Прямо сейчас. Расскажем о твоей находке и обсудим, кто войдет в состав экспедиции.

— Так мы попытаемся найти этот остров? — воскликнула она с горящими глазами. — Серьезно? Ты не дразнишь меня?

Квиррелл лишь хмыкнул.

— Вейсгаупт был бы просто старым идиотом, если бы не воспользовался такой возможностью. А он уж точно не идиот. Консервативен, осторожен, упрям — да, но дураком он никогда не был.

Они зашагали по мосту быстрым шагом, и Квиррелл с удивлением отметил, что даже ветер перестал казаться настолько холодным, как раньше. У входа в Башню собрались несколько учеников, проводившие их удивленными взглядами: с чего это вдруг язвительный и острый на язык профессор боевой магии снизошел до хорошего настроения в столь гадкий день?

— Наверное, непросто будет найти то место, — сказала Марси, едва они переступили порог Айзентурма. — Мы знаем только, что это где-то к северу от Туниса…

— А еще в центре острова — озеро, на берегу которого — массивное изваяние ангела. Если, конечно, за семь веков от них что-нибудь осталось. Также на побережье там черные скалы, и вообще, судя по описанию Игнотуса, остров имеет вулканическое происхождение. Вероятно, когда-то очень давно именно массивное извержение стало причиной его смещения между планами. Словом, у нас немало признаков, по которым мы можем опознать нужный остров. Мы обязательно найдем его, Марси, и, если повезет, сможем выбраться из Сумрака.

— И что потом?

— Свяжемся с Юнь-Бао, конечно. Думаю, они не откажутся помочь нам в восстановлении инфраструктуры. А тем временем, надеюсь, прояснится и ситуация с Эмериком. Если, конечно, это он, а не кто-нибудь похуже.

— Так выжидание — не всегда лучшая из стратегий? — хитро улыбнулась Марселин.

— Не в этот раз, сестренка, — ухмыльнулся Квиринус Квиррелл в ответ.

— Наконец-то отправляемся, — сказала Гермиона.

Двигатели оглушительно взревели, и самолет с устрашающим ускорением понесся по взлетной полосе. Гарри с трудом сглотнул: сила, вдавившая его в спинку кресла, заставляла ощутить себя беспомощным ребенком в огромной ладони великана. Выросший среди маглов и обучавшийся иллюминатами, он был далек от того, чтобы недооценивать могущество технологий. Однако это не мешало ему испытывать нечто вроде благоговения каждый раз, когда он видел их в действии. Исполинская конструкция, созданная не столько из металла, сколько из тысяч филигранных расчетов на кончике пера, послушная не всесильному ангелу из иного мира, а всего лишь слабому человеку из плоти и крови — в этом было что-то… величественное.

Земля провалилась вниз вместе с аэропортом Мюнхена, и давление в грудь ослабло. Гарри наклонился к Гермионе, прильнувшей к иллюминатору, и вместе с ней затаил дыхание. Сами собой вспомнились строки из манускрипта Игнотуса. «Разум — единственное, что сможет удержать тебя от падения». Сотни лет работы величайших умов человечества — и вот они несутся к цели сквозь пространство, и управляет их полетом мысль, обуздавшая законы аэродинамики. Если цель иллюминатов будет достигнута, если Статут падет, и технологии вступят в союз с магией по всему миру… каких высот они смогут достичь?

Если. Если только они смогут пережить грядущую катастрофу. Если остановят погибель, имя которой — Рактавиджа.

— Ты раньше бывала в Оксфорде? — спросил Гарри, когда рев двигателей сменился мерным гулом.

Гермиона кивнула.

— Пару раз, но давно и плоховато там ориентируюсь. Трансгрессировать туда я бы не рискнула… Но это и не требуется, на такси из Хитроу мы за час доберемся. Точный адрес у меня есть, — сказала она, вытащив из внутреннего кармана сложенный лист бумаги, на котором Эрше записал координаты Джоан Кларк. — Ты беспокоишься?

— Наверное. Мы же не знаем, сколько у нас времени. Что, если Банд-Дарваджа разрушится через неделю? Или завтра?

— В этом случае мы все равно ничего не сможем сделать, — пожала плечами Гермиона. — Без помощи иллюминатов…

— Может быть, маги из Юнь-Бао что-нибудь придумают. Или даже наши невыразимцы. Мы поговорим с Дамблдором, он наверняка даст хороший совет.

Гермиона не ответила, но Гарри успел уловить выражение ее лица, когда она снова отворачивалась к иллюминатору. Каких-нибудь два года назад сказанное им казалось бы самим собой разумеющимся. Мудрый и опытный волшебник, при этом — исключительно могущественный, владеющий как традиционными формами магии, так и наследием атлантов: кому, как не ему, иметь дело с угрозой всему человечеству? Но… Когда смерть угрожала всего лишь одному Гарри, Дамблдор предпочел прибегнуть к помощи иллюминатов. Да, старый директор Хогвартса — все еще очень сильный союзник, но достаточно ли его сил?

Табло, установленное в верхней части салона, возвестило, что можно отстегнуть ремни безопасности, и на экране отобразилась карта с дугой, протянувшейся от Мюнхена к Лондону. Часы под ней отображали не только время, но и дату — 4 сентября 1996 года, вероятно, для удобства путешественников во времени. Гарри покосился на иллюминатор, за которым виднелись только проносившиеся обрывки облаков, и поспешно отвернулся. Не хватало ему еще снова разглядеть в клубящемся тумане очертания зловещей физиономии.

Он перевел сиденье в лежачее положение, устроился поудобней и прикрыл глаза. Спать не хотелось совершенно, но изводить себя в процессе ожидания — куда хуже. Не нужно было им терять время и ночевать в Ингольштадте. Отправились бы ночным рейсом… Но упрямую хозяйку Эрлёйхтетенгартен не уговоришь: вцепилась, как клещ, с этим ее гостеприимством. А тут еще и Чжун Ли со своей легендой про Ши Хэна.

Мысли с готовностью переключились на события четырехсотлетней давности, отчего-то не дававшие Гарри покоя с самого начала, и живое с детства воображение немедленно отозвалось чередой ярких образов. Вот в императорский дворец заявляется выживший в страшном катаклизме молодой мужчина, в котором все с изумлением узнают недавнего советника. Вот он просит у императора средства для путешествия на Запад, а в доказательство своей богоизбранности возвещает явление кометы в ночном небе… И комета появляется. Казалось бы, просто миф, один из многих. Но в Юнь-Бао верят, что все события, затрагивающие мировой порядок, невидимыми нитями ведут именно к нему, к человеку по имени Ши Хэн. Вряд ли у них нет на то никаких оснований.

Гарри не заметил, как неторопливые размышления сменились таким же неспешным сном. Перед ним проплывали десятки лиц: лишь немногие из них напоминали его знакомых. Кто-то вне поля зрения бормотал разрозненные фразы, но Гарри с кристальной ясностью понимал их связь. «Весь мир — Врата», — шептал голос, и Гарри кивал в ответ. «Сыграй свою роль», — бормотало пространство, и каждое слово отзывалось сотнями ассоциаций в бездонном колодце памяти. «Ч’и йииу ч’ави», — настаивал невидимый собеседник. «К’аа йиику ви», — соглашался Гарри с улыбкой. «Леди и джентльмены, наш самолет прибывает в аэропорт Хитроу. Пожалуйста, пристегните ремни…», — произнесла незнакомая женщина, и Гарри нахмурился, пытаясь постичь смысл сказанного.

— Гарри! — услышал он голос Гермионы. — Прилетели. Собирайся.

С тяжелой от дневного сна головой он послушно дождался полной остановки самолета и, слегка пошатываясь, направился к трапу. Остатки сновидения быстро таяли в его памяти, и Гарри не пытался их удержать: мало ли какая чепуха порой является во сне? Вот только этот странный язык… Совершенно незнакомый, но отчего-то вызывающий стойкое чувство узнавания, словно Гарри уже слышал его слова — когда-то очень давно, раньше, чем осознал себя.

— Сразу возьмем такси? — спросил он, когда сознание немного прояснилось.

— Надо предупредить доктора Кларк о нашем прибытии, — ответила Гермиона. — Вряд ли она ждет гостей. Может, ее вообще сегодня не будет дома.

Они забрались в ближайшую будку таксофона, и Гермиона по памяти набрала номер, вызвав у Гарри очередной мимолетный приступ восхищения. Он наклонил голову к трубке, чтобы слышать разговор, но до его слуха донеслась только череда длинных гудков. Прождав почти минуту, Гермиона достала листок с записанным телефоном, бросила взгляд на цифры номера и уже протянула руку, чтобы нажать отбой, как гудки прекратились, и послышался голос:

— Алло?

— Добрый день. Доктор Кларк? — спросила Гермиона.

— Давно уж доктор Мюррей, — незамедлительно последовал ответ. — С кем я говорю?

У пожилой леди был слабый, надтреснутый голос, но Гарри сразу почувствовал ум, заключенный в стареющей телесной оболочке, — по-прежнему живой и ясный.

— Прошу прощения, доктор Мюррей, — сказала Гермиона. — Все называют вас…

— Не надо извинений, я привыкла. К тому же я десять лет как вдова. Лучше представьтесь, мисс.

— Гермиона Грейнджер. Вы меня не знаете, но я… в общем, я учусь в Айзентурме.

Наступило мертвое молчание, и Гермиона, нахмурившись, встряхнула трубку, что вряд ли чем-то помогло.

— Я знаю ваше имя, — наконец услышали они. — Вот только… Который день Айзентурм не подает признаков жизни, и вдруг мне звонит студентка академии по незащищенному каналу связи? Что это значит, мисс Грейнджер?

— Доктор Кларк… Мюррей, у нас чрезвычайное происшествие. Точнее, катастрофа. С академией больше нет прямой связи, и мы не знаем, что там произошло. Не уверена, что нам следует обсуждать по телефону все это… Вы не против, если мы к вам приедем прямо сейчас?

— «Мы»?

— Я и мой… друг Гарри Поттер. Мы учимся вместе. Насколько я знаю, вы уже начали работу над…

— Начала я несколько дней назад. Позавчера я готова была поделиться промежуточными результатами, но на мои вызовы никто не отвечает.

Глаза Гермионы загорелись.

— Уже есть результаты?

— И еще какие. Даже странно, что до сих пор никто на это не наткнулся. Но мне нужны дополнительные материалы, и я, кажется, знаю, где их можно отыскать, учитывая текст эпитафии. Я уже нашла ключ к одному из возможных шифров, он вполне очевидный и завязан на имена. Но вторая стеганографическая система показывает нечто странное… Словом, приезжайте, я познакомлю вас со своими находками. Мой адрес вы знаете? Седьмой дом по Ларкфилдс.

— Спасибо вам, доктор Мюррей, — проговорила Гермиона и одарила Гарри победной улыбкой. — Мы будем где-то через час.

— Еще кое-что, мисс Грейнджер, на будущее. Если уж хотите говорить по телефону о таких вещах, освойте мобильную связь. Минимальная защита канала — лучше, чем совсем ничего. Жду вас с вашим молодым человеком.

— Я ни черта не понял, — проворчал Гарри, когда они понеслись к выходу. — Что еще за вторая стеганографическая система и при чем тут эпитафия?

— Джоан Кларк просто говорит, что в «Гамлете» содержатся ключи более чем к одному шифру. И она уже разобралась с одним из них, а вот второй… Насчет эпитафии я сама не поняла, но, думаю, на месте мы это выясним.

Они с трудом преодолели толпу, оккупировавшую выход к зоне парковки, и Гарри облегченно вздохнул. Взяв Гермиону за руку, он шагнул было в направлении, подсказанном огромным указателем, но в следующее мгновение замер, покрывшись мурашками. Ощущение чужого взгляда — настолько сильного он не испытывал никогда ранее, хотя не мог пожаловаться на слабость интуиции. Бросив встревоженный взгляд на Гермиону, он рывком развернулся, ожидая увидеть по меньшей мере вооруженный отряд Аненербе.

Никого — только спешащие по своим делам пассажиры. Пестрая толпа — хаос черных, белых, красных, коричневых тонов в одежде, чемоданы, сумки, пакеты и рюкзаки, энергичные деловые мужчины, элегантные женщины, юноши с внешностью хиппи, дети и дряхлые старики — и ни один из них, похоже, не интересовался самим фактом существования Гарри. Он утер проступившую на лбу испарину, сделал глубокий вдох, и гадкое чувство, кажется, утихло.

— Что случилось, Гарри? — отчего-то шепотом спросила Гермиона.

— Наверное, просто показалось, — проговорил он онемевшими губами. — Пойдем. Этот аэропорт — размером с город, черт ногу сломит…

* * *

Угрюмый водитель выкрутил руль влево, съезжая со скоростного шоссе, и по бокам зарябили плотные ряды частных домов, перемежающихся все еще зелеными и по-летнему густыми кронами каштанов.

— Мы уже близко? — спросил Гарри.

— Через пять минут будем на месте, — проворчал таксист таким голосом, как будто делал неслыханное одолжение.

Гарри покосился на притихшую Гермиону и с удивлением разглядел оттенок разочарования в ее взгляде.

— Что-то случилось? — негромко спросил он. — Все же здорово! Мы добрались. И теперь ты столько всего узнаешь о… — Он запнулся и бросил быстрый взгляд на затылок водителя, — об этой задаче.

— В этом нет моей заслуги, — вздохнула Гермиона. — Она — настоящий специалист. Ей пары дней хватило, чтобы докопаться… Я, наверное, даже просто помочь ничем не смогу.

— Ну что за глупости! — возмутился Гарри. — В прошлый раз ты переиграла саму…

Гермиона сжала его пальцы, и он, опомнившись, умолк.

— В прошлый раз была совсем другая ситуация, — прошептала она.

— Приехали, — по-прежнему лаконично возвестил таксист, притормозив рядом с простым двухэтажным домом из светлого кирпича.

— Спасибо, — сказал Гарри, протягивая несколько купюр. — Сдачи не надо.

— Вы что же, к самой леди Кларк в гости? — снизошел до разговора оттаявший водитель.

— А вы ее знаете? — обернулась к нему Гермиона.

— Кто ж ее не знает? Великая женщина. Я возил ее пару раз в Лондон. Передайте ей мое почтение.

Подождав, пока такси свернет за угол, Гарри огляделся и, взяв Гермиону за руку, направился к затейливой деревянной ограде, увитой плющом. Миновав калитку, они оказались на мощеной каменной дорожке, ведущей к дому мимо крохотного, но ухоженного сада. Взгляд Гермионы разом потеплел.

— Тут мило, — сказала она с улыбкой. — Даже немного похоже на…

— Твой дом?

Она, погрустнев, кивнула, и Гарри счел за лучшее не развивать тему. Они, не торопясь, прошествовали ко входу, и Гарри протянул руку к звонку. Что-то сверкнуло в одном из окон слева, и он замер, так и не нажав на кнопку.

— Гарри? — забеспокоилась Гермиона.

— Ты видела вспышку? — прошептал он.

— Вспышку?

— Слева. Зеленая вспышка в окне.

Они переглянулись и поняли друг друга без слов. Тревога затопила Гарри с головой. Он выхватил палочку, и дверной замок с мягким клацаньем отомкнулся. Рывком распахнув дверь, Гарри скользнул внутрь, готовый отразить удар или, если будет на то нужда, нанести его самому. Ничего — только просторная прихожая, залитая электрическим светом, и полная тишина в доме.

Ему не нужно было говорить Гермионе ни слова: каждое движение, каждый тактический прием они отточили до полного автоматизма на изнурительных тренировках профессора Квиррелла. Гарри знал, что, пока он движется вперед, заглядывая в каждый темный угол слева от себя, Гермиона повторяет его действия справа. Никто не застанет его врасплох, и он сделает все, чтобы со своей стороны прикрыть спину Гермионы.

Полуоткрытая дверь слева и настойчивые трели телефонного звонка из-за нее. Почему никто не берет трубку? Гарри осторожно приблизился. В проеме мелькнули ряды книжных полок и письменный стол, за которым… Он замер, тяжело дыша. Сейчас. Он взмахнул палочкой, и вокруг него вспыхнул прозрачный купол Протего. Гарри пригнулся и запрыгнул в кабинет, заранее ожидая встречного удара, второго, третьего…

Никто не встретил его ни стрельбой, ни смертоносными чарами. В светлом, просторном кабинете, целая стена которого была уставлена стеллажами с книгами, не было ни одной живой души. У самого окна — того самого, где ему почудилась зеленая вспышка, стоял стол, в центре которого возвышался монитор, подключенный к вертикальному системному блоку рядом. Джоан Кларк, королева шифров, сидела в эргономичном кресле за столом, уронив седую голову на клавиатуру. Ее левая рука безжизненно свесилась, видневшийся за сбившейся шевелюрой широко открытый глаз смотрел в пространство остановившимся взором. Курсор дрожал в поле ввода пароля в ответ на шквал символов от случайно нажатых клавиш.

— Миссис Кларк… — сдавленно проговорил Гарри и, забыв об осторожности, одним прыжком преодолел дистанцию до стола.

Он бережно поднял хрупкую старческую руку и приложил пальцы ко все еще теплому запястью, там, где проступали натянутые жгуты сухожилий. Пульс отсутствовал.

— Мертва, — прошептала Гермиона с побелевшим лицом.

Гарри кивнул и осторожно выпустил руку покойницы.

— Убита магом, — сказал он. — Только что. Эта зеленая вспышка…

В горле образовался комок, и он сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться. «Мир магов опасен», вспомнил он слова Квиррелла, сказанные им давным давно, еще при первом появлении Гарри в Айзентурме. Профессор только забыл добавить, что мир магов опасен для всех — в том числе и для маглов. Статут в конечном итоге, быть может, — не столь уж плохая идея.

— Неужели кто-то последовал за нами? — проговорила Гермиона. — Подслушал наш разговор, а потом…

Она чуть не плакала, и Гарри, который чувствовал себя не менее гадко, привлек ее к себе за плечи. Все повторяется. Когда-то они точно так же привели за собой Эльзу Фриз к дому ни в чем не повинного человека, став причиной его гибели. А теперь… Джоан Кларк была их последней надеждой и, должно быть, она действительно добралась до чего-то важного, раз уж неведомый убийца счел нужным избавиться от нее.

— Этот маг… возможно, он все еще в доме, — тихо проговорил Гарри.

— Вряд ли, — покачала головой Гермиона.

Гермиона оказалась права: наскоро осмотрев дом, они не нашли никого. Их встретили только чистые комнаты, уже старая, но ухоженная мебель, богатая нумизматическая коллекция и — ни одного человека. Телефон на столе Кларк звонил дважды за время поисков, каждый раз заставляя их вздрагивать и покрываться холодным потом.

— Что теперь? — спросил Гарри, когда они вернулись в кабинет. — Все сначала?

Гермиона не ответила. Ее пристальный взгляд скользил по столу, на котором по-прежнему лежала женщина, некогда бывшая одним из величайших криптографов мира. Нахмурившись, Гермиона зашла с обратной стороны и не без труда извлекла из-под головы Кларк подогнутую руку. Склонившись над сжатыми в последнем усилии пальцами, она жестом подозвала Гарри.

Подойдя ближе, Гарри разглядел предмет ее интереса. У основания указательного пальца краснел свежий порез, будто сделанный ножом.

— Это что-то значит? — спросил он, обратив непонимающий взгляд к Гермионе.

— Определенно. Похоже на порез от листа бумаги. Очевидно, она сжимала его в ладони в момент смерти. Убийца видел, как мы шли к дому, и выдернул лист у нее из руки, полоснув ее краем по пальцу.

— Значит, она и впрямь нашла что-то важное… — задумчиво проговорил Гарри. — И наверняка на этом компьютере остались результаты ее исследований. Вот только этот пароль… Почему убийца не избавился заодно от компьютера? Он ведь понимал, какое там может быть содержимое.

— Наверное, потому, что хотел выдать свое преступление за естественную смерть. Уничтожь он компьютер — и у полиции сразу возникли бы сомнения. Но не удивлюсь, если рано или поздно он вернется для того, чтобы закончить начатое. Гарри, мы должны найти ее результаты, хотя бы часть их, пока никто не пришел.

— Как? Я даже близко не хакер.

— Не знаю… Давай осмотрим ее кабинет. Возможно, где-то еще сохранились ее записи.

Они вновь заперли входную дверь, чтобы никто не огорошил их внезапным появлением, и погрузились в поиски. За пятнадцать минут Гарри перебрал несколько увесистых стопок бумаг в выдвижных ящиках стола, которые оказались всего лишь препринтами и черновиками статей по математической криптографии, и уже полез в недра стеллажей, как Гермиона остановила его:

— Это уже лишнее. Нам нужно то, с чем она работала недавно, а в этих залежах можно копаться вечно.

— А больше ничего и нет, — пожал он плечами. — Разве что книги.

Он указал на кипу книг, высившуюся на краю стола. Просмотрев их, они обнаружили три массивных томика Шекспира, биографию Тихо Браге, а также сочинения Томаса Мора, Томмазо Кампанеллы и Фрэнсиса Бэкона. В самом низу лежало древнее издание дневников Джона Ди с напрочь отвалившимся корешком.

— Это может быть указанием, — с сомнением произнесла Гермиона. — Пока что мне не удалось связать «Гамлета» с этими авторами, так что стоит попробовать новое направление поисков, однако…

— Гермиона, смотри! — Гарри ткнул пальцем в иллюстрацию на обложке биографии Тихо Браге. — Это ведь ее пометки, верно?

Гермиона взяла книгу в руки, внимательно изучила обложку, затем перелистнула несколько страниц и пробормотала:

— Ничего себе…

— Что?

— Этот портрет Тихо Браге на обложке… Здесь написано, что это гравюра пера Якоба де Гейна. Вот эти имена с гербами вокруг головы Браге — знаешь, кто они?

— Откуда ж мне знать?

— Его предки. В смысле, предки Тихо Браге, причем из числа самых знатных семейств Дании. И два имени Джоан Кларк подчеркнула карандашом… Боже мой, я просто тупица! Как я не увидела этого раньше?

— Да о чем речь? — воскликнул потерявший терпение Гарри.

— Тс-с-с! — шикнула на него Гермиона. — Гарри, ты что, не видишь, что это за имена?

— Ну, какой-то Розенкранц… и еще Гилденстерн. Что в них такого…

Гарри замолчал и поднял потрясенный взгляд на Гермиону. Он вспомнил.

— Да, — с вымученной улыбкой сказала Гермиона. — Розенкранц и Гилденстерн — персонажи «Гамлета». И они же — благородные предки Тихо Браге⁽¹⁾. Шекспир сделал все, чтобы привлечь внимание великого астронома. Вся пьеса буквально кричит о нем, в каждом акте, в каждом имени… И все впустую. Сообщение так и не было принято, и теперь наша задача — прочесть его не собственными глазами, а глазами Тихо Браге. Он мог услышать в ней то, к чему глухи все остальные… — Она вдруг помрачнела. — Вот только это ничего нам не дает. Мы и так знали, что пьеса — послание для Тихо Браге. Нужно искать дальше.

Гарри, вздохнув, снова повернулся к стеллажам, но его внимание привлекло движение за окном. Он подошел ближе, стараясь, чтобы на него не падал свет, и увидел черный «ягуар», приближающийся со стороны перекрестка.

— Гермиона, скорей! — сказал он. — Похоже, у нас гости.

— Бумага у нее в руке, — пробормотала Гермиона, схватившись за голову. — Это же наверняка распечатка. Обложкой блокнота она не порезалась бы. Распечатка… Принтер! Гарри, он все еще включен. Она что-то распечатала для нас несколько минут назад…

«Ягуар» остановился напротив дома, и Гарри вжался в стену, глядя, как из него торопливо выбираются двое мужчин в деловых костюмах. Кто они? Гермиона, приняв какое-то решение, метнулась к столу и приподняла крышку принтера.

— Что ты делаешь? — зашипел Гарри.

— Это просто матричный принтер, — торопливо сказала Гермиона. — На ленте могли остаться следы недавно распечатанного…

Она, повозившись, извлекла барабан с лентой и принялась отматывать ее назад, глядя на просвет, ее губы шевелились.

— Черт, Гермиона, они идут сюда!

— Сейчас!

— Гермиона!

— Еще немного…

В дверь позвонили. Гарри, сделав глубокий вдох, поднял палочку. В конце концов, это наверняка маглы. Он сможет их вырубить и стереть память, а, очнувшись, они потом спишут все на утечку газа или что-нибудь в этом роде… Может быть, даже смерть Джоан Кларк.

— Доктор Мюррей! — послышался голос из-за двери. — С вами все в порядке? Вы не отвечали на звонки…

— Гарри, кажется, я нашла что-то… — зашептала Гермиона. — Мы должны добраться до могилы Шекспира, срочно. Кларк считает, что ключ в именах персонажей. Вольтиманд и Корнелий, они…

— Тогда уходим, пока они не выломали дверь! — отозвался Гарри.

Словно в ответ на его слова, в дверь громко затарабанили. Гермиона, приняв решение, наскоро смотала барабан и затолкала его в принтер. Крышка громко щелкнула, вставая на место, и Гермиона, вздрогнув, покосилась в сторону коридора, ведущего ко входной двери.

— Джоан, вы дома? — донесся до них голос другого мужчины. — Пожалуйста, откройте. Вы в опасности.

Гермиона подскочила к Гарри и схватила его за руку. Послышались тяжелые удары в дверь, и пространство вокруг завертелось волчком, отчего желудок Гарри подпрыгнул к горлу. «Никогда не привыкну к трансгрессии», — успел подумать он.

1) Вот изображение с обложки: https://ie.wampi.ru/2022/01/23/tycho_brahe_ancestors.jpg

Соответствующие имена выделены. И страница из первого фолио с текстом "Гамлета": https://ie.wampi.ru/2022/01/23/hamlet_page.png

Вернуться к тексту

Сутки прошли без происшествий — если не считать всю жизнь после начала Изоляции одним сплошным происшествием. Учебная неделя, пусть и с запозданием, началась. Квиринус Квиррелл, глядя в осунувшиеся лица учеников, нехотя пришедших на лекцию, отлично осознавал, что его объяснения вряд ли отложатся в мозгах, до сих пор не оправившихся от смятения. Но… это было необходимо. Что бы ни случилось, жизнь продолжается, и нельзя перечеркивать ее только оттого, что тебя сбили с ног.

— Тщательное планирование обороны, — рассказывал Квиррелл, — не ограничивается защитой периметра. Мы уже говорили о тактических приемах, подразумевающих использование незащищенных направлений атаки. С появлением и массовым внедрением военной авиации…

Курт Айхорн, некогда один из сильнейших учеников на его занятиях, смотрел отсутствующим взглядом, сжимая ладонь своей подруги Эрики. Последняя сгорбилась за столом, вычерчивая в тетради бессмысленные петли свободной рукой. Отличник Ханс слева от них честно пытался записывать тезисы лекции, но поминутно сбивался, движением пальцев отправлял в небытие уже написанную строчку и тщетно пытался вернуть себе сосредоточенность. Урсула у него за спиной даже не пыталась поддерживать видимость учебы: она сидела прямо, запрокинув голову и прикрыв покрасневшие от слез и недосыпания веки.

Одна только Марселин, занявшая место в углу и спокойно внимавшая разъяснениям брата, совершенно не казалась подавленной. Она откинулась на спинку стула и безмятежно качала ногой, словно бы находилась не в изолированном от внешнего мира Айзентурме, а в учебной аудитории старого доброго Хогвартса. Там, где самой страшной угрозой мнился профессор Снейп с его презрительным «минус десять баллов Когтеврану!» или, в крайнем случае, полтергейст Пивз, норовящий обвалить на голову замешкавшегося студента стопку книг с ближайшего шкафа.

— Но даже стопроцентная готовность к нападению извне, — продолжал Квиррелл, — способность отразить любое нападение с воздуха и из-под земли еще не гарантирует вам защищенность, ибо мы по-прежнему игнорируем некоторые направления. Увы, но мало кто вспоминает о самом их существовании. Догадываетесь, каковы они?

Ответом ему было молчание.

— Ханс Вайншротт, что вы можете сказать по этому поводу? — решил он обратиться более адресно.

— А?.. — вскинулся застигнутый врасплох Ханс. — Да, направления…

На лице бедняги отразилась паника в союзе с мучительным раздумьем, отчего надежда на правильный ответ окончательно угасла. Квиррелл вздохнул, подошел к доске и вытянул руку с палочкой. Повинуясь его движению, на черной поверхности возникло изображение защищенного периметра, накрытого куполом. Несколькими штрихами Квиррелл изобразил систему подземных щитов, способных противостоять проникновению за периметр снизу. Несколько перечеркнутых стрелок показывали неудавшиеся попытки вторжения с разных направлений.

— Вот база, которую вы защищаете, — сказал Квиррелл. — Мы здесь и сейчас как раз находимся в аналогичной ситуации… Но вы знаете, что потенциально в любую точку Сумрака можно проникнуть из пространства Земли. Это непросто и требует огромных энергозатрат, если нет готового полупроницаемого канала вроде расположенного на территории Кленцепарка, которым вы все пользуетесь. Вот одно из возможных направлений, о защите которого следует заботиться — и мы это делаем. Любой выброс энергии на территории земного Ингольштадта, который может свидетельствовать попытке проникновения в Сумрак, вызовет немедленные ответные меры… Вызвал бы раньше.

Он скользнул взглядом по лицам учеников — они оставались безучастными. Что-то подобное любопытству проявила разве что Урсула: она открыла глаза и внимательно посмотрела на него до того, как снова уйти в прострацию.

— И все же два года назад мы, иллюминаты, не смогли предотвратить атаку с еще одного направления. В нашу организацию внедрили вражеского агента: Эльза Фриз была индоктринирована в детстве и работала на Аненербе задолго до того, как мы ей заинтересовались. — Квиррелл с удовлетворением отметил, что на сей раз внимательных взглядов оказалось куда больше, и продолжил: — Это не что иное, как атака из прошлого — того самого незащищенного направления, о котором так часто забывают. Когда выстраиваешь периметр, будь уверен, что врага нет внутри. Отсюда логически следует…

Дверь с грохотом распахнулась. Рефлексы Квиррелла сработали безупречно: он переместился в пространстве в сторону от возможного удара, одновременно развернувшись лицом к двери. Нападение отражать не потребовалось. В аудиторию, шатаясь, вошел домовой эльф, в котором Квиррелл с удивлением узнал Перки, некогда игравшего роль переводчика с немецкого для Гарри Поттера.

— Просвещенный… просвещенный Квиррелл, — запинаясь, проговорил эльф. — Перки искал вас. В Айзентурме беда. Нападение… Империус…

— Гипертьюринг, тревога в аудитории сто восемь, — немедленно отреагировал Квиррелл.

С запозданием он сообразил, что профессор Ланге, должно быть, еще не восстановил работоспособность центрального компьютера, и отдавать приказы Гипертьюрингу бесполезно. Однако, к его удовлетворению, в динамиках без промедления послышался привычный голос:

— Принято, просвещенный Квиррелл. Охрана и ареопаг поставлены в известность.

— А теперь, Перки, будь добр, расскажи, что случилось. На кого и когда напали?

Первой появилась Зельда Штейн, почти сразу за ней — Генрих Крюгер. Леманн возник из воздуха за дверью и, нахмурившись, быстрым шагом вошел внутрь. Перки испуганно покосился на прибывающих магов и пробормотал:

— На меня. Пять дней назад… Кажется, пять дней. Перки не помнит.

— Ты упомянул Империус… На тебя наложили чары?

— Нет… или да? Перки не знает, просвещенный Квиррелл. Был человек… Наверное, чародей. Без лица. Он подошел и коснулся Перки, и с Перки что-то случилось.

— И где же ты был все это время? — вкрадчиво спросила Штейн.

— Перки прятался. Перки хорошо умеет прятаться.

— От кого же? От нас?

— Перки не знает. Перки знает, что должен был прятаться, пока не выполнит задание, иначе ему помешают. Сегодня утром Перки все сделал, как должен был, и теперь он больше не должен прятаться.

Что-то гадкое завозилось в груди у Квиррелла, и он не сразу задал следующий вопрос. Проклятье! Пока он тут вещал ученикам об атаках с неожиданного направления, враг ударил снова, причем в полном соответствии с материалом лекции.

— Перки, — сказал Квиррелл. — Пожалуйста, ответь как можно подробней: что ты сделал? Что произошло сегодня утром?

— Перки ужасно виноват, — сорвался на слезы эльф. — Перки сделал очень плохо… и заслуживает смерти за свое преступление…

Он поднял руку, вычерчивая незнакомый знак жестовой магии эльфов. Квиррелл не стал дожидаться завершения. В следующее мгновение он уже выкручивал запястье Перки, а подскочившая Штейн шипела ему в ухо:

— Даже не думай отправиться на тот свет без разрешения, черт бы тебя побрал!

— Перки виноват…

— Со своим чувством вины разбираться будешь разбираться потом, — спокойно заявил Квиррелл. — Для начала ответь на поставленный вопрос. Что было утром?

— Перки напал на просвещенного… на просвещенного Ланге. Использовал Империус.

— Империус? И что же ты приказал ему сделать?

Но Квиррелл знал ответ еще до того, как Перки произнес хоть слово. Почему они не подумали об этой возможности? Почему все всегда забывают об этом направлении атаки?

— Перки приказал просвещенному Ланге уничтожить генератор Сумрака и замести следы, — проговорил несчастный эльф. — Перки должен был.

Генрих Крюгер ошалело взглянул на Квиррелла, а затем снова перевел взгляд на Перки.

— Но… Генератор уже уничтожен… — пробормотал он.

Медленно, очень медленно в его глазах проступало понимание. Зельда Штейн догадалась раньше.

— В машинный зал, скорее! Может, еще успеем…

— Уже опоздали, — с досадой ответил Квиррелл.

Не сговариваясь, все трое трангрессировали, оказавшись перед дверью с надписью «Гипертьюринг. Машинный зал. Вход 1». Машинный зал Гипертьюринга — мозг Айзентурма — не особенно уступал Штальбоксу по защищенности. Антитрансгрессионные чары исключали возможность проникновения внутрь, минуя один из двух входов. Не так давно эта мера предосторожности была усилена топологическим щитом, установленным еще Цао Шу, — пока диверсия не покончила с ним.

— Гипертьюринг, открой первый вход в машинный зал, — быстро сказал Квиррелл.

— Доступ в машинный зал запрещен, — отозвался равнодушный голос компьютера.

Квиррелл не стал тратить время, пререкаясь с компьютером. Трансгрессия — отличный способ перемещения на большие расстояния. Однако, если расстояние не столь велико, есть способы и получше. Квиррелл не владел, да и не мог владеть телепортацией на том уровне, какой демонстрировала Цао Шу. Эта техника так и не приобрела для него той естественности, с какой ей пользуются домовые эльфы. Но этого и не требовалось.

— Подождите здесь, — сказал Квиррелл.

Он привычно скользнул в нуль-пространство, и цепкие пальцы его разума коснулись той мерцающей сети квантового графа, которую Игнотус в своей рукописи называл нитями Брахмана. Рывок — и он внутри машинного зала, заполненного рядами вычислительных модулей. Мерцающая металлическая клеть в центре расплывалась в воздухе и дрожала, словно была наполненным помехами телевизионным изображением. Там, за стальной решеткой и слоем напитанного чарами бронестекла бешено вращался маховик времени — сердце Гипертьюринга, — отправляя в прошлое промежуточные результаты вычислений. Но, наверное, не только их.

— Хотели задержать нас запертой дверью, просвещенный Ланге? — спросил Квиррелл, шагнув к главному терминалу.

За терминалом, почти потерявшись среди трех громадных мониторов, скрючился над клавиатурой сам Зигмунд Ланге. Его лицо, обычно спокойное и доброжелательное, медленно заполнял ужас. Он поднял взгляд на Квиррелла и беспомощно сказал:

— Я не знаю. Что я сделал? Зачем? Господи…

— Разблокируйте дверь, будьте добры.

— Гипертьюринг, открой доступ в машинный зал, — севшим голосом сказал Ланге. — Просвещенный Квиррелл… Это все-таки был я, верно? Не могу вспомнить, как все началось.

В зал один за другим входили члены ареопага. За спиной их толпились несколько студентов, но одного взгляда подошедшего Вейсгаупта оказалось достаточно, чтобы они поспешно ретировались.

— Верно, — кивнул Квиррелл. — Ваш анализ с самого начала был безупречен, просвещенный Ланге. Враг воспользовался вами, чтобы совершить атаку на Гипертьюринг. Домовики используют инстинктивную метрическую магию, они способны игнорировать антитрансгрессионные чары. Таким образом домовой эльф Перки, уже пребывавший под ментальным контролем, проник в машинный зал и наложил чары Империуса на вас, заставив совершить диверсию.

— С момента взрыва прошел уже не один день, — с досадой произнес Генрих Крюгер и перевел взгляд на все еще вращающийся маховик времени. — Это-то нас всех и обмануло.

— Да, — кивнул Квиррелл. — Просвещенный Ланге, с которого уже были сняты все подозрения после обследования, спокойно подготовил пакет инструкций для восстановленного Гипертьюринга. Помните алгоритм Моравека? Компьютер пересылает в собственное прошлое промежуточные результаты вычислений, благодаря чему способен решать NP-полные задачи за константное время… С учетом ограничений на память, конечно. В этот раз в прошлое отправились не промежуточные результаты, а созданный профессором Ланге вирус. Нас атаковали из будущего, и мы не смогли предусмотреть этого.

Из-за спин собравшихся протолкнулась Марселин, напрочь проигнорировав возмущенный взор Вейсгаупта, и подошла к брату.

— Я попросила ребят отвести Перки в медкорпус, — сказала она. — С ним ведь все будет в порядке?

— Скорей всего, — кивнул Квиррелл. — Он свою роль сыграл и противнику уже не требуется… Надеюсь. Просвещенный Ланге, вам следует поступить так же. Мы не знаем, что еще могло остаться у вас в подсознании.

Тот потерянно кивнул и поднялся из-за клавиатуры.

— Я отведу вас, просвещенный, — пропела Зельда Штейн и, обворожительно улыбнувшись, взяла растерянного профессора под руку.

Когда они скрылись за порогом, Адам Вейсгаупт бросил хмурый взгляд в сторону остановившегося маховика времени и спросил:

— Если нас атаковали сегодня, значит, враг все еще здесь?

— Вряд ли, — покачал головой Квиррелл. — Для этого ему и был нужен Перки — помимо его способности войти в машинный зал, конечно. Враг проник в Сумрак и овладел сознанием эльфа, превратив того в бомбу с часовым механизмом, после чего спокойно удалился.

Уже сказав это, он вдруг вспомнил слова Перки. Перки, который должен был прятаться, чтобы ему не помешали… Кто мог помешать эльфу? Было ли это простой предосторожностью, попыткой врага защитить хрупкий и сложный план от посягательств, или же есть кто-то, защищающий их? Вторая альтернатива куда приятней, но всерьез рассчитывать на нее — верный путь в могилу.

Он бросил взгляд на часы и повернулся к сестре:

— Занятия уже окончены, так что… Не хочешь прогуляться с нами? Я хотел кое-что тебе показать.

* * *

Двустворчатые стальные ворота, повинуясь жесту просвещенного Крюгера, с мягким шелестом скользнули в стороны. Под потолком ангара вспыхнул свет — по всей площади, не считая дальнего левого угла, куда пришелся удар одним из фрагментов Башни в момент взрыва. Квиринус Квиррелл вошел внутрь и огляделся.

— Ого! — только и сказала Марси у него за спиной, отряхнув мантию от пыли, которую нанесло ураганным ветром за пятиминутную прогулку к ангару.

Сам профессор тоже с трудом удержался от восхищенного восклицания при виде четырех летательных аппаратов, стоящих в обширном помещении. Заостренная, хищная форма фюзеляжей, матово-черная поверхность, изящная и устрашающая одновременно форма лопастей — все это вместе способно было вызвать уважение даже у человека, бесконечно далекого от авиации. Крюгер подошел к одному из вертолетов и любовно погладил поверхность кабины.

— «Неясыть», — сказал он. — Одна из лучших наших разработок последних лет. Ну как, последних… На самом деле, первые прототипы были созданы еще в конце 1960-х на базе экспериментального германского «Бёлькова», но с тех пор мы ушли очень далеко. По скорости наши птички превосходят лучшие образцы вертолетов, созданных маглами до сих пор, и запросто развивают до пятисот миль в час.

— Я ни разу не видела, чтобы здесь такие летали, — с восторгом воскликнула Марси, подбежав ближе к могучей машине.

— Здесь такие и не летали, — вмешался Вейсгаупт, который наблюдал за демонстрацией с таким удовлетворением, как будто сам был создателем великолепных машин. — Одно время мы использовали их для разведывательных операций за пределами Сумрака, но довольно скоро у них обнаружился один дефект…

— Это никакой не дефект! — возмутился Крюгер. — Закон предельной плотности чар попросту не позволяет…

— Никто не ставит это вам в упрек, просвещенный, — отозвался Вейсгаупт. — Хорошо, назовем это не дефектом, а особенностью… Словом, при высокой скорости аппарата происходит спонтанное разрушение дезиллюминационных чар.

— О чем и речь, — кивнул Крюгер. — Сама по себе скорость значения не имеет, однако достигается она повышением плотности чар Перфузориус, что и влечет за собой… — Встретив укоризненный взгляд Вейсгаупта, он стушевался и быстро закончил: — В общем, Зельда Штейн объяснит лучше, она первая дала теоретическое обоснование этому эффекту.

— Спасибо, просвещенный Крюгер, — спокойно отозвался Вейсгаупт, но в голосе его Квирреллу почудился оттенок язвительности. — Так вот, после нескольких наших операций на территории Северной Америки среди маглов быстро распространились слухи о неких «черных вертолетах». Несмотря на то, что их происхождение конспирологи связали с правительством США, магическое сообщество сразу же обвинило нас в очередном серьезном нарушении Статута. А поскольку у иллюминатов и без того не самые радужные отношения с большинством правительств, мы приняли решение ограничить использование «Неясытей». Вплоть до прошлого года они просто пылились в ангарах.

— Что же изменилось? — полюбопытствовала Марселин.

— Нападение армии големов на Айзентурм, конечно, — ответил за Вейсгаупта Квиррелл. — Академия, увы, продемонстрировала очень слабую защищенность: до последнего времени считалось, что Сумрак — сам по себе достаточная защита. Эта ошибка стоила нам многих жизней. И, судя по последним событиям, мы все еще не усвоили урок в полной мере.

— Ну, вы сгущаете краски, просвещенный… — благодушно заметил Вейсгаупт. — Мы заделываем бреши в обороне по мере их обнаружения.

«И каждый раз успокаиваемся после этого», — подумал Квиррелл, но ничего не сказал. Что толку спорить? Лишь немногие из людей способны помнить — не умозрительно, а всем своим существом, — о том, что нет и не может быть никакой абсолютной защиты. Нет и не может быть никаких по-настоящему безопасных мест. Каждому, каждому без исключения, всегда что-то угрожает, и лучшее, что можно придумать для спасения — просто помнить об этом.

— Сколько времени у нас уйдет на то, чтобы долететь до острова? — деловито осведомилась Марселин, в очередной раз пытаясь забраться в кабину.

Квиррелл уже раскрыл рот, пытаясь сказать, что ни о каких «нас» не может быть и речи, но Крюгер опередил его:

— Часа за три доберемся до Туниса. Вот только это совершенно не значит, что мы быстро отыщем сам остров. Сложность еще в том, что периодически он покидает Сумрак, если его поведение с XIII века не изменилось. Так что, мисс, на поиски у нас, вероятно, уйдет несколько дней в лучшем случае. А уж если вмешается какая-нибудь местная тварь вроде… — Он перехватил взгляд Квиррелла и предпочел не заканчивать фразу. — Словом, я бы не обольщался особенно.

— В рукописи Игнотуса упоминается, что на острове есть какие-то жители… — заметила Марселин. — Значит, там не настолько опасно. Я бы хотела…

— Семь с половиной веков назад, Марси, — возразил Квиррелл. — Уж извини, но ты остаешься здесь.

— Снова оставляешь меня за спиной? — вспыхнула она. — Я могу за себя постоять.

— Ваш брат прав, мисс Квиррелл, — вмешался Вейсгаупт. — Ему там придется нелегко, и если он будет вынужден рассеивать свое внимание, чтобы оберегать вас…

— А я здесь должна беспокоиться о брате, да?

Не получив ответа, она поджала губы и молча направилась к выходу. Ветер немного поутих, и Марси, оглядевшись, шагнула за порог. Квиррелл проводил ее усталым взглядом и покачал головой.

— Сколько вертолетов отправим? — спросил он.

— Думаю, двух будет достаточно, — отозвался Вейсгаупт. — Остальные понадобятся для того, чтобы защитить Айзентурм в случае чего. — Убедившись, что Марселин отошла за пределы слышимости, он добавил: — А в самом худшем случае — чтобы… вытащить вас оттуда. Она ведь еще не знает о миграции червей Байерса?

Квиррелл покачал головой. Еще не хватало вываливать на сестру чудесные новости о том, что гигантские твари, способные порабощать разум, судя по сообщениям станций мониторинга, выбрались за пределы Америки. Даже всем силам Айзентурма придется постараться, чтобы отбить их возможное нападение. А уж экипажам двух вертолетов надеяться можно только на скорость и трансгрессию… Если враг не нанесет удар первым.

— Я давно хотел поговорить еще на одну тему, просвещенный Квиррелл, — понизил голос Вейсгаупт. — Вы же понимаете, что само существование острова Огигия ставит крест на наших планах эвакуации? Даже если мы уничтожим его, пространственная аномалия никуда не денется.

— Безусловно, — кивнул Квиррелл.

Еще б не понимать! Ирония судьбы: средство, способное вырвать их из неожиданной изоляции, одновременно гарантирует им гибель в случае разрушения Врат. Одна спонтанная миграция острова из пространства Земли в Сумрак — и они получат свою порцию глиняной чумы, некогда поглотившей Атлантиду.

— Потому перед нами встает вопрос: что делать дальше?

— Мне кажется, просвещенный Вейсгаупт, что ответ очевиден. Мы обязаны как можно скорее найти место, где сейчас находится Банд-Дарваджа, и каким-то образом удержать Врата закрытыми так долго, как сможем. А это значит, бросить все силы на расследование, которое начала Гермиона Грейнджер. Она была абсолютно права с самого начала.

Вейсгаупт мрачно кивнул и опустил голову.

— И когда… если мы найдем артефакт… Есть ли у вас хотя бы гипотезы о том, как не дать Вратам распахнуться? Может быть, у вас, просвещенный Крюгер?

— Даже будь у нас в распоряжении собственная черная дыра… — тихо проговорил Квиррелл. — Не знаю. Мы должны что-то придумать до того, как грянет катастрофа.

— Возможно, мы сможем уничтожить Рактавиджу после того, как Банд-Дарваджа разрушится, — сказал Крюгер. — Или даже до того. Катастрофа все равно будет ужасающей, но так мы получим хоть какие-то шансы на выживание.

— Как? — спросил Вейсгаупт. — Как можно уничтожить такой объем плодящейся глины Эдема? Даже ядерная бомбардировка — не панацея.

— Возможно, тем же оружием, — отозвался Квиррелл.

— То есть?

— Если мы запрограммируем имеющиеся у нас запасы глины на агрессивную репликацию и сможем отправить ее в пространство Атлантиды, возможно, Рактавиджа не устоит. Возможно, наш собственный Рактавиджа окажется сильнее. Главное — не забыть запрограммировать его на самоуничтожение после выполнения задачи.

— И вы надеетесь, что ваше творение сможет переиграть дрянь, которая бешено эволюционировала десять тысяч лет, пожирая саму себя? — поднял бровь Крюгер.

— Надеюсь. Похоже, это все, что нам остается. А до тех пор…

Он подошел к ближайшей «Неясыти» и провел пальцами по черной поверхности фюзеляжа. На ощупь она и впрямь напоминала птичье оперение, а скрытые в глубине металла чары вызывали приятное покалывание в ладони. Завтра утром он поднимется на борт этой машины и отправится на юг в поисках легендарного острова, навеки застрявшего меж двух миров. Кого они встретят в том месте? Сумеют ли совладать с напастью, которая обрела свободу после падения барьеров?

Если экспедиция погибнет, Айзентурму придется туго. Сестренка будет горевать, но… Она выдержит. Марси — чертовски сильная девчонка, всегда такой была. Никакая катастрофа не может лишить ее врожденного оптимизма. Лишь бы только с ней здесь ничего не случилось. Отчего-то больше всего Квиррелла беспокоила не перспектива столкнуться с кошмарными червями Байерса и даже не риск разрушения Банд-Дарваджа.

Мысли его то и дело возвращались к узнику Штальбокса — странному голему, говорящему на языке Атлантиды. Ты ли это в самом деле, Эмерик Отъявленный? Квиррелл вдруг засомневался в прежнем выводе. Всегда есть соблазн свести все необычное к тому, что уже известно, и в этом есть свой резон. Старые объяснения обычно работают — они проверены временем. Но иногда... иногда попадается нечто по-настоящему новое. По-настоящему ужасное.

Стихший было ветер взревел с прежней яростью, и стены ангара застонали под ударами стихии. Квиррелл подошел к выходу и долго смотрел на мелькание несущихся листьев, едва тронутых осенней желтизной. Он что-то упустил в своих рассуждениях — что-то важное. Надо будет проверить каждый пункт, когда выдастся минутка.

— Интересно, удалось ли чего-нибудь добиться нашим исследователям Шекспира? — усмехнулся он, и, придерживая тюрбан рукой, чтобы не сорвало ветром, направился ко входу в Башне.

Стратфорд-на-Эйвоне встретил их мелким дождиком, едва они покинули такси. Впрочем, не прошло и пяти минут, как сквозь расступившиеся тучи выглянуло солнце, и от дождя не осталось и следа, не считая быстро меркнущей радуги над крышами приземистых домов. Гарри никогда раньше не был в этом городе, но поймал себя на мысли, что именно так он и представлял себе родину Шекспира. Тихий уютный городок, прорезанный узкими извилистыми улочками, увитые плющом дома и кирпичные заборы, а главное — на удивление мало прохожих, несмотря на статус чуть ли не главной достопримечательности страны.

И еще — деревья. Каштаны, тополя, клены и березы стройными рядами выстроились вдоль улиц, многие из них — совсем старые, покрытые слоем тяжелой, изборожденной морщинами коры. Некоторые из них, быть может, еще застали живого Шекспира, — мысль, от которой тревога, не покидавшая Гарри всю дорогу от Оксфорда, отчего-то сразу улеглась. Кое-что в мире остается неизменным, и это хорошо.

Он взял Гермиону за руку, и она, тепло улыбнувшись, с готовностью сжала его ладонь в ответ. На мгновение ему показалось, что нет никакой всемирной угрозы, и не торопятся они постичь тайну, от которой зависит будущее мира. Нет! Есть только осенний день в старом городе, где он просто проводит время со своей девушкой, спокойно прогуливаясь под шорох падающих листьев. Есть бездна времени, и ни одного повода для спешки.

— Церковь Святой Троицы в одном квартале отсюда, — сказала Гермиона, и наваждение рассеялось. — Если не ошибаюсь, там за деревьями ее шпиль. Видишь?

— Шекспир похоронен во дворе церкви?

— В самой церкви. Совсем как Тихо Браге. Уверена, будь его могила на обычном кладбище, ее бы уже раскопали до нас.

— Я по-прежнему не понимаю, что ты надеешься найти в могиле. Зашифрованное сообщение для Тихо Браге? Но он умер задолго до Шекспира…

— Нет, — улыбнулась Гермиона. — Тут явно что-то другое. Гарри, помнишь, что я говорила раньше? Мы должны взглянуть на «Гамлета» глазами Тихо Браге, только так мы сможем заметить то, что оказалось тайной для прочих, даже для самого Игнотуса. И потому нам следует знать как можно больше о них обоих. Об Уильяме Шекспире и о Тихо Браге.

Они прошли мимо большого белого указателя с надписью «Церковь Святой Троицы». Гарри заметил, что прохожих им попадается все больше и больше: нетрудно было догадаться, что привлекло всех этих людей. А уж возле самой могилы, должно быть, и вовсе не протолкнуться: как Гермиона надеется узнать хоть что-то в таких условиях?

Словно прочтя его мысли, Гермиона взглянула на часы и сказала:

— Церковь открыта для посетителей только до часу дня. Сейчас уже половина пятого, так что, надеюсь, нам не помешают.

— Сомневаюсь, — покачал головой Гарри. — Туристов внутри, может, и нет, но ведь там наверняка есть служители… или даже охрана.

— Ну, это не большая проблема, — беззаботно отозвалась Гермиона.

Гарри недоверчиво покосился на нее. Его не оставляло ощущение, что Гермиона меняется… Нет, не в худшую сторону, и, возможно, это даже не было настоящим изменением. Скорей что-то дремлющее в глубине ее личности пробуждалось и все чаще давало о себе знать: неожиданными даже для Гриффиндора приступами отваги, спокойным принятием катастрофических обстоятельств, способностью рисковать, которая удивила бы и самого Квиррелла. Девушка, которая полжизни провела в библиотеке, просто не могла быть такой… или все же могла?

— Ты действительно собираешься запустить в священника Петрификусом? — усмехнулся он.

— Твои предки Певереллы, если помнишь, однажды этим отличились, — со смехом ответила она. — Не думаю, что это ужасный грех.

Небеса, как видно, не согласились с ее заключением, отправив на их головы воинство мелких и до противного холодных капель. Гарри поежился и с трудом удержался от соблазна закрыться от дождя при помощи Импервиуса. Пожалуй, он смог бы наложить эти чары без помощи палочки, но разгуливающий без зонтика парень, от которого капли отскакивают, как от горячей сковородки, уж точно привлечет внимание. А там — вездесущее Министерство с этим его распроклятым Статутом…

— Ладно, — вздохнул он. — Но все равно, рыть могилу в церкви средь бела дня — безумие какое-то. Я знаю, что стоит на кону, но Гермиона, мы ведь даже не уверены, что там есть что-то интересное. Черт возьми, это же просто могила!

— У Тихо Браге тоже была «просто могила», помнишь? А в итоге без нее мы никогда не добрались бы до Источника. Нет, Гарри, я уверена.

— Но с чего вдруг?

Гермиона вздохнула, остановила его и направилась к небольшой туристической лавке под навесом. Средних лет продавщица, которую, похоже, сморил мерный шум дождя, при ее приближении вздрогнула, судорожно сглотнула и немедля натянула на лицо дежурную улыбку.

— Добрый день! Желаете карту? Советую вот эту, здесь отмечены все достопримечательности, которые…

— Добрый день, спасибо. Можно мне вот этот буклетик?

— Конечно, мисс.

Когда Гермиона возвращалась к нему с туристическим буклетом, Гарри заметил настороженный взгляд, которым ее проводила продавщица. Неужели они настолько выделяются из толпы, что вызывают подозрение у каждого встречного? Будь они хотя бы чистокровными магами, которые с детства воспитывались в изоляции от маглов, это можно было бы понять, но всего шесть лет назад они даже не подозревали, что рядом с ними существует совсем другой мир, населенный другими людьми.

— Прочти, Гарри, — без обиняков сказала Гермиона, найдя нужное место в буклете.

Он послушно скользнул взглядом к абзацу, на который указывал палец Гермионы. «…Великий драматург, имея статус светского ректора и владельца десятин, был похоронен под алтарным полом у северной стены на глубине 17 футов…». Гарри нахмурился и сказал:

— Семнадцать футов? Вроде бы это глубже обычного.

— Глубже обычного? Гарри, да тогда никого не хоронили глубже пяти-шести футов. Могила в три человеческих роста глубиной! Под алтарным полом! Можно подумать, они там образец плутония захоронили…

Гарри поднял на нее недоверчивый взгляд.

— И ты думаешь, это сам Шекспир распорядился? Чтобы что-то спрятать в собственной могиле?

— А у тебя есть другое объяснение?

Он пожал плечами.

— Мало ли… Насколько я знаю, в те годы по стране ходила чума. Может, Шекспир считал, что заражен, и опасался, что может заразить остальных, если могила не будет достаточно глубока…

На редкость глупым собственное объяснение показалось ему раньше, чем он договорил до конца, и он сконфуженно умолк. Гермиона, однако, восприняла его возражение всерьез и с готовностью парировала:

— И потому тело Шекспира на целых два дня было выставлено в «Нью-Плейс», чтобы его друзья и соседи могли попрощаться с усопшим?

Она вновь протянула ему буклет, но Гарри только потерянно кивнул и сказал:

— Наверное, ты снова права. Ты об этом тоже прочла у Джоан Кларк? Я думал, она писала о том, что ключ скрыт в именах персонажей.

— Да как тебе сказать… Напрямую — нет, Кларк ничего такого не писала. Однако она навела меня на мысль, упомянув эпитафию на могиле Шекспира, и я вспомнила, что уже слышала эту историю раньше.

— А что такого в его эпитафии?

Гермиона улыбнулась.

— Думаю, будет лучше, если ты увидишь своими глазами.

Возражать он не стал, и через пять минут они уже стояли рядом с низеньким забором из белого кирпича, жестоко изъеденного многолетней эрозией. За ним в глубине уютного сквера разместилась сама церковь: несмотря на древность, она казалась построенной совсем недавно — как видно, реставраторы приложили массу сил, чтобы сохранить главную достопримечательность города. Свернув на асфальтовую дорожку, которая вела к главному входу, Гарри отметил ряды старых могил по обе стороны и мысленно перенесся на пражское кладбище, откуда начался их путь.

Какое странное стечение обстоятельств заставляет их вновь повторить все, через что они проходили раньше? Кладбище, а теперь и незаконное проникновение в культовое сооружение… Вот только в Староновой синагоге они встретили друга, а здесь им лучше бы не встречать вообще никого. Почувствовав чей-то взгляд, Гарри нервно обернулся. Четверо молодых людей, сгрудившихся у одной из могил, откровенно таращились на них с Гермионой. Что происходит, черт возьми?

— Тут есть другой вход? — спросил он, понизив голос. — Через главный лучше не идти, на нас все смотрят.

— Поищем, — кивнула она.

Они неторопливо зашагали вдоль фасада, делая вид, что любуются архитектурой. Особенно притворяться им не пришлось: здание и впрямь радовало глаз. Конечно, в промозглую дождливую погоду его великолепие отдавало мрачной, готической атмосферой, но… Иногда даже Хогвартс производил подобное впечатление. Тучи, будто услышав его мысли, на мгновение расступились, и клонящееся к закату солнце отразилось тысячами разноцветных огней в высоких оконных витражах западной стены. В этих огнях было… что-то.

Гарри замер, не решаясь обернуться. Неясный образ, который запечатлело его периферийное зрение, тревожил, хотя наверняка был не более чем игрой воображения. Туристы и обычные прохожие все так же спокойно шли мимо здания церкви, время от времени окидывая ее ленивым взглядом, и никто из них не казался испуганным или удивленным. И все же Гарри был готов поклясться, что видел. Огромный лик с яростно пылающим взглядом — уже не столь спокойно-отрешенный, как в прежних видениях, но гордый и торжествующий — взгляд воина, который только что поставил ногу на грудь поверженного врага.

— Гарри?.. — удивленно обернулась к нему Гермиона.

Он мотнул головой, изгоняя видение, выдохнул и зашагал следом. Солнце скрылось за облаками, и блеск витражей померк, но Гарри до сих пор чувствовал на себе огненный взор кого-то, кого нельзя увидеть воочию. Того, кто являет себя только в игре хаоса, в тысячах невидимых связей, соединяющих самые обыденные элементы жизни, в разрозненных на первый взгляд событиях и ничего не значащих словах.

— Попробуем здесь, — сказала Гермиона, остановившись перед деревянной дверью.

Густые заросли вдоль стены надежно укрывали дверь от посторонних взглядов, поэтому был хороший шанс, что их манипуляции останутся незамеченными.

— Алохомора, — шепнул Гарри, и замок послушно щелкнул.

Оглядевшись напоследок, они быстро вошли внутрь. За дверью оказалось нечто вроде подсобного помещения с покосившимися стеллажами, на которых покоились пыльные коробки и свертки плотной ткани. В углу стояли три потускневших бронзовых подсвечника, только в одном из которых сохранился оплывший огарок восковой свечи. Напротив входа располагалась полуоткрытая дверь, ведущая в темный коридор, и Гермиона, скользнув быстрым взглядом по унылому интерьеру, решительно направилась к ней.

Удивительно, но вокруг царила тишина. Опасения Гарри не подтвердились, и никто не попался им ни в коридоре, ни дальше, в помещении нефа. Ощущение чужого взгляда никуда не пропало, но словно притупилось под наплывом новых впечатлений. Он, озираясь, шагал между рядами деревянных скамей, отполированных телами тысяч прихожан, и чувствовал себя всего лишь очередным любопытным туристом. Никто не пытался его остановить: церковь пустовала. Минуты шли, и он почти перестал ждать гневного возгласа кого-нибудь из служителей.

— Где здесь могила Шекспира? — тихо спросил он, добравшись до вывески, которая призывала сделать пожертвование в пять фунтов.

— У северной стены, помнишь? — отозвалась Гермиона. — Где-то в той стороне.

Она не ошиблась. У самого алтаря за позолоченной оградой расположился ряд могил с выставленными перед ними табличками. Прочтя имена, Гарри едва не присвистнул. Энн Шекспир, жена великого драматурга. Сюзанна, старшая дочь. Джон Холл, зять и друг Шекспира. Усыпальница для всей семьи, не иначе. Могила самого Уильяма Шекспира, вторая слева, сразу привлекала взгляд, и не только благодаря железному обрамлению.

Гарри подошел ближе, не спуская глаз с надгробия. Высеченную на камне эпитафию, о которой говорила Гермиона, оказалось непросто прочесть: не только из-за архаичного языка, но также и по причине плачевного состояния камня. К счастью, тот же текст был продублирован на деревянной доске, установленной позади могилы⁽¹⁾. Гарри, не скрывая удивления, прочел вслух:

«Друг, ради Господа, не рой

Останков, взятых сей землей;

Нетронувший блажен в веках,

И проклят — тронувший мой прах».

Он ошарашенно обернулся к Гермионе, которая откровенно веселилась, глядя на его реакцию.

— Все еще сомневаешься? — спросила она. — Вероятно, текст эпитафии принадлежит самому Шекспиру. Он распорядился высечь это на своей могиле и позаботился о том, чтобы его похоронили по возможности глубоко. Так, чтобы создать максимум проблем тому, кто решится на эксгумацию.

— Мне кажется, что такая эпитафия только привлечет лишнее внимание, — покачал он головой.

— У Шекспира внимания и без того хоть отбавляй. По сути, он возложил миссию охраны своих останков на служителей храма, а они к таким вещам относятся серьезно. И не забывай, речь идет о семнадцатом столетии. Большинство современников Шекспира были крайне набожными, и уж точно они верили в силу посмертных проклятий. Кроме того… я не удивлюсь, если проклятие здесь — самое настоящее.

— Что же там спрятано? — спросил Гарри скорей самого себя, нежели Гермиону.

— Есть только один способ узнать, верно? Одно могу сказать: это почти наверняка имеет отношение к нашей задаче. Джоан Кларк считала так же.

Гарри в задумчивости подошел к могильной плите. Где-то там, в семнадцати футах от поверхности, великий бард сокрыл в собственной могиле нечто… нечто важное. Что-то, что нельзя было просто уничтожить, но и допустить, чтобы оно попало в человеческие руки, — также нельзя. Что же это? Шутка Гермионы про плутоний уже не казалась ему столь уж смешной. Что, если в этой могиле… От пришедшей к нему шальной догадки перехватило дыхание. Он потрясенно обернулся к Гермионе.

— Что такое, Гарри? — отшатнулась она.

— Гермиона… Что, если в его могиле… сам артефакт? Банд-Дарваджа?

С минуту она всерьез обдумывала эту идею, но потом помотала головой.

— Нет. Не думаю. Слишком просто. Слишком очевидно.

— Для тебя очевидно, потому что ты знаешь, что ищешь. Но что, если… Сама подумай. Какими-то путями, уж не знаю, какими, к Шекспиру в руки попадает этот артефакт. И он знает, с чем имеет дело. Хотя бы отчасти знает. Он хочет сообщить об этом тем, кто разбирается в вопросе, но не может это сделать напрямую, для того и оставляет все эти намеки в «Гамлете»… Возможно, что и в других пьесах тоже. Когда же все его усилия оказываются безуспешными, он решает спрятать Врата в собственной могиле. Разве это все так уж невозможно?

— Возможно, конечно. Но… слишком просто.

— Кто сказал, что должно быть сложно? — возразил он.

Внутри незваной гостьей заерзала колючая обида: почему Гермиона с такой легкостью отбросила его гипотезу просто из-за ее простоты? Разве не призывает к простоте бритва Оккама, основа всего научного метода? Гермиона правильно истолковала выражение его лица. Она подошла ближе, взяла его за руку и совершенно неожиданно поцеловала — нежно коснулась губами уголка рта, отчего он на полминуты перестал дышать.

— Не обижайся, Гарри, — сказала она. — Это отличная гипотеза, и я думаю, что хотя бы отчасти ты здесь прав. Что-то есть там, внизу. Что-то сознательно спрятанное самим Шекспиром. Просто мне кажется, что это…

Она запнулась и, покачнувшись, упала вперед, ему на руки. Он успел увидеть четыре темных силуэта у нее за спиной — Гарри так и не понял, откуда они взялись, поскольку неф, несмотря на общий полумрак, отлично просматривался во всех направлениях. Один из прибывших бесшумно шагнул вперед, оказавшись под прямыми лучами света из окна. Гарри успел увидеть простую серую униформу с нашивкой в виде пяти стрел, вписанных в окружность, закрытое такой же серой маской лицо, а затем что-то больно кольнуло его в шею, и мир закружился вокруг, словно при трансгрессии. Выронив Гермиону, он повалился вслед за ней на каменный пол.

«…И проклят — тронувший мой прах», — последнее, что он увидел перед собой, а затем мутная пелена заволокла его взор, и мысли остановили свой бег.

* * *

Он парил в бесконечном черном пространстве, и вокруг расстилалась пустота — во всех направлениях. У него не было ни собственного тела, ни даже имени, и он считал это нормальным: идея о том, что может быть иначе, даже не возникала в его сонном, застывшем разуме. Медленно возникавшие мысли через мгновение меркли, сменяясь молчанием, и он равнодушно отмечал завершение их короткого жизненного цикла, не пытаясь что-то изменить. Идея об изменении тоже оставалась вне его разумения, ибо ничего не менялось в пространстве, доступном восприятию.

В черноте вспыхнула искра. Ее свет причинял физическую боль, заставлял думать и действовать. Что-то изменилось, и он с неудовольствием постиг эту новую для себя концепцию. Искра становилась ярче, и она… Да, он вспомнил нужное слово. Искра двигалась. Менялась. Вспыхнул и протянулся через пустоту призрачный светящийся хвост, сделав ее похожей на…

— Комета, — еле слышно прохрипел Гарри. — Комета Хейла-Боппа.

Во рту пересохло, глаза отчаянно слезились. Зрение наконец сфокусировалось, но головокружение никуда не делось, заставляя мир вокруг него то и дело пускаться в безумный пляс. Он попытался встать, и не смог. Мертвенный свет крохотного потолочного светильника неприятно бил в глаза, проникая даже сквозь сомкнутые веки. И еще это ощущение… Словно он потерял что-то очень важное, без чего уже давно не мыслил самого себя.

С трудом повернув голову влево и дождавшись, когда очередной муторный приступ головокружения сойдет на нет, он добрые две минуты смотрел на стойку с капельницей, установленную рядом с его койкой, и пытался осознать, что видит. Прозрачная трубка тянулась вниз, к его руке, и там, у самого сгиба локтя, где он ощущал слабую ноющую боль, она уходила под слой щедро наклеенного медицинского пластыря.

И его рука… Она была пристегнута к койке двумя петлями из эластичного пластика. Дурман постепенно рассеивался, и, покрутив головой, Гарри убедился, что в том же положении пребывают и прочие его конечности. Где он? Память отказывалась прояснять этот вопрос, подсовывая только до сюрреалистичности странную сцену в церкви Святой Троицы, где на них с Гермионой напали какие-то… Он разом вспотел, и дурман развеялся окончательно.

— Гермиона! — позвал он.

Что-то пришло в движение в темноте слева от него.

— Гарри, — услышал он слабый голос Гермионы. — Ты уже очнулся?

— Вроде бы, — отозвался он, обернувшись на голос.

Световые пятна перед глазами немедленно заплясали, складываясь в очертания лица — совсем как тогда, в Айзентурме, — и он сделал глубокий вдох, пытаясь не замечать оживающего образа. К черту эти пятна. К черту зловещие лики в темноте. Куда важнее настоящий мир. К сожалению, настоящий мир особых надежд не оставлял: Гермиона пребывала в столь же беспомощном положении, что и он.

— Где мы? — спросил он.

— Представления не имею. Однако убивать нас, похоже, не собираются. Пока.

— А эти капельницы… Какой дрянью нас тут накачивают?

На этот раз Гермиона не спешила с ответом. Насколько это было возможно в ее положении, она внимательно огляделась и неуверенно проговорила:

— Похоже, мы в руках у маглов. Я не чувствую никаких признаков магии, да и в обстановке ничего такого. Может быть, правительство?

— Но правительство не вмешивается в дела магов, — возразил Гарри. — Разве что мы попали в руки к тем, кто вообще не знает о существовании магии.

После короткого молчания Гермиона встревоженно сказала:

— Думаю, что уж эти-то знают. Гарри… Ты можешь воспользоваться телекинезом? Или любой беспалочковой магией?

— Попробую… Только Релашио у меня, боюсь, не выйдет, там даже с палочкой непросто.

— Не Релашио… Что угодно, пусть самое легкое, — отозвалась она, и в ее голосе Гарри с удивлением услышал нарастающую панику.

Самое легкое? Он сосредоточился на простом заклинании, выстраивая перед собой его внутреннюю структуру. Каждый раз, когда он делал это, каждый элемент мысленной конструкции отзывался в его теле, и он чувствовал, как словно мгновенная огненная волна проносится внутри, воспламеняя магией само пространство. Ему нравилось это чувство, и еще больше — тот момент, когда все элементы складывались воедино, и окружающий мир менялся, впитывая порожденное им волшебство.

Но только не в этот раз. Окружающий мир хранил покой. Чувства молчали, отзываясь на его мысленные усилия только притупленной фантомной болью, словно от обрубка давно потерянной конечности. Где-то внутри словно раздался протяжный, тоскливый вой сирены. Что-то было отчаянно, до ужаса неправильным. Гарри сглотнул и старательно проговорил:

— Люмос!

Ничего не изменилось. Не было даже жгучей отдачи, как всегда при неуспешном исполнении беспалочкового заклинания, — вообще ничего, словно бы он вдруг оказался маглом, с чего-то вообразившим себя чародеем. Его магия ушла — без остатка.

— Ничего не получается, — глухо сказал он. — Эта дрянь, которую нам вкололи — я думаю, это из-за нее.

— Никогда не слышала о препарате, лишающем магических способностей, — сказала она дрогнувшим голосом. — Даже в Айзентурме об этом ничего не знают, а уж у иллюминатов-то есть свои люди во власти. В правительстве Великобритании в том числе. Гарри, ты был прав. Правительство тут ни при чем. Это какая-то организация…

— Аненербе?

— Может быть.

