Дартс: палитра души (гет)

Рон аппарировал домой, держа под мышкой папку с газетами о Блюбери, и застал Гермиону за левитацией купленных к ужину продуктов. Он непроизвольно отметил, что на ней было надето светло-серое платье, а не синяя юбка и белый джемпер, которые он измял с утра (за что получил небольшой нагоняй). В конце концов, подумал Рон, если бы Гермиона разделась сама и быстро, её одежда бы не пострадала.

— Привет, — сказал он, наблюдая за тем, как из большого пакета с надписью «Aldi» вылетают и раскладываются по своим местам хлеб, бекон, яйца, две замороженные пиццы и его любимое шоколадное печенье. Гермиона мило улыбнулась в ответ, продолжая махать палочкой. Рон любил, когда она ходила в маггловские супермаркеты — там было гораздо больше всяких вкусных вещей, чем в волшебных продуктовых лавках. — Ого, и орешки, и изюм! — он со скоростью ловца схватил пролетающую мимо пачку с изюмом, раскрыл упаковку и быстрым движением отправил горсть себе в рот.

— Рон, что ты делаешь? — спросила Гермиона, не отрываясь от своего занятия.

— А в чём дело? Я руки мыл.

Она закатила глаза.

— Это вообще-то совиное лакомство.

— Чем я хуже? — спросил он, с довольным видом дожёвывая изюм и наблюдая за тем, как две замороженные пиццы опускаются на столешницу. — Спасибо за пиццу — теперь мне не придётся возиться с ужином.

— Я подозревала, что ты не мечтаешь весь вечер торчать у плиты, — ответила Гермиона. Рон сразу почувствовал в её тоне какой-то подвох и не ошибся, потому что она добавила с довольным видом: — К тому же у тебя будет шанс опробовать нашу новую микроволновку!

Рон слегка поморщился, но ничего не ответил. У него по-прежнему были нелады с маггловской техникой, которую Гермиона охотно приобретала для их нового арендованного дома. Мобильник и компьютер были самыми большими недругами Рона, а теперь к ним примкнула недавно появившаяся микроволновка.

Когда продукты были разложены, Рон повернулся к Гермионе с таким лицом, будто собирался сказать что-то важное, но вместо этого вдруг поставил руки на пояс и с угрожающим видом стал теснить её в угол кухни. Гермиона сделала большие глаза и неуверенно попятилась, сожалея, что опрометчиво оставила палочку на столешнице возле холодильника. Впрочем, отступив назад на пару шагов, она уже мысленно прикинула траекторию побега (вдоль стола к окну), но для верности решила прибегнуть к обманному манёвру: слегка скосила глаза влево — и тут же ринулась вправо. Не поддавшись на столь примитивную уловку, Рон поймал Гермиону двумя руками за талию и потащил в сторону буфета, игнорируя её громкий визг. Отрезав все пути к отступлению, он прижал её к стене между буфетом и шкафом для кастрюлек и хорошенько поцеловал. На кухне ненадолго воцарилась тишина, нарушаемая звуками слабой борьбы, которые, впрочем, быстро стихли.

— Как школа? — спросил Рон, отрываясь от поцелуя и неохотно выпуская свою добычу.

— Неплохо, — Гермиона прошмыгнула под его рукой, пригладила волосы, как ни в чём не бывало уселась за стол и стала увлечённо рассказывать: — Представляешь, сегодня ещё пять человек записались на «Технологии магглов»! Миссис Поппинс обещала с февраля выйти на работу. А вообще… так здорово, что мы закрываемся на каникулы, и я наконец смогу выкроить свободную недельку-другую.

Рон подошёл к столешнице и стал распаковывать пиццу.

— Вот и замечательно! Буду иметь тебя в виду на случай, если нам с Гарри подвернётся трудное дельце.

— Я думала, вы не будете браться за новые дела до Рождества, — разочарованно сказала она.

— Как бы не так! Клиенты так и идут, не прогонять же их, — ответил Рон, нервно потирая руки и косясь на микроволновку, как на заклятого врага. — Может, и мне стоит записаться на эти ваши «Технологии»? — он в растерянности замер перед кнопками с непонятными значками. — Ну, рассказывай, как тут что работает…

После подробной инструкции по эксплуатации электроприборов, Рон пафосно изрёк «посмотрим, кто кого!», засунул пиццу в микроволновку и, установив таймер, сел за стол напротив Гермионы.

