Дартс: палитра души (гет)

— Рон, привет! Что ты делаешь в офисе? — удивлённо воскликнул Гарри, влетая в крошечную, заваленную разным хламом комнатушку их детективного агентства.

— На минутку забежал, адресок один ищу по делу вейл-мошенниц, — Рон на секунду оторвался от перебирания бумажек на столе и задумчиво глянул на Гарри. — Только, знаешь… никакие они не вейлы! Сдается мне, эти ведьмы опаивают кавалеров каким-то зельем, потом ведут в номера и обирают — старый маггловский приёмчик.

— Гермиона подсказала? — усмехнулся Гарри, снимая свою куртку и вешая её на олений рог (подарок от одного клиента-охотника), приклеенный к стене заклинанием.

— Ты что, я ей про это дело вообще не говорил! Ты же знаешь Гермиону: начнет выспрашивать, что к чему, как я собираюсь вывести этих девиц на чистую воду…

— Кстати, как?

— Естественно, экспериментальным путём, рискуя собственной шкурой!

Гарри снова усмехнулся.

— Смотри, не нарвись в процессе эксперимента на обычную гулящую ведьму, а то потом придётся тебе объяснять Гермионе, по каким таким рабочим делам ты пьёшь с девушками в пабе и ходишь с ними в номера. Учти, я тебя прикрывать не буду.

— Что поделаешь, работа требует жертв. Но пить я не собираюсь: говорю тебе, всё дело в зелье, которое они подмешивают, и девица там не одна — их орудует целая шайка!

— Да, шайка распутных девиц, — Гарри подошел к столу и выразительно поднял одну бровь, — мечта любого сыщика!

— Какая мечта, о чём ты? Ничего личного — только бизнес, — сказал Рон, продолжая перебирать бумаги. — Надеюсь, ты не забыл, какую сумму нам обещали за поимку воровки? Двести галлеонов на дороге не валяются.

— Интересно, а что будет, когда мы её поймаем?

— Ну, в суд точно никто не пойдёт, — Рон ухмыльнулся. — Слишком щекотливое дельце для нашего клиента. Вряд ли Холдингер захочет предать свой позор огласке. Думаю, девчонке просто придётся вернуть ему палочку и фамильные часы, — добавил он и стал нетерпеливо ходить по офису в поисках нужной бумажки.

Впрочем, только смелый абстракционист назвал бы офисом комнатушку, в которой расположилось детективное агентство Гарри и Рона. По её центру стояли два сдвинутых вместе стола, на одном из которых громоздилась кипа пергаментов и газет, а на втором, в окружении всякого хлама, красовалось чудо маггловской техники — компьютер, подаренный Гермионой. Кстати говоря, кроме Гермионы, этим чудом пока никто не умел пользоваться, а она здесь появлялась довольно редко. Периметр комнаты занимали шкафы, забитые папками, книгами, мантиями и маггловской одеждой, пыльными склянками, фиалами и другими вещами, которые Рон и Гарри называли «трофеями» и «вещдоками». За год работы агентства здесь накопилось не так уж мало настоящих трофеев. Например, на одной из книжных полок стоял высокий, блестящий кубок чемпионата Британии по квиддичу за позапрошлый год — Рон и Гарри получили его в благодарность за раскрытое дело от капитана одной известной команды (имя и название придётся опустить по причине конфиденциальности, ведь сыщик, как врач или юрист, должен уметь молчать, иначе гнутый кнат ему цена). Под потолком офиса качался ещё один трофей — деревянный макет какого-то жуткого архитектурного сооружения, который Гарри неохотно взял в качестве подарка от клиентки-дизайнера (ему не хотелось обижать женщину отказом). Джинни, увидев макет, пылившийся в углу, воскликнула: «Вау, неужели это сама миссис Блумстик!» Оказалось, необычные дома этой волшебницы стали так модны в магическом мире, что макет по совету Гермионы (а к её советам Гарри и Рон имели привычку прислушиваться) приклеили заклинанием к потолку, подвесив на верёвке — в качестве скрытой рекламы.

Единственным настоящим украшением офиса могло бы служить большое окно, выходящее в Косой переулок, если бы оно не было таким пыльным, а подоконник не был бы заставлен кружками, коробками от фастфуда и пустыми бутылками от сливочного пива. А ещё окну определённо не помешали бы чистые шторы. Оставалось только удивляться, почему клиенты, зайдя в такой офис, не сбегали в ту же минуту — впрочем, приходили они сюда довольно редко, предпочитая встречаться для обсуждения конфиденциальных дел (а с другими в ДАРТС не обращались) на своей или нейтральной территории.

Обнаружив наконец искомый документ, приколотый булавкой к настенной пробковой доске, Рон схватил с полки справочник каминных сетей и стал нетерпеливо его листать.

— Так, Рединг… паб «Гриндилоу и Вейла»… Так я и знал! — возмущенно воскликнул он, обнаружив, что ближайший к пабу камин находится на окраине, в филиале Гринготтс. — Придётся тащиться через весь город своим ходом. Такое впечатление, что отдел магического транспорта решил отсечь Рединг от остального мира.

— Когда вернёшься? — спросил Гарри.

— Не знаю. Сам понимаешь, вейлы, — многозначительно ответил Рон, хватая мантию. — Да, Гермионе я на всякий случай сказал, что могу и до утра задержаться. Кстати, а что там у тебя с делом пропавшего мужа?

Так уж вышло, что на прошлой неделе в ДАРТС пришли одновременно два клиента, и сыщики разделились: Рон взял дело мистера Холдингера, получившее кодовое название «о вейлах-мошенницах», а Гарри — дело миссис Таббот «о пропавшем муже».

— Пока ничего. Как сквозь землю провалился! Но у меня есть идейка.

— Гарри, извини, потом дослушаю. Увидимся утром! — прокричал Рон, уже сбегая вниз по лестнице в зал «Дырявого котла», где он свернул в подсобку с камином, чтобы отправиться в Рединг по сети летучего пороха.

— Ага, вейлы не ждут, — пробормотал ему вслед Гарри, закрывая дверь и усаживаясь за рабочий стол.

Сдвинув бумаги на край стола, Гарри случайно задел лежащий сверху журнал под названием «Дикие Кошечки», и тот с громким хлопком приземлился на пол у входной двери. Поленившись достать палочку, Поттер вытянул шею и задержал взгляд на открывшемся развороте: молодая светловолосая ведьма в белом купальнике лукаво подмигивала ему с колдографии, теребя палочкой завязку от бикини. Гарри почесал затылок, но, так и не вспомнив, откуда в офисе взялся этот журнал, неохотно оторвал взгляд от девушки и положил перед собой папку с материалами расследования о пропавшем мистере Табботе.

Это дело, в котором поначалу не за что было зацепиться, теперь казалось Гарри довольно банальным. Миссис Таббот, немолодая, но весьма состоятельная волшебница, две недели сама искала пропавшего мужа, а потом по совету знакомого обратилась за помощью в ДАРТС. Её мрачные предположения о том, что мистера Таббота заколдовали, убили или похитили, не нашли никакого подтверждения, зато у Гарри появилась свежая версия, которая точно не понравилась бы его клиентке: её муж не пропал, а сбежал. Перед исчезновением Таббота частенько видели в одном лондонском клубе в компании молодой магглы, поисками которой и нужно было немедленно заняться. Вызвав перед собой воздушную карту Лондона, Поттер стал искать на ней адрес клуба, но в этот момент в дверь постучали.

— Войдите, — крикнул он, сворачивая карту и лихорадочно пытаясь вспомнить, кому они с Роном могли назначить встречу на вечер пятницы.

Дверь осторожно отворилась, и в комнату вошла миловидная, хорошо одетая дама лет тридцати. Её тёмные волосы были аккуратно уложены на затылке и обвязаны чёрной траурной лентой, живые карие глаза нервно блестели, под мантией угадывалась стройная фигура. С недоверием оглядев офис, словно засомневавшись, туда ли она попала, женщина замерла на пороге.

— Проходите! Чем обязан? — спросил Гарри, чувствуя себя неловко из-за коробок от пиццы на подоконнике, но особенно из-за журнала «Дикие Кошечки», который валялся на полу, как раз возле ног вошедшей.

— Здравствуйте, мистер Поттер… Вы меня не узнаёте?

Гарри внимательно посмотрел на незнакомку и пожал плечами.

— Извините, нет.

— Я училась на последнем курсе Хогвартса, когда вы пришли на первый. Хаффлпафф. Джулия Остин, — робко сказала женщина.

— К сожалению, не помню, — сказал Гарри. — Проходите, не стесняйтесь. И простите за беспорядок — у нас здесь небольшой ремонт, — этот простой аргумент всегда действовал безотказно. Дама с пониманием улыбнулась, обошла лежащий на полу журнал и присела на предложенный стул.

— Мистер Поттер, я пришла к вам по очень личному и важному делу, — начала она, и её губы задрожали.

— Можно просто Гарри. Да вы не волнуйтесь! Я вас слушаю.

— В девичестве моя фамилия была Остин, а сейчас… Блюбери, — она подняла глаза на Гарри, ожидая эффекта от своих слов.

Он удивленно вскинул брови, с новым интересом вглядываясь в лицо женщины. Услышав знакомую фамилию, он сразу вспомнил последние заголовки «Ежедневного Пророка» и Джастина Блюбери, важного чиновника, внезапная смерть которого потрясла Министерство Магии: судя по газетным статьям, у Блюбери случился сердечный приступ во время какого-то важного совещания. По крайней мере, таким был диагноз вездесущих газетчиков — со ссылкой на колдомедиков из Святого Мунго.

— Я знаю, что произошло с вашим мужем и соболезную, — сказал Гарри, — но… что привело вас сюда?

— Его смерть, — миссис Блюбери тяжело вздохнула. — Вы знаете подробности?

— Только из газет.

Она решительно тряхнула головой, и её тёмные волосы немного выбились из прически, а глаза возмущённо сверкнули. Гарри вдруг подумал, что при кажущейся хрупкости эта волшебница определённо обладает волевым характером.

— Моему мужу было всего сорок лет, и он никогда не жаловался на проблемы с сердцем. Я уверена, что колдомедики что-то недоговаривают, чтобы не поднимать скандал.

— Почему вы так думаете?

— Дело в том, что мой муж — очень честный человек… был… И его назначение министром финансов многим пришлось не по вкусу.

— Вы считаете, вашего мужа убили из-за желания занять его пост?

— Не совсем. Понимаете, он был принципиальным и никогда не шел на компромисс. Многие его за это недолюбливали. Я знаю, что в последнее время Джастин занимался каким-то важным делом: он стал приносить домой отчеты, работать по ночам, — Джулия понизила голос, словно боялась, что её могут подслушать. — Однажды он уснул дома прямо в своём рабочем кабинете, и я случайно увидела на его столе пергамент с пометкой на полях: «Проверить Гринготтс» — и три восклицательных знака.

Гарри выслушал объяснения миссис Блюбери и невозмутимо спросил:

— Ну и что?

— Вы ведь не откажетесь взяться за это дело? — с мольбой спросила она.

Гарри вздохнул.

Увольняясь из Аврората и открывая детективное агентство, они с Роном пообещали Кингсли Брустверу не лезть в дела министерства. Взамен авроры иногда предоставляли сыщикам необходимую информацию и закрывали глаза на кое-какие противозаконные «мелочи», вроде использования несанкционированной магии или незначительного изменения памяти. Расследование дела Блюбери могло нарушить это негласное правило. Поэтому, несмотря на сочувствие горю вдовы, Гарри ответил:

— Боюсь, это не в моей компетенции, миссис Блюбери. Поверьте, если имело место преступление, Аврорат во всём разберется — министр этого так не оставит. Возможно, расследование уже ведётся, но вам не сообщают детали, чтобы не было утечки информации.

Джулия в волнении сжала пальцы.

— Неужели вы думаете, что я не говорила с министром? Он убежден, что колдомедики проверили все известные заклинания, от которых мог погибнуть мой муж, и сказал, что ничем не может помочь. Никакого расследования не назначили.

— Вы рассказали ему о своих подозрениях?

— Конечно, но он ответил, что у любого чиновника могут быть свои тайны, что он сам тоже иногда берёт домой бумаги и делает пометки на полях, что доверяет колдомедикам, — Джулия решительно подняла голову. — Мистер Поттер…

— Гарри.

— Гарри, я родом из очень состоятельной семьи и не пожалею никаких средств, чтобы узнать правду. Вопрос лишь в том, кому я заплачу эти деньги — вам или другому агентству.

Он усмехнулся.

— Миссис Блюбери, если у вас есть на примете другие детективы, советую обратиться к ним.

— Даже если речь идёт о… тысяче галлеонов? — решительно спросила она.

— Простите, но мы не берём дела, связанные с Министерством Магии, и у нас на это есть веские причины.

— Три тысячи, если вы точно выясните, что произошло с моим мужем, и пять, если найдёте виновного в его смерти.

Глаза Поттера округлились.

— Вы готовы заплатить такую большую сумму? Но это же целое состояние! А никаких свидетельств тому, что вашего мужа убили, нет.

— Я думаю, при желании их можно найти, — глаза Джулии лихорадочно заблестели. — Мистер Поттер… Гарри, я знаю, что вы не бедный человек, но, согласитесь, это достойная награда за труды.

Гарри задумался. С одной стороны, он был уверен, что Рон на его месте ни за что не отказался бы от этого дела — ему отчаянно были нужны деньги, которые он упрямо отказывался взять в долг. С другой стороны, договор с Кингсли по-прежнему оставался в силе. А ещё Гарри сомневался, не помешалась ли вдова от горя и может ли вообще отвечать за свои слова. Внимательно заглянув в глаза собеседницы, он не заметил в них следов помешательства — только нетерпеливое ожидание.

— Миссис Блюбери, — осторожно начал он, — с вашей стороны это очень щедро, но… неблагоразумно. В любом агентстве у вас радостно возьмут деньги, поводят за нос, создадут видимость расследования — и всё.

— Поэтому я и пришла к вам — по рекомендации миссис Стебль.

— Кого? — удивился Гарри.

— Помоны Стебль.

Неожиданно, подумал Гарри — и предпринял ещё одну попытку образумить вдову:

— Ваш муж был бы рад, если бы вы использовали эти деньги более разумно — например, сохранили для своей семьи.

— Ошибаетесь, — воскликнула Джулия, удивляя Гарри своим напором, — Джастин всегда и во всём старался докопаться до правды! Уверена, за это его и убили. Но если ваши принципы не позволяют вам взяться за это дело, я обращусь за помощью в другое место. Простите, что отняла ваше время. Кстати, — добавила она, вставая со стула, — Джастин и был моей семьёй. Мои родители давно умерли, а детей у нас нет.

Гарри проводил Джулию до двери, немного помешкал и сказал на прощанье:

— Будьте осторожны, не кричите о своих подозрениях на каждом углу. Если вы хоть в чём-то правы и в деле замешана политика, это может быть опасно для вас.

— Герой войны не хочет помочь женщине, которая находится в опасности? — удивлённо спросила Джулия, оборачиваясь в дверях.

— Слухи о моем геройстве сильно преувеличены, — сухо ответил Гарри и поморщился. Упоминание о его избранном статусе неизменно вызывало у него колики.

— Всего доброго, — Джулия грациозно развернулась и стала быстро спускаться вниз по лестнице, оставив за собой шлейф цветочных духов.

Прикрыв за гостьей дверь, Гарри загнал краем ботинка игривую «кошечку» вместе с журналом под шкаф и нахмурился. Джулия ушла, но в комнате остался запах её дорогих духов — и у Гарри почему-то появилось предчувствие, что он скоро снова встретится с миссис Блюбери. Вернувшись за стол, он уже не мог думать о деле Табботов. Задумчиво почесав голову, он тихо выругался, выдвинул ящик стола, в котором, среди прочего хлама, лежали свежие газеты, и подумал: когда они с Роном наконец разложат в этом бедламе всё на свои места? Покопавшись в ящике, Поттер вынул несколько выпусков «Пророка» за прошлую неделю и, отыскав нужные статьи, принялся читать. Впрочем, ничего принципиально нового о Джастине Блюбери он так и не узнал: министр финансов, занимавший этот пост всего три месяца, скончался на рабочем месте перед заседанием о принятии поправок в новый закон о банках. В голове Гарри сразу всплыли слова Джулии Блюбери: «Проверить Гринготтс — и три восклицательных знака…» Он нетерпеливо заерзал на стуле и отыскал более ранний номер газеты.

«Министерство Магии давно не знало такого переполоха: смерть важного чиновника, прямо на экстренном совещании, да ещё на глазах у стольких коллег! Мистер Джастин Блюбери как раз собирался внести свои предложения о поправках к новому финансовому законодательству, как его лицо вдруг потемнело, глаза выкатились, а из груди вырвалось странное сипение. Не сказав ни слова, он повалился навзничь прямо на изумленного секретаря. Отправив министра в больницу Святого Мунго по сети летучего пороха, чиновники всё же начали совещание (государственные дела не ждут), однако спустя час пришли неприятные новости: мистер Джастин Блюбери скончался, не приходя в сознание. Министр Магии потребовал провести тщательное расследование инцидента, но насильственная смерть была исключена: колдомедики сообщили, что мистер Блюбери умер от инфаркта миокарда — увы, ни один маг от этого не застрахован. Через два дня тело погибшего, тщательного проверенное на все известные губительные заклинания, было отправлено в поместье в Йоркшире, а исполнять обязанности министра финансов было поручено заместителю Блюбери, мистеру Энтони Томпсону».

Отложив в сторону «Ежедневный Пророк», Гарри откопал последний номер «Придиры», который предлагал более интересные подробности из жизни и работы министра.

В «Придире» писали, что мистер Блюбери был умён, активен и дотошен; что он был честный и примерный семьянин; имел маггловское и магическое образование в сфере экономики; прошёл стажировку за рубежом и везде имел прекрасные рекомендации. Однако, как утверждала газета, у Блюбери имелись свои недостатки: излишнее тщеславие и любовь к спецэффектам. После его смерти снова всплыла скандальная история, которую во всех подробностях освещали в «Придире» всего месяц назад: из отдела магического транспорта за злоупотребление служебным положением был уволен некий мистер Уиллоу — Джастин Блюбери поймал его на месте преступления, когда тот получал взятку за продвижение по службе одной молодой помощницы. Разоблачение произошло при свидетелях и усугубилось тем, что девушка оказалась родственницей отбывающего срок пожирателя смерти, да и сама «взятка» была весьма пикантного свойства. Уиллоу с позором уволили — а заодно и ещё нескольких девушек, которые раньше устраивались на работу по его рекомендациям. И это был не единственный скандал с разоблачением. Неделю спустя, вскрыв финансовые манипуляции хозяйственного отдела министерства во главе с мистером Честнатом, Блюбери, втайне от всех, заранее составил изобличающий отчёт и на открытом совещании фактически приговорил Честната к досрочной пенсии.

Дочитав статью, Гарри нахмурился: принципиальность Блюбери, вероятно, помогла ему быстро нажить врагов среди коллег. От инфаркта, конечно, никто не застрахован, но смерть перед экстренным совещанием, поправки к финансовому законодательству, проблемы с Гринготтс, уволенные секретарши… Всё это выглядело подозрительно. С одной стороны, Гарри любил такие дела, и ему интересно было бы во всём разобраться. С другой, во время расследования пришлось бы перетряхнуть немало грязного белья министерства, а после увольнения из Аврората у Гарри не было ни малейшего желания это делать. Заглушив голос совести голосом разума, он запихнул прочитанные газеты в стол и решил вернуться к делу о пропавшем муже и позже вечером наведаться в клуб, где мистера Таббота видели с молодой магглой перед его исчезновением.

Гарри оделся, вышел из офиса и, заперев дверь заклинанием, поправил висящую на ней цветную мишень, в центре которой было написано: ДАРТС. Когда-то Гермиона расшифровала это название как «Детективное агентство по расследованию тяжёлых случаев», но за год совместной работы у Гарри и Рона появилось множество других интерпретаций, например, «Два абсолютно расхлябанных, но талантливых сыщика». И ещё парочка нецензурных. Сбежав вниз по лестнице, Гарри вышел из «Дырявого котла» в Косой переулок. Снег вкусно захрустел под его ботинками. Раньше десяти вечера в клуб нечего было и соваться, и он решил немного пройтись по зимнему городу.

Домой торопиться тоже не было смысла. Джинни больше недели была в отъезде по делам своего модного магазина под названием «Крик Души», а малыш Джимми, естественно, гостил у бабушки Молли. Вечера Гарри Поттера впервые за долгое время были необыкновенно свободными... Сначала он обрадовался этой свободе и домашнему спокойствию, непривычной тишине и неожиданной передышке в суете семейной жизни. Не то чтобы она его сильно напрягала, но… теперь он мог безнаказанно есть на ужин чипсы, запивать их маггловским пивом и смотреть по телевизору футбол, положив ноги в кроссовках на журнальный столик. Мог пойти вечером в паб и пропустить с Роном по стаканчику огневиски, мог отсыпаться по утрам, не подпрыгивая в кровати от звонкого крика Джимми, и сделать ещё много вещей, о которых втайне мечтает любой мужчина, обременённый работой и постоянными семейными заботами (в рамках приличий, естественно). Вот только от чипсов у Гарри в первый же вечер разболелся живот, и с тех пор он стал ужинать в Норе; стоящих футбольных матчей в ближайшее время не предвиделось, а непреодолимым препятствием для выпивки в пабе с Роном служила Гермиона, чей гнев, хоть и не такой страшный, как гнев Джинни, вводил Гарри в немой ступор. Отоспаться получилось, но без сынишки дом казался пустым и скучным, а холодная постель навевала на Гарри тоску. Его хватило всего на неделю. Он уже собирался отправить Джинни письмо с намёком на то, чтобы она сократила свою дурацкую командировку, но от неё прилетела сова с длинным отчётом о феерических показах мод, о видах Праги и Будапешта, о невероятно полезном опыте, который она приобретает для расширения своего любимого магазина — и Гарри пожелал ей удачи, написав, что немножко скучает.

Шагая по заснеженному Косому переулку, Гарри разглядывал украшенные огнями витрины и думал о приближающемся Рождестве. Джинни скоро приедет, и они нарядят ёлку. Джеймс получит в подарок свою первую метлу и будет от радости прыгать и хлопать в ладоши. Можно будет отдохнуть, на недельку-другую забыв о работе… Всё-таки это была хорошая идея, подумал Гарри — открыть детективное агентство! И всё благодаря случаю: они с Роном как раз уволились из Аврората, когда Невилл обратился с просьбой отыскать в Хогвартсе исчезнувшего профессора. Болтая за бокалом пива, они в шутку спросили у Ханны Аббот, новой хозяйки «Дырявого котла», об аренде офиса. С тех пор прошло больше года, и впервые после войны Гарри почувствовал себя по-настоящему независимым. Они с Роном могли браться за те дела, которые им были интересны. Они были сами себе хозяева!

Проходя мимо свадебного магазина, Гарри улыбнулся. Нет, определённо, последний год можно было назвать удачным — особенно, если учесть, что его лучшие друзья снова вместе. Рон и Гермиона — молодожёны… Кто бы мог подумать, что после всего, что между ними произошло, они не откусят друг другу головы и сумеют договориться? Что продержатся не месяц и не два, а больше года? Что смогут по-взрослому отнестись к прошлым неудачам, чёрт возьми, поженятся и усыновят Кэмерона? Впрочем, то, что Гермиона взяла Кэмерона из детского дома, ничуть его не удивило, ведь мальчик, как и она сама, был магглорожденным волшебником. Гарри удивило другое: амбициозная Гермиона бросила престижную работу в Шотландии, потому что Рон её об этом попросил и захотел жить неподалёку от Лондона. Конечно, её амбиции никуда не делись, и она тут же открыла в Лондоне свою небольшую магическую школу для взрослых... Гарри усмехнулся, вспоминая, как Рон каждый раз закатывал глаза при упоминании о том, что его жена — директор школы. И всё же Гарри мог точно сказать, что никогда не видел друга более уверенным и счастливым.

Как только Рон с Гермионой поженились, все вздохнули с облегчением: Гарри, Джинни, Молли и даже Грейнджеры, которые, казалось, не очень-то жаловали волшебного жениха. Зато они были без ума от неожиданно появившегося волшебного внука: Кэмерона изо всех сил баловали по очереди то Молли, то миссис Грейнджер. А отец Гермионы, всегда с опаской относящийся к магии, прослезился на свадьбе дочери и к концу застолья почти с каждым волшебником выпил на брудершафт.

Теперь молодые Уизли арендовали небольшой домик неподалёку от нового дома Поттеров — было просто чудесно ходить друг к другу в гости пешком, не прибегая к трансгрессии. Конечно, Рон и Гермиона мечтали о собственном, а не арендованном доме… Но с этим были пока проблемы. Гарри снова подумал о Джулии Блюбери и почувствовал очередной укол совести: Рон зацепился бы за это дело, чтобы подзаработать. Почти все сбережения молодых Уизли ушли на открытие частной школы Гермионы — это предприятие оказалось весьма затратным и пока что не принесло прибыли.

Квартирный вопрос — острый, что у магов, что у магглов… Ни Гарри с Джинни, ни Рон с Гермионой так и не въехали на Гриммо-плейс, 12 — слишком горькие воспоминания были связаны с этим домом. И стены, и висящие на них портреты напоминали им о большом семействе Блэков, которое пережило столько драм; из каждой комнаты, казалось, доносились голоса некогда живущих там людей, которые при жизни видели так мало счастья. Возможно, Гарри рискнул бы въехать в дом на Гриммо и вдохнуть в него новую жизнь, переделав все на новый лад — ему казалось, что Сириуса бы это порадовало — но Джинни вбила себе в голову, что нельзя быть счастливой в доме, который видел столько ссор, обид, слёз, бед и тревог. По её мнению, дух дома непременно передастся его новым обитателям. Гарри полагал, что это полная чушь, и очень удивился, когда Гермиона поддержала Джинни и тоже наотрез отказалась даже временно пожить в номере двенадцать. Она нашла в одной из своих книг (Мерлин, как она вообще в них ориентируется, по каталогу, что ли?) научное обоснование подозрениям Джинни и прочла Гарри короткую лекцию из области эзотерики, в которой он мало что понял — что-то там об астральном и кармическом поле. Удивительно, почему все женщины, подумал Гарри — даже неглупые — почему-то верят в такие странные вещи?

Гарри и Рон всерьёз подумывали о том, чтобы перенести на Гриммо, 12 свой офис: комнатушка в «Дырявом котле», которую им за смехотворную сумму сдавала Ханна, уже не вмещала все нужные вещи и выглядела непрезентабельно. Кричер по-прежнему ухаживал за домом Блэков, в котором иногда останавливались друзья Уизли и Поттеров, и сердито ворчал, когда дом пустовал. Эльф жаловался на скуку: старый портрет миссис Блэк, который так и не удалось снять со стены, давно перестал распугивать гостей, так как был надёжно замурован в глухой шкаф, и только гномы в саду да недавно поселившиеся на чердаке пикси скрашивали одиночество скучающего Кричера. Гриммо-плейс вполне подошёл бы для детективного агентства: нижний этаж можно было бы переделать под офис, оставив пару комнат для переговоров, у входа посадить секретаря, а Кричер, одетый в ливрею, мог бы подавать клиентам чай и кормить Гарри и Рона приличными обедами. Кроме того, магглы, жильцы соседнего дома под номером одиннадцать, недавно выставили свой дом на продажу за приемлемую сумму, и Гарри подумывал о том, чтобы выкупить его и воплотить один план (задуманный им с Роном в полной и абсолютной тайне от жён): открыть ещё одно детективное агентство — для магглов.

Если перенестись из лондонского Косого переулка в небольшое магическое поселение в Йоркшире с романтическим названием Северная Пустошь, то там, куда из-за защитного заклятия нет пути магглам, среди покатых заснеженных холмов и поросших соснами крутых склонов, можно было бы отыскать небольшой старинный дом, немного напоминающий по форме женский сапог. От запустения его спасали старания двух молодых эльфов, Шейлы и Пирса, попавших к старой хозяйке из одного чистокровного, но обедневшего волшебного семейства. Они поддерживали «Сапожок» в чистоте, летом высаживали в саду розы, зимой расчищали дорожки от снега, которого здесь, на севере, выпадало гораздо больше, чем в Лондоне. Раз в неделю Шейла и Пирс посещали недавно открывшуюся школу для эльфов (послевоенное новшество магической Британии), с разрешения хозяйки, старой миссис Трустоун, читали книги из её библиотеки, а по вечерам, когда были переделаны все дела, сидели в обнимку у горящего камина, прижавшись друг к другу пушистыми ушками. Узнав из семейных книг историю старинного дома, в который они попали, и почти угасшего, жившего в нем веками рода, эльфы иногда мечтали о том, что однажды в «Сапожок» вернутся другие члены семьи Трустоунов (если они, конечно, ещё живы), и их старая хозяйка, миссис Дороти Трустоун, будет не так одинока и не так ворчлива.

«Сапожок», безусловно, знавал лучшие времена: всего каких-то сто лет назад здесь проживало большое семейство чистокровных волшебников. Дом гремел ставнями, скрипел флюгерами; имел красивый пруд с фонтаном и большую совятню; был наполнен детскими голосами — но всё это осталось в прошлом. А всё потому, что у женщин чистокровного рода Трустоунов был дар, который каждая девочка имела с рождения, который был подробно описан в семейных книгах, запертых тайными заклинаниями от посторонних глаз; дар, который веками приносил его владелицам сплошные несчастья. Однажды Пирс, смахивая пыль с одной семейной книги Трустоунов, вдруг обнаружил, что запирающее заклинание перестало действовать — ведь у заклинаний тоже имеется свой срок годности. Эльф открыл книгу на странице со старым семейным преданием, прочёл несколько строчек, и жесткие волоски на его теле встали дыбом. «Предания Трустоунов» — Пирс и Шейла полюбили эту книгу, и иногда читали её холодными зимними ночами, чтобы окунуться в прошлое и испытать целую гамму чувств: удивление, возмущение и, самое главное — щекочущий нервы страх. Они листали старые, пожелтевшие страницы и шептали вслух слова преданий, похожих на летопись.

«Год 1227… Наш древний и чистокровный род Трустоунов, живущий уже много лет на севере, уникален тем, что все женщины рода могут видеть Палитру души… Палитра — это Дар, который позволяет распознавать достоинства и пороки любого человека по оттенкам, в которые окрашивается его тело… Толкование цветов Палитры записано в семейных книгах, скрытых запирающими заклинаниями, и передаётся женщинами из поколения в поколение… Наш необыкновенный Дар берёт начало ещё со времён кельтов…

Год 1256… Бритта Трустоун прочла палитру Грэя, главного мага Йорка, и сообщила остальным магам, что он виновен в многочисленных убийствах… Об этом ей поведал багрово–красный цвет в его животе… Бритта была заточена в тюрьму и казнена за клевету … Наказ Джона Трустоуна Старшего: не говорите другим об их пороках, держите свой Дар в тайне, ибо он приносит несчастье… Нельзя безнаказанно заглядывать в глубину чужой души…

Год 1397… Матильда Трустоун пишет: только чистая душой женщина может сохранить свой дар на протяжении всей жизни... Если она совершает дурной поступок или преступление, то способность видеть палитру исчезнет. Если женщину вынудить совершить такой поступок, дар ослабевает или исчезает. … Меня многократно вынуждали совершать прелюбодеяние, пока я не перестала видеть палитру…

Год 1434… Из местного статута: Согласно новому закону, принятому местным магическим советом, всякая женщина семьи Трустоун должна добровольно избавиться от Дара, или же она должна появляться на людях с повязкой на глазах, или содержаться в заточении…

Год 1545… Мистер Томас Трустоун, владелец земель в Йоркшире, был вынужден держать оборону в собственном поместье, потому что местные маги напали на его семью, пытаясь уничтожить всех женщин, девушек и девочек, владеющих даром… Чудом уцелела только его младшая дочь, Урсула…

Год 1626… Из местного статута поселения «Северная Пустошь»: Всякая беременная женщина семьи Трустоун должна быть проверена специальным заклинанием и избавлена от плода женского пола до его рождения…

Год 1730… Элизабет Трустоун пишет: подтверждаю, что, если обладательницу Дара лишить зрения, она будет чувствовать палитру с ещё большей силой…»

Читая эти строки, эльфы дрожали от страха и с ужасом гадали, владеет ли этим странным и опасным Даром их любимая хозяйка.

Однажды вечером, увидев в руках Пирса открытую семейную книгу, миссис Дороти Трустоун изменилась в лице и воскликнула:

— Что такое? Кто позволил? — с прытью, не свойственной семидесятилетним старушкам, она выхватила фолиант из рук перепуганного эльфа. — Как ты снял защитное заклинание?

— Простите, миссис… На этой книге не было защитного заклинания…

— Больше не смей заходить в библиотеку. Я сама там буду убирать, — грозно сказала старушка, глядя на Пирса, который трясся, виновато втянув голову в плечи.

— Простите, миссис… Я думал, миссис разрешила нам читать все книги, — пробормотал он, — это очень интересная и страшная книга… Пирс больше не будет её брать, простите…

Не сказав больше ни слова, Дороти Трустоун взмахом руки отправила эльфа в его комнату, достала палочку и стала колдовать. Заперев «Предания Трустоунов» несколькими заклинаниями, она вздохнула и устало опустилась в кресло.

— Очень интересная и страшная книга? — проворчала она и поморщилась, словно от зубной боли. — Очень интересная и страшная жизнь…

Раскрыв толстый том примерно посередине, миссис Трустоун прищурилась и прочла:

« Год 1553 … Магглы сжигают на кострах ведьм… В Северной Пустоши маги сожгли Кейт Трустоун за то, что она посмела оклеветать герцога Норфолкского, который, как известно, был выдающимся магом, тайно живущим среди магглов…»

Сколько ещё подобных историй содержала их семейная летопись? Дороти села поудобней и стала читать, хмуря своё морщинистое лицо, закусывая тонкие губы, иногда ненадолго закрывая глаза, словно пытаясь представить себе страшные картины прошлого, которые воссоздавали ветхие страницы. Это были её предки — её пра-пра-пра… Женщины, которые рождались с даром, жили с даром, страдали и иногда умирали из-за него. Средневековые варварские преследования женщин, читающих души, давно прекратились, однако бабушка Дороти рассказывала, что всего лет пятьдесят назад жители Северной Пустоши пытались сжечь «Сапожок», обвинив её в чёрной магии. Волшебники всегда ненавидели палитру и боялись её обладательниц. Возможно, поэтому Дороти Трустоун и была так нелюдима. О даре до сих пор ходили слухи, но в Северной Пустоши многие считали палитру вымыслом. Миссис Трустоун не спешила их разубеждать.

— А правда, что вы видите, какого я цвета? — как-то спросил у неё соседский мальчик.

— Конечно! У тебя премилые синие штанишки, серая рубашка и соломенные волосы, — ответила миссис Трустоун.

Мальчишка задумался, и на его смышлёном лице отразилась борьба между вежливостью и природным детским любопытством.

— Я хотел спросить, знаете ли вы, что я натворил сегодня утром — или о чём я думаю?

— К сожалению, нет, — улыбнулась Дороти. Это была истинная правда: мысли и желания людей были палитре недоступны, зато она отражала их достоинства и пороки — во всем многообразии.

— Мама говорит, что вы можете заметить любой обман, — продолжил мальчуган, — а бабушка говорит: не ври, а то отведу тебя к старой Трустоун, и она выведет тебя на чистую воду!

Дороти усмехнулась. Кто-то в Северной Пустоши ещё помнил про их семейную тайну, но, похоже, дару осталось жить недолго: последняя его наследница, внучка Дороти Трустоун по имени Элиза, давно уехала из родного дома, покинув Англию — а палитра этого не прощала.

* * *

Перенесясь по каминной сети в Рединг, Рон понятия не имел, что этот город к западу от Лондона славился среди магглов летним рок-фестивалем, большим университетом и престижным марафоном. Зато Рон знал другое: Рединг скрывал в себе довольно большое магическое поселение на западном берегу Темзы и имел свой филиал Гринготтс, в котором работали исключительно одни гоблины. Редингский филиал банка значительно уступал по размерам и красоте главному лондонскому отделению, посетителей здесь тоже было заметно меньше, однако охрана была ничуть не хуже. И уж, конечно, Рон не мог знать, что местные подземелья банка, в которых хранились сбережения и драгоценности особых клиентов, скрывались не просто под землёй, но и под водой Темзы, недалеко от Олдерстонской верфи, куда ежедневно причаливали дюжины маггловских туристических пароходиков. Рон вышел из основного холла банка, куда перенёсся по сети летучего пороха и, пытаясь припомнить карту города, сел на один из таких пароходиков, чтобы отправиться в нужный ему волшебный паб (с весьма сомнительной репутацией) под названием «Гриндилоу и Вейла».

Рон также не знал, что в магическом поселении Рединга находилась резиденция самого мистера Гринготта, а в местном филиале банка располагался отдел внутренних расследований, который гоблины называли коротко и ясно — Суд. У Суда не было своего зала заседаний, и состоял он всего из трёх человек, которые сами приходили, куда нужно и когда нужно. Их появления гоблины боялись, как огня. Завидев на улице три фиолетовых колпака, надеваемых судьями, они почтительно расступались; если же Суд стучался в чей-то дом — его встречали с дрожью в коленях. Гоблины всегда отличались скрытностью и свои преступления расследовали самостоятельно, по собственным законам, не советуясь с остальным магическим миром.

В тот самый день, когда Рональд Уизли оказался в Рединге из-за дела о вейлах, а в банке — из-за того, что там имелась каминная сеть, соединённая с «Дырявым котлом», Суд гоблинов принимал решение по своему внутреннему, но чрезвычайному делу — настолько важному, что на его заседании присутствовал сам мистер Гринготт. В безупречном костюме, седой, с крючковатым носом и пронзительными чёрными глазами, наследник основателя банка был вежлив и внешне спокоен — чего нельзя было сказать о подсудимом гоблине по имени Костолап, в дом к которому пожаловали судьи. И как раз в тот момент, когда Рон вошёл в здание нужного ему паба для проведения операции, названной в шутку «обмани олуха», на окраине магического поселения Рединга мистер Гринготт обратился с вопросом к подсудимому:

— Осознаёте ли вы, какой урон можете нанести не только нашему банку, но и экономике волшебного мира в целом?

Костолап ответил довольно уверенно:

— Да. Но мои мотивы были исключительно профессиональными — я полагал, что выдаваемые ссуды принесут хороший доход банку.

— Отсутствие профессионализма — тоже преступление, но не столь суровое, как то, что совершили вы! — голос Гринготта эхом разнёсся по гостиной с высоким потолком, отражаясь от холодных стен, зеркал, ваз и мраморного камина. — Из-за того, что вы пытались скрыть свою оплошность, погиб чиновник в министерстве. Это навлечёт на гоблинов лишние подозрения. Вы прекрасно понимаете, как сложно нам выстраивать отношения с остальными магическими существами. Если по вашей вине во всей магической Британии наступит экономический кризис, что будет с репутацией великих гоблинов, которую мы завоёвывали веками?

— Мистер Гринготт, я признаю, что совершил халатность, но…

— Халатность? — банкир воскликнул так громко, что хрустальные подвески на люстре испуганно задрожали. — Если ваша «халатность» не будет исправлена, наступит финансовый хаос! Гоблины потеряют свою главную нишу — а значит, свою власть! Министры перестанут к нам прислушиваться — или того хуже, примут поправки в закон и лишат нас управления финансами. Вы понимаете масштабы своего проступка?

Костолап поднял голову, пытаясь сохранить остатки достоинства.

— Я готов понести самое суровое наказание, — мрачно сказал он.

Гринготт смерил его испепеляющим взглядом и отошёл в сторону, предоставляя слово одному из судей, который поправил фиолетовый колпак на голове и безучастно произнес:

— Вы совершили халатность, обман, подкуп; злоупотребили служебным положением, нанесли урон репутации гоблинов, растратили общественные средства, поставили магическое сообщество в сложное экономическое положение. Вы знаете, какое за это полагается наказание. Однако сначала необходимо всё исправить.

В глазах Костолапа блеснула надежда. Судья добавил:

— Вы будете работать под надзорам с лучшими экспертами банка, предоставите им все финансовые документы о выданных вами ссудах и заключенных сделках, признаете незаконными совершённые операции, постараетесь остановить цепочку, которую запустили — и тогда, если последствия вашей халатности удастся смягчить, вас ждёт лёгкая смерть.

Костолап расправил плечи.

— Я сделаю всё возможное. Никто лучше меня не знает, как можно исправить ситуацию. Я постараюсь предотвратить кризис и защитить репутацию банка!

На самом деле Костолап знал, что момент уже был упущен, что повернуть вспять сделки не удастся, избежать финансового хаоса не получится — но судьи-то этого не знали… Костолап был хорошим финансистом. Понимая, что его судьба уже решена, он всё равно собирался выполнить свой долг до конца.

— Ваши действия? — спросил судья.

— Связаться с американским банком, попытаться остановить все текущие сделки «Трастоушена», прекратить кампании «Беспроцентная ссуда» и «Лавина», — Костолап говорил уверенно, чтобы в головы судьям не закралось ни малейшего сомнения в том, что ещё можно что-то исправить.

— Приступайте. Возьмите лучших специалистов, — сказал Гринготт, направляясь к выходу. — Если всё получится — вас ждёт помилование.

Он знает, подумал Костолап. Гринготт был слишком опытен, стар и умён, чтобы не видеть всей серьезности происходящего. Исправлять финансовое положение банка сейчас было всё равно, что хлестать прутиком водопад — главный акционер и потомок основателя Гринготтс не мог этого не понимать. Лавина остановится, только если исчезнет земное притяжение, подумал Костолап. Но даже в этом случае найдётся сила, которая подтолкнёт её в пропасть: человеческая жажда лёгкой наживы.

Рон проснулся оттого, что его голова раскалывалась, будто в ней одновременно жужжали пчёлы и настойчиво, в такт сердцебиению, стучал молоток. Он открыл глаза и сел на незнакомой двуспальной кровати, пытаясь понять, где находится: маленькая нежилая комната слабо освещалась утренним зимним солнцем, едва проникающим сквозь серые гардины. Судя по приоткрытой дверце пустого шкафа, Рон был в гостинице, но совершенно не мог припомнить, как здесь оказался. Не обнаружив своей палочки, он сосредоточился и первым делом произнёс невербальное заклинание от похмелья (оно отлично помогало от головной боли), а потом вскочил и осмотрел своё пристанище — так сказать, произвёл осмотр помещения и рекогносцировку. Раздвинул шторы. Из окна гостиницы виднелась верфь Рединга, с которой как раз в тот момент, испуская протяжный гудок, отчаливал большой белый пароход.

И Рон всё вспомнил.

Дело о вейлах-мошенницах. Операция «обмани олуха». Миловидная шатенка с грустной биографией, поведанной Рону за бокалом сливочного пива; беседа о её трудном детстве и больной бабушке; предложение подняться в «номера» и развлечься за небольшую сумму... Рон давно не помнил таких проколов. Как же так? Он ведь был начеку и совершенно ничего не пил, и как раз собирался выяснить, нет ли у этой девушки подружки-блондинки, как… Пробел.

Чёрт возьми, который вообще час? И где его палочка? И где, дементор этих вейл раздери, его одежда?! Завернувшись в простыню, Рон выглянул за дверь номера и осмотрел узкий гостиничный коридор, ведущий в холл. Часы на стене показывали девять двадцать утра. Рон выругался и вернулся в номер. Повторно обыскав все углы на предмет своей палочки, он вспомнил слова их раздосадованного клиента, мистера Холдингера: «Просыпаюсь один, в гостинице, без ценных фамильных часов, без палочки — и, главное, в чём мать родила. Это не просто грабёж, но ещё и издевательство!» Только в той истории была фигуристая блондинка, похожая на девушку из журнала «Дикие Кошечки». А Рон вчера разговаривал с шатенкой.

Можно было, конечно, спуститься в паб и расспросить работников о том, что у них тут за вертеп — только Рон уже не был аврором, и официального статуса не имел. Кроме того, «Гриндилоу и Вейла» давно пользовался сомнительной репутацией, предлагая своим посетителям, кроме пива, виски и закусок, услуги жриц любви. Кто из работников такого паба станет с ним откровенничать? В любом случае, проводить расследование без одежды Рон не собирался. Вместо этого он обдумал более насущный вопрос — куда лучше аппарировать? Было бы слишком смело с его стороны заявиться домой в одной простыне после ночи отсутствия. Нет, он, конечно, предупреждал Гермиону, что сильно задержится на работе, и вообще, его жена — разумная женщина, но… лучше не рисковать. Рон надеялся, что на этой захудалой гостинице не стоят антитрансгрессионные чары и, поплотней обмотавшись простыней, аппарировал в ДАРТС.

* * *

В офисе, слава и хвала великому Мерлину, было пусто. Рон усмехнулся, представив, как опешил бы какой-нибудь клиент, если бы во время конфиденциальной беседы с Гарри Поттером ему на голову свалилось рыжее привидение, обернутое в простыню. Гарри, конечно, ничем не удивишь, но можно было запросто нарваться на его невербальный Ступефай, который от внезапности усиливался и хорошо припечатывал к стене.

Схватив с оленьего рога свою мантию, Рон скинул на пол простыню и уже собирался порыться в шкафу в поисках одежды и ботинок, как вдруг за дверью офиса раздался хорошо знакомый голос:

— Гарри, не волнуйся — что я, по-твоему, беспорядка не видела? Я с вами в одной палатке полгода кочевала.

Затем раздался сухой смешок, дверная ручка опустилась, и Рон не стал ждать развития ситуации — аппарировал тихо, без хлопка. Это требовало немалой концентрации, но спасало жизнь в экстренных случаях.

Дверь в офис отворилась, Гарри пропустил Гермиону вперёд и победоносно сказал:

— Я тебя предупреждал!

Видимо, эта фраза должна была полностью реабилитировать их с Роном неряшливость в глазах Гермионы. Она замерла на несколько секунд, оглядывая комнату, в которой не была больше месяца.

— Джинни вообще сюда не заходит? — робко спросила она.

— Нет. А зачем?

— Понятно… Ну, я не удивляюсь, — Гермиона прошла в центр комнаты. — А простыня что у вас на полу делает?

Если Гарри и удивился, то не подал виду: всего пять минут назад, когда он вышел из офиса, никакой простыни на полу не было.

— Это улика — наверное, из шкафа выпала, — он открыл верхнюю дверцу шкафа, чтобы припрятать «улику», и ему на голову свалилась коробка с ингредиентами для зелий — как назло, та самая, которую когда-то для них предусмотрительно собрала Гермиона и которую они с Роном так ни разу и не открыли.

Гарри сдержал ругательство. Гермиона достала палочку, не говоря ни слова, вернула содержимое коробки на место и приняла позу «суровая МакГонагалл».

— У вас тут, наверное, пикси в ящиках завелись. И тараканы, — сказала она, косясь на пустые коробки от пиццы на подоконнике. Вдруг её взгляд упал на «Диких Кошечек», предательски выглядывающих из-под шкафа. Гермионе был виден не весь журнал, а лишь та его часть, где блондинка с пышными формами довольно подмигивала — явно ещё не зная, что её ждёт.

— Акцио, журнал, — сказала Гермиона, и «Кошечки» попали в лапы более опасной хищницы. Внимательно изучив лицо блондинки, Гермиона взмахнула палочкой и изрекла: — Perpetuus agglutium!*

Две половинки разворота надёжно склеились, открывая для обзора другие страницы, и Гермиона небрежно, без интереса пролистала их, прежде чем бросить журнал на стол. Гарри вдруг вспомнил, откуда в офисе появился этот журнал: клиент по имени Холдингер, которого недавно в пабе обокрала вейла, принёс «Диких Кошечек», чтобы показать, на кого она была похожа.

— Гермиона, ты только что уничтожила важную улику, — со смешком сказал Гарри, — и лишила нас портрета опасной преступницы!

— Прости, мне она не понравилась. До жути Лаванду напоминает — ты не находишь? — без сожаления ответила Гермиона, обводя глазами стол и книжные полки. — Может, всё-таки помочь вам с уборкой?

— Спасибо, не нужно. Так у меня всё под рукой, а после твоей уборки потом ничего не сыщешь.

— Ты же сыщик, Гарри…

— Да мы всё равно скоро переезжаем — жаль твоего времени!

— Может, я вдохновлю тебя хотя бы на вынос хлама? — настаивала она.

Гарри вздохнул. Женщины… Проще с ними согласиться, чем избавиться от их настойчивой заботы. Если бы Гермионе срочно не понадобился магический шар для школы, валявшийся где-то в офисе, Гарри ни за что бы не привёл её сюда.

— Ну, хорошо, давай, ты мне поможешь спалить ненужные вещдоки, — он выдвинул из угла коробку, в которой лежал накопившийся за полгода хлам.

— И заодно от пыли избавимся — или это тоже вещдок? — спросила Гермиона, по-боевому поднимая палочку.

Примерно через полчаса, наткнувшись за шкафом на нужный ей магический шар, Гермиона засунула его к себе в сумку и одобрительно окинула взглядом преобразившийся офис.

— Тут, конечно, ещё убирать и убирать, но, по крайней мере, теперь дышать можно. А перед Рождеством я к вам Джинни зашлю, — сказала Гермиона, а Гарри поморщился и закатил глаза. — За помощь не благодари. Кстати, где же твой напарник бродит? Всю ночь работал… И что за дело он расследует? Ищет пропавшего мужа?

Гарри умел врать кому угодно, только не Гермионе. Даже Джинни не всегда замечала его обман (совершаемый редко и исключительно с благими намерениями), но Гермиона чуяла его фальшь за версту. Он даже подумал, не освоила ли она какую-нибудь новую технику Легилименции… Вообще-то Гарри и сам недоумевал, почему Рон до сих пор не связался с ним, но не хотел раньше времени поднимать панику. Простыня на полу подсказывала ему, что ночная операция Рона прошла не совсем гладко.

— Нет, он расследует дело о палочке и часах. Их украли у одного солидного человека, — сказал Гарри после секундного замешательства.

— Понятно, — ответила Гермиона. Она немного помолчала и, кажется, уже собиралась уходить, но вместо этого присела за стол и внимательно посмотрела на Гарри. Он только сейчас отметил, что Гермиона была не в лучшем расположении духа: у неё был грустный и немного потерянный взгляд. — Ты знаешь, Гарри, — нерешительно начала она, — я так рада, что смогу взять выходные на каникулах. Я замоталась со своей работой… Кэмерон почти всё время у бабушек, Рона вижу только по ночам — и то, не всегда, — Гермиона горько усмехнулась. — Я люблю свою школу, но у меня такое ощущение, будто что-то важное проходит мимо... И я мечтаю о хроновороте.

Гарри ценил тот факт, что Гермиона делится с ним своими проблемами, но иногда у него возникало странное чувство, будто он выступает в роли её лучшей подруги. В последнее время у них установились странные отношения: тёплая дружба между мужчиной и женщиной, не обременённая ни настоящей, ни прошлой влюблённостью. Гермиона доверяла ему, но при этом никогда не делилась чисто женскими секретами или нюансами своих отношений с Роном, соблюдая ту невидимую грань в отношениях, которую Гарри сам бы не хотел переходить. Во многих ситуациях он понимал её лучше, чем Рон или Джинни — может, потому что они с Гермионой оба выросли в мире магглов? Вот и сейчас Гарри понял её проблему с полуслова и постарался подобрать нужные слова.

— Гермиона, ты сама прекрасно знаешь, что не могла бы стать домохозяйкой. И потом, магическое сообщество должно получать пользу от такого выдающегося ума, как твой, — сказал он, получая в ответ скептическую улыбку. — Нет, серьёзно! Гораздо хуже, когда нет любимой работы. А то, что тебе не хватает времени на любимых мужчин… Это, конечно, грустно, но не трагично. Зато вы с Роном успеваете друг по другу соскучиться, — Гарри почувствовал прилив вдохновения. — Мы с Джинни всё это проходили, как только она открыла свой магазин. Тогда я не был в восторге от её идеи, но теперь вижу, как она счастлива: «Крик души» — это её детище, творчество, увлечение... Я даже готов терпеть её дурацкие командировки! — добавил он. — Ты скучаешь по Кэмерону? Зато он вряд ли скучает, когда они с Джимми торчат в Норе. Они здорово ладят между собой, а когда в Нору стекаются остальные Уизлики, всем очень весело.

— Особенно Молли, — сказала Гермиона, усмехаясь. Её взгляд заметно потеплел.

— Подозреваю, что Молли ненавидит тишину, — сказал Гарри. — А насчет Рона… Честно тебе скажу, я никогда не видел его таким счастливым. Ну, если не считать тот год после Хогвартса, когда вы жили вместе.

Лицо Гермионы расплылось в улыбке. Она с благодарностью глянула на Гарри и участливо спросила:

— Скучаешь один? Когда Джинни вернётся?

Гермиона знала, что Джинни уехала на европейскую выставку волшебной моды и собиралась посетить показы в нескольких странах, чтобы набраться свежих идей для своего магазинчика.

— Не знаю. Кажется, остались ещё Турция и Греция… Джинни в последнее время увлеклась восточными мотивами. Вот ты, Гермиона, уже запаслась сари? — вдруг спросил Гарри.

Гермиона удивленно заморгала и помотала головой.

— А платьями в стиле кимоно?

— Нет.

— И костюма у тебя нет с восточным принтом? — не унимался Гарри.

Гермиона скептически прищурилась.

— Нет.

— Отстали вы от моды, миссис Уизли! — насмешливо воскликнул он.

— Да, лет так на сто, — согласилась Гермиона, поправляя свою синюю юбку и белый джемпер. — Я в шоке от ваших глубоких познаний в области моды, мистер Поттер! Кстати, — она подняла одну бровь, — всё, что на мне сейчас надето — из магазина Джинни! Твоя жена мне старьё подсунула?

Гарри рассмеялся.

— Ты прекрасно выглядишь, Гермиона. Честно говоря, я с трудом представляю тебя в кимоно.

— А ты сам-то хоть знаешь, что такое «сари»?

— Ну-у-у… кажется, это платье такое.

— Вообще-то это кусок ткани футов двадцать в длину, в которую заворачиваются индийские женщины, — с умным видом сказала она.

Гарри усмехнулся, указывая на ящик шкафа в офисе, в который они перед уборкой запихнули простыню.

— Может, зря мы её так? Знаешь что, когда эта простыня перестанет быть уликой, я отдам её Джинни для магазина!

В этот момент у Гарри в животе громко заурчало, и он вспомнил, что так и не успел позавтракать.

— Может, перекусим? — спросил он.

— Нет-нет, мне нужно в школу — целая куча всяких бумажек ждёт перед каникулами: списки студентов, учебные программы… Но ты передай Рону — как только появится, пусть сразу сову пришлёт, а то я переживаю.

Гермиона уже встала и собралась уходить, когда к жердочке для совиной почты за окном офиса подлетела птица, и Гарри узнал Воина — домашнего сычика Гермионы, приобретённого ею ещё в Шотландии. Впустив его, Гарри снял пергамент, перевязанный знакомым узлом, и передал его Гермионе. Она прочла письмо, и уголки её губ поползли вверх.

— Это наглость, — прошептала она, пытаясь сдержать улыбку. — «Сколько можно работать, солнышко?»

— Ему тоже не нравится, что ты много работаешь, — сказал Гарри, прищёлкнув языком.

— Я, пожалуй, домой заскочу ненадолго. Узнаю, что там и как, — Гермиона потрепала Воина по спинке и сказала: — Лети домой, ответа не будет.

Сыч вылетел в окно, Гермиона махнула рукой и аппарировала, а Гарри остался один в офисе.

Ему стало немного досадно из-за того, что Рон таскался где-то всю ночь, заставив Гермиону волноваться. Гарри недоумевал: зачем Рон приходил утром в офис? Почему не остался, чтобы рассказать ему об охоте в Рединге? И с какой стати, чёрт возьми, оставил на полу эту нелепую простыню?

Методом несложной дедукции Гарри вычислил, что в ближайший час Рон в офисе не появится, и, вспомнив про голод, решил спуститься в зал «Дырявого котла», чтобы позавтракать: у него дома как-то неожиданно закончились запасы чая, кофе, хлеба, сыра и… короче, до возвращения Джинни он собирался днём перекусывать в пабе, а по вечерам ходить в Нору: во-первых, он скучал без Джимми, а во-вторых, не хотел обижать Молли, которая жаловалась, что её стряпню стало совершенно некому есть.

______________________

*Чары вечного приклеивания

Сбежав из офиса и очутившись в собственной спальне, Рон громко чертыхнулся, быстро скинул мантию, наброшенную на голое тело, натянул на себя бельё, джинсы и джемпер и спустился в кухню. Там он налил себе чаю и в угрюмой задумчивости уселся за кухонный стол.

Самым неприятным моментом в сложившейся ситуации, естественно, была потеря палочки. На втором месте — уязвлённая аврорская гордость. Или наоборот… Как, чёрт возьми, какая-то девица облапошила его, в то время как он был начеку и сам пришёл её ловить? Рон прокручивал в голове все детали вчерашней встречи в пабе и пришёл к выводу, что против него, вероятно, использовали неизвестное ему заклинание подчинения. В голову полезли неприятные, колючие мысли. Его запросто могли сфотографировать — причём, без одежды. Не хватало ещё по глупости стать жертвой шантажа! Рон плевал на газетную шумиху, но не хотел расстраивать Гермиону. Ей точно не понравится, если в какой-нибудь газетенке напечатают его фото ню с голой девицей — и снизу подпись: «Тяжёл труд сыщиков».

Остыв от эмоций, Рон рассудил трезво: если бы «вейлы» всё это делали с целью мести, выкупа или шантажа, Холдингер наверняка бы уже получил от них послание. Неизвестность удручала. Признаваться в своём позоре ни Гарри, ни тем более Гермионе совершенно не хотелось, но Рону нужен был толковый совет. Выбрав меньшее из зол, он уже собирался отправиться в ДАРТС, как на почтовую жердочку за окном гостиной уселась незнакомая белая сова. Рон распахнул окно, по привычке просканировал длинный тонкий свёрток на опасные заклятия, снял его с лапки, развернул и обмер: внутри свёртка лежала его палочка. Он радостно схватил её и проверил на последнее выпущенное заклинание: вдруг из его палочки в кого-нибудь выпустили аваду — но нет, это было всего лишь безобидное Акцио, которое он сам применил накануне. Обалдев от счастья, Рон не сразу заметил небольшой выпавший из свёртка пергамент. Подняв его с пола, он прочёл послание, почесал затылок и с недоумением глянул на свою палочку, а потом опять на письмо: «Дорогой мистер У.! Как только я выяснила, кто хозяин этой палочки, то решила, что ради старой дружбы должна её вернуть. Не скрою, меня очень удивили обстоятельства, при которых она была утеряна: я не ожидала, что Вы можете оказаться в подобной ситуации. Надеюсь, Вас не очень расстроила потеря одежды — кстати, сообщите, на какой адрес её вернуть, и я вышлю её обычной маггловской почтой. Мисс N.»

Рон возбужденно потёр руки и широко улыбнулся. Надо же, какое везенье! Совершенно очевидно, что письмо было написано какой-то старой знакомой, которая не знала, где он сейчас живет и работает. Ему в голову тут же пришла отличная идея: схватив чернила и перо, он перевернул полученный пергамент с посланием и написал на обратной стороне: «Дорогая мисс N!» — здесь Рон задумался, призвал на помощь всё своё красноречие и продолжил: «Большое спасибо за то, что вернули столь ценный для меня предмет, однако Вы неверно истолковали обстоятельства, при которых я его потерял. Боюсь показаться дерзким, но я вынужден просить Вас об одной услуге (ради старой дружбы): не могли бы Вы вернуть мне ещё два предмета, потерянные в прошлый вторник в том же месте мистером М. Х.? И, пожалуйста, не беспокойтесь о возвращении моей одежды. Мистер У.»

Перечитав письмо, Рон остался очень доволен собой, хотя эпистолярный жанр никогда не был его коньком. Ему особенно понравилась фраза: «Боюсь показаться дерзким». Кем бы ни была эта старая знакомая, она поступила благородно, и Рон надеялся поймать удачу за хвост. Мисс N. может выяснить, что мистер У. работает детективом и что М.Х. нанял его для расследования, но Рон не боялся раскрыть свои карты: этой загадочной даме наверняка самой есть, что скрывать. К тому же, Рону хотелось реабилитироваться в её глазах — он вовсе не желал, чтобы старые друзья считали его покупателем шлюх. Будь, что будет, решил Рон, отправляя свой ответ с белой совой.

Его настроение улучшилось, и мысли о позоре прошлой ночи сменились другими, более будничными: Гермиона до сих пор не знает, где он, и наверняка волнуется! Решив, что Гарри подождёт, Рон написал ещё одно письмо и отправил его с Воином, а затем, с чувством выполненного долга, достал из холодильника остатки жареного цыплёнка и, наложив согревающее заклинание, отломил ножку и стал подкрепляться — для успокоения нервов.

* * *

После недолгого, но тесного общения с Гермионой Рон примчался в офис около полудня и застал Гарри за пристальным разглядыванием колдографий.

— Ну что, герой-любовник, — спросил Гарри, не поднимая головы, — где шлялся всю ночь?

— Ха, ха, — кисло ответил Рон, — ты ещё канареечек наколдуй, — он склонился над столом рядом с Гарри и глянул на колдографии, на которых в темноте паба немолодой мужчина танцевал с юной девушкой. — Это по делу Табботов?

— Черт возьми, с кем нам приходится иметь дело, Рон? — философски изрёк Гарри, откидываясь на спинку стула. — Последний месяц как-то совсем не задался… Всё время попадаются подозрительные дамочки. Лично мне было бы проще расследовать убийство какое или кражу семейных ценностей. Но не побег неверного мужа.

— Ты нашёл Таббота? Дело раскрыто? — спросил Рон.

— Он пообещал, что в ближайшее время навестит свою супругу и всё ей объяснит, — уныло ответил Поттер.

— Вот и прекрасно!

— Что ж прекрасного? Лично я бы на его месте тоже сбежал, — Гарри озадаченно покачал головой. — Нет, ты представляешь, Рон, она в приступах ревности приклеивала мужа заклинанием к кровати и принуждала к сексу.

— Круто! И он ещё жалуется, — ухмыльнулся Рон. — А если серьёзно… врёт он всё!

— Может, и врёт, только я рад, что это дело закрыто. Не знаю, что мне завтра скажет миссис Таббот, увидев эти колдографии…

— Главное, чтобы тебя никуда не приклеили в приступе гнева, — Рон сделал озабоченное лицо и похлопал Гарри по плечу. — Если что, друг, я буду рядом.

— Знаешь, я тут подумал, — ответил Гарри, — мы с тобой ещё неплохо устроились. В смысле семейной жизни.

— Лично я не жалуюсь, — сказал Рон с довольным видом, вспоминая, чем занимался всего четверть часа назад. — А на тебя, похоже, отъезд Джинни плохо действует.

— Да ну тебя, — ответил Поттер, отложил в сторону колдографии Таббота и по-деловому спросил: — Кстати, что там с вейлами?

Рон на секунду стушевался. Теперь, когда он надеялся на скорый и удачный исход дела, ему совершенно не хотелось рассказывать Гарри о своей позорной охоте. Вспомнив о том, как проснулся утром без палочки и без одежды, Рон заметно покраснел и подумал: проклятый организм — ни соврать, ни смутиться не даст незаметно.

— Пока ничего определённого, но дело сдвинулось, — уклончиво ответил он.

Гарри глянул исподлобья, ожидая пояснений. Он не забыл, как с утра прятал простыню в шкаф, и очень надеялся услышать подробности.

— Ну, хорошо, хорошо, — совесть не позволяла Рону врать лучшему другу, поэтому он остановился на полуправде, — я вышел на одну девушку из «шайки», мне пришлось провести ночь в Рединге и вернуться в офис в простыне, но о подробностях даже не спрашивай!

Поттер недовольно покачал головой, достал из стола лист дорогого фирменного пергамента и потряс им у Рона перед носом.

— Холдингер каждый день письма шлёт. Вот, послушай: «Прошу срочно сообщить о продвижении моего дела. М.Х.» Будем докладывать о твоём рандеву с простынёй — или как?

Рон вспылил:

— Да говорю тебе, Гарри, у меня всё под контролем! Давай подождём пару дней. Нутром чую, зацепка сработает.

— Ладно, пишем ответ, — Гарри достал палочку, наколдовал кричалку для Холдингера и принялся диктовать: – «Уважаемый мистер Х., согласно нутру Рональда Уизли, через пару дней нужные Вам предметы свалятся с неба к нам на голову. Готовьте свои двести галлеонов.»

— Да-да, и ещё сто — за срочность и риск для репутации и личной жизни сыщиков, — надиктовал Рон. — Из-за Вашей распущенности, мистер Х., мистеру Уизли пришлось работать по ночам.

Гарри криво усмехнулся и, к удивлению Рона, взмахнул палочкой, запечатал кричалку и назвал адресат. Она почти долетела до приоткрытого окна, но Рон в последний момент вскинул руку и возмущенно крикнул:

— Редукто!

Письмо разлетелось серым пеплом по чистому, свежеубранному офису.

— Придурок, — Рон покачал головой, глядя на смеющегося Гарри, достал пергамент, перо и принялся писать новый ответ: «Уважаемый мистер Х., продолжаем работу над Вашим делом, надеемся на положительный результат в течение недели». Он показал текст Гарри, скрутил лист и открыл клетку с рабочей совой, которая дремала без дела. Эту сову они приобрели для агентства в прошлом году, и Рон так и не понял, почему Гарри и Гермиона хохотали, когда придумали назвать её «Ватсон».

Прочитав написанное Роном письмо, Гарри спросил:

— Ты же сказал «подождём пару дней», почему написал «в течение недели»?

— Как ты не понимаешь? Это и есть срочность! Улавливаешь? — с довольным видом ответил Рон, отправляя сову.

— Бизнесме-е-ен…

— Да, бизнесмен! — Рон взъерошил рыжую шевелюру и плюхнулся на стул. — Гарри, тебе убийство подавай или кражу… А вот я мечтаю чтобы нам подвернулось по-настоящему денежное дельце. Я из шкуры вон вылезу, чтобы наскрести хотя бы на первый взнос за дом. А потом можно будет взять ссуду в Гринготтс — сейчас есть одна очень выгодная программа, называется «Беспроцентный кредит», я узнавал.

Гарри нервно потёр ладони, смерил Рона долгим взглядом и сказал:

— Слушай, есть тут одно дельце… Очередная дама с неясными подозрениями. Около тридцати лет, зовут Джулия, в девичестве — Остин, а теперь вдова Блюбери.

— Блюбери — того самого? — Рон удивленно вскинул брови, и Поттер кивнул в ответ. — Там есть что расследовать?

— Думаю, что нет, но у вдовы другое мнение. И предлагает она пять тысяч.

— Сколько?! — брови Рона доползли до макушки.

— Пять тысяч.

— И ты мне ничего не сказал?

— Она приходила вчера, когда ты был на рандеву с вейлами.

— Смотри, не ляпни это при Гермионе, — сказал Рон.

Гарри хмыкнул.

— За кого ты меня держишь?

— Скажи мне, что ты ни в чём не смог отказать богатой вдове.

— Смотри, не ляпни это при Джинни, — парировал Поттер и нахмурился. — Конечно, отказал. Ты же помнишь наш уговор с Кингсли: никаких министерских дел, никакой политики.

— Но это особый случай, — глаза Рона возбужденно заблестели. — Мы можем сделать исключение.

— Я даже не знаю, есть ли у неё деньги!

— Готов поверить ей на слово.

— А вдруг у этой Джулии Блюбери… паранойя?

— Это издержки нашей профессии — общаться с параноиками! — воскликнул Рон. — Послушай, отец упоминал, что с этим Блюбери не всё чисто: он, кажется, был мастером разоблачений, а перед смертью собирался продвинуть какой-то новый закон о банках.

— Именно поэтому я и не хочу лезть в это дело! Нужно будет рыться в грязном белье министерства, а меня от этого воротит. Но, если тебе так нужны деньги, смотайся завтра в поместье Блюбери и предложи свои услуги, — Гарри открыл ящик стола, где ещё вчера вечером лежал ворох газет со статьями о Блюбери, и недовольно проворчал: — Ну вот, после женской уборки никогда ничего не найдёшь. Где «Пророк» и «Придира» за этот месяц?

Рон молча подошёл к шкафу и достал толстую папку, на торце которой рукой Гермионы было написано: «Пресса, 2003».

— И когда она только успела? — спросил Гарри с восхищением в голосе. — Я даже старые вещдоки не успел перебрать… Вот, почитай газеты, там есть кое–что о Блюбери.

В этот момент взгляд Рона упал на лежащих на столе «Диких кошечек», и он попытался открыть журнал на центральном развороте, где Холдингер обнаружил девушку, похожую на воровку из паба.

— Что с журналом? — удивлённо спросил Рон.

— Спроси у своей жены.

— Perpetuus agglutium?

— Ага. Ей не понравилась колдография блондинки с разворота, потому что она якобы похожа на Лаванду, прикинь! — усмехнулся Гарри.

— На кого? — Рон сделал большие глаза и чуть не сел мимо стула. — Какую Лаванду?

— Видимо, Браун — или у тебя ещё какие-то были?

— Да нет, — Рон попытался вспомнить лицо белокурой кошечки из журнала, которую Холдингер описал как «похожа на ту девицу, только худее», и только сейчас понял, кого она ему всё это время напоминала. — Кстати, Гарри, а где сейчас Лаванда, ты не знаешь?

— После войны, кажется, поступила в медицинский колледж, но больше я о ней не слышал. А что?

— Замуж не вышла? — задумчиво спросил Рон.

— Не знаю. А зачем тебе? — Гарри криво усмехнулся. — Что за вопросы, Рон?

— Да, так… Думаю, мисс она или миссис.

Гарри озадаченно посмотрел на друга.

— Слушай, тебя в том пабе случайно ничем не шарахнули? Ты с кем вообще встречался?

— С шатенкой такой, — Рон сделал характерный жест руками, показывая внушительную грудь.

— Не нравишься ты мне… Может, тебя просканировать? — Гарри схватил палочку и, несмотря на протесты Рона, проверил его тело на вредоносные заклинания: во время службы в Аврорате такой ритуал исполнялся ими после каждой миссии. — Вроде чисто, — заключил он.

— Надеюсь, моя интуиция меня не подведёт, и мы скоро вернём Холдингеру часы и палочку, — сказал Рон, вспоминая о письме, которое получил утром с белой совой. Он до сих пор не мог поверить в то, что его догадка верна. Неужели Лаванда написала письмо и вернула ему палочку? Мистер У. и мисс N… Лаванда замешана в этом деле? Странно, что после учёбы в Хогвартсе и, хм… довольно тесного общения на шестом курсе он даже не узнал её почерк — возможно, потому что они мало переписывались, а больше общались лично… И уж конечно, Лаванда, в отличие от Гермионы, не исправляла его школьные сочинения!

— Знаешь, Гарри… Я думаю, мы эту воровку вряд ли поймаем, — заявил Рон после небольшой паузы. — Хотя Холдингеру, наверное, будет всё равно.

Гарри пожал плечами и не стал возражать. Пусть Рон сам разруливает это дело, раз ему так хочется, подумал он — хоть недомолвки и секреты всегда его напрягали.

Забыв на время о вейлах, Рон и Гарри стали обсуждать старые дела агентства и, не отыскав одной важной папки, решили пойти на подвиг — закончить «большую чистку» офиса, начатую Гермионой. Уборка прошла на редкость удачно, потому что, кроме нужной папки, они отыскали в дебрях шкафов давно потерянный кошелёк Рона с десятью галлеонами пятью сиклями, налоговую декларацию, которую забыли подать в сентябре (хорошо, что её не нашла Гермиона, подумал каждый из них, потому что она помогала им её составлять), и любимый зонтик Джинни, потерянный прошлым летом. В процессе разбора завалов Рон и Гарри поболтали о командировке Джинни, о том, как Молли рада, что Джеймс гостит в Норе, о гермиониной школе, которая продолжала быть убыточной, и о Кэмероне, уехавшем с Грейнджерами кататься на лыжах во Францию.

— Ну что, по домам? — спросил Рон, очищая себя от пыли с помощью Ридукто Польвере. — Раз Джинни в отъезде, может, пойдёшь на ужин к нам?

— Нет, спасибо, я в Нору, — сказал Гарри с усмешкой, — если уж выбирать между стряпнёй твоей мамы и твоей жены… — Рон метнул на него взгляд, означающий «я всё ей передам, так и знай», и Гарри умолк посреди фразы.

— Ну, как знаешь, — сказал Рон, собираясь аппарировать. — Кстати, сегодня ужин готовлю я.

Рон аппарировал домой, держа под мышкой папку с газетами о Блюбери, и застал Гермиону за левитацией купленных к ужину продуктов. Он непроизвольно отметил, что на ней было надето светло-серое платье, а не синяя юбка и белый джемпер, которые он измял с утра (за что получил небольшой нагоняй). В конце концов, подумал Рон, если бы Гермиона разделась сама и быстро, её одежда бы не пострадала.

— Привет, — сказал он, наблюдая за тем, как из большого пакета с надписью «Aldi» вылетают и раскладываются по своим местам хлеб, бекон, яйца, две замороженные пиццы и его любимое шоколадное печенье. Гермиона мило улыбнулась в ответ, продолжая махать палочкой. Рон любил, когда она ходила в маггловские супермаркеты — там было гораздо больше всяких вкусных вещей, чем в волшебных продуктовых лавках. — Ого, и орешки, и изюм! — он со скоростью ловца схватил пролетающую мимо пачку с изюмом, раскрыл упаковку и быстрым движением отправил горсть себе в рот.

— Рон, что ты делаешь? — спросила Гермиона, не отрываясь от своего занятия.

— А в чём дело? Я руки мыл.

Она закатила глаза.

— Это вообще-то совиное лакомство.

— Чем я хуже? — спросил он, с довольным видом дожёвывая изюм и наблюдая за тем, как две замороженные пиццы опускаются на столешницу. — Спасибо за пиццу — теперь мне не придётся возиться с ужином.

— Я подозревала, что ты не мечтаешь весь вечер торчать у плиты, — ответила Гермиона. Рон сразу почувствовал в её тоне какой-то подвох и не ошибся, потому что она добавила с довольным видом: — К тому же у тебя будет шанс опробовать нашу новую микроволновку!

Рон слегка поморщился, но ничего не ответил. У него по-прежнему были нелады с маггловской техникой, которую Гермиона охотно приобретала для их нового арендованного дома. Мобильник и компьютер были самыми большими недругами Рона, а теперь к ним примкнула недавно появившаяся микроволновка.

Когда продукты были разложены, Рон повернулся к Гермионе с таким лицом, будто собирался сказать что-то важное, но вместо этого вдруг поставил руки на пояс и с угрожающим видом стал теснить её в угол кухни. Гермиона сделала большие глаза и неуверенно попятилась, сожалея, что опрометчиво оставила палочку на столешнице возле холодильника. Впрочем, отступив назад на пару шагов, она уже мысленно прикинула траекторию побега (вдоль стола к окну), но для верности решила прибегнуть к обманному манёвру: слегка скосила глаза влево — и тут же ринулась вправо. Не поддавшись на столь примитивную уловку, Рон поймал Гермиону двумя руками за талию и потащил в сторону буфета, игнорируя её громкий визг. Отрезав все пути к отступлению, он прижал её к стене между буфетом и шкафом для кастрюлек и хорошенько поцеловал. На кухне ненадолго воцарилась тишина, нарушаемая звуками слабой борьбы, которые, впрочем, быстро стихли.

— Как школа? — спросил Рон, отрываясь от поцелуя и неохотно выпуская свою добычу.

— Неплохо, — Гермиона прошмыгнула под его рукой, пригладила волосы, как ни в чём не бывало уселась за стол и стала увлечённо рассказывать: — Представляешь, сегодня ещё пять человек записались на «Технологии магглов»! Миссис Поппинс обещала с февраля выйти на работу. А вообще… так здорово, что мы закрываемся на каникулы, и я наконец смогу выкроить свободную недельку-другую.

Рон подошёл к столешнице и стал распаковывать пиццу.

— Вот и замечательно! Буду иметь тебя в виду на случай, если нам с Гарри подвернётся трудное дельце.

— Я думала, вы не будете браться за новые дела до Рождества, — разочарованно сказала она.

— Как бы не так! Клиенты так и идут, не прогонять же их, — ответил Рон, нервно потирая руки и косясь на микроволновку, как на заклятого врага. — Может, и мне стоит записаться на эти ваши «Технологии»? — он в растерянности замер перед кнопками с непонятными значками. — Ну, рассказывай, как тут что работает…

После подробной инструкции по эксплуатации электроприборов, Рон пафосно изрёк «посмотрим, кто кого!», засунул пиццу в микроволновку и, установив таймер, сел за стол напротив Гермионы.

— А я надеялась, что мы вместе отдохнём на Рождество, — сказала она.

— Конечно, отдохнём, и непременно вместе, но… завтра я собираюсь взяться за новое дело.

— А как же старое? Палочка уже нашлась?

Хорошо, что в этот момент Гермиона отвернулась, чтобы достать из буфета стаканы и не увидела, что Рон замер с открытым ртом. Откуда она знает? Гермиона, конечно, владела простейшей Легилименцией, но залезть к нему голову было не так-то просто…

— Какая палочка? — на всякий случай уточнил он.

— Ну, та, которую украли вместе с часами. Гарри сказал, что ты работаешь над делом о палочке, — добавила она, расставляя посуду.

— Скоро найдём, — Рон выдохнул с облегчением, мысленно ругая Гарри за длинный язык. Они часто рассказывали Гермионе о своих расследованиях (и получали немало ценных советов), но это дело «о вейлах-мошенницах» было слишком щекотливым. Да и какой совет она могла бы дать, узнав о том, что их клиент пострадал в «пабе свободных нравов», собираясь развлечься с ведьмой лёгкого поведения? Сказала бы, что так ему и надо? Предложила бы прочитать Холдингеру лекцию о нормах приличия? Одно Рон знал точно: Гермиона бы не посоветовала ему отправиться в тот же самый паб на ночную охоту… Да она бы и близко его не подпустила к подобному заведению! И вообще, ревность Гермионы порой принимала очень странные формы, так что Рон предпочитал не нарываться. Он тихо усмехнулся, вспомнив склеенный разворот «Диких Кошечек». Да, давненько они не ругались из-за Лаванды… Ровно столько, сколько не вспоминали о Краме! Рон не любил скрывать что-то от своей жены, но откровенничать о своём позоре в Рединге ему по-прежнему не хотелось. А если вдруг окажется, что в мошенничестве замешана Лаванда, то одними канарейками дело не закончится.

Рон вышел гордым победителем в неравном бою с микроволновой печью, и они с Гермионой как раз откусили по кусочку пиццы, когда из гостиной донёсся настойчивый стук клювом в окно.

— Ой, кажется, почта, — удивлённо воскликнула Гермиона, опуская пиццу на тарелку. — Интересно, от кого?

Рон по-джентльменски вскочил с места и сказал:

— Сиди, я сам посмотрю.

Он спокойно вышел из кухни, но, оказавшись в гостиной, в три шага добежал до окна, торопливо его открыл и впустил внутрь знакомую белую сову.

— Что-то срочное? — спросила Гермиона из кухни.

— Нет, письмо от клиента, — крикнул Рон, разочарованно снимая с лапки совы крошечный свёрток и осознавая, что его надежды не оправдались: он очень надеялся — нет, просто был уверен, что «старая знакомая» исполнит его просьбу и пришлёт ему посылку потяжелей… Внимательно осмотрев свёрток со всех сторон и гадая, как же он разворачивается, Рон достал палочку, просканировал его на заклинания и прошептал:

— Аугментум!

Сверток тут же начал расти, и через несколько секунд достиг размеров небольшого поленца. Это придало Рону оптимизма: в такой посылке вполне могли бы уместиться и палочка, и часы Холдингера. Чего он не ожидал, так это кричалки, которая бабочкой выпорхнула под потолок гостиной и завопила до боли знакомым голосом: «Наглость — второе счастье, Рональд! Как я могу тебе отказать? Твоим поступкам нет оправдания, но ты всегда получал от меня то, что хотел — и даже больше. Удачи!»

Кричалка тут же самоуничтожилась, свёрток сам развернулся, и из него выпали часы, волшебная палочка и какая-то тряпица. Рон рефлекторно выбросил руку вперёд и произнёс заклинание левитации: часы остановились в футе от пола, чуть повыше замерла палочка Холдингера, а на её кончике повисли трусы Рона, синие в красные сердечки, которые Гермиона подарила ему на прошлый день Святого Валентина. Услышав шаги за спиной, Рон тихо выругался и обернулся: в дверях кухни стояла остолбеневшая Гермиона; в одной руке она держала стакан с тыквенным соком, в другой — готовую к бою палочку.

В гостиной был полумрак, и у Рона оставалась надежда на то, что Гермиона ничего не успела разглядеть. Недолго думая, он схватил висящие в воздухе предметы, запихнул их в подвернувшийся под руку пакет от покупок и с милой улыбкой повернулся к Гермионе.

— Всё в порядке? — испуганно спросила она. — Я услышала шум, потом заклинание и подумала…

— Никаких проблем! — беззаботно ответил Рон, чувствуя, как предательски начинают гореть лицо и уши. — Сейчас отправлю сову, и мы сможем спокойно поесть. Пишут тут, пишут, нет покоя от этой работы ни днём, ни ночью…

Буквально выпихнув сову в окно, он подошёл к Гермионе, взял из её руки стакан с тыквенным соком и сделал большой глоток.

— Рон, нужно всегда проверять почту на заклинания, мало ли что, — недовольно проворчала она, убирая палочку в карман платья.

— Без паники, — сказал Рон, — я же супераврор — забыла?

— Бывший, — она попыталась отобрать у него свой стакан.

— Бывших авроров не бывает, — парировал он, не выпуская стакан и делая из него ещё один большой глоток.

— Зато бывают ленивые и беспечные!

Рон готов был поспорить, но решил не пререкаться — ему совершенно не хотелось обсуждать эту тему и, в особенности, полученную посылку… Поэтому, обняв Гермиону за плечи, он с наглым видом отдал ей пустой стакан из-под сока и потащил её в сторону кухни, где их ждал ужин. В кухне Рон развил бурную деятельность: заново разлил сок, спел хвалебную песнь микроволновке, без всяких инструкций со стороны Гермионы разогрел остывшую пиццу, и, усевшись за стол, с удовольствием стал есть, нахваливая грибную начинку. Всё это время он осторожно поглядывал на Гермиону, которая вела себя подозрительно тихо. От этого Рону стало как-то неспокойно на душе. Правда, вопросов она тоже не задавала, так что у него оставалась надежда на то, что инцидент с кричалкой был исчерпан.

— Кстати, как там наш лыжник? — спросил он, высоко поднимая кусок пиццы, за которой потянулась длинная полоска расплавленного сыра. Это был безошибочный отвлекающий манёвр: при упоминании о Кэмероне глаза Гермионы загорелись.

— Прислал сегодня смс-ку! — воскликнула она, отрываясь от еды.

— И ты молчишь? — возмутился Рон, пытаясь поймать губами сырную полоску, которая в конце концов оторвалась от пиццы и прилипла к его носу.

— Свинтус, — прокомментировала его действия Гермиона, не отвлекаясь от разговора. — Если бы ты меня послушался и научился пользоваться мобильным телефоном, Кэмерон бы и тебе написал.

— Он же писать не умеет, — сказал Рон, отправляя сыр в рот. — Или я что-то пропустил?

— Текст, естественно, набирала моя мама, — Гермиона достала из сумочки свой мобильник и прочла Рону с довольным видом: — Привет, Гермиона и Рон! Я научился лучше всех кататься на лыжах и сегодня упал только два раза. Я написал письмо Деду Морозу, чтобы он подарил мне лыжи. Бабушка упала три раза, а дедушка ни разу, но он уже много катался, так что нечестно. Я скоро приеду и привезу вам подарки. Но это секрет. Рон, ты упадёшь, потому что это очень вкусно. Гермиона, ты упадёшь, потому что это очень красиво. Пока, у меня детская дискотека. Кэмерон. P.S. Целую, мама.

— Неплохое письмо для пятилетнего мальчика, — сказал Рон, посмеиваясь, — очень содержательное. В каждом предложении кто-то падает. И как ёмко он нас подытожил: я обжора, а ты эстет!

— Мерлин, ты не представляешь, как я скучаю, — ответила Гермиона, откладывая телефон в сторону. — Скорей бы Рождество!

— Зато теперь мы точно знаем, что положить ему под ёлку, — Рон встал и принялся убирать посуду, думая о Кэмероне и улыбаясь. Посторонние люди часто принимали мальчика за его сына — наверное, из-за веснушек и рыжеватого оттенка волос. Рон испытывал к нему такое же тепло, как к маленькому Джимми Поттеру, и был благодарен судьбе за то, что Кэмерон ещё прочнее связал их с Гермионой.

* * *

После ужина Гермиона уселась на диван, укуталась в плед и стала перечитывать «Невербальную магию», а Рон, устроившись на ковре у её ног, разложил на столике брошюры из Гринготтс с рекламой новой ипотечной программы под названием «Беспроцентный кредит». Мысли о деле Блюбери (которое он ещё даже не начал расследовать) вдохновили Рона на сложную калькуляцию: какую ссуду нужно будет взять, чтобы хватило на первый взнос за дом, если они с Гарри получат вознаграждение в пять тысяч галлеонов. Конечно, было не совсем правильно заранее делить шкуру неубитого медведя, но Гермиона сама любила повторять, что предварительное планирование никогда не повредит. Рон открыл брошюрку банка, где было изображено довольное семейство магов на фоне свежеприобретённого дома, и прочёл: «Все знают, как сложно в наши дни приобрести дом в магическом поселении. Многие волшебники ютятся в крошечных Лондонских квартирках, расположенных в маггловских кварталах, где им постоянно приходится скрывать свою магию. Вы мечтаете о собственном доме с садом, о полётах на метле и семейных играх в квиддич по воскресеньям? Мечты сбываются с Гринготтс! Воспользуйтесь новым беспроцентным кредитом, который можно получить до конца года под залог драгоценностей, артефактов или жилья».

Дом с садом, полёты на метле, а особенно игра с семьёй в квиддич однозначно входили в долгосрочные планы Рональда Уизли. Правда, никаких драгоценностей и артефактов (а тем более жилья) у него не было, но он всё равно долго считал и прикидывал, сколько же будет стоить этот беспроцентный кредит, если после года бесплатного пользования нужно будет возвращать по десять процентов в месяц от всей суммы. После окончательных подсчётов он усмехнулся, прищёлкнул языком и пробормотал себе под нос: «Ни-фи-га-се… Или я ни хрена не смыслю в математике, или это самый крутой развод для лохов…»

Отложив в сторону рекламку, он взял другую брошюру, которая гласила: «Хотите приумножить свои сбережения? Спешите в Гринготтс! Новая программа «Лавина» позволит вам быстро удвоить свой вклад! «Лавина» — лучший способ жить на проценты и никогда не работать!»

Не работать… Рон подумал о том, чем бы он наполнил свой день, если бы ему совсем не нужно было ни работать, ни думать о деньгах. Играл в квиддич? Смотрел квиддич? Как бы не так! Любимая жена, как пить дать, повесила бы на него всю работу по дому… Прервав свои раздумья, Рон поднял голову и тут же уткнулся в пристальный взгляд Гермионы, которая сидела неподвижно, прикусив указательный палец, что свидетельствовало о её предельной концентрации. Книга по невербальной магии лежала, закрытая, у неё на коленях.

— Что такое? У меня грязь на носу? — спросил Рон, улыбаясь.

— Нет, ты отлично выглядишь, — ответила она.

Рон полюбовался её стройными ножками, на которые с его положения на ковре открывался прекрасный вид, и спросил:

— Скажи, Гермиона, а что бы ты делала, если бы тебе совсем-совсем не нужно было работать?

Она ответила, не задумываясь:

— Училась.

— Так я и думал, — ответил Рон с ухмылкой, которая быстро растаяла под сверлящим взглядом карих глаз.

Отложив недочитанную книгу в сторону, Гермиона поправила волосы, прокашлялась и осторожно спросила:

— Рон, ты мне ничего не хочешь рассказать?

Надо было жениться на дуре, подумал он, поднимаясь с пола, подсаживаясь на диван и легко обнимая Гермиону поверх пледа.

— Вообще-то нет, но, наверное, должен?

— Нет, ты, конечно, можешь ничего не рассказывать, а я прикинусь слепой и глухой, но… если я додумаю всё сама, будет только хуже, — пробормотала она. — Ты же знаешь, я не люблю оставлять вопросы без ответов.

— Тогда спрашивай, — его голубые глаза невинно заморгали. Она подняла голову и посмотрела на него в упор.

— Скажи, эта посылка связана с твоей ночной работой? — Рон молча кивнул, и она продолжила упавшим голосом: — А можно узнать, что там делали… твои трусы?

Рон глупо улыбнулся.

— Понимаешь, тут такое дело… Я немножко не помню, что произошло — нет, правда, Гермиона, — поспешно добавил он, читая недоверие на её лице.

— Ты что, пил?

— Ты же знаешь, я не пью на работе.

— Нет, ты не подумай, Рон, я тебе доверяю! И может, я сошла с ума, но… сначала тот журнал в офисе, теперь этот голос из письма, — она потёрла виски и помотала головой. — Хотя нет, не может быть… Мне показалось. Прости, я веду себя глупо!

— Письмо прислала Лаванда, — сказал Рон, крепче обнимая Гермиону поверх пледа. — Солнышко, я тебе всё сейчас объясню.