— Хотя нет, вряд ли. Я заметил символ у них на униформе — Аненербе ничего подобного не использует.

— Я вообще никого не успела увидеть… — мрачно отозвалась она и тут же оживилась: — Какой символ?

Он напряг память, пытаясь вспомнить то, что мелькнуло перед его взглядом в последнюю секунду.

— Золотая эмблема на черном фоне. Похоже на окружность, в которую вписаны пять стрел, направленные во все стороны. Что-то еще там было, но я не рассмотрел.

Гермиона, помолчав, повернула к нему голову:

— Пять стрел? Именно пять? Точно?

— Вот как раз это я отлично запомнил. Пять стрел. Если соединить их наконечники, выйдет правильная пентаграмма. А что, тебе известно, кто использует такую символику? Какая-то тайная организация?

Гермиона попыталась пожать плечами, что у нее не очень получилось.

— Именно такую, как ты описал, — нет. И, думаю, это не организация. Не совсем. Видишь ли, Гарри… Стрелы — распространенный элемент в геральдике, но чтобы их было именно пять… Есть одно семейство. Не из самых старых, но при этом невероятно богатое. Про него ходит много жутковатых слухов. Правда, я всегда думала, что это бредни из желтой прессы. Скорей всего, бредни и есть, но все же…

Громко щелкнул замок невидимой в темноте двери, и к одинокому потолочному светильнику добавилось полыхание двух рядов люминесцентных ламп по периметру. Гарри болезненно сощурил глаза, пытаясь при этом разглядеть человека, стоящего в дверном проеме.

Первое, что он увидел — та самая эмблема на груди: пять стрел, вписанных в окружность… нет, не просто в окружность. Судя по очертаниям материков, окружность изображает Земной шар. Еще одни ребята, озабоченные мировым господством? Везет же им на таких… Он скользнул выше, и потерял дар речи, разглядев черты знакомого лица.

Тот, встретив взгляд Гарри, понимающе ухмыльнулся и проговорил:

— Доброе утро, дорогие шекспироведы. Должен сказать, любовь к елизаветинскому театру далековато вас завела. Дальше, чем следовало. Видите, пришлось даже принять кое-какие меры, чтобы вы не создали проблем своими… способностями. Подождите, я позову босса. Он вами определенно заинтересовался.

— Педро… — выдавил из себя Гарри, когда тот уже собрался выйти за дверь. — Кто же вы такой?

— Я-то? Никто. Просто человек, работающий на… кое-кого. Сейчас придет босс, и, думаю, вы получите ответы на свои вопросы. Конечно, если он того пожелает.

— Думаю, мне известно его имя, — спокойно сказала Гермиона. — И о его целях я тоже догадываюсь.

— Да, я сразу отметил ваш ум, мисс Грейнджер, — широко улыбнулся Педро. — Что до целей… Чего желает любой из нас в конце концов? Мы не столь уж различны на самом деле.

Он помахал им рукой и захлопнул за собой дверь. Гарри встревоженно переглянулся с Гермионой и принялся ждать. Семейство, о котором она говорила... Память наконец-то сжалилась над своим обладателем и обрушила на него все, что он мельком слышал на протяжении последних лет. Газетные статьи в не самых солидных изданиях, нелепые слухи, знакомая фамилия, то и дело всплывавшая в связи с крупнейшими финансовыми операциями. И — забавная деталь — постоянная попытка связать этих людей с иллюминатами.

— Не могу понять… — пробормотала Гермиона.

— Что?

— Зачем все это? Даже если все слухи о них правдивы, это не объясняет их вмешательства в эвакуацию. Даже стремящийся к власти над миром и не брезгающий никакими средствами обычно хочет выжить.

— Думаю, очень скоро мы узнаем это, — сказал Гарри.

За дверью послышались шаги.

1) Эпитафия на могиле Уильяма Шекспира: https://ie.wampi.ru/2022/01/25/2835.webp

Вернуться к тексту

"Безумие наводит на мысль.

Из бессмыслицы всплывает истина".

(Уильям Шекспир, "Гамлет")

Человек, вошедший в комнату, был высок, худощав, имел заостренные черты лица и черные вьющиеся волосы. Прямоугольные очки дополняли образ харизматичного гения из комиксов, а серая рубашка навыпуск подчеркивала властную небрежность, с какой он, похоже, относился ко всему окружающему. Вошедший следом Педро неподвижно встал у входа.

Гарри с трудом приподнял голову, пытаясь получше рассмотреть вошедшего и встретил направленный в ответ спокойный, слегка насмешливый взгляд, лучившийся железобетонной уверенностью в своей власти и могуществе. «Босс», как называл его Педро. Трудно было воспринимать его иначе.

— Добрый вечер, дорогие гости, — проговорил вошедший, переведя взгляд на Гермиону.

— Добрый вечер… мистер Ротшильд, — твердо встретив его взгляд, сказала она.

— Я ж говорил, умная девочка, — подал голос Педро.

Босс ухмыльнулся, покачал головой и отозвался:

— Зовите меня Бенджамин.

— Но вы в самом деле Ро… — начал было Гарри.

— Просто Бенджамин, будьте добры. Или Бен, если хотите.

Гарри пожал плечами, насколько позволяло его стесненное положение. Бенджамин так Бенджамин. Если их тюремщик даже в собственном логове предпочитает оставаться параноиком и не упоминать собственную фамилию — его право.

— Что вам от нас надо? Зачем мы здесь? — спросил он.

Бенджамин молча подошел к одной из капельниц, постучал ногтем по емкости с раствором и, довольно хмыкнув, проговорил:

— Если совсем коротко, ребятишки… Скажем так, у меня есть вопросы о вашей роли в смерти моей старой подруги Джоан Кларк.

— Вы что, обвиняете в этом нас? — взвилась Гермиона. — Она была мертва, когда мы пришли к ней. Убита… магом.

— Магом, значит, — повторил Бенджамин без тени вопросительной интонации.

— Вряд ли вы не знаете о магах, — сказал Гарри, покосившись на иглу, торчавшую из сгиба локтя.

Босс проследил за его взглядом, усмехнулся и проговорил:

— Это не совсем то, что вы думаете. На самом деле я оказываю вам услугу. Себе тоже, не без этого, но…

— Неужели? — перебила его Гермиона. — Может, вначале следовало спросить нас?

Капельница Гарри неожиданно издала мелодичную трель, и на закрепленной в ее средней части панели вспыхнул алый светодиод. Бенджамин быстрым движением извлек иглу из вены и разгладил отставший слой лейкопластыря. Странно. Если Гермиона права, у их тюремщика огромные капиталы и бесчисленное количество работающих на него людей. А он тут возится с ними, как простой санитар.

— У меня не было уверенности, что вы отдаете отчет в своих действиях, юные иллюминаты, — спокойно ответил Бенджамин на вопрос Гермионы. — А теперь будет.

— Так вы знаете, кто мы?

— Еще бы не знать. Маги, носители характерных имплантов — догадаться несложно. Кроме того, Джоан входила в вашу организацию, да и я сам неоднократно сотрудничал с Айзентурмом, несмотря на ряд… расхождений в наших целях. Ну и, если уж начистоту, мои люди следили за вами с самого Ингольштадта, как и за всеми, кто покидал Сумрак. Да. К сожалению, ситуация такова, что я больше не могу доверять магам. Не только иллюминатам — любым людям, владеющим магией. И не совсем людям тоже.

Прозвучал сигнал от капельницы Гермионы, и Бенджамин повторил свои манипуляции. Затем отошел куда-то назад, оказавшись вне поля зрения Гарри. Послышался щелчок, и пластиковые петли, удерживающие их конечности, ослабли. Гарри осторожно высвободил руки и сел на кушетке. В голове зашумело, комната поплыла перед глазами, и Гарри едва удержался от того, чтобы рухнуть обратно на подушку.

— Осторожней, — услышал он голос Бенджамина. — Головокружение продлится не меньше часа. Нейтралон-М — совсем новый препарат, и нам пока не удалось избавиться от ряда побочных эффектов. Однако он вполне безопасен, если только вы не страдаете эпилепсией.

— Зачем? — спросила Гермиона, осторожно ступая на пол.

— Нейтралон — антагонист рецепторов инкантатина, это нейромедиатор, играющий ключевую роль в проявлении магических способностей…

— Я уже догадалась, в чем назначение препарата. Зачем его нам вкололи?

— А вот этого в двух словах не расскажешь. Прошу в мой кабинет, будьте добры. Разговор будет долгим.

Гермиона, сделав несколько шагов, пошатнулась, и Педро подскочил, пытаясь поддержать ее. Она только фыркнула и отстранилась, вместо это опершись на руку Гарри. Тот и сам ощущал себя, как на утлом суденышке во время шторма, но виду старался не показывать — перед Гермионой в особенности.

Бенджамин открыл дверь и жестом попросил следовать за ним. Они прошли по ярко освещенному коридору, пока не уперлись в площадку с единственным лифтом. Двери за ними захлопнулись, и лифт рванул вверх с таким ускорением, что Гарри невольно оперся на стену. На какую высоту они поднялись? Попытавшись оценить величину ускорения и отсчитав секунды до полной остановки, Гарри счел, что, должно быть, не меньше двухсот футов. Однако вскоре их ждал сюрприз: покинув лифт, они оказались в просторном холле с высокими стеклянными стенами, за которыми во всех направлениях расстилалась тронутая золотом молодая роща.

— Глубокие у вас подземелья, мистер Р… Бенджамин, — заметил Гарри.

Бенджамин ответил полуулыбкой и провел их к резной двери красного дерева без каких-либо обозначений.

— Педро, ты можешь нас оставить, — сказал он.

— Но, босс, — запротестовал тот, — а если…

— Не нужно меня так опекать, — криво улыбнулся Бенджамин. — Мы все тут на одной стороне.

Педро, напоследок окинув Гарри и Гермиону угрожающим взором, кивнул и, помедлив, направился к выходу из холла. Бенджамин закрыл за ребятами дверь и указал им на два кожаных кресла для гостей. Сам он разместился напротив, за причудливым полированным столом из темного дерева с золотой инкрустацией в центре столешницы, изображавшей уже знакомый им символ планеты с пятью стрелами.

— Педро — мой друг и помощник, но иногда чересчур навязчив, — пояснил Бенджамин. — Убежден, что мне всегда и отовсюду грозит опасность. Впрочем, в последнее время он не так уж и неправ — по милости вашего Айзентурма, между прочим.

— Из-за эвакуации?

— Вы даже не представляете, какой процесс запустили. Эвакуация? Дорогие мои ребятишки, вы — я имею в виду иллюминатов — перешли дорогу тому, что мусорная пресса называет «тайным мировым правительством». Да, знаю, мировым правительством иногда считают вас. Или даже нас. В реальности все гораздо сложней и хуже. Гораздо.

— Вам-то откуда это известно? — спросил Гарри.

— Благодаря тому, что я, как и мой отец до меня, всю жизнь исследую деятельность этой… Я даже не могу назвать это организацией. У нас есть для них короткое название — Сцена.

— Сцена?

Бенджамин кивнул, налил себе воды из хрустального графина, украшенного изумрудно-зелеными вставками, сделал мощный глоток и с грохотом опустил стакан на поверхность стола. Помолчав, он продолжил:

— Большинство людей, участвующих в деятельности Сцены, не догадывается об этом. Поймайте любого из них, накачайте сывороткой правды, и он расскажет вам не больше того, что знает любой человек с улицы. Некоторые из ваших тоже могут быть частью этого механизма — и ничего не знать о своей роли. Даже вы сами можете. Да-да, представьте себе. — Он невесело рассмеялся и покачал головой. — И вот, находясь в таких условиях, ваше Братство затеяло общепланетную эвакуацию. Чем впервые за долгие годы серьезно спутало карты этому распределенному монстру. То, что вас не прихлопнули в то же мгновение, означает лишь, что иллюминаты тоже играют заметную роль в его планах… Что, впрочем, вполне очевидно: Сцена охотно использует ресурсы любой могущественной организации в своих целях.

Гарри не знал, что сказать: голова шла кругом. Еще только очутившись в Айзентурме, он был потрясен хитросплетением всех этих закулисных планов и невидимой борьбой тайных организаций. Борьбой, в которой ему пришлось принять участие — против воли. И вот как раз в тот момент, когда его порядком изменившаяся картина мира пришла в равновесие, и он принял новую реальность, под слоем ставшей привычной действительности внезапно пришел в движение новый слой, и мир в очередной раз предстал совсем не тем, чем казался. Будет ли конец этой череде пугающих открытий?

— Нам говорили, что за всем этим может стоять человек по имени Ши Хэн… — проговорил он.

— Гарри! — возмущенно воскликнула Гермиона, и он пристыженно умолк. В самом деле, раскрывать все карты первому встречному, пусть и претендующему на роль друга — плохая идея.

— Ши Хэн, — протянул Бенджамин и довольно улыбнулся. — А я о ком говорю, по-вашему?

Он выбрался из кресла и подошел к гигантскому, во всю стену, окну, за которым раскачивали оголенными кронами тысячи молодых деревьев. Солнце уже закатилось, и где-то в глубине рощи Гарри разглядел цепочку огней — возможно, отмечавших границы владений. И как только Бенджамин не опасается покушений на свою жизнь, сидя в этом кабинете со стеклянными стенами?

— Ши Хэн — центр паутины, — продолжил Бенджамин. — Возможно. Может быть и нет. Я знаю только, что за четыре столетия структура, которую он создал, опутала весь мир и теперь ведет его к известной только ему цели. И вот еще что… Под моим началом работают тысячи аналитиков, вооруженных изощренными математическими моделями и новейшей вычислительной техникой, — и это еще не считая моих связей с разведкой множества стран. Ежедневно все они обрабатывают такой объем информации, что вы и представить себе не можете. И несмотря на это, мы вчистую проигрываем одному-единственному человеку с толпой ничего не осознающих марионеток. Я не знаю, какой разум способен вместить в себя всю невероятную сложность цивилизации, чтобы управлять ей и чутко реагировать на все изменения. Но это не человеческий разум, дорогие мои. Наверное, я не знаю и половины его возможностей, но за все эти годы у меня у меня сложилось впечатление, что мы пытаемся тягаться… с самим богом.

Последние слова он произнес почти шепотом. Безумец, подумал вдруг Гарри. Этот Бенджамин — просто сумасшедший, и не более того. Добравшись до вершин богатства и власти, он выдумал себе достойного противника, недостижимую цель, которая могла бы оправдать работу всех этих тысяч аналитиков и шпионские игры. Мало ли примеров в истории, когда, не имея подходящего врага, на которого можно списать безумные военные расходы и собственные неудачи, его попросту выдумывают? Да. Вот только Айзентурм действительно в изоляции. Джоан Кларк действительно мертва. И Врата-Которые-Закрыты действительно готовы пасть, выпустив в их мир всепожирающую глиняную чуму.

— Когда-то мы знали одну настоящую богиню, — негромко сказал он.

Бенджамин обернулся и окинул его непроницаемым взглядом. После долгого молчания он со слабой улыбкой проговорил:

— Тогда могут быть и другие, верно?

Послышался тихий стрекот винтов, и над деревьями пронеслись два черных силуэта. Если это люди Бенджамина патрулируют территорию, то его спокойствие отчасти становилось понятным. Он уверен, что никто не сможет до него добраться. Или считает, что его просто не понадобится никому устранять?

— Вы так и не объяснили, зачем обработали нас этим… нейтралоном, — напомнила Гермиона. — О какой услуге нам шла речь?

— Как Ши Хэну удается держать в своих руках все эту структуру, по-вашему? Мы сами догадались не сразу — потребовались годы осторожных исследований. Судя по всему, он использует какую-то форму ментального контроля. Это не знакомый вам Империус, это нечто иное. Ши Хэн просто отдает приказ, и этот приказ будет выполнен в нужное ему время, даже если это займет десятилетия. Приказ нельзя отменить, а жертва контроля может даже не помнить, что ей приказали давным-давно. Просто в какой-то момент она делает то, что было приказано.

— Но при чем тут?..

— При чем тут нейтралон? А вот здесь и заключено самое интересное. Этот ментальный контроль, судя по всему, действует только на магов. Маглы ему неподвластны. Какие-то специфические структуры в нервной системе мага уязвимы для атаки такого рода, и в последнее время таких случаев — в десятки раз больше, чем за прошедшие годы. Ши Хэн устраняет ущерб, который вы нанесли его власти. Я не маг, поэтому за себя спокоен. В вас я не был уверен: вы вели себя чертовски странно даже для иллюминатов. Но не беспокойтесь. Завтра утром магические способности станут к вам возвращаться и через пару дней придут в норму. С одним отличием: если кто-то из вас был жертвой контроля, то теперь это уже не так. Нет, не благодарите. — Усмехнувшись, он вернулся в кресло и поднял на них прежний уверенный взгляд. — Я ответил на ваши вопросы?

— Мы все еще не знаем, откуда вы все это… — начал было Гарри, но Бенджамин предупреждающе поднял руку.

— Об этом после, — сказал он и сощурился, отчего его взгляд стал неприятно колючим, почти угрожающим. — Моя очередь задавать вопросы. Я не буду спрашивать о планах Айзентурма, многое мне и так известно. Одного я не понимаю: за каким чертом вы вломились к миссис Кларк, а затем в церковь Святой Троицы?

— В двух словах не расскажешь, — сказала Гермиона.

— У нас достаточно времени, — ответил Бенджамин и откинулся на спинку кресла, сложив ладони перед собой. — И, будьте любезны, не пытайтесь врать. Я не враг вам. В данный момент я, возможно, сильнейший из ваших союзников.

Рассказать ему или нет? Гарри обернулся к Гермионе в поисках поддержки и увидел встречный взгляд. После краткого молчания он кивнул. Почему нет? Если Бенджамин, несмотря на все его заверения, — враг, работающий на Ши Хэна, ему, вероятно, и без того все известно. Если же он и впрямь могущественный союзник, то скрывать от него информацию, способную переломить ситуацию в их пользу, — просто неразумно. Гермиона, должно быть, пришла к тем же выводам.

— Мистер… Бенджамин, если Джоан Кларк и впрямь была вашей подругой, вы, полагаю, знаете, над какой задачей она работала. Так уж вышло, что над той же самой задачей работаем и мы со своей стороны. Этим летом мы участвовали в одной экспедиции на территорию Непала…

Бенджамин слушал ее рассказ, не перебивая. Его лицо не дрогнуло даже на словах о скором разрушении Банд-Дарваджа, он лишь коротко кивнул в ответ, словно речь шла о какой-нибудь незначимой теперь ерунде вроде результатов чемпионата мира по квиддичу. Дослушав до эпизода с их визитом в дом Джоан Кларк, он помрачнел и опустил взгляд на свои пальцы, которые беспокойно барабанили по поверхности стола, словно бы играя на невидимом пианино.

— …Но стоило нам проникнуть внутрь нефа, как на нас напали ваши люди, — завершила рассказ Гермиона. — Между прочим, вы так и не объяснили зачем. — Язвительно добавила она.

— Педро меня заверил, что вы умная девушка. Так подумайте сами. Мне было известно, что двое молодых магов, которые, вполне вероятно, находятся под контролем Ши Хэна, заявились к Джоан Кларк в разгар ее работы с наследием Уильяма Шекспира. После их краткого визита моя подруга мертва, а эти двое незамедлительно совершают налет на церковь Святой Троицы, где покоятся останки великого драматурга, и явно намерены проникнуть в его могилу, наплевав на последствия. С какой целью? Не для того ли, чтобы ликвидировать какие-то важные улики?

— Вы что, серьезно? — вскочил Гарри. — Вам же рассказали, мы просто…

— Успокойтесь, мистер Поттер. Я не настаиваю на этой версии. Однако я не мог рисковать и потому отправил своих людей на перехват. — В настоящий момент могила Шекспира надежно охраняется, но особенно расслабляться нам не следует: враг уже неоднократно демонстрировал свою способность проникать через самые надежные заслоны. Скажите, у вас есть предположения о том, что может быть в могиле?

— Ни малейшего, — покачала головой Гермиона. — Какие-то документы, сведения, способные помочь нам, — кто знает? Но это что-то исключительно важное. Бенджамин, если вы действительно наш союзник, то, пожалуйста, используйте свои ресурсы, все свое влияние для того, чтобы как можно скорее провести эксгумацию. Возможно, это спасет нас в конечном итоге.

— Да, прямая конфронтация с церковью — то, что мне сейчас больше всего надо, — скривился он. — Мне придется как-то уломать людей, которых, вероятно, никак не подкупить, сколько бы я им ни посулил. Империус в таком деле — отличное подспорье, но я меньше всего хочу привлекать к делу магов. Уж простите.

— Возможно, вы не понимаете, насколько это важно…

— Я все отлично понимаю и вовсе не возражаю вам. Но это будет непросто и наверняка потребует времени. Проникнуть не в какую-то там могилу, но в один из главных туристических объектов страны. На котором, черт возьми, черным по белому написано, чтобы никто туда не лез. Да еще и под защитой влиятельной религиозной организации… Да, это потребует времени. Но не волнуйтесь, мы проведем эксгумацию. Королева — глава англиканской церкви, и, к счастью, у меня есть связи в королевской семье.

К Бенджамину уже вернулась его привычная уверенность: он сидел в своем кресле с таким достоинством, будто и сам состоял в родстве с королевой. Гарри едва сдержал усмешку и переглянулся с Гермионой. Судя по веселым искоркам в ее глазах, от нее тоже не укрылось это по-детски непосредственное самодовольство Бенджамина. Конечно, его можно понять. Впервые за невесть сколько времени он нашел тех, перед кем можно безбоязненно выложить карты, заодно продемонстрировав свою власть и богатство. Им это даже на руку, но не привела бы эта переоценка своих сил к краху самого Бенджамина. С другой стороны, он вроде бы отдает себе отчет в возможностях врага и, при всех своих слабостях, все же сохраняет рассудочность.

Бенджамин протянул руку и вдавил кнопку на краю стола. За дверью немедленно послышались шаги, и в кабинет вошла женщина лет тридцати со строгим, почти отрешенным выражением лица.

— Отдохните пока, — сказал хозяин. — Кэролайн проведет вас в ваши комнаты. Если что-то понадобится, кнопки вызова прислуги рядом с каждой дверью. Завтра в обед вы сможете продолжать путь, а мои люди пока подготовят для вас все необходимое и позаботятся о безопасности. Вы ведь направляетесь в Хогвартс, полагаю? Когда будут новости, я свяжусь с вами. Спокойной ночи, мистер Поттер. Спокойной ночи, мисс Грейнджер.

* * *

Гарри закрыл за собой дверь, услышав мягкий щелчок. Ничего похожего на щеколду он не обнаружил: при всей кажущейся радушности Бенджамина он, похоже, не спешил дать своим гостям возможность запереться изнутри. Тусклое дежурное освещение сменилось мягким желтоватым светом потолочных ламп, стоило Гарри войти внутрь. В невидимых динамиках заиграла тихая ненавязчивая мелодия, и его обоняние уловило слабый, едва различимый аромат жасмина.

Он прошел в центр комнаты и огляделся. Внутреннее убранство представляло собой союз роскоши и высоких технологий. В этой роскоши не было показного великолепия с изобилием золотых украшений и самоцветов, чего Гарри невольно ожидал от члена одной из богатейших семей мира. Роскошь не била по глазам, не оглушала, но ей был пропитан каждый квадратный фут этой комнаты. Письменный стол, эргономичное кресло, книжные полки, кровать — ни в одном из предметов интерьера не замечалась попытка сэкономить на чем бы то ни было. Дорогие, но без вычурности, материалы, тщательная обработка, забота об удобстве без признаков массового производства — от одного взгляда на все это Гарри захотелось провести в этой комнате всю жизнь.

Только теперь он вспомнил, что ему по-прежнему неизвестно, где они находятся. Особняк Бенджамина мог быть в любой точке мира, но вряд ли кому-то нужно было тащить их за границу, так что, вероятно, они по-прежнему на территории Великобритании. Но где именно? Подойдя к балконной двери, Гарри отодвинул невесомую полупрозрачную ткань и, замешкавшись, толкнул рукоять. Дверь с тихим шелестом скользнула в сторону, и вечерняя прохлада с запахом прелой листвы повеяла ему в лицо.

Гарри обвел взглядом потемневший горизонт, отметив направление на уже догорающий закат и прикинув стороны света. Больше никаких ориентиров, увы, не наблюдалось, но примерно в восточном направлении над горизонтом виднелось слабое зарево. Если они в лесу к западу от большого города, то это может быть Шеффилд — ничего другого Гарри не мог вспомнить, как мысленно ни прокручивал перед собой карту страны.

Занятый этими геометрическими вычислениями, он не сразу заметил зависшую над горизонтом комету — сильно в стороне от направления, в котором он созерцал окрестности. Перегнувшись над ограждением, он вытянул голову, чтобы лучше видеть необычайное небесное тело. Комета казалась ярче, чем в прошлый раз, но, возможно, дело было лишь в чистом загородном воздухе, свободном от пыли.

Чья-то рука легла ему на плечо, и он отпрянул, судорожно сжав ограждение. Только в следующий миг он увидел стоящую на балконе Гермиону.

— Господи, Гарри! — воскликнула она. — С балкона же свалишься.

— Я не слышал, как ты подкралась, — сказал он с нервным смешком.

— Извини. Я постучала в дверь, но, наверное, с балкона плохо слышно. Что ты тут делаешь?

— Комету разглядываю, — пожал он плечами. — Так странно… Когда случилось то землетрясение, про которое рассказывал Чжун Ли, тоже видели комету.

Гермиона встала рядом с ним, обхватив его руками, и скользнула взглядом по темному небосводу.

— Кометы — не столь уж редкое явление, — сказала она. — А в мире, где постоянно происходят катаклизмы и случаются войны, велик соблазн сделать комету причиной какого-то бедствия. Вряд ли это как-то связано.

— Наверное, — кивнул Гарри и запустил пальцы в прядь ее волос, одно прикосновение которых дарило покой и умиротворение. — Но если все же связано… Если вдруг это выяснится, то какой может быть эта связь? Ты не подумай, я ж не суеверный какой-нибудь…

— Ну что ты оправдываешься? — улыбнулась Гермиона. — Я тоже думала об этом. Мы с тобой и не можем избежать таких мыслей. Все эти образы, которые нам являлись, скрытые связи…

Он кивнул.

— Да. Сегодня, правда, ни разу. Возможно, из-за этого нейтралона.

Гермиона притянула его к себе и положила голову ему на плечо. Он прикрыл глаза и вздохнул, чувствуя, как холодный ветер ерошит спутанные волосы. Отчего-то стало легче — несмотря ни на что. Погибель, что несется к ним из грядущего, изоляция от друзей и союзников, океан неизвестности, в котором они барахтаются вдали от спасительного берега, и этот страшный человек из прошлого, опутавший паутиной власти всю планету, — все отошло на второй план. Был только вечер, и звезды, и прохладный осенний ветер, срывающий листву с крон деревьев у их ног. Была Гермиона.

— Вдали от света внятны стали нам, — прошептала она, — и лепет лип, и речи ручейков, и говор гор, и смысл существованья.

Гарри удивленно повернулся к ней.

— Это тоже из Шекспира?

Она кивнула.

— Из пьесы «Как вам это понравится». Извини. В последнее время вся голова только этим и забита.

— А я почему-то все время вспоминаю один эпизод из рукописи Игнотуса… С того момента, как Бенджамин рассказал нам про это мировое правительство. Сразу в голову пришло.

— Ты о каком эпизоде?

— Помнишь, брат Нумерий из Темного братства рассказывал об их планах на будущее? Говорил, что строительство крепостей их уже не интересует…

Гермиона выпрямилась и сжала его ладонь.

— Я помню! — воскликнула она. — Я помню его слова, обращенные Розафе.

— Может быть, это ерунда…

— Это не ерунда, Гарри. — Она прикрыла глаза, вспоминая. — «Мы больше не гильдия строителей, и нам ни к чему строить тысячелетние замки и мосты. Мы — те, кто станет в основании новой власти, способной объединить все страны, новой, несокрушимой Римской империи. Уже сейчас мы везде. Наши братья есть при дворе каждого королевства на земле, и даже истребив нас здесь, в нашей колыбели, нельзя уничтожить Братство. Пусть старые стены обращаются в пыль, пусть рушатся купола храмов и падают колонны дворцов. Мы — те, кто выстоит».

— Ты думаешь, это они?

— Все сходится, — тихо проговорила она. — Возможно, это совпадение, но… Власть, в чьих руках все страны мира. Вездесущая. Несокрушимая. Кто знает? Быть может, масонов оттого и подозревали в стремлении владеть миром, что они тоже происходят от гильдий каменщиков.

— Но тогда кто такой Ши Хэн? И почему вдруг Китай?

— Конечно, я не знаю, Гарри, — покачала она головой. — Но я посмотрела перевод его имени… «Ши» означает «камень». Ты молодец. Обратил внимание на то, о чем я даже не вспоминала, погрузившись в изучение Шекспира.

— Ты обязательно вспомнила бы, — пожал он плечами. — Ты только что наизусть процитировала Нумерия.

— Гарри-Гарри, — улыбнулась она. — Ты точно потомок Игнотуса Певерелла. Так же, как он, недооцениваешь себя, не знаешь собственных сил, но в конце концов побеждаешь там, где все прочие сошли с дистанции. Я люблю тебя.

Внутри у него все перевернулось — как бывало всякий раз, когда он слышал от нее эти три слова. Гарри обхватил ее руками и прижал к себе, зажмурившись. Под плотно сжатыми веками вспыхнули огни фосфенов, но никакой лик не проступал сквозь их хаотичное движение.

Они так и не заметили человека, стоящего внизу, в тени деревьев. Бросив последний взгляд на застывшую на балконе пару, он опустил направленный микрофон, развернулся и неслышно зашагал между деревьев туда, где виднелись редкие огни фонарей.

За окном кабинета ветер гнал грозовые тучи. Солнце давно поднялось высоко над горизонтом, но безнадежно потерялось за их непроницаемой серой пеленой. Даже золотые кроны деревьев утратили яркость, обратившись обесцвеченными нагромождениями ветвей, похожими на заспиртованные внутренности в анатомическом театре.

— Для начала — вот, — сказал Бенджамин, протягивая им две черные металлические коробочки.

Гарри взял в ладонь легкое устройство с рельефной надписью мелкими золотыми буквами «Motorola MicroTAC Majestic». Нащупав выступающую кнопку сбоку, он вдавил ее. С мягким клацаньем распахнулась крышка, открыв его взгляду жидкокристаллический экран с расположенной под ним клавиатурой.

— Пользовались раньше мобильными телефонами? — спросил Бенджамин?

— Обходились без них, — ответила Гермиона. — Но наслышаны.

— Тогда советую начать. За мобильной связью — будущее. Да что там будущее! Уже настоящее. Эти два — из эксклюзивной серии, сделаны по моему персональному заказу. Подзарядки не требуют, работают на оптоэлектрических ядерных ячейках с кобальтом-60. Там очень прочное защитное покрытие… Между прочим, создано оно вашими специалистами из Айзентурма еще лет пять назад. Но проверять его прочность на практике я все равно не советую. Лучевая болезнь — штука неприятная.

Гарри с уважением посмотрел на мобильный телефон, удобно лежащий в его ладони. Неплохо все-таки иметь в союзниках одного из богатейших людей мира. Когда вопрос упирается лишь в деньги, препятствий, можно сказать, нет вовсе.

— Спасибо, — сказал он. — Не уверен, правда, что это будет работать на территории Хогвартса. Да и покрытия в той местности наверняка нет…

— В Хогвартсе — нет. Но в Хогсмиде, да и в любом городе — пользуйтесь. В том числе и для связи со мной, если понадобится. Мой номер есть в списке контактов. Кроме того…

Бенджамин сунул руку в нагрудный карман, откуда извлек две пластиковые карточки, изготовленные все в том же стиле: золотые буквы на угольно-черном фоне. «VISA» было начертано на каждой из них.

— Вы даже не представляете, сколько закрытых дверей могут открыть деньги. В особенности — большие деньги. Ваша Алохомора, уж простите, и в подметки не годится. Понадобится потратить десяток-другой миллионов — не стесняйтесь, у меня ежедневные расходы на патентную грызню во много раз больше.

Гарри поднял недоверчивый взгляд на Бенджамина, но тот оставался совершенно серьезен. Гермиона отреагировала первой.

— Зачем вы все это делаете для нас? — спросила она. — Вряд ли из-за наших магических способностей. Уверена, в вашей организации хватает магов.

Бенджамин тяжело вздохнул и вместе с креслом развернулся к окну, за которым уже шелестел редкий осенний дождь.

— Вы не очень внимательно слушали меня, ребята, — сказал он. — Моя организация сейчас под ударом. Как и ваша. Как и многие другие тайные организации и культы, претендующие на какую-то долю власти…

— Их много? — удивился Гарри.

— Много, — отрезал Бенджамин. — Нас бы просто уничтожили в нынешнем виде, захоти я прямо выступить против Сцены. Поэтому я не вмешиваюсь. Информация и деньги — вот наш профиль, и, конечно, Сцена с удовольствием пользуется как первым, так и вторым. Мы для них исключительно полезны. Я — всевидящее око, лишенное возможности что-то по-настоящему изменить.

— И вы надеетесь, что мы что-то сможем сделать? — спросила Гермиона. — То, на что неспособна вся ваша организация?

— То, на что мы не пойдем — так правильней. Во всяком случае, не сейчас. — Бенджамин покачал головой и, не оборачиваясь, продолжил: — Меня с младенчества готовили к роли финансового властителя мира. Вскоре после моего рождения миру объявили о том, что я, к сожалению, умер. Мой отец, который в то время только ушел с поста замдиректора MI5, знал все о сокрытии фактов.

— Но зачем?..

— Ши Хэн — наглядное свидетельство тому, что идеальная власть — та, о самом существовании которой народ не знает. Детства у меня, конечно, не было. Я с малых лет изучал историю, экономику, криптографию, биологию… Отец, который, как считалось, с головой ушел в науку в тот период и даже вступил в Лондонское королевское общество, отдавал все силы моему воспитанию. К двадцати годам я был готов, и отец вернулся на государственную службу, получив пост первого советника премьер-министра.

— Советника… самой Маргарет Тэтчер? — удивился Гарри.

Бенджамин как-то странно посмотрел на него и медленно кивнул.

— Естественно, — сказал он. — Но почти сразу все пошло наперекосяк.

— Сцена? — спросила Гермиона. — Как вы узнали о ее существовании?

— Мы тогда работали над испытаниями самой первой версии этого препарата, нейтралона. Один из наших подопытных магов… доброволец, конечно… — Бенджамин замолчал, бросил быстрый взгляд на Гермиону, и договорил после короткой паузы: — Словом, это долгая и непростая история. В другой раз, с вашего позволения. А сейчас… Вы все еще намерены отправиться в Хогвартс? У меня на крыше вертолетная площадка и готовая к полету «Неясыть» — купил ее пару лет назад у вашего Айзентурма. Я подкину вас ближе к месту, где вы сможете трансгрессировать. Умеете уже, надеюсь?

* * *

Трансгрессия на пределе сил ударила по восприятию, как хорошая оплеуха. В голове зашумело, в горле встал комок, и Гарри зашатался от не желающего уходить головокружения. Побледневшая Гермиона вцепилась в его руку обеими ладонями — то ли желая поддержать, то ли чтобы самой удержаться на ногах.

— Нужно было ближе подлететь, — с усилием сглотнув, проговорила она и замерла на месте, подняв взгляд.

В какой-то сотне футов от них начиналась окраина Хогсмида. Двухэтажные, трехэтажные домики в тени высоких деревьев, неторопливо бредущие меж них жители и безраздельный, ничем не потревоженный покой. Среди прохожих то и дело мелькали учебные мантии студентов Хогвартса, и Гарри невольно прищурился, пытаясь разглядеть кого-нибудь из прежних знакомых. Что тут происходило с тех пор, как он оставил прежний дом в начале четвертого курса?

Он скользнул взглядом по мрачной Визжащей хижине, обернулся, и его дыхание перехватило от внезапного наплыва воспоминаний. Остроконечные башни древнего Хогвартса вонзились в нависшее серое небо и казались в точности такими, какими являлись ему во снах. Над головой стремительно пролетела белая сова, направляясь куда-то к астрономической башне, и Гарри проводил ее тоскливым взглядом: может быть, Букля?

— Пойдем, Гарри, — потянула его за руку Гермиона. — Не надо нам тут на виду стоять. Где-то здесь могут быть наши… оригиналы.

Он ощутил, как при этих словах судорожно сжались ее пальцы, и по спине пробежали мурашки. Он так долго старался не вспоминать о самом существовании «оригиналов», что дрессированные мысли сами обходили опасную тему, о чем бы он ни думал. Теперь избежать этого будет невозможно. Где-то поблизости находятся Гарри Поттер и Гермиона Грейнджер — те, которые никогда не были в Айзентурме, никогда не изучали артефакторику и метрическую магию, и до сих пор считающие, что самая страшная угроза в их маленьком мирке — Волдеморт с его Пожирателями Смерти. Они рядом. Черт возьми, они могут просто попасться на пути. Сама мысль об этом немедленно отзывалась пересохшим горлом, а сердце делало паузу перед очередным ударом, и чувство это нисколько не ослабло за все прошедшее время. Эрше прав: некоторые вещи никогда не меняются.

Посмотрев вокруг и убедившись, что никто на них не смотрит, они поспешили ко входу в Визжащую хижину. Если есть возможность избегать чужих взглядов хотя бы часть пути, имеет смысл так и сделать. Пусть даже в самом Хогвартсе, хочешь или нет, им придется идти в кабинет директора на всеобщем обозрении, неизбежно встречая прежних друзей и знакомых.

Учебные мантии Гриффиндора, которые невесть какими путями раздобыл для них Бенджамин, сидели идеально, и были самыми настоящими — Гарри не видел ни одного отличия от той одежды, которую носил когда-то. Разве что их идеальное состояние могло смутить чей-нибудь особенно пристальный взгляд… Но если не искать отличий, кто это заметит?

Когда они спустились в подземный ход к Хогвартсу, Гарри с досады хлопнул себя по лбу и сказал:

— Гермиона, погоди. Я ж совсем забыл.

Углядев валявшийся под ногами высохший корень какого-то растения, он взял его в руку и поднял палочку. Легкое мысленное усилие — и грязная поверхность корня деформировалась. Через секунду у него в ладони лежали сложенные очки — совсем такие же, какими он их запомнил. С одним важным отличием — в оправе сверкали две обыкновенных стекляшки с нулевой оптической силой. Со странным чувством он нацепил их на нос и обернулся к Гермионе. Она какое-то время смотрела на него, потеряв дар речи, а потом прыснула.

— Я так давно не видела тебя в очках. Почти забыла, каким ты был. И никогда не…

Она шагнула к Гарри и поцеловала его в губы — кратко и нежно. В ответ на его удивленный взгляд Гермиона пожала плечами и с улыбкой сказала:

— Я раньше много раз представляла себе это. До позапрошлого лета, я имею в виду. И каждый раз видела тебя в очках. А когда ты впервые поцеловал меня, очков на тебе не было, поэтому… Словом, моя мечта в полной мере исполнилась только теперь. Понимаешь?

— Не очень, — пробормотал Гарри, все еще не в силах отвести от нее взгляд.

— Ну и к черту. Забудь, — с прежней улыбкой сказала она и, взяв его за локоть, потащила за собой в темный туннель.

За прошедшие годы подземный ход мало изменился. Грунт показался Гарри чуть более сырым, чем в их прошлое посещение: быть может, после серии дождей, нередких в это время года. Когда впереди замаячило светлое пятно выхода, он ускорил шаг, почти сразу по щиколотку вступив в грязную лужу, незаметную под слоем налетевших снаружи листьев. Выругавшись, он, как мог, избавился от налипшей грязи и обработал ботинки Импервиусом во избежание еще одного такого казуса.

Гермиона, с явным нетерпением ждавшая, когда он закончит приводить себя в порядок, поспешила к выходу, но, когда до цели оставался один шаг, остановилась.

— Хогвартс, — прошептала она.

Подойдя ближе, Гарри выглянул из-за ее плеча. Через поредевшую листву Гремучей Ивы виднелась тропа — к счастью, совершенно пустая. Гермиона выскользнула наружу, Гарри последовал за ней. Гремучая Ива с протяжным скрипом изогнула ветви, и Гарри поспешно вцепился в неприметный сучок, почти неразличимый под слоем налипшей листвы, с усилием, до хруста вдавил его и только тогда облегченно выдохнул. Ива издала звук, сильно напоминавший слабый стон, скрученные ветви прекратили движение и бессильно обвисли.

Ребята, оглядевшись, ринулись к тропе. До сих пор удача была на их стороне, и все их маневры оставались незамеченными. Если везение их не покинет, они смогут добраться до Южного двора, а там — рукой подать до Большой лестничной башни. Совсем избежать встреч, конечно, не получится, но, быть может, никто просто не обратит на них внимания. В конце концов, они бессчетное число раз проходили по этим коридорам и лестницам, и никому не приходило в голову задержать их и устроить допрос, верно?

Судьба, как видно, имела собственные планы, и, едва Гарри ступил на выщербленные каменные плиты Южного двора, в двух футах перед собой он увидел наглую физиономию Драко Малфоя. За два прошедших года его недоброжелатель приобрел полдюйма роста, сменил прическу, но в остальном выглядел, как и раньше — холеным, самоуверенным отпрыском богатого и влиятельного семейства. Конечно, следовало бы проигнорировать вызывающий взгляд Малфоя и пройти мимо, не удостоив того вниманием, но… Внутри что-то вскипело. Что-то похороненное в глубинах памяти, надежно забытое, забурлило, горячей кровью бросилось в лицо, и Гарри вдруг осознал, что стоит перед Малфоем, сжав кулаки и гневно глядя в ответ.

— Гарри, пойдем, — тихо сказала Гермиона, предостерегающе положив руку ему на плечо, но Гарри не двинулся с места.

— Как носик, Поттер? — спросил Драко, довольно обнажив зубы. — Не болит?

Гарри не имел представления, о чем тот говорит, но от одного лишь звука голоса старого врага ему остро захотелось врезать тому со всей приобретенной в Айзентурме силой. Сбить с ног телекинетическим ударом, распластать по каменным плитам, подкинуть в воздух и снова ударить оземь, чтобы стереть с ненавистного лица эту гаденькую улыбочку, увидеть, как она сменяется шоком и ужасом… Но он лишь стоял и смотрел в ответ, а на подмогу Драко уже спешили двое приятелей — Крэбб и Гойл, закономерно рассудившие, что назревает столкновение.

— Дай пройти, Малфой, — наконец выдавил из себя Гарри и, когда тот с насмешливым полупоклоном посторонился, прошагал мимо, стараясь не смотреть по сторонам и не слышать бурчания Крэбба, что-то говорившего Малфою.

Гермиона нагнала его, и рука об руку они поднялись по ступеням к переходу, ведущему к башне. Спина буквально чесалась от направленных в нее взглядов. Почему все так смотрят? Неужели он до такой степени изменился, или же виной тому их краткая стычка с Малфоем? Одно ясно: медлить не следует. Проникнуть в Хогвартс, не привлекая внимания, не удалось, а значит, все, что остается, — быстро идти к цели. Гермиона, очевидно, пришла к тому же выводу и ускорила шаг, потянув Гарри за руку. Он ответил многозначительным взглядом, и она, тихо ойкнув, немедленно разжала пальцы.

Спору нет, держаться за руки с Гермионой было приятно. Но на виду у всех… В каких отношениях находятся их оригиналы, интересно? Гарри вдруг понял, в чем причина взглядов окружающих. Они с Гермионой выглядят парой. Не просто лучшими друзьями, какими их привыкли видеть: они — пара, и это заметно без всяких явных жестов с их стороны. Проклятье. Похоже, с таким же успехом можно было заявиться в Хогвартс с гербом Айзентурма на мантии и в сопровождении двух големов.

Он замер перед дверью, не решаясь открыть ее. Один шаг — и его прежний мир вернется, обрушится на него лавиной образов, намертво впечатанных в память. Подсознание упрямо отвергало мысль о том, что в действительности он никогда здесь не был, что он — лишь отпечаток не принадлежащего ему сознания на программируемой материи. Пусть философы разбираются с вопросами идентичности психики, а он точно знал, кто он и откуда происходит.

Решившись, Гарри рванул на себя дверь и сделал шаг. Легкие расправились, наполняя альвеолы воздухом Хогвартса. Привычный шум замка, сложенный из голосов, ветра за высокими стенами и почти незаметной, на границе восприятия, пульсации самой магии, пронизывающей каждый кубический фут атмосферы, проник в голову, как тысячи раз прежде. Переглянувшись, они быстрым шагом пошли к переходу, и с каждым мгновением внешний мир отступал и мерк, обращаясь туманным образом на горизонте.

— Гермиона! — послышался над головой знакомый голос, и, задрав голову, Гарри увидел недоуменное лицо Почти-безголового-Ника, чья полупрозрачная фигура парила в воздухе над ними. — Как ты здесь оказалась? Я только что видел тебя в библиотеке.

— Ты уверен, Ник? — поспешно спросил Гарри. — Наверняка это была другая студентка…

— Но как же… Она поприветствовала меня и сказала, что…

— Гарри, все в порядке, — закивала Гермиона. — Я действительно только что была в библиотеке. Просто… Ты знаешь, Ник, я вычитала там об одном малоизвестном заклинании, которое позволяет трансгрессировать в стенах Хогвартса, и решила его опробовать. У меня получилось с первого раза, представляешь?

— С ума сойти, — выпучил глаза призрак. — За пять столетий мне не доводилось слышать ни о чем подобном. А я ведь при жизни был очень сильным волшебником, вы же знаете? Напомни, Гермионочка, как, ты говоришь, называлась эта книга? Хоть бы одним глазком взглянуть…

— Прости, Ник, но мы очень спешим к директору, — поспешил спасти положение Гарри. — Ты не знаешь, он у себя?

— Да, наверное… — с сомнением проговорил Ник и с подозрением во взгляде спросил: — А почему бы вам не трансгрессировать к нему, раз уж вы так спешите?

— Это не так-то просто, да еще и два раза подряд… — принялась объяснять Гермиона, и Гарри, изобразив «страшное» лицо, поспешно потащил ее за локоть к ближайшей лестнице.

Гермиона оглянулась вслед удаляющемуся сэру Николасу и простонала:

— Ну вот, теперь он отправится в библиотеку спрашивать у второй меня…

— Боже, Гермиона, ну зачем? — прошипел Гарри, когда они отошли на достаточное расстояние. — И так мы уже тут наследили больше некуда.

— Гарри, я… не знаю. Почему-то растерялась. Вокруг все такое знакомое.

— Это ты-то растерялась? — недоверчиво покосился на нее Гарри. — Я видел, как ты раскалываешь код Гёте во время атаки голема. У тебя самообладания — больше, чем…

— Гарри! Прости.

Обернувшись, они увидел, что Гермиона едва не плачет, и его затопило стыдом. Ну чего он так накинулся? Отчаянно захотелось обнять ее и успокоить. Он даже шагнул ближе, но в последнее мгновение опомнился и с сожалением вздохнул. Черт возьми. Все не так, как должно быть.

— Извини, Гарри, этого больше не повторится, — уже более твердо повторила Гермиона. Он было запротестовал, — но она не дала ему сказать ни слова и продолжила. — Ты прав, нужно держать себя в руках. Просто на какое-то мгновение мне показалось, будто мы вернулись домой с войны. Где можно расслабиться и забыть о постоянной бдительности… Но на самом деле не так. Мы все еще на войне, и все эти люди вокруг… Они даже не представляют, что их ждет. Мы должны защитить их.

Гермиона украдкой коснулась его ладони самыми кончиками пальцев, легонько погладила ее и улыбнулась сквозь нависшие слезы. Он, все еще терзаемый совестью, сдержанно кивнул и воздержался от ответа. Он понимал чувства Гермионы: не будь этой краткой стычки с Малфоем, Гарри и сам мог бы расслабиться и сделать какую-нибудь глупость. Хогвартс был таким… домашним. Все эти студенты и преподаватели, беззаботно снующие по переходам замка — они ведь из его прежнего мира. Волшебного мира, существованию которого ничто не угрожает, который стоял тысячи лет и казался нерушимым в своей основе. Этот мир все еще здесь, вокруг него, но Гарри уже не принадлежит ему. С таким же чувством он мог бы смотреть на детей, играющих на железнодорожных путях и знать не знающих, что к ним стремительно несется тяжелый состав.

Когда они поднимались по лестнице, с верхней площадки вышел Невилл с увесистым томиком расширенного курса гербологии, и Гарри чуть не застонал, попытавшись спрятаться за Гермиону. Вопреки ожиданиям, Невилл лишь рассеянно кивнул им и побежал по ступенькам вниз. Еще три лестничных пролета, полутемный коридор, поворот направо, и они, запыхавшись, стояли напротив гаргульи, охраняющей вход в кабинет директора.

— Что будем делать? — спросил Гарри. — Не пропустит же…

— Мы можем попробовать телепортироваться за нее, — неуверенно проговорила Гермиона. — Но Дамблдор наверняка предусмотрел что-то на этот случай.

Гарри шагнул ближе, и гаргулья, заскрежетав каменной шеей, приподняла голову. Она не произнесла ни слова, но нетрудно было понять, что требуется от визитеров. Пароль. Память всколыхнулась, подсунув жуткий эпизод со стражем в подземелье Ураниборга. Нависающая над ним темная фигура гигантского голема и его утробный рык: «Клавем аут мортем!». Ключ или смерть. Невольно Гарри отшатнулся, хотя гаргулья еще никогда и никому не угрожала смертью.

— Нам нужно увидеть директора, — выдавил он из себя. — Это очень важно.

Гаргулья хранила холодное молчание. Проклятье. Гарри уже раскрыл рот, на ходу придумывая аргументы, способные убедить гаргулью, но ничего не успел сказать.

— Кислотные леденцы, — произнес голос за спиной, и немногословная стражница отскочила в сторону, освобождая путь. — Гарри, я ведь объяснил, что очень занят…

Они обернулись к невесть откуда взявшемуся Дамблдору, который, наклонив голову, строго взирал на ребят. Гарри перевел взгляд на правую руку директора, которую тот поддерживал за запястье: кисть деформировалась и почернела, словно побывала в огне, и, судя по окрашенному болью взгляду Дамблдора, причиняла тому немалые страдания.

— Что у вас с рукой, профессор? — спросил Гарри.

Взгляд директора изменился: в нем скользнуло удивление, тут же сменившееся пониманием. Ринувшись вперед, он прошел мимо едва успевших расступиться ребят, и, шагнув на винтовую лестницу за гаргульей, обернулся.

— Быстро за мной, в кабинет. Вам нельзя быть на виду.

Они безмолвно последовали за ним, услышав скрежет скользящих половинок стены за спиной, и зашагали по крутой лестнице вверх.

Только опустившись в предложенное кресло, Гарри ощутил отголосок того почти забытого чувства, которое когда-то возникало у него в присутствии Дамблдора. Что бы ни творилось вокруг, какие бы силы им ни угрожали, Дамблдор — мудрый и сильный чародей — знает, что делать. Он сможет защитить доверившихся ему людей, и сам Волдеморт не рискнет сразиться с ним на равных. И пусть время показало, что это чувство было лишь приятным самообманом, простодушное подсознание нелегко было перестроить.

— Гарри, ты знаешь, в чем твоя роль и почему тебе нельзя быть здесь, — сдержанно проговорил Дамблдор, садясь напротив и хмуро глядя на них поверх очков.

— Теперь это все уже неважно, профессор, — покачала головой Гермиона. — С вами успели связаться из Айзентурма по поводу эвакуации?

— Кое-что я слышал… Довольно странные слухи о том, что Айзентурм переселяет магов в Сумрак. Но, боюсь, это ничего не меняет. Даже если в настоящий момент Айзентурму угрожает опасность, опасность Хогвартсу — ничуть не меньше, и ваше появление здесь — крайне безответственный поступок.

— Профессор…

— Вечером я провожу вас в лабораторию Квиррелла, откуда вы сможете отправиться через портал в Албанию…

— Профессор, послушайте…

— И, конечно, я попрошу иллюминатов впредь не допускать подобного…

— Проклятье, профессор! — вскочил Гарри. — Вы никого не попросите. В Айзентурм вернуться нельзя. Всей Земле угрожает уничтожение. И Волдеморт сейчас — наименьшая из проблем.

Дамблдор еще сильней нахмурился, перевел недоверчивый взгляд на Гермиону и, откинувшись на спинку кресла, проговорил:

— Сядь, Гарри, и успокойся. У меня действительно мало времени, но если все настолько серьезно, я готов тебя выслушать.

Гарри перевел дыхание и сел. Нужные слова не шли: хотелось снова вскочить, бросить в лицо старому директору рукопись Игнотуса Певерелла и ткнуть пальцем в центр страницы, где древние руны описывали природу и облик Банд-Дарваджа… Гермиона опередила его.

— Профессор Дамблдор, — с ледяным спокойствием произнесла она, — когда вы помогали скрыться Николасу Фламелю и его жене, вы знали, кто они на самом деле?

После мучительно долгого молчания Дамблдор кивнул и поднял перед собой узловатую палочку.

— Еще бы не знать, — сказал он. — Без него я не смог бы понять истинную природу вот этого. Как и твоей собственной мантии-невидимки, Гарри.

— Я так и думал, — прошептал Гарри, во все глаза глядя на оружие Дамблдора.

— А вот этим, — проговорил профессор, протянув к ним изувеченную руку, — я был награжден, пытаясь добраться до творения Кадма. И уверяю вас, ребята, Волдеморт — не наименьшая из проблем. Если ваша история связана с Певереллами, то Волдеморт, вероятно, в ее центре. Но не будем забегать вперед. Я весь внимание.

— Если совсем коротко, профессор, — сказала Гермиона, — Атлантида может вернуться. Очень скоро.

Дамблдор снял очки и положил их на стол перед собой. Зажмурившись, он потер глаза рукой и глухо сказал:

— Дальше.

* * *

Альбус Дамблдор стоял к ним спиной, глядя в окно, за которым уже спустились уютные осенние сумерки. Он стоял в молчании уже добрые пять минут, и Гарри нетерпеливо заерзал, пытаясь спросить у него, что он обо всем этом думает. Когда он уже раскрыл рот, Гермиона предостерегающе взяла его за руку и покачала головой. Не сейчас. Профессор думает. Вздохнув, Гарри приготовился к длительному ожиданию, но в этот момент Дамблдор заговорил.

— Это… очень непростая ситуация.

Гарри едва не вспылил: стоило ли так долго думать ради столь тривиального вывода? Профессор, однако, снова подал голос:

— Тем не менее я считаю преждевременным объявлять здесь о вашем существовании. Вы можете провести несколько дней в нижнем ярусе, рядом с лабораторией профессора Квиррелла. Там безопасно, и вас никто не потревожит, даже домовые эльфы и призраки. Я позабочусь об этом. В ближайшее время мне придется отлучиться, но вас будет навещать профессор Снейп…

— Снейп?! — возмутился Гарри.

— Профессор Снейп, — твердо ответил Дамблдор. — Если вам что-то понадобится, вы можете попросить у него. Выходить из вашего… убежища самим вам не следует. Вы меня понимаете? Не покидайте его без очень веской причины. Все условия для того, чтобы работать, у вас будут. Необходимую литературу вы получите. Позже я свяжусь с невыразимцами из Министерства, и вы сможете объединить усилия… Вам все понятно?

— Да, — кивнул Гарри. — Но Снейп… я хотел сказать, профессор Снейп… Вы уверены, что…

— Я уверен. И предлагаю больше не возвращаться к этому вопросу.

— Профессор Дамблдор, — подала голос Гермиона. — Только один вопрос.

— Да?

— Вам что-нибудь известно об использовании образа феникса в геральдике? Я знаю, что это символ королевы Елизаветы, но, возможно, какие-то из магических родов…

Дамблдор едва заметно улыбнулся в бороду и кивнул:

— Возможно, вам попадалось упоминание Ордена Феникса, в котором состояли и твои родители, Гарри. Он сыграл роль в первой войне с Волдемортом. Однако же создан он был гораздо раньше, около четырехсот лет назад… Моим прямым предком, знаменитым придворным чародеем по имени Джон Гелиантус Дамблдор для защиты королевы Елизаветы I и самой Англии от угроз магического происхождения.

— Джон Гелиантус Дамблдор? — переспросил Гарри, наморщив лоб. — Никогда не слышал о нем.

— Думаю, вы оба о нем слышали. Обычно его знают под другим именем — Джон Ди.

Темную крышу ангара прорезала щель, куда хлынул утренний свет. Утро в Сумраке никогда не было по-настоящему ярким, но земные рефлексы Квиррелла не смогли смириться с этим и за годы, проведенные в Айзентурме. Он прищурился, глядя на то, как металлическая крыша раздвигается с неприятным рокотом, освобождая им путь.

Лопасти над головой уже набирали обороты, сливаясь в окутанный мягким голубоватым мерцанием круг. Квиррелл припомнил объяснения просвещенного Крюгера, которые слушал вполуха: система чар обеспечивает эффективное подавление шума. Не позволяет воздушным потокам переходить в турбулентный режим или что-то вроде этого. Конечно, сейчас это не играло никакой роли: прятаться в Сумраке незачем и не от кого.

Сидевшая рядом Зельда Штейн, похоже, была занята теми же мыслями.

— Зачем вообще нужны все эти лопасти? — спросила она. — Левитация куда эффективней. Используем же мы ее для своих дронов.

— Статут, — пожал плечами Квиррелл. — Секретный техномагический отдел Ильверморни… Помните этих ребят? В конце сороковых они здорово прокололись, когда их экспериментальный дисколет времен Второй мировой потерпел крушение в районе Розуэлла. Да еще и с экипажем из пакваджи. Американцы, по-моему, вообще не имеют представления о безопасности.

— Розуэлл? Так значит, это не маглы небылицы сочиняют? Я-то думала…

— Если бы. В итоге, пока специалисты из Ильверморни сообразили, что происходит, и рванули на другой конец страны, было уже поздно: история вылезла наружу, фотографии обломков дисколета и погибших пакваджи оказались в магловских газетах. Хорошо еще, что армия США успела взять район крушения под свой контроль. С армией иметь дело куда проще. Словом, на Земле теперь запрещено использовать крупные левитационные устройства, которые могут увидеть маглы. «Неясыть» создавали с оглядкой на всю эту историю. Просвещенный Крюгер может рассказать подробней, я, честно говоря, не вникал.

Она кивнула и наклонилась в сторону, чтобы лучше видеть. Корпус «Неясыти» дрогнул, и вертолет рванулся вверх с таким ускорением, что их ощутимо вдавило в кресла.

— Запрещено, говорите? — с подозрением покосилась просвещенная на Квиррелла.

— Официально, — ухмыльнулся Квиррелл. — Случись что, по обломкам «Неясыти» маглы смогут установить только, что это вертолет незнакомой конструкции.

Вертолет опустил нос, и земля под ним слилась в один сплошной туманный поток. Краем глаза Квиррелл заметил вторую машину — под командованием Конрада Леманна, — огибающую искалеченную башню Айзентурма с обратной стороны. Пилот — молодой смуглый магл по имени Виктор, прибывший в пара-Ингольштадт незадолго до Изоляции, — будничным тоном сказал:

— Теперь около часа лету по прямой. За час доберемся до Лигурийского моря, и еще столько же — до юга Сардинии. Можете пока отдохнуть, просвещенные.

Зельда подняла взгляд на Квиррелла.

— Если так быстро, почему бы не отправить дроны?

— Потому что мало найти остров, — ответил он. — Кто-то должен попасть на ту сторону, добраться до Юнь-Бао и привезти их специалистов для восстановления генератора. Лучше, если экспедиция будет готова к отправке. Мы ведь не знаем, с какой периодичностью остров мигрирует между мирами… Мы даже не знаем, происходит ли это до сих пор. За семь с половиной столетий все могло измениться.

Зельда Штейн ничего не ответила — только вновь прильнула к стеклу кабины, созерцая проносящиеся под ними темные массивы пара-европейских лесов. Квиррелл знал, что на самом деле этот мир не темнее его родной Земли. Просто зрительные пигменты человека отчего-то слабее реагировали на свет здешнего солнца. Что-то неуловимое на субквантовом уровне заставляло их пропускать часть фотонов, отчего все вокруг казалось погруженным в сумрак.

Не может ли так быть, что изолированная от нормального пространства Атлантида тоже испытала нечто подобное? Может быть, за тысячи лет обитания в мире с иной физикой глина Эдема утратила свои свойства. Может быть, уже нет никакой глины, а есть только мертвая каменная глыба в пузыре искривленного пространства. Тогда, даже если Врата падут, Земля выживет… Но нет. Какой бы привлекательной ни была эта возможность, исходить следует из самого худшего. Самообман и все эти мечты только парализуют, лишают сил и ведут к поражению. Весь его жизненный опыт говорил об этом. Всегда исходи их худшего. Хочешь мира — готовься к войне.

Квиррелл сжал губы и покосился на сидящую рядом просвещенную. Безупречная пышная прическа, широко раскрытые, будто в удивлении, глаза, прямая осанка, облегающая мантия непроницаемо-черного цвета без единой пылинки, скрещенные ноги. Еще и этот неизменно кокетливый изгиб губ… Конечно, все это жеманство не направлено на него лично, да и, вероятно, вообще ни на кого не направлено. Просто свою натуру не перебороть.

— Вы когда-нибудь сталкивались с червями Байерса, просвещенный? — прервала Зельда его размышления.

— К счастью, нет. Надеюсь, и не встречусь.

— Они действительно настолько опасны, как говорят? Вроде бы даже маглам однажды удалось справиться с одним из них.

— Запереть его в Сумраке всего лишь, со страшными потерями. И, к слову, там были не только маглы. Червь Байерса — гигантская тварь, и, насколько мне известно, еще никому не удавалось прикончить ее. Не исключено, что это вообще не единый организм, а колония наподобие коралла. Ее споры… если это споры, а не симбиотические микроорганизмы. Они способны влиять на разум.

Зельда кивнула.

— Слышала об этом. Психотропные вещества как продукты метаболизма?

Квиррелл только развел руками.

— Их никто не исследовал по большому счету, так что мы не знаем. Известно только, что симбиотические отношения в той или иной степени связывают все существа из этого биоценоза. Те же головосеки…

— Откуда они вообще взялись? На фоне совершенно нормальной биосферы Сумрака это что-то чужеродное.

Он пожал плечами и вздохнул.

— Хотел бы я знать.

Квиррелл и сам неоднократно задавал себе этот вопрос. Биосфера пара-Земли развивалась так же, как земная, и Сумрак был населен привычными им земными организмами. Возможно, когда-то давно эти миры составляли одно целое. Однако, когда бы ни произошло их разделение, этого времени определенно не хватало на то, чтобы породить настолько аномальную эволюционную ветвь, совершенно не похожую ни на что виденное на Земле… Ну, почти ни на что. Дементоры и обскуры… Нет ли связи между этими порождениями магии и аномальной фауной Сумрака?

Он прикрыл глаза и глубоко задумался. Смутная мысль откуда-то из-за пределов сознания не давала ему покоя, но он никак не мог уцепиться за нее. Что-то в этом безумном клубке из Атлантиды, Сумрака, глины Эдема, дементоров и червей Байерса просилось наружу из-под наслоений ничего не значащих фактов, теорий и каждодневного опыта. Где-то была эта заветная точка пересечения, в которой сходилось все то, что казалось им доселе причудливым или безумным, где самые зубодробительные вопросы получали простой и очевидный ответ, расставляя все точки над «i».

Он по-прежнему не видел этой точки. Усталость последних дней накопилась и била по разуму средневековым таранным орудием. Мысли путались, и зачастую он не додумывал их, обрывая рассуждение на середине, чтобы никогда больше к нему не вернуться. Ему нужно отдохнуть, и тогда, быть может, окрепший разум сможет без помех пройтись по цепочкам причинно-следственных связей, которые рано или поздно сойдутся вместе, явив ему окончательный ответ. Но вначале… вначале… Мысль остановилась, и Квиррелл погрузился в состояние чистого самосозерцания, отстраненно наблюдая за тем, как перед его внутренним взором появляются неясные очертания человеческого лица.

* * *

Его родители никогда не были особенно набожными. Отец — спокойный низкорослый чародей, который никогда не повышал голоса, должно быть, и вовсе ни во что такое не верил. Однако, его неизменное миролюбие в полной мере распространялось и на семью, так что ни разу маленький Квиринус не слышал, чтобы тот спорил на темы религии с мамой. Мама вполголоса молилась перед едой, но не принуждала детей к тому же.

И все же их общим негласным правилом оставались семейные визиты на воскресную службу в маленький храм, располагавшийся в двух шагах от их дома. Квиринус любил слушать проповеди. Их нравоучительное содержание проходило мимо его сознания, не задерживаясь, но он с замиранием сердца внимал историям о войнах и катаклизмах древности, героизме и малодушии, жестокости и милосердии, которые мастерски излагал совсем еще молодой в то время отец Флавий. И, конечно, о многочисленных чудесах — даже несмотря на то, что родители Квиринуса значительную часть этих чудес могли бы повторить без усилий.

В этот раз, увы, проповедь оказалась скорей пугающей, нежели захватывающей.

— Помните ли вы, что тогда сказал Иисус вернейшему из апостолов? — привычно обратился к пастве отец Флавий и сделал паузу, будто и впрямь рассчитывал на ответ. — «И Я говорю тебе: ты — Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее».

Голос преподобного, произносившего цитату из Матфея, понизил тембр и завибрировал, от чего Квиринус почувствовал, как по спине пронеслась целая кавалькада мурашек. Двухлетняя Марси на руках у матери испуганно захныкала.

— До чего странно это звучит для современного слушателя, не правда ли? — продолжал отец Флавий развивать мысль. — Ведь врата — всего лишь проход, как они могут кого-то одолеть? Но вспомните, что ведет в ад в действительности. Наши грехи! Вспомните другие слова Господа. «Входите тесными вратами, потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими…»

Квиринус не любил аллегории. Откуда преподобный знает, как правильно толковать иносказание? Что, если Иисус имел в виду нечто совсем иное, а его неправильно поняли? Может быть, там и не было никаких иносказаний вовсе, а врата, ведущие в ад, в немыслимое место вечного ужаса и боли, — сами по себе таят угрозу. В его воображении немедленно появились огромные сводчатые ворота со створками, увенчанными частоколом гигантских — как у василиска — стальных зубов. Створки постоянно раскрывались и смыкались вновь с металлическим лязгом, сложно пережевывая добычу, и от одной мысли о том, что с ним произойдет, окажись он между ними, Квиринусу стало нехорошо.

— Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить, — проскрежетали Врата. Опорный столб, покрытый толстым слоем ржавчины или запекшейся крови, с мокрым хрустом вырвался из земли и шагнул ему навстречу, заставив Квиринуса попятиться. — Бойтесь более Того, Кто может и душу и тело погубить в геенне!

Створки вновь широко распахнулись, и за ними, в туманном багровом мареве пульсировала тьма, протягивая к нему черные щупальца. Квиринус замер, завороженно глядя на разворачивающийся перед ним кошмар. Бежать уже не хотелось, воля словно угасла, сменившись отстраненным созерцанием.

— …И сказал опять Господь Рафуилу: «Свяжи Азазела по рукам и ногам и положи его во мрак… И положи на него грубый и острый камень, и покрой его мраком, чтобы он оставался там навсегда, и закрой ему лицо, чтобы он не смотрел на свет…», — донеслось откуда-то бормотанье отца Флавия. — Ч’и йииу кхууч’у!

Квиринус уже не слушал преподобного, его вниманием целиком завладела тьма. Врата сделали еще один шаг, и непомерная их громада выросла над головой, закрывая небо. Железные зубы пришли в движение, смыкаясь с обеих сторон.

* * *

— Подлетаем к побережью, — сказала Зельда Штейн ему прямо в ухо. — Просыпайтесь, просвещенный Квиррелл.

Он поднял голову и сделал глубокий вдох. Сердце все еще колотилось, как после хорошего марафона, а перед глазами по-прежнему стояли кошмарные Врата с клубящимся за ними мраком.

— К Лигурийскому побережью? — переспросил он, наклоняясь к стеклу кабины.

— Лигурийское было час назад. Мы уже на самом юге Сардинии, а вы проспали всю Корсику. Там такие пейзажи!

— На обратном пути полюбуюсь, — отмахнулся Квиррелл.

С запозданием он сообразил, что обратного пути, вероятно, не будет. Они найдут остров, после чего, выбравшись из Сумрака, направятся к французскому Министерству магии, откуда их переправят в Китай… Конечно, если все пойдет по плану. О том, что с ними всеми будет, если план рухнет, не хотелось даже думать.

— Выпускаю дроны, — подал голос пилот.

Во внутренностях «Неясыти» послышался тихий стук, и Квиррелл увидел снаружи быстро удаляющийся серебристый шар. За ним — еще один. И еще.

— И как долго они будут искать? — спросила Штейн, провожая взглядом очередной улетающий дрон.

Квиррелл пожал плечами.

— Невозможно сказать наверняка. Им требуется исследовать акваторию площадью около пятнадцати тысяч квадратных миль к югу отсюда. То есть всю ту область, к которой может относиться описание Игнотуса из его манускрипта. Изображения всех найденных островов, которых нет на наших картах, мы проверим… Проблема в том, что остров в момент проверки может находиться в пространстве Земли, а значит, понадобится повторная проверка всей этой области. И, возможно, третья тоже.

— Если бы Вейсгаупт утвердил предложение Крюгера об орбитальной съемке, — скривилась Зельда Штейн, — мы бы еще десять лет назад знали положение этого острова.

— Не поспоришь, — кивнул Квиррелл.

Вертолет качнулся и пошел на снижение — навстречу скальной площадке из белого камня, поросшей редкими деревцами. Когда до земли оставалось не больше пятидесяти футов, по бортам что-то ухнуло, и по курсу понеслись две ракеты, оставляя за собой белые полосы выхлопа. Вспышка ударила по глазам, и там, на скалистом берегу Сардинии, на мгновение родилось рукотворное солнце, выжигая все живое в зоне предполагаемой посадки.

Пилот сделал круг, выбирая место поровнее, и направил машину круто вниз. Шум лопастей стал тише, а затем умолк вовсе, и последние футы до земли «Неясыть» преодолела на одной левитационной тяге. «Статут о секретности», — усмехнулся про себя Квиррелл. Ничего удивительного в том, что эти вертолеты практически вышли из эксплуатации за пределами Сумрака: слишком уж странно на магловский взгляд они ведут себя даже при всех попытках выдать их за чисто технологические разработки. И сколько еще таких гибридных устройств используется сейчас спецслужбами, тайными обществами и самими магами: Квиррелл навскидку мог назвать не меньше трех десятков и о таком же количестве догадывался. Мир — не таков, каким кажется. Так было и так всегда будет, даже если ты возомнил, что добрался до его изнанки.

Дверь с тихим вздохом отъехала в сторону, и Квиррелл, со все еще тяжелой после жуткого сна головой, спрыгнул на дымящийся песок. Земля пыхала жаром, пропитанный дымом воздух дрожал перед глазами, словно происходящее было каким-то мороком, галлюцинацией. Цели, однако, они достигли: если к моменту посадки здесь оставалась какая-то опасная дрянь вроде головосеков и прочих симбионтов червей Байерса, то теперь она испарилась без следа. Надо только позаботиться о том, чтобы в зону высадки не проник еще какой-нибудь образец смертоносной фауны Сумрака.