— А я надеялась, что мы вместе отдохнём на Рождество, — сказала она.

— Конечно, отдохнём, и непременно вместе, но… завтра я собираюсь взяться за новое дело.

— А как же старое? Палочка уже нашлась?

Хорошо, что в этот момент Гермиона отвернулась, чтобы достать из буфета стаканы и не увидела, что Рон замер с открытым ртом. Откуда она знает? Гермиона, конечно, владела простейшей Легилименцией, но залезть к нему голову было не так-то просто…

— Какая палочка? — на всякий случай уточнил он.

— Ну, та, которую украли вместе с часами. Гарри сказал, что ты работаешь над делом о палочке, — добавила она, расставляя посуду.

— Скоро найдём, — Рон выдохнул с облегчением, мысленно ругая Гарри за длинный язык. Они часто рассказывали Гермионе о своих расследованиях (и получали немало ценных советов), но это дело «о вейлах-мошенницах» было слишком щекотливым. Да и какой совет она могла бы дать, узнав о том, что их клиент пострадал в «пабе свободных нравов», собираясь развлечься с ведьмой лёгкого поведения? Сказала бы, что так ему и надо? Предложила бы прочитать Холдингеру лекцию о нормах приличия? Одно Рон знал точно: Гермиона бы не посоветовала ему отправиться в тот же самый паб на ночную охоту… Да она бы и близко его не подпустила к подобному заведению! И вообще, ревность Гермионы порой принимала очень странные формы, так что Рон предпочитал не нарываться. Он тихо усмехнулся, вспомнив склеенный разворот «Диких Кошечек». Да, давненько они не ругались из-за Лаванды… Ровно столько, сколько не вспоминали о Краме! Рон не любил скрывать что-то от своей жены, но откровенничать о своём позоре в Рединге ему по-прежнему не хотелось. А если вдруг окажется, что в мошенничестве замешана Лаванда, то одними канарейками дело не закончится.

Рон вышел гордым победителем в неравном бою с микроволновой печью, и они с Гермионой как раз откусили по кусочку пиццы, когда из гостиной донёсся настойчивый стук клювом в окно.

— Ой, кажется, почта, — удивлённо воскликнула Гермиона, опуская пиццу на тарелку. — Интересно, от кого?

Рон по-джентльменски вскочил с места и сказал:

— Сиди, я сам посмотрю.

Он спокойно вышел из кухни, но, оказавшись в гостиной, в три шага добежал до окна, торопливо его открыл и впустил внутрь знакомую белую сову.

— Что-то срочное? — спросила Гермиона из кухни.

— Нет, письмо от клиента, — крикнул Рон, разочарованно снимая с лапки совы крошечный свёрток и осознавая, что его надежды не оправдались: он очень надеялся — нет, просто был уверен, что «старая знакомая» исполнит его просьбу и пришлёт ему посылку потяжелей… Внимательно осмотрев свёрток со всех сторон и гадая, как же он разворачивается, Рон достал палочку, просканировал его на заклинания и прошептал:

— Аугментум!

Сверток тут же начал расти, и через несколько секунд достиг размеров небольшого поленца. Это придало Рону оптимизма: в такой посылке вполне могли бы уместиться и палочка, и часы Холдингера. Чего он не ожидал, так это кричалки, которая бабочкой выпорхнула под потолок гостиной и завопила до боли знакомым голосом: «Наглость — второе счастье, Рональд! Как я могу тебе отказать? Твоим поступкам нет оправдания, но ты всегда получал от меня то, что хотел — и даже больше. Удачи!»

Кричалка тут же самоуничтожилась, свёрток сам развернулся, и из него выпали часы, волшебная палочка и какая-то тряпица. Рон рефлекторно выбросил руку вперёд и произнёс заклинание левитации: часы остановились в футе от пола, чуть повыше замерла палочка Холдингера, а на её кончике повисли трусы Рона, синие в красные сердечки, которые Гермиона подарила ему на прошлый день Святого Валентина. Услышав шаги за спиной, Рон тихо выругался и обернулся: в дверях кухни стояла остолбеневшая Гермиона; в одной руке она держала стакан с тыквенным соком, в другой — готовую к бою палочку.

В гостиной был полумрак, и у Рона оставалась надежда на то, что Гермиона ничего не успела разглядеть. Недолго думая, он схватил висящие в воздухе предметы, запихнул их в подвернувшийся под руку пакет от покупок и с милой улыбкой повернулся к Гермионе.