— Ну, если можно, объясни, пожалуйста, потому что… — ему показалось, что она сейчас заплачет, — потому что мир не может рухнуть во второй раз. Я научилась тебе доверять на сто процентов. Я проанализировала свои прошлые ошибки и поняла, что неправильно себя вела, неправильно строила отношения. Из-за моих подозрений всё пошло наперекосяк... Рон, я всегда называла тебя ревнивцем, но на самом деле сама ужасно ревную, хоть и не подаю вида, и… вот.

Это называется «не подаю вида»? Гермионе редко отказывало красноречие, и из этой сбивчивой тирады Рон сделал вывод, что за последние полчаса она успела придумать в своей рациональной головке множество самых невероятных версий произошедшего.

— На сто процентов? — переспросил Рон. Она неуверенно кивнула. — Хорошо. Я тоже не хочу, чтобы между нами были недомолвки. Хотя секреты могут быть у каждого, и наверняка у тебя они тоже есть — ты ведь не всё и не всегда мне рассказываешь, так что…

Она толкнула его кулаком сквозь плед.

— Рональд Уизли! Если ты собираешься заговаривать мне зубы, то…

— Что будет?

Карие глаза сердито блеснули, и Рон узнал обычную, готовую к решительным действиям Гермиону.

— Я встаю, одеваюсь, узнаю адрес одной старой школьной подруги и отправляюсь к ней на разговор.

— Нет, я не могу допустить смертоубийства, Гермиона — и всё тебе расскажу. Хотя… ты должна понимать, что любой клиент, приходя к нам в агентство, надеется на конфиденциальность, и мы не должны ни с кем обсуждать расследования, потому что это не совсем этично, — в этом месте Гермиона попыталась резко встать с дивана, но Рон удержал её и быстро проговорил, глядя ей прямо в глаза: — Дело о палочке и часах — оно же дело о вейлах-мошенницах. Но они не вейлы. И, дементор меня побери, если я понял, как они работают, — Рон покачал головой. — Я, конечно, супераврор, но я так лопухнулся, Гермиона… Только ты, пожалуйста, не смейся.

* * *

Она внимательно выслушала всю историю о его прошлой ночи и ни разу не улыбнулась. В конце рассказа возникла пауза, во время которой Рон внимательно наблюдал за Гермионой: она не казалась расстроенной или сердитой, а наоборот, воспряла духом; её глаза загорелись — как всегда, когда нужно было решить какую-нибудь загадку. Они по-прежнему сидели на диване в гостиной, и Рон обнимал Гермиону двумя руками поверх пледа.

— И всё-таки я не понимаю, как все эти вещи оказались у Лаванды, — сказала она после небольшого раздумья, — ведь в пабе ты встречался не с ней.

— Я тоже не понимаю, — ответил Рон, — но что-то мне подсказывает, что Лаванда нам не расскажет.

— Но ты же не думаешь, что Лаванда работает… ведьмой на одну ночь?

— Уверен, что нет. Но я ума не приложу, зачем она и её подруги всё это делают! Наш клиент наверняка не первая и не последняя их жертва.

— Это вряд ли шантаж или воровство, — сказала Гермиона, — они ведь не продали часы, не прислали вашему клиенту письма с угрозами…

Рон усмехнулся.

— Может, месть? Лаванда вернула мне трусы, наложив на них страшное заклятие — как только я их надену, у меня, ну… проблемы будут! С потенцией.

— Ой, заткнись, — сказала Гермиона, нахмурившись: его глупые шутки мешали ей думать. — Если это и месть, то не такая прямолинейная, а гораздо более тонкая: Лаванда надеялась, что я услышу кричалку и увижу её посылку.

— А может, она просто хотела со мной встретиться? — спросил Рон.

Гермиона фыркнула и закатила глаза.

— Рон, ты, конечно, неотразим, но ты плохо знаешь женщин! Если бы она жаждала личной встречи, то не вернула бы тебе ничего в посылке, а назначила бы свидание.

— Гермиона, это ты плохо знаешь мужчин! Если женщина назначит мне свидание, чтобы вернуть часы, я пойду, потому что вынужден. Но если она даст понять, что я у неё в долгу — я пойду, потому что сам этого захочу.

Гермиона снова задумалась. Рон смотрел на её сосредоточенное лицо, пытаясь угадать, что творится в её маленькой умной головке.

— Может, тебе стоит встретиться с Лавандой? — спросила она.

— Это ты мне говоришь, солнышко?!

— Рон, разве ты не хочешь докопаться до правды? Конечно, палочку и часы ты клиенту вернёшь, но… вдруг Лаванда попала в переделку?

— Ты беспокоишься о Лаванде?!

— При всем моём прохладном к ней отношении, я бы проверила — вдруг ей нужна помощь? Ну не стала бы она по доброй воле прикидываться девушкой лёгкого поведения и воровать чужие палочки! И, в особенности, трусы, — сказала Гермиона, и Рон подумал, что вечно недооценивает свою жену: она не может пройти мимо чужой проблемы, не предложив помощи. Совсем как Гарри.

— Я рад, что ко мне вернулись мои любимые трусы, — сказал он.

Гермиона насупилась:

— Только попробуй их надеть.

— Это же твой подарок! — возмутился Рон. — В сердечки…

— Они побывали в руках Лаванды, — отрезала Гермиона, и это прозвучало, как смертный приговор.

Рон рассмеялся, обнял её покрепче и полез целоваться. Она ловко увернулась и, положив свои ладони на его колючие щёки, внимательно посмотрела ему в глаза.

— И всё-таки, скажи мне правду, Рон…

— Я сказал тебе правду, — он потёрся носом о её нос.

— Она классно целовалась?

Рон ненадолго опешил, а потом недовольно скривился.

Опять? Ещё в Эдинбурге они с Гермионой договорились не обсуждать «прошлое и бывших», но у него перед глазами вдруг всплыло довольное лицо Орландо Бьянки (блин, какого-то бармена, бывшего журналюги), который посмел отнять у него Гермиону на целый год. Рон представил, что почувствовал бы, если бы Гермионе по почте пришла посылка от Орландо, а в ней — её кружевные трусики и кричалка на тему «ты потеряла, возвращаю»… Отбросив неприятные образы, Рон вернулся в реальность и понял, что Гермиона всё ещё ждёт от него ответа.

— Я не помню, — ответил он с усталым вздохом.

Это была грустная полуправда. После их ссоры и разлуки три года назад Рон перецеловал стольких женщин, что ощущения от первых школьных поцелуев с Лавандой почти стёрлись из его памяти.

— Я знаю, это глупо, — сказала Гермиона, поглаживая его щеки, — но я до сих пор иногда об этом думаю, потому и спросила.

Мерлин, ну кто разберёт, что у этих женщин в голове, подумал Рон и не удержался от комментария:

— Я же не спрашиваю тебя о Краме.

— Мы с ним почти не целовались.

— А чего ещё вы с ним почти не делали?

— Мы с ним почти ничего не делали, — она обняла его за шею, кокетливо улыбнулась, и Рон очень обрадовался тому, что этот странный день и неприятный разговор всё-таки обещают закончиться привычной супружеской перепалкой. У него на душе стало легко и тепло. Завтра он напишет Лаванде ответ, скажет спасибо за исполненную просьбу, ни словом не обмолвится о том, что думает о её выходке, а там видно будет… Без дальнейших раздумий Рон запустил обе руки под плед и обхватил Гермиону за тонкую талию.

— К чёрту Лаванд и Крамов, — уверенно сказал он.

— К чёрту, — повторила она, улыбаясь. — А вообще, как ты думаешь, было бы весело, если бы они взяли и поженились?

Рон подавился смешком, представив себе, как Лаванда и Виктор лежат на супружеском ложе и громко ссорятся из-за того, кто с кем когда-то целовался — и вдруг снова вспомнил склеенный разворот «Диких Кошечек».

— Кстати, ты здорово помогла нам с уборкой в офисе, — сказал Рон, — но Гарри ворчит, что теперь там ничего нельзя найти.

— Он просто соскучился без Джинни, потому и ворчит. Гарри у меня получит за то, что прикрывал тебя. Он сказал, что простыня на полу — это важный вещдок.

— Мужская солидарность, — ответил Рон, прижимаясь лбом к её лбу.

Она дёрнула его за ухо и хитро улыбнулась.

— Рон, скажи… ты боялся аппарировать домой без одежды?

— Ещё чего, — ответил он, — просто у меня были срочные дела в офисе.

— Рональд Уизли, — она запустила пальцы в его шевелюру, — ты меня боишься?

— Ага, — признался он, млея от удовольствия.

Гермиона рассмеялась. Рону было очень приятно сидеть рядом с ней, обнявшись, и чувствовать, как её волосы щекочут ему лицо…

— Рон, — прошептала она, — я рада, что ты мне всё рассказал. Спасибо тебе.

— Теперь тебе ничего не нужно додумывать, — его руки ожили под пледом: задрали тонкое платье и коснулись её горячего живота.

Гермиона прерывисто вдохнула, но продолжила свою мысль:

— Мы знаем друг друга столько лет, но только недавно научились находить общий язык.

— Я всегда любил твой язык, — сказал он, хватая её губы своими.

После небольшой паузы в беседе Гермиона прошептала:

— Я до сих пор совершенно не знаю, за что люблю тебя.

— А я тебя давно предупреждал, что не за что, — его рука поползла вверх по её тёплому животу, и он почувствовал, как Гермиона вздрогнула всем телом.

— Мне кажется, ты вырос, Рон.

— Это невозможно. Я не расту лет с семнадцати — с тех пор, как стал каланчой, — ответил он, накрывая ладонью её грудь.

Гермиона закрыла глаза, и Рон понадеялся на то, что она наконец потеряла ход своей мысли — но нет…

— Ты стал взрослым и не боишься признавать свои ошибки, не боишься показаться смешным, — пробормотала она, выгибаясь навстречу его рукам.

— Может, хватит напоминать мне о моём позоре?

Это были последние слова, которые они сказали друг другу в тот вечер. Откинув плед в сторону, на упавшую книгу по невербальной магии и рекламные брошюрки Гринготтс, Рон стал поспешно стаскивать с Гермионы сбившееся комом серое платье. К чёрту Лаванд и Крамов, к чёрту вейл, часы, простыни и бестолковое прошлое, подумал он. У него есть настоящее, в котором прерывистое дыхание любимой, её взгляд сквозь опущенные ресницы, горячие, мокрые поцелуи и нетерпение, с которым их тела стремятся друг к другу, соединяются, переплетаются, качаются на пружинистом диване… Ему всегда нравилось смотреть на лицо Гермионы в тот момент, когда она теряет контроль над собой: она так мило хмурится, и мотает головой, и шепчет «ещё, ещё…». Конечно, ещё — да он при всём желании не смог бы остановиться!

Ночью Рон долго лежал, закинув руки за голову, на их большой двуспальной кровати и никак не мог уснуть. Слабый лунный свет, пробившийся сквозь шторы, остановился на голом плече Гермионы, образуя яркое пятно, которое притягивало его взгляд. Его сердце билось ровно и спокойно, но мысли роились в голове, как пчёлы. Рон думал о детстве, о годах учёбы в Хогвартсе и, конечно, о проклятой войне. О том, как долго они с Гермионой дружили, боясь признаться друг другу в чувствах; как глупо он вёл себя на шестом курсе, пытаясь заглушить притяжение к ней, полагая, что может найти ей замену; какой неуместной казалась его страсть во время войны — и как здорово, что Гермиона не побоялась сделать первый шаг, подтолкнув его к действиям. Тогда, в Хогвартсе, он и предположить не мог, что его самые заветные, тайные и нескромные желания когда-нибудь станут явью. Заполучить её было непросто, потерять — очень больно, а жить без неё… как-то бессмысленно, бесцветно, вполсилы… Гермиона права: они нашли общий язык. Все их споры, ссоры, попытки выяснить отношения, сгладить острые углы требовали неимоверных усилий с его стороны, но оно того стоило, подумал Рон. Определённо.

В своих первых мальчишеских мечтах, едва осознав своё желание, он представлял, как где-нибудь в тёмном коридоре Хогвартса берет Гермиону за руку, разворачивает к себе и осторожно целует в губы — за этим следовала бойкая пощечина… На старших курсах его фантазии стали смелее: в них он в Выручай-комнате всем телом прижимал Гермиону к стене, задирал её руки, прочно сжимая запястья (так что пощёчина исключалась), и в перерывах между долгими поцелуями выслушивал наставления о надлежащем поведении старост… Прошло несколько лет, прежде чем он рискнул воплотить свои мечты, но ещё в Хогвартсе Рон понял кое-что важное о Гермионе: её детская жажда справедливости, её учебный пыл и страсть к приключениям были жаждой, пылом и страстью её натуры, которые неизбежно должны были проявиться во всём остальном. Например, в любви. Или в сексе. Особенно в сексе.

Рон усмехнулся. Уж он-то хорошо знал, как опасна Гермиона, которой отказали в ласках: пару раз за время их совместной жизни у него не вовремя «заболела голова», и Гермиона расколола графин (а в другой раз стакан) спонтанным выбросом магии. Не нарочно, конечно! С виду она была такая правильная, серьёзная и сдержанная, но Рон знал, какая она на самом деле. Она может нарушить общепринятые правила, если кому-то нужна помощь. У неё своеобразное чувство юмора, но она замечательно смеется. Ей трудно сдерживать свои чувства в его присутствии. В ней всегда таилось столько скрытого, не видного постороннему глазу огня, что иногда Рону становилось не по себе.

Светлое лунное пятно с плеча Гермионы медленно переместилось на её лицо, и она смешно поморщилась во сне.

Она любила долгие прелюдии, но Рон давно заметил, что её стоны во время спонтанного, стремительного секса где-нибудь на кухонном столе были гораздо громче, чем в спальне: он заставал её врасплох, подкравшись со спины, задирал домашний халатик, и она отвечала с таким пылом, что он едва успевал спустить джинсы. Она не удосуживалась снять кухонный фартук... Однажды в критический момент Гермиона выронила из руки черпак, который в течение всего любовного порыва крепко сжимала в руке: черпак с грохотом свалился на пол, и она вскрикнула от удивления. Чёрт возьми, как же они смеялись, он — и эта зануда, заучка, правильная, разумная, серьёзная миссис Уизли. Его жена.

Счастливая улыбка на лице Рона вдруг сменилась горькой усмешкой. Они давно простили друг другу прошлые измены, но иногда тревожная мысль паучком выползала из уголка его сознания, раздражая и причиняя боль. У Гермионы был другой мужчина, и с этим уже ничего нельзя поделать… Рон, конечно, не снимал с себя вины: у него были женщины, которые ничего для него не значили, и у него была Кэрол, которая, безусловно, что-то значила, но… он всё равно ревновал Гермиону к её прошлому. Эти мысли, особенно сразу после свадьбы, отравляли самые прекрасные моменты их близости: Рон вдруг представлял, что она так же, как и его, хватала за плечи другого мужчину, когда он подсаживал её на себя, что она так же выгибалась дугой, поднимая к чужому лицу свои восхитительные упругие груди, а потом наклонялась вперед и целовала того, другого, дрожа от нетерпения… Когда такие образы поднимались в его сознании, Рон становился резким и грубым. Он словно пытался и не мог доказать самому себе, что Гермиона принадлежит только ему.

— Что с тобой? — как-то спросила она, удивлённо глядя на него. — Ты иногда пугаешь меня, Рон.

— Прости, я не хотел.

— Ты не хотел?

— То есть… я слишком сильно хотел.

И всё же эти тревожные моменты были исключением из правил.

Сон не шёл. Рон вдруг вспомнил её слова, сказанные часом ранее на диване в гостиной: «Я до сих пор совершенно не знаю, за что люблю тебя», и подумал: может, оно и к лучшему? Гермиона так стремится докопаться до истины, найти всему причину, всё разложить по полочкам — а он… он не уместился ни на одной из полочек её рационального сознания. Самый обыкновенный, ничем не примечательный, среднего ума, с сомнительной внешностью, без денег, с ненормальной, непредсказуемой работой — он не поддавался её анализу, он пробрался к ней прямо в душу... И Рон вдруг понял, как это здорово. На него нахлынуло столько эмоций, что ему захотелось разбудить Гермиону и сказать, что он-то точно знает, за что её любит: она самая… м-м-м… красивая, а ещё… ну, это… умная и, естественно… э-э-э… неповторимая, вот! Но луна скрылась за облаками, светлое пятно, проникавшее сквозь шторы, исчезло, и он замер в полной темноте, прислушиваясь к равномерному дыханию любимой.

Мысли Рона перенеслись в завтрашний день. Утром он собирался отправиться в Северную Пустошь в Йоркшире, чтобы взяться за дело Блюбери, которое обещало принести баснословный гонорар. Деньги. Ещё одна больная тема, о которой лучше не думать перед сном…

Рону не верилось, что всего каких-то лет пять назад, когда он казался себе вполне взрослым, его финансовые притязания не простирались дальше желания жить отдельно от родителей и покупать себе новую одежду. Когда он объелся шоколадными лягушками и эклерами, приобрёл себе метлу последней марки и лучшую форму для квиддича, ему, естественно, захотелось большего: водить Гермиону по крутым ресторанам, дарить ей на день рождения дорогие подарки... Но теперь, когда и это стало возможным (хоть она не любила ни того, ни другого), финансовый вопрос не встал менее остро: почти все сбережения молодых Уизли были вложены в школу магии для взрослых, а аренда дома съедала существенную часть заработков Рона. Доходов стало больше, чем в Аврорате, но и понимание достатка существенно преобразилось, и мечты о денежном благополучии по-прежнему оставались мечтами. Рон стал подозревать, что так будет всегда: со временем их растущей семье понадобится свой дом, который нужно будет обставлять мебелью, расширять, чинить в нём крышу, пристраивать веранду… Детям понадобятся игрушки, одежда, учебники, мётлы, отдельные комнаты, путешествия... Груз ответственности довлел над ним, как никогда раньше , и его самолюбию было не легче оттого, что родители Гермионы вложили немалые средства в её школу и тратили свои деньги на Кэмерона.

Каким бы сложным ни оказалось дело Блюбери, Рон знал, что сделает всё возможное, чтобы распутать его и заработать гонорар. Не для себя — в первую очередь, для Гермионы, для покупки их собственного дома, для их будущих детей.

В голову тут же прокралась проблема номер три: дети. Точнее, для Рона это вовсе была никакая не проблема — он готов был подождать с детьми ещё пару лет, но Гермиона словно помешалась на мысли, что не сможет родить. В первые месяцы после свадьбы она всё время проходила какие-то обследования и даже уговорила Рона сдать анализы, которые он стойко вытерпел — бр-р-р… Но это было не самое неприятное. Когда он, после изматывающего рабочего дня, полного беготни, слежки и трансгрессий, еле доползал до постели и не мог пошевелиться от усталости, Гермиона вдруг вылетала из ванной, делала большие глаза и говорила:

— Кэмерон уже спит, а сегодня как раз благоприятный день!

— Я спать, хочу, солнышко, — бормотал Рон, закрывая глаза, но, даже не видя Гермионы, чувствовал, как от неё исходят волны обиды и недовольства. — Прости, но… я не люблю секс по расписанию.

— А я люблю делать всё по расписанию, да? — возмущалась она.

— Я не любовная машина, Гермиона. Я устал, понимаешь, — он виновато вздыхал и изрекал, с трудом приоткрывая один глаз: — Но, если ты оденешь свою черную ночную рубашку...

— То есть без чёрной рубашки я тебя уже не привлекаю?

Нет, на секс и на спор у него определенно не было сил…

— Ты привлекаешь меня без любой рубашки, — бубнил он, мечтая уснуть.

— Мне всё понятно, Рональд!

— Рональд? — он вздыхал, неохотно открывал оба глаза и смотрел на её расстроенное лицо. — Ну, хорошо, иди сюда.

— Не нужно мне делать одолжение!

— Мерлин… Я тебя не понимаю, Гермиона. Ты хочешь или не хочешь?

— Чего? Чтоб ты от меня поскорей отделался и уснул? Нет, не хочу.

— Женщина, не дури мне голову, — шутил он из последних сил, но, видимо, не очень удачно. Она всхлипывала.

— Я думала, ты хочешь детей…

— Господи… да что ж это такое? Гермиона, что может быть скучнее секса по графику, а? Это убийство романтики…

— Это семейное планирование.

— У меня по плану сон…

Рон отворачивался и засыпал, понимая, что обижает её — но ничего не мог с собой поделать. После таких разговоров он несколько дней испытывал чувство вины — и неважно, что они наверстывали упущенное утром, в обед и следующим вечером. Благоприятные дни почему-то не работали, и Рон начал подозревать, что дети имеют особенность появляться только в качестве спонтанных, незапланированных сюрпризов, зачатых в шкафу для мётел во время шумного праздника, или в лесу под ёлкой во время последнего летнего пикника, или во время того самого раза, когда оба случайно забыли о контрацепции.

Рона тревожили «благоприятные дни», помеченные зелёными крестиками на календаре в их спальне, пугали неожиданные всхлипы Гермионы, доносящиеся из ванной, мучил её виноватый взгляд. Он не сомневался, что у них всё в порядке, но долго не мог ответить на её вопрос — почему? Почему у него, единственного из Уизли (которые, по его же словам, плодятся невербальным беспалочковым способом) — нет детей? Это «почему» в какой-то момент довело Гермиону до такой паранойи, что Рон строго-настрого запретил ей поднимать эту тему, сказав, что у них сразу же появится ребёнок, как только она захочет повременить — по второму закону Гэмпа... Эта мысль так удивила Гермиону, что она отыскала какие-то маггловские научные труды на тему «психологического бесплодия» и заявила Рону, что он гений. Рон не стал возражать, радуясь, что глупость, которую он ляпнул сгоряча, желая утешить жену, вдруг нашла научное подтверждение. Со временем Гермиона успокоилась, о детях почти не говорила и бросила все силы на свою школу.

Если бы Рону когда-нибудь сказали, что он будет женат на директоре школы, он бы долго и громко смеялся и отпустил бы много неприличных шуточек… Но, в конце концов — это же его Гермиона, кем ей ещё быть? Ну, разве что Министром Магии, не приведи Мерлин… Всё познаётся в сравнении, решил он, так что директор ма-а-а-ленькой школы — это далеко не худший вариант…

С этой весёлой мыслью Рон закинул свою тяжёлую руку на талию Гермионы и спокойно заснул.

Так уж случилось, что Рону доводилось раньше бывать в Северной Пустоши — поэтому, с утра пораньше, прочитав статьи из газет по делу Блюбери, он смело аппарировал в местный паб, где в свою бытность аврором участвовал в рейдах на пожирателей смерти.

Этой зимой Северная Пустошь, как и весь Йоркшир, утопала в снегу. У входа в поместье, где жила овдовевшая Джулия Блюбери, Рона любезно встретил высокий, сутулый мужчина лет тридцати пяти, который представился Ирвином, младшим братом покойного Джастина Блюбери. Рон видел фотографии министра финансов в газетах и сразу отметил внешнее сходство братьев: один и тот же волевой подбородок, прямой, длинный нос, карие глаза, широкие скулы. Только старший, Джастин, был темноволосым, а младший белокурым. Проводив гостя из обитой бархатом прихожей в большой, дорого обставленный зал, Ирвин любезно предложил Рону выпить, но тот решительно отказался.

— Джулия сейчас выйдет, а пока, мистер Уизли, разрешите, я покажу вам дом, — сказал он.

— Если можно, я подожду здесь, — ответил Рон, удобно устраиваясь в кресле в гостиной.

Экскурсия по дому не входила в его планы — более того, казалась ему излишней. Дом покойного министра выглядел шикарно: резная мебель, тяжелые портьеры, хрустальные люстры, подсвечники замысловатой формы… Для строгого и сурового чиновника, которым якобы был Джастин Блюбери, обстановка казалась слишком роскошной. Видимо, вся эта красота должна была располагать к приятному общению, но гостиная чем-то напомнила Рону особняк Малфоев, и ему сразу стало неуютно. Он вспомнил бежевые шторки в цветочек, висящие на окнах в их с Гермионой кухне, и старую маггловскую лампу для спальни, купленную за три фунта на какой-то распродаже. Нет, он не испытывал зависти и не питал иллюзий, понимая, что такой особняк трудно купить, очень дорого содержать и что на это уж точно не хватило бы зарплаты министерского чиновника. Отметив про себя, что нужно будет поделикатней затронуть этот вопрос в беседе с Джулией, Рон вспомнил об обещанном гонораре и приободрился: мягкое кресло, в котором он сидел, стоящий рядом кожаный диван и лепнина вокруг камина укрепили его веру в то, что у миссис Блюбери имеется в наличии та немалая сумма, которую она собиралась заплатить за расследование смерти своего мужа.

* * *

Джулия Блюбери вовсе не показалась ему истеричной особой, какую он представлял себе по рассказу Гарри. Наоборот, говорила она спокойно и уверенно, и за время беседы лишь пару раз вытерла глаза платком — когда провела Рона в кабинет покойного мужа и показала стол, на котором когда-то видела его министерские бумаги с пометками про гоблинов.

— Мы с Ирвином разбирали записи Джастина, и я нашла среди них вот это, — она протянула Рону пергамент, исписанный зелёными чернилами. — Ирвин считает, что это какая-то чушь, но я на всякий случай сохранила. Дело в том, что муж заказал эти зелёные чернила всего за неделю до смерти. Вдруг здесь что-то важное?

Рон с интересом посмотрел на листок, испещрённый совершенно не понятными значками: может, здесь и записано что-то важное, но было бы неплохо понять, что именно… Гермиона наверняка обрадуется, подумал Рон — она любит такие загадки.

— Миссис Блюбери, а вы случайно не знаете, какие заклинания ваш муж использовал для шифровки бумаг?

— К сожалению, нет, — ответила Джулия, и её глаза нервно забегали. — Мистер Уизли, вы тоже не верите в то, что Джастина убили? — спросила она. Рон пожал плечами. — Джастин никогда не жаловался на проблемы с сердцем, хоть Ирвин и говорит, что это у них семейное… Да, мой муж всегда переживал из-за работы, но за день до смерти он был в хорошем настроении и почему-то сказал мне: «Это будет бомба, хоть я и не хочу, чтобы она взорвалась».

Джулия имела довольно необычную привычку переходить на шёпот, сообщая что-либо важное. Вот и сейчас Рон едва расслышал её последние слова.

— Как вы думаете, что он имел в виду? — вполголоса спросил Рон.

— Не знаю, — ответила Джулия. — Я много думала о событиях последнего месяца, прокручивала в голове всё, что делал Джастин, и вспомнила ещё кое-что необычное, — она снова перешла на шёпот: — Примерно три недели назад он сказал мне, чтобы я забрала из банка все свои драгоценности и сбережения и поместила их в наш семейный сейф.

— Очень интересно, — ответил Рон, — а зачем, не сказал? Может, он собирался приобрести что-нибудь крупное?

Джулия покачала головой.

— Вряд ли. Джастин всегда тщательно продумывал крупные покупки, заранее советовался со мной, со специалистами и со своим лондонским адвокатом — мистером Клиффом.

— Возможно, он хотел иметь под рукой большую сумму денег на случай непредвиденных расходов? Скажите, вашему мужу случайно не угрожали?

— Не знаю, — Джулия жалобно подняла брови и с надеждой посмотрела на Рона. — Надеюсь, вы сможете во всём разобраться! Если кому и поручать это дело, то только Гарри Поттеру и его ассистентам.

— Вообще-то мы компаньоны, — хмуро отметил Рон.

— Простите, — Джулия была очаровательна в своём искреннем смущении. — Так вы возьметесь за это дело?

— Пока не ясно, было ли вообще преступление, но если вы настаиваете, то возьмёмся, — он засунул руки в карманы и, стараясь звучать небрежно, добавил: — Мне неловко говорить о сумме вознаграждения…

— Пять тысяч, если вы найдёте виновных — я готова заключить договор. Когда мне прийти к вам в офис?

— Завтра вечером, в пять вас устроит?

Джулия кивнула. Рон окинул быстрым взглядом книжные шкафы и снова подумал о Гермионе: в кабинете было столько книг, что она бы с удовольствием поселилась здесь на целый месяц. Они с Джулией присели за большой дубовый стол и продолжили разговор.

— Скажите, а кто живет в этом доме?

— Только я и четыре эльфа. Ирвин здесь гостит, но он скоро вернётся в свой дом в Корнуолле, — ответила Джулия и тихо вздохнула.

Да, нелегко ей придётся в этом шикарном особняке одной, в компании четырёх эльфов… Рон с сочувствием глянул на Джулию и подумал о том, что ни за какие золочёные люстры и бархатные портьеры на свете не захотел бы оказаться на её месте.

— Извините, миссис Блюбери, что задаю такие вопросы, но… деньги и наследство — довольно распространенный мотив для убийства.

— Я понимаю, — сказала Джулия, — спрашивайте.

— На какие средства вы собираетесь содержать этот дом?

— Сейчас его называют домом Блюбери, но на самом деле это поместье моих родителей, я здесь родилась. Видите ли, мистер Уизли, наш род Остинов очень старый и довольно состоятельный, я была единственным ребёнком в семье, и родители оставили мне неплохое наследство. К сожалению, они, как и родители Джастина, погибли в первую войну, когда на Северную Пустошь налетели пожиратели смерти… Вы, вероятно, знаете из истории, что наше поселение очень сильно тогда пострадало, потому что здесь был Центр Молодёжного Сопротивления, практически полностью уничтоженный Волдемортом.

Рон сосредоточенно нахмурился, но не смог ничего припомнить об этих исторических событиях.

— Кстати, — продолжила Джулия, — мы с Джастином познакомились в Лондоне на празднике в честь памяти павших в первую магическую войну. Его родители погибли в Корнуолле, но в тот же год, что и мои, и тоже от рук пожирателей. Так что, можно сказать, нас соединило одно несчастье.

— Неужели и такие праздники есть? — удивлённо спросил Рон. Никто из их знаменитой троицы (в особенности Гарри) не любил, когда в министерстве устраивали чествование героев войны, с балами, журналистами, пафосными речами…

— После гибели родителей я осталась сиротой, и этот дом долго пустовал. Меня вырастила тётя из Йорка. Так что… я очень хорошо понимаю Гарри Поттера. У меня, как и у него, было непростое детство.

— Вам тоже приходилось ночевать в чулане под лестницей? — спросил Рон.

— Нет, — Джулия смущенно покраснела.

— Тогда вряд ли вы его поймете…

— Неужели это правда? — воскликнула она. — Я думала, это часть легенды, как и многое другое, о чём писали после войны в газетах.

— Например?

— Например, что Гарри под оборотным зельем забрался в хранилища Гринготтса и улетел оттуда на драконе… Что в его теле с детства находилась часть души Волдеморта... Что Гарри умер и воскрес, что он сумел обмануть саму смерть, отыскав её дары...

Рон помрачнел и тихо сказал:

— Миссис Блюбери, давайте лучше вернёмся к вашему дому.

— Да, конечно… Мы с Джастином переехали сюда три года назад, сразу после свадьбы. А небольшой дом Блюбери в Корнуолле остался в распоряжении Ирвина. Там сейчас идёт реконструкция, поэтому он пока гостит у нас.

— Значит, я так понимаю, муж оставил вам совсем небольшое наследство?

Она кивнула.

— Семья Блюбери никогда не была богатой. Моих средств хватало на дом, а доходов Джастина — на наши семейные нужды. Прежде чем стать министром финансов он работал клерком в экономическом отделе, и зарплата у него была небольшая.

Из рассказа Джулии Рон понял одну важную вещь: семья Блюбери была намного беднее семьи Остинов, так что это был неравный брак, причём такой, в котором женщина намного состоятельней мужчины. Рон не знал, могло ли это быть как-то связано со смертью Джастина, но решил взять этот факт себе на заметку и спросил:

— Скажите, а какие отношения были у вашего мужа с его братом?

Джулия наморщила лоб и задумалась, словно никогда раньше не задавалась этим вопросом.

— После смерти родителей Джастин постоянно опекал Ирвина — может, даже излишне. Он чувствовал себя в ответе за младшего брата, со временем помог ему устроиться в министерство. Но… при внешнем сходстве они были очень разными: Джастин волевой, уверенный, решительный, а Ирвин… У него на глазах погибли родители, а это всегда отражается на детской психике, — Джулия снова перешла на шёпот. — Ирвин всегда был нерешительным и слабохарактерным. Он часто приходил к брату за советом. Смерть Джастина, — Джулия запнулась и часто-часто заморгала, — была для него таким же ударом, как и для меня…

— А теперь, миссис Блюбери, — сказал Рон, лихорадочно думая, как побыстрей сменить тему, — расскажите, пожалуйста, что делал ваш муж в своё последнее утро.

Джулия всхлипнула, поднесла к глазам платок, и Рон молча чертыхнулся, проклиная свою врождённую деликатность. «Последнее утро» прозвучало уж слишком драматично, однако Джулия быстро взяла себя в руки.

— Рассказывать, собственно, нечего... Джастин проснулся, как всегда, в семь, мы вместе позавтракали, обсудили утренние газеты — мы всегда читали и обсуждали последние новости за завтраком… Потом пошёл в кабинет, взял свои бумаги, и они с Ирвином отправились через камин в Министерство. Всё, как всегда.

— И вы не заметили ничего необычного? — спросил Рон.

Она пожала плечами.

— Скажите, а ваш муж никогда не рассказывал об угрозах со стороны коллег или бывших коллег, которых он… разоблачил? Кажется, его побаивались на работе.

Джулия нахмурилась.

— Я уже говорила Гарри, и повторю вам: мой муж был честный человек, и не его вина, что некоторые волшебники в министерстве злоупотребляли властью… В газетах по этому поводу было много вранья и ненужной шумихи. Лично я считаю, что Джастин был прав в том, что не закрывал глаза на преступления — ведь любое нарушение закона это преступление, не так ли?

Рон неуверенно кивнул, и Джулия продолжила.

— Посудите сами: один его коллега, отвечавший за подбор кадров, принимал на работу только тех девушек, которые соглашались оказать ему… услуги определённого рода! — Джулия покраснела то ли от неловкости, то ли от негодования. — Кто-то должен был это пресечь? Я знаю, что у Джастина были недоброжелатели и, возможно, даже враги, но… я ничего не слышала об угрозах.

— Спасибо вам за откровенность, миссис Блюбери, — глядя на то, как Джулия нервно заламывает пальцы, Рон решил прекратить её мучения. — У меня больше нет вопросов. Приходите завтра к нам в офис, и мы заключим договор.

— Хорошо, — она с облегчением вздохнула и протянула ему руку. — Спасибо вам. И зовите меня Джулия.

— Тогда я — Рон, — он пожал протянутую руку, и они вернулись в гостиную.

* * *

Джулия быстро попрощалась и поднялась наверх, а Ирвин вызвался проводить Рона до зоны аппарации, которая находилась в дальнем конце сада в специальной беседке, отведённой для трансгрессии.

— В Северной Пустоши так повелось ещё с первой войны: аппарировать в дом и из дома нельзя. Здесь не любят незваных гостей, — пояснил Ирвин, когда они с Роном пошли по длинной, расчищенной от снега садовой дорожке. — Согласитесь, в мирное время это весьма неудобно. Вот в моём доме в Корнуолле нельзя аппарировать только в спальню и ванную комнату — но это и логично, не правда ли?

— А давно в вашем доме идёт реконструкция? — спросил Рон.

— Второй месяц. Но она закончится на следующей неделе, и я больше не буду стеснять Джулию своим присутствием.

— Честно говоря, я полагал, что вы могли бы, наоборот, поддержать её своим присутствием, — заметил Рон.

— Мистер Уизли, — Ирвин резко остановился возле тисовой изгороди, и Рон чуть не налетел на него, — вы всерьёз считаете, что моего брата убили?

— Не знаю. Но собираюсь это выяснить.

— И всё потому, что Джулия вбила это себе в голову?

— Вы считаете, это невозможно?

Ирвин скептически скривился.

— Дело в том, что у Джастина действительно с детства было слабое сердце, но он не говорил об этом жене.

— Почему? — удивился Рон.

— Думаю, не хотел её волновать.

— Странно… Очень странно не сообщить близкому человеку о серьёзной болезни — вы не находите? Ведь в случае приступа Джулия могла оказаться рядом и помочь ему.

— Сразу видно, что вы не были знакомы с Джастином! — Ирвин продолжил путь к беседке, и Рон пошёл за ним следом. — Мой брат не любил признаваться в своих слабостях. Кроме того, после смерти Джастина колдомедики Мунго проверили, не применялись ли к нему запрещённые заклятия, и ничего не нашли.

Рон усмехнулся.

— Они проверили все известные заклятия. А ведь есть ещё старые, забытые, уникальные… Некоторые заклятия вообще открываются случайно! Например, я знаю одну ведьму, которая изобрела летучемышиный сглаз — слыхали о таком?

— Нет, — признался Ирвин, — честно говоря, я не силён в опасных заклятиях.

Они дошли до высоких кованых ворот, и Рон спросил:

— Мистер Блюбери, а давно вы работаете в министерстве?

— Второй год. Я младший клерк в отделе магического транспорта. Так что, если вам нужно будет организовать портключ или вне очереди присоединить камин к сети…

— Спасибо, я буду иметь вас в виду, — перебил его Рон, чтобы задать очередной вопрос: — Скажите, а почему ваш брат не помог вам… как бы это выразиться… найти должность поинтересней?

Ирвин ответил с оттенком горечи в голосе:

— Джастин, знаете ли, был не из тех, кто станет продвигать родственника по службе только потому, что он его родственник.

Рон ценил откровенность и подумал, что такое признание делать всегда нелегко — фактически Ирвин признался, что не был способен на более ответственную работу. Зайдя в беседку для трансгрессии, Рон задал последний вопрос:

— Скажите, а какое имущество осталось после смерти Джастина?

— Я не понимаю, к чему вы спрашиваете? — прежде чем ответить, Ирвин насупился, потом криво усмехнулся: — Ну, хорошо… Здесь нет никакой тайны. Все его накопления и сбережения остаются жене, а от прав на дом в Корнуолле, в котором живу я, он давно отказался. Неужели Джулия считает, что я претендую на наследство? — он в замешательстве поправил свои длинные вьющиеся волосы, которые делали его немного похожим на лохматого пуделя.

Рону вовсе не хотелось сеять раздор в семье, которой и так пришлось несладко, поэтому он убедительно сказал:

— Нет-нет, она так не считает. Просто мне нужно было выяснить — это формальный вопрос. Спасибо, что проводили, мистер Блюбери.

Рон аппарировал. Ирвин задумчиво посмотрел на пустую беседку, и на его лице отразилась целая буря эмоций: досада, возмущение, чувство вины и боль потери. Он глянул вдаль, на чистые заснеженные холмы Йоркшира, и подумал о том, что отдал бы все поместья на свете за то, чтобы вернуться в прошлое и всё изменить. Но не на неделю назад и не на две, а… на год? Нет, лучше на три года назад. Хроноворот, подумал он, мне нужен хроноворот. Если бы я знал, чёрт возьми, где его достать — и если бы у меня хватило смелости и ума им воспользоваться! Ирвин скривился, прекрасно понимая, что никогда не рискнёт применить хроноворот, что всё это пустые сожаления. Он развернулся и, ссутулившись, медленно побрёл в сторону дома.

— Экспеллиармус!

— Ступефай!

Рон ловко увернулся от заклинания, перекатился на спине по утоптанному снегу и спрятался за кустом, понимая, что его убежище ненадёжно и в нём нельзя засиживаться. Нужно идти в атаку.

— Инкарцеро!

— Протего!

Бой затягивался. Рон прополз футов пять по снегу, а затем вскочил, отбежал за сарай и, выставив из-за угла палочку, стал посылать беспорядочные Силенцио. Видимо, одно из них всё же достигло цели, так как в их с Гермионой дворике, в котором шёл бой, воцарилась тишина.

Рон решил, что теперь без труда одолеет онемевшего противника, и стал осторожно выглядывать из-за угла, как вдруг у него над головой раздался грохот — кто-то бежал по крыше сарая. Рон увернулся от хищного прыжка в последнюю секунду, снова нырнул в сугроб и тихо выругался: за шиворот попала уйма снега… Но это не должно было отвлекать от главного. Чёрт возьми, враг не сдавался: Силенцио сделало его бессловесным, но от этого не менее опасным, ибо любой уважающий себя боец в той или иной степени владеет невербальной магией. Как только служивший укрытием сугроб стал таять с невероятной быстротой, Рон понял, что противник применил Бойлио, и насмешливо прокричал, на секунду высунувшись из перекосившегося сугроба:

— Ничего оригинальней не мог придумать? Глиссео!

Со стороны сарая донёсся глухой звук падения: устоять на идеально ровном льду, который появлялся после Глиссео, было очень сложно. Рон для верности пальнул Экспеллиармусом, но заклинание ударилось о мощный щит и отрикошетило в стену сарая. Ничего себе! Такое сильное невербальное Протего давалось очень немногим… Не дожидаясь, пока упавший на льду повернётся и запустит в него каким-нибудь Локомотором, Рон выскочил из подтаявшего сугроба, налетел на противника и попытался выхватить палочку из его руки. Не тут-то было! Получив кулаком под дых, Рон возмущённо воскликнул:

— Агуаменти!

Из кончика его палочки вырвалась струя воды и полилась прямо в лицо лежащему, но в ту же секунду заклятие онемения перестало действовать, и тот прокричал:

- Соллетико!

Всё тело Рона зачесалось так, будто его с ног до головы кусали рыжие муравьи. Он вскочил на ноги и стал приплясывать от невыносимой щекотки, пытаясь вспомнить контрзаклинание.

— Блин, блин, блин!!! Делетириус!

— Ужин готов! — донеслось со стороны дома.

— Экспеллиармус!

— Экспеллиармус!

Два выкрика прозвучали почти одновременно, две палочки взлетели в воздух, и каждому из противников удалось поймать палочку другого. Рон сделал это в небольшом прыжке, а вот Гарри снова поскользнулся и, шлёпнувшись на пятую точку, поймал палочку Рона уже лёжа на льду.

— У меня нет слов, — раздался рассерженный голос Гермионы, которая вышла из дома в сад, чтобы отыскать «своих голодных сыщиков», и стала свидетельницей последних мгновений боя. — Хорошо, что детей нет дома!

Вернув Гарри его палочку и подхватив свою, Рон помог другу встать, а потом повернулся к Гермионе и улыбнулся во весь рот.

— Наоборот, где ещё они бы увидели такое сражение? — подойдя к жене, он чмокнул её в щёку и сказал, обращаясь к Гарри: — Твоё Соллетико — просто свинство!

Рон обнял Гермиону за талию и потянул в сторону дома. Она выскочила из кухни в тапочках и накинутой на плечи мантии, и он чувствовал, как на морозе от её тела шло тепло. Поттер двинулся за ними следом, потирая ушибленный зад.

- Соллетико — самое то! Всё честно. Заклинание незапрещённое? Нет. А из строя выводит. В бою все средства хороши, — пробубнил он и тихо ругнулся. — Кажется, я ногу подвернул, когда с крыши прыгал.

— Откуда ты прыгал? — Гермиона остановилась, гневно взглянула на Рона и повернулась к Гарри. — Нет на тебя Джинни! Это не тренировки, а какое-то членовредительство! — воскликнула она, настойчиво отпихивая от себя руки Рона. — Рон, ты же мокрый весь! Холодно!

Ввалившись в дом, сыщики переоделись, разожгли камин и, усевшись на ковре возле огня, стали с большой скоростью поглощать мясное рагу, приготовленное Гермионой. Она продолжала ворчать, сидя на диване, поедая свою порцию и слушая перепалку Гарри и Рона. Судя по их взаимным подколкам, в этот раз вышла боевая ничья, потому что они оба лишили друг друга палочек, но Рон доказывал, что очко нужно присудить ему, потому что Гарри поймал палочку в лежачем положении, а он «в красивом полёте». Гарри никак не соглашался, и в итоге они сошлись на том, что счёт останется прежним: тридцать шесть — тридцать четыре в пользу Рона.

— Мерлин, вы сколько лет назад начали счёт вести? — со смехом спросила Гермиона, от удивления забыв о своём ворчании.

— Года три назад, — сказал Гарри, глядя на то, как её брови ползут вверх. — Да-да, настоящие бойцы всегда должны быть в форме. Кстати, шикарное рагу, Гермиона, — добавил он и улыбнулся. — Добавка есть?

Этот вопрос окончательно растопил её сердце, и она уже совсем не ругалась, подлечивая ногу Гарри и высушивая гору мокрой одежды. Как в старые времена, подумала Гермиона. Чуть позже, готовя «своим мальчишкам» какао в кухне, она прислушивалась к их громкому обсуждению дела Блюбери. Не в её правилах было лезть, куда не просят — но Рон и Гарри как раз всё время просили… Они так часто вовлекали её в решение головоломок, что Гермиона, услышав обрывки разговора о погибшем министре финансов, стала невольно прокручивать в голове детали этого дела, мысленно задавая себе вопросы и тут же пытаясь найти ответы. Ей не терпелось поделиться возникшими идеями с Гарри и Роном, но она лишь гремела кастрюльками и терпеливо ждала, пока суперсыщики сами не захотят узнать её мнение.

— Гермиона, ты же любишь расшифровывать всякие загадочные послания? — в конце концов крикнул Рон из гостиной, и она, надев дежурную улыбку из серии «я-так-и-знала», вышла из кухни с тремя дымящимися чашками. Они уселись на ковре возле невысокого журнального столика, Рон и Гарри, попивая какао, тут же посвятили её во все детали дела, а потом все трое склонились над небольшим пергаментом Джастина Блюбери, исписанным зелёными чернилами.

— Джулия уверена, что её муж писал это незадолго до смерти, — сказал Рон, — только что здесь за шифр, понятия не имею! Я уже всё испробовал. Похоже, у Блюбери был свой личный код для шифровки бумаг. Так что эти каракули, наверное, так и останутся для нас каракулями.

Гермиона ничего не ответила, продолжая сосредоточенно изучать листок, А Гарри спросил:

— Децифраре пробовал?

— Естественно! И Апарекиум, и Ривелио, и… тебе всё перечислять?

— В конце концов, Блюбери не был шпионом, — сказала Гермиона. — Это должно быть что-то простое.

— Шпион он был или не шпион, а свой личный код вполне мог иметь — чтобы сослуживцы не прочли его бумаги, — сказал Гарри.

— И вообще, сдалась нам эта бумажка! — Рон первый стал терять терпение, потому что уже много часов провозился с этими письменами. — Кто сказал, что она относится к делу? Может, Блюбери зашифровал здесь доходы и расходы своей бабушки? Или фамилии любовниц…

— Рон, не мешай думать, — с досадой сказала Гермиона, проводя пальцем по верхней строке текста.

— А списочек любовниц должен быть нехилым, — усмехнулся Гарри и тут же принял серьёзный вид под колючим взглядом карих глаз. — Ну, хорошо, хорошо, читай… Мы надеемся на тебя, Гермиона! Ты же всё равно не успокоишься, пока не выяснишь, что к чему?

— Хей, не эксплуатируй мою жену, — сказал Рон, пихая Гарри локтем в бок, — это моя привилегия.

— С каких это пор? — возмутился Поттер. — Если уж на то пошло, то мне она первому помогла написать сочинение по трансфигурации!

Рон презрительно фыркнул.

— А меня она задолго до этого научила правильно произносить «Вингардиум Леви-оса!»

Гермиона громко вздохнула, смерила их убийственным взглядом, и они оба умолкли, продолжая тихо посмеиваться.

— Будем считать, что я перевела это так: «Спасибо большое, Гермиона, за то, что ты пытаешься нам помочь», — она схватила пергамент с записями и направилась к полке со своими рабочими книгами. Вернувшись оттуда с небольшой брошюркой, она тут же уселась на диван и принялась за чтение, изредка поглядывая на листок Блюбери. Рон и Гарри остались сидеть на ковре у журнального столика, допивая какао.

— Честно говоря, после того, как я весь вывалялся в снегу, я надеялся выпить что-нибудь покрепче, — шепнул Гарри Рону.

— Ха-ха, могу попросить Гермиону, чтобы она заварила тебе какао покрепче, — ответил Рон, — но… пусть лучше читает.

Глядя на Гермиону, поглощённую чтением, сыщики решили не терять время и стали суммировать всю информацию по делу Блюбери. В их детективной терминологии это называлось «околомозговой штурм».

— Итак, Рон, что мы имеем? — весело спросил Гарри, усаживаясь по-турецки.

Рон тоже сидел на ковре, но ближе к ногам Гермионы. Откинувшись назад, он упёрся одной рукой в пол, а вторую положил на её голую стопу.

— Да, подытожим! — охотно отозвался Рон. — Итак, мы имеем дамочку, которая готова заплатить кучу денег за то, что мы докажем, что её мужа убили.

— Мы имеем дамочку? — рассмеялся Гарри.

Гермиона неодобрительно фыркнула, не отрываясь от чтения брошюры.

— Да, и вознаграждение обещано приличное! — продолжил Рон. — Если, конечно, не выяснится, что министр отбросил коньки из-за сердечного приступа.

— Что очень даже возможно. Кстати, Рон вчера я лично поговорил с колдомедиком, который осматривал Блюбери — он подтвердил, что не нашел ничего подозрительного. Так что… плакали наши денежки.

— А я уже планировал напиться, съездить на курорт и вложить тыщу-другую в «Пушки Педдл»...

Со стороны дивана раздалось раздражённое покашливание.

— Кажется, вы что-то собирались подытожить, — напомнила Гермиона, зыркнув на Рона. Он незаметно погладил пальцем её стопу, которая тут же выскользнула из-под его ладони и переместилась на диван. — Точно, спасибо, что напомнила! — воскликнул Рон. Наклонившись вперёд, он достал из-под столика шахматную доску, раскрыл её, вывалив перед Гарри все фигуры, и задумался. Поттер с интересом ждал, что будет дальше. Поставив в центр шахматного поля слона, Рон сказал: — Итак, мы имеем одного погибшего министра.

— Да, — подхватил Гарри, — один новоиспечённый министр, причём, финансов, был слишком честным и дотошным, — он отобрал из кучи фигур несколько пешек и поставил их вокруг слона, — и любил разоблачать своих коллег.

Рон по очереди опрокинул пешки.

— Любой из которых был бы не прочь ему отомстить.

— Причем один коллега нанимал на работу секретарш, а вместо проверки на компетентность проверял их на уступчивость, — добавил Гарри, выставляя на шахматную доску двух коней.

— Почему кони? — удивлённо спросил Рон.

— Это не кони, а весёлые кобылки, — ухмыльнулся Гарри.

— Как это гадко, — сказала Гермиона, но её комментарий остался без внимания.

— А ещё у нас есть вдова, которая получила в наследство от родителей большой дом, — Гарри отыскал в куче фигур ферзя и поставил его рядом со слоном.

— А ещё у погибшего чиновника есть брат, который гостит в этом доме — младший и весьма симпатичный, надо сказать, — Рон добавил к паре по центру пешку.

— Так, а почему пешка? — спросил Поттер. — Может, ладья? Брат всё-таки.

— Нет, брат работает мелким чиновником в отделе транспорта, в то время как погибший был крупной фигурой — и, заметим, не собирался помогать младшему в его карьере.

— Да, вдова и молодой шурин… Могла быть интрига — кто этих вдов разберёт, — сказал Гарри.

— Мерзость какая, — пробурчала Гермиона.

— Мерзость? Что ты там читаешь? — спросил Рон. — Про сексуальные извращения?

— Нет, это вы извращенцы, — ответила она, бросая взгляд исподлобья.

— Мы реалисты, — парировал Рон. — И вообще, не мешай нам вести следственную работу. Мы же не мешаем тебе читать.

Гермиона отложила в сторону брошюрку и вздохнула.

— Может быть, вы захотите подытожить более важные факты?

— Например? — спросил Гарри. Он был не прочь, чтобы Гермиона поучаствовала в их околомозговом штурме — его опыт показывал, что это всегда шло на пользу их с Роном «следственной работе».

— Во-первых, тот факт, что ваш слон собирался выступить на совещании с какими-то поправками к закону, причём секретными, которые должны были стать бомбой — так сказала миссис Блюбери, правильно, Рон? — Рон кивнул, Гермиона загнула один палец и продолжила: — Во-вторых, перед смертью он попросил жену забрать все драгоценности и сбережения из банка, — она загнула второй палец. — В-третьих, судя по его записям, он хотел «проверить гоблинов», — она загнула третий палец и усмехнулась. — Да, эта версия не такая весёлая, и в ней нет распутных кобылок и неверных жён, которые настолько тупы, что сами нанимают детективов, чтобы быть пойманными. Но зато здесь есть реальные мотивы.

— Поверь, нет более реального мотива к убийству, чем наследство или неверность. Но мы не будем забывать и про гоблинов, — сказал Гарри, выставляя на шахматную доску короля. — Пусть это будет сам Гринготт — ты довольна, Гермиона?

— Я вообще удивляюсь, как вы умудряетесь раскрывать дела — вам лишь дай повод повеселиться, — сказала она и вернулась к чтению.

— Солнышко, это называется стратегия, — пояснил Рон. — Смотри, фигуры — это подозреваемые. Будем проверять их по очереди и отбрасывать ненужных.

— С кого начнём? — Гарри почесал затылок, и они с Роном ненадолго умолкли.

Вдруг Гермиона ткнула пальцем в свою брошюрку, просияла и возбуждённо воскликнула:

— Дайте-ка мне чистый пергамент!

Рон выполнил её просьбу, и они с Гарри повернули головы и стали смотреть, как Гермиона сосредоточенно выводит заклинание за заклинанием, колдуя над пергаментом Блюбери и новым листом. Повторив несколько раз Джеминио, она нахмурилась, уткнулась носом в брошюрку и неуверенно сказала:

— Редупликаре!

Вдруг на пустом пергаменте стали проявляться значки — точь-в-точь такие же, как на исписанном, только не зелёные, а чёрные.

— Не похоже, чтобы это подействовало, — сказал Рон, внимательно наблюдавший за её действиями. — Всё те же каракули, только другого цвета.

— Апарекиум! — прошептала Гермиона и, пробежав глазами по проступившим строчкам, победоносно сказала: — Ну, что, шахматисты? Лично я думаю, что вам лучше начать… с короля.

Она положила оба листа на стол, и Рон с Гарри увидели, что пергамент Блюбери остался без изменений, а на копии вместо неясных значков теперь отчетливо виднелись цифры и слова.

— Но… как, Гермиона? Чёрт возьми, я же сто раз пробовал Апарекиум, — Рон с восхищением посмотрел на пергамент, а потом на жену.

— Если скопировать информацию на новый, не защищённый заклинанием лист, шифр перестаёт действовать. У Блюбери был защищён лист, а не само послание.

Гермиона опустилась с дивана на ковёр. Снова усевшись на полу, они положили расшифрованный пергамент на столик возле шахматной доски и склонились над колонками цифр и имён. Сверху длинного списка большими буквами было написано: «Гринготтс», затем следовали даты и цифры, а в самом низу, подчеркнутое двумя линиями, значилось имя: «Костолап».

— Похоже, Джастин действительно копал под гоблинов, — сказал Гарри после минутного молчания. — Не вижу в этом ничего хорошего, но… у меня есть идея.

На него тут же уставились две пары внимательных глаз.

— В Гринготтсе есть один гоблин, который мне немного задолжал, — сказал он. — Когда я работал в Аврорате, моё расследование спасло его от «фиолетовых колпаков». Короче, я доказал его невиновность.

— Не припомню ни одного гоблина, который бы испытывал чувство благодарности, хоть ты ему жизнь спаси, — скептически заметил Рон.

— Я спас ему больше, чем жизнь — я спас его репутацию, а для гоблинов это гораздо важнее.

— Как его зовут? — спросила Гермиона.

— Сток. Я думаю, стоит с ним поговорить. Завтра этим займусь, — сказал Гарри, поднимаясь с пола и разминая затёкшие ноги. Он посмотрел на часы, которые показывали пол-одиннадцатого. — С вами, конечно, весело, но мне домой пора. Я спать хочу.

Если бы Джинни не была в своей проклятой поездке, подумал он, то её голова бы уже выглядывала из камина. Гарри так и слышал её голос: «Гарри Поттер, рабочий день давно окончен…»

— Окей, увидимся завтра в офисе, — сказал Рон. — А мы с Гермионой ещё немного подумаем над датами и цифрами — правда, солнышко?

— Естественно. Пока, Гарри, не скучай, — сказала она, возвращаясь к пергаменту, — да, и захвати с собой печенье с буфета.

Вспомнив о том, что дома, по-прежнему, шаром покати, а купить продукты совершенно нет времени, Гарри сказал «спасибо, Гермиона», охотно взял с буфетной полки вазочку с овсяным печеньем и аппарировал.

Рон тут же, без лишних разговоров, схватил Гермиону в охапку и повалил на диван.

— Я соскучился, — прошептал он, забираясь обеими руками к ней под юбку.

— А как же даты и цифры? — спросила она, опешив от неожиданности.

— К чёртям…

Вдруг в комнате раздался хлопок аппарации, и они испуганно повернули головы в сторону незваного гостя — но это был всего лишь Гарри, вернувшийся за забытой сумкой.

— О, Мерлин, — сказал он, с ложным стыдом прикрывая глаза рукой, — не перетрудитесь над цифрами. И особенно над датами! — и трансгрессировал, не дожидаясь ответа.

— Хм… Как-то неловко получилось, — сказала Гермиона, обвивая ногами талию Рона.

— Было бы неловко, если бы он вернулся на минуту позже, — ответил Рон.

— А что будет через минуту?

— Скоро узнаешь.

Она запустила пальцы в его шевелюру, внимательно посмотрела ему в глаза и уважительно спросила:

— Рон, скажи, неужели ты выиграл у Гарри целых тридцать шесть поединков?

Рон напустил на себя довольный вид.

— Ты такая умная ведьма, Гермиона — ты обхитрила самого министра финансов! Я тобой горжусь. Поэтому дурить тебя — сплошное удовольствие. Мы, конечно, сразились с Гарри пару раз… — получив лёгкий подзатыльник, Рон усмехнулся и начал стаскивать с Гермионы всё, что ему мешало там, под юбкой, приговаривая: — Ты невозможная лапочка… Доверчивая такая… — он получил два сердитых удара пятками в ягодицы и рассмеялся ещё сильней: — Не понял, ты меня так осуждаешь или подгоняешь?

— Заткнись, Рон…

— Мерлин, мне в этом доме слова не дают сказать, — на этом он умолк, занимая рот более важным делом, чем болтовня.

Миссис Дороти Трустоун, пожилая хозяйка дома под названием «Сапожок», обычно гуляла по утрам, когда улицы Северной Пустоши были действительно пустынны — потому что не любила людей. Впрочем, люди отвечали ей взаимностью.

Одним морозным декабрьским утром миссис Трустоун проснулась ещё до рассвета и решила сама, не доверяя эльфам, замесить свой любимый рождественский пудинг, для которого было необходимо приобрести имбирь, корицу, изюм и чернослив. А поскольку Пирс и Шейла мало смыслили в выборе приправ и сухофруктов, она отправилась в магазин, впервые за долгое время покинув «Сапожок».

Старушка вышла за калитку и медленно побрела по свежевыпавшему снегу, оставляя за собой частые тёмные следы. Она наслаждалась открывшейся взору белизной; её стоптанные калоши тихо чавкали под нетвёрдыми ногами. Бе-лый, бе-лый, бе-лый… Миссис Трустоун отдыхала телом и душой, глядя на невинное, чистое полотно дороги. Снег хлопьями ложился на её старую, поношенную шляпу и длинную чёрную мантию, делая старуху немного похожей на намокшую ворону.

Обогнув соседские дома, миссис Трустоун протопала мимо поместья Остинов-Блюбери, мимо небольшого здания больницы и направилась к центру магической деревушки, где располагались продуктовые лавочки и её любимый книжный магазин. Невысокий маг средних лет, облачённый в серую мантию с капюшоном, бодро вышагивал навстречу миссис Трустоун по дорожке, которую хозяева магазинов расчистили сразу после открытия. Старуха замедлила шаг и брезгливо прищурилась: густое, мерзкое шафрановое пятно расползлось по животу мага, опускаясь к ногам нечёткими полосами. Шафран… Прелюбодеяние и похоть. Старуха ненавидела этот красно-коричнево-жёлтый оттенок, ещё с детства вызывавший самые неприятные ассоциации. Шагавший ей навстречу мистер Персиваль уже не первый год изменял жене, милой продавщице из фруктовой лавки. С кем — миссис Трустоун не знала, да и знать не хотела.

— Доброе утро, миссис Трустоун, — холодно сказал Персиваль.

Старуха кивнула в ответ и проводила мага презрительным взглядом, вблизи невольно подмечая тусклый серо-синий, которым отливал его подбородок. Цвет мутной реки означал предательство… Неудивительно, подумала она, предательство — подходящая компания для похоти и прелюбодеяния.

Миссис Трустоун побрела дальше, с облегчением переставляя ноги по расчищенной, ровной дорожке. Всё-таки семьдесят лет не лучший возраст для того, чтобы передвигаться по сугробам! Надеясь, что с утра в магазинах будет мало покупателей, она прошла мимо лавки с мантиями, в которой торговала юная мисс Прунс, чей прекрасный лазурный ореол в последнее время приобрёл фиалковый оттенок. Фиалки — милые цветы, и они ни в чем не виноваты! Миссис Трустоун с удовольствием выращивала их в горшках на подоконнике и всегда недоумевала, почему именно этот цвет палитры предупреждал о коварстве.

Дойдя до книжного магазина мистера Честнера, старуха подумала, не заглянуть ли к нему на пару минут. Этот господин был одним из немногих, чья палитра не вызывала у неё неприязни: светло-жёлтая, почти канареечная голова (ясный ум) и небесно-голубая грудная клетка (добрая душа) лишь немного омрачались блёклым терракотом. Чего греха таить, Уильям Честнер любил поесть, но миссис Трустоун давным-давно перестала считать обжорство пороком. Честнер был немолодым и одиноким, а у этой категории магов палитра почему-то всегда была приятней, чем у женатых. Заметив, что в нужной ей продуктовой лавке ещё не подняли роллеты, она всё-таки свернула в книжный.

Там привычно пахло пылью, кожаными переплётами и кофе. Хозяин выглянул на звук дверного колокольчика и приветливо поздоровался: в последние месяцы дела в книжном магазине шли неважно, и Честнер втайне надеялся, что миссис Трустоун зашла не просто поговорить, но и оставить в его корзине для выручки пару-другую галлеонов. В Северной Пустоши все знали, что нелюдимая старуха имеет средства. Ходили слухи, что она живет одна, потому что разругалась с единственной внучкой и дальней роднёй из-за своего дара ясновидения, но Честнер не верил в эту чушь. В беседе миссис Трустоун была неподражаема, а он, после среднепрожаренного бифштекса, больше всего любил общение с умным и проницательным собеседником.

— Доброе утро, — сказала миссис Трустоун, по привычке оценивая палитру собеседника и улавливая в ней новые оттенки, как ищейка, которая не может не уловить запах добычи. Мох? Горло Честнера прямо под кадыком приобрело тусклый серо-зелёный оттенок, в который душу окрашивала скупость.

Однако не успела она поразмыслить о том, что вызвало приступ алчности у столь приятного ей господина, как из-за стеллажа с книгами ей навстречу вышел ещё один утренний покупатель: высокий, элегантно одетый мужчина средних лет, лица которого она не разглядела, потому что багрово-красный, мерцающий свет, располосовавший грудь незнакомца, ослепил, обжёг ей глаза, заставил отшатнуться и зажмуриться... Миссис Трустоун никогда раньше не видела такого оттенка, а в её возрасте встретить новый, незнакомый цвет палитры было всё равно что обнаружить на своей собственной, до боли знакомой ладони шестой палец. То же самое, что учёному, потратившему жизнь на изучение одного единственного цветка, вдруг отыскать у него новое соцветие, или поэту, написавшему стихотворение, увидеть в нём незнакомое слово, которое, тем не менее, вписывается в общий ритм и рифмуется с остальными. Нет, Дороти определённо не встречала раньше такого странного багрового оттенка, но по мерцанию поняла, что он означает: стоящий перед ней человек недавно совершил убийство.

Она, к сожалению, была знакома не понаслышке с палитрой хладнокровного убийцы: левая половина его тела окрашивалась в алый, мерцающий цвет, который почти не тускнел даже после глубокого раскаяния. Миссис Трустоун считала, это оттого, что столь тяжёлое преступление полосует душу, разделяя жизнь преступника на «до» и «после». Если же кому-то пришлось убивать, защищая себя или своих близких, в алый окрашивалась только грудная клетка в районе сердца. Миссис Трустоун видела много таких душ после войны… Их ореол тоже никогда не становился прежним, но со временем в палитре таких людей оставалась лишь еле заметная красная полоска.

По интенсивности и насыщенности цвета Дороти умела отличать убийство из ревности от убийства из мести, случайное от преднамеренного, давнее от недавно совершённого, но багровый свет, исходящий из груди стоящего перед ней мужчины поверг её в недоумение. Отступив назад, к высокому книжному стеллажу, она прищурилась и, не сдержав эмоций, прошептала:

— Убийца…

Незнакомец замер на месте, с изумлением уставился на странную старуху, а потом, выронив из рук выбранную книгу, выскочил из магазина, едва не снеся головой дверной колокольчик. Дороти вздохнула с облегчением: ей было до боли неприятно видеть яркие, мерцающие оттенки палитры.

— Что вы ему сказали, миссис Трустоун? — недовольно проворчал мистер Честнер, увидев, как сбежал потенциальный покупатель. — Вы мне так последних клиентов распугаете…

— Простите, — виновато пробормотала старуха. Она с трудом наклонилась, протянула дрожащую руку и подняла книгу, брошенную незнакомым магом. На старой, потёртой обложке было написано: «Отсроченные зелья». — Какой интересный выбор, — сказала миссис Трустоун, постепенно приходя в себя. — Не расстраивайтесь, мистер Честнер — я, пожалуй, сама куплю эту книгу. Сколько она стоит?

— Девятнадцать сиклей — это, знаете ли, довольно редкая книга, — ответил Честнер, с удовольствием глядя на то, как мисс Трустоун опускает деньги в плетёную корзинку.

— Сдачи не нужно, — она в задумчивости посмотрела на дверь магазина. — А что это был за господин? Я его раньше не видела.

— Да я и разглядеть его толком не успел! Когда звякнул дверной колокольчик, я был занят в отделе исторической книги — у меня там вдруг завелись книгошмыги, а они, знаете ли, грызут переплёты и плодятся, как муховёртки! Уж если поселятся, то надолго. Столько книг могут перепортить, и не выкуришь их ничем, — возбужденно сказал мистер Честнер. У миссис Трустоун была большая библиотека, и Честнер полагал, что его информация может оказаться полезной. — Впрочем, я знаю одно надёжное средство от книгошмыгов — хотите расскажу, миссис Трустоун? Вы удивитесь! Банальный Люмос! Да-да, обычного света они не боятся, но Люмос, выпущенный из палочки, для них страшней огня. Так что если в вашей библиотеке когда-нибудь заведутся книгошмыги, вспомните мои слова!

— Спасибо за совет, — ответила старуха, криво морщась, точно съела что-то горькое. Ей снова вспомнился багрово-красный цвет, исходящий от убежавшего мага. Проклятая палитра… Как теперь жить, зная, что по Северной Пустоши разгуливает убийца?

Честнер не удивился странной гримасе миссис Трустоун — из их долгих и увлекательных бесед он понял, что она проницательна, остра на язык, ужасно старомодна — и немножко не в себе. В ранние часы покупателей в магазине всегда было мало, а Честнер был не прочь развлечь себя разговором.

— Не желаете ли чаю? — спросил он, собираясь обсудить с миссис Трустоун свои мысли по поводу недавно прочитанной книги по психологии магглов.

— Нет, благодарю, я спешу. До свидания, мистер Честнер, — рассеянно ответила она, и Честнер разочарованно вздохнул.

Из книжного магазина миссис Трустоун отправилась в продуктовую лавку, где перекинулась парой слов с молодой продавщицей, купила сухофрукты, имбирь и корицу, а затем отправилась домой, недовольно качая головой. Дороти расстроилась оттого, что жемчужно-розовый оттенок, исходящий из груди продавщицы, в последнее время стал вытесняться, как плесенью, тёмно-коричневым — зависть поедала невинность и добродушие... Пробурчав что-то себе под нос, миссис Трустоун стала размышлять о том, как приятно брести по собственным следам и смотреть на любимый белый, который крайне редко высвечивается в обликах людей... Неприятная встреча с незнакомым магом не шла у неё из головы. Дома Дороти намеревалась первым делом просмотреть свою семейную книгу, в которой подробно описывались все оттенки палитры, чтобы выяснить, что может означать багровый мерцающий ореол в районе груди. Затем она собиралась замесить свой любимый пудинг и провести день за одним из маггловских романов, к которым её пристрастил покойный муж. «Как мне не хватает Джо», — подумала Дороти, вспоминая мужа и его ровный, спокойный светло-зелёный — сострадание и сентиментальность… Миссис Трустоун растрогалась от воспоминаний и за всю дорогу домой ни разу не обернулась, а потому не заметила, что за ней на небольшом расстоянии следует высокий человек в мантии. Осторожно пробираясь по сугробам, он явно проявлял повышенный интерес к одинокой прохожей.

Не дойдя ста ярдов до своего забора, старуха вдруг остановилась, как вкопанная. Прямо у калитки «Сапожка» стояла высокая тонкая фигурка в светлом маггловском пальто. Старческое зрение не позволило миссис Трустоун как следует разглядеть, кто это был, но она приподняла свою заснеженную шляпу и довольно улыбнулась: от стоящей у забора девушки исходило чистое, голубое сияние, смотреть на которое было одно удовольствие. Лазурь…Такой пронзительный небесный ей не попадался очень давно.

Увидев старуху, девушка вскинула руки и бросилась ей навстречу:

— Бабушка, дорогая, здравствуй!

Старуха уронила шляпу, схватилась за сердце и часто-часто заморгала.

— Элиза? Ты?

Девушка оказалась выше миссис Трустоун почти на целую голову, поэтому заключённая в объятия старушка уткнулась носом в мокрое от снега плечо.

— Бабулечка, я вернулась! Ты рада? — воскликнула девушка, и её зелёные глаза — точь-в-точь как у изумлённой Дороти — засияли радостью и теплом.

Миссис Трустоун отстранилась от объятий и прищурилась, разглядывая среди струящейся лазури тонкие лучи серого в левом предплечье девушки: туманный серый — обида и тоска… И проворчала, вытирая проступившие слёзы:

— Сначала нужно проверить ты ли это — может, это старая миссис Кукис под оборотным зельем?

На самом деле она ни за что бы не спутала палитру своей старой кузины с палитрой Элизы. Дороти нельзя было провести оборотным зельем, и поворчала она только для вида. Любимая внучка, единственная и последняя надежда на продолжение рода, растратчица их редкого дара уехала пять лет назад в Австралию за своим бестолковым женихом, который наверняка стал не менее бестолковым мужем. Старуха была уверена, что туманный серый в левом предплечье внучки появился у неё именно из-за него.

— Это самая настоящая я, — рассмеялась Элиза, беря миссис Трустоун под локоть. — Если ты меня не прогонишь и простишь за то, что я так давно не писала, я останусь в «Сапожке» на Рождество.

Они подобрали шляпу, закрыли за собой калитку, прошли мимо зелёных кустов туи, усыпанных снегом, и скрылись внутри дома, перебрасываясь на ходу короткими фразами. Громкий, оживлённый голос девушки можно было услышать даже сквозь закрытую дверь.

Высокий мужчина в мантии, издалека наблюдавший за сценой у калитки "Сапожка", неохотно развернулся и побрел прочь.

Лаванде Браун было всего двадцать три. Или уже двадцать три.

Многие волшебницы в этом возрасте перестают грезить о красавце-маге на золотой метле, но продолжают мечтать о романтических приключениях, счастливой семейной жизни, нагрянувшей славе или, на худой конец, о внезапно свалившемся наследстве троюродной бабушки. Лаванда была в каком-то смысле нетипичной молодой волшебницей и мечтала о двух совершенно разных, но важных для неё вещах: об успешной карьере и о справедливом возмездии. Они разделили жизнь Лаванды пополам: на явную и скрытую, на дневную и ночную, на размеренную — и полную приключений. Родители, коллеги и друзья Лаванды прекрасно знали, что она закончила колдомедицинский колледж и устроилась на работу в одну из больниц на севере Англии, чтобы со временем стать душевным хилером и открыть свою собственную практику. Что касается её второй мечты (о справедливом возмездии) — она уже несколько лет оставалась тайной, в которую были посвящены только трое: сама Лаванда и две её подруги по школе и колледжу, Сандра Фосетт и Патрисия Стимпсон.

После финальной битвы за Хогвартс юная мисс Браун, как и многие другие волшебники, надолго задержалась в больнице Святого Мунго, и для неё, как и для многих, короткая эйфория от победы быстро сменилась тревогами и разочарованиями. Она с ужасом узнавала имена погибших друзей, переживала за раненых и за тех, кто потерял в войне своих близких. Общая боль была настолько сильной, что на время заставила забыть Лаванду о её собственном здоровье. Правда оказалась неожиданно горькой.

— Если магической раны коснулись зубы оборотня, шрамы никогда полностью не затянутся, — сказал Лаванде лучший колдомедик Святого Мунго после месяца лечения. — Радуйтесь, мисс Браун, что это не случилось в полнолуние и вас не заразили ликантропией! Магия творит чудеса, но и она не всесильна.

Лаванда, как во сне, послушно выполняла советы врачей, лечивших её изуродованное тело, и радовалась: они победили, её родители живы, она сама практически здорова, и всё у неё впереди! Радовалась — и плакала по ночам в подушку оттого, что никогда уже не будет прежней. Да, ей, в отличие от многих, повезло выжить, но уродливые шрамы на левой груди и животе первое время так пугали Лаванду, что ей казалось, будто это вовсе не её тело: откуда эта кривая красная дорожка и рваные полосы, напоминающие колючки? Они не её, а чьи-то… Принимая душ или переодеваясь, Лаванда представляла, что случайно выпила оборотное зелье, скоро его действие закончится, и она вернётся в своё собственное, молодое, красивое тело. Или думала, что это сон, и она вот-вот проснётся — здоровой и прежней. Проснётся собой. Проходили дни, но шрамы не исчезали и не светлели. Это казалось ей нелепым и несправедливым — на глазах у Лаванды колдомедики возвращали раненым здоровые руки и ноги, восстанавливали потерянное зрение, залечивали самые страшные раны, но не могли помочь ей избавиться от нескольких уродливых полос, пересекающих тело. Родители доставали для неё самые редкие и дорогие мази, она смело принимала экспериментальные, ни на ком не проверенные зелья, но ничего не помогало. И всё же Лаванда верила, что со временем сможет исцелиться. Просто нужная ей мазь малоизвестна, твердила себе она, а зелье… пока не изобретено!

Лаванда много размышляла о том, чем заняться в мирной жизни. С тех пор как хрустальный шар, в который она заглянула перед финальной битвой, предсказал ей «героическую гибель в бою», Лаванда забросила прорицания, в больнице окончательно и бесповоротно решила посвятить себя колдомедицине и после выписки поступила в Высший Магический Колдомедицинский колледж в Рединге. За годы учебы в колледже, к сожалению, ни чудодейственная мазь, ни зелье так и не отыскались, но Лаванда ничуть не пожалела о выборе карьеры и со временем привыкла к своему новому телу. В конце концов, кто видит, что у неё там на груди или на животе? Под одеждой всё равно ничего не заметно, а интимные встречи… Во-первых, когда они ещё будут, а во-вторых, их можно проводить в темноте, рассудила она, и примирилась сама с собой.

В колледже Лаванду увлекло лечение душевных недугов, поэтому, сдав выпускные экзамены, она устроилась на работу ассистентом к знаменитому мистеру Штолле (лучшему душевному хилеру во всей магической Британии), который практиковал в магическом поселении под названием Северная Пустошь. Мистер Штолле, с виду строгий и суровый колдомедик, на деле оказался очень милым и покладистым стариком. Этот великолепный лекарь имел одну слабость, которая мешала ему выходить на работу по понедельникам: маггловский шотландский виски. После долгих лет употребления этого напитка антипохмельное зелье почти не помогало, и Лаванда без возражений подменяла своего наставника, когда этого требовало его недомогание. Своей надёжностью и добрым отношением к больным мисс Браун заслужила молчаливое одобрение мистера Штолле. Она старательно перенимала его опыт, надеясь в будущем открыть собственную практику — желательно в Рединге — уж очень ей приглянулся этот городок за студенческие годы. Когда её подружка по колледжу уехала работать во Францию и попросила присмотреть за своей квартиркой в маггловском квартале Рединга, Лаванда согласилась, не скрывая ликования. Она радовалась новой работе и независимости от родителей и в целом считала свою карьеру очень перспективной — в отличие от личной жизни.

И дело было вовсе не в шрамах.

Всё началось с Кевина — дементор его раздери… Если бы не он, возможно, всё у Лаванды сложилось бы по-другому, и она бы никогда не задумалась о справедливом возмездии.

Кевин Флинт, молодой художник из чистокровного шотландского семейства, писавший виды бухт и пляжей, стал по-настоящему её первым. Они познакомились на одном из речных пирсов Рединга в первый год её учёбы в колледже: очаровательный маг, рисующий реку, сразу привлёк внимание Лаванды. В его облике было что-то завораживающе-романтичное: он опускал свою кудрявую белокурую голову, поднимал красивую, перепачканную красками руку, и крупные мазки на холсте превращались в отражённое в серой речной воде небо. Лаванда смотрела, как он рисует, с сожалением думая о том, что в Хогвартсе неприлично мало внимания уделялось изучению искусств — не магических, а эстетических. Почему в программе школы чародейства не было ни пения, ни рисования, ни танцев, ни театрального искусства? Не трансфигурацией единой жив волшебник! Она поняла, почему её в своё время так привлекали Прорицания: там можно было в полной мере применять не логику, а фантазию и воображение. Их у Лаванды всегда было с лихвой.

— Когда я смогу написать ваш портрет? — вдруг спросил художник, оборачиваясь к Лаванде, которая сделала вид, что дышит свежим воздухом и любуется красотами старой верфи.

— Я не знаю, — робко ответила она. Парень был всего лишь незнакомым уличным художником, но его внимание всё равно польстило. — Разве вы не пейзажист?

— Я пишу и портреты. Не волнуйтесь, не в стиле «девушка-груша» или «лицо-фруктовый сад». Вы будете похожи на себя!

Лаванда пожала плечами, улыбнулась, и они разговорились.

После занятий в колледже она частенько отправлялась с Кевином на этюды, а в холодные дни приходила к нему в студию и подолгу смотрела, как он пишет. Точнее, приходила она с целой кипой учебников по колдомедицине, раскладывала их на коленях, а в перерывах между зубрёжкой названий костей и ингредиентов для зелий, поднимала голову и любовалась его работой.

Лаванда долго не соглашалась позировать для Кевина, потому что он настаивал на портрете в полный рост и в обнажённом виде. Потом призналась в том, что у неё есть шрамы, но это вовсе не оттолкнуло его, а, наоборот, заинтриговало. Когда же она, сгорая от стыда, всё-таки поддалась на уговоры, Кевин какое-то время разглядывал её тело с немым восторгом и в конце концов изрёк:

— Великолепно! — он внимательно рассмотрел её обезображенную кривым, рваным шрамом грудь и мечтательно добавил: — Я назову её «Раненая роза»…

— Я могу ненадолго осветлить шрамы, если буду неделю принимать имбирное зелье, — нерешительно сказала Лаванда.

— Ни в коем случае, — ответил Кевин, направляя на неё свет и выбирая правильный ракурс.

Ни он сам, ни его шотландские родственники с Гебридских островов не участвовали в войне с Волдемортом, и истории Лаванды, которые она рассказывала, пока писался портрет, заставили Кевина ещё больше восхититься своей новой знакомой. Картина была готова через месяц. На ней была изображена светловолосая обнаженная девушка со шрамами на груди и животе, спящая на чёрно-красном покрывале (которое символизировало войну и смерть, пояснил автор). В одной руке, закинутой за голову, она держала волшебную палочку, а в другой — белую розу с кривым стеблем и надорванными лепестками. Лаванда прониклась и идеей, и исполнением.

Их отношения были бурными, но недолгими: клятвы в вечной любви сошли на нет, когда оказалось, что у Кевина Флинта имеется шотландская невеста, давно намеченная родителями. Против воли отца он пойти не мог (или не хотел), зато рассказал Лаванде длинную и путаную историю о волшебных шотландских кланах и обязательном родстве семей с островов.

Для неё этот разрыв стал первым серьёзным ударом взрослой жизни. Чуть позже Кевин интеллигентно предложил ей семейную жизнь на троих, что вообще повергло Лаванду в глубокий шок.

— Так все живут, дорогая, — заметил он, пожимая плечами.

— Только не я, — уверенно ответила она и потребовала назад свой портрет. Шедевр «Раненая роза» в тот же день был испепелён заклинанием, но вместе с ним сгорела и часть души Лаванды, которую не смог бы восстановить ни один, даже самый лучший, душевный хилер.

После отъезда Кевина Лаванда с головой погрузилась в учёбу, люто возненавидев реку, пирсы, лодки и белые розы. По вечерам после занятий она лежала в своей комнатке в общежитии, которую делила с Сандрой и Патрисией, и подолгу смотрела в потолок, пытаясь отыскать на его белом полотне смысл жизни, и немного успокоилась, только когда прочла в «Северных Хрониках» о свадьбе Кевина Флинта и увидела фото его жены. Такую натуру ни один художник рисовать не станет, подумала Лаванда — впрочем, может, он извращенец, и ему нравится уродство во всех его проявлениях?

Её соседки по комнате в студенческом общежитии (знакомые ещё с Хогвартса) оказались настоящими подругами: в ответственный момент перед экзаменами, которые Лаванда с горя чуть не завалила, они устроили небольшую вечеринку, выпили сливочного пива и дружно сошлись на том, что все парни сволочи.

— Нет худа без добра — когда они нас бросают, мы переживаем и худеем! — сказала неуклюжая, полненькая Патрисия. Лаванда с сомнением посмотрела в зеркало на свои впалые щёки — ей показалось, с них даже ямочки сошли. — А вообще, этот придурок Кевин прав: все так живут.

Отец Патрисии, мистер Стимпсон, как раз в том году сообщил миссис Стимпсон о том, что нашёл себе другую, но не хочет разводиться, потому что среди волшебников это не принято. Делясь этой неловкой правдой, Патрисия презрительно фыркнула. Её личный опыт общения с противоположным полом сводился к насмешкам мальчиков в Хогвартсе (в особенности, близнецов Уизли, с которыми ей не повезло учиться на одном курсе), к безразличным взглядам парней в колледже и страданиям по одному молодому доктору, который Патрисию в упор не замечал.

— Они тупые, бесчувственные чурбаны, — сказала она, — и не стоят наших слёз.

Сандра Фосетт, бывшая когтевранка, полностью согласилась с подругой. Высокая, стройная, красивая и самоуверенная, Сандра заявила, что всей душой ненавидит мужчин и Лаванде советует делать то же самое.

— Основания? — спросила слегка захмелевшая от пива Лаванда.

— Два аборта, — ответила Сандра.

Основания показались Лаванде вескими, но она ещё какое-то время не теряла надежду найти исключение из правил и решила дать мужчинам ещё один шанс, прежде чем обрушить на них всю свою ненависть.

Однако попытка номер два, увы, тоже оказалась неудачной.

Джекилл, однокурсник Лаванды, специализировался на маггловских болезнях. Он хоть и не блистал умом, но был симпатичным и изобретательным и долго завоёвывал её внимание: дарил букеты горной лаванды, носил фиолетовые рубашки и даже перекрасил волосы в красный цвет, когда она в шутку сказала, что любит рыжих (так, без задней мысли, просто к слову пришлось). Лаванда оттаяла и отнеслась к Джекиллу со всей душой: подтянула его в учёбе, сдала за него экзамен по зельеварению, выпив оборотное зелье, а в конце семестра случайно вернулась раньше с лабораторной и застукала его с другой девушкой. Джекилл пытался просить прощения, но был без сожаления послан куда подальше. Впрочем, он страдал недолго: подружился с главной отличницей курса и, как пиявка, провисел на ней до окончания колледжа. Полное презрение Лаванды Джекилл заслужил, когда она случайно услышала, как его дружки за обедом в столовой обсуждают её шрамы.

Сандра и Патрисия выпили с ней огневиски и заявили, что вообще решили обходиться без мужчин. И многозначительно переглянулись.

— В каком смысле? — спросила покрасневшая Лаванда.

— А в таком. Мы решили создать клуб мести лживым и подлым мужчинам. Ты с нами?

Она удивлённо уставилась на подруг.

— А как мстить будем?

— Мы же колдомедики, — Сандра хитро изогнула бровь. — Начнём с зелья временной импотенции.

Лаванда сдалась не сразу и вступила в клуб «Справедливое возмездие» только спустя два месяца. Впрочем, про её третью попытку устроить личную жизнь и вспоминать не стоило — маггл, с которым она познакомилась на улице Рединга, спасаясь от ливня под козырьком кафе, вообще совершенно случайно на пятом свидании оказался женатым.

— Ну, жена моя пока беременная, — попытался оправдаться он. И стал первой жертвой зелья временной импотенции.

Как блестели его глаза, когда Лаванда согласилась на интимную встречу — и как сильно они округлились, когда интим не удался… Впрочем, Лаванда ушла со свидания с чувством выполненного долга и уверенностью, что в ближайшие полгода её друг не станет изменять своей супруге.

* * *

Сандра Фосетт была в их женском клубе заводилой: именно ей приходили в голову самые невероятные идеи о том, как проучить неверных, подлых, неблагодарных мужчин (а другие им почему-то не попадались). Доступ студенток колдомедицины к редким зельям открывал большое поле для творчества, к тому же все трое были неглупыми и прилежными ученицами.

— Учтите, если помешать против часовой стрелки, эффект будет обратным — вместо закрепления желудка, расстройство усилится! — предупреждал учитель зельеварения.

Они запоминали.

— Осторожно, не передержите это зелье, иначе оно будет вызывать приступы клаустрофобии!

Они передерживали.

— Если перегреете бодрящий корень, ваш пациент будет час бегать с выпученными глазами!

Они перегревали.

Начали юные мстительницы с того, что проучили своих бывших, подмешав им в напитки зелье временной импотенции. Потом долгое время забавлялись, помогая подругам наказывать неверных парней, причём без всяких зелий: например, распространяли слухи о том, что у их новых пассий маггловское заболевание под названием СПИД — колдомедикам было хорошо известно, что это такое… Через полгода борьбы на невидимом фронте Сандра прочла книгу про суфражисток и заявила, что клубу «Справедливое возмездие» пора переходить на новый, более глобальный уровень — наказывать мужчин, которые относятся к женщинам, как к вещам. Например, покупают их на одну ночь. В магическом мире проституция была запрещена законом, но после войны в волшебных поселениях появилось немало увеселительных пабов. Не будет спроса — не будет и предложения, считала Сандра; бедным во всех смыслах девушкам не придётся зарабатывать на жизнь, торгуя своим телом, если мужчины не будут считать их товаром. На общем собрании клуба девушки единогласно (за — трое, против — ноль, воздержавшихся — ноль) проголосовали за воплощение нового плана и даже приняли свой манифест:

«Мы, члены свободного магического сообщества, в котором права женщин и мужчин признаны равными, но на самом деле не являются таковыми, клянёмся бороться за восстановление социальной справедливости всеми доступными нам средствами. Мы поддерживаем сильных, независимых женщин и выступаем против неверных мужчин, скрывающих своё распутство и малодушие за идеями полигамности, взятыми у магглов. Все наши действия бескорыстны и направлены на сохранение духовных и семейных ценностей, а потому не могут считаться противозаконными».

— Ого, — уважительно сказала Лаванда, прочитав текст манифеста, составленного Сандрой.

— Всё верно, — согласилась Патрисия. — Только напомни, что такое полигамность?

— Отговорка для самцов, желающих иметь много самок, — уточнила Сандра.

— И что мы будем делать? — спросила Лаванда.

— Пойдём на баррикады!

— Куда? — удивилась Патрисия.

— В увеселительные пабы, куда же ещё.

В тот же день в дополнение к манифесту девушки составили подробный план действий, который был прост, красив и, естественно, опасен — но это-то и делало его таким привлекательным. Чтобы осуществить свой план, Лаванда, Патрисия и Сандра стали ходить в магические заведения, где поощрялись вольные развлечения. С помощью магии они слегка изменяли внешность, изображали из себя девушек лёгкого поведения и ждали. Добыча быстро попадалась в сети, а остальное было делом колдомедицинской техники — и всё благодаря тому, что ещё на первом курсе колледжа девушки изучили заклинание временного отупления: Оттузо Темпоранео. Отточенное до совершенства, оно действовало безотказно — накладывай и делай с жертвой, что хочешь! Это заклинание после войны входило в обязательный минимум целителя и применялось для пациентов, страдающих от психической боли — те становились спокойными, послушными, выполняли все требования врача, безропотно принимали лечение… Поднимались в комнату наверху, раздевались, отдавали «доброму доктору» свои вещи и палочки... Наутро просыпались с головной болью и полным отсутствием воспоминаний. Всё, что эти мужчины помнили — как согласились купить девушку на одну ночь. И пожинали плоды своей опрометчивости.

— Женщина — это не товар, — не уставала повторять Сандра на заседаниях их женского клуба, которые проходили каждый месяц в одном из кафе Рединга.

— Вместо того чтобы заботиться о своих жёнах и детях, мужчины ищут лёгких развлечений, — говорила Патрисия.

— Вместо того чтобы любить одну женщину всю жизнь, они с юных лет распутствуют, — вторила подругам Лаванда.

Это была шутка на грани преступления. Игра, затянувшаяся на три года. Игра, которая приносила всем троим много адреналина и морального удовлетворения.