Зельда Штейн, придерживая длинную мантию, вышла наружу с изяществом придворной леди, как будто вокруг расстилалась не выжженная земля с тлеющими стволами деревьев, а мраморные плиты дворца. Сделав шаг, она запрокинула голову: то ли чтобы поправить волосы, то ли желая лучше рассмотреть вторую «Неясыть», кружившую над ними в поисках подходящего места для приземления. Пилот наконец принял решение, и машина тихо приземлилась футах в двадцати от них.

Выбравшийся из нее Конрад Леманн с виноватым видом направился навстречу Квирреллу, и того охватило нехорошее предчувствие.

— Что случилось? — быстро спросил он.

— Просвещенный Квиррелл, — замявшись, проговорилл Леманн, — у нас… непредвиденная ситуация.

— Какая еще… — начал было Квиррелл, но умолк.

Из второго вертолета на спекшийся грунт легко выпрыгнула Марселин, невинно улыбнувшись Квирреллу. Тот перевел тяжелый взгляд на Леманна.

— Клянусь, я не заметил ее! — воскликнул профессор трансфигурации, подняв руки, словно пытаясь отгородиться от гневного взгляда Квиррелла. — Она использовала дезиллюминационные чары и забилась в заднюю часть кабины. Мне и в голову не пришло, что кто-то из наших может…

— Черт, вы же опытный маг! — выплюнул Квиррелл. — Член ареопага. А теперь мы потеряем четыре часа на то, чтобы отвезти ее обратно.

— Это не так уж много, — примирительно сказала Зельда Штейн. — Второй вертолет останется здесь, а дроны продолжат поиск.

— Я не собираюсь возвращаться, — заявила Марселин. — Квиринус, если ты думаешь, что я буду торчать в Айзентурме, думая, что тебя, возможно, уже сожрали эти чертовы черви Байерса, то…

Из кабины «Неясыти» выглянул Виктор и быстро проговорил:

— Извините, перебью. Просвещенный Квиррелл, срочный вызов из Айзентурма. У них проблемы.

Квиррелл окинул сестру испепеляющим взглядом и, чертыхаясь, забрался обратно в кабину.

— Квиррелл на связи, — рявкнул он в микрофон, не скрывая раздражения.

— Это Вейсгаупт, — послышался голос главы ордена, сильно искаженный помехами.

Это было странным: обычно связь даже на куда больших дистанциях оставалась почти безупречной. Память услужливо подкинула ему описание Хоукинского инцидента, с которым он ознакомился еще в свой первый год в академии. Аномалии магнитного поля, помехи в электросети, проблемы с радиосвязью. Неужели?..

— Мы наблюдаем массовую… головосеков, — прошелестел Вейсгаупт. — Големы держат периметр… Мелких тварей наши поля… но если… доберутся черви…

— Сильные помехи, — сказал Квиррелл. — Черви Байерса должны быть недалеко.

— Согласен… не пытаются атаковать целенаправленно… Это миграция. Мы просто у них на пути.

— В каком направлении?

— На юг. Просвещенный Квир… сутки или немного больше… будут у вас. Подождите-ка… какая громадина! Надеюсь, что…

Рация взорвалась оглушительным треском помех, и разобрать в этом шуме какой бы то ни было голос было уже невозможно. Подождав с полминуты, Квиррелл покачал головой и выпрыгнул из вертолета.

— Срочно ставим барьеры, — бросил он.

— А ваша сестра… — начал было Леманн, но Квиррелл только отмахнулся.

— Марси, ты остаешься здесь. К периметру не приближайся, ясно? И вообще, от вертолетов не отходим. В случае чего, мы должны быть способны сорваться с места в течение полуминуты максимум.

— Это в случае чего же? — полюбопытствовала Зельда Штейн, склонив голову.

Квиррелл невесело хмыкнул.

— Помните атаку големов позапрошлым летом? Так вот, бывает кое-что похуже.

* * *

— Почему бы нам просто не улететь дальше? — спросила Марси.

Она, поджав ноги. сидела на большом белом валуне, где каким-то чудом выжила тонкая пленочка мха, и смотрела на волнующуюся поверхность моря. Стихший было промозглый западный ветер снова набирал силу, и все понимали, что он вскоре принесет вместе со всеми этими массами воздуха. Если только дроны не закончат свою работу раньше.

— Нам особенно некуда, — сказал Квиррелл. — На территории Туниса эти твари уже есть, так что юг отпадает. В самом худшем случае можно рвануть на восток, но тогда об острове можно забыть.

— Думаешь, они знают, что мы пытаемся сделать?

— Кто?

— Все эти… черви Байерса и остальные существа. Они ведь не пытались напасть до нашей экспедиции.

Квиррелл пожал плечами, но не ответил. Эта мысль уже приходила ему в голову — еще когда Вейсгупт сообщил ему о массовой миграции фауны на юг. Десятилетиями жутких тварей считали просто скоплением опасных паразитов с ограниченной разумностью наподобие дементоров, и не без оснований. Но теперь… Фауна не пытается штурмовать Айзентурм, однако молниеносно среагировала на их попытку добраться до острова, словно подчиняясь чьей-то разумной воле. Если интуиция не подводила его, если так все и было, то иллюминатов не желают уничтожить. Их просто хотят изолировать от Земли.

Нижний край багрового солнца коснулся горизонта и, ветер, словно ждавший этого мгновения, протяжно завыл, осыпав их горстью комковатого серого пепла. На губах он отдавал горечью и дегтярным зловонием. Квиррелл скривился и сплюнул, чтобы избавиться от гадкого вкуса. Как вышло, что они, просвещенные, державшие руку на пульсе всего мира, проворонили угрозу, веками набиравшую силу у самого их порога? Совсем немного благодушия, уверенности в том, что мир уже прочно стоит на рельсах прогресса и не может соскользнуть в кровавую эпоху далекого прошлого, — и вот их прочно держат за глотку, а воздух отравлен пеплом и горечью. Совсем немного самодовольства и беспечности — и чужеродный разум препарирует их, оказавшуюся настолько хрупкой, цивилизацию, расчленяя, рассекая нервные узлы и подчиняя ее неведомой цели.

Что они могут сделать в таких условиях? Несколько человек, представления не имеющие, с кем или чем они столкнулись, — что пушинка, несомая ураганом. И все же… Если подозрения верны, если их маленькую экспедицию неизвестный враг действительно попытался остановить, бросив в погоню чудовищных тварей Сумрака, значит, он не всесилен. Значит, он видит в них угрозу. Больше того: он не всеведущ, иначе не позволил бы им даже покинуть Айзентурм. А еще это значит, что остров Огигия до сих пор существует и до сих пор позволяет достичь Земли. Его нужно найти — любой ценой.

— Здесь рано темнеет, — снова сказала Марси, нахмурившись. — Это нормально?

Квиррелл подошел к самому краю обрыва, за которым пролегала невидимая граница выставленного их совместными усилиями топологического щита. Прищурившись, он вгляделся в чистое небо, которое быстро затягивала темная пелена — много быстрее, чем уходил за край раскаленный диск солнца. Пелена казалась неравномерной. Медленно менявшие форму гранулы, уплотнения, стяжки — едва заметные, но обретавшие материальное наполнение с каждой минутой.

— Они добрались до нас, — сказал Квиррелл.

Марселин соскочила с камня и обеспокоенно огляделась.

— Черви Байерса? — спросила она.

— Пока только споры. Они движутся быстрее всего, и сейчас их полно вокруг. А будет еще больше — очень скоро. Иди-ка за мной, сестренка.

Быстрым шагом они добрались до импровизированной вертолетной площадки, где Штейн и Леманн, похоже, уже устроили посиделочки с пилотами обоих вертолетов, не замечая происходящего вокруг.

— …И тут я снимаю чары, и это оказывается просто засохший рогалик! — завершил Конрад Леманн историю, начало которой они не слышали, и с победным видом осмотрел присутствующих.

Виктор согнулся в приступе смеха. Второй пилот поперхнулся и громко рыгнул, но тут же покраснел, запоздало прикрыл рот рукой и бросил полный раскаяния взгляд на Зельду Штейн. Та, не обратив никакого внимания на пищеварительные проблемы подчиненного, мелодично рассмеялась — вполне искренне, впрочем.

— Заканчиваем веселье, коллеги, — заявил Квиррелл. — Пора лететь на юг.

— Еще не было сообщений от дронов, — возразил Леманн, нахмурившись. — Что-то случилось?

— Твари уже близко. Думаю, щиты еще долго выдержат, но помехи будут расти. Скоро мы просто не сможем связаться с дронами.

— В воздухе мы станем куда уязвимей, — подняла бровь Зельда Штейн.

— Придется рискнуть, — коротко ответил Квиррелл и повернулся к обоим пилотам. — Самое главное: если увидите червей Байерса… да вообще, любую тварь, то не вступайте в бой без крайней нужды. Ясно? Любой ценой избегаем столкновений.

Заросли за пределами выжженной площадки пришли в движение, и среди ветвей прошмыгнуло существо, чье узловатое тело было обтянуто влажной и лишенной растительности серой шкурой. Квиррелл пару секунд вглядывался в темноту за дрожащими листьями, потом круто развернулся и направился к «Неясыти».

— Марси, ты летишь с просвещенным Леманном, как и раньше, — бросил он.

— Но я…

— Не спорь, пожалуйста.

Еще одно существо на мгновение выскочило на удаленный от них край площадки и, с разбега ударившись о выставленный щит, отпрянуло, издав хриплый вопль, и юркнуло назад, под защиту ветвей. Проклятые головосеки уже здесь. Пока их немного, но несколько минут — и сотни этих тварей хлынут со всех сторон, пытаясь проникнуть за укрывающий вертолетную площадку невидимый купол.

— Взлетаем следом за Леманном, — скомандовал Квиррелл, разместившись в кабине. — И еще, Виктор… Постарайтесь держать их вертолет в поле зрения.

Виктор коротко кивнул и потянул на себя рукоять. «Неясыть» зависла над землей, лопасти пришли в движение. Конечно, Квирреллу было бы спокойней, если бы Марси летела с ним в одном вертолете. Но это обманчивое чувство. Если их машина будет атакована, они, вероятно, погибнут вместе, и он мало что успеет сделать. А так он хотя бы постарается защитить вторую «Неясыть», приняв удар на себя.

Как и в прошлый раз, земля провалилась вниз, и там, на белых прибрежных скалах вокруг недавнего места стоянки были они. Сотни. Тысячи головосеков, ленивой серой волной напиравшие с севера и запада. Зельда Штейн с трудом оторвала взгляд от жуткого зрелища и посмотрела выше, на уже совершенно стемневший северный небосклон. Ее челюсть отвисла, напрочь разрушив бережно хранимый образ великосветской сердцеедки.

— Какая громадина! — пробормотала она.

Не так Гарри представлял себе возвращение в Хогвартс. В его воображении Альбус Дамблдор приходил в Айзентурм прямо в разгар занятий и торжественно объявлял им с Гермионой, что они победили. Что Волдеморт уничтожен, Пожиратели Смерти отправлены в Азкабан, и теперь нет никакой необходимости скрывать свое существование. Потом они вместе шли к выходу из Башни, пересекали Донауштег, на перилах которого до сих пор поблескивал глянцевой краской крохотный замочек, шли к скрытому порталу в зарослях Кленцепарка, а старый директор едва успевал отвечать на град их вопросов.

Потом, чере два портала, путь их приводил в главный холл Хогвартса, где Дамблдор, призвав к тишине, делал заявление. И эти изумленные, недоверчивые, а затем и восторженные взгляды прежних друзей... Толпа обступивших их студентов, каждый из которых просит рассказать о том, что Гарри и Гермиона делали в Айзентурме, и нетерпеливое внимание, с каким все ловят каждое их слово. Пусть даже неловкость при встрече с самими собой. Но только не это. Не забытое подземелье, не вечное одиночество в трех шагах от людей, которых они знали годами. Лучше бы не возвращаться сюда вовсе.

Радовало одно: старая лаборатория Квиррелла оказалась неожиданно удобным местом для работы. Они осторожно перенесли алхимическое оборудование в угол, освободив столы, подтащили ближе тяжелые кресла и расставили доставленные им книги на полках, ранее занятых ингредиентами. Теперь в помещении царила тишина, нарушаемая только слабым эхом голосов со стороны лестницы да потрескиванием углей в камине. Без камина было никак не обойтись: при их появлении в подземелье воздух показался не умеренно прохладным, как теперь, а сырым и промозглым.

Работать приходилось подолгу, лишь ненадолго отрываясь от книг и записей, чтобы перевести дух и поесть, но интенсивная учебная программа Айзентурма уже давно сделала их привычными к таким нагрузкам. Даже видение исполинского лика, ранее то и дело посещавшее его в самые неожиданные моменты, теперь лишь изредка напоминало о себе, когда Гарри, накрывшись одеялом после очередного дня работы, скользил взглядом по черным теням на потолке.

Нервировало Гарри только уродливое человекоподобное изваяние у стены — очевидно, плод ранних попыток профессора Квиррелла создать настоящего голема собственными силами. Угрюмое лицо с тяжеловесными, непропорциональными чертами таращилось прямо на них безжизненным взором слепых глаз, и выносить его присутствие дольше часа было решительно невозможно. Поначалу Гарри намеревался переместить жутковатого истукана куда-нибудь с глаз долой и решительно взмахнул палочкой, накладывая на того чары Вингардиум Левиоса. Глиняная поверхность будто вскипела, но изваяние не двинулось с места. Ни к чему не привели и попытки трансфигурации.

Отчаявшись добиться своего магическими средствами, Гарри попытался прибегнуть к физической силе, но ему хватило одного прикосновения к странно пульсирующей глиняной поверхности, чтобы выбросить из головы эту идею. Склизкая щетинистая шкура земляного червя — вот какие ассоциации породило в нем это прикосновение. В итоге, тщательно вымыв руки, он был вынужден накрыть истукана черным покрывалом и переставить кресло, чтобы сидеть спиной к творению Квиррелла.

— Черт возьми!

Гермиона с раздражением отложила пухлый томик шекспировских пьес из библиотеки Хогвартса и шумно выдохнула. За неделю с момента их возвращения в Хогвартс работа над предполагаемым шифром не продвинулась ни на йоту. Гарри помогал в меру сил, выполняя поручения Гермионы, некоторые из которых казались ему весьма странными. Например, последнее, когда она попросила его отыскать в тексте «Гамлета» все эпизоды, где слово или выражение повторяется три раза подряд.

— Не получилось? — осторожно спросил Гарри. — Что ты пыталась найти?

— Я просто выдвигаю гипотезы и проверяю их, — ровно ответила она, но трудно было не расслышать нотки отчаяния в ее голосе. — Нам не хватает данных. Чего-то важного, без чего шифр не вскрыть. Обнаружить его оказалось несложно. Так и должно быть, иначе Тихо Браге не придал бы значения тому, что мог услышать в «Глобусе». Но он владел ключом, а мы — нет. И что это такое, я не имею представления. Мы можем до бесконечности перебирать возможности и версии, но никогда не узнаем, какая из них правдива.

— А что было в похищенных бумагах Джоан Кларк? Тебе ведь удалось что-то прочесть на ленте.

Гермиона кивнула и, отодвинув стул, поднялась из-за рабочего стола в центре бывшей лаборатории Квиррелла. Потянулась — до хруста в позвонках, затем подошла к Гарри и неожиданно села ему на колени, обняв обеими руками за шею.

— Окончательно испорчу себе осанку с этим расследованием, — пробормотала она. — Да. Кое-что мне удалось прочесть. Имена.

— Имена?

— Джоан Кларк полагала, что ключ к шифру заключен в именах персонажей, и это имеет смысл.

— Но почему в именах?

— Потому что речь идет о пьесе. Она ставится на сцене и воспринимается на слух. Сам подумай. Тихо Браге ведь не имел возможности работать над ее текстом, как это делаем сейчас мы. Либо он должен был понять, о чем речь, прямо на месте — и тогда шифр обязан быть совсем простым, либо ему пришлось бы запомнить услышанное, чтобы обдумать все это позже. Но как можно рассчитывать на то, что он запомнит ключевой фрагмент?

— Этот фрагмент должен повторяться несколько раз! — осенило Гарри.

— Верно. А что повторяется в пьесе постоянно?

— Имена персонажей, — прошептал он, с восхищением глядя на Гермиону.

Она кивнула и тепло улыбнулась ему, но улыбка вышла грустной.

— Не только имена, конечно. Хорошо запоминаются также самые яркие фразы и монологи. «Быть или не быть»… В любом случае, насчет имен — вполне очевидная гипотеза, и, как ты помнишь, ее придерживалась Джоан Кларк. Более того, она была уверена в том, нашла ключ, каким-то образом завязанный на два имени, принадлежащих второстепенным персонажам: Корнелию и Волтиманду.

— Это их ты разглядела на ленте из принтера?

— Да. Судя по отпечаткам, Джоан составила какую-то таблицу из букв этих имен, но как та выглядела на бумаге, можно только догадываться. Я была уверена, что всего этого достаточно для расшифровки, но… — Гермиона горестно покачала головой. — Я в тупике, Гарри. Понимаю, что имена подобраны не просто так… «Cornelius», «Voltimand» — в каждом из этих слов по девять букв, ни одна из этих букв не повторяется в слове дважды, и, наконец, эти два персонажа каждый раз упоминаются вместе. Но что это значит — хотела бы я знать... Надо попробовать другие подходы. Может быть, если отвлечься, решение придет само собой.

Гарри с трудом поспевал за ходом ее мыслей. Он до сих пор не мог отойти от ужасных новостей, которые услышал от Дамблдора. Гибель Сириуса — последнего человека, который связывал его с семьей, — ранила куда сильнее, чем правда, которую он узнал о себе в лесу Албании. Первые два дня он подолгу сидел в прострации, механически отвечая Гермионе в те редкие минуты, когда она обращалась к нему. На третий день он проснулся и после получаса бездумного созерцания потолка встал, оделся и пошел в лабораторию. Ни разу с того дня они больше не заговаривали о его крестном.

Должно быть, уловив подавленное настроение Гарри, Гермиона нежно поцеловала его в щеку и поднялась на ноги. И вовремя: со стороны крутой, уходящей резко вверх лестницы послышались размеренные шаги, и вскоре из темноты выплыл профессор Снейп с огромной стопкой книг в руках. На лице его застыло привычное выражение гнева и неприязни, с каким он всегда выполнял просьбы Гермионы. Гарри без острой необходимости и вовсе опасался обращаться к профессору с какими бы то ни было просьбами: чего доброго, тот выйдет из себя и вообще откажется выполнять распоряжение Дамблдора.

Снейп, не говоря ни слова, прошествовал к столу и с грохотом опустил немалый груз на его поверхность. Гарри скользнул взглядом по корешкам, многие из которых были в плачевном состоянии. «Астрономы елизаветинской Англии», «Уильям Шекспир и Школа ночи», «Путешествие Гаспара да Круза в Китай», «Корнелий Гемма. Маг, астроном, поэт»… Корнелий? Гарри протянул было руку, чтобы вытащить книгу из стопки, но встретил холодный взгляд Снейпа и решил отложить знакомство с биографией этого таинственного Гемма на потом.

— Здесь все, что вы просили, мисс Грейнджер, — процедил сквозь зубы профессор, с особой язвительностью выделив слово «просили». — Кроме Ши Хэна. Книг о нем в библиотеке Хогвартса нет. Если он и упоминается где-то вскользь, то я об этом ничего не знаю.

— Спасибо, профессор Снейп, — непринужденно ответила Гермиона. — Вы очень помогли нам.

Лицо Снейпа выражало все, что он думает о необходимости помогать им. Тем не менее профессор, помедлив, сухо спросил:

— Что-нибудь еще?

— Нет, спасибо. Впрочем… Это не очень срочно, но если вам попадутся генеалогические атласы магических родов Британии и Дании, буду очень признательна.

Профессор склонил голову в издевательском полупоклоне и едва ли не прошипел в ответ:

— Если на этом все…

— Профессор, — поражаясь собственной смелости, перебил его Гарри, — вы не могли бы ночью провести нас в Хогсмид? Так, чтобы никто не заметил?

— Что? — переспросил Снейп, явно не веря своим ушам.

— В Хогсмид? — удивилась Гермиона. — Зачем?

— Пора связаться с Бенджамином. Мы уже неделю сидим без новостей. Возможно, ему удалось устроить эксгумацию.

Сириус умер, но если они будут пассивно ждать в трепете перед грядущим, умрут все остальные. И они сами тоже: не спасет их ни подземелье Хогвартса, ни самые могущественные чары, оберегающие замок. Пожранная и переваренная Атлантида вырастет в сердце океана, и чудовищной приливной волной сметет человеческие города на побережье. Следом же за ней придет нечто много более страшное, и горящая в небесах комета будет равнодушно взирать на гибель того, что еще останется от мира людей.

— Мистер Поттер, я выполняю распоряжение директора и обеспечиваю вас всем… необходимым, — с трудом сдерживаясь, процедил Снейп, и по его голосу было ясно, что необходимым все это он совершенно не считает. — Но устраивать для вас ночные экскурсии по прилегающей территории в мои обязанности, очевидно, не входит.

— Профессор, — спокойно возразила Гермиона, — вы же знаете, над чем мы работаем и каковы ставки. Если мы попытаемся пойти туда сами и нас обнаружат, лучше от этого никому не станет.

Снейп тяжело вздохнул, и его колючий взгляд немного смягчился. Помолчав, он сухо спросил:

— Во сколько?

* * *

Ночью Хогсмид почти утратил отличие от ставшего привычным пара-Ингольштадта. Темные очертания крыш на фоне затянутого тучами неба, редкие горящие окна, тишина и слабый прохладный ветер — очень легко было забыть, что это уже не Сумрак, а родная Англия. Сумрак отныне — вне пределов досягаемости и, может так случиться, навсегда. Свежий воздух поднимал настроение после недели заточения в подземелье и больше того — пьянил, изгоняя остатки сонливости.

Безмятежность, увы, продлилась недолго. Когда они миновали «Кабанью голову», Гарри показалось, что за поворотом промелькнула тень. Снейп, который ночью и сам здорово смахивал на тень в своей непроницаемо-черной мантии, должно быть, тоже что-то заметил. Он замер и поднял палочку, которую не выпускал из рук на протяжении всего их короткого путешествия за стены Хогвартса.

— За нами кто-то следит? — прошептал Гарри.

Снейп ничего не ответил — только пренебрежительно скривил губы и, оглядевшись, медленно зашагал дальше. Мечтательное настроение покинуло Гарри, а воздух теперь казался скорей промозглым и даже колючим, нежели свежим. Он сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, и удивился, увидев облачко пара на выдохе. Неужели так холодно? Гермиона подышала на озябшие пальцы и ответила ему обеспокоенным взглядом.

В памяти непрошенными гостями всплыли почти забытые образы. Черный силуэт в купе Хогвартс-Экспресса, тянущий к нему скрюченные пальцы под протяжный женский крик, звучащий в его голове. Растущая корка льда на поверхности Черного озера… Неужели они здесь?

— Дементоры? — прошептал Гарри, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Возможно, — ответил Снейп до странности обеспокоенным голосом, из которого ушла вся прежняя язвительность. — За время вашего… отсутствия, мистер Поттер, тут произошел ряд инцидентов с их участием. И вообще, в последнее время они ведут себя странно.

— Каких инцидентов?

— Я думаю, вам лучше не мешкать, — сказал Снейп, проигнорировав вопрос. — Можете связаться со своим Бенджамином. Здесь вас вряд ли заметят, но я буду на страже.

Гарри извлек из внутреннего кармана мантии мобильный телефон и открыл экран, тут же высветивший текущее время. Индикатор сетевого покрытия дрожал на минимуме, но этого было достаточно. Список контактов, изначально состоявший из двух телефонных номеров — Бенджамина и Гермионы, — теперь пополнился номерами кафе Эрлёйхтетенгартен и Эрше Ширмана. Ни одним из них за время пребывания в Хогвартсе они так и не воспользовались. Гарри уже собрался нажать кнопку вызова, но в последний момент заколебался… Следует ли Снейпу слышать их разговор? Снейп правильно расценил его колебания и, презрительно хмыкнув, отошел на несколько футов, не выпуская их, однако, из поля зрения.

Трубку долго не брали, и потерявший терпение Гарри уже собирался дать отбой, как длинные гудки прекратились и за последовавшим коротким треском заспанный голос спросил:

— Более подходящего времени не было, мистер Поттер?

— Извините. Днем мы здесь у всех на виду. И так уже пару раз чуть не попались.

— Ладно, к черту. В любом случае, вы поспели как раз к сроку. Содержимое могилы вас все еще интересует?

— Вы провели эксгумацию? — воскликнул Гарри несколько громче, чем следовало, и Гермиона немедленно склонила к нему голову, чтобы слышать разговор.

— Еще нет. Думал, что вы пожелаете присутствовать. Я все устроил.

— Это же здорово! Где мы встретимся?

— Не спешите. Помните, что нам нужно время, чтобы полностью замести следы нашего… расследования. На следующей неделе церковь Святой Троицы закрыта со вторника по пятницу, поэтому идеальное время начала работ — ночь с понедельника на вторник. Педро будет ждать вас с вечера близ железнодорожных путей в пятнадцати милях от Хогвартса, он и доставит вас в Стратфорд.

— Как мы найдем его?

— Об этом не беспокойтесь, он сам найдет вас. Что там с «Гамлетом»? Нашли что-нибудь новенькое?

— Ну, мы сейчас пытаемся…

Гермиона решительно отобрала у него телефон и заговорила:

— Бенджамин? Раз уж вы спросили… Кое-какой прогресс есть, но к «Гамлету» он относится лишь косвенно. Мне удалось установить одну любопытную закономерность в ряде событий… Я подумала, может быть, было что-то подобное в другие эпохи. Ваша организация знает все, что происходит вокруг, так что вы наверняка можете с этим помочь.

— О чем вы говорите, мисс Грейнджер? — донесся из трубки голос Бенджамина.

— Об астрономах. Видите ли, мне пришло в голову, что имена персонажей «Гамлета» могут указывать на реальных людей той эпохи. Совпадение это или нет, но мне удалось выяснить, что по меньшей мере в одном из случаев это так — в случае Корнелия. Помните, был такой персонаж второго плана? Дело в том, что реально существовал некий астроном Корнелий Гемма, коллега Тихо Браге, с которым тот был знаком лично. Поскольку это уже второй астроном, косвенно связанный с сюжетом пьесы, я обратилась к биографиям известных астрономов, которые могли иметь отношение к этим двоим.

Гарри удивленно посмотрел на Гермиону.

— Ты мне не говорила, — прошептал он.

— И вам удалось обнаружить что-то интересное, насколько я понимаю? — проскрипел в трубке голос Бенджамина.

— Да, — сказала Гермиона и сделала глубокий вдох. — Конрад Дасиподий. Тадеаш Гаек. Николас Реймерс. Христоф Ротман. Матиас Мениус. И, наконец, сам Тихо Браге. Все перечисленные — известные европейские астрономы. Все они умерли с 1600 по 1601 год при… разных обстоятельствах, из них трое — в Праге. Как минимум четверо из них, включая Тихо Браге, известны исследованиями комет. Минимум четверо — знали друг друга лично.

— Гм… Как насчет самого Корнелия Гемма?

— Он умер еще раньше, в 1578 году. Но да… Он тоже занимался исследованием комет, в особенности Большой кометы 1577 года.

Последовала пауза. Наконец Бенджамин неуверенно проговорил:

— Полагаете, в этом есть что-то необычное? Время было тяжелое, люди умирали часто.

— Не настолько. К тому же речь идет о людях, знавших друг друга, разделявших интересы. Возможно даже, что у них была своего рода организация.

— Мисс Грейнджер, я далек от того, чтобы недооценивать вашу проницательность. Но вы, боюсь, даже не представляете себе, насколько часто попадаются необычные сочетания фактов, если работаешь с ними достаточно долго. Я работаю с фактами всю свою жизнь и могу рассказать вам и о куда более впечатляющих совпадениях. Если кто-нибудь будет писать нашу с вами историю, у него тоже будет повод поудивляться. Мой младший брат Амшель…

Его голос дрогнул.

— С ним что-то случилось? — нахмурилась Гермиона.

— Он покончил с собой два месяца назад. Так утверждает следствие. Но обстоятельства его смерти… странные. У любого был бы соблазн связать это с тем, что сейчас происходит. Со смертью Джоан Кларк в том числе — просто из-за того, что оба эти человека — из моего окружения. Но я-то знаю, что никакой связи тут быть не может.

— Я сочувствую, но… Вы не можете быть уверены в том, что нет никакой связи.

— Мисс Грейнджер, я ведь знал своего брата. Он в моих делах не участвовал, и о львиной их доле — не знал вовсе. Но пусть даже вы правы: нам это все равно ничего не дает. Поэтому… Чем конкретно я могу помочь?

— У вас огромный штат аналитиков и доступ к огромному массиву информации. Мне бы хотелось знать, не было ли подобной серии смертей среди астрономов в другие эпохи. И если было, то что их всех при этом объединяло.

— Хорошо, — со вздохом ответил он. — Дайте нам день.

— Послезавтра мы постараемся снова выйти на связь. Спасибо вам, Бенджамин.

Когда Гермиона сложила телефон и вернула его Гарри, он повторил:

— Ты мне не рассказывала обо всех этих астрономах. И кометы… При чем тут могут быть кометы вообще?

Она пожала плечами.

— Хотела бы я знать. Может быть, ни при чем. Просто они все время всплывают в этой истории с самых неожиданных сторон. Начиная с того самого землетрясения в Китае, когда Ши Хэн обрел свои… силы.

Она вскинула голову, пытаясь увидеть растущую с каждым проходящим днем комету Хейла-Боппа, но в нужном направлении была только непроницаемая облачная пелена. Гарри недоверчиво покачал головой. Какой бы зловещей ни была репутация комет, какими бы суевериями их ни окружали невежественные люди с незапамятных времен, кометы оставались просто несущимися в пространстве ледяными глыбами, время от времени прилетающими откуда-то из облака Оорта. Не было в них ничего мистического или угрожающего… Ведь так? Наверное, так.

Гермиона взяла его под руку, и вместе они направились к теряющему терпение Снейпу. Тот буравил их тяжелым взглядом и, конечно, не мог видеть, как из-за угла дома позади него на мгновение выскользнул темный силуэт, чтобы тут же скрыться обратно.

— Профессор! — воскликнула Гермиона.

Тот понял ее без лишних слов. Он крутанулся на месте, вскидывая палочку, полы его мантии взметнулись, подняв пыль и отправив в воздух ворох желтых листьев. Силуэт больше не появлялся, и все трое осторожно двинулись вперед, держа оружие наготове. За углом никого не было, но переулок уходил в кромешную тьму, которая могла скрывать кого угодно. Перед внутренним взором Гарри вдруг возникла надорванная страница из желтого пергамента — та самая, на которой Игнотус Певерелл описывал начало большого путешествия. Какое заклинание он использовал тогда, в лесу, обнаружив признаки слежки?

— Визум Тенебрис! — вспомнил Гарри и, не удержавшись, застонал.

Резь в глазах была по-настоящему мучительной: неудивительно, что это заклинание забылось за прошедшие столетия. Немедленно навернулись слезы, и Гарри торопливо заморгал, чтобы вернуть четкость зрению. Мир, преображенный древними чарами, пылал разноцветными огнями. Ему оставалось только ошалело смотреть на сумасшедшую игру красок, обративших бесцветную ночь в картину импрессиониста. Ровные линии домов канареечного цвета с изумрудными прожилками четко выделялись на темной лазури земли, и жидкое золото листьев нависало над ними, время от времени срываясь раскаленными каплями от каждого порыва ветра.

Преследователь стоял там — в самом конце переулка, рядом с необхватным стволом старого вяза. Гарри не видел, да и не мог видеть черт лица в этом горящем алом силуэте, застывшем в готовности к нападению, но это не имело значения.

— Ступефай! — воскликнул Гарри, выбросив вперед руку с палочкой.

Бледно-голубая вспышка больно ударила по его глазам, и без того измученным потоком безумных красок, и алый силуэт пришел в движение. Не было ни звука, ни огня встречного заклинания: просто воздух вдруг стал плотным, как мешок с песком, и толкнул его в грудь с мощью ленивого исполина, опрокидывая на спину. Он все еще смотрел перед собой, когда падал, и больше не видел никакого пылающего силуэта, только бледные рыжеватые пятна медленно таяли в том месте, где только что стоял неизвестный чародей.

Удар о землю оказался на удивление мягким, но в следующее же мгновение краски мира погасли. Гарри испуганно вскинулся, решив, что лишился зрения. Но нет, это лишь прекратили свое действие чары, и больше не было острой рези в глазах. Потрясенное лицо профессора Снейпа, которого тоже сшибло на землю ответным ударом неизвестного врага, исказилось от гнева. Он поспешно вскочил на ноги и полоснул воздух перед собой палочкой, выкрикнув неизвестное Гарри заклинание:

— Сектумсемпра!

Ответом был только шорох опадающих листьев.

— Там больше никого, профессор, — сказал Гарри, поднимаясь. — Он ушел.

Гермиона, которую миновал телекинетический удар, протянула ему руку.

— Ты в порядке, Гарри?

Он кивнул.

— Конечно.

— Что за… — процедил сквозь зубы Снейп и рывком обернулся к ребятам. — Кто-то из ваших знакомых, полагаю?

— Не имею представления, профессор, — покачал головой Гарри. — Но он использовал метрическую магию. — Такое ни с чем не спутаешь. Может быть…

— Возвращаемся, — перебил его Снейп. — Сейчас сюда весь Хогсмид сбежится.

Он развернулся и зашагал по направлению к замку, даже не оглянувшись. Гарри отряхнул испачканную мантию и, взяв Гермиону за руку, двинулся следом.

— Странно, — тихо сказал он.

— То, что он использовал метрическую магию? — спросила Гермиона.

— Да нет, это как раз ожидаемо… Странно, что он не попытался убить нас, как сделал это с Джоан Кларк.

— Ты думаешь, это был Ши Хэн?

— Кто же еще? — пожал плечами Гарри. — Ну, то есть… наверное, не он сам лично, а кто-то из его людей. Зачем кому-то еще следить за нами?

— Хотела бы я знать. Возможно, кто-то еще занят тем же самым, что и мы? Или даже оберегает нас?

Гарри не ответил. Манускрипт Игнотуса то и дело всплывал в его памяти, и Гарри не мог не видеть параллелей. Преследующая братьев Певереллов зловещая Тень, таинственный убийца, оберегавший их в долгом путешествии к богине Смерти, чтобы оказаться в конце концов их погибелью. Может быть, Гермиона права. Может быть, неизвестный соглядатай не намерен убивать их… сейчас. Но это совсем не значит, что он друг.

Позади послышались голоса: проснувшиеся жители Хогсмида обсуждали скоротечную дуэль, которую слышали у себя под окнами. Гарри крепче сжал пальцы Гермионы и ускорил шаг. В темноте он не заметил совершенно черную лужу на пути и с плеском вступил в нее. Чертыхнувшись, он пару раз топнул, чтобы стряхнуть налипшие на ботинок мокрые листья, и зашагал дальше. Поверхность лужи у него за спиной медленно покрылась пленкой льда.

Перед ним расстилалось пронзительно-синее море — до самого горизонта. Он провел кончиками пальцев по белому камню ограждения — ослепительного в лучах солнца, впитавшего его небесный огонь и оттого почти обжигающего. Он любил свой город. Любил выходить на балкон башни Ц’ииви и подолгу смотреть на концентрические кольца снежно-белых строений внизу и сверкающие полосы каналов, бегущие к его дворцу от побережья, и цветущие сады, разбитые на крышах, парапетах и балконах, на овитые зелеными нитями плюща циклопические статуи с лицами, неизменно обращенными к небу. Любил столь же белые, подернутые голубоватой дымкой горы к северу от города, где тысячи порождений земли добывали камень и возводили из него поместья, храмы, дворцы и дома Знаний. Конечно, он любил море, и небо, и солнце — весь этот бесконечно прекрасный, инкрустированный золотом орнамент из переплетения белого и синего.

Его мир был молод, напоен солнцем и рвался ввысь сотнями ажурных конструкций, изящными телами крылатых машин и помыслами населявших его людей. Этот мир не имел памяти — только мечты, только взгляды, устремленные вперед и вверх. Никто из его подданных не вспоминал Тьму, что царила до прихода Великих. Никто не хотел вспоминать — никто, кроме него самого. Мир был молод, а он был стар, безнадежно стар душой, и ничего с этим не могла поделать магия, некогда преобразившая его тело и даровавшая ему бессмертие. Его губы шевельнулись, и он прошептал несколько слов на причудливом языке, которого не знал:

— Не время спать! Восстаньте ото сна, похожего на смерть, и посмотрите…

Наверное, на солнце ползли тучи. Темная тень быстро неслась от дворца вперед, пересекая улицы. Белый камень тускнел и приобретал оттенок ржавчины, и доносились снизу крики людей, бегущих от ужасной смерти, и крыши трескались, проваливаясь под собственным весом, рассыпаясь вязкими глиняными комьями, вздымая клубы багровых испарений. Руки утратили чувствительность, и он поднял к лицу ладонь — красно-бурую бесформенную клешню. Он с криком отпрянул, коснувшись перил, и багровая скверна проникла в камень, окрасила его кровью — запекшейся кровью на ступенях зиккурата, что был возведен его предками в эпоху Тьмы.

— Не время спать, — прохрипел он вновь, глядя, как разваливается на куски пораженное проклятием ограждение.

Нет мира для тех, кто запятнал себя кровью. Ни для них, ни для их детей в десятках поколений. Ничего не сделают Великие во всей своей доброте и милосердии, и свет их не в силах рассеять семена тьмы в человеческих душах. Вот она, расплата. Его мир не имел памяти, но забыв прошлое, нельзя его перечеркнуть. Балкон рухнул вниз, и, погружаясь в бурлящее варево, пожирающее некогда цветущую Атуули, он прошамкал беззубым ртом:

— Восстаньте ото сна!..

* * *

Гарри сел на кровати в кромешной тьме. Кожа лица была липкой от пота, несмотря на сырой воздух подземелья, во рту до сих пор ощущался вяжущий вкус глины. Дрожащими пальцами он на ощупь отыскал палочку на стоявшем рядом стуле и хрипло проговорил:

— Люмос!

В лучах мертвенно-голубого света он украдкой бросил взгляд на свои руки, заранее сжавшись от того, что может увидеть. Все было в порядке. Бледная, но вполне человеческая кожа. Дышать стало немного легче, и Гарри утер капли пота, противно стекавшие по лицу на подбородок и шею. Возвращается почти забытое искусство видеть гадкие сны? Только этого ему еще не хватало.

— Не время спать! — донесся до него тихий, шелестящий голос, и он замер. — Восстаньте ото сна, похожего на смерть, и посмотрите на смерть, столь непохожую на сон!

Узнав строчку из «Макбета», он усмехнулся. Неудивительно, что Гермиона цитирует это во сне после недели, заполненной Шекспиром. Одевшись, он выскользнул за дверь импровизированной спальни, приглушил свет Люмоса и, поколебавшись, приоткрыл дверь в соседнее помещение. Дамблдор, позаботившись о том, чтобы обустроить им временное жилье, тактично избежал вопроса об их отношениях и попросту организовал две спальни. Вспомнив, как они с Гермионой совсем недавно делили одну палатку во время экспедиции в Непал, Гарри горестно вздохнул. В конечном итоге это, наверное, правильно: сейчас им следует сосредоточиться на задаче, а не друг на друге. И все же…

— Полмира в полумертвом забытье, — услышал он хриплый шепот, меньше всего похожий на голос Гермионы. — Под шторой сна кривляются химеры…

В два прыжка он достиг кровати. Гермиона мирно спала, повернувшись на бок. Если она и видела сны, то ничего тревожного или жуткого в них явно не было: ее лицо хранило безмятежность, дыхание оставалось размеренным, не сбиваясь на шумный рваный ритм, как у него самого минуту назад. Гарри склонился над ней, погладил по плечу, мимолетно удивившись, насколько горячей оказалась ее кожа, и коснулся губами виска.

— Гарри, — пробормотала она, пошевелившись. — Что случилось?

— Все в порядке, — сказал он. — Ты говорила во сне. Спи.

Одеяло сползло в сторону, и Гарри машинально поправил его, прикрыв голые колени Гермионы, уже успевшие покрыться мурашками от холодного воздуха.

— Я пожил вволю, — донесся до него шепот, и Гарри замер. — Вянет жизнь моя, уходит прочь тропою листопада.

— Гермиона… — пробормотал Гарри в растерянности.

Но она уже спала и определенно не произносила ни слова. Звук доносился со стороны двери. Взяв палочку наизготовку, Гарри осторожно двинулся к выходу. Может быть, это зловредный Снейп спустился к ним, чтобы узнать, как далеко продвинулась Гермиона в своем расследовании, и теперь читает вслух ее записи? Да нет, бред какой-то. Такая выходка скорей в духе Пивза, хоть Дамблдор и уверил их, что ни одна живая душа не посмеет войти в лабораторию без его ведома. В конце концов, призраков и полтергейстов живыми душами не назвать.

Он плотно закрыл за собой дверь и усилил свет Люмоса, чтобы видеть каждый уголок. Несколько шагов вдоль короткого коридора — и вот он, темный дверной проем, ведущий в лабораторию. Гарри сделал глубокий вдох и прошептал:

— Протего!

Сразу после этого он почувствовал себя круглым идиотом. Кто на него может напасть — здесь, в подземелье Хогвартса, под защитой сильнейших чар? И кто-то внутри немедленно возразил голосом Бенджамина: «Это не человеческий разум, дорогие мои, — говорил тот. — Мы пытаемся тягаться с самим богом». Почему-то это угрожающее заявление только разозлило Гарри, и он решительно шагнул в дверной проем.

Никого — совершенно пустая лаборатория. Если и забирался сюда таинственный любитель цитировать Шекспира, то сейчас он уже убрался восвояси… или спрятался. Гарри нахмурился и сделал несколько осторожных шагов вдоль рабочего стола. Затем прошел к лестнице и, поднявшись на пару ступеней, задрал голову, пытаясь уловить возможное движение в черном колодце, ведущем в учебные помещения Хогвартса. Ничего. Никого.

Гарри выдохнул и опустил палочку. Все ясно. Если подсознание периодически подкидывает ему изображение человеческого лица, так почему бы и не голоса, декламирующие пьесы Шекспира? Он уже почти улыбался, направляясь к выходу из лаборатории, когда прежний хриплый голос громко проговорил у него за спиной:

— Проснись! Довольно камнем быть. Приблизься…

Он разом взмок и замер, не решаясь оглянуться. Потом медленно, затаив дыхание, развернулся. Под черным покрывалом, которое Гарри когда-то накинул на уродливого истукана, ему почудилось движение.

— Мое взирало око на самое начало бытия, — продолжал голос.

Гарри решился.

— Акцио покрывало! — выкрикнул он, взмахнув палочкой.

Покрывало соскользнуло с изваяния и большой черной птицей вспорхнуло ему в протянутую руку, но Гарри тут же отбросил его. Поверхность истукана бурлила, будто облитая кислотой: в ней то и дело образовывались каверны, чтобы тут же зарасти и вспучиться гроздью пузырьков — немедленно лопающихся. Хуже всего было лицо — перекошенная, постоянно деформирующаяся маска с широко разинутым ртом — зияющим черным провалом, издающим этот хриплый, квакающий голос, который и разбудил его.

— Что… — пробормотал Гарри, не в силах оторвать взгляд от страшного зрелища.

Беспокойная память завозилась и на мгновение перенесла его в холл Гётеанума, где у лестницы он видел похожую уродливую статую с разинутым в беззвучном крике ртом.

— Не время спать. Нгаач’у ки кхууч’у унгаа. Искусство чудодейственной рукой на зло природе жизнь дало вещам. Спеши. Время уходит.

— Кто ты? — выдавил из себя Гарри.

— Быстрей. Быстрей. Нгаач’у ки кхууч’у унгаа. Плохое тело. Глаза, сомкнитесь в ужасе, пока не сотворит, что следует, рука!

Левая рука истукана конвульсивно изогнулась. По бурлящей глине пробежала трещина, и часть конечности ниже локтя безжизненно повисла, а затем с мокрым шлепком рухнула на пол, немедленно рассыпавшись бурыми комьями.

— Я не понимаю. О чем ты говоришь?

— О чем твержу я? Объясню поздней. Кто начал злом, тот конченый злодей. Ц’ии нгаади ч’ивуви ингуу. Ч’и ч’ади ч’унгаави. Спеши.

Истукан пошатнулся. Правая нога надломилась в щиколотке, но каким-то чудом еще удерживала на себе вес тела. С впалой груди осыпались несколько комьев глины, и голова стала медленно заваливаться вбок.

— Впадают силы светлые в дремоту; идет ночная нечисть на охоту, — прошамкала черная пасть, стремительно теряя форму. — Имеющий власть. Спаси. Дух обрати в кремень, а муки — в ярость, — вот оселок для твоего меча. Скорей. Скорей.

Понимание оказалось подобным холодному душу. Кто-то хочет предупредить его, и время почти вышло. Может быть, это весточка от Квиррелла?

— Кому-то угрожает опасность? Кого я должен спасти? — спросил Гарри и шагнул ближе к разваливающемуся на куски изваянию. — Кто-то хочет совершить убийство? Кто?

Гарри почти кричал.

— Его ты знаешь. Грех, смерть и ад пометили его своим клеймом. Спеши. Спеши.

Истукан надломился в пояснице и, зашатавшись, рухнул вперед. Гарри отскочил, но немедленно налетел на острый угол стола и скривился от боли. Влажно блестящие глиняные комья посыпались ему под ноги, в полумраке напоминая окровавленные куски плоти, и он замер, борясь с наплывом гадливости.

— К’аа унгаа, — проквакала с пола почти утратившая форму голова. — Тень ангела со светлыми кудрями, намокшими в крови. Дракона в гневе лучше не тревожить. Быстрей. Быстрей.

Гарри чуть не застонал. Драконы, светлые кудри — что за черт? В его голове словно что-то щелкнуло. Кто бы ни пытался передать ему сообщение посредством этого ущербного голема, он явно ограничен в лексиконе, оттого изъясняется почти исключительно готовыми фразами из Шекспира. И если последняя фраза — ответ на его вопрос… Некто со светлыми волосами. Дракон.

— Драко Малфой, — проговорил Гарри. — Это он, да? Драко пытается сейчас что-то сделать? Убить кого-то? Мерзавец!

— Кто обвиняет воск, когда покорно он принимает беса образ черный? Нет, участь пса, что воет на луну, завиднее, чем доля человека, в котором угнездились духи зла.

— Где он? — настаивал Гарри. — Что он делает? Ответь!

— И больше ничего. Сплошная тьма. Распад и пустота. Ч’ави. Ч’ави.

Глиняное лицо покрылось сетью трещин, хриплый голос сменился бульканьем и умолк. На полу лежала бесформенная куча глины — все, что осталось от забытого эксперимента профессора Квиррелла. Гарри выдохнул и снова утер пот со лба. Сердце колотилось, как сумасшедшее.

— Гарри? — услышал он за спиной голос Гермионы и рывком обернулся. — Ты кричал? Что произошло?

Она уже успела накинуть мантию, а в бледном лице он не видел ни следа недавнего сна. Тонкие пальцы сжимали палочку, которая полыхала Люмосом ему в глаза. Он недовольно сощурился, но она не обратила на это никакого внимания: взгляд Гермионы был устремлен на все еще шевелящиеся останки изваяния у него за спиной.

— Я думаю, кто-то… подключился к нему, — сказал Гарри. — Кто-то извне. Чтобы предупредить. Малфой что-то задумал.

— Подключился? Малфой? О чем ты говоришь, Гарри?

— Я должен бежать. Когда вернусь — все расскажу.

Он взял со стола свои трансфигурированные очки, нацепил их на нос и ринулся к лестнице. Гермиона в два прыжка догнала его и схватила за руку.

— Ну уж нет! Во-первых, нам нельзя покидать лабораторию…

— Гермиона, я должен остановить Малфоя, иначе случится что-то плохое. У меня нет времени на объяснения, просто поверь!

Пару секунд она пристально смотрела ему в глаза, потом пожала плечами:

— Хорошо. Идем вместе. Но по пути — расскажи, что тут случилось.

На споры времени не осталось. Гарри сдержанно кивнул и побежал по ступеням вверх. Гермиона, не отстававшая от него ни на шаг, повторила:

— Расскажи. Откуда ты узнал про Малфоя?

— Этот голем Квиррелла в лаборатории… — начал рассказ Гарри.

Ему удалось вкратце пересказать произошедшее до того, как они достигли учебных помещений замка, и Гермиона после краткого молчания недоверчиво спросила:

— Почему же он ничего не сказал своими словами? Это куда проще, чем искать подходящие цитаты в пьесах Шекспира.

— Конечно я не знаю, Гермиона! — вышел из себя Гарри. — Я даже не знаю, кто это был. Иногда он говорил что-то… странное. На незнакомом языке. Но смысл его послания, по-моему, вполне очевиден.

Она с сомнением покачала головой, и он, почувствовав себя уязвленным, спросил:

— У тебя есть другое объяснение?

— Да. Например, случайный набор цитат. Мы много дней беседовали о Шекспире рядом с этим истуканом. Возможно, он просто запомнил наши слова и выдал их тебе наобум. Я ведь не имею представления, как он устроен и в чем состоял этот неудачный эксперимент Квиррелла. Очевидно, он хотел сотворить настоящего голема, но, как видно, получилось у него лишь частично.

— Слишком уж многое сходится. В его словах явно был смысл. Он настойчиво требовал спешить, помнишь?

— Или спешил сам, ибо знал, что ему осталось немного времени. Его «спеши» могло быть обращением к самому себе, ты не думал об этом? Посуди сам! С нами что-то происходит. Мы наблюдаем взаимосвязи и образы, на которые раньше не обратили бы никакого внимания. Тебе являются лица в беспорядочной мешанине света и тени. Мне — сочетания символов. Бенджамин во многом прав. Мы с тобой — жертвы апофении. Да, это помогает мне в работе, но я отдаю себе отчет в том, что зачастую вижу смысл там, где его нет и быть не может. И ты тоже.

Гарри нахмурился и, переведя дыхание после длительной беготни по лестнице, возразил:

— Может быть. Если я ошибаюсь, мы просто ничего не найдем и, возможно, рассердим Дамблдора тем, что покинули лабораторию. Но если я прав…

— Тихо! — прошептала Гермиона, схватив его за руку. — Кто-то идет.

Не сговариваясь, они рассеяли чары Люмоса, скользнули к стене и вжались в нее, стараясь скрыться за выступавшим барельефом. Кто-то поднимался по лестнице в другом конце коридора: в темном дверном проеме скользили пятна света, хотя шагов не было слышно.

— Не спится, милые детки? — прогнусавил над левым плечом Гарри портрет Элдрича Диггори, заставив их обмереть.

— Тс-с! — шикнул на него Гарри, и волшебник обиженно насупился, однако умолк, пробурчав напоследок что-то про недостаток уважения к бывшему министру.

Из дверного проема выскользнул человек в мантии и, нервно оглядевшись, зашагал в их сторону. Гарри хватило одного взгляда, чтобы узнать его. «Тень ангела со светлыми кудрями»… Ангел, как же. Чертов расист Малфой. Ужасно захотелось с торжествующим криком выскочить из импровизированного укрытия перед старым врагом, сбить того с ног и, пока этот негодяй барахтается на полу, потребовать объяснений. Но нет. Еще не время.

Малфой пересек коридор и свернул на лестницу, ведущую прямиком к гаргулье перед входом в директорский кабинет. Гарри переглянулся с Гермионой и ринулся было следом, но она удержала его за руку и взмахнула палочкой, едва слышно прошептав заклинание. По телу пронеслась знакомая прохладная волна, как бывало всегда при наведении дезиллюминационных чар. Повторив ту же операцию на самой себе, Гермиона потащила его к лестнице.

— Я же говорил! — прошипел Гарри. — Малфой что-то собирается…

— Тихо! Идем.

Когда они добрались до верхней ступеньки, злоумышленник, сгорбившись, стоял рядом с гаргульей к ним спиной. Что он там делал, разобрать было невозможно, и Гарри шагнул в сторону, чтобы лучше видеть. Малфой, должно быть, что-то услышал, потому что вздрогнул и скользнул перепуганным взглядом вдоль коридора. Перепуганным? Черт, да он в полном ужасе. Это странно.

Нахмурившись, Гарри наблюдал, как Драко осторожно извлек из внутреннего кармана мантии какой-то предмет — осторожно, словно держал в руках колбу с кислотой. Почему он так боится, интересно? Предмет со стороны казался совсем непримечательным: черная матовая полусфера с тремя выступами на плоской стороне. Малфой завел руку, в которой держал загадочный артефакт, за выщербленный затылок гаргульи. Послышалось клацанье металла, и полусфера словно приклеилась к поверхности каменного стража.

Ждать дальше не имело смысла. Гарри сжал руку Гермионы, подавая знак, а потом, уже не скрываясь, шагнул в середину коридора и громко произнес:

— Какого черта ты тут делаешь, Малфой?

Драко отпрянул от гаргульи и вскрикнул… Нет, скорей взвизгнул. Он высоко поднял палочку, и теперь его взгляд лихорадочно метался по кажущемуся пустым коридору, пока, наконец, не сфокусировался на укрытом дезиллюминационными чарами Гарри.

— Кто… Это снова ты, Поттер? — с истерическими нотками проговорил Драко. — Ты в своей чертовой мантии, да? Тебе мало было в прошлый раз?

Гарри рассеял чары и шагнул вперед, заставив того попятиться.

— Будь я в мантии, ты бы меня не заметил, — спокойно сказал он. — Что ты тут делаешь, Малфой?

С этого ракурса загадочный артефакт, установленный на гаргулье, казался просто темным выступом: никто не заметил бы его, не знай он заранее, где и что искать. Вот только этот крохотный округлый символ на поверхности... Гарри прищурился, пытаясь разглядеть детали, но Драко, перехватив его взгляд, загородил собой гаргулью.

— Не твое дело, ясно? Пошел вон отсюда, пока Филч нас обоих не сцапал.

— Да я совсем не против, — усмехнулся Гарри, поражаясь собственному спокойствию, которое, похоже, только усилилось на фоне до смерти перепуганного Малфоя. — Отойди в сторону, Драко. И не тычь в меня палочкой, будь так добр.

— Черта с два… — прошипел Малфой и двинулся навстречу, поднимая палочку на уровень глаз.

За его спиной промелькнула тень: Гермиона, все еще скрытая дезиллюминационными чарами, решила зайти с обратной стороны. Гарри демонстративно отвел в сторону руку с палочкой, и Малфой проследил за ней взглядом. Потом снова вгляделся в глаза Гарри и пробормотал дрогнувшим голосом:

— Поттер? Это ты вообще или нет?

— Что, не веришь своим глазам?

— Нет, черт возьми, верю своей памяти. У тебя же другая палочка. Кто ты такой, а?

Гарри мысленно выругался. Наблюдательный, паршивец. Он уже раскрыл рот, чтобы ответить, но Драко его опередил.

— Ступефай! — отчаянно крикнул тот, полоснув палочкой воздух.

Рефлексы, наработанные во время изнурительных тренировок Квиррелла, сработали раньше, чем он успел подумать. Луч заклинания преломился в искривленном пространстве и ушел в потолок, не причинив ущерба. Перед внутренним взором Гарри вспыхнули огненные нити квантового графа, — искусство, которое он начал постигать совсем недавно. Мысленное усилие, и Малфой, нелепо взмахнув руками, плюхнулся на ягодицы.

— Ты кто такой? — тонким голосом воскликнул Драко. — Ты не Поттер! Кто ты?

— Ты ошибаешься, Драко. Меня зовут Гарри Поттер. А теперь…

— Акцио круцикс!

Черная полусфера сорвалась с затылка гаргульи и прыгнула в протянутую ладонь Драко. Лицо его исказилось мстительной ухмылкой, и в недрах артефакта, развернутого теперь изогнутой частью к Гарри, раздался громкий щелчок. Теперь Гарри ясно видел символ на матовой поверхности. Что за?.. Символ испарился, и через мгновение артефакт взорвался дождем металлических игл. Выставленный щит отразил большинство из них, и они с тонким стеклянным звоном осыпались на каменный пол. Левую ногу словно ошпарило, и Гарри со стоном повалился следом, глядя на добрый десяток игл, вонзившихся ему ниже колена.

От жгучей боли он выронил палочку и потянулся дрожащими пальцами к израненной щиколотке. Иглы — как торчавшие из его ноги, так и лежавшие на полу, — раскрошились, осыпались серой пылью, которая через пару секунд испарилась, не оставив следа. Темный силуэт за спиной Драко пришел в движение, и незримая сила подняла Малфоя в воздух, моментально стерев злобную ухмылку с его губ.

— Гермиона… — попытался сказать Гарри, но язык не слушался, и он смог издать только нечленораздельное мычание.

— Не смей! — крикнула Гермиона, и Драко с криком покатился по коридору. — Не смей! Трогать! Гарри!

С каждым ее словом верещавшего в панике Малфоя приподнимало и било о каменный пол. В конце концов он застыл без движения бесформенной темной грудой. Его палочка откатилась далеко в угол, один ботинок слетел с ноги и теперь нелепо лежал посреди коридора. Кровь из расквашенного носа испачкала некогда холеное лицо и окрасила растрепанные волосы.

Гермиона, не удостоив его и взглядом, отменила дезиллюминационные чары и подбежала к Гарри.

— Как ты? — спросила она, опустившись рядом на колени.

— Но… нога, — прохрипел он. — Иглы… с ядом.

Его затрясло. Сокрушающая боль ползла вверх по ноге, и он уже не мог говорить: хотелось только стонать и рычать от все усиливающейся пытки.

— Гарри! Нет… Ауферо Вененум!

Она обняла его, прижала к себе, но он едва чувствовал ее прикосновения. Его конечности сотрясал жесточайший тремор, взор окрасился алым, в ушах стучало. Лежавший напротив Малфой дернулся и раскрыл слипшиеся от запекшейся крови глаза. В голове зазвучал булькающий голос умирающего голема, услышанный им лишь четверть часа назад: «Тень ангела со светлыми кудрями, намокшими в крови», — так он говорил. Была ли это просьба о помощи? Или его предостерегали об опасности — навстречу которой он радостно побежал? «Дракона в гневе лучше не тревожить». Зрение отказало, и на Гарри опустилась тьма.

— Кто-нибудь, помогите! — донеслось до него из темноты. — Профессор Дамблдор! Скорее! Гарри…

Мысли путались в накатывающих волнах боли. Но еще раньше, до того, как пришла боль, было что-то очень важное. Что-то, о чем он так и не успел сказать. Эта полусфера, странное орудие убийства, явно предназначенное Дамблдору. Был символ на его поверхности — очень знакомый символ, который Гарри меньше всего ожидал там увидеть.

Холодное прикосновение к ноге — и боль как будто бы стала тише. Каменные плиты пола больше не давили снизу. Гарри куда-то несли — сквозь темноту и тишину, и что-то происходило в его пораженном ядом организме. Боль отступала, но взамен приходило полное отсутствие ощущений, словно он лишался тела часть за частью. Что такого важного было в этом символе? Он не мог вспомнить, даже стараясь изо всех еще оставшихся сил.

Плавающие в темноте багровые пятна соединились в уродливый лик с непомерно раздутым, нависшим над глазами лбом. Рот медленно раскрылся, явив бесконечный черный провал — куда черней окружающего мрака. Он заскользил туда, в эту кошмарную пасть, которая становилась больше с каждым мгновением, и не чувствовал страха. Пришло запоздалое понимание.

— Бенджамин, — произнес Гарри, но не услышал собственного голоса.

Черная пасть корежила само пространство, обращая его в ничто, но он еще помнил символ, нанесенный на поверхность артефакта — стилизованное изображение земного шара, ощетинившегося пятью стрелами. Боль полностью рассеялась, а вслед за ней — мысли. Оголенное сознание без имени парило в пустоте, и не было больше ничего, способного нарушить его покой. Время остановилось.

— …И нам пришлось уничтожить почти все пророчества, — говорил незнакомый хриплый голос. — Да их и без того почти не осталось после прошлогоднего инцидента.

Гарри попытался открыть глаза, но веки словно налились свинцом, а от малейшего усилия в голове зашумело. Отчаянно хотелось пить, а пересохший язык ощущался во рту куском древесной коры. Что с ним? Он смутно помнил это безумное сражение с Малфоем у входа в директорский кабинет, обжигающую боль в ноге и то, как смыкались над ним волны темноты, а потом… Что было потом, вспомнить не удавалось, да, вероятно, ничего и не было, пока он не очнулся здесь. Интересно, здесь — это где?

Новая попытка разомкнуть веки оказалась немного удачней: во всяком случае, сквозь слипшиеся ресницы стал пробиваться тусклый свет. Язык по-прежнему отказывался выполнять команды мозга, и Гарри осталось только лежать бревном, вслушиваясь в доносившиеся тихие голоса.

— …Поймите, Руфус Скримджер — это не Фадж, от него не отделаться пустыми формальностями. Его предшественника куда больше интересовала персональная власть и репутация, и он никогда особенно не интересовался происходящим в Отделе тайн. Теперь же нам устроили настоящий допрос с последующей инспекцией. Что нам оставалось делать?

— Возможно, стоило сказать правду? — послышался голос Дамблдора. — Рано или поздно об этом все равно узнают.

— Через год-другой это будет уже неважно. А сейчас всеобщее внимание приковано к Тому-кого-нельзя-называть, и есть надежда, что лишних вопросов нам задавать не будут. Если бы еще Скримджер не вмешивался…

— Скримджер — не главная проблема. Вы думаете, Волдеморт еще не в курсе этой вашей аномалии? У него есть свои люди в Министерстве, в том числе, возможно, и в вашем отделе. Мой вам совет, Сол: не вводите Скримджера в заблуждение. Он не лучший министр, но он на нашей стороне и потому должен знать.

Его незримый собеседник хмыкнул и, вероятно, пошевелился: послышалось шуршание ткани.

— Тогда почему вы до сих пор ничего не сказали мистеру Поттеру? Хотя бы этому.

— Я скажу. Возможно, еще не время.

Восклицание протеста у Гарри не получилось: пересохший язык лениво шевельнулся, и его горло лишь издало мучительный хрип. Зато глаза наконец-то удалось открыть. Помогло, впрочем, это мало: он лежал на спине и более или менее отчетливо видел только сводчатый потолок. Кто-то заботливо приподнял ему голову, и меж растресканных губ полилась божественно прохладная вода — настоящий эликсир жизни. Гарри закашлялся, разбрызгивая влагу, но в голове как будто прояснилось. Он вгляделся в склонившееся над ним озабоченное лицо директора и кое-как пробормотал:

— Что со мной было?

— Сильное отравление. Мисс Грейнджер рассказала мне о случившемся. Судя по всему, против тебя использовали иглы из сублимирующегося яда. Если бы не профессор Снейп и слезы Фоукса…

— Гермиона… С ней все в порядке? Где она?

— С ней все хорошо, не волнуйся, Гарри. Час назад она отправилась к вашему знакомому, Бенджамину, как вы и договаривались. Я сопроводил ее до места встречи.

— Бенджамин… — прохрипел Гарри.

Туман, в котором пребывала его память, будто сдуло ветром. Устройство, которое чертов Малфой использовал для покушения — он назвал его «круцикс», — на его корпусе был нанесен хорошо знакомый символ.

— Что-то не так, Гарри? — нахмурился Дамблдор.

— Все не так! Профессор, Бенджамин — тот, кто организовал это покушение на вас. Он дал Драко это устройство. Как же я сразу не понял… Он с самого начала планировал это. И нас отправил сюда, чтобы… чтобы…

— Чтобы что? — спокойно спросил директор. — Вы уже давно здесь, и ни к чему ужасному это до сих пор не привело.

— Я не знаю. Не имею представления, зачем ему это нужно, но на том устройстве, которое меня едва не убило, был нанесен логотип его организации. Поверьте, я отчетливо видел его. Пять стрел в круге — ни с чем не спутаешь.

Дамблдор выпрямился, все так же спокойно глядя в ответ, отчего Гарри ощутил наплыв раздражения. Ему что, совсем безразлична его жизнь? От него, между прочим, куча народу зависит. Весь его любимый Хогвартс, если уж на то пошло.

— Что ты предлагаешь, Гарри?

— Я должен вытащить Гермиону, конечно же.

— Вряд ли мисс Грейнджер что-то угрожает, — покачал головой директор. — Во всяком случае, со стороны Бенджамина. Если ты прав насчет того символа, то смерть может грозить разве что мне… и то, я по-прежнему в этом сильно сомневаюсь. Вы находились в его полной власти, и все же не пострадали. Бенджамин снабдил вас всем необходимым и помог добраться до Хогвартса. Мне кажется вполне очевидным, что у него на вас долгосрочные планы. А если ты беспокоишься, то просто позвони своей подруге.

Телефон! Рефлекторно Гарри потянулся к внутреннему карману, но запоздало сообразил, что мантии на нем нет — мантия висела на вешалке рядом с диванчиком, на котором его разместили. В любом случае для звонка ему надо отойти подальше от замка. Да и стоит ли? Он ощутил смутное беспокойство. Телефоны были разработаны по специальному заказу Бенджамина, их начинка может содержать многое из того, что они и не предполагали. Почти наверняка любые их звонки прослушиваются. И еще… Гарри был совершенно уверен, что, пока телефон с ним, Бенджамин точно знает, где он находится. Глава организации, специальность которой — знать все обо всех. Всевидящее око. Гермионе обязательно надо позвонить, но ни в коем случае не следует говорить об увиденном символе.

— А что с Драко? — вдруг вспомнил он.

— О, не беспокойся. Мистер Малфой почти не пострадал, и мадам Помфри уже поставила его на ноги.

— Я не беспокоюсь о его здоровье! — вспылил Гарри. — Вы что, не понимаете? Он хотел убить вас! При помощи устройства, которое получил от Бенджамина. Как минимум, его нужно допросить, и уж точно не подпускать больше к Хогвартсу...

— Гарри, прошу тебя...

— ...Пока он не повторил попытку. Иначе пострадает кто-нибудь еще, и рано или поздно он может добиться своего. Профессор Дамблдор, его нельзя игнорировать.

— Ты же не считаешь меня беспечным? — спокойно произнес директор, но в голосе его отчетливо прозвучали стальные нотки.

— Конечно, нет, но...

— Тогда позволь мне решать, что делать с мистером Малфоем, Гарри.

Встретившись с непреклонным взглядом Дамблдора, Гарри вздохнул и покачал головой. Он не сомневался в уме старого чародея, в его мудрости и дальновидности. Но это его обыкновение держать свои планы при себе, скрывать свои намерения даже от ближайших союзников — что-то невыносимое. У него под боком будет находиться смертельный враг, уже попытавшийся совершить убийство, а Дамблдор даже не почешется по этому поводу? Быть того не может. Скорей всего, директор опять что-то задумал, но говорить об этом не намерен.

Откуда-то со стороны изголовья послышалось шуршание, и в его поле зрения вплыл — иначе и не сказать — сутулый волшебник в мантии мышиного цвета. Внешность его была на редкость непримечательной: попадись он Гарри на улице, тот бы прошел мимо, не подняв взгляда. И все же черты лица гостя показались ему знакомыми. Где он мог его видеть?

— Добрый вечер, мистер Поттер, — хрипло проговорил чародей.

Тот самый голос, который Гарри слышал в момент своего пробуждения. Он с трудом сел на диване, отправив мысленный сигнал в пострадавшую ногу. Нога все еще ныла, но не отозвалась приступом боли, когда Гарри на нее оперся.

— Добрый вечер. А вы…

— Я бы хотел представить тебе профессора Крокера, — сказал Дамблдор. — Он занимается исследованиями времени в Отделе тайн.

— Вы невыразимец? — удивился Гарри. — Подождите… Закон Крокера — это же… Это…

— Да, это я его сформулировал, — проскрипел гость, и Гарри так и не понял, чего было больше в ответном взгляде: смущения или самодовольства. — Конечно, отчасти я основывался на немногих из оставшихся письменных трудов Экриздиса…

Ну конечно. Колдография профессора Крокера на странице учебника — вот где он видел его впервые. И еще пару лет назад, на чемпионате мира по Квиддичу этот чародей был среди попавшихся им знакомых мистера Уизли. Мгновенный и острый приступ ностальгии от этого мимолетного воспоминания оказался для Гарри ударом под дых. Сложись все иначе, и он тоже мог бы нестись там, в пространстве огромного стадиона, вытянув руку за ускользающим снитчем, сквозь бьющий в лицо ветер, сквозь исступленные крики болельщиков, в погоне за победой. Если бы. Если бы не слепая ненависть Волдеморта. Если бы не смертоносный фанатизм Аненербе. Если бы не зло неведомой природы, играющее жизнями людей с незапамятных времен. Если бы не Сцена.

— Я слышал ваш разговор, — помрачнев, проговорил Гарри. — Извините. Не хотел подслушивать. Профессор Дамблдор, о чем вы не хотели мне сообщать?

— Напротив, хотел, — возразил директор. — Просто не уверен, что это подходящее время. Услышанное может… лишить вас энтузиазма. И мисс Грейнджер тоже. Профессор Крокер расскажет… Только обещай мне, Гарри, что это не заставит вас опустить руки.

— С чего бы нам опускать руки? — недоуменно отозвался Гарри. — Что бы там у вас ни произошло, нам все еще нужно предотвратить кошмарную катастрофу.

Дамблдор переглянулся с гостем. Сол Крокер пододвинул стул, грузно приземлился на него и откашлялся.

— Мистер Поттер, как вы, должно быть, знаете, истинный дар прорицания весьма редок. Мы в Отделе тайн берем на учет и бережно храним каждое произнесенное пророчество, даже если оно давно сбылось. Это позволяет нашим сотрудникам вести долгосрочные исследования в этой сфере, благодаря чему мы уже получили ряд любопытных статистических показателей. К примеру, абсолютное большинство пророчеств описывают события лишь на несколько лет вперед, не больше. Бывают настолько краткосрочные эпизоды предвидения, что их даже не замечают. Иногда, очень редко, прорицателю удается получить информацию из будущего, отдаленного на десятки и сотни лет. Такие пророчества — величайшая ценность, и за всю известную историю их можно по пальцам пересчитать.

Перед глазами из глубин памяти возникла пожелтевшая страница из рукописи Игнотуса, и Гарри почти ощутил теплый ветер, несущий запахи душистых горных цветов Шамбалы.

— …И семь веков пройдут и сгинут, и будет война между наследниками рода за власть над великими дарами, когда западная империя испытает ужас и падет к ногам имеющего власть… — пробормотал он.

Сол Крокер расплылся в довольной улыбке.

— Вы знаете о пророчестве Валмиры Мудрой? — с совсем другой интонацией произнес он. — У нас, к сожалению, нет оригинала, только обрывочные письменные свидетельства. Могу ли я узнать, где…

— Прошу вас, продолжайте, профессор, — поспешно сказал Гарри.

Тот вздохнул и с видимым сожалением вернулся к своему рассказу.

— Так вот, мистер Поттер, до сих пор у нас не было ни одного подтвержденного пророчества, сроки которого выходили бы за пределы XX столетия. Конечно, мы не придавали этому особого значения: как я уже сказал, долгосрочные пророчества — большая редкость. Но по мере того, как век близился к своему завершению, это отсутствие информации о будущем начинало нас… тревожить.

