Дартс: палитра души (гет)

После неожиданного знакомства с Рональдом Уизли и постыдных душевных метаний, Флориан Клифф, наконец, примчался в Рединг к Лаванде и всучил ей неправдоподобно большой букет цветов. Она без энтузиазма поцеловала Флориана в щёку и спросила, нюхая лилию:

— А в чём конкретно ты провинился?

Ничего не ответив на этот риторический вопрос, Флориан, не дожидаясь приглашения, уселся на диван с яркой цветочной обивкой и стал наблюдать за тем, как Лаванда расширяет вазу и ставит в неё цветы.

— Как дела? — спросила она, стоя к нему спиной.

— Хорошо. У тебя?

— А у меня беда, — она повернулась, присела рядом с ним на краешек дивана и тяжело вздохнула.

Флориан напрягся и мысленно отругал себя. У него была неудобная для жизни, но подкреплённая грустным опытом неистребимая привычка верить в то, что стоит пожелать хорошему человеку проблем, как они у него появятся.

— Что-то на работе?

— Нет, — Лаванда подняла полные слёз глаза, — представляешь, мой кот пропал…

Флориан испытал позорное чувство на грани злорадства, удивления и сочувствия.

— Да ты что? Каким образом?

— Я открыла окно для совиной почты, а он вдруг как выскочит…

— Ну, не переживай, — Флориан погладил Лаванду по плечу, — у тебя же второй этаж, невысоко.

— Я его звала-звала, а он убежал…

— Коты такие. Убегают — прибегают. Это ведь не в первый раз?

— Он убегал весной, когда было тепло, а сейчас вон какие сугробы… Только рыжий хвост мелькнул, — Лаванда всхлипнула. — Замерзнет он.

Вдруг Флориан заметил, что у неё джинсы мокрые по колено.

— Искала?

Она кивнула и шмыгнула носом. Он достал палочку и пустил осушающее заклинание. В планы голодного Флориана на вечер не входило рыскание в темноте по сугробам, но он сказал с энтузиазмом:

— Вставай! Поищем вместе.

Лаванда кинула взгляд на окно, за которым поднималась очередная метель, и вытерла слёзы.

Они несколько раз обошли вокруг дома, пытаясь отыскать кошачьи следы и спрашивая удивлённых прохожих, не видал ли кто рыжего кота, а после часа безуспешных поисков свернули в небольшое маггловское кафе на засыпанной снегом и украшенной огнями набережной и заказали себе сандвичи и кофе.

— Да вернётся он, вот увидишь, — сказал Флориан, взглядом размешивая в кофе сахар. Лаванда откусила кусочек сандвича и покосилась на его чашку. Она до сих пор не могла привыкнуть к магии Флориана: то он без палочки левитирует посуду и призывает предметы, то, глазом не моргнув, накладывает Силенцио или освобождается от её магических пут. — Прямо сегодня и вернётся! — уверил он, — а ты мне пока расскажи, кого мы ищем. Ну, кто тот друг, в честь которого ты назвала своего кота?

Лаванда сделала большой глоток кофе и с сомнением глянула на Флориана поверх чашки.

— Наверное, первая любовь. Ты же не будешь ревновать?

— Конечно, буду, — с кривой усмешкой ответил он, — потому что моя первая любовь — ты.

Она скептически поморщилась.

— Только не надо заливать…

В этот момент в кафе заиграл рождественский хорал. Флориан просвистел знакомую мелодию, отставил свой кофе в сторону и обхватил тонкие ладони Лаванды, сжимающие кофейную чашку.

— Какие у нас планы на Рождество?

— Даже не знаю, — она устало пожала плечами, — в последнее время столько работы! Сейчас я усиленно лечу мальчишку, который любит глотать всякие неподходящие предметы — практикуюсь в качестве душевного хилера… И ещё одну старушку, у которой стёрли память. Так что, наверное, в планах будет хорошенько отоспаться.

Флориан фальшиво, но артистично подпел:

— Ангелы спускаются с небес, и пусть сбываются мечты… Моя мама всегда любила эти маггловские хоралы, — прокомментировал он и возмутился: — Нет, так не годится! Отсыпаться будем после Рождества. Может, съездим куда-нибудь? Ты мне доверяешь организацию путешествия? — Лаванда удивлённо захлопала глазами, а рот открыла чуть позже, после его следующей фразы: — А чтоб мои родители знали, с кем я отмечаю Рождество, приглашаю тебя к нам в гости на семейный ужин. Скажем… завтра?

— Завтра? — неуверенно переспросила она, — нет, завтра я не могу…

— Можешь, — отрезал он и скептически прищурился. — Трусиха!

— Да чего мне бояться? Или твои родители такие страшные?

— Они милейшие люди!

Флориан стал подробно рассказывать о своём отце (хотя в этом не было необходимости — Лаванда уже слышала немало историй о мистере Клиффе), а потом о маме, о брате, о жене брата, о племянниках… Она ненадолго забыла о своей пропаже: слушала Флориана и смотрела на его большие ладони, обёрнутые вокруг своих на кофейной чашке.