— Всё в порядке? — испуганно спросила она. — Я услышала шум, потом заклинание и подумала…

— Никаких проблем! — беззаботно ответил Рон, чувствуя, как предательски начинают гореть лицо и уши. — Сейчас отправлю сову, и мы сможем спокойно поесть. Пишут тут, пишут, нет покоя от этой работы ни днём, ни ночью…

Буквально выпихнув сову в окно, он подошёл к Гермионе, взял из её руки стакан с тыквенным соком и сделал большой глоток.

— Рон, нужно всегда проверять почту на заклинания, мало ли что, — недовольно проворчала она, убирая палочку в карман платья.

— Без паники, — сказал Рон, — я же супераврор — забыла?

— Бывший, — она попыталась отобрать у него свой стакан.

— Бывших авроров не бывает, — парировал он, не выпуская стакан и делая из него ещё один большой глоток.

— Зато бывают ленивые и беспечные!

Рон готов был поспорить, но решил не пререкаться — ему совершенно не хотелось обсуждать эту тему и, в особенности, полученную посылку… Поэтому, обняв Гермиону за плечи, он с наглым видом отдал ей пустой стакан из-под сока и потащил её в сторону кухни, где их ждал ужин. В кухне Рон развил бурную деятельность: заново разлил сок, спел хвалебную песнь микроволновке, без всяких инструкций со стороны Гермионы разогрел остывшую пиццу, и, усевшись за стол, с удовольствием стал есть, нахваливая грибную начинку. Всё это время он осторожно поглядывал на Гермиону, которая вела себя подозрительно тихо. От этого Рону стало как-то неспокойно на душе. Правда, вопросов она тоже не задавала, так что у него оставалась надежда на то, что инцидент с кричалкой был исчерпан.

— Кстати, как там наш лыжник? — спросил он, высоко поднимая кусок пиццы, за которой потянулась длинная полоска расплавленного сыра. Это был безошибочный отвлекающий манёвр: при упоминании о Кэмероне глаза Гермионы загорелись.

— Прислал сегодня смс-ку! — воскликнула она, отрываясь от еды.

— И ты молчишь? — возмутился Рон, пытаясь поймать губами сырную полоску, которая в конце концов оторвалась от пиццы и прилипла к его носу.

— Свинтус, — прокомментировала его действия Гермиона, не отвлекаясь от разговора. — Если бы ты меня послушался и научился пользоваться мобильным телефоном, Кэмерон бы и тебе написал.

— Он же писать не умеет, — сказал Рон, отправляя сыр в рот. — Или я что-то пропустил?

— Текст, естественно, набирала моя мама, — Гермиона достала из сумочки свой мобильник и прочла Рону с довольным видом: — Привет, Гермиона и Рон! Я научился лучше всех кататься на лыжах и сегодня упал только два раза. Я написал письмо Деду Морозу, чтобы он подарил мне лыжи. Бабушка упала три раза, а дедушка ни разу, но он уже много катался, так что нечестно. Я скоро приеду и привезу вам подарки. Но это секрет. Рон, ты упадёшь, потому что это очень вкусно. Гермиона, ты упадёшь, потому что это очень красиво. Пока, у меня детская дискотека. Кэмерон. P.S. Целую, мама.

— Неплохое письмо для пятилетнего мальчика, — сказал Рон, посмеиваясь, — очень содержательное. В каждом предложении кто-то падает. И как ёмко он нас подытожил: я обжора, а ты эстет!

— Мерлин, ты не представляешь, как я скучаю, — ответила Гермиона, откладывая телефон в сторону. — Скорей бы Рождество!

— Зато теперь мы точно знаем, что положить ему под ёлку, — Рон встал и принялся убирать посуду, думая о Кэмероне и улыбаясь. Посторонние люди часто принимали мальчика за его сына — наверное, из-за веснушек и рыжеватого оттенка волос. Рон испытывал к нему такое же тепло, как к маленькому Джимми Поттеру, и был благодарен судьбе за то, что Кэмерон ещё прочнее связал их с Гермионой.