Сказано это было таким тоном, что тревогу невольно ощутил и сам Гарри.

— И что же? — нетерпеливо спросил он. — Вы сказали, что «до сих пор» не было пророчеств о далеком будущем. Теперь появилось?

Невыразимец посмотрел ему в глаза и медленно покачал головой.

— В том-то и беда, мистер Поттер. Не появилось. Хуже того, с каждым годом появляется все меньше и меньше даже краткосрочных пророчеств, а прорицатели, кажется. теряют силу. Даже сильнейшие из них, с выдающейся родословной, чаще всего молчат о будущем и способны увидеть что-то лишь на очень короткой дистанции.

Он помолчал, почмокал губами и снова заговорил:

— Мои сотрудники построили график, где на равных промежутках времени отложили количество относящихся к этому периоду прорицаний. Конечно, в тех случаях, когда срок действия вообще можно установить — а это далеко не всегда так. Сделали небольшую экстраполяцию… Мистер Поттер, график уходит в ноль где-то в период с 1996 по 2000-й годы. И, насколько мне известно, не только в нашем Отделе тайн, но и во всем мире нет ни одного документированного пророчества на срок от 1996 года и позже. Вообще ни одного. Поймите меня правильно: это еще не приговор, и пророчества еще могут появиться. Но сейчас… Сейчас их нет.

В груди образовался комок, и стало трудно дышать. Гарри с трудом сглотнул, но помогло это слабо. Смысл сказанного он уловил сразу — раньше, чем профессор Крокер завершил свой рассказ. Пророчеств о будущем не может быть, если нет будущего. Он помнил, как работает прорицание: не пророк дотягивается мыслью до будущего, а сам он или его далекие потомки иногда — как правило, бессознательно, отправляют в прошлое свои мысли. Гарри сделал это во время войны с Аненербе — и это надолго отравило ему жизнь предчувствием неизбежной беды. Если никто больше не шлет посланий в прошлое, значит, не осталось тех, кто на это способен.

Ужасно захотелось завыть волком. Отсутствие пророчеств — тоже пророчество, ибо несет информацию о будущем. Пророчества всегда сбываются — Гарри накрепко запомнил этот урок, прочтя рукопись Игнотуса. Просьба старого директора не опускать руки, не сдаваться, несмотря ни на что, стала понятной. Ему только что сообщили, что все их усилия пойдут прахом, и очень скоро мир перестанет существовать. Зачем тогда что-то делать? Не лучше ли взять Гермиону и провести последние отпущенные им дни вместе — без работы на износ, без дикой гонки за временем, без мыслей о несущейся к ним смерти и уж точно без чертовых шифров. Просто гулять вечерами по улицам древней Праги и считать искорки звезд в темном небе, где с каждым днем все ярче разгорается силуэт кометы — вестника последних дней Земли.

Что-то такое, должно быть, отразилось в его взгляде, потому что Дамблдор с беспокойством в голосе сказал:

— Только не делай преждевременных выводов, Гарри. Мы не знаем причин этого явления. Происходящее не может не беспокоить, конечно. Но пророчества — тонкая и сложная материя, ее законы мы до сих пор не постигли в полной мере.

Он мрачно кивнул. Наверное, директор прав. Если они, узнав о близящемся конце дней, бросят бороться за жизнь, то заведомо проиграют. Врата-которые-закрыты распахнутся, и Рактавиджа, тысячелетиями томившийся в заточении, пожрет мир. Такова природа пророчеств. Избегай их — и попытка избежать заставит исполниться каждое слово. Не избегай, иди навстречу своей судьбе — и опять-таки встретишь ее, как и было предсказано. И все же… Пророчества двойственны по своей природе. «Не бывало такого, чтобы их нельзя было трактовать менее чем двумя способами», — так писал мудрый Игнотус. А раз так, надо продолжать борьбу, и пусть мертвое молчание будущего получит объяснение в свое время.

— Мы не станем сдаваться, — сказал он и сам себе не поверил.

— Хорошо, — кивнул Дамблдор и, наверное, тоже не поверил. — Я провожу профессора Крокера, а ты пока отдохни. Профессор Снейп сказал, что последствия отравления будут ощущаться еще пару дней.

Гарри попытался вскочить на ноги, но приступ слабости отправил его обратно на диван.

— Директор, нет, — сказал он. — Я иду за Гермионой.

— Ты даже не знаешь, куда идти, — мягко осадил его Дамблдор. — Просто позвони…

— Я знаю, куда идти, — возразил Гарри. — Сегодня ночью должна состояться эксгумация останков Шекспира. Гермиона наверняка будет рядом, в церкви святой Троицы.

— И она все подробно тебе расскажет, — кивнул Дамблдор. — Отдыхай, Гарри.

— До встречи, мистер Поттер, — отвесил ему полупоклон Сол Крокер, поднимаясь.

Дамблдор пропустил гостя перед собой и вышел за порог. Дверь озарилась мягкой вспышкой, и Гарри усмехнулся. Заперт. Он готов был побиться об заклад, что любые его попытки открыть открыть дверь или уничтожить ее ни к чему не приведут. Конечно, можно попытаться сместиться за нее, использовав навыки метрической магии — увы, далекие от совершенства… Но, судя по времени, скоро отбой, и уже сейчас студенты шумными толпами разбредаются по гостиным. Материализоваться у всех на глазах в Хогвартсе, где действуют антитрансгрессионные чары, — не лучшая идея.

Гарри с трудом поднялся, накинул мантию и сделал несколько неуверенных шагов. В голове зашумело, словно в преддверии обморока. Он сделал глубокий вдох, медленно досчитал до пяти и выдохнул. Обморок отступил, оставшись смутной тенью на периферии сознания. Слева послышался тихий клекот, и Гарри, покрывшись холодным потом, резко обернулся. Огненное оперение Фоукса казалось настоящим живым костром в полумраке кабинета. Феникс внимательно смотрел на него, склонив голову и слегка приоткрыв золотистый клюв. Протянув руку, Гарри погладил по голове великолепную птицу и улыбнулся от наплыва воспоминаний.

— Директор приказал не выпускать меня? — тихо спросил он.

Фоукс снова заклекотал и опустил голову. Гарри оставил его и прошелся вдоль длинного стола с причудливым оборудованием, которое приводило его в трепет еще во время первых визитов в директорский кабинет. Подобравшись к окну, Гарри извлек из кармана мобильный телефон и откинул крышку. Индикатор сети скакал, как безумный, в районе нуля. Может быть, получится? Вот номер Гермионы в списке… Динамик захрипел и выдал неуверенный гудок — единственный, тут же сменившийся треском помех. Радиоволны тщетно пытались пробиться сквозь пространство, заполненное сильнейшими чарами, и чары, увы, явно одерживали победу в этой схватке.

Оглянувшись на задремавшего феникса, Гарри надавил бронзовую рукоять, и задвижка со скрипом скользнула в сторону, освободив створку окна. Фоукс встрепенулся и открыл глаза, спокойно наблюдая за тем, как Гарри осторожно распахивает окно настежь.

— Ты же не наябедничаешь, дружище? — прошептал Гарри. — Мне нужно идти. Гермионе грозит опасность.

Фоукс моргнул, щелкнул клювом и отвернулся. Внизу изредка проходили студенты, спешащие к отбою. Увидит ли его кто-нибудь, если он рискнет переместиться вниз? Уверенности в успехе этого маневра не было. Чуть промахнется с дальностью — покалечится, как пить дать. Он перегнулся через подоконник и всмотрелся в расстилавшийся внизу ландшафт. Надо как следует запомнить расстояние и образ цели. Чем дальше перемещение, тем в большей степени это важно. Гарри закрыл глаза и сосредоточился. Вот сейчас. Надо только опуститься ниже уровня чувственного восприятия, туда, где можно напрямую манипулировать квантовыми графами пространства…

Что-то впилось ему в плечи, и от неожиданности Гарри вскрикнул. Неведомая сила рванула его вверх и вперед, за окно. Он в панике попытался зацепиться за раму, но было поздно: окно директорского кабинета осталось позади, и темнеющее небо прыгнуло ему навстречу. Над головой послышался знакомый клекот и хлопанье больших крыльев. Фоукс, чтоб ему! Золотые когти крепко и довольно болезненно держали его за плечи, а под ними медленно проплывали золотистые верхушки деревьев на окраине Хогсмида.

— Отнеси меня чуть подальше, Фоукс, — едва удержавшись от стона, проговорил Гарри.

Еще один мощный взмах крыльев, и ветер в лицо усилился, а боль от впившихся в плечи когтей стала почти нестерпимой. Никакого сравнения с полетом на спине гиппогрифа, конечно. Одно хорошо: от резкой боли и холодного ветра его разум окончательно прояснился, и временами наплывавший морок рассеялся без следа. «Терапия доктора Фоукса», — через силу усмехнулся про себя Гарри. Когда феникс, оставив позади строения Хогсмида, пошел на снижение, Гарри уже с трудом выдерживал эту пытку, стараясь не думать, во что превратились его плечи за время полета.

Ноги скользнули по тонким ветвям, перед глазами мелькнули все еще густые кроны молодой рощицы, и в следующую секунду Гарри со стоном повалился на мягкую, усеянную золотистыми листьями землю. Фоукс, пару раз хлопнув крыльями, опустился на изломанный ствол поваленного дерева рядом и обратил к нему выжидательный взгляд.

— Спасибо, друг, — ответил Гарри, с трудом удерживаясь от сарказма, и полез в карман за телефоном.

В плечевом суставе что-то ощутимо щелкнуло, и он вскрикнул от боли и неожиданности. Рука безжизненно повисла. Неужто вывих? Феникс озабоченно заворковал и вытянул к нему шею, коснувшись клювом щеки Гарри.

— Да не волнуйся, — поморщившись, произнес Гарри. — Сейчас я…

По огненному оперению скользнула прозрачная капля и упала ему за шиворот. Волны прохлады разошлись во всех направлениях от места падения слезы. Боль в правом плече немедленно утихла. Фоукс снова внимательно посмотрел ему в глаза — Гарри готов был поклясться, что тот пытался ему что-то сказать, — и, опустив голову, уронил вторую слезу ближе к левому плечу. Затем щелкнул клювом и, тяжело подпрыгнув, взмыл в воздух. Через несколько секунд хлопанье крыльев стихло за деревьями, и Гарри остался в тишине и одиночестве в окружении молодых деревьев.

Небо заметно потемнело. Он достал мобильный телефон, но, уже откинув крышку, засомневался. Звонить или нет? Позвонить — значит привлечь внимание Бенджамина, который сейчас уверен, что Гарри валяется без чувств в Хогвартсе. Не лучше ли молниеносно трансгрессировать через несколько промежуточных пунктов — так, чтобы никто не успел отреагировать? Гарри мысленно нарисовал маршрут. До Стратфорда — около трехсот миль, а значит, ему придется трансгрессировать раза четыре как минимум. И хорошо, если он вспомнит промежуточные пункты. Гермионе было бы проще: она жила с родными родителями, которые не раз брали ее в поездки по стране. Он же сам мало что видел, кроме облупленных стен своей каморки под лестницей. Повеяло холодом, и Гарри поплотней запахнул мантию.

Ближайший пункт назначения — очевидно, Глазго, его он хотя бы помнит. Оттуда… оттуда, наверное, лучше переместиться в Карлайл. Далеко, конечно, на пределе его возможностей, но выбора нет: ничего ближе в его зрительной памяти просто не отложилось. А вот дальше выбрать будет куда легче. Например, можно отправиться в Манчестер, и уже оттуда — напрямую в Стратфорд. Весь путь займет считаные минуты. Ему остается только переместиться внутрь церкви и вытащить оттуда Гермиону раньше, чем люди Бенджамина успеют ему помешать. Черт возьми, почему так холодно? Изо рта вырвалось облачко пара, и Гарри замер. Дементоры. Где-то поблизости снова дементоры, и он ухитрился прошляпить их приближение. Медлить нельзя.

Он поспешно вызвал в воображении образ Глазго, каким он его запомнил… Вернее, постарался вызвать. Ему нужно какое-нибудь неприметное, безлюдное местечко, где маглы не заметят его эффектного появления, но память упрямо подсовывала образ площади у подножия памятнику Давида Ливингстона, где наверняка даже ночью окажутся случайные прохожие. Ну и черт с ним, в темноте решат, что померещилось.

Черная тень бесшумно выскользнула из пространства меж стволов и ринулась ему навстречу. Гарри рефлекторно нанес телекинетический удар и бросился в сторону. Тень отбросило назад, и почти сразу ледяное дыхание опалило его шею сзади. Окружен! Гарри бросился на землю, выхватывая палочку.

— Экспекто Патронум! — крикнул он, взмахнув оружием.

Неподготовленное заклинание оказалось на редкость жалким: из кончика палочки вырвался бледный пучок света, почти сразу сошедший на нет. Дементоры, которых было уже четверо, отшатнулись — но лишь на секунду, — и снова пошли в атаку, вытянув к нему костлявые, покрытые омерзительными струпьями пальцы. Где они, эти счастливые воспоминания, когда они так нужны? Безмятежно спящая Гермиона — там, среди склонов Шамбалы, под пение цикад, — и душистая веточка бузины в ее волосах. Вот его счастье.

— Экспекто Патронум! — уже тверже воскликнул Гарри.

Телесный Патронус не получился, но поток света был мощным и уверенным. Дементоров отшвырнуло на несколько футов, и они в смятении заметались, стараясь укрыться за стволами деревьев от беспощадного света Патронуса. Гарри поднялся на ноги, по-прежнему поддерживая связь с Патронусом. Ему нужен телесный Патронус — только так он сможет выиграть достаточно времени, чтобы трансгрессировать. Счастливые воспоминания… «Я люблю тебя», — вспомнил он слова Гермионы и понял: теперь сил достаточно. Победно усмехнувшись, Гарри рассеял Патронуса, сделал вдох и снова взмахнул палочкой:

— Экспекто…

«Пророчества еще могут появиться, — зазвучал в его голове хриплый голос проклятого Сола Крокера. — Но сейчас… Сейчас их нет». Питавшая его сила схлынула, и дементоры словно выросли в размерах. Пение цикад за тонкой тканью палатки, где спала Гермиона, сменилось тяжелым рокотом, с которым исполинское тело великого Вритры перемалывало камни в подземельях Гандхамардана. Очень скоро все кончится. Все, чем они жили, все, за что они боролись на пределе сил, — всего этого не будет, а будет только кипящая масса глины Эдема, будет только вечная и безраздельная власть чудовищного Рактавиджи, и Мать Кали больше не явится, чтобы спасти своих детей в последнее мгновение. Демоны победили.

— …Патронум, — договорил он дрогнувшим голосом.

Никакого света. Ничего — словно он был маглом, а палочка — бесполезным куском дерева. Гарри судорожно вдохнул. Осмелевшие дементоры — не меньше десятка — двинулись к нему из черноты рощи. Они даже не спешили, отлично понимая, что противник сломлен. Невозможно было разглядеть их взглядов из-под низко надвинутых капюшонов, но Гарри чувствовал их голод и вожделение от предстоящей трапезы. Сейчас его душа будет проглочена, и мертвая плоть дементора будет еще долго высасывать из нее силу, расплетая нити квантового графа, слагающие саму основу его личности, пока от нее не останется ничего — ни единой искорки света в бесконечной ночи Брахмана.

Адский треск. Воздух задрожал, как над жаровней, и дементоров смело в сторону вперемешку с изломанными стволами деревьев. Гарри замер, пытаясь осознать увиденное. Чей-то телекинетический удар — чудовищной силы. Даже профессор Квиррелл на такое не способен. Явно опешившие дементоры, потеряв всякий интерес к Гарри, взмыли в воздух и узким фронтом метнулись к новому противнику, чей силуэт смутно проглядывался среди поваленных стволов. Слепящая фиолетовая молния. Силуэт исчез, чтобы моментально появиться в самой гуще дементоров и вновь исчезнуть в мощной вспышке. Три дементора рухнули на землю, тело каждого из них развалилось надвое, словно разрезанное гигантской бритвой. Бритвой?

Фиолетовый свет полыхнул у Гарри за спиной, и рядом повалились рассеченные останки твари в ветхой мантии. Их можно убить! Не просто отогнать Патронусом, а прикончить по-настоящему! Гарри видел, как прямо на глазах тлеет лежащая на земле мертвечина, истончается, обращается в студенистую массу и впитывается в грунт, оставляя после себя лишь перепачканные куски ткани. Оставшиеся дементоры на мгновение замерли и, словно сговорившись, взмыли в воздух, чтобы через секунду скрыться в темноте леса.

— Будьте осторожны, мистер Поттер, — услышал Гарри за спиной знакомый голос. — Вам не следовало покидать охраняемую территорию.

Он шумно выдохнул, и бешено бьющееся сердце оставило попытки выскочить из груди. Медленно развернувшись, Гарри сказал:

— Ты даже не представляешь, как я рад тебя видеть, Ли. И твой английский стал заметно лучше.

Чжун Ли с улыбкой поднял руку, и топологический клинок в его ладони — смертоносный Тяньши-цзень — рассеялся.

— Мы в Юнь-Бао быстро учимся, — сказал он. — Искусство Сяньфа-ци было создано нашими шэньши сотни лет назад, и мы все еще совершенствуем его.

Все еще не пришедший в себя Гарри покачал головой.

— Я бы не отказался освоить такое.

— Буду рад помочь, мистер Поттер… Если у нас есть пара лет в запасе.

— Зачем так официально, Ли? Зови меня просто Гарри, хорошо?

Ли серьезно кивнул.

— Как скажешь, Гарри.

— Послушай, Ли… Я только сейчас понял. Так это ты был тогда ночью в Хогсмиде, когда мы с Гермионой и профессором Снейпом выбирались наружу, да? — Гарри вдруг стало смешно. — Снейп был зол, как черт.

— Так и есть, — кивнул Чжун Ли. — Меня попросили… присматривать за тобой и мисс Грейнджер.

— Присматривать? В смысле, шпионить?

— Я бы сказал, охранять. Шэньши считают, что вы очень важны, и я с ними согласен. Впервые за долгое время у нас есть шансы сразить древнего врага — с вашей помощью.

— Тогда почему ты остался со мной, когда Гермиона уехала? Она уж точно важнее.

— Она под охраной могущественной организации, — пожал плечами Чжун Ли. — Но, конечно, меня это все равно беспокоит. Зачем ты отправился сюда ночью? Разве ты не понимаешь, насколько это опасно?

Гарри вздохнул и отряхнул мантию, прежде чем ответить.

— Я думаю, что Гермионе может грозить опасность. Поэтому и хотел трансгрессировать в Стратфорд. Сегодня ночью она должна быть там. И, к слову, я все еще намерен это сделать. Ты отправишься со мной, Ли?

Тот кивнул и протянул ладонь.

— Думаю, со мной получится быстрее. Возьми меня за руку, Гарри.

В сумерках церковь Святой Троицы казалась крутым утесом, невесть какими судьбами выросшим в центре города. Ее окна не горели, выключены были и прожектора по периметру, некогда освещавшие здание, отчего каменная кладка стен казалась грязно-серой. Острый шпиль вонзился в темно-синее небо, и чуть в стороне от него распушила великолепный хвост комета Хейла-Боппа — уже привычная гостья в ночном небе.

Стоило чуть задержать взгляд на этой картине, и комета стала отблеском света на пустой глазнице, а шпиль — черным провалом носовой впадины над освещенным частоколом зубов из камней церковной ограды... Гарри тряхнул головой и решительно шагнул ко входу в церковь. Незамедлительно он ощутил на своем плече ладонь Ли.

— Церковь охраняют снаружи, — сказал тот. — Ты ведь хотел войти незаметно?

Присмотревшись, Гарри разглядел во дворе церкви несколько неприметных силуэтов среди деревьев. Люди Бенджамина особенно не скрывались, но и нападения явно не ожидали — просто спокойно стояли по периметру.

— Их там не меньше десятка, — заметил Гарри. — Но они наверняка маглы. Бенджамин в последнее время магов не жалует.

— Ты сможешь переместиться внутрь?

— Если подойдем ближе — да, наверное. Но тебя я не смогу взять с собой. Тут нужно умение побольше моего.

— Не волнуйся. Я могу отследить твой путь и последовать за тобой.

— Серьезно? Не знал, что это возможно…

— Серьезно. Главное — отойди в сторону, когда будешь внутри.

Гарри покосился на него, не скрывая удивления. Что это за школа такая, Юнь-Бао, если среди ее воспитанников есть вот такие? Смертоносный маг-воин, способный убивать дементоров пачками, кромсать пространство и отслеживать чужую телепортацию. Невозмутимый маг, который за пару недель в совершенстве освоил чужой язык. Супермен какой-то. Явись такой на Турнир трех волшебников, остальным претендентам можно было бы складывать палочки, не дожидаясь первого испытания. И, что немаловажно, какова цена всех этих способностей, если хофэны — редкость даже для Юнь-Бао? Гарри пообещал себе, что обязательно выяснит это, если они с Ли станут настоящими друзьями — а в дружелюбии китайского чародея пока не приходилось сомневаться.

— Хорошо, — кивнул он. — Давай тогда сделаем вид, что просто прогуливаемся рядом.

Он ступил на тротуар и прогулочным шагом направился вдоль ограды. Чжун Ли, храня молчание, шагал рядом с ним. Прохожих было мало — неудивительно в такой-то час, — но все же некоторые из них не скрывали интереса к главной достопримечательности города, подходя и с неудовольствием оглядывая затемненное здание церкви. Подобравшись к воротам, Гарри увидел, что на калитке закреплено буднично выглядящее объявление:

«Вход на территорию церкви Святой Троицы с 8 часов вечера — только для персонала. Идут реставрационные работы».

Они миновали вход и вошли в тень закрытого киоска. Теперь — самое время. В памяти вдруг зазвучал голос Цао Шу на одном из его первых занятий по метрической магии. «Попытайтесь дотянуться своим разумом до ближайшей стены и коснитесь ее. Ощутите ее гладкую поверхность, ее слабо выраженную текстуру, мельчайшие трещинки у основания, вдохните легкий запах краски». Гарри замедлил шаг и прикрыл глаза. Он помнил древние стены церкви, и мог бы до них дотянуться, но стоящая перед ним задача — сложнее. Нужно проникнуть сквозь стену, оказавшись на территории нефа — и, что бы его ни ждало внутри, успеть принять правильное решение до того, как противник среагирует. Стена сложена из камня, но кажущийся монолитным камень — не более чем разряженный квантовый граф, и скользнуть сквозь него — совсем просто.

Он двинулся дальше, формируя перед внутренним взором запомненный ранее интерьер церкви. Идеально — вот здесь, за одной из колонн. Далеко, черт возьми. Он физически ощущал, как растягиваются нити, протянутые его мыслью к пункту назначения, и это чувство было болезненным. Да, слишком далеко. «Расстояние должно утратить для вас какое-либо значение, — снова зазвучал в его голове голос Цао Шу, и на мгновение Гарри показалось, что она рядом, смотрит на него своим безмятежным и непроницаемым взглядом. — Значение имеет только знание».

Незачем думать о расстоянии. Нужно лишь остановить внутренний диалог, погасить на время пылающее пламя его чувств и стать ничем. Не просто ничем — никем. Тогда все возможно. Он точно знает, как быть никем, — надежно выучил этот урок, шагая во главе армии големов и помня только о поставленной цели. Нити Брахмана вспыхнули золотым огнем, меняя рисунок.

По глазам ударил мощный свет — неф был просто залит им, благодаря шести большим галогеновым лампам на стойках по периметру. В пяти футах от себя Гарри увидел охранника в униформе, отмеченной уже знакомым логотипом со стрелами в круге. Охранник смотрел прямо на него и, надо отдать ему должное, вскинул пистолет раньше, чем успел удивиться.

— Протего! — крикнул Гарри, выбегая из-за колонны под треск выстрелов.

Защитная оболочка немедленно померкла и подернулась рябью от попаданий, но это было уже неважно. Сейчас за его спиной должен появиться Чжун Ли, и уж с его защитой они не управятся — в этом Гарри был абсолютно уверен. Гермиону он увидел сразу — она стояла в центре нефа спиной к нему, напротив Бенджамина. Слева грохнул выстрел — пуля с визгом отскочила от защитной оболочки. Стрелявший покатился кубарем, и к его падению Гарри не имел отношения: в сражение вступил Чжун Ли. Гермиона рывком обернулась, и, увидев Гарри, широко раскрыла глаза.

— Прекратить огонь! — завопил Бенджамин, подняв руку. — Немедленно прекратить огонь!

Выстрелы стихли, но охрана все еще буравила незваных гостей хмурыми взглядами. Из-за спины Бенджамина шагнул Педро — он также был вооружен пистолетом, но поднимать оружие не стал.

— Что вы творите, мистер Поттер? — резко спросил он. — И кто вам дал право приводить к нам посторонних? То, что наша организация взялась вам помогать, вовсе не означает…

Бенджамин властно положил ему руку на плечо, и Педро умолк, но его взгляд красноречиво выражал все, что он думает о выходке Гарри.

— Гарри! — воскликнула Гермиона и шагнула навстречу. — Почему ты не позвонил? Никто не ожидал твоего появления… Тебя же могли убить!

— Ну, убить — это вряд ли, — сказал Бенджамин. — Мои люди стреляли по ногам. Но все равно...

— Гермиона, иди сюда, — сказал Гарри, начисто его проигнорировав. — Мы уходим.

Она запнулась и взгляделась ему в глаза, потом спросила совсем другим тоном:

— Что случилось? Мы же сейчас в двух шагах от разгадки!

— Я расскажу потом.

— Нет уж, Гарри, расскажите сейчас, — вновь заговорил Бенджамин. — Мне тоже чертовски интересно, почему вы взялись саботировать наше… мероприятие, из-за которого мне пришлось выше головы прыгнуть. Ради вас, между прочим.

— Это правда, — кивнула Гермиона и махнула рукой в направлении надгробной плиты, под которой покоились останки Шекспира.

Аккуратно вырезанная плита лежала чуть поодаль, и над черным провалом в церковном полу утробно урчала громоздкая металлическая конструкция на четырех высоких опорах. Вниз, в провал, были протянуты постоянно скользившие цепи наподобие велосипедных, и закрепленные на них черпаки каждые несколько секунд поднимали немалое количество породы, высыпая ее на конвейерную ленту. Конвейер заканчивался большим металлическим контейнером, но Гарри не мог видеть, сколько в нем накопилось земли к его приходу. Как им удалось незаметно притащить эту громадину в церковь?

— Хорошо, я объясню, — сказал Гарри, стараясь не терять из виду охрану. — Гермиона, этот человек стоял за покушением на Альбуса Дамблдора. Я потерял сознание раньше, чем успел сказать тебе, но я запомнил…

— Что ты запомнил? — спросила она, бросив мельком настороженный взгляд на Бенджамина. — Я же была рядом.

— Символ на поверхности артефакта, которым меня чуть не прикончили. Пять стрел в круге. — Последние слова он произнес медленно и четко, с вызовом глядя в глаза Бенджамину.

— Что, серьезно? — с издевкой в голосе отозвался тот. — А если бы вы узрели там глаз в треугольнике, то побежали бы выговаривать мистеру Вейсгаупту? А логотип оружейной фирмы «Зауэр» заставил бы вас обвинять ее руководство? Черт возьми, мистер Поттер, вы знаете, какое количество людей по всему миру использует устройства нашего производства? Включая, между прочим, вас с вашей подругой.

— И вы думаете, я поверю… — начал было Гарри, но Гермиона его перебила.

— Гарри, нет, — сказала она. — Когда я рассказала Бенджамину о том, что случилось в Хогвартсе, он сразу узнал по описанию одно из своих устройств — круцикс. Если бы ты позвонил, я бы рассказала.

— Еще бы он стал отрицать! — воскликнул Гарри, но его уверенность в своей правоте вдруг схлынула, и на смену ей пришло привычное ощущение — он почувствовал себя идиотом.

Бенджамин закатил глаза и сказал:

— Я не прошу мне верить, дело ваше. Однако все мы здесь собрались по вашей просьбе. Мисс Грейнджер и вы сами можете уйти, когда пожелаете, но я все же предложил бы вам дождаться завершения эксгумации. И еще одно… Не следует приводить к нам незнакомцев.

Чжун Ли вышел из-за спину Гарри и, сложив ладони перед собой, отвесил короткий поклон.

— Мое имя Чжун Ли, я хофэн из школы Юнь-Бао. Мы знаем о вашей организации и храним тайну.

Бенджамин мрачно кивнул и, окинув Ли подозрительным взглядом, сухо ответил:

— Я так и подумал. Хорошо, мистер Чжун Ли, вы можете остаться. Охрана, убрать оружие!

Охранники повиновались — все, за исключением Педро, который по-прежнему хранил холодное молчание, сжимая в ладони пистолет.

— Педро! — укоризненно сказал Бенджамин. — Инцидент исчерпан. Все в порядке.

— Да, босс, — медленно сказал тот и с явной неохотой спрятал пистолет в кобуру, напоследок наградив Ли и Гарри угрожающим взглядом.

Бенджамин помолчал, тяжело вздохнул и, развернувшись к ним спиной, отошел к механизму. Осторожно наклонившись к черному провалу, он хмыкнул и проговорил:

— Еще минут пять, и можно будет поднимать.

Гермиона шагнула к Гарри, глядя ему в глаза. Он развел руками и пробормотал:

— Прости. Я думал, что ты можешь быть в плену, поэтому… Вот.

Она улыбнулась и неожиданно бросилась ему на шею, зашептав в ухо:

— Я ужасно беспокоилась о тебе. Хорошо, что ты пришел.

На душе стало куда легче, и он, ответив на ее объятия, сказал:

— Снова выставил себя круглым дураком.

— Да ладно, — проговорила она. — Я знаю, что такое забота о близком человеке. Вспомни, что я делала во время битвы за Айзентурм. Тоже полетела в одиночку в гущу врагов, чтобы найти тебя.

— Только враги в тот раз были настоящие, — скривился Гарри и с сожалением отстранился от Гермионы. — Между прочим, наш таинственный соглядотай в Хогвартсе, — это, оказывается, был Чжун Ли.

— Я подозревала, — усмехнулась она и повернулась к Ли. — Есть ли новости из Юнь-Бао?

— Новости по этому делу Юнь-Бао получает от меня, — улыбнулся тот. — Однако им стало известно о какой-то пространственной аномалии в Тирренском море. Наши шэньши подозревают, что это может иметь отношение к изоляции Айзентурма, и уже отправили туда поисковую группу…

— Тирренское море? — нахмурилась Гермиона. — Аномалию нашли к северу от Туниса, верно?

— Откуда вы знаете, мисс Грейнджер? — удивился Чжун Ли, на мгновение утратив невозмутимость.

— Просто Гермиона, будь добр. И я не знаю, я лишь предположила. Гарри, ты ведь помнишь, мы читали в рукописи…

— Остров Плачущей матери! — воскликнул тот. — Ну конечно! Остров, который мигрирует между Сумраком и Землей. Мы можем добраться до Айзентурма этим путем!

Гермиона не проявила энтузиазма, напротив.

— А какого рода там аномалия, Ли? — спросила она, нахмурившись. — Остров существовал тысячи лет, и до сих пор сотрудники Юнь-Бао не проявляли к нему интереса.

— Я не знаю подробностей, мисс… Гермиона. Но это что-то достаточно серьезное, и оно действительно может иметь отношение к происходящему, раз уж мне об этом сообщили.

— Раньше ты не говорил по-английски так свободно, — с запозданием обратила внимание Гермиона.

Гарри с Ли на пару принялись рассказывать про могущественную технику Сяньфа-ци, и мир практически вернулся в привычные рамки. Гермиона рядом и в безопасности, Бенджамин — никакой не враг, и у них теперь есть надежда, хоть и призрачная, добраться до Айзентурма через таинственный исчезающий остров Огигия. Ужасно не хочется вспоминать рассказанное профессором Крокером. Но это необходимо. Гермиона должна знать все факты — возможно, она сделает из них правильные выводы. Он вздохнул и начал:

— Гермиона, я еще не рассказал тебе одну вещь…

Урчащий механизм громко лязгнул и остановился.

— Добрались, — сказал Бенджамин и махнул им рукой.

Они подошли ближе. Один из операторов машины передвинул рычаг на панели управления, и цепи с черпаками втянулись в чрево механизма. Операторы принялись устанавливать на его нижней поверхности какие-то кронштейны, и Бенджамин пояснил:

— Самая ответственная часть работы. Сейчас мы спустим вниз раму, которая которая растянет под остатками гроба тонкую сеть из углеволокна. Потом все это поднимем вверх и начнем собственно эксгумацию. Боюсь, за четыре столетия там мало что сохранилось, но, надеюсь, мои люди смогут извлечь из останков максимум информации.

Устройство снова заурчало, и металлическая рама скрылась в провале. Секунды тянулись в тягостном ожидании, и от нетерпения Гарри стал переминаться с ноги на ногу. Чжун Ли — напротив, хранил спокойствие истукана, неотрывно глядя на место раскопок. Что их может ждать в могиле великого драматурга? В том, что Шекспир приготовил для них какое-то послание, Гарри уже не сомневался — аргументы Гермионы произволи на него впечатление. Может ли там быть ключ к пониманию «Гамлета»? Но нет, нет, «Гамлет» был посланием для Тихо Браге, который умер задолго до Шекспира. Значит, какое-то другое сообщение. Возможно, вовсе не требующее расшифровки…

Из провала показался темный параллелепипед, и Гарри не сразу сообразил, что это фрагмент породы, плотно сжатый углеволоконной сетью. Операторы захлопотали вокруг, и вскоре параллелепипед уже покоился на каменном полу рядом с машиной. Из-под слоя серого грунта, обильно перемешанного с известняком, просматривались истлевшие фрагменты древесины. Крышка гроба.

— Гроб сильно поврежден, босс, — сказал оператор, склонившийся над находкой. — Похоже, из-за смещения породы. Если мы хотим извлечь тело в целости…

— Мы не собираемся хранить его в музее, — вмешался Педро. — Останки как таковые нас не интересуют, их все равно никто не должен был увидеть. Ищите возможные артефакты.

Оператор пожал плечами и, позвав остальных, вернулся к гробу. Вместе они аккуратно сдвинули часть рамы вниз. Щелчок — и весь верхний слой грунта вместе с расколотой крышкой гроба отделился от параллелепипеда: углеволоконная сеть натянулась так быстро, что Гарри не успел заметить никакого движения. Верхняя часть рамы скользнула вверх. Посыпался грунт и крошево истлевшей древесины. Сейчас! Сейчас они увидят останки выдающегося драматурга и, возможно, проникнут в древнюю тайну, которую тот унес с собой в могилу… Не выдержав, Гарри сделал шаг вперед. Гроб был пуст.

— Там ничего нет, — пробормотал он в смятении и оглянулся на остальных.

Озадаченные лица окружающих были обращены к пустому гробу. Ну, почти пустому. Земля, скомканные остатки савана, куски темного дерева, пыль — много странной серой пыли… И ничего напоминающего человеческие кости, ровным счетом. Педро рассмеялся.

— Последнее представление великого лицедея! — воскликнул он, подходя ближе к гробу. — Старина Уильям под занавес надул всех.

— Все понятно, — покачала головой Гермиона. — Теперь мне все понятно.

— По-моему, понятней не стало ни капли, — сказал Гарри. — Зачем тогда все это? Загадочная эпитафия, глубокая могила… Все ради того, чтобы закопать пустой ящик?

— Именно поэтому. Гарри, разве ты не видишь? Шекспир хотел заставить всех думать, что он мертв. Вероятно, он принял какое-то зелье, приостанавливающее жизненные процессы, и его холодное тело лежало два дня на всеобщем обозрении. Не только для того, чтобы дать возможность его друзьям и близким попрощаться с ним, но и для того, чтобы как можно больше людей убедилось: он действительно умер. Вот для чего нужна была настолько глубокая могила и грозное предостережение на плите — чтобы никто не проверил. Вероятно, он много лет планировал такой уход.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что он в деталях описал эту схему в «Ромео и Джульетте». Помнишь? Джульетта Капулетти выпивает снадобье, и ее хоронят в фамильном склепе, чтобы ввести в заблуждение ее родителей и графа Париса.

— Похоже, так и есть, — проговорил Бенджамин и присел на корточки перед гробом. — Педро, ты ж у нас тоже знаток Шекспира? Помнишь этот фрагмент?

— Ложась в постель, хлебни из этой склянки, — заговорил Педро, — и миг спустя ты холод ощутишь, почувствуешь дремоту; постепенно исчезнет пульс, дыхание прервется, и в пепельную бледность перейдет румянец на губах и на щеках…

— Как ставни, лягут веки на глаза, — подхватила Гермиона, — как будто смерть закрыла их навеки; конечности почти что омертвеют; и ни единый член, окоченев, не выдаст, что в оцепеневшем теле, лишенном гибкости и управленья, остаток жизни теплится еще.

— Но… Зачем? — все, что смог выдавить из себя Гарри в финале этой поэтической дуэли.

— Возможно, его хотели убить, и он знал об этом, — пожала плечами Гермиона. — Убедить всех в своей смерти — неплохой способ отвадить убийц. А тем временем…

— Что это там в углу? — перебил ее Бенджамин, который с прищуром вглядывался в мусор на дне гроба. — Похоже на коробочку… Или шкатулку. Давайте-ка…

Он потянулся к гробу, где из-под слоя пыли и впрямь просматривался угол какого-то предмета, но подскочивший Педро схватил его за руку.

— Там может быть ловушка, босс, — резко сказал он. — Или проклятие. Лучше уж я.

— Это правда, — кивнула Гермиона. — Я чувствую чары, слабые правда… Но не узнаю их.

Гарри скользнул мыслью к предмету на дне гроба, но с удивлением обнаружил, что чары, о которых говорила Гермиона, не концентрировались на объекте — они были рассеяны по всему гробу, пропитывая всю эту пыль и песок незримым фоном силы. Чутье артефактора позволяло ему коснуться составляющего чары плетения нитей, но ни смысла, ни происхождения этих чар он не мог постичь. Нечто дьявольски сложное, и в то же время — вроде бы ничего угрожающего. Ничего похожего на взведенную пружину дремлющего проклятия, что так часто можно встретить на гробницах египетских фараонов. Может быть, эта магия была призвана просто скрыть что-нибудь? Гарри обернулся к Ли, но тот выглядел столь же смущенным.

— Это магия артефактов, — сказал Чжун Ли. — По этой части ты из нас лучший, Гарри.

Лучший, но абсолютно беспомощный. Гарри, досадливо поморщившись, развел руками. Педро, снисходительно улыбнувшись, погрузил ладонь в серую пыль и вытащил загадочный объект. Объект оказался простой позолоченной шкатулкой: местами позолота слезла, обнажив изъеденную бронзовую основу с пятнами патины. Магия пришла в движение — сияющие нити стали слипаться и делиться, порождая иной пространственный рисунок — не менее сложный, чем ранее, но по-прежнему совершенно чуждый. Ничего не оставалось, кроме как просто следить и быть наготове. Педро откинул крышку шкатулки и, нахмурившись, вытащил оттуда свернутый лист пергамента.

— Здесь что-то написано, — сказал он, разворачивая пергамент.

Все присутствующие сгрудились вокруг него. Педро бросил пустую коробку в гроб, брезгливо сдул налипшую пыль со своих пальцев и протянул лист пергамента к пятну света от одной из ламп. На потемневшей поверхности мелькнули четырнадцать строк текста.

— Это же сонет, — сказала Гермиона и наклонилась к листу. — Мы нашли ранее не опубликованный сонет Шекспира.

Нити продолжали сплетаться и делиться, но ничего не происходило, и Гарри тоже переключил свое внимание на текст. Ему уже доводилось слышать, что Уильям Шекспир отнюдь не мог похвастаться каллиграфическим почерком. Теперь это стало очевидным. Буквы скакали, как безумные, наползали друг на друга, строчки вихлялись из стороны в сторону, и ему пришлось напрячь все свои мыслительные способности и фантазию, чтобы разобрать начало староанглийского текста, который четыре столетия провел на глубине семнадцати футов в сырой земле. После первых трех строчек он приноровился, и дело пошло легче. Он все еще чувствовал работу неведомой магии — в пыли на дне гроба, на пальцах Педро, на пергаменте, но уже не беспокоился о ней. Он читал:

«Был первый феникс властью облечен —

Сгорел дотла под пляшущей звездой.

Второй — мудрец, друг ангелам; и он

Погиб от чар, наложенных тобой.

А третий — стихотворец и монах,

С далеких звезд сорвавший тьмы покров.

Он духом — там, в бесчисленных мирах,

Огонь познав на площади цветов.

Спектакль окончен, зверь среди людей.

Ты в западне, и нет пути назад:

Теперь, антихрист, маг и лицедей,

Три феникса тебя отправят в ад.

Словам не внявший, зри в свою ладонь:

Ты тронул прах — и пробудил огонь».

— Это же… — подал голос Гарри, дочитав до конца, но осекся.

Что-то происходило. Магия продолжала работать, но теперь рисунок чар, которые росли перед ним, был узнаваемым и уже не казался безобидным. Он отшатнулся.

— Что такое? — встревоженно обернулась к нему Гермиона.

— Педро, брось! — завопил он.

Педро хмуро обернулся к нему, но сказать ничего не успел.

— Бросай, черт возьми! — вновь крикнул Гарри. — Это Адское пламя!

Пергамент вспыхнул — ярко, словно порошок магния. Педро, вскрикнув от неожиданности, бросил его, но пламя уже охватило его ладони и теперь вгрызалось в плоть, пожирая ее, словно солому. Не сговариваясь, Гарри и Гермиона выхватили палочки, нацелив их на центр магического пожара, стараясь не слушать истошные вопли сжигаемого живьем Педро. Адское пламя так просто не остановить. Будь это обычным огнем, хватило бы и Агуаменти, но здесь…

Гарри сосредоточился на сплетении полыхающих нитей. Если разорвать ключевые компоненты чар, пламя удастся локализовать. Одна связь разорвана. Еще одна. С третьей получилось легче — Гермиона присоединилась к нему, поняв, что он делает. Четвертая… Только что разорванная нить расщепилась на две, и первые две из разорванных связей снова вспыхнули. Бьющйся в конвульсиях Педро уже хрипел: каким-то чудом его воли хватило на то, чтобы вытянуть руки как можно дальше от туловища, подавляя естественный импульс прижать их себе. Но было ясно: за считаные секунды пламя доберется до плеч, и тогда…

— Ли! — крикнул Гарри. — Что-нибудь…

Чжун Ли, не говоря ни слова, метнулся вперед. В его руке вспыхнул фиолетовый огонь, и выросший из пустоты топологический клинок бесшумно обрушился на вытянутые руки Педро. Охваченные Адским пламенем конечности отскочили и рухнули на каменный пол рядом с гробом. Из обрубков хлынула кровь, и Педро с посеревшим лицом повалился на спину. Гарри и сам был на грани обморока: накатившая дурнота вкупе с упадком сил чуть было не отправили его следом на пол. Он почти не слышал распоряжений Бенджамина. Сгрудившихся вокруг Педро людей, пытавшихся оказать тому первую помощь, заволокло туманом, и он, сделав два нетвердых шага, оперся о колонну. Гермиона, всхлипнув, обхватила его руками. Она что-то говорила, но Гарри не слышал ее голоса: в ушах шумело, и сквозь шум доносились слова последнего шекспировского сонета.

«Сгорел дотла под пляшущей звездой», — говорил кто-то.

«Огонь познав на площади цветов», — добавлял он вслед.

— Я ошиблась, — прошептала Гермиона. — Как я могла снова так ошибиться?

Гарри не ответил: в горле стоял ком. Человек, почти создавший английскую литературу, чье имя останется в веках, сознательно привел их в жуткую ловушку. Зачем? Неужели таким и должен быть финал всего их расследования? Цепочка ребусов, ведущая не к великой тайне, а всего лишь к гибели, — меньше всего он ожидал подобной развязки. Вот почему умолкли пророчества. Вот почему нет никакого смысла участвовать в гонке, где победитель и проигравший получают одинаковый приз — смерть.

— Гермиона, — глухо сказал он, борясь с тошнотой. — Сегодня я встретился с профессором Крокером, невыразимцем, и кое-что узнал от него... Я думаю, нам пора остановиться.

Кровь. Залившая глаза кровь успела свернуться, и слипшиеся веки теперь не разомкнуть. Да и незачем, все равно эта экспедиция была не чем иным, как отложенным самоубийством. Упомянутый в средневековом манускрипте мифический остров, о котором за сотни лет никто и слыхом не слыхивал. Ну на что они надеялись? Лучше всего так и лежать на сырой земле, глядя в багровый туман опущенных век, пока не явится его погибель.

Квиррелл точно знал, что она собой представляет, и сухое описание в базе данных Айзентурма не шло ни в какое сравнение с тем ужасом, который настиг беглецов от судьбы над сумрачным Тирренским морем. «Червь Байерса — трехфазный организм-колония, впервые замеченный на территории Северной Америки. Длина червя по некоторым данным достигает 800 метров. Роль его структурных единиц выполняют тесно взаимодействующие споры с рудиментарными психокинетическими способностями». Чушь. Когда рокочущая черная громадина, парящая в облаках спор, заслонила от них солнце, только тогда Квиррелл осознал, с чем они имеют дело.

Как же тут холодно… Он попытался привстать, но сил не хватило, только шум в голове, поначалу едва слышный, усилился, будто кто-то выкрутил регулятор громкости на максимум. Что с ними произошло? Последние минуты перед падением были как в тумане. Он помнил, как червь ринулся к вертолету Леманна, и когда исполинское тело скользнуло мимо них мрачной стеной, пилот ударил по нему изо всех орудий, кромсая пульсирующую чужеродную плоть. А дальше… дальше…

Глухая пустота и забвение. Перед глазами вдруг возник странный голем в помещении Штальбокса, утробным голосом выговаривающий слова на забытом языке Атлантиды. «К’аа кхуу ч’и». Каким немыслимым силам они ухитрились перейти дорогу? Квиррелл подтащил к груди налившуюся свинцом руку, сжав зубы, поднял ее и ощупал едва гнущимися пальцами лицо. Вроде цел, но кожа липкая от крови. На лбу сильный порез. Тюрбан сполз набок, но каким-то чудом удержался на голове. Он глубоко вдохнул и с усилием открыл глаза: вначале правый, потом левый. Сквозь слипшиеся, в сгустках крови, ресницы ударили лучи солнца. Это все еще было тусклое солнце Сумрака, и значит, остров — на прежнем месте. Да и мигрирует ли он до сих пор в мир Земли? Может так статься, что раз в сутки он проваливается куда-нибудь поглубже.

Квиррелл сделал усилие, перевалился набок и увидел прямо перед собой мертвое лицо — некогда смуглое, а теперь — пепельно-серое. Остекленевший взгляд, направленный куда-то сквозь него, в пустоту. Это Виктор, пилот. Молодой парень, чье изломанное тело теперь останется лежать среди обломков «Неясыти» на земле забытого острова. Обломков было много, и некоторые из них до сих пор дымились. Ствол древнего дуба неподалеку почти перерубило фрагментом лопасти. Что это там, у его подножия? Еще одно тело, закутанное в мятую мантию — совсем недавно безупречно черную, а сейчас — усыпанную песком и с зеленоватыми пятнами от удара о траву.

Он сделал еще один глубокий вдох, сосредоточился и переместился к телу, едва не свалившись в обморок от усилия. С трудом перевернул тело на спину. Просвещенная Зельда Штейн. Ужасно бледное лицо, перепачканное землей и кровью. Из-под ребер торчит обломанная стальная полоса в сантиметр шириной. Квиррелл протянул руку, нащупал сонную артерию. Пульс чертовски слабый, но заметный. Еще одно усилие — и ему удалось встать на колени. В голове шумело, как в сильный шторм, хотелось снова рухнуть на землю и отпустить ускользающее сознание. Квиррелл забрался во внутренний карман мантии, извлек флакончик, позаимствованный у Августы Кох, и попытался открутить крышку. Пальцы слушались препаршиво, так что удалось ему это лишь со второго раза. Он запрокинул голову, покачнувшись от приступа головокружения, и сделал глоток.

Когда жар привычно заполнил все тело и рассеялся, оставив после себя прилив сил и ясность мышления, он осторожно взял на руки Зельду Штейн. Ее тело было неожиданно легким, хотя, быть может, это лишь казалось ему из-за искаженного стимулятором восприятия. Нужно перетащить ее в безопасное место, а уж потом попробовать связаться с Леманном и Марси. Только бы с ними ничего не случилось. Только бы у них хватило благоразумия убраться, пока червь крошил второй вертолет. Квиррелл поднялся на ноги и обошел покалеченный дуб.

Картину, представшую перед ним, он узнал сразу, хотя ни разу не видел ничего подобного воочию. Кристально-чистое озеро, и на берегу — циклопическая ангельская фигура, поросшая зелеными нитями плюща. В рукописи Игнотуса упоминалось помещение под ней… Он переместился ближе, туда, где густой кустарник скрывал подножие статуи. Проход нашелся сразу — за сплетением темных ветвей, синеватых в призрачном свете здешнего солнца. Двери, похоже, давно не было, даже остатков. Зияющий провал в каменной кладке уже покрылся мхом, а из проема выглядывали бледные шляпки грибов. Осторожно пригнув голову, он вошел внутрь и прошептал:

— Люмос!

Одинокий стол в помещении, некогда занимаемом королевой пиратов, как ни странно, сохранился в целости. Квиррелл положил просвещенную на щербатую поверхность и быстрым движением разорвал мантию, освобождая рану. Стальная полоса вошла глубоко под кожу. Кровь успела свернуться, но теперь липкая корка лопнула, и из-под нее по-прежнему сочилась алая влага, с каждой каплей уносящая жизнь Зельды. Квиррелл вытянул руку, и запястный контейнер послушно отправил палочку ему в ладонь. Первая помощь — не самая сильная его сторона, целитель из него — так себе, потому без палочки здесь не обойтись. Но вначале… Он сконцентрировался на стальной полосе. Поверхностный слой уже вступил в химическое взаимодействие с внутренней средой организма, хотя все еще оставалась возможность отделить одно от другого. Мысленное усилие — и окровавленный кусок металла со звоном упал в углу помещения.

— Клаудере Вульнус! — произнес он, прижав края раны.

Заклятие Певереллов сработало безупречно: разорванная плоть засветилась, будто сжигаемая изнутри, и рана сомкнулась, выдавив финальную порцию крови. Кадм и впрямь был гениальным создателем заклинаний. Сколько еще тайн магии этот великий чародей унес с собой в могилу? Зельда Штейн застонала и приоткрыла глаза.

— Где?.. — хрипло пробормотала она.

— Мы разбились на острове Огигия. Виктор погиб.

— А Леманн и…

— Не знаю, — отрезал он. — Я попробую с ними связаться, но вначале нужно построить защиту. Подождите меня здесь, просвещенная.

Он вышел наружу и огляделся. Тварей еще не было. Если его гипотеза правдива, и цель чуждого разума, который управляет сумрачной фауной, — не дать им связаться с Землей, то, возможно, никто за ними и не придет. Если червь счел их погибшими, тогда… Черт! Тогда он бросится в погоню за вторым вертолетом. В зарослях поблизости захрустели ветви, и Квиррелл поспешно поднял палочку, выстраивая сферическую защиту. В глазах замельтешили красные и черные пятна, ноги стали ватными. Он покачнулся и оперся на выщербленное веками каменное основание исполинской статуи. Слишком истощен. Выжат, как лимон, и все эти замечательные стимуляторы просвещенной Кох способны лишь отсрочить неизбежное. В конце концов очередное заклинание попросту отправит его в обморок, который может стать для него последним.

И без того мрачноватый ландшафт вдруг померк. Квиррелл встревоженно задрал голову. Неужели его опасения правдивы, и вместо Земли остров мигрирует в неведомую реальность, в тот самый смертельный для человека мир тьмы, из которого тысячелетия назад явились падшие ангелы? Но солнце лишь зашло за плотную тучу — темно-сизую, уже готовую пролиться ледяным дождем. Ветер со стороны озера усилился и принес с собой россыпь колючих капель — брызг, поднятых падающими в него чистыми потоками влаги из глаз ангельского изваяния.

Квиррелл покосился на тело Виктора — оно без движения лежало на спине, голова запрокинута, сломанные шейные позвонки неприятно выпирали сквозь кожу… Странно. Он готов был поклясться, что Виктор лежал на боку, когда он его видел в прошлый раз. Надо бы похоронить парня... Но позже. Слишком мало времени. Бросив на мертвеца последний хмурый взгляд, он развернулся к нагромождению все еще дымыщихся обломков «Неясыти». Радиостанция — вот что ему нужно.

Развороченная кабина оказалась заваленной кусками обшивки. Если бы не сработала система аварийной эвакуации, телепортировавшая экипаж на землю при разрушении вертолета, сейчас бы все трое лежали там, среди истерзанного металла и стекла. Три окровавленных мешка плоти, в которых не осталось ничего человеческого. Благодаря изобретению просвещенного Крюгера двоим из них удалось выжить. Квиррелл отшвырнул скрученный кусок обшивки, перегородивший ему путь. Еще один намертво застрял в кабине, и пришлось прибегнуть к магии, чтобы вырвать его. У него ушло не меньше десяти минут, в течение которых он кромсал и трансфигурировал металл, отодвигал в сторону самые крупные фрагменты, прочие — просто телепортировал подальше.

Когда он оказался перед погасшей приборной панелью, его лоб уже покрылся испариной, а из груди вырывалось тяжелое дыхание. Перед ним вновь замаячила перспектива свалиться в обморок от истощения, и Квиррелл, остановившись, сделал глубокий вдох. Нельзя расслабляться: время работает против них. Он склонился над панелью. Все обесточено, но это не проблема. Сняв кожух, он пробежался взглядом по рядам плат. Механических повреждений нет, но шлейф питания скручен и наполовину рассечен фрагментом обшивки. Хорошо, если это не отправило питание на логику — восстановить сгоревшую электронику за приемлемое время он не сможет.

Он мельком взглянул на изотопный источник питания — все было в порядке. За него можно не беспокоиться, он выдержит и попадание ракеты. Главное — шлейф питания. Он отсоединил разъем от платы и принялся восстанавливать разорванные провода. Через пять минут кропотливой работы, убедившись, что соединение надежно, вновь присоединил разъем. Приборная панель озарилась огнями предупреждающих индикаторов. «Нарушена целостность обшивки», «повреждение главного двигателя», «нет соединения с рельсотроном 1»… На панели блока связи горел зеленый индикатор — «функционирует». Квиррелл утер пот со лба и облегченно выдохнул.

Кнопка связи мягко клацнула, и динамик взорвался треском статики. А еще — тихий, но вполне различимый вой несущей частоты. В эфире кто-то есть. Айзентурм далеко, а значит…

— Говорит Квиррелл! — проговорил он в микрофон. — Вызываю просвещенного Леманна.

Шум помех, дикие завывания, и кроме этого — ничего. Сделав паузу, Квиррелл снова заговорил:

— Это Квиррелл. Мы на острове Огигия, рядом с изваянием. Вертолет потерпел крушение, пилот погиб, просвещенная Штейн ранена. Нам нужна эвакуация. Сумрачной фауны пока не наблюдается, но будьте осторожны, червь может быть поблизости. Как слышите меня?

Шипение усилилось, и сквозь треск донеслось что-то смутно похожее на сбивчивое бормотание. Всего на пару секунд, не больше. Следом — снова шипение и вой, этот вечно звучащий голос безлюдного мира. Он не стал выключать радиостанцию: изотопного источника питания хватит лет на сто, экономить незачем. Квиррелл с трудом выбрался из развороченной кабины, повернулся ко входу в их временное убежище и вздрогнул: в проеме стояла измазанная кровью Зельда Штейн, и лицо ее выражало крайнюю степень отчаяния.

— Что случилось? — спросил он встревоженно. — Рана?

— Нет, — покачала она головой. — Я нашла…

Квиррелл решительно шагнул к ней, взял просвещенную за локоть и увлек за собой внутрь. Рядом со столом, на котором недавно лежала просвещенная, стоял массивный сундук из темной, безнадежно испорченной сыростью древесины. Впервые войдя в помещение, Квиррелл не обратил на него никакого внимания. Сейчас сундук был раскрыт, и его содержимое сверкало всеми цветами радуги в холодных лучах Люмоса. Золото. Массивные украшения, инкрустированные самоцветами: пронзительно-синими сапфирами, полыхающими огнем рубинами, темно-зелеными изумрудами, топазами цвета чистого весеннего неба, алой шпинелью, пурпурными турмалинами и прозрачными, безупречно ограненными бриллиантами.

Квиррелл никогда не был одержим богатством и не мог по-настоящему понять всех этих помешанных на деньгах маглов. Но, стоя напротив всех этих гор пиратской добычи — в происхождении сундука сомневаться не приходилось, — он поймал себя на том, что, как завороженный, смотрит, не отрываясь, на это сверкающее великолепие.

— Много золота, — сказал он наконец. — И самоцветов. Маглы были бы в восторге.

— К черту золото, — проговорила Зельда Штейн. — Вот… я нашла в сундуке.

Она взяла со стола искусно сделанное зеркало из полированного серебра в золотой оправе, изображавшей сплетенные стебли роз, и вгляделась в его поверхность. Через секунду Зельда застонала и отвернулась.

— Не могу… — прошептала она.

— Да что за черт?

Квиррелл взял у нее зеркало, в котором не ощущалось ни капли магии, и осторожно посмотрел на свое отражение, ожидая увидеть невесть что. Увидел он ровно то, что ожидал — свою перепачканную, помятую физиономию.

— Что не так? — повторил он.

— Мой макияж… кожа… Нет, не смотрите на меня, это просто ужас!

— Вы что, издеваетесь? — рассвирепел он, швырнув зеркало обратно в сундук.

Зеркало со звоном сшибло массивный браслет из инкрустированного рубинами золота. Из-под нагромождения украшений показалась миниатюрная голова из белого камня, увенчанная чем-то наподобие высокой короны. Квиррелл нахмурился: лицо показалось ему странно знакомым. Он склонился над сундуком и не без усилий извлек статуэтку. Камень, из которого было изготовлено изваяние, оказался тяжелым, очень плотным и твердым, со слабо поблескивающей поверхностью. Сколько сил было вложено в его обработку? Мельчайшие детали — вплоть до ресниц и микроскопических трещинок на губах. Лицо, буквально лучившееся нечеловеческим знанием. Легкие доспехи, схожие с ламинарными, выполненные не из камня, а все из того же серебристого металла, что и корона. Квиррелл усилил свет Люмоса, и поверхность металла вспыхнула радужным огнем. Что это за материал? Ему никогда раньше не доводилось видеть ничего подобного.

— Кто это? — заинтересовалась Зельда Штейн, к которой в отсутствие зеркала вернулось самообладание.

Он скользнул взглядом ниже, к основанию статуэтки. Буквы, выбитые на ее постаменте… Похоже на финикийский алфавит, но, вероятно, еще древнее. Смысл написанного ему был неведом, однако самая верхняя строчка — должно быть, имя, которое носил этот… правитель? Великий полководец? Квиррелл зашевелил губами, пытаясь прочесть. «Атуули-Ан ки Эк’у», — удалось разобрать ему. Чертовски странное имя. Атуули… Его познания в лингвистике оставляли желать лучшего, тут бы пригодилась покойная Эльза Фриз, не окажись она агентом врага. И все же не составляло труда заметить созвучие имени с другим, известным ему. Туле. Погибшая страна, которую древние греки называли Атлантидой.

— Я думаю, это царь Атлантиды, просвещенная Штейн, — сказал он. — Тот самый великий царь Атлант или, правильней, Атуули-Ан. Именно о нем сообщает Платон в своих сочинениях. Легендарный Атуули-Ан, первый маг Земли, правивший волею и милостью богов… богинь. Насколько ж древняя эта статуэтка! Не представляю, откуда она у каких-то пиратов.

— Наверное, они нашли ее здесь, на острове. А этот металл… — Зельда Штейн провела кончиками пальцев по сверкающим доспехам изваяния. — Неужели?..

— Орихалк, — кивнул Квиррелл.

Он попытался вспомнить, что читал о мифическом драгоценном металле Атлантиды в известных ему источниках, но на ум шли только древнегреческие мифы. Кажется, из орихалка был сделан щит Геракла. Ах да, еще «Критий» все того же Платона. Это ведь Платон некогда писал про великий акрополь Атлантиды, стена которого была облицована «орихалком, испускавшим огнистое блистание». Квиррелл был так поглощен созерцанием артефакта, что едва не вздрогнул от будничного голоса Зельды Штейн:

— Любопытно. Но для нас пока бесполезно.

Квиррелл кивнул и водрузил статуэтку в центр стола.

— Я попытался связаться с Леманном, — сказал он. — Радиостанция вроде бы работает, но ответа нет. Надеюсь, у них все в порядке.

— Наверняка. Я знаю просвещенного Леманна. Какого-то червя недостаточно, чтобы отправить его на тот свет.

— Зато едва не хватило, чтобы отправить туда нас, — пробурчал Квиррелл. — Как вы себя чувствуете? Боюсь, я не силен в целительстве.

— Все болит. И слабость во всем теле. И еще я ужасно выгляжу…

— Про «выгляжу» даже не заикайтесь, будьте любезны, — перебил он. — Действительно ужасно мы будем выглядеть, разлагаясь на этом чертовом острове. Вот, возьмите. Тут еще немного осталось — это прибавит сил.

Он протянул Зельде флакон с остатками стимулятора, сделал пару шагов к выходу и замер, услышав звук снаружи. Ему уже доводилось слышать этот звук раньше. После кровопролитной битвы за Айзентурм, когда маги и маглы академии рядами шли по изувеченному лесу, собирая погибших, он наткнулся на мертвое тело мага — пожилого мужчины, которого раньше никогда не видел. Когда труп поднялся в воздух, повинуясь невербальному Элеваре, из груди мертвеца неожиданно вырвался этот звук — нечто среднее между тяжелым вздохом и приглушенным мычанием. Воздух, выходящий из сдавленных легких, проходил через расслабленные голосовые связки и порождал это жуткое подобие голоса. Сейчас он прозвучал поблизости, недалеко от их убежища, и Квиррелл, несмотря на неизменное трезвомыслие, ощутил, как мурашки мимолетно пронеслись по коже под мантией. Что происходит на этом острове, черт возьми?

Помедлив, он бесшумно выскользнул из убежища. Ничего. И никого — пустой берег озера, раскиданные фрагменты вертолета, покосившийся дуб с застрявшим в его стволе обломком лопасти, тело несчастного Виктора у его подножия… Квиррелл разом взмок. Всего лишь пять минут назад он оставил труп заметно дальше, причем покойник лежал на спине. Он переместился ближе. Тело Виктора скрючилось на боку, поджав ноги. Ладони были прижаты к лицу, закрывая глаза.

— Что тут… — хрипло пробормотал Квиррелл.

— А-а-а, — протяжно выдохнул мертвец. — А-а-а. Боль-но. Яр-ко. Свет.

— Виктор?

— Нгаач’у унгаа, к’уу экхуу, — послышалось сбивчивое бормотание. — Гла-за.

Голос, выходящий из мертвых губ Виктора, был не просто равнодушным — он казался механическим, словно производимым электронным синтезатором голоса. Да что там… Синтезированная речь Гипертьюринга по сравнению с этим казалась олицетворением страсти. Квиррелл невольно отступил на шаг и спросил:

— Кто ты?

— Ч’ави. Никто. Ничто. Пус-тота. Мозг… уми-рает. Теряю сло-ва. Время… уходит. Брешь… смы-кается.

Позади неслышно материализовалась Зельда Штейн. Телепортация далась ей нелегко: побледнев, просвещенная покачнулась и оперлась на плечо Квиррелла.

— Что происходит? — прошептала она, во все глаза глядя на говорящего мертвеца.

— Я держу их, — забормотал труп. — Скоро… не смогу больше. Будьте… готовы. Скоро.

При звуках его голоса память Квиррелла отозвалась совсем недавней сценой. Штальбокс, где они с просвещенным Вейсгауптом проводили допрос самого странного из пленников.

— Это ведь ты управлял тем големом? — спросил Квиррелл. — Ты хотел о чем-то предупредить? Чего ты хочешь?

— Свет. Больно. Ухожу назад… Во тьму. Готовь-тесь. Брешь… почти закры…

— Подожди! Скажи, кто ты? Откуда?..

Нижняя челюсть покойника отвисла, из горла его вновь донесся этот страшный звук последнего выдоха. Ладони его расслабились и сползли с лица, открыв их взорам широко раскрытые, остекленевшие глаза Виктора.

— Что это было? — негромко спросила Зельда, которая по-прежнему с комфортом опиралась на плечо Квиррелла и, похоже, не намеревалась его отпускать вовсе.

Он не сразу ответил, только осторожно высвободил плечо из цепких пальцев просвещенной и с беспокойством оглядел слабо мерцающий периметр. Неведомый разум, взявший под контроль тело Виктора, приказал им готовиться. К чему? Ответ ясен — к атаке тех, кого он держал до тех пор, пока не сомкнулась некая брешь. Разрыв, ведущий в…

— У этого острова есть странная связь с Атлантидой, — медленно проговорил он, — и следы этого тут повсюду. Та статуэтка Атуули-Ана... Может, у меня не все дома, но я всерьез думаю, что тогда, в последний день Атлантиды, погибли не все. Я думаю, мы только что беседовали с тем, кто выжил.

— Как это возможно? Атлантида заключена в пространственный кокон. Там только тьма, страшный холод и плодящаяся глина Эдема.

Он кивнул.

— Да. Тысячи лет тьмы. Свет причиняет ему боль — когда он находится в теле, способном эту боль чувствовать.

— Но как? Даже сильнейший маг не сможет этому противостоять, тут нужно быть… я не знаю. Богом, не меньше.

— Или нефилимом. Первые маги, получившие от пришельцев неограниченную власть над материей… Кто знает, каких вершин они достигли в магическом искусстве и технологиях?

Небо заметно потемнело, и на этот раз тучи были ни при чем — темнел сам воздух, и лучи солнца с трудом пробивались через миллиарды частиц, рассеянных в воздухе. Споры червя Байерса. Они здесь, а значит, и самого червя ждать недолго. Предупреждение нефилима — если Квиррелл прав со своей гипотезой — оказалось правдивым.

— Готовы, просвещенная Штейн? — негромко спросил он. — Нам понадобятся все силы, чтобы удержать щит.

Она кивнула и вытащила палочку — на удивление компактную, из полированной черной древесины. Бросив на нее взгляд, Квиррелл пропустил момент появления червя. Просто секунду назад в небесах не было ничего, кроме тяжелых облаков и сгустков спор — и вот уже из сизой дымки неторопливо выплывает исполинское тело. Массивная голова с протянутыми вперед по-паучьи длинными конечностями — когда минует вторая фаза жизненного цикла червя, она отделится и будет жить своей жизнью, лишившись способности к полету, пока туловище разлагается на земле, выбрасывая в воздух миллиарды и миллиарды новых спор. Квиррелл раздраженно мотнул головой. Зачем ему эти бесполезные справочные сведения, которые лезут в голову в самый неподходящий момент?

Первый психокинетический удар червя взметнул землю за пределами защитного купола, и Квиррелл отшатнулся от потока дикой, первобытной силы, вложенной в этот удар. Зельда Штейн тяжело задышала, помогая удерживать щит. Один удар — а они уже едва выдерживают? Дело дрянь. Червь нырнул вниз и пронесся над ними подобно гигантскому железнодорожному составу, ломая десятки деревьев на своем пути. Его хвост изогнулся и врезался в купол. Щит вспыхнул голубым огнем, и в глазах у Квиррелла потемнело — сдержать такую мощь было просто невозможно.

— Может, в убежище? — хрипло спросила Штейн. Ее пальцы, сжимавшие палочку, мелко дрожали от запредельного напряжения.

Он покачал головой, моментально заработав приступ тошноты. Возможности стимулятора, похоже, были исчерпаны, и скоро он свалится на землю — в обмороке или просто утратив остаток сил.

— Будет еще хуже, — с трудом проговорил он в ответ. — Эта тварь раскрошит камень одним ударом, а щит изнутри держать тяжелее.

Червь изогнулся и тяжело скользнул вверх, явно заходя на второй круг. Он услышал тяжелое дыхание Зельды совсем рядом.

— Это конец, Квиринус? — тихо спросила она, неожиданно назвав его по имени. — До чего ж идиотская смерть!

— Этот парень, говоривший с нами недавно, пережил гибель Атлантиды и тысячи лет изоляции во тьме. Я думаю, у нас есть шансы.

— Я далеко не бог, — сказала она отрешенно и махнула палочкой в направлении несущегося в небесах червя. — Что я могу сделать против такой громадины? Каким бы ни было мое магическое мастерство, мой ум… Против меня — бездна силы, которой никакое мастерство не требуется, только слепая мощь и ярость. Что у нас есть против этого, Квиринус, а?

— Мастерство, — сказал он. — Ум. И еще воля.

— Это бесполезно, — прошептала она. — Что бы мы ни делали…

— Вы, главное, делайте, просвещенная Штейн.

Она окинула его странным взглядом и пожала плечами.

— Несмотря на?..

— Несмотря на, — кивнул он.

Треск помех, доносившийся к ним со стороны разбитого вертолета, сменился голосом, с трудом пробивающимся сквозь шипение и вой. Квиррелл рванулся было к кабине, но тут же одумался. Может быть, это Леманн, а может, и нет — теперь уже не имеет значения. Им нечего сообщить и нечего слушать, они должны держать чертов щит так долго, как смогут. Червь издал низкочастотный рев, от которого перехватило дыхание, и ринулся прямо на них, воздев конечности. Квиррелл вытянул палочку перед собой и собрался с силами.

— …Вижу! — отчетливо донесся сквозь помехи голос Леманна. — Мы близко!

— Да чтоб тебя, — процедил сквозь зубы Квиррелл и прикрыл глаза.

Червь врезался в купол. Щит полыхнул, резанув по глазам ослепительной вспышкой, и рассеялся без следа. Внутри будто что-то оборвалось, и отдача впечатала их обоих в землю. Бугристое тело твари отбросило в сторону, и уродливая морда червя с налету врезалась в ангельскую статую. Уши заложило от оглушительного рева, в котором отчетливо слышалась боль: огромный каменный меч коленопреклоненного изваяния рассек тело червя и, переломившись у гарды, застрял глубоко внутри. Тысячи тонн чужеродной плоти ударились в камень, сокрушив статую, и во все стороны брызнули ее острые обломки.

Бешено извивающийся червь снова взмыл в воздух, роняя студенистые куски черного цвета. Квиррелл обернулся к просвещенной Штейн — она без чувств лежала на земле. Сил подняться уже не было, и ему оставалось лишь наблюдать, как тяжело раненный, но по-прежнему живой и смертельно опасный червь Байерса с трудом разворачивается для последней атаки. Квиррелл протянул палочку дрожащей рукой и попытался выстроить новый защитный купол. Заклинание рассеялась до того, как он его завершил, и в мозг болезненно ударила отдача. В глазах замельтешили черные пятна, складываясь в подобие лица, и Квиррелл вдруг понял, кого ему так напоминала статуэтка Атуули-Ана.