— Знаешь, что, — изрекла Лаванда, когда Флориан завершил историю о знакомстве своих родителей, — давай встретим Рождество с моей семьей — я тоже тебя приглашаю, а потом поедем в это твоё путешествие.

— Замётано! — вскочив с места, он обошёл столик и присел рядом с ней на короткой скамейке. — Значит, ты пойдешь завтра к моим родителям? — получив в ответ неуверенный кивок, Флориан сказал: — Отлично. Только, у меня к тебе одна просьба… огромная просьба!

— Ну? — она заёрзала под его пристальным взглядом.

— Пожалуйста, не рассказывай им, что все мужчины предатели и сволочи, и поэтому ты их ненавидишь, что любви на свете нет, что тебя интересует только секс… Моя мама, знаешь ли, очень традиционных взглядов.

Лаванда усмехнулась.

— Мы не расскажем им, что уже месяц спим вместе?

Флориана немного покоробила такая формулировка, но не потому, что это нельзя было назвать сном: просто ему не нравилось, когда Лаванда прикидывалась бесчувственной мегерой.

— Думаю, они сами догадаются. Но добрачные отношения — это одно, а твои радикальные взгляды совсем другое. Кстати, — добавил он, — раз уж мы настроились на сближение, может, познакомишь меня и со своими подругами?

Она прищёлкнула языком.

— Нет, не стоит. Боюсь, что ты не выдержишь такого феминистского напора…

— Ну, хорошо, но на свадьбу они хоть придут? Или проигнорируют — в знак протеста?

— На какую свадьбу? — она вскинула на него изумлённый взгляд.

— Как на какую? На нашу, — невозмутимо ответил он.

— А ты уже и свадьбу запланировал?

— На лето, — заметив, как всё больше расширяются её глаза, Флориан поспешно добавил: — Можно и раньше, но я не хочу, чтобы ты сомневалась.

— Но мы знакомы всего месяц, — с усмешкой сказала Лаванда, чувствуя как кровь приливает к щекам, — тебя это не смущает? Разве нам не нужно получше узнать друг друга?

— Конечно, нужно. Узнавай! Вот прямо сейчас можешь спросить у меня всё, что хочешь! Ну?

— Прямо-таки всё, Флориан? И ты ответишь?

— Да. Вот, смотри: зелёный, мясной пудинг, лето, Рождество, ты.

— Надеюсь, это было из любимого? — она еле сдерживала улыбку, — тогда у меня больше нет вопросов. Только не рассчитывай на взаимную откровенность.

— Всё, что мне нужно, я уже узнал, — со смешком сказал он. — Розовый в цветочек, обезжиренный йогурт, лето, Рождество, я.

Лаванда рассмеялась.

— Так ты согласна?

— Это что — предложение?

Флориан прокашлялся. Вообще-то предложение руки и сердце, как и прыганье по сугробам, не входило в его сегодняшний протокол, но почему бы и нет? У него было много удачных импровизаций в зале суда. Однако в суде ему не отказывало красноречие, а тут из головы вдруг всё повылетало, и в горле пересохло. Провести перекрёстный допрос свидетеля было бы гораздо проще…

— Вроде того. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь, — пробормотал он.

— Не знаю. Как? — она по-деловому скрестила руки на груди.

— Как-как… Я же уже говорил. Люблю тебя, — сказал он, обнимая её за талию.

Лаванда обвела долгим взглядом зал кафе, обдумывая этот незамысловатый ответ, а потом заглянула Флориану в глаза и тихо спросила:

— Вопрос в том, как надолго?

Ему очень хотелось ответить, что навсегда.

— Я не знаю, — вздохнул он. — Но одно знаю точно — до встречи с тобой я никого не любил.

— Мне кажется, я тоже, — она с размаху обхватила Флориана за пояс и прижалась к его груди, не замечая, какое ликование отразилось на его лице.

В этот момент над их головами раздался осторожный кашель.

— Ваш десерт.

Они расцепились и уставились на невозмутимого официанта.

— Счёт, пожалуйста, — сказал Флориан. — Ты позволишь мне заплатить за твой кофе?

— Да.

— И сандвич?

— Да.

— Мы делаем успехи, — он улыбнулся, как идиот, и дернул её за намокшую прядь.

— Может, шампанского?

— Окей…

— Разве у тебя завтра не первая смена?

— Ох, как же ты любишь задавать вопросы… — Лаванда пододвинула к себе десерт Флориана и попробовала на вкус взбитые сливки.

— Ты не на диете? — усмехнулся он.

— У меня нервы, а когда люди нервничают — это я говорю тебе как колдомедик — у них сжигается в три раза больше калорий.

— А ты не нервничай. Мои родители ждут не дождутся, когда я женюсь. Ты им понравишься, вот увидишь! Всё будет хорошо.

— Вообще-то я нервничаю, потому что у меня кот пропал, — напомнила она.

Флориан ничуть не смутился.