Чего не скажешь об их жертвах.

Для «покупателей женских тел» исчезновение одежды было небольшим, но унизительным недоразумением, а потеря палочки — крупной неприятностью. Однако юные мстительницы, помучив жертву несколько дней, всегда возвращали им и то, и другое — не из сострадания, конечно, а чтобы не быть пойманными. Девушки были уверены, что никто из магов не станет распространяться о своём позоре — особенно, если утерянная палочка возвращена.

Сандра говорила:

— Мы не просто умные и осторожные — мы делаем правое дело, причём совершенно бескорыстно! Поэтому нас никто никогда не вычислит.

Так уж вышло, что определять хозяина палочки входило в обязанности Лаванды. Ещё в Мунго она познакомилась с одним раненым аврором, который долгое время был прикован к постели и от скуки обучил навещавшую его Лаванду разным авторским штучкам. Среди них было Падроне Ривелио: всего два слова, несколько мудрёных взмахов рукой, и заклинание безошибочно устанавливало владельца любого магического предмета. Имя высвечивалось в воздухе, повисало светло-серым облачком и через несколько секунд исчезало.

Прежде чем вернуться к владельцам, все похищенные палочки попадали в руки Лаванды, и она не удержалась и завела «чёрный список развратников», который каждый месяц пополнялся на несколько фамилий. Среди них иногда попадались и знакомые.

— Неужели? — удивлённо шептала она, вглядываясь в серые буквы, медленно проявляющиеся в воздухе, — Джордан Паркинсон? Уж не родственник ли это нашей Панси? — Лаванда хмыкала и возмущённо качала головой.

— Ой, и мистер Гойл туда же! — восклицала она в другой раз. — Надеюсь, Патрисия не поленилась хорошенько изменить внешность, и он не узнал её… Старый хрыч.

* * *

Однажды в начале декабря Сандра забежала к Лаванде после очередной охоты, чтобы передать ей «конфискованную» одежду и палочку и поделиться впечатлениями.

— Такой парень вчера попался, — сказала она, попивая кофе у Лаванды на кухне, — молодой, симпатичный… Так сочувственно качал головой, пока я впаривала ему про свою больную бабушку, словно собирался отдать мне последний сикль! Я думала, сама сейчас расплачусь от жалости к себе — знаешь, на меня иногда находит красноречие… Так вот, он оказался, как и все, мерзавцем: согласился на ночь за десять галлеонов, а у самого было всего два. Не смотри на меня так, Лаванда — да, я проверила его карманы, но ты же знаешь, я не возьму ни сикля! Деньги остались в его штанах, да вот только сами штаны пропали, — Сандра злорадно хихикнула и добавила: — Типичный представитель мужского пола: слушал про то, какая я бедная, изображал сочувствие, а на самом деле собирался переспать, а потом сказать, что денег нет — ну не сволочь?

Сандра напилась кофе и ушла, а Лаванда взяла трофейную палочку, произнесла над ней Падроне Ривелио и не поверила своим глазам, когда серая дымка вычертила в воздухе знакомое имя: «Рональд Биллиус Уизли». Дважды повторив заклинание, Лаванда бросила палочку на журнальный столик, устало опустилась в кресло и нахмурилась. Из всех знакомых имён это было последнее, которое она ожидала встретить — и последнее, которое хотела бы увидеть. Нет, подумала Лаванда, только не Рон! Он не мог докатиться до такого! А как же его женитьба, о которой в прошлом году писали в газетах? Герои войны, мистер Уизли и мисс Грейнджер снова обрели друг друга, бла-бла-бла, и прочие сопли. Не прошло и года после свадьбы, а Гермиона достала Рона до такой степени, что он отправился в другой город, чтобы позабавиться с гулящей девицей? Честно говоря, чисто теоретически Лаванда допускала такую возможность — её бывшая соседка по комнате всегда отличалась занудством… Всего на долю секунды Лаванда испытала злорадство, но это нехорошее чувство быстро вытеснили досада и растерянность.

Из всех своих «несчастных любовей» только первая не оставила в её душе по-настоящему горького осадка. Рон был славный мальчик — но не её. Она знала это с самого начала и, кажется, начала ревновать его к Гермионе еще до того, как влюбилась. Лаванда не держала на Гермиону зла: после того, как они сражались на одной стороне против общих врагов, глупо было хранить детские обиды. Она ни разу не встречалась после войны ни с Роном, ни с Гермионой, хотя их имена, мелькавшие в прессе рядом с именем Поттера, трудно было игнорировать.

Черт возьми, Уизли, неужели и ты туда же, с горечью подумала Лаванда, разглядывая новую, незнакомую палочку Рона. Её воображение разыгралось. А если бы вчера была её, а не Сандры, очередь идти на охоту? Рон, конечно, не узнал бы её, она бы сочинила для него свою историю падения, сторговалась о цене на ночь, наложила на него чары временного отупления… Он прошёл бы с ней в комнату наверху, отдал свою палочку, снял с себя всю одежду — и был бы полностью в её власти… Лаванда тряхнула головой, избавляясь от этих глупых фантазий: нет, она бы ни за что так с ним не поступила! Она же хочет стать душевным хилером! Она бы… поговорила с ним по душам. Узнала, зачем Рон пришёл в тот паб. Может, ему плохо и одиноко? Может, он излил бы ей, прекрасной незнакомке, свою душу — и Лаванда смогла бы ему помочь?

Раньше у Лаванды не возникало подобных мыслей — ей совершенно не было жаль мужчин, попадавших в её сети в увеселительных пабах. Все они казались пошлыми, вульгарными, низкими и малодушными типами, которых интересовало лишь одно — подешевле сторговаться и быстрей пройти в комнату наверху. Пару раз «дяди постарше» сочувственно спросили у неё, как она, такая молоденькая, докатилась до подобной работы (ты, детка, сквиб или грязнокровка?), чем ещё больше разозлили Лаванду. Но сейчас, глядя на палочку Рона, она поверила, что он посочувствовал придуманной истории Сандры и вовсе не собирался переспать с ней — наверняка Сандра его неверно поняла…

В сентиментальном порыве, навеянном воспоминаниями, Лаванда решила не наказывать Рона. Завернув его палочку в лист пергамента, она в то же утро отправила к нему свою белую сову. Ради старой дружбы, говорилось в её записке. Ради первой любви, имела в виду Лаванда.

Ответ Рона её ужасно разозлил: письмо не содержало никаких объяснений, только скупую благодарность и наглую просьбу прислать ему палочку и часы Холдингера, частого посетителя увеселительных пабов, известного в Рединге гуляки и ловеласа! Сентиментальный порыв Лаванды сразу утих, и она мысленно отругала себя за слабость. Как же права была Сандра! Если Рон водит дружбу с такими типами, как Холдингер, то неудивительно, что он дошёл до гулящих девиц… В Лаванде проснулась женская солидарность, которая требовала просветить Гермиону насчёт похождений её непутёвого мужа. Возможно, со стороны такая солидарность могла показаться странной, но Лаванда была уверена, что действует в интересах Гермионы: если Рон ей изменяет, лучше узнать об этом сразу.

Впрочем, она и здесь проявила фантазию и не стала действовать прямолинейно: поздно вечером отправила Рону посылку с часами и палочкой Холдингера, которые всё равно собиралась на днях вернуть, а к ним приложила кричалку и сюрприз (синий в сердечки). Лаванда надеялась, что Гермиона не пропустит это шоу — и пусть Рон потом выкручивается, как хочет!

Воспоминания о Роне Уизли и о первой любви совсем чуть-чуть разбередили душу Лаванды, потому что её голова и сердце в последнее время были заняты совершенно другим человеком: в начале ноября в больницу Северной Пустоши совершенно случайно попал молодой адвокат из Лондона по имени Флориан Клифф, которого Лаванда вылечила от укуса нюхлера. Несмотря на справедливое возмездие, она имела на Флориана большие планы: он должен был, в свою очередь, вылечить её от тайного и беспросветного отчаяния, совершенно не совместимого с профессией душевного хилера.

— Ну, что будем делать, Гарри?

Рон Уизли и Гарри Поттер попивали тыквенный сок в «Дырявом котле» и с угрюмым видом обсуждали новые нюансы дела Блюбери, которое с каждым днём становилось всё более запутанным. Они изначально надеялись на линию гоблинов, которая, к сожалению, оказалась малопродуктивной. После того, как Гермионе удалось снять заклятие с пергамента, исписанного зелёными чернилами, Рон и Гарри стали обладателями длинного списка дат и цифр, которые ровным счётом ничего для них не прояснили. Вероятно, министр финансов записывал суммы затрат и вложений банка, но вот каких и куда…

Гарри, как и обещал, встретился со «знакомым и благодарным» гоблином по имени Сток, чтобы выяснить, что могло заинтересовать Блюбери в работе Гринготтс. Ни словом не обмолвившись о возможных разоблачениях, Гарри показал Стоку расшифрованную бумагу и осторожно спросил, не имел ли покойный министр финансов контактов с кем-нибудь из работников банка. Гоблин внимательно изучил список с колонками цифр и пообещал подумать. Однако их вторая встреча оказалась для Гарри сплошным разочарованием.

— Один мой коллега, — с загадочным видом сообщил Сток, — назовём его… Банкиром, допустил несколько небольших промахов в управлении финансами. И Блюбери узнал об этом.

— Каких именно промахов? — уточнил Гарри, особо не надеясь на ответ.

— Скажем так, он провёл несколько неудачных банковских операций, связанных с кредитованием неких корпораций. Полагаю, что цифры из вашей бумаги могут быть связаны с этими операциями, — Сток многозначительно выждал паузу. — Вы поймёте, мистер Поттер, если я опущу подробности — тем более что они не имеют никакого отношения к вашему делу. Так вот, чтобы избежать разоблачения и не допустить принятия нового закона о банках, Банкир лично встречался с Блюбери, и тот пообещал ему всё уладить за вознаграждение.

— О, это маловероятно, — скептически заметил Поттер. — Я точно знаю, что в день смерти Блюбери собирался выступить на заседании в министерстве и предложить поправки к закону о банках.

Сток недовольно поджал губы — ему не понравилось, что собранная им информация показалась недостоверной. Однако, вспомнив о том, что Гарри Поттер в своё время помог ему избежать несправедливого обвинения в содействии пожирателям смерти, Сток сдержал раздражение.

— Уладить, — с улыбкой сказал он, — значит сделать так, чтобы поправки к закону были незначительными и не повредили репутации Гринготтс. За очень солидное вознаграждение.

— Взятка? Неподкупному Блюбери?

— Очевидно, что так, — ответил Сток, надменно надувая щёки. — Нет неподкупных людей, мистер Поттер — есть недостаточно большие суммы, и мой жизненный опыт это, к сожалению, подтверждает. За сорок лет работы в области финансов мне приходилось иметь дело с самыми честными людьми, которые довольно быстро меняли свои убеждения. Можете не сомневаться: Банкир встречался с Блюбери и уладил свои проблемы. У меня надёжные источники информации.

Таким образом, всё, что сообщил Гарри гоблин, сбрасывало с пьедестала честного и неподкупного министра финансов и возвращало расследование к скучной версии о банальном сердечном приступе. Джастин Блюбери, как выяснил Рон, был родом из довольно бедной семьи, а его жена — из богатой. Такое неравенство вполне могло заставить мужчину изменить своим принципам… Допустим, он разоблачил финансовые махинации в Гринготтс, захотел честно предать их огласке, но Банкир посулил ему большие деньги за молчание. Блюбери, впервые в жизни предавший свои убеждения, разволновался больше обычного, а это вредно при больном сердце… Проблемы Банкира неожиданно разрешились сами собой, а обещанное вознаграждение, скорое всего, осталось при нём. Эта версия выглядела вполне правдоподобно.

Рон и Гарри совершенно не представляли, в какую сторону теперь нужно двигаться в расследовании этого несостоявшегося убийства. Сидя в пабе и попивая тыквенный сок, они недовольно поглядывали по сторонам, погружённые в собственные раздумья, и изредка перебрасывались пустыми фразами. Рон выглядел особенно уныло — он почему-то был уверен, что версия убийства подтвердится, и у них появятся хоть какие-нибудь ниточки. Он ел орешки и прикидывал, насколько неприличной была сумма взятки, если чиновник с безупречной репутацией согласился вот так сразу предать свои профессиональные принципы. Гарри в свою очередь думал о том, что через час в офис ДАРТС должна прийти Джулия Блюбери, попросившая о срочной встрече — а они спустя неделю после начала расследования понятия не имеют, что ей сообщить! «Ваш муж не такой белый и пушистый, как вы думаете. Он согласился на взятку, чтобы прикрыть финансовые махинации гоблинов…» Гарри нахмурился. Исключено! Такого он Джулии говорить не станет.

— Может, поискать получше среди недоброжелателей-коллег? — кисло предложил Рон, отставляя в сторону стакан с недопитым соком.

— Может быть, — ответил Гарри. — Только мы уже проверили и Уиллоу из транспортного, и Честната из хозяйственного — один доволен жизнью и новой работой, второй проводит старость на испанском курорте… Похоже, Блюбери не наказал их, а оказал им услугу. Не зря же мы с тобой свалили из Аврората! В министерстве работа, мягко говоря, не очень, — Гарри недовольно поморщился, вспомнив, как аврорам в запястье без их ведома вживляли трейсеры слежения. Единственное, за что он был благодарен службе в Аврорате, так это за восстановленное колдомедиками зрение. Жизнь без очков была намного удобней. — Или ты собираешься проверять всех уволенных секретарш?

Рон помотал головой и выдал очередную версию:

— Может, кто-то в министерстве метил на место Блюбери?

Гарри не ответил, всем своим видом показывая, что это маловероятно.

— Тогда любовница? — предположил Рон. — Нет, Джулия, конечно, симпатичная женщина, но кто этих министров разберёт? Сегодня он неподкупный и верный, а завтра взяточник и изменник.

— Рон, а может, никакого убийства не было? — Гарри вздохнул и отхлебнул сок из стакана. — Я чувствовал, что не нужно браться за это дело...

Настала очередь Рона нетерпеливо вздохнуть. Они заказали по салату и сандвичу, и успели заесть их десертом, прежде чем в дверях «Дырявого котла» появилась миссис Блюбери.

* * *

Проводив Джулию в чистый, преобразившийся после уборки офис, Рон и Гарри усадили её за стол и даже предложили несуществующего чаю, от которого она, к счастью, отказалась. Чёрное платье и чёрная лента в аккуратно убранных волосах Джулии по-прежнему напоминали о том, какую потерю она перенесла.

— Никаких новостей? — она могла бы и не спрашивать, ибо ответ был написан на лицах детективов.

— Пока нет, но мы продолжаем работу, — убедительно сказал Гарри.

— И проверяем все версии, — заверил её Рон.

— Да-да, я понимаю, это сложное дело, и вам понадобится время, но… для меня самое главное, чтобы справедливость восторжествовала! Если кто-то виновен в гибели Джастина, он должен за это ответить. Поверьте, мой муж, хоть и не был сильным магом, был очень хорошим и честным человеком!

Гарри слегка скривился при слове «честным». Впрочем, он по-прежнему не собирался чернить Блюбери в глазах его супруги, решив попридержать историю с подкупом. Пока. Как говорится, до дальнейшего выяснения. Однако кое-что в словах Джулии его насторожило.

— А что значит «не был сильным магом»? — спросил он.

— Думаю, это у них семейное, — Джулия опустила глаза и вздохнула, — знаете, когда чистокровные маги, а особенно родственники, постоянно женятся между собой, это не идёт на пользу их силе… Все предки Блюбери были помешаны на чистокровности. Возможно, это не имеет отношения к делу, но… Джастину с трудом давались даже простейшие заклинания. Кстати, то же самое касается и Ирвина, его брата. К примеру, они оба старались избегать аппарации, но пользовались камином или портключом.

— Видимо, поэтому Ирвин и пошёл работать в отдел магического транспорта, — заметил Гарри.

Джулия пожала плечами.

— Нет, Джастину, конечно, давались Люмос, Нокс и Акцио — но только со своей палочкой… И он точно не смог бы наложить Ступефай или вызвать Патронуса… Однако в мирное время это не имеет большого значения, не правда ли? — горячо добавила Джулия. — А для работы в области финансов — тем более! Там нужно быть хорошим организатором и думать головой, а не разбрасываться заклинаниями.

И документы шифровать он тоже как следует не умел, подумал Рон, а вслух сказал:

— Джулия, в расследовании имеет значение каждая мелочь. Например, мы однажды вычислили преступника по серому волоску в квартире жертвы, когда случайно узнали, что у одного из подозреваемых есть серый кот.

— Да-да, я понимаю, — Джулия кивнула и добавила с загадочным видом: — Но сегодня я попросила вас о встрече совсем по другому поводу. Во-первых, я принесла аванс, — она достала из сумочки и положила перед Роном и Гарри небольшой, но увесистый сверток.

— Мы пока ничего для вас не выяснили, поэтому не можем брать оплату, — Гарри решительно отодвинул свёрток. — А во-вторых?

Джулия неохотно вернула деньги в сумочку, придвинулась ближе к столу и перешла на шёпот:

— А во-вторых, я пришла просить вас о помощи. Дело в том, что в Северной Пустоши на днях произошло преступление. Вы не откажетесь взяться за ещё одно расследование?

Рон и Гарри переглянулись.

— Сначала хотелось бы услышать, что конкретно случилось, — сказал Рон.

Джулия стала сбивчиво рассказывать.

— Сегодня утром ко мне зашла соседка, приехавшая недавно из Австралии. Её зовут Элиза Трустоун. Мы с ней примерно одного возраста, с детства знакомы, но давно не виделись, потому что, как вы знаете, мои родители погибли, и я уехала жить в Йорк к тёте, и … не важно! — Джулия в волнении потёрла лоб. — Дело касается её бабушки, Дороти Трустоун. Два дня назад миссис Трустоун отправилась прогуляться по деревушке и вернулась домой, как бы это выразиться… немного не в себе. Понимаете, она совершенно забыла несколько последних лет своей жизни, словно их стёрли из памяти! Она очень удивилась и обрадовалась, увидев Элизу, и вдруг спросила, когда та успела приехать из Австралии… Потом не узнала домашних эльфов, которые живут с ней не первый год... Элиза считает, что кто-то применил к её бабушке Обливиэйт. У миссис Трустоун сильные головные боли, и она всё время повторяет что-то про красный цвет.

Гарри скептически прищурился.

— Джулия, а вам не кажется, что это проблема не для детектива, а для колдомедика?

— Доктор Штолле, лучший колдомедик нашей больницы, осмотрел миссис Трустоун, прописал ей зелье от головной боли и сказал, что память со временем может восстановиться, но… Элиза боится. Она уверена, что бабушке угрожает опасность — особенно из-за того, что та повторяет слово «красный».

— Красный? — переспросил Гарри, переглядываясь с Роном, который слушал рассказ Джулии, подперев ладонью щёку. — Не жёлтый и не зелёный?

— Видите ли, у Трустоунов есть одно семейное предание, связанное с палитрой… Но пусть об этом вам расскажет сама Элиза. Это долгая история.

Час от часу не легче — серия сумасшедших дамочек продолжается, подумал Поттер и спросил:

— А сколько лет этой миссис Трустоун?

— Думаю, за семьдесят, — ответила Джулия.

— Так может, старушка… просто слишком стара?

— Элиза сказала, что бабушка до этого случая была очень бодрой, — Джулия повернулась к Рону. — Вы всё равно собирались ещё раз наведаться в Северную Пустошь по моему делу? Я вас приглашаю сделать это прямо сейчас — а заодно зайти в «Сапожок».

— Куда? — спросили хором Рон и Гарри.

— Так называют поместье Трустоунов. О, у них очень интересный дом: с небольшой аркой внизу, которая напоминает каблук. А верхние этажи так построены, что издалека выглядят шире нижних. По форме немного похоже на сапог…

— А что это за семья — Трустоуны? — спросил Рон.

— Они живут в Северной Пустоши очень давно. Насколько я знаю, на месте «Сапожка» когда-то стоял большой дом, но жители деревни, кажется, пытались его сжечь… В последнее время миссис Трустоун жила одна, потому что её дочь давно умерла, а внучка, Элиза, вышла замуж и уехала с мужем в Австралию, — Джулия переводила взгляд с Гарри на Рона и обратно. — Мы с Элизой немного дружили в детстве. Она пришла ко мне со своей бедой, а я решила обратиться к вам. Так вы возьмётесь за это дело?

— Вряд ли мы поможем миссис Трустоун вернуть память, но можем попробовать найти тех, кто её стёр, — сказал Рон, поднимаясь с места и хватая мантию, — и провести с ними профилактическую беседу.

Он не упомянул о том, что ему, кроме прочего, хотелось оказать Джулии услугу и реабилитироваться после неудачного расследования её дела.

— Честно говоря, я тоже не люблю гадов, которые стирают память старушкам, — отозвался Гарри.

Без дальнейших рассуждений они втроём спустились к камину «Дырявого котла» и перенеслись в поместье Остинов-Блюбери по сети летучего пороха, а оттуда, в сопровождении Джулии, отправились пешком по заснеженной Северной Пустоши в «Сапожок», даже не подозревая о том, какая необычная встреча их ждёт и как она повлияет на их настоящие и будущие расследования.

* * *

Костолап работал не покладая рук, создавая видимость бурной деятельности, в которой его соглядатаи-помощники мало что смыслили. Для гоблина исправить пошатнувшееся финансовое положение банка было делом чести, но он, конечно, не был всесилен.

Костолап с сожалением должен был признать, что теперь всё зависело от торгов на маггловской бирже. Если американские компании, в которые были вложены миллионы галлеонов, не разорятся (а вероятность этого была практически равна нулю), то у Костолапа ещё оставалась надежда. Если же объявят о банкротстве, одно потянет за собой другое: в Гринготтс не вернутся огромные средства, маги не смогут получить назад свои галлеоны, поднимется скандал или, того хуже, начнётся паника. Костолап проклинал магглов с их не вовремя нагрянувшим экономическим кризисом и свою недальновидность: нельзя было класть все яйца в одну корзину... Это было его, Костолапа, решение — вложить свободные галлеоны Гринготтса в несколько преуспевающих маггловских банков на весьма выгодных условиях, а теперь последствия этого решения могли повергнуть магическую Англию в финансовый хаос.

Костолап, всей душой презиравший магглов и их технические достижения, брезгливо поморщился и включил установленный в своём рабочем кабинете телевизор, чтобы узнать последние экономические новости. Он с замиранием сердца смотрел на диктора и слушал сообщения о падении цен на недвижимость, о сокращении инвестиций в строительство, об экстренных совещаниях президентов и министров… По окончании новостей Костолап вздохнул с облегчением: не сегодня. По крайней мере, у него есть ещё парочка дней до того, как обрушится лавина. Лавина — какая ирония! Именно так называлась программа Гринготтс, которая изначально, по мнению Костолапа, сулила прибыль и перспективы, но фактически превратилась в финансовую пирамиду, готовую вот-вот рухнуть.

Он был уверен, что новый министр финансов, которого назначили после смерти Блюбери, не скоро разберётся в ситуации.

Блюбери… Дементор его раздери! Кто мог предположить, что при таком цветущем виде у него окажется больное сердце? Зелье под названием «Отсроченное Империо» — излюбленное средство Костолапа — раньше всегда работало безотказно. Это было единственное зелье, которое он готовил сам, без посторонней помощи, тщательно подбирая ингредиенты, внимательно и осторожно смешивая их, добавляя в конце долгой процедуры каплю своей крови, пока зелье не становилось полностью прозрачным. «Отсроченное Империо», естественно, было запрещено, как и многие другие зелья, вот только выявить его применение было практически невозможно. Достаточно нескольких капель, подмешанных в еду — и уже через несколько минут Костолап мог воздействовать на сознание, а главное, на волю жертвы. Всё, чего он хотел добиться от непокорного и принципиального Блюбери — чтобы тот не стал распространяться о своих подозрениях и продвигать новый закон о банках. Это было очень нехорошо со стороны министра взять и помереть от инфаркта, потому что зелье, как вдруг выяснилось, было не совместимо с сердечной недостаточностью… Если бы не эта нелепая смерть, Гринготт не был бы так зол на Костолапа — гоблины никогда не любили вступать в открытую конфронтацию с магами.

Однако был в смерти Джастина Блюбери и свой плюс: если (а точнее, когда) случится финансовый кризис, маги вряд ли узнают, что стало его причиной. Костолап полагал, что все разоблачения министр унёс с собой в могилу.

— Здравствуйте, я Элиза Трустоун. Спасибо, что согласились помочь!

Элиза оказалась высокой, светловолосой девушкой, по-маггловски одетой в синие джинсы и серый джемпер. У неё была не по-зимнему загорелая кожа, прекрасная осанка и живые зелёные глаза. Приветливо улыбнувшись трём гостям «Сапожка», она пригласила их войти в дом.

— Это Гарри Поттер и Рональд Уизли, — сказала Джулия, представляя приглашённых ею детективов, — они как раз навещали меня в связи с делом Джастина и согласились заглянуть к тебе.

— Очень приятно, — Элиза провела всех в гостиную и повернулась к Гарри, смущённо краснея, — Мистер Поттер, хоть я и была в Австралии во время второй магической войны, но много слышала о вас. Когда я узнала, что вы помогаете Джулии, то подумала, как ей повезло — и вот вы здесь! Если вам удалось победить самого сильного тёмного мага всех времён, то уж найти обычного бандита, стреляющего заклятиями забвения, будет совсем не трудно.

Гарри не любил отголосков своей былой славы, которые делали из него супергероя, но Элиза говорила с таким искренним восхищением, что он не рассердился.

— Боюсь вас разочаровать, но со смертью Волдеморта моя избранность закончилась. Я обычный волшебник, не хуже и не лучше других, — сказал он, окидывая взглядом небольшую гостиную «Сапожка». Ему показалось, что единственной вещью младше пятидесяти лет в этой гостиной был яблочный пирог, стоящий на чайном столике напротив дивана. — Как ваша бабушка?

— Почти не выходит из комнаты, — взгляд Элизы сразу потускнел. — Я позову её чуть позже, а пока присаживайтесь, пожалуйста.

Она позвала одного из домашних эльфов, чтобы тот принёс чай, усадила гостей на мягкий, но скрипучий диван, сама присела в старое, обитое бархатом кресло и принялась рассказывать о своих проблемах.

— Я родилась и выросла в этом доме, но пять лет назад вышла замуж и уехала в Австралию. Бабушка была против моего отъезда, и я её понимаю: у нас больше нет близких родственников — только старая, выжившая из ума миссиc Кукис, живущая в Ирландии… Сейчас мои семейные обстоятельства сложились так, что я решила на какое-то время вернуться на родину. Опущу радость встречи — это не имеет отношения к делу… Так вот, уже в день моего приезда, как раз неделю назад, бабушка предупредила, чтобы я не выходила одна из дома, потому что по Северной Пустоши разгуливает убийца.

Рон и Гарри молча переглянулись. Джулия качнулась на диване, и он жалобно скрипнул.

— А вчера она решила сходить в книжный, чтобы навестить знакомого продавца книг, мистера Честнера, и по дороге в магазин на неё напали, — Элиза сердито тряхнула головой. — Вероятней всего, это было заклятие Забвения… Бабушка забыла всё, что произошло с ней за последние два года!

— После войны Министерство старалось отслеживать все запрещённые заклинания, но сейчас этим никто не занимается, — Гарри развёл руками, — так что узнать, кто и когда напал на вашу бабушку практически невозможно.

— Я думаю, мистер Поттер, — возбужденно продолжила Элиза, — что это и был тот самый убийца! Он понял, что бабушка его вычислила, и испугался.

— Маловероятно. Убийца бы прибег к более радикальным заклятиям, — с мрачным видом заметил Гарри, и Элиза поёжилась от его слов.

— А что, в Северной Пустоши в последнее время случались убийства? — спросил Рон, обращаясь к Джулии.

— Нет, насколько мне известно — по крайней мере, после войны. У нас здесь тихое место. В Северной Пустоши вообще мало что происходит… Но у нас неплохая торговая улица, на которую приезжают маги со всей округи, даже из Йорка.

Гарри внимательно выслушал Джулию и снова повернулся к Элизе.

— Скажите, а как ваша бабушка «вычислила убийцу»?

— О, это долгая история… Дело в том, она обладательница нашего уникального семейного дара, палитры души.

— Какого дара? — хором переспросили Рон и Гарри.

— Палитра души передаётся по женской линии, но бабушка — последняя, у кого остался этот дар. Его непросто сохранить, и если у меня не будет дочерей, — Элиза тихо вздохнула, — то он и вовсе исчезнет.

Рон интересовался старинными семейными преданиями далеко не в такой степени, как Гермиона, но всё же ему стало очень любопытно, что это была за палитра.

— А какое отношение ваш семейный дар имеет к преступнику? — спросил он.

— Моя бабушка может видеть оттенки человеческой души, — сказала Элиза так просто и обыденно, будто речь шла о цвете обоев. — Понимаете, душа любого человека окрашивается в разные тона в зависимости от совершённых им поступков.

Жаль, очень жаль, что с нами нет Гермионы, подумал Рон. Видя живой интерес в глазах слушающих, Элиза продолжила:

— Например, если у кого-то тёмно-серый ореол вот здесь, — она прикоснулась к ямочке на шее, — это означает, что человек совершил предательство. Этот оттенок в палитре называется «мутная река»… Если человек раскаивается, то цвет дурного поступка тускнеет, но всё равно никогда полностью не исчезает из души. Всё, что мы делаем — хорошее и плохое — накладывает отпечаток на нашу палитру, — Элиза опустила глаза. — Когда-то я тоже умела её читать, но сейчас, к сожалению, не могу. Сохранить эту способность может только чистая душой женщина — такая, как моя бабушка.

Джулия удивлённо воскликнула:

— Потрясающе! Ты умела читать чужие души? У тебя тоже был дар?

— Да, но он исчез, когда я уехала в Австралию. Покинуть родину и близких — это грех, который палитра не прощает…

— Палитра не прощает, — задумчиво повторила Джулия.

— Вы хотите сказать, что ваша бабушка может по цвету… э-э-э… исходящему у кого-то из горла, определить, что он убийца? — уточнил Рон, мысленно прикидывая, как такой дар пригодился бы детективу.

— Нет, у убийцы одна половина тела окрашивается в ярко-красный цвет. К счастью, я сама такого не видела, но знаю, что это возможно — бабушка в детстве обучила меня всем оттенкам палитры по нашей семейной книге. Например, коралловый вот здесь, — Элиза указала на ключицы, — говорит о зависти и тщеславии. Шафран в животе означает похоть, а серый туман в шее — уныние. Чем ярче цвет, тем сильней человек подвержен пороку.

— Нет, это просто поразительно! — сказала Джулия. — Значит, ни у кого не может быть секретов от твоей бабушки? Я несколько раз встречалась с ней в деревне, но даже не думала, что она может видеть все мои пороки…

— И достоинства! — Элиза мягко глянула на подругу и улыбнулась. — Я уверена, Джулия, что смотреть на твою палитру очень приятно. Кстати, когда мы познакомились с мужем, у него была прекрасная палитра, — она вдруг осеклась и прикусила нижнюю губу. — Жаль, что я её давно не видела.

— Как это странно, — глаза Джулии возбуждённо заблестели, — я ничего не знала о вашем семейном даре и ни разу не слышала, чтобы в Пустоши о нём кто-то упоминал.

— Мы стараемся не распространяться о палитре… Вы не представляете, сколько женщин в нашем роду пострадали из-за своего дара! Чтобы он пропал, их вынуждали совершать грехи, а некоторых даже убивали… Кому приятно выставлять напоказ свои пороки? — Элиза принялась в волнении теребить край своего серого джемпера. — Например, когда были гонения на ведьм, жители Пустоши позволили магглам сжечь на костре мою пра-пра-прабабушку. Это давняя история, но она описана в нашей семейной летописи.

При упоминании о летописи Рон снова вспомнил о Гермионе и оживился.

— А почитать можно? — спросил он.

Элиза покачала головой.

— Даже не знаю… Дело в том, что бабушка наложила на нашу семейную книгу новое защитное заклинание, но не может вспомнить, какое — и всё из-за этого проклятого нападения!

— Надеюсь, её память восстановится, — сказал Гарри. Он был заинтригован не меньше остальных, и у него даже появилась версия о том, кто мог напасть на миссис Трустоун: какой-нибудь старый знакомый, который знал о её даре видеть чужие души... Впрочем, Гарри тут же поймал себя на мысли, что сам не особо жаждет встречи со всевидящей старушкой.

— Скажи, Элиза, а какие цвета палитры говорят о достоинствах души? — спросила Джулия.

— О, их очень много! Оттенки голубого, особенно лазурь, — Элиза мечтательно улыбнулась, — ну и, конечно, белый. Но он встречается очень редко — в основном, у детей… Разные тона зелёного указывают на сочувствие и сострадание, жёлтого — на усердие и трудолюбие.

— Неужели и для любви есть свой цвет?

Вопрос Джулии был прерван громким окликом со второго этажа, от которого все вздрогнули:

— Элиза! Кто там с тобой?

Все четверо подняли головы в сторону лестницы, где вскоре раздались шаркающие шаги и показалась Дороти Трустоун, облачённая в длинный синий халат.

— Бабушка, как ты себя чувствуешь? — Элиза вскочила из кресла и взбежала вверх по лестнице. — У нас сегодня гости.

— Что ещё за гости? — старушка, глянула вниз и неодобрительно сощурилась, — не нужно водить гостей, Элиза…

— Это наша соседка, Джулия Блюбери, помнишь? И два её друга. Они пришли, чтобы помочь найти твоего убийцу. Я тебе о них говорила: Гарри Поттер и Рональд Уизли.

— Гарри Поттер? — с интересом перепросила миссис Трустоун, решительно отодвинула предложенный Элизой локоть и, держась за перила, довольно быстро спустилась в гостиную. Её бледное лицо, несмотря на сеть морщин, сохранило следы былой красоты. Её длинные седые волосы были заплетены в тонкую косу, а синий халат вблизи оказался старым, потрёпанным платьем из бархата кое-где со следами золотистой вышивки и жемчуга. Глаза старушки блестели живым, проницательным блеском и не выдавали ни провалов в памяти, ни душевной болезни.

— Здравствуйте, миссис Трустоун, — робко произнесла Джулия.

— Доброе утро, дорогая, — ответила Дороти, окидывая долгим, внимательным взглядом вскочивших с дивана Рона и Гарри. После небольшой паузы она улыбнулась, показывая ряд не по годам белых и ровных зубов, и вынесла свой вердикт: — А твои гости не так уж плохи, Элиза…

Элиза усадила бабушку в кресло и виновато пожала плечами, словно извиняясь перед гостями за её прямолинейность. Детективы сразу перешли к делу и стали задавать миссис Трустоун вопросы, но щёки Рона ещё долгое время оставались пунцовыми, а Гарри, наоборот, был бледнее обычного. Они расспрашивали её о нападении, неловко ёрзая на диване под её пристальным взглядом, и расслабились, только когда старушка повернулась к камину и закрыла глаза.

* * *

— Я помню, что у него в груди был багрово-красный, — в который раз повторила Дороти Трустоун, нервно потирая лоб. — Этого человека нужно найти, потому что он совершил убийство.

Беседа в гостиной «Сапожка» продолжалась уже без малого полчаса, но Рону и Гарри удалось выяснить мало нового о нападении на миссис Трустоун. Она твердила одно и тоже: «красный» и «убийство». В конце концов Элиза подошла к высокому книжному шкафу, достала с полки небольшую книгу и спросила:

— Бабуля, помнишь, в тот день, когда я приехала, ты купила эту книгу и, читая её вечером, предупредила меня об убийце. Может, она как-то с ним связана?

Гарри взял у Джулии старый, потёртый том и прочёл название: «Отсроченные зелья».

— Я всегда покупаю книги у мистера Честнера, — ответила миссис Трустоун. — О, если бы вы знали, какой у него прекрасный канареечный цвет — а это, между прочим, признак ума и стремления к совершенству! Но эту книгу я в первый раз вижу, простите, — она поморщилась, коснулась глаз рукой и пробормотала: — Ну вот, опять… Голова болит, словно в ней орехи колют… И в глазах снова красный.

Элиза дала бабушке прописанное колдомедиком зелье и, укрыв её ноги пледом, обратилась к Гарри и Рону:

— Я понимаю, что это странное дело, но мы будем очень благодарны за помощь. Не представляю, кем надо быть, чтобы напасть на беззащитную старушку…

— Видимо, убийцей, — ответил Рон, с сочувствием глядя на то, как глаза Элизы наполняются слезами. — И чем скорее мы его найдём, тем лучше.

— Наверное, нам пора, — сказал Гарри, беря под мышку «Отсроченные зелья», — а книгу я возьму ненадолго, если вы не против. Полистаю на досуге, мало ли что. Вдруг она, и правда, связана с преступником?

Джулия обняла Элизу на прощание и прошептала:

— У каждого своё горе… Близких нужно беречь, пока они рядом…

Не хватало нам только истерик, подумал Гарри, решительно направляясь к двери. Он чувствовал себя беспомощным перед женскими слезами. Единственной женщиной, которую ему удавалось с лёгкостью утешить, была Джинни Поттер.

Простившись с хозяйками «Сапожка», Гарри, Рон и Джулия направились к калитке, возле которой находилась зона аппарации. Сыщики шагали очень бодро, потому что, перемещаясь из «Дырявого котла» по каминной сети, оба захватили тонкие мантии, в которых было зябко на морозе.

— Представляешь, Гарри, в Северной Пустоши у всех домов есть специальная зона для трансгрессии, — сказал Рон, вспоминая свой недавний разговор с Ирвином Блюбери.

— Да, здесь так принято ещё со времен первой магической войны, — подтвердила Джулия. — Тогда многие жители погибли от рук пожирателей, которые трансгрессировали прямо внутрь домов. Кстати, в «Сапожке» даже камин не подключен к сети — миссис Трустоун редко выходит из дома и редко принимает гостей.

— Да, это заметно — к гостям у неё странное отношение, — хмыкнул Рон, — похоже, все они проходят проверку на добропорядочность, — он вдруг резко остановился. — А не наложить ли нам на всякий случай на этот сапог дополнительную защиту?

Гарри с Роном переглянулись и, не сговариваясь, повернули назад к дому. Они достали палочки и стали медленно обходить «Сапожок» с двух сторон, накладывая на него защитные заклинания, которые на несколько секунд высвечивались над крышей полупрозрачным серебристым куполом. Вся процедура, привычная и отлаженная ещё со времён работы в Аврорате, заняла у них не больше двух минут, после чего Рон и Гарри вернулись к Джулии, терпеливо ожидавшей их на заснеженной аллее.

— От кого эта защита? — спросила она, с опаской оглядываясь на «Сапожок».

— От непрошеных гостей, — ответил Гарри. — Если к дому приблизится кто-нибудь, кроме хозяек и эльфов, купол засветится и слегка оттолкнёт его. Это не самая сильная защита, но зато безопасная и достаточная, чтобы отпугнуть посторонних.

— Только надо бы предупредить о ней наших дам, — с улыбкой добавил Рон.

— Неохота возвращаться, — ответил Гарри, направляясь к выходу из сада, — пошлём им сову.

Они быстро дошли до конца занесённой снегом тропинки и остановились у калитки.

— Ну что, Рон, вернёмся в офис и глянем, что это за книга? — спросил Поттер, доставая из-под мантии «Отсроченные зелья».

Рон скептически посмотрел на том, который, хоть и не был толстым, совершенно не вдохновлял на прочтение.

— Можешь глянуть, только я бы лучше навестил колдомедика, который осматривал миссис Трустоун.

— Вы считаете, он мог назначить неправильное лечение? — удивилась Джулия.

— Нет, с колдомедиком я спорить не стану. Дело в том, что сразу после Обливиэйт в памяти могут сохраняться фрагменты произошедшего. Может, миссис Трустоун что-то рассказала врачу — как там его?

— Мистер Штолле, — подсказала Джулия.

— Да, Штолле. Неплохо бы с ним поговорить!

— Ладно, я займусь книгой, а ты дуй в больницу. Увидимся завтра, Рон. До свидания, Джулия, — Гарри махнул рукой и с хлопком исчез.

— Ну что, миссис Блюбери, придётся вам познакомить меня с мистером Штолле, — Рон поплотней укутался в мантию и недовольно глянул на свои облепленные снегом ботинки. — Надеюсь, нам не придётся битый час брести по пояс в снегу, и вы сможете меня аппарировать?

Джулия улыбнулась его шутке.

— Разумеется, смогу, — она достала из кармана мантии палочку и протянула Рону свою тонкую руку.

* * *

Когда начинался этот долгий день, Рон и предположить не мог, что он принесёт ему столько разнообразных эмоций.

Утром Рон почувствовал досаду и разочарование, потому что расследование дела Блюбери не принесло желаемых результатов. По той же причине при встрече с Джулией он испытал неловкость и чувство вины, но потом в нём проснулись здоровое любопытство и жажда деятельности. Позже, в «Сапожке», услышав рассказ Элизы о необычном семейном даре Трустоунов, Рон был заинтригован и удивлён, а когда Дороти Трустоун спустилась вниз по лестнице и окинула его своим всевидящим оком, готов был провалиться сквозь землю. В тот момент Рону показалось, что старушка узнала не только о его грехах, но и сомнениях, и ошибках, что ей открылось всё его прошлое: детская неуверенность в себе, стыд бедности, ненависть к надменным Малфоям, горечь от вечного пребывания в тени чужой славы, предательский побег от друзей в трудную минуту — и, конечно, его робость в личных отношениях, его страсть к Гермионе и слабость после их разрыва… Рону показалось, что миссис Трустоун смогла увидеть всех женщин, с которыми он спал без любви, все бутылки огневиски, выпитые им после ухода Гермионы — до помутнения рассудка, до забытья… Что она услышала все его Ступефаи и Обливиэйты, с ненавистью выпущенные во время войны и службы в Аврорате, и грубые ругательства, слетевшие с языка в моменты злости или отчаянья — Рону много раз приходилось не только защищаться, но и атаковать. Он почувствовал, как постороннему человеку открываются все его старые и новые пороки: неряшество, лень, стремление разбогатеть, желание безраздельно владеть Гермионой и многое другое, о чём он сам старался не думать, но что так или иначе было частью его натуры.

Идя по коридору больницы к кабинету мистера Штолле, Рон позабыл о Джулии, шагавшей рядом, и об убийце, разгуливающем по Северной Пустоши. Он представил себе большое чёрно-коричнево-буро-мутное пятно, расползшееся по своему телу, которое наверняка увидела миссис Трустоун, и содрогнулся. Пытаясь сохранить невозмутимый вид, он почувствовал себя разоблачённым и уязвлённым — правда, ненадолго, потому что этот долгий день ещё не исчерпал запаса своих сюрпризов для Рональда Уизли.

Остановившись в конце больничного коридора возле двери с надписью «Доктор колдомедицинских наук Генрих Штолле», Джулия постучала, осторожно заглянула внутрь и вежливо спросила:

— Можно?

— Входите, — ответил молодой женский голос. Услышав его, Рон замер на месте.

— Простите, а где мистер Штолле? — Джулия приоткрыла дверь и задержалась на пороге, заслоняя собой большую часть кабинета и обладательницу голоса, так хорошо знакомого Рону.

— Его сегодня не будет. Я мисс Браун, его ассистентка. А вы Джулия Блюбери, верно? Я вас помню… Что случилось? Если случай экстренный, я могу послать мистеру Штолле сову.

Рон тихо усмехнулся и подумал, что случай, безусловно, экстренный, но мистер Штолле им точно не понадобится… Стоя в коридоре за дверью, он стал гадать, какой будет реакция мисс Браун на неожиданную встречу со старым школьным другом.

— Ничего не случилось. Мы пришли к вам с вопросом по поводу одной пациентки. Скажите, мисс Браун, вы были вчера на осмотре Дороти Трустоун? — спросила Джулия.

— Да, и я как раз собиралась навестить её сегодня вечером. Неужели ей стало хуже? — в голосе мисс Браун зазвучали тревожные нотки. — Да вы проходите!

— Нет-нет, не беспокойтесь, — Джулия сделала шаг в сторону, оборачиваясь назад и пропуская Рона вперёд, — с вами хочет поговорить один детектив, который расследует дело о нападении на миссис Трустоун. Познакомьтесь, мистер Рональд Уизли.

Рон, вооружившись своей самой широкой улыбкой, шагнул в кабинет.

— Очень приятно, — тихо ответила Лаванда, поднимая на него изумлённый взгляд. Она буквально застыла в своём кресле. — Очень рада встрече.

— Мне тоже очень приятно, — ответил Рон и добавил, повернувшись к Джулии: — Не буду вас дольше задерживать. Спасибо за помощь, дальше я справлюсь сам.

Джулия попрощалась и вышла из кабинета.

Первой тишину нарушила Лаванда.

— Приятно познакомиться, мистер Уизли, — с улыбкой сказала она, поднимаясь навстречу Рону.

— Привет, Лаванда, — Рон протянул ей свою большую ладонь, которую Лаванда неловко пожала, а затем жестом пригласила его присесть на кушетку для осмотра.

— Привет, Рон.

Он присел на одном краю кушетки, а она на другом.

— Не ожидал тебя здесь увидеть! — сказал Рон, быстро осматривая Лаванду с головы до ног. Она почти не изменилась и неплохо смотрелась в своем коротком белом халатике, застёгнутом всего на четыре пуговицы. Раз, два, три, четыре… Взгляд Рона машинально отсчитал их количество и измерил высоту подола над уровнем колена. Три дюйма. С половиной. — Значит, ты колдомедик? А мне казалось, ты всегда увлекалась прорицаниями…

— Перед битвой за Хогвартс магический шар предсказал мне скорую смерть в борьбе за правое дело, и я забросила его куда подальше, — она неловко поправила выбившуюся из прически прядь и насмешливо глянула Рону в глаза: — А ты значит, детектив? Мне казалось, ты всегда увлекался квиддичем…

— Ну, какое-то время я был ловцом пожирателей, но потом забросил свою форму куда подальше, — парировал Рон, и ей показалось, что он стал чуть красноречивее, чем был в школе.

— Ну что, больной, я вас слушаю. На что жалуетесь? — Лаванда по-деловому сложила руки на груди, при этом над верхней пуговицей её белого халата образовалась весьма примечательная ложбинка.

— Раздеваться не нужно? — спросил Рон.

— Могу тебя осмотреть, — усмехнулась она.

— Не нужно, — Рон почесал затылок и вздохнул. — Лаванда, всё это очень весело, но я действительно пришёл сюда по делу.

— Я тебя слушаю, — серьёзно сказала она. — Это касается миссис Трустоун?

Рон кивнул.

— Ты осматривала её вчера?

— Да, примерно через час после того, как на неё напали.

— И какой диагноз?

— Частичная потеря памяти. Возможно, из-за магического вмешательства — так сказал Штолле, а он хороший хилер.

— Обливиэйт?

Она пожала плечами.

— Мы колдомедики, а не детективы.

— И всё же? Твоё мнение?

— Думаю, кто-то пытался стереть ей память, но сделал это неудачно, — задумчиво сказала Лаванда. — После Обливиэйт обычно не бывает головных болей.

— Миссис Трустоун что-нибудь говорила о нападавшем?

— Она была немного не в себе — всё время повторяла «красный, красный» и «убийца»…

Рон нахмурился.

— Лаванда, как ты считаешь, можно ей помочь что-нибудь вспомнить?

— Штолле прописал миссис Трустоун средство от головной боли, но я собираюсь приготовить зелье, которое должно восстановить память.

— Быстро подействует?

Она пожала плечами.

— Нужно от нескольких дней до месяца. А может вообще ничего не получиться — старушка-то… старая, — грустно пошутила Лаванда.

— Пожалуйста, дай ей это зелье как можно скорее, хорошо? — попросил Рон.

— Естественно. Это же моя работа.

Рон выяснил у Лаванды всё, что хотел узнать по делу миссис Трустоун, а об остальном спросить не решался. Они неловко замолчали, исподтишка поглядывая друг на друга.

— Я даже не знал, что ты стала колдомедиком, — начал Рон, со стыдом вспоминая о том, что после битвы за Хогвартс ни разу не навестил Лаванду в больнице. Конечно, у него было много своих проблем и горестей, и всё же, всё же… — Расскажешь мне свою биографию?

Она пожала плечами.

— Ничего героического и выдающегося… Закончила колдомедицинский колледж, работаю с мистером Штолле, живу в Рединге, не замужем — это если коротко. А ты?

— Ну, я ничего не заканчивал, работал Аврором, а теперь мы с Гарри открыли своё агентство. Расследуем всякие разные дела — от пропажи кошек до мирового заговора. Да, — добавил он, — я женат на Гермионе.

— Я знаю. Читала в газете, — Лаванда неловко заёрзала и прокашлялась. Что-то не давало ей покоя, и Рон догадывался, что именно. — Послушай, я должна извиниться перед тобой — ну, за свою посылку, — добавила она и покраснела. Рон подумал, что в этом они с Лавандой были похожи: её бледные щёки легко вспыхивали в минуту волнения. — Прости.

— Да уж, — усмехнулся он, поднимая на неё пристальный взгляд. — Извинения приняты, но всё-таки — как у тебя оказалась моя палочка? — Рона очень интересовало, что же случилось той злосчастной ночью в Рединге и почему он ничего не помнит. Увидев нерешительность в глазах Лаванды, он поспешно добавил: — Если там замешан криминал — а я полагаю, что это так — то тебе нечего бояться, Лаванда. Я ведь не аврор, а частный детектив, и никому ничего не должен докладывать.

— Даже жене? — спросила она с кривой усмешкой.

— Гарри и Гермиона не в счёт.

Лаванда мило улыбалась, но её ладони были судорожно сжаты, а спина напряжена. В душе Лаванды происходила напряжённая внутренняя борьба: с одной стороны, ей не хотелось раскрывать свои секреты Рону (а тем более Поттеру или Грейнджер), с другой — она не могла допустить, чтобы Рон начал искать ответы сам и добрался до тайн их женского клуба. Подтверждая её худшие опасения, Рон вдруг спросил:

— Кто главный в вашей женской преступной группе?

Она не расслышала иронии.

— Хорошо, хорошо… Я тебе кое-что расскажу, только пообещай, пожалуйста, что ты не причинишь вреда ни мне, ни моим подругам.

— Клянусь, — Рон положил правую руку на сердце и добавил, поднимая одну бровь: — Вы же оставили меня в живых, а могли и в Темзу скинуть.

Лаванда сделала большие глаза.

— Что за ужасы ты говоришь! Мы никому не причиняем вреда…

— Неужели? По-твоему, это всего лишь безобидные шалости? Опоить человека, обмануть, обчистить, украсть палочку и вещи?

Она вздохнула и подумала, что Рон поймёт. Должен понять! И будет на её стороне…

Её рассказ был предельно краток, и в нём, естественно, не прозвучали имена Сандры и Патрисии. Это была история о трёх смелых подругах, которых обидели и разочаровали подлые, неверные мужчины. Рон слушал очень внимательно, глядя на Лаванду сначала с недоверием, потом с удивлением, потом с сочувствием, а в конце ему захотелось задать ей один единственный вопрос: неужели всё началось с него? Неужели их неудачные детские отношения подтолкнули Лаванду к столь изощренной мести всем мужчинам?

В самом конце своей небольшой и сухой истории, после разъяснений об Оттузо Темпоранео и Падроне Ревелио*, Лаванда позволила себе сентиментальное отступление.

— Когда мне попалась твоя палочка, я очень удивилась… А потом, когда пришёл твой ответ на моё письмо — ужасно разозлилась из-за того, что ты попросил вернуть вещи Холдингера. Он известный в Рединге гуляка и подлец, — Лаванда вздохнула и виновато захлопала длинными ресницами. — Рон, если бы я знала, что ты не друг Холдингера, а расследуешь это дело, то никогда бы не выкинула такую шутку с кричалкой и… ну, ты сам знаешь, — она сделала неопределённый жест рукой. — Надеюсь, Гермиона не очень расстроилась, и у вас всё хорошо?

— У нас всё хорошо, — мрачно ответил Рон. Он понимал, что не время и не место переубеждать Лаванду в том, что не все мужчины сволочи, и всё же счел своим долгом предупредить её: — Неужели ты не понимаешь, как опасно то, что вы делаете? Это не шутка и не игра.

— Я рада, что ты это понял. Это действительно не шутка и не игра, — Лаванда обиженно поджала губы, — потому что у меня, как и у моих подруг, есть убеждения! Есть своя философия! Или ты думаешь, я не знаю таких слов и способна только на шутки?

— Лаванда, я имел в виду совсем другое! — ему хотелось быть убедительным, хотелось достучаться до неё, подобрать правильные слова. — Думаешь, если вы возвращаете палочки владельцам, вас никто не станет искать? Это не так. Холдингер обратился к нам, а кто-нибудь другой обратится к магам посерьёзней. Если вас поймают, то в суд не поведут! Придумают своё наказание, а учитывая наклонности ваших жертв, оно может быть очень неприятным. У них тоже есть философия. Зачем рисковать своим здоровьем? Ты же… доктор.

Лаванда распрямила плечи и уверенно процитировала Сандру Фосетт:

— Мужчины, которые считают, что женщина — это товар и предмет для развлечений, достойны наказания! И я не боюсь рискнуть, чтобы что-то изменить ради справедливости, — в её глазах мелькнул огонёк фанатизма, который Рон никогда раньше не замечал. — Я знаю, Рон, — добавила Лаванда чуть мягче, — что ты не такой, но… не лезь в мою жизнь, хорошо?

Она решительно встала с кушетки, давая понять, что не желает продолжать разговор. Рон сомневался, что его предупреждение достигло цели, но не смог придумать других, более веских аргументов, чтобы переубедить Лаванду, а потому не стал развивать эту тему. К тому же ему не хотелось прощаться на резкой ноте.

— Если миссис Трустоун вдруг что-нибудь вспомнит, пожалуйста, сообщи мне, — попросил он, тоже поднимаясь с кушетки.

— Конечно, сообщу, — сухо ответила Лаванда, окидывая Рона холодным взглядом.

— Только кричалку не присылай, ладно?

От этого комментария уголки её губ поползли вверх. Встретившись с его серьёзным взглядом, Лаванда не выдержала и рассмеялась.

— Рон, ты, как всегда, в своём репертуаре. Ты всё тот же! Умеешь в нужный момент сказать правильную глупость, — её голос и взгляд сразу потеплели.

— И ты совсем не изменилась, Лаванда, — мягко сказал Рон. — Тебе идёт белый халат.

Рон не мог отделаться от чувства вины и невыполненного долга: нужно было что-нибудь придумать и отговорить Лаванду от глупостей…

— Всё такая же прилипчивая дура? — она вспыхнула.

Рон поднял на неё удивлённый взгляд.

— Лаванда, прости, что у нас тогда всё так вышло… Дело было не в тебе. Просто…

— Я знаю. Просто ты никак не мог разобраться в своих чувствах к Гермионе.

— Просто я был ребёнком. Говорят, девочки взрослеют раньше мальчиков, — он неловко взъерошил волосы на затылке. — Ты же не стала ненавидеть мужчин из-за меня?

— Нет, Рон, можешь спать спокойно! Свою первую любовь я вспоминаю без нецензурных слов…

— Я никогда не слышал от тебя нецензурных слов!

— Вот видишь! А другие слышали…

Рон уже открыл дверь, чтобы уйти, но в последний момент остановился и, повернувшись к Лаванде, серьёзно сказал:

— И всё-таки ты должна мне пообещать по старой дружбе, что завяжешь со своим бандитским прошлым и дашь шанс ещё одному мужчине.

Она снова прыснула.

— Хорошо, Рон. Может быть, ты прав, и не все мужчины так уж безнадёжны. — Поднявшись на цыпочки, Лаванда быстро поцеловала его в щёку. — Удачи в расследованиях. И если тебе когда-нибудь понадобится помощь хилера, в особенности душевного — обращайся!

— Надеюсь, мне самому — нет, — ответил Рон, немного опешив от такого тёплого прощания. — Ну, если вдруг у тебя потеряется кошка — пришли мне свою белую сову. Кстати, она очень красивая — на тебя похожа.

Рон развернулся и быстро пошёл по опустевшему больничному коридору. Лаванда какое-то время смотрела ему вслед, закусив нижнюю губу и странно улыбаясь. Она хотела крикнуть ему, что у неё не кошка, а кот, и зовут его Рыжий, но потом решила, что эти подробности будут лишними.

— Чёрт возьми, зачем я ляпнул про сову? Идиот… — пробубнил Рон себе под нос, шагая к камину в главном холле больницы. — Надеюсь, здесь сеть работает, а то кто её знает, эту Пустошь…

________________________

* Заклинания выдуманы автором, напомню, что Оттузо Темпоранео — заклинание подчинения в колдомедицине, а Падроне Ревелио выявляет хозяина магического предмета.

Трансгрессируя из «Сапожка», Гарри в последний момент решил отправиться домой, а не в офис. Время близилось к вечеру, в агентстве посетителей не предвиделось, а полистать взятые у Элизы «Отсроченные зелья» можно было и в домашней обстановке. Совсем скоро из своей модной командировки должна была вернуться Джинни, и Гарри от нетерпения решил начать уборку заранее, чтобы не оставлять всё на последний вечер. Он очень любил их новый дом и чувствовал себя в нём полновластным хозяином — но только если рядом была жена, у которой всё всегда в порядке и под рукой. Джинни впервые уехала так надолго. За время её отсутствия Гарри устал от холостяцкой жизни и в полной мере ощутил, как прикипел душой к искренней, заботливой жене и неугомонному, любопытному сыночку. Кому-то это могло бы показаться нелепым, но при одной мысли о Джинни и Джеймсе сердце Гарри начинало биться сильнее. У него есть своя семья. Пока небольшая, но растущая, требующая внимания и заботы, наполненная сотней бесконечных больших и маленьких хлопот, требующая труда, терпения и уступок, но любящая и совершенно необходимая ему семья, без которой он безмерно скучал.

Отбросив в сторону сантименты, Гарри вздохнул и приступил к земным делам — уборке гостиной, в которой откровенно чувствовалось отсутствие хозяйской руки. Бросив взгляд на подоконник, где стояла любимая, жалобно поникшая герань Джинни, Гарри мысленно извинился перед женой и перед цветочком за то, что напрочь забыл его полить... В такие минуты он сожалел о том, что Джинни отказалась переехать на Гриммо, 12 или хотя бы взять в помощники домового эльфа. Не то чтобы он сильно скучал по скрипучему голосу и ворчливому характеру Кричера, но заклинания очищения, мытья посуды и избавления от пыли почему-то плохо давались великому победителю Волдеморта.

Ну откуда берётся весь этот мусор, подумал Гарри с раздражением. За время отсутствия Джинни он сам бывал дома только по ночам, малыш Джимми постоянно гостил у бабушки, но мусор, казалось, материализовался из воздуха… Почему ведро на кухне вечно переполнено, хотя Гарри дома почти ничего не ел — да и что было есть-то? Откуда на ковре рыжие пятна от тыквенного сока? Как в ванной набрался полный бак грязной одежды, которую не спасали Тергео с Экскуро? Гарри и не предполагал, что у него одного достаточно вещей, чтобы заполнить ими огромный бак для белья! Ридукто Польвере, которому его когда-то обучила Гермиона, удаляло пыль, но не грязь, а что там было для удаления пятен, Гарри вообще не смог вспомнить. Черт бы побрал латынь, из которой произошли почти все заклинания, подумал он. Куда проще было бы воскликнуть: Уберись, Отмойся или, наконец, просто Сгинь.

Полив погрустневшую герань Агуаменти и немного прибравшись в гостиной, Гарри отправился на кухню.

— Сгинь к чертовой матери, — выкрикнул он, хищно повернувшись на пятках и направив палочку на переполненное мусорное ведро. Оно недовольно хлопнуло крышкой и задрожало. — Надо же, — пробормотал Гарри, — кажется, я изобрёл новое заклинание. Жаль, что пользы от него никакой… Сгинь, мусор! — с энтузиазмом воскликнул он, выбрасывая руку вперёд.

Ведро ответило гордым молчанием. Поттер почесал затылок: наверное, всё дело было в чёртовой матери — может, матюгнуться, как следует? Перепробовав всё, от «сопливых троллей» до «дементоров недоделанных», Гарри сердито откинул крышку, достал пакет с мусором и вышел в коридор. Он решительно распахнул дверь во двор, впуская в дом морозный декабрьский воздух, и бросил пакет на засыпанную снегом дорожку. Двор и сад так замело, что добраться до калитки можно было только через аппарацию. Гарри направил палочку на упавший в сугроб пакет и пустил старое доброе Инсендио: мусор неохотно загорелся, и скоро на его месте осталась только лужа талого снега. Захлопнув входную дверь, Гарри с чувством глубокого удовлетворения вернулся на кухню, достал из холодильника сок и бутерброд с курицей, предусмотрительно захваченный накануне со стола в Норе, и уселся в кресло почитать «Отсроченные зелья». В конце концов, не мужское это дело — уборка! Работа прежде всего.

Через полчаса у него зарябило в глазах от всё той же ненавистной латыни — зельев этих было не счесть, и каждое описывалось во всех подробностях: сколько крупинок чего добавить, какой рукой помешать, с какой силой плюнуть… Прочитав про ложку мёда, добавленную в зелье защиты от пчёл, Гарри вдруг подумал про медовый торт, который так здорово печёт Джинни, про крепкий чай с лимоном и мятой, хрустящий тост с сыром… Мысли плавно перескочили на Молли и Артура, которые уехали погостить к друзьям и забрали с собой Джимми. Ужин в Норе отменялся, бутерброд с курицей проскочил незамеченным, а желудок урчал громче обычного. Послушав жалобную музыку в своём животе, Гарри захлопнул скучную книгу, посмотрел на тёмное окно и вздохнул. Домик, по его совету арендованный Роном и Гермионой, находился всего в одной миле, и Гарри почудилось, что он смог разглядеть огонёк окна их уютной кухни. Вероятней всего, Рон и Гермиона как раз садятся ужинать… Он быстро переоделся, запихнул очередную партию грязной одежды в бак для белья, схватил «Отсроченные зелья» (предлог для визита) и аппарировал.

Оказавшись в гостиной Уизли, Гарри сразу понял, что пришёл немного не вовремя: никто не услышал хлопка аппарации и не заметил его прихода из-за громкого голоса Гермионы, доносящегося из кухни.

— И плевать я хотела на эту лахудру драную!

А вот это милое ругательство я и не попробовал, машинально подумал Поттер, вспоминая свою войну с мусорным ведром.

— И правильно, — прозвучал на удивление спокойный голос Рона, — зачем нервничать на пустом месте?

— Я, как дура, пекусь о том, чтобы старая подруга не попала в беду, а она метит моего мужа своей помадой! — на повышенных тонах ответила Гермиона.

— Да что тут такого? Представь, что это Джинни поцеловала меня в щёчку, — миролюбиво предложил Рон. — У вас, женщин, это просто способ сказать «до свидания», не более того.

— До свидания? — подхватила Гермиона. — До какого свидания, Рон?

— Да мне просто к слову пришлось! Чего ты цепляешься?

Гарри, естественно, не в первый раз слышал ссору лучших друзей — наоборот, этих ссор было так много, что он и не думал возвращаться домой. Беседа доносились из кухни, так что у него ещё оставалась надежда на ужин. Решив переждать бурю и не вмешиваться, чтобы не попасть под горячую руку Гермионе, Гарри тихонько устроился на диване в гостиной и мысленно стал делать свои ставки: пожалуй, в этой стычке он готов был поставить на Рона, настолько уверенно и спокойно звучал его голос. Смущало лишь упоминание помады и лахудры: какая такая лахудра и когда Рон успел? Они расстались в «Сапожке» всего пару часов назад… Может, Джулия Блюбери в порыве чувств поцеловала его на прощанье? В кухне воцарилась тишина, прерываемая звоном посуды и бодрым стуком черпака о кастрюлю. Гарри принюхался: кажется, готовился картофельный суп.

— Когда она спела о том, что ни в чём не может тебе отказать, я стерпела. Когда из её посылки вывалились твои трусы, я ни слова не сказала, — голос Гермионы звучал по нарастающей.

— Ты сказала очень много слов, — с усмешкой ответил Рон, — и все правильные! К чему сейчас эти крики, Гермиона? А как же твоё хвалёное доверие?

Стук черпака прекратился.

— Рональд, скажи, чему ты ухмыляешься? Если бы ты увидел мою помаду на шее у… у Гарри, тебе было бы смешно?

Глаза Гарри виновато забегали: этот спор явно не предназначался для его ушей… Но всё же ему было интересно, что Рон ответит на этот выпад.

— Я бы не обратил внимания. А вот Джинни бы обратила! — даже в гостиной было слышно, что Рон снова усмехнулся. — И ты бы с ней разбиралась.

— Понятно. То есть я должна отправиться в какую-то там пустошь, чтобы разобраться с Лавандой?

Лавандой? Гарри так и подскочил на месте. Можно было, конечно, предположить, что на некой пустоши растёт горная лаванда, и Гермиона будет варить из неё духи или зелье, но путём несложной дедукции он вычислил, что с Роном в больнице Северной Пустоши тепло попрощалась напомаженная Лаванда Браун… Кто бы мог подумать?

— Не нужно ни с кем разбираться, солнышко! Это последнее, чего бы я хотел. Особенно учитывая то, какие заклинания Лаванда освоила в медицинском колледже.

Гарри сразу понял, что это был неверный выпад со стороны Рона — большая, большая ошибка…

— То есть ты хочешь сказать, что какая-то хилерша-недоучка меня уделает?!

Поттер подумал, что на месте Гермионы он бы тоже возмутился — Лаванда, и правда, никогда не была сильна в заклинаниях. В женском бою Браун против Грейнджер — упс, Уизли — он бы однозначно поставил на Гермиону.

— Знаешь что, Рональд, если Лаванда и её шайка девиц уделали тебя, это ещё не значит, что они справятся со мной!

Он даже о голоде забыл. Шайка Лаванды? Какого дементора? У Гарри возникло нехорошее подозрение, что лучший друг кое-что утаил от него в деле о «вейлах-мошенницах»… Рон доверил рабочие секреты жене и скрыл информацию от своего партнёра по бизнесу?

— О-чу-меть! Это подло, Гермиона! — вероятно, Рон взвился, как ужаленный, потому что от спокойствия в его голосе не осталось и следа. — Зря я тебе всё рассказал! Теперь будешь пенять мне по поводу и без повода? Каждый может совершить ошибку! И вообще, ты прекрасно знаешь, что я ни в чём не виноват, но затеваешь ненужную ссору. Хотя как же я забыл — Гермиона Грейнджер никогда не идёт на попятную!

— Гермиона. Грейнджер. И правда, о-чу-меть! Ты, видимо, также забыл, что женился на мне, мистер Уизли!

Да, общение с Роном явно не пошло на пользу лексикону Гермионы. Нет, он, конечно, расширился — но не в ту сторону… Гарри совершенно разонравился ход этой случайно подслушанной беседы, и он уже начал жалеть, что не аппарировал домой в самом её начале.

— Забудешь тут, как же, — с досадой прошипел Рон.

Эта фраза, по мнению Поттера, сильно уменьшила шансы Рона на победу в споре — его ставки стремительно падали. Повисла небольшая пауза, и Гарри представил, как Гермиона, ахнув, упирает в бока свои кулачки и возмущённо прищуривается, пытаясь испепелить взглядом Рона. Из гостиной не было видно, что происходит на кухне, но, судя по тишине, спорщики играли в гляделки. Может, они наконец поймут, как глупо было затевать этот спор, и перейдут к картофельному супу?

Тишину разрезал металлический грохот, так что Гарри невольно втянул голову в плечи и с тревогой прислушался.

— О, Мерлин… Гермиона, ты это серьёзно? Черпаком? — донёсся до него сдавленный смех Рона. — Так ведь и убить можно! Женщина, ты же владеешь беспалочковой невербальной магией!

Тут же послышались быстрые шаги, приглушённые возгласы и звуки возни — вероятно, Рон перешёл к активным действиям. Гарри приободрился. Шансы Рона на победу в войне с Гермионой были максимальными в ближнем бою.

— Перестань, Гермиона… В чём дело? Да что с тобой такое? — воскликнул Рон.

Относительное затишье давало Гарри надежду на то, что порыв ревности Гермионы исчерпал себя и они смогут втроём мирно поужинать картофельным супом, обсуждая «Сапожок», необычный дар миссис Трустоун и «Отсроченные зелья». Гарри уже подумывал, не объявить ли друзьям о своём присутствии (пока у них дело не дошло до секса), как вдруг Гермиона заговорила. Её голос стал совсем другим: тонким, дрожащим.

— Рон, ты знаешь, какое сегодня число?

— Э-э-э… Нет. А что?

— А то, — обиженно сказала она.

— Прости, прости… У нас какая-нибудь годовщина? Нет, подожди, я сейчас сам вспомню! Годовщина нашего третьего поцелуя? Нет, нашего первого раза! Это как раз было на Рождество, — ответил Рон.

Гарри был уверен, что мог бы вполне обойтись без столь интимных подробностей из жизни лучших друзей, и глубоко вздохнув, сделал то, что должен был сделать давно: собрался трансгрессировать. Его удержали долетевшие из кухни всхлипы Гермионы.

— Какая годовщина, Рон? — в её голосе было столько отчаяния, что Поттер замер на месте от неожиданности. — У меня… у меня была задержка целых семь дней, а сегодня... — она судорожно сглотнула и расплакалась.

Стыд окатил Гарри горячей волной. У него появилось неприятное ощущение, будто он в мантии-невидимке забрался ночью в чужую спальню.

— Ты же знаешь, солнышко, — виновато ответил Рон, — я никогда не слежу за календарём…

— Целых семь дней, Рон!

— Гермиона, всё будет хорошо, вот увидишь, — в ответ раздались лишь судорожные всхлипы. — Ну, не плачь, прошу тебя, родная моя… Мы же договорились пока оставить эту тему.

— Я старалась, Рон… я молчала, — Гермиона жалобно икнула, — но, когда я молчу, внутри меня мысли накапливаются, как снежный ком… Я была уверена, точно уверена, что на этот раз всё получилось, — за этим горьким признанием последовали не менее горькие рыдания.

Несмотря на охватившее его волнение, Гарри изо всех сил сконцентрировался и аппарировал почти беззвучно.

Родная гостиная встретила его темнотой и безмолвием. Гарри подошёл к окну и уставился на сугробы во дворе. Его сердце сжало тревожное, холодное кольцо. Он-то думал, что Рон и Гермиона безоблачно и безоговорочно счастливы… Оказалось, он ничего не знал о сокровенных переживаниях самых близких ему людей. Гарри было ужасно стыдно из-за того, что он стал свидетелем этого разговора, и немного горько от иронии своей собственной семейной жизни: Джинни никак не поддавалась на его уговоры завести второго ребёнка.

Постояв немного у окна, Гарри вдруг решительно направился на кухню, зажёг свет и открыл шкафчик, в котором Джинни хранила травы и зелья. Пошарив на верхней полке, Гарри вынул прозрачную стеклянную бутылочку. Он измерил на глаз количество содержимого, уверенно вынул пробку, вылил всё, до последней капли, в раковину, а затем, налив до нужного уровня обычной воды и закупорив бутылку, вернул её на место. Это был странный и импульсивный поступок, который не поддавался логике, но в тот момент казался Гарри правильным и необходимым.

Он знал, что женское защитное зелье не имеет ни вкуса, ни запаха и что Джинни не заметит подмены. И пусть на него обрушится Петрификус Тоталус или Летучемышиный сглаз!

* * *

Сразу же после встречи с Роном, Лаванда заперла кабинет мистера Штолле заклинанием и отправилась в лабораторию, где стоял больничный котёл и хранились все необходимые ингредиенты для зелий. Доступ в эту часть больницы был далеко не у всех сотрудников, но Лаванда часто помогала мистеру Штолле в приготовлении лекарств, а потому знала его личное заклинание, отпирающее дверь. Естественно, ничего противозаконного она делать не собиралась. Провозившись над котлом почти целый час, Лаванда с довольным видом вышла из лаборатории, держа в руках фиал с зельем для восстановления памяти. Ей ещё ни разу не приходилось видеть его в действии, но она отлично помнила рецепт, изученный в колледже. Для душевного хилера было важно знать такие вещи. Она намеревалась завтра же передать это зелье миссис Трустоун, а на сегодняшний вечер у Лаванды были планы, которые заставили её улыбнуться. Дома, в её арендованной квартирке в Рединге, Лаванду ждал Флориан.

* * *

Рассказывая Рону о своей жизненной философии и цитируя слова Сандры Фосетт, Лаванда немного слукавила, ибо философия её в последнее время пошатнулась, корабль под названием «Справедливое возмездие» дал крен, его паруса наполнились свежим бризом и понесли Лаванду навстречу новым приключениям. Она оставалась убеждённой феминисткой и активной участницей ночных рейдов в пабах вплоть до пятого ноября 2003 года — того самого дня, когда в больницу Северной Пустоши южным лондонским ветром занесло молодого адвоката по имени Флориан Клифф.

Общение с этим пациентом оказало на Лаванду такое сильное влияние, что уже в начале декабря она решила завязать со своим «клубным прошлым». Когда Сандра и Патрисия узнали, что причиной тому стал мужчина, то сначала посмеялись над ней, а потом искренне посочувствовали.

— Всё закончится, как всегда, — заявила Сандра. — Как только он поймёт, что ты влюблена по уши — а ты, Лаванда, по-другому не умеешь, прости — он найдёт себе другую. И не говори, что мы тебя не предупреждали.

— Пойми, мы тебя не отговариваем, — сказала Патрисия, — но лучше ты его бросишь, чем он тебя.

Сандра продолжила:

— Нет, здесь дело совсем в другом! Лаванда, скажи, кто, если не мы? Увеселительных пабов открывается всё больше, хоть они и запрещены; магические законы не соблюдаются — кто-то должен сказать своё слово в защиту женщин? Кто, кроме нас, будет наказывать развратных мужчин? К тому же секс с мужчиной это ещё не повод выходить из клуба, — Сандра лукаво улыбнулась. — Девочки, помним главное правило?

Все трое наклонись друг к другу с заговорщицким видом и негромким хором повторили девиз:

— Женщина всегда должна быть сверху! — по кафе разнесся их дружный смех.

— Ты всегда была сверху? — шутливо спросила Сандра, но, видя, как Лаванда неуверенно кивает и густо краснеет, поспешно добавила: — Ладно, ладно! Прости, это не наше дело… У Патрисии сейчас отношения с колдомедиком из Мунго, у меня спортсмен из «Кенмарских Коршунов» — но это не значит, что мы отказываемся от своих убеждений. Мы нашли равноправных партнёров, от которых можем отказаться в любой момент. Второе правило?

Они снова склонились над столом:

— Ничего личного, только секс! — и снова смех на весь паб. Им было плевать, что люди за соседними столиками стали обращать на них внимание.

— Девочки, но вы же прекрасно понимаете, что справедливое возмездие не может продолжаться вечно, — сказала Лаванда.

— Конечно, не может! Когда мы состаримся, то придумаем что-нибудь другое — боюсь, что на старух в увеселительных пабах будут плохо клевать, — сказала Сандра, и они снова дружно расхохотались.

— Я думаю, на этот раз это не просто секс, — Лаванда сама не понимала, почему в её голосе прозвучали виноватые нотки. В конце концов, это её жизнь, она ни перед кем не должна отчитываться!

— Он что, тебя замуж зовёт? — спросила Сандра, мигом возвращая Лаванду с небес на землю.

— Пока нет.

Сандра с Патрисией переглянулись с видом «что и требовалось доказать».

— Пойми, Лаванда, даже если вы поженитесь, как только ты начнёшь ругать его из-за грязных носков, он назовёт тебя раненой уродиной — извини за прямоту! — Сандра умела невзначай ударить по самому больному месту, и эти жестокие удары неизменно попадали в цель. Лаванда почувствовала, как у неё кровь отливает от лица. — Кстати, кто он по профессии?

— Адвокат, — упавшим голосом сказала она.

Сандра закатила глаза.

— Известно, что лучше адвокатов умеют врать только риэлторы. Ладно, подруга, не хочешь ходить на охоту — не нужно, мы будем сами, правда, Патрисия? Ты нам только с палочками помогай, хорошо? И запомни, у тебя всегда есть тыл. Что бы ни случилось, тебе есть к кому прийти и поделиться проблемами.

Они не стали ссориться и выпили за неугасимую женскую дружбу. На тот момент в душе Лаванды, помимо большой влюблённости, жила очень большая неуверенность. Её отношения с Флорианом были неоднозначными. И она решила повременить с выходом из женского клуба — до тех пор, пока точно не убедится, что исключения из правил действительно существуют. Она почему-то вспомнила Рона с его предостережениями и дала себе слово, что будет осторожной.

Однажды холодным и мрачным ноябрьским днём Флориан Клифф, преуспевающий лондонский адвокат, приехал в Северную Пустошь к одному клиенту для обсуждения имущественного вопроса и имел неосторожность быть укушенным в лодыжку домашним нюхлером, который случайно выбрался из клетки.

— Зачем вы держите дикое животное дома? — сердито спросил Флориан, когда его клиент, изменившись в лице, стал громко извиняться.

— Мы случайно узнали, что на склоне возле нашего дома были зарыты старинные вещи, вот и приобрели нюхлера! Это животное весьма полезно в поиске кладов!

К сожалению, в этот момент беседу о пользе нюхлеров пришлось срочно прервать, потому что молодой адвокат вдруг побледнел и покачнулся, перед его глазами всё поплыло, и последнее, что он увидел, прежде чем очнуться в больничной палате — большие виноватые глаза хозяина дома. Впрочем, смена декораций расстроила Флориана ненадолго: не прошло и секунды после его пробуждения, как перед ним оказалась пара совершенно других глаз — тоже взволнованных, но намного более очаровательных.

— Пожалуйста, не вставайте, — произнесла обладательница глаз, касаясь рукой его плеча. — Я намазала ногу мазью, но вам нужно принять противоядие. Вероятно, у вас аллергия на укусы нюхлеров. Выпить сможете?

Флориан кивнул, послушно открыл рот и тут же почувствовал отвратительный вкус чего-то гнилого. Он недовольно поморщился, но проглотил зелье, и в награду услышал всё тот же приятный голос:

— Вот и молодец!

Флориану на секунду показалось, что ему снова десять лет, что он лежит дома в своей постели и мама хвалит его за то, что он выпил зелье от драконьей оспы. Когда перед глазами всё окончательно прояснилось, заботливая мама оказалась молодой белокурой девушкой с голубыми глазами и тёплыми руками, которые касались его красной, распухшей лодыжки.

— Укусы нюхлера могут быть очень опасны. Боюсь, мистер Клифф, вам придется провести какое-то время в больнице, — сказала девушка.

Почему-то эта перспектива совершенно не испугала Флориана.

— Как долго? — спросил он.

— Всё будет зависеть от того, как ваш организм отреагирует на противоядие. Несколько дней вы вряд ли ступите на ногу, а полное восстановление может занять две недели.

— Так долго?

— Не беспокойтесь, мы окажем вам необходимую помощь. Но если вы нам не доверяете, можем сегодня же отправить вас в Мунго.

— Нет-нет, — поспешно заверил Флориан, — мне кажется, нога стала меньше болеть. И вообще, я думаю, неправильно менять врача во время лечения такой серьезной болезни, как укус нюхлера, — он кинул осторожный взгляд на молодую и очаровательную докторшу. — Скажите, а как вас зовут?

— Лаванда Браун, — она поправила свой медицинский халат. — Но, учтите, если вы остаётесь, то вам придётся во всём меня слушаться!

Флориан впервые за последние пять лет отложил все свои адвокатские дела, чтобы на целых две недели задержаться в богом забытой дыре под названием Северная Пустошь — под патронажем мисс Браун. Из дома ему доставили одежду и необходимые вещи, один раз его навестили родители, один раз брат с супругой, но, убедившись, что здоровью Флориана ничто не угрожает, родственники оставили его в покое. И он бросил все свои силы на выздоровление.

Он терпеливо ждал прихода Лаванды для ежедневных лечебных процедур и послушно принимал из её рук мерзкое на вкус зелье. Когда она утром входила к нему в палату, улыбалась и интересовалась, как его дела, Флориан мужественно морщился и отвечал, что всё хорошо, но ступить на ногу пока не может. Она закатывала его брючину и проверяла, насколько уменьшилась опухоль, качала головой, а потом мягкими, осторожными движениями наносила мазь на место укуса. Флориан мысленно благодарил свой организм за склонность к аллергии, с удовольствием глядя на длинные, ловкие женские пальцы, на тонкие руки, плечи, шею мисс Браун, на её светлые волосы, аккуратно собранные на затылке… Он представлял себе, как могут выглядеть эти светлые волосы в распущенном виде и какой они длины, и позволял своей фантазии забираться под полы её больничного халата. И кто посмел бы обвинить Флориана в том, что он стонал сильнее, чем нужно, когда мисс Браун просила его ступить на больную ногу? Нога и в самом деле немного болела, поэтому он напросился на массаж и стал проводить с Лавандой по нескольку часов в день.

Из долгих бесед с мисс Браун он узнал о ней много интересных мелочей: она живёт одна в чужой квартирке в Рединге; у неё есть кот по имени Рыжий; она постоянно на диете; она мечтает стать душевным хилером и открыть свою практику; она делает вид, что ненавидит мужчин. Последнее открытие больше всего развеселило Флориана: он на себе прочувствовал искреннюю заботу и доброту Лаванды, но, как только их разговор направлялся в романтическое русло, она напускала на себя суровый вид и говорила, что серьёзных чувств не существует — так нечего о них и болтать! Флориану было двадцать девять, за семь лет адвокатской практики он повидал много самых разных людей и считал себя очень проницательным. Он всегда замечал, если клиент врёт, чувствовал фальшь свидетелей в суде, редко промахивался, заочно угадывая вердикт судьи «виновен — не виновен», и сразу понял самое главное о Лаванде Браун: больше всего на свете она хочет и ждёт настоящей любви, которой у неё никогда не было. А ненависть к мужчинам — это всего лишь защитная реакция.

Несмотря на чистокровность, успешную карьеру и неплохой достаток, Флориан не пользовался особым успехом у противоположного пола, а всему виной была его внешность: щуплый, невысокий, с неприметными чертами лица и торчащими ушами (надёжно прикрытыми длинными кудрявыми волосами), он не привлекал понравившихся ему женщин, и те непродолжительные отношения, которые случались в его жизни, не были полны ни страсти, ни огня. Впрочем, это не особо его беспокоило. В адвокатской работе неприметная внешность и растерянно-глуповатый вид постоянно играли Флориану на руку: противники его недооценивали и почти всегда проигрывали. Он был убеждён, что внешность для мужчины не главное, не имел по этому поводу комплексов и резонно рассуждал так: если кто-то его полюбит, то точно не за красивые… уши! И не за упрямство, и не за докучливый характер… А за то, что он умён, решителен и красноречив. В глубине души Флориан также подозревал, что он, как и его отец, старомодный однолюб — но пока у него не было возможности в этом убедиться.

Скоро Лаванда стала приходить на процедуры к Флориану в самом конце смены, когда в больнице не оставалось пациентов. Она приносила ему чай и засиживалась допоздна, потому что дома её никто не ждал (кроме кота), а Флориан умел быть увлекательным собеседником. Узнав, что Лаванда участвовала в битве за Хогвартс, он рассказал ей о нескольких закрытых, никому не известных послевоенных судах над пожирателями смерти — она слушала, затаив дыхание. Флориан не называл имён, но у Лаванды были свои догадки о личностях подсудимых, и эти истории казались ей невероятно интересными и драматичными.

Единственное, что расстраивало Лаванду, так это то, что укушенная лодыжка Флориана очень медленно шла на поправку. Она три раза приглашала на консультацию мистера Штолле, сама лично проштудировала несколько книг по укусам магических существ и в конце концов пришла к выводу, что долгое восстановление может быть вызвано индивидуальной непереносимостью яда нюхлера. Поэтому, когда в один прекрасный день Флориан вдруг прошёлся по палате, прихрамывая не на ту ногу, Лаванда сделала большие глаза и чуть не задохнулась от негодования:

— Да что же это такое?! От вас я никак не ожидала… Симулянт!

Покраснев от гнева, Лаванда бросилась к выходу, но Флориан, вмиг излечившись от хромоты, догнал её и схватил за локоть:

— Лаванда, ну простите меня! Пожалуйста. Прошу вас, дайте мне возможность загладить свою вину... Давайте сегодня вечером сходим куда-нибудь.

Она остановилась, смерила его недовольным взглядом и прошипела:

— Отпустите руку. Ваше лечение закончено, мне нужно подготовить документы для выписки.

И Флориан впервые ослушался своего колдомедика — осторожно завёл руку Лаванды ей за спину и сделал то, о чём мечтал последние две недели, с тех пор как очнулся от обморока и увидел над собой её взволнованные глаза — наклонился вперёд и поцеловал её. Он не удивился, когда губы Лаванды, поначалу неподвижные, вскоре с пылом ответили на поцелуй.

— Ну, так что, ты пойдёшь со мной? — спросил он, крепко обнимая её за талию. Глаза Лаванды неуверенно забегали, и Флориан понял, что у него есть надежда.

— У меня нет времени рассиживаться по ресторанам — я каждый день встаю в шесть утра, — сказала она, переводя дыхание. — К тому же дома меня ждёт голодный кот.

— Ну, тогда, — рука Флориана поползла вверх по её спине, и он почувствовал, как Лаванда вздрогнула всем телом, — мы можем вместе покормить твоего рыжего кота.

Он был уверен, что Лаванда откажется, но она его несказанно удивила.

— А почему бы и нет? — её взгляд был полон решимости. — Я ненавижу мужчин, но не против секса.

— Что ты сказала? — он решил, что ослышался.

— Ничего, — она вспыхнула, смущённо отвернулась и попыталась отстраниться, но Флориан придержал её за локти.

— Прости, просто я не ожидал…

— Послушай, — она смело посмотрела ему в глаза, — тебе обязательно нужны павлиньи ухаживания, рестораны, подарки, глупые слова и ненужные обещания?

— Нет, но… обычно девушкам это нравится.

— А мне нет, — она решительно освободила локти и сделала шаг в сторону двери, не отрывая взгляд от его лица. — Ты ведь собирался пойти ко мне не для того, чтобы накормить моего кота, так?

— Ну, нет, не только для этого, — усмехнулся он.

— Вот и хорошо, — заявила она, поправляя перекрутившийся халат. — Тогда собирай вещи на выписку, я вернусь через полчаса.

— Лаванда! — воскликнул он, когда она уже была в дверях, но его бесцеремонно перебили: — Учти, на ужин будет только омлет, — и дверь закрылась.

Флориан остался стоять посреди палаты в полном и абсолютном недоумении. Он две недели осторожничал, подбирался к этой девушке, думая о том, как бы не спугнуть её, не обидеть, не показаться навязчивым, а теперь она совершенно недвусмысленно пригласила его к себе домой и открыто заявила, что не против секса! Нет, он, конечно, тоже был не против, но… её странное решение вызывало подозрение и не укладывалось в тот образ Лаванды, который он создал в своей умной и проницательной голове. Флориан стал лихорадочно размышлять, где допустил просчёт: она ему всё это время казалась недотрогой. Конечно, за две недели невозможно как следует узнать человека, но всё же… Его адвокатская мысль заработала с удвоенной силой. «В конце концов, что я о ней знаю? — думал Флориан, собирая свои пожитки. — Здесь где-то должен быть подвох… Что ей от меня нужно — услуги адвоката? Может, её любимый дядюшка кого-нибудь укокошил и ожидает суда в тюрьме? Или она просто решила подшутить надо мной за то, что я прикидывался больным и водил её за нос?»

С этими мыслями Флориан решил проверить, не заперта ли его палата, как вдруг дверь резко распахнулась. На пороге стояла Лаванда, одетая в серое маггловское пальто.

— Готов? — невозмутимо спросила она. Флориан кивнул. — Тогда бери вещи и пойдём к камину. Не люблю аппарировать на большие расстояния, а до Рединга далековато, — по-деловому сказала Лаванда, будто собиралась навестить его больную бабушку.

По привычке слегка прихрамывая, Флориан молча пошёл по коридору к центральному холлу, в котором находилась приёмная стойка и камин, и скоро перенёсся в Рединг, в квартирку, где временно проживала Лаванда.

* * *

Их скудный ужин прошёл за высокоинтеллектуальной беседой о вреде курения и пользе вечерних прогулок, и за чаем Флориан клятвенно пообещал Лаванде, что в рот не возьмёт сигареты и постарается как можно чаще гулять перед сном. Омлет был вполне себе не плох, хоть немножко и подгорел. Скормив его остатки рыжему коту, Лаванда убрала посуду и жестом пригласила Флориана пройти за собой.

— Извини, у меня немного не прибрано — я сегодня не ждала гостей, — сказала она, распахивая перед ним дверь в спальню.

Во время ужина Флориан внимательно наблюдал за Лавандой и подметил, что она нервничает (ему были хорошо известны невербальные приметы тревоги). Он надеялся, что вот-вот поймёт, зачем Лаванда его пригласила, однако её поведение не давало явных ответов на вопросы. Когда же дело дошло наконец до спальни, его вдруг осенило. Остановившись возле широкой кровати, застеленной розовым покрывалом, Флориан хитро сощурил свои карие глаза, провёл ладонью по тёмным кудрявым волосам и победно произнёс:

— Лаванда, я всё понял! — она подняла на него удивлённый взгляд. — Сейчас сюда должен прийти твой бой-френд, с которым ты поссорилась? Он нас застукает, приревнует тебя и захочет срочно помириться?

Лаванда презрительно фыркнула и отвернулась, а затем, подойдя к большому трюмо, стала молча распускать волосы. Флориан какое-то время ждал ответа, по-деловому сложив руки на груди, но потом неожиданно для себя вдруг отвлёкся на сцену, которая разворачивалась перед его глазами.