Он сделал глубокий вдох. Ему лишь нужно немного времени, чтобы восстановить крупицу сил — возможно, новым щитом он сможет хотя бы отклонить удар червя. Совсем немного времени, но больше, чем у него оставалось. Квиррелл почти равнодушно смотрел на выскользнувшую из пелены облаков черную «Неясыть», которая метнулась наперерез червю. Такая маленькая по сравнению с монстром. Такая беззащитная… Облака озарились вспышкой: сдвоенный рельсотрон ударил в основание головы червя. Одну из конечностей вырвало, и она отлетела в сторону, разбрызгивая черное подобие крови. Червь снова заревел то ли от боли, то ли от ярости, и, судорожно изогнувшись, понесся прямо на Квиррелла.

— Ну, держись, тварь, — прошептал Квиррелл, поднимая палочку.

Гарри едва осознавал то, что происходило все эти полтора часа. Шок, наложившийся на многодневную усталость и перенесенное ранение, парализовал волю и способность мыслить. Он отрешенно смотрел, как люди Бенджамина куда-то унесли покалеченного Педро, а остальные принялись демонтировать установленную в церкви машину и заметать следы проведенных раскопок. Затем покорно пошел вместе со всеми к поджидавшему неподалеку черному внедорожнику, а после пятнадцатиминутного путешествия по ночным улицам Стратфорда — к столь же черному вертолету. Гарри помнил золотые огни города, уплывшие вниз и растаявшие в туманной дымке, и полет в неизвестность под мерный шум лопастей, и мягкую посадку на крыше уже знакомого особняка. Иногда к нему обращались, и он машинально отвечал — чаще всего невпопад.

Только когда Кэролайн — не то личный секретарь, не то служанка Бенджамина — поставила перед ними серебристый поднос, сильный аромат чая и лимона, проникший ему в ноздри, вывел его разум из мертвой петли. Гарри взял фарфоровую чашку, искусно расписанную в религиозно-аллегорическом стиле, и сделал глоток. Горячий, но не особенно крепкий чай подействовал не хуже одного из зелий профессора Снейпа. Вязкое болото из уныния, ужаса и безнадеги, в котором обессиленно трепыхались мысли, пришло в движение, и он впервые поднял взгляд на лица окружавших его людей.

Лицо Гермионы — несчастное и участливое одновременно. Лицо Чжуна Ли — спокойно-понимающее. Лицо Бенджамина — просто усталое. Гарри сделал попытку улыбнуться в ответ, но, увидев, как испуганно отшатнулась Гермиона, решил больше не пытаться.

— Что будет с Педро? — спросил он первое, что пришло в голову.

— Жив, но испытал тяжелейший шок, — сказал Бенджамин и в свою очередь пригубил чай. — Выкарабкается, конечно, у нас отличные медики. Потом протезирование. Со временем, если удастся наладить связь с вашим Айзентурмом, Педро полностью восстановится. Но сейчас… Мда.

— И все из-за моей дурацкой идеи, — прошептала Гермиона с совершенно несчастным видом.

Гарри погладил ее по руке и пробормотал, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Куда ж нам теперь?

— Странный вопрос, — пожал плечами Бенджамин. — То, что случилось, — ужасно, конечно, но перед вами по-прежнему стоит та же самая задача. И, кстати…

Он раскрыл лежавшую на краю стола папку, извлек из нее лист бумаги и протянул гостям. На листе Гарри разлядел какой-то список позиций эдак на тридцать — имена, даты и короткие комментарии под каждым именем.

— Что это? — спросила Гермиона, взяв документ в руки.

— Это как раз то, что вы просили найти, мисс Грейнджер.

— Астрономы?..

— Да. Мои люди подняли статистику по смертям астрономов, отдавая предпочтение случаям насильственной смерти, а также ситуациям, когда в естественном характере смерти есть обоснованные сомнения. Паттерн, впервые проявивший себя на закате елизаветинской эпохи, обнаружился еще раз. Совсем недавно — в 1986 и 1987 годах. Самое любопытное, что впервые его обнаружили еще до нас, и сделал это писатель Сидни Шелдон. Мы лишь немного дополнили его данные.

Гарри пододвинул свое кресло и склонился над листом бумаги вместе с Гермионой. Даже вечно невозмутимый Чжун Ли проявил признаки любопытства, вглядываясь в текст. Первые же строки заставили Гарри раскрыть рот от удивления:

«Профессор астрономии Аршад Шариф — октябрь 1986 г.

Обстоятельства смерти: выехал из Лондона по направлению в Бристоль, через 60 миль пути остановился и повесился на придорожном дереве.

Профессор астрономии Вимал Дазибай — октябрь 1986 г.

Обстоятельства смерти: бросился вниз головой с Бристольского моста в Лондоне.

Астроном-любитель и уфолог Яцек Вилюш — июнь 1987 г.

Обстоятельства смерти: упал со скалы близ трассы 95 на территории национального заповедника Кофа в Аризоне…»

— Неужели это не расследовали? — удивленно проговорил Гарри, оторвавшись от документа.

— Расследовали, конечно, — кивнул Бенджамин. — Но вы читайте дальше.

Гарри пробежался глазами про списку до конца, но закономерность стала очевидной с самого начала. Автар Синг-Гада — пропал без вести в январе 1987 года. Питер Пигегел таинственным образом погиб под колесами собственного автомобиля в феврале 1987 года. В марте того же года Дэвид Сэндс разбился насмерть в машине, врезавшись в здание кафе. В апреле погибли сразу четверо: Марк Визнер — повесился, Стюарт Гудинг — убит неизвестным преступником, Дэвид Гринхалг — упал с моста, Шани Уоренн — утопился. В мае автокатастрофа унесла жизь Майкла Бейкера. И еще — десятки имен, дат и причин смерти, среди которых преобладали самоубийства и автокатастрофы: Тревор Найт, Алистер Бэкем, Питер Ферри, Виктор Мор…

— С ума сойти! — сказал Гарри. — Что же все это значит?

— Вполне очевидно, — безучастно пожала плечами Гермиона. — Как и в период смертей в 1600 году, кто-то устраняет свидетелей… То есть людей, узнавших что-то. Какую-то тайну. Возможно, в их научных интересах тоже хватает сходства, и все они занимались исследованием комет…

— Некоторые, но далеко не все, — возразил Бенджамин. — Зато практически все они — и как раз на это обратил внимание Синди Шелдон — интересовались, гм… феноменом НЛО.

— НЛО? — удивился Гарри. — Но ведь это всего лишь…

— Да, да, я знаю, — устало проговорил Бенджамин. — Львиная доля — мистификации или ошибки наблюдения всяких самолетов, метеозондов и болидов. Заметный процент случаев, включая розуэлльский инцидент, — активность вашей чародейской братии. Кое-где наследили мои ребята. Но факт остается фактом: интерес к НЛО в среде профессиональных астрономов, похоже, опасен для здоровья и ведет к преждевременной смерти.

— Что общего между кометами и НЛО? — озадаченно произнесла Гермиона.

— Выдвигать гипотезы — это уже по вашей части, мисс Грейнджер, — развел руками Бенджамин. — Мои сотрудники тоже пытаются расследовать это дело, но, боюсь, они всего лишь хорошие специалисты по анализу данных. Чтобы свести воедино весь этот массив фактов, требуется нечто большее.

Гермиона не ответила, только покачала головой. Вглядевшись в ее лицо, Гарри увидел то, чего не замечал ранее. Потерянность — точнее не описать ее взгляд, направленный в никуда. Наверное, Бенджамин тоже обратил внимание на ее состояние, но в отличие от Гарри, он не догадывался о причинах, поэтому после короткой паузы продолжил:

— Вы можете гостить у меня, сколько пожелаете. Но если хотите, я верну вас в Хогвартс хоть сейчас.

— Наверное, лучше вернуться сейчас, — кивнул Гарри. — Профессор Дамблдор будет беспокоиться…

— Лучше в Лондон, — неожиданно проговорила Гермиона. — Я могу и одна.

Гарри от удивления даже не сразу нашелся что сказать.

— Одну я тебя не отпущу, — проговорил он наконец. — Но что тебе понадобилось в Лондоне? У тебя появились идеи?..

— Да какие там идеи! — отмахнулась Гермиона и порывисто встала. Подойдя к окну, она долго смотрела на светлеющий горизонт над черным полотном леса, а потом тихо сказала: — Я хочу увидеть родителей.

— Гермиона, но ты же… — начал было Гарри, но осекся. — Они ведь не знают…

— Я два года их не видела. Если нам всем конец, я хочу увидеть их еще раз.

Бровь Бенджамина поползла вверх.

— Что это с вами, мисс Грейнджер? Раньше я не замечал за вами такого пессимизма.

— Это не пессимизм. Я просто хочу увидеть родителей, а потом… А потом я продолжу работу. Вот и все. И не надо вертолета на этот раз. Я сама.

— Мы, — напомнил Гарри. — Ли, ты ведь с нами?

— Мы, — кивнула Гермиона и слабо улыбнулась. — Дай руку, Гарри.

* * *

Раннее утро в Хампстед-Гарден-Саберб было тихим, туманным и холодным. Заполнившую все серую мглу прорезали темные очертания двухэтажных домов, и в первое мгновение Гарри подумал, что трансгрессия закинула их куда-то много дальше Лондона. Чжун Ли, появившийся из ниоткуда мгновением позже, казался еще более удивленным — должно быть, в Китае ему не доводилось видеть таких туманов. Гарри даже засомневался, что они смогут найти нужный адрес при такой видимости, но Гермиона безошибочно взяла направление, и через минуту они уже стояли у крыльца небольшого кирпичного дома. На втором этаже одиноко светилось окно — уютным желтоватым светом, отчего погода снаружи казалась еще более промозглой.

— Я пойду одна, — сглотнув, проговорила Гермиона. — Простите, ребята. Я недолго.

Гарри, проглотив обиду, кивнул и спросил:

— Что ты им скажешь?

— Что выполняю поручение по доставке артефактов для Хогвартса и решила заглянуть к ним. Не волнуйся. Что-нибудь придумаю.

Вспомнив их провальную встречу с Почти-безголовым-Ником, Гарри многозначительно хмыкнул, но спорить не стал. В конце концов, это ее родители. Для них она отправилась в Хогвартс совсем недавно, а не два года назад, и внезапный утренний визит дочери — событие удивительное, но не слишком.

— Ладно, — сказал он наконец. — Мы с Ли пока что посидим где-нибудь поблизости. Если что, звони.

Она кивнула, развернулась и взошла на крыльцо, подняла руку, чтобы нажать кнопку звонка, но так и застыла, не решаясь. Обернувшись, она сделала несчастное лицо, и Гарри за локоть потащил Ли к дороге. Уже боковым зрением он увидел, как Гермиона собралась с духом и вдавила кнопку.

Свернув на тротуар, они прошагали несколько футов вдоль улицы, пока не наткнулись на резную скамейку под навесом. Последнее оказалось как нельзя кстати — поверхность скамьи осталась сухой, несмотря на прошедший дождь. Гарри присел и похлопал ладонью рядом с собой.

— Садись, Ли. Гермиона сказала, что скоро вернется, но я знаю, как это бывает. Часа два мы тут проторчим.

Чжун Ли занял предложенное место и после короткого молчания заметил:

— Она кажется расстроенной.

— Это из-за того, что я рассказал ей тогда в церкви. Из-за пророчеств.

Ли кивнул, так ничего не ответив, и Гарри продолжил:

— Я и сам, честно говоря… сломан. Наверное, профессор Дамблдор был прав. Нельзя людям рассказывать такие вещи. Теперь, что бы я ни делал, меня не отпускает мысль, что все это тщетно. Как бы мы ни пытались, мы проиграем.

— Ты не можешь знать этого, Гарри.

— Но ведь пророчества…

— Пророчества опасны. Самая большая опасность — то, что их воспринимают слишком всерьез. Слишком буквально. Слушают о том, что случится в будущем, забывая о главном. Образ неотвратимого будущего слишком многим затмевает разум.

— Но они действительно всегда исполняются, тем или иным способом!

Чжун Ли снова кивнул и проговорил:

— Ты когда-нибудь слышал о великом маге по имени Сюй Фу?

— Никогда.

— Он служил при дворе первого императора, Цинь Ши Хуанди. Император жаждал жить вечно — быть может, не только из страха смерти, но и опасаясь распада своей империи впоследствии. Не раз он встречался с магами и алхимиками в поисках эликсира бессмертия, но каждый раз его ждала неудача. В лучшем случае очередной маг честно, не боясь императорского гнева, говорил, что не знает средства для вечной жизни — и Сюй Фу был в их числе. В худшем ему приходилось иметь дело с лжецами и шарлатанами. В конце концов кто-то из магов обмолвился о горе Пэнлай, которая высится в Восточном море — на ее вершине живут бессмертные, владеющие секретом вечной жизни. Тогда позвал Цинь к себе Сюй Фу и приказал отправиться с экспедицией в поисках этой горы.

Смутился Сюй Фу, ибо знал правду: на склоне Пэнлай располагалась школа Юнь-Бао, в которой некогда учился и сам чародей, а единственной бессмертной там была только великая Гуаньинь, да и она давно покинула те места. Но не стал маг перечить императору, а снарядил флот и отправился в нужном направлении. Глаза простых смертных не могут увидеть Пэнлай, защищенный могущественными чарами, поэтому по приказу Сюй Фу флот остановился, а сам маг отправился ко входу в Юнь-Бао при помощи магии Пустоты, которой мастерски владел. Там его уже ждали несколько шэньши — прежних его учителей, потому что незадолго до прибытия Сюй Фу главный из них, имевший дар прорицания, произнес пророчество. «Придет маг Первого Императора, — говорилось в нем, — желая постичь секрет вечной жизни для своего повелителя, но бесплодны будут его поиски. Великого императора ждет скорая смерть, а его мага — вечное изгнание».

Страшно огорчился Сюй Фу, и в печали приехал ко двору императора, сообщив ужасные новости — только не сказал, где и от кого он в действительности услышал пророчество. Цинь Ши Хуанди пришел в ярость и едва не казнил чародея. Но потом, успокоившись, приказал Сюй Фу, несмотря на пророчество, снова отправляться на поиски и не возвращаться до тех пор, пока эликсир бессмертия не будет найден. Чародею ничего не оставалось, кроме как снова во главе флота отправиться в заведомо обреченное путешествие. Вскоре после его отплытия императора посетил алхимик, уверявший, что знает и может продать рецепт чудесного эликсира. Через неделю он преподнес императору зелье, отведав которое, император умер в мучениях, ибо это был смертельный яд, а тот алхимик — подосланный врагами убийца.

Сюй Фу ничего не знал об этом и, повинуясь приказу императора, продолжал плыть, пока на горизонте не показался берег неизведанной тогда земли. Зная, что уже никогда не вернется в Поднебесную, он приказал разгрузить корабли и построить поселение. Это был первый город на берегах Японии, а сам Сюй Фу стал его правителем и правил долго и мудро. Благодаря ему дикие племена, обитавшие в тех местах, смогли постичь знания, искусства и ремесла Китая. Когда же годы жизни старого чародея подошли к концу, снова снарядил он несколько кораблей и с группой своих учеников-магов отправился на отдаленный остров, Минами Иводзима, где заложил первую японскую школу магии, ныне называемую Махотокоро.

— Впечатляющая история, — сказал Гарри, когда Ли умолк. — Но если ты хотел приободрить меня таким образом, то нужно было рассказать что-то еще.

— Разве? — улыбнулся Ли.

Словно в ответ ему, из-за крыши ближайшего дома сквозь плотную завесу тумана пробился луч солнца — неожиданно яркий и жгучий. Гарри сощурился и прикрыл глаза ладонью.

— А разве не так? — проговорил он. — Пророчество сбылось до последней буквы, как всегда и бывает. Император Цинь умер от яда, а Сюй Фу отправился в изгнание. Если и есть мораль в этой истории, то она невеселая. Как ни дергайся, как ни старайся, а напророченного тебе не избежать.

Чжун Ли, все еще безмятежно улыбаясь, покачал головой и сказал:

— Мораль этой истории совсем в другом, Гарри. Чего бы ты ни ждал от будущего, плохого или хорошего, оно все равно удивит тебя. Поэтому делай, что должен, и оставь Небесам решать, каким оно будет. Сюй Фу получил вечное изгнание, но прожил хорошую жизнь — лучше, чем мог бы при дворе императора.

— Какую жизнь мы сможем прожить, если потерпим неудачу и Врата в Атлантиду распахнутся настежь?

— Не знаю. Но одно могу сказать точно: будущее удивит нас всех, и не единожды.

— О чародеи вышние небес, — пробормотал Гарри, прислушиваясь к быстрым шагам за навесом.

— Что, прости?

— Это строчка из «Генриха III», — наконец-то смог выдавить себя улыбку Гарри. — Там как раз об этом. «О чародеи вышние небес, что вы творите с нами…». Черт, забыл, как там дальше.

Солнце быстро поднималось над крышами, и от его жара туман таял, становился все прозрачней, а окружающий пейзаж утрачивал покров таинственности, обращаясь заурядным сонным райончиком Лондона с аккуратными двухэтажными домами, пустыми улицами и все еще мокрым асфальтом.

Приближавшиеся шаги стихли, и под навес заглянула Гермиона. Ее подавленное настроение вроде бы прошло. Во всяком случае, взгляд уже не казался поникшим, а на губах блуждала слабая, но все же улыбка. Если такой эффект на нее возымел краткий визит к родителям, то он определенно стоил того.

— Как все прошло? — осторожно спросил Гарри.

— Замечательно. И они не догадались… Или сделали вид. Я даже не подозревала, насколько мне… не хватало их. Еще два года назад я смирилась с тем, что у меня больше нет родителей, а теперь… Она отвела взгляд и быстро утерла набежавшую слезу. — Надо продолжать расследование. У нас мало времени.

— Значит, возвращаемся в Хогвартс?

— Ну уж нет! Во всяком случае, не сейчас.

— Почему? Там же библиотека и все условия для спокойной работы. И безопасно…

— Потому что мы уже сделали все, что можно было сделать, не выходя из дома. Все, Гарри. Одних только книг уже недостаточно. Я… я поняла, почему нам не удается разгадать ребус.

— Нужен какой-то ключ?

— В каком-то смысле. Мы все время забываем о том, что «Гамлет» — не какой-то текст. Это пьеса, а я по-прежнему пытаюсь применять к нему тот же подход, какой помог нам раскрыть тайну «Фауста». Это неправильно. Слова персонажей — лишь часть загадки. Не менее важна и другая часть — то, что зрители видят во время представления… Я потом расскажу подробней. Есть одна идея.

— Но где мы будем жить?

— В Нейтив Банксайд.

— Где-где? — спросил Гарри, поднявшись со скамьи. — Это на Косой Аллее?

— Нет, это четырехзвездочный отель в центре, в двух шагах от Анкор Террас. Нашла путеводитель дома. — Она помахала сложенным вчетверо потрепанным буклетом.

Окончательно сбитый с толку Гарри поднял руки, будто защищаясь.

— Подожди, Гермиона. Я ничего не понимаю. При чем тут Анкор Террас? Зачем нам этот отель?

— Ну, вполне очевидно. Анкор Террас был построен точно над руинами театра «Глобус», в котором состоялась премьера «Гамлета». А недалеко от того места, если помнишь, сейчас возводится точная копия шекспировского театра — на нее тоже было бы любопытно взглянуть.

— И что же, ты хочешь заниматься там раскопками? Наверняка все интересное уже нашли за столько-то лет.

— А вот и нет, не нашли. На территории театра не было никаких раскопок. Анкор Террас — историческое здание, и никто не позволил бы рушить его даже ради театра самого Шекспира. То, что осталось в земле, до сих пор лежит в ней. Так что что я уже забронировала два номера в Нейтив Банксайд.

— Два? — нахмурился Гарри.

— Ну да. Ли составит нам компанию, верно? Второй номер — для него.

— Наверное, это довольно дорого… — растерянно пробормотал Гарри, чувствуя себя слегка ошалевшим от неуемной энергии Гермионы.

— Ну, уж это не проблема, — улыбнулась она, доставая из кармана кредитку Бенджамина. — Ли, тебя устроит Премиум люкс?

* * *

Гарри проснулся далеко за полдень. Вопреки ожиданиям, голова после ужасной бессонной ночи не казалась тяжелой: тишина и комфорт их номера творили чудеса, полностью отрабатывая несусветную цену. И ладно бы еще цену: заселить несовершеннолетних в отдельный номер администратор, даже сонный поутру, наотрез отказывался, и свое мнение изменил только после хорошей порции Конфундуса.

Через балконное окно виднелся неподвижный силуэт Гермионы — она в задумчивости смотрела вниз на улицу, опершись о резное ограждение. Потянувшись и хрустнув половиной костей скелета, Гарри выбрался из-под мягкого одеяла и направился в ванную. Когда через пять минут он вышел на балкон, Гермиона с рассеянной улыбкой пожелала ему доброго утра, но сразу же погрузилась в себя. Гарри молча встал рядом: когда Гермиона обдумывает задачу, лучше бы ее лишний раз не беспокоить. Его хватило ровно на пять минут созерцания заурядных лондонских строений, после чего он сдался и заговорил первым:

— У тебя уже есть план?

Она отреагировала не сразу, но ответила без тени раздражения:

— Сложно строить планы, ничего толком не зная. Но кое-что проверить мы можем. Теперь мы владеем отличной подсказкой — тем самым сонетом из могилы.

Он кивнул и, подобравшись ближе, нежно обнял ее за талию.

— Я как раз хотел спросить, что имел в виду Шекспир… если это действительно был он.

Гермиона опустила голову на его плечо и сказала:

— Без сомнения, это его стиль. И, в общем, ничего особенно загадочного в этом стихотворении нет, несмотря на все его метафоры. Шекспир слал проклятие врагу — отчего-то он был уверен, что именно враг полезет в эту фальшивую могилу. Конечно, он хотел, чтобы прочитавший все понял — за секунды до страшной гибели.

— Шекспир, очевидно, называет фениксами каких-то людей, — проговорил Гарри, нахмурясь, — однако я не уверен…

Со стороны входной двери послышался мелодичный звонок. Гарри и Гермиона, переглянувшись, покинули балкон. Гермиона молча протянула ладонь к прикроватной тумбе, и лежащая там палочка прыгнула ей в руку. Гарри все понял без слов и, подняв палочку, бесшумно шагнул к двери.

— Протего! — шепнул он и резко распахнул дверь.

— Доброе утро! — сказал стоявший на пороге Чжун Ли и смущенно улыбнулся. — Я не слишком рано?

Гарри выдохнул, снял защиту и сказал с нервным смешком:

— Четвертый час уже!

— Хорошо, что ты пришел, Ли, — серьезно сказала Гермиона. — Мы как раз обсуждаем содержание сонета… того, про трех фениксов. Думаю, тебе тоже будет интересно.

Они разместились на стульях вокруг приземистого журнального столика. Гермиона сделала глоток «Рубикона», который отыскала в мини-баре и сказала:

— Так вот, Гарри, речь в стихотворении определенно идет о членах Ордена Феникса — хорошо, что Дамблдор рассказал нам о своих предках. И первым фениксом Шекспир, полагаю, называет королеву Елизавету I. Не только из уважения — в стихотворении говорится об этом прямым текстом. «Был первый феникс властью облечен — сгорел дотла под пляшущей звездой».

— Что за «пляшущая звезда»? — спросил Гарри.

— Не знаю. Может быть, речь о той самой сверхновой или о комете, но тогда при чем тут какие-то пляски? Надеюсь, со временем мы это выясним. Однако так или иначе, эта звезда имеет какое-то отношение к смерти королевы. Конечно, она правила до шестидесяти девяти лет, и, как считают, спокойно умерла от старости… Но маглы, увы, редко способны распознать гибель от смертельного проклятия. Между тем смерти королевы предшествовала тяжелая депрессия, и, еще одна интересная деталь… Перед смертью Елизавета распорядилась не бальзамировать ее тело при погребении — вопреки обычаю.

— Она не объяснила почему? — полюбопытствовал Ли.

— Если и объяснила, то мне об этом ничего не известно, — пожала плечами Гермиона. — Однако мы сталкиваемся уже со вторыми похоронами, проведенными вопреки традициям. Не странно ли?

— Странно, — согласился Гарри. — А второй феникс — кто он, по-твоему?

— Очевидно, Джон Гелиантус Дамблдор собственной персоной.

— Как-то не очень очевидно, — засомневался Гарри. — Почему именно он? В Ордене Феникса могло быть много чародеев.

— Это не какой-то там чародей. «Второй — мудрец, друг ангелам», помнишь? Джон Ди известен своими попытками говорить с ангелами, работами в области енохианской магии — а мы с тобой отлично знаем, что собой представляет магия, гм, «ангелов».

— Он действительно говорил с Гуаньинь? — удивился Ли.

— Не знаю, — покачала головой Гермиона. — Но это возможно. Вся эта история как-то завязана на Банд-Дарваджа, но откуда это стало известно в конечном счете, если не от нее? Вряд ли Ши Хэн бегал по елизаветинскому Лондону, направо и налево рассказывая о том, что владеет порталом в Атлантиду. Так или иначе, Шекспир обвиняет в смерти Джона Ди своего врага, и, полагаю, все мы понимаем, кто этот враг. Ши Хэн. Именно его Шекспир хотел заманить в ловушку и навсегда уничтожить. Это было настолько важным, что он рискнул жизнями тех, кто здесь вообще ни при чем.

Перед глазами Гарри возник образ охваченного адским пламенем Педро, и он содрогнулся. Нужно быть редкостным негодяем, чтобы обречь на такую смерть невинного человека, пусть даже и оставив ему предупреждение. Или… Или считать уничтожение врага чем-то абсолютно необходимым, тем, за что никакая цена не будет слишком высока.

— Кто же тогда третий? — негромко спросил он.

— И здесь тоже нет никакой загадки, — сказала Гермиона. — Он был одним из тех астрономов, погибших в 1600 году. Точнее, нет, не астрономом — он никогда профессионально не занимался астрономией, поэтому я и забыла включить его в список. Но он интересовался звездами, а его гениальные выводы о структуре и природе Вселенной во многом превзошли даже достижения Коперника, Браге и Кеплера.

— О ком ты говоришь? — нахмурился Гарри.

— «А третий — стихотворец и монах, с далеких звезд сорвавший тьмы покров. Он духом — там, в бесчисленных мирах, огонь познав на площади цветов», — процитировала Гермиона. — 17 февраля 1600 года в Риме, на Кампо де Фьори, называемой также Площадью Цветов, по приговору Святой инквизиции был сожжен заживо монах доминиканского ордена, философ, поэт и талантливый чародей Джордано Бруно. Тот, кто учил о множественности миров, о том, что звезды — очень далекие солнца, о том, что…

— Джордано Бруно! — воскликнул Гарри, вскочив со своего места. — Но как же… Это же в Риме, далеко и отсюда, и от Праги.

— Верно. Однако он бывал в Праге, где даже прочел курс лекций о природе и видах магического искусства. А главное, Джордано Бруно долгое время жил и работал в Лондоне и Оксфорде. О его знакомстве с Уильямом Шекспиром хорошо известно, и считается, что образ мага Просперо в «Буре» списан Шекспиром именно с Бруно. Все сходится, Гарри. Мы дорого заплатили за эту находку в могиле, но теперь понятней, куда двигаться дальше, даже если… даже если аномалия с пророчествами говорит о том, что мы потерпим неудачу в конечном итоге.

При последних словах ее лицо омрачилось, но совсем чуть-чуть — не сравнить с той подавленностью, которую Гарри видел до ее визита к родителям.

— Мы попытаемся проследить, что делал Джордано Бруно в Лондоне, с кем встречался и где любил бывать, — продолжала Гермиона. — Это одно направление поисков. Второе — понять, как выглядела постановка «Гамлета» в елизаветинскую эпоху, чтобы разглядеть в ней знаки, которые нельзя увидеть, просто читая текст.

— Гермиона, — покачал головой Гарри, — я говорил, что ты потрясающая?

Она покраснела — его искренние комплименты всегда смущали ее — и с улыбкой опустила глаза.

— Это еще не все, — тихо сказала она. — Главный персонаж в этом сонете — не Джордано Бруно, а тот, кому обращено послание. «Спектакль окончен, зверь среди людей. Ты в западне, и нет пути назад: теперь, антихрист, маг и лицедей, три феникса тебя отправят в ад». Понимаешь, Гарри? Если речь и впрямь идет про Ши Хэна, то нам известно, что он владеет могущественной магией. И вполне естественно в семнадцатом столетии назвать страшного врага антихристом. Но почему «лицедей»?

— Он умеет менять облик?

— Возможно. А может, и не только это. «Спектакль окончен»… Гарри, я думаю, что Шекспир лично знал его. Это кажется безумием, но… — Она запнулась, сделала глубокий вдох и выпалила: — Мне кажется, Ши Хэн был одним из актеров, игравших в «Глобусе». Представляешь? Передать тайное сообщение устами своего врага. Быть может, именно Ши Хэн, не зная того, со сцены произнес ту самую ключевую фразу, которую должен был услышать Тихо Браге. Ши Хэн очень умен — Бенджамин сказал, что вся его организация не силах противостоять ему. Но Шекспир был гением. Он играл на равных и, вероятно, был близок к победе. Если бы только Тихо Браге смог тогда поехать в Лондон…

При словах Гермионы в голове Гарри будто что-то щелкнуло, и он с трудом удержался от торжествующего возгласа.

— Сцена! — проговорил он. — Гермиона, ты права тысячу раз. Организация Ши Хэна называется «Сценой» не просто так.

— Именно, — кивнула она. — Театр давал ему возможность ежедневно, не вызывая подозрений, встречаться с людьми из любого социального слоя: от городской черни до самой королевы. Его организация, взяв начало в Темном братстве, получила вторую жизнь на театральной сцене. Там она росла, проникала во власть и завладевала умами. И пока Ши Хэн обращал людей в своих марионеток, великий драматург смог обратить марионеткой его самого.

— Наверное, Ши Хэн был в гневе, узнав о том, что его перехитрили, — сказал молчавший до сих пор Чжун Ли.

— Не потому ли Шекспиру пришлось инсценировать смерть, установив западню в собственной могиле? — кивнула Гермиона.

— Если это так, — задумчиво произнес Гарри, — имеет ли значение, кого именно играл Ши Хэн в «Гамлете»?

— Конечно. Он не мог играть тень отца Гамлета — эта роль принадлежала самому Шекспиру. Не мог быть и принцем Гамлетом, которого играл Ричард Бербедж. Но о личности прочих актеров можно только догадываться. Ши Хэн мог играть кого угодно — включая Офелию и Гертруду, потому что женские роли в елизаветинском театре исполняли мужчины. И если мы узнаем, какова была его роль, это может многое сказать о смысле сообщения. Не заставил ли его Шекспир признаться во всем прямо со сцены? Это было бы потрясающей, гениальной иронией, достойной Шекспира.

— Здорово, — прошептал Гарри в наступившем молчании. — Так каков же наш следующий шаг?

— Я предлагаю первым делом посетить театр «Глобус», — улыбнулась Гермиона.

Солнце Сумрака не могло сравниться с привычным земным солнцем по яркости, но по-прежнему слепило. Приближающуюся тушу гигантского червя Квиррелл скорей чувствовал, нежели видел в этих беспощадных лучах, многократно преломляющихся в каплях пота и крови на ресницах. Внутри что-то сжималось, словно невидимый великан просунул грубую пятерню ему в грудную клетку и принялся медленно сдавливать легкие и желудок, отчего дышать становилось тяжелее и к горлу гадкой волной ползла тошнота.

Еще одна вспышка — это рванувшаяся наперерез монстру «Неясыть» открыла огонь в надежде сбить червя с курса. Бешеный рев, в котором слышалось больше злобы, чем боли, ответная психокинетическая волна — и вертолет, потеряв управление и беспорядочно вращаясь, понесся к земле. Марси… Только бы с ней все было в порядке. Но в порядке не будет. Просвещенная Штейн права в конце концов: можно бороться с превосходящими силами долго, оттягивать неминуемое поражение и гибель, но рано или поздно ты сломаешься, и тогда слепая, бездумная мощь сотрет тебя из реальности. Вот эта мощь, ее высшее олицетворение — черный исполин, концентрированная ярость и разрушение.

Квиррелл умел держать удар и знал вкус поражения. Достаточно сойтись один на один с более сильным и опытным противником — и вот ты уже лежишь на жестком настиле, глотая пыль, а твои конечности, обездвиженные ударом заклинания, едва отзываются на сигналы мозга. Но в дуэльном клубе ты в конце концов приходишь в себя, поднимаешься и пытаешься снова. Здесь же…

Здесь второй попытки не будет. Квиррелл судорожно вдохнул, сжал зубы и приготовился. Он уже не сможет создать щит, способный остановить или хотя бы отбросить в сторону тварь. Но, приняв удар на себя, он все еще в силах нанести тяжелое проникающее ранение — мгновенный топологический разлом, который искалечит то, что заменяет червю нервную систему, убив заодно и самого Квиррелла. Тогда у Марси и Леманна будет шанс, если они пережили падение. Может быть. Нужно лишь дождаться момента, когда червь подлетит ближе… еще ближе.

Темная громадина заслонила солнце, и Квиррелл протянул в пространство пальцы разума, приводя в движение подготовленный квантовый граф. Золотые нити сопротивлялись, норовили вернуться в исходное положение — он почти исчерпал свои силы, до предела выжженные стимулятором Кох. Главное — сохранять спокойствие и продолжать. Он справится. Еще немного… Сейчас!

Гигантское тело червя исчезло. Не растворилось в воздухе, а мгновенно перестало существовать. Слепящий диск солнца яростно вспыхнул, разрушая без остатка родопсин в сетчатке, небеса засияли голубым огнем, и Квиррелл, зажмурившись, со стоном уронил голову на песок. Свершилось. Остров Плачущей Матери вышел из Сумрака, оставив небесного монстра на той стороне. Они смогли.

Отчаянная попытка встать оказалась неудачной — на грудь будто положили стокилограммовую бетонную плиту. Все, на что его хватило, — это протянуть руку и коснуться плеча лежавшей ничком Зельды.

— Просвещенная, — хрипло позвал он. — Очнитесь! У нас получилось. Остров…

В голове зашумело, и красные круги перед глазами рассыпались цветными искрами. Сквозь них все еще просматривались золотые нити квантового графа, но они меркли, растворялись в облаке тьмы, которая медленно принимала очертания человеческого лица. Что-то прикоснулось к его сознанию, и память немедленно посыпалась разрозненными фрагментами. В их беспорядочной скачке оставалось все меньше от Квиррелла, и на смену ему пришел тот, кто когда-то носил ныне забытое имя.

* * *

Атуули-Ан стоял в просторном полутемном зале с багряными стенами. Единственным источником света был округлый витраж все тех же багряных тонов в самом центре сводчатого потолка. Под ним, в солнечных лучах, не касаясь каменного пола, неподвижно парила женщина в свободном золотистом одеянии, глядя перед собой остановившимся взглядом черных глаз — жутким до одури, как и всегда. Мало кто может без содрогания выдержать взгляд любой из Великих, но эти глаза — в разы страшнее прочих. Говорят, само Черное Солнце смотрит на мир людей из ее глазниц.

— Мать Азазель, — прошептал Атуули-Ан, опустив голову.

Его радовала эта продиктованная этикетом возможность избежать зрительного контакта. Он намеренно затянул ритуал приветствия и медленно воздел руки над головой.

— Я приветствую тебя, дитя, — проговорила Великая и мягко опустилась на пол. — С чем ты пожаловал ко мне на этот раз?

— Прошу простить мне мою дерзость, — осторожно начал Атуули-Ан. — Я всего лишь выполняю Твое повеление, отдавая все силы познанию реальности и поиску новых путей…

— Я знаю, — остановила его Азазель одним жестом и шагнула навстречу, приблизив смуглое лицо, столь похожее на лица жителей пустыни. — О чем ты хочешь попросить меня?

— Мне нужен Прах, — выдохнул он, невольно сжавшись, как в ожидании удара. — Гораздо больше, чем у меня есть. Каждый из моих экспериментов расходует немалое количество, а впереди еще сотни попыток.

Великие Матери никогда не убивали людей, никогда не угрожали и уж точно никогда, никогда не выходили из себя. За всю свою долгую жизнь Атуули-Ан не слышал, чтобы Азазель или любая из ее сестер гневалась на кого бы то ни было. Скорей всего, они вообще не знали этого чувства. Так и должно быть, если они пришли из иного, более совершенного мира, в котором нет места низким человеческим страстям. И все же он так и не отучился испытывать страх и трепет перед ними за все бесчисленные годы служения Великим.

— Понимаю, — кивнула Азазель, — и уважаю твое желание. Хотеть больше, чем имеешь, — в природе человека.

Она сделала паузу и наконец-то отвела свой кошмарный взгляд в сторону.

— Однако наши возможности не беспредельны, — сказала она наконец, — что бы ни думали о нас твои подданные. Мы не богини. Мы не создаем Прах из ничего, и производство его требует времени. Сестра Аракиэль с Алого острова присылает нам все, что удается создать. Завтра она явится в Атуули, и ты сможешь спросить ее, но уверяю тебя, дитя, иного ответа ты не получишь. Слишком много Праха требуется для иных нужд, в том числе и для спасения жизней. Тебе придется подождать, пока не накопится нужное количество.

— Но… Я думал, что если Ты позволишь…

Он запнулся, и Азазель хранила молчание, безмятежно ожидая продолжения. Великие Матери не понимают намеков — или, скорей, делают вид, что не понимают, потому что в проницательности им нет равных. Если Она молчит, значит, его предложение будет отвергнуто, и пытаться нет смысла. Атуули-Ан вздохнул, склонил голову и смиренно проговорил:

— Я прошу прощения, Мать Азазель, за то, что напрасно потратил Твое время.

— Не за что извиняться, дитя. Я была рада увидеть тебя.

Ее глаза вновь обратились к нему, и Атуули-Ан, едва сдержав панику, с гулко бьющимся сердцем выскочил из Обители. Глупо было приходить к ней. Лучше бы он все сделал без спроса, и никто никогда не узнал бы о его проступке. Теперь же Азазель наверняка станет его подозревать. Но он так надеялся на понимание! Это Азазель пробудила в сердцах людей неуемную жажду познания, призвала их искать новые возможности обретения власти над мертвой материей. Кому как не ей знать, что риск — вечный спутник того, кто ищет путь в неизвестное?

Атуули-Ан быстрым шагом пересек ажурный каменный мост, соединяющий Обитель с башней Ц’ииви, и ступил на левитирующую платформу, изготовленную из черной стали — его собственное изобретение. Платформа бесшумно понеслась вниз, на дно кажущейся бездонной шахты, где располагалась его лаборатория. Он должен спешить. Мать Аракиэль, Творящая Прах, завтра будет здесь, и его эксперименты не ускользнут от ее сверхъестественного чутья. С другой стороны, хорошо, что почти все Великие Матери собрались сейчас в земле Атуули. Если эксперимент пойдет не так, их совокупных сил наверняка хватит, чтобы остановить происходящее. Жаль, что Мать Цакебе, Владычица Пустоты, так и не покинула гор Старой Земли.

Он поднял руку с раскрытой ладонью, приветствуя двух адептов Знания, в почтении склонившихся перед ним, и вошел в лабораторию. В центре ее, в клети из черной стали и орихалка неподвижно стоял голем.

— Мне нужен Прах, из которого ты состоишь, — произнес Атуули-Ан. — Отпусти форму.

— Я повинуюсь, хозяин, — прогремел голем и рассыпался горкой красной глины.

— К’аа ч’ади ц’а, — заговорил Атуули-Ан, не отрывая глаз от Праха и быстро погружаясь в Созидающую Глубину, пронизанную золотыми нитями, из которых чей-то могущественный разум в незапамятные времена соткал материю бытия. — Тхууку ч’а к’ууди…

* * *

— Квиринус! — донесся до него голос, и чужое присутствие покинуло его разум, выскользнуло, как червь. Лаборатория Атуули-Ана померкла, окуталась туманом, сквозь который проступили черные скалы острова Огигия. — Квиринус, да что с тобой?

Сестренка. Хорошо, что она жива. Он разлепил веки и сразу же зажмурился — небо Земли полыхало так, как никогда не бывает в Сумраке, — однако четыре темных силуэта отпечатались на сетчатке. Марселин, Леманн, Штейн и, вероятно, пилот второй «Неясыти». Стоят, смотрят на него — признанного мастера боевой магии, без сил валяющегося на берегу. Причем это с ним уже не впервые. Позор какой-то. Ему на лоб легла прохладная ладонь Марси, и отчего-то сразу стало легче.

— Со мной все хорошо, — как можно тверже проговорил он. — Просто пообщался немного с… предками.

— Конечно, с вами все хорошо, просвещенный Квиррелл, — с оттенком язвительности проговорилл Леманн, — после такого-то количества препаратов. Но еще час назад мы, признаться, думали, что все кончено. Что за дряни вы успели наглотаться?

— Стимулятор просвещенной Кох, что-то из ее недавних разработок. Состав мне неизвестен.

— Эта дрянь для статической трансфигурации нейромедиаторов на основе глины Эдема? — Леманн устало покачал головой. — Знал бы я раньше… У вас дважды сердце чуть не остановилось.

— Черт с ним. Прошел целый час, говорите? — спросил Квиррелл, приподнимаясь с мягкого матраца, должно быть, трансфигурированного, лежавшего недалеко от места падения. — Почему мы все еще на острове? Надо убираться отсюда, пока нас не унесло обратно в Сумрак.

— На самом деле прошло больше полутора часов с момента выхода, — мрачно ответила Зельда. Она уже успела привести свою внешность в относительный порядок, но по-прежнему то и дело нервно поглядывала в зеркало, которое вновь отыскала в сундуке. — Похоронили Виктора, а теперь вот думаем…

— Мы бы и рады убраться, — проворчал Леманн. — Но оба вертолета, боюсь, не подлежат восстановлению. Будь здесь просвещенный Крюгер, он бы с этим справился…

— Трансгрессия? — быстро спросил Квиррелл.

— До Туниса недалеко, — кивнул Леманн. — Вот только… вы там были, просвещенный?

— В Африке я был однажды, но только в Эфиопии, — покачал головой Квиррелл. — До нее не дотянуть.

— К сожалению, никто из нас не был, кроме Яна, нашего пилота. Но он, увы, магл, и трансгрессировать не может.

— Как насчет «крыльев»?

— Нашли один комплект в нашем вертолете. Сильно поврежден, и я бы поостерегся его использовать. Но в худшем случае один из нас может попытаться дотянуть до Туниса и оттуда связаться с магами Уагаду, хоть они нас и недолюбливают.

Квиррелл встал во весь рост и пошатнулся от приступа головокружения. Леманн небрежно взмахнул рукой, и матрац обратился куском обшивки вертолета. Марси заботливо поддержала его под руку, и Квиррелл мысленно выругался. Совсем раскис. Чтобы младшая сестра, недавно практически вернувшаяся с того света, носилась с ним, как с тяжело больным — это ни в какие ворота не лезет.

— Если других идей нет, какого черта мы ждем? — вспыхнул он. — Если бы кто-нибудь сразу отправился в Тунис, подмога уже могла бы быть здесь!

— «Крылья» повреждены…

— Да, я слышал. Но лучше рискнуть в полете, чем снова сражаться с этой тварью, вам не кажется? Поэтому…

Рация в развороченном вертолете взорвалась треском, и женский голос отчетливо проговорил по-английски с заметным акцентом:

— Вызывает «Хайше». Как слышите меня?

Квиррелл вырвался из рук Марси и переместился к вертолету. Перебравшись через фрагмент разорванного борта с острыми краями, он, тяжело дыша, плюхнулся в искореженное кресло пилота. Вызывающий использует ту же систему шифрования, а значит, это либо один из иллюминатов, либо кто-то из немногочисленных союзников. Пусть даже «союзники» — слишком громко сказано.

— Вызывает «Хайше». Как слышите? — не умолкала рация.

— Слышу вас хорошо! — рявкнул Квиррелл в микрофон. — Нам нужна экстренная эвакуация с этого острова.

— Назовите себя, — с ледяными интонациями отозвался голос.

— Просвещенный Квиринус Квиррелл, Айзентурм. Мы потерпели крушение…

— Иллюминаты? Так это ваши фокусы с пространством? Мне следовало догадаться.

— Нет, это не наши фокусы, это природная аномалия. Которая скоро всех нас прикончит, если вы не поспешите к проклятому острову!

— И снова иллюминатам нужна наша помощь, — язвительно отозвалась невидимая собеседница. — Что ж, просвещенный Квиррелл. Ждите на северном побережье. Отбой связи.

— Все слышали? — спросил Квиррелл, выбравшись из останков вертолета. — Идем на берег.

Надменный голос предполагаемой спасительницы разозлил его — сильнее, чем стоило бы в такой ситуации. Нужна помощь — подумать только! Айзентурм пытается сейчас помочь всему миру, провались он пропадом, а потому имеет полное моральное право рассчитывать на минимальное содействие.

— А кто это был? — спросила Марселин, когда они спускались к берегу по едва заметной тропе, петлявшей между нагромождений камней и покалеченных телом червя стволов деревьев.

— Полагаю, это судно, принадлежащее Юнь-Бао, — пожал плечами Квиррелл.

Он уже более или менее крепко держался на ногах, и приступы головокружения пока не возвращались. Обманываться, однако, не следовало: он еще получит свое после долгих дней на стимуляторах и зельях. Надо бы как следует выспаться при первой же возможности, иначе есть риск свалиться в самый неподходящий момент.

— Не знала, что у них есть свой флот, — заметила Зельда, к которой тоже вернулись силы и уверенность в себе. — Рискуют тем, что их обнаружат.

Они выбрались из густых зарослей на склоне, где из-под наваленных камней и песка еще высились руины чего-то похожего на сторожевую башню. Прибой шумно окатывал прибрежные скалы, оставляя на блестящей черной поверхности быстро исчезающие хлопья пены и рваные нити водорослей.

— Северный берег, — проговорил Квиррелл. — Но никаких кораблей я что-то не вижу.

Марселин, увязая в песке, подбежала к самой линии прилива и вгляделась в водный простор, укрытый легкой пеленой тумана. Квиррелл переместился на вершину высившейся из воды уродливой скалы и медленно обвел взглядом горизонт. Ничего. Чертыхнувшись, он спустился на берег, к сестре, и сказал:

— Придется ждать. Возможно, они дальше, чем…

Море в сотне футов от них вспучилось и забурлило. Что-то выскользнуло из глубины на поверхность — что-то по-настоящему огромное, — и вода с шипением обрушилась с невидимого тела вниз. Когда поднятая волна достигла берега, окатив Квиррелла и Марси по пояс, невидимый объект замерцал, и сквозь прозрачные потеки проступил холодный блеск металла.

— Как видите, просвещенная Штейн, — обернулся к Зельде Квиррелл, — не так уж они и рискуют. Юнь-Бао использует подводный флот.

Верхняя часть корпуса с нанесенной на ней парой рельефных иероглифов дрогнула, металлическая обшивка с лязгом раздалась в стороны, открывая темный провал, откуда немедленно поднялась широкая платформа. На платформе стояла женщина в развевавшейся на ветру алой мантии, на которой Квиррелл, хоть и с трудом, разглядел изображение барса. Маги Юнь-Бао пришли на помощь.

Зельда Штейн и Конрад Леманн, не сговариваясь, переместились на платформу вместе с Яном.

— Квиринус, я не уверена, что смогу… — проговорила Марси.

Не дослушав, он взял сестру за руку, и через мгновение они стояли перед обладательницей алой мантии — невысокой худощавой женщиной, смотревшей на них в упор подозрительным, почти враждебным взглядом.

— Добрый день, шэньши, — обратился к ней Квиррелл, приветственно сложив руки и слегка поклонившись. — Я Квиринус Квиррелл. Это я отвечал на вызов.

Она не отреагировала и в молчании рассмотрела каждого из гостей — неторопливо, слово выбирала товар на прилавке. Ее взгляд немного оттаял, и она наконец-то соизволила ответить.

— Мое имя — И Сян, — сказала она. — Я капитан судна и шэньши Юнь-Бао. Добро пожаловать на борт «Хайше», почтенные иллюминаты.

Даже певучий выговор не смог скрыть язвительности, прозвучавшей в последних двух словах, и Квиррелл с любопытством посмотрел в лицо китаянки. Отчего она так настроена? И Сян ответила холодной улыбкой и не сказала больше ни слова, но вокруг судна вдруг возник купол, подобный полупроницаемому зеркалу, дрожащему, словно поверхность ртути, только намного, намного прочнее.

— Топологический барьер? — поднял бровь Квиррелл. — Мы что, пленники?

— О, ни в коем случае. Но мне приказано доставить вас любой ценой. Кое-кто из Юнь-Бао смертельно желает с вами встретиться.

Платформа задрожала и скользнула вниз, в недра подводной лодки. Края обшивки сомкнулись над их головами, и шов на мгновение вспыхнул раскаленным металлом, прежде чем исчезнуть без следа.

— Пленники мы или нет, — проговорил Квиррелл, — но я бы посоветовал как можно раньше отплыть от берега. Этот остров периодически мигрирует в Сумрак. — Заметив усмешку во взгляде собеседницы, он поспешил добавить: — Нет, это не наших рук дело.

— Если бы даже ваших, — пожала она плечами. — Мне безразлично. Эта акватория не принадлежит нам.

Негромко клацнув, платформа остановилась в обширном полутемном помещении. Немедленно после этого по периметру вспыхнули огни, и Квиррелл невольно задержал дыхание. Они находились в большом округлом холле — много шире и выше, чем позволяли видимые габариты судна. Конечно, манипуляциями с пространством обитателя Айзентурма не удивить, а чары Незримого расширения — обыденность и для обывателя Магической Британии. Но в Юнь-Бао, где искусство метрической магии оттачивалось тысячелетиями, с пространством обращались, как с расходным материалом. Магия пространства превратилась для них не просто в повседневную практику, она стала образом жизни — так что невозможно было заметить, где заканчивался обыденный мир и начиналась зона действия пространственно-временных чар.

В то же время сама обстановка, внутреннее убранство судна носили отпечаток иного культурного влияния. Несмотря на имитирующие стебли бамбука опорные штанги, парящие в воздухе китайские фонарики и каллиграфические черты иероглифов на каждой из переборок, здесь просматривались и следы чуждой Юнь-Бао технологии. Во всем: в текстуре пола, выполненного из неведомого композита, в тяжеловесном орнаменте на потолке, в самих очертаниях холла, наконец.

— Лучшие судна нашего флота для нас конструируют артефакторы Пушабхасы с факультета Даккара, — сказала И Сян, перехватив его взгляд. — Как вы сами знаете, это… не вполне наша специальность.

— Индийцы, — кивнул Квиррелл. — Я так и подумал. Для чего вам этот зал? Несколько необычно для подводного судна, не находите?

— Здесь наше место отдыха и медитации, — проговорила она, проигнорировав реплику о необычности. Должно быть, ничего странного в том, чтобы иметь на подлодке филиал дворцового сада, И Сян не усматривала. — Прошу вас, присаживайтесь.

Квиррелл оглянулся на установленные поблизости резные скамьи, но предложением не воспользовался — в отличие от остальных гостей. Сама И Сян разместилась напротив и настойчиво повторила:

— Присаживайтесь, просвещенный Квиррелл. Может быть, желаете чаю?

— Мне до сих пор не очень ясен наш статус, — резковато ответил он. — Но если Юнь-Бао желает нас видеть, то наши цели совпадают. Можете сообщить им, что мы с удовольствием принимаем… приглашение.

В последнее слово Квиррелл вложил столько яда, сколько сам в себе не замечал. И Сян, не меняя выражения лица, с готовностью кивнула:

— Уже сообщили. Больше того, мы взяли курс на Порт-Саид, и скоро будем в Желтом море. В Юнь-Бао очень хотели бы вас выслушать.

— Вы собираетесь проходить Суэцкий канал? — нахмурился Леманн. — Там глубина — двадцать метров, и все забито магловскими судами!

— О, вовсе нет. Это слишком долго. Мы идем к грузовому порталу. — Встретившись глазами с их озадаченными взглядами, она торжествующе улыбнулась. — Вы тоже используете сеть порталов. Индивидуальных порталов с ограниченной пропускной способностью. Наши порталы… много больше. Их довольно сложно скрыть на суше, особенно в густонаселенных районах, поэтому наша сеть — подводная.

— Наверное, непросто заставить портал работать под водой, — ухмыльнулся Квиррелл, припомнив международный скандал с пропадавшими по вине Юнь-Бао судами и самолетами.

— Непросто, но вот как раз это — уже наша специальность, просвещенный, — с нажимом ответила И Сян, чья броня невозмутимости, похоже, все-таки дала трещину. — Конечно, проблемы бывают. Два портала — к югу от Бермудских островов и в районе Миякедзимы — одно время работали нестабильно. Но теперь это в прошлом и больше не повторится.

— О, в этом я уверен, — закивал Квиррелл с едкой улыбкой, и хозяйка застыла, вонзив в него холодный взгляд.

Квиррелл насмешливо посмотрел в ответ, и Марси, должно быть, почуяв растущее в воздухе напряжение, раскрыла рот, но ничего сказать не успела. В пяти шагах материализовался молодой мужчина в длинной серой мантии. В воздухе перед ним парили шесть дымящихся чашек из полупрозрачного белого фарфора. Не говоря ни слова, он поклонился, внимательно посмотрел на Квиррелла, сделал неуловимый жест рукой, и чашки поплыли к участникам разговора. И Сян, подавая пример, первой протянула руку.

— Чай… дорогие гости, — сказала она.

Человек в серой мантии снова поклонился и растворился в воздухе. Все это было проделано с такой непринужденностью, без попыток произвести эффект, что эффект и впрямь произвело: Квиррелл в очередной раз задумался о том, насколько метрическая магия вросла в мышление воспитанников Юнь-Бао. Поразительно. И… тревожно. Враг использует против них магию времени и пространства — главное оружие китайской школы магии. Нет ли тут связи?

— Ну а теперь, пока у нас есть время, прошу вас, — проговорила И Сян, сделав микроскопический глоток, — расскажите мне, что случилось в пара-Ингольштадте.

* * *

За время разговора И Сян так и не избавилась от толики враждебности, то и дело бросая на них прохладные, изучающие взгляды — особенно на Квиррелла. Речь ее, однако, оставалась безупречно вежливой, и в конце концов Квиррелл заключил, что их размолвка — плод традиционного предубеждения перед представителями западной культуры, от которых, чего скрывать, азиатские народы и впрямь натерпелись в свое время.

— Так, значит, шэньши Сюэ Вэйдун сказал, что это дело рук Ши Хэна, — в задумчивости проговорила она. — Интересно. Ши Хэн, безусловно, на это способен. Только как-то это на него не очень похоже. Он играет судьбами целых народов, однако никогда не стремился к уничтожению человечества, даже развязывая кровопролитные войны.

— Мы тоже задавались этим вопросом, — кивнул Квиррелл. — И совсем недавно у меня появилась гипотеза… Возможно, я знаю, на что направлены его действия.

— Ты мне не говорил! — воскликнула Марси, обратив к нему обиженный взгляд.

— Потому что я сам пока не уверен, — пожал плечами Квиррелл.

— Продолжайте, просвещенный, — по-прежнему безмятежно произнесла И Сян.

Что-то в ее взгляде насторожило Квиррелла, и он помедлил перед тем, как заговорить снова.

— Ши Хэн служит кому-то, кого считает божеством, Пань-Гу, — сказал он наконец. — Именно Пань-Гу ставит цели, о которых Ши Хэн может даже не догадываться. Если я прав насчет того, кем является это самозванное божество на самом деле…

Зельда Штейн резко повернулась к нему, глаза ее расширились.

— Вы думаете, что он…

Квиррелл кивнул.

— Видите ли, когда Атлантида погибла и была заключена в пространственный кокон, кое-кто смог пережить эту катастрофу. Кое-кто провел тысячи лет во тьме и одиночестве. Думаю, он отчаянно хочет выбраться наружу, в наш мир.

— Атуули-Ан? Но разве не пытался он спасти нас от этих тварей? — спросила Зельда.

— Он так сказал, — кивнул Квиррелл. — Но он — тот, кто столетиями, если не дольше, манипулировал народами, стравливая их друг с другом, и ложь для него — что дыхание. Кто знает? Возможно, Ши Хэн — далеко не первый его подопечный. Возможно, Эмерик Отъявленный, похитивший Банд-Дарваджа из Шамбалы, тоже сыграл свою роль.

— Зачем? — спросила И Сян, не спуская с него глаз. — Если этот Атуули-Ан желает выбраться, проще всего — разрушить Банд-Дарваджа. Или подождать еще немного, и тогда Врата разрушатся сами. Разве не так?

— Банд-Дарваджа — артефакт, созданный самой Цакебе. Думаете, его так уж легко уничтожить? Цакебе знала, что энергия его на исходе, но Атуули-Ан видел лишь несокрушимые Врата, для уничтожения которых нужно оружие. Очень мощное оружие. Ни маги, ни маглы той эпохи не владели такой мощью.

— И что же? Разве эти странные игры с людскими жизнями помогут ему достичь своей цели? Или вы считаете, что он просто развлекался, скрашивая свое заточение?

— Ни в коем случае, — усмехнулся Квиррелл. — Вспомните, что делал Ши Хэн. Развязывал войны. Разрушал военные союзы и создавал новые. Сеял недоверие и заставлял предавать. Вскоре после его появления подошла к концу долгая зима Средневековья и началась эпоха Просвещения — безусловное благо для нас. Братство Иллюминатов было создано именно идеалами Просвещения, но горючим для лихорадки прогресса, увы, была и остается война. А в сухом остатке этого процесса — все более мощное оружие. Стравить две державы между собой — и смотреть на то, как они наперегонки изобретают новые и новые орудия разрушения… Пока не будет создано что-то способное сокрушить Врата-Которые-Закрыты.

— Думаете, ядерного оружия недостаточно?..

— Так считает Атуули-Ан — и у него, полагаю, есть на то основания.

— Очень сомнительно, просвещенный Квиррелл, — покачала головой И Сян и на этот раз отвела взгляд в сторону. — Войн хватало и до начала Нового Времени.

— Только не таких. Навсегда изменился характер войн: теперь это были войны технологий. Нашему врагу ценны не сами сражения, а именно противостояние, стимулирующее прогресс. Оттого с его появлением на сцене военные действия перебрались на территории колоний, чтобы оставить метрополии нетронутыми — и способными развиваться в военном отношении дальше. Так продолжалось, пока Айзентурм не начал подготовку к массовой эвакуации, угрожающей разрушить сложившиеся военные альянсы и объединить человечество вокруг задачи выживания.

Наступило молчание.

— Любопытная гипотеза, просвещенный Квиррелл, — сказала наконец И Сян. — Однако…

Под потолком разнесся голос, тембром напоминающий Гипертьюринг:

— Чуань даоле башисы хао менькоу.

— Мы прибыли к порталу, — сообщила И Сян, вставая со скамьи.

Она подняла руку, и рукав мантии соскользнул, открыв взглядам ажурный серебристый браслет на ее запястье. И Сян коснулась его пальцами, и обстановка холла вокруг них растворилась в темноте. Не сразу Квиррелл осознал, что их окружает сумрачный подводный пейзаж, транслируемый внутрь судна — настолько мутной оказалась вода. Уже в дюжине футов от них разглядеть что-либо Квиррелл совершенно не мог — только неясные очертания чего-то, что могло быть скалами или нагромождениями донного мусора. По курсу движения вспыхнуло световое пятно — включились мощные прожектора «Хайше». И Сян кивнула в направлении огромной кольцеобразной каменной формации.

— Портал прямо перед нами, — сказала она. — Он ведет непосредственно в Желтое море, так что через пятнадцать минут мы будем в Юнь-Бао.

Вода над порталом заискрилась и словно вскипела… на секунду. Этого хватило, чтобы Квиррелл лучше рассмотрел место, где они очутились, — на удивление пустынное, лишенное водорослей и даже самых мелких морских обитателей. В следующее мгновение все прекратилось, и перед ними по-прежнему возвышались мертвые камни без признаков каких бы то ни было чар.

— Что такое?.. — пробормотала И Сян и поднесла браслет к лицу. — Цзенме ла?

Выслушав ответ незримого собеседника, она медленно подняла взгляд на гостей.

— Только что пропала связь с Юнь-Бао, — сказала она. — И, судя по сообщениям других судов, перестала работать вся подводная сеть порталов. Просвещенный Квиррелл, кто-то очень не хочет, чтобы вы добрались до наших шэньши. Однако мы все еще можем проделать путь своим ходом и выяснить на месте, что произошло.

Квиррелл покачал головой.

— Я догадываюсь, что произошло, — сказал он. — Мы уже видели это в Ингольштадте. Вашу школу отрезали от мира. Надеюсь, что не хуже.

Глаза И Сян вспыхнули: то ли гневом, то ли отчаянием. Кровь отлила от ее лица, и без того бледного, а тонкие пальцы судорожно сжались в кулаки. Продолжалось это недолго. Она сделала глубокий вдох, через силу усмехнулась и небрежно заявила:

— Ничего. У нас есть специалисты, способные решить проблему. На самом деле, лучшие в мире специалисты.

— Тогда пусть они этим занимаются, — сказал Квиррелл. — Если им удастся, связь и сеть порталов вновь заработает. Мы со своей стороны тоже можем кое-что сделать.

— И что же вы предлагаете, просвещенный Квиррелл?

— Отправляемся на запад.

«Кромешный мрак, чудовищное место,

Где реет смерть под сводом вековым

Вместилища усопших наших предков,

Чьи кости здесь прибежище нашли».

(Уильям Шекспир, «Ромео и Джульетта»)

.

«И увидел я Ангела, сходящего с неба, который

имел ключ от бездны и большую цепь в руке своей.

Он взял дракона, змия древнего, который есть диавол

и сатана, и сковал его на тысячу лет, и низверг его

в бездну, и заключил его, и положил над ним печать,

дабы не прельщал уже народы, доколе не окончится

тысяча лет; после же сего ему должно быть

освобожденным на малое время».

(Откр. 20:1-3)

Лондон тонул. Этот процесс был мучительно медленным, растянутым на тысячелетия, но столь же неотвратимым, как закат солнца и приход зимы. Залежи глины и песка, на которых возводился город, год за годом поглощали его, засасывали в свое ненасытное чрево, чтобы на глубине в десятки футов навсегда сохранить его прошлое. Выстроенные в прошлые века дома и целые улицы под ногами ничего не подозревающих жителей и гостей Лондона продолжали свое бесконечное погружение туда, где залегают каменные плиты палеозойской эры. Над ними вырастали новые дома, и дороги, и мосты, втаптывая в землю, хороня прошлое — темное, грязное и зловонное.

Город не помнил свое прошлое и не пытался вспомнить. Лишь изредка сумрачный нижний мир соприкасался с верхним в туннелях метро, необъятной сети канализационных стоков, в склепах и катакомбах. Немногие догадывались о гигантских подземных пещерах, целых реках, которые на бессчетные мили несли холодные воды, отравленные гнилью и нечистотами. Единицы были вхожи в этот мир, но и они не могли помыслить даже о сотой доле тайн, которые навсегда ушли вниз, в сырой грунт вместе с выщербленными каменными стенами покинутых домов.

Богрод знал больше прочих — во всяком случае, так он сам полагал. Число подземных сейфов Гринготтса, соединенных многими милями переходов, давно исчислялось тысячами, но их по-прежнему не хватало. А виной тому — политика банка, не менявшаяся со дня основания. «Ваше имущество мы будем хранить вечно!» — только так, без оговорок, гордо до заносчивости. С вечностью между тем шутки плохи. Когда очередной клиент отправлялся в мир иной, содержимое его сейфа получали законные наследники — так происходило обычно. Проблемы возникали, когда наследников не было, а клиент вовремя не подумал о завещании. Запертый сейф продолжал хранить свое содержимое, и никто, кроме покойного владельца, не имел права открывать его.

Богрод терпеть не мог таких клиентов — из-за них приходилось вгрызаться в новые и новые слои породы, тянуть сотни футов рельс, накладывать кучу защитных чар на очередное хранилище и, конечно, вносить исправления в горы документов. Больше же всего он не любил одержимых темных волшебников и монахов. Особенно первых из них. Наследников, как правило, не имели ни те ни другие, но монахи хотя бы никогда не возвращались в банк через десятилетия после своей смерти.

Он прошел мимо массивной двери с выбитым на ней номером — двести четырнадцать. Отличный сейф, удобно расположенный… Но вместо того, чтобы открыть дверь, вычистить все, что там хранится, и приписать его к новому клиенту, они будут вынуждены рыть туннель в трех милях к югу отсюда, и на него, Богрода, снова навесят кучу бумажных обязанностей. Он ведь уже стар, и его утомляет даже несложная ежедневная рутина, а тут… Мало того, ярусом ниже располагаются сразу несколько таких же сейфов. Владельцы, открывшие их в конце XVI века, больше не нуждаются в хранилищах, так к чему эти глупые формальности?

С нависшего над головой массивного сталактита сорвалась ледяная капля, угодив ему за шиворот. Богрод поежился и вполголоса пробормотал проклятие. Вот еще один навеки запертый сейф неизвестного владельца — двести сороковой. На карте, которую он всегда имел при себе, были нанесены только эти безликие номера. Где-то в недрах пожелтевших гроссбухов, давно похороненных в архивах, можно найти имя владельца, но, конечно, никто никогда не станет этим заниматься. За спиной послышался шорох и стук посыпавшихся камней. Он рывком обернулся, но это лишь вагонетка, повинуясь наложенным на нее чарам, пришла в движение и понеслась в сумрак туннеля.

Пора уходить с этой работы, пока он окончательно не превратился в жалкого задерганного старикашку. Его накопления не особенно велики, но их вполне хватит, чтобы безбедно провести старость. Может быть, еще годик поработать. Или два. А уж потом — однозначно прочь. Богрод вздохнул, покачал головой и тяжело зашагал к следующему сейфу.

* * *

Театр «Глобус» казался посланцем из прошлого. Даже будничного вида ограждение и плакаты с предупреждениями о ведущихся строительных работах не могли перебить этого впечатления. Могучие стены Тауэра из кентского известняка и величественные шпили Вестминстерского аббатства, сложенные из кайенского камня, были вне времени, и эпохи проносились мимо них, лишь добавляя сколы и выщербины на грубой поверхности. Они принадлежали вечности. Но дерево — непрочное и недолговечное дерево стен «Глобуса» — носило отпечаток столетия, в котором был построен его двойник. Послание из прошлого следовало искать здесь, в здании, ставшем памятником мимолетности человеческих свершений.

— Оригинальный театр времен Шекспира сгорел в пожаре 1613 года, — сказала Гермиона, проскользнув за металлическое ограждение. — Это произошло во время одного из представлений. Фитиль от театральной пушки поджег декорации, и вскоре загорелось все здание. Его быстро отстроили заново, но это было уже после смерти Шекспира… Ну, то есть после предполагаемой смерти. А спустя тридцать лет театр закрыли и сравняли с землей.

— Наверное, после такого ничего не сохранилось, — покачал головой Гарри.

— Может быть, — пожала она плечами. — Однако кое-что уже удавалось найти.

— Ты ж говорила, что не было никаких раскопок!

— Их не было на месте самого «Глобуса», да. Но вот по периметру кое-какие исследования проводили. При строительстве автостоянки возле Анкор Террас были обнаружены фрагменты фундамента. Может быть, мы найдем что-нибудь интересное и под самим Анкор Террас, если сможем туда добраться.

— А что же мы надеемся найти в этой копии? — спросил Чжун Ли, до сих пор напоминавший безмолвную тень.

Гермиона взялась за ручку приоткрытой двери и улыбнулась:

— Не найти. Я просто хочу видеть то, что должен был увидеть Тихо Браге, чтобы…

Он умолкла и прислушалась. Из-за двери явственно доносились голоса: судя по интонации, какие-то люди яростно спорили.

— Строители? — прошептал Гарри. — Но ведь сегодня воскресенье!

— Тут никого не должно быть, — кивнула Гермиона. — Давай-ка подберемся поближе…

— А если нас увидят? — нахмурился Гарри, но она уже развернулась и растворилась во мраке дверного проема.

Гарри и Ли, переглянувшись, последовали за ней. Голоса стали громче, и доносились они, судя по всему, из центра здания. Гарри старался шагать как можно тише и прислушивался изо всех сил. «…Могилы роют для мертвых, а не для живых, — произнес чей-то насмешливый голос. — Что за человек будет похоронен в ней?». Он вздрогнул: слова эти были хорошо ему знакомы. «Никакой», — небрежно отозвался обладатель второго голоса. Гарри прошиб пот: это же знаменитый диалог на кладбище из «Гамлета», который он проштудировал не меньше десяти раз! Гермиона обернулась, и ошарашенное выражение ее лица в полной мере отражало чувства самого Гарри.

Не сговариваясь, они ускорили шаг и вскоре оказались у выхода в трехъярусный амфитеатр под открытым небом. В самом его центре, на прямоугольной авансцене, стояли несколько человек в костюмах елизаветинской эпохи, еще трое стояли напротив, глядя на представление.

— …Клянусь Богом, Горацио, — говорил молодой парень в черном дублете и с закрепленными на поясе ножнами шпаги, — в последнее время, по-моему, нравы так изменились, что простолюдин наступает придворному на любимую мозоль и не извиняется.

— Стоп! — рявкнул женский голос справа от них, заставив Гарри подскочить. — В чем дело?

Актеры на сцене застыли. Обернувшись на голос, Гарри увидел идущую к ним молодую женщину в джинсах и сером свитере, которую сразу не заметили в тени амфитеатра. Ее соломенного цвета волосы были небрежно собраны в пучок, придавая ей одновременно строгий и профессиональный вид.

— Так в чем дело? — спросила она, остановившись перед ними и обращаясь к Ли, сочтя его за старшего. — У нас договоренность с Маккарди на воскресенье… Погодите, вы кто вообще?

Чжун Ли замешкался и обернулся к Гарри и Гермионе. Не ожидавший допроса Гарри отступил на шаг и пробормотал:

— Да вообще-то никто…

— Мы интересуемся историей театра, — нашлась Гермиона. — Ну, вы понимаете. Изучаем наследие Шекспира, ищем все, что проливает свет на его биографию. Никак не могли дождаться завершения строительства, вот и зашли посмотреть… Извините, мы не хотели помешать. Наверное, нам лучше уйти.

Женщина преобразилась. Строгая учительница исчезла без следа, а ее место заняла улыбающаяся студентка с сияющими от энтузиазма глазами.

— Вы любите Шекспира? — промурлыкала она.

— Да, очень, — кивнул Гарри и с опаской подошел ближе.

— Тогда добро пожаловать! Зовите меня Эдит, — по-прежнему улыбаясь, проговорила она и протянула руку для рукопожатия. — Нам разрешили репетировать здесь по воскресеньям, пока театр еще строится… Только это между нами, хорошо? Мы вообще-то из Гилфордской школы. Месяц назад у моих ребят возникла идея заниматься здесь, чтобы проникнуться духом елизаветинского театра…

— Я вижу, вы ставите «Гамлета»? — спросила Гермиона, закончив с ритуалом знакомства. — Нас больше всего интересует именно эта пьеса.

— И неудивительно, — кивнула Эдит, переключившись на профессиональный тон. — Величайшая пьеса из когда-либо поставленных на сцене. Наполненная загадками снизу доверху, о сути которых можно только догадываться.

— Например? — осторожно спросила Гермиона.

— Да вот хотя бы эта сцена на кладбище… — Эдит повернусь к актерам на сцене. — Ребята, продолжаем с того же места!