* * *

После ужина Гермиона уселась на диван, укуталась в плед и стала перечитывать «Невербальную магию», а Рон, устроившись на ковре у её ног, разложил на столике брошюры из Гринготтс с рекламой новой ипотечной программы под названием «Беспроцентный кредит». Мысли о деле Блюбери (которое он ещё даже не начал расследовать) вдохновили Рона на сложную калькуляцию: какую ссуду нужно будет взять, чтобы хватило на первый взнос за дом, если они с Гарри получат вознаграждение в пять тысяч галлеонов. Конечно, было не совсем правильно заранее делить шкуру неубитого медведя, но Гермиона сама любила повторять, что предварительное планирование никогда не повредит. Рон открыл брошюрку банка, где было изображено довольное семейство магов на фоне свежеприобретённого дома, и прочёл: «Все знают, как сложно в наши дни приобрести дом в магическом поселении. Многие волшебники ютятся в крошечных Лондонских квартирках, расположенных в маггловских кварталах, где им постоянно приходится скрывать свою магию. Вы мечтаете о собственном доме с садом, о полётах на метле и семейных играх в квиддич по воскресеньям? Мечты сбываются с Гринготтс! Воспользуйтесь новым беспроцентным кредитом, который можно получить до конца года под залог драгоценностей, артефактов или жилья».

Дом с садом, полёты на метле, а особенно игра с семьёй в квиддич однозначно входили в долгосрочные планы Рональда Уизли. Правда, никаких драгоценностей и артефактов (а тем более жилья) у него не было, но он всё равно долго считал и прикидывал, сколько же будет стоить этот беспроцентный кредит, если после года бесплатного пользования нужно будет возвращать по десять процентов в месяц от всей суммы. После окончательных подсчётов он усмехнулся, прищёлкнул языком и пробормотал себе под нос: «Ни-фи-га-се… Или я ни хрена не смыслю в математике, или это самый крутой развод для лохов…»

Отложив в сторону рекламку, он взял другую брошюру, которая гласила: «Хотите приумножить свои сбережения? Спешите в Гринготтс! Новая программа «Лавина» позволит вам быстро удвоить свой вклад! «Лавина» — лучший способ жить на проценты и никогда не работать!»

Не работать… Рон подумал о том, чем бы он наполнил свой день, если бы ему совсем не нужно было ни работать, ни думать о деньгах. Играл в квиддич? Смотрел квиддич? Как бы не так! Любимая жена, как пить дать, повесила бы на него всю работу по дому… Прервав свои раздумья, Рон поднял голову и тут же уткнулся в пристальный взгляд Гермионы, которая сидела неподвижно, прикусив указательный палец, что свидетельствовало о её предельной концентрации. Книга по невербальной магии лежала, закрытая, у неё на коленях.

— Что такое? У меня грязь на носу? — спросил Рон, улыбаясь.

— Нет, ты отлично выглядишь, — ответила она.

Рон полюбовался её стройными ножками, на которые с его положения на ковре открывался прекрасный вид, и спросил:

— Скажи, Гермиона, а что бы ты делала, если бы тебе совсем-совсем не нужно было работать?

Она ответила, не задумываясь:

— Училась.

— Так я и думал, — ответил Рон с ухмылкой, которая быстро растаяла под сверлящим взглядом карих глаз.

Отложив недочитанную книгу в сторону, Гермиона поправила волосы, прокашлялась и осторожно спросила:

— Рон, ты мне ничего не хочешь рассказать?

Надо было жениться на дуре, подумал он, поднимаясь с пола, подсаживаясь на диван и легко обнимая Гермиону поверх пледа.

— Вообще-то нет, но, наверное, должен?

— Нет, ты, конечно, можешь ничего не рассказывать, а я прикинусь слепой и глухой, но… если я додумаю всё сама, будет только хуже, — пробормотала она. — Ты же знаешь, я не люблю оставлять вопросы без ответов.

— Тогда спрашивай, — его голубые глаза невинно заморгали. Она подняла голову и посмотрела на него в упор.

— Скажи, эта посылка связана с твоей ночной работой? — Рон молча кивнул, и она продолжила упавшим голосом: — А можно узнать, что там делали… твои трусы?

Рон глупо улыбнулся.

— Понимаешь, тут такое дело… Я немножко не помню, что произошло — нет, правда, Гермиона, — поспешно добавил он, читая недоверие на её лице.

— Ты что, пил?

— Ты же знаешь, я не пью на работе.

— Нет, ты не подумай, Рон, я тебе доверяю! И может, я сошла с ума, но… сначала тот журнал в офисе, теперь этот голос из письма, — она потёрла виски и помотала головой. — Хотя нет, не может быть… Мне показалось. Прости, я веду себя глупо!