— Сам вернётся, он же умный кот. Лаванда, от тебя может уйти только полный дурак, — и бросил проходящему мимо официанту: — Нам ещё два бокала шампанского, пожалуйста, и счёт!

После изучения счёта лицо Флориана вдруг перекосилось, он неожиданно звонко хлопнул себя по лбу и пробормотал:

— Вот чёрт… Ну надо же…

— Что случилось?

Флориан вздохнул.

— Кажется, у меня с собой только галлеоны…

Лаванда победно улыбнулась.

— Придётся дать тебе в долг.

Они посмотрели друг на друга и расхохотались.

Возвращаясь домой, они услышали жалобное мяуканье ещё с улицы и быстро взбежали по лестничным пролётам. Мокрый Рыжий сидел у двери в квартиру и в перерывах между протяжными звуками царапал обивку.

— Я же говорил, что вернётся, — Флориан выразительно поднял брови, и его глаза хитро блеснули, — верь мне.

— Я верю, — ответила она, подхватывая на руки ошалевшего от счастья кота, — верю, как никому.

* * *

Срочно прибыв по просьбе Элизы в «Сапожок», Рон, Гарри и Гермиона надеялись, что поправившаяся миссис Трустоун охотно прольет свет на всё, что с ней произошло: опишет приметы напавшего на неё преступника, расскажет, кого встретила в книжном магазине и, возможно, даже назовёт личность предполагаемого убийцы. Однако их ожидания не оправдались.

— Он так быстро выскочил из-за угла продуктовой лавки и махнул палочкой у меня перед носом, что я совершенно не рассмотрела его лица, — со вздохом призналась миссис Трустоун и радостно добавила: — Зато я прекрасно запомнила его палитру!

Лучше бы наоборот, подумали одновременно Гарри, Рон и Гермиона.

— У нападавшего было красное мерцающее пятно в груди — точь-в-точь как у того мага в магазине мистера Честнера… Да-да, я уверена, что это был один и тот же человек! Когда мы столкнулись неделей раньше в книжном магазине, я так удивилась его неприятной палитре, что не сдержалась и назвала его убийцей. Он убежал, как ошпаренный, и обронил книгу, которую я потом купила. «Отсроченные зелья» — видите, я всё прекрасно помню. Кстати, где эта книга?

— У нас. Я как раз собиралась её почитать, — Гермиона похлопала рукой по сумочке. — Теперь это не просто книга, а улика.

Миссис Трустоун, слегка прищурившись, в очередной раз окинула Гермиону пристальным взглядом, и та растерянно опустила глаза. Старушка сидела в своём любимом кресле у камина, а Элиза и трое гостей устроились по кругу — кто на стуле, кто на диване — и ловили каждое слово.

— К сожалению, мистер Честнер тоже не разглядел того мага, — сказала миссис Трустоун.

— И что же получается? У нас по-прежнему нет никаких примет преступника, — подытожил Гарри.

— Как же нет? А палитра? — возмущённо воскликнула миссис Трустоун.

— Ну, видите ли… эта примета, конечно, очень ценная, — Рон скептически кашлянул, — но вряд ли она нам с Гарри как-то поможет.

— Ещё как поможет! — глаза миссис Трустоун возбуждённо сверкнули. — Знаете ли вы, молодые люди, что по палитре можно многое сказать об убийстве и его мотивах? — гости удивлённо переглянулись. — У того мага был редкий оттенок красного и весьма необычное мерцание — настолько необычное, что мне пришлось заглянуть в нашу семейную книгу о палитре. Так вот, что я могу сказать о преступнике, — все замерли в напряжённом ожидании, и миссис Трустоун гордо добавила: — совершенный им поступок был корыстным, но непреднамеренным. Этот маг не испытывал ненависти к своей жертве и мог сам не знать о том, что совершил убийство.

— Разве так бывает? — спросил Рон.

— Палитра не ошибается, — ответила миссис Трустоун.

— Трудно представить преступление, которое бы соответствовало столь странному описанию: непреднамеренное убийство с корыстными целями, о котором сам убийца ничего не знает? — Гарри недоверчиво нахмурился. — Неужели палитра может сообщать такие нюансы?

— Можете не сомневаться, — уверенно ответила миссис Трустоун. — Если вы не верите, вот вам подробности: мерцание красного у человека в груди говорит о том, что кто-то недавно погиб по его вине; багровый оттенок означает, что преступление было непреднамеренным, возможно, даже случайным. А корысть и ненависть читаются по другим цветам палитры.

— А что, такое вполне возможно, — вдруг выпалила до этого молчавшая Гермиона, — допустим, продавец намеренно продал покупателю неисправную метлу, а тот упал во время полёта и погиб.

— Несчастный случай, — заметил Гарри.

Миссис Трустоун с новым интересом глянула на Гермиону.

— Юная леди права! Допустим, мистер Поттер, вы продали метлу из корыстных побуждений. В том, что произошло, будет большая доля вашей вины. А последствия, как рикошет, вернутся и окрасят вашу палитру.