Парень, игравший Гамлета, вначале замешкался, потом, глубоко вдохнув, заговорил:

«Сколько труп пролежит в земле до полного разложения?» — громко спросил он, обращаясь к одетому в серые лохмотья актеру, изображавшего могильщика. Тот оперся на лопату и беспечно проговорил: «Смотря какой труп. Теперешний мертвец еще при жизни бывает таким разложенным, что его еле успевают похоронить…»

Гарри наклонился к Гермионе и прошептал:

— Как удачно мы вошли. Даже здесь трупы и могилы.

— Тс-с-с! — шикнула на него Гермиона. — Слушай.

«…Вода, сэр, сущая беда для этих подлецов-покойников, — говорил могильщик. — Полюбуйтесь-ка на этот череп. Он пробыл в могиле двадцать три года».

«Чей это череп?» — заинтересовался Гамлет.

«Да одного придурка, не тем будь помянут, этакий он был подлец! Как по-вашему, чей?»

«Откуда мне знать?»

«Чума ему в душу, пройдохе безмозглому! Вылил мне как-то за шиворот целую бутылку рейнского!

Этот череп, сэр, Йорика, придворного шута.»

Когда Гамлет принялся декламировать свой знаменитый монолог про бедного Йорика, Эдит вновь подошла к ним и тихо произнесла:

— Вот вам и загадка. Почему двадцать три?

— Двадцать три? — недоуменно переспросил Гарри.

— Двадцать три года череп пролежал в могиле, — пояснила Эдит. — Так почему именно двадцать три?

— Может быть, это просто число? Взятое наугад.

— Уильям Шекспир и «наугад»? — усмехнулась она. — Вы, наверное, шутите. Специалисты десятилетиями спорят о личности Йорика и большинство сходятся на том, что сцена на кладбище — отсылка к человеку, умершему за двадцать три года до первой постановки, где-то в 1577 году. Есть версия, что человек этот — поэт Джордж Гаскойн, Шекспир был хорошо знаком с его творчеством…

— Вы прекрасно владеете темой, — с уважением сказала Гермиона.

— Положение обязывает, — снова расплылась в улыбке Эдит и обратилась к актерам: — Так, ребята! Пять минут отдыхаем и приступаем к сцене с Лаэртом!

Гермиона, нахмурившись, сделала несколько шагов в сторону и присела на край скамьи. Она по-прежнему смотрела на сцену, но Гарри заметил, что глаза ее приобрели знакомое отсутствующее выражение. Эдит натолкнула ее на мысль, и теперь Гермиона вплетала новую идею в узор выстроенных ранее теорий, а быть может, разрушала уже созданную картину ради написания новой. Гарри охватило нестерпимое любопытство. Ужасно хотелось сесть рядом с Гермионой и обрушить на нее град вопросов… Но нельзя. Гипотеза в стадии становления — слишком хрупкая материя, и обрушить ее сейчас — ничего не стоит.

Вместо этого Гарри повернулся к Ли и тихо спросил:

— А у вас изучают Шекспира?

Тот медленно кивнул, не сводя завороженного взгляда с происходящего на сцене.

— На курсе иностранной литературы. Вообще-то до последнего времени я был плоховато знаком с вашим драматургом. Теперь, конечно, жалею об этом. Я привык знать все относящееся к заданию, но здесь это, наверное, невозможно.

— И много у тебя было… заданий?

Чжун Ли окинул Гарри странным взглядом, помолчал и снова кивнул.

— Пожалуй, да. Достаточно. Но ни одного похожего.

Устав стоять, Гарри все же опустился на скамью рядом с Гермионой — впрочем, не слишком близко, чтобы не потревожить ее, пока она занята размышлениями. Чжун Ли продолжал стоять на прежнем месте. Его поза казалась расслабленной, но даже поверхностный взгляд позволял увидеть дремлющую внутри стальную пружину вечной готовности к действию. Как он живет с этим чувством? Гарри всегда казалось, что постоянная бдительность недостижима, и плата за нее — разрушенная нервная система и ранняя старость.

Чжун Ли был спокоен, доброжелателен и выглядел почти юношей, сколько бы лет ему ни было на самом деле, но оставался при этом смертельным оружием, всегда готовым к бою. Тайная восточная магия? Или просто образ жизни и мышления, делающие человека таким — приближающие его к той, кого они поныне почитают за богиню? Гуаньинь. Цакебе. Мать Кали. Цао Шу. Небожительница, скрывающаяся за всеми этими именами и все еще живущая где-то там, в темном мире искривленного пространства и времени. Живущая и здесь, на Земле — в своих дарах человечеству, в учениках, в самих основах порожденной ей культуры. А еще — в извечном людском страхе перед грозящими распахнуться адскими вратами. Перед концом света.

Звон театральных рапир с авансцены прервал его размышления. Последний поединок! Дуэлянты наносят друг другу смертельные раны, и Лаэрт, упав на колени, начал свой душераздирающий монолог:

«О, Гамлет, Гамлет, ты погиб! И в мире средства нет тебя спасти: на полчаса в тебе осталось жизни. В твоей руке отравленный клинок, он заострен изменой, — обратилось мое коварство на меня. Не встану я больше. Мать от яда умерла, — всему виновник он: король, король!»

Вот Лаэрт протянул дрожащую руку, указывая на застывшего с перекошенным лицом короля Клавдия, и Гарри встрепенулся. «Всему виновник он…» — не есть ли это то самое указание на личность Ши Хэна, о котором говорила Гермиона? Он обернулся к ней и, наткнувшись на встречный взгляд, понял, что не только ему в голову пришла та же мысль. Гермиона, однако, с легкой улыбкой покачала головой и прошептала:

— Понимаю, о чем ты думаешь, но нет.

— Нет?

— Не Клавдий. Клавдию-то сейчас конец, как и большинству основных героев. Думаю, герой Ши Хэна должен выжить. Гарри… Очень здорово, что мы пришли сюда. Мы нашли совсем не то, на что я надеялась, но это к лучшему. Увидеть постановку своими глазами — то, чего мне не хватало. Мне кажется… я знаю, кого играл Ши Хэн.

Король Клавдий, пронзенный отравленной рапирой принца Гамлета, обмяк на троне рядом с мертвой Гертрудой, запрокинув голову. У его ног без движения лежал Лаэрт. Гамлет, тяжело оперевшись на трон и выронив оружие, произносил свой последний монолог:

«Имей я время… Но ведь смерть — палач жестокий — отсрочек не дает… Я рассказал бы… Но нет… Я умираю… Ты в живых, Горацио, останешься… Поведай незнающим всю правду…»

— Неужели Горацио? — прошептал Гарри.

— Смотри дальше, — спокойно ответила Гермиона. — Есть кандидат получше.

Отодвинув портьеру, на сцену вышел пышно разодетый актер в сопровождении свиты. Фортинбрас, догадался Гарри. Эпизодическая — на насколько же важная! — роль. Вошедший медленно окинул взглядом сцену, заваленную погибшими, задержался на застывшем в горестном молчании Горацио и сделал шаг ему навстречу.

«О, груда мертвых тел! — низким голосом пророкотал он. — У гордой смерти какое торжество в чертогах вечных! И сколько царственных скосила жертв она одним кровавым взмахом!».

— Понимаешь? — снова прошептала Гермиона. — Тот, кто по-настоящему появляется лишь в финале, хотя его имя было известно с самого начала. Клавдий — без сомнения, злодей. Полоний — его отвратительный слуга, а Лаэрт — и вовсе марионетка. Но вот смертельные враги с обеих сторон мертвы, и на сцену выходит настоящий победитель, который забирает все.

«Печально я встречаю счастье, — мрачно продолжал вещать Фортинбрас. — Есть у меня старинные права на ваш престол; о них я заявляю!»

— Вот о чем эта история на самом деле, — продолжала Гермиона. — Вовсе не о мести и не об этическом выборе, как считали столетиями. Шекспир показывает нечто совсем иное. Самые глубокие наши чувства, самые высокие достижения обратятся в прах, и весь мир достанется тому, кто придет в конце. Он расправится с нами нашими собственными руками и унаследует Землю, на которую у него «старинные права». Ведь нет больше никакого смысла в этом персонаже, он не добавляет никакой иной идеи.

— Любопытная трактовка, — с явным интересом проговорила тихо подошедшая Эдит, которая услышала последние слова Гермионы. — Вы полагаете, что все это подстроено Фортинбрасом? Шекспир нигде не говорит об этом прямо.

— Эдит, вы как никто знаете, что настоящее искусство иносказательно, — сказала Гермиона. — Прямо говорит наука, и в этом ее ценность. Искусство действует иначе. Оно заставляет увидеть истину, показывая вымысел. Да. Я думаю, вражда Гамлета и Клавдия — лишь фон, а истинный, наиболее глубокий конфликт — между миром людей и тем, кто приходит в финале.

Эдит, широко раскрыв глаза, слушала страстную речь Гермионы, а потом растерянно проговорила:

— Это… интересно. Но кого же тогда олицетворяет Фортинбрас? Кто приходит в финале всего? Смерть?

Гермиона вдруг нахмурилась и пробормотала:

— Перворожденный…

— Простите?

— Кто знает? — быстро отозвалась Гермиона, должно быть, сообразив, что и так рассказала больше, чем следует, и поспешила свернуть обсуждение. — Я бы хотела поблагодарить вас и ваших актеров. Очень талантливые ребята. Благодаря вам я увидела то, чего не замечала в «Гамлете» раньше. Мы… наверное, пойдем.

— Всегда пожалуйста, мисс, — по-прежнему растерянно проговорила Эдит. — Кто вы такие, ребята, на самом деле?

— Мы просто любители Шекспира, — с нервной улыбкой ответила Гермиона и, взяв Гарри под руку, потащила его к выходу. — До встречи, Эдит!

— До встречи… — пробормотала та, провожая их удивленным взглядом.

Вместе с неизменно молчаливым Ли они проследовали мимо рядов скамей и вышли наружу — если слово «наружу» имеет смысл по отношению к зданию, лишенному крыши.

— Гермиона, не томи, — не выдержал Гарри, когда они выбрались за ограждение на тротуар. — Я же вижу, что ты до чего-то додумалась!

— Наверное, — с хитринкой в глазах улыбнулась она.

— И?.. Что ты там шептала про Перворожденного?

— Имя Фортинбрас — одно из имен, придуманных Шекспиром. О его смысле многие пытались догадаться, но, когда я поняла, какова его истинная роль в пьесе, мне пришло в голову заняться перестановкой букв — любимой словесной игрой Шекспира. Гарри, имя «Fortinbras» — не что иное, как анаграмма для «First Aborn». Перворожденный. Ли, тебе ведь знаком этот титул, верно?

Тот, утратив всю свою невозмутимость, ошарашенно посмотрел на Гермиону. Потом коротко кивнул и сказал:

— Конечно. Перворожденный — это Пань-гу. Тот, от чьего имени действует Ши Хэн.

Гермиона с улыбкой обернулась к Гарри.

— Так что нам удалось сдвинуться с мертвой точки. И теперь нам определенно стоит посетить Косую Аллею.

Гарри остановился как вкопанный, заслужив удивленные взгляды друзей.

— Что случилось? — спросила Гермиона.

— Нам ведь нельзя на Косую Аллею! — воскликнул он. — У нас же там знакомых — без малого вся улица.

— Тем лучше. Проще будет найти то, что меня интересует.

Гарри неохотно двинулся вперед.

— И что такое нас интересует? — спросил он. — Оно явно должно скомпенсировать риск нашего появления там. Уйма народу отлично знает, что мы сейчас должны быть в Хогвартсе! И с ними не пройдет объяснение, которое ты приготовила для своих родителей.

— И что? Что они нам сделают, Гарри? Арестуют? Пожалуются Дамблдору? — Гермиона с беззаботной улыбкой махнула рукой и свернула на Парк-стрит. — Идем. Сядем на станции Лондонский мост.

— Ты так и не ответила, зачем нам туда идти, — повторил Гарри, теряя терпение. — Если ты хочешь узнать, как выглядел первый актер, сыгравший Фортинбраса, то искать нужно в архивах университетов, а не среди торговцев волшебным скарбом.

— Нет, Фортинбрасом займемся чуть позже. А сейчас мне нужны карты гоблинских захоронений.

От неожиданности Гарри лишился дара речи и теперь механически шагал вдоль улицы, пытаясь совместить в сознании сюжет «Гамлета» со всем, что он знал о гоблинах. Потерпев неудачу, он проговорил:

— Но… Я, наверное, кажусь невероятно тупым, но какое отношение ко всему этому имеют гоблины? В пьесе о них ни слова!

— Ошибаешься, они там упоминаются дважды открытым текстом. Но более интересно место, где о них прямо не говорят. Бедный Йорик. Помнишь? Имя «Йорик» не выдумано Шекспиром — это гоблинское имя.

— Серьезно? — нахмурился Гарри. — Я думал…

— Твоя подруга права, Гарри, — вмешался Ли. — Это довольно редкое имя, которое сейчас почти вышло из употребления, однако оно определенно гоблинское. Само его звучание характерно для гоббледука — не так давно мне пришлось основательно изучить этот язык.

Гермиона согласно кивнула.

— Редкое гоблинское имя плюс достоверный год смерти, который упомянула Эдит, дают нам точное указание на могилу, в которой… В которой что-то спрятано. То, что должен был найти Тихо Браге.

Гарри вспомнил недавно приобретенный опыт эксгумации, и его передернуло.

— Надеюсь, хотя бы на этот раз обойдется без дремлющих проклятий, — тихо сказал он.

— Вряд ли Шекспир намеревался расправиться с датским астрономом, — покачала головой Гермиона. — Думаю, что на этот раз все будет хорошо, Гарри. В конце концов, хотя бы однажды нам должно повезти.

Они прошли по узенькой Парк-стрит до перекрестка с Банк-энд, нырнули в разрисованный граффити туннель, ведущий на Клинк-стрит, и зашагали в направлении станции метро. Гарри смотрел вперед, стараясь не косить на творения уличных художников по обе стороны, но периферийное зрение исправно выполняло свою функцию. Со стен туннеля сквозь кричащие цвета и трещины взирали лица, провожая троих молодых исследователей холодными испытующими взглядами.

* * *

Закончив проверку последнего сейфа, Богрод захлопнул дверь и сделал неуловимый жест рукой, приводя в действие изощренный комплекс защитных чар. На этот раз хотя бы обошлось без мумифицированных трупов неудавшихся грабителей. Оба раза, когда он видел такое, зрелище было не из приятных.

Он забрался в ожидавшую вагонетку и, пока та набирала скорость, раскрыл перед собой рабочий журнал. «Ярус 6 — проверен», — написал он и, поставив свою подпись, быстро пролистал немногие из оставшихся страниц. Еще одна проверка, и журнал отправится в архив, а он возьмет новый. Так будет и с ним, да и с каждым из тех, кто работает на «Гринготтс». Простые гоблины работают, изо дня в день выполняя одну и ту же рутинную работу, а потом их отправляют в подземный архив, и на их место встают новые — молодые и полные сил, чтобы пройти тот же путь с тем же финалом. Ничего не меняется, кроме имен и лиц.

Богрод тронул пальцами одежду, и она отозвалась мгновенной дрожью, избавляясь от осевшей каменной пыли. Отворив дверь в офис, он столкнулся в дверях с Крюкохватом — тот ответил своим обычным тяжелым взглядом и протиснулся мимо. Что ему понадобилось в хранилище, интересно? Мимолетное любопытство удовлетворять он не стал: давно прошли времена, когда Богрод еще мог помыслить о том, чтобы совать нос в чужие дела. Теперь ему вдоволь достаточно своих собственных.

В молчании он проследовал к своему рабочему месту, бросил на стол журнал и со вздохом сел. Из-за закрытой двери, ведущей в подземелья, эхо едва слышно донесло ответный вздох — голос камней, медленно тонущих в необъятной толще глины, и воды, сочащейся сквозь трещины и каверны в породе, и затхлого воздуха, что лениво веет в бесконечной сети туннелей. Богрод невольно прислушался, но звук больше не повторялся. Он раскрыл гроссбух и обмакнул перо в чернильницу.

Стараясь не встречаться взглядами с посетителями «Дырявого котла», они проскользнули к потайному ходу, и через минуту уже стояли на Косой аллее. Необычно безлюдная для воскресного дня, извилистая улочка вела между лавок и магазинчиков, притаившихся в тени массивного древнего здания банка «Гринготтс». Ощутив колющую боль где-то в груди, Гарри с удивлением осознал, что это ностальгия. Нет, не по месту и даже не по времени — по самому себе. Здесь когда-то начался его путь чародея, и Косую аллею сплошь пронизывали его самые теплые воспоминания о прошлом — совсем недавнем, но, увы, совершенно недостижимом.

Отчего-то даже в Хогвартсе он не испытывал этого щемящего чувства — волшебного прикосновения к лучшим и самым светлым годам детства. Он все еще может пройтись по наполненным воспоминаниями коридорам Хогвартса, может отворить дверь в лавку Олливандера, послушать беспечные разговоры завсегдатаев «Дырявого котла» и пронестись по улицам в «Ночном рыцаре», но волшебство уже не вернется. Его больше нет. Осталась только магия — могущественная, непостижимая, нечеловеческая сила. Вкусивший с Древа познания теряет рай счастливого неведения навсегда: древние отлично знали это, записывая предостережения в свои священные книги.

Гарри не удержался от тяжелого вздоха и бросил взгляд в неизменно мрачноватый Лютный переулок, мимо которого они проходили. По коже побежали мурашки — не то от старых воспоминаний, не то от похолодавшего к вечеру воздуха. Завидев вывеску «Флориш и Блоттс», Гермиона взяла его под руку и потянула ко входу со словами:

— Все еще открыт. Я уж опасалась, что придется на завтра перенести.

Гарри надвинул на лоб пониже трансфигурированную широкополую шляпу и покосился на Гермиону. Ее посветлевшие волосы теперь отливали золотом и практически не вились. Перед самым визитом в Косую аллею она выбрала укромное место в одном из проулков и провела не меньше четверти часа, экспериментируя с чарами. Они попытались также изменить черты лица, но результат был настолько ужасающим, что от этой идеи пришлось отказаться: такие редкостные уроды привлекли бы куда больше внимания, чем если бы они обошлись без камуфляжа вовсе. Гарри понадеялся было на Ли — а вдруг среди тайных техник Юнь-Бао найдется что-то для оперативного изменения внешности? Увы, Ли только беспомощно развел руками и сказал, что с этим лучше обращаться в Махотокоро.

К счастью, среди покупателей, бродивших в магазине между высоченными стеллажами, Гарри не увидел ни одного знакомого лица. Это радовало: он так и не придумал вменяемое объяснение, почему они не на занятиях в Хогвартсе. Оставалась надежда на изобретательность Гермионы, но он все еще помнил без малого катастрофу в Хогвартсе, где им встретился всего лишь сэр Николас. А вдруг их угораздит наткнуться не просто на знакомого, а, например, на Минерву МакГонагалл? Гарри старался даже не думать о том, в какой скандал они при этом вляпаются и на какие вопросы придется отвечать их обалдевшим «оригиналам». Конечно, шансы на то, что кто-то из преподавателей Хогвартса окажется в Лондоне в разгар учебного года, невелики, но в выходные дни такую угрозу не стоило списывать со счетов.

Чжун Ли, лишь только войдя, застыл в восхищении, разглядывая высившиеся до потолка ряды книг. Однодневные бестселлеры в пестрых обложках соседствовали с выдержавшими испытание временем классическими фолиантами, тонкие практические пособия — с многотомными изданиями, обернутыми в тисненую кожу. Сразу за стеллажом со свитками и рукописными монографиями они обнаружили полки, заваленные картами всех видов, но, порывшись в них минут пять, Гермиона покачала головой и проговорила:

— Мы тут до закрытия провозимся. Совершенно никакой системы!

— Так давай попросим помощи, — пожал плечами Гарри, направляясь к прилавку, за которым с недовольным и усталым лицом склонился нынешний владелец — мистер Блоттс, — упаковывая пачку книг в подарочную обертку с весело гарцующими единорогами.

— Подожди… — одернула было его Гермиона, но Гарри уже был у прилавка.

Престарелая ведьма, облаченная в столь же старую мантию кирпичного цвета, придирчиво осмотрела упаковку, почмокала губами и с сомнением проговорила:

— Не знаю… Все равно как-то темновато…

Мистер Блоттс, едва сдерживаясь, закатил глаза и коснулся упаковки кончиком палочки. Лес, в котором скакали единороги, озарился сиянием, все тени растворились, сделав единорогов почти неразличимыми на посветлевшем фоне. Посетительница довольно кивнула и сказала:

— Вот так-то лучше. Моя племянница любит светлые цвета, знаете ли. Я ведь уже говорила это, не так ли?

— Да, миссис Гримм, говорили, — смиренно отозвался мистер Блоттс. — Желаете еще что-нибудь?

— Дайте-ка подумать… Я же точно помню, что хотела что-то спросить… Память в моем возрасте часто подводит. Мне посоветовали зелье Мементо-Форте, чтобы сохранить память, видели, наверное, рекламу в «Пророке»? Но я все еще не уверена, не мошенничество ли. Сейчас мошенников развелось — ужас. Да взять хотя бы…

Гарри утратил терпение и бесцеремонно прервал пожилую леди, громко обратившись к владельцу:

— Мистер Блоттс, нет ли у вас карты, на которой были бы отмечены старые гоблинские захоронения? Мы тут пытаемся найти…

— Мистер Поттер? — с готовностью переключился на него мистер Блоттс, не скрывая удивления. — Не узнал вас в этой шляпе. И... не ожидал встретить вас в это время.

Лишившаяся внимания миссис Гримм насупилась, окинула посетителей неприязненным взором и, взяв упакованные книги под мышку, заковыляла к выходу.

— У нас, видите ли, срочное поручение…

— Да, — закивала Гермиона, — мы изучаем историю восстания гоблинов 1612 года, и в библиотеке Хогвартса, как оказалось, нет ни одной карты с отмеченными захоронениями того периода.

— Мисс Грейнджер? Вам идет этот цвет волос, — сказал мистер Блоттс и нахмурился, силясь уловить связь между восстанием гоблинов и кладбищами.

Очевидно, потерпев неудачу, он мотнул головой и проговорил:

— Хорошо, но почему это поручили студентам? Пожалуй, мне следует связаться с кем-нибудь из ваших преподавателей.

Гарри, закусив губу, обернулся к Гермионе и увидел, как она медленно тянется к древку палочки. Неужели собирается наложить Конфундус? Проклятье, если кто-нибудь заметит...

— Это излишне, — услышали они у себя за спиной знакомый голос. — Они со мной.

— О, профессор Снейп! — расцвел мистер Блоттс, цеременно поклонившись. — Всегда рад видеть вас. Конечно, в этом случае никаких возражений. Если вам требуются карты гоблинских захоронений, то могу предложить справочник «Мир гоблинов». Это, правда, старое букинистическое издание XIX века, оно выпущено еще до восстания Ранрока и просто чудом пережило те времена.

Он выбрался из-за стойки и повел их в самый дальний угол магазинчика, где в полумраке на покосившихся от веса стеллажах были безо всякого порядка навалены горы старых книг — по большей части в крайне плачевном состоянии.

— Вы? — шепнул Гарри Снейпу.

— Поговорим позже, — холодно ответил тот, не спуская глаз с копавшегося в книжных завалах мистера Блоттса.

Тот с кряхтеньем выудил пухленький том большого формата из-под стопки полуразвалившихся книг с нечитаемыми надписями на обложках, чуть не повалив всю эту гору, и протянул его Снейпу.

— Вот. Тридцать пять галлеонов и двенадцать сиклей, пожалуйста.

— Сколько? — ошарашенно переспросил Гарри.

— А что вы хотели, мистер Поттер? — обиженно скривился хозяин. — Я же сказал, это раритетное издание!

Гермиона молча отсчитала нужную сумму, шепнув на ухо Гарри:

— Это почти все, что у меня с собой было. Жаль, что в Гринготтсе не принимают магловские кредитки.

— Всего хорошего, — процедил Снейп, развернулся и зашагал к выходу, даже не оглянувшись на ребят.

Те поспешили следом и, выскочив за дверь, столкнулись с профессором, который стоял на крыльце.

— Спасибо, профессор Снейп, — ровно сказала Гермиона и протянула руку. — Позволите книгу?

Тот, помедлив, вложил ей в ладонь потертый том и, с некоторым недоумением покосившись на молчаливого Ли, сказал:

— Вы ухитряетесь создавать проблемы, даже когда вас нет. Директор был крайне недоволен вашей… отлучкой, мистер Поттер.

Интересно, как Снейп отреагировал бы, знай он, что именно Ли заставил его прокатиться по земле тем вечером в Хогсмиде? Эта мысль заставила Гарри улыбнуться, и он, насилу согнав улыбку с лица, начал было отвечать:

— Это было важно…

— Он просил передать кое-что, — перебил его Снейп. — Поищите потом между страниц.

— Так вы ради нас в Лондон приехали? — удивился Гарри. — Как вы нас нашли?

— Вы не представляете, скольким людям попались на глаза. Включая и тех, с кем вам лучше бы не встречаться. Ваша, с позволения сказать, маскировка никого не обманет. Какого дьявола вас занесло на Косую аллею? У Сами-знаете-кого здесь агенты на каждом углу, и можете быть уверены, он уже в курсе. Я сам рискую, находясь рядом с вами. Советую убираться подальше, потому что я вас охранять не намерен.

— Мы уже получили, что хотели, — пожала плечами Гермиона. — Еще раз спасибо.

Ничего не ответив, Снейп хмыкнул, резким движением запахнул мантию и двинулся по направлению к Лютному переулку. Ребята провожали его взглядами, пока тот не скрылся за поворотом.

— Нам ведь и впрямь больше ничего здесь не нужно? — спросил Гарри.

Гермиона кивнула и спустилась с крыльца.

— Возвращаемся. Ли, смотри в оба. Если Снейп сказал правду, кто-нибудь может увязаться следом или даже… Словом, будем осторожны.

* * *

Несмотря на зловещее предупреждение, до Нейтив Банксайд они добрались без приключений. Никто не материализовался перед ними во тьме переулка, готовый нанести удар. Не было и подозрительных личностей, следующих за ними по пятам, стараясь не попадаться на глаза. Самое пристальное внимание к ним проявил администратор за стойкой, который проводил их напряженным взглядом, должно быть силясь вспомнить, когда и с какой стати он заселил в номер несовершеннолетних.

Солнце уже скрылось за крышами домов, и, войдя в гостиную, Гарри зажег свет.

— Начнем с карты? — спросил он.

— Пожалуй, — кивнула Гермиона и водрузила тяжелый том на жалобно скрипнувший журнальный столик.

Оглавление книги оказалось безнадежно испорченным, как и несколько последних страниц, поэтому искать карту пришлось довольно долго, перелистывая одну за другой слипшиеся страницы из тонкого пергамента. Гарри уже начал подозревать, что мистер Блоттс подсунул им что-то не имеющее отношения к делу, но тут Гермиона с победным видом ткнула пальцем в заголовок очередной карты на развороте:

— Вот! «Некрополи старой Англии», — прочитала она и тут же озадаченно добавила: — Вот только их тут немало… Что ж, давай ознакомимся с каждым, начиная с тех, что ближе к Лондону.

Она перелистнула страницу в поисках расшифровки условных обозначений и начала читать:

— «Большое Виндзорское кладбище гоблинов расположено к западу от Лондона и защищено комплексом маглоотталкивающих чар. Это наиболее позднее из мест погребения гоблинов, заложенное в начале XIX века в связи с массовой миграцией…». Нет. Сразу отпадает, во времена Шекспира его еще не было. Смотрим дальше.

— А вон то, к югу-западу? — спросил Гарри.

— Сейчас… Ага. «Рикбертхилл, руины некрополя эпохи античности. Позднейшие захоронения датируются серединой IX века, до основания Хогвартса». Очевидно, тоже отпадает.

Они проверили еще четыре кладбища, но Гермиона забраковала каждое из них: одно, основанное в конце XVII века, и еще три слишком малоизвестных, чтобы всерьез на них рассчитывать.

— Может быть, Йорик похоронен вовсе не на кладбище? — нахмурился Чжун Ли. — Это может быть склеп на частной территории, святилище или еще что-нибудь.

— Тогда должны быть указания на это в «Гамлете», — резонно возразила Гермиона. — Возможно, они и есть, но я их пока не вижу. Поэтому давайте вначале проверим кладбища… Вот, смотрите.

Она ткнула пальцем в крестик, которым на карте отмечались захоронения, и вновь обратилась к прилагающемуся списку.

— Это ж далеко к западу, — засомневался Гарри.

— Однако это известная местность, — сказала Гермиона. — В Елизаветинские времена особенно: гоблины тогда предпочитали жить в собственных поселениях, и в районе Плимута их предостаточно, в том числе и очень старых, еще Бронзового века. Ага! Это может быть тем, что нам нужно.

— Подходит по времени? — спросил Ли.

— Еще как! «Могильник Фернворти, называемый самими гоблинами Нагнок-тор, — крупнейшее гоблинское кладбище Девоншира. Старейшие из обнаруженных могил датируются II веком до р.Х., а наиболее поздние захоронения относятся к середине XVIII века. По всей видимости, могильник возник на месте крупного ритуального комплекса, частью которого является знаменитый круг камней Фернворти, расположенный всего в двух милях от Скорхилла». Снова Скорхилл!

— Думаешь, это оно? — с сомнением проговорил Гарри. — Тут еще штук десять в списке…

— Не можем же мы проверить все сразу, — отозвалась Гермиона. — Начнем с этого: оно уж точно подходит и по времени, и по известности.

Гарри пожал плечами и встал из-за стола.

— Что ж, хорошо, — сказал он. — Отправляемся сейчас или на завтра отложим?

Гермиона раскрыла книгу на середине и вытащила оттуда небольшой белый конверт, помахав им перед лицом Гарри.

— А ты ничего не забыл?

— Ах да! Послание Дамблдора.

Гарри взял конверт в руки и вернулся на свое место, отчего-то ощутив укол беспокойства. Что такого важного хотел сообщить им директор, если для этого пришлось отправлять Снейпа — явно не желавшего играть роль почтовой совы? Он вскрыл конверт и вытащил два компактных листа пергамента. Положив их на столик, чтобы друзьям было видно, он начал читать первое из посланий:

«Дорогие Гарри и Гермиона!

Возможно, вам будет любопытно услышать новые сведения, которые мне довелось разыскать. Как вы уже знаете, придворным чародеем Елизаветы I был мой прямой предок, Джон Ди. Мне мало что известно о его связях с делом, которое вы расследуете: в действительности, почти все это я узнал от вас. Однако недавно мне пришло в голову обратиться к своему брату Аберфорту. Мы с ним редко общаемся, однако я припомнил, что он хранит у себя значительную часть фамильных ценностей, среди которых есть и вещи самого Джона Ди.

Аберфорт любезно разрешил мне осмотреть вещи и документы тех времен. По большей части ничего особенно интересного среди них мне найти не удалось. Однако, просмотрев архив писем, полученных моим предком, я наткнулся на послание Махараля из Праги, но которое ранее не обращал внимания. С разрешения моего брата высылаю вам этот документ. Он очень короткий, и я не уверен, что от него будет какая-то польза, но в нашей отчаянной ситуации не следует пренебрегать никакими сведениями, могущими иметь отношение к делу.

Прощайте, ребята. Я не пророк, но у меня есть сильное предчувствие, что нам уже не встретиться, а потому знайте: как бы вам ни казалось, я с большим теплом отношусь к вам обоим. Война толкает меня на жесткие решения, подчас гибельные для многих из моих друзей, и Аберфорт — живое напоминание о том, что самые тяжкие воспоминания преследуют нас до могилы, какой бы долгой ни была жизнь. Я не жду прощения. Удачи вам в поисках.

Альбус Дамблдор».

Гермиона бросила помрачневший взгляд на друзей и, ничего не говоря, со вздохом пододвинула ближе второй пергаментный лист — явно много более старый, растрескавшийся и надорванный по краям. Содержимое письма, написанное древними рунами, на сей раз оказалось короче.

«Почтеннейший Джон Гелиантус Дамблдор!

Для меня было огромной честью получить ваше послание. Спешу сообщить, что я незамедлительно передал изъявленную в нем просьбу интересующей вас особе. К сожалению, трагические обстоятельства в моей семье делают невозможным скорейший приезд любого из нас. Тем не менее есть другой человек, согласившийся взять на себя эту задачу. Вам он, без сомнения, хорошо известен, и вы знаете, что он заслуживает полного доверия. В то же время истинный адресат вашего письма просил передать, что может приехать несколько позже.

Должен, однако, заметить, что не получал предыдущего письма, на которое вы ссылались. Надеюсь, необходимые сведения вы сообщите при встрече.

С почтением,

Йехуда Лёв бен Бецалель».

— Мда, — протянул Гарри, закончив читать. — Пользы от этого сообщения и впрямь не густо.

Гермиона нахмурилась, еще раз пробежала глазами оба письма, а затем проговорила:

— Может быть. Но… Здесь хотя бы подтверждаются наши выводы. Джон Ди отправил Махаралю письмо, в котором просил передать Тихо Браге просьбу приехать, возможно, в завуалированном виде. Наверное, не только просьбу, но и предупреждение об опасности: помните, что происходило с астрономами в этот год?

— Но почему он не отправил письмо самому Тихо Браге?

— Тут все просто. Он боялся, что письмо перехватят. Кто-то отслеживал корреспонденцию Тихо Браге, а может, и других знаменитых астрономов, причем Джон Ди отлично знал об этом. Что оставалось делать? Отправить письмо кому-то другому. Послание от придворного чародея Англии крупнейшему каббалисту Европы вряд ли покажется подозрительным. Отличный план, который, увы, пошел прахом из-за трагической случайности.

— Если только это была случайность, — мрачно добавил Гарри.

— Но самое интересное, — продолжала Гермиона, — содержится в конце письма Махараля.

— Что ты имеешь в виду?

— То, что было два письма. Первое не дошло до Махараля, но Джон Ди не узнал об этом, и это говорит о многом.

— Перехватили? — поднял взгляд Ли.

— Возможно. Если так, значит, и о втором письме Ши Хэн должен был знать. Остается лишь надеяться, что он не уничтожил все улики, которые мы могли бы найти. Но хуже всего — то, что в первом письме мог быть ключ к пониманию «Гамлета», без которого мы обречены на провал. Ребята, я думаю, нам не следует медлить. Отправляемся на этот могильник сегодня! И снять наличных по дороге.

Она захлопнула книгу, положив оба послания под обложку, и поднялась из-за столика. Ли кивнул и с готовностью встал рядом. Гарри покачал головой и проговорил:

— Странно, что мы до сих пор не столкнулись с сопротивлением Ши Хэна и этой его Сцены. Раньше они постоянно давали о себе знать. Вы не думаете, что они могут следить за нами?

Гермиона кивнула.

— Конечно, это возможно. Но что нам остается? — Она вдруг тепло улыбнулась и процитировала: — «Мы не должны ни смерть винить, ни жизнью обольщаться, а только быть готовы ко всему. Давай же руку».

— «Король Лир», — прошептал Гарри, улыбнувшись в ответ, поднялся и, протянув руку, взял ладонь Гермионы.

* * *

Им пришлось трансгрессировать в уже знакомый Оксфорд, а затем — в куда менее знакомый Бристоль, и, наконец, Эксетер, где ранее довелось побывать одной лишь Гермионе — совсем рядом со знакомыми ей кварталами чародеев и местных гоблинов. Эксетер встретил их запустением и прохладой: редкие прохожие кутались в не по сезону легкие осенние куртки и, встретившись взглядом с троицей, отчего-то опасливо обходили их стороной. Гарри вдруг подумал, что они втроем идут сейчас в точности по следам братьев Певереллов, только в обратном направлении, и от этой мысли прохлада будто усилилась. «Всякая история о путешествии должна заканчиваться возвращением», — далеким эхом прозвучал в голове голос Игнотуса.

— Остался последний рывок, — сказала Гермиона, шагая с друзьями по темным и полупустым улицам. — Ли, ты никогда не был в Фернворти? Или хотя бы в районе Скорхилла? Если нет, нам придется добираться своим ходом.

Тот покачал головой.

— Возьмем попутку или поищем, где можно купить метлы? — спросил Гарри.

— Галеонов у меня даже на «Синюю муху» не хватит, — вздохнула Гермиона. — Какой смысл таскать магловские миллионы в кармане, если все самое нужное за них не купить?

— Ну почему ж… Можно позвонить Бенджамину и попросить прислать вертолет, — возразил Гарри. — Не знаю только, сколько это времени займет.

Гермиона уже раскрыла рот, чтобы ответить, но в этот момент послышался незнакомый хриплый голос:

— Эй, ребятишки! Подите-ка сюда.

Все трое резко обернулись. Узкий и темный проулок, освещенный только редкими горящими окнами домов по обе стороны, извиваясь, вел в сторону от дороги и не внушал ни малейшего доверия. Еще меньше доверия внушал небритый низкорослый мужчина в мятой мантии, который стоял на углу, с хищной ухмылкой глядя на друзей.

— Да подите, не бойтесь! — вновь подал он голос, улыбнувшись еще шире.

Гарри невольно коснулся пальцами закрепленной на поясе палочки и шагнул навстречу незнакомцу.

— Мы вас слушаем, — прохладно отозвался он.

— Не хватайся за палочку, парень, я не Пожиратель Смерти. Я хочу помочь.

— А кто вы такой? — спросила Гермиона, не решаясь подойти ближе.

— Билли, — коротко ответил тот и, помолчав, добавил: — Билл Карнатус, если угодно. Я тут присматриваю за новоприбывшими, знаете ли.

— И почему вы решили, что нам нужна помощь?

— Потому что не глухой. И, к слову… Трансгрессировать в центр города на глазах у маглов — дурная привычка. Так вам, говорите, нужно в Фернворти? Паршивое местечко для детишек. Что вы там забыли, а?

Гарри, чья тревога усиливалась с каждым мгновением, подошел ближе и, сощурившись, вгляделся в лицо Билли. Тот спокойно встретил взгляд, ответив все той же понимающей ухмылкой. Не Пожиратель Смерти, значит? Пожалуй. Больше похож на подпольного торговца запрещенными артефактами. Что он им хочет впарить?

— Чем вы хотите помочь? — спросил Гарри. — Заплатить нам нечем.

— Я не откажусь от магловских фунтов, — осклабился тот. — С процентами, конечно, за лишнюю возню.

— И что мы получим взамен?

— Всего лишь портключ. Вам нужно это проклятое кладбище? Попадете в самый центр. Маглов там не бывает, изредка забредают гоблины… И на вашем месте я держался бы от них подальше, в том числе и здесь. У нас тут гоблинская территория, они всем заправляют.

— Они опасны? — спросил Ли.

— Не советую проверять, — осклабился Билли. — И самое главное… С вас пятьсот фунтов.

— Вы в своем уме? — возмутился Гарри. — Да мы лучше магловскую попутку возьмем.

— И доберетесь в лучшем случае до круга камней. Кладбище укрыто не только маглоотталкивающими чарами. Его и не всякий маг отыщет.

— Но пятьсот фунтов — это… это же…

— Это пустяк для того, кто таскает с собой миллионы.

Гермиона вытащила из внутреннего кармана пачку купюр и протянула их Биллу.

— Здесь триста, — сказала она. — Больше мы вам не заплатим, если только вы не принимаете кредитки.

Тот ответил насмешливым взглядом и, шагнув под одно из освещенных окон, неторопливо пересчитал купюры. Затем хмыкнул, засунул пачку денег во внутренний карман мантии и махнул рукой, приглашая следовать за собой. Переглянувшись, они двинулись за Билли в темноту переулка. Гарри ощутил острое желание зажечь Люмос, чтобы развеять десятки лиц, сгустившихся из окружающих теней. Лица провожали их холодными, равнодушными взглядами, и, не выдержав, Гарри резко обернулся. Комета Хейла-Боппа сияла точно за спиной: за прошедшие дни она стала ярче и крупнее и отчего-то внушала тревогу сильнее, чем все эти ночные призраки, созданные его обостренным воображением.

Пройдя еще сотню ярдов, Билл остановился напротив ветхого здания, построенного, должно быть, еще в прошлом веке и, быстрым движением достав палочку, коснулся ей остатков барельефа, изображавшего когда-то некое подобие ангельской фигуры. Барельеф дрогнул и с каменным скрежетом раздался в стороны, открыв узкий и низкий проход, не освещенный ни единым проблеском света.

— Люмос, — негромко сказал Билли и шагнул внутрь. — Берегите головы, ребятишки. Гоблины когда-то делали этот проход для себя.

Пригнувшись, они спустились по крутой лестнице и оказались в просторной круглой комнате, единственным предметом интерьера которой была расположенная в центре каменная статуя гоблина, облаченного в причудливые доспехи и протянувшего перед собой в ладонях нечто похожее на древнюю астролябию. Голые каменные стены были украшены массивными барельефами, с которых смотрели десятки гоблинов: глаза их мерцали в свете Люмоса, как живые.

— Вот ваш портключ, — сказал Билли. — Только сразу должен предупредить… Это путь в один конец. Назад портключ вас не вернет, ясно? Чтоб потом не было претензий, что я вас надул.

— Чтоб не было претензий, говорить такое нужно до оплаты, — огрызнулся Гарри.

Гермиона взяла его за руку:

— Назад мы просто трансгрессируем, — тихо сказала она. — Это недалеко.

«Если только портключ действительно ведет в Фернворти», — подумал Гарри, но вслух ничего не сказал. Покосившись на прежнюю кривую ухмылку Билли, он протянул руку и коснулся астролябии. Мир завертелся в диком вихре света и тьмы, и желудок подскочил к горлу, опалив его желудочным соком. Настолько гадкого перемещения Гарри еще не испытывал: похоже, что магия гоблинов имеет свои неприятные особенности.

Когда тошнотворная свистопляска прекратилась, он ощутил, как его ноги погрузились в мягкую взрыхленную землю. Головокружение было настолько сильным, что, не удержавшись, Гарри рухнул на колени и согнулся в три погибели, ожидая приступа рвоты и вознося хвалу небесам за то, что так и не поужинал. Желудок, однако, успокоился, и свежий ветер с запахом прелых листьев немного улучшил самочувствие.

Продолжая стоять на коленях, Гарри осмотрелся. Закат почти догорел, но света его было достаточно, чтобы разглядеть нестройные ряды высившихся вокруг надгробий. Из воздуха с легким хлопком материализовалась Гермиона, и он подскочил, чтобы поддержать ее. Чжун Ли, появившийся мгновением позже, казалось, вовсе не испытывал неприятных ощущений — через пару секунд замешательства он твердо стоял на ногах и неторопливо обводил взглядом окрестности.

— Люмос Максима! — произнес Гарри, подняв палочку.

От ее кончика отделился яркий сгусток света, и черные тени редких деревьев и могильных камней вокруг закачались, словно живые. Кладбище было по-настоящему большим. Куда ни посмотри, высились бесконечные надгробия, монументы и склепы, постепенно уходя в объятия подступившего со всех сторон мрака.

— Долго искать будем, — покачала головой Гермиона.

— Разделимся? — предложил Чжун Ли.

— Придется. Только смотрите в оба, — сказал Гарри. — Черт знает, кто тут может шататься впотьмах… Это ж недалеко отсюда Эмерик выводил своих инферналов.

Гермиона кивнула.

— Верно. Увидите или услышите что-то подозрительное — сразу зовите, — сказала она. — Билли сказал, что мы окажемся в центре кладбища, так что предлагаю разбить территорию на три сектора. Я возьму на себя вот это направление, как раз под луной. Ты, Гарри, иди к тем холмам. Остальное — твое, Ли. Любое упоминание Йорика и дата смерти, близкая к 1577, — помечайте могилу. Или зовите остальных, если уверены, что это оно.

— Будь осторожна, хорошо? — тихо сказал Гарри, сжав ее ладонь. — Не нравится мне это место.

Из ветвей неожиданно громко заухала сова, и через секунду ее силуэт бесшумно скользнул на фоне луны. Гарри сделал глубокий вдох и, направив Люмос перед собой, зашагал вдоль ряда древних надгробий туда, где черными громадинами высились поросшие лесом холмы.

Кладбище казалось бесконечным. Неровные ряды надгробий выплывали из тьмы одно за другим по мере того, как Гарри двигался к холмам, скользя взглядом по полустертым или сколотым надписям на камне. Дело продвигалось мучительно медленно — много медленней, чем ему бы хотелось. Большинство могил были совсем старыми, эпохи Певереллов или даже Основателей, и через некоторое время он наловчился сразу отличать их, не пытаясь разобрать то, что осталось от высеченных цифр очередной даты смерти. Куда хуже было то, что имена на гоббледуке далеко не всегда дублировались древними рунами, — в особенности это касалось самых старых из могил, — и тогда вся надежда оставалась лишь на даты, высеченные римскими или арабскими цифрами.

Центр кладбища, где начались их поиски, давно растворился в темноте за спиной, и мир сузился до крохотного пятачка, освещенного Люмосом. Несколько ярдов в любую сторону — и свет сходил на нет, сменяясь непроглядной чернотой. В миг, когда стих извечный шум города, Гарри показалось, что на кладбище царит полная тишина. Лишь спустя несколько минут восприятие перестало отбрасывать десятки отчетливых звуков, разносившихся над могилами. Шуршание листвы. Треск веточек под лапами шнырявших здесь мелких животных. Хлопанье крыльев в кронах и ворчание стволов, раскачиваемых порывами ветра. Чьи-то осторожные шаги за спиной. Шаги?

Гарри остановился, не решаясь обернуться, и прислушался. Шаги стихли и, по правде сказать, он вовсе не был уверен в том, что действительно их слышал. Сделав глубокий вдох, Гарри рывком развернулся и послал плывущий за ним сгусток света далеко назад, в направлении звука. На мгновение вспыхнули отраженным светом нагромождения могильных камней, испуганно вспорхнула небольшая серая сова, но больше ничего. Ни метнувшегося в тень зловещего силуэта, ни замершей на месте сгорбленной фигуры застигнутого врасплох соглядатая — только могилы, камни, поваленные фрагменты ограды и старые деревья.

Он постоял еще с полминуты, вслушиваясь в тихое бормотание могильника, но так и не услышал ничего похожего на шаги. Зато чем дольше он всматривался в темноту за границами светового пятна, тем отчетливей проступали из нее очертания искаженных лиц с черными провалами на месте глаз. Гарри резко выдохнул и помотал головой, избавляясь от жуткого видения. Незачем подпитывать свое воображение. В самом деле, кому придет в голову выслеживать его ночью на давно заброшенном кладбище? Они тут одни, в этом нет сомнений.

Повинуясь движению палочки, сгусток света вернулся к нему и поплыл дальше, по направлению к выраставшим все выше черным холмам. Беспокойство, однако, так и не покинуло его. Как там Гермиона? Она ведь тоже сейчас бредет среди гоблинских могил в полном одиночестве и, полностью погруженная в поиски, может не услышать приближения постороннего. Тревога болезненно завозилась в груди, мешая ему дышать, и Гарри ускорил шаг. Надо быстрей с этим заканчивать да убираться подальше с этого проклятого кладбища.

Очередной ряд могил казался в менее плачевном состоянии. В холодном свете показалась отчетливая надпись: «Годрок, Ор 1561 — 1609». Не тот ли это Годрок, который прославился систематической охотой на чародеев-людей? Или его родственник? Вот еще одно знакомое имя: «Рагнук, Морд 1440 — 1498». Гарри определенно где-то его слышал, но совершенно не мог припомнить, где и когда. Еще несколько имен и дат смерти. Уже очень близко к нужной эпохе, но по-прежнему мимо. Вздохнув, Гарри перешел к следующему ряду, и лишь в последнее мгновение уловил боковым зрением сильно поврежденный и покрытый разросшимся плющом склеп, который поначалу принял за причудливой формы скалу. «Йор…», — виднелась выбитая рунами часть надписи под сплетением увядших побегов.

— Инсендио! — сказал Гарри, направив палочку на плющ, и пламя охватило растительность, быстро обращая его в хлопья разлетающегося по ветру пепла.

«Династия Йорик, — сообщала надпись на каменной плите, закрывавшей вход, и там же, чуть ниже: — Храни безмолвие, входящий». Это оно! Просто не может быть иначе: перед ним — то, за чем они пришли на это богом забытое кладбище. Даже не могила, а целый склеп. Должно быть, где-то внутри и находится нужный им гроб. Гарри воздел палочку и воскликнул:

— Вермиллиус!

Высоко над головой полыхнул сноп алых искр и завис светящимся облаком. Осталось лишь дождаться друзей. А тем временем… Гарри подошел к склепу и осторожно провел пальцами по некогда белой, а теперь грязно-серой выщербленной плите. Вход, без сомнения, здесь, но как его открыть? Даже будь у плиты рукоять, такую громадину непросто сдвинуть с места. Возможно, дверь открывается в ответ на некий пароль, но откуда его мог знать Тихо Браге?

На всякий случай он обошел склеп кругом в поисках второго входа, однако не нашел ничего даже отдаленно похожего: только массивные каменные стены, местами покрытые трещинами, но по-прежнему непроницаемые. У самого подножия чернело что-то похожее на алхимический символ, и Гарри, загоревшийся было надеждой, направил туда свет. Увы, «символ» оказался лишь горстью налипших прелых листьев. За спиной послышался шум ветвей, и Гарри рывком обернулся.

— Это я! — воскликнула Гермиона, сощурившись от света Люмоса, бившего ей в лицо. — А где Ли? Он еще не…

— Я здесь, — сказал Чжун Ли, без единого шороха выходя из тени под широкой кроной древнего дуба. — Тебе удалось найти могилу?

— Не могилу — целый склеп. Смотрите!

Они обошли строение, и Гарри подвел их к закрытому входу.

— Точно! — воскликнула Гермиона, прочтя надпись на камне. — Гарри, ты молодец. Я практически уверена, что мы добрались, куда нужно. Остается только войти…

— С этим-то и проблема, — сказал Гарри, ткнув каменную плиту кулаком. — Не вижу, как это можно сделать. Может, ударить несколько раз Бомбардой…

— Рискуем разрушить то, что находится внутри, — покачал головой Ли. — Можно аккуратней.

Из его протянутой ладони вырос топологический клинок, и, ощутив моментальную резь в глазах, Гарри поспешно прикрыл их.

— Стой, Ли! — сказала Гермиона, подняв руку. — Там могут быть охранные чары или механизмы. Давай вначале поищем менее разрушительный способ.

Чжун Ли пожал плечами, и Тяньши-цзень растворился. Гермиона поморщилась, ощутив резкий запах озона, и подошла к двери. Внимательно исследовав ее, она принялась за изучение надписи.

— Думаешь, это подсказка? — спросил Гарри, встав рядом.

— Очень на то похоже, — кивнула она. — «Храни безмолвие, входящий». Хранить безмолвие, чтобы войти? Но ты ведь вряд ли разговаривал сам с собой, когда подошел к этой двери, верно, Гарри? Значит, тут что-то другое…

— Возможно, пароль — какая-то фраза из «Гамлета» о тишине или молчании, — высказал догадку Ли.

— Что-то ничего подобного не припоминаю, — пробормотала Гермиона. — Разве что последние слова Гамлета на пороге смерти… «Я умираю; могучий яд затмил мой дух; из Англии вестей мне не узнать. Но предрекаю: избрание падет на Фортинбраса; мой голос умирающий — ему; так ты ему скажи и всех событий открой причину. Дальше — тишина».

Она замолчала, выжидательно глядя на каменную дверь. Секунды тянулись, но ничего не происходило. В конце концов Гермиона покачала головой и сказала:

— Нет. Не думаю, что пароль, если он есть, основан на тексте пьесы. И я уже объясняла, почему так. Крайне глупо было бы рассчитывать на то, что Тихо Браге запомнит какую-то там фразу после первого же прослушивания. У меня хорошая память на тексты, но даже мне пришлось прочесть «Гамлета» несколько раз, чтобы вспомнить и процитировать. Тут что-то другое.

— Может, имена? — предположил Гарри. — Ты ведь сама говорила, что уж их-то запомнить несложно.

— Мы, конечно, можем просто назвать все имена «Гамлета», их немного, — с сомнением произнесла Гермиона, — однако я не вижу, что на это указывает. Тихо Браге был не только магом, но и ученым, он не стал бы тыкать наобум. Думаю, и нам следует рассуждать логически. «Храни безмолвие, входящий». Гм…

— Молви «друг» и входи, — усмехнулся Гарри.

— Что? А, «Властелин колец»… Да, здесь может быть что-то подобное. Только… Что значит «хранить безмолвие»?

— Молчать, — пожал плечам Чжун Ли, — если я правильно понимаю этот фразеологизм.

— А что, если это не фразеологизм? — задумчиво произнесла Гермиона и потянулась за палочкой.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Гарри, подходя ближе.

— Хранить безмолвие — значит заботиться о том, чтобы не было ни звука. Молчать самому для этого недостаточно, ведь другой человек тоже может нарушить молчание. И чтобы предотвратить это… Силенцио! — закончила она, протянув палочку к двери.

Каменная плита бесшумно пришла в движение. Сдвинувшись на пару дюймов вглубь, она вдруг провалилась вниз, открыв за собой черный зев прохода. Гарри, одарив Гермиону восхищенным взглядом, направил внутрь свет Люмоса и осторожно вошел следом за световым сгустком. Друзья, не говоря ни слова, шагнули за ним. Узкое помещение склепа оказалось неожиданно чистым, свободным от вековых наслоений пыли — верный признак действия чар, причем незнакомых.

— Здесь должно быть что-то важное, — проговорил Гарри. — Они попытались сохранить все, что находится внутри.

Гермиона обвела взглядом помещение и кивнула — от ее внимания тоже не ускользнула необычная опрятность интерьера. Ничего общего с тем, как выглядел склеп снаружи.

— Гоблинские чары, — сказала она. — Вероятно, что-то наподобие стазиса. Ты прав, Гарри. Думаю, в одном из них есть какие-то документы…

Она указала на ряд из шести высоких каменных саркофагов, расположенных вдоль правой стены. Изготовленные из мрамора с инкрустацией серебристого металла, они выглядели совсем новыми, будто их установили здесь не больше года назад. В них не было простой эстетики этрусских саркофагов и безупречной художественности римских. Затейливый орнамент, покрывал каждый квадратный дюйм и вызывал бы ассоциации скорей с древнеегипетскими некрополями, если бы не цветовая гамма и выбор материала. Камень без единой выщербины сиял белизной, поверхность металла не пятнала ни оксидная пленка, ни грязь, и оттого нетрудно было прочесть содержимое табличек у их подножия — совсем простых, в отличие от перегруженных символикой саркофагов.

Гарри подошел ближе. «Йорик, Ром, искавший справедливости и павший от руки мага, 1413 — 1461», — прочел он под ближайшим саркофагом и шагнул к следующему. «Йорик, Тирр, слышавшая проклятия Древних в последний час, 1431 — 1509», — значилось там. Гермиона прошла к дальней стене склепа и сказала:

— Здесь должны быть самые поздние… Да, вот он, смотрите!

Чжун Ли и Гарри поспешили к Гермионе, стоявшей напротив последнего в ряду саркофага. Прямоугольная металлическая табличка буднично сообщала: «Йорик, Джест, знавший предков владыки Звездного замка, 1535 — 1577». Гермиона с загоревшимися глазами обернулась к Гарри и порывисто обняла его.

— Мы нашли! — сказала она и рассмеялась, словно бы от схлынувшего напряжения. — Ты видишь? Даже имя… Джест. В пьесе Йорик был королевским шутом. Шут — «jester».

Ответив на ее объятия, Гарри шепнул в ответ:

— Это все ты сделала. Как тебе удалось?

— Мы все сделали, — покачала она головой. — Осталось узнать, что внутри. Откроем?

Сказать оказалось легче, чем сделать: крышка саркофага не поддавалась даже совместным усилиям всех троих. Вингардиум Левиоса и Перфузориус проблему также не решили. Переведя дух, Гермиона направила свет Люмоса на крышку саркофага и вгляделась в затейливый орнамент на его поверхности. Протянув руку, она провела по металлическим жилам, инкрустированным в камень.

— Думаешь, снова какой-то ребус? — спросил Гарри.

— Похоже, что так. Смотри, Гарри… Видишь, золотая звезда на поверхности?

— Вижу, но тут множество таких украшений…

Гермиона покачала головой.

— Нет, не множество. Это единственный металлический элемент из золота. Все прочие, в том числе и на других саркофагах, — серебристые. Почему для этого сделали исключение?

Она нажала на поверхность семилучевой золотистой звезды почти в центре крышки, но ничего не произошло.

— Потому что это важный элемент? — спросил Ли, подходя ближе.

— Уверена в этом, — кивнула Гермиона. — Золотая звезда… Что она означает?

— Может быть, где-то есть подсказка? — предположил Гарри. — На табличке с именем…

Гермиона резко обернулась к нему и застыла с ошарашенным выражением лица.

— Гарри, ты прав, — сказала она наконец. — Тут не одна подсказка, а целых две.

— На табличке?

— Конечно! Одна из них. Смотри… «Йорик, Джест, знавший предков владыки Звездного замка». Понимаешь? Надо мыслить, как Тихо Браге: все эти ребусы были предназначены ему. «Звездный замок» на датском — это же Стьернборг, обсерватория на острове Вен, построенная рядом с Ураниборгом. Тихо Браге — его владыка, и он, конечно, понял бы, о каких его предках идет речь. О тех, чьи имена он должен был услышать среди персонажей Гамлета!

— Розенкранц и… Гилденстерн, — прошептал Гарри.

— Да! Гилденстерн — это же «Gyldne Stjerne», то есть «золотая звезда» на датском! Помнишь книгу в кабинете Джоан Кларк? Семилучевая звезда — герб фамилии Гилденстерн, она была изображена на обложке. Гарри, это потрясающе. Весь этот ребус предназначался исключительно для Тихо Браге, другой человек вряд ли смог бы о чем-то догадаться. Вот почему в сцене с Йориком говорится о том, как мертвое тело обращается в прах и глину — это один из самых ярких монологов Гамлета. Прах! Глина Эдема! Даже если бы Тихо Браге задремал к этому моменту, эти слова заставили бы его проснуться.

Гарри, раскрыв рот, выслушал страстную речь Гермионы и неуверенно проговорил:

— Но… Где же тогда символ второго имени? Розенкранц — это ведь «венец из роз», верно? Но я не вижу здесь ни одной розы…

— Потому что есть и другое значение — «розарий». Католические четки, которым определенно не место на могиле гоблина, — она указала на крохотный барельеф, изображавший то ли гоблина, то ли человека в монашеском одеянии, в протянутой руке которого висели четки с распятием.

— Значит, нужно одновременно…

— Думаю, да, — кивнула Гермиона. — Гарри, Ли… Приготовьтесь. Я не думаю, что для Тихо Браге кто-то приготовил ловушку, но за прошедшие столетия могло произойти всякое.

Она сделала глубокий вдох и с силой нажала на оба символа. С мягким клацаньем инкрустированная золотая звезда и монах с четками ушли в камень. Что-то с приглушенным скрежетом провернулось под толщей крышки, которая приподнялась на полдюйма и остановилась. Гарри уже собирался вновь приложить к ней силу, как вдруг из открывшейся щели повеяло затхлым воздухом, и крышка взлетела к потолку, где зависла, едва заметно покачиваясь.

Тела в саркофаге не было. В самом его центре покоился череп — белый с желтоватыми пятнами череп гоблина. Боязливо покосившись на парящую под потолком мраморную крышку саркофага — а ну как чары внезапно перестанут ее поддерживать? — Гарри быстро наклонился и взял в руки череп.

— О, бедный Йорик… — не удержался он, расплывшись в улыбке.

Когда Гарри, сжимая в ладонях находку, сделал шаг назад, крышка медленно опустилась на прежнее место, где, издав тихий стук, застыла без движения.

— Там что-то есть? — озадаченно спросила Гермиона, подойдя ближе.

— По-моему…

— Мы не одни, — быстро сказал Ли, развернувшись к выходу.

— Ты что-то слышал? — спросила Гермиона.

Чжун Ли кивнул бесшумно выскользнул из склепа. Гарри погасил Люмос и с черепом в руках последовал за ним, запоздало сообразив, что в случае нападения не успеет выхватить палочку. Впрочем, Гермиона уже была во всеоружии — она стояла рядом, подняв палочку на уровень груди и сосредоточенно вглядываясь в темноту.

— Их двое… Нет, трое, — прошептал Ли. — Со всех сторон. Лучше зайдите в склеп, я справлюсь.

— Мы тебя не оста… — успел сказать Гарри.

Справа вспыхнула алая молния, врезавшись в щит, который мгновенно выставил Ли. Он, не глядя, взмахнул рукой, и во тьме послышался глухой удар, сопровождаемый сдавленным воплем. Две другие молнии полыхнули одновременно, но так и не смогли пробить поверхность тускло мерцавшего щита.

— Ступефай! — крикнула Гермиона, ударив заклятием в силуэт, мелькнувший на границе видимости.

Перехватив череп одной рукой, Гарри выхватил палочку и, направив ее туда, откуда била одна из молний, гаркнул:

— Люмос Солем!

Жгучий свет с яркостью зенитного прожектора высветил участок кладбища перед ним, и он болезненно сощурился. В луче света скрючился приземистый гоблин, облаченный во что-то наподобие легкого серебристого доспеха, состоящего из можества тонких пластин. На обеих руках у него было закреплено по заостренному металлическому стержню — Гарри никогда не видел ничего подобного, но догадывался об их назначении.

Гоблин зажмурился и зарычал от боли — смотреть в упор на Люмос Солем было невыносимо — и поднял руки. С концов стержней сорвались те самые алые молнии, которыми их атаковали ранее, и на этот раз выставленный щит задрожал, впитав энергию удара. Чжун Ли не стал дожидаться разрушения щита и ударил в ответ. Щит, выставленный гоблином, не выдержал натиска магии Юнь-Бао и с хлопком рассеялся. Гоблин, вскрикнув, покатился по земле и неподвижно застыл, уткнувшись лицом в остатки древней могилы.

Выскочивший было слева третий гоблин, избежавший атаки Гермионы, поднял оружие, но, окинув взглядом поле сражения, на мгновение замер и сделал шаг назад.

— Стой! — крикнул Чжун Ли и телепортировался к противнику.

Увы, было поздно: гоблин крутанулся на месте и трансгрессировал в миг, когда Ли ударил парализующим заклятием в место, где он только что стоял.

— Я его сейчас верну, — сказал Ли и осторожно протянул руку в опустевшее пространство. — Я чувствую, куда он ушел. Это недалеко. Подождите минуту…

— Ли, не надо! — воскликнул Гарри, но пространство уже свернулось вокруг того, унося Ли в неизвестном направлении. — Черт возьми… Мы же можем допросить этих двоих.

— Если только они живы, — покачала головой Гермиона. — Первому, похоже, очень здорово досталось. Постереги пока этого, я проверю…

Люмос Солем угас, и тьма вновь сомкнулась вокруг них черным кольцом, удерживаемым лишь по-прежнему действующими световыми чарами Люмос Максима. Гермиона осторожно прошла вправо от выхода из склепа, и спустя несколько секунд Гарри услышал ее дрогнувший голос:

— Кажется, мертв. Сильно ударился головой о надгробие… Очень сильно.

Второй гоблин сдавленно застонал и шевельнулся. Гарри подскочил к нему, нацелив палочку на противника.

— Кто вы такие? — спросил, стараясь, чтобы в его голосе прозвучало как можно больше угрозы. — Зачем вы напали на нас?

Все еще бледная Гермиона подошла и встала рядом. Ее палочка в мелко дрожащей руке тоже была нацелена в лицо гоблину. Тот прорычал что-то невнятное и сделал попытку встать.

— Даже не думай, — твердо сказала Гермиона. — Отвечай на вопрос. Кто вы такие?

— Вы умрете, — прорычал гоблин. — Мои братья скоро придут за мной.

— Ты бы лучше о себе подумал, — огрызнулся Гарри. — Кто вы, черт побери, такие? Вы работаете на Ши…

Гермиона сжала его руку, и он запнулся.

— Вы на территории Школы Ночи! — рявкнул гоблин в ответ. — И мы не терпим чужаков. Тем более оскверняющих могилы наших предков!

— Мы ничего не… — заговорил было Гарри.

Гоблин внезапно перекатился в сторону и вскинул руку с закрепленным на ней оружием. Молния прорезала пространство рядом с правой щекой Гарри, опалив ему волосы. Ответный удар Гермионы впечатал врага в землю, и тот зашелся надсадным кашлем.

— Петрификус Тоталус! — завершила она расправу, обратив того в неподвижное изваяние, — Дождемся Ли, потом и займемся допросом. Сейчас не до этого.

— Кстати, где он? — спросил Гарри. — Обещал через минуту быть…

— Может быть, тот гоблин еще раз трансгрессировал, — пожала плечами Гермиона, но в ее голосе Гарри уловил нотки тревоги.

— Ты же не думаешь, что он…

— Он сильнейший боевой маг, — покачала головой Гермиона и опустилась на поваленный могильный камень. — Его так просто не возьмешь. Давай просто подождем немного.

— Никогда не слышал про эту… как там ее?.. Школу Ночи. Какой-то гоблинский культ?

Он примостился рядом с Гермионой, которая с готовностью положила голову ему на плечо и сказала:

— Я слышала про Школу Ночи.

— Серьезно? Где?

— Многие считали это почти легендой, но… Шекспир упоминает ее в «Бесплодных усилиях любви». Там есть строки, посвященные черному цвету: «Черный — знак ада, цвет подземелий и Школы Ночи». Говорили, что это тайное общество с дурной репутацией, куда входили ученые и поэты вольных взглядов. Им приписывали атеизм, занятия черной магией и все прочее, что вселяло страх в людей елизаветинской эпохи.

— Ученые и поэты? Люди?

— Люди. В разное время называли имена Кристофера Марлоу, Джорджа Чапмена, Томаса Хэрриота… И ни одного гоблина. Но после вступления в силу Статута это вполне ожидаемо. Как бы то ни было, — вздохнула Гермиона, — о них мало что известно. Яков I, который взошел на престол после смерти Елизаветы, начал настоящую охоту на тайные организации, включая и Школу Ночи… Считалось, что в тот же период она была ликвидирована, если вообще существовала. Но то же самое говорили и об Иллюминатах, верно?

Гарри молча покосился на пылающий изгиб кометы Хейла-Боппа, которая в последнее время стала еще ярче и крупнее. Здесь, вдалеке от городского света, можно было отчетливо рассмотреть причудливый двойной хвост кометы. Может, и впрямь это знак последних времен? Гарри поднял перед собой череп Йорика и вгляделся в пустые глазницы.

— Иллюминаты, — тихо сказал он. — Аненербе. Общество Туле. Если существует тайное общество, в любой эпохе, то можно быть уверенным: где-то есть его враги — точно так же скрывающиеся в тени. Темное братство. Орден Матерей. Орден Феникса. Бенджамин с его пятью стрелами. Сцена, наконец. И вот теперь еще одна — Школа Ночи. Мне уже начинает казаться, что вся история человечества — поле битвы тайных обществ, а все, что мы знаем, — это так… Лишь отголоски настоящей истории.

— Возможно, так и есть, Гарри, — сказала Гермиона. — Думаю, мы с тобой — в самом центре этой битвы. Честно говоря… Я удивлена, что мы все еще живы.

Гарри лишь горько усмехнулся и поднес череп ближе к глазам. Что-то странное было не в его облике, а в самой структуре. Чутье артефактора, частью натренированное на занятия в Айзентурме, частью — унаследованное от Игнотуса Певерелла, отозвалось предупредительным звоночком внутри. Он нахмурился и покрутил череп, разглядывая его со всех сторон.

— Ты что-то видишь? — наклонилась к нему Гермиона. — На нем что-то написано?

— Нет, ничего, — пробормотал Гарри. — Но чары… Гермиона, это никакой не череп. Это… Это что-то трансфигурированное!

— Как это возможно? Трансфигурация не держится так долго! До сих пор только Эйлин Певерелл решила эту задачу… — удивилась Гермиона и запнулась на мгновение. — Ну конечно!

— Что?

— Стазис! Помнишь? Чары стазиса, наложенные на склеп — они рассеялись, только когда мы открыли его. Вот зачем они были нужны! Для этого черепа прошли, наверное, считаные минуты с того момента, как он был трансфигурирован, — объяснила она, поднимая палочку. — Проверим, чем он был вначале?

Гарри поднялся, положил череп на камень и сделал шаг назад. Гермиона взмахнула палочкой и сказала:

— Фините Инкантатем!

Череп подскочил, утратил форму и стремительно сжался, блеснув тусклой металлической поверхностью. Предмет, в который он обратился, со звоном упал на камень. Наклонившись, Гермиона нерешительно протянула руку и подняла с каменного надгробия массивный бронзовый ключ. Гарри подошел ближе и замер, глядя на неожиданную находку. «I. B. 214», — было выгравировано на блестящей поверхности. Гермиона перевернула ключ. На обратной стороне красовался силуэт феникса.

— Это очень похоже… — проговорил Гарри и запнулся.

— Это ключ от сейфа в Гринготтсе, — кивнула Гермиона. — И, думаю, не ошибусь, предположив, что 214 — его номер.

— Но что такое «I. B.»? Инициалы владельца?

— Уверена в этом, — кивнула Гермиона.

— Не помню никого с такими инициалами, — нахмурился Гарри.

— Конечно, помнишь, — улыбнулась Гермиона. — Судя по изображению, это член Ордена Феникса… Что-то оставивший в одном из самых надежных хранилищ Магической Британии. С утра надо бы снова наведаться в Косую Аллею.

Порыв ветра зашумел черных кронах деревьев и взметнул в воздух ворох опавшей листвы. Гадкое предчувствие снова завозилось у Гарри внутри.

— Все это интересно, — проговорил он. — Но куда, черт побери, делся Ли?

* * *

— Богрод! — услышал он за спиной и, вздрогнув от неожиданности, обернулся.

В дверях стоял Крюкохват. Лицо которого излучало недовольство — впрочем, как и всегда. Невозможно было догадаться о его истинном настроении и тем более намерениях: гримаса, заставлявшая предположить, что Крюкохват постоянно ощущает неприятный запах от всех окружающих, успешно скрывала все, что тот думал и чувствовал в действительности.

— Да? — со вздохом произнес Богрод, вынужденный оторваться от записей. — У меня еще два десятка счетов…

— Это подождет. Нужно проинспектировать шестой ярус.

— Опять? Я ведь только что оттуда!

— На этот раз внимательней. И установить охранные чары на всей прилегающей территории. Есть угроза проникновения.

Богрод с раздражением захлопнул гроссбух и выбрался из-за стола.

— Кто? — спросил он.

— А ты как думаешь? Мне сообщили из Эксетера. Они снова завозились.

Богрод едва сдержал ругательство и потянулся за связкой ключей. Он терпеть не мог неоконченных дел. Так же, как клиентов, умерших, не имея наследников. Темные волшебники способны доставить массу неприятностей: взять хотя бы того, в нелепом тюрбане, который выставил идиотами всю службу безопасности Гринготтса пять лет назад. Но эти неизвестные и давно почившие владельцы хранилищ, за чьими пожитками столетиями охотятся всевозможные безумцы…

Он кивнул Крюкохвату и, спустившись под лестнице, отпер дверь в старый архив. Протиснулся между тесно стоявших стеллажей с документами и, пробежавшись глазами по рядам полок с документами по счетам шестого яруса, выволок пыльный и невероятно ветхий гроссбух. Осторожно, чтобы тот не развалился у него в руках, Богрод перелистнул несколько страниц, пока не увидел надпись «Хранилище 214» в самом верху. Ниже стояло имя клиента, и Богрод отлично знал его. Да, темные маги без наследников — отвратительная разновидность клиентов. Но порой монахи оказываются много хуже.