— Как же я устала от этих шпилек, — сказала Лаванда, слегка помассировав кожу головы. — Но в больнице не разрешают ходить с распущенными волосами, — она тряхнула головой, разглядывая себя в зеркале. — Может, постричься?

— Ни в коем случае, — ответил Флориан, забывая о своих сомнениях, предположениях и догадках. Её белокурые волосы, взлохмаченные и скрученные от дневной причёски, опустились пушистым облаком до самой талии и ненадолго лишили его дара речи. — Ну, хорошо, не угадал, — сказал он, приходя в себя и ловя в зеркале недовольный взгляд голубых глаз. — Тогда… версия номер два: тебе нужен хороший, но бесплатный адвокат?

Лаванда обернулась, подошла к кровати, присела на край и устало сказала:

— Мерлин, как же это типично… То есть ты считаешь, если бы мне нужен был хороший адвокат, я не смогла бы нанять тебя? Твои услуги так дорого стоят, что они не по карману начинающему доктору?

— Да нет, дело не в деньгах… Я благодарен тебе за то, что ты меня вылечила и, если нужно, помогу просто так, по дружбе, — доверительно ответил он.

— О, спасибо, — она покачала головой, — как это щедро… То есть мне не нужно спать с тобой? Как это у вас называется… не нужно вносить предоплату?

— Конечно, нет!

— Отлично, — Лаванда усмехнулась, — только вот незадача… Мне не нужны услуги адвоката.

— Нет? — удивлённо переспросил он.

— Нет.

Флориан смерил Лаванду недоверчивым взглядом и сказал:

— Лаванда, ты хорошая, добрая девушка, и я не хочу обижать тебя. Поэтому скажу прямо: когда я чего-то не понимаю, меня это очень напрягает. А ещё я не люблю, когда меня водят за нос. Скажи честно, что тебе нужно? Только не говори, что просто секс — всё равно не поверю. Такая красивая девушка, как ты, может запросто найти любовника и посимпатичней.

Её распущенные волосы были восхитительны — Флориану так и хотелось подойти поближе и провести по ним рукой.

— Ну, не верь, — она нетерпеливо вздохнула. — Слушай, я устала… Я в девять спать ложусь. Если передумал, иди домой. Мой камин соединён с «Дырявым Котлом», но только в одну сторону. И учти, что аппарировать можно только из прихожей, а назад вообще нельзя — у меня защита. Да, надеюсь, твои раны не вскроются? — добавила Лаванда. — Сам дохромаешь до камина — или тебе помочь?

— Ну, хорошо, не хочешь говорить — не надо, — недовольно ответил Флориан. — Тогда я пошёл? Но завтра вечером я зайду за тобой в больницу, и мы сходим куда-нибудь поужинать.

— Тебе не понравился мой омлет? — разочарованно спросила Лаванда.

— Омлет был отличный, — соврал Флориан.

— Тогда оставайся, — ему показалось, что в её глазах промелькнула тоска. — Да не переживай ты… Ничего личного — просто секс.

Флориан усмехнулся.

— А если у меня на уме не только секс? — он выжидательно посмотрел на неё, засунув руки в карманы брюк (от греха подальше). Лаванда выглядела очень соблазнительно, и Флориан снова почувствовал на губах вкус её поцелуя.

— Я не хочу серьёзных отношений — как ты не понимаешь? — раздражённо сказала она.

— Почему?

— Потому что я ненавижу мужчин, я же тебе уже говорила, — она быстрым движением стянула через голову серый джемпер, под которым оказался чёрный закрытый боди.

Флориан, на несколько секунд опешивший от такой провокации, слегка кашлянул и снова спросил:

— Почему?

Лаванда вздохнула.

— Имею основания и имею право. Ещё вопросы есть? Если нет, то я в душ и спать. До свидания и не болей! — она направилась в ванную, но резко обернулась в дверях, поднимая за спиной вихрь светлых волос. — Но я бы на твоём месте осталась.

И Флориан не смог уйти. Пока она мылась в душе, он сидел на кровати, понимая, что не сможет исчезнуть, не получив ответ на свой вопрос: почему? Да и с какой стати ему уходить? В конце концов, глубокие философские взгляды на жизнь можно обсудить с Лавандой позже. Ничего личного — просто секс? Она ненавидит мужчин? У каждого свои странности… Вот он, например, терпеть не может квиддич. И ненавидит мороженое. И лицемерных, жеманных, лживых, ломающихся женщин, которые кокетничают, смотрят тебе в рот, охотно ходят по ресторанам, принимают дорогие подарки и в конце концов говорят, что близкие отношения в ближайшие пять лет не входят в их планы.

Когда Лаванда вышла из душа в коротком розовом халате, он сидел на её кровати, по-домашнему закинув ногу за ногу.

— Вот и молодец, — сказала она и улыбнулась.

У Флориана появилось странное чувство, будто ему сказали «хороший мальчик», как говорит хозяин любимой собаке… И всё же от улыбки Лаванды у него на душе стало так тепло, что он сам широко улыбнулся в ответ.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — сказал он, в два шага приближаясь к Лаванде и обнимая её за талию поверх халата. Она подняла к нему раскрасневшееся после душа лицо, и Флориан впервые увидел так близко её розовые щёки и горящие глаза, в которых он прочитал желание, волнение и что-то ещё: неуверенность… Или даже страх... Он уже почти поцеловал её, но вдруг в последний момент отстранился, нахмурился и простонал, осенённый неожиданной догадкой: — Вот, чёрт… Умоляю, Лаванда, скажи, что ты не девственница!

Она искренне рассмеялась — так живо и радостно, что у него отлегло от сердца.

— Поверь, моя ненависть к мужчинам возникла не на пустом месте. Не хочу тебя разочаровывать, — сказала она, обнимая его двумя руками за пояс, — но ты у меня не первый. Я знаю, что думают в таких ситуациях мужчины. Ты осуждаешь меня за легкомыслие, но мне плевать.

Она стояла так близко, прижимаясь к нему всем телом, прикрытым лишь тонкой тканью халата, что Флориан ни о чём уже не мог думать. Он просто помотал головой.

— Запомни, это я выбрала тебя, — добавила Лаванда, — потому что ты мне подходишь.

— Для чего? — прошептал он, проводя ладонью по светлым, влажным от пара волосам.

Она недовольно закатила глаза.

— Я всегда знала, что адвокаты жутко доставучие и любят задавать одни и те же вопросы, но… мы же не в зале суда.

— Ты права, — сказал Флориан, дёргая за кончик розового пояска у неё на животе, — всё, больше никаких вопросов!

— Только у меня есть одно условие, — Лаванда остановила его руку и потянулась за палочкой, — мы выключаем свет.

— Да ты что? Не смеши меня! Нет, я, конечно, не красавец, но…

— Нокс, — сказала она.

— Нет, это не серьёзно…

Не давая Флориану возможности достать свою палочку, Лаванда поднялась на цыпочки и коснулась его губ своими.

— Я люблю в темноте, — тихо сказала она. — И никаких возражений.

«Сто Мерлинов драных, эта девушка любит секс, — подумал Флориан, переводя дух после любовной гонки. Его пытливый ум, на время затуманенный эмоциями, окончательно прояснился и снова стал задавать вопросы: — Интересно, чем же ей так не угодили мужчины? Зачем она погасила свет? Что будет делать дальше?»

Лаванда повернулась к нему спиной, натянула одеяло до подбородка и притихла. Он нарочито громко вздохнул. Никакой реакции. Флориан пребывал в растерянности. В постели имелась только одна подушка, которой с ним, похоже, никто не собирался делиться. Меньше всего ему хотелось вставать, искать разбросанную по спальне одежду и возвращаться в свою холостяцкую квартиру в Лондоне, где он не был целых две недели. Две недели? Казалось, с момента укуса нюхлером прошла целая вечность.

— Мне убираться — или можно остаться до утра? — спросил он, опасаясь, что Лаванда сейчас уснёт.

— Ты же обещал, больше никаких вопросов...

— Понятно...

У Флориана вдруг появилось неприятное чувство, будто им воспользовались и прогоняют, что было само по себе абсурдно: он давно не получал такого удовольствия от общения с женщиной. И всё же мысль о том, что Лаванда не захочет с утра видеть его физиономию, была ему неприятна. Наклонившись к полу, он стал шарить рукой в поисках брошенной у кровати палочки.

— Свет можно включить?

— Опять вопросы, — проворчала Лаванда и добавила более миролюбивым тоном: — У меня, конечно, не гостиница, но можешь достать из шкафа запасное одеяло и подушку.

Флориан усмехнулся и, пустив Люмос, встал с кровати, отыскал подушку с одеялом и бросил их на свободную половину кровати.

— У тебя случайно нет холодного сливочного пива? — мечтательно спросил он.

— Флориан, знаешь, кто ты? Ты мужчина, состоящий из одних вопросов, — она повернулась, подперла голову рукой и, прикрываясь одеялом, с интересом окинула взглядом обнажённую фигуру Флориана, освещённую Люмосом. — Совершенно случайно, нет — ни холодного, ни горячего... Потому что я за здоровый образ жизни, не совместимый с алкоголем. Но в кране полным-полно воды!

— Я понял.

Чувствуя себя неловко под её пристальным взглядом, Флориан попятился и уже был одной ногой в коридоре, когда Лаванда тихо произнесла:

— А мне тёплый мятный чай, пожалуйста.

Он усмехнулся.

— С лимоном или без?

— О, Мерлин… Ещё один вопрос, и я усыплю тебя на месте!

— Не надо, доктор, я вам верю! — рассмеялся Флориан. — Но, если вы меня усыпите, кто тогда принесёт вам чай? — осознав, что опять закончил фразу вопросом, он поспешно добавил: — Лаванда, поверь, я умею говорить повествовательными предложениями! Вот, пожалуйста… м-м-м… — он сделал вид, что напряжённо думает, а потом сказал неожиданно мягко: — Это было великолепно… Даже без света.

Лаванда закусила губы, пытаясь скрыть улыбку. Её глаза сияли в тусклом свете, исходящем от его палочки.

— Чаю, — прошептала она, — и спать…

* * *

С тех пор, как случился их первый раз, Флориан стал проводить каждый день (с девяти до пяти) в лондонской адвокатской конторе под названием «Клифф энд Клифф», а каждую ночь (с пяти ноль одной до как повезёт) — в небольшой квартирке Лаванды в Рединге.

Примерно на их десятое совместное утро Лаванда проснулась часам к девяти, радуясь тому, что у неё поздняя смена в больнице, блаженно потянулась на своей большой кровати и откинула одеяло. Флориана рядом не было, но в душе шумела вода. Лаванда вытянула свои длинные стройные ноги и невольно залюбовалась ярким педикюром — нет, всё-таки у неё шикарные пальчики! Она смущённо улыбнулась, вспоминая прошлую ночь: раньше ей не верилось, что существуют мужчины, которые целуют ножки… С мечтательной улыбкой на лице она привстала на кровати и глянула на свое отражение в большом трюмо напротив: длинные белокурые волосы после ночи любви порядком растрепались, белая кружевная сорочка надета наизнанку… Усмехнувшись зеркалу, Лаванда стянула сорочку через голову и снова задержала взгляд на своём отражении. В полумраке зашторенной спальни шрамы были почти не заметны, и ей на мгновенье показалась, что она снова обрела своё прежнее тело. Если бы…

Лаванда вдруг вспомнила глаза Флориана в тот момент, когда он впервые увидел её в обнажённом виде при свете: сначала в них промелькнул шок, потом удивление, а потом появилась такая пронзительная жалость, от которой ей сразу захотелось спрятаться. Впрочем, Лаванда так и сделала: она зажмурилась, но всё равно ещё долго чувствовала на себе его пристальный взгляд, холодея от страха и представляя, как Флориан изучает красные дорожки на её животе, расползающиеся во все стороны неровными колючками… Она боялась приоткрыть веки и увидеть выражение брезгливости на его лице, и ругала себя за то, что заранее не пропила курс имбирного зелья или не наложила какое-нибудь заклинание, чтобы шрамы посветлели. Просто Флориан застал её врасплох и заявил, что давно мучается вопросом: как на самом деле выглядит девушка, с которой он ежедневно спит, и она согласилась на Люмос… Почему он замолчал? Повисшая тишина стала душить, в носу предательски защипало… Лаванда не решалась открыть глаза, и напряглась всем телом, когда почувствовала, как осторожные губы касаются её живота, медленно прокладывают дорожку к груди и шее.

— Бедная моя девочка, — раздался взволнованный шёпот, — тебе не нужно прятаться… Запомни, ты самая красивая на свете!

Её подхватили сильные руки, приподняли над кроватью и сгребли в охапку, как маленькую. Сидя у Флориана на коленях, Лаванда обняла его за шею и подумала, что именно такие слова и хотела услышать. Она ощутила, как сердце наполняется теплом, заставляя забыть о стыде и неловкости. Пусть он остается рядом как можно дольше, пронеслось у неё в голове. Пусть держит её, смотрит на неё, жалеет её… Это новое желание, закравшееся в душу помимо воли, испугало Лаванду — она боялась снова обжечься, боялась повторить свои прежние ошибки…

«В твоём уродстве есть особое очарование», — сказал ей когда-то молодой художник. «Зато у тебя волосы красивые», — говорил ей Джекилл, однокурсник. «Живот всё равно под одеждой, в спальне погасишь свет, и все дела», — повторяла лучшая подруга Сандра. «Ты самая красивая на свете», — сказал Флориан, и Лаванде захотелось вывернуть пред ним всю душу. Рассказать про войну, про последний год в Хогвартсе, про финальную битву, про то, как её спасла от гибели подруга, которую она всегда недолюбливала... Про то, как решила стать колдомедиком, чтобы найти лекарство от шрамов, но потом по-настоящему увлеклась врачеванием. Она готова была рассказать Флориану даже про свой неудачный личный опыт! Но только не про справедливое возмездие… «Он никогда не поймёт и не одобрит», — подумала Лаванда, повторяя себе, что не должна питать иллюзий. «Ты должна быть сильной и надеяться только на саму себя», — вот единственные слова, которым она могла безоговорочно верить, потому что их сказала её мама. Только ей Лаванда могла полностью доверять.

Лаванда прислушалась к шуму воды в душе, стряхнула воспоминания, смело подняла голову и клятвенно пообещала своему отражению в зеркале, что сегодня же возьмёт себя в руки. Она не будет раскисать. Не будет думать о Флориане все дни напролёт, забывая о работе. Не будет лететь из больницы домой, гадая, ждёт ли он её с наспех приготовленным ужином или задерживается в своей лондонской конторе. Доктор Штолле перестанет удивляться глупой улыбке, не сходящей с её лица, и не будет жаловаться на её рассеянность. Повертевшись ещё немного перед трюмо, Лаванда подняла двумя руками свои длинные волосы и замерла, разглядывая отражение в профиль: две полные, округлые груди с этого ракурса смотрелись шикарно; бёдра, пожалуй, были чуть широковаты, но в контрасте с тонкой талией выглядели неплохо. «Диета и йога, диета и йога», — прошептала она, как мантру…

— Ого, — восхищённый голос за спиной заставил её испуганно повернуться и схватить ночную сорочку. Впрочем, попытка прикрыться не увенчалась успехом: шёлковая тряпица была настолько тонкой, что в скомканном виде прикрыла только одну грудь.

— Я не слышала, как ты вышел из душа, — растерянно пробормотала Лаванда.

— Что ты хочешь от меня спрятать? — весело спросил Флориан, с разбегу запрыгивая на кровать. Полотенце, обмотанное вокруг его тела, тут же свалилось, демонстрируя его поджарую фигуру. Флориан был невысок и худощав, но хорошо сложен, и у него были сильные руки. Лаванда любила его руки... Он не попытался прикрыться — наоборот, откинув влажное полотенце в сторону, подобрался к Лаванде и опрокинул её на розовое одеяло. Она вскрикнула от неожиданности, но тут же изобразила возмущение.

— Тебе не идёт, когда ты хмуришься, — сказал Флориан, заглядывая в её голубые глаза. — Изо всех сил стараешься быть злюкой, но ты не такая, я знаю.

— А какая? — нахмуренное выражение с её лица исчезло.

— Весёлая. Жизнерадостная, — Флориан убрал с её щеки длинную светлую прядь, провёл ладонью по бледной коже. — А ещё у тебя ветер в голове и всякие глупые идеи. Наивная девчонка, — он наклонился для долгого поцелуя.

«Ты меня совсем не знаешь, — подумала Лаванда, закрывая глаза. — Как бы ты удивился, узнав обо мне всю правду…» Ей очень хотелось, чтобы Флориан, в отличие от остальных мужчин, оказался настоящим, стал исключением из правил. Может, они поладят? Должен же быть на свете хоть один человек, с которым она могла бы быть счастлива! Если они поладят, подумала Лаванда, то правда о её второй, тайной жизни должна будет навсегда уйти в прошлое. Она не стала бы об этом жалеть — в конце концов, сколько можно ходить по тонкому льду? Рон был прав. Это не только весело, но опрометчиво и опасно.

Обвив шею Флориана двумя руками, Лаванда закинула на его сильное бедро свою длинную, стройную ножку и с полной самоотдачей ответила на поцелуй. Доктор Штолле будет недоволен, если она опоздает на работу, но, в самом деле, ничья жизнь ведь от этого не пострадает! Ей столько раз приходилось подменять своего наставника, когда тот лежал дома с похмельным синдромом, что Лаванда была уверена — Штолле не станет сильно браниться, лишь поворчит для вида. В конце концов, он уже давно поставил ей диагноз: синдром влюблённости в особо острой форме.

Глупые идеи? Наивная девчонка? Если её убеждения хоть чего-то стоят, она должна показать свою силу и независимость. Оторвавшись от поцелуя, Лаванда коварно улыбнулась и резко толкнула Флориана, заставляя его перевернуться на спину. С усилием подняла вверх его тяжёлые руки, незаметно достала из-под подушки свою палочку, наложила Инкарцеро... Веревки привязали его запястья к перекладине изголовья. Поймав удивлённый взгляд карих глаз, Лаванда запрыгнула на Флориана, как кошка, облизала губы и сказала:

— Если ты старше, это не значит, что я ребёнок. Сейчас я тебе покажу наивную девочку.

Он изобразил притворный страх, но уже через секунду блаженно застонал, потому что Лаванда ловко двинула бёдрами, впуская его в себя. Её глаза возбуждённо горели: она чувствовала себя главной. Она выбрала Флориана, а не наоборот, она делает то, что хочет, а он ей подчиняется… Она двигается, как нравится ей, а вовсе не для того, чтобы доставить ему удовольствие… С каждым движением Флориан полностью заполнял её, послушно двигаясь в выбранном ею ритме, и у Лаванды остро и приятно защекотало в животе. Поглощенная своими ощущениями, она зажмурила глаза и удивлённо распахнула их, когда большие горячие ладони сжали её бедра.

— Какого чёрта? — прошептала она и в ту же секунду оказалась на спине, распростёртая под его небольшим, но неожиданно сильным телом.

— Думаешь, ты одна умеешь колдовать, маленькая шельма? — спросил Флориан, нависая с кривой усмешкой.

Лаванда прищурилась, чувствуя, как нарастает раздражение — но не оттого, что он решил показать свою силу, а оттого, что её действия так не вовремя прервали.

— Любишь быть сверху? Любишь командовать? — спросил он, продолжая прижимать её к постели, так что обоим стало трудно дышать. — Сейчас я тебе покажу…

— Я тебя ненавижу, шовинист проклятый...

— Я тебя тоже, лже-феминистка…

Лаванда возмущённо подняла брови и открыла рот, собираясь ответить что-нибудь бойкое, но Флориан вдруг ослабил хватку, обхватил ладонями её колени и, осторожно приоткрыв их лягушечкой, опёрся одной рукой о кровать и резко двинулся вперёд. Вторая его рука опустилась туда, где соединились их тела, и пальцы Флориана стали рисовать незамысловатые кружочки. Ответ застрял у Лаванды в горле. Вместо слов у неё вырвался громкий прерывистый вдох, а потом она прикусила губу и вцепилась всеми десятью пальцами в длинные кудрявые волосы Флориана. «Даже если он окажется сволочью и подонком, как все остальные, я не зря трачу время», — успела подумать Лаванда, теряя последние рациональные мысли от его ритмичных движений. Она изогнулась дугой и прошептала:

— Быстрей…

Флориан подчинился, и с Лавандой случилось то, чего не бывало раньше: тело свела такая сладкая судорога, что в глазах вдруг потемнело… И она отключилась.

Первое, что она увидела, когда открыла глаза, было взволнованное лицо склонившегося над ней Флориана, который сидел на кровати и держал в руке палочку. «Что это было? Неужели я вырубилась и дело дошло до Энервейт?» — подумала она, удивлённо моргая.

— Ты в порядке, Лаванда? — спросил Флориан, опуская палочку.

Всё тело было как тряпичное. Она слабо кивнула.

— Ты не больна?

Она помотала головой.

— Точно?

— Я же доктор! — она выдавила улыбку.

Флориан отложил палочку в сторону.

— Ты случайно не беременна?

Она усмехнулась.

— Конечно, нет!

Он хитро прищурился, приподнял её подбородок большим пальцем и спросил, насмешливо глядя ей в глаза:

— Тебе просто… понравилось?

Она фыркнула.

— Это было… ничего.

— Ничего?

— Ничего, — её щёки пошли предательскими пятнами.

Довольно прищёлкнув языком, Флориан покачал головой, лёг рядом и сказал:

— Теперь я понимаю, что означает фраза «секс до умопомрачения»... Только это было немножко страшно, мисс Браун.

— Ты владеешь беспалочковой магией? — вдруг спросила Лаванда, вспоминая, как легко он освободил связанные заклинанием запястья.

— Есть немного. Кстати, весьма полезное умение! Адвокатам приходится попадать в переделки. Вот, смотри…

Флориан что-то прошептал, глядя в потолок, и вдруг оттуда посыпались лепестки роз: возникая из ниоткуда, розовые и белые лодочки медленно кружились, опускаясь на два обнажённых тела. Какое-то время Лаванда заворожено следила за этим дождём, а потом опомнилась и сказала:

— Знаешь что, Флориан — сам будешь всё убирать…

Он поморщился и принялся осторожно смахивать лепестки с её живота.

— Мерлин святой, кто ж тебя так обидел, Лаванда? Это всего лишь розы…

— Обидел? Я не имею привычки обижаться на бесчувственных, безответственных, похотливых шовинистов.

Флориан много раз слышал эту фразу, и она надоела ему до чёртиков… Он очень надеялся, что эта блажь у Лаванды скоро пройдёт, а пока воззвал к своему терпению.

— Не все мужчины такие уж ужасные, — сказал он, наклоняясь к её груди, медленно проводя губами по шраму и останавливаясь на мягком розовом соске.

— Все, — проворчала она, — но секс с ними бывает милым.

— Ты милая, — сказал он, целуя ареолу.

«Неужели мы с ним поладим?» — подумала Лаванда, закрывая глаза, мелко дрожа от удовольствия и от необъяснимого, сковавшего сердце страха. Флориан… Ей нравилось его цветочное имя, нравилось заниматься с ним любовью — но не нравилось, что это стало слишком личным. Это пугало её, как никогда. Она гадала, как долго на этот раз продлится её неожиданно нагрянувшее счастье.

— Я люблю тебя, — прошептал он, и Лаванда не сдержалась: внутри словно прорвало переполненную плотину, и она расплакалась, прикрыв лицо руками, второй раз за утро пугая Флориана своей необъяснимой реакцией.

* * *

Адвокатская практика, которую Флориан вёл в Лондоне вместе со своим отцом и младшим братом, шла как нельзя лучше. Репутация их конторы под названием «Клифф энд Клифф» оставалась безупречной на протяжении многих лет, и от клиентов не было отбоя. В последнее время пожилой мистер Барни Клифф всё чаще стал поручать сложные дела старшему сыну, приговаривая: «Пора мне, старику, отойти от дел, кстати, мама всегда хотела жить на Канарах». Он собирался официально передать бизнес Флориану, но при одном условии — если тот «образумится и остепенится», что на языке Клиффов означало «обзаведётся семьей». В противном случае, заявил отец, контора перейдёт к младшему сыну Эшли, который в свои двадцать пять уже был женат и имел двух сыновей, обещавших лет через двадцать пополнить ряды семейной адвокатской конторы. Старый мистер Клифф был помешан на преемственности: все мужчины в их семье становились юристами, и для него было важно, чтобы эта традиция не прерывалась.

Флориан прекрасно представлял себя в роли главы конторы «Клифф энд Клифф» и был уверен, что сможет достойно продолжить дело своих предков. Он считал себя неплохим адвокатом и имел в клиентах немало важных персон: деловых людей, членов влиятельных чистокровных семейств, работников Министерства Магии — вроде покойного Джастина Блюбери. Флориан одинаково серьёзно подходил к любому деловому вопросу, будь то раздел имущества, оформление магического договора, составление завещания или защита в суде. Он любил работать с людьми, умел задавать нужные вопросы в нужный момент и старался не принимать ответственные решения, не собрав детальную информацию по всем фигурантам дела. Не удивительно, что он подошёл так же основательно к очень важному делу своей жизни — собственной женитьбе.

Уже после нескольких ночей, проведённых в Рединге, Флориан по своим каналам стал наводить справки о мисс Браун и вскоре без особого труда выяснил те подробности её жизни, о которых она предпочла умолчать в личных беседах.

Он узнал, что Лаванда училась на одном факультете и курсе с Гарри Поттером, во время войны была ранена в битве за Хогвартс, а после лечения в Мунго поступила в колдомедицинский колледж. Она не была лучшей ученицей на курсе, но получила «превосходно» по общей терапии и душевной колдомедицине. Окольными путями Флориан выяснил, что в колледже у Лаванды не складывались отношения с противоположным полом (что и требовалось доказать). Флориан понимал, что с его стороны было не совсем этично лезть в прошлое Лаванды, но, если пользоваться её же терминологией, он был-таки «доставучим и докучливым адвокатом», и с этим уже ничего нельзя было поделать.

Узнав о Лаванде всё, что требовалось, Флориан подумал: а не стать ли ему, наконец, примерным сыном? Не пора ли «образумиться и остепениться»? И пусть Лаванда наотрез отказалась переехать жить к нему; пусть заявила, что брак — это большой мыльный пузырь, так что нечего его надувать, всё равно лопнет; пусть сказала, что они друг другу ничего не должны, и вообще, он может в любой момент катиться в свой Лондон и не возвращаться — он возвращался. Возвращался и был уверен, что его изо всех сил ненавидят и с нетерпением ждут.

* * *

— Я обратился к вам, мистер Клифф, потому что уверен: всё, что я расскажу, никогда не выйдет за пределы этой комнаты, — тучный маг с тёмными с проседью волосами, одетый в дорогой костюм, синюю мантию и туфли из кожи дракона, сидел в кабинете Флориана Клиффа и покручивал на пальце толстый перстень с зелёным камнем.

Флориан гадал: изумруд или веронит? Первый очень ценился в мире магглов, второй был довольно редким камнем, изменяющим свою температуру в зависимости от уровня опасности для его хозяина. Если поблизости угроза, камень начинает обжигать кожу. Недешёвая вещь — а точнее, редкий артефакт.

— И правильно сделали, мистер Саммит. Мы ведь с вами уже сотрудничали, и весьма продуктивно.

Роберт Саммит был одним из клиентов Клиффов, которого после войны обвиняли в сочувствии пожирателям смерти, однако после непростого слушания в Визенгамоте его дело было закрыто за недостаточностью улик. Саммиты были чистокровным семейством и, возможно, пару раз укрыли в своём доме пожирателей, но сделали это под угрозой смерти — по крайней мере, именно так полагал Флориан, изучивший в своё время все факты того дела. Он понятия не имел, что на этот раз привело в его контору Роберта Саммита, но точно знал, что его магазин драгоценностей и украшений, расположенный в Косом переулке, за последние годы значительно расширился (не без помощи юридических уловок Клиффов).

— Хочу вас предупредить, что моё дело несколько щекотливое и, возможно, даже не совсем вашего профиля… Но я надеюсь, по меньшей мере, на консультацию.

Флориан доверительно улыбнулся.

— Не беспокойтесь, мистер Саммит, если вам нужно собрать о ком-нибудь информацию для заключения сделки, или если вы кого-то подозреваете в мошенничестве…

— Скорее, второе. Однако, повторюсь, дело щекотливое — я бы даже сказал, интимного свойства...

Когда Флориан замечал, что клиент колеблется, не зная, стоит ли откровенничать, то действовал старым проверенным способом — от противного.

— Если вы сомневаетесь в том, что всё останется между нами, то лучше ничего не рассказывайте, — спокойным, холодным тоном сказал Флориан. — Наше сотрудничество может быть основано только на полном доверии.

— Нет, что вы, мистер Клифф! У меня нет повода сомневаться в вашей порядочности. Мне нужна ваша консультация как юриста и человека, который умеет докапываться до истины, — Саммит нервно забарабанил пальцами по столу. — Дело в том, что недавно у моего партнёра по бизнесу похитили его волшебную палочку.

Флориан молчал, терпеливо ожидая подробностей.

— К счастью, палочка была ему вскоре возвращена, причём довольно необычным образом — её принесла почтовая сова, которую можно взять напрокат в любой коммерческой совятне. Это, конечно, порадовало моего друга, но… вместе с палочкой у него были похищены брюки, а в их кармане находился свиток пергамента с очень важной информацией, совершенно не предназначенной для чужих глаз, — Саммит недовольно поморщился. — Скажу вам откровенно: там были имена и реквизиты наших конкурентов в сфере торговли драгоценностями, которых мы хотели бы переманить на свою сторону.

— Очень интересно. И что же стало с вашими… то есть с брюками вашего друга?

Услышав оговорку Флориана, Саммит и ухом не повёл.

— Они были возвращены посылкой вместе с остальной одеждой. Свиток с именами по-прежнему лежал в кармане, но я уверен, мистер Клифф, что его разворачивали. И мне совершенно необходимо узнать, кто это сделал.

— Дело серьёзное, — Флориан ненадолго задумался, прежде чем задать вопрос: — Вы не заметили никаких изменений в поведении ваших конкурентов?

— Пока нет, но в январе я планирую договориться с двумя из них о слиянии компаний. Остальные, вероятней всего, останутся не у дел — если только сами не объединятся раньше нас. Речь идёт о больших деньгах, мистер Клифф, — Саммит покачал головой, — об очень больших. Я не стал бы вас беспокоить из-за ерунды.

— У меня вряд ли найдутся связи в ювелирном бизнесе.

— Нет-нет, я бы хотел, чтобы вы действовали с другой стороны. Выясните, пожалуйста, кто мог прочитать свиток моего друга. А я уже сам поговорю с этим человеком.

— Хм… Я попробую, но мне нужны все подробности той неприятной ситуации, в которой ваш друг лишился брюк.

Саммит с пониманием улыбнулся.

— Это было в одном увеселительном заведении Лондона. Мой друг иногда заглядывает туда, чтобы пропустить стаканчик огневиски, отдохнуть, поболтать с какой-нибудь молодой одинокой девушкой — ну, вы понимаете меня, мистер Клифф? И раньше у него не возникало никаких проблем.

— Вы полагаете, что эта молодая одинокая девушка украла у вашего друга палочку, одежду и бизнес-информацию?

— Именно так, — глаза Саммита зловеще блеснули. — Мы несколько раз возвращались в паб, но больше не встретили той девушки. Более того, там её никто не знает и раньше никогда не видел. Согласитесь, это настораживает…

— Ведьмы подобных нравов часто изменяют свою внешность, так что найти эту девушку будет практически невозможно. Но я думаю, что вы напрасно беспокоитесь: вероятней всего, вы стали жертвой обычной мошенницы, которая таким образом обчищает карманы.

— В том-то и дело, что бумажник моего друга оказался нетронутым. Все деньги на месте.

Флориан скривился.

— Какая незадача… Что конкретно я могу для вас сделать?

— Ввиду щекотливости ситуации я не могу обратиться за официальной помощью — не в Аврорат же мне бежать, честное слово, — пухлое лицо мистера Саммита расплылось в кривой усмешке. — Мой друг не хочет стать предметом насмешек. Не могли бы вы узнать по своим каналам, не совершались ли ранее подобные преступления? Кто их мог совершить? Возможно, кто-нибудь менее щепетильный уже попадал в похожую ситуацию и подавал официальную жалобу? — мистер Саммит налил себе воды из графина и жадно опустошил стакан.

— Это возможно. В Аврорате мне не откажут в содействии, но я почти уверен, что результат будет отрицательным. Будьте к этому готовы. Раз деньги остались на месте, целью похищения была секретная информация из свитка, — Флориан решил высказаться резко, но предельно ясно: — Вряд ли это была обычная проститутка, которая завтра пойдёт в другой увеселительный паб, чтобы снова кого-то обчистить. Это была шпионка, которую подослали конкуренты, зная о слабостях вашего друга.

Саммит помрачнел, хоть и ценил прямолинейность.

— В любом случае, я буду благодарен вам за услуги. Вот адрес того увеселительного паба, — он передал Флориану задаток и листок с адресом. — Всё, о чём я прошу — найдите эту девушку, кем бы она ни была, проституткой или шпионкой. А дальше я сам с ней разберусь.

Это прозвучало немного устрашающе, и Флориан многозначительно поднял брови. Мистер Саммит дружелюбно улыбнулся и похлопал его по плечу.

— Не беспокойтесь, мистер Клифф, я не собираюсь преступать закон.

— Ну, разумеется, — Флориан вяло улыбнулся в ответ. — У меня и в мыслях не было! Но вы должны понимать, что наша контора дорожит своей доброй репутацией.

— Именно поэтому я к вам и пришёл, — Саммит снова забарабанил пальцами по столу, и зелёный камень в перстне блеснул ярче прежнего.

Всё-таки веронит, машинально подумал Флориан и пообещал:

— Я сделаю всё, что в моих силах.

— Спасибо, — Саммит встал, собираясь уходить. — Да, и ещё… мистер Клифф, могу я вас попросить не сообщать об этом деле вашему отцу?

— Конечно. Конфиденциальность означает, что о вашей просьбе буду знать только я.

Флориан проводил мистера Саммита до дверей, быстро вернулся к столу, отпер заклинанием один из ящиков и достал из него небольшую чёрную коробочку с круглым отверстием сверху.

— Соноро Репликус, — прошептал он, уставившись на свою палочку. Несколько секунд ничего не происходило, и на лице Флориана уже отразилась досада, как вдруг из кончика палочки стало появляться серое, еле заметное облачко, которое завибрировало и устремилось в отверстие в чёрной коробочке. За несколько секунд оно втянуло в себя облачко, как дементор душу, и Флориан вздохнул с облегчением. Перед приходом мистера Саммита он использовал заклинание сохранения звуковых вибраций, но действовало оно недолго — потому-то Флориан так поспешил сохранить разговор в чёрной коробочке, которая на самом деле была камнем информации. Клиффы в шутку называли его звуковым досье.

Флориан любил подстраховаться: мало ли что, вдруг он забудет какую-нибудь важную деталь беседы с клиентом, и тогда её можно будет прослушать заново. Впрочем, на память он никогда не жаловался. Этой мере предосторожности Флориана научил отец. Камень информации не раз выручал Клиффов в сложных ситуациях: возможно, благодаря ему их семья до сих пор оставалась в безопасности, хоть и хранила много чужих секретов.

Спрятав камень в стол, Флориан взял пергамент Саммита с адресом увеселительного паба.

«Ну, Лаванда мне даст, — первым делом подумал он, но тут же неодобрительно покачал головой и усмехнулся. — Чёрт возьми, я мыслю, как женатый человек… При чём тут Лаванда? Я же не лезу в её работу в больнице, не спрашиваю, кого она там лечит, перевязывает и массажирует...» Флориан вздохнул. На самом деле он лез и спрашивал, очень себя за это корил, понимая, что порой его расспросы выглядят довольно смешно. Флориан был уверен, что Лаванда ничего не узнает о щекотливом деле мистера Саммита, и всё же на мгновенье представил себе её возмущённое лицо и обвинительную речь в адрес любого, кто ногой ступит в увеселительный паб. «Типичные особи мужского пола, не уважающие права женщин…» — отчётливо прозвучал в ушах её голос. На этом Флориан обуздал свою фантазию. Глянув на своё отражение в небольшом настенном зеркале, он скинул надоевшую мантию с гербом Клиффов на груди, изображающим белые Дуврские утёсы*, причесал свои кудрявые волосы и аппарировал в Рединг, не попрощавшись ни с кем в офисе. Впрочем, помощник и секретарь давно привыкли к подобным исчезновениям Флориана, его брат часом раньше отправился домой к жене и детям, а отец, сидящий в соседней комнате, догадался о том, что у старшего сына завелась невеста, и не стал задавать лишних вопросов — боялся спугнуть удачу.

_______________________

Дуврские утёсы* — "Cliff" — утёс (англ.)

Едва закрылась дверь за очередным клиентом, дело которого они пообещали взять после Рождества, Рон уселся за стол в комнатушке их детективного агентства, скривился, провёл рукой по волосам, вздохнул, посмотрел на Гарри и сказал:

— Э-э-э…короче, Гарри… прежде, чем идти дальше, нам бы, как это сказать… не мешало кое-что обсудить.

Услышав столь красноречивое вступление, Поттер с недоумением уставился на друга и спросил:

— В чём дело-то?

Рональд Уизли умел тянуть кота за хвост — особенно, когда не чувствовал прилива вдохновения, но вынужден был сообщить что-нибудь неприятное.

— Слушай, я давно собирался тебе кое-что рассказать… Понимаешь, так вышло — совершенно случайно — что дело Блюбери оказалось связано с моим делом о вейлах, а ты до сих пор не в курсе!

Ну, наконец-то! За последние дни Гарри не раз вспоминал о «кухонной» ссоре Рона и Гермионы, которую он случайно подслушал, пытаясь напроситься к ним на ужин, и мысль о том, что лучший друг с ним не откровенен и что-то скрывает о деле, камнем лежала у него на сердце. Гарри ожидал, что Рон на следующий же день после визита в больницу Северной Пустоши выложит ему все подробности и расскажет, при каких обстоятельствах ему на лицо попала помада Лаванды Браун, однако прошло три дня, прежде чем Рон решил затронуть эту тему.

— Ну, не тяни? Что там с этими вейлами?

Рон почесал левое ухо правой рукой и продолжил более внятно:

— Сначала я подумал, нафига тебе лишние подробности? Дело-то всё равно закрыто, Холдингер получил свою палочку — конец истории! Но тут, блин, оказалось, что Лаванда не только одна из этих вейл, но ещё и работает в больнице и лечит миссис Трустоун.

Гарри поперхнулся от неожиданности и сделал большие глаза.

— Лаванда — вейла? Что ты несёшь, Рон?

— Да нет, она… как бы это поточнее сказать… участница женской преступной шайки под названием «Справедливое возмездие»!

— Мерлиновы штаны… И на чьи головы падает это возмездие?

— На мужские.

Поттер сложил руки на груди и с недоверием покосился на Рона.

— Толком скажи, а то я начинаю думать, что у одного из нас проблемы с головой.

— Прости, Гарри!

Рон во всех деталях поведал другу о своём ночном приключении в Рединге: о том, как проснулся в гостинице без палочки и в чём мать родила, о письме и посылке Лаванды, о неожиданной встрече с ней в больнице Пустоши и, наконец, о женской преступной группе под названием «Справедливое возмездие». Гарри слушал очень внимательно, изредка отпуская комментарии и шуточки и постепенно понимая, почему Рон не торопился рассказать ему все эти детали: неловкая возникла ситуация, особенно для бывшего аврора… И, чёрт возьми, она наверняка не порадовала Гермиону! Когда рассказ Рона подошёл к концу, Гарри сказал, что, так и быть, почти не сердится, хоть это и свинство — скрывать от своего напарника такое веселье!

На самом деле Поттер не только не сердился, но даже выдохнул с облегчением. Он был благодарен Рону за откровенность, хоть и запоздалую, потому что больше всего в их мужской дружбе ценил доверие. У них не было привычки по всякому поводу изливать друг другу душу, но зато они точно знали, что всегда могут друг на друга положиться. Ни Джинни, ни Гермиона не были в курсе и половины всех опасностей, которым подвергали себя их любимые сыщики на «совершенно безопасной» работе. Они не знали, как Гарри с Роном попали в ловушку и чуть не погибли в заброшенном доме, когда расследовали дело об исчезающих портретах. Как они сломя голову полезли выручать нерадивого мага, застрявшего в прошлом из-за самодельного маховика времени. Это были их мужские дела, о которых жёнам было говорить не обязательно — так повелось ещё со времени службы в Аврорате. И пусть у каждого из них оставались свои маленькие личные секреты — во всём, что касалось работы, Гарри предпочитал полную ясность.

Он не обиделся ещё и потому, что сам ни словом не обмолвился о ссоре, подслушанной им на кухне Уизли. Впрочем, и у Рона осталась своя маленькая тайна: он умолчал о синем сюрпризе в красные сердечки, вернувшемся в посылке Лаванды.

— Никогда бы не подумал, что Лаванда способна на такие странные поступки, — сказал Гарри, впечатленный историей о справедливом возмездии. — Наказывать мужчин, за то, что они… хм… пользуются услугами девушек лёгкого поведения? Нет, я, конечно, примерный семьянин, и всеми руками и ногами против продажного секса, но…

— А чем за? — ухмыльнулся Рон.

Гарри отмахнулся и продолжил:

— В конце концов, эти девушки ведь не под Империо оказывают свои услуги!

— Скажи это при случае Лаванде.

— О, нет! Я, пожалуй, воздержусь…

Отбросив лирику, они вернулись к делу Блюбери и обсудили новую линию, которую нужно было срочно проверить: Джулия как-то упоминала в разговоре, что её покойный муж обращался за консультацией к некому лондонскому адвокату по имени Флориан Клифф, и Рон настаивал на том, чтобы срочно его навестить.

— Нет, только не сегодня! — воскликнул Поттер. — Не до адвокатов мне. Давай сам.

— Хорошо, нет проблем, — ответил Рон, пожимая плечами.

Гарри глянул на часы, быстро вскочил, задевая коленом переполненный бумагами ящик стола, чертыхнулся и схватил со спинки стула свою парадную мантию.

— Чего ты нервничаешь, как перед первым свиданием? Это всего лишь Джинни!

— Да, это всего лишь Джинни, — проворчал Поттер, — но мы не виделись три долбаных недели, и я не хочу, чтобы её дома вместо мужа встретила лучшая подруга. Извини!

Гарри был невероятно благодарен Гермионе за то, что та согласилась помочь ему подготовиться к приезду Джинни — так сказать, сделать «последние штрихи» в уборке. В итоге она привела в порядок весь дом («Гарри, ты под диван когда-нибудь заглядываешь?»), закупила продукты, включая молоко и овсянку («Чем ты Джимми будешь с утра кормить?»), а в данный момент занималась реанимаций увядших цветов («Садист!»). Единственное, что Гарри не рискнул ей доверить, так это праздничный обед — при всём своём уважении… Он дипломатично сослался на то, что Джинни всё равно немедленно отправится в Нору за Джеймсом, а Молли не успокоится, пока не задаст миллион вопросов о её модной командировке и как следует не накормит.

— Рон, если тебе нужно прикрытие с этим адвокатом, давай отложим на завтра, — предложил Гарри.

— Обойдусь. Я же не на боевое задание иду, а просто поговорить, — ответил Рон. — Ладно, катись уже! Да, и мою жену там сильно не эксплуатируй! Она тебе не уборщица.

— Ага, она тебе уборщица, — съязвил Поттер. — Сам знаешь, Гермиона не уйдёт, пока не сдует с мебели последнюю пылинку. Между прочим, я спешу, потому что твоя жена наказала мне к приезду Джинни расчистить в саду дорожки от снега.

Не далее как вчера вечером Рон сам разминался у себя во дворе уборкой прилегающей территории беспалочковым способом (то есть с помощью лопаты), поэтому он с пониманием кивнул и спросил:

— А когда я смогу увидеть свою сестру?

— Ну, даже не знаю, — Гарри не хотелось показаться невежливым, но на сегодня ему лишние свидетели были не нужны. — У нас с Джинни на вечер планы.

— Не сомневаюсь. И тебе не интересно, что скажет адвокат?

— Очень интересно! — заверил Поттер. — Но я потерплю до утра.

— Дожили… Нужно занимать очередь, чтобы пообщаться с собственной сестрой, — проворчал Рон.

— Да-да, на аудиенцию пускают в порядке важности.

Рон возмущённо фыркнул.

— И ты, значит, первый?

— А то! — Гарри довольно улыбнулся. — А если серьёзно, приходите к нам завтра. Джинни наверняка привезёт кучу шмоток, и мы уговорим их с Гермионой сделать показ мод — помнишь, как после школы?

— Это когда Гермиона напялила туфли на каблуках, свалилась и порвала платье? — скептически спросил Рон. — Да, весело было…

— Нет, это когда они под Люмос, как модели, демонстрировали школьную форму, — ответил Гарри, поднимая одну бровь.

Рон сочувственно похлопал его по плечу.

— А ты, и правда, соскучился! Иди, готовься… Что там тебе нужно? Побрейся, наодеколонься… Кстати, ты такой милашка в этой мантии, — Рон выразительно похлопал ресницами, Гарри показал в ответ средний палец, застегнул мантию и собрался аппарировать.

— Постой, — воскликнул Рон, — ты хоть помнишь этого Флориана Клиффа?

— Кажется, он участвовал в нескольких судах над пожирателями, но лично я встречался только с его отцом. У их адвокатской конторы неплохая репутация, — Гарри задумчиво почесал затылок. — А вообще, поговорил бы ты с кем-нибудь из Аврората! Разузнай об этих Клиффах побольше, прежде чем к ним соваться.

На самом деле Гарри сильно сомневался, что встреча Рона с Флорианом Клиффом поможет в расследовании дела Блюбери — хотя бы потому, что существует адвокатская тайна. Впрочем, у Рона была своя манера общения с людьми и свои методы убеждения. Гарри знал по опыту, что там, где он сам упрётся в глухую стену недоверия, Рон растопит атмосферу своей непосредственностью и легко найдет общий язык даже с первым встречным. Ещё в Аврорате Рон, как никто другой, умел работать с подозреваемыми и выуживать из них информацию. Не удивительно, подумал Гарри — имея пять старших братьев, можно с ранних лет пройти интенсивные курсы хитрологии. Лично ему всегда было трудно сходиться с людьми. За последние несколько лет Гарри не нажил себе врагов, но и не приобрёл близких друзей. В глубине души он считал себя неисправимым одиночкой, а потому вдвойне ценил старую дружбу. Гермиона понимала его с полуслова, с Роном он мог быть самим собой, а с Джинни… он был просто счастлив. Джинни. При мысли о том, что они скоро увидятся после долгой разлуки, у него зачесались ладони. Уже несколько ночей карие глаза жены не давали ему покоя. Гарри представил себе, как Джинни удивится и просияет, увидев его среди встречающих в Гайд-Парке, куда она в два часа дня прибывала с группой туристов через турецкий портключ.

— Хватит ухмыляться, — сказал Рон, прерывая его размышления. — Джинни привет, приятно вам провести время, а я, между прочим, отправляюсь работать.

— Удачи тебе с адвокатом! Да, и смотри там в оба, береги свою палочку — и особенно штаны! — воскликнул Поттер и аппарировал.

Рон ругнулся на пустое место, достал из кармана палочку, привычным жестом вызвал перед собой воздушную карту Лондона и, отыскав на ней адвокатскую контору под названием «Клифф энд Клифф», спустился на первый этаж «Дырявого котла». Он намеревался воспользоваться советом Гарри и разузнать что-нибудь о Клиффах, а потому решил сначала навестить знакомого аврора, с которым они когда-то работали в одной команде в Аврорате. Среди магов не так уж много адвокатов, рассудил Рон — если этот Флориан пройдоха или негодяй, информация обязательно всплывёт!

И всё же Рон надеялся, что Клиффы окажутся солидной фирмой. Если министр финансов не обращается за бесплатной консультацией к юристу из Министерства Магии, а идёт к частному адвокату, значит, дело серьёзное. Кто знает, может именно оно и приведёт к правильной версии убийства?

* * *

— Это Гарри Поттер…

— Где?

— Там, да не оборачивайся ты…

— Ой! Здесь, наверное, проходит какая-нибудь опасная операция… Пойдём отсюда!

— Ты что, дура? Он встречает Джинни.

— Какую Джинни? Джинни Поттер?! Я думала, она однофамилица…

Гарри обернулся. Стоящие неподалеку девушки, только что прибывшие в первый заход через турецкий портключ, сразу же умолкли и принялись сосредоточенно изучать свой багаж. Они обе показались ему очень худыми и высокими, как модели в телетрансляциях с показов мод, которые Джинни иногда смотрела по телевизору и безжалостно критиковала.

— Ты много платьев купила? — спросила первая, темноволосая.

— Штук сто, — ответила вторая, блондинка, — и целую кучу турецких сладостей! Только я их есть не буду, я слежу за фигурой, — она украдкой глянула на Гарри и состроила ему глазки.

Гарри засунул руки в карманы брюк, медленно развернулся и пошёл по аллее Гайд-Парка, удаляясь от площадки, на которую вскоре должна была прибыть Джинни. Их группа, как выяснилось, перемещалась по частям, и до второго захода оставалось не менее четверти часа. Пройдя ярдов сто по расчищенной дорожке, Гарри свернул на заснеженную тропинку и скрылся от посторонних глаз в старой деревянной беседке, спрятанной среди ёлок. Ему не повезло: не прошло и трёх минут, как поблизости снова раздались знакомые голоса — всё те же ведьмы-модницы пристроились на скамейке возле его укрытия и продолжили свою беседу.

— Кто тебя встречает? — спросила одна.

— Сестра. Мы немного потусуемся в Лондоне, а потом вернёмся домой, — судя по акценту, вторая девушка была из Шотландии.

— Круто! И всё-таки, — снова спросила первая, — как ты думаешь, что Поттер нашёл в этой Джинни? Ведь он бы мог при желании заполучить любую ведьму Британии.

— Понятия не имею! Рыжая вертихвостка... Ни одного показа не пропустила, всем модельерам глазки состроила, со всеми контактами обменялась — у неё, видите ли, бизнес… Какой, к дементорам, бизнес, если у неё муж — Гарри Поттер? У него ж деньжищ навалом!

— Кстати, откуда?

— Как откуда? С его-то славой! Знаешь, как можно разбогатеть на одних фото и интервью? Я уверена, что нет у этой Джинни никакого бизнеса.

— Вот-вот! И вообще, почему она никому в группе не сказала, кто её муж?

— Потому что не снизошла до нас, простых волшебниц! Я сама узнала случайно, когда подглядела, кому она посылает письмо.

— Наверное, Поттера сильно во время войны стукнуло, раз он женился сразу после школы, да ещё на такой вертихвостке.

— Ой, провела бы ты одиннадцать лет в чулане, семь лет в войне с маньяком-убийцей, и у тебя были бы проблемы с головой!

До Гарри донеслось ехидное хихиканье.

— Слава Мерлину, во время войны нас не было в Британии! Мой отец подсуетился, сменил работу, и мы уехали в Америку. Там войн не бывает — ни у магглов, ни у магов.

— А мой отец говорит, что про чулан и героические подвиги Поттера — всё это сказки, и мы никогда не узнаем, кто на самом деле победил Волдеморта, потому что власти всегда выбирают на место героя подставную фигуру.

— Да ты что?

— Да-да, настоящие победители должны оставаться в тени, чтобы их никто не знал. Вот ты сама веришь, что трое подростков, не окончивших школу, смогли победить сильнейшего тёмного мага? И эта Джинни якобы сражалась вместе с ними… Да по ней сразу видно, что она знает всего два заклинания: для свежести лица и укладки волос.

— А ей бы не помешало освоить третье заклинание, для похудения! А то Поттер от неё сбежит…

Девушки снова захихикали и вдруг испуганно повернули головы в сторону беседки, возле которой возникла невысокая фигура в черной мантии. Они вжались в скамейку, с перепугу забыв о своих палочках. Человек в мантии глянул на них из-под опущенного на лицо капюшона и что-то прошептал.

— Ой, — пискнула одна из девушек, но её голос тут же стих, хотя рот продолжал открываться и закрываться. Вторая с ужасом глянула на подружку и уже собралась крикнуть «мамочки», но только вытаращила глаза, чувствуя, как язык прилипает к нёбу.

— Это вам за Джинни, — тихо сказал маг, быстро развернулся и пошёл прочь, по пути пиная ногами пеньки и сугробы. — Вот дуры… Курицы безмозглые, — сердито пробурчал он себе под нос, ускоряя шаг. Давненько ему не приходилось применять беспалочковое Силенцио! Как-то не было повода. Гарри давно привык к тому, что из него делают то великого героя, то сироту-мученика, то жертву мага-маньяка, и плевал на мнение двух дур с высокой колокольни, но снести пересуды о Джинни было выше его сил. Заклинание для похудения… В отличие от этих тощих швабр, у Джинни всё было на месте! В конце аллеи, на небольшой площадке парка, невидимой глазу магглов, наблюдалось оживление: через портключ прибыла вторая группа из Турции. Гарри ускорил шаг, а потом перешел на лёгкий бег, не желая разминуться с Джинни только потому, что пришлось отвлечься на двух бестолковых сплетниц. Он бежал спокойно, полной грудью вдыхая морозный воздух, и с каждым ударом ботинок о дорожку из его головы вылетало по одной нехорошей мысли. К тому моменту, когда он добежал до места, неприятное происшествие у беседки уже было забыто.

Многие прибывшие через портключ маги уже аппарировали кто куда, но с краю площадки Гарри приметил невысокую рыжеволосую фигурку с большой дорожной сумкой в руках.

— Хей, мисс! Можно с вами познакомиться? — выпалил он, выбегая из-за деревьев.

Девушка испуганно обернулась.

— Нельзя, я замужем!

— Правильный ответ, — Гарри остановился и несколько раз глубоко вдохнул, чтобы выровнять дыхание после бега. Окинув одобрительным взглядом ладную фигурку Джинни в незнакомом белом берете и новом синем пальто с пояском, он вгляделся в её тронутое загаром лицо, на котором ярче обычного проступили веснушки.

— Ну, привет, — пробормотал он. — Как ты?

Реакция Джинни на это незамысловатое приветствие была довольно эмоциональной: она выронила свою дорожную сумку и со всего размаху бросилась к Гарри на шею. Не ожидая такого напора, он еле устоял на ногах. У Джинни всё было по-настоящему, без притворства; её энергия разгоняла кровь в его венах. Подхватив Джинни, Гарри её покружил и вдруг почувствовал, как болезненная пустота в душе, саднившая в её отсутствие, постепенно наполняется живительной влагой. От рыжих волос, заплетённых в тугие косички, пахло корицей, и когда она отклонила голову и посмотрела Гарри в глаза, ему захотелось поцеловать каждую веснушку на её счастливом лице.

Он не стал зря терять время — одной рукой обнимая Джинни, второй подхватил её сумку и аппарировал домой. Они проскользнули сквозь пространство, как сквозь игольное ушко. Буквально через секунду увесистая сумка упала на ковёр в их прихожей, следом полетел белый берет, потом синий поясок от пальто, тихо прошуршала мантия. Гарри и Джинни задержались у входной двери, не торопясь пройти вглубь дома. Время замерло.

— Ой, вот вы где! С приездом, Джинни! — радостно воскликнула Гермиона, появляясь на пороге гостиной, стушевалась и добавила вполголоса: — Ага, ну… я спешу домой, увидимся завтра…

Джинни обернулась на хлопок, перевела растерянный взгляд на Гарри, но тот лишь пожал плечами. Они прошли в гостиную, держась за руки. Всё вокруг блестело чистотой и пахло мандаринами.

— Ох, как же я соскучилась по дому! Гермиона тут с утра прибиралась, да? — спросила Джинни, озираясь по сторонам.

— Так, немного помогла мне… с геранями, — уклончиво ответил Гарри.

— Жаль, что она убежала! Я привезла ей подарок, — Джинни расстегнула пальто и хитро подмигнула, — Рону точно понравится.

— А мне подарок?

— А твой подарок на мне!

Гарри помог ей снять пальто и, пока он левитировал его на стойку для одежды, Джинни, как вихрь, пронеслась по гостиной, заглянула в кухню и воскликнула:

— И тут красота!

— Можно посмотреть?

— На кухню?

— На подарок!

— Чуть позже, — закончив осмотр кухни, Джинни открыла дверь в детскую, окинула взглядом пустую комнату, и черты её лица заметно смягчились. — Сначала расскажи, как там Джеймс? Мама хвалила его за хорошее поведение, но писала, что он скучает.

— Молли, конечно, нас здорово выручила, но, пока тебя не было, мне не давали шанса приложить руку к воспитанию сына. Не волнуйся, Джим в порядке, — Гарри бросил взгляд на настенные часы, которые показывали два тридцать. — Сейчас он наверняка спит, а Молли готовится к праздничному ужину в честь твоего приезда.

Джинни закрыла дверь детской, пригладила причёску и медленно подошла к Гарри.

— Как ты думаешь, они потерпят ещё полчасика? А я как раз бы успела показать тебе мой подарок…

Он взял Джинни за руки, слегка нахмурился и отрицательно помотал головой.

— Даже не знаю…

Она заметно напряглась, сжала его ладони и растеряно пробормотала:

— Гарри, что-то случилось? Что-то не так?

Он выдержал долгую паузу.

— Полчасика нам не хватит, — ответил Гарри с самым серьёзным видом, с удовольствием глядя на то, как её лицо медленно расплывается в улыбке, — так что… не будем терять времени!

Он потащил Джинни за руку по направлению к спальне, но, побоявшись испачкать чистый ковёр, стал скидывать на ходу ботинки, споткнулся и чуть не свалился. Джинни поддержала его двумя руками и сказала со смехом:

— Разувайся, я сейчас!

Она снова умчалась на кухню, и Гарри услышал, как тихонько скрипнула дверца буфета, звякнули фиалы, и после небольшой паузы дверца захлопнулась. Он живо представил себе, как Джинни достаёт с полки защитное зелье, делает глоток, ставит фиал на место… Она выбежала из кухни, сияя, как новый галлеон.

— Ты почему не разулся? — улыбка сползла с её лица, едва она поймала растерянно-виноватый взгляд Гарри. — Эй, в чём дело? Ты без меня тут… натворил что-нибудь?

Гарри быстро скинул ботинки, с самым невинным видом подошёл к Джинни, обнял её за талию и сказал, честно глядя в её настороженные глаза:

— Ты очень красивая. И я ужасно скучал…

Её лицо вспыхнуло, а тёмные, с рыжинкой, ресницы часто заморгали. Но Уизли так просто не сдаются.

— Вы с Роном напились и довели Гермиону до белого каления? — она подозрительно прищурилась.

Гарри фыркнул и прижал её к себе.

— С чего ты взяла?

Она покачала головой, тряхнув длинными косами.

— Ты обкормил Джимми сладостями, и его тошнило?

Гарри тихо рассмеялся.

— Нет, и пожара у нас в доме тоже не было! Никакой вражеской атаки, ДАРТС не разорился, я не завёл себе любовницу…

Джинни обхватила ладонями его осунувшееся лицо, ласково погладила колючие щёки, но в её глазах осталась искорка сомнения.

— Ты не заболел?

Он закатил глаза.

— Я отказываюсь отвечать на вопросы, пока не увижу свой подарок…

С этими словами Гарри схватил Джинни за запястья и потащил в спальню, не встретив никакого сопротивления. Закрыв за собой дверь, он достал палочку и наложил на комнату блок от постороннего вторжения. Опасности ничто не предвещало, но кто мог дать ему гарантию, что Рон под предлогом суперважной информации, полученной от адвоката, или с криком «привет, сестрёнка, давно не виделись!» не ввалится и не испортит Гарри долгожданные минуты уединения?

— На нас могут напасть? — удивлённо спросила Джинни, наблюдая за тем, как Гарри произносит защитное заклинание.

— Да, твой брат.

Она с пониманием усмехнулась. Гарри подтолкнул её в сторону кровати и напомнил:

— Мой подарок.

Джинни попятилась, но скоро упёрлась в бортик кровати, с размаху села и, отклонившись назад, вытянула над полом свои стройные ножки. Гарри одним движением стянул с них белые сапоги, бросил их на пол и с удивлением замер: его взгляд упал на белые носки Джинни, украшенные весело бегающим снитчем и логотипом из двух букв: «Г П».

— Что это такое? — он, смеясь, стащил носок с её левой ноги и принялся разглядывать золотистые буквы. — Ты решила назвать в честь меня новую линию одежды?

— Ты о чём? — Джинни глянула на носок в его руке и прыснула от смеха. — Извини, Гарри, но… это не то, что ты подумал! Это логотип «Гарнизон Пуллз», новой французской команды по квиддичу. Прости… Но твоя идея мне очень нравится!

— Не вздумай! — пригрозил Гарри.

— Нет, это просто отличная идея! — она снова засмеялась. — Мантия с молнией и логотипом «ГП»…

— Ты увлеклась «Гарнизон Пуллс»? — спросил Гарри, с недовольным видом стягивая с её ноги второй носок.

— Они отлично играют в этом сезоне!

— Значит, это не мой подарок? — он запустил носками в угол комнаты.

— Нет, твой подарок спрятан глубже.

— Очень на это надеюсь...

Поставив обе стопы на кровать, Джинни смешно пошевелила оголившимися пальцами, и Гарри вдруг вспомнил, как мило она подгибает их от удовольствия… Во всём, что касалось Джинни, он был внимателен к мелочам, но при этом не упускал главного: она осталась дома, чтобы побыть с ним наедине, а не помчалась в Нору, несмотря на то, что очень соскучилась по любимому сыночку… Гарри наклонился, схватил её ступни и резко поднял их вверх: Джинни, потеряв равновесие, громко охнула и повалилась на спину, широко раскидывая руки на покрывале; её длинные косички забавно подпрыгнули и разлетелись в стороны. Он посмотрел на неё сверху вниз. На ней были надеты новые серые брюки, тёмный пиджак и белый джемпер, и Гарри захотелось под всей этой модной одеждой быстрей отыскать настоящую, привычную Джинни, одетую в одни веснушки. Словно прочитав его мысли, она быстро расстегнула ремень и молнию, и он буквально вытряс её из брюк, а затем опустился рядом и принялся за пиджак.

Её подарок оказался вполне очаровательным — чёрное кружевное бельё здорово смотрелось на светлой коже Джинни, но они слишком быстро раздевались, чтобы Гарри смог что-то как следует разглядеть.

— Гарри, ты похудел!

— Ты тоже…

— Отлично!

— М-м-м… Как ты хочешь, Джин? — спросил он, утыкаясь носом ей в шею, чувствуя, как сквозь запах духов проступает аромат её тела.

Она обхватила его ногами.

— Глубоко и сильно… для начала.

Слава Мерлину! Это была его Джинни, которая всегда знала, чего хочет он сам. Гарри выдохнул с облегчением и отпустил поводья. Он исполнил старый, как мир, ритуал, с упоением глядя Джинни в глаза, слушая под собой её стоны, и упал лицом в подушку с одной единственной мыслью в голове: «Счастье есть…».

Не прошло и двух минут, как его в бок толкнул острый локоток.

— Второй раунд?

Он довольно ухмыльнулся. Нет, оно точно есть! И, как справедливо подмечено, его много не бывает.

* * *

Весь вечер, проведенный в Норе, Джинни отвечала на вопросы Молли и носила на руках надёжно прилипшего сыночка, тщетно пытаясь убедить его в том, что «мама больше не уедет».

— Нет? — спрашивал он, хлопая карими глазёнками.

— Нет, — повторяла Джинни. — Иди, поиграй с Вики!

Маленькая Мари-Виктуар, как раз гостившая у бабушки Молли, со скучающим видом раскладывала на столе цветные камешки. Джим мотал головой и цеплялся за полы материнского пиджака, а Джинни чувствовала, как на неё горячей волной накатывает чувство вины.

Поздно вечером, уже у себя дома, сынок уснул у Джинни на животе, крепко сжимая кулачками её большие пальцы. Дождавшись, пока Джеймс ровно засопит, Гарри осторожно разжал его кулачки и, взяв мальчика на руки, понёс в сторону детской, но тот на полпути вдруг широко открыл глаза и скривился, собираясь заплакать.

— Мама?

— Мама дома, — ответил Гарри. Джимми сонно поморгал, но быстро обмяк на отцовских руках и снова засопел.

Когда Гарри вернулся из детской, Джинни сидела на кухне и рыдала в три ручья.

— Милая, что случилось?

— Я больше никогда не уеду-у-у…

— И не нужно. Будем делать свою моду! — оптимистично сказал Поттер.

— Бедный Джимми… У него стресс!

— У меня тоже…

— Знаешь, что, — всхлипнула Джинни, усаживаясь к Гарри на колени, — я тут подумала… Да ну его, этот магазин! Завтра же отвезу туда новые модели и передам все дела Клариссе. Пусть сама управляется, как хочет!

— Ага, — скептически изрёк Гарри и погладил её растрепавшиеся косички.

— Мы отпразднуем Рождество, возьмём Рона, Гермиону и Кэмерона и съездим куда-нибудь все вместе…

Гарри вздохнул. Их мечтам о совместной поездке исполнилось пять лет.

— А как же твой бизнес-план на следующий год? — вдруг спросил он. — Кажется, ты собиралась удвоить количество клиентов и утроить доход магазина?

— У меня появился новый план, — Джинни вытерла глаза рукавом и подняла голову. — Давай удвоим количество наших детей и родим девочку!

Гарри так искренне рассмеялся, что Джинни обиженно надула губы.

— Что тут смешного? Ты же сам меня уговаривал…

— Прости, Джин, просто… я не ожидал, что ты озвучишь мои мысли. Вот только с вашими уизлевскими генами девочка может получиться с седьмого раза.

Джинни слегка толкнула его кулаком в бок.

— Ну и что… Джеймсу будет веселее!

— Да, и нам тоже.

Решительно вскочив, Джинни подошла к буфету, достала оттуда фиал с женским зельем и вылила его содержимое в раковину.

— Всё, решено! — уверенно сказала она.

— Решено, — ответил Гарри, смеясь и ликуя в душе. — Ну, а теперь, может, расскажешь мне правду?

— О чём?

— Где ты пропадала целых три недели?

— Ой, Гарри! Я скучала, но это было так интересно, ты не представляешь!

Она долго рассказывала о том, как ей понравились Вена и Будапешт, какие смешные маггловские показы были в Милане и совершенно невероятные магические — в Венеции, с полётами моделей на метлах. Всего за какие-то полчаса Гарри узнал много нового: оказывается, существуют вечные ткани, которые не изнашиваются, и куртки, которые в холоде начинают выделять тепло без всяких заклинаний. Будущим летом девушки наденут длинные платья — с мини покончено! (Очень жаль, вздохнул он). Джинни привезла для магазина Джорджа купальники, которые растворяются в воде. (Вот это дело!) В моде-таки будет восточный рисунок! (Ну и ладно...)

Джинни не могла наговориться. Она показала ему визитки всех знакомых модельеров и в конце концов вывалила прямо на кровать в спальне все образцы новых моделей одежды, которые собиралась завтра же отнести в магазин. Наотрез отказавшись от парада мод, Гарри левитировал всю эту красоту с кровати на пол и заявил, что дети не берутся из воздуха. Джинни понимала намёки с полуслова.

Они не спали всю ночь, а под утро Гарри рассказал ей о палитре. Джинни слушала очень внимательно, позабыв об усталости и удивляясь, насколько безграничны проявления магии.

— Я никогда не думала о том, что цвета можно делить на хорошие и плохие, — заявила она. — А что означает каждый цвет?

— Одно знаю точно, — сказал Гарри с горькой усмешкой, — красный — это плохо. Он означает, что человек совершил убийство.

Джинни перевернулась на живот, подперла кулачками подбородок и в упор посмотрела на Гарри. Тот отвёл глаза и тяжело вздохнул.

— Я знаю, о чём ты думаешь, Гарри Поттер! — горячо сказала она. — Запомни, ты никого не убивал! И у тебя самая лучшая на свете палитра, потому что ты… ты самый смелый, добрый и верный! А свою главную вину ты уже искупил.

— Интересно, какую? — спросил он, поднимая голову.

— Как какую? Ты не взял меня на поиски крестражей.

Гарри возмущённо фыркнул. Джинни знала наизусть все его сомнения и терзания, ругала его за самобичевание, но это не могло изменить правды. Из-за него погибли люди: дети, учителя, авроры, друзья и совершенно незнакомые волшебники. И её брат. Их с Роном брат. Когда-то Гарри ужасно боялся, что Джинни не сможет ему этого простить, а она не винила его ни в чём, кроме попытки её защитить.

— Искупил, это точно, — пробурчал он, — ты меня пилишь уже который год…

Она легко стукнула Гарри по плечу, в душе радуясь его шутке, и пристроилась рядом, положив голову ему на грудь.

— Гарри, пообещай, что дашь мне почитать эту книгу про палитру!

— Я постараюсь…

* * *

Приход утра возвестил радостный детский возглас, прозвеневший у Джинни над ухом:

— Ма-ма!

Джинни почувствовала, как по ней поверх одеяла проползли острые локти и коленки, потом липкие пальчики потрогали её щёки, потянули за нос, настойчиво приподняли одно веко.

— Джимми, давай поспим ещё немного, — пробормотала она, прижимая к себе сыночка.

— Ням-ням, — уверенно сказал он.

— Чуть-чуть поспим, а потом сварим кашку…

— Ка-ка…

Его запас слов был небольшим, но убедительным. Джинни с трудом приоткрыла глаза: Джеймс сидел рядом, с недовольным видом заглядывая в свои пижамные штанишки. Можно было, конечно, растолкать Гарри, но он так сладко похрапывал, обнимая подушку, что Джинни быстро встала, подхватила довольного Джимми под мышку и отправилась в ванную с улыбкой на лице. Новый день начинался предсказуемо прекрасно.

* * *

Клиенты редко приходили в офис «Клифф и Клифф» без предварительной договорённости, поэтому Флориан немного удивился, когда под конец рабочего дня секретарь заглянул в кабинет и сообщил, что к ним пришёл новый посетитель. Флориан с интересом пробежал глазами по визитке, на которой, поверх мишени для дротиков, крупными буквами значилось: «ДАРТС, детективное агентство», и прочёл на обратной стороне: «Рональд. Б. Уизли».

Брови Флориана поползли вверх. Имя, безусловно, было ему знакомо: Рональд Уизли, друг Гарри Поттера, один из участников «героического трио», лет двадцати трёх, из большой чистокровной семьи, когда-то работал в Аврорате, женат на… как её… девушке из того же трио. Для начала общения этой информации было вполне достаточно. Флориан распахнул дверь и любезно сказал:

— Здравствуйте, мистер Уизли. Прошу вас, проходите!

Рональд Уизли, возвышавшийся над Флорианом на полголовы, имел вполне приятное лицо, сплошь усыпанное веснушками, и был невероятно рыж. На колдографиях послевоенных газет огненная шевелюра Рональда почему-то не бросилась ему в глаза, но теперь оказалась единственным ярким пятном в сером офисе Флориана. Он сразу, с первой секунды встречи, почувствовал невольную симпатию к этому парню, представив, как его дразнили в детстве: «Умыться не забыл? А почему морда в точечку?»… «Кто последний добежит до забора, тот и рыжий!»… Из-за своей щуплой конституции и лопоухости Флориан в школе сам часто становился предметом насмешек: «Локаторы захлопни, доску заслоняют»… «Осторожно, не поднимай палочку, надорвёшься!»… К счастью, годам к восемнадцати он дорос до вполне приемлемой комплекции и отрастил длинные волосы, надёжно скрывшие его уши — но эти восемнадцать лет нужно было как-то прожить.

Зайдя в офис, Рон беспечно улыбнулся, покрутил головой и сразу обратил внимание на многочисленные награды адвокатской конторы, висящие в рамочках на стене. Он задержал взгляд на медали «лучшему юристу 2000 года», повернулся к Флориану и сказал:

— У вас, должно быть, много благодарных клиентов, мистер Клифф!

— Это, в основном, награды моего отца, — скромно ответил Флориан, — мои заслуги на юридическом поприще пока не такие выдающиеся.

— И всё же, я думаю, мы с Гарри Поттером не ошиблись, когда решили обратиться к вам.

Рон опустился в кресло у стола, Флориан сел напротив и спросил:

— Вам и мистеру Поттеру нужны услуги адвоката?

— Не совсем… Я пришёл с предложением о взаимовыгодном сотрудничестве.

— Очень интересно… А в чем оно будет заключаться?

— Ну, например, в обмене клиентами, — Рон посмотрел на пальцы Флориана, ловко крутившие визитку ДАРТС, и продолжил: — Примерно год назад мы с Гарри Поттером открыли своё детективное агентство. Работы у нас хватает, но иногда клиентам требуется не столько помощь сыщика, сколько консультация юриста. Вот мы и подумали, что неплохо иметь на примете адвоката с отличной репутацией, которого всегда можно порекомендовать. С другой стороны, если кому-то из ваших клиентов понадобятся услуги частного детектива, вы всегда сможете направить их к нам.

— Звучит заманчиво, — коротко заметил Флориан.

Рон взъерошил волосы, слегка прокашлялся и спросил:

— Значит, вы не против?

— Не вижу причин отказываться от вашего предложения, — Флориан умолк, ожидая следующего хода от собеседника: что-то ему подсказывало, что абстрактными идеями о дружбе разговор не ограничится.

— Честно говоря, мистер Клифф, я бы не пришёл к вам, если бы одна наша общая знакомая не упомянула в разговоре ваше имя, — сказал Рональд.

— Кого вы имеете в виду? — спросил Флориан, радуясь, что не ошибся в своих предположениях.

— Миссис Блюбери.

— Джулию? — удивился Флориан. Он совершенно не ожидал услышать её имя. — С ней что-то случилось?

— Разве вы не знаете, у неё умер муж?

— Конечно, знаю! У миссис Блюбери возникли проблемы с наследством?

— Если бы ей нужна была консультация адвоката, она бы обратилась к вам, а не в детективное агентство. Мы расследуем обстоятельства смерти её мужа.

Флориан удивлённо посмотрел на Рона.

— Насколько я знаю, Джастин Блюбери умер из-за проблем со здоровьем. Следов насилия на его теле найдено не было.

— Вот именно, найдено не было, — Рон немного наклонился над столом. — Он был вашим клиентом, и я подумал, что вы не откажетесь помочь в расследовании его странной смерти.

Флориан, наконец, понял, зачем к нему пришёл Рональд Уизли: Джулия наняла детективов, потому что считает, что её мужа убили, а им необходимо выяснить, зачем Блюбери консультировался у Клиффов.

— Мистер Уизли, — сказал Флориан, многозначительно поднимая одну бровь, — мы с вами оба знаем, что такое конфиденциальность.

— Конечно, но мы также знаем, что после смерти клиента магическая клятва тайны теряет свою силу, — ответил Рон.

— Если бы шло официальное следствие, я был бы обязан сообщить информацию по делу в Аврорат, а так…

— Я понимаю… Вы не видите причин откровенничать со мной? — голубые глаза Рона решительно сверкнули. — Вот вам одна: если нашими силами, но с вашей помощью будет раскрыто убийство министра финансов, это может сделать и вам, и нам неплохую рекламу.

Флориан поставил локти на стол, упёрся подбородком о сложенные пальцы рук и уставился на рыжую шевелюру Рональда Уизли. Ему нужна была минутка, чтобы взвесить все «за» и «против».

С одной стороны, Клиффы не жаловались на отсутствие клиентов, с другой — после войны в волшебном мире возникло оживление в сфере юридических услуг: адвокатские конторы росли, как грибы. Отличная репутация «Клифф энд Клифф» поддерживалась, в первую очередь, благодаря старому Барни Клиффу, который собирался отойти от дел и передать фирму Флориану. Не переметнутся ли их клиенты к конкурентам, у которых более низкие цены на услуги? Флориан прекрасно понимал, как важно было для него «засветить» своё собственное имя. Рональд был прав в том, что после смерти Блюбери уже никто не сможет предъявить Клиффам претензию о нарушении конфиденциальности. К тому же у Флориана действительно имелись клиенты, которым, помимо услуг адвоката, требовались услуги детектива — предложение Поттера и Уизли было как нельзя кстати. Ну и, наконец, последний и немаловажный аргумент — общественное мнение… Флориан не принадлежал к тем людям, которые любят подмазываться к чужой славе и считают, что в погоне за деньгами все средства хороши, но даже он понимал, что упоминание героического имени Гарри Поттера заставит клиентов раскошеливаться намного охотней.

— Хорошо, — решительно сказал Флориан, выпрямляя спину, — будем считать, что мы с вами заключили негласный договор о сотрудничестве.

— Я надеялся, что вы примете такое решение, — Рон выжидательно посмотрел на собеседника.

— Что ж, — продолжил тот, — миссис Блюбери — приятная молодая женщина, в своё время я помог её мужу и не вижу причин отказать в помощи ей самой, хоть и не уверен, что моя информация будет полезной. Дело в том, что Джастин Блюбери обращался ко мне за консультацией довольно давно — примерно полгода назад.

— По какому вопросу?

Флориан выдержал театральную паузу.

— Его интересовал список всех магических игорных заведений Англии.

— Подпольные казино? — удивлённо воскликнул Рон. Это была неожиданно хорошая новость: ещё со службы в Аврорате он знал, что подпольными магическими казино заправляли гоблины, но у авроров было негласное распоряжение не лезть в их дела.

— Именно. Кстати, магические игровые заведения запрещены законом от двадцать шестого ноября 1966 года. Как и игра волшебников в маггловских казино. А ещё Блюбери интересовался, не возьмусь ли я при необходимости доказать в суде, что магический договор является недействительным, если он был заключен в связи с игорным долгом.

Карточные долги — ну чем не повод для убийства? Рон сразу же вспомнил о том, что Джастин Блюбери, не владевший особыми капиталами, незадолго до смерти попросил жену забрать из Гринготтс все её деньги и драгоценности. Рон тогда предположил шантаж в связи с разоблачениями в министерстве, но теперь дело принимало совершенно новый, очень даже многообещающий поворот…

— И что вы ответили? — спросил Рон.

— Это не важно, потому что мои услуги не понадобились. Вероятно, Блюбери решил свои проблемы сам. Всё, что я для него сделал — это предоставил самый полный список подпольных казино Англии, какой смог составить.

— А он у вас случайно не сохранился? — с надеждой спросил Рон.

— Совершенно случайно сохранился. Вот здесь, — Флориан похлопал себя по голове. — Подобных заведений в Англии всего три, — Флориан достал свиток пергамента, быстро набросал на нём несколько строк и передал его Рону.

— Спасибо, — Рон пробежал глазами по свитку, спрятал его в карман и хитро усмехнулся. — Я вас уверяю, мистер Клифф, что эта информация может иметь отношение к смерти министра.

— Рад был помочь. Но это, пожалуй, всё, что я могу вам сообщить.

Это означало, что разговор окончен. Рон какое-то время колебался, прежде чем задать Флориану последний вопрос.

— Мистер Клифф, сколько я вам должен за информацию?

Флориан усмехнулся.

— Разве наше сотрудничество не обещает быть взаимовыгодным?

Рон с пониманием кивнул, попрощался, и через секунду его рыжая шевелюра мелькнула в дверях офиса и исчезла.

Флориан посмотрел на захлопнувшуюся дверь и сосредоточенно наморщил лоб. В течение всей встречи с Рональдом Уизли его не покидала мысль, что он упускает из виду какую-то важную деталь, и теперь, с его уходом, это ощущение усилилось… Флориан прошёлся по кабинету, окинул взглядом награды и грамоты, висящие на стенах и стал прокручивать беседу с Рональдом с самого начала. «Я бы не пришёл к вам, если бы одна наша общая знакомая не упомянула в разговоре ваше имя…» Ну, конечно!

Флориан вскинул голову и провёл двумя руками по волосам. В тот момент он и подумать не мог о Джулии Блюбери — в глубине подсознания промелькнуло совсем другое имя: Лаванда… А всё потому, что Уизли и Поттер учились с ней на одном курсе. Она должна хорошо их знать и наверняка сможет рассказать ему об их сильных и слабых сторонах. Можно ли доверять этому Уизли? Действительно ли Поттер такой герой, каким его сделала пресса?

Он редко обсуждал с Лавандой свои рабочие дела — но ради взаимовыгодного сотрудничества с её старыми школьными друзьями можно было сделать исключение. Флориан решил, что сегодня же упомянёт в разговоре с Лавандой, что встречался с Рональдом Уизли — и посмотрит на её реакцию. Может, и спрашивать ни о чём не придётся, и герои магического мира упадут в ту же корзину, что и вся сильная половина человечества: окажутся ненадёжными, неверными, недостойными лгунами.

Впрочем, вспомнив о причинах, по которым Лаванда не любила говорить о Хогвартсе, Флориан тут же отказался от этой идеи.

Он не станет докучать ей вопросами о прошлом и ни словом не обмолвится о визите её старого школьного друга. Бедная девочка… При упоминании о школе она бледнела и вспоминала финальную битву за Хогвартс, падающие стены, кровь, панику, крики детей, клыкастый оскал оборотня, подбирающегося к горлу… Пусть лучше Лаванда смотрит вперёд, а не копается в своих воспоминаниях. Он скажет ей, что хочет познакомить её со своими родителями и братом, и пригласит в гости на Рождество. Уговорит взять недельку отпуска и съездить на Канары, в дом, который отец присмотрел для «коротания старости». Скажет, что хотел бы завести детей — желательно общих, если это, конечно, не идёт вразрез с её твёрдой жизненной позицией. И вообще, стукнет кулаком по столу и скажет: «Хватит дурить, выходи-ка за меня замуж!»

Эти смелые мысли придали Флориану решимости. Он почему-то вспомнил, как накануне рыжий кот Лаванды шипел и возмущённо выгибал спину, когда Флориан согнал его с дивана, а Лаванда сказала: «Кажется, он тебя ревнует». Флориан невольно улыбнулся этому воспоминанию, но через секунду его глаза нервно забегали, уголки губ опустились, и он с силой сжал пальцами переносицу. Рыжий друг, в честь которого она назвала кота? Старый знакомый из детства?

Флориан пожалел, что Рональда Уизли не было рядом в эту секунду прозрения — он бы не посмотрел на то, что этот «рыжий друг детства» выше его на полголовы и вообще бывший аврор, вмазал бы ему по наглой веснушчатой морде… И плевать, что он женат на этой, как же её там… Грейнджер, вот! Флориан пожалел, что поверил в искренность Уизли и разоткровенничался. «Да ничего у нас с ним не было, так, детские поцелуи…». Конечно, Флориан прекрасно понимал, что он у Лаванды был не первый, но также знал, что котов не называют в честь кого-то просто так! Он испытывал незнакомое, крайне неприятное чувство, от которого скручивало желудок и хотелось долго, громко и нецензурно ругаться. Напомнив себе о том, что он взрослый, культурный, сдержанный человек, с адвокатской логикой и железной выдержкой, Флориан изо всей силы пнул ботинком стол, подпрыгнул на месте и чертыхнулся от боли.

Он решил, что сегодня для разнообразия переночует у себя дома и со злорадством представил, как Лаванда ляжет спать в обнимку со своим котом. Но перед этим она посидит над остывшим ужином, попялится в пустой камин, забудет сделать йогу и, может, даже напьется. А потом проревёт всю ночь в подушку… Интересно, сколько дней у неё уйдёт на то, чтобы забыть о своей эмансипированной гордости, отыскать его адрес в больничных документах и притащиться к нему в Лондон?

Флориан представил её глаза, полные слёз, и почувствовал, как внутренности снова скручивает, но уже от совсем другого чувства.

— Да, я ревнивый придурок, — тихо сказал он, качая головой, — но не садист.

В конце концов, подумал он, для Лаванды этот Уизли всего лишь кот, а он, Флориан, самый близкий и дорогой человек.

Он налил себе воды из графина, опустошил стакан, запер кабинет изнутри заклинанием и, выбросив глупости из головы, достал палочку и аппарировал в Рединг, в магический переулок возле цветочного магазина.

В полумраке небольшого Лондонского клуба играла негромкая музыка, смешно покручивались подвешенные над столиками фонарики, перемигиваясь с рождественскими огнями на окнах, а яркий свет горел только над тремя бильярдными столами в игровом зале.

Зимой, когда прогулки на свежем воздухе были не самыми приятными, молодые Уизли и Поттеры иногда заходили в маггловские заведения Лондона поиграть в боулинг или пул. Рон и Джинни считали, что такой немагический досуг помогает им чувствовать себя в своей тарелке среди магглов. Гермионе игра в бильярд напоминала о детстве: родители часто брали её с собой, когда «гоняли шары», и она уже тогда выучила правила, внимательно наблюдая за игрой. У Гарри при слове «бильярд» возникали воспоминания совсем иного рода: отправляясь поразвлечься в городе, Дурсли оставляли его дома одного — это были приятные минуты свободы, которые он тратил на просмотр запретного телевизора.

Пока Гарри ходил вокруг бильярдного стола, примеряясь к сложному шару, Рон проводил долгую серию удачных ударов, а Джинни с Гермионой сидели на диванчике и мило болтали в ожидании своей очереди. Прошло уже несколько дней с тех пор, как Джинни вернулась из своей «модной» командировки, и они с Гарри впервые смогли куда-то вырваться вдвоём, без Джимми, потому что дядя Билл с семейством пригласил племянника в зоопарк.

— Висеть на маме дома — висеть на дяде Билле в зоопарке? — спросил Гарри озадаченного Джеймса, который третий день уверенно держался за материнский подол. Слегка поколебавшись, Джеймс выбрал второе: уж очень забавно в тот момент дядя Билл показывал гориллу.

— Как дела в магазине? — спросила Гермиона у Джинни, косясь на Рона, который прицеливался для очередного удара. — Передаёшь дела помощнице?

Джинни поморщилась.

— Куда там! Сначала нужно продумать, какой товар закупить на весну и лето, как договориться с французскими поставщиками — Кларисса сама не справится. Вот оформлю все заказы, возьму на работу вторую продавщицу и расслаблюсь. У меня будет уйма свободного времени на семью!

Гермиона с пониманием улыбнулась. Когда она целыми днями была занята в школе, ей так не хватало времени на Рона и Кэмерона, а теперь, когда Кэмерон уехал в лыжное путешествие с её родителями, а школа закрылась на рождественские каникулы, она не знала, куда себя девать от скуки, и потому бросила все силы на расследование дела о палитре.

— Кстати, — спросила Джинни, выразительно играя бровями, — Рон уже видел твоё новое платье?

— Пока нет.

— Что? Гермиона, как же так? Я чуть не подралась с лахудрой, которая хотела сцапать это платье у меня из-под носа, а ты его до сих пор ни разу не надела?

Гермиона пожала плечами. Она не хотела признаваться в том, что вообще не представляла, куда можно надеть то платье, которое Джинни добыла в нелёгком бою.

— Может, на днях будет повод…

Лицо Джинни вытянулось.

— Какой повод? Вы с Роном, что, в контрах?

— Конечно, нет.

— Сексом не занимаетесь? — прошептала Джинни одними губами.

Гермиона немного стушевалась.

— Понимаешь, для расследования дела о палитре мне нужно было перечитать столько литературы… И, кстати, я кое-что нашла!

— Не сомневаюсь, — перебила Джинни и глянула на Рона, который с такой силой ударил по битку, что звук удара эхом разнёсся по игровому залу. — Вон как лупит! Если тебе не понравилось платье, ты так и скажи, я его вывешу в витрине магазина, — она перевела взгляд на Гермиону и добавила с досадой: — Я б себе его оставила, но оно на мне не сходится, а заклинание расширения не действует…

— Что ты, Джинни, спасибо тебе, платье просто шикарное — хоть для меня и немного… слишком.

— А для Рона-то в самый раз!

Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.

— Девушки, как спортивно вы смеётесь! — раздался над их головами голос Гарри. — Иди, жена, твоя очередь.

Джинни встала, взяла кий и с угрозой посмотрела на Гарри. Тот сделал большие глаза:

— Какая большая и страшная волшебная палочка! Ну, покажи, на что вы с ней способны.

Джинни показала язык. Она неплохо играла в карты и квиддич, но пул почему-то ей не давался. Гермиона отправилась посмотреть, что происходит на столе у Рона, а Гарри уселся на диванчик и, опираясь о кий, как о посох, стал наблюдать за Джинни.

Джинни два раза обошла стол пружинистой походкой и заявила:

— Люблю синенький цвет.

Гарри закатил глаза.

— Джин, ты не одежду выбираешь! Бей по жёлтому, — по-деловому сказал он, отхлёбывая принесённый официантом лимонад.

— Ну, жёлтенький, так жёлтенький, — согласилась Джинни и стала выбирать удобное положение для удара. Отставив назад одну ногу, она подалась вперед, открывая Гарри прекрасный обзор своего аппетитного тыла, обтянутого джинсами. Наклонив голову в сторону, Джинни прикрыла один глаз, отвела назад руку с кием и стала примеряться к битку. Её длинные волосы упали на стол, слегка задевая шары, но Гарри этого не заметил: его взгляд скользнул по ладной фигуре и остановился на правой груди, которую Джинни использовала для выравнивания кия. Подвигав кием вперёд-назад в живописной ложбинке, она прицелилась и резко ударила: жёлтый шар, отскочив от битка, врезался в бортик, на скорости прокатился через всё поле и влетел в синий, загоняя его в лузу.

— Оп-ля! — она просияла. — Надо же, всё-таки синенький!

Гарри не смог сдержать улыбки: игра в пул с Джинни была сплошным удовольствием!