— Палитра отражает такие сложные процессы? — снова удивился Гарри и тут же вспомнил, что Гермиона говорила ему об этом в офисе не далее как час назад.

— Молодые люди, — устало сказала миссис Трустоун, — я рассказала вам так много о палитре лишь потому, что не хочу, чтобы преступник остался безнаказанным или, не приведи Мерлин, натворил что-нибудь ужасное. Раз он напал на меня, значит, не раскаялся в содеянном, — миссис Трустоун покачала головой. — Трусость, подлость, страх, алчность... Теперь его палитра станет ещё отвратительней.

После небольшого совещания Рон и Гарри наложили дополнительную защиту на «Сапожок» и отправились прогуляться по Северной Пустоши, чтобы разведать обстановку: оставался шанс, что нападавшего могли запомнить случайные прохожие или продавцы на торговой улице. Гермиона отказалась от прогулки, сославшись на холодную погоду, но на самом деле у неё были свои причины остаться в «Сапожке»: она очень надеялась расспросить миссис Трустоун об их семейной книге и, если получится, о своей собственной палитре. К сожалению, Дороти Трустоун сделала вид, что не расслышала просьбы Гермионы, сослалась на плохое самочувствие и отправилась отдыхать в свою комнату наверху, оставив девушек одних в гостиной. Элиза приказала эльфам приготовить пятичасовой чай, пригласила Гермиону к столу и сказала, извиняясь:

— Бабушка не любит рассказывать другим об их палитре.

— Но почему? — искренне удивилась Гермиона. — Это может помочь человеку исправиться!

— Она считает, что люди должны пытаться понять сами себя: они редко верят её словам, потому что не могут разобраться в собственных поступках. А ещё от излишней откровенности предостерегает наша семейная книга.

Пока Пирс и Шейла накрывали на стол, Гермиона внимательней присмотрелась к молодой хозяйке «Сапожка». Сходство Элизы с миссис Трустоун было очевидно: та же горделивая осанка, приятные черты лица, нос с горбинкой, раскосые зелёные глаза.

— Мне очень жаль, что такое случилось с вашей бабушкой, — сказала Гермиона, — никому не пожелаю попасть под заклятие Забвения, — она тут же прикусила губу, вспоминая о том, как применила это заклятие к собственным родителям… Гермиона не сомневалась, что этот поступок оставил в её палитре очень неприятный след.

— Главное, что память бабушки быстро восстановилась, спасибо мисс Браун! — ответила Элиза и пояснила: — Это хилер из нашей местной больницы — такая компетентная, внимательная и заботливая.

Гермиона невозмутимо сказала:

— Я училась с ней на одном курсе в Хогвартсе.

— Ой, правда? Наверное, у вас был очень талантливый курс!

— Возможно, но медицинский талант мисс Браун открылся уже после школы, — холодно заметила Гермиона.

Внутренний голос подсказал Элизе Трустоун, что эту тему лучше не развивать. Отправив эльфов вместе с их любопытными ушками отдыхать, она сама разрезала яблочный пирог и разлила чай. По мнению Элизы, Северная Пустошь этой зимой, как никогда, оправдывала своё название: здесь было снежно, пусто и одиноко. Единственная её близкая знакомая, соседка Джулия, была измучена собственными проблемами, и Гермиона показалась Элизе увлекательной собеседницей — тёплым ветром, способным развеять уныние этого декабрьского вечера.

— А вы тоже работаете в детективном агентстве? — спросила Элиза.

— Нет, вообще-то я учительница — но, если нужно, помогаю Рону и Гарри. А в этот раз… дело оказалось таким необычным! Если честно, меня очень заинтересовала палитра. Жаль, что ваша бабушка не любит о ней говорить!

— Вы можете спросить у меня, — предложила Элиза. — Я ничего не забыла.

Гермиона отставила в сторону тарелку с пирогом и сосредоточенно нахмурилась, как перед важным интервью.

— Тогда я спрошу вас, каково это было — с детства читать чужие души?

Элиза пожала плечами.

— Это было так естественно — как видеть красную розу, зелёную траву, голубое небо… Для меня люди, как и весь мир, были раскрашены в разные тона, — в её голосе послышались ностальгические нотки. — Знаете, когда я была маленькой, бесцветные люди казались мне скучными, пока бабушка не научила меня читать палитру и не объяснила, что как раз яркие цвета и таят в себе опасность.

— Интересно, а как она вас обучала?

— Вопрос от учительницы? — Элиза с пониманием улыбнулась. — Моя учёба проходила весьма своеобразно! Мы с бабушкой ехали в какой-нибудь город, гуляли по людным улицам, наблюдали за прохожими или садились на скамейку в парке и кормили голубей. Мимо нас проходили магглы, иногда волшебники, и бабушка рассказывала, что означают те или иные цвета палитры. Ведь важен не только сам цвет, но и его интенсивность, его свечение… Странно, — Элиза тряхнула головой, — прошло почти пять лет, а я помню каждый оттенок! Впрочем, некоторые цвета на живом примере не увидишь. Их я изучала по нашей семейной книге. Я очень рано узнала, что люди не делятся на хороших и плохих. Что мы меняемся каждый день. Что каждый поступок меняет нашу душу…

— Это так необыкновенно, — мечтательно изрекла Гермиона. Она лелеяла тайную надежду когда-нибудь добраться до этой книги. — Скажите, а есть ли в палитре свой оттенок для… ну, например, гениального ума?