Ему редко снились кошмары. По правде сказать, Квиринус Квиррелл редко видел сны как таковые: в последние годы спал он урывками и недолго, в промежутках между долгими часами, заполненными работой. Однажды ввязавшись в эту лихорадочную погоню за победой, образ которой он и сам себе плохо представлял, Квиррелл уже не мог остановиться. Остановка — и достигнутое до сих пор немедленно начинало уплывать из рук, заставляя сжать зубы и продолжить работать, несмотря на копившуюся годами усталость. Работа не оставляла времени на сновидения, и они являлись не более чем обрывочными образами без смысла и содержания.

С момента Изоляции, казалось, в этом плане ничего не должно было измениться: безумная гонка стала стремительней, а тяжелая работа из необходимости и вовсе обратилась единственным средством выживания. И вот этот странный и пугающий сон про готовые поглотить его врата… Первые признаки надвигающегося безумия? Ведь есть и у него предел прочности — точка, за которой сознание не выдерживает груза реальности и уходит в блаженный мир вымысла, оставляя без присмотра хихикающую и пускающую слюни телесную оболочку.

На этот раз Квиррелл понимал, что видит сон. Более того, он понимал, что именно он видит. Бурлящая масса, излучающая слабое красноватое сияние и заполняющая все окружающее пространство под непроницаемо-черным, беззвездным небом. Пузыри, неожиданно вырастающие на поверхности, чтобы через пару секунд бесшумно лопнуть и рассыпаться сплетением маслянистых нитей. Тысячи дрожащих ложноножек, что вытягивались из-под поверхности, подчас достигая огромной длины, расщеплялись надвое, замыкались в кольца, сплетались и рассасывались без следа.

— Оно живое… — сказал Квиррелл и сам не услышал звука своего голоса.

— Живое… — прошелестело в ответ.

— Атуули-Ан? — спросил Квиррелл. — Чего ты хочешь? Выбраться, да? Выйти в наш мир?

— Я хочу жить. Играть в новые игры.

Наверное, Квиррелл все же недостаточно контролировал себя в этом странном сновидении: в реальности он никогда бы не ввязался в спор о морали с древним чудовищем из иного мира. Но последняя фраза отчего-то больно задела его, и Квиррелл вскипел:

— Играть? Для тебя это только игра? Смерть людей!..

— Все люди лишь играют роль на сцене мира, — пришел ответ, и от него повеяло чем-то смутно знакомым, что Квиррелл непременно вспомнил бы в бодрствующем состоянии. — Все есть игра. Символ. Шифр. Под маской не кроется ничто, кроме другой маски. Ключ отпирает замок, за которым кроется другой ключ, и нет тому конца. Всякая сущность есть образ иной сущности, форма, лишенная субстрата. Игра — единственный фундамент, основа, сердце реальности.

Шепот ввинчивался в уши, оглушал, пропитывал и отравлял сознание. Квиррелл ощутил внезапную волну удушающего жара, а еще — приступ гнева.

— Так ты хочешь поиграть с нами? — бросил он. — Вот ради чего все это?

— Нельзя не играть, — отозвался голос с явной насмешкой. — Можно лишь выбрать сторону. Нас ждут новые игры, чародей. Какие фигуры ты предпочитаешь: черные или белые? Для тебя найдется отличная роль в моей партии.

— Уже нашлась. Я уничтожу тебя, Атуули-Ан, — сказал Квиррелл. — И тогда все игры для тебя закончатся: новые и старые.

— Атуули-Ан? — впервые шелестящий голос утратил спокойствие, и в нем послышались нотки гнева. — Атуули-Ан мертв, давно мертв, умер вместе с Атуули. А я — живу и буду жить всегда, и сцена мира будет полем для моей игры.

— Не морочь мне голову, Атуули…

— Не произноси это имя! — загрохотал голос, и бурлящая масса вокруг вскипела, образовав десятки бурунов и воронок. — Старые игры окончены!

— Как же мне тебя называть? — язвительно спросил Квиррелл, которому гнев неведомого собеседника, похоже, помог обрести собственное спокойствие. — Ах да… Ваше Величество ведь метит в боги. Пань-гу, я не ошибся?

— Имя Пань-гу — не хуже прочих, так называл меня мой слуга. Или же имя, которое мне дали монахи ненавистной Туриэль… Ты хочешь служить мне, Квиринус Квиррелл? Хочешь обрести могущество и вечную жизнь?

Квиррелл фыркнул.

— И то и другое я обрету без помощи спятившего царька погибшей страны!..

Он запнулся. Внезапная мысль вонзилась в мозг острой иглой.

— Монахи Туриэль, ты сказал? — медленно проговорил он, снова ощутив наплыв жара. — Так значит…

Сон завершился — мгновенно, без перехода. Ему все еще было жарко — мучительно жарко, несмотря на идеальное кондиционирование воздуха в каюте. Все тело заливал липкий пот. Что-то кольнуло в правой руке, и, когда он поднес ее к глазам, ему померещились слабые багровые отсветы под кожей. Такие дозы стимуляторов и лекарств, которыми он себя напичкал за последние дни, имеют свои последствия.

Квиррелл промокнул капли пота на лице краем одеяла, выбрался из постели и сел за маленький столик в углу каюты. Висевшие на стене часы показывали без четверти три — глубокая ночь. Положив перед собой блокнот, он взял лежавшую там же капиллярную ручку, стилизованную под перо, и принялся писать. Жаль, нет доступа к Гипертьюрингу, ему бы не помешало численное решение пары дифференциальных уравнений, потому что аналитического тут определенно нет. Возможно, достаточно будет приближения.

Спать совершенно не хотелось: похоже, что он напрочь угробил свои биоритмы стимуляторами и безумным режимом с момента Изоляции. Уже добравшись до конца первой страницы, он понял, каким будет ответ, но все же довел вычисления до конца. Если взять за основу грубую оценку интенсивности мутаций, сделанную еще в Айзентурме, и гиперболическую динамику с насыщением для числа структурных единиц глины Эдема, то ожидаемый рост сложности за первые же десять тысяч лет составит… Капля пота сбежала на кончик носа и упала на бумагу. Но результат вычислений, даже порядком расплывшийся, по-прежнему ужасал.

Квиррелл сделал глубокий вдох, медленно выдохнул и еще раз пробежал глазами каждую строчку расчетов. Ничего не изменилось. Как можно победить такое? Что можно противопоставить этой силе? «Кто имеет ум, тот сочти число зверя». Вот это число, перед ним, и теперь он отлично знает настоящее имя врага рода человеческого.

* * *

— Не уверена, что правильно понимаю вас, просвещенный Квиррелл, — сказала И Сян. — Какой еще демон?

Они вновь находились в рубке, куда Квиррелл созвал всех ни свет ни заря. Марселин отчаянно зевала и, похоже, не очень понимала, о чем вообще идет речь. Просвещенные Леманн и Штейн проявили больше собранности, но первый с хмурым взором скрючился на своем кресле, а вторая поминутно гляделась в зеркальце, ужасаясь синяками под покрасневшими глазами.

Какую бы скорость ни развивал «Хайше», им предстояло преодолеть почти четыре тысячи миль. Без использования подводных порталов Юнь-Бао на это требовалась без малого неделя. Оставалось лишь надеяться, что за следующие пять дней не произойдет ничего непоправимого. По общей договоренности было решено не выходить на связь с внешним миром, а также избегать по возможности любых встреч по курсу следования. Последнее оказалось делом непростым: маршрутом от Суэцкого канала до Гибралтарского пролива следовали многие десятки торговых судов. Хорошо, если антирадарная защита «Хайше» не уступает по качеству его системе оптической невидимости. Но если их ищут, кто знает, какими средствами обнаружения вооружен противник?

— Еще раз, попрошу внимания, — заявил Квиррелл. — Это касается каждого из нас. Я знаю, кто наш враг, и, возможно, это позволит придумать способ противодействия… Будем надеяться.

И Сян, которая, несмотря на ранний час, выглядела отлично выспавшейся и сосредоточенной, сказала:

— Мы вас слушаем, просвещенный.

— Начну с самого начала. Как вы помните, глина Эдема обладает тем, что можно назвать геномом. У нее нет привычной нам ДНК, однако каждая частица программируемой материи знает все о своей структуре и свойствах. Ей это необходимо для поддержания и обновления собственной трансфигурации — именно эта особенность позволяет глине Эдема превращаться в любое вещество и структуру, сохраняя при этом свое наиболее фундаментальное поведение.

— Мы в курсе, — кивнула И Сян.

— Однако это ее свойство открывает потенциальную возможность для… скажем так, злоупотреблений. Если запрограммировать глину Эдема не на собственную трансфигурацию, а на трансфигурацию всего, что окажется рядом, в свои копии, то результат… Ну, вы понимаете. Атлантида. Незадолго до Изоляции нам удалось установить, что создание копии — процесс хотя и очень надежный, но все же не идеальный. Точно так же, как и в биологических системах, время от времени он сопровождается появлением ошибок в геноме при репликации.

— Подожди, Квиринус, — вмешалась Марселин, которая, похоже, уже окончательно проснулась, — но мне до сих пор неясно… Если глина Эдема мутирует, то почему големы не?.. А, ну да. Понимаю.

— Да, сестренка. Покуда мутации не выходят за пределы каждой из частиц, они лишь постепенно снижают общее качество трансфигурации. Полагаю, именно из-за этого големы, принявшие форму человека, хоть и медленно, но все же стареют. Но мутация, которая тиражируется и в короткие сроки поражает миллионы, а потом и миллиарды частиц, приводит к появлению разных типов глины Эдема. Микробиолог назвал бы их штаммами. Если процесс происходит в замкнутом пространстве, то очень скоро начинается жесточайшая конкуренция между штаммами, каждый из которых стремится обратить соперника в свою копию. И кто-то непременно побеждает в этой борьбе — до следующей, еще более жизнеспособной мутации. Понимаете теперь? Наследование. Изменчивость. Естественный отбор. Все три компонента процесса эволюции.

Зельда Штейн впервые отложила зеркальце и подняла на Квиррелла ошарашенный взгляд.

— То есть… — проговорила она. — То есть все это время в изолированной от мира Атлантиде…

Квиррелл мрачно кивнул.

— Тысячи лет яростной, безостановочной молекулярной эволюции. Появление все более сложных структур — форм жизни, которые мы и представить себе не можем. Да, это жизнь. Гигантский организм, метаболизм которому полностью заменяет непрерывная трансфигурация. С какого-то момента — разумный организм. Быть может, сверхразумный. Существо, которому задолго до нас дали имя Рактавиджа!

Осознав, что он почти кричит, Квиррелл сделал глубокий вдох и продолжил уже спокойней:

— Вот о каком демоне я говорю. Это не сказка. Не религиозный миф для устрашения подданных. Это, черт побери, настоящий демон из настоящего ада, и он желает выйти в наш мир через врата, которые вот-вот падут.

Поначалу никто не проронил ни слова — все переваривали услышанное. Квирреллу даже показалось, что они не вполне осознали последствия того, что узнали. С учетом же его собственной реакции на внезапное осознание он полагал, что так оно, вероятно, и есть. Первой заговорила Марселин.

— Ты думаешь, что вся эта зловредная фауна Сумрака: черви Байерса, головосеки… Они имеют отношение?

Квиррелл кивнул.

— Убежден в этом. Банд-Дарваджа не дает веществу Атлантиды проникнуть в наш мир. Однако Врата-которые-закрыты не создавались для того, чтобы препятствовать проникновению магии. Когда Цакебе создавала их, то запирала мертвый мир, ампутировала пораженную некрозом плоть Земли. Она не предполагала, что там появится новая жизнь, а если и предполагала, то не загадывала на столь долгий срок. За тысячи лет там сформировался чуждый нам разум, владеющий собственной магией, и он определенно способен дотянуться этой магией до нашего мира. Вероятно, в каких-то местах сделать это для него проще, чем в других. Возможно, Сумрак оказался более уязвим перед его воздействием.

— Вот только зачем ему эти твари? — нахмурился просвещенный Леманн. — Сотни, а может и тысячи лет фауна Сумрака оставалась вполне пассивной и не пыталась нас атаковать.

— Остается лишь догадываться, — пожал плечами Квиррелл. — Возможно, это следы его ранних экспериментов. Возможно, сознательная попытка создать собственный мир по собственным представлениям. Ведь и мы занимаемся тем же самым: можете ли вы, просвещенный, назвать хоть одно из магических существ, от безобидного нюхлера до кошмарного василиска, которое не было бы создано магами? И не следует удивляться пассивности фауны. Этими существами управляет Рактавиджа, и Рактавиджа не желает нашего уничтожения… Во всяком случае, до поры. Мы, иллюминаты, десятилетиями оставались на острие прогресса, а значит, делали вклад в создание все более мощного оружия.

Марселин в сомнении покачала головой.

— Что-то не сходится, — сказала она.

— Что именно, сестренка?

— Там, на острове… Кто-то пытался защитить нас от червя Байерса.

Квиррелл хотел было возразить, но в памяти неожиданно всплыл домовик Перки, охваченный ужасом и пытающийся наложить на себя руки. «Перки должен был прятаться, пока не выполнит задание, иначе ему помешают». Кто мог помешать подконтрольному эльфу совершить диверсию? Очевидно, это кто-то играющий с Рактавиджей на равных.

Смутная мысль никак не желала оформиться: Квиррелл будто брел в темноте на ощупь в поисках выхода из лабиринта. Играть на равных… «Я хочу жить. Играть в новые игры», — говорил незнакомый голос в его сне. Обычно игра предполагает противника, и противник здесь — уж точно не люди. «Все люди лишь играют роль на сцене мира».

— Возможно, — медленно проговорил он. — Возможно, есть кто-то еще. Разные штаммы глины Эдема… Кто знает? Эволюция могла привести к появлению не одного разума, а двух, трех и больше. Увы, сейчас мы способны лишь спекулировать на эту тему, потому что до сих пор не знаем ровным счетом ничего!

— Вы несправедливы к себе, просвещенный Квиррелл, — спокойно отозвалась И Сян. — Ваша догадка многое меняет, хотя, признаюсь… Оптимизма она не прибавляет ни капли. Главный вопрос остается прежним: что можно противопоставить этой силе? Даже безмозглая серая слизь была смертельной угрозой, а теперь выясняется, что за ней стоит могущественный разум. И если мы доберемся до Банд-Дарваджа, вряд ли нам позволят сделать что-то с артефактом.

— Если процесс разрушения будет постепенным… Может быть, массированная ядерная бомбардировка способна если не уничтожить глину Эдема, то хотя бы остановить репликацию? — предположил Леманн. — Десятилетия Холодной войны, возможно, сыграли на руку Рактавидже, но зато теперь ядерный потенциал маглов — сила, с которой придется считаться даже этому вашему древнему демону.

— При условии, что магловские правительства станут выполнять наши рекомендации, а не прямые приказы Врага, — усмехнулся Квиррелл. — Не будьте наивным, просвещенный Леманн. Правительства большинства стран давно под контролем Рактавиджи — на его месте это первое, что я попытался бы сделать. Это пассивный, ненавязчивый контроль, который нелегко заметить до тех пор, пока не происходит что-то для него критически важное. Сожалею, коллеги. Но похоже, что нам придется справляться самим.

— Что же мы можем сделать перед лицом такой силы? — тихо, почти шепотом спросила Зельда Штейн, ни на кого не глядя.

— Вы уже спрашивали об этом, просвещенная, во время атаки червя Байерса. Как видите, мы еще живы, а вот червь — не знаю.

— Мастерство, ум и воля? — слабо усмехнулась она.

— Разве у нас есть что-то еще? — развел руками Квиррелл. — Разве что… Есть еще двое молодых ребят, которые ведут собственную войну без надежды на нашу помощь.

Динамики издали предупреждающий сигнал, и голос бортового компьютера «Хайше» возвестил:

— Шеньфень бумин де чуаньчжи. Чу ланьцзе.

И Сян вздрогнула и подняла к глазам браслет на запястье. Пробежав взглядом полученное сообщение, она повернулась к гостям.

— Неопознанное судно по курсу. Похоже на военное. Судя по всему, идет на перехват, причем с высокой скоростью.

— Они нас видят? — нахмурился Квиррелл.

— Очень похоже на то. Цай пинму шан сяньши тусян!

У нее за спиной в воздухе вспыхнула прямоугольная проекция. Зеркальная гладь на удивление спокойного моря под низко нависшими кучевыми облаками расстилалась до горизонта. Там, совсем рядом с туманной границей воды и неба, Квиррелл разглядел черный силуэт военного корабля и едва удержался от восклицания.

— Похоже на эсминец, — сдержанно сказал он. — Здоровый, черт бы его побрал.

— Так и есть, — кивнула И Сян. — Модифицированный британский эсминец типа 42. Не самый лучший в мире, конечно, однако… Напичкан противолодочным оборудованием, артиллерией, а также имеет на борту вертолетный ангар. И главное, над ним основательно поработали. Скорость на треть выше штатной, и сонар… Они чем-то его заменили. Нет никаких признаков акустического сканирования, и все же они нас определенно видят.

— Флаги? Опознавательные знаки?

И Сян покачала головой.

— Он явно не стремится афишировать свою принадлежность.

Квиррелл пристально вглядывался в растущий силуэт военного корабля. «Хайше» взял сильно к югу, избегая угрозы, и вражеский эсминец немедленно ответил на этот маневр изменением собственного курса. Конечно, тот факт, что когда-то корабль был построен в британской верфи, еще ничего не значит. Парочкой таких эсминцев, если ему не изменяет память, владела и Аргентина. Правда, корабль — не вертолет, скрыть его постройку или передачу иной стороне не так-то просто. Разве что…

— А вот это уже любопытно, — пробормотала И Сян, глядя на браслет.

— Что такое?

— Это не просто какой-то там модифицированный эсминец. Это «Шеффилд» D80, который считался затонувшим во время Фолклендской войны 1982 года. Недурно сработано, браво! Даже мы не знали, что он все еще на ходу.

— Возможно, он и впрямь затонул, — заметил Леманн. — А кто-то поднял его и восстановил… Не мы одни любим модифицировать магловскую технику.

— У нас есть чем отбиться? — спросил Квиррелл.

— Зависит от того, что есть у них, — отозвалась И Сян, переводя напряженный взгляд с браслета на экран и обратно. — Однако они не пытались выйти на связь, не делали предупреждений, и мы пока что не уверены в их враждебных…

Корпус эсминца озарился вспышкой, и в воздух взвилась тонкая белая линия выхлопов.

— Это же противокорабельная… — успел проговорить Леманн, и пол ушел у них из-под ног.

«Маневр уклонения», — догадался Квиррелл, поднимаясь и потирая ушибленное колено. И, судя по наклону, попытка уйти на глубину. Похоже, что экипаж не уверен в способности их судна выдержать удар. Где-то в глубине «Хайше» послышался глухой удар с последующим шипением, и лодку снова качнуло — противоракетная защита вступила в бой. Пара секунд — и стремительно приближающаяся ракета полыхнула в воздухе, разбрасывая горящие обломки, а следом за ней в воздух уже тянулись две… три… четыре белые нити.

— Гондзи! — рявкнула И Сянь в браслет, и, обернувшись к Квирреллу, пояснила: — Уйти не получится. Придется дать бой.

Не успела она договорить, как экран утонул в слепящей вспышке света. Квиррелл успел разглядеть разлетающиеся обломки, а потом неповрежденная вражеская ракета исчезла в волнах, и что-то оглушительно ухнуло. «Хайше» резко накренился, послышался надсадный скрежет, и освещение замерцало.

— Попадание? — напряженно спросил Леманн.

— Да, — сухо отвветила И Сян. — Они чем-то сбили наш противоракетный снаряд… Не знаю. Похоже на лазер или даже гауссову пушку. В итоге мы пропустили одну ракету. Защита выдержала, но еще пара таких попаданий, и нам конец. Идите-ка вы, дорогие гости, в спасательный отсек, он уцелеет даже в худшем случае. Вот, следуйте за линией.

Она коснулась браслета, и на полу ярким оранжевым светом загорелась линия, уводящая в ближайший коридор. Квиррелл кивнул и легонько подтолкнул Марси в спину, указав в том же направлении. Ян, Леманн и Штейн без лишних разговоров зашагали вдоль линии, а Квиррелл, обернувшись, спросил:

— Как насчет вас, И Сян?

— Я капитан! — почти возмущенно отозвалась она, гордо выпрямившись. — К тому же у нас тоже есть кое-что в запасе. Торпеды сейчас доберутся…

На экране перед «Шеффилдом» взметнулась вода, и тонны ее обрушились на невидимый купол, окружавший вражеский эсминец. В ответ с его борта вновь взметнулась четверка ракет, и заработало неведомое оружие, из-за слепящего света которого стало невозможно разглядеть подробности.

— Да идите же! — крикнула И Сян. — Речь не только о ваших жизнях.

Квиррелл круто развернулся и двинулся следом за остальными. Марси терпеливо поджидала его у выхода, и они вместе вышли в коридор. Стоило им сделать это, как по барабанным перепонкам снова ударил оглушительный грохот — много сильней предыдущего, и освещение на секунду погасло, сменившись аварийным.

— Беги, сестренка! — скомандовал Квиррелл и сам перешел на бег.

Умиротворение, каким впервые встретил их «Хайше», сменилось суматохой, которая скорей ощущалась, чем была зрима. Квиррелл не видел членов экипажа, носящихся по коридорам, не слышал разносящихся в динамиках отрывистых приказов, но сам воздух, казалось, пропитался предельным напряжением умов и механизмов. Ежесекундно лодка содрогалась от запусков торпед и близких взрывов, невидимые машины в ее утробе работали, заставляя «Хайше» маневрировать, следить за новыми угрозами и отвечать на них собственным огнем. Чары, пронизывавшие творение артефакторов Пушабхасы сверху донизу, дрожали, и Квиррелл краем сознания отмечал их усложняющийся танец — там, за пределами обыденного человеческого восприятия.

Свернув, линия уперлась в глухую стену без единого шва, и они в нерешительности замерли. В следующий же миг стена скользнула в сторону, открыв тесное пространство с округлыми стенами и потолком, залитыми все тем же аварийным освещением.

— Давайте, — кивнул Квиррелл, и вновь подтолкнул сестру, которая, похоже, вознамерилась пропустить Квиррелла вперед.

Резкий удар бросил его на переборку раньше, чем он успел услышать резкий скрежет. В коридор хлынула вода, едва не свалив его на пол адским напором. Динамики взвыли. Кто-то схватил его за мантию и рванул из коридора. Квиррелл сплюнул кровью и в последнее мгновение успел подхватить свалившийся с головы тюрбан. Еще секунда — и он был в спасательном отсеке, а стена быстро смыкалась у него перед глазами.

— Квиринус! — кинулась к нему сестра. — Черт, твой нос… Похоже, что сломан.

Он только отмахнулся и попытался утереть рукавом залитое водой и кровью лицо. Рукав был насквозь мокрым, так что результат оказался сомнительным. Уже опуская правую руку, он заметил тусклое мерцание на своем запястье, едва различимое в багровом свете. Нахмурившись, он неторопливо задрал рукав. Под кожей явственно просматривались светящиеся жилы: они ветвились подобно нервам, уходя выше и выше по направлению к плечу. На левой руке ничего подобного не было.

— Что это? — расширила глаза Марселин и коснулась его руки, тут же отозвавшейся притупленной болью.

— Не знаю, — покачал он головой. — Я впервые заметил это, когда…

Он задумался. Там, на острове Огигия, когда он разговаривал с Виктором… Вернее с тем, кто управлял мертвым телом Виктора. Квиррелл никак не мог вспомнить, дотрагивался ли он до покойника? Леманн, Штейн, Ян, а может и Марси тоже, — наверняка, когда хоронили погибшего, но это было потом. В те же недолгие минуты, когда чуждый разум смотрел на него глазами мертвеца… Касался Квиррелл его или нет? Мог ли он заразиться чем-то? Или зараза пришла позже, вместе с исполинским телом червя Байерса, штурмовавшего остров? У Квиррелла не было ответов, только нарастающий зуд в руке и туман в голове, из-за которого мысли начинали путаться, и странные образы то и дело выскакивали перед его внутренним взором.

— Просвещенный Квиррелл, — озабоченно проговорила Зельда Штейн, шагнув к нему, — у вас все в порядке? По-моему…

Очередной удар сотряс корпус, и пол накренился. Грохот на сей раз оказался куда тише: должно быть, акустическая волна почти полностью отразилась от непрошибаемого корпуса спасательного отсека. Квиррелл, однако, не устоял на ногах: накатившее головокружение довершило расправу, и он, потеряв равновесие, сполз по стене. Сестра опустилась на колени рядом, не обращая внимания на залитый морской водой пол, и крепко сжала его руку. Она ничего не говорила, но в ее взгляде Квиррелл читал смертельный страх. Не страх собственной гибели, отнюдь: такая перспектива Марселин, похоже, даже в голову не приходила. Она боялась за своего старшего брата.

— Брось, сестренка, — ухмыльнулся он. — Все в порядке. Наверное, я просто перебрал со стимуляторами. И это замкнутое пространство… Никогда не страдал клаустрофобией, но, по-моему, оно тоже влияет.

Пол под ними задрожал и заходил ходуном. Марселин беспомощно оглянулась на остальных, и Квиррелл сжал ее руку.

— Эй! Только не открывай форточку ради меня, ладно?

Она вымученно улыбнулась, но ничего не ответила. Боль в руке усилилась и стала пульсировать. Залитое красным светом помещение спасательного отсека куда-то поплыло, и он сделал глубокий вдох, удерживая меркнущее сознание. Замкнутое пространство и багровое свечение. Это так похоже на что-то… Что-то виденное им совсем недавно. Эти вязкие мерцающие волны под черным небом — то, что заменяет плоть и кровь рукотворному демону Атлантиды.

— Снова ты, Рактавиджа? — пробормотал Квиррелл. — Чего ты хочешь? Обратить мир Земли в свое продолжение? Распространиться на окрестные звезды, чтобы играть в свои чертовы игры с пустотой? Потому что никого больше не останется. Ты будешь еще более одинок, чем сейчас.

Бурлящий океан глины Эдема равнодушно гнал волны во всех направлениях, и багровая дымка над ними завивалась прозрачными протуберанцами. А потом чей-то голос тихо, еле слышно прошептал:

— О боже…

— Что ты сказал? — опешил Квиррелл.

— О боже, — повторил голос, — я бы мог замкнуться в ореховой скорлупе и считать себя царем бесконечного пространства, если бы мне не снились дурные сны.

— Рактавиджа…

— Не называй меня так.

— Как же тебя называть?

— У меня нет больше имени.

Нет имени? Совсем недавно демон просил называть его как угодно, только не Атуули-Ан. И вот теперь… Проклятье! Понимание пришло к нему подобно вспышке молнии — и пришло бы раньше, если б не этот чертов туман в голове, способный соперничать с багровой мглой вокруг.

— Это ведь был не ты, верно? — спросил он. — Не ты говорил со мной недавно о том, что хочешь жить, играть в новые игры и…

— Я не хочу играть, — ответил голос. — Я хочу умереть.

— Надо уходить, — сказала Гермиона. — Мы страшно рискуем, оставаясь здесь.

Словно в подтверждение ее слов прямо над головой громко заухала сова. Где-то в стороне за пределами светового пятна, очерченного Люмосом, затрещали ветви.

— А как же Ли? — спросил Гарри. — Когда он вернется, то будет искать нас.

— Он знает, где нас найти, и рискует он куда меньше нашего. Он ведь хофэн! Если с ним сейчас все в порядке…

— Если, — покачал головой Гарри. — А если нет? Если ему нужна помощь?

Гермиона закусила губу и помолчала.

— Тогда мы постараемся помочь ему, — сказала она наконец. — Обратимся к Бенджамину или Дамблдору. Но сейчас — что мы можем сделать? Мы даже не знаем, куда он трансгрессировал. Это место может быть где угодно в радиусе сотни миль, а то и больше. Уходим!

Она встала и протянула Гарри руку. Гарри, чувствуя себя предателем, сжал ее пальцы, и свернувшееся пространство поглотило их. По сравнению с тошнотворным путешествием через гоблинский портал обычная трансгрессия была просто верхом комфорта. Гарри даже успел удивиться тому, что когда-то считал ее сущей пыткой. В следующее мгновение незримая сила вытолкнула их в привычное пространство — на уже знакомой улице Эксетера, где они появились в первый раз.

Улица встретила их полным запустением и темнотой. Одинокий уличный фонарь время от времени издавал треск и гас, отчего все вокруг погружалось во мрак, нарушаемый лишь тусклым светом из пары все еще горящих окон. Ни одного человека поблизости не было.

— Теперь в Бристоль, — сказал Гарри, переведя дыхание.

Послышался шорох. За спиной Гермионы проскользнула тень, и она вскрикнула, запрокинув голову. Гарри развернулся, вскинув палочку, и только тогда увидел лезвие кинжала, прижатое к горлу Гермионы. Одетая в черное ведьма с безумным взором из-под копны всклокоченных волос крепко держала рукоять тонкими сухими пальцами и скалила в улыбке изъеденные кариесом зубы.

— Узнаешь меня, Гарри? — промурлыкала она и хрипло рассмеялась. — Как поживает Сириус?

— Он не узнает тебя, Беллатриса, — вкрадчиво произнес знакомый голос, и от звука его Гарри почувствовал, как волосы зашевелились у него на голове. — Но уверен, он тоже рад нас видеть.

— Откуда ты взялся? — сглотнув, проговорил Гарри. — Мы никому не говорили…

Ведьма гадко захихикала.

— Они никому не говорили, Беллатриса! — воскликнул Волдеморт и вышел из тени. — Ну, за исключением первого встречного по имени Билли. И тот узнал тебя, Гарри, представляешь? Ты ведь у нас знаменитость. О, прости. Копия знаменитости. Словом, Билли был очень рад рассказать о вашей встрече… за скромную плату. Приятно иметь дело с людьми, знающими, чего они хотят.

— Хотите поквитаться за Айзентурм, да? — выдавила Гермиона и поморщилась, когда Беллатрисы крепче вцепилась ей в волосы. — Вы даже не представляете, что мы пытаемся остановить! Вы ведь тоже умрете, когда…

— О да, Айзентурм. Как любезно с твоей стороны было напомнить, — прошипел изменившимся тоном Волдеморт и сделал неуловимое движение палочкой.

Гарри даже не успел понять, что произошло. В следующее мгновение он лежал на земле, судорожно сжав кулаки. Во всем теле пульсировала всепоглощающая боль, пронизывающая до костей, от которой хотелось биться головой об землю, кричать, делать все что угодно, лишь бы остановить пытку. Нечто подобное мучительному удушью, которое испытывала каждая клеточка тела. С запозданием до его восприятия добралась мысль: Круциатус. Мерзавец ударил пыточным заклинанием, и это было много, много хуже, чем в случае с Карлом в Айзентурме. Гермиона рванулась к нему, и Беллатриса сжала пальцы на ее волосах. Под лезвием ножа показались капли крови.

Боль прекратилась внезапно, прокатившись по телу последней жгучей пульсацией. Гарри выдохнул. Его мелко трясло. Опершись локтем о землю, он приподнялся, внутренне сжавшись в ожидании нового удара Круциатуса. Но Волдеморт неожиданно опустил палочку и проговорил:

— Но пока не будем об этом. Сейчас не время для мести. Зароем ненадолго топор войны… Так ведь говорят ваши приятели-маглы? Я просто хочу кое-что узнать.

Гарри обернулся к Гермионе. Порез у нее шее все еще кровоточил, но был неглубоким, и Гермиона не обращала на него внимания, в тревоге глядя на Гарри. Успокаивающе кивнув ей, Гарри перевел взгляд на Волдеморта и всмотрелся в его лицо. Вот уж с кем они никак не ожидали столкнуться.

Ему вспомнились слова Дамблдора, сказанные совсем недавно: «Если ваша история связана с Певереллами, то Волдеморт, вероятно, в ее центре». Похоже, что старый чародей снова оказался прав. Гарри медленно, не делая резких движений, чтобы не спровоцировать Беллатрису, поднялся на ноги и нацелил палочку на Волдеморта, на что тот, похоже, даже не обратил внимания.

— Нужен разговор — отпустите Гермиону, — сказал он.

Беллатриса издала противный смешок.

— Беллатриса, ты ведь отпустишь бедную девочку, когда мы поговорим? — осклабился Волдеморт, вызвав у той новый приступ визгливого смеха. — Разговор будет недолгим. Я всего лишь хочу знать: где Ши Хэн?

Гарри был ошарашен.

— Что? — переспросил он.

— Ну-ну, только не говори мне, что не слышал этого имени. Я отлично знаю, что вы с ним знакомы и даже провели вместе какое-то время.

Гарри взмок. Они были рядом с Ши Хэном и не распознали его? Быть этого не может! Единственный китаец, с которым они встречались недавно… Но нет, это немыслимо! Чжун Ли — их друг, а никакой не глава мирового правительства. Он переглянулся с Гермионой, и увидел в ее глазах то же смятение, которое испытывал сам. Чжун Ли — веселый молодой парень из Китая. Разве может он быть древним могущественным чародеем?

Тот, кто был рядом с Айзентурмом в момент катастрофы. Тот, кто с легкостью создает топологический клинок только для того, чтобы проникнуть в старый склеп, — оружие ангелов, которым не владел ни один из самых могущественных колдунов, известных Гарри. Ни один, даже Игнотус Певерелл, чье мастерство метрической магии не поддается измерению, способный кромсать само время без помощи хроноворота. Чжун Ли, хофэн. Тот, кто убивал самих дементоров. Подозрительно много знающий об истории Ши Хэна. Тот, кто способен перехватить чужую трансгрессию. Невероятно быстро освоивший английский язык и списавший это на тайную технику Юнь-Бао, зная, что Гарри не сможет проверить это в обозримом будущем. «Мы пытаемся тягаться с самим богом», — сказал им Бенджамин в ту памятную встречу.

— Вот черт, — только и смог выдавить из себя Гарри, и, судя по выражению лица Гермионы, она думала о том же.

Не потому ли сработала смертельная ловушка в могиле Шекспира, что наложенные на нее чары распознали присутствие Ши Хэна? Проклятье! Их злейший враг все время был рядом, и они, наивные дурачки, делились с ним всем, что им удалось узнать. Практически за ручку привели его к разгадке тайны, преподнесли ее на блюдечке безо всякого ментального принуждения, которого так боялся Бенджамин. И если бы не гоблины из Школы Ночи… Интересно, как им удалось задержать Ши Хэна? Или, быть может, даже уничтожить?

— Я вижу, мы понимаем друг друга, — изогнул губы Волдеморт в подобии улыбки. — Так где он сейчас?

«Откуда нам знать?», — хотел было спросить Гарри, но Гермиона его опередила:

— Тебе-то он зачем? Хочешь занять его место?

Волдеморт улыбнулся еще шире, показав ряд острых зубов, но удостоил ее лишь краткого взгляда, после чего снова обратился к Гарри:

— У нас с тобой немало общего, Гарри…

— Неужели?

— Да. А главное — мы оба состоим из глины Эдема. Но есть и различие. Тебе повезло больше — ты обзавелся идеальной копией настоящего тела. Мое тело изуродовано несовершенным ритуалом, полученным от Аненербе. И все же в этом есть и свои плюсы. Во мне много больше от голема, чем от человека. Наверное, оттого я способен чувствовать его. Ши Хэна. Я ощутил его присутствие в первую же минуту после своего обращения на кладбище… Помнишь, Гарри? Тогда я не понимал, что это, а вот Ши Хэн понял сразу и позволил найти себя. Ши Хэн — сильный… союзник. Он не раз оказывал мне помощь и не раз просил о помощи меня. Без его вмешательства было бы очень сложно освободить из Азкабана всех этих достойных людей. — Волдеморт махнул рукой в сторону Беллатрисы.

— Если ты чувствуешь его присутствие, тогда чего ты хочешь от нас? — спросил Гарри.

— В том и проблема. Я больше не чувствую его.

— Только не говори, что боишься за его жизнь, — через силу усмехнулся Гарри.

Что-то непонятное сверкнуло в ответном взгляде Волдеморта, и Гарри с бескрайним удивлением осознал: это правда. Волдеморт боится за жизнь Ши Хэна. Неужели этот начисто лишенный эмпатии маньяк способен испытывать привязанность хоть к кому-то? Гарри перевел взгляд на руку Волдеморта, державшую палочку. Конвульсивно сжатые на древке бледные пальцы сотрясала мелкая дрожь. Что с ним такое? И еще… Где вся свита его Пожирателей смерти?

— Я ценю своих союзников, — быстро сказал Волдеморт, делая шаг к Гарри. — Итак. Что тебе известно о местонахождении Ши Хэна?

Что делать? Атаковать невербальным заклятием Беллатрису? Но этот кинжал, прижатый к горлу Гермионы… Не говоря уже о том, что Волдеморт в этом случае отреагирует молниеносно. Солгать? Рассказать правду о могильнике и выиграть время? Время. Его отчаянно не хватает, чтобы придумать хоть что-то.

— Мы оставили его на старом гоблинском кладбище недалеко от города, — сказала Гермиона, разрешив сомнения Гарри.

Волдеморт немедленно развернулся к ней, и Гермиона бросила короткий, но оттого не менее многозначительный взгляд на Гарри. Оба врага сейчас заняты ей, а у Гарри в руках палочка. Он успел бы трансгрессировать, если б хотел. Вот только помощь он привести не успеет. Гермиону уведут отсюда, допросят и убьют, пока он будет ее искать. Проклятое время. Тогда, во время битвы за Айзентурм, ему удалось ненадолго исказить его течение, растянуть отпущенные ему секунды до гибели. Но это было давно, и сам он был совсем в ином состоянии. Может, попробовать снова? Для этого не требуется ни заклинаний, ни взмахов палочки. Требуется лишь предельная концентрация и спокойствие.

— Уверен, за городом есть больше одного гоблинского кладбища, — говорил Волдеморт. — На каком из них?

Нужно успокоиться. Без покоя не может быть концентрации: вечно бурлящие эмоции нарушают ее, ломают ход мысли, отвлекают. Ему нужен покой — несмотря на страх за Гермиону. Несмотря на то, что его друг оказался врагом. Несмотря на то, перед ним убийца его родителей рядом с убийцей Сириуса. На то, что есть силы и поопасней этих двоих. И на то, что миру угрожает скорая гибель. Несмотря ни на что.

— Ты знаешь, где находится Скорхилл? — спросил Гермиона.

Только покой. Покой праведника — такого, как Эрше. Покой мудреца — такого, как Игнотус. Покой монаха — такого, как Амар. Покой божества — такого, как Цао Шу. Покой голема, столетиями смотрящего в потолок Храма Творения. Покой трупа. Покой пустоты.

— Только не говори, что Скорхилл — гоблинское кладбище! — утратив терпение, прорычал Волдеморт, поднимая палочку.

— Конечно, нет, — холодно отозвалась Гермиона. — Но к югу от него расположен могильник Фернво-о-о…

Свет единственного фонаря окрасился кроваво-красным, а затем померк, сделав очертания мира едва различимыми в этом призрачном сиянии. Голос Гермионы скользнул в область низких частот и рассыпался пульсациями инфразвука. Пролетавший мимо сухой лист почти застыл в воздухе. Повеяло смертным холодом: окружающий мир не успевал компенсировать потери тепла, которое излучало тело Гарри. Время повиновалось ему — оставалось лишь правильно распорядиться им.

Успеет ли он нейтрализовать обоих? Гарри поднял палочку… Попытался поднять. Рукав врезался в руку, словно был сделан из жести. Палочка приобрела инерцию железной кочерги, и он едва не выпустил ее из рук. Окружающий мир жил и реагировал на усилия Гарри в собственном темпе. Даже воздух, хотя и ускорялся при соприкосновении с его кожей, но все равно казался страшно разреженным, отчего Гарри ощутил жгучее желание поскорей вдохнуть полной грудью. Концентрация стала ускользать, и он постарался забыть обо всех этих ощущениях, как о чем-то совсем неважном. Важно, что у него есть время.

В этом медленном времени каждый удар становится сокрушительным, ибо его энергия квадратично зависит от скорости, а значит, и от степени замедления локального времени. Да. Вот только нанести его непросто. И этот чертов кинжал Беллатрисы… Продолжая бороться с удушьем, Гарри с трудом двинул палочкой. Мышцы в руке заныли от усилия, но он ощутил тот мгновенно пронесшийся по телу огонь, сопровождавший каждое сработавшее заклинание — к счастью, ничего произносить для этого не требовалось. Теперь второй, более опасный противник. Ногу почти свело судорогой от усилия, а тело Темного Лорда встретило удар гранитной поверхностью. Оставалось последнее.

Гарри отпустил концентрацию, и мир ударил по глазам новообретенной яркостью, несмотря на глубокую ночь.

— …орти, — договорила Гермиона.

Волдеморт, выронив палочку, с воплем взмыл на добрых три фута, перекувырнулся в воздухе и рухнул на землю, схватившись за пострадавшую ягодицу. Беллатриса с расширившимися от неожиданности глазами, попыталась полоснуть Гермиону зажатым в ладони плюшевым зайцем, но получила телекинетический удар в лицо и, выпустив пленницу, без единого звука мешком повалилась на землю. Хромая, Гарри подскочил к оторопевшей Гермионе и схватил ее за руку.

— Уходим! — крикнул он, и свет фонаря растворился в темном вихре обезумевшего пространства.

Через минуту они уже стояли на окраине Бристоля. Гермиона, обессилев, прислонилась к разрисованной граффити стене дома и тряслась от беззвучного смеха. В первую секунду Гарри встревоженно посмотрел на нее, а потом вдруг прыснул и рассмеялся сам: сказалось внезапно схлынувшее нервное напряжение. Из приоткрытого окна над их головами высунулся сморщенный старый магл с лицом Эбенезера Скруджа, окинул их неприязненным взглядом и буркнул под нос, закрывая окно:

— Торчки малолетние…

— Гарри! — отсмеявшись, воскликнула Гермиона. — Я даже не буду спрашивать, как тебе удалось, но… Ты замечательный!

Она оторвалась от стены, обхватила его руками за шею и поцеловала в губы. Прижав ее к себе, Гарри с мимолетным удивлением подумал, что время, оказывается, может останавливаться и без помощи метрической магии. Послать бы сейчас к черту Волдеморта, Ши Хэна, Банд-Дарваджу с Рактавиджей и уехать с Гермионой куда-нибудь на берег теплого моря. Гулять вечерами по песчаному пляжу, держась за руки, глядя на медленно загорающиеся звезды и световой росчерк кометы, что становится ярче с каждым днем…

С сожалением отстранившись от Гермионы, Гарри обернулся и обвел взглядом куцый клочок неба, видневшийся среди высоких домов, в поисках кометы Хейла-Боппа, но так и не нашел ее.

— Что такое? — удивленно спросила Гермиона. — Ты что-то слышал?

— Нет, все в порядке. Подумалось почему-то о комете…

— Ее отсюда не увидишь, она с этой стороны. — Гермиона похлопала ладонью по обшарпанной стене у себя за спиной. — А что, ты думаешь, она тоже как-то связана со всем этим?

— Может быть, — пожал плечами Гарри. — Не знаю почему, но кометы постоянно всплывают в наших поисках.

— Только не эта, — покачала головой Гермиона. — Я читала про нее. У кометы Хейла-Боппа период обращения — две с половиной тысячи лет. Ее никак не могли видеть четыреста лет назад.

Она помолчала, потом взяла Гарри за руку и повела по тротуару к перекрестку. Зайдя за угол, Гарри сразу увидел комету — прямо перед собой, видную даже на фоне ярких уличных фонарей.

— Здесь замешана совсем другая комета, 1556 года, — вновь заговорила Гермиона. — Хоть я и не понимаю, какая может быть связь, но… Помнишь, в Хогвартсе я читала «Путешествие Гаспара да Круза в Китай»?

Гарри наморщил лоб, припоминая. Вроде и впрямь была такая среди книг, с которыми они работали. Совсем ветхая. Он кивнул.

— Гаспар да Круз был испанским монахом-доминиканцем. Он путешествовал по Китаю в дни, когда там произошло то самое страшное землетрясение, и видел комету. Наверное, он видел и что-то еще. Во всяком случае, спустя три года он написал книгу, в которой говорил, что великая комета знаменует начало страшных бедствий не только для Китая, но и для всего человечества. Знаешь почему? Потому что, по его мнению, в тот год на Землю пришел Антихрист.

Она произнесла это таким голосом, что Гарри невольно вздрогнул.

— Думаешь, это… про Ши Хэна?

Гермиона пожала плечами, и какое-то время они шли молча.

— Сложно сказать, — проговорила она наконец. — Но Шекспир называл его точно так же, помнишь? И многое здесь перекликается с библейской историей. Некое злобное божество наделяет могуществом своего наместника на Земле, чтобы тот готовил приход своего повелителя. Знакомый сюжет, верно? И эта незримая власть Ши Хэна над умами и душами людей… Даже Волдеморт не устоял, хотя он уж точно не из тех, кто стал бы по своей воле служить кому бы то ни было.

— С Волдемортом и впрямь что-то неладно, — покачал головой Гарри. — И вряд ли это просто контроль.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну… — замялся Гарри. — Это так, больше на уровне ощущений. Он отправился на поиски Ши Хэна в компании единственной безумной ведьмы. Почему не взял других? Дело-то серьезное. Такое чувство, как будто он чего-то стыдится. И его пальцы… они дрожали, я это ясно видел. Может быть, я несу чушь, но он выглядит, как наркоман. Словно у него зависимость. Пропала связь с Ши Хэном, и ему стало ее остро не хватать, — выглядит все это именно так.

Гермиона с интересом посмотрела на него, потом, подумав, кивнула.

— Возможно, — сказала она. — Я как-то не смотрела на него, все думала, как от этой помешанной избавиться. Здорово ты их!

— Спасибо, — расплылся в улыбке Гарри и тут же посерьезнел. — А ты ничего такого не ощущала? Внешнего присутствия, я имею в виду? Я уж думал, может быть, эти лица, которые мне повсюду мерещатся… Но нет, это ж началось недавно.

Гермиона покачала головой.

— Он же сказал, в нем от голема больше, чем от человека. Голем из Круи, наверное, мог бы почувствовать что-то такое. И ты сам, когда… — Она замялась, мельком взглянула на него и быстро проговорила: — Во время битвы за Хогвартс. Ты помнишь, что ты ощущал тогда?

— Почти нет, — сказал Гарри, нахмурившись. — Помню безграничный покой. Никогда такой не ощущал ни до этого, ни после. Когда мне нужно успокоиться, вспоминаю то состояние. В этот раз тоже.

— А присутствие кого-то?

Он кивнул.

— Было такое. Чей-то голос, призывавший меня остановиться. Но… Это же был я сам. Моя человеческая часть личности. Если и чувствовал я кого-то еще, то не обратил внимания. Может быть, если бы это продлилось дольше… А что?

— Да так. Думаю. Если големы способны чувствовать присутствие Ши Хэна, то, возможно, они могут и обнаружить его.

— Нам это не поможет, — покачал головой Гарри. — Все големы сейчас в Сумраке, за исключением… Почему ты так смотришь?

Гермиона не ответила, но он уже и сам понял, о чем она молчит.

— Ты же не всерьез, надеюсь? Я не хочу снова превращаться в… это!

— Надеюсь, никому не придется. Это так… Последняя отчаянная возможность, если мы потерпим неудачу во всем остальном. Да и не Ши Хэна нам сейчас искать надо. Нам нужно найти Банд-Дарваджа, а потом придумать, что с ним сделать. И связаться с Айзентурмом, конечно. — Она помолчала, потом, вздохнув, спросила: — Думаешь, это действительно был Чжун Ли? Все это время?

— Не знаю, — помрачнел Гарри. — И не знаю, как нам реагировать, если вдруг он объявится как ни в чем не бывало.

— Будем реагировать, как будто ничего не знаем, — пожала плечами Гермиона. — Во-первых, нам с ним все равно не сладить вдвоем. Во-вторых, так он все время будет у нас на виду. Чем меньше сюрпризов, тем лучше.

— Да, пожалуй, ты правда, — кивнул Гарри и огляделся. — Вроде никого на улице. Прыгаем в Оксфорд?

— Конечно. А завтра, как отоспимся, попробуем нагрянуть в Гринготтс, — сказала Гермиона и вдруг рассмеялась.

— Ты чего?

Она обернулась, взяла его руки в свои и сказала:

— Держу пари, Темный Лорд еще ни от кого в своей жизни не получал такого пинка под зад.

* * *

Ши Хэн почти утратил существование. Он еще сохранял сознание — совсем слабое, на грани небытия. Никакого сравнения с яростным и неудержимым потоком мышления, впитавшего всю мощь Пань-гу. Столетия непрестанной работы, в течение которых он возводил величественное здание абсолютной божественной власти, рискуют пойти прахом, если он погибнет. Он совершил ошибку, и теперь стоит в одном шаге от смерти — настоящей и окончательной. Пань-гу предупреждал его. Множество раз говорил, что власть наделяет гордыней, а гордыня рано или поздно лишает власти. Он презрел слова божества. Был слишком самонадеян — и поплатился. Недооценил врага.

Тысячи незримых нитей, соединявших его волю с разбросанными по земле марионетками, уже оборвались. Прямо сейчас, пока пораженное чужой магией сознание собирает себя из осколков, бывшие шахматные фигуры недоуменно поднимают головы и оглядывают мир, в который они пришли, повинуясь его, Ши Хэна, воле. Еще немного, и они начнут принимать самостоятельные решения. Тогда все придется начинать сначала.

«Пань-гу! — мысленно воззвал Ши Хэн, но ответа не услышал. — Ответь мне, владыка. Клянусь, я все исправлю». Бесполезно. Бесконечная черная тьма окутала его со всех сторон, спеленала, как младенца, и Пань-гу не видит своего верного служителя. Как это случилось? Медленно, как сквозь вязкую жидкость, он протянул мысль в глубины памяти в поисках ответа. Память вяло отозвалась набором бессвязных образов без смысла и порядка. Могила. Они забрались в могилу, а потом… Что было потом? Потом была только боль и тьма. Кто-то атаковал его могущественным заклинанием — чем-то по-настоящему сильным, и он не успел защитить себя. Немного сейчас чародеев такой силы.

Ши Хэн ощутил страх… Нет, всего лишь тень страха. Чувства были такими же приглушенными в этой репетиции смерти, как и сознание. Что, если бог навсегда оставил его? Что, если Ши Хэн сможет выкарабкаться, придет к Пань-гу, а тот с презрением отвергнет его службу, чтобы избрать кого-то другого, более достойного? Лучше смерть, чем такая участь. У него ведь нет ничего своего. То, что принадлежало ему, умерло еще там, на склоне Хуашань с приходом божества. Тот день навсегда врезался в его память. Едва помыслив о нем, Ши Хэн увидел расколотый нечеловеческой силой храм старых богов и уходящий в небеса столб огня — лишь слабый отблеск могущества Пань-гу.

Нет, он не может проиграть! Слишком высоки ставки. Слишком долго он шел к великой цели, чтобы просто сойти с дистанции и глупейшим образом умереть, как одна из марионеток — тех, которыми он привык управлять. Он выкарабкается и вернет себе власть. Но вначале нужно провести работу над ошибками, чтобы этого никогда более не повторилось. В какой момент он оступился? Ши Хэн скользнул во все еще доступную ему часть памяти, прокручивая события в обратном порядке, чтобы найти ту самую точку невозврата, когда он ступил на гибельный путь и подвел Пань-гу.

Иллюминаты могли причинить немало проблем, но он легко вывел их из игры. Бенджамина даже убирать не пришлось: он никогда не мешал, а его информационные возможности — золотое дно. Игнотус и Эйлин Певереллы — могущественные противники, но они ничего не знают, и он ничем не рискует, оставляя их без внимания в Шамбале. Об Альбусе Дамблдоре скоро позаботятся. Королевская семья, возможно? Практически нейтрализована. Последнего опасного ее представителя, слишком много информации сливавшего иллюминатам, устранят ближе к осени: раньше не стоит, потому что ей еще предстоит сыграть свою роль.

Нет, проблема — в этих двух молодых иллюминатах. Не в них самих, конечно, а в том, что они делают. Нужно было сразу устранить их вслед за Джоан Кларк, и все на этом прекратилось бы. Но нет же, ему, Ши Хэну, вдруг захотелось вернуться к давно забытой истории с Шекспиром и понять, как чертов драматург ухитрился обыграть его на его же поле. Неуместное любопытство и больно задетое самолюбие заставили Ши Хэна заглянуть в компьютер Джоан Кларк — и с этого момента он был на крючке.

А уж после того, как он подслушал разговор этой парочки на балконе… Тогда он окончательно уверился в том, что они смогут разгадать код Шекспира, и не будет больше тайны, мучившей его четыреста лет. Он был глуп. Не следует ворошить мертвое прошлое. Некоторые тайны должны оставаться тайнами. Когда он выкарабкается, он найдет этих двоих и устранит обоих. Или… Ши Хэн мысленно улыбнулся. Лучше, если они убьют друг друга. Тогда он сможет восстановить свою власть.

Но сначала ему предстоит восстановить власть над собственным телом. Сделав усилие, он скользнул под слой майя и принялся сшивать разорванный узор золотых нитей: одну за другой, одну за другой. Он все еще не чувствовал своего тела, но знал, что движется в верном направлении. Память медленно возвращалась, наполняя его трепетом. Рано или поздно у него все получится. Ши Хэн — не бог, но все же научился терпению за сотни лет кропотливой работы.

Да. Вот корень всех его проблем. Не в иллюминатах, не в Шекспире, и вообще не в других людях. Он создавал и рушил целые государства, раскалывал альянсы и объединял в военные блоки смертельных врагов, возносил на трон ничтожеств и низводил величайших правителей. Он распоряжался божественными силами, был их проводником, но сам так и остался человеком: слабым, испуганным и безнадежно зависимым от своего божества. Оставшись один на один с пустотой, способен ли он сам хоть на что-то?

Он обязательно сможет выбраться. Главное, чтобы они не проникли в тайну Пляшущей звезды раньше. Если это случится… Лучше даже не думать о последствиях. Могущество Пань-гу безгранично, но даже величайший из богов может умереть.

Гарри проснулся за полдень с головной болью: ночное приключение не прошло без последствий. В первое мгновение ему показалось, что еще раннее утро: слабый холодный свет из окна меньше всего напоминал дневное солнце. Он встал, тряхнул головой, в которой от этого движения немедленно прокатилось чугунное ядро, и, пошатываясь, заковылял к балконной двери.

Сразу за балконом начиналась плотная стена серого тумана, заставившая Гарри припомнить одноименный роман Стивена Кинга. Туманом дело не ограничивалось: ограждение балкона было мокрым от то и дело падающих капель дождя. Даже не открывая дверь, он ощутил пронизывающую воздух сырость и поежился, несмотря на то, что кондиционер безупречно справлялся со своими обязанностями, поддерживая в номере комфортную температуру.

За спиной хлопнула дверь, и Гарри обернулся. Только что вышедшая из ванной Гермиона, завернутая в банное полотенце, улыбнулась ему и сказала:

— Доброе утро. Ты не видел фен?

— Доброе… Да какое уж там утро? — проскрипел он пересохшими губами, покосившись на циферблат настенных часов, и указал на лежащий на кресле фен под приготовленной мантией Гермионы. — Ты давно встала?

— Пару часов как. Было время подумать о том, что делать дальше. Заказать обед в номер?

— Было бы здорово, — кивнул он и побрел в ванную.

Проходя мимо Гермионы, он не удержался и, обняв ее, поцеловал в плечо. Ее кожа все еще была горячей после душа и пахла розовым маслом. Гарри с сожалением выпустил ее из рук и, чувствуя себя немного захмелевшим, продолжил путь. Когда, почистив зубы, причесавшись и плеснув в лицо ледяной воды, он, посвежевший, выбрался наружу, Гермиона уже переоделась в мантию и в задумчивости сидела за столиком.

— Чжун Ли так и не объявлялся, — сказала она. — И теперь я даже не знаю, хорошо это или плохо. Если Волдеморт сказал правду…

Послышался мелодичный звонок. Гарри привычным движением протянул руку, и палочка, лежавшая на прикроватном столике, прыгнула ему в руку. Предосторожности, впрочем, оказались излишними: за дверью ждал всего лишь официант.

— Обед в номер, — сказал он и прошел внутрь с подносом в руках.

Подозрительно покосившись на чересчур юных постояльцев, официант расставил яства на стол и, храня прохладное молчание, направился к двери. Лицо его выражало оскорбленное достоинство: должно быть, в номерах Премиум Люкс он привык видеть более важных птиц, чем двое странных шалопаев старшего школьного возраста. Гарри сунул ему купюру, и взгляд официанта немедленно проникся уважением: выйдя за порог, он снизошел до улыбки и даже слегка поклонился.

— Так насчет того, что мы будем делать дальше… — проговорил Гарри, усаживаясь напротив Гермионы.

— Идем в Гринготтс, конечно, — пожала она плечами. — Тут без вариантов. Чжун Ли мог бы нам здорово помочь, потому что, честно говоря, я не думаю, что мы пройдем дальше офиса. Но его с нами нет. И если он действительно Ши Хэн, то это к лучшему.

— Думаешь, Волдеморт сказал правду? Ну, о том, что он находился рядом с нами.

— Не знаю, — покачала она головой и отхлебнула кофе. — Но зачем ему в этом лгать? Другое дело, что он мог говорить и не о Ли.

— О ком же еще? Только Ли все время был рядом. И стоило ему пропасть, как объявился Волдеморт.

— Много кто бывал с нами рядом какое-то время, — пожала она плечами. — Включая даже Снейпа и Дамблдора. И, строго говоря, мы могли об этом даже не догадываться.

В душе Гарри затеплилась было надежда: может, Чжун Ли и впрямь ни при чем? Просто очень сильный чародей-воин из Китая, их друг и союзник. А настоящий Ши Хэн все время был поблизости, скрывая свое присутствие. Наблюдал из тени за каждым их шагом… Гарри вздохнул и зачерпнул ложкой горячий крем-суп. Что тешить себя иллюзиями? Они двое — надежные союзники друг другу, а остальные могут быть кем угодно в этом мире всеобщего обмана и тысячелетних заговоров.

— Что, если нас не допустят к сейфу? — спросил он наконец, отодвинув пустую тарелку.

— Не знаю. Честно говоря, очень вероятно, что так оно и будет. И еще хорошо, если всего лишь не пустят.

— Ты чего-то опасаешься?

— Гринготтс — единственный банк, обслуживающий волшебников. Все наши финансовые потоки замыкаются на него. Как ты думаешь, стал бы Ши Хэн игнорировать это заведение? Боюсь, Гарри, что его люди… или гоблины могут быть в руководстве банка.

— Зачем же тогда Джордано Бруно спрятал там свой секрет? — недоуменно спросил Гарри. — В пределах доступности врага…

— Я думаю, все на земле в пределах его доступности. А почему Гринготтс… Может быть, забравшись в сейф, мы это выясним.

— Остается самая мелочь — проникнуть в самое защищенное место в Магической Британии, — пробурчал Гарри и, откинувшись на спинку стула, отхлебнул обжигающего кофе.

Он постарался припомнить свое первое посещение банка. Ненавязчивое внимание охраны у входа, сосредоточенные гоблины, корпящие над гроссбухами, атмосфера легкой паранойи во всем, что касается безопасности. И все же Квиррелл смог проникнуть в катакомбы Гринготтса, добраться до сейфа, где некогда хранился Философский камень и незамеченным уйти оттуда. Ну, не сам Квиррелл, а подконтрольный Волдеморту голем… Но самому Квирреллу это, без сомнения, тоже удалось бы. Вот кто мог бы помочь им сейчас. Но нет, иллюминаты заперты в Сумраке, и никто не придет им на помощь. Стоп, а почему, собственно, никто?

— Надо позвонить Бенджамину, — сказал Гарри и сунул руку во внутренний карман мантии, нащупывая мобильный телефон. — Ты чего так смотришь?

— Да вот думаю… А вдруг он и есть Ши Хэн? Или работает на него?

Гарри на мгновение замер, потом покачал головой.

— Выбора нет. Вряд ли мы сможем добраться до сейфа без его помощи.

Гермиона надолго задумалась, потом обреченно кивнула.

— Хорошо. Позвони ему. Хуже, наверное, уже не будет при любом раскладе.

* * *

Бенджамин собственной персоной явился меньше чем через два часа, порядком удивив их, даже привычных к его возможностям. Он огляделся в номере, смахнул невидимые пылинки с делового костюма, удовлетворенно кивнул и присел за столик, положив в его центр компактное металлическое устройство.

— Это поможет нам забраться в Гринготтс? — заинтересовался Гарри.

— В некотором смысле, — сказал Бенджамин. — Вас не затруднит задернуть шторы?

Когда просьба была выполнена, он коснулся крохотной сенсорной панели на поверхности устройства, и над столом в воздухе замерцал голубоватым светом куб с ребром длиной в добрый фут, внутри которого вспыхнула надпись «Hypercon 1.0beta».

— Между прочим, это экспериментальный портативный терминал для вашего Гипертьюринга, — сказал Бенджамин. — Заказ Айзентурма. Одна из наших лабораторий радикально разрешила противоречие между требованиями мобильности и размерами экрана — отказавшись от экрана вовсе.

— Но как это работает? — склонился Гарри над устройством. — Это магия или технология? Я пока не могу определить, что за чары…

— Магии там совсем немного. Изображение создается за счет того же эффекта, который работает в газовых лазерах. Переводим атомы кислорода и азота в возбужденное состояние. Кислород, возвращаясь на нижние энергетические уровни, излучает свет с длиной волны 630 нанометров, это красный. Азот таким же образом позволяет получить синий и зеленый цвета. Остается лишь скомбинировать их для получения любого желаемого цвета… Но за этим уже лучше обращаться к нашим специалистам, я тут мало что расскажу. Да и время дорого, честно сказать.

Только сейчас Гарри обратил внимание на то, как изменился облик Бенджамина. Куда-то подевался самоуверенный декадент, ведущий шахматную партию с невидимым противником. Бенджамин казался издерганным и, более того, вымотанным. От былого спокойствия не осталось и следа: его взгляд блуждал, а под покрасневшими глазами набрякли мешки — явный след не одной бессонной ночи.

— Что-то случилось? — спросила Гермиона, которая также отметила изменения во внешности гости.

— Много чего, — отмахнулся Бенджамин. — Мир как будто с ума сошел. Старые прогностические модели перестают работать, самые разные люди и организации ведут себя непредсказуемым образом. Огромное число сигналов со всех сторон, я не успеваю на все реагировать.

— Думаете, это Сцена?

— Уверен. И абсолютно не понимаю, что они затеяли на этот раз. Да еще и мои собственные сотрудники…

— А что с ними такое?

— Сумасшедший дом творится, вот что. Еще и ситуация в Средиземном море… Мой эсминец вступил в бой с китайской подводной лодкой недалеко от Гибралтарского пролива, причем капитан сам не может толком объяснить, с какой целью. Ссылается на какой-то приказ, который я им якобы отдал.

Бенджамин обреченно махнул рукой и продолжил.

— Словом, работы — невпроворот. Давайте лучше поговорим о вашей проблеме.

Он погрузил пальцы в светящийся куб и коснулся плавающей в воздухе полупрозрачной панели. Куб стал шире, померк, и перед ними возникла сложная трехмерная структура, похожая на схему третичной структуры белка, как ее обычно изображают в учебниках. Только приглядевшись к подписям к частям схемы, Гарри осознал, что они видят.

— Это же… карта подземелий Гринготтса! — воскликнул он. — Откуда она у вас?

— Скажем так, из открытых источников, — усмехнулся Бенджамин.

— Серьезно?

— Отчасти. Среди моих сотрудников есть и клиенты банка. Которые постоянно имеют при себе портативные акселерометры, записывающие все их перемещения. В том числе и поездки по подземельям Гринготтса. После сведения записей в одну базу нам удалось картографировать значительную часть подземных хранилищ. Кое-что удалось разузнать и от самих банковских работников: далеко не все они фанатично преданы своему заведению. Тем не менее, карта эта, увы, далеко не полная… Какой сейф вас интересует?

— Двести четырнадцатый, — сказала Гермиона.

— Этого-то я и опасался, — покачал головой Бенджамин.

Взмахом ладони он сдвинул карту и увеличил ее, указав на обрывающийся в пустоте коридор.

— Вот здесь начинается шестой ярус, — сказал он. — Около пятидесяти хранилищ, начиная с двухсотого, и все они — из числа старейших. Никто из наших никогда не заходил туда, так что на карте нужный сегмент отсутствует, но этот ваш сейф должен находиться где-то там.

— Здорово, — кивнул Гарри. — Вот только… охрана, наверное, нас вообще не пропустит в подземелье. Может быть, войти туда вместе с одним из клиентов банка? Кто-нибудь из ваших сотрудников…

— Это было нашей первой идеей, — сказал Бенджамин. — Однако это означает, что вам придется, гм, нейтрализовать сотрудника банка, который будет вас сопровождать. И без него вам будет непросто вернуться. Если же он успеет поднять тревогу, то за само ваше выживание я бы не поручился: охрана Гринготтса весьма ревностно относится к своим обязанностям. Они даже цепных драконов используют для охраны некоторых помещений, вы в курсе?

— А другие идеи? — спросила Гермиона. — Они ведь тоже были?

На лице Бенджамина отразилось, хоть и слабое, но торжество. Он взмахнул рукой, и карта Гринготтса стремительно сжалась, оказавшись частью много более сложной структуры. Еще одно движение, и вся карта ушла вниз, а в поле зрения оказалась трехмерная карта поверхности.

— Чаринг-Кросс-Роуд, — сказал Бенджамин, — и, соответственно, Косая аллея. Шестой ярус при всей своей труднодоступности изнутри располагается не особенно глубоко, около двухсот футов под поверхностью. Что вполне логично: более глубокие подземелья вырыли позже. И вот наше предложение — проникнуть туда сверху.

— Вы собираетесь бурить шахту такой глубины? — широко раскрыл глаза Гарри. — Это же…

— Да бросьте, мистер Поттер. Как вы себе представляете такое в центре города? Нет, конечно. Бурить, надеюсь, не придется вовсе. Зато, к сожалению, придется испачкать ваши чистенькие мантии.

Гарри и Гермиона, ничего не говоря, воззрились на Бенджамина, ожидая пояснений. Тот усмехнулся и, сделав драматическую паузу, проговорил:

— Видите ли, известный вам Лондон — просто вершина айсберга. Под его улицами, такими красивыми и современными, располагается старый город. Гигантская система подземных каналов, катакомб, туннелей метро, бомбоубежищ времен Второй мировой и целых улиц. Многие из них сейчас недоступны: засыпаны, завалены и заблокированы вновь возведенными зданиями. Кое-что используется поныне и нередко охраняется. Но моим ребятам удалось обнаружить один многообещающий маршрут. Смотрите…

Карта снова уменьшилась, и теперь в поле зрения была как сеть туннелей Гринготтса, так и поверхность, под которой Гарри разглядел слабо мерцающую систему переходов и туннелей.

— Как видите, переход к шестому ярусу вплотную примыкает к вертикальной шахте — во времена древнеримской крепости Лондиниум там добывали свинец. Судя по изломанной форме туннеля, гоблины наткнулись на шахту, когда рыли проход, и были вынуждены свернуть в сторону. Провал они, полагаю, снова заделали, но это, согласитесь, не является непреодолимым препятствием. Скорей всего, там не больше метра рыхлой породы.

— Но как мы попадем в шахту? — нахмурилась Гермиона, наклонившись к трехмерной карте, чтобы лучше видеть. — Она ведь не выходит на поверхность…

— Верно, не выходит. Римляне полностью закрыли ее — уж не знаю, по какой причине. Сейчас над шахтой несколько метров камня и городская застройка. Но чуть ниже, как видите… — Бенджамин увеличил нужный фрагмент карты. — Вот здесь проходит старый канализационный туннель XIX века, Стинк-брук, как его называли. Раньше он сообщался с Темзой, но позже выход из него заблокировали наряду со многими другими — когда пытались сделать реку хоть немного чище. Сам канал частично засыпали, а восточную его часть просто закрыли и пытались осушить. Во время работ, судя по имеющимся у нас документам, произошел несчастный случай: порода поползла, и содержимое канала хлынуло в эту самую шахту. Двоих рабочих смыло, и они погибли, разбившись о дно шахты. После этого работы прекратили, а вход просто закрыли — обычной железной дверью.

— Но… куда ведет эта дверь? — спросил Гарри.

— В узкий коридорчик, выходящий, судя по картам, прямиком на Лоуэр-Роберт-стрит.

— Куда?

— Вот сюда!

Бенджамин с победным видом ткнул пальцем в южную часть района Ковент-Гарден.

— Лоуэр-Роберт-стрит — подземная улица. — Одна из немногих подземных улиц Лондона, которые до сих пор используются, и пролегает она на глубине почти в сорок футов под поверхностью. Неприятное местечко… но вам не привыкать, — ухмыльнулся он. — Я слышал, в Хогвартсе к привидениям относятся спокойно.

— Там что, обитают призраки? — заинтересовалась Гермиона.

— Ходят слухи о некоей женщине — проститутке по имени Бедная Дженни, которая была убита своим клиентом в XIX веке. Поговаривают даже, что она была первой жертвой Джека Потрошителя. Это произошло где-то в глубине Лоуэр-Роберт-стрит, и некоторые клянутся, что по ночам там до сих пор можно услышать ее предсмертные крики. Но я не знаю никого, кто проверил бы это лично, потому что после полуночи дорогу закрывают до семи утра.

— Веселое местечко, — кивнул Гарри, скривившись. — Значит, сначала нам нужно войти на эту Лоуэр-Роберт-стрит…

— И я советую сделать это ночью! — перебил его Бенджамин, и по движению его пальцев трехмерную карту пронизала ярко-желтая линия, отмечающая весь маршрут. — Нет, не для того, чтобы повстречаться с Бедной Дженни. Просто ночью катакомбы Гринготтса пустуют: охраняется только вход. А потому вам нужно проникнуть на закрытую дорогу. Затем найти коридор, ведущий к Стинк-брук… Но вот в этом, увы, главная сложность.

— Почему? Если на карте отмечено…

— Карта составлена по словесному описанию. Однако я не могу сказать, где именно вам нужно свернуть. Боковых ответвлений и заброшенных помещений там хватает. Когда-то это был целый жилой квартал для бедняков, кое-что сохранилось и поныне. Боюсь, вам придется потратить какое-то время на поиски.

— Мы найдем, — кивнула Гермиона.

— Надеюсь. Найдете коридор — и дальше уже все более или менее ясно. Вам потребуется взломать дверь, а затем пройти около сотни футов, заткнув нос, до пролома в кромешной тьме. Там будьте осторожны, не сорвитесь. Судя по описанию, вдоль стены шахты идут ступени, спуститься можно, но — сами понимаете. Шестнадцать веков прошло с тех пор, как шахту забросили, а то и больше. Добравшись до пролома в катакомбы Гринготтса, вы, боюсь, оказываетесь на неизвестной территории, и там я уже мало чем смогу помочь. Если желаете, отправлю с вами своих людей для охраны. Маглов, конечно.