Они играли не по правилам — просто по-очереди загоняли шары до первого промаха, потому что правила знала одна только Гермиона, но у остальных не хватило терпения выслушать её подробные объяснения до конца. Джинни усвоила главное — играть нужно красиво. От удачного удара её глаза возбуждённо загорелись. Стянув с себя джемпер и бросив его на диванчик рядом с Гарри, она осталась в джинсах и обтягивающей чёрной майке — скромной, если смотреть со спины. Примеряясь в очередной раз к битку, Джинни повторила свой трюк с кием, пристроив его в ложбинке на груди — и снова чудом умудрилась отправить шар в лузу. Радостно приплясывая, она повернулась к Гарри, который сказал, довольно ухмыляясь:

— Вообще-то для упора кия используют пальцы, а не хм… то, что ты.

— Сразу видно, что правила придумали мужчины, — ответила Джинни. — Им бы и в голову не пришло придерживать кий моим способом. Между прочим, очень удобно — и результат налицо.

В это время от соседнего столика донеслись вопли Гермионы:

— Рон, у тебя шары меняют направление! Мы же договорились, никакой магии!

— Не кричи, люди вокруг, — шикнул Рон. — Я не виноват, что стол кривой.

Тихо препираясь, Уизли кое-как довели игру до конца, так и не решив, кто же всё-таки выиграл: Рон закатил больше шаров, но Гермиона заявила, что у мухлюющих вычитают три очка.

Поттеры доигрывали тихо и мирно, оттачивая технику удара: Гарри то и дело подходил к Джинни со спины, пристраивался как можно ближе, чтобы показать правильный хват, и они о чём-то шептались. Когда закончился заказанный ими час, свет над бильярдными столами погас, и все четверо отправились в обеденный зал к столику в углу, подальше от публики.

Они давно не обедали вчетвером в маггловских кафе, и у Гарри появилось ностальгическое чувство по тому времени после войны, когда раны затянулись, жизнь стала налаживаться, а они сами только пытались строить свои личные отношения. К его сожалению, наспех перекусив, Джинни первой покинула приятную компанию, чтобы наведаться в свой магазинчик. Она поцеловала Гарри в щёчку, попрощалась с Роном и Гермионой и отправилась в дамскую комнату, чтобы незаметно аппарировать.

— Разве наша бизнесвумен не собиралась отойти от дел? — скептически спросил Рон, глядя вслед убегающей Джинни.

— Ага. Со дня приезда только и говорит что о своём магазине, — ответил Гарри.

Рон ухмыльнулся.

— Гарри, скажи, каково это — быть мужем деловой дамы?

— У тебя вообще жена — директор школы, — ответил Поттер, игнорируя взгляд Гермионы.

Рон покачал головой.

— Это не проблема. Главное, чтобы жена не зарабатывала больше мужа.

— Эй, я ещё здесь, — помахала рукой Гермиона. — Кстати, а что в этом плохого?

— Всё, — ответил Рон. — Мужу останется только напялить на себя юбку.

— Ну, Рон, тебе это не грозит, — она грустно вздохнула, — моя школа пока больших доходов не приносит.

— Ничего страшного, милая! Главное, что ты делаешь то, что тебе нравится, правильно?

Гермиона неуверенно кивнула.

— Да, а ещё я рада, что моё дело социально полезное. Всё-таки школ для взрослых очень мало, а далеко не все волшебники смогли в детстве раскрыть свой потенциал. Представляете, недавно к нам в школу записалась одна старушка…

Гермиона принялась самозабвенно рассказывать про таланты своих учеников, которые обучались в её небольшой школе Совершенствования магических способностей пока всего лишь по трём дисциплинам: Продвинутые Заклинания, Технологии Магглов и Простейшая Легилименция. Рон и Гарри совмещали лекцию о пользе позднего образования с поглощением десерта, а Гермиона опомнилась, только когда Рон залез своей ложкой в её мороженое. Немного повоевав ложками в розетке с мороженым, они поболтали о планах на приближающееся Рождество, но вскоре незаметно перешли на обсуждение дела Блюбери. Чтобы обсудить его как следует, они заплатили по счёту и аппарировали в ДАРТС.

* * *

В офисе Гарри достал палочку и стал освобождать стол, снова обросший бумагами и мусором, несмотря на недавние старания Гермионы.

— Поскольку мы немного застряли с делом Блюбери, — сказал он,— предлагаю «адвоката дьявола».

— Окей, — согласился Рон, усаживаясь за стол, — только, чур, Гарри, не ворчать, если тебе опять выпадет быть «плохим парнем».

В этой незамысловатой, но весьма полезной для обсуждения игре под названием «адвокат дьявола», взятой из Гермиониной книжки по психологии магглов, Гарри почти всегда доставалась роль скептика, который должен был всем возражать, всё критиковать и подвергать сомнению любую предложенную идею.

— Спорим, что на этот раз у нас будет «плохая леди»? — сказал он, подмигивая Гермионе.

— А я не против, — ответила она, усаживаясь рядом с Роном. — В последний раз, когда я была адвокатом дьявола, мы раскрыли дело об исчезающих портретах.

— На что спорим, Гарри, что это будешь ты? — подхватил Рон.

— Давай так, — сказал Гарри, — если ты проиграешь, то я расскажу Джинни о твоей истории с вейлами.

— А ты ещё не рассказал? Ну, ты настоящий друг, Гарри! То-то я думаю, она ни разу меня не подколола, — усмехнулся Рон. — Хорошо, а если выиграю я, — он почесал затылок, — то ты до конца зимы будешь убирать снег у нас во дворе.

Гермиона всплеснула руками.

— Детский сад…

— Солнышко, подай-ка мне перо, — с улыбкой попросил Рон, — кажется, ты на него наступила.

Она глянула на пол, подняла одну ногу и призвала кривое, потрёпанное перо, которое больше напоминало мусор, вылетевший из совиной клетки. Отправив его в мусорную корзину, Гермиона достало другое перо из своей сумочки и протянула его Рону.

— Спасибо. Хотя для рисования чертей подошло бы и старое.

Гарри достал небольшую коробку для вещдоков, вытряхнул на пол её содержимое и положил внутрь три обрывка пергамента, на одном из которых Рон нарисовал маленького чёртика с рожками. Гермиона хорошенько встряхнула коробку и протянула её Гарри:

— Давай, ты первый.

Тот не глядя достал один из обрывков, развернул его и возмущённо воскликнул:

— Да что ж это такое?!

— Не переживай, Гарри, уборка снега полезна для фигуры, — утешил его Рон.

— Я смотрела прогноз: весь снег в этом году уже выпал, остаток зимы будет тёплым, — обнадёжила Гермиона.

Гарри смял пергамент, закинул его в мусорку и стал входить в роль: грозно сощурился и по-деловому сложил руки на груди.

— Приступим?

Веселье весельем, но ситуация со смертью министра финансов по-прежнему оставалась туманной, поэтому, отбросив шутки в сторону, Рон и Гермиона сосредоточенно умолкли.

— Так, — после паузы начал Гарри, — честно говоря, я и в самом деле очень сомневаюсь в том, что Блюбери убили, так что начну с главного: у нас по-прежнему нет фактов — одни догадки, предположения и подозрения. Миссис Блюбери думает, что её мужа убили, а у нас нет версий кто, как и зачем.

Гермиона прокашлялась.

— Ну, у нас есть финансовая версия. А в подтверждение ей — документ, состоящий из цифр и имён, составленный и зашифрованный Блюбери перед смертью, — сказала она. — Плохо зашифрованный, кстати! Потому что Джастин Блюбери, как и его младший брат Ирвин, был не самым сильным волшебником.

— Ну и что? — Гарри качнулся на стуле, обдумывая её слова. — Список из имен и цифр на столе у министра финансов? Подумаешь… Обычное дело. А то, что Блюбери плохо умел колдовать, вообще не важно. Вот факт — у него было слабое сердце, и колдомедики сказали, что умер он от инфаркта.

— Но что вызвало остановку сердца — неизвестно, — включился Рон. — Мы прекрасно знаем, сколько существует редких и опасных заклинаний. Взять хотя бы Сектумсемпра…

Гарри поморщился от неприятных воспоминаний и покачал головой.

— Одни предположения! Но, самое главное, нет мотива.

— Мотив наверняка связан с финансами, потому что в этом деле замешаны гоблины, — сказал Рон.

— Да, — подхватила Гермиона, — «проверить гоблинов» было написано на расшифрованном документе, — она подняла руку и загнула один палец, — Блюбери погиб в тот день, когда пытался продвинуть закон о банках, который мог ограничить права гоблинов на управление финансами, — она загнула второй палец, — а ещё незадолго до смерти он попросил жену забрать из Гринготтса все сбережения и драгоценности.

— Мы выяснили у одного лондонского адвоката, что полгода назад Блюбери обращался к нему, чтобы узнать список магических казино — а ими, как известно, тоже заправляют гоблины, — добавил Рон, и Гермиона загнула четвертый палец. — Кстати, Гарри, твой знакомый гоблин по имени Сток сказал, что Блюбери накануне смерти якобы встречался в Гринготтс с неким «Банкиром». И якобы согласился на взятку.

— Гоблины, — победоносно заявила Гермиона, показывая Гарри сжатый кулак.

Гарри почесал затылок, подыскивая возражения.

— Блюбери был министром финансов, — наконец сказал он. — Естественно, он продвигал экономические законы и общался с теми, кто управляет банком, то есть с гоблинами. А тот факт, что он согласился на взятку, лишний раз доказывает, что у них не было мотивов его убивать.

Рон и Гермиона переглянулись. Какое-то время все трое сидели молча, слушая клёкот Ватсона в совиной клетке. Рон поглядывал на макет нелепого, но модного здания, качающийся под потолком, Гермиона — на вещдоки, брошенные на полу, Гарри — на яркую вывеску здания напротив, украшенную рождественскими огнями.

— Ну, хорошо. Давайте посмотрим на это дело с другой стороны, — вдруг оживилась Гермиона. — Блюбери жил в Северной Пустоши. Почти сразу же после его смерти его соседка, миссис Трустоун, встречает в книжном магазине человека с красной палитрой и в лицо называет его убийцей. Тот с перепугу бросает выбранную книгу, которая называется «Отсроченные зелья». Миссис Трустоун её покупает, читает и вечером предупреждает свою внучку, чтобы та не ходила одна по деревне, потому что там разгуливает убийца. А через несколько дней кто-то нападает на миссис Трустоун и стирает ей память.

— Гермиона, ты хочешь сказать, что дела Блюбери и Трустоун связаны? — спросил Гарри.

Она убедительно кивнула.

— Северная Пустошь не такое уж большое место, чтобы там толпами расхаживали убийцы. Я не удивлюсь, если этот маг с красным пятном причастен к смерти Блюбери.

Гарри не собирался сдаваться. Он был неплохим адвокатом дьявола.

— Ладно, допустим, палитра существует, — уверенно сказал он, — убийца с красным пятном существует. Допустим, миссис Трустоун встретила его, когда ходила в магазин. Ну и что? Это мог быть случайный покупатель из Йорка или… да откуда угодно — в Северной Пустоши большая торговая улица! Может, этот убийца — участник войны, который давным-давно убил пожирателя смерти? Или вообще аврор!

— Аврор? Вряд ли, — Рон скептически покачал головой. — Чтобы аврор так криво наложил Обливиэйт? Из памяти удалён слишком большой отрезок, да так неумело, что у миссис Трустоун постоянно голова болит. И вообще, разве аврора испугает выкрик какой-то старушки в магазине? Нет, тот человек боялся быть разоблачённым и наверняка следил за ней, чтобы стереть память.

— Кстати, а что там с этой книгой, с «Отсроченными зельями», которые выронил наш убийца? — спросила Гермиона. — Гарри, ты же её читал?

— Да, угробил два дня, — с недовольным видом ответил Поттер, — но не нашёл ничего особенного. Там подробные рецепты зелий, в основном, запрещённых. Честно говоря, даже не знаю, что в ней можно найти для нашего дела.

Вдруг Гермиона просияла.

— А если предположить, что Блюбери убили отсроченным зельем? Причём именно редким, так что колдомедики в Мунго о нём не знают? — она умолкла в ожидании эффекта.

Рон и Гарри уставились на неё, и в офисе опять воцарилась тишина, нарушаемая клёкотом сыча в клетке.

— Ага, — заметил Гарри, продолжая играть роль скептика, — убийца сначала убил с помощью редкого отсроченного зелья, а потом пошёл в книжный магазин, чтобы купить книжку и просветиться о том, что натворил?

— Предположим, этот человек не собирался убивать Блюбери, — не унималась Гермиона, — использовал зелье для других целей, а потом вдруг понял, что это могло привести к летальному исходу. Дайте взглянуть на книгу.

Гарри вынул из ящика стола «Отсроченные зелья» и уныло изрёк:

— Чтобы всё это внимательно прочитать даже тебе, Гермиона, понадобится неделя. Двести страниц, шрифт мелкий, ни одной иллюстрации…

Не обращая внимания на его слова, она бережно, с почтительным трепетом взяла в руки старую книгу и открыла оглавление.

— Возьму-ка я её на ночь… Делать всё равно нечего.

Рон неодобрительно фыркнул.

— Ночью?

— Там столько занудной фигни на латинском — тебе, Гермиона, понравится! — заметил Гарри и тут же поправился: — То есть, я хотел сказать, ты там хоть что-нибудь разберёшь, в отличие от меня.

Гермиона была настолько поглощена изучением оглавления, что не расслышала ни реплики Рона, ни оговорки Гарри.

— А вот и глава, с которой я начну, — она ткнула пальцем в страницу и с загадочным видом процитировала: — «Побочные эффекты отсроченных зелий». Возможно, мне не придётся читать все двести страниц мелкого шрифта.

— Хорошо, потом расскажешь нам — только на человеческом языке, — попросил Гарри.

Гермиона положила книгу в свою сумку и вдохновенно сказала:

— Это самое необычное дело, которое попадалось вам за весь год! А самое интересное в нём, конечно, палитра души. Я почему-то уверена, что миссис Трустоун поможет нам в расследовании убийства Блюбери.

— Вот только старушка осталась без памяти, — напомнил Гарри.

— А я уверен, что память восстановится, когда Лаванда приготовит нужное зелье, — оптимистично изрёк Рон. — Она обещала, что очень постарается.

Гермиона смерила Рона холодным взглядом.

— Лично я бы не стала на это сильно рассчитывать. Разве Лаванда в школе хоть раз сварила нормальное зелье? Помните, как она пролила болтушку для молчунов на туфли Парвати, и они растворились? А на пятом курсе из её котла повалил такой дым, что Снейп потом полчаса чихал!

— Естественно, мы помним, — ответил Рон, — но с тех пор Лаванда немножко поучилась в медицинском колледже.

— Ты проверял её оценки в колледже по зельеварению? — Гермиона демонстративно сложила руки на груди. — Кстати, нужно проверить, в последнее время в больнице Северной Пустоши никто внезапно не умирал?

Гарри почуял, что запахло жареным.

— Послушайте, — попытался вмешаться он, но вставать на пути спорящих Рона и Гермионы было всё равно что двумя руками отталкивать летящие навстречу друг другу поезда.

— Если бы Лаванда не была квалифицированным колдомедиком, её бы не взяли в больницу, тем более к Штолле — это же известный врач! Его даже в Мунго уважают, — Рон не собирался доказывать, что Лаванда стала гениальной целительницей, но обвинения в её адрес показались ему несправедливыми.

— Знаем мы, как пожилые мужчины принимают на работу молодых женщин, — съязвила Гермиона, — судя по разоблачениям Блюбери, у вас в министерстве это обычное дело!

— Что значит, у нас? — возмутился Рон. — Оно такое же наше, как и твоё. Ты тоже там работала, но тебя же не нанимали через постель!

Гарри захотелось заткнуть Рону рот — ну, или Гермионе уши, одно из двух.

— Ты сам называл Лаванду белобрысой дурой, — усмехнулась она.

— Смело ты перефразируешь! Помнится, я говорил, что блондинкам не нужно быть умными… Да и то лет пять назад, когда я сам был придурком.

— А что изменилось-то?

— Ну, не знаю, — лицо Рона пошло красными пятнами. — Лаванда однозначно поумнела. А я, наверное, нет.

— Может, заткнётесь?! — воскликнул Гарри, и Рон с Гермионой как по команде уставились на него. — Мы, кажется, дело обсуждаем? Если вам охота ругаться, я пойду пиво пить.

— Кто ругается? — спросила она. — Просто я очень переживаю за бедную миссис Трустоун и не хочу, чтобы она отравилась из-за безрукости врача.

Рон закатил глаза и открыл рот, чтобы возразить, но Гарри пнул его под столом ногой.

— Может, вернёмся к делу? Мы говорили о том, что дела Блюбери и Трустоун могут быть связаны, — напомнил он.

Гермиона пригладила волосы, покосилась на обиженного Рона и сказала:

— Меня очень заинтересовала палитра души, поэтому я в последнее время искала упоминание о ней в разных источниках — и что вы думаете? Нашла!

— Неужели этот дар встречается у кого-то, кроме Трустоунов? — удивился Гарри.

— Представь себе! В одной французской книге по истории чистокровных семейств Франции есть упоминание о семье магов по фамилии Джустпьер, в которой женщины имели способность «визуально различать людские пороки». Чем не палитра? Кстати, у них тоже не жаловали дочерей, а в старину беременных женщин сканировали специальным заклинанием и заставляли избавляться от нерождённых девочек с помощью абортивного зелья. Варвары… Вместо того чтобы использовать этот уникальный дар, от него избавлялись, да ещё такими ужасными способами! — возмущённо заключила Гермиона.

— А мы бы не отказались от помощницы с даром палитры — правда, Рон? — спросил Гарри. — В сыскном деле это незаменимое умение.

— Честно говоря, когда миссис Трустоун в первый раз на меня посмотрела, мне было, мягко говоря, неприятно, — Рона передёрнуло от воспоминаний. — Нет, я бы не хотел иметь рядом женщину, которая видит меня насквозь, — он покосился на Гермиону, которая скептически подняла бровь.

Вспомнив о встрече в «Сапожке», Гарри поморщился, как от зубной боли.

— Я вообще подумал, что старушка сейчас ткнёт в меня пальцем и завопит на весь дом: «Убийца!» Представляете, какая у меня палитра? — он машинально тронул шрам на лбу и горько усмехнулся. — Как вы думаете, каким цветом отдают преднамеренные убийцы Волдемортов?

В комнате повисла такая напряженная тишина, что даже сыч замер в клетке. Гарри больше не был адвокатом дьявола, детективом, аврором или отцом семейства — он был растерянным мальчишкой, которому пришлось слишком рано повзрослеть и слишком много пережить. Гермиона прикусила губу, а Рон удивлённо заморгал: в момент появления миссис Трустоун в гостиной "Сапожка" он был так поглощен мыслями о собственных пороках, что даже не подумал о том, каково было Гарри — с его послевоенным грузом и непомерным чувством вины.

Положение, как всегда, спасла Гермиона.

— С палитрой всё не так просто, — сказала она. — Я думаю, что значение имеют не столько поступки человека, сколько его побуждения. Если у кого-то благородные цели, у него будет хорошая палитра, — она привстала, схватила ладони Гарри и посмотрела на него самым тёплым из своих взглядов. — Гарри Поттер, ты герой! Знаю, тебе надоело это слышать, и не закатывай глаза, потому что это правда! Ты боролся за спасение всего магического мира, при этом сам чуть не погиб, и не смей никогда называть себя убийцей, слышишь?… Ой! — Гермиона указала рукой на окно, — мальчики, сова! Незнакомая.

Все трое повернулись на шум. Маленький лохматый сыч, присыпанный снегом, недовольно стучал в стекло, будто хотел сказать: «Ну что вы сидите, в самом деле, погода нелётная, дорога неблизкая!» Когда Гарри впустил его в окно, сычик отряхнулся, уселся к нему на плечо и стал нетерпеливо дёргать лапкой, мечтая поскорей избавиться от надоевшего груза. Гарри снял пергамент, прочёл послание и с торжествующим видом поднял глаза на друзей.

— Ну что, кажется, скоро мы узнаем, ху из ху, — он положил на стол письмо, состоявшее всего из одной строчки. Рон и Гермиона наклонились, едва не столкнувшись головами, и прочли: «Зелье мисс Браун помогло, бабушка всё вспомнила, приходите быстрей! Элиза Трустоун».

— Ну вот, солнышко, а ты не верила в Лаванду, — сказал Рон.

Гермиона отвернулась. Даже солнышко не могло растопить её упрямое недовольство.

— Эй, опять будем ругаться? — Гарри подкормил сычика и выпустил его в окно. — Нужно срочно отправляться в «Сапожок»! Кстати, Рон, не мешало бы наложить на дом дополнительную защиту, мало ли что.

— Я с вами! — воскликнула Гермиона, которая лелеяла в душе надежду добраться до семейной книги Трустоунов и познакомиться с удивительной старушкой.

— На оперативно-следственные действия женщин и детей не берём, — изрёк Рон, поймал на себе испепеляющий взгляд Гермионы и криво улыбнулся. — Шутка. Для гениев — исключение. Иди сюда, я тебя аппарирую.

— Рон, ты помнишь, что аппарировать можно только к калитке? — спросил Гарри.

— Естественно.

Гарри накинул мантию и с хлопком исчез, прихватив с собой письмо. Гермиона, глядя в пол, протянула Рону ладонь и приготовилась к трансгрессии. Он крепко сжал её пальцы и прошептал:

— Хей! Прости меня, если что. Я, как дурак, заладил с Лавандой…

— Нет, — она подняла виноватые глаза, — это ты меня прости. Ты был прав, зелье Лаванды помогло! Просто я не понимаю, зачем ты её так рьяно защищаешь?

— Не защищаю, а пытаюсь быть объективным.

— Объективным? Но, согласись, в школе Лаванда не была выдающимся зельеваром.

Рон вздохнул.

— Просто ты её не любишь.

Гермиона на несколько секунд замерла, уставившись на него в упор, а потом попыталась вырвать свою ладонь из его руки.

— Солнышко, я не то имел в виду, — Рон не мог сдержать улыбки, глядя на её рассерженное лицо, и крепче сжал пальцы. — Мерлин, никогда бы не подумал, что ты будешь так заводиться из-за Лаванды!

— Да мне всё равно. Пусти…

Рон развернулся, без предупреждения подхватил Гермиону на руки, и они перенеслись из офиса в заснеженный сад, окружённый вечнозелёной изгородью.

Там Гермиона удивлённо осмотрелась, обняла Рона за шею, улыбнулась и поболтала в воздухе ногами.

— Давно ты меня так не аппарировал...

Рон поставил её на землю.

— Я люблю, когда ты меня ревнуешь, — сказал он и полез целоваться.

— Эй, вы идёте или нет? — раздался нетерпеливый голос Гарри со стороны аллеи, ведущей к дому.

Когда парочка нагнала его у порога «Сапожка», Гарри пробубнил:

— Такое впечатление, что вы не вместе живете и у вас дома нет возможности ругаться и целоваться!

— И правда, сапожок, — ответила Гермиона, поднимая голову и разглядывая стоящий перед ними двухэтажный дом: его левая часть выглядела вполне обычно, а вот справа от входа имелась небольшая арка, за которой расположилась пристройка без окон со скошенной стеной, напоминающая широкий каблук. Вспомнив про всевидящее око миссис Трустоун, Гермиона почувствовала, как её охватывает необычайное волнение: не каждый день к ней в душу мог заглянуть посторонний человек. Она, конечно же, не считала себя самой аморальной ведьмой на свете, но точно знала, что часть её души была источена червячком недоверия и обмана — несмотря на раскаяние.

После неожиданного знакомства с Рональдом Уизли и постыдных душевных метаний, Флориан Клифф, наконец, примчался в Рединг к Лаванде и всучил ей неправдоподобно большой букет цветов. Она без энтузиазма поцеловала Флориана в щёку и спросила, нюхая лилию:

— А в чём конкретно ты провинился?

Ничего не ответив на этот риторический вопрос, Флориан, не дожидаясь приглашения, уселся на диван с яркой цветочной обивкой и стал наблюдать за тем, как Лаванда расширяет вазу и ставит в неё цветы.

— Как дела? — спросила она, стоя к нему спиной.

— Хорошо. У тебя?

— А у меня беда, — она повернулась, присела рядом с ним на краешек дивана и тяжело вздохнула.

Флориан напрягся и мысленно отругал себя. У него была неудобная для жизни, но подкреплённая грустным опытом неистребимая привычка верить в то, что стоит пожелать хорошему человеку проблем, как они у него появятся.

— Что-то на работе?

— Нет, — Лаванда подняла полные слёз глаза, — представляешь, мой кот пропал…

Флориан испытал позорное чувство на грани злорадства, удивления и сочувствия.

— Да ты что? Каким образом?

— Я открыла окно для совиной почты, а он вдруг как выскочит…

— Ну, не переживай, — Флориан погладил Лаванду по плечу, — у тебя же второй этаж, невысоко.

— Я его звала-звала, а он убежал…

— Коты такие. Убегают — прибегают. Это ведь не в первый раз?

— Он убегал весной, когда было тепло, а сейчас вон какие сугробы… Только рыжий хвост мелькнул, — Лаванда всхлипнула. — Замерзнет он.

Вдруг Флориан заметил, что у неё джинсы мокрые по колено.

— Искала?

Она кивнула и шмыгнула носом. Он достал палочку и пустил осушающее заклинание. В планы голодного Флориана на вечер не входило рыскание в темноте по сугробам, но он сказал с энтузиазмом:

— Вставай! Поищем вместе.

Лаванда кинула взгляд на окно, за которым поднималась очередная метель, и вытерла слёзы.

Они несколько раз обошли вокруг дома, пытаясь отыскать кошачьи следы и спрашивая удивлённых прохожих, не видал ли кто рыжего кота, а после часа безуспешных поисков свернули в небольшое маггловское кафе на засыпанной снегом и украшенной огнями набережной и заказали себе сандвичи и кофе.

— Да вернётся он, вот увидишь, — сказал Флориан, взглядом размешивая в кофе сахар. Лаванда откусила кусочек сандвича и покосилась на его чашку. Она до сих пор не могла привыкнуть к магии Флориана: то он без палочки левитирует посуду и призывает предметы, то, глазом не моргнув, накладывает Силенцио или освобождается от её магических пут. — Прямо сегодня и вернётся! — уверил он, — а ты мне пока расскажи, кого мы ищем. Ну, кто тот друг, в честь которого ты назвала своего кота?

Лаванда сделала большой глоток кофе и с сомнением глянула на Флориана поверх чашки.

— Наверное, первая любовь. Ты же не будешь ревновать?

— Конечно, буду, — с кривой усмешкой ответил он, — потому что моя первая любовь — ты.

Она скептически поморщилась.

— Только не надо заливать…

В этот момент в кафе заиграл рождественский хорал. Флориан просвистел знакомую мелодию, отставил свой кофе в сторону и обхватил тонкие ладони Лаванды, сжимающие кофейную чашку.

— Какие у нас планы на Рождество?

— Даже не знаю, — она устало пожала плечами, — в последнее время столько работы! Сейчас я усиленно лечу мальчишку, который любит глотать всякие неподходящие предметы — практикуюсь в качестве душевного хилера… И ещё одну старушку, у которой стёрли память. Так что, наверное, в планах будет хорошенько отоспаться.

Флориан фальшиво, но артистично подпел:

— Ангелы спускаются с небес, и пусть сбываются мечты… Моя мама всегда любила эти маггловские хоралы, — прокомментировал он и возмутился: — Нет, так не годится! Отсыпаться будем после Рождества. Может, съездим куда-нибудь? Ты мне доверяешь организацию путешествия? — Лаванда удивлённо захлопала глазами, а рот открыла чуть позже, после его следующей фразы: — А чтоб мои родители знали, с кем я отмечаю Рождество, приглашаю тебя к нам в гости на семейный ужин. Скажем… завтра?

— Завтра? — неуверенно переспросила она, — нет, завтра я не могу…

— Можешь, — отрезал он и скептически прищурился. — Трусиха!

— Да чего мне бояться? Или твои родители такие страшные?

— Они милейшие люди!

Флориан стал подробно рассказывать о своём отце (хотя в этом не было необходимости — Лаванда уже слышала немало историй о мистере Клиффе), а потом о маме, о брате, о жене брата, о племянниках… Она ненадолго забыла о своей пропаже: слушала Флориана и смотрела на его большие ладони, обёрнутые вокруг своих на кофейной чашке.

— Знаешь, что, — изрекла Лаванда, когда Флориан завершил историю о знакомстве своих родителей, — давай встретим Рождество с моей семьей — я тоже тебя приглашаю, а потом поедем в это твоё путешествие.

— Замётано! — вскочив с места, он обошёл столик и присел рядом с ней на короткой скамейке. — Значит, ты пойдешь завтра к моим родителям? — получив в ответ неуверенный кивок, Флориан сказал: — Отлично. Только, у меня к тебе одна просьба… огромная просьба!

— Ну? — она заёрзала под его пристальным взглядом.

— Пожалуйста, не рассказывай им, что все мужчины предатели и сволочи, и поэтому ты их ненавидишь, что любви на свете нет, что тебя интересует только секс… Моя мама, знаешь ли, очень традиционных взглядов.

Лаванда усмехнулась.

— Мы не расскажем им, что уже месяц спим вместе?

Флориана немного покоробила такая формулировка, но не потому, что это нельзя было назвать сном: просто ему не нравилось, когда Лаванда прикидывалась бесчувственной мегерой.

— Думаю, они сами догадаются. Но добрачные отношения — это одно, а твои радикальные взгляды совсем другое. Кстати, — добавил он, — раз уж мы настроились на сближение, может, познакомишь меня и со своими подругами?

Она прищёлкнула языком.

— Нет, не стоит. Боюсь, что ты не выдержишь такого феминистского напора…

— Ну, хорошо, но на свадьбу они хоть придут? Или проигнорируют — в знак протеста?

— На какую свадьбу? — она вскинула на него изумлённый взгляд.

— Как на какую? На нашу, — невозмутимо ответил он.

— А ты уже и свадьбу запланировал?

— На лето, — заметив, как всё больше расширяются её глаза, Флориан поспешно добавил: — Можно и раньше, но я не хочу, чтобы ты сомневалась.

— Но мы знакомы всего месяц, — с усмешкой сказала Лаванда, чувствуя как кровь приливает к щекам, — тебя это не смущает? Разве нам не нужно получше узнать друг друга?

— Конечно, нужно. Узнавай! Вот прямо сейчас можешь спросить у меня всё, что хочешь! Ну?

— Прямо-таки всё, Флориан? И ты ответишь?

— Да. Вот, смотри: зелёный, мясной пудинг, лето, Рождество, ты.

— Надеюсь, это было из любимого? — она еле сдерживала улыбку, — тогда у меня больше нет вопросов. Только не рассчитывай на взаимную откровенность.

— Всё, что мне нужно, я уже узнал, — со смешком сказал он. — Розовый в цветочек, обезжиренный йогурт, лето, Рождество, я.

Лаванда рассмеялась.

— Так ты согласна?

— Это что — предложение?

Флориан прокашлялся. Вообще-то предложение руки и сердце, как и прыганье по сугробам, не входило в его сегодняшний протокол, но почему бы и нет? У него было много удачных импровизаций в зале суда. Однако в суде ему не отказывало красноречие, а тут из головы вдруг всё повылетало, и в горле пересохло. Провести перекрёстный допрос свидетеля было бы гораздо проще…

— Вроде того. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь, — пробормотал он.

— Не знаю. Как? — она по-деловому скрестила руки на груди.

— Как-как… Я же уже говорил. Люблю тебя, — сказал он, обнимая её за талию.

Лаванда обвела долгим взглядом зал кафе, обдумывая этот незамысловатый ответ, а потом заглянула Флориану в глаза и тихо спросила:

— Вопрос в том, как надолго?

Ему очень хотелось ответить, что навсегда.

— Я не знаю, — вздохнул он. — Но одно знаю точно — до встречи с тобой я никого не любил.

— Мне кажется, я тоже, — она с размаху обхватила Флориана за пояс и прижалась к его груди, не замечая, какое ликование отразилось на его лице.

В этот момент над их головами раздался осторожный кашель.

— Ваш десерт.

Они расцепились и уставились на невозмутимого официанта.

— Счёт, пожалуйста, — сказал Флориан. — Ты позволишь мне заплатить за твой кофе?

— Да.

— И сандвич?

— Да.

— Мы делаем успехи, — он улыбнулся, как идиот, и дернул её за намокшую прядь.

— Может, шампанского?

— Окей…

— Разве у тебя завтра не первая смена?

— Ох, как же ты любишь задавать вопросы… — Лаванда пододвинула к себе десерт Флориана и попробовала на вкус взбитые сливки.

— Ты не на диете? — усмехнулся он.

— У меня нервы, а когда люди нервничают — это я говорю тебе как колдомедик — у них сжигается в три раза больше калорий.

— А ты не нервничай. Мои родители ждут не дождутся, когда я женюсь. Ты им понравишься, вот увидишь! Всё будет хорошо.

— Вообще-то я нервничаю, потому что у меня кот пропал, — напомнила она.

Флориан ничуть не смутился.

— Сам вернётся, он же умный кот. Лаванда, от тебя может уйти только полный дурак, — и бросил проходящему мимо официанту: — Нам ещё два бокала шампанского, пожалуйста, и счёт!

После изучения счёта лицо Флориана вдруг перекосилось, он неожиданно звонко хлопнул себя по лбу и пробормотал:

— Вот чёрт… Ну надо же…

— Что случилось?

Флориан вздохнул.

— Кажется, у меня с собой только галлеоны…

Лаванда победно улыбнулась.

— Придётся дать тебе в долг.

Они посмотрели друг на друга и расхохотались.

Возвращаясь домой, они услышали жалобное мяуканье ещё с улицы и быстро взбежали по лестничным пролётам. Мокрый Рыжий сидел у двери в квартиру и в перерывах между протяжными звуками царапал обивку.

— Я же говорил, что вернётся, — Флориан выразительно поднял брови, и его глаза хитро блеснули, — верь мне.

— Я верю, — ответила она, подхватывая на руки ошалевшего от счастья кота, — верю, как никому.

* * *

Срочно прибыв по просьбе Элизы в «Сапожок», Рон, Гарри и Гермиона надеялись, что поправившаяся миссис Трустоун охотно прольет свет на всё, что с ней произошло: опишет приметы напавшего на неё преступника, расскажет, кого встретила в книжном магазине и, возможно, даже назовёт личность предполагаемого убийцы. Однако их ожидания не оправдались.

— Он так быстро выскочил из-за угла продуктовой лавки и махнул палочкой у меня перед носом, что я совершенно не рассмотрела его лица, — со вздохом призналась миссис Трустоун и радостно добавила: — Зато я прекрасно запомнила его палитру!

Лучше бы наоборот, подумали одновременно Гарри, Рон и Гермиона.

— У нападавшего было красное мерцающее пятно в груди — точь-в-точь как у того мага в магазине мистера Честнера… Да-да, я уверена, что это был один и тот же человек! Когда мы столкнулись неделей раньше в книжном магазине, я так удивилась его неприятной палитре, что не сдержалась и назвала его убийцей. Он убежал, как ошпаренный, и обронил книгу, которую я потом купила. «Отсроченные зелья» — видите, я всё прекрасно помню. Кстати, где эта книга?

— У нас. Я как раз собиралась её почитать, — Гермиона похлопала рукой по сумочке. — Теперь это не просто книга, а улика.

Миссис Трустоун, слегка прищурившись, в очередной раз окинула Гермиону пристальным взглядом, и та растерянно опустила глаза. Старушка сидела в своём любимом кресле у камина, а Элиза и трое гостей устроились по кругу — кто на стуле, кто на диване — и ловили каждое слово.

— К сожалению, мистер Честнер тоже не разглядел того мага, — сказала миссис Трустоун.

— И что же получается? У нас по-прежнему нет никаких примет преступника, — подытожил Гарри.

— Как же нет? А палитра? — возмущённо воскликнула миссис Трустоун.

— Ну, видите ли… эта примета, конечно, очень ценная, — Рон скептически кашлянул, — но вряд ли она нам с Гарри как-то поможет.

— Ещё как поможет! — глаза миссис Трустоун возбуждённо сверкнули. — Знаете ли вы, молодые люди, что по палитре можно многое сказать об убийстве и его мотивах? — гости удивлённо переглянулись. — У того мага был редкий оттенок красного и весьма необычное мерцание — настолько необычное, что мне пришлось заглянуть в нашу семейную книгу о палитре. Так вот, что я могу сказать о преступнике, — все замерли в напряжённом ожидании, и миссис Трустоун гордо добавила: — совершенный им поступок был корыстным, но непреднамеренным. Этот маг не испытывал ненависти к своей жертве и мог сам не знать о том, что совершил убийство.

— Разве так бывает? — спросил Рон.

— Палитра не ошибается, — ответила миссис Трустоун.

— Трудно представить преступление, которое бы соответствовало столь странному описанию: непреднамеренное убийство с корыстными целями, о котором сам убийца ничего не знает? — Гарри недоверчиво нахмурился. — Неужели палитра может сообщать такие нюансы?

— Можете не сомневаться, — уверенно ответила миссис Трустоун. — Если вы не верите, вот вам подробности: мерцание красного у человека в груди говорит о том, что кто-то недавно погиб по его вине; багровый оттенок означает, что преступление было непреднамеренным, возможно, даже случайным. А корысть и ненависть читаются по другим цветам палитры.

— А что, такое вполне возможно, — вдруг выпалила до этого молчавшая Гермиона, — допустим, продавец намеренно продал покупателю неисправную метлу, а тот упал во время полёта и погиб.

— Несчастный случай, — заметил Гарри.

Миссис Трустоун с новым интересом глянула на Гермиону.

— Юная леди права! Допустим, мистер Поттер, вы продали метлу из корыстных побуждений. В том, что произошло, будет большая доля вашей вины. А последствия, как рикошет, вернутся и окрасят вашу палитру.

— Палитра отражает такие сложные процессы? — снова удивился Гарри и тут же вспомнил, что Гермиона говорила ему об этом в офисе не далее как час назад.

— Молодые люди, — устало сказала миссис Трустоун, — я рассказала вам так много о палитре лишь потому, что не хочу, чтобы преступник остался безнаказанным или, не приведи Мерлин, натворил что-нибудь ужасное. Раз он напал на меня, значит, не раскаялся в содеянном, — миссис Трустоун покачала головой. — Трусость, подлость, страх, алчность... Теперь его палитра станет ещё отвратительней.

После небольшого совещания Рон и Гарри наложили дополнительную защиту на «Сапожок» и отправились прогуляться по Северной Пустоши, чтобы разведать обстановку: оставался шанс, что нападавшего могли запомнить случайные прохожие или продавцы на торговой улице. Гермиона отказалась от прогулки, сославшись на холодную погоду, но на самом деле у неё были свои причины остаться в «Сапожке»: она очень надеялась расспросить миссис Трустоун об их семейной книге и, если получится, о своей собственной палитре. К сожалению, Дороти Трустоун сделала вид, что не расслышала просьбы Гермионы, сослалась на плохое самочувствие и отправилась отдыхать в свою комнату наверху, оставив девушек одних в гостиной. Элиза приказала эльфам приготовить пятичасовой чай, пригласила Гермиону к столу и сказала, извиняясь:

— Бабушка не любит рассказывать другим об их палитре.

— Но почему? — искренне удивилась Гермиона. — Это может помочь человеку исправиться!

— Она считает, что люди должны пытаться понять сами себя: они редко верят её словам, потому что не могут разобраться в собственных поступках. А ещё от излишней откровенности предостерегает наша семейная книга.

Пока Пирс и Шейла накрывали на стол, Гермиона внимательней присмотрелась к молодой хозяйке «Сапожка». Сходство Элизы с миссис Трустоун было очевидно: та же горделивая осанка, приятные черты лица, нос с горбинкой, раскосые зелёные глаза.

— Мне очень жаль, что такое случилось с вашей бабушкой, — сказала Гермиона, — никому не пожелаю попасть под заклятие Забвения, — она тут же прикусила губу, вспоминая о том, как применила это заклятие к собственным родителям… Гермиона не сомневалась, что этот поступок оставил в её палитре очень неприятный след.

— Главное, что память бабушки быстро восстановилась, спасибо мисс Браун! — ответила Элиза и пояснила: — Это хилер из нашей местной больницы — такая компетентная, внимательная и заботливая.

Гермиона невозмутимо сказала:

— Я училась с ней на одном курсе в Хогвартсе.

— Ой, правда? Наверное, у вас был очень талантливый курс!

— Возможно, но медицинский талант мисс Браун открылся уже после школы, — холодно заметила Гермиона.

Внутренний голос подсказал Элизе Трустоун, что эту тему лучше не развивать. Отправив эльфов вместе с их любопытными ушками отдыхать, она сама разрезала яблочный пирог и разлила чай. По мнению Элизы, Северная Пустошь этой зимой, как никогда, оправдывала своё название: здесь было снежно, пусто и одиноко. Единственная её близкая знакомая, соседка Джулия, была измучена собственными проблемами, и Гермиона показалась Элизе увлекательной собеседницей — тёплым ветром, способным развеять уныние этого декабрьского вечера.

— А вы тоже работаете в детективном агентстве? — спросила Элиза.

— Нет, вообще-то я учительница — но, если нужно, помогаю Рону и Гарри. А в этот раз… дело оказалось таким необычным! Если честно, меня очень заинтересовала палитра. Жаль, что ваша бабушка не любит о ней говорить!

— Вы можете спросить у меня, — предложила Элиза. — Я ничего не забыла.

Гермиона отставила в сторону тарелку с пирогом и сосредоточенно нахмурилась, как перед важным интервью.

— Тогда я спрошу вас, каково это было — с детства читать чужие души?

Элиза пожала плечами.

— Это было так естественно — как видеть красную розу, зелёную траву, голубое небо… Для меня люди, как и весь мир, были раскрашены в разные тона, — в её голосе послышались ностальгические нотки. — Знаете, когда я была маленькой, бесцветные люди казались мне скучными, пока бабушка не научила меня читать палитру и не объяснила, что как раз яркие цвета и таят в себе опасность.

— Интересно, а как она вас обучала?

— Вопрос от учительницы? — Элиза с пониманием улыбнулась. — Моя учёба проходила весьма своеобразно! Мы с бабушкой ехали в какой-нибудь город, гуляли по людным улицам, наблюдали за прохожими или садились на скамейку в парке и кормили голубей. Мимо нас проходили магглы, иногда волшебники, и бабушка рассказывала, что означают те или иные цвета палитры. Ведь важен не только сам цвет, но и его интенсивность, его свечение… Странно, — Элиза тряхнула головой, — прошло почти пять лет, а я помню каждый оттенок! Впрочем, некоторые цвета на живом примере не увидишь. Их я изучала по нашей семейной книге. Я очень рано узнала, что люди не делятся на хороших и плохих. Что мы меняемся каждый день. Что каждый поступок меняет нашу душу…

— Это так необыкновенно, — мечтательно изрекла Гермиона. Она лелеяла тайную надежду когда-нибудь добраться до этой книги. — Скажите, а есть ли в палитре свой оттенок для… ну, например, гениального ума?

— Нет, ум сам по себе не имеет цвета. Всё зависит от того, как человек его применяет — во благо или во вред себе и другим. Талант, гениальность — это особые материи, хотя и они оказывают своё влияние на палитру. Ум и душа, безусловно, взаимосвязаны. Например, умный человек, как правило, больше работает над собой, у него много высоких стремлений — но, к сожалению, не всегда благородных.

В голове у Гермионы пчёлами зароились вопросы.

— А как же любовь? — вдруг спросила она. — У любви тоже нет своего цвета?

— Искренняя, сердечная любовь — это мягкий, струящийся свет, исходящий из центра груди. Но такая любовь свойственна далеко не всем людям. Любовь ведь может быть и эгоистичной, и разрушительной.

В возникшую паузу под Элизой скрипнул старый стул, и тут же за окном ему ответил завыванием ветер.

— Скажите, — несмело спросила Гермиона, — вам было очень жаль терять свой уникальный дар?

Элиза потеребила салфетку и ответила не сразу.

— Бабушка до сих пор сердится на меня за то, что я уехала, но я ни о чем не жалею. Понимаете, мой муж родом из Австралии, он приехал сюда по работе. Когда его контракт закончился, он решил вернуться домой. Как я могла остаться?

— Жаль, что палитра такая… — Гермиона долго искала правильное слово, — капризная! Ведь уехать вместе с мужем это не преступление!

— Палитра подчиняется своим законам, которые мы не можем изменить, но во всем есть своя логика. Если оторваться от корней, от семьи, от мест, где ты родился — дар пропадает, — Элиза грустно покачала головой. — Палитра — это большая ответственность, и много страданий… Вы удивитесь, узнав, как мало искренних людей нас окружает! Каждый что-то скрывает, и видеть чужую душу не всегда приятно, а иногда и опасно — как подтверждает пример моей бабушки.

И всё же, подумала Гермиона, она пошла бы на многие жертвы, чтобы хоть ненадолго получить способность читать души людей…

— А где сейчас ваш муж?

Глаза Элизы забегали.

— Мы немного… поссорились.

— Ой, простите, — смущённо пробормотала Гермиона.

— Что ж вы чай не пьёте?

Они сделали по глотку остывшего чая и уставились каждая в свою тарелку.

С момента приезда в Англию Элиза пребывала в большой растерянности, и сейчас мучительные переживания последних дней так и просились выплеснуться наружу. Рассказать бабушке о своих проблемах она не решилась, а Гермиона вызывала у Элизы доверие.

— Моего мужа зовут Джо. Джо Томпсон, — начала она, — он маггл и довольно известный в Австралии тренер по теннису. Мы познакомились совершенно случайно, когда его пригласили в Англию для обмена опытом. Это долгая история — хоть и очень романтичная… Я сразу поняла, какой Джо замечательный человек — меня просто покорила его палитра! Когда он сделал мне предложение, я сразу сказала «да», хоть мы были знакомы совсем недолго. Я, естественно, рассказала ему о волшебном мире — но умолчала о даре, — голос Элизы дрогнул, — боялась, что его это отпугнёт: Джо и без палитры был поражён моими откровениями. Вы наверняка не хуже меня знаете, как магглы воспринимают информацию о магии!

— Увы, далеко не всегда позитивно, — Гермиона снова подумала о родителях.

Увидев поддержку в глазах собеседницы, Элиза заговорила с ещё большим чувством:

— Тогда вы поймёте, почему я не стала рассказывать ему о палитре! Джо успешный спортсмен, талантливый тренер, сильный и независимый человек — среди волшебников он чувствовал себя не в своей тарелке. В Австралии его ждали любимые ученики... Одним словом, он не мог оставаться в Англии, и я уехала вместе с ним. Бабушка была, конечно, против… Ох, как же мы поругались!

— Но почему? — удивилась Гермиона.

— Я последняя наследница дара, который, как и ожидалось, исчез вдали от родины.

В этот момент ветер за окном в очередной раз жалобно взвыл и сыпанул снежной крошкой в окно.

— Да, я всё понимаю, — сказала Гермиона, — тяжело уезжать от родных, жаль тратить такой необыкновенный дар, но… разве можно отказаться от любви? — её саму до сих пор терзали неприятные воспоминания. — Разве это не грех?

— Я ни о чём не жалею! — воскликнула Элиза. — Хотя, нет, жалею — о том, что сгоряча выболтала Джо про палитру. Однажды у нас зашёл разговор о семейных традициях, он стал рассказывать о своих предках, приехавших из Европы: его первый австралийский родственник был сослан из Англии за кражу мешка картошки…

Гермиона помнила из истории, что заселение Австралии проводилось британским правительством довольно своеобразно: новые земли использовались в качестве мест заключения для осужденных к высылке. Таким образом английская казна экономила на содержании преступников в тюрьмах, а корона избавлялась от неугодных подданных, отправляя их на другой конец света.

— Джо стал задавать вопросы о моей семье, — продолжила Элиза, — удивился, что история Трустоунов была такой драматичной, и я не удержалась — решила, что настало время рассказать ему о палитре. Я была уверена, что он воспримет это, как знак моей любви, ради которой я принесла в жертву свой уникальный дар. А Джо… обиделся и возмутился. Его оскорбило, что я не поделилась с ним раньше. Он сказал, что я его обманула, что не сможет мне теперь доверять… Я тоже вспылила, мы поссорились, и я уехала. Сбежала от его обвинений, от его недоверия, — глаза Элизы наполнились слезами. — Простите меня за эмоции, я… всего лишь хочу сказать, что палитра приносит одно сплошное несчастье…

Гермиона сидела неподвижно, потрясённая откровением этой молодой женщины, которую так хорошо понимала, хоть была с ней едва знакома. Она не считала себя вправе давать Элизе какие-либо советы, но не могла оставить без ответа такое трогательное признание.

— Не вините себя, Элиза, — тихо сказала Гермиона, осторожно подбирая слова. — Каждый человек имеет право оставаться собой — иначе он не сможет быть по-настоящему счастлив. Если Джо вас любит, то обязательно простит. Но вы должны дать ему шанс.

Элиза взяла со стола салфетку и вытерла глаза.

— Прошло две недели с тех пор, как я уехала, а он даже не попытался связаться со мной.

— Каким образом? У вас нет телефона, и вряд ли он пошлёт вам сову… И уж точно не явится в магическое поселение!

Элиза не оценила иронии.

— Я каждый день проверяю свой почтовый ящик в ближайшей деревне магглов — и ничего... Ради Джо я была готова на всё, это было так трудно… Ужасное испытание! Вы вряд ли представляете себе, что значит постоянно жить среди магглов, скрывая свои возможности. Какое это мучение…

Гермиона замерла, открыв рот, позабыв о расследовании, которое привело её в Северную Пустошь, о палитре и о Дороти Трустоун, отдыхавшей в спальне наверху. Переживания из прошлого нахлынули на неё с такой силой, что она прикусила губу и почувствовала, как глаза наполняются слезами. Она, как никто другой, знала, что такое ссора и разлука с любимым, что такое скрывать свои способности от близкого человека. Гермиона вспомнила долгий год, проведённый в разлуке с Роном, вспомнила глаза Орландо в тот момент, когда он узнал, что она волшебница. Возможно, Орландо так до конца и не понял, что такое магия, но само осознание того, что любимая хранила от него в тайне свои необычные способности, ужасно его разозлило — узнав о магии, он был вне себя: выскочил во двор и матерился на звёзды…

— Поверьте, я вас очень хорошо понимаю. И сочувствую, — выдавила Гермиона, пытаясь взять себя в руки. — От магии убежать невозможно! Я однажды пыталась, но не смогла…

— Ой, простите, я не хотела вас расстроить. Мне неловко за эти неуместные откровения, но… с тех пор, как мы поссорились с Джо, я ни с кем не разговаривала по душам, — Элиза решительно расправила плечи. — На самом деле у меня всё не так уж плохо! Я дома, с любимой бабушкой — и мне даже страшно представить, что бы случилось, если бы я не оказалась рядом с ней в такой трудный момент, ведь её могли убить! И опять из-за проклятой палитры…

— Мы этого не допустим, — уверенно сказала Гермиона, тоже вытирая салфеткой глаза, — поверьте, Рон и Гарри знают, что делают. Теперь, когда мы уверены, что убийца существует, они постараются найти его — вот увидите, у них получится! На «Сапожке» стоит дополнительная защита, так что вы будете в полной безопасности.

— Я вам верю, — Элиза улыбнулась, — ведь за дело взялся сам Гарри Поттер! Кстати, вы знаете, что в магической Канберре новую улицу назвали его именем?

— Нет. Надо же! — Гермиона усмехнулась и покачала головой. — Только Гарри не говорите, ладно?

— Неужели он такой скромный? Любой волшебник на его месте гордился бы своими заслугами.

— Он и правда скромный, но дело не в этом… Просто некоторые вещи хочется забыть, потому что с ними связано слишком много страданий.

Гермиона могла бы добавить, что Гарри не выбирал свою судьбу — судьба сама сделала его избранным. Что он вовсе не считает себя героем — наоборот, до сих пор чувствует вину за потери той войны. Что пережитые им ужасы сказались бы и на взрослом мужчине, а Гарри был всего лишь подростком. Что война украла у него детство… Но Гермиона ничего этого не сказала. Это было слишком личное — то, что она без всякой палитры видела в своём друге, потому что как никто понимала его. Иногда даже лучше, чем Рон или Джинни — так ей казалось.

— Ой, наш чай совсем остыл, — Элиза достала палочку, чтобы согреть воду, но вдруг передумала, — а вообще-то… подождите минутку, — она с загадочным видом вскочила, подошла к буфету и стала открывать подряд все дверцы, — где же бабушка её прячет… ага, вот! — победно воскликнула Элиза, доставая какую-то бутылку с пробкой в форме драконьей головы. — Знаете, что это, Гермиона? Бабушкина наливка. Мы с вами непременно должны выпить за знакомство!

— Вообще-то я не пью, — запротестовала Гермиона, с сомнением глядя на горящий глаз дракона на пробке.

— За то, чтобы не было войны — можно, — Элиза левитировала две рюмки, налила в них немного тягучей жидкости малинового цвета и сказала: — За мир во всем мире!

Гермиона пожала плечами и неохотно взяла рюмку.

— За мир во всех мирах!

Девушки встали по разные стороны стола и с торжественным видом выпили до дна. У наливки был приятный ягодный вкус — и почти никакого жжения — она напомнила Гермионе малиновое вино, которое когда-то готовила её бабушка.

— Пожелаем всем героям войны здоровья, — сказала Элиза, наливая по второй.

— И счастья, — добавила Гермиона.

Они снова выпили и, усевшись на свои места за столом, принялись болтать о школе магии для взрослых, о Северной Пустоши и «Сапожке». После пятой рюмки Гермиона спросила, краснея от неловкости:

— Элиза, можно тебя кое о чём попросить?

— Всё, что угодно, дорогая.

— Не могла бы ты по секрету узнать у бабушки, какая у меня палитра? Это очень важно — с научной точки зрения, — Гермиона выразительно подняла одну бровь. — Мне нужно знать, какого я цвета, понимаешь?

— Я попробую. Но только не сейчас, хорошо? Сейчас бабушка спит, и мы не будем её будить, — резонно заключила Элиза.

— Ни в коем случае, — согласилась Гермиона.

Остатки наливки были разлиты, и Гермиона окончательно осмелела.

— А можно тебя ещё кое о чём попросить?

Элиза кивнула и подпёрла щёку ладонью. Её голова заметно потяжелела, веки стали смыкаться, а раскрасневшееся лицо собеседницы приняло неясные очертания.

— Узнай, пожалуйста, у бабушки, какого цвета Рон, а? Только по секрету… Никому больше не говори — даже Рону! Точнее, тем более Рону…

— Нет проблем, — пообещала Элиза. — И про Гарри тоже узнать?

— Нет, про Гарри не нужно. В конце концов, это неприлично — вынюхивать о грехах других людей.

— Точно, — согласилась Элиза, — ты очень деликатная девушка, Гермиона!

— Увы, деликатность — не самая сильная моя сторона. Хотя до Рона мне далеко — он у нас мистер антиделикатность…

— А какая твоя сильная сторона?

— Мой конёк — логика, основанная на э-ру-диции! — Гермиона подняла вверх указательный палец.

— На чём? — уточнила Элиза, подпирая подбородок вторым кулаком.

— Ну, я много читаю, поэтому все думают, что я очень умная, — сказала Гермиона, — а на самом деле, у меня просто хорошая память, и в нужный момент я выуживаю из неё необходимую информацию, перетасовывы…ваю, соединяю факты — и получается правильный ответ!

— Надо же… Не удивительно, что сам Гарри Поттер с тобой советуется!

— Да, только это не помешало мне совершить много глупых поступков, — Гермиона тоже подперла щёку ладонью. — Знаешь, Элиза, ведь мы с Роном вместе ещё со школы… Мы влюблены друг друга с детства — я даже не могу сказать, как долго.

— Не может быть! Как романтично… — Элиза выразительно икнула и извинилась.

— Да, а после школы мы стали жить вместе, но потом поссорились из-за проблем на работе, и я уехала. Сбежала. От Рона, от Гарри, от всех друзей и даже от магии — и целый год жила с магглом… С хорошим, добрым, но нелюбимым магглом.

— Я тоже, Гермиона! Я тоже сбежала от всех, и пять лет жила с Джо. Но он самый лучший маггл на свете! — воскликнула Элиза. — И как же вы с Роном потом встретились?

— Случайно! Он приехал в шотландскую школу, где я работала, и я учила его простейшей ле-ги-ми-ленции, — Гермиона криво усмехнулась. — Это было очень трудно и очень весело.

— Представляю… А меня Джо учил играть в теннис и кататься на серфинге… Знаешь, в Австралии все живут на побережье и катаются на серфинге. Ну, и что было потом, после того, как ты Рона обучила?

— Мы помирились, и сначала всё было так здорово, — Гермиона закрыла глаза и покачала головой, — но потом… я ужасно страдала, потому что он собирался уехать на целый год в Америку. Скажи, ну как бы я жила без него? Нет, я бы не смогла…

— А как я буду без Джо, а? — Элиза задумчиво уставилась на драконью голову, лежащую на столе возле пустой бутылки. — И что же Рон? Не уехал?

— Нет, — Гермиона просияла, — и с тех пор мы вместе!

— А мы с Джо не вместе… И он меня не ищет, — Элиза подняла мокрое от слёз лицо, — я, возможно, больше никогда его не увижу…

— Мерлин, как же это печально, — прошептала Гермиона. — Нет, этого не может быть! У меня всё закончилось хорошо, значит и у тебя должно. Мы же выпили за любовь?

— Кажется, да, — ответила Элиза, вытирая щёки рукавом, — сразу же после мира во всём мире.

— Во всех мирах, — поправила её Гермиона. — Знаешь что, вы с Джо обязательно будете вместе! Но ты должна как можно быстрей встретиться с ним и сказать о своей любви.

Элиза шмыгнула носом, вскочила со стула и, опираясь о покачнувшийся обеденный стол, воскликнула:

— Спасибо тебе, Гермиона! Теперь я знаю, что мне делать. Мне нужно срочно аппапапа… рировать в Австралию!

— Нет, это плохая идея, — Гермиона нахмурилась. — Слишком далеко. Я была в Австралии, когда искала своих родителей, добиралась туда через три портключа… А назад вообще летела на самолёте. Нет, аппапа… нельзя. Тем более что ты немножко выпила бабушкиной наливки. Можешь себя расщепить.

— Ты, и правда, очень умная девушка, — сказала Элиза, плюхаясь обратно на стул. — А вот расскажи мне по секрету… Какой он, твой Рон? Что в нём, ну… особенного?

Гермиона растерянно заморгала.

— Я не знаю… Он очень добрый и заботливый, и такой… настоящий, понимаешь? Рон не умеет врать и притворяться, если думает какую глупость, то сразу её и говорит. Поэтому мы часто спорим. Но это ничего, — она усмехнулась, и её и без того раскрасневшееся лицо стало пунцовым, — мы сначала спорим, а потом, ну… миримся. Знаешь, есть такие отношения между мужчиной и женщиной — ну, ты меня понимаешь — они имеют значение… Раньше, ещё в школе, я думала, что они не имеют значения, что главное дружба и взаимопонимание, но… так вот, они у нас очень хорошие, эти отношения, — в этом месте Гермионе показалось, что она немного потеряла ход мысли. — А твой Джо?

— О-о-о! Ты даже не представляешь, — Элиза сделала большие глаза, — таких мужчин больше нет… Джо маггл, но понимает меня лучше, чем любой волшебник! Если не считать палитры…

Гермиона закивала.

— Рон тоже меня понимает и всегда поддерживает. А ещё он умеет так пошутить в трудную минуту, что я забываю о проблемах. Мне с ним хорошо…

— А мне без Джо плохо, — Элиза тихо всхлипнула и опустила лицо в сложенные на столе ладони.

В это время за окном дома послышался топот ног, и девушки испуганно повернули головы в сторону двери, ведущей в коридор. Входная дверь «Сапожка» хлопнула, и раздались негромкие голоса: Гарри и Рон что-то оживлённо обсуждали. Гермиона и Элиза переглянулись, как воры, которых застали на месте преступления. Пытаясь быстро уничтожить улики, Гермиона достала палочку, направила её на себя, произнесла заклинание отрезвления, а потом проделала то же самое с Элизой. Прежде чем Рон и Гарри, разгорячённые от мороза, ввалились в гостиную, Элиза успела левитировать рюмки в буфет, и засунуть под стол пустую бутылку из-под наливки.

— Ну что? — спросили девушки в унисон.

— Пока ничего особенного, — уклончиво ответил Гарри, подходя к столу, — но мы не успели опросить всех жителей Северной Пустоши.

— Эх, чайку бы! Замерзли, как собаки! — воскликнул Рон, потирая ладони. Он перевёл взгляд с несъеденного пирога на заплаканное лицо Гермионы и спросил с тревогой: — А что у вас тут происходит? Что-то случилось?

— Всё в порядке, — ответила она, — просто мы с Элизой немного разоткровенничались и расстроились.

В конце концов, это была истинная правда.

Рон и Гарри накинулись на еду и в два счёта прикончили яблочный пирог. Во время еды голубые глаза подозрительно поглядывали на Гермиону поверх фарфоровой чашки и говорили: «Тебе так просто не отделаться — я должен выяснить, что у вас тут произошло!» Упрямый взгляд карих глаз отвечал: «Это наши женские дела, и ты ничего о них не узнаешь». Гарри, не замечавший этой перепалки взглядов, просто с удовольствием пил чай, с недоумением косясь на странную стеклянную пробку в форме головы дракона с горящими глазами. А Элиза ничего не ела, лишь молча поправляла волосы и, поглядывая на метель за окном, думала о том, что где-то на другом конце земли сейчас лето. Лето…

Гермиона провела остаток вечера дома за чтением «Отсроченных зелий», полностью игнорируя вопросы Рона о том, что заставило её расчувствоваться до слёз в гостиной «Сапожка», пока он с Гарри «проводил следственные действия» в Северной Пустоши. Часам к девяти она выписала из книги информацию, которая могла касаться дела Блюбери, пожаловалась на головную боль «из-за этой латыни» и отправилась пораньше «в душик и в постельку». Рон проворчал что-то о том, что латынь в бутылочку не нальешь, и без боя отпустил Гермиону спать.

На следующее утро она проснулась с петухами (которых в округе и в помине не было), растормошила Рона и, когда тот испуганно подпрыгнул в кровати, возмущенно заявила, что замёрзла и соскучилась.

— Наложи согревающее и включи телевизор, — пробурчал он, падая назад в подушку.

Гермиона прекрасно знала, что раннее утро не было любимым временем Рональда Уизли, и подозревала, что он был немного зол на неё из-за отказа откровенничать о вчерашнем разговоре с Элизой. Окинув взглядом неподвижную долговязую фигуру, Гермиона помяла ладонью широкое плечо, взъерошила рыжие вихры и, не дождавшись ответной реакции, тяжело вздохнула и почти слезла с кровати, когда в её запястье вцепилась крепкая рука.

— Иди сюда, — проворчал сонный голос. Рука потянула Гермиону назад и затащила под одеяло. — В каком месте ты замёрзла?

— Во всех, — призналась она.

Рон притянул Гермиону к себе и довольно ухмыльнулся. Её тело, разгорячённое ото сна, пахло абрикосами. Она устроилась поудобней: уткнулась ему в шею, засунула ладони в подмышки и оплела одной ногой.

— Да ты горячей меня, — усмехнулся Рон. — И как мне тебя развлечь?

— А что ты умеешь? — она подняла голову и с сомнением заглянула в его полузакрытые глаза.

Убрав ей за ухо непослушную прядь, Рон забрался ладонью в эпицентр растрёпанной кудрявой копны.

— Может, партейку в шахматы?

— Нет, спасибо… Уж лучше телевизор, — она недовольно сморщила нос, но не попыталась встать.

— Постой, у меня есть другая идея.

Рон легонько подёргал Гермиону за волосы и поставил ей на плечо указательный и средний пальцы, изображающие ножки маленького смешного человечка. Человечек попрыгал на месте, почесал одной ножкой у Гермионы за ухом, медленно прошёлся по её спине, прикрытой шелковистой пижамой, помедлил возле резинки пижамных брюк, словно обдумывая свой дальнейший путь, пробрался внутрь и, остановившись на три дюйма ниже талии, превратился в большую тёплую ладонь. Ладонь сжалась и разжалась, и мягкое, податливое тело Гермионы вздрогнуло и напряглось.

— Я поняла твою идею, — сказала Гермиона, подаваясь бедрами вперёд, — и она мне подходит.

— Подходит? — переспросил Рон, — по размеру?

Она тихо фыркнула.

— Как это пошло…

— Пошло будить человека ни свет ни заря и требовать развлечений!

— Знаешь, что, Рон? — она задрала голову и сердито уставилась на него.

— Ну, что? — ладонь снова сжалась и разжалась.

— Я бы предпочла, чтобы ты развлекал меня молча.

— Значит, всё-таки шахматы? Потому что во время секса я люблю стонать, — Рон отпустил Гермиону и быстро встал с постели. Сделав два шага в сторону ванной, он почувствовал, как негодующий взгляд прожигает ему спину, и обернулся. — Миссис Уизли, можно выйти в туалет?

Она еле сдержала улыбку.

— Только быстро.

Он закатил глаза.

— А то что?

— А то я развлекусь сама…

Рон довольно ухмыльнулся.

— С удовольствием бы на это посмотрел, солнышко! Подожди, без меня не начинай, — он скрылся за дверью ванной, а Гермиона быстро сняла с себя пижаму, засунула её под подушку и натянула одеяло до подбородка.

— Мерлин, неужели я это сказала? — прошептала она себе под нос и зарылась лицом в постель. — Как стыдно…

* * *

В то утро они договорились позавтракать у Поттеров.

После завтрака Гермиона планировала отправиться вместе с Джинни в её модный магазин, чтобы выбрать себе обновки к Рождеству, а Рону и Гарри выпало остаться дома и присматривать за двухлетним Джимми.

— Но нам нужно срочно обсудить рабочие дела, — попытался протестовать Гарри.

— Вот уложите Джимми спать и обсудите, — невозмутимо ответила Джинни. Она поцеловала сынишку, строго-настрого наказала Гарри не давать ему сладостей, не включать надолго мультики и не катать по дому на метле, и исчезла в камине.

Гермиона уже схватила горсть летучего пороха, чтобы отправиться следом, когда Рона вдруг осенило:

— Гермиона, может, заодно купишь подарки для всех наших?

Рон не любил рождественский шоппинг — и не только из-за траты времени и денег. Просто ему не хотелось быть частью этого спланированного массового безумия. Рону казалось, что накануне Рождества весь мир сходит с ума, покупая кучу бесполезных вещей, которые потом будут годами пылиться на полках, потому что «жалко выбросить» или «дорого как память». Лично он с удовольствием купил бы лыжи для Кэмерона, комплект нижнего белья для Гермионы и ограничился бы сладкими подарками для всех остальных. При мысли о том, что придётся снова ломать голову над дилеммой, что подарить тётушке Мюриэль, вазочку или салфеточку, у Рона скривилось лицо.

— И не надейся, Рон, не-а, — Гермиона покачала головой. Он сложил бровки домиком. — Я даже список ещё не составила, — она послала ему воздушный поцелуй, бросила летучий порох и чётко проговорила: — Крик души!

Рон повернулся к Гарри и закатил глаза.

— Я знаю, — ответил тот, — будем надеяться, что в день, намеченный на шоппинг, у нас возникнет неотложное расследование.

— Замётано, — сказал Рон, с довольным видом откидываясь на спинку дивана.

— Пиво будешь?

— А вот не откажусь! Тащи побольше. Думаю, что примерка рождественских нарядов — это надолго.

— Пока Гермиона не рассмотрит и не перемеряет всю новую коллекцию, Джинни её не отпустит.

— Часа на три? — спросил Рон.

— Не меньше, — ответил Поттер из кухни. Он достал из холодильника две бутылки маггловского пива, откупорил их беспалочковым заклинанием и, вернувшись в гостиную, плюхнулся на диван рядом с Роном. Малыш Джимми, устроившись на ковре, спокойно играл в магические дракончики.

— Мама? — спросил он, поднимая голову.

— Скоро придёт, — Гарри потрепал сынишку по голове и повернулся к Рону. — Так что будем делать с Блюбери?

— Короче, — сказал Рон, отставляя начатую бутылку и потирая ладонями колени, — Гермиона нашла кое-что в «Отсроченных зельях», — он достал из кармана брюк сложенный вшестеро пергамент. — Вот, информация про одно любопытное зелье, которое позволяет на расстоянии управлять волей человека без его ведома, — Гарри заинтересованно поднял брови. — Похоже на Империо, но не такое явное. И самое главное — это зелье опасно для слабого сердца.

Гарри тоже отставил пиво в сторону.

— Как долго действует?

— Начинает действовать через полчаса после употребления, а срок действия зависит от дозы, — Рон заглянул в смятый пергамент, — сутки-двое.

— Ничего себе зелье! Там и рецепт есть?

— Вот, Гермиона выписала: корень расторопши, цвет марихуаны…

— Что? Марихуана? — воскликнул Гарри.

— Тут так написано…

— Ладно, давай дальше!

— Да тут куча всего, — сказал Рон, — перья болтрушайки, головки заунывников… И капля крови того, кто собирается управлять чужой волей.

— Ты подумал о том же, о чём и я? — спросил Гарри.

Рон пожал плечами.

— Если Блюбери подлили зелье накануне совещания, чтобы он не продвигал свой закон о банках, значит, он не брал никаких взяток. Но тогда твой гоблин Сток — врун и неблагодарная сволочь.

— Нет, Рон, я верю Стоку, — Гарри вскочил с дивана и стал ходить туда-сюда по комнате. — Зачем ему врать? Сток узнал из своего источника, что Блюбери встречался с неким «Банкиром» и согласился на его условия за вознаграждение. Может, в последний момент Блюбери отказался от взятки? «Банкир» не смог его уговорить и подлил ему отсроченное зелье, которое даже колдомедики не могут обнаружить! Подозреваю, что оно было без вкуса и запаха.

— Точно, — ответил Рон, заглядывая в пергамент.

Они какое-то время рассуждали о том, как лучше подобраться к гоблинам, не привлечь ли для этого Билла, не стоит ли побеседовать ли ещё раз со Стоком, пока их разговор не прервал звонкий детский голосок:

— Кака!

Рон и Гарри замолкли и удивлённо повернули головы. Джимми по-прежнему сидел на ковре, но уже не среди дракончиков, а возле дивана, и держал двумя ручками бутылку Рона. Его рубашка и штанишки были залиты пивом.

— Кака, — повторил он и скривил мордашку.

— Эй, дружище, это моё, — воскликнул Рон, отбирая у Джимми бутылку. Тот не расстроился, а лишь растерянно уставился на свои мокрые штанишки.

— Вот чёрт, — воскликнул Гарри, хватая сына под мышки, — Рон, ты помнишь заклинание, чтоб не только сушило, но и запах убирало? Если Джинни узнает, что мы напоили Джеймса пивом…

— Может, проще переодеть и постирать?

— Нет, будет слишком много вопросов!

— Подумаешь! Первое мужское крещение!

— Это была твоя бутылка, — напомнил Гарри, и Рон достал палочку.

— Одоре спарире! — воскликнул он, ловя на себе удивлённый взгляд Гарри, и пояснил: — Когда у нас дома подгорает еда, это помогает.

— Часто используешь? — усмехнулся Поттер.

— Да каждый день, — ответил Рон, и они хохотнули. Джимми подался всеобщей радости и улыбнулся во весь рот. — Шутка. Через день. Мы же с Гермионой готовим по очереди.

Гарри высушил одежду сынишки и уселся на пол играть в летающих дракончиков.

— Надеюсь, отрезвляющее не понадобится, — пробормотал он, — не знаю, можно ли его применять к детям.

— Да ладно, не парься, — усмехнулся Рон, опускаясь рядом и подмигивая Джимми, который очень обрадовался новой компании, — лучше спать будет. И вообще, ребёнок ясно сказал: «Кака». Ему было невкусно — правда, Джеймс?

Позабыв на время о делах, Рон и Гарри развлеклись запуском злых дракончиков, со спин которых падали непослушные волшебники, а потом пришёл «дядя Чарли в красной мантии» и всех дракончиков усмирил. Джимми хохотал и просил ещё. Больше всего ему нравилось не то, как падающие фигурки спасались у самой земли заклинанием левитации, выпущенным Гарри, а то, как строгая учительница (её играл дядя Рон) ругалась и запрещала всем кататься на дракончиках, а волшебники её не слушались.

— Престань пародировать Гермиону, — сказал Гарри Рону, в очередной раз хватаясь за живот от смеха.

— Дурак, это была МакГонагалл, — ответил Рон.

Когда Джимми надоели дракончики, он притащил из коридора метлу, и дядя Рон немного покатал его по гостиной, по ходу дела разбив и починив торшер. Потом Джимми принёс из кухни коробку с леденцами и, указав на телевизор, сделал страшные глаза. Гарри с видом знатока детских гримас включил мультфильм «про Круэллу», засунул Джимми в рот лимонный леденец и сказал Рону:

— Можешь допить пиво и посмотреть мультик про собачек, а я пока разогрею обед.

— Неси ещё бутылку, — ответил Рон, с сомнением глядя на экран, на котором курящая тётка с разноцветными волосами махала руками в красных перчатках. — На это без двойной дозы пива смотреть нельзя.

Вскоре собачки были спасены, а Джеймс Поттер накормлен и уложен спать. Рон имел примятый и взлохмаченный вид от валяния на полу и полёта на метле, Гарри слегка испачкал футболку пюре и яичным желтком, но это не помешало им продолжить разговор о делах.

— Гарри, у тебя есть знакомые журналисты? — начал Рон. — Или журналистки?

— Может быть... А зачем?

— Я думаю дать интервью для прессы.

— Издеваешься? — Поттер кисло поморщился. — Рита Скиттер подойдёт? Только свистни, и она прибежит.

— Нет, только не Скиттер, на неё у меня аллергия. Может, Луна? Ты, кажется, с ней недавно общался. Она ещё пишет для «Придиры»?

Гарри покачал головой.

— Что бы ты там ни затеял, к Луне я обращаться не буду.

— Почему?

— Ну, во-первых, она уехала в экспедицию на Гебриды.

— А во-вторых? — Рон чуял какой-то подвох.

Гарри вздохнул.

— Слушай, Рон — строго между нами! Хотя это в твоих же интересах…

— Когда я болтал? — возмутился Рон. — Так в чём дело?

Он не мог припомнить, когда Гарри в последний раз краснел и кривился с таким видом, будто ляпнул пошлость в приличном обществе.

— В-общем, у нас с Луной один раз, — пробубнил Поттер, — почти… чуть не… можно сказать… короче, ничего не было!

— Ты изменил моей сестре? — спросил Рон, откидываясь на диване и складывая руки на груди.

— Конечно, нет! Я же сказал, ничего не было. Но, поверь, мне будет неловко встречаться с Луной.

— Она подкатывала к тебе?

Гарри взъерошил и без того растрёпанные волосы.

— Это было давно и неправда. Мы несколько раз встречались, ещё когда я служил в Аврорате. У её отца были проблемы, она ими поделилась, попросила о помощи… Потом намекнула, что одинока… Ты знаешь Луну. Не сразу поймёшь, что у неё на уме.

— Я давно её не видел, — задумчиво сказал Рон. — Нет, я, конечно, знал, что она к тебе тепло относится, но… Почему ты мне раньше не рассказал?

— Тебе с твоей тренировочной программой и любовными мучениями было не до меня, а потом это уже не имело значения. Мы с Луной не ссорились, но обращаться к ней с просьбами я не хочу.

— Никогда бы о тебе такого не подумал, — глубокомысленно сказал Рон.

— Да не о чем тут думать, я же сказал, — вспылил Гарри, оглядывая разбросанных на полу дракончиков. — Рон, ты знаешь, Джинни для меня — всё. И давай оставим в покое моё тёмное прошлое!

— Гарри, твоё тёмное прошлое — это и моё тёмное прошлое, хотя Луна мне, конечно, интим не предлагала…

— Кто бы говорил! У каждого из нас были свои моменты… Я тоже не думал, что у моего компаньона и лучшего друга есть секреты вроде Лаванды Браун и шайки мужененавистниц. Кстати, я, в отличие от тебя, всё прекрасно помню! А ты даже не знаешь, что было той ночью в Рединге! Может, к тебе в отель приходили все шовинистки Англии и всем клубом тебя…

— Не пошёл бы ты, Поттер…

— Ой, куда подевалось наше чувство юмора? — усмехнулся Гарри и добавил по-деловому: — Может, расскажешь, наконец, что у тебя на уме?

— У меня есть план, — Рон вмиг сделался совершенно серьёзным. — Пока ты выполнял свои отцовские обязанности, я тут подумал о Блюбери, о гоблинах, об этом отсроченном зелье, потом о старушке Трустоун… Гарри, тебе не надоело ловить воздух?

— Что это значит?

— Значит, нам нужно зайти с другой стороны, — Рон поймал на себе недоумевающий взгляд и пояснил: — Предлагаю устроить ловушку для убийцы. Если накормишь меня обедом, расскажу подробней, — добавил он, кивая в сторону кухни.

Они пообедали, вполголоса обсуждая новый план, который сразу пришёлся Гарри по душе — он даже подумал, почему ему самому не пришла в голову такая простая идея? Обсудив все нюансы ловушки и разработав стратегию наступления-отступления, они договорились позже проверить всё на местности, молча съели остатки детского молочного пудинга, и Гарри спросил:

— А ты уверен, что Гермиона одобрит наш план? Она так увлеклась этим делом, что без неё мы теперь и шагу не ступим.

— А почему нет? В конце концов, она всегда считала, что дела Блюбери и Трустоун связаны.

— Да, но теперь нам придётся впутывать сюда Лаванду.

Предлагая свой план, Рон как-то упустил этот нюанс.

— В конце концов, мы же взрослые люди! Это нужно для дела. Гермиона поймёт.

Гарри скептически поднял одну бровь. После стольких лет дружбы с Роном он знал, что после фразы «мы же взрослые люди» тот обычно начинал делать глупости.

— Даже если узнает, что тебе придётся провести ночку-другую с Лавандой?

— Что за формулировка? — возмутился Рон. — Я проведу ночку-другую в засаде. К тому же там с нами будешь ты! Хотя, — он задумчиво почесал затылок, — давай на всякий случай скажем Гермионе, что это была твоя идея.

— Боюсь, что она узнает твой стиль, — сказал Поттер. — Зато я придумал, к кому можно обратиться с нашей просьбой: после войны я познакомился со многими редакторами и журналистами, вот только раньше я их терпеть не мог. Возобновим старые связи, которые мы с такой силой разрушили!

Они вернулись в гостиную, где исписали длинный свиток пергамента текстом статьи для газеты, успели несколько раз подколоть друг друга по поводу Луны и Лаванды и как раз собирались проверить, как там Джимми, когда в камине раздался шум, и из него выскочила растрёпанная Гермиона, обвешенная со всех сторон пакетами. На её лице сияла довольная улыбка.

— Ну как, солнышко, удачно? — спросил Рон, поднимаясь ей навстречу.

— Ух, как я устала, — на него быстро перекочевала большая часть пакетов, — твоя сестра — гений! — Гермиона повернулась к Гарри, — твоя жена — гений! Как поработали?

— Неплохо, — ответил Рон. — Кстати, Гарри тоже гений! Ему в голову пришла отличная идея по делу Блюбери.

— Правда? — спросила Гермиона.

Гарри скромно кивнул.

— Пойдём домой, я тебе всё расскажу, — сказал Рон, — заодно покажешь мне, что ты там купила.

— Нет, пусть Гарри сначала расскажет про свою идею.

Рон прищёлкнул языком.

— Гермиона, ты единственная в мире женщина, которая после похода в магазин хочет обсуждать не наряды, а убийства!

— Я всё равно собирался проверить, как там Джимми, — сказал Гарри, поднимаясь с дивана.

— Ладно, тогда мы пойдём… Ты или я? — она взяла Рона за локоть.

— Я, — ответил тот и аппарировал.

* * *

— Да, это чёрное — просто вау! — произнёс Рон, подпирая ладонью голову и поудобней устраиваясь на кровати. Он сожалел, что в их крошечной спальне было слишком мало места, чтобы развернуться, красиво пройтись и как следует продемонстрировать наряды. После обсуждения плана ловушки для убийцы, одобренного Гермионой, они перешли к культурной части вечера: показу нарядов. Гермиона уже несколько раз исчезала в ванной, каждый раз появляясь в новом платье и с загадочным выражением лица. — У тебя обалденная фигура — я тебе говорил?

— Три раза за последние десять минут, — ответила Гермиона, крутясь перед зеркалом. — Только я не представляю, куда всё это можно будет надеть…

— Ну, точно не в школу! — воскликнул Рон. — Тебе же не нужны ученики, которые всё время пялятся на наряд учительницы?

— Это так вызывающе?

— Это так привлекательно.

Она повернулась к нему и улыбнулась.

— Рон?

— М-м-м?

— Как непривычно, — Гермиона закусила губу, пытаясь скрыть своё смущение, — я себе нравлюсь, представляешь?

Он усмехнулся.

— Ещё как представляю!

— Всё-таки Джинни молодец — подобрала для меня платья на разных показах мод, причем без примерки, знала, какие цвета и фасоны подойдут… Не удивительно, что её магазин процветает, — Гермиона повернулась на месте и, виляя бёдрами больше обычного, снова отправилась в ванную комнату. — Последний заход, Рон. Готовься! Специально для тебя…

Рон проглотил слюну. Он был полностью согласен с тем, что Джинни умеет подбирать одежду. Все три наряда, которые только что продемонстрировала Гермиона, были совершенно в его вкусе: эротичные, но не вызывающие. Даже первый, довольно строгий костюм выглядел на ней сексуально, не говоря уже о длинном красном платье и о последнем, чёрном в мелкий горошек. Она была в нём такая… леди, несмотря на короткий подол. Однако Рону больше всего понравилось смотреть не на стройные ножки Гермионы, а на её лицо — ему не верилось, что она может радоваться новой одежде не меньше, чем какой-нибудь редкой книге или успешно сданному экзамену. Рон, конечно, понимал, что технически они с Гермионой молодожёны, и им положено любоваться и восхищаться друг другом, но фактически они уже были знакомы столько лет, что на его месте можно было бы давно привыкнуть к её красоте. А у него по-прежнему захватывало дух, когда она улыбалась, как сегодня — искренне, немного смущённо. С такой улыбкой Гермиона привлекла бы его, будь она хоть в ободранном мешке… Но платье в горошек всё-таки лучше.

— Я примеряю подарок от Джинни нам к Рождеству, — раздался голос из ванной. — Готов?

— Я лежу, падать некуда, — прошла целая минута, в течение которой ничего не происходило, и Рон стал немного волноваться. — Ты любуешься собой и не можешь оторваться?

— Нет, я не могу выйти!

— Почему?

— Мне кажется, это слишком откровенно… Ну, ты понимаешь, о чём я, — раздался её неуверенный голос.

— Не понимаю, потому что пялюсь на закрытую дверь ванной, — воскликнул Рон. — Гермиона, учти, я видел тебя голой. Несколько раз. И ни один наряд меня не смутит, даже рыболовная сеть. Ну? — не получив ответа, он нетерпеливо добавил: — Всё, я иду искать!

— Подожди, я причёсываюсь, — прозвучало из-за двери.

— О-о-о, — протянул Рон, укладываясь на спину и закидывая руки за голову, — на это может уйти от часа до двух, но учти, что растрёпанной я тебя тоже видел больше одного раза… Кстати, лохматой ты мне нравишься даже больше, честное слово! Знаешь, после секса — ну, когда ты на спине — у тебя такая смешная причёска, но я её обожаю, Гермиона, клянусь… Как бы ты потом ни ворчала и ни жаловалась на колтуны, при одной мысли, что это я тебя так растрепал, мне становится ужасно весело! — в подтверждение своих слов Рон довольно рассмеялся.

Он полагал, что Гермиона стесняется выйти из ванной, потому что Джинни уговорила её купить какой-нибудь неприлично броский наряд, и надеялся, что она не передумает его показывать и не выйдет в своём банном халате до пят… Он почему-то представил себе короткое платье из чёрной кожи, с разрезами по бокам, и как раз собирался пошутить о том, что сейчас сделает себе укладку волос «а-ля Малфой» и напялит свой единственный приличный костюм, чтобы «соответствовать», но Гермиона показалась в дверях ванной, и слова застряли у него в горле. Причёска у неё, и правда, была необычная: собранные на затылке волосы с разных сторон пронизывали длинные разноцветные шпильки, немного похожие на волшебные палочки. Кончик каждой шпильки испускал еле заметное свечение, отчего голова Гермионы была похоже на маленькое солнышко с исходящими от него цветными лучами. Платье выглядело ещё более экзотично из-за его фактуры: оно, казалось, было сделано не из ткани, а из воды. Тело Гермионы от плеч до колен словно покрывал тонкий слой струящейся голубой жидкости.

— Очуметь, — сказал Рон, садясь на кровати от удивления.

Гермиона взяла с трюмо палочку и, не сводя глаз с Рона, подошла поближе к кровати. Огоньки от шпилек в её волосах весело пробежали по стенам и потолку.

— Это весенний вариант, — довольная произведенным эффектом, она направила палочку на платье и произнесла: — Эстиво!

Платье тут же поменяло цвет на светло-зелёный, и Рону показалось, что он смог разглядеть сквозь ткань — если это, конечно, была ткань — контуры груди с маленькими тёмными горошинками посередине.

— Прикольно, — сказал он и облизнулся, — повернись, пожалуйста! — Гермиона послушно покрутилась. — Что там дальше? Осень?

— Аутунно, — Гермиона снова взмахнула палочкой, и платье, продолжая струиться по телу, окрасилась в золотистый цвет.

— Это будет мой любимый вариант, — восхищённо сказал Рон, протягивая вперёд руку, но Гермиона отступила на шаг назад и покачала головой. — Я так не думаю.

— Нет? — он возбуждённо потёр ладони.

— Нет, — она изогнула одну бровь. — Инвернале!

— Ага. Я понял, о чём ты, — пробормотал Рон, рассматривая четвёртый вариант наряда. — Это зима? — Гермиона кивнула. Рон не мог оторвать взгляд от полупрозрачного платья, под которым, очевидно, ничего не было надето. — Похоже на лёд…

Он придвинулся к краю кровати и снова вытянул вперёд руку, чтобы потрогать столь загадочный наряд. На этот раз Гермиона не отступила, и Рон почувствовал, как его пальцы проникают сквозь ткань, как сквозь воду, но не намокают, а касаются тёплой кожи живота.

— Вот блин, — прошептал он, от неожиданности одёргивая руку, — в этом ты точно никуда не пойдёшь, Гермиона…. Круто! — Рон поднял обе руки и осторожно провёл по её плечам, ощущая, как прозрачные ручейки струятся сквозь пальцы. — И где такое шьют?

— Во Франции, естественно…

— Шикарно — нет слов, — прошептал он, подаваясь всем телом вперёд. Его пальцы, свободно проникая сквозь платье, стали медленно двигаться по её телу: казалось, что их щекочет водный поток… Рон накрыл ладонями две тёплые, упругие груди и осторожно провёл большими пальцами по твёрдым соскам. Гермиона вздрогнула, повела плечами, и Рон забыл, как дышать. Он в жизни не испытывал такого возбуждения — сердце готово было выпрыгнуть из груди. Какое-то время он с глупым видом сидел на краю кровати, вытянув руки перед собой, блуждая по её телу; Гермиона стояла в шаге от него, опустив довольное лицо, от которого в стороны расходились разноцветные лучи от её загадочной причёски. В конце концов, схватив Гермиону за плечи, Рон упал на спину, увлекая её за собой, и тут же почувствовал, как ткань необычного платья струится по его груди и животу.

— Похоже на любовь под душем, — сипло сказал он, — а как твои ощущения?

— Немного щекотно, — ответила она, усаживаясь на него сверху.

Странное платье струилось по их телам, как водопад по гладким камням; от палочек в волосах Гермионы исходило разноцветное сияние, и, когда она запрокинула голову и вскрикнула от удовольствия, Рон громко простонал, зажмурился и впервые в жизни увидел солнце, звёзды и луну одновременно.

— Зря я раньше недооценивал моду, — сказал Рон, когда они около полуночи спустились на кухню, чтобы перекусить. Гермиона была одета в тёплую зимнюю пижаму; волосы распущены, глаза — довольные, как у сытой кошки. На нём из одежды были только домашние шорты.

— Мерлин, как же я проголодалась, — она открыла йогурт и ответила на ремарку Рона: — Просто Джинни умеет выбирать наряды!

— Не-а, — ответил Рон, отправляя в рот кусок ветчины, — просто ты красивая.

Гермиона села в кухонное кресло напротив Рона, подтянула колени к груди, обхватила ладонями дымящуюся чашку с чаем и задумчиво уставилась на плавающую в ней лимонную дольку.

— Рон, я, конечно, радуюсь твоим комплиментам, но прекрасно знаю все недостатки своей внешности.

Рон дожевал бутерброд, подпёр кулаком щёку и проворчал:

— И эта женщина говорит, что у меня низкая самооценка! Лично мне нравятся твои «торчащие ключицы-лопатки-коленки» — или что там ещё у тебя «слишком худое»? И плевать я хотел на моду!

— Ты не объективен.

Рон фыркнул.

— И у тебя есть грудь! Я же её нахожу.

Она закатила глаза.

— Это шикарный комплимент…

— Шутка, шутка, — с виноватым видом сказал Рон, прекрасно зная, что есть вещи, о которых с женщинами не шутят. — Гермиона Уизли, ты красивая. Гермиона Уизли, ты красивая. Гермиона Уизли, ты красивая, — стал повторять он, пока она не рассмеялась.

— Хватит, хватит… Я тебе верю.