— Нет, ум сам по себе не имеет цвета. Всё зависит от того, как человек его применяет — во благо или во вред себе и другим. Талант, гениальность — это особые материи, хотя и они оказывают своё влияние на палитру. Ум и душа, безусловно, взаимосвязаны. Например, умный человек, как правило, больше работает над собой, у него много высоких стремлений — но, к сожалению, не всегда благородных.

В голове у Гермионы пчёлами зароились вопросы.

— А как же любовь? — вдруг спросила она. — У любви тоже нет своего цвета?

— Искренняя, сердечная любовь — это мягкий, струящийся свет, исходящий из центра груди. Но такая любовь свойственна далеко не всем людям. Любовь ведь может быть и эгоистичной, и разрушительной.

В возникшую паузу под Элизой скрипнул старый стул, и тут же за окном ему ответил завыванием ветер.

— Скажите, — несмело спросила Гермиона, — вам было очень жаль терять свой уникальный дар?

Элиза потеребила салфетку и ответила не сразу.

— Бабушка до сих пор сердится на меня за то, что я уехала, но я ни о чем не жалею. Понимаете, мой муж родом из Австралии, он приехал сюда по работе. Когда его контракт закончился, он решил вернуться домой. Как я могла остаться?

— Жаль, что палитра такая… — Гермиона долго искала правильное слово, — капризная! Ведь уехать вместе с мужем это не преступление!

— Палитра подчиняется своим законам, которые мы не можем изменить, но во всем есть своя логика. Если оторваться от корней, от семьи, от мест, где ты родился — дар пропадает, — Элиза грустно покачала головой. — Палитра — это большая ответственность, и много страданий… Вы удивитесь, узнав, как мало искренних людей нас окружает! Каждый что-то скрывает, и видеть чужую душу не всегда приятно, а иногда и опасно — как подтверждает пример моей бабушки.

И всё же, подумала Гермиона, она пошла бы на многие жертвы, чтобы хоть ненадолго получить способность читать души людей…

— А где сейчас ваш муж?

Глаза Элизы забегали.

— Мы немного… поссорились.

— Ой, простите, — смущённо пробормотала Гермиона.

— Что ж вы чай не пьёте?

Они сделали по глотку остывшего чая и уставились каждая в свою тарелку.

С момента приезда в Англию Элиза пребывала в большой растерянности, и сейчас мучительные переживания последних дней так и просились выплеснуться наружу. Рассказать бабушке о своих проблемах она не решилась, а Гермиона вызывала у Элизы доверие.

— Моего мужа зовут Джо. Джо Томпсон, — начала она, — он маггл и довольно известный в Австралии тренер по теннису. Мы познакомились совершенно случайно, когда его пригласили в Англию для обмена опытом. Это долгая история — хоть и очень романтичная… Я сразу поняла, какой Джо замечательный человек — меня просто покорила его палитра! Когда он сделал мне предложение, я сразу сказала «да», хоть мы были знакомы совсем недолго. Я, естественно, рассказала ему о волшебном мире — но умолчала о даре, — голос Элизы дрогнул, — боялась, что его это отпугнёт: Джо и без палитры был поражён моими откровениями. Вы наверняка не хуже меня знаете, как магглы воспринимают информацию о магии!

— Увы, далеко не всегда позитивно, — Гермиона снова подумала о родителях.

Увидев поддержку в глазах собеседницы, Элиза заговорила с ещё большим чувством:

— Тогда вы поймёте, почему я не стала рассказывать ему о палитре! Джо успешный спортсмен, талантливый тренер, сильный и независимый человек — среди волшебников он чувствовал себя не в своей тарелке. В Австралии его ждали любимые ученики... Одним словом, он не мог оставаться в Англии, и я уехала вместе с ним. Бабушка была, конечно, против… Ох, как же мы поругались!

— Но почему? — удивилась Гермиона.

— Я последняя наследница дара, который, как и ожидалось, исчез вдали от родины.

В этот момент ветер за окном в очередной раз жалобно взвыл и сыпанул снежной крошкой в окно.

— Да, я всё понимаю, — сказала Гермиона, — тяжело уезжать от родных, жаль тратить такой необыкновенный дар, но… разве можно отказаться от любви? — её саму до сих пор терзали неприятные воспоминания. — Разве это не грех?