Гарри и Гермиона переглянулись, без слов придя к одному выводу. Гермиона перевела взгляд на Бенджамина и покачала головой:

— Спасибо вам, Бенджамин, но, пожалуй, это лишнее. Мы в любом случае не собираемся ни с кем воевать. Но будем очень благодарны, если этой ночью Лоуэр-Роберт-стрит останется без присмотра… Даже если кто-то услышит шум. Вы сможете это организовать?

На лицо Бенджамина вернулось привычное самодовольное выражение: похоже, он был рад, когда ему напомнили о все еще имеющейся у него власти в разваливающемся на куски мире. Он откинулся на спинку, улыбнулся и сказал:

— Ну конечно, мисс Грейнджер!

* * *

Въезд на улицу Лоуэр-Роберт-стрит был слабо освещен и перегорожен переносным барьером с красными светоотражателями. Рядом стоял хмурый мужчина в черном пальто, глядя на них холодным взглядом.

— Мисс Грейнджер и мистер Поттер? — спросил он, когда ребята подошли ближе.

— Верно, — кивнул Гарри.

— Входите. Имейте в виду: освещение сейчас выключено. Когда войдете, я закрою вход. Будете возвращаться — постучите.

Не дожидаясь ответа, он отошел в сторону и указал на провал, полностью теряющийся во мраке уже через десяток футов. Когда Гарри и Гермиона сделали несколько шагов внутрь, позади послышался грохот и скрежет металла. Обернувшись, Гарри увидел, как большой железный заслон опускается сверху, изолируя их от внешнего мира. Когда заслон с глухим стуком уперся в асфальтовое покрытие, Гарри вытащил палочку и сказал:

— Люмос!

Гермиона поступила так же, и теперь они нерешительно вглядывались вперед, куда вела узкая изогнутая дорога.

— Идем? — проговорила она.

Гарри кивнул, и, держась за руки, они зашагали мимо темных облупленных стен. Гарри с мимолетным удивлением отметил, что гоблинское кладбище, которое они посетили совсем недавно, по сравнению с Лоуэр-Роберт-стрит — прямо-таки жизнерадостное место. И дело не только в нависавших над головой низких сводах, способных вызвать клаустрофобию даже у гоблина. На подземной улице царила мертвая тишина, совершенно невероятная для центра мегаполиса. Даже изредка проносящиеся мимо Лейчестер-сквер поезда метро лишь заставляли беззвучно содрогаться землю под ногами. Их собственные шаги — и те моментально глохли, не порождая эха.

Гарри не засекал времени и не имел представления, сколько они уже прошли: ему показалось, что добрую милю, чего никак не могло быть. Однообразно проплывавшие над головой каменные арки вводили в транс и лишали чувства времени. Оттого для него стало неожиданностью, когда улица, которая ранее шла вперед под наклоном, выровнялась, и они оказались в подобии подземной площади, перегороженной по обе стороны стальными дверями. Потянул слабый ветерок, донесший до обоняния смрад. Запахи нечистот, застарелой гнили, сырой земли и невесть чего еще смешались, породив этот отвратительный букет ароматов подземного Лондона. Гермиона втянула носом воздух и поморщилась:

— Похоже, этот Стинк-брук уже близко, — сказала она.

Гарри кивнул и поежился, представив себе, каков будет запах в том самом сточном канале. Он прищурился, пытаясь разглядеть в свете Люмоса искомый коридор и неожиданно услышал слабый стук — слабый и далекий, доносившийся из темноты прямо по курсу. Гермиона сжала его руку и остановилась.

— Ты тоже слышишь? — спросил Гарри.

Она кивнула и нерешительно сделала шаг вперед, прислушиваясь. Стук был нерегулярным и совершенно не походил на работу механизма: так мог бы стучать в тюремную дверь запертый узник. В памяти вдруг снова всплыли строки рукописи Игнотуса. Эйлин, замурованная живьем в опору Лондонского моста, в отчаянии царапающая стены обломанными ногтями — от одного этого образа у Гарри по спине пронеслись мурашки.

Звук неожиданно оборвался. Они переглянулись и после короткой паузы зашагали в темный туннель — туда, где, согласно карте Бенджамина, должен находиться коридор, ведущий к Стинк-брук. Тишину прорезал хриплый вопль, тут же оборвавшийся. Сердце Гарри чуть не выскочило из груди, дыхание пресеклось. Гермиона прижалась к нему, до боли вцепившись обеими руками в предплечье.

— Боже, что это? — прошептала она.

В темноте перед ними что-то пришло в движение.

— Это снова Дженни, — произнес высокий надтреснутый голос. — Бедняжка.

— Кто здесь? — воскликнул Гарри, вскидывая палочку.

В бледном свете Люмоса он разглядел неясные очертания чего-то живого — бесформенный серый ком в половину человеческого роста.

— Я здесь, — ответило существо, издав писклявый смешок. — Я всегда здесь. Тут очень холодно. Но это мой дом.

Гарри и Гермиона осторожно приблизились, подняв перед собой палочки. Серый ком вновь пришел в движение, и Гарри вдруг осознал, что это человек. Женщина — сидящая на каменном полу и обхватившая руками прижатые к груди колени. Облачена она была в утратившие цвет лохмотья, невообразимо ветхие и грязные, словно несколько лет пролежавшие в земле. Она подняла к ним лицо, обрамленное черным платком, и улыбнулась. Тонкие бледные губы приоткрылись, обнажив желтые, изъеденные кариесом обломки зубов. Десна ее кровоточили, и Гарри невольно отвел взгляд, не выдержав зрелища.

— Кто ты? — спросил он дрогнувшим голосом.

— Мэри. Наши зовут меня Вонючкой, — с готовностью отозвалась она и хихикнула, тут же сипло закашлявшись.

Капли крови, брызнувшие у нее изо рта, упали на каменный пол и, словно впитавшись в него, исчезли без следа. Гермиона отступила на шаг, потянув за собой Гарри.

— Ты… призрак? — спросила она.

— Так меня еще не называли, — прокашлявшись, сказала Мэри. — Лучше уж Вонючка. Но, может быть, на том свете не так холодно? Преподобный обещал, что я буду гореть в аду. Скорей бы.

Она затряслась от беззвучного смеха и поплотнее закуталась в свои лохмотья. Из темноты вновь послышался стук, перемежаемый сдавленными стонами. Мэри покосилась в глубину туннеля, в котором ничего ровным счетом не было видно, и прошептала:

— Бедняжка Дженни. А, казалось, такой приличный джентльмен.

— Ее убийца? — спросил Гарри.

Мэри закивала.

— Ага. Наших поблизости не было, только я. Я тут всегда сижу. Богатеи сюда редко заходят, но иногда кинут мне пару пенсов. А тут вижу, Дженни ведет к себе этого джентльмена. Хорошо одет, с золоченой тростью, саквояжиком помахивает, доктор, наверное. Ну, думаю, повезло девчонке. А потом как услышала крик… Побежала к ней, мы ж с ней вроде как подружки. Ну, до того случая были. Теперь она меня не узнает: как ни зайду — лежит на полу, хрипит и бьет ногами в дверь. Вот, опять, слышите?

Мэри повернула голову на разносящиеся в темноте удары. Разинула было рот, чтобы что-то сказать, но вновь закашлялась, утерла кровь на губах рваным рукавом и бессильно свесила голову на грудь. Гарри, поборов страх и гадливость, подошел ближе и присел рядом на корточки. Гермиона, заколебавшись, присоединилась к нему.

— Мэри, — обратилась она. — Нам нужно найти один коридор. Возможно, ты можешь показать…

— Я заскочила к Дженни, — заговорила Мэри, словно и не услышав Гермиону, — а он над ней склонился и достает из саквояжа свои инструменты. Ну, я струхнула, конечно. Закричала и — бежать. Только он догнал. Врезал тростью меня по голове… Так больно было. И столько крови. Уж не помню, как я к себе заползла. А потом полежала немного, поспала. Проснулась ночью — и вроде полегчало. Только холодно. Все время ужасно холодно.

Она потуже затянула платок на голове, и Гарри вдруг понял: платок не черный, он лишь кажется таким в голубоватом свете Люмоса. Ткань была насквозь пропитана кровью.

— Мне очень жаль твою подругу, Мэри, — сдавленно пробормотала Гермиона. — И тебя тоже. Но… нам нужна помощь. Ты ведь жила… живешь здесь. Наверное, знаешь, как пройти к Стинк-брук?

— Еще бы! — с готовностью проговорила Мэри, обратив к ним свою жуткую улыбку. — Я поселилась там рядом. С чего, вы думаете, они прозвали меня Вонючкой? Туда на минутку зайдешь — потом неделю будешь смердеть, как Эбби Милз.

— Ты не могла бы провести нас, Мэри? — спросил Гарри.

Мэри хихикнула.

— Отчего б нет? Я давно гостей не принимала.

Она с трудом поднялась на ноги, и Гарри явственно услышал хруст костей. Лохмотья, в которые она куталась, разъехались, и на секунду мелькнула полупрозрачная бледная кожа, туго обтягивающая ребра. Мэри развернулась и бесшумно зашагала к темному углублению в стене. Гарри и Гермиона поспешили за ней, стараясь не слышать мучительные крики из темноты за спиной.

— Какое страшное место, — прошептала Гермиона. — И все это — в центре Лондона!

— Бывает и похуже, — отозвалась Мэри, не оборачиваясь, и вновь пискляво захихикала. — Вот здесь вход.

Мэри шагнула прямо в стену и исчезла. Ребята встали, как вкопанные.

— Ясно, — сказала наконец Гермиона. — Тут была дверь, но ее, похоже, заложили кирпичом. Придется ломать…

Из стены высунулась голова Мэри и сварливо проговорила:

— Так вы идете или нет?

— Минутку, Мэри, — сказала Гермиона, поднимая палочку. — Извини за беспорядок. Бомбарда!

По глазам резанула вспышка — особенно яркая по контрасту с окружающей темнотой. Оглушительный гром сотряс подземную улицу и тут же стих, сменившись стуком падающих каменных обломков и шуршанием осыпающейся штукатурки. Стену пробило насквозь, и Гарри убедился, что предположение Гермионы оказалось верным: сразу за слоем кирпичей они разглядели деформированную железную дверь, висевшую на единственной уцелевшей петле. Протиснувшись мимо, они оказались в узком коридоре, заваленном мусором и фрагментами кирпичей. Вонь, которую они почуяли еще на Лоуэр-Роберт-стрит, заполнила все восприятие, потеснив все прочие чувства. У Гарри заслезились глаза: такого смрада он не ощущал никогда в своей жизни.

— Господи, — только и смог он из себя выдавить, борясь с нахлынувшей тошнотой.

— Да, у меня тут не парфюмерный магазин, — захихикала из темноты Мэри. — Зайдете ко мне?

Гарри повернулся на голос и увидел небольшую нишу недалеко от входа, заваленную давно сгнившими досками и чем-то похожим на истлевшее тряпье. Мэри, приняв свою привычную позу, сидела в углу и скалила остатки зубов в подобии улыбки.

— Я здесь живу, — сказала она.

Гермиона подошла ближе и, нахмурившись, протянула палочку к груде тряпья, лежащего на досках. Свет Люмоса отразился на гладкой поверхности черепа, скалившегося с импровизированной кровати. Проломленное отверстие ближе к макушке не оставляло сомнений в его принадлежности.

— Мне так жаль, Мэри, — тихо сказала Гермиона и коснулась пальцами черепа.

Мэри вздрогнула и посмотрела на свои останки долгим немигающим взглядом. Потом вытянула костлявую руку, указывая куда-то в конец коридора.

— За той дверью Стинк-брук. Страшно вонючий. Заходите в гости как-нибудь, ладно? У нас всегда холодно. Но когда рядом люди… Немножко теплее.

Гарри молча кивнул, чувствуя комок в горле. Гермиона взяла его за руку, и, развернувшись, они зашагали в конец коридора. Где-то далеко позади послышался протяжный хриплый стон, сменившийся чередой глухих ударов.

Побелевшая от солнца, плотная корка треснула, обнажив слой влажной черной земли с красноватым оттенком. Оттуда скользнул бледно-зеленый стебель: вначале робко, а потом все быстрее, быстрее, вытягиваясь к небу, раскидывая в стороны побеги и разворачивая большие остроконечные листья. Мгновение — и бутон раскрылся, явив пурпурный цветок. Совершенной фрактальной формы, со слоями лепестков, уменьшавшихся к центру — он завораживал, и Квиррелл, затаив дыхание, смотрел, как он растет, наливается цветом, становится больше.

Квиррелл любил цветы. Они казались ему если не воплощением совершенства, то его моделью — математически выверенной, цеплявшей что-то очень глубоко внутри. Встречая Квиррелла в дуэльном клубе, легко можно было принять его за студента Гриффиндора или Слизерина. Но увидев, как он проводит часы в теплице, любой без колебаний опознал бы выходца с Пуффендуя, даже не догадываясь о своей ошибке. Пурпурный цвет лепестков заалел и, казалось, распространился на сам воздух вокруг. Сквозь это сияние медленно проступили очертания склонившегося над ним лица.

— Тебе лучше?

Голос сестры доносился, как из подземелья. В ушах шумело: звук был таким, как будто Квиррелл стоял под струями водопада. Еще хорошо, что жуткие видения и голоса наконец-то покинули его, остались только быстро стихающие отголоски в глубине памяти. Припомнив, что последнее он видел перед тем, как отключиться, Квиррелл рывком поднес правую руку к глазам.

Сплетение светящихся жил под кожей сильно померкло и почти не беспокоило. Чужеродная зараза покидает его организм? Или, напротив, приспосабливается, внедряясь в его нервную систему и проникая в само сознание? Без хорошо оборудованной лаборатории сказать невозможно, а лаборатория его осталась в Сумраке. Разве что удастся найти здесь что-нибудь близкого уровня. Он кивнул, успокаивающе сжал протянутую руку Марселин и сказал:

— Да. Вроде бы проходит. Как долго я?..

— Почти час.

Он с трудом встал с импровизированного ложа, представлявшего собой пухлый походный матрац и обвел взглядом собравшихся. Зельда Штейн, обхватившая ладонями голые плечи, с готовностью шагнула к нему и протянула руку к матрацу. Тот шевельнулся и обратился мантией.

— Ну наконец-то, — проговорила Зельда. — Озябла совсем.

— Так зачем тогда? — недоуменно спросил Квиррелл. — Трансфигурировали бы мою мантию, я все равно ничего не соображал.

— Я… не подумала, — заявила Зельда с невинной улыбкой, накидывая мантию поверх платья.

Квиррелл пожал плечами, втянул ноздрями спертый воздух и прислушался. Шум в ушах постепенно стихал, и он все отчетливей слышал доносившиеся из-за бронированных стен спасательной капсулы глухие металлические удары и скрежет. В этих звуках не прослеживалось никакой системы: они совершенно не походили на шум мерно работающих механизмов. Что-то происходило за пределами их крохотного помещения, и Квиррелл не имел представления, что именно.

— Что тут было? — спросил он. — Судно потопили?

— Сложно сказать, — хмуро отозвался прислонившийся к металлической стене Леманн. — Судя по звукам, бой какое-то время продолжался, а потом все более или менее стихло. Вот только стучит что-то иногда.

— Никто не пытался с нами связаться?

Леманн молча покачал головой. Квиррелл подошел к участку стены, где скрывалась герметичная дверь, совершенно невидимая на гладкой металлической поверхности, и приложил к ней ухо, надеясь услышать, что творится за пределами капсулы. Удары стали громче, но понятней ситуация не сделалась. То ли судно затонуло вместе с капсулой, то ли они отделились от «Хайше», и теперь могут находиться где угодно. В одном можно быть уверенным: будь у экипажа все нормально, их бы уже выпустили.

— Не понимаю… — пробормотала Марселин.

— Что? — обернулся к ней Квиррелл.

— Не понимаю, почему это помещение называется спасательной капсулой. Мы же тут умрем, если нас не выпустят. Может, есть какой-то способ управлять ей?

— Не вижу никакой аппаратуры, — пожал плечами Леманн. — Голые стены и потолок. Разве что здесь голосовое управление или что-то вроде.

Квиррелл провел пальцами по стене, стараясь ощутить скрывающуюся под ней структуру. Он никогда не считал себя способным к артефакторике. Вся его лабораторная работа, несмотря на очевидное практическое значение, носила скорей научный характер, нежели технологический. Не было у него этого врожденного чутья, каким обладал просвещенный Крюгер. Или даже Гарри Поттер — прямой потомок Певереллов и, надо признать, чертовски талантливый мальчишка, несмотря на импульсивность и неспособность мыслить стратегически.

Пронизывающие стену чары были едва заметными. Ленивое колебание квантового графа под его пальцами — ничего общего с веселым хаотическим бурлением в Хогвартсе или неистовой работой пространственных чар в Айзентурме. Магия в оболочке спасательной капсулы не выполняла никакой работы вовсе — она ждала. Предположение Леманна имело смысл: голосовая команда или какое-то событие могли бы пробудить магическую начинку капсулы, но без тщательного исследования невозможно сказать, каким должно быть это событие.

Рисунок чар изменился. Квантовый граф вспыхнул, ударив по восприятию и заставив Квиррелла отшатнуться. За стеной что-то громко загрохотало, и металлическую поверхность прорезала трещина. Послышалось шипение выходящего воздуха. Неприятно заложило уши. Вновь образовавшаяся дверь скользнула в сторону, впустив через порог несколько галлонов морской воды. Ярко освещенный ранее коридор теперь был погружен во тьму, в которой Квиррелл разглядел очертания человека, молча стоявшего за порогом. Враги проникли на судно?

Рефлексы боевого мага сработали безупречно, и на смену головокружению пришла сосредоточенность. Квиррелл воздел руки, готовясь принять бой, но в этот момент человек ступил через порог. Багровое освещение капсулы упало на лицо, и Квиррелл с облегчением узнал И Сян. На левой скуле капитана виднелась свежая ссадина, но в остальном она не казалась пострадавшей.

— Все в порядке, просвещенный Квиррелл? — спросила она.

— Относительно, — кивнул он. — Рад, что вы целы. В каком мы положении?

— В сложном, — сказала И Сян и вновь направилась к выходу из капсулы. — Идите за мной. Непосредственной опасности больше нет… Я надеюсь.

— А эсминец? — спросил Квиррелл и осторожно выбрался следом за ней в темный коридор, заполненный запахами дыма и машинного масла.

Нога по щиколотку погрузилась в воду, и под подошвой что-то противно заскрежетало. В слабом красном свете, идущем из открытой капсулы, он разглядел изувеченные переборки, пробитые насквозь длинным металлическим телом.

— Противолодочная ракета неизвестного типа, — кивнула сторону объекта И Сян. — К счастью, защитные чары подавили детонацию. Но враги, вероятно, об этом не знают. «Шеффилд» несколько раз прошел над нами, нам пришлось имитировать полное затопление. Сейчас эсминец курсирует у входа в Гибралтарский пролив.

— Проскользнуть мимо не получится?

— Уже не получилось. А теперь-то… У нас огромные повреждения и жертвы среди экипажа. Простите, просвещенный Квиррелл, но это направление для нас закрыто.

Они вернулись в холл — тот самый, где совсем недавно пили чай с И Сян. Теперь его было не узнать. Большая часть освещения не работала. Мерцающий красноватый свет немногих оставшихся фонарей озарял картину масштабных разрушений. Изломанные и погнутые опорные штанги, вырванные и разбросанные повсюду фрагменты переборок, пробитый в нескольких местах композитный пол — выглядело все так, как будто за пределами спасательной капсулы пронеслись не пара часов, а целое столетие.

Даже рисунок чар, похоже, пострадал: в дальней стороне холла отчетливо проявлялись эффекты топологического линзирования — нередкое явление при повреждении артефактов, управляющих метрической магией. Квиррелл медленно обвел взглядом помещение. Темные пятна на полу слева — это что, кровь?

— Мой помощник ранен, — ровным голосом сказала И Сян, проследив за его взглядом, и указала на то, что осталось от резных скамей. — Располагайтесь. Чая в этот раз не будет, извините.

— Мы могли бы помочь с восстановлением, — сказал Леманн, — а заодно и с системами вооружений. Но времени это, боюсь, займет немало.

— Времени у вас нет, — покачала головой И Сян. — Теперь, когда нас обнаружили, нет никакого смысла держать вас на «Хайше». Предлагаю вам высадиться на берег и отправиться дальше своим ходом. Это опасно, но иного выхода я не вижу.

Квиррелл в задумчивости почесал подбородок, на котором за время их путешествия уже успела пробиться щетина, и кивнул:

— Согласен. Где именно мы находимся?

— К югу от Испании. Сможете трансгрессировать?

— В Испании мне бывать не доводилось, — сказал Квиррелл и обвел взглядом остальных, которые лишь отрицательно покачали головой. — Придется воспользоваться магловским транспортом. Какой ближайший крупный город?

— Малага, — с готовностью отозвалась И Сян, взмахом руки высветив перед ними карту побережья. — Там есть аэропорт, железная дорога и морской порт, так что проблем быть не должно. Батискаф доставит вас на берег… Однако я предложила бы подождать наступления ночи. Судя по нападению «Шеффилда», кое-кто в курсе, что вам удалось покинуть Сумрак. А до того мы с благодарностью примем вашу помощь. Многое уничтоженное оборудование не подлежит восстановлению, но защитные чары вернуть в прежнее состояние не помешает.

Квиррелл согласно кивнул и добавил:

— Но куда мы направимся? — спросила Зельда Штейн. — До Лондона путь неблизкий.

— Вам туда и не нужно, — сказал Квиррелл. — Нужно связаться с нашими людьми за пределами Сумрака и наладить координацию между ячейками. Им нужен кто-нибудь из ареопага для того, чтобы действовать как часть организации. Поэтому, просвещенная Штейн, я предлагаю вам с просвещенным Леманном и Яном отправиться наземным транспортом в Ингольштадт.

— От меня там будет мало толку, я не силен в этих организационных делах, — возразил Леманн. — Думаю, мне лучше пока что остаться на «Хайше», помочь с восстановлением. А вы с сестрой…

— А нам нужно в Лондон, и как можно скорее, — кивнул Квиррелл. — Как бы это ни было опасно, придется воспользоваться самолетом.

— Самолеты уж точно под наблюдением, — нахмурилась И Сян.

— У меня есть пара вариантов, — хладнокровно ответил Квиррелл и усмехнулся.

— Что это ты задумал, Квиринус? — повернулась к нему Марси.

Квиррелл отрешенно провел пальцами по ткани тюрбана и поднес к глазам свисавшую ленту с вышитой золотом надписью.

— Один мой старый приятель мог бы помочь, — сказал он. — Скажите, И Сян, имеется ли на «Хайше» защищеный доступ к магловской мобильной сети?

* * *

Батискаф вынырнул из глубины и закачался на волнах. Минуту спустя куполообразная кабина раскрылась подобно цветочному бутону и на мокрую металлическую площадку в кормовой части вышли четыре человека. Берег был совсем рядом: случайный магл, прогуливаясь вдоль кромки воды, вполне мог бы заметить нежданных гостей. Но в этот раз им повезло.

— Вроде никого, — тихо сказала Марси, вглядываясь в темную береговую линию.

— Тогда не будем терять времени. Вон к тому волнорезу! — сказал Квиррелл, указав на длинную каменную насыпь, ведущую от песчаного пляжа в их направлении.

Взявшись за руки, они трансгрессировали. Квиррелл обернулся к оставленному за спиной силуэту батискафа и воздел ладонь, показывая, что все в порядке. Створки захлопнулись, и батискаф бесшумно скрылся в волнах. Несколько секунд иллюминаты просто стояли на камнях волнореза, позволяя глазам приспособиться к темноте и вслушиваясь.

Здесь не было абсолютной тишины, как не бывает ее близ любого человеческого города. Даже сквозь мягкий шелест ночного прибоя доносился шум проезжавших машин, далекие отголоски сирен, голоса и смех какой-то отдыхающей компании в одном из прибрежных отелей. Послышался стрекот винтов, и в безоблачном небе проскользнул силуэт вертолета, заметный лишь благодаря бортовым огням. Проводив его взглядом, Квиррелл сошел с волнореза и обернулся к остальным.

— Просвещенная Штейн и вы, Ян. Вам лучше не терять времени. Идите на вокзал или воспользуйтесь такси, как пожелаете.

— Уверены, что не хотите с нами? — спросила Зельда. — Когда мы доберемся до наших, возможностей будет гораздо больше.

— И потому я рассчитываю на вашу помощь впоследствии. Но сейчас я буду куда полезней в другом месте.

Зельда Штейн, поджав губы, окинула его долгим взглядом, покачала головой и проговорила:

— Тогда до встречи, просвещенный Квиррелл. — Помолчав, она быстро добавила: — Берегите себя.

Взяв за локоть Яна, Зельда поспешно отвернулась и быстро зашагала по направлению к городу: пилот едва поспевал за ней. Дождавшись, когда она отойдет достаточно далеко, Марси с лукавой улыбкой повернулась к брату и спросила:

— Что это такое между вами? Вы, случайно, не…

— Не знаю, о чем ты говоришь. И пойдем уже отсюда. Незачем торчать на виду. Вон там, у шоссе, есть где провести время.

— Мы разве не в аэропорт?

— Враг без колебаний напал на подводную лодку Юнь-Бао только из-за того, что мы были на борту. В аэропорту нас наверняка заметят, а мне не хотелось бы подвергать риску пассажирский самолет.

Он взял Марси за руку и потащил к группе пальм, за которыми располагался плохо освещенный вход в подземный переход.

— Тогда что мы будем делать?

Добравшись ведущих вниз ступеней, Квиррелл прислушался и бесшумно сошел вниз. В переходе горели две уцелевшие лампы дневного света, от четырех остальных остались только крепления. Убедившись, что в их временное убежище не забрела ищущая романтических приключений парочка и не коротает ночь случайный бомж, он махнул рукой, призывая сестру спуститься к нему.

— Для начала нужно выяснить, где сейчас мистер Поттер и мисс Грейнджер. Если они на территории Магической Британии, это здорово упрощает дело.

— Как ты собираешься это выяснить?

— Мы уже не в Сумраке. Поэтому… Экспекто Патронум!

Яркое свечение Патронуса не шло ни в какое сравнение с бледным освещением мерцающих ламп. Призрачная остроносая лисица встретилась взглядом с Квирреллом и метнулась сквозь пространство, сразу исчезнув из виду. «Гарри Поттер, — мысленно проговорил Квиррелл, отдавая все силы на синхронизацию и одновременно удерживая перед глазами облик цели, — ищи его». Движение проекции Патронуса было ошеломляюще быстрым. Если бы не годы изучения метрической магии, смысл этих несущихся навстречу горящих золотым огнем нитей так и остался бы для него тайной.

— Судя по направлению, они в Англии, — сдавленно пробормотал Квиррелл, пытаясь удержать связь с Патронусом и рассчитать его местоположение одновременно. — Да… Лондон! Но только…

— Что?

— Они… где-то внизу.

Его сознание вместе с Патронусом скользнуло сквозь толщу камней и грунта, пронеслось, теряя скорость, через гигантские темные каверны, и двинулось прямо в нагромождение камней, за которым… В голове что-то взорвалось. Квиррелл вскрикнул и, отпрянув, ударился о стену. Связь прервалась.

— Квиринус! — кинулась к нему Марси и, схватив его за плечи, вгляделась ему в глаза. — Ты в порядке? Что случилось?

— Проклятье, — пробормотал он, поднимаясь на ноги. — Похоже, что мой Патронус на полном ходу влетел в защиту.

— Не понимаю.

Квиррелл вздохнул и помолчал, воскрешая в памяти все произошедшее.

— Сам не очень понимаю, — сказал он наконец. — Они в Лондоне, но… под землей. Среди ночи. Не имею представления, где именно и что они там делают в такое время. Впрочем, расследование могло завести их довольно глубоко.

— А что ты говорил про защиту?

— Там было что-то… Какая-то граница или оболочка, которую Патронус не смог пересечь. Никогда о таком не слышал, но, возможно, чем-то подобным враг воспользовался, изолируя нас в Сумраке. Одно теперь ясно наверняка: нам нужно спешить в Лондон.

— Тогда почему мы не спешим? И вообще, как ты собираешься туда попасть?

— Потерпи немного, Марси. Скоро увидишь.

Терпеть и впрямь пришлось недолго. С полчаса они прогуливались по подземному переходу, изредка выглядывая наружу, чтобы вовремя обнаружить нежданных свидетелей. Марси ударилась в ностальгические воспоминания о Хогвартсе, на что Квиррелл только скептически заметил:

— Когнитивное искажение. Все со временем начинают идеализировать прошлое, потому что запоминают только самое лучшее.

— Квиринус, сейчас даже худшее — все же лучше того, к чему мы приближаемся, — покачала головой Марси, стоя на ступенях и оглядывая окрестности. — Мне кажется, что мир действительно гибнет. Что-то… словно в воздухе витает. Даже маглы ощущают это. Ты читал их газеты? Только и пишут, что о конце света.

— Как всегда на стыке веков, — усмехнулся Квиррелл. — В конце прошлого столетия тоже ждали конец света. И позапрошлого…

— Ой, смотри… Это же комета? Я сразу и не заметила.

— Комета Хейла-Боппа, — кивнул Квиррелл. — Через пару месяцев достигнет точки предельного сближения с Землей.

— Красивая... — мечтательно сказала Марси, не отрывая взгляда от эффектного небесного явления.

Из-за ряда одноэтажных домов, шелестя шинами, вывернул черный ауди и притормозил как раз напротив перехода. Марси нервно обернулась к брату, но он лишь успокаивающе положил руку ей на плечо.

— Думаю, это свои, — сказал Квиррелл.

Дверь ауди распахнулась. Выбравшийся оттуда чернокожий мужчина был грузен — настолько, что машина подпрыгнула на рессорах, когда он ступил на землю. Его огромный лысый череп сверкал в свете ближайшего фонаря, соперничая по блеску с широкой белозубой улыбкой.

— Квиринус, дружище! — пророкотал он. — Я уж думал, что не увижу тебя больше. Кто эта юная красавица с тобой?

— Марси, — с довольной ухмылкой обратился к сестре Квиррелл, — позволь представить тебе моего старого друга, Ансу Вангаи. Мне удалось связаться с ним еще с «Хайше».

— Тот самый принц из Хамирави? — широко раскрыв глаза, прошептала она. — Но… откуда?

— Это моя сестра Марселин, — обратился к принцу Квиррелл. — И мы оба чертовски рады тебя видеть, Ансу.

— Что ж, забирайтесь, друзья, — с прежней улыбкой проговорил Ансу. — За полчаса доберемся. Квиринус, я говорил, что тебе идет тюрбан?

Водитель оказался хмурым и молчаливым парнем с дредами — прямой противоположностью своего босса. Он окинул пассажиров, разместившихся на заднем сиденье, бесстрастным взглядом и повернулся к дороге. Ауди мягко тронулся с места.

— Как тебе удалось так быстро добраться? — спросил Квиррелл принца. — До Хамирави не меньше трех тысяч миль.

На него вдруг накатили воспоминания. Не так уж давно, в сущности, все это было, но какими же далекими кажутся теперь эти события! Осажденный город, ожившая тьма за его стенами, пробужденный некрополь и целое море цветов, которые он высадил собственными руками.

— Я был с визитом в Алжире, — сказал Ансу, вернув его в действительность. — Оттуда пара часов лета на моем старом «Муни». Недавно вскрылась кое-какая информация о том некроманте, помнишь? Любопытная история, между прочим. Один маг в тамошней разведке, которого когда-то запугали до полусмерти, внезапно заговорил — спустя много лет молчания. И мои люди обратили внимание на сходство его историй с тем нашим дельцем…

— Подожди-ка, — прервал его Квиррелл, — ты что же, говоришь про Тафари? Про того, кто устраивал нашествия зомби?

— Нет! Я говорю про его наставника. Того, кто обучил его некромантии и снабдил оружием. В тот раз мы так и не выяснили, кто это был. А теперь кое-что прояснилось… Тот маг — вообще не местный. В Африке его впервые видели как раз в Алжире, и прибыл он откуда-то из этих мест… Не знаю его имени, но все способные что-то рассказать о нем в полном ужасе. Считают его воплощением самого зла.

— Он китаец? — быстро спросил Квиррелл.

— Китаец? — удивленно повернулся к нему Ансу. — Нет… Не знаю. Никто не упоминал об этом. Говорили только, что прибыл из-за моря, с северных земель, владея огромной силой и властью, и ни один маг не мог выстоять против него.

— И стал я на песке морском, и увидел выходящего из моря зверя с семью головами и десятью рогами… — пробормотал Квиррелл. — И дал ему дракон силу свою и престол свой, и великую власть. И видел я, что одна из голов его как бы смертельно была ранена, но эта смертельная рана исцелела. И дивилась вся земля, следя за зверем, и поклонились дракону, который дал власть зверю, и поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему? и кто может сразиться с ним?

— Библия? — полюбопытствовал Ансу Вангаи.

— Да. Откровение Иоанна Богослова. Пророчество о пришествии Антихриста. Все еще могу наизусть цитировать, хотя столько лет прошло…

— Ну, Антихрист или нет, а человек очень опасный. Надеюсь, он не в Эфиопии сейчас.

— Я подумал было, что это может быть один наш знакомый… Но тот совершенно точно из Китая. Может, кто-то из его людей, конечно.

Ансу Вангаи пожал плечами и, вновь заулыбавшись, проговорил:

— Да ладно, провались он в бездну. Расскажи лучше, что у тебя там было все эти годы.

Квиррелл усмехнулся и покачал головой.

— Получаса на это уж точно не хватит, Ансу. Но если совсем кратко, я добрался до того лесного храма в Албании, и с этого все началось по-настоящему…

Получаса не хватило даже на короткий пересказ, и, когда машина въехала на территорию аэропорта, Квиррелл как мог, скомкал повествование. Ансу больше не улыбался и выглядел совершенно ошарашенным и сбитым с толку.

— Ничего себе, — пробормотал он, выбираясь из машины. — А я еще думал, что это у меня проблем по горло. Ну, дружище, тогда я вдвойне рад, что смог как-то помочь. Вот она, моя пташка, — указал Ансу на маленький частный самолет, блестевший в свете посадочных огней глянцевой красной краской. — «Муни М-20». Полностью заправлен и готов к полету. Я бы отправился с тобой в Лондон, но…

— Не надо, — твердо сказал Квиррелл. — Мы и так предостаточно ни в чем не повинных людей под удар поставили. Возвращайся в Хамирави. Если что-то случится… Пилота мы вытащим, а стоимость самолета Братство тебе компенсирует.

— Да о чем речь! — отмахнулся принц. — Можешь без компенсации протаранить самолетом этого негодяя, если нужно… Но Юсуфа верните мне живым! — погрозил он пальцем, улыбаясь. — Он отличный пилот.

На прощанье Ансу сгреб в охапку Квиррелла, отчего тот явственно услышал треск собственных ребер. Когда Марси нерешительно протянула принцу руку, он вместо рукопожатия влепил ей в тыльную сторону ладони звучный поцелуй и, отойдя на пару шагов, сказал:

— Удачи, друзья.

Квиррелл и Марси поднялись по трапу, поприветствовали пилота и разместились в мягких креслах. Самолет вырулил на взлетную полосу и начал разгон. Квиррелл глубоко вздохнул и бросил взгляд за окно. Над восточной частью горизонта неторопливо разгоралось зарево. Под полом послышался лязг металла — самолет, оторвавшись от земли, убирал шасси. Земля за иллюминатором накренилась и круто ушла вниз.

* * *

Ши Хэн открыл глаза и медленно обвел взглядом помещение, в котором находился. Память все еще не восстановилась в полной мере, и пару минут он оторопело взирал на механизмы, удерживающие его тело в неподвижности. Где он? Как он оказался здесь? Какие-то обрывки событий проносились перед его внутренним взором, больше запутывая, чем проясняя картину.

Ясно одно: он серьезно недооценил врага. Легко стать самонадеянным тому, кто столетиями водил за нос самых выдающихся из мудрецов этого мира. Но теперь с этим покончено. Он выберется отсюда и больше не проявит ни капли легкомыслия. Слишком высоки для этого ставки. Ши Хэн пошевелился и едва не вскрикнул от резкой пронизывающей боли.

Осторожно, превозмогая пытку, он опустил голову и взглянул на свое тело. Увиденное бросило его в жар, и разрозненные фрагменты памяти наконец-то сложились в одно ужасающее целое. Он вспомнил все — до последней страшной секунды.

Колеса вагонетки противно заскрипели на крутом повороте, и Богрод поморщился. Бр-р-р, ну и звук. Настроение совсем упало. Он мог бы уже спокойно идти домой, если бы не Крюкохват, вздумавший послать его на инспекцию под конец рабочего дня. Богрод недолюбливал Крюкохвата. Скользкий типчик. Себе на уме, невероятно алчный и недобрый. Да, недобрый — подходящее слово. Крюкохват не был злодеем в буквальном смысле, и, кроме жадности, им не владела никакая темная страсть. И при всем этом Богрод не мог разглядеть в Крюкохвате ни капли доброты, что еще хуже. Даже злодей может вызывать симпатию и сочувствие, а этот холодный скряга вызывал разве что желание держаться от него подальше.

Вагонетка на полном ходу вылетела из каменного туннеля и, оказавшись в слабо освещенной просторной пещере, завизжала тормозами. Дождавшись полной остановки, Богрод с тяжелым вздохом выбрался на платформу и огляделся. Вечером здесь было тихо: ни голосов клиентов и сотрудников в соседних ярусах, ни скрипа и звона рельсов, по которым то и дело проносятся вагонетки. Только однажды откуда-то сверху донесся глухой стук, отраженный эхом, — то пронесся магловский поезд метро по ближайшей ветке. Проклятый Крюкохват. И проклятая Школа Ночи, которой он так одержим. Да с чего он вообще взял, что они вздумают сюда забраться?

Богрод снова вздохнул и покосился на потемневший от времени номер ближайшего сейфа — двести пятьдесят. Плотность охранных чар практически не изменилась с момента прошлого посещения, и он зашагал по платформе вглубь пещеры. Двести сорок девять. Двести сорок восемь. Что это? Какой-то звук в темноте впереди или ему почудилось? Постояв немного и стараясь не дышать, Богрод пожал плечами и двинулся дальше. Из-за постоянной паранойи Крюкохвата и самому сбрендить недолго. Двести сорок семь. По соседнему туннелю неожиданно пронеслась вагонетка. Стены завибрировали, и прямо на нос Богроду с потолка сорвалась холодная капля. Он утер ее рукавом и чертыхнулся, бросив угрюмый взгляд на целый частокол нависших над ним сталактитов. Их гладкая поверхность загадочно мерцала, и на какое-то мгновение размытые блики пришли в движение… Или это снова игра воображения?

Отчего-то стало трудно дышать, и с каким-то отстраненным удивлением Богрод осознал, что впервые за долгие годы чувствует страх. Не просто страх — самую настоящую жуть, какая обычно владеет суеверными маглами. Что, если Крюкохват прав, в конце концов? Двести сорок один. Двести сорок. Повеяло прохладным ветерком, и стало немного легче. Может, провались оно пропадом, это бессмысленное поручение? Лучше вернуться и сказать, что все в порядке. Это ведь и в самом деле так. Никого нет, плотность чар на прежнем… Проклятье!

Вытянув руку, Богрод попытался обнаружить установленную совсем недавно защиту. Ее не было — исчезла без следа! Осталась только базовая защита от Патронуса, нисколько не мешающая проникновению грабителей. Ему показалось, как будто земля ушла из-под ног. Несколько минут назад все было в порядке, и вот теперь ярус открыт для проникновения. Да, это еще не позволит им войти в сейфы, но кто знает, что еще есть в их распоряжении? Если они смогли снять общую защиту, то, возможно, смогут рассеять и прочие чары. А главное, что, черт возьми, ему теперь делать? Он никогда раньше не сталкивался с проникновением грабителей, а охрана отсюда его уж точно не услышит.

Из размышлений, все больше приобретавших характер паники, его вырвал далекий утробный рык из темноты за спиной. Богрод разом взмок, но сразу же сообразил и едва не рассмеялся. Соседний ярус охраняется украинским сталебрюхом — громадным драконом, которого туда усадили в чисто маркетинговых целях — производить впечатление на особо важных клиентов. Дракон от нечего делать целыми днями дремлет, но вот сейчас, похоже, проснулся. Богрод усмехнулся и воспрял духом. И чего он, в самом деле, раскис? Все под контролем, просто он, вероятно, был слишком рассеян, накладывая защитные чары. Сейчас он доберется до конца яруса, обновит защиту и вернется с отчетом к проклятому Крюкохвату, будь он неладен. Двести тридцать пять.

В стороне сорвался и покатился камень. Богрод замер, но сразу же, стиснув зубы, зашагал снова. Он не позволит панике вновь овладеть им. Камень — просто камень. В этих пещерах порода иногда трескается и осыпается, это неизбежно. Ему лишь надо добраться к началу яруса. Уже недолго. Двести тридцать два. Двести тридцать. Двести…

Алая вспышка резанула по глазам, и его подкинуло в воздух раньше, чем он успел среагировать. Удар о каменный пол был болезненным. Кости затрещали, и левая рука разом утратила чувствительность. Богрод застонал и попытался подняться, но еще раньше чьи-то сильные пальцы грубо схватили его за волосы и рванули вверх. Он едва успел разглядеть обступившие его силуэты, и в следующее мгновение ему на голову опустился мешок из плотной ткани.

— Что… что вам нужно? — дрожащим голосом, запинаясь, проговорил он.

— Небольшая услуга с твоей стороны, — прошипел кто-то рядом. — Пройдем немного. Тут недалеко — сейф номер двести четырнадцать.

* * *

Дверь оказалась заперта, а замок — насквозь проржавевшим, и в ответ на отпирающее заклинание он отозвался лишь жалобным скрипом, вторившим протяжным стонам Бедной Дженни за спиной. Без долгих раздумий Гермиона вскинула палочку и сказала:

— Портоберто!

Замок выворотило вместе с куском двери, и он с глухим стуком упал с той стороны. Дверь со скрипом приоткрылась, обрушив на них удушливую волну чудовищного смрада. Гарри отшатнулся, но, бросив взгляд на решительное лицо Гермионы, собрался с духом, распахнул дверь настежь и шагнул вперед.

— Боже… — вырвалось у него. — Это хуже, чем залезть в выгребную яму.

Гарри толком не знал, чего ожидать от бывшего сточного канала, и вполне допускал, что им придется преодолеть сотни футов по пояс в нечистотах. В реальности все оказалось не настолько ужасно. Почва под ногами была мягкой и маслянистой, ноги на ней норовили разъехаться, как на льду, однако жидкой грязи почти не было. Ну конечно, ведь все содержимое хлынуло в ту свинцовую шахту, припомнил Гарри объяснения Бенджамина.

— Темза должна быть слева от нас, — проговорила Гермиона, оглядевшись. — Значит, нам направо.

Скользя по дну канала, они осторожно зашагали в нужном направлении. Плывущий перед ними сгусток света то и дело выхватывал из темноты потерявшие форму и прежний облик предметы, когда-то брошенные в сток: сгнившие остатки чего-то похожего на саквояж, изъеденный ржавчиной багор, осколки кухонной утвари и даже свиной череп без нижней челюсти, наполовину ушедший в грунт.

И лица. Они появлялись повсюду. Комья грязи на полу складывались в искаженные безумием черты, в каждой глубокой тени виделся разинутый в крике рот, а блики на каплях воды казались мерцанием обращенных к ним глаз. Гарри изо всех сил старался не видеть этот смыкающий круг пандемоний, но все его усилия приводили только лишь к тому, что одни лица сменялись другими, более жуткими.

Что-то пронеслось в темноте, коснувшись его ноги, и Гарри отскочил, вскрикнув от неожиданности. Направив Люмос в направлении существа, он скривился: в голубоватом свете на задних лапах стояла бледная безволосая крыса, глядя прямо на него крохотными алыми глазками.

— В таких местах всегда есть крысы, — сказала Гермиона. — Может быть, и не только они. Пойдем дальше.

Идти пришлось долго — или, скорей, Гарри так показалось. Скользкое дно, шорохи и отголоски протяжных криков Бедной Дженни, а главное — всепроникающий смрад — заставляли время тянуться мучительно медленно. Умом он понимал, что прошло не больше пятнадцати минут с тех пор, как они вошли в липкий мрак сточного канала, но для него они обратились часом непрерывной пытки. Гарри с облегчением выдохнул, когда Люмос высветил бесформенное нагромождение камней на краю бездонного черного провала.

— Шахта, — сказал он. — Бенджамин сказал, что там должны быть ступени…

Гермиона осторожно подобралась к зияющему провалу. Земля поползла у нее под ногами, и несколько камней осыпалось в шахту.

— Осторожно! — испуганно воскликнул Гарри, схватив ее за запястье.

— Ступени там футах в пяти, — сказала Гермиона. — Сможешь спуститься?

— Попробую.

Гарри несколько раз топнул по краю пролома, проверяя его на прочность, присел и спустил ноги, вцепившись пальцами в покрытое слоем зловонной грязи скальное основание. Затем повис и, собравшись с духом, разжал пальцы. Небольшая каменная площадка, на которую он приземлился, оказалась на удивление устойчивой, вопреки опасениям Бенджамина.

— Спускайся! — крикнул он склонившейся над ним Гермионе. — Я поддержу.

Она повторила его маневр, зависнув футах в четырех над полом. Гарри крепко обхватил ее за колени и сказал:

— Можешь отпускать, я держу.

В последний момент он засомневался, удержит ли, но опасения были беспочвенными. Гермиона отпустила край разлома и оперлась на его плечи, оказавшись совсем легкой — легче, чем он думал. Гарри бережно опустил ее на площадку.

— Непросто будет залезть обратно, — сказал он, задрав голову.

— Поднимем друг друга Левиосой по очереди, — пожала плечами Гермиона. — Помнишь, как мы забрались на чердак синагоги?

— Забудешь такое, — улыбнулся Гарри.

Вспомнив об Эрше Ширмане, который так и остался в Праге, он не удержался от вздоха. Столько хороших людей было теперь позади — тех, чья поддержка нужна ему сейчас, как воздух. Неунывающий и добрый Эрше, мудрый и всегда готовый помочь советом Дамблдор, профессор Квиррелл с его острым умом и способностью одержать победу даже в безнадежной битве… И, черт возьми, спокойный и непоколебимый Чжун Ли — тот, каким Гарри его запомнил, несмотря на недавно сделанное страшное открытие.

— Ты чего застыл? — вывела его из задумчивости Гермиона. — Идем, вот же ступени.

Ступени, как и площадка, на которую они высадились, оказались на удивление прочными. Припомнив проложенные римлянами каменные дороги, которыми кое-где пользуются до сих пор, Гарри счел, что в этом нет ничего невероятного. Настроение у него улучшилось — ровно до того момента, как подлая память услужливо напомнила, какими средствами пользовались некоторые из античных строителей, чтобы их сооружения стояли подольше. Он помотал головой, изгоняя жуткое видение замурованной в основание замка Розафы. В самом деле, не могли же так поступать с каждым строением? Просто римляне — отличные зодчие, только и всего.

По мере спуска воздух становился все чище. Он уже не ощущал ужасающей вони канала, хотя и подозревал, что попросту успел привыкнуть к ней. Близость цели будоражила, и время перестало тянуться, как мед, вернув себе прежний темп. Сделав несколько кругов вдоль стен, они потеряли из вида площадку, с которой начался их путь. Осторожно посмотрев в темный провал шахты, Гарри с удивлением обнаружил, что темнота уже не кажется абсолютной.

— Там какой-то свет или мне мерещится? — спросил он.

Гермиона, взяв его за руку, склонилась над провалом и озадаченно хмыкнула.

— Мне тоже кажется. Но не могу разглядеть лучше. Там, по-моему, какие-то испарения.

Гарри нахмурился.

— Может, что-то ядовитое? Римляне ведь неспроста забросили шахту, как ты думаешь?

— Да, такое может быть. Или даже радиоактивные минералы — они часто сопутствуют свинцу. Некоторые из них светятся в темноте. Это могло напугать горняков…

— Возможно, — кивнул Гарри, хотя всерьез сомневался, что свечение могло напугать людей, не имевших представления о радиации. — Идем дальше. Может, ниже что-то разглядим…

Гермиона не сдвинулась с места, пристально разглядывая что-то в темноте по курсу.

— По-моему, мы уже пришли, — сказала она. — И мне это не нравится…

— Что такое? — удивился Гарри и попытался проследить за ее взглядом.

Каменные ступени спускались ниже и ниже, но еще до того, как они полностью исчезали во тьме, в трех футах над ними можно было разглядеть пролом в стене. Что-то похожее на лоскут ткани свисало с края пролома, лениво колыхаясь каждый раз, когда по шахте проносилась слабая волна затхлого воздуха. Гермиона взяла его за руку и осторожно зашагала вниз, не спуская взгляда с пролома.

— Это ведь тот самый? — спросил Гарри. — Путь в коридор Гринготтса?

— Наверное. Вот только он не должен быть открытым.

Когда они подошли ближе, Гермиона, наклонившись, подняла один из каменных осколков, в изобилии осыпавших ступени, и провела по нему пальцем.

— Похоже на свежий скол, — сказала она. — Смотри, стены вокруг покрыты слоем лишайника. А здесь его нет — не успел вырасти. И эта ткань…

Она не без труда выдернула лоскут черной ткани, застрявший в трещине между крупными скальными фрагментами, и расправила его перед собой. Гарри затруднялся сказать, как много времени лоскут провел в подземелье, но он был сравнительно чист и лишен каких-либо признаков разложения.

— Я бы сказала, что это оставили здесь не больше недели назад, — сказала Гермиона, отбросив ткань в сторону. — Гарри, мне кажется, нас опередили.

— Вот черт… — пробормотал Гарри. — Думаешь, это был Ши Хэн? Наверное, с кладбища он отправился прямиком сюда.

Гермиона помотала головой.

— Нет. Не может быть. Откуда он вообще узнал про Гринготтс? Он даже ключа не видел.

— Мы сказали Бенджамину. А что, если…

— Снова его подозреваешь?

Гарри пожал плечами, но промолчал. Конечно, Бенджамин — не Ши Хэн, он даже не китаец. Однако нужно быть совершенно близоруким, чтобы не понимать: сам Бенджамин и его люди под пристальным вниманием Сцены. В сущности, он глава международной разведки, информационный центр планеты. Его связи с влиятельными семействами и организациями говорят сами за себя. Мобильные телефоны, которые он им выдал, могут прослушиваться Сценой… Да что там! Наверняка прослушиваются.

— Мы сглупили, — сказал Гарри наконец. — Не нужно было говорить Бенджамину. Сам он тут, наверное, ни при чем, но… — Гарри вздохнул. — Давай проверим сейф. Может быть, он все-таки не смог туда проникнуть?

Гермиона молча кивнула. Гарри взялся за выступавший край, подтянулся и забрался в пролом, чуть было не порвав мантию, как его неведомый предшественник. Затем он помог подняться Гермионе и, окинув напоследок взглядом темную шахту, они спрыгнули по другую сторону пролома, оказавшись в слабо освещенном узком коридоре с каменными стенами.

Нечто неуловимо изменилось в воздухе. На мгновение по коже пронеслись мурашки, словно в электростатическом поле, и Гарри подумал, что сравнение вполне уместно. Вряд ли катакомбы Гринготтса защищены только каменными стенами. Они только что вошли в зону действия каких-то охранных чар, и, быть может, прямо сейчас охрана банка несется к вагонеткам, чтобы перехватить незваных гостей. Не следует медлить.

— Теперь налево? — спросил Гарри, припомнив трехмерную карту Бенджамина. — Пойдем скорее. Тут какие-то чары. Возможно, мы только что включили тревогу.

Ответить Гермиона не успела. Перед ними вдруг отчетливо нарисовалась их тень, окаймленная голубым светом, и это был не Люмос. Что-то светящееся приближалось к ним сзади, со стороны шахты. Гарри рывком развернулся, вскинув палочку. Источник света — летящее в воздухе призрачное существо — рванулся прямо к ним и в беззвучной слепящей вспышке рассеялось в нескольких футах от них.

— Что?.. — пробормотала Гермиона.

— Это… Патронус, — ошеломленно сказал Гарри. — Я уверен, это был чей-то Патронус!

— Но чей? Ты успел рассмотреть его форму?

Гарри покачал головой.

— Слишком быстро двигался. Но ты знаешь… Мне кажется, он летел к нам. Кто-то пытался с нами связаться. Может быть, это Дамблдор хочет предупредить об опасности?

— Мы и так знаем, что здесь опасно. Идем, Гарри. Тут уже недалеко.

Они быстро прошагали до самого конца коридора и оказались в обширной сумрачной пещере, потолок которой утопал в темноте, где лишь местами поблескивали нависшие сталактиты. В десяти футах от выхода из коридора проходила колея с рельсами, но ни одной вагонетки в пределах видимости не было.

— Нокс, — прошептал Гарри.

Шар света, следовавший за ними от самой Лоуэр-Роберт-стрит, тихо рассеялся в воздухе. Темнота надвинулась со всех сторон, но ненадолго: глаза быстро приспособились к царившему здесь полумраку, и удаленные предметы теперь стали видны куда лучше.

— Нам туда, — шепнула Гермиона, указывая на длинный ряд массивных металлических дверей вдоль каменной стены.

Они сделали несколько шагов. Ближайшая к ним дверь, украшенная затейливым орнаментом, за прошедшие столетия покрылась плотным слоем патины, но на ней отчетливо виднелись рельефные цифры номера — двести. Гарри протянул руку и ощутил знакомое покалывание в пальцах — верный признак высокой плотности окружавших дверь чар. Непросто будет справиться с ними. Внутри завозилось гадкое чуство — смесь тревоги и настойчиво пытающейся донести что-то интуиции, от которой дышать становилось тяжелее и мурашки ползли по коже, несмотря на вполне комфортную температуру. Но вокруг было пусто и тихо, и рациональное мышление диктовало единственный план действий — двигаться дальше.

Следующие несколько сейфов ничем не отличались — такие же древние металлические громадины, напитанные гоблинскими чарами. Пару раз Гарри попытался воспользоваться своим чутьем артефактора, чтобы проникнуть под тускло блестевшую поверхность, но сразу же потерялся в изощренном хитросплетении магии и механики, столь сильно отличавшемся от привычной ему артефакторики Айзентурма — изящной в своей функциональной простоте и математически выверенной. Артефакторика гоблинов не была ни наукой, ни технологией: она была искусством — чуждым, но по-своему прекрасным.

Перед сейфом с номером двести четырнадцать они невольно замедлили шаг. Вопреки опасениям, дверь была закрыта и не выглядела поврежденной. Ши Хэн все же не добрался до нее? Это хорошие новости. Но интуиция заходилась в беззвучной истерике, и Гарри начинал понимать отчего. Слишком просто. Слишком прямолинейно. Ни одного препятствия на пути с самой поверхности, ни одного врага. Единственная непредвиденная встреча — с Вонючкой Мэри — и та пошла им на пользу. Наверное, так и должно быть, когда операция спланирована организацией Бенджамина. И все же…

— Чары, — сказала Гермиона и, встретив непонимающий взгляд Гарри, пояснила: — На ней нет защитных чар. Я так и знала! Кто-то добрался до сейфа раньше.

Гарри закусил губу от досады и, помедлив, достал ключ из внутреннего кармана мантии.

— Что ж, нам все равно следует осмотреть сейф, даже если…

Рефлексы не подвели: уловив боковым зрением быстрое движение, он успел выставить щит раньше, чем его достигла алая огненная стрела. Мгновением позже Гермиона присоединилась к нему, вложив свои силы в померкший было щит. И вовремя: в окружившую их призрачную сферу немедленно вонзились пять алых молний, отчего Гарри физически ощутил, как ускользает энергия щита.

Темные приземистые силуэты выросли футах в двадцати от них, сразу за мерцающими в полумраке рельсами. Гоблины. Чертова Школа Ночи. Похоже, что они прекрасно знали, какой секрет хранился в склепе Йорика. Не дожидаясь повторной атаки, Гарри вскинул палочку, крикнув:

— Конфринго!

Взрыв отбросил в сторону одного из нападавших — того, кто стоял чуть в стороне, — но остальные скрылись под собственным щитом и немедленно ответили шквалом молний. Щит задрожал на грани исчезновения, и Гарри, стараясь не утратить концентрацию, обновил чары. Голова закружилась. Рядом полыхнуло заклинание Гермионы, и крик боли с той стороны возвестил, что удар достиг своей цели.

Ответный залп, хоть и не столь плотный, оказался еще более болезненным. Перед глазами поплыли цветные круги, и оттого Гарри не сразу заметил стремительно подскочившего к нему гоблина в гибких черных доспехах. На его руках не было закреплено испускающее алые молнии оружие адептов Школы Ночи, и Гарри направил на него палочку, чтобы оглушить встречным заклинанием. Гоблин метнулся в сторону. Из его правого запястья вырос длинный тонкий клинок, подобный рапире, который прошел сквозь выставленный щит, словно его не было вовсе, и полоснул воздух в нескольких дюймах от горла Гарри. Отшатнувшись назад, Гарри поперхнулся, так и не произнеся слова заклинания.

— Ступефай! — крикнула Гермиона.

Нападавший попытался уклониться, но на этот раз тщетно: заклинание угодило ему прямо в лицо, швырнув оглушенного гоблина на каменный пол.

— Хватит! — раздался громкий властный голос из темноты. — У вас нет шансов. Скоро здесь будут десятки наших братьев. Оставьте ключ и уходите: я обещаю сохранить вам жизнь.

Гарри перевел дыхание и переглянулся с Гермионой. В ее ответном взгляде он увидел только отчаянную непреклонность.

— Мы не уйдем, — просто сказал он и с ожесточением добавил: — Нападете — недосчитаетесь своих головорезов.

— Тогда готовьтесь к смерти! — прорычал другой голос, и из мрака к ним шагнул, воздевая руки, уже знакомый гоблин — тот самый, которого они оставили на кладбище в бессознательном состоянии.

— Стой, Могрид, — остановил его первый и вышел на свет из-за вызвышавшийся каменной опоры.

Он заметно отличался от других адептов Школы Ночи. На полголовы выше прочих, со сморщенной и потемневшей кожей лица, испещренной многочисленными шрамами, и заметно старше на вид. Нагрудная пластина его иссиня-черных металлических доспехов была украшена серебристой гравировкой — кинжал с широким лезвием, вонзенный в череп дьявольской твари с оскаленными зубами.

— Нас не радует необходимость убивать, — спокойно сказал он, неторопливо переводя взгляд с Гарри на Гермиону и обратно. — Но в мире под властью Врага приходится делать это снова и снова. Вы умрете ни за что.

— Если мы отступимся, то умрут все, — столь же спокойно ответила Гермиона. — Так что, быть может, это вам лучше уйти? Тогда у всех нас… и у вас тоже будут шансы.

— С чего бы? — спросил гоблин, делая шаг вперед. — С чего бы это всем умирать?

— С того, что время на исходе! — не выдержав, крикнул Гарри. — Если мы не остановим Сцену, весь мир…

Гермиона толкнула его локтем, и он умолк, ответив возмущенным взглядом: какой смысл соблюдать конспирацию в такой момент?

— Сцену? — гоблин изогнул тонкие губы в ухмылке. — О нет, юный чародей, ты не можешь остановить Сцену. Ты ее часть. Все, что вы делаете, идет по плану Врага, Князя мира сего. Само твое рождение было запланировано, и каждый твой выбор в жизни был предопределен. Темные боги играют в свои игры на Сцене мира, и ты — просто пешка в их руках. Неважно, как ты относишься к своей роли — это не помешает тебе сыграть ее от первого акта до последнего.

Гарри хотел гневно возразить, но слова застряли у него в горле. Перед глазами его возникло почти забытое видение, не посещавшее его уже два года. Гигантская шахматная доска, уходящая в бесконечность, люди-фигуры на ней и холодный торжествующий голос, разносящийся из туманной выси: «Шах и мат!».

— Как насчет вас? — в тон гоблину спросила Гермиона. — Вы тоже рождены по плану?

— Нет. Мы — последний оплот некогда свободного мира. Враг опутал паутиной Землю, но не может найти нас. А потому отдайте нам ключ, и мы перепрячем то, что оставил нам великий Джордано Бруно. То, что когда-нибудь поможет нам сразить Врага и освободить мир от власти темных богов.

— Тогда присоединяйтесь к нам, и мы сразим его вместе, — сказала Гермиона.

— Вы нам не нужны, — покачал головой гоблин. — Мы не доверяем никому из рожденных вне Школы Ночи.

— Еще как нужны, — возразила Гермиона. — Во-первых, у вас нет времени. Эти ваши темные боги готовятся выйти на землю, и тогда мир вместе с вами перестанет существовать. Во-вторых, Ши Хэн — возможно…

Она умолкла и закусила губу. Удивленно взглянув на нее, Гарри понял ее сомнения. Что, если Чжун Ли — никакой не Ши Хэн? Что, если их друг в плену у гоблинов, и они убьют его, решив, что к ним в руки попал сам создатель Сцены? Или ему удалось проникнуть в тайное логово Школы Ночи, о чем гоблины даже не догадываются. Нет уж, лучше пока ничего не говорить про Чжуна Ли.

— И что же вы можете нам предложить? — вкрадчиво спросил гоблин, сделав еще один шаг к ним навстречу. — У нас и без вас достаточно талантливых бойцов.

Помолчав, Гермиона вскинула голову и сказала:

— Уильям Шекспир был одним из вас, верно? В таком случае я не думаю, что для вас будет так уж легко воспользоваться тайной Джордано Бруно. Что бы она собой ни представляла, без меня вам ее не расшифровать.

Гоблин расплылся в улыбке, отчего его сморщенное лицо чуть не пошло трещинами, а потом зашелся сухим каркающим смехом.

— Вы… очень самонадеянны, мисс, — сказал он. — Шифры — наша броня. Сам Фрэнсис Бэкон, да покоится он в мире, научил нас искусству шифрования, и мы совершенствовали его столетиями!

— Так вы уже владеете шифром, заключенным в «Гамлете»? — безмятежно спросила Гермиона. — Тогда, наверное, вы и впрямь справитесь без нас.

Гоблин изменился в лице. Насмешливая улыбка ушла с его лица, а черные глаза сощурились.

— А вы? — спросил он. — Вы хотите сказать, что смогли его расколоть?

— Да, — сказала Гермиона.

Гарри беспокойно шевельнулся, но Гермиона только без слов сжала его ладонь.

— Так что вы скажете? — вновь заговорила она. — Вы справитесь без нас?

Гоблин молча сверлил их взглядом, словно ожидая продолжения. Наконец он хмыкнул и опустил голову.

— Хорошо. Давайте войдем в сейф вместе…

— Йорик! — вскинулся гоблин, которого назвали Могридом.

— Спокойно, Могрид, — отозвался предводитель. — Мы не выпустим это из-под контроля.

— Вы… Йорик? — спросил Гарри, во все глаза глядя на гоблина.

— Да. Гор Йорик к вашим услугам. И не думайте, что, осквернив склеп моих предков, вы сделали мне приятное.

Он поднял руку, и из темноты со всех сторон бесшумно вышли гоблины: Гарри насчитал не меньше десятка. Оглушенный Гермионой тоже поднялся на ноги и, сделав пару неуверенных шагов, встал рядом с Йориком.

— Где Богрод? — обернулся предводитель.

К нему подвели гоблина со связанными руками и мешком на голове.

— Его услуги больше не требуются, — сказал Йорик. — Избавьтесь от него.

— Стойте! — воскликнула Гермиона. — Кто это? Вы хотите убить его?

— Просто служащий Гринготтса, — пожал плечами Йорик. — Он помог нам снять чары с двери сейфа, но открыть ее не смог. Так что сами понимаете… Свидетели нам ни к чему.

— Можно же стереть память! — от возмущения Гермиона сделала шаг навстречу, и Могрид, злобно оскалившись, поднял руку с закрепленным оружием.

— И можно ее восстановить, — парировал Йорик.

— Мистер Йорик, — ледяным тоном сказала Гермиона, — если вы не прекратите убивать всех подряд направо и налево, сотрудничества у нас не выйдет. И не видать вам тогда шифра, несмотря на все наследие Фрэнсиса Бэкона!

— Думаете, что можете шантажировать меня, мисс? — прошипел Йорик, обнажив острые зубы. — Те немногие, которые думали так же, уже на том свете. Нам терять нечего. Мы все — и так мертвецы, жители мира, пожираемого демонами.

— Раз вам нечего терять, отпустите Богрода. Развязка уже близко. Либо мы одержим победу, либо мир исчезнет.

Йорик яростно смотрел ей в глаза, но Гермиона не отводила твердого взгляда. Наконец Йорик шумно выдохнул и ухмыльнулся.

— Хорошо, — сказал он. — Давайте пока отложим этот вопрос и откроем сейф. Мы посмотрим, что внутри, и тогда уж решим, как быть.

— Обещайте нам, что…

— Нет, мисс. Вначале сейф, а уж потом обещания. И это мое последнее слово.

Помедлив, Гермиона обернулась к Гарри и молча кивнула. Напряжение, с которым он следил за их противостоянием, схлынуло. Гарри повернулся к сейфу, спиной чувствуя множество нацеленных в него взглядов, и вставил ключ в замочную скважину. Что, если там еще одна ловушка? Он вспомнил смертельную магическую западню, которую Эльза Фриз установила на дверь Гермионы в Айзентурме; они чудом спаслись в тот раз. Сделав глубокий вдох, Гарри повернул ключ. Послышалось мягкое клацанье. Рельефный орнамент на поверхности двери сдвинулся и поменял рисунок. Что-то провернулось под слоем металла, и с громким щелчком дверь приоткрылась. Из сейфа повеяло затхлым воздухом с запахом окалины.

Он обернулся. Гермиона ободряюще кивнула ему. Гоблины Школы Ночи за ее спиной хранили молчание. Гарри снова развернулся к двери и распахнул ее настежь. Посреди сейфа возвышалась ажурная конструкция, напоминающая армиллярную сферу. Рядом с ней стоял небольшой, не больше саквояжа, сундук, обитый бронзой. На его передней стенке красовалась позолоченная пластина с выгравированным на ней силуэтом феникса. Несколько мгновений Гарри стоял, не смея шелохнуться. Нашли! Наконец-то нашли! Только теперь он осознал, насколько отчаянной была надежда достичь цели. Но вот она, перед ними. Тайна, которую так и не суждено было увидеть Тихо Браге, теперь в их руках, и враг, несмотря на все свое мнимое всемогущество, оказался не в силах помешать им. Гермиона неслышно подошла и встала рядом.

Улыбнувшись, он сжал ее руку и переступил порог сейфа.

Богрод сидел за своим столом, отрешенно глядя в раскрытый на последней странице отчет. Офис был пуст, не считая двух поминутно зевающих охранников у входа. Он перевел взгляд на темное окно, на безлюдную Косую Аллею, освещенную лишь редкими ночными фонарями. Ночь. Как это может быть? Когда Крюкохват велел проинспектировать шестой ярус, был еще вечер и улицу заполняла шумная толпа магов и волшебниц, вышедших за покупками или просто гуляющих. Он снова вгляделся в отчет. Последняя строчка, написанная его рукой, гласила: «Ярус 6: повторная проверка завершена, нарушений периметра не выявлено, барьерные чары обновлены».

Он откинулся на спинку скрипучего кресла и прикрыл глаза, вспоминая. Да, он определенно выполнил задание Крюкохвата: отправился в этот чертов шестой ярус. Но что было дальше? Вагонетка, несущаяся сквозь темные пещеры по стонущим на поворотах рельсам. Пустая платформа и уходящий во мрак длинный ряд сейфов. Утробный рык украинского сталебрюха далеко за спиной. А потом… потом… Ничего, только тьма. Цепь воспоминаний обрывалась на этом месте.

Пора уходить на пенсию: его сбережений вполне хватит на то, чтобы безбедно провести остаток жизни. Если проклятая работа довела его до провалов в памяти, рано или поздно он, радостно хихикая, прыгнет под колеса несущейся вагонетки или выбежит под нос тому дракону. Все, хватит! Может, разве что еще один год: опытных сотрудников сейчас не хватает, так что всем платят сверхурочные. Или два года. Но уж точно не больше. Жизнь и душевное здоровье не купишь ни за какие деньги.

Захлопнув отчет, Богрод выбрался из кресла и только тогда увидел красно-бурое пятнышко на самом краю обложки. Встревоженно он оглядел свои ладони, потом ощупал лицо. Вроде бы никаких повреждений, да и не болит ничего. Наверное, там, в катакомбах, у него подскочило давление, когда он обновлял чары, и пошла носом кровь. Отсюда и потеря памяти — не иначе как микроинсульт. Этого еще не хватало. Завтра же надо сходить в больницу Святого Мунго. Озабоченно покачав головой, Богрод сунул отчет в стол, запер ящик и зашагал к выходу. О произошедшем на шестом ярусе вспоминать он уже не пытался.

* * *

Гарри задрал голову и бросил взгляд на место в стене шахты, где недавно еще зиял пролом, ныне наспех заделанный гоблинами. Йорик подтолкнул его в спину:

— Быстрее. Здесь нельзя задерживаться.

— Вы нам скажете, куда мы идем? — спросил Гарри, ускорив шаг.

— Придем — узнаете.

Шагавшая рядом Гермиона многозначительно посмотрела на него и едва заметно покачала головой. Гарри понял ее без слов. Их не отпустят. Куда бы их ни вели эти гоблины, место, в которое они направляются, для чужих глаз определенно не предназначено. Надеяться на то, что им просто сотрут память и отправят восвояси, как Богрода, не приходилось. Нет, из них просто выжмут все, что смогут, а потом пустят в расход ради высшей цели. И даже разделяя эту цель, сочувствуя идеям Школы Ночи, Гарри никак не мог принять кровавых методов ее достижения.

Смрадные испарения со дна шахты, которые они видели ранее, теперь заполняли все вокруг, и видимость оставалась плохой, несмотря на яркий свет Люмоса. Тем не менее там, внизу, все более отчетливо проступали очертания каких-то неправильной формы столбов, мерцавших в красноватом сиянии. Гоблины замедлили шаг. Шагавший впереди Могрид обернул к ним свирепую физиономию и буркнул:

— Смотрите под ноги. Тут провал.

Сделав несколько шагов, он вдруг перешел на бег и прыгнул, взметнув клочья липкого тумана. В нескольких футах впереди ступени обрывались, и, если бы не предупреждение гоблина, Гарри мог бы и не заметить этого за туманной пеленой. Вероятно, когда произошел прорыв канала в шахту, несколько крупных камней сорвались вниз, разрушив часть лестницы. Гарри переглянулся с Гермионой, собрался с духом и, разбежавшись, прыгнул. Когда он приземлился на противоположной стороне, его нога скользнула, и Гарри с мгновенной паникой понял, что заваливается назад — прямо в пролом. Он взмахнул руками, чтобы удержать равновесие, и сразу же ощутил стальную хватку Могрида на своем запястье.

— Сказал же: смотри под ноги! — прорычал тот.

У Гермионы преодолеть опасный пролом получилось немногим лучше: приземлившись, она споткнулась и покатилась бы кубарем по лестнице, если бы Гарри не успел схватить ее за плечи.

— Спасибо, — шепнула она и посмотрела вниз, в направлении дна шахты. — Что же там такое? Не могу понять.

— Это… похоже на статуи, — пробормотал Гарри, когда они спустились еще на несколько футов. — И они светятся.