Рон встал, подошёл к ней сзади, обнял за плечи и, помолчав немного, пробормотал в каштановые кудри:

— А ещё, я думаю, у тебя прекрасная палитра.

Гермиона замерла, а потом отставила чашку и повернула к нему своё лицо.

— Нет, это далеко не так, Рон… Что было, того не исправишь, но я хочу, чтобы мы были счастливы. Как сейчас, — она погладила его колючую щёку и улыбнулась. — А ты… ты знаешь, какой? Рыжий, смешной и добрый — так я и сказала Элизе!

Он сделал удивлённые глаза.

— Речь всё-таки шла обо мне? Какая честь! Хотя, ну да, всё логично, ты же плакала! А про рыжего могла бы и промолчать, это и так заметно.

Гермиона развернулась на коленках в кресле, обхватила щёки Рона двумя ладонями и поцеловала его в губы.

— Ого, — ответил он, тихо посмеиваясь, — это за что?

— За то, что рыжий, естественно. Моральная компенсация…

— Ну, этого мало! — выпалил Рон, подхватил её на руки и проворчал: — Если б ты не была худая, разве я смог бы тебя так таскать? — с этими словами он направился в спальню, где с размаху опустил Гермиону на кровать и, не обращая внимания на протесты, стал бесцеремонно стягивать пижаму.

— Рон, третий раз за день — это не слишком? — удивлённо спросила Гермиона, когда он откинул в сторону её пижамные брюки.

— Во-первых, мы молодожёны, — ответил Рон, принимаясь за пижамную рубашку, — во-вторых, время за полночь, уже новый день начался, — пуговицы на рубашке быстро расстегнулись, — в-третьих, тот секс в семь утра я всё равно проспал…

Она возмущённо открыла рот, но Рон, как водится, закрыл его поцелуем. Через минуту неугомонный человечек снова вскочил на плечо Гермионы и отправился в путь: он семенил своими маленькими ножками, забредая в такие места, что она осипла от стонов. Рон не представлял, откуда его большие, неуклюжие руки знали, что делать, чтобы ей было хорошо: они уложили Гермиону к нему на живот и гладили её бока, пока она неспешно, ритмично двигалась на нём.

— Гермиона, — прохрипел он, судорожно прижимая её к себе.

Солнце, звёзды, луна. И немного северного сияния.

Чтение утренней газеты для англичанина, будь он маг или маггл, такой же привычный ритуал, как послеобеденный эспрессо для итальянца или сиеста для испанца. Каждое утро сотни крупных почтовых сов, скрытых заклинаниями от глаз магглов, разлетаются по всей территории Англии, неся в дома волшебников новости «Ежедневного Пророка» или какого-нибудь мелкого местного издания, вроде «Хайленд Пикс» или «Девоншир Ньюс». Если вы не подписаны ни на одно из них, то за доставку полагается положить пару кнатов в специальный мешочек, привязанный к лапке совы. Большинство магических семейств, позаботившись о подписке заранее, круглый год получают свежие утренние газеты, чтобы в течение дня было что обсудить с коллегой в офисе, с продавцом в магазине, с соседом у плетня или с семьёй за кухонным столом.

Почти все работники Министерства Магии стараются по долгу службы не нарушать этот ритуал, чтобы не пропустить какое-нибудь важное политическое или экономическое событие, но накануне праздников «Пророк» заметно «желтеет», а журналисты из кожи вон лезут, чтобы подбросить новости погорячее: «Чистокровный маг больше года держал в подвале дома магглу в качестве сексуальной рабыни», «Знаменитая поп-дива призналась, что у неё ребёнок от призрака», «Норвичский зельевар изготовил зелье для временного увеличения груди». Большинство магов с удовольствием читают спортивные колонки и разглядывают колдографии, с которых им машут любимые игроки в квиддич, изучают прогноз погоды, критикуют современные нравы, излишне броские заголовки и нагловатых газетчиков, но непременно находят в каждом выпуске одну-две статьи по своему вкусу, будь то рецепт дегномизации сада или экскурс в историю друидов.

Покойный Джастин Блюбери при жизни имел множество самых обычных привычек, которые были так милы сердцу его жены Джулии. Например, он всегда самолично покупал летучий порох для камина, каждые выходные надевал синий фланелевый костюм, сам кормил своих любимых сов, а по утрам, за завтраком, читал свежую прессу и обсуждал с Джулией последние новости. Джастина не стало, но почтовая сова по прежнему приносила каждое утро толстый «Пророк» и тонкий «Северный Светоч», и Джулия по привычке просматривала их за чашкой утреннего чая. Единственным собеседником, составлявшим ей компанию за завтраком, теперь был Ирвин, но, к сожалению, обсуждать новости с ним было неинтересно.

Вспоминая Джастина и глядя теперь на Ирвина, Джулия не переставала удивляться, как родные братья, обладающие столь заметным внешним сходством, могли так сильно отличаться характерами, словно не росли в одном доме, словно их не воспитывали одни те же родители и не обучали одни и те же учителя. Джастин был по натуре спокойным и сдержанным, редко повышал голос и предпочитал не болтать, а говорить по существу. Несмотря на чистокровное происхождение, семья Блюбери была скромна в средствах, но Джастина это никогда не удручало: в нём не было ни корысти, ни зависти к чужому богатству. Он узнал, как богата Джулия, только после того, как сделал ей предложение, и сразу же настоял на магическом брачном контракте, чтобы доказать, что не претендует на её имущество. Он много работал и мало тратил, довольствуясь не самым большим жалованьем министра финансов, хорошо вёл семейные финансовые дела и за несколько лет брака преумножил состояние Джулии. Да, возможно, он не отличался весельем и искрометностью, был немножко педант и себе на уме, но Джулия его любила, а потому теперь страдала, скучала и горько сожалела о том, что у них не получилось завести ребенка. Она не знала тому причин, но теперь это уже не имело значения.

Ирвин, в противоположность старшему брату, был нетерпелив, суетлив, стеснялся своей ограниченности в средствах и имел привычку дурно отзываться о чужом богатстве, «нажитом неизвестно какими путями». Он не лучшим образом вел дела в своём небольшом поместье в Корнуолле, доставшемся ему от родителей, часто обращался за финансовыми советами к Джастину и, как подозревала Джулия, брал у него в долг. Она не раз слышала, как из-за дверей рабочего кабинета доносился голос мужа, проводившего «профилактические беседы» с младшим братом, мальчиком тридцати двух лет. Джастин полагал, что Ирвин мог бы многого достичь, если бы не был таким ленивым и слабовольным.

Затянувшееся пребывание Ирвина в гостях у Джулии подходило к концу: он собирался на днях вернуться в свой Корнуоллский дом, где, наконец, закончился ремонт. Поначалу присутствие деверя слегка её раздражало, но после похорон мужа, когда немногочисленные родственники разъехались кто куда, она почувствовала себя очень одинокой и была рада любой компании. Ирвин был подавлен, неразговорчив и постоянно пропадал на работе, но он тоже страдал, переживая потерю. Джулия знала, что Ирвин, как и она сама, лишился жизненной опоры, и его мрачный вид вполне соответствовал её настроению.

Приближение Рождества не прибавляло оптимизма. Утешало лишь то, что Элиза Трустоун, соседка Джулии и подруга детства, неожиданно вернувшаяся из Австралии, пригласила её встретить Рождество в «Сапожке». Джулия надеялась, что к тому времени миссис Трустоун полностью оправится от ужасного нападения и её память восстановится. Предпраздничные статьи в газетах немного раздражали, но помогали осознавать, что жизнь продолжается: маги и магглы украшают свои дома, отправляются в путешествия, покупают друг другу подарки. Пусть Ирвин был не самой весёлой компанией, но Джулия была довольна уже тем, что было с кем перекинуться словом за завтраком, чтобы выполнить привычный, успокаивающий душу ритуал — прочитать свежую газету и обсудить последние новости.

— В Хогвартсе начались рождественские каникулы, — сказала Джулия Ирвину за утренним чаем во вторник. Она пробежалась глазами по колдографиям, на которых дети разных лет садились в Хогвартс-экспресс, и грустно усмехнулась, вспоминая свои дни обучения в школе чародейства.

Ирвин кисло улыбнулся. Упоминание о Хогвартсе не вызвало у него никакой ностальгии: они с Джастином обучались на дому и не ходили в магическую школу, а сдавали экзамены экстерном для поступления в колледж.

— А ещё в «Пророке» пишут, что на Рождество Министерство Магии организует большой благотворительный бал, — она вспомнила, что в прошлом году они с Джастином были на подобном балу и, чтобы не расплакаться, прикусила губу и прочла первую статью, попавшуюся на глаза: — В Косом переулке перед Рождеством особой популярностью пользуется магазин «Волшебные Вредилки Уизли». У его дверей, несмотря на снежную погоду, каждый день выстраиваются длинные очереди, а чтобы покупатели в них не скучали, из окон магазина каждые полчаса им на головы сыплются кричащие тянучки.

Ирвин одобрительно хмыкнул, отхлебнул чай и откусил кусочек тоста.

— Если вам нужно новое платье к празднику — спешите в магазин модной одежды «Крик души», — продолжила Джулия, — где представлена новая коллекция из стран Европы.

— Ты считаешь, что мне может понадобиться новое платье? — скептически спросил Ирвин. Его немного раздражал ритуал прочтения утренней прессы, который без Джастина, с его меткими комментариями и пояснениями, потерял всякий смысл.

Отложив в сторону «Пророк», Джулия принялась за «Северный Светоч».

— Ой, здесь пишут про нашу «Северную Пустошь»! — удивлённо воскликнула она. — Про наших соседей!

— Неужели они провели соревнование на самого большого рождественского гуся? — с усмешкой спросил Ирвин, игнорируя неодобрительный взгляд Джулии. — А что ещё могло произойти в этой дыре? Ох, я скучаю по Корнуоллу... Там скоро крокусы расцветут, а здесь до апреля будет лежать снег. Извини, Джулия, но пустошь она и есть пустошь.

— Ирвин, какие гуси? Послушай, здесь пишут про Трустоунов — помнишь, я тебе рассказывала? — возбужденно сказала Джулия, читая небольшую статью в разделе криминальной хроники. — Почему же Элиза не рассказала мне последние новости?

— Это про ту чокнутую старушку, которую стукнули по голове за то, что она видит цвета? — спросил Ирвин.

Джулия сердито фыркнула и продолжила чтение.

— Да, описывается это происшествие, и… ох, как я рада! Миссис Трустоун поправляется! — она процитировала: — «Зелье, изготовленное мистером Штолле, лучшим колдомедиком Северной Англии, помогло миссис Дороти Трустоун восстановить память, потерянную в результате преступных действий одного или нескольких лиц, напавших на неё на прошлой неделе в тихой и мирной Северной Пустоши. По словам ассистентки мистера Штолле, мисс Браун, пациентка находится в местной больнице, где проведёт ближайшие несколько дней до полного выздоровления в палате круглосуточной терапии. Внучка миссис Трустоун, недавно вернувшаяся из Австралии, надеется, что её бабушка скоро поправится и сможет пролить свет на неприятное происшествие, которое встревожило это небольшое магическое поселение». — Джулия добавила с гордостью: — Вот видишь, наша больница — лучшая в Северной Англии, а мистер Штолле — выдающийся душевный хилер. Его даже в Мунго приглашают на консультации, здесь так и написано!

Когда Джулия подняла глаза на Ирвина, тот уже закончил завтрак, встал из-за стола и направился прочь из столовой.

— Извини, я опаздываю на работу. До вечера, Джулия.

Он вышел в коридор, накинул рабочую мантию и отправился в министерство, чтобы провести ещё один скучный и долгий рабочий день в отделе магического транспорта.

Мистер Персиваль, ещё один житель Северной Пустоши, чья шафрановая палитра так не нравилась Дороти Трустоун, в то утро повздорил с женой из-за «Северного Светоча». В итоге они разделили газету на части и позавтракали в полном молчании, демонстративно игнорируя друг друга. Юная миссис Прунс, продавщица из лавки с мантиями, в любое время суток читала исключительно «Ведьмин досуг», а мистер Честнер, чей книжный магазин находился по соседству, предпочитал «Хайленд Пикс», где по вторникам публиковали большой обзор новинок научной и художественной литературы.

Тем же утром мистер Артур Уизли, пролистав «Ежедневный пророк», внимательно изучил статью под заголовком «Технологии магглов в магическом быту», где подробным образом описывалось применение магами устройств мобильной связи. Миссис Молли Уизли в ожидании утреннего прихода внука, вырвала из «Пророка» страничку «Мастерица» с новыми схемами для вязания супербыстрыми спицами. Джиневра Поттер прочла модную колонку «Ведьминого досуга» уже стоя за прилавком своего модного магазина, в то время как её муж, отправив малыша Джимми к бабушке Молли, просмотрел «Пророк» за вторым кофе и перенёсся в Косой переулок. Рон и Гермиона Уизли, в то утро долго не выходившие из спальни, проигнорировали прессу, наспех позавтракали и разбежались каждый по своим делам — он в ДАРТС к заждавшемуся Гарри, она — в свою школу магии для взрослых, чтобы проконтролировать ход ремонта в классе Простейшей Легилименции.

Доктор Штолле, сидя в своём домашнем качающемся кресле, наспех пролистал «Колдомедицинский вестник», отбросил его в сторону и остановился на статье в «Северном Светоче», рассказывающей о старинных рецептах приготовления пива в домашних условиях. Лаванда Браун, два дня не видевшая Флориана из-за его срочной работы, прочла за завтраком статью о свойствах расторопши для стимуляции работы памяти, открыла «Ведьмин досуг» и увлеклась чтением статьи об одной несчастной певице, разлучённой со своим сыном, с которым ей не позволял видеться бывший муж. Флориан Клифф, вплотную занятый делом ювелира и шпионки, похитившей одежду и палочку, полночи не спал, а потому пропустил ритуальное чтение утренней прессы, отдав предпочтение короткому утреннему сну. Наутро ему предстояла защита в суде, и он должен был прийти туда бодрым.

Гоблин по имени Костолап, прибывший раньше обычного в свой кабинет в Гринготтс, прочёл финансовую страничку «Пророка», посмотрел последние экономические новости по ненавистному телевидению и подумал, бледнея от ужаса: «Ну, вот оно. Началось!»

* * *

Больница в Северной Пустоши, которая была, по мнению «Северного Светоча», одной из лучших в Северной Англии, даже в дневное время не могла похвастаться оживлённостью. Ежедневно её посещали десяток-другой пациентов, и им редко требовалась госпитализация. Если больному всё же нужен был постоянный медицинский уход, его оставляли в палате круглосуточной терапии. В главном холле больницы постоянно дежурила медсестра: днём она регистрировала пациентов и отмечала время приёма, а ночью, в случае экстренного появления больного, вызывала дежурного колдомедика через камин. Впрочем, такое случалось крайне редко — с опасными ранениями волшебники предпочитали отправляться в Мунго, и медсёстры чаще проводили ночь не в холле за регистрационной стойкой, а на диванчике в комнате для персонала.

Миссис Брукс не была исключением. Она специально выбрала ночное дежурство в ночь со вторника на среду, чтобы отоспаться, и теперь с нетерпением ждала, когда персонал больницы разойдётся по домам. Предыдущей ночью ей не удалось отдохнуть, потому что у младшего сыночка резались зубки, затем она весь день хлопотала по дому, наводя порядок перед праздниками, и к вечеру у неё разболелась голова. Оставив детей на попечение свекрови, миссис Брукс с радостью отправилась на работу, надеясь на чашку мятного чая и крепкий сон. Каково же было её разочарование, когда сменная медсестра перед уходом положила на стойку список больных и сообщила:

— Миссис Брукс, учтите, что на ночь в круглосуточной терапии остаётся миссис Дороти Трустоун — старушка с потерей памяти, так что будьте повнимательней. Приятного дежурства!

Миссис Брукс тяжело вздохнула. Ну что за невезение! Надежда на спокойный сон на диванчике улетучилась: по инструкции дежурной медсестре было положено каждые два часа проверять, в порядке ли больная, а миссис Брукс дорожила своим рабочим местом и старалась не нарушать инструкции. В восемь вечера из коридоров исчезли последние пациенты, приходившие на процедуры, в полдевятого ушёл домой мистер Штолле, а ровно в девять, когда миссис Брукс налила себе чашку мятного чая, к стойке подошла мисс Браун и сообщила, что останется на ночь в больнице.

— Меня беспокоит одна моя пациентка, миссис Трустоун, так что я за ней присмотрю. Можете идти отдыхать, миссис Брукс.

Медсестра расплылась в благодарной улыбке.

— Спасибо, мисс Браун! Может, чаю?

— Нет, благодарю.

— Тогда возьмите сэндвич! Вы наверняка не ужинали, а это вредно для здоровья — простите, что говорю такое колдомедику...

— Спасибо, — Лаванда взяла у миссис Брукс свёрток, из которого аппетитно выглядывали листья салата, и направилась в сторону ординаторской. Медсестра с улыбкой посмотрела ей вслед, допила свой чай, заперла в сейф больничные документы и со спокойной совестью ушла в комнату для персонала. Там она блаженно вытянулась на диване, положила палочку под подушку и закрыла глаза, предвкушая приятный отдых и радуясь тому, что согласилась на ночную смену — платят больше, а беготни почти никакой. Мерлин храни мисс Браун за её заботу о пациентах, подумала она, проваливаясь в долгожданный сон.

* * *

Лаванда снова появилась в главном холле больницы ровно в десять вечера. Глянув на опустевшую стойку дежурной, она подошла к камину, наложила на него заглушающее заклинание и принялась ждать. Буквально через минуту в камине вспыхнул зелёный свет, и в холл больницы ступили двое в мантиях. Они молча кивнули Лаванде и быстро пошли следом за ней в сторону палаты круглосуточной терапии. Их осторожные шаги почти не нарушали тишину больничных коридоров, пропахших заживляющим зельем и освещённых редкими свечами. Открыв дверь нужной палаты, Лаванда пропустила мужчин вперёд и тенью проскользнула следом. На стене напротив колыхнулось пламя свечи и снова загорелось ровным светом.

В палате Лаванда шёпотом переговорила с вошедшими мужчинами и, не раздеваясь, легла на кровать у стены. На второй кровати, расположенной у окна и освещённой слабым светом луны, лежала неподвижная фигура, полностью укрытая одеялом. Мужчины, немного посовещавшись, передвинули шкафы с зельями, образовав небольшой барьер между окном и кроватью Лаванды, сами спрятались в тень, и в палате установилась тишина.

Лаванда замерла, слушая биение собственного сердца, колотившегося от прилива адреналина. Ей предстояла непростая ночь. Она закрыла глаза и подумала о Флориане. Прошло больше недели после его предложения руки и сердца, а она так и не познакомилась с его родителями. Лаванде было странно и удивительно находиться в новом статусе невесты, только вот Флориан, к сожалению, совсем забегался на работе, и они стали проводить меньше времени вместе. С утра Лаванда послала ему письмо с совиной почтой, чтобы предупредить о ночном дежурстве, и теперь гадала, как Флориан к этому отнесется и как проведет ночь: отправится в свою Лондонскую квартиру или останется у неё в Рединге? На самом деле колдомедики в больнице Северной Пустоши не дежурили по ночам — медсестра вызывала их через каминную сеть, но Рон и Гарри неожиданно попросили о помощи, и Лаванда не смогла им отказать. На то имелось несколько причин. Во-первых, она тоже хотела найти виновного в нападении на бедную миссис Трустоун. Во-вторых, ей было интересно поучаствовать в настоящей операции по поимке преступника. В-третьих, Рон слишком много знал о её личной жизни, чтобы отказать ему в пустяковой просьбе: незаметно провести их с Поттером ночью в больницу.

Накануне Рон и Гарри долго спорили, где Лаванде остаться на время засады: в своей ординаторской или в палате круглосуточной терапии, куда, по их расчёту, мог наведаться преступник. Гарри считал, что Лаванде лучше держаться подальше от зоны активных действий, Рон полагал, что ей будет безопасней под их бдительным присмотром, но сама Лаванда разрешила спор, сказав, что для подстраховки должна остаться в палате: вдруг туда посреди ночи вздумает заглянуть чересчур бдительная медсестра? Поскольку операция сыщиков была совершенно неофициальной, лишние свидетели могли помешать планам, и в засаде остались трое.

* * *

Прошло около часа после того, как шаги Лаванды, Рона и Гарри стихли в длинном больничном коридоре, когда в камине главного холла снова беззвучно вспыхнул зелёный свет: заглушающее заклинание, наложенное Лавандой, всё ещё работало, стойка дежурной была по-прежнему пуста, и никто в больнице не узнал о появлении нового посетителя. Невысокий мужчина, одетый в синюю мантию, быстро огляделся, подошёл к регистрационной стойке и проверил список пациентов, прикреплённый к настенной доске. С видом человека, который ориентируется в больнице, он направился по коридору в сторону ординаторской, подёргал за дверную ручку и, не получив ответа, двинулся к палате круглосуточной терапии. Там он оглянулся и без стука зашёл внутрь.

Этому мужчине в синей мантии доводилось и раньше бывать внутри палаты, поэтому его удивила перестановка мебели: одна кровать, как и прежде, стояла у окна, а вторую зачем-то передвинули к стене, за шкафы с зельями. Он сделал шаг в сторону первой кровати, немного помедлил и достал палочку. В этот момент его огорошил голос из-за шкафа:

— А что это мы тут делаем?

Мужчина резко повернулся и собирался выпустить защитное заклинание, но не успел; палочка вылетела из его руки, а из-за шкафа с зельями показалась высокая мужская фигура.

— А ты что здесь делаешь? — спросил маг в синей мантии. Он быстро пришёл в себя и теперь пытался оценить уровень опасности. Стоящий перед ним маг был выше и, по всей вероятности, сильнее, но это не означало, что не стоило вступить в драку: противник с палочкой всегда считает себя сильнее, чем безоружный — и в этом его слабое место.

— Я первый спросил, — угрожающе сказал длинный, поднимая руку.

Невысокий не стал медлить — ринулся головой вперёд, угодив противнику в живот, быстрым движением кулака выбил палочку из его руки, и уже через секунду оба катались по полу, сцепившись подвижным клубком и отчаянно ругаясь.

— Люмос! — прозвучал над их головой ещё один мужской голос, а потом прокричал женский: — Ой, что же это такое? Что вы делаете? Рон, прекрати! Не трогай его! Флориан, перестань!

«Сколько же их тут собралось, в одной палате-то», — успел подумать Флориан, прежде чем его легонько приложили Ступефаем. Падать было невысоко, но он, к сожалению, ударился головой об угол больничного шкафа и отключился.

**

Флориан очнулся на кушетке для осмотра пациентов с неприятным привкусом во рту и сильной головной болью. Его правую ладонь сжимала сердитая и встревоженная Лаванда.

— Как ты мог, Гарри! — возмущалась она. — Вы же обещали, что никакого насилия не будет!

— Но он первый напал, — раздался мужской голос.

— А ты вообще молчи, Рон! Чуть что, кулаками машешь, — проворчала она, — но вдруг заметила приоткрытые глаза своего пациента и тихо вскрикнула. — Флориан! Как ты? С тобой всё в порядке?

— Не знаю, — Флориан медленно сел, отводя в сторону руки Лаванды, которые пытались уложить его обратно на кушетку. Он понял, что находится в приёмном покое, куда его, вероятно, левитировали из палаты круглосуточной терапии.

— Как ты себя чувствуешь?

— Нормально, только голова немного болит, но я... ни черта не понял, что это было? — он повернулся и увидел у двери высокую фигуру с копной рыжих волос. — О, мистер Уизли! Не могу сказать, что рад вас видеть. Своеобразно вы понимаете взаимовыгодное сотрудничество.

— Простите, мистер Клифф, я не хотел! Темно было, а вы не представились.

— Вы что, знакомы? — спросила Лаванда, переводя взгляд с Рона на Флориана.

— Встречались по одному делу, — ответил Рон, — и как раз по тому самому, которое мы пытаемся раскрыть. Как же вы, мистер Клифф, не вовремя!

Флориан немного пошарил по карманам, затем взял протянутую Роном палочку, потерянную в неравном бою, и попытался встать, но покачнулся, и Лаванда усадила его обратно на кушетку.

— Не вставай!

— Чёрт, тошнит немного…

— Кажется, у тебя сотрясение... Только этого не хватало! — она всплеснула руками, гневно зыркнула в сторону Рона и Гарри и сказала Флориану лилейным голосом, как маленькому ребёнку: — Я сбегаю за зельем, а ты полежи спокойно, хорошо? Только не вставай! Я мигом.

Флориан послушно вытянулся на кушетке, и Лаванда выскочила из кабинета.

В который раз за день она неслась по коридору в сторону палаты круглосуточной терапии, где хранилось свежее зелье от ударов, ушибов и сотрясений. Лаванда бежала и злилась на Рона и Гарри, которые заварили всю эту кашу, и ругала себя за то, что согласилась помочь этим авантюристам. Где Гарри Поттер, там всегда что-то случается, пора было это усвоить! Он определённо имеет свойство притягивать приключения и неприятности. В палате Лаванда бросилась к шкафчику с фиалами, пустила Люмос и стала просматривать названия на этикетках, как вдруг почувствовала, что по ногам пробежал прохладный воздух. «Откуда здесь взяться сквозняку?» — подумала она, поворачиваясь к окну, и похолодела: окно было приоткрыто, а прямо на подоконнике, возле больничной кровати, где вместо миссис Трустоун лежали свернутые одеяла, замерла мужская фигура. В спину ночного гостя бил лунный свет, Люмоса не хватало, чтобы осветить лицо незнакомца. Язык у Лаванды во рту вдруг стал ватным, а ноги словно приросли к полу. Она до боли в пальцах сжала свою светящуюся палочку, которая делала её удобной мишенью, приказала себе быть смелой и спросила, дрожа от страха.

— Кто вы?

* * *

Когда Лаванда выскочила из приёмного кабинета, Флориан устало закрыл глаза. Он ненавидел немагические травмы. Впрочем, порез или ожог можно было залечить обычным заклинанием (Лаванда бы быстро справилась с этой задачей), а вот падения и удары всегда требовали большего внимания. Он нащупал огромную шишку на затылке и поморщился от боли в правом глазу — кажется, в минуту потасовки Уизли заехал ему кулаком... Флориан привык работать, в первую очередь, головой, но вынужден был с сожалением признать, что голова отказала ему задолго до удара о металлическую ножку шкафа с зельями. Какого черта он вообще потащился в больницу? Вероятно, потому что Лаванда в своём письме попросила его туда не приходить... Он решил сделать ей сюрприз вроде ночного дежурства в приятной компании, и так далее, и тому подобное, а в итоге подбросил лишнего пациента — себя с позорным фингалом, шишкой и сотрясением мозга.

— Мистер Клифф, — прервал его раздумья голос Поттера, — Лаванда уже объяснила нам, что вы пришли её навестить. Простите, что так вышло. Вы оказались случайной рыбой в наших сетях.

Флориан приоткрыл один глаз. Приемный покой танцевал, мозг дробился на куски в такт сердцебиению.

— Да, простите, что пришлось применить силу, — сказал Рон, — хотя, признайтесь, вы первый начали.

Флориан усмехнулся этому детскому комментарию и примирительно махнул рукой.

— Лаванда справится, — борясь с приступом тошноты, он покосился на дверь и в сердцах воскликнул: — Да в конце концов, сколько можно ходить за одним несчастным зельем?

Рон и Гарри нервно переглянулись.

— А где может храниться зелье от сотрясения мозга? — спросил Рон.

— В палате круглосуточной терапии самые свежие зелья.

Не успел Флориан договорить, как оказался в кабинете один — Поттера и Уизли как ветром сдуло. Примерно три секунды ушло у него на то, чтобы понять, в чём дело. Схватив палочку, Флориан спрыгнул с кушетки, не замечая ни тошноты, ни головокружения, и бросился по коридору, в глубине которого слышался топот четырёх удаляющихся ботинок.

— Чёрт, чёрт, чёрт, — бормотал он, мчась во весь опор, проклиная изогнутые коридоры больницы. В голове пронеслось: «Кого эти придурки ждали? Какую рыбу ловили? И как отпустили Лаванду одну? Идиоты!» Флориан бежал со всех ног. «Если с ней что-нибудь случится, я прибью Поттера, придушу Уизли и вообще любого, кто посмеет её тронуть...» В ту самую секунду, когда он это подумал, из палаты терапии донёсся пронзительный женский крик. Схватившись за угол стены, чтобы быстрей преодолеть последний поворот, Флориан почувствовал, как у него темнеет в глазах, как он спотыкается... Он упал, ударившись левой стороной затылка о стену коридора, и второй раз за эту проклятую ночь отключился.

* * *

— Энервейт. О-о-о, ну, пожалуйста... Энервейт!

Флориан открыл глаза и увидел перед собой растерянное лицо Лаванды. Она тут же просияла и принялась осыпать его лоб и щёки поцелуями. Он не стал протестовать. Во-первых, у него на это не было сил, а во-вторых, это было чертовски приятно. Скосив глаза, Флориан заметил, что в приёмном покое они одни, и обхватил Лаванду за талию. Она прекратила поцелуйную терапию и прошептала:

— Флориан, два сотрясения за одну ночь — это уже слишком, ты не находишь?

— Прости, я хотел сделать тебе сюрприз, — ответил он, притягивая её к себе за плечи, но вдруг дёрнулся, вспоминая последние события. — С тобой всё в порядке?

Она кивнула и шмыгнула носом.

— Чёрт возьми, когда я увидела тебя на полу в коридоре, я... я... не знала... я подумала... — Лаванда упала ему на грудь и разревелась. Флориан принялся гладить её по спине, безрезультатно пытаясь вставить пару слов в утешение. — Ты лежал в коридоре, — бормотала она, — и я испугалась, а потом Гарри проверил тебя на заклинания, сказал, что всё чисто, потом левитировал тебя сюда, и ты... ты...

Флориан продолжал круговые движения ладонями до тех пор, пока невнятная тирада не прервалась, и спросил, когда всхлипы стихли:

— Так что всё-таки произошло?

Лаванда подняла голову.

— Рон и Гарри поймали убийцу какого-то министра, представляешь!

— Блюбери? — изумленно спросил Флориан.

— Да. А ты откуда знаешь? — она вытерла глаза.

— Он был когда-то моим клиентом. А как они его поймали?

— Он забрался к нам в больницу, чтобы замести следы, потому что миссис Трустоун — ну, одна местная старушка — его вычислила, а он изменил ей память, но, благодаря моему зелью, она поправилась, он прочел об этом в местной газете, и они... — Лаванда перевела дух, глядя на удивлённое лицо Флориана, — да какая разница! Флориан, как ты себя чувствуешь?

— Как полный болван, — он взял в ладони её лицо, пригладил волосы. — А ещё я ужасно зол на Уизли и Поттера, за то, что они тебя в это втянули, и ужасно рад, что эти идиоты так быстро бегают. Дверь заперта?

После ночного происшествия в палате круглосуточной терапии Флориан испытывал смешанное чувство неловкости и досады: он проявил себя не с лучшей стороны, заработав две шишки и один большой фингал от рыжего друга Лаванды. Но самое неприятное заключалось в том, что он не смог вовремя защитить её. Наоборот, Лаванде пришлось его спасать! Странно, непривычно, унизительно. Наотрез отказавшись задержаться подольше в больнице, Флориан с самого утра сбежал на работу, несмотря на уговоры, причитания, выразительное закатывание глаз и мелкий шантаж со стороны Лаванды. Он включил в себе адвоката и смог легко всему этому противостоять.

Флориан отправился в свой офис не в лучшем расположении духа. Голова болела, несмотря на лечебное зелье, внешний вид оставлял желать лучшего. Пришлось срочно послать Патронуса, чтобы отложить утреннее заседание суда по имущественному спору, но Флориан не хотел пропускать бизнес-ланч, назначенный на полдень мистером Саммитом.

Дело этого не самого приятного, но состоятельного клиента выходило за рамки обычных юридических услуг, но в нём было несколько загадочных, интригующих моментов, которые Флориану не терпелось прояснить. Он не любил проигрывать, а потому приложил все усилия, чтобы узнать как можно больше о девушке из увеселительного паба, которая, предположительно, воспользовалась слабостями Саммита, чтобы пошпионить за ним. Флориан пока не выяснил ничего определённого, но забросил свои удочки. Во-первых, попросил одного знакомого аврора сообщить, если тот узнает что-нибудь о похищениях палочек при странных обстоятельствах. Во-вторых, привлёк к делу помощника, который стал наведываться в увеселительные пабы: пока среди девушек лёгкого поведения не обнаружилось ни воровок, ни шпионок, но Флориан не терял надежды. Ну и, в-третьих, бармен из того самого паба, где мистер Саммит лишился палочки и штанов, за небольшую плату согласился понаблюдать за местными красотками и послать сову, если заметит что-нибудь подозрительное. Обо всех этих действиях Флориан и собирался рассказать Саммиту во время предстоящего бизнес-ланча.

Переодевшись в деловой костюм, Флориан выпил дозу лечебного зелья от Лаванды, глянул на себя в зеркало и поморщился: желтоватый круг под глазом напомнил ему о пережитом позоре. Главное, что Лаванда не пострадала! Он вспомнил, какой страх им овладел, когда в тишине больничного коридора раздался её пронзительный крик. Ох, уж эти Поттер и Уизли! Они исчезли из больницы со своим «уловом» до того, как Флориан очнулся от второго сотрясения, а Лаванда так и не узнала имени преступника. Интересно, что за рыбу эти горе-сыщики поймали в свои сети? Если они и правда схватили убийцу Блюбери, то им, пожалуй, можно будет простить легкомыслие и тупоумие, подумал Флориан. Имеют ли казино и гоблины отношение к гибели министра финансов? Если да, то кого они подослали в Северную Пустошь, чтобы избавиться от свидетеля в лице проницательной старушки? По привычке прокрутив в голове ещё с десяток вопросов, Флориан решил в ближайшее время связаться с Поттером и Уизли и всё выяснить. Он полагал, что имеет право знать правду, и не только потому, что стал невольным участником ночной охоты (Флориан потрогал шишку на голове и снова поморщился), а потому что сам в своё время рассказал Рону об интересе Блюбери к казино.

Отбросив в сторону догадки и предположения по поводу дела Блюбери, Флориан переключился на более насущные проблемы: запер кабинет, достал из рабочего стола чёрную коробочку с круглым отверстием сверху, которую Клиффы называли камнем информации, и произнёс заклинание воспроизведения звуковых вибраций:

— Сонорус Дупликус!

Из отверстия тут же вылетело облачко с последним сохранённым разговором с Саммитом, который Флориан внимательно прослушал. Что-то смущало его в этом инциденте в увеселительном пабе... Если девушка, прочитавшая деловые бумаги Саммита, действительно шпионка, подосланная конкурентами-ювелирами, почему с их стороны до сих пор не было никакой реакции? Почему она не догадалась сложить пергамент таким образом, чтобы не было заметно, что его разворачивали? Зачем оставила в кошельке Саммита все деньги, не замаскировав свои действия под банальное ограбление? Флориан чувствовал, что упускает что-то важное, но никак не мог нащупать, что именно. Если это не шпионка, то кто? Зачем она предложила интимные услуги состоятельному мужчине, а затем, не взяв ни кната, вырубила его непонятным способом, забрала одежду и волшебную палочку, чтобы спустя несколько дней всё вернуть по почте? Ситуация казалась Флориану абсурдной. Если только... Может, эта девушка в конце концов поняла, с кем связалась, и побоялась ограбить Саммита, известного своим суровым нравом и старыми связями с пожирателями смерти?

В ушах Флориана снова прозвучали слова, сказанные Саммитом под конец их разговора: «Всё, о чём я прошу — найдите эту девушку, кем бы она ни была, проституткой или шпионкой. А дальше я сам с ней разберусь». Да, вероятно, воровка или её сообщники поняли, что с Саммитом шутки плохи, и с перепугу всё ему вернули. Это объяснение показалось Флориану правдоподобным, и он немного успокоился, ибо вопросы без ответов вызывали у него профессиональную чесотку, которая сопровождалась неуёмной жаждой действий и не давала спокойно спать. Пора было отправляться на бизнес-ланч, чтобы отработать полученный от Саммита гонорар и отчитаться о заброшенных удочках.

* * *

Джулия Блюбери сидела в кресле в полумраке своей большой, дорого обставленной гостиной, обхватив руками плечи. Её немного трясло — но не от холода, веявшего от окна, а от горького разочарования. Кроме неё в гостиной находились ещё четверо. Их лица и фигуры освещались свечами, расположенными по периметру гостиной и вдоль длинного обеденного стола. Напротив Джулии, на гостевом диване, устроились двое парней и девушка, а рядом, сгорбившись на небольшой кушетке, сидел мужчина неопределённого возраста.

В ту ночь Джулия долго не ложилась спать. Она решила разобрать вещи в кабинете покойного мужа, а в итоге занялась разглядыванием старых колдографий. Из большой кожаной коробки Джулия достала выцветшую колдографию родителей, погибших молодыми во время атаки пожирателей на Северную Пустошь, затем снимок покойной тётушки, в доме которой жилось сыто, но одиноко, колдографии дальних родственников, друзей из Хогвартса, которых Джулия давно не видела. А на дне — ножом по сердцу — лежал снимок Джастина для свадебного альбома.

Джулия задержала печальный взгляд на его улыбке, медленно отложила снимок в сторону и вздохнула. Ужасно было осознавать, что на большинстве этих колдографий были запечатлены дорогие сердцу люди, которых уже нет в живых. Несмотря на потери, Джулия чувствовала в себе силы преодолеть горе и идти дальше, но иногда прошлое цепляло её своей колючей рукой и с головой окунало в отчаяние. Джастин... Его смерть стала ужасным испытанием, но Джулия была уверена — ей станет легче, если правда восторжествует и виновные в его смерти будут пойманы.

Она прищурилась, не без злорадства представляя, какое наказание может ожидать преступников.

Пожизненное пребывание в Азкабане?

Поцелуй дементора?

Самое главное, их ждет позор и презрение людей, знавших и любивших Джастина.

Джулия не исключала, что виновным мог быть кто-то из разоблачённых им коллег, и от этой мысли ей становилось вдвойне горько: если коррупция в Министерстве, с которой Джастин всё время боролся, достигла таких масштабов — куда катится весь магический мир? Она надеялась, что не ошиблась, обратившись по рекомендации Помоны Стебль к помощи Гарри Поттера и Рона Уизли — правда, от них вот уже несколько дней ничего не было слышно.

Только Джулия успела об этом подумать, как из гостиной донёсся шум, в дверь кабинета постучали, и в проёме показалась голова эльфа, который взволнованно пролепетал:

— Госпожа, к вам мистер Гарри Поттер...

Джулия подскочила на месте.

— Снимай чары от вторжения и впускай немедленно! Хотя… не нужно, я сама, — она решительно направилась к главному входу. Гарри Поттер? В такое позднее время? Сердце Джулии подпрыгнуло от волнения, и она поняла, что сейчас всё решится.

То, что Джулия увидела минутой позже, повергло её сначала в недоумение, затем в шок, а затем и вовсе довело до состояния нервной дрожи, в котором она и пребывала последние полчаса, сидя в кресле в гостиной.

Дело раскрыто...

Убийца найден и признался...

В её гостиной проходит неофициальный допрос...

Но до конца ей так и не стало ясно, что же произошло. У Джулии голова шла кругом: от вопросов Гарри и Рона, от комментариев Гермионы, но больше всего от нервных, сбивчивых ответов Ирвина. Большую часть разговора она просидела молча, пытаясь переварить информацию.

Ирвин причастен к смерти Джастина...

Ирвин пытался стереть память миссис Трустоун...

Ирвин забрался ночью в больницу, чтобы скрыть следы своих преступлений...

Джулия постаралась взять себя в руки и включиться в разговор. В конце концов, именно ей нужно было решать, что делать с полученной информацией. Джулия подняла голову и пристально посмотрела на Ирвина. Его светлые кудри слиплись от пота, хотя в гостиной было довольно холодно. Его сутулая спина слегка раскачивалась в такт словам.

— Я любил Джастина, — тихо сказал он. — Что бы вы ни думали, я любил его и не желал ему смерти... Это вышло случайно. Несчастный случай. Я не предполагал, что отсроченное зелье может ему навредить.

Этот неофициальный допрос уже больше часа вели Рон, Гарри и срочно прибывшая по каминной сети Гермиона. Сначала Ирвин отказывался говорить, потом всё отрицал, но после угроз сдать его в руки правосудия притих, стал более сговорчив и теперь сбивчиво рассказывал историю своего падения, спасения и нового падения — в пропасть, из которой спасения уже не было.

— Я не смог остановиться, даже когда проиграл в казино все деньги, — пробормотал он, — влез в долги, заложил поместье... Что мне оставалось делать? Только идти на поклон к брату, который и не подозревал о моей страсти. Я знал, что это бесполезно, что Джастин мне откажет в помощи, но всё равно пошёл к нему — потому что больше не к кому было обратиться, а мне к тому времени уже угрожали.

Джулия встрепенулась. Несправедливое обвинение в адрес Джастина словно отрезвило её, вывело из молчаливого ступора, и она воскликнула:

— Никогда не поверю в то, что Джастин отказал тебе в помощи!

Ирвин перестал качаться, поднял голову и криво усмехнулся.

— Он думал, что помогает — по-своему. Сказал, что я должен лечиться от игровой зависимости, что поможет найти для меня хорошего хилера... Какого дементора? Я что, псих? Я не больной! Всё, о чём я просил — это немного денег, чтобы отыграться! А он ничего не дал и заявил, что меня нужно лечить...

— Какой же ты подонок, — прошептала Джулия побелевшими губами.

— Если бы Джастин одолжил мне денег, я бы вернул часть долга, а потом продал бы поместье и отдал остальное. Гоблины не церемонятся с должниками, но я понял это слишком поздно — вот в чём моя ошибка! Проценты по долгам росли, а я скрепил договор непреложным обетом. В случае неисполнения обязательств — смерть...

— Где вы взяли отсроченное зелье? — спросил Гарри, пытаясь перейти от лирики к деталям преступления.

Ирвин снова сгорбился и обхватил голову ладонями.

— Вместо того чтобы помочь, Джастин твердил, что казино в магическом мире незаконны, что нужно вывести гоблинов на чистую воду... Но мне некогда было заниматься разоблачениями! Поэтому, когда один гоблин из Гринготтс предложил мне с ним встретиться и обсудить «интересующий меня вопрос», я ухватился за соломинку.

— Как его звали?

— Костолап. Он сказал, что решит мои проблемы, если я ему кое в чём посодействую. Для меня даже отсрочка оплаты была огромным облегчением, — Ирвин опустил руки на колени, и из них на пол выпал клок его кудрявых волос. — Я решил, что он попросит о чём-то в связи с моей работой в отделе транспорта — ну, знаете, нелегальный портал для казино или тайную каминную сеть, чтобы клиенты могли вовремя исчезать в случае облавы... Но Костолап пообещал помочь списать часть моего долга за пустяковую услугу. И я согласился. Разве я мог предполагать, чем все закончится? Я никогда бы не пошёл на это, если бы знал, что Джастину может угрожать опасность.

— Мерзавец, — прошептала Джулия, — ты жил со мной под одной крышей и смотрел всё это время мне в глаза, зная, что Джастин умер по твоей вине...

— Прости, Джулия... Думаешь, я не сожалею о том, что случилось? — пробормотал Ирвин.

— Значит, Костолап попросил вас подлить Джастину отсроченное зелье? — продолжил допрос Гарри.

— Да, в день какого-то совещания в министерстве. Я был в безвыходном положении, а Костолап уверял, что зелье совершенно безопасно, что оно без вкуса и запаха, что Джастин совершенно ничего не заметит.

— И вы не спросили, зачем это ему было нужно? — вмешалась Гермиона.

— Конечно, спросил. Это зелье даёт возможность ненадолго проникнуть в чужое сознание, а Костолап не хотел, чтобы Джастин продвинул какой-то закон о банках... Он сказал, что Джастин не видит всей ситуации и может совершить ошибку, что новый закон приведёт всю магическую Британию к экономическому кризису — или что-то в этом роде, я точно не помню, — всё это Ирвин проговорил, равномерно покачиваясь, опустив голову к коленям.

Рон, Гарри и Гермиона многозначительно переглянулись. Джулия сердито сверкнула глазами.

— Как ты мог, Ирвин! Ты ещё скажи, что действовал на благо всей магической Британии! Джастин прекрасно знал своё дело!

— Да, Джастин был экономический гений, а я всего лишь младший клерк в отделе транспорта... Но даже гении могут ошибаться, — с горечью сказал Ирвин, впервые за время разговора поднимая глаза на Джулию. — Я не знаю, что сказать. Джулия, прости? Мне очень жаль? Так оно и есть, но я понимаю, что этого недостаточно.

— Неужели Костолап выполнил свои обещания? — скептически спросил Рон.

— Он помог уменьшить мой долг наполовину, но этого всё равно меня не спасло. Проценты набежали... Если я не верну остальные деньги через три дня, то нарушу непреложный обет, и... вы знаете, что будет, — Ирвин покрутил головой, переводя полный отчаяния взгляд с одного лица на другое, в итоге останавливаясь на Джулии. — Мне нужна помощь.

Джулия нервно усмехнулась.

— Невероятно... Ты имеешь наглость просить меня о помощи? Видимо, я, в память об убитом тобой Джастине, должна дать тебе денег да ещё и пожалеть тебя?

Лицо Ирвина побелело.

— Я не убивал его! Откуда я мог знать, что это проклятое зелье не совместимо с сердечной недостаточностью? Я даже не понял, что произошло — думал, это обычный инфаркт, как сказали колдомедики! Что это злой рок и наша дурная наследственность... И только когда хилер из Мунго спросил меня, не принимал ли Джастин в то утро какие-нибудь необычные зелья, я задумался, стал искать литературу... Я узнал, что в Северной Пустоши есть большой книжный, пошёл туда, отыскал книгу об отсроченных зельях и прямо в магазине прочёл о том, что отсроченные зелья опасны для сердца... Это было ужасное открытие.

— И там вы встретились с миссис Трустоун? — спросила Гермиона.

Джастин кивнул.

— Я вышел из-за стеллажа, чтобы расплатиться за книгу, и столкнулся с незнакомой старухой, которая прокричала мне в лицо, что я убийца! Представьте себе моё удивление! Я выронил книгу, выбежал из магазина, а потом долго мучился и не мог понять: как она узнала? Пока Джулия не рассказала мне о палитре.

— Вы понимаете, что скрывая непредумышленное убийство, чуть не погубили невинную женщину? — с мрачным видом спросила Гермиона. Она принимала очень близко к сердцу всё, что касалось миссис Трустоун и палитры.

Глаза Ирвина нервно забегали.

— Я не мог допустить, чтобы эта Трустоун разболтала всем мою тайну... Я не желал ей зла, но должен был позаботиться о своей репутации. Джастина всё равно уже не вернёшь, а у меня ещё есть шанс начать новую жизнь.

— И вы решились стереть память миссис Трустоун, зная, что вам с трудом даются даже простые заклинания? Да вы могли вообще лишить её разума! — возмущённо воскликнул Гарри. — Это фактически покушение на новое убийство.

— Небольшой Обливиэйт? — Ирвин скривился. — Да ладно вам, мистер Поттер! Скажете, что сами ни разу не прибегали к изменению чужой памяти? Для вас это, наверное, как суп разогреть...

— Даже аврорам для применения Обливиэйт нужно специальное разрешение, — вспылил Рон. — В любом случае, в отличие от вас, Гарри отлично умеет пользоваться палочкой.

— О, мне жаль, жаль! — Ирвин раздражённо всплеснул руками. — Я не хотел сделать этой Трустоун ничего плохого, но если бы она узнала моё имя... Для меня это был вопрос жизни и смерти.

— Она даже не запомнила вашего лица, — сказала Гермиона, — и не представляла для вас никакой опасности. Но ваш приход в больницу расставил всё на свои места.

— В сотый раз говорю, что не хотел причинить ей вреда! Когда я узнал из газеты, что эта Трустоун поправляется, то понял, что моё заклинание было слишком слабым. Тогда я купил зелье забвения, чтобы её напоить. Она бы забыла последний месяц жизни, только и всего — зельевар это гарантировал.

— Мерлин... Как же так, Ирвин? — простонала обессиленная от переживаний Джулия. — Ох, как же я хочу, чтобы ты поскорей убрался из моего дома, чтобы больше тебя никогда не видеть...

— Если я не разберусь с долгами, то через три дня твоё желание исполнится, — губы Ирвина скривила горькая усмешка. — Против непреложного обета нет контрзаклинаний.

Джулия обескуражено замолчала. Рон и Гарри многозначительно переглянулись. Они знали, что непреложный обет можно снять, но не собирались делиться этой новостью с Ирвином. Пока.

Вдруг Гермиона встала с места, прокашлялась и заявила:

— А вам не кажется, что Джастин Блюбери был прав? — на неё поднялись четыре пары удивлённых глаз, и она решительно добавила: — Казино в волшебном мире незаконны, а значит, и обет, данный Ирвином, тоже незаконен.

— Что ты хочешь этим сказать, Гермиона? — изумлённо спросил Рон.

— А то, что Джастин Блюбери поступил бы так: помог бы снять непреложный обет, отправил Ирвина на лечение от игромании и разоблачил гоблинов, содержащих подпольные казино.

— Да, а потом бы посадил вылеченного Ирвина в Азкабан за собственное убийство? — уточнил Рон.

Гермиона осеклась и прикусила губу, глянув на Гарри в поисках поддержки, но тот только пожал плечами. Зато Ирвин заметно воспрял духом и возбуждённо спросил:

— Непреложный обет можно снять? Я не умру через три дня?

— Умрете, если не вернёте долг, — ответил Гарри. — Кстати, Гермиона, для снятия нерушимого обета нужно согласие обеих сторон. Что-то я сомневаюсь, что гоблины пойдут Ирвину навстречу.

— Я как-то об этом не подумала, — Гермиона покраснела от неловкости. Как она упустила эту деталь? — Но мы всё равно не можем допустить, чтобы гоблины вот так распоряжались чужими судьбами! Непреложный обет за проигрыш в казино...

Ирвин обратил на неё взгляд, полный надежды, и сказал:

— Да, жизнь человека важнее денег. Ничего не делать с вашей стороны — это негуманно. Это ужасно жестоко... Дайте мне шанс.

— Что-то я сегодня ночью не настроен выслушивать лекции о гуманности от убийц, — холодно сказал Рон, избегая взгляда Гермионы.

— А я почему-то не расположен помогать им материально, — добавил Поттер. — Можете обвинять нас в чём угодно, мистер Блюбери, но вы сами загнали себя в ловушку. Даже если мы не сдадим вас в Аврорат, вам не позавидуешь.

Все умолкли и устремили взгляды на Джулию. Фактически от неё зависела дальнейшая судьба Ирвина.

— Я хочу, чтобы ты быстрей убрался из моего дома, — произнесла она после напряжённого молчания. — Кажется, в Корнуолле сейчас цветут крокусы? Вот туда и отправляйся.

— Мне некуда возвращаться. Дом заложен. Там не было никакого ремонта...

— Нет, нельзя его никуда отпускать, — сказал Рон, — а то он ещё кого-нибудь ограбит или убьёт!

Ирвин открыл рот, чтобы возразить, но его остановил возглас Джулии.

— Ох, а ведь у меня нет наследников! Ирвин, ты бы мог убить меня и заполучить все мои деньги. Какая хорошая идея! — Джулия горько усмехнулась, ей на глаза навернулись слёзы. — И как тебе это раньше не пришло в голову?

— Джулия, что ты такое говоришь? — лицо Ирвина исказила такая гримаса, будто его больно ударили. — Я знаю, что оступился, но... как ты можешь так обо мне думать? Да, я игрок, но я не убийца! Я никогда бы не причинил тебе зла. У тебя доброе сердце, Джулия... Скажи, если бы не смерть Джастина, ты дала бы мне шанс?

— Я не знаю, что делать, — Джулия нервно прикусила губы и посмотрела на Гарри Поттера.

— Я думаю, самым правильным будет сдать Ирвина в Аврорат, — невозмутимо сказал Гарри. — Впрочем, Джулия, вам решать. Расследование было неофициальным.

— Я согласен с Гарри, — сказал Рон. — В конце концов, погиб министр финансов, официальное лицо. К тому же Ирвин дважды напал на миссис Трустоун.

Джулия глянула на Гермиону, но та неуверенно покачала головой.

— Я не знаю, как бы поступила на вашем месте. Это сложное решение.

Ирвин сидел, уставившись в пол, ожидая решения своей судьбы.

— Джулия, через три дня истечёт срок непреложного обета, и это меня погубит, — наконец выдавил он.

— Какой позор, — прошептала Джулия, качая головой, — я не хочу порочить имя своего мужа, но всё должно быть по справедливости. Этого хотел бы Джастин. Он бы не позволил, чтобы такие ужасные поступки кому-то сошли с рук... Даже родному брату.

— Прошу тебя, Джулия, дай мне шанс! — вдруг воскликнул Ирвин. — Я всего лишь прошу у тебя взаймы немного денег. У меня есть план. Я смогу отыграться! Да-да, — возбуждённо добавил он, читая недоверие в глазах Джулии. — Мне приходилось выигрывать, но это было так давно, что теперь мне точно должна улыбнуться удача! Я верну долг и больше никогда не буду играть, клянусь! Даже близко не подойду к казино! — он проигнорировал фырканье Рона и продолжил: — Я должен сохранить дом, где рос Джастин, где жили наши родители... Ты же не допустишь, чтобы он был продан задёшево чужим людям? — Ирвин снова с мольбой посмотрел на Джулию. — Я всё понимаю, мне нет прощения, но… может, ты захочешь выкупить наш дом в Корнуолле?

— Нет, ну это просто наглость, — раздался голос со стороны дивана.

Джулия удивлённо заморгала. Видя её растерянность, Ирвин набрал воздуха и добавил:

— И мне нельзя в тюрьму. У меня тоже слабое сердце.

— Каменное, — вставил Рон.

— Джулия, ты должна узнать одну вещь... — Ирвин болезненно поморщился, прежде чем закончить фразу: — Дело в том, что... у меня есть сын. Незаконнорожденный. Его мать ушла, когда узнала, что я играю. Но она меня любила, а я любил её.

В комнате повисло напряженное молчание. Даже у Рона не нашлось комментария.

— В Лондоне живет мой сын, Джастин Коллаген. У него фамилия матери, но на самом деле он — Джастин Блюбери.

Джулия шумно вдохнула и побелела. Казалось, она сейчас потеряет сознание.

— Может, сделаем перерыв? — предложила Гермиона.

— Да, давайте возьмём тайм-аут до выяснения обстоятельств, — поддержал её Гарри.

— Точно! Ночка была та ещё, — согласился Рон.

Джулии принесли стакан воды. Ирвина решили временно разместить в гостевой комнате, для верности связав его путами и наложив на дверь запирающее заклинание. Впрочем, Гарри считал, что опасаться побега не стоит: Ирвин и с палочкой-то был не силён в заклинаниях, а без неё и вовсе не смог бы сбежать.

— Боюсь, что мне придётся вас попросить ещё об одной услуге, — сказала Джулия, когда немного пришла в себя. — Я оплачу все дополнительные расходы, но мне важно знать, правда это или нет. Насчёт ребенка.

— Вам не нужно ни о чем нас просить, конечно, мы постараемся всё выяснить! — воскликнул Рон. — Только сначала поспим немного.

— Конечно, конечно! Простите, я не подумала…

Джулия предложила Рону и Гарри свободную спальню наверху, но они удовлетворились диваном и кушеткой в гостиной. Гермиона вовсе не хотела спать, что оказалось весьма кстати — от нервных переживаний Джулия была сама не своя, и её нельзя было оставлять одну.

Джулия подошла к окну и тихо пробормотала, глядя перед собой:

— Джастин, как же так могло получиться? Так нелепо и так ужасно... И как мне теперь поступить? Наказать твоего брата и маленького, ни в чём не повинного мальчика? Джастина Блюбери...

— Не волнуйтесь, мы что-нибудь придумаем, — Гермиона подошла сзади и коснулась плеча Джулии, пытаясь её приободрить. — Знаете, я бы на вашем месте не верила Ирвину. Игроки, как наркоманы — так врут, что без сыворотки правды не разберёшься.

— И что же мне делать? — она повернула к Гермионе напряжённое лицо.

— Может, что-нибудь съесть? — смущённо предложила Гермиона. В это время со стороны кушетки, на которой лежал Рон, раздался сладкий храп, и женщины невольно улыбнулись.

— Наверное, вы правы, — сказала слегка повеселевшая Джулия. — Пусть мужчины набираются сил, в конце концов, они всю ночь провели на ногах! А мы не будем беспокоить эльфов, пойдём на кухню и сами приготовим завтрак.

Джулия всегда готовила, когда ей нужно было поразмышлять, а сейчас на её хрупкие плечи свалились непростые проблемы. «Ирвин — его родной брат, — думала она, нарезая хлеб. — Джастин не допустил бы его гибели. Может, он и правда одумается, перестанет играть, вернётся к женщине, которую когда-то любил, и к сыну?»

Когда Джулия выкладывала со сковородки бекон, у неё уже созрело решение. Она не станет разоблачать Ирвина и постарается найти его сына. Она поможет выплатить долг — никаких «я отыграюсь!» — и выкупит дом Блюбери в Корнуолле. А там время покажет.

У Джулии словно гора с плеч свалилась! Единственное, что продолжало её мучить — непреодолимое желание посмотреть в глаза гоблину с неприятным именем Костолап и увидеть в них раскаяние и страдание.

* * *

В то пасмурное утро в небольшом переулке магического Рединга было особенно тихо. Снег заметал узкие тротуары между домами, на которых совсем не было рождественских украшений, потому что в этой части города, недалеко от филиала Гринготтс, жили исключительно гоблины, а они, в отличие от остальных магических существ, отмечали праздники по особому календарю. Чтобы не утруждать себя чисткой улиц от снега, гоблины предпочитали по возможности не выходить на прогулки, а для путешествий пользоваться каминной сетью. Это было разумно и практично — снег помогал сохранять тепло, но кое-где сугробы доходили до самых окон, отчего сами дома немного походили на зимние берлоги.

Поздний декабрьский рассвет не успел тронуть серые черепичные крыши, когда в переулке показались двое гоблинов, одетые в чёрные мантии и одинаковые фиолетовые колпаки, выделявшиеся на белом фоне дороги, как колокольчики на скошенном лугу. Один из идущих держал перед собой палочку, расчищая заклинаниями путь среди снежных заносов, второй шёл следом, поглядывая по сторонам. Остановившись возле высокого двухэтажного дома, они постучали в дверь и стали ожидать ответа, нетерпеливо притопывая, чтобы стряхнуть снег с сапог. Как только дверь отворилась, гоблины вошли внутрь, и в переулке снова стало тихо и пустынно.

В доме гоблины, не раздеваясь, прошли в просторную гостиную и остановились перед камином, возле которого, сложив руки на груди и сурово прищурившись, стоял хозяин дома.

— Я ждал вас, — тихо сказал он.

— Мы пришли, чтобы привести в исполнение наказание, — мрачно сказал гоблин в фиолетовом колпаке и повернулся к напарнику: — Тайрус, зачитывай!

Второй достал из-под мантии скрученный пергамент, медленно развернул его и прочёл:

— Костолап, решением суда гоблинов вы признаны виновным в некомпетентности и злоупотреблении служебным положением. Ваши действия на посту начальника отдела инвестиций Редингского филиала Гринготтс, приведшие к крайне тяжелым экономическим последствиям для банка, могут способствовать подрыву авторитета всего сообщества гоблинов и расцениваются как предательство. Вам назначено наказание в виде лишения жизни посредством добровольного принятия смертельного зелья. Ваше имущество будет передано во владение банка в качестве частичной компенсации и за нанесённый ущерб, — без дальнейших церемоний гоблин достал из кармана мантии небольшой фиал и протянул его Костолапу.

Тот сделал шаг вперёд, молча взял фиал и, покрутив его в руке, осторожно открыл крышку и посмотрел на непрошеных гостей.

— Это была не халатность, а ошибка. Но я признаю, что не смог её исправить, — он быстро опрокинул содержимое в рот, судорожно сглотнул и снова сложил руки на груди. — Что ж, мои неприятности закончились, а ваши только начинаются... Проклятые магглы, со своим экономическим кризисом, — прошептал он посеревшими губами, прежде чем закатить глаза и упасть на дорогой персидский ковёр.

— Ох, ну и денёк, — устало простонал Рон, откидываясь в кресле и вытягивая вперёд свои длинные ноги, — я и не думал, что это зависшее дело так быстро разрешится. Гарри, мы с тобой заслужили по пиву?

— Пиво пить будете в пабе, где детей нет, — выкрикнула Джинни из кухни, и Рон закатил глаза. Гарри, не менее уставший, лежал на диване, и на нём верхом скакал неугомонный Джеймс, изображавший наездника на кентавре.

Пока в доме Поттеров мужчины отдыхали после работы, женщины колдовали на кухне над мясным рагу, от которого по дому шёл умопомрачительный запах. Вдруг радостные вопли Джеймса разбавил писк Джинни:

— Ой, не нужно соли...

— Прости, я думала, ты ещё не солила, — раздался виноватый голос Гермионы. — Ты и перец уже сыпала? Сейчас я достану, пока не размешала...

— Кажется, нам придётся пиццу заказывать, — проворчал Рон, поворачивая голову к Гарри. — Слишком много поваров испортят похлёбку...*

— У нас всегда есть шанс съесть овсянку Джимми, он её терпеть не может — правда, сынок? — ободрил его Поттер, а затем поднял Джеймса на вытянутых руках, сделал из него «самолётик» и осторожно опустил на ковёр. — Всё, кентавры устали. Иди, проверь, не спалили ли мама и тётя Гермиона наш ужин.

Джеймс, озадаченный своей важной миссией, послушно засеменил на кухню.

— Мы всё слышим, — раздался суровый голос Джинни. — Если вы предпочитаете фастфуд настоящему ирландскому рагу, то мы сервируем стол на троих — да, сыночек?

Спустя пару минут Рон и Гарри уже ели рагу, обжигаясь горячим картофелем, Джинни уговаривала Джеймса открыть рот, чтобы запихнуть туда ещё одну ложку каши, а Гермиона без особого аппетита ковырялась в тарелке, погружённая в свои мысли.

— Всё, мы купаться и укладываться, — заявила Джинни, доставая сына из стульчика. — Не ешьте без меня десерт! — она загадочно подмигнула Гарри, тот улыбнулся и успел приобнять Джинни за талию, пока она, подхватив Джеймса под мышку, шла к выходу из кухни.

Рон покосился на Гермиону, пытаясь угадать причину её молчания. Решив, что она расстроена из-за пересоленного рагу, он положил себе добавки и сказал:

— Мы любим солёное и перчёное, правда, Гарри?

— Да, и острое, — согласился тот, всё ещё улыбаясь вслед ушедшей Джинни.

Гермиона ничего не ответила, и Рон хотел уже отвесить ей комплимент по поводу того, как ей идёт кухонный фартук в подсолнухи, но вовремя сдержался и спросил:

— Солнышко, ты почему не в настроении? Рагу отличное!

— Что? А, ну да, вкусно, — она ткнула вилкой в кусок мяса, но тут же отложила её в сторону. — Просто у меня нет аппетита.

— Всё ещё переживаешь из-за Джулии? — спросил Рон, подчищая тарелку.

Гарри перестал улыбаться и посмотрел на Гермиону. Он хорошо знал своих друзей: после напряженной работы, пережитого волнения или тревожного ожидания Рон снимал стресс, уплетая за двоих, а Гермионе кусок не лез в горло.

— Всё обернулось не так уж плохо — и как раз, как ты хотела, — сказал Рон. — Хотя лично я на месте Джулии отправил бы этого гада в тюрьму.

— Но у него же ребёнок, — сказала Гермиона.

— О котором он никогда не заботился.

— По крайней мере, теперь у него будет такая возможность.

— Но маловероятно, что будет желание, — парировал Рон и миролюбиво добавил: — Дело закрыто, преступник найден — и не без твоей помощи! Чего киснем?

Гермиона вздохнула.

— Хорошо, что Ирвин согласился на сеансы у доктора Штолле, хорошо, что его дом в Корнуолле спасён, но меня расстраивает то, что Джулия решила заплатить деньги гоблинам. Это так несправедливо! Ведь казино запрещены магическим законом. Неужели нельзя ничего сделать?

— Запрет казино — это пустая формальность, — лицо Гарри стразу стало серьезным, — как и запрет увеселительных пабов. Никто не воспринимает эти преступления всерьёз.

— В конце концов, в казино никого за уши не тянут, — сказал Рон, — не хочешь играть — не играй! — и добавил, увидев, что Гермиона хмурится: — Всю несправедливость жизни исправить невозможно, как бы ты ни старалась!

Она вздохнула.

— Я всё понимаю. Если бы Ирвин не дал непреложный обет, Джулии не пришлось бы платить, и мы бы что-нибудь придумали... И всё-таки это ужасно: какую тягу к игре нужно иметь, чтобы поставить на кон не только всё своё имущество, но ещё и жизнь? Надеюсь, Штолле так хорош, как о нём говорят, и Ирвин исправится... исцелится... освободится... излечится... Даже не знаю, как сказать.

— Конечно, излечится, — оптимистично заявил Рон. — Я знаю, что тебе поднимет настроение, дорогая, — он кивнул в сторону прихожей. — Нам заплатили обещанный гонорар! Думаю, что мы, в отличие от гоблинов, его заслужили.

Выражение лица Гермионы сразу смягчилось.

— Конечно, заслужили. Вы молодцы! Гарри, ты это здорово придумал — ловить убийцу через газету! — восхищённо воскликнула она. — Приём, конечно, не новый, но бандиты редко читают маггловские детективы, — Рон и Гарри незаметно переглянулись, и Гермиона тут же добавила: — Рон, ты тоже молодец! И вообще, мальчики, — её глаза засияли, — вы отличные сыщики! Я не буду вас больше ругать за то, что вы дурачитесь, не убираете в офисе и забываете платить налоги.

Она мило улыбнулась, а «мальчики» как по команде закатили глаза.

— Честно говоря, — Гарри почесал затылок, — я чувствую себя идиотом, потому что ключ к разгадке был у нас в самом начале, а мы его упустили. Когда Сток рассказал мне, что Блюбери встречался с Банкиром, у меня и мысли не возникло, что речь может идти об Ирвине, а не о Джастине. Мы так легко поверили во взятку, а ведь она совсем не вязалась с характером Джастина. Я рад, что он оказался честным!

— Да, приятно знать, что среди министров встречаются неподкупные, — сказала Гермиона.

— Ну, если не учитывать, что Джастин убит, — пробормотал Рон.

В этот момент на пороге кухни появилась Джинни.

— Давайте не будем об убийствах, — взмолилась она, присаживаясь за стол. — Давайте лучше подумаем, куда мы съездим на Рождество. Например, на какие-нибудь южные острова, на пару дней, а? — радостно предложила она, оглядывая всех сидящих и останавливаясь на Роне. — Когда Кэмерон приезжает?

— Прямо перед Рождеством, — ответил Рон.

— Мне кажется, мои родители решили отдохнуть на пять лет вперёд, — Гермиона усмехнулась. — А раньше моя мама не любила лыжные курорты!

Джинни подпёрла подбородок ладонью и мечтательно улыбнулась.

— Давайте сразу после Рождества возьмём детей и рванём на Бали! Туда есть регулярный портключ. Представляете, посреди зимы — песочек, море...

— Вообще-то, врачи не рекомендуют резко менять климат на короткое время — это вредно для иммунитета, — заявила Гермиона. — Но мы можем отдохнуть в Европе.

— Джин, а может, навестим Чарли? Он давно приглашает нас в гости, — спросил Рон и обратился к Гермионе: — Как там в Румынии с климатом, дорогая? Кажется, зима вроде нашей?

— Градусов на десять выше, — невозмутимо ответила она, — но такие перепады не вредны. Это не Бали!

— Вот и отлично! К тому же Кэмерон и Джимми без ума от дракончиков, — добавил Рон.

— Боюсь, что живые дракончики, которых приручает Чарли, могут их немного напугать, — с усмешкой сказал Гарри.

— А давайте поступим по-другому! Есть отличный способ выбрать место для путешествия, — вдруг воскликнул Рон, подмигивая Гермионе. — Гарри, у вас есть карта Европы и шарф?

Заинтригованный Гарри притащил свой зимний шарф, полученный в подарок от миссис Уизли, и мировую карту магических поселений, согнул её вчетверо и положил на стол «Европой кверху». Гермиона завязала недоумевающей Джинни глаза, под общий хохот её раскрутили на месте, потом резко остановили и заставили ткнуть в какое-нибудь место на карте. Сначала Джинни попала Гарри в глаз, но её раскрутили снова, подтолкнули к столу, и она уверенно опустила палец. Стащив свободной рукой шарф с головы, Джинни наклонилась к карте, на которую уже уставились три пары любопытных глаз.

— Ну, вот. Что же это такое? — возмущенно прошептала она.

Её палец как раз указывал на графство в восточной Англии, где они жили.

— Это судьба, — сказал Рон. — Будем ходить друг к другу в гости и повышать иммунитет чаем.

Джинни возмущённо фыркнула, а потом загадочно прищурилась.

— Кстати, знаете, что я прочла в последнем «Ведьмополитене»? Что женский иммунитет хорошо повышают две вещи: секс и бриллианты.

— Гарри, следи за тем, какие журналы выписывает твоя жена, — с усмешкой сказал Рон, похлопывая друга по плечу. — Хотя, учитывая наш последний гонорар, мы себе можем смело позволить и то, и другое.

* * *

— Мерлин... Никогда бы не подумал, что мы будем ругаться из-за денег, Гермиона! Впервые за всю жизнь я, наконец, заработал по-настоящему серьёзную сумму — нужно это отпраздновать, а не спорить из-за ерунды.

Рон ходил туда-сюда по их небольшой гостиной, в то время как Гермиона переставляла книги на втором по счёту стеллаже от окна. Рона это немного раздражало: у него было такое впечатление, что она общается с книгами, а ему лишь изредка отпускает короткие реплики, не удостаивая должным вниманием его гениальные идеи по вложению двух с половиной тысяч галлеонов. Рон был уверен, что, узнав о невиданно высоких процентах по вкладу «Лавина», Гермиона похвалит его за предусмотрительность и дальновидность — но, увы, она только скептически прищурилась и покачала головой.

— Ну, скажи, чем тебе не нравится моя идея вложить всё в «Лавину»?

Гермиона ловко левитировала на полку очередной ряд книг и стала расставлять их в алфавитном порядке.

— Рон, извини, но ты понятия не имеешь, как работают банки и все эти накопительные схемы. Ты разбираешься в финансах, как... я в квиддиче. Хотя, нет! — ей попалась под руку одна из немногих книг Рона под названием «Квиддич сквозь века», — я читала вот эту книгу, так что о квиддиче знаю чуть больше, чем ты о финансовых пирамидах.

— Можно подумать, ты экономический гений, — хмыкнул Рон.

— Нет, но я хотя бы прошла краткий курс экономики в университете и помню два простых правила: нельзя класть все яйца в одну корзину, и любое вложение средств — это риск.

— Кто сказал, что я не готов рискнуть?

— Мне кажется, вкладывать деньги в «Лавину» — это даже не риск, — Гермиона поставила на полку книгу «Короли-маги в мире магглов» и повернулась к Рону: — Это всё равно что спустить их с горы со снежной лавиной.

Рон недовольно фыркнул.

— Гермиона, я всё узнал об этой схеме, я посоветовался с Биллом, поговорил с людьми, которые уже получили огромные проценты. «Лавина» реально работает — и я не собираюсь отказываться от этой идеи только потому, что ты перестраховщица и трусиха.

— Много ли смелости нужно, чтобы совершить глупость? — спросила Гермиона, переходя к полке с буквой «Л».

— То есть у тебя есть умные идеи по поводу того, как нам использовать эти деньги? — спросил Рон, продолжая вымерять гостиную своими большими шагами.

Гермиона пожала плечами.

— Ну, их можно пока отложить, — предложила она, — на чёрный день.

— То есть у тебя нет умных идей...

Со вздохом оставив книги в покое, Гермиона прошла в центр гостиной и устроилась на диване, поджав ноги.

— Рон, пожалуйста, перестань метаться.

Он приземлился рядом, она миролюбиво обняла его за шею и сказала:

— У меня есть идеи.

— Ну, — он сложил руки на груди, — поделись.

— Хорошо... Например, почему бы нам не вложить эти деньги в мою школу? — осторожно предложила она.

Рон закатил глаза.

— Гермиона, я, конечно, всё понимаю, но, если уж у нас беседа о бизнесе, давай начистоту. Каковы шансы, что твоя школа когда-нибудь станет прибыльной?

Гермиона опешила. Она не сомневалась, что её затея с созданием магической школы для взрослых была очень удачной. Сколько волшебников в своё время не смогли должным образом обучиться магии? Многие из них наверняка хотели бы наверстать упущенное. Правда, заработать на образовании оказалось совсем не просто.

— Да, у школы пока маленький доход, — согласилась она, — потому что нам не хватает учителей по некоторым предметам, например, по «Технологиям Магглов».

— Маленький доход? — Рон скептически поморщился. — Солнышко, может, маленький расход?

— Нет-нет, — она уверенно помотала головой, — в прошлом месяце мы определённо вышли в плюс! Но ты же знаешь, нам нужно расширить помещение, купить новые экспонаты для практических занятий, ингредиенты для зелий... Одни наглядные пособия сколько стоят!

— Шкафы с боггартами? Котлы из латуни? Шары для предсказаний? — Рон стал перечислять инвентарь, который Гермиона давно собиралась заказать для своей школы. — Это всё, конечно, очень важно, но ты же не думаешь, что после их закупки к вам толпами прибегут ученики и деньги польются рекой?

— А почему нет?

— Потому что причина вашей нерентабельности — видишь, какое я знаю слово? — совсем в другом. По-моему, ты не хочешь смотреть правде в глаза.

— Что ты имеешь в виду? — рука Гермионы медленно сместилась с шеи Рона на спинку дивана. — Что моя школа — ерунда? Что она никому не нужна? Вся эта затея — чушь собачья?

Рон вздохнул.

— Я имею в виду реальные причины, по которым школа, на которую ты тратишь столько времени, сил и наших денег, не процветает.

— Например? — Гермиона напряглась, как струна.

— Например? Причина первая — твоя бывшая шотландская школа! Ты сама не раз говорила, что у них ниже плата, потому что в классах больше студентов. Что её директриса — как там её... Палмерс — осталась очень недовольна тем, что ты позаимствовала её идею и составила ей конкуренцию.

— Зато у нас есть индивидуальный подход! Чем меньше классы, тем эффективней учеба, — Гермиона раздражённо сдула с глаз прядь, выбившуюся из хвоста на затылке. — И потом, я ни у кого ничего не заимствовала! Любой может открыть школу для взрослых магов — тоже мне ноу-хау... Если хочешь знать, у меня ещё в Хогвартсе были мысли о создании магической школы.

— Я не сомневаюсь... Гермиона, я всего лишь повторяю твои слова. Ты сама жалуешься на то, что миссис Палмерс переманивает ваших учеников. «У них больше выбор предметов, у них лучше помещение, у них отличная реклама, к ним едут маги со всего мира...»

— Вот поэтому я и хочу нанять новых учителей, самых лучших! Но им, естественно, придётся платить хорошую зарплату.

Прекрасно зная гермионину одержимость своей школой, Рон решил, пока не поздно, сбавить обороты. Он миролюбиво погладил её по коленке и сказал:

— Солнышко, я понимаю, как для тебя важна твоя работа, но, выгорит эта затея или нет в плане финансов, пока неизвестно. Наши деньги можно вложить в более важные вещи.

— Например? — снова спросила она и вскинула брови.

— Например, в дом, — Рон придвинулся поближе и обнял её за плечи. — Мы же мечтали купить дом в Девоне, с садом, полем для квиддича, огромной спальней, тремя детскими…

Гермиона тут же опустила глаза, и Рон пожалел, что упомянул детские.

— Может, со временем, — согласилась она, — но не сейчас. У нас здесь прекрасная аренда, очень низкая! И потом, двух с половиной тысяч всё равно не хватит на приличный дом.

— Но хватит на первый взнос, я узнавал! — глаза Рона радостно загорелись. — Я проконсультировался со специалистом по недвижимости и взял список участков, выставленных на продажу. Мне кажется, это отличная идея!

Она пожала плечами.

— Если ты уже всё решил, зачем тогда спрашиваешь мое мнение?

— Как зачем? Семья мы или нет? И потом, как я могу не воспользоваться бесплатным советом самой умной ведьмы на свете? — Рон улыбнулся своей фирменной, широкой, слегка кривоватой улыбкой, надеясь, что его завуалированная лесть изменит настроение Гермионы.

— Мой совет — вложить деньги в школу, — упрямо сказал она. — Сейчас выгодней инвестировать не в недвижимость, а в бизнес.

— Мерлиновы штаны, — он снова закатил глаза, — Гермиона, ты можешь думать о чем-нибудь, кроме работы?

Она обиженно поджала губы.

— Ты считаешь, что работа для меня важней семьи?

— Нет, но... — Рон неловко поёрзал, — я не знаю. Ты столько времени проводишь в своей школе...

— Рональд, — перебила его Гермиона, — ты же не думал, что женишься на будущей домохозяйке?

— Нет, но... — он в замешательстве провёл рукой по волосам. — Женщинам обычно нравится заниматься хозяйством, готовить...

— Обычно нравится, а мне нет. Сюрприз? — спросила она с плохо скрываемым сарказмом.

— Нет, но...

— Опять «нет, но?»

Рон растерянно пожал плечами.

— Я подозревал, что так и будет.

Гермиона сделала большие глаза.

— Хм-м-м... То есть я плохая хозяйка, да? — она отодвинулась назад, стряхивая со своих плеч его тяжёлую руку. — Может, это я везде разбрасываю свои вещи, швыряю метлу посреди прихожей, чтобы все спотыкались, оставляю на столах грязные чашки и пакеты от чипсов?

— Ты же не думала, что выходишь замуж за чистюлю? — выпалил Рон. — Мы не вчера с тобой познакомились, Гермиона!

— Нет, но... — Гермиона неожиданно осеклась, но скоро на её лице появилось хорошо знакомое Рону выражение, которое он называл «внимание, нотация». — Люди, которые планируют долго жить вместе, стараются меняться. Причём в лучшую сторону. Принимают недостатки друг друга. Подстраиваются друг под друга.

— Я и подстраиваюсь! — выпалил Рон. — Чёрт возьми, я постоянно подстраиваюсь! Да я после школы так изменился, что иногда мне кажется, что это уже вообще не я... А ты как-нибудь подстраиваешься, Гермиона? Или этот принцип действует только в одну сторону? Знаешь, что — он нервно взъерошил волосы, — если уж говорить о хозяйстве, то я торчу у плиты в три раза больше, чем Гарри. А ты, кажется, любишь итальянскую кухню? Что-то я не припомню, когда в последний раз ел, как их... равиоли!

Гермиона, чтобы казаться выше, привстала на коленях, опираясь о спинку дивана, и возмущённо сказала:

— Я не подстраиваюсь? Я терплю твои пошлые шуточки, ночную работу неизвестно где, твои смены настроения: то у тебя приступ собственника, то приступ ревности, то неуверенности... И я много готовлю! Я каждый день варю для Кэмерона суп и кашу, забочусь о здоровом питании...

— Суп-пюре со шпинатом? — Рон выразительно изобразил рвотный позыв. — Овсянка с кабачком? Гермиона, ты это серьёзно?

— Не обязательно каждый день набивать живот беконом. И вообще, знаешь что, любимый, — она соскочила с дивана, — не знаю, к чему ты завёл этот разговор. Делай, что хочешь, с этими деньгами, только не нужно на меня нападать!

— Никто на тебя не нападает! Мерлин... Я просто сказал правду.

— Правда в том, что несметное богатство в две тысячи с хвостиком стукнуло тебе в голову и свихнуло мозги! — в сердцах воскликнула Гермиона.

— Ну, мозгов было немного, так что урон нанесён небольшой, — ответил Рон, тоже поднимаясь с дивана, — только даже мои крошечные мозги понимают, что заработанное лучше преумножить, а не бездарно профукать на зарплату учителям, к которым, возможно, никто не пойдёт учиться.

Она чуть не задохнулась от негодования.

— Я думала, ты веришь в мою школу! А кто чуть сам не пошёл преподавать защиту от тёмных сил, а? Ты же предлагал свои услуги?

— Да, предлагал, чтобы ты не расстраивалась, потому что вы не могли найти учителя. И потому что мне надоело слушать твои причитания на тему «ой, к нам записались полтора ученика на курс защиты, а мы не можем обеспечить этот огромный спрос предложением!»

Они стояли в привычных для спора позах: друг напротив друга, головы слегка наклонены, руки сложены на груди. Это был, наверное, пятьсот двадцать пятый спор с начала их дружбы, но один из немногих с начала семейной жизни.

— Знаешь, что, Рон, это ещё один закон бизнеса — спрос нужно обеспечивать предложением, иначе у тебя перехватят клиента.

Лекция о спросе и предложении явно не входила в планы Рона.

— Гермиона, признайся, что ты не лучшая в мире бизнесвумен.

— Возможно, но у меня, в отличие от вас с Гарри, есть хоть какой-то бизнес-план, — парировала Гермиона.

— Пф-ф-ф... Зато у нас с Гарри, при всей нашей, блин, какой кошмар — спонтанности — всё-таки есть кое-какие доходы!

— Да, представь себе, Рональд, чтобы школа начала окупаться, нужно время. Только ты можешь думать, что большие деньги делаются быстро. Криминальные деньги делаются быстро!

— Да неужели? Всё, что мы с Гарри вложили в агентство — это мизерная аренда за комнатушку в пабе и собственные силы! И сразу стали зарабатывать, без всякого криминала.

Она презрительно фыркнула.

— И это мне говорит человек, который полгода не платил налоги, потому что не знал, что их нужно платить? Да если бы не я, у вас бы уже давно лицензию отобрали.

— Гермиона, спасибо тебе большое, только мы с Гарри уже выслушали столько нотаций по этому поводу, что нам тошно, — она возмущённо открыла рот, но Рон не дал ей вставить слово. — Предвосхищаю твой вопрос: за прошлый месяц мы налоги заплатили! Да, вовремя, да, куда нужно и сколько нужно! — довольный своим внезапным приступом красноречия, Рон уверенно добавил: — Гермиона, я не против твоей школы. Я знаю, что учить — это твоё. А быть директором — тем более! Учить, командовать, распоряжаться, нотации читать, навязывать мнение... Твой педагогический пыл должен находить выход — но пусть это происходит на работе!

Гермиона несколько раз открыла и закрыла рот, не зная, чем ответить на этот неожиданный выпад.

— Ты… ты... — впервые за много лет она почувствовала себя потерянной в споре с Роном, но длилось это недолго. — Ты сам спросил моего совета, а теперь обвиняешь в том, что я навязываю своё мнение? Меня не интересуют эти деньги! — выпалила она. — Делай с ними, что хочешь, — громко топая, Гермиона отправилась на кухню, откуда вскоре раздался угрожающий звон посуды.

— Как будто я для себя старался, — возмущённо ответил Рон, следуя за Гермионой. — Всё, чего я хотел, это принять совместное решение, чтобы ты при этом не читала мне нотаций, — он остановился в дверном проёме и стал смотреть на то, как она яростно нарезает хлеб. — Можно подумать, я предложил купить команду по квиддичу!

Не оценив его тонкий юмор, Гермиона с рвением принялась за нарезку сыра.

— Или пошёл кутить с друзьями!

Не поворачивая головы, она налила в чайник воды и нажала на кнопку.

— Или решил потратить всё на мётлы и любовниц...

Она достала из буфета свою любимую чашку и бросила туда дольку лимона.

— Отлично. Замечательно, Гермиона! — Рон всплеснул руками. — Можешь не отвечать. Самое лучшее, что ты можешь сделать, это уйти от разговора. Только потом не говори, что я веду себя инфантильно и не обсуждаю наши проблемы.

Гермиона ненадолго замерла, а затем медленно повернулась и сказала, глядя ему в глаза:

— Я лучше промолчу, чтобы ты не говорил, что тебя достали мои нотации. И если ты не веришь в то, что я делаю, — её голос дрогнул, — то знай — есть люди, которые верят!

— Я не говорил, что не верю в то, что ты делаешь! Наоборот, я только что сказал, что ты отличная учительница и прирождённый директор. Как же ты любишь переворачивать всё с ног на голову!

— Мои родители в меня верят! — в сердцах воскликнула она, опираясь ладонями о стол. — Папа с радостью дал деньги на мою магическую школу, но я ему собираюсь всё вернуть. И Гарри в меня верит! Можешь не сомневаться, ему я тоже всё верну, и даже с процентами!

Рон удивлённо поморгал, затем медленно подошёл к столу и опёрся об него с противоположной стороны от Гермионы. Из-за его роста поза вышла немного угрожающей.

— Гарри давал тебе деньги на школу? — тихо спросил он. Гермиона прикусила губы и опустила глаза. — Мы же договаривались, что ты ни у кого не будешь брать в долг, Гермиона... Ты сказала, что вложила в школу свои сбережения, что тебе немного помог отец... С этим я ещё мог смириться.

Она тяжело выдохнула, опустилась на стул и принялась разглядывать скатерть.

— Я не брала у Гарри в долг, просто... мы как-то обсуждали школу, я поделилась с ним финансовыми проблемами — без задней мысли, честное слово! Гарри всегда интересуется моими делами, всегда готов выслушать, — она подняла взгляд и, видя, что Рон меняется в лице, затараторила: — Он сам вызвался помочь. Сказал, что это не долг, а финансовое вложение, причём весьма выгодное, что моя школа скоро будет процветать, и он на ней ещё неплохо заработает...

— Вот, блин, — Рон криво усмехнулся, — как приятно узнать, что за моей спиной мой друг и моя жена ведут совместный бизнес... Когда будете делить прибыль, смотрите, не подеритесь! Да, и учтите, я ни на что не претендую, — он с недоумением покачал головой. — Ну да, конечно, зачем делиться со мной финансовыми проблемами? Какой из меня спонсор? Так, штаны купить, Кэмерона на карусельках покатать, мороженым накормить, — Рон резко выпрямился, отвернулся к окну и добавил: — Охренеть... Теперь я не только твоему отцу должен, но ещё и Гарри.

— Рон, ты никому ничего не должен! Я же говорю, папа с радостью помог мне.

— Я представляю, что он при этом сказал, — продолжил Рон с горьким смешком, — «Дочка, ты не виновата, что влюбилась в олуха, который заставил тебя бросить престижную карьеру в шотландской школе. Вот, мы с мамой всю жизнь копили себе на старость, но не помирать же тебе и ребёнку с голода! Бери всё, что есть, и начинай воплощать свою мечту».

Гермиона обогнула стол, подошла к Рону со спины и нерешительно замерла.

— Рон, мои родители прекрасно к тебе относятся. Все недоразумения остались в прошлом... Пойми, ты рос в семье, где много детей, но я-то единственная дочка! Кому мои родители будут помогать, как не мне? Они всегда хотели быть частью моей магической жизни, и теперь у них есть такая возможность. Моя школа для них очень важна, — она грустно посмотрела Рону в спину. Он стоял неподвижно и смотрел в окно, опустив свои широкие, сильные плечи. — Они рады, что я работаю учительницей. Для них это понятная профессия, в отличие от «защитницы прав эльфов» или «сотрудницы лаборатории Министерства Магии».

— Почему ты мне не сказала, что Гарри дал тебе денег? — спросил Рон, не поворачивая головы.

— Какое это имеет значение?

— Это имеет огромное значение! — он резко повернулся, и Гермиона невольно отступила, встретившись с его гневным взглядом. — Гарри мне не просто друг. Ты понимаешь, что мы с ним вместе работаем? Понимаешь, что мы делим доходы пополам? Что он женат на моей сестре? Что его деньги — это деньги и Джинни тоже! Ты знаешь, как долго Джинни экономила, чтобы расширить свой магазин? — его голос звучал по нарастающей. — Ты понятия не имеешь, Гермиона, в какое положение меня поставила!

— Не преувеличивай. «Крик Души» процветает, Джинни никогда не жалуется на нехватку денег.

— Чёрт возьми... А ты не думала о том, сколько милостей Гарри Поттер оказал моей семье? Да он просто семейный спонсор Уизли! — выкрикнул Рон. — Сначала «Вредилки», потом «Крик души», теперь «Школа магии для взрослых»... Он давал деньги моим братьям, моей сестре, моей жене... Этот дом, который мы снимаем в аренду — думаешь, я не знаю, сколько он на самом деле стоит? Нам его сдают за полцены, потому что хозяин уважает подвиги Гарри Поттера.

— Рон, а тебе не приходило в голову, что Гарри помогает нам, потому что он нас любит? Может, ему приятно делать людям хорошее и видеть, что его деньги не пылятся в банке, а делают кого-то счастливым?

— Тебя это осчастливило, Гермиона? — Рон шагнул вперёд и посмотрел на Гермиону сверху вниз. — То, что ты брала деньги у моего друга за моей спиной?

Гермиона снова немного попятилась, пока не упёрлась в стол.

— Рон, ну прости, пожалуйста, — она давно не видела его таким уязвлённым. — В тот момент мне очень нужны были деньги, а у нас их не было. Я ничего тебе не сказала, потому что не хотела тебя расстраивать, вот и всё. Я же знаю, как болезненно ты воспринимаешь такие моменты... Причём, совершенно напрасно! Гарри сам предложил вложить небольшую сумму в школу — ну что здесь такого? Пойми, я для него не просто жена его лучшего друга, я тоже его близкий друг.

Рон вяло кивнул и спросил:

— Скажи мне, Гермиона, а двух с половиной тысяч хватит, чтобы вернуть наши долги?