— Я ни о чём не жалею! — воскликнула Элиза. — Хотя, нет, жалею — о том, что сгоряча выболтала Джо про палитру. Однажды у нас зашёл разговор о семейных традициях, он стал рассказывать о своих предках, приехавших из Европы: его первый австралийский родственник был сослан из Англии за кражу мешка картошки…

Гермиона помнила из истории, что заселение Австралии проводилось британским правительством довольно своеобразно: новые земли использовались в качестве мест заключения для осужденных к высылке. Таким образом английская казна экономила на содержании преступников в тюрьмах, а корона избавлялась от неугодных подданных, отправляя их на другой конец света.

— Джо стал задавать вопросы о моей семье, — продолжила Элиза, — удивился, что история Трустоунов была такой драматичной, и я не удержалась — решила, что настало время рассказать ему о палитре. Я была уверена, что он воспримет это, как знак моей любви, ради которой я принесла в жертву свой уникальный дар. А Джо… обиделся и возмутился. Его оскорбило, что я не поделилась с ним раньше. Он сказал, что я его обманула, что не сможет мне теперь доверять… Я тоже вспылила, мы поссорились, и я уехала. Сбежала от его обвинений, от его недоверия, — глаза Элизы наполнились слезами. — Простите меня за эмоции, я… всего лишь хочу сказать, что палитра приносит одно сплошное несчастье…

Гермиона сидела неподвижно, потрясённая откровением этой молодой женщины, которую так хорошо понимала, хоть была с ней едва знакома. Она не считала себя вправе давать Элизе какие-либо советы, но не могла оставить без ответа такое трогательное признание.

— Не вините себя, Элиза, — тихо сказала Гермиона, осторожно подбирая слова. — Каждый человек имеет право оставаться собой — иначе он не сможет быть по-настоящему счастлив. Если Джо вас любит, то обязательно простит. Но вы должны дать ему шанс.

Элиза взяла со стола салфетку и вытерла глаза.

— Прошло две недели с тех пор, как я уехала, а он даже не попытался связаться со мной.

— Каким образом? У вас нет телефона, и вряд ли он пошлёт вам сову… И уж точно не явится в магическое поселение!

Элиза не оценила иронии.

— Я каждый день проверяю свой почтовый ящик в ближайшей деревне магглов — и ничего... Ради Джо я была готова на всё, это было так трудно… Ужасное испытание! Вы вряд ли представляете себе, что значит постоянно жить среди магглов, скрывая свои возможности. Какое это мучение…

Гермиона замерла, открыв рот, позабыв о расследовании, которое привело её в Северную Пустошь, о палитре и о Дороти Трустоун, отдыхавшей в спальне наверху. Переживания из прошлого нахлынули на неё с такой силой, что она прикусила губу и почувствовала, как глаза наполняются слезами. Она, как никто другой, знала, что такое ссора и разлука с любимым, что такое скрывать свои способности от близкого человека. Гермиона вспомнила долгий год, проведённый в разлуке с Роном, вспомнила глаза Орландо в тот момент, когда он узнал, что она волшебница. Возможно, Орландо так до конца и не понял, что такое магия, но само осознание того, что любимая хранила от него в тайне свои необычные способности, ужасно его разозлило — узнав о магии, он был вне себя: выскочил во двор и матерился на звёзды…

— Поверьте, я вас очень хорошо понимаю. И сочувствую, — выдавила Гермиона, пытаясь взять себя в руки. — От магии убежать невозможно! Я однажды пыталась, но не смогла…

— Ой, простите, я не хотела вас расстроить. Мне неловко за эти неуместные откровения, но… с тех пор, как мы поссорились с Джо, я ни с кем не разговаривала по душам, — Элиза решительно расправила плечи. — На самом деле у меня всё не так уж плохо! Я дома, с любимой бабушкой — и мне даже страшно представить, что бы случилось, если бы я не оказалась рядом с ней в такой трудный момент, ведь её могли убить! И опять из-за проклятой палитры…

— Мы этого не допустим, — уверенно сказала Гермиона, тоже вытирая салфеткой глаза, — поверьте, Рон и Гарри знают, что делают. Теперь, когда мы уверены, что убийца существует, они постараются найти его — вот увидите, у них получится! На «Сапожке» стоит дополнительная защита, так что вы будете в полной безопасности.

— Я вам верю, — Элиза улыбнулась, — ведь за дело взялся сам Гарри Поттер! Кстати, вы знаете, что в магической Канберре новую улицу назвали его именем?

— Нет. Надо же! — Гермиона усмехнулась и покачала головой. — Только Гарри не говорите, ладно?

— Неужели он такой скромный? Любой волшебник на его месте гордился бы своими заслугами.

— Он и правда скромный, но дело не в этом… Просто некоторые вещи хочется забыть, потому что с ними связано слишком много страданий.

Гермиона могла бы добавить, что Гарри не выбирал свою судьбу — судьба сама сделала его избранным. Что он вовсе не считает себя героем — наоборот, до сих пор чувствует вину за потери той войны. Что пережитые им ужасы сказались бы и на взрослом мужчине, а Гарри был всего лишь подростком. Что война украла у него детство… Но Гермиона ничего этого не сказала. Это было слишком личное — то, что она без всякой палитры видела в своём друге, потому что как никто понимала его. Иногда даже лучше, чем Рон или Джинни — так ей казалось.