Она закатила глаза и ответила таким тоном, будто в сотый раз объясняла ребёнку таблицу умножения.

— У нас нет долгов!

— Наверное, ты права, как всегда. Какие инвестиции в «Лавину», какая покупка дома? Я должен был сразу отдать эти деньги тебе. Только ты верни, пожалуйста, долг Гарри и отцу. А на остаток найми самых лучших учителей, купи... что там нужно для школы? Фиалы? Котлы? Мётлы? — его лицо скривилось от досады: — Пожалуйста, расширяйся, приобретай, мать их, наглядные магические пособия, только не ходи по миру с протянутой рукой, Гермиона! Не позорь меня! — Рон завершил свою гневную тираду на таких тонах, что его было слышно в саду у забора.

Гермиона демонстративно закрыла уши ладонями и направилась в гостиную, но не успела сделать и трёх шагов, как Рон схватил её за руку и развернул к себе.

— Опять убегаешь? Может быть, потому что тебе стыдно?

— Может быть, потому что ты на меня орёшь? — она с вызовом посмотрела ему в глаза и выдернула руку.

— По крайней мере, я говорю, что думаю, а не закрываю уши, как маленький ребёнок! — воскликнул Рон. — Разве не ты учишь всех всё про-го-ва-ри-вать... «Проблемы нужно решать вместе, а не держать в себе, мы же одна семья!»

— Рон, можешь смело говорить на сто децибел ниже, я тебя отлично слышу.

— На сто чего?

— Не важно, — она махнула рукой, — мне и без слов понятно, что ты хочешь сказать, Рональд.

— Вот блин, я снова Рональд. Эти превращения из Рона в Рональда меня уже заколебали!

— Если ты думаешь, что своей руганью сможешь мне что-то доказать, то ты глубоко заблуждаешься.

— О, я понял, мне лучше заткнуть свой поганый рот.

Она вздохнула.

— Я не понимаю, чего ты себя так накрутил? Устроил скандал на пустом месте...

Рон усмехнулся.

— В следующий раз, когда тебе нужны будут деньги, спроси сначала, есть ли они у меня. Я, конечно, не богатей, но кое-что отложил на чёрный день. Правда, это было не для школы — просто я подумал, если, не приведи Мерлин, сдохну на каком-нибудь задании, вам с Кэмероном нужно будет на что-то жить, и припас небольшую сумму. Ты мной гордишься? Видишь, какой я взрослый и ответственный? Если бы ты попросила у меня денег, я бы дал их тебе, — поймав её удивлённый взгляд, Рон с горечью добавил: — Наш спор не на пустом месте, Гермиона, и он не о деньгах. Я должен решать наши финансовые проблемы, понимаешь? А не твои друзья и родственники. Потому что я мужчина и твой муж! — Рон громко выдохнул и выскочил из кухни, чуть не снеся по дороге стол.

Гермиона решительно направилась за ним следом. Эта странная беседа стала напоминать ей кошки-мышки.

— Знаешь что, я не хочу, чтоб на меня орали только потому, что я сама могу о себе позаботиться! Я независимый, самостоятельный, взрослый человек. И я не виновата, что ты не можешь это принять, — выпалила она с порога, и Рон обернулся. — Зачем тебе мои советы? Вложи эти деньги, куда хочешь! Прими, наконец, какое-нибудь решение и докажи себе, что ты муж и мужчина!

— Я приму, — он смерил её мрачным взглядом. — Приму. Только вот... возникает вопрос: если ты такая независимая и самостоятельная, зачем я вообще тебе нужен? — Рон сделал несколько недвусмысленных движений бёдрами, — только для этого? — с этими словами он схватил с крючка свою зимнюю мантию и рюкзак, в котором лежали две с половиной тысячи галлеонов, и аппарировал.

______________________________

* Тoo many cooks spoil the broth (англ.пословица)

Громко простонав от досады, Гермиона на ватных ногах прошла в гостиную, устало повалилась на диван и прошептала, подтягивая колени к подбородку:

— Господи, что это было?

Она с тоской глянула на пустое место, где только что стоял Рон. Что-то ей подсказывало, что на этот раз ему понадобится немало времени, чтобы выпустить пар. Чёрт возьми, ну почему он так остро отреагировал на её слова? Она вовсе не хотела задеть его. И, конечно, он ей нужен — больше всех на свете!

Она надеялась, что Рон не пойдёт выяснять отношения с Гарри и не станет со скандалом возвращать ему долг — пусть уж лучше вложит все деньги в эту свою «Лавину»... Гермиона не считала себя великим финансистом, но всё же имела кое-какое представление о бизнесе: по её мнению, быстрые деньги и высокие проценты не могли взяться из воздуха — если кто-то приобретал, кто-то другой в это время терял. С другой стороны, она понимала, что со своим рациональным подходом предпочла бы надёжный способ размещения денег, а Рон был гораздо опрометчивей и не боялся рискнуть — какое она имела право критиковать его идеи? Гермиона укуталась в плед и вздохнула. Во всём, что касалось Рона, эмоции брали над ней верх — её вдумчивость и прагматизм как ветром сдувало. Он зажигал в ней огонь, как никто другой, и в минуту спора ей казалось совершенно необходимым доказать свою правоту, донести до него свою точку зрения, показать свою независимость и силу — возможно, как раз для того, чтобы скрыть свою слабость. Он был её главной слабостью. Конечно, ему не следовало повышать на неё голос, это совершенно недопустимо, и всё же... Гермиона понимала: вместо того, чтобы уколоть и без того больное самолюбие Рона, она могла бы просто обнять его и сказать, что любит. Сказать, что он самый надёжный мужчина, что все его сомнения и терзания напрасны — они лишь у него в голове.

Она сидела на диване, обняв согнутые колени, снова и снова прокручивая в голове этот неприятный спор. Рон, безусловно, был по-своему прав насчет домашних дел: она любила чистоту и порядок, но по-прежнему терпеть не могла кулинарию. После свадьбы они в шутку договорились готовить ужины по очереди («Ладно, пусть будет день итальянской кухни — день английской кухни», — сказал Рон), но шутка быстро стала реальностью, которая вполне устраивала Гермиону. Она с удовольствием ела его стряпню («О, омлет за пять минут — это рекорд!» — говорила она), а в дни её «дежурства» Рон нередко прихватывал с собой что-нибудь вкусное из «Дырявого котла» и отпускал шуточки по поводу диетических супчиков и кашек, которыми она кормила Кэмерона.

Конечно, любящие друг друга люди обязаны быть гибкими, но, приспосабливаясь к совместной жизни, они не должны терять своё «я», как и не должны душить индивидуальность близкого человека. Каждый должен оставаться собой — в этом вся прелесть отношений, особенно, когда партнеры такие разные. Гермионе казалось, что у них с Роном это неплохо получалось: меняться, не теряя себя. За год семейной жизни прогресс был налицо. Рон перестал злиться и закатывать глаза, когда она пилила их с Кэмероном за неумеренное поедание сладостей, а она, в свою очередь, спокойно терпела его манеру откладывать всё важное на последний момент. Рон больше не возмущался, когда она будила его ни свет ни заря по воскресеньям, а она смирилась с его манерой проводить вечер выходного дня за столь важным занятием, как «поваляться, задрав ноги». Рон, в конце концов, принял её нелюбовь к кулинарии, а она — его патологическое неумение располагать вещи в отведённых для них местах. Почему же в минуту спора все эти болезненные точки оголились, раскалились и больно обожгли?

Он думает, что для неё работа важней семьи? Но это совсем не так! Просто она перестанет быть собой, если засядет дома и будет целыми днями мыть полы и готовить равиоли. Это будет уже не она, а совсем другая женщина. Может, Рону и нужна такая? Гермиона тряхнула головой. Она не хотела ни на минуту сомневаться в его любви, и всё же... они невероятно разные, как ни приспосабливайся. Она шагала по земле, а Рон летел по жизни на метле. Она — как река с высокими берегами, которая знает, куда течёт, он — как весенний ручей, скачущий по камням, меняющий русло. Два разных колеса в одном велосипеде. Впрочем, вспомнила Гермиона, в старину у магглов были такие велосипеды — одно колесо больше другого, и ничего! А ручей может бежать где угодно, но в конце концов всё равно вольётся в реку. От таких аллегорий она немного покраснела и вспомнила неприличные телодвижения Рона перед исчезновением. Наверное, она слишком эмоционально ведёт себя в постели, и у него сложилось представление, что ей только это от него и нужно. У неё сладко сжались мышцы глубоко внутри живота. Она не виновата, что ей нравится заниматься с ним любовью! Ох, если бы и во всём остальном у них было такое же взаимопонимание...

Ему не хватает её внимания, заботы и ласки? А ей казалось, что она выплёскивает на него всю свою любовь — слишком много любви — и иногда даже бывает навязчивой.

Рон думает, что не нужен ей только потому, что она не стала просить у него денег? А она просто побоялась расстроить его, не хотела подвергать его унижению, заставлять оправдываться, краснеть и объяснять, что денег пока нет, но он непременно скоро заработает... Оказывается, он что-то припас на чёрный день! То, как Рон об этом рассказал, заставило её сердце тревожно забиться. «Если я сдохну на каком-нибудь задании, вам с Кэмероном нужно будет на что-то жить...» Конечно же, его работа небезопасна. А если с ним что-нибудь случиться? Ох... Она даже думать об этом боялась.

— С ним всегда всё будет хорошо, — пробормотала Гермиона, отгоняя неприятные мысли, — и Рон всегда будет рядом. Иначе и быть не может.

Когда окончательно стемнело, Гермиона заварила себе ромашковый чай и уснула на диване, свернувшись клубком под пледом. В последний раз она так спала два года назад в своём домике в Эдинбурге, когда караулила Рона у камина, боясь пропустить его приход из Лондона.

Ей приснился Малфой-Мэнор — но не голос Беллы и не оклик Рона из подземелья, а странный, испуганный взгляд Драко, который их почему-то тогда не выдал, и огромные, преданные глаза Добби, исчезающие в пустоте. Потом мелькнул оскал Фенрира Сивого, и Гермиона во сне съёжилась от страха; показалось лицо Гарри, раздутое до неузнаваемости заклинанием, и, наконец, лицо Рона, каким оно было во время охоты за крестражами — бледное, осунувшееся и недовольное. Рон стал что-то сердито объяснять Гермионе, но почему-то в её сне, как в немом кино, не было ни звука. В конце концов, он развернулся и пошёл прочь, и она бросилась за ним, не поспевая за его широкими шагами. Какое-то время она видела перед собой его огненный затылок, потом мелькающую среди деревьев спину, а потом только серую тень, убегающую от неё по зимнему лесу. Когда тень пропала, Гермиона продолжала бежать, увязая в глубоком снегу. И вдруг в сон ворвались звуки: под ногами заскрипел снег, злобно зарычал бегущий следом оборотень, справа Беллатрикс Лестрейндж выкрикнула «Круцио», и прямо в висках зазвучал голос Рона: «Не позорь меня!» Гермиона почувствовала, как мёрзлый воздух режет лёгкие, как ноги увязают в сугробе, как кто-то сзади запрыгивает на неё, бьёт лапами в спину и опрокидывает лицом в снег.

Она вскрикнула и проснулась.

В незашторенное окно гостиной светило невесёлое декабрьское солнце. Плед свалился на пол, Гермиона подобрала его, натянула на себя и села, поджав колени.

Было тихо, как бывает в деревне зимой. Она какое-то время с удовольствием слушала тишину, отходя от звуков беспокойного сна. Ей не было страшно. Это был далеко не самый ужасный сон: в нём не умер никто из близких; в нём не хоронили героев войны; не причитала Молли в полуразрушенном Хогвартсе; Рон не бил кулаком о землю, лёжа в роще за Норой после похорон Фреда; не плыл перед глазами белый больничный потолок, когда врач сообщил ей, что она потеряла ребёнка... На фоне других снов гонка в снегу показалась всего лишь неприятным воспоминанием, и всё же Гермионе ужасно хотелось, чтобы Рон этим утром, как обычно, был рядом с ней: она привыкла спасаться от снов в его надёжных объятьях. Он мог быстро успокоить её едким комментарием о том, что «эта сука Лестрейндж горит в аду», а «мудак Сивый сгнил в Азкабане» — и это был тот редкий случай, когда Гермиона не ругала его за бранные слова.

Ей стало ужасно стыдно за вчерашнюю ссору, которая началась так банально — пошлым семейным спором из-за денег. И чего она заладила со своей школой? Конечно, им нужен новый дом — когда же начинать его строить, если не сейчас? У неё в кои-то веки выдалось столько выходных, а они с Роном вместо того, чтобы провести время вместе и отпраздновать раскрытие трудного дела, умудрились разругаться. Сидя на диване, Гермиона снова и снова прокручивала в голове слова для примирения, желая одного: чтобы Рон быстрей успокоился и вернулся.

Она приготовила тосты и позавтракала в глубоком раздумье, проигнорировав утреннюю прессу, принесённую совиной почтой. Вместо «Ежедневного пророка» Гермиона взяла пульт от телевизора, чтобы узнать о последних событиях из мира магглов, но скоро об этом пожалела: что может быть хуже для поднятия настроения, чем выпуск теленовостей? Взволнованный диктор с экрана рассказывал о том, что произошёл обвал валют на биржах, разорились какие-то крупные компании и банки, потом взял интервью у хмурого эксперта, который туманно обрисовал экономические перспективы (видно, сам понятия не имел, что будет дальше), а закончилось всё прогнозом погоды, в котором полуголая девица, одетая не по сезону, пообещала продолжительный циклон над всей территорией Англии. Снегопады. Хоть какая-то стабильность этой зимой, подумала Гермиона.

Чтобы направить свою энергию в здоровое русло, она закончила перестановку книг на полках, сделала уборку в комнатке Кэмерона и села составлять список родных и друзей для покупки рождественских подарков. К номеру двадцать четыре настроение Гермионы немного улучшилось, и она даже тихо похихикала: у неё теперь большая, просто огромная семья! Это непривычно, но очень приятно. Правда, для рождественского шоппинга понадобится не один день... Она понимала, почему Рон не любил ходить перед Рождеством по магазинам.

Пропустив обед, Гермиона отыскала на книжной полке мамину кулинарную книгу с блюдами итальянской кухни и, оживив в памяти рецепт равиоли, быстро оделась и аппарировала к ближайшему Tesco, чтобы купить нужные продукты. Вторую половину дня она провела на кухне в надежде, что Рон вернётся к ужину, но ожидания, увы, оказались напрасными: он не появился и не дал о себе знать. Аккуратно слепленные равиоли отправились в холодильник, а Гермиона, пытаясь заглушить нарастающую тревогу, отыскала на полке старую университетскую книгу по управлению малым бизнесом и принялась за чтение. Она одолела несколько глав об искусстве рекламы, прочла о хитростях скидок и о том, как привлечь новых клиентов, и даже придумала новый рекламный лозунг для школы, под которым можно было бы дать объявление о наборе на новый учебный курс.

К вечеру стало так тоскливо, что она порывалась послать Рону Патронуса, но вместо этого достала подарок отца — мобильный телефон — и сделала дорогой звонок родителям в Швейцарию, которые впервые за много лет уехали в долгий отпуск, оставив стоматологию на попечение заместителя. Кэмерон, к сожалению, уже спал, но мама заверила Гермиону, что он в восторге от лыж, сноуборда и французской девочки по имени Марта; что у него бывают спонтанные выбросы магии в минуты недовольства, но ничего серьёзного; что он немного смущает её, когда называет бабушкой. А потом спросила, почему у Гермионы такой расстроенный голос.

— Всё в порядке, мам. Просто я немного устала.

— Как твоя школа? Какие планы?

Гермиона поморщилась. Почему сразу школа? Почему мама не спросит, как Рон? Или она тоже считает, что работа для неё важней семьи?

— В школе пока каникулы и небольшой ремонт, так что я планирую немного отдохнуть.

— Может, вы с Роном приедете к нам на пару дней? — вдруг предложила мама. — Мы забронируем вам комнату в отеле с шикарным видом на Альпы и всё оплатим — в подарок к вашему первому семейному Рождеству.

— Спасибо, мама, но... не получится. У Рона много работы, — ответила Гермиона после небольшой паузы. Она передала большой привет папе, Кэмерону и девочке Марте и поспешила попрощаться. Они всё оплатят? Последнее, что она хотела бы сейчас предложить Рону — это поездку в отпуск за счёт своих родителей. Гермиона отключила телефон и со щемящим чувством подумала о Кэмероне. Какое чудо, что они встретились с этим ребёнком! Как бы он рос в детском доме среди магглов, не понимая, что с ним не так, почему он не такой, как остальные дети? Гермиона не сомневалась: если бы Кэмерон сейчас был дома, они с Роном ни за что не позволили бы себе так ругаться. В последний раз, когда они повздорили из-за мобильного телефона, Рон в конце перепалки миролюбиво шлёпнул её в знак примирения, а Кэмерон это заметил и с перепугу расплакался. Ох, как же им было стыдно! Пришлось Рону пообещать, что он больше так не будет, и хорошенько себя отшлёпать, пока Кэмерон не сказал «хватит». Её маленький защитник... Гермиона улыбнулась до ушей, вспоминая этот эпизод их семейной жизни. Первые недели общения Рона с этим чужим для него мальчиком были немного неловкими, но потом всё наладилось. Гермиона всегда считала, что Рон будет отличным папой... Нет, он уже отличный папа!

Сидеть дома одной стало невыносимо. Она могла бы отправиться в гости к Гарри и Джинни, но из окна гостиной видела, что у них в доме темно. Перед Рождеством «Крик Души» был открыт допоздна, все спешили купить наряды к празднику, и от покупателей не было отбоя. Джинни наверняка была там, а вот куда делся Гарри, Гермиона понятия не имела. Зато она точно знала, что Джинни не была в курсе финансовых инвестиций своего мужа в школу магии для взрослых... Гермиона не представляла, как объяснить друзьям предмет ссоры с Роном, а потому решила по возможности не встречаться с ними, пока конфликт не рассосётся.

Нет, ну где он ходит? Неужели суток не достаточно, чтобы избавиться от двух с половиной тысяч галлеонов, убедиться в своей самостоятельности и соскучиться по дому?

Можно было, конечно, слетать в Нору, но что-то подсказывало Гермионе, что Рон не станет искать утешение, хватаясь за материнский подол. Молли приняла её, как родную, и никогда не упрекала за побег в мир магглов, но в глубине души Гермиона знала, что этот эпизод, причинивший Рону столько страданий, оставил свой шрам на материнском сердце.

— Прошу тебя, Гермиона, позаботься о нём, — сказала ей Молли на свадьбе, вытирая слёзы счастья. — Рон тебя очень любит, но ты же знаешь, какой он. Сам наломает дров, а потом переживает!

Не зная, как убить вечер, Гермиона долго стояла у окна, вглядываясь в темнеющий, запорошенный снегом сад и думая о том, как мало нужно человеку для несчастья. Изрядно озябнув, она решила принять тёплую расслабляющую ванну, которая в итоге имела обратный эффект: какое-то время полежав в воде и пене, Гермиона выскочила в гостиную, завернувшись в полотенце, потому что ей послышался хлопок аппарации в коридоре. Это был всего лишь ветер.

Она легла спать, по привычке устроившись на своей половине кровати, потом переместилась на территорию Рона, уткнулась в его подушку и долго лежала, тщетно пытаясь заснуть. Он, конечно, имел право злиться, но не должен был исчезать на целый день — и, уж конечно, не имел права бросать её на целых две ночи! К полуночи от тревоги воображение Гермионы так разыгралось, что пришлось выпить сонное зелье. Что уж говорить, Рон был мастер попадать в переделки... Он мог поругаться с Гарри, бросить ДАРТС, напиться в «Дырявом котле», расщепить себя, отправиться изливать душу старым друзьям вроде Лаванды Браун... От этой дедукции у Гермионы в животе закрутился унылый холодный вихрь, и ей нестерпимо захотелось пореветь.

— Всё будет хорошо. Он сделает всё, как нужно, — прошептала она себе, пытаясь избавиться от заползающей за шиворот паники.

К счастью, зелье скоро подействовало, и Гермиона провалилась в сон без сновидений с надеждой, что утром всё прояснится.

* * *

Наутро в окно гостиной, как всегда, постучалась почтовая сова, принесшая свежий «Пророк». Гермиона уже собиралась бросить его в корзину к непрочитанному вчерашнему, но её взгляд упал на первую страницу, и она обомлела. Крупный заголовок передовицы гласил: «Паника в магическом мире: Гринготтс на грани банкротства».

Гермиона схватила газету, холодея от неприятного предчувствия, и принялась жадно читать последние новости: «Ещё два дня назад не было никаких предпосылок для того, чтобы наши сбережения, находящиеся в главном магическом банке, оказались в опасности. Однако вчера Гринготтс прекратил выдачу наличных галлеонов, а сегодня официальный представитель банка заявил о том, что все счета и ячейки банка будут заморожены на неопределённый срок. Слухи о том, что галлеон в ближайшее время значительно обесценится, вызвали такой ажиотаж, что в продуктовых лавках в несколько раз подскочили цены на продукты питания.

«Я пришел сегодня утром в Лондонский филиал Гринготтс, чтобы взять свои деньги, но мне отказали в выдаче средств, ссылаясь на то, что в хранилищах банка нет наличных, — заявил в интервью газете один из сотен недовольных клиентов банка. — Это просто безобразие!»

«Гоблины, верните наши галлеоны!» — скандируют маги возле филиалов Гринготтс в разных частях Британии. Во всех отделениях банка пришлось в срочном порядке усилить охрану, но, несмотря на это, множество гоблинов подверглось нападению возмущённых вкладчиков. Центральное здание в Косом переулке пострадало от заклинаний, выпущенных толпой волшебников, которые пытались пробить защитный щит вокруг банка и силой забрать свои деньги.

Министерство Магии просит всех соблюдать спокойствие и не сеять панику: в ближайшее время Кингсли Бруствер проведет переговоры с мистером Гринготтом и сделает официальное заявление. Тем временем магическое население Лондона и других крупных городов, в которых ещё вчера стало известно о кризисе, опустошает прилавки, а продавцы спешно закрывают свои лавки, не зная, по каким ценам продавать товары. Были зафиксированы многочисленные случаи мародёрства. Впервые после войны в Англии происходят такие серьезные беспорядки».

Она спешно пролистала газету, но все статьи были на одну и ту же тему: финансовый кризис в магическом мире, неудачные инвестиции Гринготтс в банки магглов, паника, подскочившие цены, мародёрство...

Рон. Гермиона опустила газету и тяжело вздохнула. Хоть бы он не успел вложить все свои честно заработанные галлеоны в «Лавину», а потратил их на спонсорство «Пушек Педдл», на шикарный автомобиль, лучшие мётлы или... да на что угодно! Кроме Лаванды Браун, естественно. Гермиона боялась представить, что будет, если после их громкой ссоры Рон потеряет эти деньги. Его больное самолюбие не вынесет такого удара. Она тут же подумала о Гарри, у которого хранилось немало галлеонов в ячейке Гринготтса. Неужели он может потерять все свои сбережения? Впрочем, ещё оставалась надежда, что вся эта газетная шумиха — сильно преувеличенные слухи.

За окном начинался снегопад, но она издалека приметила тёмную подвижную точку, которая вскоре превратилась в сову — незнакомую, чёрную, с рыжими хохолками. Гермиона распахнула окно ещё до того как птица пересекла двор. Письмо было привязано к лапке совы фирменным узлом Рона. С замершим сердцем она развернула пергамент и с недоумением прочла послание, состоящее всего из пяти слов: «Сиди дома, никуда не выходи!»

И всё? Гермиона нахмурилась. Ни привета, ни «скоро буду», ни хоть какой-нибудь информации о том, что происходит... Нацарапано, как курица лапой, будто спьяну или в спешке.

Через полчаса снегопад за окном превратился в настоящий буран. Бездействие убивало. Где же Рон и почему она должна сидеть дома? Подтвердились ли слухи о финансовом кризисе и банкротстве Гринготтс? Сделал ли Бруствер официальное заявление? Она несколько раз порывалась отправиться в Нору, чтобы всё разузнать, но не представляла, как признаться Молли, что Рон исчез в неизвестном направлении. Прождав несколько часов, Гермиона не выдержала и аппарировала в домик к Поттерам, но тех, как она и предполагала, не оказалось дома.

И тогда она отправилась в Косой переулок.

Из-за метели Гермиона не сразу поняла, что происходит: вокруг было многолюдно, и все куда-то спешили. Возле «Флориш и Блоттс» стояла группа магов, перед которой невысокий маг в мантии выкрикивал:

— Они решили, что им всё можно? Что значит «пустая казна»? Куда подевались наши деньги? — толпа неодобрительно загудела. — Что значит, неудачные инвестиции? Кто давал им право распоряжаться нашими честно заработанными галлеонами?

— Взять этих гоблинов штурмом! — прокричал кто-то из толпы. — Выставили охрану, наложили защиту и думают, что на них не найдется управы?

— Отправимся в резиденцию Гринготта в Рединге! Если его банк проворовался, пусть он возвращает нам деньги из собственного кармана! — крикнул какой-то маг. — Мы набираем отряд добровольцев, который отправится в Рединг через портал. Кто с нами?

Раздались как одобрительные, так и недовольные возгласы. Гермиона накинула на голову капюшон и быстро пошла по переулку. Она не понимала, что происходит: даже если у банка временные трудности, зачем поднимать такую панику?

Вдруг ярдах в ста впереди неё раздались душераздирающие крики. Гермиона замедлила шаг и увидела, как несколько волшебников волокут по снежной мостовой полураздетого гоблина, который отчаянно вопит и отбивается. В том месте, где его протащили, на снегу остались кровавые следы. Кто-то из группы ударил гоблина ногой, один маг достал палочку и прокричал:

— Круцио!

Гермиона в ужасе замерла на месте. Ей приходилось иметь дело с Пожирателями Смерти, с оборотнями, с Волдемортом, она участвовала в настоящей войне, но открывшаяся сцена потрясла её до глубины души. Оказывается, несмотря на прошлый опыт, она совершенно отвыкла от войны, отвыкла от жестокости... Ни на секунду не сомневаясь, что должна срочно прекратить это безобразие, Гермиона нащупала палочку и направилась в сторону дерущихся, лихорадочно обдумывая, как остановить нападавших.

Неизвестно, чем закончилась бы для неё эта авантюра, но в тот момент неподалёку аппарировал целый отряд авроров, которые разделились на две группы и побежали в обе стороны Косого переулка. Один аврор притормозил возле Гермионы и бросил на ходу: «Что вы здесь забыли? Отправляйтесь домой, здесь опасно!»

При виде стражей порядка маги, терзавшие гоблина, бросили свою жертву и аппарировали. Впрочем, одному из них этого сделать не удалось, потому что авроры поставили щит, и маг припустил от них по переулку. Только сейчас Гермиона как следует разглядела сквозь снегопад обрывки рождественских гирлянд и разбитые витрины лавочек. Возле входа в магазин котлов лежала куча тряпья и мусора. Обогнув её, она с удивлением увидела двух подростков с мешками на плечах, вылезающих из магазина через разбитое окно. Вероятней всего, это были мародёры, которые решили воспользоваться моментом и стащить что плохо лежит — например, золотые котлы мистера Мертимера. Заметив Гермиону, один из них развернулся, осклабился и резко выбросил руку вперед. Она отшатнулась и быстро поставила щит, изумившись такой наглости малолетних воришек. Решив, что достаточно её напугали, подростки побежали по переулку и скрылись за поворотом. Гермиона не стала их преследовать: её жизнь показалась ей намного важнее, чем два мешка награбленного добра.

Теперь она поняла, что имел в виду Рон, когда писал свою записку, и её захлестнула новая тревога: как там «Крик Души» и «Вредилки»? Вдруг мародёры добрались и туда? Гермиона решила, что срочно должна аппарировать к магазинчику Джинни, чтобы проверить, всё ли там в порядке, но отвлеклась на боль в руке и вдруг заметила, что заклинание юного мародёра рассекло ей одежду и задело левое плечо.

— Как глупо, — проворчала Гермиона, глядя на красное пятно, расползающееся по рукаву куртки, и прикидывая, можно ли с такой раной аппарировать. Не стоит... Гарри уж точно не даст Джинни в обиду! И вообще, всё семейство Уизли защитит своих близких и их собственность от мародёров. Гермиона почувствовала, как железным кольцом сжимается сердце: вдруг Рон оказался в гуще событий и ему нужна помощь? Растущее красное пятно требовало срочного внимания. Если она сейчас аппарирует и расщепит себя, то помощница из неё будет ещё та... Рон по головке не погладит! Остановившись возле ярких рождественских огоньков на вывеске ювелирного магазина, Гермиона, дрожа от холода, принялась снимать куртку и свитер, чтобы осмотреть рану. Она удивилась, что плечо почти не болело, хотя рукава куртки и свитера были горячие и мокрые от крови, и уже собралась пустить заживляющее заклинание, как вдруг за спиной раздался шум, и неприятный мужской голос сказал:

— Интересно, Джек, что у неё там в сумочке... Ступефай!

Гермиона упала в снег на левое плечо, и у неё на несколько секунд потемнело в глазах от боли .

— Она вышла из ювелирного, — проговорил всё тот же голос, — так что проверь её хорошенько!

Кто-то подошёл к ней сзади, бесцеремонно обыскал, нецензурно выругался и сказал:

— Ничего нет. Эй, да тут кровищи... Кажется, её до нас уже кто-то обчистил. Сваливаем отсюда!

Раздался скрип снега, и всё стихло.

Гермиона приоткрыла глаза и вздохнула с облегчением. Она хотела встать, залечить себя и аппарировать домой, но сугроб и падающий снег окутали её каким-то липким, сырым холодом, от разболевшейся руки стало неметь всё тело, голова затуманилась, и она почувствовала, что проваливается в странный сон, от которого почему-то становится легко и приятно.

* * *

Она очнулась в тёмном и тёплом помещении, похожем на склад, и сразу поняла, что находится там не одна: из дальнего угла доносилось тяжёлое хрипловатое дыхание. Гермиона повернула голову, но не смогла никого разглядеть. Она лежала спиной на каких-то досках, накрытая своей мантией, без куртки и свитера — на ней были надеты только сапоги, джинсы и майка. Палочки нигде не было. Ощупав правой рукой левое плечо, Гермиона отметила, что оно почти не болит — правда, на коже чувствовались неровности шрама. Снова услышав шум в углу, она присела и тихо спросила:

— Кто здесь?

В темноте блеснули два глаза, и из кучи тряпья поднялась невысокая фигура, медленно приблизилась к Гермионе, и та разглядела старого полного гоблина.

— Вы в порядке? — спросил он скрипучим голосом.

— М-м-м... кажется, да. Кто вы?

— Это не важно, — гоблин потоптался на месте, неловко переступая с ноги на ногу. — Мы с вами на строительном складе. Нужно отсидеться, потому что авроры наставили щитов от аппарации и ловят мародёров. Впрочем, вы на воровку не похожи. Если не боитесь встречи с аврорами, можете взять свою одежду и идти восвояси.

— Где моя палочка?

Гоблин махнул рукой в сторону тряпок на полу, в которых Гермиона узнала свою одежду. Отыскав там палочку, она расправила свитер и куртку, наложила на них осушающее и очищающее заклинание, молча оделась и с любопытством посмотрела на гоблина.

— Вы боитесь выйти отсюда?

— Я не из трусливых, но не собираюсь заканчивать жизнь от руки какого-нибудь недовольного вкладчика Гринготтс. Пересижу здесь, а потом, когда щит перестанет действовать, аппарирую в безопасное место, — он криво усмехнулся. — Простите, мисс, я не мастер подлечивать раны, но, думаю, с вашим плечом всё будет в порядке.

Гермиона перекинула через локоть свою мантию, подошла к дверце, из-под которой пробивался тусклый свет, обернулась и сказала:

— Спасибо.

— Не за что. Было бы жаль, если бы такая очаровательная юная леди замерзла в снегу.

— Вы уверены, что вам не нужна помощь?

— Мародёры сюда не сунутся, а встречи с аврорами я не боюсь. Но и не ищу, — прокряхтел он, усаживаясь на доски. — Вы бы не ходили одна по улицам.

Гермиона кивнула на прощанье, вышла из склада, прошла по небольшому коридору, толкнула скрипучую дверь и оказалась за прилавком большого магазина строительных материалов, в котором пахло красками и древесиной. Все витрины были на удивление целы — вероятно, никто из нарушителей порядка не позарился на кирпичи и доски. Она прошлась по пустому магазину, отперла дверь на улицу простой Аллохоморой и вышла на заснеженный переулок. Теперь Гермиона держала палочку наготове, но вокруг не было ни души. Над городом навис серый мрак из-за снегопада, так что трудно было определить, который час. Пройдя к центру переулка, она с ужасом увидела, что прямо на неё с неба падает большое тёмное пятно — но тут же вздохнула с облегчением: это оказалась всего лишь сова, которая с уханьем уселась ей на плечо «Нервы, нервы, — недовольно подумала Гермиона, нетерпеливо отвязывая послание. Руки не слушались, ветер задувал снег в лицо. — Незнакомый узел... Точно не от Рона». Выполнив свою миссию, сова тут же отправилась восвояси, а Гермиона, сжав в ладони свернутый лист пергамента, вздохнула, сконцентрировалась и аппарировала домой.

Дом, милый дом.

— Рон! — позвала она, прислушиваясь к эху. — Ро-он!

Милый, но, к сожалению, такой же пустой, как и утром.

Гермиона повалилась на ковёр, чувствуя смертельную усталость от пережитых потрясений. Настенные часы показывали без четверти семь. Как глупо она поступила... Позволила себя ранить каким-то подросткам, стала жертвой грабителей, чуть не замёрзла в сугробе, провела несколько часов на складе стройматериалов с незнакомым гоблином... У неё не было сил развернуть и прочесть зажатое в ладони письмо. «Это точно о Роне», — вдруг подумала она, замирая от страха. «Если я сдохну на каком-нибудь задании, вам с Кэмероном нужно будет на что-то жить...» «Он больше не аврор, он не на задании, с ним ничего не случилось, — попыталась образумить себя Гермиона, а сознание анализировало и нашептывало: Что-то неладно...» Она вспомнила, как криво было написано короткое послание Рона. Он наверняка очень спешил! Конечно, Рон с Гарри не могли оставаться в стороне от событий и ввязались в какую-нибудь переделку...

Лёжа на полу и не поднимая головы, Гермиона дрожащими руками развернула смятый пергамент, поднесла его к лицу, пробежалась глазами по строчкам, потом ещё раз и ещё раз... Её губы сжались в тонкую линию. Она откинула руку на ковёр, вытянула ноги и закрыла глаза. Всё тело с головы до ног накрыла волна облегчения, от которой из глаз градом полились слёзы. Письмо, отлетевшее под диван, было от Элизы Трустоун: «Привет, Гермиона! Извини, что беспокою, но я подумала, что ты захочешь знать: Рон у нас в «Сапожке». С ним всё в порядке, но… он пока спит. Не знаю, что у вас произошло, но, если ты хочешь с ним поговорить, приходи в любое время. Мы с бабушкой будем рады тебя видеть! Посылаю это письмо с самой шустрой совой. Элиза».

Она ещё никогда в жизни не принимала душ и не переодевалась с такой скоростью. Три лишние минуты были потрачены на осмотр заживлённой гоблином раны и ещё пять на примочку с облепиховым зельем. Шрам на левом плече получился неровный, но со временем обещал полностью исчезнуть. Теряясь в сомнениях и догадках о том, что Рон потерял в «Сапожке», Гермиона надела чистое бельё, джинсы, джемпер и куртку, наспех высушила волосы, собрала их в хвост на затылке и энергично пощипала себя за щёки — она не хотела предстать перед Роном в бледном, измученном виде.

Накинув мантию, она аппарировала к калитке «Сапожка» и быстро пошла к дому по узкой, расчищенной от снега садовой дорожке, бормоча себе под нос две, казалось бы, не вяжущиеся друг с другом фразы: «слава богу, с тобой всё в порядке» и «я тебя убью, Рональд». Её явно ждали, потому что не успела Гермиона добежать до входа, как дверь распахнулась, и стоящая на пороге Элиза Трустоун радостно воскликнула:

— Привет, как я рада, что ты пришла! Проходи.

— Привет! Что с ним? — обеспокоенно спросила Гермиона.

— Не волнуйся, я же написала, с ним всё в порядке, — ободрительно улыбнулась Элиза.

— Ай, — вскрикнула Гермиона, стаскивая с ноги мокрый туфель, — снег попал... Я сниму, ладно?

Она только сейчас заметила, что в спешке вместо сапог надела свои синие домашние туфли, и подумала, отдавая мантию Элизе: «Хоть бы одежда не оказалась наизнанку». Не удосужившись высушить носки, которые оставили на деревянном полу мокрые следы, Гермиона прошла в гостиную «Сапожка», где не была со дня дегустации малиновой наливки миссис Трустоун. Диван, на котором спал Рон, был повернут к камину, поэтому Гермиона сначала услышала негромкий храп, а потом разглядела две большие ступни в серых носках, свисающие с подлокотника.

— Что он тут делает?

Элиза неловко пожала плечами.

— Спит.

— Спит? — переспросила Гермиона, переводя изумлённый взгляд на Элизу.

Та кивнула и добавила, поднимая одну бровь:

— Ну, перед этим он немного пошумел... Но мы с бабушкой уговорили его поспать.

— Отлично... Значит, я места себе не нахожу, а он спит...

Гермиона медленно обошла диван и остановилась напротив безмятежно спящего Рона, который сладко похрапывал лёжа на боку, подложив ладони под небритую щёку. Он был в тех же джинсах и джемпере, в которых ушёл два дня назад из дому, только изрядно помятых, из чего Гермиона сделала вывод, что Рон не ночевал ни в офисе, ни в Норе — там у него всегда имелся запас сменной одежды. Она опустилась в соседнее кресло и поморщилась: со стороны дивана доносился лёгкий запах алкоголя.

— И давно он здесь?

— Несколько часов. Я послала тебе сову, как только он заснул.

— Извини, Элиза, но я ничего не понимаю... Что ему было нужно?

Элиза посмотрела на спящего Рона и загадочно улыбнулась:

— Это немножко смешная история... Он так колотил в дверь, что я сначала испугалась — подумала, случилась что-то страшное — ну, из-за всей этой финансовой неразберихи, слухов о дефолте и мародёрстве... Я его впускаю, а он еле на ногах стоит и спрашивает: «Миссис Трустоун дома?» Бабушка спускается на шум, Рон к ней подходит, три раза спотыкается по дороге и говорит: «Миссис Трустоун, скажите, вы мне хоть немножко благодарны?»

— Как стыдно, — прошептала Гермиона. — Прости, Элиза...

— Нужно знать мою бабушку! Она не переносит плохие манеры, но всё-таки отвечает: «Молодой человек, вы мне, безусловно, очень помогли, но ваш вид...» Рон её перебивает: «Пожалуйста, окажите мне услугу! Расскажите мне, какая палитра у Гермионы».

Гермиона опешила.

— Зачем ему это?

— Сейчас узнаешь! Он спросил серьёзно, будто это было дело жизни и смерти, но при этом так смешно раскачивался… «Расскажите, ну что вам трудно, что ли? У меня, я знаю, ужасная палитра: сплошной мох, мутная река, шафран и что-нибудь ещё такое гадкое, но я хочу знать, нет ли у неё... как его там... тоски и разо-чаро... печали и, короче, не жалеет ли она, что гробит на меня свою жизнь».

— Прости, так неудобно вышло, — пробормотала Гермиона, не зная, куда девать глаза.

— Не извиняйся! — воскликнула Элиза. — Это, конечно, было неожиданно, не очень вежливо и очень громко, но, согласись, ужасно мило.

По выражению лица Гермионы было понятно, что она не согласна.

— И что ответила твоя бабушка?

— Как всегда. Что ни с кем не собирается обсуждать палитру, тем более чужую. Рон ужасно расстроился, махнул рукой и собрался аппарировать, но мы побоялись, что он себя расщепит, и уговорили остаться ненадолго у нас. Потом уложили отдохнуть на диван. Вот и всё.

— Может, разбудим его? — предложила Гермиона. — А то он тут... загостился.

— Не нужно. Он нам совсем не мешает.

— Ты шутишь? — Гермиона схватилась за голову. — Вломился в чужой дом, пьяный, да ещё с такими вопросами... И в таком виде...

— Знаешь что, — сказала Элиза, — пойдём-ка мы лучше чаю попьём. Успокоительного. Что-то ты неважно выглядишь.

Гермиона снова посмотрела на Рона и встала из кресла.

— Хорошо, но только чаю. Если мы ещё раз выпьем наливки за мир во всём мире...

— Во всех мирах, — поправила Элиза.

— Да, то твоя бабушка нас всех выгонит из дома.

— Нет, — засмеялась Элиза, — Рона она не выгонит. Всё-таки они с Гарри поймали убийцу, — она позвала эльфов, которые стали суетливо накрывать на стол. — Кстати, и ты не сердись на Рона. Помнишь, когда мы пили наливку, ты тоже попросила меня по секрету узнать у бабушки про его палитру?

— Неужели, правда? — спросила Гермиона, густо краснея. — А я думала, мне это померещилось... Всё было немножко в тумане.

— Вот и у Рона всё было в тумане. Сильно в тумане.

— Да я и не сержусь. Я рада, что с ним всё в порядке.

— Ты не знала, где он? — удивилась Элиза. — Вы поссорились?

— М-м-м... у нас возникли некоторые разногласия.

Чтобы избежать расспросов, Гермиона сбежала в ванную комнату и заодно привела себя в порядок: приструнила взлохмаченные волосы, подсушила мокрые носки. Затем вернулась в гостиную, и они с Элизой стали вполголоса, чтобы не потревожить Рона, обсуждать последние новости: здоровье миссис Трустоун, дело Блюбери и нагрянувший финансовый кризис.

— На нашей торговой улице закрылись все магазины, но мародёрства не было, — сказала Элиза, с ужасом выслушав краткий рассказ Гермионы о происшествии в Косом переулке. — Люди звереют в больших городах... Ой, прости, я знаю, что ты выросла в Лондоне, но, согласись, в деревне жить намного лучше. Мне кажется, нигде человек так не бывает одинок, как в большом городе. Все бегут, спешат, хотят побольше заработать, всем друг на друга наплевать. Вещи и деньги становятся важнее людей.

— Кстати, у Рона с собой не было рюкзака? — вдруг спросила Гермиона.

— Вроде нет, — Элиза пожала плечами. — Точно, нет! По крайней мере, к нам он пришёл налегке.

— Очень жаль, — Гермиона вздохнула. — Боюсь, я знаю, почему он напился...

В этот момент храп со стороны дивана прекратился, раздалось невнятное бормотание, и Элиза с Гермионой напряженно вытянули шеи. Несколько секунд было тихо, потом скрипнули пружины, свисающие с подлокотника ступни исчезли, и над спинкой дивана показалась лохматая рыжая шевелюра.

— Черт возьми, — пробормотал Рон, поворачивая голову и встречаясь с двумя парами внимательных женских глаз. — Что здесь происходит?

— Всё хорошо, — сказала Элиза, — ты устал и прилёг ненадолго, мы не стали тебя беспокоить... Как ты себя чувствуешь?

— Спасибо, хреново, — ответил он, потирая руками лоб.

— Может, чаю?

— Напомни, где у вас тут туалет?

— Да, конечно, извини, я не подумала! Тебе нужно освежиться, пойдём, я провожу.

— Спасибо, я сам, — Рон встал с дивана и, делая вид, что не замечает Гермиону, направился в сторону туалетной комнаты.

Когда Рон вернулся в гостиную, Гермиона вскочила с места и сказала:

— Элиза, мы, наверное, пойдём... Прости, что так вышло, и извинись перед бабушкой.

— Нет-нет, как же так? Пусть Рон тоже чаю попьёт, — возмутилась Элиза. — И перестань извиняться! Ничего не случилось. Мы с бабушкой очень вам благодарны. Вы не представляете, какое это было для неё облегчение — узнать, что убийца пойман! До этого она спать не могла спокойно. Так что меньшее, что я могу для вас сделать — это напоить чаем.

Элиза пододвинула стул, Рон неохотно сел за стол, но, увидев перед собой графин с водой, приободрился, налил себе полный стакан, опустошил его и выдохнул с облегчением. Затем он принялся за чай, бутерброды и овсяное печенье с таким рвением, будто только что закончил недельную голодовку, успешно делая вид, что не замечает пристального взгляда карих глаз напротив.

— Отличный чай, — сказал Рон после пятого печенья и болезненно потёр виски.

Гермиона скептически кашлянула.

— Мне кажется, вместо чая лучше подошло бы пиво...

Рон невозмутимо спросил у Элизы:

— Да, не найдётся ли у вас бутылочки холодного пива?

— Нет, прости, Рон, мы с бабушкой пива не пьём, — ответила та и сочувственно добавила: — Голова болит? Может, антипохмельное заклинание?

— Я уже пробовал, не помогает, — ответил он, подливая себе чаю.

— Оно плохо действует после маггловского виски, — пояснила Гермиона, складывая руки на груди. Игнор Рона казался ей по-детски нелепым. Что он себе думает? Что сможет избегать её до бесконечности? Что ему всё сойдёт с рук? И тут она поняла: это защитная реакция. У её взрослого и сильного мужчины проблемы, которыми ему не хочется ни с кем делиться.

— Тогда антипохмельное зелье? — предложила Элиза. — Сейчас, подожди минуточку, я проверю, у нас в аптечке наверняка что-то есть, — она вскочила из-за стола и убежала, оставив Рона с Гермионой наедине. Рон внимательно осмотрел заварочный чайник, изучил узор на чашке и принялся стряхивать крошки со скатерти.

— Ну, привет, — тихо сказала Гермиона. Рон поднял на неё глаза, и она увидела в них усталость, растерянность и сомнение.

— Привет, — ответил он.

— Сильно голова болит?

— Терпимо.

Гермиона замолчала, не зная, что ещё сказать. Её обуревали противоречивые чувства. Она всё ещё злилась из-за того, что Рон пропал на целых два дня и заставил её волноваться, и в тоже время испытывала огромное облегчение оттого, что с ним всё в порядке. Её беспокоила судьба рюкзака с деньгами, но ещё больше — реакция Рона на их возможную потерю. Его мрачный вид говорил о том, что там не всё ладно. Пока Гермиона думала, стоит или не стоит спрашивать его об этом, он с новой силой набросился на сыр и тосты, которые принесли эльфы, и был явно рад, когда Элиза вернулась с зельем от головной боли. Рон, который терпеть не мог сюсюканья и суетливой заботы, послушно выпил из её рук весь фиал и принялся долго и подробно рассказывать о том, сколько и какого алкоголя можно выпить, чтобы наутро избавиться от похмелья простым Долоре Спарире. «Элиза решит, что он алкоголик», — подумала Гермиона, ёрзая от неловкости. Но Элиза не выказывала никакого недовольства: наоборот, она внимательно слушала, улыбалась и дружелюбно кивала, ничуть не тяготясь компанией Рона.

— Может, останетесь на ужин? — предложила она. — У нас сегодня фирменный мясной пирог. И так редко бывают гости... Всё только я да бабушка.

При слове «бабушка» Рон виновато поморщился и встал из-за стола.

— Спасибо, Элиза, но нам действительно пора.

— Да, мы пойдем, — подхватила Гермиона.

Элиза вздохнула, но не стала настаивать и молча проводила их в коридор.

Всё так же избегая взгляда Гермионы, Рон подал ей мантию и удивлённо спросил, глядя на то, как она надевает свои синие домашние туфли:

— Ты в этом пришла?

Она растерянно посмотрела на свои ноги.

— Ну, я... быстро собиралась.

— Хм... Как пойдёшь по сугробам?

— Не волнуйся, нести не придётся, — выпалила она.

— Ну, как хочешь, — он пожал плечами и распахнул дверь.

Гермиона почувствовала, как внутри начинает закипать раздражение. Откуда этот холод, эта отстранённость? Разве она виновата в том, что случился этот финансовый кризис? В том, что ему вздумалось неизвестно куда вложить их деньги? Что он два дня таскался неизвестно где? Он что, ни капельки за неё не волновался? Гермиона на какой-то миг пожалела, что не потерялась в сугробе в Косом переулке.

— Заходите к нам в любое время, — вежливо сказала Элиза. — Кстати, я уговорила бабушку подключить наш камин к сети летучего пороха, мы уже написали заявку, — она обняла Гермиону на прощанье и шепнула ей на ухо: — Пожалуйста, не ругай его.

Гермиона молча кивнула, и они с Роном вышли во двор. До зоны аппарации нужно было пройти метров двадцать по заснеженной дорожке, и она пошла первой, стараясь не обращать внимания на снег, сразу же забившийся в туфли. Остановившись у калитки, они с Роном повернулись друг к другу, и у Гермионы душа ушла в пятки: на долю секунды ей показалась, что Рон собирается аппарировать без неё, но он подал ей руку и, как всегда, спросил:

— Ты или я?

— Уж лучше я, — ответила Гермиона, разглядывая его лицо. У Рона был грустный, усталый взгляд — и всё ещё немного пьяный.

— Не доверяешь?

— Ну, хорошо — давай, ты, — вздохнула она и протянула ему руку, отмечая несколько красных царапин над костяшками его пальцев. Ладонь Рона была очень тёплая. — Но если ты нас расщепишь...

Он замер на несколько секунд.

— Гермиона, я хоть раз кого-нибудь расщепил? Или ты будешь до конца дней вспоминать тот случай в лесу?

— Нет, но... ты же знаешь, аппарировать с похмелья — это то же самое, что сесть пьяным за руль.

— Зачем же ты садишься в машину, где пьяный за рулём?

— Рон, пожалуйста, давай не будем ссориться...

— Гермиона, если ты мне не доверяешь...

— Доверяю, — перебила она, теряя терпение. — Я устала, я хочу домой, и у меня промокли ноги.

Рон снова глянул на её домашние туфли, намокшие от снега, и его взгляд смягчился.

— Не бойся, дорогая, я в сознании. Иначе бы я никогда не посадил тебя в пассажирское кресло, — он усмехнулся, погладил большим пальцем тыльную сторону её ладони и аппарировал в лучших традициях авроров — почти без хлопка.

* * *

Гермиона полагала, что, оказавшись дома, они быстро объяснятся: Рон расскажет ей о том, где был и что делал в последние два дня, она ему — о своём опрометчивом путешествии в Косой переулок; он попросит прощения за долгое отсутствие, она немного поворчит для вида и накормит его равиоли. Однако Рон без лишних объяснений скинул ботинки и пробубнил:

— Я в душ. От меня воняет, как от тролля.

Он взбежал по лестнице, оставив Гермиону одиноко стоять посреди коридора. Ей почему-то захотелось запустить ему в след своими мокрыми туфлями. А потом в знак протеста выбросить равиоли, пойти в спальню, улечься спать и не говорить ни слова. Но она быстро передумала: из ссор нужно было извлекать свои уроки. Рюкзак с деньгами по-прежнему не давал Гермионе покоя, а поведение Рона подсказывало, что проклятая «Лавина» накрыла его с головой. Он был расстроен, он избегал её взгляда, и ей было больно думать о царапинах на его руке.

Прислушиваясь к бегущей в душе воде, Гермиона переоделась в короткий домашний халатик, а затем отправилась на кухню, достала слепленные накануне равиоли и стала готовить ужин. Уже через четверть часа там был накрыт стол на двоих: в тарелках дымилась еда, в стаканы был налит тыквенный сок, и Гермиона чуть было не зажгла свечи, но решила, что это будет уже слишком даже для утешения обанкротившегося Рона.

Ещё через четверть часа равиоли остыли, свой сок Гермиона выпила и, аккуратно вымыв стакан, вышла в гостиную и прислушалась. Рон не подавал никаких признаков жизни.

В ужасном настроении и на пределе нервов, Гермиона поднялась в спальню и застала любимого мужа сладко спящим. Рон уснул на животе ровно посередине кровати, сдвинув одеяло в сторону, раскинув руки и оккупировав большую часть спальной территории. Гермиона в задумчивости присела на краешек кровати и улыбнулась, забывая о злости и обиде. Из одежды на Роне было только банное полотенце, а его грязные вещи, свёрнутые комом, валялись на прикроватной тумбочке. Гермиона наклонилась, поправила его влажные волосы, смешно сбившиеся в сторону, провела ладонью по гладко выбритой щеке. От Рона приятно пахло: никакого виски, немного мяты от шампуня и запах его тела. Хорошо, когда он рядом, подумала она — и плохо, когда его нет. Плохо, когда он сердится, молчит, ничего не объясняет, игнорирует её, уходит... Да, самое страшное, когда он уходит.

Гермиона разделась, подвинула тяжёлую руку Рона, с трудом вытянула из-под него край одеяла и юркнула в постель. Их лица были так близко, что она чувствовала на себе его ровное дыхание. Просто невероятно! Ну как он может спать так крепко и спокойно, не помирившись с ней? Впрочем, Гермиона подозревала, что в фиале Элизы было немного сонного зелья. Где Рон пропадал два дня и две ночи? С кем и почему напился? Куда подевался рюкзак с деньгами? Было невыносимо ждать до утра, чтобы получить ответы на эти вопросы. Мысли ещё долго крутились в её голове неприятным, колючим клубком, но в конце концов так запутались, что сознание Гермионы затуманилось, и она уснула.

Бушевавшая ночью метель стихла, и утро оглушило деревенской тишиной. Гермиона открыла глаза и быстро повернула голову: Рона рядом не было. Она вскочила с кровати, накинула на себя халат и сбежала вниз по лестнице. В гостиной было пусто, тарелка с равиоли и стакан с тыквенным соком исчезли со стола, а из прихожей пропали зимние ботинки Рона.

С упавшим сердцем она поднялась наверх, залезла под тёплый душ и дала волю слезам. Впервые после свадьбы ей стало по-настоящему одиноко. Куда Рон снова пропал? Почему вдруг засомневался в её любви и отправился к миссис Трустоун с нелепым вопросом о палитре? Почему, съев равиоли, не разбудил её, не сказал спасибо? Так поступил бы знакомый, привычный, предсказуемый Рон. Прижавшись щекой к прохладной стене, Гермиона пыталась остудить свою боль, которая не выходила вместе со слезами. В последнее время ей редко приходилось плакать из-за Рона. Наоборот, он всегда успокаивал её.

Вдруг в дверь ванной громко постучали. Гермиона подпрыгнула от неожиданности и спросила:

— Кто там?

— Ну кто это может быть? — ответил знакомый голос. — Не знаю, кого ты там ждала, но это всего лишь я, — она быстро умыла глаза и уже хотела крикнуть, чтобы он входил, но Рон добавил из-за двери: — Я тут уходил по срочным делам, мне нужно было, и ещё уйду ненадолго. Не знаю, когда вернусь.

Раздался звук шагов на лестнице, и Гермиона, тяжело вздохнув, повернулась спиной к душу и сделала воду погорячей. Это «не знаю, когда вернусь», окончательно добило её, и она поступила, как настоящая Уизли: ударила кулаком в стену и громко выругалась.

* * *

Рон вернулся к обеду.

Она как раз нарезала салат, дожаривала цыплёнка и вынашивала план мести за невнимание к своей персоне, когда раздался шум в камине, а следом за ним — беспечно-радостный крик «я дома!». Гермиона забыла о мести, уронила ложку в салатницу и выбежала в гостиную.

— Привет, — сказал Рон, широко улыбаясь.

Она испуганно ахнула.

— Что с лицом? Откуда кровь?

Он удивлённо глянул в настенное зеркало и махнул рукой.

— Ерунда. Наверное, стекло немного задело.

— Какое стекло?

— У Джорджа в магазине придурки какие-то опять пытались бить витрины, так я ему помог немного. Ну и заодно соседям: хозяйке нового кафе и продавцу из лавки напротив. Теперь на улицах везде выставили патрульных авроров и дали приказ оглушать и арестовывать всех мародёров. Ты не представляешь, что там происходит, — Рон сделал большие глаза, — волшебный мир сошёл с ума. Такое впечатление, что все прозябали в нищете и умирали с голоду, а теперь наконец дорвались до еды и добра! Тянут всё, что плохо лежит — а заодно и то, что хорошо лежит и охраняется. Вчера мы с Джорджем поставили щит на «Вредилки», не хуже чем во время защиты Хогвартса, но сегодня и его кто-то снял. Мастера, блин, — он неодобрительно фыркнул.

Гермиона решила пока не делиться своими впечатлениями от похода в Косой переулок и спросила:

— А как Джинни?

— Ты же не думаешь, что Гарри даст её в обиду? Мы на «Крик души» такие чары наложили и столько ловушек поставили, что она может ехать в отпуск на Бали — никто ничего не украдёт.

— Слава богу, — выдохнула Гермиона.

Конечно, Рон был у Джорджа — как она сразу не догадалась? Где ещё Рон может найти приют в любое время дня и ночи, и без всяких объяснений? Она подошла к нему поближе, достала палочку и подлечила лицо — Рон не сопротивлялся, только немного поморщился, когда она коснулась глубокого пореза на шее.

— Всё, порядок, — сказала она, пряча палочку. — Есть будешь?

Рон радостно закивал головой, принюхался и отправился на кухню, где за пару минут уничтожил свою порцию салата и цыплёнка. Пока Гермиона медленно ела, думая, с чего начать разговор по душам, Рон вскочил и, пробормотав «спасибо, было очень вкусно», умчался в спальню. Она доела салат, убрала посуду со стола и уже собиралась подняться наверх и высказать Рональду Уизли всё, что о нём думает, когда он сам заявился на кухню, одетый в зимний спортивный комбинезон, и произнес с загадочным видом:

— Гермиона, одевайся потеплей. Я хочу тебя кое-куда сводить.

Она глянула исподлобья.

— Куда?

— Никаких вопросов. Давай быстрей, — он топтался на месте, всем своим видом выражая нетерпение, и Гермиона, пожав плечами, отправилась исполнять его просьбу. Она надела свои самые тёплые брюки, свитер, лыжную куртку и высокие сапоги и спустилась в гостиную, где Рон без объяснений схватил её за руку и аппарировал.

Она ожидала чего угодно: оказаться на альпийском курорте, в переулке Хогсмида, в Северной Пустоши или возле Хогвартса, а вместо этого очутилась в голом, ровном поле, где на мили вокруг не было видно ничего, кроме снега. Ноги увязли по колено в сугробе, пронизывающий ветер бросил ей в лицо немного колючего снега, и Гермиона зарылась носом Рону в плечо. Когда порыв ветра стих, она подняла голову и спросила:

— Мы на Северном Полюсе?

Он улыбнулся своей фирменной улыбкой и смахнул снежинки с её волос.

— Не узнаёшь место?

Она оглянулась и скептически подняла брови.

— А что здесь можно узнать? Белый цвет?

— Вон, видишь, фруктовый сад? — Рон поднял руку и указал на дюжину тёмных прутьев, торчащих неподалёку из-под снега. Возможно, это и были фруктовые деревья, но их замело снегом до середины стволов, отчего они выглядели весьма уныло.

— Ну, допустим, — с недоумением ответила Гермиона, всё ещё не понимая, что они здесь делают.

— А вон там пруд с лилиями, — он поднял вторую руку и указал на ровную, заснеженную поверхность, под которой могло скрываться что угодно — хоть поле, хоть Лохнесское чудовище.

— Неужели? — она сощурилась и закивала: — А, узнаю! Вон там север, а вон там юг.

— А вот и нет! Всё как раз наоборот, но это не имеет значения. Потому что север и юг купить невозможно, — Рон с силой притянул Гермиону к себе, обнял за талию, и её сердце отбило быстрый фокстрот.

— Что ты хочешь сказать? — прошептала она.

— То, что я купил участок для нашего дома, — он просиял и повернулся в сторону предполагаемого юга. — А вон там Нора — миль десять, не больше! Я люблю Девон. Здесь красивая природа.

— Да, и прекрасная погода, — проворчала Гермиона, пытаясь скрыть довольную улыбку, — особенно зимой! — он так крепко прижимал её, что она почувствовала сквозь куртку, свитер, комбинезон как бьётся его сердце.

— Здесь классный участок, — продолжил Рон, — с садом, с прудом и лугом. Помнишь, мы с Гарри на летних каникулах собирали яблоки в чужом саду?

— Ты говорил, что яблоки были ничьи…

Рон ухмыльнулся.

— А после школы мы с тобой приходили сюда валяться в ромашках. Без Гарри.

Гермиона помнила ромашки.

— А что случилось с домом? — спросила она. — Кажется, здесь неподалёку была усадьба.

— Да, но хозяева переехали и забрали усадьбу с собой, не смогли с ней расстаться — представляешь, как им хорошо здесь жилось! Хозяин сетовал на то, что уезжает и не может забрать с собой сад и пруд.

— Две с половиной тысячи? — спросила она, пристально глядя Рону в глаза.

— Нет, ты что! — Рон возмущённо помотал головой и добавил: — Полторы. Успел купить до того, как случился этот проклятый кризис.

— Ты потратил полторы тысячи галлеонов на... поле? — спросила она, отступая на шаг назад и ещё раз оглядывая бескрайний снежный простор.

— Ага, — Рон не сводил с её лица выжидательного взгляда. — Знаешь, Гермиона — я принял решение и, клянусь, ни капельки не жалею, даже если ты запилишь меня до смерти! — воскликнул он.

Гермиона задумчиво нахмурилась, прикусила нижнюю губу, снова глянула на голые чёрные прутья, торчащие из снега и вдруг, повернувшись к Рону, с размаху запрыгнула на него, обвивая его руками и ногами. Он чуть не упал от неожиданности, но вовремя подхватил её под коленки и рассмеялся, заметив, что Гермиона в прыжке потеряла один сапог, который отлетел на несколько ярдов в сторону. Она сначала поцеловала красный от мороза нос Рона, потом его не менее красные щёки, а потом он сам понял намёк и крепко поцеловал её в губы.

— Мне мама говорила, что нельзя целоваться на морозе, — сказала она, прерывисто дыша.

— Я не виноват, ты первая начала.

Они прыснули, потёрлись носами, и Рон сделал шаг назад, даже не подозревая, что стоит на небольшом склоне, надёжно спрятанном под снегом. Не удержав равновесия, он под визг Гермионы рухнул вместе с ней в ближайший сугроб.

Они лежали в снегу — Рон снизу, Гермиона сверху — и смеялись, пока не заболели животы.

— В ромашках было приятней, — сказала она, переводя дух и не пытаясь подняться. — Мерлин, у меня, кажется, снег под майкой.

— Достать?

— Ледяными лапами? Спасибо, не надо!

— Ну, как хочешь, — он крепко обхватил её поверх куртки, посмотрел в хмурое серое небо и мечтательно сказал: — Тут можно сделать шика-а-арное поле для квиддича — ты даже не представляешь, какое!

— Я представляю, — усмехнулась она.

— А представляешь, как здорово будет в саду летом?

Она уткнулась носом в его колючую щёку.

— Да ты романтик, Рон...

— Почему такой удивлённый тон?

— А ещё ты... ты... гениальный инвестор! А главное, быстрый и решительный!

Приободрённый комплиментом, Рон сказал:

— Тебе тут понравится. Летом будет столько ромашек, и клевера, и незабудок, и ещё этих, как их... Я в цветах не очень, Гермиона… Ну, такие, фиолетовые.

— Лаванда? — спросила она, быстро поднимая голову.

— Кажется, да, — неуверенно ответил Рон.

— А вот её я повыдёргиваю к чёртовой матери, — сурово сказала Гермиона.

— Гермиона, не выражайся, — он довольно ухмыльнулся. — Как давно я мечтал сказать эту фразу... И вставай! А то нас сейчас заметёт. У тебя даже ресницы в снегу.

Они поднялись на ноги и аппарировали домой.

* * *

— Вспомнил! Не лаванда, а вербена — мама выращивает её в саду, — гордо сказал Рон, стаскивая с себя мокрый комбинезон. Гермиона сидела рядом на диване и с недоумением смотрела на свои ноги. — Раздевайся быстрей!

— Забавный приказ... — со смехом сказала она.

— Давай-давай, Гермиона, это не смешно. У тебя снег под майкой, — напомнил Рон, помогая ей расстегнуть куртку. — Я не хочу, чтобы наше первое посещение семейного поля для квиддича закончилось насморком.

— Рон, где мой второй сапог?

— Там, куда ты его зашвырнула. Руки вверх! — он уже снял с неё куртку и принялся за свитер.

— Это была моя любимая пара...

— Гарри и Джинни — твоя любимая пара. Хочешь, чтобы я вернулся и обыскал все сугробы?

— Не нужно. Весной найдём. В пруду. Или на ветке фруктового дерева, — Гермиона захихикала.

— Снимай брюки!

— Ещё забавней, — снова прыснула она. Рон в ответ только закатил глаза. Второй сапог упал на пол, Гермиона послушно стянула с себя брюки, почему-то стесняясь своих голых ног, а когда подняла голову, испугалась — так Рон изменился в лице.

— Что это такое? — спросил он, изумлённо уставившись на её левое плечо.

— Это... — глаза Гермионы забегали. Ей совершенно расхотелось рассказывать Рону о том, что она ходила в Косой переулок. Однако она, в отличие от Рона или Джинни, плохо умела врать на ходу. — Так, пустяки.

— Пустяки? — он обхватил её предплечье и стал разглядывать шрам. — Я знаю, как хорошо ты умеешь заживлять раны, Гермиона! Это след от заклинания, причём рассечено было глубоко... Что случилось?

Она упрямо поджала губы.

— Тебя кто-то обидел?

Она виновато вздохнула.

— Я должна была выяснить, что происходит. Эти статьи в газетах, слухи о банкротстве Гринготтс — такого ещё не было в магическом мире! Я пошла в Косой переулок и попала в переделку.

— Гермиона, я же тебя предупреждал, — простонал он. — Почему ты никогда меня не слушаешься? Иногда мне хочется тебя отшлёпать — просто не представляешь, как...

— Отшлёпай.

— Если бы я знал, что это поможет... Так ты расскажешь, что случилось?

— Просто случайная встреча с мародёрами, — она не хотела вдаваться в подробности. По крайней мере, не сейчас, когда они ещё толком не успели помириться после ссоры, когда у Рона только-только улучшилось настроение. Он ждал пояснений. — Ничего серьёзного. Какие-то воришки залезли в магазин котлов, я случайно оказалась рядом, один мальчишка выпустил заклинание... Я не ожидала и не успела среагировать.

Рон немного помолчал, а потом обхватил голову руками.

— Это я во всём виноват. Я должен был сразу вернуться домой, как только начались беспорядки... А я понёсся к Джинни, потом к Джорджу... Солнышко, прости меня, — он закрыл глаза, потёр переносицу. — Я так и знал, что ты захочешь всё выяснить, поэтому и написал то письмо... Я снова бросил тебя, когда был нужен, когда должен был защитить...

— Что значит «снова»? — она отодвинула его руки, обхватила его лицо ладонями, посмотрела прямо в глаза. — Рон, не смей так говорить! Что было, то осталось в прошлом... Ты никогда бы не ушёл, если бы не крестраж на шее — я в этом уверена! И я знаю, что ты сразу же хотел вернуться, но не смог. Давай не будем больше это вспоминать. Если я забыла и простила, то и ты должен себя простить. Окей?

— Окей, — хрипло сказал он.

— И не будем больше ссориться…

— Не будем.

— Ну?

— Что?

— Обними меня. Я сижу тут такая красивая, в мокрой майке, без штанов...

Он усмехнулся, его взгляд пробежал по фигуре Гермионы и заметно потеплел. Рон ловко усадил её к себе на колени и спросил:

— И ты не хочешь узнать, на что пошла оставшаяся тысяча галлеонов?

— М-м-м... Ты купил необитаемый остров?

— Очень смешно...

— Ангажировал лучшего ловца для «Пушек Педдл»?

— Нет, к сожалению. Какие ещё будут предположения?

— М-м-м…

— Я их оставил для школы.

— Спасибо тебе, — прошептала Гермиона. Она сидела у Рона на коленях, положив голову ему на грудь, наслаждаясь моментом. — В «Лавине» бы всё сгорело. Ты всё сделал правильно, Рон. И мне очень приятно, что ты подумал о моей школе.

— О нашей школе. Всё твоё — моё, так? — он поцеловал Гермиону в макушку. Она хмыкнула ему в подмышку. — Когда твоя школа станет самой знаменитой во всей Британии, ученики будут записываться на год вперёд, учителя будут проходить жесткий конкурс, чтобы ты взяла их на работу, мы разбогатеем, и ты откроешь университет!

— Вообще-то... у меня была идея открыть школу для маленьких волшебников. Чтобы учить их сдерживать выбросы магии, чтобы находить и развивать в них с юных лет особые таланты. К тому времени у нас, наверное, будут дети, и они смогут ходить в эту школу.

— Как всегда, гениально, — пробормотал Рон. Его лицо, которое Гермиона не могла видеть, выражало одновременно восхищение и растерянность. — Только есть одна проблемка.

— Какая?

— Я совершенно не помню, где оставил рюкзак с этой тысячей...

— О, Рон... Ты, как всегда, в своём репертуаре!

— Сегодня утром я попытался его найти, но его нигде нет: ни в «Сапожке», ни в нашем офисе, ни в Норе, ни в магазинах... Я проверил пабы, в которые мог вчера спьяну аппарировать — ничего! Хотя, если рюкзак остался в пабе... Но я не ходил в паб! Кажется. — Гермиона всё так же сидела у него на коленях, положив голову ему на грудь, и не шевелилась. — Гермиона, скажи что-нибудь!

— Рон, я могла бы, как ты сам выразился, запилить тебя до смерти, но... — она глубоко вздохнула и ещё сильней прижалась к нему, — я так рада, что с тобой всё в порядке. Где ты был так долго?

— Прости, родная! — он погладил её по голове. — Сначала я был у Джорджа, потом купил участок, а дальше началась эта катавасия с банкротством, народ бросился всё разметать в магазинах, паника, мародёрство — короче... Нужно было помочь Джорджу и Джинни защитить магазины. Мы поставили щиты, Джордж стал расспрашивать о тебе, предложил выпить, рюкзак тогда был при мне, а потом... Не знаю, какого дементора меня понесло к Трустоунам...

— Да, некрасиво получилось... Рон, тебе не нужно было ходить к миссис Трустоун, чтобы убедиться в том, что я тебя люблю.

Он тихо хмыкнул.

— Нужно будет потом перед ней извиниться... Да, и ещё: я не сказал тебе спасибо за равиоли. Я их разогрел в микроволновке и не устроил пожара, — добавил Рон.

— Пожалуйста.

Они немного помолчали.

— А знаешь, Гермиона, что меня по-настоящему тревожит? — голос Рона стал очень серьёзным. — Беспорядки — это только начало. Отец сказал, что плакали все галлеоны, которые лежали в Гринготтс. Якобы гоблины распоряжались ими по своему усмотрению, вложили в крупные банки и корпорации магглов, а те возьми да и разорись... В узких кругах министерства считают, что магглы сделали это нарочно, что они нас обхитрили, специально всё подстроили.

Гермиона подняла голову и обеспокоенно глянула на Рона.

— Как бы это не привело к конфликту миров. Это очень, очень опасно!

— Надеюсь, этого не случится, — Рон покачал головой. — В любом случае, против нас у магглов нет шансов.

— О, я бы так не сказала! — воскликнула она. — Самонадеянность часто приводит к поражению. Ты не хуже меня знаешь, как опасно оружие магглов.

— Никто не допустит войны.

— Я надеюсь... — она свернулась клубком и снова поудобней устроилась у Рона на коленях. — Я вот ещё о чём подумала: паника, мародёрство не возникли на пустом месте. Как-то быстро это случилось! Мне кажется, в больших городах были подстрекатели. Это всё кто-то организовал.

— Кто?

— Тот, кому это выгодно.

— Есть предположения?

— Например, серые маги, которые имеют влияние на оба мира. Точнее, живут между двух миров.

Они снова умолкли, думая каждый о своём. Серые тени прошлого опять замаячили на горизонте. От слова «война» у Гермионы мурашки бежали по коже. Нет, что угодно, только не война! Только мир. Во всех мирах. И у них дома... Нужно начать с дома. Все разногласия с Роном вдруг показались ей мелкими, глупыми, незначительными.

Гермиона подняла голову, вытянула руку, разгладила его нахмуренный лоб и хитро прищурилась.

— Рон, неужели ты решил, что прикроешься финансовым кризисом и я так просто прощу тебе две одинокие ночи? — спросила она.

Он внимательно посмотрел ей в глаза и ответил, казалось бы, невпопад:

— Ты до сих пор не сняла свою мокрую майку.

И они помирились прямо на диване, окончательно и бесповоротно, скрепляя свой мирный союз самым известным и надёжным способом.

После незабываемой ночи в больнице, когда она помогла поймать самого настоящего убийцу самого настоящего министра, Лаванде казалось, что в уходящем году уже не произойдёт ничего особенного — кроме, естественно, знакомства с родителями Флориана. Как же она ошибалась! Нет, у неё самой не было никаких сбережений в Гринготтсе, зато её родители, много лет копившие «на беспечную старость», были в шоке, когда узнали, что нескоро смогут получить доступ к своим деньгам. С первого дня финансового кризиса будни Лаванды кардинально изменились. Больница Северной Пустоши была постоянно переполнена пациентами, пострадавшими из-за заклинаний и уличных драк: Лаванда работала в две смены и за несколько дней залечила полдюжины разбитых носов, срастила дюжину сломанных рёбер, заживила несчетное количество синяков и порезов и реанимировала двух гоблинов. Их больничный зельевар не успевал готовить зелья от ушибов и сотрясений, полученных в результате Ступефаев и прочих бесчинств, творившихся по всей магической Британии.

Лаванде казалось, что мир сошёл с ума.

В Рединге невозможно было выйти на улицу: возле филиала Гринготтса постоянно толпились разъярённые вкладчики, грозившие разнести банк на куски, в любимых кафе и магазинчиках были разбиты витрины, рождественские украшения валялись, изорванные, в снегу. Решив, что кризис в магическом мире случился из-за магглов, некоторые волшебники стали вымещать своё недовольство и на маггловских магазинах. Флориан строго-настрого наказал Лаванде никуда не ходить в одиночку и без особой надобности — он сам и его семья были плотно заняты решением своих финансовых проблем. Клиффы раньше других узнали о кризисе и вовремя успели получить доступ к своим ячейкам в Лондонском банке — вот что значит иметь правильных друзей! Флориан обещал по возможности помочь родителям Лаванды вернуть их сбережения, но пока ему этого сделать не удалось. Он и сам потерял немалую сумму денег, но отнёсся к этому с юмором и во время их единственной с начала кризиса встречи одной рукой обнял Лаванду, второй постучал себе по лбу и сказал, что его главное богатство осталось при нём.

Лаванда скучала без Флориана, но им попросту некогда было встречаться: он спасал свои финансы, проводил дни и ночи в конторе, работая с исками пострадавших вкладчиков, разбирался с делом какого-то ювелира, а она без конца пропадала в больнице. Знакомство с мистером и миссис Клифф откладывалось на неопределённый срок, и Лаванда уже стала сомневаться, что ей суждено с ними познакомиться в уходящем году, но знаменательный день встречи всё-таки настал. У Флориана родился троюродный племянник по отцовской линии, а такие события Клиффы праздновали, невзирая ни на какие кризисы. У них дома созывался семейный обед, на который Флориан пообещал явиться с невестой.

Она надела скромное синее платье (купленное когда-то для интервью), собрала волосы в аккуратную прическу (как на работу) и испекла пирог, который ей особенно удавался (диетический, с творогом). Ровно в пять вечера в субботу Флориан, весь нарядный и надушенный, зашёл за Лавандой, подпортил ей макияж ободрительным поцелуем и аппарировал вместе с ней из Рединга к лондонскому дому своих родителей.

К её удивлению, дом Клиффов не выглядел шикарно — в западном магическом пригороде Лондона было тесновато, и на небольшом пятачке умещались несколько кварталов, где дома с узкими фасадами плотно примыкали друг к другу. Флориан объяснил, что его отец предпочитает ютиться в доме предков, где живет «их непокорный дух». Сам он любил свою просторную квартиру в маггловской части Лондона, где Лаванде довелось побывать всего пару раз.

Впрочем, слово «ютиться» никак не подходило тому, что Лаванда увидела внутри дома: за узким, высоким фасадом скрывался длинный, ухоженный особнячок в несколько этажей, а интерьер был хоть и не роскошный, но старинный. Мистер Клифф при встрече тепло пожал Лаванде руку, миссис Клифф расцеловала её в обе щеки, спросила, как дела и не стала докучать расспросами. Лаванда прошла в гостиную, познакомилась с младшим братом Флориана Эшли, его женой Клариссой, их сорванцами двух и трёх лет, а затем напрочь запуталась в именах многочисленных родственников, которым её представили.

Ужин был шумным, неформальным и недолгим — идеальным для Лаванды. Внимание собравшихся было приковано к двум важным событиям магического мира: финансовому кризису и рождению очередного Клиффа. Никто не заставлял Лаванду «съесть ещё ложечку», не задавал лишних вопросов, и она весь ужин, до самого десерта, помалкивала. За пирогом ей удалось проявить себя, потому что речь зашла о здоровье роженицы: Лаванда посоветовала новое зелье, которое быстро восстанавливает силы, пообещала завтра же отыскать рецепт и передать его с Флорианом. Затем беседа плавно перетекла на укусы нюхлеров и прочих магических животных, Флориан стал расхваливать больницу Северной Пустоши и колдомедицинские способности Лаванды, а после того, как все продегустировали и похвалили её творожный пирог, она позволила себе выпить крошечную рюмку ликера и окончательно расслабиться. С этими милыми людьми она смогла бы ужиться, подумала Лаванда. Клиффы чистокровные, но не снобы, не бедные, но не кичатся своим богатством, любят семейный бизнес и без ума от внуков — что ещё нужно скромной, трудолюбивой волшебнице, совершенно влюблённой в их сына?

После застолья один из дядюшек захватил в собеседники Флориана с Эшли и завёл с ними разговор о каких-то лицензиях — Флориан виновато пожал плечами, подмигнул Лаванде и ушёл беседовать к бару. Она мило улыбнулась в ответ, сказала себе «без паники» и на оставшийся вечер выбрала компанию Клариссы. Её сорванцы как раз отправились домой с новой няней, и в гостиной сразу стало тихо — будто ураган стих. Присаживаясь в кресло у камина, Лаванда окинула внимательным взглядом женщину, на статус которой она сама претендовала в скором будущем: она была не прочь узнать из первых рук, что значит быть невесткой Клиффов.

Кларисса оказалась очень дружелюбной, и молчаливость не входила в список её пороков. Как только они с Лавандой перекинулись парой вежливых фраз, Кларисса подробно остановилась на истории своего чистокровного рода, на описании интерьера их с Эшли нового дома и немного утомила Лаванду длинными рассуждениями о воспитании маленьких детей. В течение этой беседы, больше похожей на монолог, из камина с настойчивой периодичностью выглядывала няня, чтобы задать Клариссе какой-нибудь вопрос о детях, и в эти моменты Лаванда поворачивала голову, чтобы проверить, в какой стадии находится обсуждение у бросившего её Флориана. Юридическая консультация была в полном разгаре. Как раз когда нянина голова появилась в пятый раз и поинтересовалась, во сколько детей нужно укладывать спать, Флориан принялся что-то объяснять своему дядюшке, рисуя руками в воздухе сложные схемы. Лаванда вздохнула, невольно залюбовавшись его профилем, но её отвлёк голос Клариссы:

— Ну что ж это я всё о себе да о себе! Скажите, Лаванда, если не секрет, а почему вы согласились на брак по расчёту?

Лаванда растерянно заморгала.

— На какой брак?

Серые глаза Клариссы округлились:

— Разве вы с Флорианом не женитесь?

— Вообще-то, женимся...

— А когда?

— Мы пока не решили.

— Как же так? Разве Флориан не говорил вам, что ему нужно поторопиться? — заметив недоумение на лице Лаванды, Кларисса удивлённо добавила: — Он вам не рассказывал о семейных традициях Клиффов?

Лаванда в недоумении помотала головой.

— Ну как же! Представляете, их предок получил хартию на адвокатские услуги почти триста лет назад. В то время маги часто становились королями магглов — это было принято — и за особые заслуги раздавали хартии...

В этом месте Лаванда почему-то перестала слушать и отвлеклась на внешность собеседницы: убранные волосы, высокий лоб, круглые щёки и длинный нос Клариссы делали её лицо похожим на циферблат часов. Пропустив мимо ушей хронологию развития юридического бизнеса Клиффов, Лаванда включилась на слове «Флориан».

— Он так гордится адвокатской конторой! Флориан станет прекрасным управляющим — так говорит мой муж. Если, конечно, срочно женится, — Кларисса заговорщицки повела бровями и понизила голос. — Отец давно ему намекает на женитьбу, но Флориан всё время говорил, что никогда не заведёт семью — у него был печальный опыт... А сейчас Мистер Клифф решил отойти от дел, и миссис Клифф уговорила его переехать на Канары — она считает, что там прекрасный климат, и совершенно справедливо. Представляете, на Канарах...

На какое-то время Лаванде показалось, что Кларисса потеряла нить рассказа, но это было не так: конец монолога ей удался. Он произвел на Лаванду такое впечатление, что она на полминуты замерла в немом ступоре.

— Так вот, — сказала Кларисса, — с давних времён у Клиффов так повелось: если глава их юридической фирмы отходит от дел, то фирма переходит не к старшему сыну, а к женатому. Вы не знали? Это пошло с тех времён, когда один из Клиффов остался холостяком и из-за этого чуть не оборвался их род. Нужно сказать, что мой Эшли никогда не стремился стать главным, но традиции есть традиции! — не дождавшись реакции от Лаванды, она добавила: — Но вы не волнуйтесь, брак по расчёту или нет, Клиффы никогда не разводятся. Ещё одна традиция.

В этот момент они обе подпрыгнули с перепугу, потому что в камине снова появилась голова няни и спросила, где лежит плед с индюшатами, без которого малыш Кевин наотрез отказывается засыпать. Пока Кларисса давала пояснения, Лаванда переварила полученную информацию, сделала несколько смелых глотков ликёра и снова глянула на Флориана, который, уверенно жестикулируя, продолжал отвечать на вопросы назойливого родственника.

— Да, и очень кстати, что вы колдомедик, — услышала Лаванда над ухом, — у вас, должно быть, отменное здоровье?

— Не жалуюсь. А что?

— Это просто отлично! Вы же знаете, что случилось с предыдущей невестой Флориана?

— А что, у него их было много? — Лаванда усмехнулась.

— Да нет, что вы! Я помню только одну. Но у неё перед свадьбой случился выкидыш, и Клиффы её быстро забраковали.

В камине снова раздался шум, но на этот раз Лаванда не шелохнулась: осталась сидеть неподвижно, словно приросла к креслу. Няня извинилась за беспокойство и спросила, можно ли дать Томасу на ночь молоко, если у него в обед болел живот.

— Дайте ему пять капель зелья с настурцией, и пусть себе спокойно пьёт молоко, — машинально ответила Лаванда, не поворачивая головы.

— О, спасибо! — воскликнула Кларисса и стала объяснять няне, в каком шкафчике у неё настурция. — Как хорошо иметь в семье колдомедика! — добавила она с милой улыбкой, возвращаясь к беседе. — Правда, вне дома работать вам вряд ли придётся — все женщины в семье Клиффов домохозяйки, их долг — помогать мужьям и ухаживать за детьми. Традиция, — с сожалением вздохнула она.

— А кем вы работали до того как выйти замуж? — безучастно спросила Лаванда.

— Что вы, я никогда не работала! У меня и в мыслях не было!

Почему-то Лаванда не удивилась. Ничего не ответив, она посмотрела на часы над камином и снова окинула взглядом гостиную. Флориан, завершивший наконец свою внеплановую консультацию, поймал её взгляд и улыбнулся. Она ответила на его улыбку угрюмым взглядом. В это время одна из тётушек Флориана засобиралась домой, вместе с ней к камину подошли мистер и миссис Клифф, Лаванда встала, чтобы попрощаться с гостями и обнаружила, что у неё ноги стали как ватные. Прежде чем взять горсть летучего пороха, тётушка больно ущипнула Лаванду за щёку, сделала комплимент её пирогу, пожелала им с Флорианом счастья и отбыла восвояси через камин.

— Лаванда, не хотите ли ещё чаю? — предложила миссис Клифф.

— Спасибо, но мне пора домой, завтра рано вставать, — ответила Лаванда.

— Вы, наверное, много работаете?

— Да, у нас в больнице с опозданиями строго, а мне нужно быть на хорошем счету. Я ведь пока стажёр, но хочу, чтобы меня взяли на постоянную работу. Я собираюсь серьезно заниматься колдомедициной.

— Очень жаль, — добавила миссис Клифф и тут же пояснила с вежливой улыбкой: — Жаль, что вам пора уходить.

Флориан, подошедший сзади, положил руку Лаванде на талию и удивлённо спросил:

— Разве у тебя завтра не вторая смена?

— В связи с кризисом мы работаем в две смены.

— Э-э-э... понял. Мама, спасибо за ужин, — выпалил Флориан, удерживая Лаванду, которая порывалась зайти в камин. — Дорогая, подожди, я вещи возьму. Куда ты летишь?

— Не нужно меня провожать, побудь ещё с семьей. Увидимся завтра, — сказала она, старательно избегая его взгляда. Вдруг от летучего пороха у неё защекотало в носу, и она громко чихнула.

— Будьте здоровы, — дружно сказали сразу несколько Клиффов.

— Спасибо. Не беспокойтесь, у меня отличное здоровье, — ответила Лаванда со странным выражением лица, — особенно в смысле репродукции.

Все замерли, а мистер Клифф, решив, что не расслышал, переспросил:

— В каком смысле?

Флориан, почуяв неладное, схватил Лаванду за руку и крепко сжал пальцы, но её было не остановить:

— В том, что с рождением наследников проблем не будет! Только лично я в ближайшие лет пять планирую активно заниматься карьерой, — она с вызовом посмотрела на мистера Клиффа, потом повернула к Флориану своё рассерженное лицо, с удовольствием прочла в его глазах изумление, и добавила: — Дети пока в мои планы не входят.

— Что вы имеете в виду, Лаванда? — спросила миссис Клифф, с недоумением косясь на сына.

— Мама, она шутит... Нам, и правда, пора, — сказал Флориан, но его никто не услышал.

— Я имею в виду, — ответила Лаванда, — что хочу открыть свой собственный кабинет и стать душевным хилером. И вообще, я считаю, что современная женщина, даже замужняя, должна непременно иметь работу, чтобы быть сильной и независимой. Жена не должна сидеть у мужа на шее, потому что он может в любой момент сбежать — и что тогда?

— Дорогой, я никогда не думала о том, что сижу у тебя на шее, — то ли в шутку, то ли всерьёз сказала миссис Клифф, обнимая мужа за шею.

— А я не знал, что можно сбежать, — усмехнулся мистер Клифф, с новым интересом оглядывая Лаванду с головы до ног, будто только что с ней познакомился. — О, Мерлин! Куда мы катимся? Современная молодёжь нахваталась странных идей, которые так вредны для семейной жизни. Я думаю, Лаванда, что со временем ваше мнение изменится, — дипломатично изрек он.

— Моё мнение возникло не сегодня и не на пустом месте, — выпалила Лаванда, несмотря на то, что Флориан делал ей отчаянные знаки лицом. Он не аппарировал только потому, что не хотел быть невежливым, но все гости, оставшиеся в гостиной, включая Эшли и Клариссу, умолкли, повернули головы в их сторону и стали прислушиваться к разговору.

— Простите, но на чём именно основано ваше мнение? — спросил мистер Клифф.

— На фактах.

— Можно узнать, на каких?

Если бы не три рюмки ликера, Лаванда, пожалуй, нашла бы менее прямолинейную формулировку. А так она горячо сказала:

— Вот на каких: современные мужчины безответственные, лживые, неверные и аморальные.

— Откуда вы знаете? Сколько вам лет, юная мисс? Двадцать? — мистер Клифф криво усмехнулся.

— У меня есть опыт, — сказала Лаванда.

Флориан закатил глаза, лицо мистера Клиффа вытянулось.

— Знаете ли... Не стану спрашивать, какой конкретно у вас был опыт, однако совершенно неприемлемо принимать исключение за правило. Кроме того, вам не кажется, что все эти неприятные эпитеты можно сказать и о некоторых женщинах?

Лаванда выпрямила спину и набрала воздух в лёгкие. Последнее, чего хотел Флориан — это дать возможность своим родственникам выслушать лекцию о равноправии полов, несостоятельности семейных уз и колебании спроса-предложения на рынке женских тел, которым управляют похотливые мужчины. Поэтому он решил, что уйти с семейного ужина не попрощавшись — это вовсе не скандал, а небольшое нарушение этикета.

* * *

Как только они очутились у Лаванды дома, Флориан выпустил её ладонь и тихо выругался.

— Что? — с вызовом спросила она. — Я опозорила тебя перед родственниками?

— М-м-м… Если честно, мне было немного стыдно. Самую малость! — горячо сказал он.

— Я имею право говорить то, что думаю!

Флориан смерил Лаванду недовольным взглядом.

— Скажи, пожалуйста, какой нюхлер тебя укусил?!

— Меня кусали только оборотни, — пробормотала она. Наедине с Флорианом её смелость и уверенность как ветром сдуло, и она растерянно опустила плечи.

— Что за чёрт! Я же тебя просил, Лаванда, — он глубоко вздохнул и схватился за голову.— Неужели так трудно провести один вечер в кругу пожилых людей, не распространяясь о дурацких феминистских идеях, в которые ты сама не веришь?

— Я больше не знаю, чему верить, — сказала она дрожащими губами, и, к изумлению Флориана, из её глаз вдруг хлынули слёзы. За свой немалый опыт работы адвокатом, он успел увидеть столько фальшивых слёз в зале суда, что эта беспричинная, непонятная истерика вызвала у него не сочувствие, а раздражение.

— Иногда мне кажется, что тебе нужно было идти не в колдомедики, а в актрисы! Скажи, с какой стати ты три часа притворялась паинькой, а? — сердито спросил он и сделал шаг навстречу. — Зачем пообещала держать при себе свои «передовые» взгляды? Чтобы напоследок выказать неуважение моим родителям? Рассказать о своём богатом опыте? Что они должны теперь думать?

Лаванда отступила под его напором, наткнулась спиной на комод и схватилась за него в поисках опоры. Флориан сверкнул глазами и продолжил наступление:

— Если твой идиот художник и придурок однокурсник оказались сволочами, это ещё не значит, что нужно делать глубокомысленные выводы обо всех мужчинах! Мой отец совершенно прав: нельзя всех мести одной метлой.

Лаванда изумлённо заморгала, и её рот изобразил неровную букву «О».

— Откуда ты знаешь про художника? — пробормотала она, вытирая глаза манжетой своего синего платья для интервью.

Флориан громко фыркнул.

— Да боже мой, прости, что я хотел немного узнать о том, что ты пыталась от меня скрыть — но я мог бы этого и не делать! Всё и так понятно, Лаванда — ты обожглась, тебя обидели... Да это было тяжело, но мир от этого не перевернулся с ног на голову! — со стороны он выглядел, как гневный сеттер, нападающий на перепуганную болонку.

— Да, я обожглась, — она опустила голову, — но это было не просто тяжело, это... это было больно. Я поверила, что меня любят, и не думала, что так можно поступить — клясться в любви, а потом жениться на другой... И предлагать семью на троих.

Флориан раздражённо повёл плечами.

— Лаванда, а ты не думала, что в этом есть и твоя вина? Может, ты слишком легко вступала в отношения и слишком многого от них ожидала? Если ты хотела выйти замуж за того художника, нечего было соглашаться на постель до брака!

— Всё ясно, — прошептала она, отворачиваясь, — теперь я распутная женщина...

— Конечно, нет! Но это твоё «ничего личного, только секс»... Да, кому-то из мужчин такое может понравиться — но не ожидай от них при этом любви до гроба!

— Я просто пыталась быть с тобой честной. Сразу предупредила, что ты у меня не первый, что не хочу серьёзных отношений — я не скрывала от тебя своих принципов!

— Какие принципы, Лаванда? — вскипел он. — Да, я терпел твои заскоки, потому что думал, всё это блажь, раненое самолюбие, игра, наконец! Но любому терпению есть предел! Неужели ты думаешь, мне приятно было от тебя слышать, что все мужчины — аморальные, лживые типы? Получается, я один из них? Я должен воспринимать это всерьёз?

— Да ты... ты... — она изо всех сил пыталась взять себя в руки, но осознание того, что её обманули — что она сама дала себя обмануть, с головой ринувшись в новое чувство, сковало её сознание, раздавило.

— Ну, что я? — с вызовом спросил он.

— Ты... аморальный, лживый тип!

Флориан рассмеялся ей в лицо.

— Мерлин! Лаванда, я думал, что понимаю тебя, но теперь... Зачем ты так себя ведёшь?

Слёзы с новой силой покатились у неё из глаз, а внутри стала медленно закипать злоба, какой Лаванда раньше никогда не испытывала.

— Вот почему я не хотела отношений, — прошипела она, — чтобы никто не лез ко мне в душу, не ковырял в ней шипастой палкой...

Флориан поморщился.

— Что за метафоры?

— Чтобы никто не читал мне нотаций, — она гневно тряхнула головой.

— Да я всего лишь пытаюсь тебе помочь!

— Не использовал меня…

Флориан всплеснул руками.

— Давай, придумай ещё кучу обвинений в мой адрес — только не забудь потом их обобщить и вылить на всю мужскую половину человечества! — глянув на градом катящиеся по её щекам слёзы, он сказал более спокойно: — Лаванда, чего ты хочешь? Оттолкнуть меня? Ты выбрала отличный способ — выставила меня дураком перед всеми родственниками.

— Ты... ты... — её мысли словно бродили в каком-то сером тумане.

— Ну, что ещё?

— Иди ты к чёрту! — выпалила она.

Он вздохнул.

— Какой продуктивный диалог. Море необоснованных эмоциональных оскорблений.

Лаванда проглотила ком в горле, собралась с мыслями и сказала:

— Ты хочешь обоснований? Хорошо. Я считаю, что ты аморальный и лживый тип, потому что нашёл себе влюблённую дурочку, чтобы сохранить за собой бизнес отца. Привёл меня на смотрины, как лошадь... Только не понятно, что ты собирался делать после свадьбы?

— Что?! — его брови подскочили вверх.

— У тебя было указание родителей искать невесту среди колдомедиков, чтоб здоровье было хорошее?

Флориан выглядел так, словно его стукнули бладжером по голове.

— Что за бред! Я уже взрослый мальчик, если ты не заметила — родители мне не указывают, что делать и чего не делать.

— Бред? Хорошо, тогда скажи, это правда, что у твоей предыдущей невесты был выкидыш и родители её «забраковали»?

Одного взгляда на перекошенное лицо Флориана было достаточно, чтобы понять, что Кларисса не соврала.

— Мерлин... Что за терминология? — пробормотал он.

— Извини, но я не владею вашим юридическим языком. Как это будет правильней: признали негодной к продолжению рода? — Лаванда почувствовала внезапный прилив сил. — Ты мастер задавать вопросы, так ответь на парочку моих. Почему ты мне раньше не рассказывал о ваших «семейных традициях»? О том, что твой отец передаст бизнес Эшли, если ты срочно не женишься?

Лаванда была уверена, что Флориан стушуется и начнёт оправдываться, но его оторопь быстро прошла. Он ответил совершенно спокойно:

— У Клариссы слишком длинный язык — несёт, что попало, а ты слушаешь! Глупости какие, — Флориан оперся ладонями о стену, поймав Лаванду в ловушку из своих сильных рук. — То есть вот какого ты обо мне мнения, да?

— Скажи мне, что это неправда.

Её заплаканные глаза были всего в нескольких дюймах от его лица, и Флориану показалось, что он видит в них страх.

— Да, отец хочет, чтобы я скорей женился, но это ничего не значит, — сказал он, не отводя от неё недовольного взгляда. — Да, у нас есть семейная традиция — передавать бизнес женатому сыну. Но Эшли никогда не хотел и не захочет брать на себя управление конторой. Да, у меня была девушка, у которой... — он на секунду запнулся, — не важно.

— Не важно?

— Лаванда, ты сама хотела, чтобы наше прошлое осталось в прошлом.

— Да, но только ты залез в моё прошлое, порылся в моём белье, нашёл уязвимое место, заставил поверить тебе...

— Я тебя заставлял? Мне показалось, ты по доброй воле запрыгнула со мной в одну койку, по доброй воле согласилась выйти за меня замуж.

Лаванда смотрела в сердитые глаза Флориана и не понимала, что происходит: что значат его слова? В груди образовался и стал угрожающе расти огненный шар, подступающий к горлу. Она толкнула Флориана двумя руками в грудь, пытаясь вырваться из ловушки, но он обхватил её за плечи и подался вперёд, прижимаясь к ней всем телом, лишая возможности двигаться.

— Ты... ты... — у неё не было ни слов, ни дыхания, ни сил говорить, — отпусти меня... Я не хочу тебя видеть!

— А-а-а! Что за чёрт! — взвыл Флориан, потому что в этот момент ему на спину с разбегу вскочил Рыжий и впился своими острыми когтями. — Пошёл вон! — Флориан дёрнулся, скидывая кота на пол, но тот, отлетев под диван, тут же выглянул и сердито выгнул спину дугой. — Чокнутый кот...

— Очень умный кот, — сказала Лаванда, — он всегда меня защищает.

— От кого? От меня? — спросил Флориан, поглядывая на Лаванду, но стараясь не поворачиваться к Рыжему спиной.

— А ты не кричи на меня...

— Хорошо, прости, — Флориан отступил на шаг назад. — Только ты определись, что тебе нужно в этой жизни, Лаванда. Если любовь — то люби, если только секс — то... — он вовремя умолк.

— Хватит читать мне наставления. Я знаю, что мне нужно, — она с отчаяньем посмотрела ему в глаза. — От тебя — ничего.

Он шумно выдохнул.

— Знаешь, в чем твоя большая проблема? Ты не умеешь отличать настоящие чувства от подделки.

— Да, а ещё я легкомысленная шлюха... Всё ясно. Хватит с меня. Иди домой.

— Конечно, пойду — мои родители наверняка ждут объяснений, — он не пошевелился.

— Успокой своего папу, скажи, что я его шокировать не буду, потому что больше он меня не увидит. Сандра предупреждала меня, что лживей адвокатов бывают только риэлторы, а я ей не поверила...

Флориан помедлил, открыл рот, собираясь что-то сказать, но передумал. Он быстро вышел в коридор, откуда можно было аппарировать, и с хлопком исчез.

Лаванда постояла немного у комода, затем прошла на кухню и, порывшись в шкафчике, достала оттуда несколько фиалов. Смешав двойную дозу сонного зелья с тройной дозой успокоительного, она быстро зашла в спальню, разделась до белья и, не умываясь, легла в постель. Через минуту зелье подействовало, сердце перестало выпрыгивать из груди, потолок поплыл перед глазами. «Почему я после всех расставаний пялюсь, как дура, в потолок? — подумала Лаванда. — Наверное, потому что мои истории все одинаковые. Вырваться из замкнутого круга невозможно». В душе у неё было пусто. «Ты не умеешь отличать настоящие чувства от подделки...»

— Точно, не умею, — сказала она сама себе. — Я почему-то была уверена, что в этот раз всё по-настоящему.

Вдруг в коридоре послышался хлопок. Лаванда села на кровати и прислушалась. В гостиной отчётливо раздались шорохи. Она вскочила и, пошатываясь от большой дозы сонного зелья, выбежала из спальни, чуть не встретившись лбом с дверью. Окно в гостиной было распахнуто — видимо, порывом ветра — а на ковре валялся сброшенный с подоконника цветочный горшок, возле которого стоял, выгнув спину, перепуганный Рыжий. Кот увидел хозяйку, радостно мяукнул, подбежал и стал тереться о ноги. Схватив Рыжего, Лаванда, шатаясь, закрыла окно и по пути в спальню ненадолго замерла, останавливая взгляд на своём отражении в стеклянной кухонной двери. Она показалась себе привидением, разгуливающим в полуголом виде по пустому дому — худым, лохматым и совершенно одиноким, если не считать кота.

* * *

— Ну, как всё прошло?

— Привет, Патрисия, — Лаванда с безучастным видом стянула с шеи платок, повесила сумочку на стойку и приземлилась на диванчик в кафе, в котором проходила очередная, предпраздничная, встреча клуба «Справедливое возмездие». — Сандры пока нет?

— Задерживается, — ответила Патрисия, нетерпеливо наклоняясь над столом. — Ну, как?

— Ты о чём?

— Как о чём? О знакомстве с родителями твоего Флориана.

— Он не мой, — кисло ответила Лаванда.

— Ну, не важно. Так что? Всё-таки женитесь?

— Всё-таки не женимся.

Патрисия открыла от удивления рот.

— Ну ничего себе! Всё так ужасно прошло? Вы поругались?

— Мы расстались, — Лаванда раздражённо сжала губы.

— Опять? — воскликнула Патрисия, сочувственно вглядываясь в непроницаемое лицо подруги. — То есть я хотела сказать, ты уверена?

Лаванда кивнула, взяла со стола меню и принялась внимательно его изучать.

— Когда вы успели?

— Сразу после ужина с его родителями. Я буду салат с авокадо.

— Почему?

— И рыбу. Давно я не ела рыбу, — Лаванда подняла глаза на пухленькое, ярко накрашенное лицо Патрисии и махнула рукой. — Долгая история...

В это время возле столика появилась опоздавшая Сандра Фосетт, красивая и румяная с мороза. Она размотала шарф и радостно воскликнула:

— Привет, девочки! Что за история? Мне расскажете? — Сандра перевела взгляд с одной подруги на другую, убрала с лица улыбку и, усевшись за столик, осторожно спросила у Лаванды: — Ну, как всё прошло?

Лаванда вздохнула.

— Давайте не будем, а? Хочу забыть, как страшный сон...

— Что, у него родители оказались снобы? В принципе, адвокаты все такие, — сказала Сандра, хватая меню. — Ой, есть хочу — не могу!

— Не снобы, но... со странностями, — уклончиво ответила Лаванда.

— Богатеи? Решили, что ты охотница за чужим состоянием?

— Дело не в родителях, а в самом Флориане...

Сандра сделала большие глаза.

— Только не говори, что у него уже есть невеста! Второй раз на одни и те же грабли не наступают!

Лаванда покачала головой.

— У него была невеста, и, кажется, даже беременная, но... мне плевать. Я не хочу об этом говорить.

Сандра отложила меню в сторону и сочувственно погладила Лаванду по плечу.

— Подумаешь, была... Была да сплыла! Ты что, приревновала? Или она припёрлась на ужин? Патрисия, ты что-нибудь понимаешь? — Патрисия пожала плечами. — Похоже, нам нужно вина заказать. Официант!

Они быстро сделали заказ, и Сандра вкрадчиво сказала:

— Лаванда, не хочешь рассказывать — не надо, только тебе будет ещё хуже, если ты ни с кем не поделишься проблемами.

— Ещё хуже? — спросила Лаванда таким голосом, будто у неё умерли все родственники.

— Да что произошло? — Сандра откинула за спину свои роскошные тёмные пряди, и её наманикюренные пальцы выбили по столу нетерпеливую дробь. — Мы же беспокоимся!

Впервые с тех пор, как она в колледже подружилась с Сандрой и Патрисией, Лаванда не хотела делиться с ними своими переживаниями. Подруги, конечно, всегда её поддерживали и не раз спасали от душевных мук, но в этот раз Лаванде было нестерпимо тяжело признать своё поражение, которое она сама до конца ещё не осознала. Два дня после ссоры от Флориана не было ни совы, ни патронуса. Лаванда вздохнула. Они всё равно не отстанут.

— Сначала всё шло хорошо, было много родственников, меня неплохо приняли, но потом... Флориана отвлекли по делу, я оказалась рядом с женой его младшего брата, и она рассказала мне кое-что интересное, — Лаванда ненадолго умолкла, ожидая, пока официант разольёт вино на три бокала. Патрисия и Сандра с недоумением переглянулись. — Оказывается, мистер Клифф-старший уходит от дел и ставит Флориану условие: если тот в ближайшее время не женится, не видать ему адвокатской конторы, как своих ушей, — голос Лаванды дрогнул. Она вспомнила забавные уши Флориана, которые тот старательно прятал под причёской, и ей почему-то захотелось плакать. Она проглотила ком в горле и добавила почти невозмутимо: — Бизнес перейдёт к его младшему брату, потому что таковы семейные традиции Клиффов, — Лаванда подняла свой бокал, они втроём дружно чокнулись и выпили без тостов и пожеланий.

— Некрасиво, конечно, — сказала Патрисия, смакуя вино, — и всё же, Лаванда, смотри на вещи позитивно — для скоропостижной женитьбы Флориан выбрал тебя, а не кого-то ещё.

Лаванда горько усмехнулась из-за «скоропостижной женитьбы» и озвучила свои самые сокровенные страхи:

— Я думаю, что просто кстати ему подвернулась. Лечила от укуса нюхлера, хотя догадывалась, что он симулянт, потом сама прыгнула к нему в постель... И ведь не хотела серьёзных отношений, но, как всегда, поверила его словам и влюбилась по уши, как дура! Девочки, ну почему я всегда всем верю? — её голос задрожал.

— Не расстраивайся, — сказала Сандра, подавая Лаванде тарелку с маслинами, — может, ты ещё легко отделалась! Посуди сама: если твой — то есть этот Флориан до тридцати лет не обзавёлся семьей, это о чём-то да говорит. Почему его никто не прибрал к рукам? Молодой перспективный адвокат — и одинокий, без невесты? Да такому жениться — раз плюнуть! Лаванда, ты его явно плохо знаешь. Эх, жаль, что ты нас не познакомила, я бы его быстро раскусила, — Сандра прищурилась. — Наверняка он какой-нибудь маньяк, или садист, или бандит, или нетрадиционной ориентации!

— Уверяю тебя, он традиционной ориентации, — смущенно пробормотала Лаванда. — Просто... он сказал, что ему трудно влюбиться.

— Не бывает таких мужчин, — заявила Сандра, — если они традиционной ориентации. И что ты теперь собираешься делать?

Лаванда пожала плечами, глядя на пустой бокал.

— Тогда, по схеме, — усмехнулась Патрисия, — сначала напьёмся!

Сандра налила всем вина и обеспокоенно спросила:

— Лаванда, ты же не говорила Флориану про наш клуб?

— Конечно, нет! — Лаванда густо покраснела. В последние дни она прониклась к Флориану таким доверием, что готова была всё ему рассказать. Слава Мерлину, не представилось подходящего момента — теперь она отчетливо понимала, что ни Флориан, ни тем более его родственники никогда бы не поняли её легкомысленного поведения. Хождение по пабам, соблазнение незнакомых мужчин, использование запрещенного заклинания, похищение палочек и одежды, возвращение палочек и одежды... Когда Флориан упомянул её бывших, у неё сердце ушло в пятки — какого чёрта он наводил о ней справки? Проклятый адвокат!

— Вот и молодец. Ну, не грусти, — Сандра сложила губки бантиком, — сейчас мы выпьем за нас, девочек, пошлём этих мужчин куда подальше, и нам станет опять весело. А потом тряхнём стариной, сходим в паб, проверим, в какой мы форме... Лаванда, давно ты не ходила на охоту! Поверь, тебе сразу станет легче — накажешь какого-нибудь очередного развратника, отберёшь у него палочку, штаны, отправишь их домой его жене, и у тебя сразу поднимется настроение. А?

Лаванда с сомнением покачала головой.

— А давайте, девочки, устроим соревнование — кто быстрей вернется с добычей? — Сандра хохотнула. — Мы ведь никогда не соревновались на скорость!

— Я сегодня не могу, — сказала Патрисия, — работаю в ночную смену.

— Тогда, Лаванда, идём мы с тобой! Принимаешь мой вызов? Или ты потеряла квалификацию?

— Моя квалификация в порядке. Просто настроения нет.

— Вот мы его и поднимем! — красивое лицо Сандры сияло от возбуждения. — Выбирай, в какой паб пойдешь, в Лондоне или в Рединге? Начинаем ровно в двенадцать. Кто первый явится к Патрисии в больницу с чужой палочкой, тот и победил! Ну, что?

Лаванда колебалась лишь несколько секунд, а потом решительно тряхнула головой. Два дня она не могла выбросить Флориана из головы. Два дня, не переставая, прокручивала в голове все их разговоры, начиная с первого дня знакомства, когда он попал в больницу. Каждое его слово, каждый жест, его бесконечные вопросы, свои глупые ответы... «Ты не умеешь отличать настоящие чувства от подделки...» Всё казалось таким настоящим — она сходила с ума оттого, что не могла найти объяснения его поведению. Нужно было выбросить всё это из головы хотя бы на один вечер.

— В Лондон. И желательно в паб, где бывает побольше развратных адвокатов, — сказала Лаванда, хитро прищурившись.

— Ну, клиенты в таких заведениях не представляются, — снова хохотнула Сандра. — Значит, я в Рединг. Начинаем ровно в полночь. Пат, жди нас с трофеями — кто первый!

— Девочки, вы с ума сошли, — засмеялась Патрисия, — хотите, чтобы меня уволили?

— А мы тихо, — улыбнулась Сандра, — в конце концов, разве среди ночи нам не может понадобиться твоя медицинская помощь?

От автора: глава не для слабонервных.

__________________________________________________

Сандра не в первый раз охотилась в увеселительном пабе под названием «Песнь Русалки», и каждый раз в новом обличье: она гордилась тем, как ловко научилась менять внешность — родной папа не узнает. Впрочем, её отец и шагу бы не сделал в подобное заведение.

Сегодня она была рыжей. Сандра считала, что именно цвет волос кардинально меняет образ и лучше всего запоминается мужчинам — особенно такой цвет, как у неё сегодня. Она делала вид, что беспечно хлопает глазами, но на самом деле внимательно следила за тем, что происходит в пабе: кто пришёл, кто ушёл, где её потенциальные «конкурентки». У Сандры иногда возникали разногласия с девушками, работающими в пабе на регулярной основе, но в этот вечер их почему-то не было видно. Её точёный носик, вздёрнутый заклинанием, был как никогда по ветру, сердце бешено стучало от адреналина. За несколько лет опасных игр Сандра так до конца и не привыкла к риску, но сегодняшнее волнение было особенным, потому что ей хотелось обыграть Лаванду. Нынешний парень Сандры, довольно известный игрок в квиддич, купался в лучах славы и ни в чём себе не отказывал — особенно в развлечениях с девушками, и она с горечью понимала, что всегда будет одной из многих в череде его увлечений. Сандра не испытывала к нему особых чувств, но всё равно злилась, ревновала и в глубине души презирала. Это прибавляло ей уверенности в том, что её охота в увеселительных пабах велась не зря — поделом им всем, поделом...

Сандра обычно отшивала мужчин, которые казались ей слишком мелкой добычей, и старалась отловить рыбу постарше и покрупней — было приятно облапошивать взрослых, похотливых дядюшек, которые годились ей в отцы и смотрели с нескрываемым вожделением. Её от них воротило: она представляла, что дома их ждут жёны и дети, не подозревающие о тайных пристрастиях своих добропорядочных отцов и мужей. Но сегодня она решила не привередничать и пойти наверх с первым, кто на неё клюнет, чтобы опередить Лаванду.

Сандра закинула ногу на ногу, покрутила на пальце рыжую прядь и с вызовом глянула на мага, подсевшего к ней за барную стойку. Незнакомец был из категории «мутных», с мрачным, тяжёлым взглядом, в дорогой бордовой мантии и очень дорогой обуви из драконьей кожи — Сандра знала толк в таких вещах. Обычно мужчины предлагали ей выпить, заводили разговоры, хвастались своими достижениями на всех жизненных фронтах, спрашивали её цену за час и торговались — она нарочно называла заоблачную цену и следила за их реакцией. Высокая стоимость интимных услуг интриговала, и клиенты с недоумением спрашивали, что же она умеет делать за такие деньги. «Оттузо Темпоранео», пущенное клиенту в спину, работало безотказно: под заклятием временного отупления мужчины становились шёлковыми и послушными, поднимались с ней в номер, а дальше — дело техники. Они отдавали ей палочку и одежду, которую Сандра брезгливо сворачивала, уменьшала заклинанием и складывала в свою сумочку. Потом она уходила, а клиент послушно засыпал. Сколько раз Сандра проделывала этот трюк? Она сама не знала.

«Мутный» не предложил выпить, не стал знакомиться, зыркнул жадными глазищами и сразу перешёл к главному:

— Сколько?

— Двадцать галлеонов в час, — ответила Сандра, не моргнув глазом.

Маг удивлённо поднял брови и окинул её с ног до головы оценивающим взглядом.

— Надеюсь, ты меня не разочаруешь.

Он молча встал, подошёл к окошку, скрытому за стойкой, заплатил за комнату и кивком пригласил следовать за ним. Она слезла со стула и незаметно достала палочку, но маг так быстро поднялся по лестнице, что Сандра не успела наложить на него своё фирменное заклинание. Она поспешила наверх, собираясь сделать это сразу же, как только окажется на третьем этаже. Проследовала за мелькнувшей бордовой мантией, вошла в знакомый номер, где уже не раз выполняла миссию возмездия, и услышала зловещий голос:

— Петрификус Тоталус!

Безвольно опустившись на холодный пол, Сандра с ужасом отметила, что дверь захлопывается, а возле её лица останавливаются ботинки из драконьей кожи.

— Повеселимся, детка? Я знаю, что можно делать с девушкой за двадцать галлеонов. Не волнуйся, постараюсь сильно не испортить твой товарный вид.

Большой кулак намотал на себя её длинные волосы, приподнял безвольное тело над полом и потащил к кровати. Сандра, задыхаясь от боли, изо всех сил закричала, но из её груди не вылетело ни звука.

— Люблю рыжих, — маг затащил её на кровать, скинул с себя мантию и принялся снимать с Сандры одежду. — Считай, что тебе повезло, я не люблю активных — делать почти ничего не придётся, — добавил он, доставая из кармана небольшую кожаную плеть, — всё сам, всё сам...

* * *

Лаванда вот уже полчаса как сидела в Лондонском увеселительном пабе под названием «Хмельной Патронус», на удивление многолюдном после кризиса, и болтала с занудным магом лет тридцати, который почти не пил, зато много говорил и ещё больше расспрашивал, изображая сочувствие: «Почему ты занимаешься этим ремеслом? Неужели тебе больше нечем зарабатывать на жизнь? Ах, у тебя больная бабушка? Ах, остальные родственники умерли? И сколько у тебя стоит час? Сколько-сколько? А ночь? Ого, да ты, должно быть, миллионерша, детка... И что ж ты делаешь за такие деньги? А где ты живёшь?» Ага, так она ему и сказала. Зачем спрашивать глупости и лить воду, когда очевидно, что цель знакомства не в том, чтобы поболтать? «А ты не боишься заниматься таким опасным делом? Так ведь и обидеть могут». Лаванда поправила светлые локоны, похлопала ресницами и ответила дежурной фразой о том, что у неё есть крыша. Секрет её изменённой внешности был в огромных ресницах и внушительном бюсте, который она увеличила на пару часов посредством вычитанного в «Ведьмополитене» Пэтто Инграссаре.

Лаванда, в отличие от Сандры, не испытывала особого подъёма, который раньше неизменно сопровождал её походы на охоту — то ли от усталости, которая навалилась в последние дни, то ли оттого, что она утеряла вкус к самой мести. Сколько не пытайся проучить покупателей женских тел — ничего не изменится, подумала она, поглядывая на мужчину напротив. Однако ей на целый час удалось выбросить Флориана из головы — в этом был бесспорный плюс всей этой авантюры. Помня о том, что они с Сандрой объявили соревнование (пусть и шуточное), Лаванда игриво покачала ножкой и спросила:

— Будем только болтать?

Мужчина странно насупился и задал очередной вопрос:

— А давно ты занимаешься этим делом? Что-то раньше я тебя здесь не видел.

— Два года, — ответила она, не задумываясь, и это была истинная правда. — Пойдём наверх?

Лаванде не терпелось проучить этого болтуна. Почему-то ей казалось, что это пойдёт ему на пользу, что он не до конца испорченный тип, хоть и ведёт себя как завсегдатай этого запрещённого паба, скрытого в фешенебельном маггловском районе Лондона. Вот если бы можно было ему ещё и речь толкнуть о том, что женщина — это не товар, и всё такое... Но нравоучения, конечно, никак не вязались с заклинанием временного отупления, за которым на несколько часов неизбежно следовало забвение.

Мужчина ухмыльнулся, кивнул, взял Лаванду под руку и отправился к тёмному окошку, где работник паба, не интересуясь именами посетителей, брал почасовую оплату и выдавал ключи от комнат наверху. Лаванда засунула руку в карман платья, чтобы достать палочку и наложить «Оттузо Темпоранео», но прямо возле окошка мужчина вдруг резко остановился, крепко сжал её локоть, повернулся и, уставившись в упор, грозно сказал:

— Мисс, вы задержаны до выяснения личности за нарушение магического закона о порнографии и проституции от пятого мая тысяча девятьсот восемьдесят третьего года. Сейчас я перенесу вас в место временного содержания.

Лаванда широко открыла глаза, попыталась вырвать свой локоть из цепкой хватки незнакомца и уже почти достала палочку, когда у неё в животе неприятно защекотало, увеселительный паб сжался в маленькую точку и исчез в крутящемся пространстве.

* * *

— Мерзавец, — прошептала Сандра, постепенно приходя в себя и морщась от боли. Она приподнялась на кровати и принялась осматривать красные рубцы, саднившие на руках и животе. — Ой! — сидеть было просто невыносимо. Ягодицы требовали срочного заживления. Сандра осторожно встала и, покачиваясь, стала собирать свою одежду, разбросанную по полу. — Бывают же такие извращенцы...

Она медленно оделась и с брезгливым выражением лица посмотрела на деньги, оставленные магом у изголовья кровати. Шестьдесят галлеонов за три самые ужасные часа в её жизни, в течение которых она гадала, останется ли в живых, и если да, то сможет ли пошевелиться после того, что с ней сделал этот садист. Сначала Сандра решила, что не прикоснётся к деньгам, но оставлять такую большую сумму работникам паба было глупо, особенно в свете наступившего кризиса, а потому она сгребла галлеоны и ссыпала их в свою сумочку.

— Какой ужас! — отшатнувшись от собственного отражения в зеркале, Сандра в ярости топнула ногой и взвыла от боли: между ног и внутри живота горело так, что лучше было не шевелиться. Прохладная ванная и хороший целитель, вроде Лаванды — вот что требовалось ей, чтобы прийти в себя после пережитого унижения. Подруга всё залечит и по душам поговорит... Являться в больницу к Патрисии в таком виде не хотелось — к тому же Сандра надеялась, что Лаванда давно выиграла пари, оставила у Пат свои трофеи и вернулась домой, чтобы поспать перед долгим рабочим днём. Сандра собрала все свои вещи, подняла палочку, представила себе квартиру Лаванды и аппарировала.

Гостиная встретила её удручающей тишиной.

— Лаванда! — с надеждой позвала Сандра. — Эй, подруга! Отзовись, умоляю!

Не получив ответа, Сандра проковыляла к шкафчику с зельями, изучила содержимое и, вздохнув с облегчением, достала три фиала. Из одного она накапала несколько капель себе на язык, со вторым отправилась на кухню, чтобы развести содержимое в стакане воды и выпить, а с третьим подошла к зеркалу и осторожно нанесла бесцветную мазь на лицо, запястья и шею. Ну, вот, можно отправляться к Патрисии в больницу — теперь ясно, что Лаванда поджидает её там, тихо посмеиваясь над проигравшей подругой. Ох, сейчас девчонкам будет не до смеха...

Она зашла в камин, схватила горсть летучего пороха и произнесла, сжав зубы от боли в паху:

— Больница Святого Патрика!

* * *

— Следующая! Эй, следующая! Твою мать, ты что, оглохла?

Лаванда открыла глаза, подняла голову и непонимающим взглядом уставилась на мужчину в форме аврора, который сердито смотрел на неё сквозь прутья решётки. Она испуганно поморгала и подскочила, как ошпаренная. Чёрт возьми, это не сон! Шея болела, ноги затекли от долгого полулежания на деревянной скамье камеры.

— Иди сюда, не тормози, — пожилой аврор поманил её пальцем и буркнул молодому напарнику, сидящему рядом за длинным столом: — Достали эти шлюхи, всю ночь с ними провозились. Им-то не привыкать по ночам работать. Да иди же ты сюда, садись! Робкая какая, ага...

Она не заметила, как задремала. Когда её привели в камеру, там уже было много девушек, задержанных во время традиционного предпраздничного рейда, который дежурные авроры в разговоре назвали «рождественской чисткой». Девушки всех фактур и мастей переговаривались, ругались, шутили, смеялись:

— Кто же будет веселить вас во время праздников, мальчики, если вы нас быстренько не отпустите? — весело спросила одна молодая ведьмочка.

— Только штраф не назначайте, ладно? — попросила другая, высовывая руки за прутья решётки и норовя схватить за рукав проходящего мимо аврора. — Лучше я натурой заплачу!

Многие их этих девушек явно были здесь не в первый раз. Лаванда не стала ни с кем разговаривать: забилась в дальний угол, прислонила голову к стене и под гул недовольных голосов закрыла глаза.

И вот сейчас, кроме неё, в камере никого не осталось. Она толкнула незапертую дверь, неуверенно поправила растрепавшиеся волосы, вышла в допросную и села на скамью возле стола.

— Имя? — спросил пожилой аврор.

— М-м-м... Стейси Смит.

— Смит?

Лаванда смущённо прокашлялась.

— Да.

— Да вы тут все родные сестры, блин, — проворчал он, недовольно поморщился, закрыл глаза и помассировал переносицу. — У меня от вас, сёстры Смит, уже башка раскалывается...

— Давайте, я вам помогу, — неожиданно бойко сказала Лаванда, поднимаясь с места, — я умею.

Второй аврор, совсем молоденький, резко поднял палочку и направил её Лаванде в грудь, но старший, с проседью в волосах, тихо фыркнул и одобрительно махнул Лаванде рукой. Обхватив его голову ладонями, она несколько раз нажала на нужные точки на затылке и у края надбровных дуг, после чего опустила руки и села назад на скамью.

— Ух, полегчало, — сказал мужчина, с интересом разглядывая Лаванду. — Ты что, красотка, специалист по массажу? — она неуверенно кивнула. — Великолепно. Только давай-ка ещё раз сначала: имя и фамилия?

Лаванда опустила голову и посмотрела на сплетённые пальцы рук.

— Только, пожалуйста, не сообщайте ничего родителям... Я совершеннолетняя, им необязательно знать.

— Хорошо, совершеннолетняя, — раздражённо сказал аврор, — ты осталась последняя после большого ночного рейда, на часах пять утра, а я не ел со вчерашнего обеда. Давай разберёмся по-быстрому — или ты хочешь застрять здесь надолго и встретить Рождество в камере?

Лаванда заёрзала на твердой скамье. Она на минуту представила, что будет, если её родители узнают, что произошло. У Браунов были большие семейные планы на Рождество: навестить всех тётушек, дядюшек и племянников, живущих в Шотландии... Да и мистер Штолле сейчас без неё, как без рук: маги болеют, невзирая на праздники, а тут ещё и столько раненых из-за уличных беспорядков! Нет, Лаванда определённо намеревалась сегодня же выйти на работу. Пять утра? Отлично. Она ещё успеет принять душ и позавтракать перед своей сменой.

— Я не та, за кого вы меня принимаете, — уверенно сказала она.

— Естественно. Все вы паиньки, случайно оказавшиеся в увеселительном пабе и случайно согласившиеся вступить в связь за деньги с нашим сотрудником. А других девушек здесь и не было!

— Нет-нет, — Лаванда тряхнула головой, — я оказалась в пабе не случайно, — аврор взбодрился, с надеждой поднял на неё глаза, — но я не собиралась вступать ни с кем в связь, клянусь!

— Да чёрт вас всех дери, — разочарованно простонал он. — У нас есть показания задержавшего тебя аврора. Если признаешься во всем и окажется, что ты у нас в первый раз, отделаешься предупреждением и небольшим штрафом. Тебя раньше задерживали?

— Нет.

— Ну?

— Что ну?

— Как твоё имя? — прорычал аврор.

— Я не могу сказать, поймите! Не дай бог на работе узнают...

— У тебя и другая работа есть?

— У меня одна работа. Я колдомедик, — Лаванда мучительно поморщилась и добавила: — Ну, хорошо, я вам всё расскажу.

— Отлично, — старый кивнул молодому, и тот приготовился делать запись в журнале, — как тебя зовут?

— Лаванда Браун.

— И что ты делала ночью в увеселительном пабе?

— Я хотела встретиться с мужчиной, но не для того, чтобы переспать с ним. Я хотела наказать его за то, что он распутный негодяй!

Молодой аврор так и зашёлся от смеха, а пожилой громко выругался.

— Да-да, и не нужно смеяться! — воскликнула Лаванда, с негодованием одёргивая свою не в меру короткую юбку. — Я не совершила ничего противозаконного, и вы не имеете права меня задерживать!

— Да что ты говоришь?

— Сейчас я вам всё объясню. Понимаете, я хотела подняться с тем мужчиной наверх, чтобы потом... потом... — Лаванда вдруг умолкала, мучительно думая, что же сказать. Что она собиралась наложить заклинание временного отупления, разрешенное к применению только душевным хилерам, и то в исключительных случаях? Что собиралась похитить у мага палочку и одежду? Она тяжело вздохнула. — Чтобы потом сбежать...

— Ясно, — сказал пожилой, отодвигая в сторону пергаменты и обращаясь к молодому, — Питерс, в отдельную камеру её, пусть сидит до следующей смены. Лицо на всякий случай проверь по картотеке. Что-то мне этот массаж не нравится, — он окинул Лаванду подозрительным взглядом. — Ну почему ты не хочешь сотрудничать? Молодая дура!

— Нет, постойте! Выпустите меня, я, правда, всё расскажу, — залепетала Лаванда. — На самом деле я полностью согласна с тем, что проституция должна быть запрещена. Я всего лишь защищаю права женщин, только необычным способом. Видите ли, я несколько раз изменяла внешность и приходила в паб, чтобы наказывать мужчин, которые нарушают закон, — седой аврор недоверчиво вскинул брови, и Лаванда пояснила: — Не в том смысле, в каком вы подумали — без вреда их здоровью и имуществу. Я как колдомедик знаю одно заклинание, которое ненадолго подавляет сознание — оно совершенно безопасно и даже используется в лечебных целях. Я просто забирала у мужчины палочку и одежду, чтобы проучить... А потом через несколько дней отправляла ему всё назад по почте. Я никогда не оставляла себе ничего чужого — всё возвращала в целости и сохранности. Это ведь не нарушение закона? Я ничего не присвоила, клянусь!

Авроры переглянулись.

— Отбирала палочки, а потом возвращала? — скептически переспросил пожилой.

Лаванда уверенно закивала.

— И одежду?

— Я же вам сказала, — она подняла голову, уверенно расправила плечи. — Это мой жест протеста как женщины! Вызов всем мужчинам определённого сорта. Многие девушки приходят в подобные заведения, потому что находятся на грани отчаяния — разве не ужасно, что им приходится продавать свои тела за деньги? — воскликнула Лаванда, довольная собой. Ей показалась, что эта небольшая, но искренняя речь удалась на славу.

— Вот так дела-а-а, — протянул пожилой аврор, задумчиво барабаня костяшками пальцев по столу.

— Теперь вы меня выпустите? Только очень прошу, не сообщайте ничего на работу! Пожалуйста... Я в больнице на хорошем счету. Я понимаю, что злоупотребила своим положением и использовала не по назначению колдомедицинское заклинание, но формально оно не является запрещённым. Впрочем, если мой начальник узнает... ох, мне не поздоровится, — она с мольбой посмотрела на авроров.

Пожилой пристально посмотрел на Лаванду, заметно напрягся, нажал на какую-то кнопку, расположенную с краю стола, и выпалил:

— Дежурный!

— Слушаю.

— Уровень опасности желтый, — повернувшись к Лаванде, он вскинул руку, в которой оказалась палочка: — Инкарцеро! Вот так-то лучше, детка...

Лаванда вскрикнула от неожиданности, потому что верхнюю часть её тела сковали путы, и возмущённо прошептала:

— Что вы делаете?

— Посиди-ка ты, голубушка, до выяснения обстоятельств, — сказал аврор без малейшего следа усталости в голосе. Дверь открылась, и в допросную вошли двое охранников. — И боль головную мы снимаем, и редкие заклинания знаем, и палочки крадём-возвращаем... А мы тебя, милочка, давно ищем! — он отвернулся от изумлённой Лаванды, чтобы дать инструкции вошедшим охранникам. — На последний уровень её. Да повнимательней там. Если она шпионка, то может и невербальным приложить, кто её знает.

Связанную Лаванду вытолкали из камеры, взяли с двух сторон под локти и повели по длинному серому коридору.

— Это какая-то чудовищная ошибка, — сказала она одному из охранников, — я никакая не шпионка. Я же всё объяснила! Мне нужно на работу!

Тот многозначительно ухмыльнулся и ничего не ответил.

Несколькими минутами позже и несколькими этажами ниже Лаванда была бесцеремонно брошена в небольшую камеру без окон, запертую тройным заклинанием с паролем. Она уныло уселась на край топчана, покрытого жёстким матрасом, и стала ждать, когда ослабнут волшебные путы. Почему авроры ей не поверили? Почему назвали шпионкой? Что значит «опасность жёлтого уровня»? Они наверняка её с кем-то перепутали! На Лаванду накатило отчаяние. Сегодня она точно отсюда не выберется...

— Мерлин, что же теперь будет? — прошептала она.

Единственный человек, который мог бы легко вытащить её из этой жуткой передряги, ни за что не должен узнать, как она оказалась в камере! При воспоминании о Флориане на глаза Лаванды навернулись слёзы. Если после её глупой выходки в доме родителей он узнает о её тайной жизни, всем надеждам на примирение, и без того эфемерным, конец, конец...

Путы ослабли, она освободила затёкшие руки, вытерла мокрое от слёз лицо и попыталась подумать о чем-нибудь позитивном. Например, о том, что она — узница совести, пострадавшая за справедливость. Что бы на её месте сделала Сандра Фосетт? Стала бы колотить в дверь кулаками и кричать: «Свободу женщине, посаженной под замок неотёсанными мужланами!» Лаванда улыбнулась, представив себе эту картину, и тяжело вздохнула — у неё не было сил даже на то, чтобы встать с топчана... Какая жалость, что она проиграла пари! Как глупо всё получилось. В конце концов, Лаванда решила, что всё скоро уладится, потому что правда на её стороне, и уснула, обхватив себя руками и представляя, что её обнимает Флориан.

* * *

— Мистер Роделинг, какие будут указания? — спросил младший аврор у старшего, когда Лаванду вывели из допросной. Он был немного разочарован, потому что специально оставил эту блондиночку напоследок и втайне надеялся, что начальник не досидит на дознании до утра.

— Делай, что положено по протоколу. Ты запомнил, что она нам тут наплела? Вот и запиши во всех подробностях. Записи мне на стол, и можешь быть свободен.

На этом уставший и голодный Роделинг удалился из допросной, но поспешил не домой и не в столовую Аврората, а в свой рабочий кабинет, где достал перо и пергамент и написал письмо следующего содержания: «Дорогой друг! Помнится, на днях, забирая бумаги для защиты мистера Д., вы спрашивали меня о необычных происшествиях с похищенными и возвращёнными палочками, намекая на «шерше ля фам» и промышленный шпионаж. Думаю, вам следует срочно зайти в министерство и взглянуть на эту фам. Я выписал для вас пропуск с разрешением на вход в камеру. С вас консультация по имущественному вопросу и бутылочка моего любимого. Роделинг».

По пути к лифту он заскочил в совятню и с чувством выполненного долга отправил письмо с самым проворным сычом к одному знакомому адвокату по имени Флориан Клифф.

* * *

Это не обыск. У него есть ключ от входной двери, который Лаванда сама ему когда-то дала -вместе с разрешением аппарировать к ней в любое время. К тому же у него есть повод для визита — покормить голодного Рыжего.

Два часа осмотра квартиры так ни к чему и не привели. Флориану было, мягко говоря, неприятно рыться в чужих шкафах, но этого требовала экстренная ситуация, в которую Лаванду Мерлин знает как занесло. За последний месяц он успел изучить эту квартирку вдоль и поперёк, но сейчас хотел убедиться, что в руки аврорам, которые скоро придут сюда с обыском, не попадёт ничего предосудительного. Осмотрев гостиную, спальню, подсобку, ванную и кухню, Флориан не обнаружил ничего нового: он и так прекрасно знал, что Лаванда любит чистоту и порядок, аккуратно складывает вещи, фиалы, книги и продукты — впрочем, продуктов у неё всегда мало, потому что она вечно сидит на диете. «Что такое с женщинами? Почему они считают, что мужчинам должны нравиться тощие доски с вечноголодными глазами? — подумал Флориан, захлопывая её шкаф с нижним бельём. — Лаванда не тощая и уж точно не похожа на доску. У неё прекрасное тело, несмотря на шрамы».

Впрочем, лирические отступления, даже мысленные, были совершенно неуместны. Его сейчас гораздо больше интересовало, какого дементора Лаванда делала ночью в увеселительном пабе. Это было совсем на неё не похоже! Поначалу Флориан решил, что произошла ошибка (мало ли в Англии Браунов!), но потом изучил протокол допроса, прочитал показания задержавшего Лаванду аврора, поговорил с Роделингом и, наконец, заглянул в потайное окно камеры Аврората. Она сидела на кровати у стены, забившись в угол, как перепуганная мышь, и у Флориана от жалости перехватило дыхание. Он порывался тут же назваться её адвокатом, предъявить охране свой пропуск и зайти в камеру, но вовремя отказался от этой затеи. Лаванда испугается, расстроится, замкнётся и всё равно ничего ему не расскажет. Будет проще помочь ей со стороны — но для этого нужно самому во всём разобраться. И как можно скорей.

Лаванда — шпионка? Он фыркнул так громко, так что даже Рыжий удивился. Совершенно исключено! При всех её странных идеях, Лаванда была самой искренней и открытой девушкой, с которой Флориану доводилось общаться за свою недолгую жизнь. До сегодняшнего дня он считал, что научился понимать её. Что она испытывала к нему со дня их встречи в больнице? Сначала была искренняя забота о нём как о пациенте, потом дружеский интерес, затем влечение пополам с неуверенностью, а после его выписки — страсть, страх обжечься, и, наконец, привязанность, тепло, любовь. После её «выступления» на семейном ужине Флориан был вне себя, но быстро остыл и решил дать Лаванде время подумать, разобраться в себе — а её понесло в увеселительный паб. Если это произошло случайно, по глупости, то как в её показаниях всплыла история с похищенной палочкой и одеждой?

Когда во время второго допроса Лаванду спросили, кому она хочет сообщить о своём задержании, она написала коротенькое письмо на имя мистера Штолле с просьбой предоставить ей срочный отпуск по семейным обстоятельствам. Авроры тут же бросились проверять эту связь на предмет шпионской. Флориан чуть не упал со стула, знакомясь с материалами её дела! Бедный мистер Штолле: его ждала своя порция рождественских неприятностей — особенно, если учесть его немецкое происхождение... Когда же Лаванде сказали, что для защиты в суде можно пригласить своего адвоката, она возмущенно заявила, что у неё нет адвокатов — она что, закоренелая преступница или миллионерша? И согласилась на дежурного.

Флориан понимал, почему она не обратилась к нему за помощью, и всё же это его немного задело: Лаванда ему не доверяет? Скорее, не хочет его впутывать. А ещё вернее — боится скомпрометировать себя в его глазах.

Он поручился за Лаванду головой, объяснил, что с «шерше ля фам» вышло недоразумение, и попытался убедить Роделинга спустить дело на тормозах, но всё оказалось не так просто. Мисс Браун была отправлена в камеру по жёлтому уровню тревоги — а такие задержания, особенно в период беспорядков, требовали обязательного расследования. Флориан был зол на Роделинга, который по дружбе перестарался, но ещё больше на себя — за то, что косвенно подставил Лаванду. Впрочем, он не имел дурной привычки кусать себе локти от досады. Переговорив с назначенным ей дежурным адвокатом, Флориан вызвался взяться за это дело, и тот без проблем согласился: перед Рождеством у всех был забот полон рот, к тому же у мистера Клиффа была хорошая репутация. Флориан подготовил деньги и бумаги, позволяющие уже назавтра выпустить Лаванду под залог, и отправился к ней на квартиру. Он хорошо знал порядок работы Аврората по делам жёлтого уровня: обыск, опрос родственников, друзей, коллег... Роделинг обещал провести расследование формально, но Флориан не сомневался, что на работе у Лаванды точно возникнут проблемы. И в этом косвенно была его вина.

Ему нужно было ответить на два главных вопроса: почему Лаванда оказалась в увеселительном пабе и каким образом она связана с делом ювелира, над которым Флориан бился уже несколько недель. Прочитанные им протоколы допросов не прояснили ситуацию. Она притворялась девушкой лёгкого поведения, чтобы наказывать гулящих мужчин? Подходит под её философию, но не вяжется с характером. При всей своей напускной колючести, Лаванда казалась ему совершенно безобидной. Впрочем, как Флориан смог убедился во время ночного инцидента в больнице, она не зря попала на Гриффиндор и в минуту опасности вполне могла проявить бесстрашие или опрометчивость. Припомнив нелицеприятную для себя ситуацию с поимкой убийцы Блюбери, Флориан сердито нахмурился. Он так и не узнал его имени: Поттер и Уизли уклончиво пояснили, что поймали всего лишь предполагаемого сообщника. Стоило ради этого устраивать засаду в общественном учреждении и рисковать безопасностью Лаванды? Флориан чувствовал в их словах подвох и собирался вывести этих сыщиков на чистую воду — но позже, позже...

Он снова окинул взглядом квартиру и решил напоследок проверить комод с ингредиентами для зелий.

Лежащие в нём травы, корни и порошки были аккуратно рассортированы по баночкам, пакетикам и фиалам, на которых значились названия и время сбора, поэтому внимание Флориана привлекла белая коробочка без надписи. Он покрутил её в руках, снял крышку, достал сложенный вчетверо пергамент, исписанный почерком Лаванды, и прочёл: «Справедливое возмездие». А затем с новой строки: «1. Мистер Джекилл Уоррел, 15 мая» . Удивлённо хмыкнув, Флориан стал изучать пронумерованный список имён с датами, который чем-то напомнил ему каталог пациентов. Впрочем, в больницу обращались как волшебники, так и волшебницы, а в списке все имена были исключительно мужские: Джон, Нэйтон, Маркус, Шон... На секунду он даже предположил, что обнаружил «чёрный список» бывших поклонников Лаванды, но быстро отмёл и эту идею. Слишком уж длинный! Вдруг взгляд Флориана зацепился за номер тридцать шесть, расположенный почти в самом конце: «Мистер Моррисон, 6 декабря». Его брови поползли вверх. Вот тебе и раз! Откуда в списке Лаванды его клиент-ювелир, облапошенный в увеселительном пабе? И кто же тогда все остальные мужчины? Впрочем, узнать это было не так уж сложно: достаточно встретиться с ними под благовидным предлогом — например, рекламируя юридические услуги.

Засунув пергамент в карман мантии, Флориан аккуратно сложил содержимое ящика с травами, закрыл комод, ненадолго задумался и принялся быстро собирать свои вещи, со временем поселившиеся в квартире Лаванды: джинсы, пижаму, носки... В свете новых обстоятельств дела он решил, что аврорам, которые явятся с обыском, вовсе не обязательно знать, что адвокат мисс Браун хранит в её ванной комнате свою запасную зубную щётку. Флориан уже не мог поручиться, что Лаванда не была замешана ни в чем противозаконном, поэтому правильней было придержать информацию и во всём разобраться, оставаясь при этом её адвокатом. Если их связь обнаружится, его могут отстранить от защиты, и помочь Лаванде станет намного сложней.

Перед уходом Флориан налил воды и насыпал корм в миску своему рыжему врагу и аппарировал в офис, чтобы хорошенько подумать.

* * *

Лаванде пришлось просидеть в заточении долгий день и бесконечно долгую ночь, прежде чем её вызвали в допросную и сообщили, что выпускают под залог до выяснения обстоятельств, поскольку версия о её шпионской деятельности пока не подтвердилась. Пока? Лаванда едва удержалась от едкого комментария. Она подписала бумагу о том, что на время следствия не будет покидать Англию, получила назад свою палочку и пропуск на выход и, обезумев от радости, понеслась по коридору, даже не поинтересовалась, кто внёс за неё залог. Этот кошмар закончился, подумала она, выходя из здания Министерства Магии на холодную лондонскую улицу. Скоро всё прояснится, её оправдают, и никто ничего не узнает. Это самое главное! Правда, придётся проявить фантазию и всех немножко обмануть... Она скажет подружкам, что у неё не хватило духу пойти в паб из-за переживаний по поводу расставания с Флорианом. Родителям при необходимости расскажет про срочную командировку, на работе — сочинит историю про больную родственницу. Раньше Лаванде не приходилась придумывать столько лжи сразу, но она была уверена, что справится. Не сообщать же всему свету, что её арестовали в увеселительном пабе по обвинению в проституции!

Только аппарировав в Рединг, Лаванда поняла, как заблуждалась, когда полагала, что её главные неприятности остались позади. В своей съёмной квартирке она застала перепуганного Рыжего и двух авроров, которые как раз заканчивали обыск — всё было буквально перевёрнуто вверх дном! Это оттого, что они не знали, что искать, пояснили авроры и извинились за беспорядок. Они уверили её, что всё в порядке, заставили расписаться в каком-то свитке и аппарировали прямо из гостиной, невзирая на щиты от аппарации. После их ухода у Лаванды ещё долго тряслись руки, и только долгожданная тёплая ванна помогла ей вернуть самообладание. Впрочем, ненадолго: совиная почта в течение часа принесла сразу несколько писем, от которых у Лаванды душа ушла в пятки. Все всё знают! Это ужасно, ужасно... Родители, подруги, коллеги — все в курсе её ареста, потому что проклятые авроры всех допросили! Она кипела от негодования. Как так можно: ни за что ни про что, из-за недоразумения, разрушить чужую репутацию? Врать теперь не придётся, со вздохом подумала Лаванда — но как озвучить правду? Она отложила прочитанные письма, послала родителям Патронуса, чтобы не волновались, и принялась наводить порядок в квартире.

В своих письмах Патрисия с Сандрой просили связаться с ними, как только её выпустят на свободу, но Лаванде хотелось по возможности отсрочить объяснения. Сочувственные охи и ахи подруг она ещё смогла бы пережить, но отвечать на вопросы родителей будет невероятно сложно. «Мама, папа, меня когда-то обманул художник, меня предал однокурсник, у моих подруг то же самое, все мужчины подлецы и предатели, но я не проститутка...» А как она теперь будет смотреть в глаза мистеру Штолле? Он всегда считал её покладистой тихоней. О рейдах Аврората наверняка напишут в «Пророке» — журналисты любят подобные истории: «Мисс Браун, участница битвы за Хогвартс, а ныне колдомедик из Северной Пустоши, использовала свои профессиональные навыки, чтобы заманить мужчину в постель в увеселительном пабе...» Её уволят и больше не возьмут на работу ни в одну больницу. Нет, уж лучше ни с кем не встречаться и уехать — например, во Францию, куда не доходят подобные слухи. Вот только... дементор всех раздери! — она не имеет права никуда уезжать, если не хочет попасть в Азкабан, ведь её всего лишь отпустили под залог и пока не оправдали. А вдруг авроры откопают доказательства её шпионской деятельности? Может, она случайно облапошила в пабе какого-нибудь иностранного посла, и её посадят в тюрьму как международную террористку? Лаванде стало очень страшно — так страшно, что внутри всё похолодело. Флориан... Он непременно всё узнает. Возможно, уже узнал — и от него по-прежнему никаких вестей. Клиффов наверняка тоже допросили, причём всех, включая старую тётушку, хвалившую её творожный пирог. «Мистер и миссис Клифф, что вы можете сообщить нам о мисс Браун? — О, она призналась, что у неё богатый личный опыт, но мы и не подозревали, насколько...»

Вдруг её словно мандрагора укусила: Лаванда подскочила на месте, побежала в спальню и принялась быстро разбирать одежду, сваленную на пол во время обыска.

— Ну, где же его вещи? — пробормотала она, методично левитируя одежду на полки. — Не унесли же авроры с собой пижаму Флориана...

Не обнаружив того, что искала, Лаванда стала наводить порядок в кухне и только тогда заметила, что в миске Рыжего много корма — гораздо больше, чем она насыпала перед своим уходом. И тут её осенило. Конечно, Флориана допросили, и он приходил сюда, чтобы забрать свои вещи. В коридоре не было его тапочек, из ванной исчезла его зубная щётка, из шкафа пропали его джинсы. Он решил исчезнуть из её жизни. Это банальное, но логичное завершение отношений не оставляло ей никакой надежды. «Ты не умеешь отличать настоящие чувства от подделки...» Она могла ошибаться в чужих чувствах, но не в своих: на самом деле ей было не так уж важно мнение родителей, подруг или коллег. Всё время, проведённое в камере, Лаванда мучительно сочиняла слова, которые скажет при встрече Флориану, а теперь эти слова стали ненужными признаниями и унизительными оправданиями.

Последний штрих — вернее, точка.

Без запятых, без многоточий,

Без «может быть», без «обойдётся»,

Без «выход, кажется, найдётся»,

Без объяснений, слёз, укоров —

Кинжалом в сердце до упора.

Кажется, стихотворение называлось «Расставание», а имя автора она не запомнила. Эти строки из лирической рубрики последнего «Ведьмополитена» всплыли в сознании Лаванды с необычайной лёгкостью, будто писались специально для неё и точно к этому моменту. Не бывать ей душевным хилером! Как она собирается помогать другим, если не видит смысла в собственной жизни? Внутри неё словно что-то надломилось — опора, не поддающаяся ремонту, которую не склеить никаким Репаро.

Ей было очень жаль маму с папой, но она ничего не могла с собой поделать.

Отыскав в ящике нужные ингредиенты, Лаванда достала из буфета бокал, смешала в нём пять частей эйфорического эликсира, три части яда докси, добавила сушеное жало брюховёртки и — какая ирония! — несколько ягод рождественской омелы и всё перемешала. Полученное зелье использовалось колдомедиками для усыпления безнадёжно больных животных, было сладким на вкус и настаивалось всего пять минут. Оно вызывало очень приятные ощущения — как-то раз мистеру Штолле на глазах у Лаванды пришлось усыпить старого гнома, который по ошибке наелся огненных ягод, спаливших все внутренности — гном стих с блаженной улыбкой на лице, хотя до этого корчился в муках, которые никто не мог ему облегчить. Она знала, что успеет помыть бокал, и никто не догадается о том, что произошло. Даже Флориан, с его манией отыскивать ответы на любые вопросы. Наверняка её бабушка была права: смерти нет, а после одной жизни сразу начинается другая, причём более счастливая, если ты в предыдущей старался делать всё по совести и справедливости. Правда, когда бабушка умирала, ей было сто лет, и говорила она это, чтобы маленькая Лаванда не плакала.

Она села на диван в гостиной, засекла время и уставилась на пенящийся бокал.

— А потом она, такая — бац! А я — хлоп! И мы, такие, ва-аще... Без лыж с горки. Катились, как колбаски! Бабушка ругается, а мы с Марго, такие, смеёмся...

— Не нужно всё время повторять «такие», — проворчала Гермиона, пытаясь скрыть улыбку.

Они с Роном шли по небольшой торговой улице маггловского Лондона, держа за обе руки радостно семенящего Кэмерона. Завершался их самый последний рейд по покупке подарков к Рождеству, во время которого мальчишка без устали болтал, выплёскивая на взрослых свои впечатления от отдыха на лыжном курорте и от французской девочки по имени Марго.

Вернувшись из Франции всего за день до Рождества, Кэмерон первым делом повис на Гермионе, затем залетел в свою комнату, от избытка чувств попрыгал на кровати, с деловым видом распаковал свой чемодан и вручил сувениры. Наслушавшись охов и ахов Гермионы по поводу французских духов и восхищённых возгласов Рона из-за миндального печенья, он заявил, что должен непременно сам выбрать подарки под ёлку для двух бабушек, двух дедушек, Джеймса, Мари-Виктуар, дяди Гарри, тёти Джинни, Рона и Гимоны.

— Опять по магазинам? — с ужасом спросил Рон, дожёвывая розовый макарон.

— Я хочу всем подарить пода-арки, — протянул Кэмерон, с мольбой уставившись на Гермиону.

— Совместим с прогулкой, — сказала она, пожимая плечами.

Так, к неудовольствию Рона, ещё на сутки продлился их и без того долгий шоппинг, от которого у него ныли ноги и пестрило в глазах. Вот что нужно для тренировки выносливости авроров, думал он: поход с женщиной по магазинам со списком из тридцати восьми пунктов.

Из-за беспорядков в магическом мире они делали покупки в маггловских торговых центрах, на которых почему-то никак не отразился экономический кризис: все полки в подарочных отделах были доверху забиты всяким хламом, а магглы катили перед собой корзины, куда не умещались выбранные ими товары. На этот раз мучения Рона продлились недолго и завершились на позитивной ноте: Кэмерон это вам не Джинни и не Гермиона! Он за полчаса и без всяких списков выбрал подарки в сувенирном отделе, проходя мимо кафе «Сладкий зуб»* сказал, что сильно устал, и Рон впервые в жизни попробовал итальянское мороженое.

— Ого! Ты когда-нибудь раньше ела эту страчателлу? — спросил он у Гермионы.

Она равнодушно пожала плечами.

— Ещё в детстве. Но я больше люблю лимонное.

— Лимонное тоже хорошо... Нет, ну как так можно, Гермиона? — возмутился он, заказывая себе и Кэмерону по второй порции. — Столько лет скрывать от меня такую вкуснятину! Это вам не паста, не пицца и даже не равиоли. Умеют же итальянцы радоваться жизни!

Когда они вышли из кафе, Кэмерон заявил, что ему осталось выбрать два последних подарка: для Рона и Гимоны.

— А для дяди Джорджа? — спросил Рон.

Кэмерон сделал большие глаза, удивляясь нелепости вопроса.

— Но у него же целый магазин подарков!

— А для дяди Билла?

Кэмерон задумчиво наклонил голову.

— Мари-Виктуар с ним поделится. Она не жадина.

Для Мари-Виктуар был куплен леденец на палочке в виде ёлочки размером с мужскую ладонь. Рон сильно сомневался, что она сможет засунуть его в свой маленький ротик — вот дяде Биллу будет в самый раз.

— Нам с Роном можешь подарки не выбирать, ты и так уже задарил нас сувенирами, — сказала Гермиона, громко вдыхая идущий от волос аромат новых французских духов.

— Нет, надо, Гимона! — воскликнул Кэмерон. — Рон обещал завязать тебе глаза шарфом, когда я буду выбирать для тебя подарок.

Гермиона выразительно подняла одну бровь и посмотрела на Рона. Тот довольно ухмыльнулся, подмигнул ей и сказал:

— Мы можем отправить тебя на маникюр.

— Прекрасно! А я как раз думала, как вам намекнуть на то, что мне нужно на два часа отлучиться для наведения красоты.

— На сколько?

— Шутка...

Маникюр был сделан за полчаса, сюрприз для Гермионы успешно выбран и спрятан с другими подарками в сумку, на которую Рон незаметно пустил заклятие невидимого расширения. Чтобы он сам не подглядел, какой его ждёт сюрприз, Кэмерон и Гермиона благополучно освободили Рона от магазинной повинности и отправили его домой отдыхать.

— А я не скажу, что мы тебе купили, Гимона, — выпалил Кэмерон, загадочно улыбаясь, едва Рон скрылся из виду. Она изобразила горькое сожаление. — Ну, ладно, ладно... Только это секрет.

— Знаешь, что, — Гермиона присела на корточки, чтобы поправить ворот его куртки, — если это секрет, то его нужно сохранить до нужного момента. Я лучше сейчас потерплю, а потом так сильно обрадуюсь! Согласен? — Кэмерон кивнул. — Вот и хорошо, — она встала и взяла его за руку. — Так что ты хочешь положить под ёлку Рону?

— Такой самолётик деревянный, который собирается из кусочков, и робота такого, с глазами, и такую вот коробку конфет, — он развёл в сторону свои маленькие ручки.

— Для кого это будет подарок? — она скептически прищурилась.

Кэмерон грустно вздохнул.

— Вот и Рон так спросил...

Гермиона усмехнулась и предложила:

— Давай остановимся на конфетах.

— Вот и Рон так сказал...

Она испуганно охнула.

— Кэмерон! Кажется, ты выдал мне свой секрет...

Его голубые глазёнки смущённо забегали.

— Но ты же не знаешь, какого цвета коробка. А ещё там свечка такая, как ангел... — он закрыл рот рукой, и Гермиона сделала вид, что не расслышала.

— Если мы купим Рону робота и самолётик, то он не удивится. М-м-м... Может, лучше...

— А давай купим ему под ёлочку щеночка! — предложил Кэмерон, указывая рукой на вывеску зоомагазина. — Или котёнка.

Гермиона неуверенно хмыкнула.

— И куда же мы их спрячем?

— Мы слетаем к бабушке и дедушке и спрячем щеночка у них... Соглашайся быстрей, Гимона, — Кэмерон потянул её за рукав пальто в сторону витрины, — смотри, рыжий какой!

Она глянула сквозь стеклянную витрину зоомагазина. Прямо на прилавке возле кассы в небольшой корзине спал рыжий лохматый щенок. «Приобретение собаки — ответственный шаг, который нужно заранее планировать, — подумала Гермиона, заранее подыскивая контраргументы для Кэмерона. — Это новый член семьи. А ещё это прогулки в любую погоду, запах в доме, шерсть на одежде, испорченная обувь... »

Через десять минут они вышли из зоомагазина и направились в сторону зимнего сада, откуда можно было незаметно аппарировать к Грейнджерам. Сияющий от счастья Кэмерон нёс перед собой корзину с проснувшимся щенком, который высунул через верх свою любопытную морду, а Гермиона — собачий корм и книгу по уходу за сеттерами. Её лицо выражало одновременно умиление, досаду и недоумение: ну сколько можно попадаться на фразу «рыжий какой»? Придётся ненадолго оставить щенка у родителей, но мама будет в шоке, если на её белом ковре появится хоть одна жёлтая лужица.

— Кэмерон, поклянись, что ты не уговорил Рона купить для меня котёнка, — сказала она, беря мальчика за руку, чтобы аппарировать.

Тот поднял голову и сказал с самым серьёзным видом:

— Чтоб меня мандрагора искусала!

Ох, как же она скучала по Кэмерону, пока он был в отъезде...

— И где ты успел этого набраться?

— Сегодня утром так Рон сказал.

Она покачала головой.

— Придётся поработать над вашей речью...

Гермиона достала палочку, на всякий случай взяла Кэмерона на руки и сконцентрировалась, представляя себе родительский дом: расстояние было неблизкое, но она наловчилась аппарировать туда в один заход. Она надеялась, что мама и папа не раскритикуют её за легкомыслие, а Рону понравится живой сюрприз Кэмерона.

Приближалось их первое семейное Рождество, которое они решили отметить вшестером с Поттерами. Гермионе очень хотелось, чтобы оно стало особенным.

* * *

— Гарри, ты же обещал, — возмущенно прошипела Джиневра Поттер.

— Я обещал, что буду осторожен, а здесь нет никакого риска, — вполголоса ответил ей Гарри Поттер.

— Ну как это нет? Вмешательство в дела магглов! Сам знаешь, что за это полагается.

— Ерунда. Никто ничего не узнает. Ты же не будешь трубить о наших с Роном планах на каждом шагу?

— Не-е-ет, — протянула Джинни, прищуриваясь, — а зачем? Достаточно будет рассказать Гермионе, чтобы пресечь это безобразие.

— Джи-и-ин, ты же не станешь портить им с Роном их первое семейное Рождество?

— Не стану, — согласилась Джинни, выходя из спальни, где громкие голоса могли потревожить спящего в соседней комнате Джеймса.— Рождество — нет. А вот первый день после Рождества — запросто, — проворчала она.

Они стали спускаться в гостиную.

— Джин?

Джинни резко остановилась, и Гарри, неожиданно налетев на неё, воспользовался моментом, чтобы поймать её в объятия.

— М-м-м, — промычал он, тыча носом ей в шею. — От тебя до сих пор пахнет грудным молоком.

— И не думай увильнуть от разговора, мистер Поттер! — она решительно отвела его запястья в сторону, и отправилась на кухню. — Хочешь молока? Идём, я тебе налью.

Они переместились на кухню, где на столе были разложены продукты для приготовления завтрашнего рождественского ужина. Переложив овощи в большую миску, Джинни надела фартук в подсолнухи, подняла палочку и несколькими ловкими движениями запустила в ход процесс мытья, очистки, нарезки, перемешивания, нагревания, кипения — короче говоря, всего того, что должно происходить на кухне настоящей волшебницы, которая готовит большой рождественский ужин на шестерых.

— Гарри, если тебя интересует моё мнение, — продолжила она, — хотя, похоже, что нет... и тем не менее: открыть детективное агентство для магглов — это плохая идея. Особенно сейчас, когда столько проблем из-за этого дурацкого кризиса и многие маги настроены против магглов. А главное, — Джинни взяла большой нож и уверенно разрубила корень цикория на пять долек, приговаривая: — это не-за-кон-но.

Гарри покосился на нож, опёрся рукой о стену и невозмутимо ответил:

— Во-первых, всё, что касается тебя, меня очень интересует. Во-вторых, ты зря беспокоишься из-за всякой ерунды. Да, применять магию в присутствии магглов незаконно, но мы свои методы раскрывать не собираемся. Нашим клиентам важен не процесс, а результат. К тому же мы с Роном решили работать через посредника.

— Ну, конечно, можно будет начинать беспокоиться, когда вас с Роном посадят в Азкабан, — Джинни сердито нахмурилась.

— Какой Азкабан, Джин? Такое нарушение даже на штраф не тянет. Это будет обычная маггловская контора, в которой секретарь получает задание от клиента, передаёт информацию нам с Роном, а мы проводим расследование. Почему магия не может немного послужить на благо магглам? Из-за какого-то Статута о Секретности, принятого пятьсот лет назад?

Джинни вздохнула. Во всём, что касалось работы, Гарри был непробиваем — вся надежда теперь была на Гермиону, которая могла хоть как-то повлиять на них с Роном. У Джинни, конечно, тоже имелись свои методы, но их она приберегала для экстренных случаев.

— Если Кингсли пронюхает, ваш ДАРТС прикроют вместе с новым агентством, не успеете и палочками взмахнуть. Гарри, неужели вам не хватает происшествий в магическом мире?

— Хватает, но мы не хотим браться за все дела подряд. И потом, у нас уже есть помещение под новый офис.

Джинни перестала замешивать тесто для пудинга и сделала большие глаза.

— Только не говори, что ты купил тот дом на Гриммо...

Гарри пожал плечами.

— Его выставили за сущие гроши — было бы преступлением упустить такую возможность! ДАРТС расположится на Гриммо двенадцать, а новый офис — по соседству. Представляешь, как это удобно? Даже аппарировать никуда не нужно. Рон вообще предложил сделать в стене между домами одностороннее зеркало, через которое можно будет слышать и видеть клиента.

— То есть подслушивать и подглядывать? Хм... Узнаю Рона. Я вижу, вы уже всё решили и продумали, — Джинни фыркнула, сдувая с лица чёлку. — Не удивлюсь, если Гермиона всё знает и с вами заодно.

— Не знает. Рон ей пока ничего не говорил, потому что она точно это дело не одобрит. А я тебе всё рассказал — видишь? И если ты не станешь раздувать из этого трагедию, то и Гермиона со временем согласится, — Гарри покачал головой и посмотрел на насупившуюся Джинни. — Рыжик, если готовить еду в плохом настроении, она получится невкусной — разве не так тебя Молли учила?

— Мама меня учила, что если муж не слушается, нужно поставить его в угол, — ответила Джинни, вытирая руки о полотенце.

— А я и так в углу, — он сделал два шага в сторону окна и оказался в дальнем углу кухни возле шкафа для мётел. — Кстати, твой папа мне говорил, что в любом споре с дамами Уизли можно смело кивать и делать всё по-своему.

Джинни отставила в сторону миску с тестом, засунула палочку в карман фартука и медленно направилась к Гарри. Её лицо было непроницаемо. Когда ей оставалось сделать до него последний шаг, он выбросил руку вперёд, схватил Джинни за талию и притянул к себе.

— Что ты делаешь, Поттер? — спросила она, сжимая губы, чтобы скрыть улыбку.

— Занимаюсь любовью с женой.

— Почему я не заметила? Пусти, Гарри... Меня ждёт индейка.

— Причём, заметь, исключительно в кулинарных целях, — добавил Гарри, заталкивая Джинни за шкаф для мётел. — Ты и так хорошо готовишь, а этот рождественский ужин вообще должен выйти на славу.

— Кошмар, тут паутина, — недовольно проворчала она.

— Но ты же не боишься пауков, — сказал он, прижимая Джинни к стене.

— Гарри, у меня переварятся овощи...

— А мы по-быстрому...

— Как романтично... — она подняла к нему своё лицо, чувствуя затылком твёрдую стену. — Если ты хочешь, чтобы рождественский ужин получился на славу, то должен постараться. Сыщик...

— Хм-м... Ну, держитесь, миссис Поттер. Сейчас я буду осуществлять решительные оперативные действия.

Они какое-то время тихо посмеивались, стоя за шкафом, шуршали одеждой, торопились; они выронили из кармана фартука палочку Джинни и распугали всех мирно спящих в углу паучков. Шкаф для мётел несколько раз опасно качнулся и скрипнул дверцей, но устоял. Через пару минут в углу раздался громкий вдох, который сменил протяжный стон, а затем из-за шкафа высунулась босая женская нога и опёрлась о край подоконника.

— М-м-м... А-а-ах... М-м-м-м-м...

— Эй, Гарри, Джинни, вы дома? — донёсся из гостиной радостный голос Рональда Уизли. — Я тут продукты принёс!

Рон ненадолго заглянул в кухню, плюхнул на пол тяжёлый пакет, затем, судя по звукам, вернулся в гостиную и пошёл проверять второй этаж: скрипнула лестница, послышался стук в дверь спальни, снова скрипнула лестница — и, наконец, раздался решительный топот на кухне.

— Чёрт возьми, куда они подевались? — удивлённо проворчал Рон. — Тут сейчас всё сгорит.

В дальнем углу со стороны окна раздалось осторожное покашливание, и Рон быстро развернулся, успевая выхватить палочку. Из-за шкафа для мётел показалась растрёпанная голова Гарри.

— Рон, ты не мог бы снять котёл с огня и выйти ненадолго в гостиную?

— Мерлиновы штаны... Гарри, что ты там делаешь?

— Пауков пугает, — раздался голос Джинни. — Свали, пожалуйста, будь добр.

— Нашли место... Короче, я это... продукты оставил на столе — Гермиона передала тут рыбу и фрукты... Ну, завтра увидимся, — он быстро вышел из кухни, бормоча себе под нос что-то про чокнутых Поттеров. Раздался хлопок аппарации, и всё стихло.

— Джин, ты м-м-м... да? — послышалось из-за шкафа.

— Да.

— А я нет.

— Я догадалась. Но ты, кажется, кулинарить не собирался? Потерпишь до вечера.

— Как это не собирался? Знаешь, что, рыжая ты ведьма...

Неизвестно, чем бы закончился этот странный диалог, если бы его не прервал требовательный возглас со второго этажа:

— Мама! Папа!

Выбравшись из-за шкафа с мётлами, Гарри на ходу застегнул джинсы, выскочил в гостиную и крикнул:

— Иду!

Через несколько секунд из-за шкафа выскользнула Джинни и поправила перекосившееся домашнее платье.

— Акцио, палочка! Фу, и правда, всё в паутине. Как это я проглядела? — она направила палочку в угол, пустила очищающее заклинание, положила её в карман фартука и с загадочной улыбкой на лице вернулась к приготовлению ужина.

— У-у-у, — донеслось из гостиной, — ветер в ушах свистит, Джеймс на драконе летит...

Джинни усмехнулась, разожгла над плитой потушенный Роном огонь и поставила на него очередной котёл, напрочь забыв посолить и поперчить содержимое.

* * *

Ирвин Блюбери стоял на кухне своего дома в Корнуолле и помешивал в котле мясное рагу самым обычным маггловским способом — большой столовой ложкой, пытаясь припомнить хоть одно кулинарное заклинание. Ему приходилось готовить крайне редко — раньше почти всю работу по хозяйству выполнял домашний эльф, но Ирвин полгода назад проиграл его в карты. В принципе, можно было заказать и готовую еду, но ему всегда удавалось это мясное рагу, которое умел готовить и его покойный брат. Именно этим фирменным семейным блюдом Блюбери Ирвин собирался вечером угостить Джулию. Он должен был встретить её как полагается — домашним ужином в спасённом ею поместье.

Ирвин хотел примирения. Конечно, никакое рагу не могло загладить его вины и вымолить у Джулии прощение, но он на это и не рассчитывал. Тот факт, что она пошла ему навстречу, помогла вернуть долги и выкупила дом, говорил о том, что можно рассчитывать на её снисхождение и, возможно, даже доверие.

Ирвин сначала удивился, когда Джулия прислала ему письмо с предложением навестить его в Корнуолле за день до праздника, но потом понял, что всё логично: встречать с ним Рождество она не захотела, но и не стала обрывать ниточку семейных уз, связывающих её с покойным Джастином.

С момента разоблачения в повседневной жизни Ирвина мало что изменилось: в министерстве из-за финансового кризиса началась суета, в отделе магического транспорта работы прибавилось: постоянно требовались новые порталы, проводились проверки каминных сетей. Но больше всего маги беспокоились о том, как вернуть свои деньги, застрявшие в Гринготтсе. У Ирвина не было никаких сбережений — сплошные долги и счета, по которым нечем было платить...

Если бы не Джулия, он бы нарушил данный гоблинам непреложный обет и поплатился бы за это жизнью. Ирвин постоянно думал об этом и твердил себе, что со временем всё ей вернёт — вот только не ясно, как. Точнее, он по-прежнему видел только один выход — играть, но Поттер и Уизли лишили его такой возможности. Как только Джулия сообщила им о своём решении помочь Ирвину, эти двое вынудили его дать новую клятву и скрепили её магическим договором на совершенно варварских условиях — если Ирвин начнёт делать ставки, его тело пронзит боль, как от Круцио, а затем сознание ненадолго отключится. Теперь он не только не мог зайти в казино, но даже сыграть с друзьями в покер на три кната! Впрочем, у Ирвина не было друзей — только коллеги или знакомые. И никаких перспектив вернуть Джулии ту сумму, которую она потратила на спасение его никчемной жизни.

Ирвин понимал, что зарплаты скромного министерского чиновника едва хватит, чтобы содержать дом и не жить впроголодь. Он начинал новую жизнь, в которой не будет места ни излишествам, ни приключениям. Серое, унылое существование, с мучительной ломкой по недоступной теперь игре и бесполезными рассуждениями по ночам о том, что было бы, если... Если бы он не повёл себя, как малодушный слизняк и не оттолкнул от себя единственную женщину, которая когда-то верила в него и не побоялась родить от него ребенка. Ирма. Она ушла — и правильно сделала. Он предпочёл ей игру. Первое время после её ухода Ирвин надеялся, что ему улыбнётся удача, он выиграет кучу денег и бросит их к ногам изумлённой Ирмы. Но удача только скалилась, и он быстро забыл о своих благородных порывах — его главной целью стало во что бы то ни стало обхитрить злодейку.

Да и кому он был нужен со своими долгами? Только Джастину. Но думать о брате не было сил.

Джулия опаздывала. Ровно в пять вечера Ирвин стал прислушиваться к шуму в камине, однако ни в полшестого, ни в шесть никто не появился. И только в начале седьмого, когда раздался стук в дверь, Ирвин вышел в прихожую, удивляясь, зачем Джулия вдруг решила явиться через улицу. Он крикнул «открыто», распахнул дверь и обомлел. На крыльце дома стояли две женщины, одна из которых держала на руках маленького спящего мальчика.

— Ирма?

— Здравствуй, Ирвин, — сказала Джулия. — Ничего, что я не одна? Мы зайдём?

— Проходите.

Они вошли в дом, и Джулия сразу же добавила:

— Ирвин, извини, но я не могу остаться. Можно воспользоваться твоим камином? Мне срочно нужно домой.

— Ну, конечно, — растерянно пробормотал он. — Даже не поужинаешь?

— Прости, — ответила Джулия, молча кивнула Ирме и исчезла в зелёном огне.

— Я тоже ненадолго, — тихо сказала Ирма, осторожно усаживаясь на диван и стараясь не потревожить спящего на её плече мальчика.

Ирвин смотрел на них во все глаза, не зная, что сказать. Вид маленького сладко сопящего Джастина лишил его дара речи. Спросить, как дела? Извиниться за то, что два года не интересовался их судьбой? Сказать, что будет о них заботиться, если Ирма ему позволит? Что хочет начать новую жизнь?

— Я приготовил мясное рагу, — сказал Ирвин, не зная, куда девать руки и глаза.

Она слегка улыбнулась.

— Мы попробуем.

— Да?

— Да.

— Хорошо. Я сейчас вернусь.

Ирвин вышел на кухню, закрыл за собой дверь, сел на холодный пол и обхватил голову руками. Ему нечем было оправдать свою безалаберность, безответственность и никчемность. Он совершенно не был готов к встрече с прошлым и не представлял, что теперь делать. Через три минуты отчаянных внутренних монологов он всё же пришёл в себя и решил, что можно начать с рагу. А там жизнь покажет.

* * *

За дорогой аппарировать было нельзя, потому что у супермаркета и возле почты всегда мелькали люди. Особенно перед праздниками.

Элиза Трустоун вышла из-за мусорных баков придорожного кафе, сморщила нос от запаха горелого масла и направилась в сторону центральной городской площади. Её вчерашние следы замело за ночь, но кто-то с утра решил срезать путь от чёрного хода кафе к парковке и будто специально для неё проложил дорожку, по которой можно было ступать, не увязая в сугробах.

Парковка, автобусная остановка, перекрёсток, площадь. На площади — длинная очередь к кинотеатру, сплошь увешанному безвкусными мерцающими гирляндами; сонные торговцы, продающие второсортные хот-доги; Санта с кривой бородой, развлекающий группу разновозрастных детей у огромной ёлки. Окинув взглядом толпу магглов, Элиза направилась привычным маршрутом к зданию главпочтамта мимо унылого, присыпанного снегом фонтана.

Внутри здания, как и на площади, было многолюдней обычного. В отделе доставки прямо на полу у стены высилась стопка пакетов и посылок, обернутых в подарочную бумагу, а на стекле висело объявление, коробившее своим цинизмом: «Посылка от Санты для вашего ребёнка всего за 9.99 фунтов». Она прошла мимо очереди у окошка к стене с надписью «Корреспонденция до востребования», увешенной одинаковыми металлическими ящиками, достала из кармана пальто ключ, вставила его в замочную скважину и отворила дверцу под номером сорок пять. Лежавшее в ящике письмо выпало прямо под ноги. Элиза наклонилась, подняла увесистый конверт и с замиранием сердца прочла имя отправителя.

— Только не бумаги на развод, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста... — пробормотала она, бледнея от страха. Элиза отошла к окну, вскрыла конверт и достала два листа в полоску, исписанных крупным почерком мужа. Из её груди вырвался вздох облегчения: это точно не официальные бумаги! Но начинать читать все равно было страшно.

Она ждала этого дня целый месяц и верила, что Джо свяжется с ней именно этим старым, проверенным способом — написав письмо до востребования на единственный известный ему адрес. Он при всём желании не смог бы использовать совиную почту (потому что не умел, да и какая сова долетит из Австралии?) и тем более не смог бы явиться в Сапожок: Северная Пустошь была надёжно скрыта от глаз магглов. Поэтому Элиза каждый день аппарировала в ближайший маггловский городок, заходила на главпочтамт и проверяла свой почтовый ящик, арендованный лет пять назад, ещё до отъезда в Австралию. Она отлучалась из дома под предлогом утренних прогулок, рождественских покупок, встреч с подругами (которых у неё не было) и не сомневалась, что эта маленькая ложь отражается на её палитре, расползаясь вдоль ключиц симметричными янтарными полосками. Но ей было всё равно, что скажет и подумает бабушка. Элиза знала одно: если Джо не напишет ей до Рождества, серое пятно тоски вытеснит из её палитры все остальные тона. Его молчание будет означать, что ему по-прежнему ненавистна магия и что он не простил Элизе «чтение чужих душ».

И вот теперь она держала в руках его письмо.

Повернувшись спиной к людному залу, Элиза бросила шарф и шапку на подоконник и с замиранием сердца пробежалась глазами по строчкам. Он в Лондоне! Её зелёные глаза заблестели, лицо расплылось в широкой улыбке. Он прилетел из Австралии, чтобы встретиться. Он хочет поговорить... Он скучает, просит прощения, он идиот, годный только на то, чтобы лупить ракеткой по мячу, он ревнивый эгоист, но он надеется, что, несмотря на всё это, она его не разлюбила. Ему предложили постоянный контракт в Англии! Но, если она захочет, они могут вернуться в Австралию.

Элиза не помнила, как запихнула письмо в сумочку и выбежала из здания почты, оставив на подоконнике шарф, шапку и разорванный конверт. Оказавшись на площади, она оглянулась в поисках места для аппарации и неожиданно получила снежком прямо в ухо.

— Ой, простите, я не хотела! — молодая девушка, раскрасневшаяся от мороза, виновато развела руками. — Я не самый меткий стрелок.

Из-за угла киоска с хот-догами раздался смех, мелькнула мужская рука, и девушке в плечо угодил снежок.

— Джонни, это нечестно! Ах, ты… Сейчас я тебе покажу! — прокричала она, бросаясь в атаку. Элиза улыбнулась, глядя девушке вслед, и полезла в карман в поисках двухфунтовой монеты: ей невероятно захотелось попробовать хот-дог.

М-м-м... Вкусно! Она прошлась по площади, проявляя неожиданный интерес ко всему, что происходит вокруг. Длинная очередь к кинотеатру состояла, в-основном, из довольных, нарядно одетых парочек, которые оживлённо болтали, совершенно не тяготясь ожиданием. Элиза слизала с уголка губ кетчуп и присела на край скамейки напротив огромной Рождественской ёлки. Какой-то малыш, сидящий на шее у отца, заливался хохотом и показывал пальцем на ледяную горку, с которой съезжала молодая женщина. Ловко приземлившись на обе ноги, она подошла к папе с малышом и принялась что-то им весело рассказывать.

Элиза отхлебнула чай из пластикового стаканчика и залюбовалась гирляндой, украшающей витрину книжного магазина. Сегодня в шесть вечера... Она отправится в Лондон через каминную сеть, встретится с Джо в их любимом кафе на Брайт-роуд, а потом приведёт его в «Сапожок». Ему никогда особо не нравилась Северная Пустошь, но Элиза не хотела бросать бабушку на Рождество. Наступило время всех помирить и свести мосты.

Сбоку раздался приглушённый кашель. Она повернула голову. Рядом с ней на скамейку присел старичок в тонком потёртом пальто.

— У вас монетки не найдётся? — хрипло спросил он, ёжась от холода и косясь на недоеденный хот-дог. — А то я кошелёк забыл дома.

Из груди старика струился неровный фиалковый свет, переходящий в фиолетово-коричневый у горла и зеленовато-серый в области желудка. «Лицемерие, зависть, гордыня», — машинально отметила про себя Элиза и ответила:

— Простите, я купила чай на последние, — у неё, конечно, имелись галлеоны, но продавщица хот-догов вряд ли пришла бы от них в восторг. — Вообще-то, я уже наелась. Если вы не побрезгуете, могу поделиться, — она отломила часть остывшей булки с сосиской и протянула старику свой пластиковый стаканчик. Тот невозмутимо принял угощение, в секунду проглотил булку, запил её чаем и, благодарно кивнув, встал и направился к соседней скамейке, где сидевшая в обнимку молодая пара ела поп-корн.

Элиза проводила старика растерянным взглядом, не сразу понимая, что произошло. Вся площадь вдруг наполнилась новыми цветами, ожила — будто в небо выстрелили фейерверками, и они, упав на магглов, окрасили их тела рождественскими огнями. Парочка на соседней скамейке уже угощала голодного старичка попкорном, и у парня из груди шло такое чистое сияние, что Элиза чуть не задохнулась от восторга: сияние любви... Как приятно снова его увидеть!

Палитра вернулась! От этого неожиданного открытия у неё защипало в носу, всё поплыло перед глазами.

После её отъезда с родины палитра исчезала постепенно: сначала Элиза перестала видеть зеленоватые оттенки сострадания и сентиментальности, потом голубые и розовые цвета открытости и наивности, исчез струящийся белый, говорящий о чистоте помыслов, померкло сияние любви — ей было жаль не видеть приятного, ровного света, идущего из груди Джо. Гораздо дольше задержалась пучина — оттенок гордыни и высокомерия, медленно блёкли похотливый шафран, предательская мутная река, честолюбивый, амбициозный лиловый, лживый янтарь, завистливый коричневый, жадный терракотовый... Последним уходил серый, и долгое время люди, потеряв краски, казались Элизе тоскливыми безразличными фантомами. И вот теперь палитра вернулась — резко, в одно мгновенье — и Элиза, преодолев первое волнение, стала поедать взглядом всё вокруг.

Она повернула голову к Санта Клаусу, стоящему у саней с фигурами оленей: никакого сияния, сплошь мутная река и терракота... О, она бы не стала встречать Рождество с таким Сантой!

Мох, фиалка, янтарь, пучина — не самые приятные палитры взрослых смешались, поплыли перед глазами над лазурно-розовыми пятнами детей, снующих вокруг ёлки. Элиза была настолько потрясена этой пестротой, что на какое-то время даже забыла про Джо. А когда вспомнила, то подумала, что этот день, безусловно, самый счастливый в её жизни. Без любимого мужа она чувствовала себя половинкой расколотой чаши — и вот, наконец, получила от него весточку! Она скучала без своего дара — и обрела его снова! Палитра — не только семейное проклятие, но и семейное счастье Трустоунов. Только теперь Элиза осознала, что необыкновенный дар всегда был частью её души, огромной силой, которая питала её магию, как вода потрескавшуюся землю.

Сегодня в шесть она увидит палитру Джо и сразу всё поймёт. Как прекрасно и как страшно читать чужие души — особенно души любимых. Страшно увидеть в них раздражение, разочарование, тоску, боль...

Влюблённые на соседней скамейке, доев попкорн, придвинулись поближе друг к другу и стали заговорщицки посмеиваться. Два ровных, тёплых сияния, исходящие от их юных тел, соединились в лучистый серебристый ореол, который умела создавать только взаимная любовь — Элиза, затаив дыхание, какое-то время наблюдала за их прекрасной палитрой, а потом встала и направилась в сторону кафе фастфуда, чтобы аппарировать домой и порадовать бабушку.

____________________________

* Сладкий зуб (от англ. sweet tooth) — сластёна.