— Ой, наш чай совсем остыл, — Элиза достала палочку, чтобы согреть воду, но вдруг передумала, — а вообще-то… подождите минутку, — она с загадочным видом вскочила, подошла к буфету и стала открывать подряд все дверцы, — где же бабушка её прячет… ага, вот! — победно воскликнула Элиза, доставая какую-то бутылку с пробкой в форме драконьей головы. — Знаете, что это, Гермиона? Бабушкина наливка. Мы с вами непременно должны выпить за знакомство!

— Вообще-то я не пью, — запротестовала Гермиона, с сомнением глядя на горящий глаз дракона на пробке.

— За то, чтобы не было войны — можно, — Элиза левитировала две рюмки, налила в них немного тягучей жидкости малинового цвета и сказала: — За мир во всем мире!

Гермиона пожала плечами и неохотно взяла рюмку.

— За мир во всех мирах!

Девушки встали по разные стороны стола и с торжественным видом выпили до дна. У наливки был приятный ягодный вкус — и почти никакого жжения — она напомнила Гермионе малиновое вино, которое когда-то готовила её бабушка.

— Пожелаем всем героям войны здоровья, — сказала Элиза, наливая по второй.

— И счастья, — добавила Гермиона.

Они снова выпили и, усевшись на свои места за столом, принялись болтать о школе магии для взрослых, о Северной Пустоши и «Сапожке». После пятой рюмки Гермиона спросила, краснея от неловкости:

— Элиза, можно тебя кое о чём попросить?

— Всё, что угодно, дорогая.

— Не могла бы ты по секрету узнать у бабушки, какая у меня палитра? Это очень важно — с научной точки зрения, — Гермиона выразительно подняла одну бровь. — Мне нужно знать, какого я цвета, понимаешь?

— Я попробую. Но только не сейчас, хорошо? Сейчас бабушка спит, и мы не будем её будить, — резонно заключила Элиза.

— Ни в коем случае, — согласилась Гермиона.

Остатки наливки были разлиты, и Гермиона окончательно осмелела.

— А можно тебя ещё кое о чём попросить?

Элиза кивнула и подпёрла щёку ладонью. Её голова заметно потяжелела, веки стали смыкаться, а раскрасневшееся лицо собеседницы приняло неясные очертания.

— Узнай, пожалуйста, у бабушки, какого цвета Рон, а? Только по секрету… Никому больше не говори — даже Рону! Точнее, тем более Рону…

— Нет проблем, — пообещала Элиза. — И про Гарри тоже узнать?

— Нет, про Гарри не нужно. В конце концов, это неприлично — вынюхивать о грехах других людей.

— Точно, — согласилась Элиза, — ты очень деликатная девушка, Гермиона!

— Увы, деликатность — не самая сильная моя сторона. Хотя до Рона мне далеко — он у нас мистер антиделикатность…

— А какая твоя сильная сторона?

— Мой конёк — логика, основанная на э-ру-диции! — Гермиона подняла вверх указательный палец.

— На чём? — уточнила Элиза, подпирая подбородок вторым кулаком.

— Ну, я много читаю, поэтому все думают, что я очень умная, — сказала Гермиона, — а на самом деле, у меня просто хорошая память, и в нужный момент я выуживаю из неё необходимую информацию, перетасовывы…ваю, соединяю факты — и получается правильный ответ!

— Надо же… Не удивительно, что сам Гарри Поттер с тобой советуется!

— Да, только это не помешало мне совершить много глупых поступков, — Гермиона тоже подперла щёку ладонью. — Знаешь, Элиза, ведь мы с Роном вместе ещё со школы… Мы влюблены друг друга с детства — я даже не могу сказать, как долго.

— Не может быть! Как романтично… — Элиза выразительно икнула и извинилась.

— Да, а после школы мы стали жить вместе, но потом поссорились из-за проблем на работе, и я уехала. Сбежала. От Рона, от Гарри, от всех друзей и даже от магии — и целый год жила с магглом… С хорошим, добрым, но нелюбимым магглом.

— Я тоже, Гермиона! Я тоже сбежала от всех, и пять лет жила с Джо. Но он самый лучший маггл на свете! — воскликнула Элиза. — И как же вы с Роном потом встретились?

— Случайно! Он приехал в шотландскую школу, где я работала, и я учила его простейшей ле-ги-ми-ленции, — Гермиона криво усмехнулась. — Это было очень трудно и очень весело.

— Представляю… А меня Джо учил играть в теннис и кататься на серфинге… Знаешь, в Австралии все живут на побережье и катаются на серфинге. Ну, и что было потом, после того, как ты Рона обучила?

— Мы помирились, и сначала всё было так здорово, — Гермиона закрыла глаза и покачала головой, — но потом… я ужасно страдала, потому что он собирался уехать на целый год в Америку. Скажи, ну как бы я жила без него? Нет, я бы не смогла…

— А как я буду без Джо, а? — Элиза задумчиво уставилась на драконью голову, лежащую на столе возле пустой бутылки. — И что же Рон? Не уехал?

— Нет, — Гермиона просияла, — и с тех пор мы вместе!

— А мы с Джо не вместе… И он меня не ищет, — Элиза подняла мокрое от слёз лицо, — я, возможно, больше никогда его не увижу…

— Мерлин, как же это печально, — прошептала Гермиона. — Нет, этого не может быть! У меня всё закончилось хорошо, значит и у тебя должно. Мы же выпили за любовь?

— Кажется, да, — ответила Элиза, вытирая щёки рукавом, — сразу же после мира во всём мире.

— Во всех мирах, — поправила её Гермиона. — Знаешь что, вы с Джо обязательно будете вместе! Но ты должна как можно быстрей встретиться с ним и сказать о своей любви.

Элиза шмыгнула носом, вскочила со стула и, опираясь о покачнувшийся обеденный стол, воскликнула:

— Спасибо тебе, Гермиона! Теперь я знаю, что мне делать. Мне нужно срочно аппапапа… рировать в Австралию!

— Нет, это плохая идея, — Гермиона нахмурилась. — Слишком далеко. Я была в Австралии, когда искала своих родителей, добиралась туда через три портключа… А назад вообще летела на самолёте. Нет, аппапа… нельзя. Тем более что ты немножко выпила бабушкиной наливки. Можешь себя расщепить.

— Ты, и правда, очень умная девушка, — сказала Элиза, плюхаясь обратно на стул. — А вот расскажи мне по секрету… Какой он, твой Рон? Что в нём, ну… особенного?

Гермиона растерянно заморгала.

— Я не знаю… Он очень добрый и заботливый, и такой… настоящий, понимаешь? Рон не умеет врать и притворяться, если думает какую глупость, то сразу её и говорит. Поэтому мы часто спорим. Но это ничего, — она усмехнулась, и её и без того раскрасневшееся лицо стало пунцовым, — мы сначала спорим, а потом, ну… миримся. Знаешь, есть такие отношения между мужчиной и женщиной — ну, ты меня понимаешь — они имеют значение… Раньше, ещё в школе, я думала, что они не имеют значения, что главное дружба и взаимопонимание, но… так вот, они у нас очень хорошие, эти отношения, — в этом месте Гермионе показалось, что она немного потеряла ход мысли. — А твой Джо?

— О-о-о! Ты даже не представляешь, — Элиза сделала большие глаза, — таких мужчин больше нет… Джо маггл, но понимает меня лучше, чем любой волшебник! Если не считать палитры…

Гермиона закивала.

— Рон тоже меня понимает и всегда поддерживает. А ещё он умеет так пошутить в трудную минуту, что я забываю о проблемах. Мне с ним хорошо…

— А мне без Джо плохо, — Элиза тихо всхлипнула и опустила лицо в сложенные на столе ладони.

В это время за окном дома послышался топот ног, и девушки испуганно повернули головы в сторону двери, ведущей в коридор. Входная дверь «Сапожка» хлопнула, и раздались негромкие голоса: Гарри и Рон что-то оживлённо обсуждали. Гермиона и Элиза переглянулись, как воры, которых застали на месте преступления. Пытаясь быстро уничтожить улики, Гермиона достала палочку, направила её на себя, произнесла заклинание отрезвления, а потом проделала то же самое с Элизой. Прежде чем Рон и Гарри, разгорячённые от мороза, ввалились в гостиную, Элиза успела левитировать рюмки в буфет, и засунуть под стол пустую бутылку из-под наливки.

— Ну что? — спросили девушки в унисон.

— Пока ничего особенного, — уклончиво ответил Гарри, подходя к столу, — но мы не успели опросить всех жителей Северной Пустоши.

— Эх, чайку бы! Замерзли, как собаки! — воскликнул Рон, потирая ладони. Он перевёл взгляд с несъеденного пирога на заплаканное лицо Гермионы и спросил с тревогой: — А что у вас тут происходит? Что-то случилось?

— Всё в порядке, — ответила она, — просто мы с Элизой немного разоткровенничались и расстроились.

В конце концов, это была истинная правда.

Рон и Гарри накинулись на еду и в два счёта прикончили яблочный пирог. Во время еды голубые глаза подозрительно поглядывали на Гермиону поверх фарфоровой чашки и говорили: «Тебе так просто не отделаться — я должен выяснить, что у вас тут произошло!» Упрямый взгляд карих глаз отвечал: «Это наши женские дела, и ты ничего о них не узнаешь». Гарри, не замечавший этой перепалки взглядов, просто с удовольствием пил чай, с недоумением косясь на странную стеклянную пробку в форме головы дракона с горящими глазами. А Элиза ничего не ела, лишь молча поправляла волосы и, поглядывая на метель за окном, думала о том, что где-то на другом конце земли сейчас лето. Лето…