— Письмо прислала Лаванда, — сказал Рон, крепче обнимая Гермиону поверх пледа. — Солнышко, я тебе всё сейчас объясню.

— Ну, если можно, объясни, пожалуйста, потому что… — ему показалось, что она сейчас заплачет, — потому что мир не может рухнуть во второй раз. Я научилась тебе доверять на сто процентов. Я проанализировала свои прошлые ошибки и поняла, что неправильно себя вела, неправильно строила отношения. Из-за моих подозрений всё пошло наперекосяк... Рон, я всегда называла тебя ревнивцем, но на самом деле сама ужасно ревную, хоть и не подаю вида, и… вот.

Это называется «не подаю вида»? Гермионе редко отказывало красноречие, и из этой сбивчивой тирады Рон сделал вывод, что за последние полчаса она успела придумать в своей рациональной головке множество самых невероятных версий произошедшего.

— На сто процентов? — переспросил Рон. Она неуверенно кивнула. — Хорошо. Я тоже не хочу, чтобы между нами были недомолвки. Хотя секреты могут быть у каждого, и наверняка у тебя они тоже есть — ты ведь не всё и не всегда мне рассказываешь, так что…

Она толкнула его кулаком сквозь плед.

— Рональд Уизли! Если ты собираешься заговаривать мне зубы, то…

— Что будет?

Карие глаза сердито блеснули, и Рон узнал обычную, готовую к решительным действиям Гермиону.

— Я встаю, одеваюсь, узнаю адрес одной старой школьной подруги и отправляюсь к ней на разговор.

— Нет, я не могу допустить смертоубийства, Гермиона — и всё тебе расскажу. Хотя… ты должна понимать, что любой клиент, приходя к нам в агентство, надеется на конфиденциальность, и мы не должны ни с кем обсуждать расследования, потому что это не совсем этично, — в этом месте Гермиона попыталась резко встать с дивана, но Рон удержал её и быстро проговорил, глядя ей прямо в глаза: — Дело о палочке и часах — оно же дело о вейлах-мошенницах. Но они не вейлы. И, дементор меня побери, если я понял, как они работают, — Рон покачал головой. — Я, конечно, супераврор, но я так лопухнулся, Гермиона… Только ты, пожалуйста, не смейся.

* * *

Она внимательно выслушала всю историю о его прошлой ночи и ни разу не улыбнулась. В конце рассказа возникла пауза, во время которой Рон внимательно наблюдал за Гермионой: она не казалась расстроенной или сердитой, а наоборот, воспряла духом; её глаза загорелись — как всегда, когда нужно было решить какую-нибудь загадку. Они по-прежнему сидели на диване в гостиной, и Рон обнимал Гермиону двумя руками поверх пледа.

— И всё-таки я не понимаю, как все эти вещи оказались у Лаванды, — сказала она после небольшого раздумья, — ведь в пабе ты встречался не с ней.

— Я тоже не понимаю, — ответил Рон, — но что-то мне подсказывает, что Лаванда нам не расскажет.

— Но ты же не думаешь, что Лаванда работает… ведьмой на одну ночь?

— Уверен, что нет. Но я ума не приложу, зачем она и её подруги всё это делают! Наш клиент наверняка не первая и не последняя их жертва.

— Это вряд ли шантаж или воровство, — сказала Гермиона, — они ведь не продали часы, не прислали вашему клиенту письма с угрозами…

Рон усмехнулся.

— Может, месть? Лаванда вернула мне трусы, наложив на них страшное заклятие — как только я их надену, у меня, ну… проблемы будут! С потенцией.

— Ой, заткнись, — сказала Гермиона, нахмурившись: его глупые шутки мешали ей думать. — Если это и месть, то не такая прямолинейная, а гораздо более тонкая: Лаванда надеялась, что я услышу кричалку и увижу её посылку.

— А может, она просто хотела со мной встретиться? — спросил Рон.

Гермиона фыркнула и закатила глаза.

— Рон, ты, конечно, неотразим, но ты плохо знаешь женщин! Если бы она жаждала личной встречи, то не вернула бы тебе ничего в посылке, а назначила бы свидание.

— Гермиона, это ты плохо знаешь мужчин! Если женщина назначит мне свидание, чтобы вернуть часы, я пойду, потому что вынужден. Но если она даст понять, что я у неё в долгу — я пойду, потому что сам этого захочу.

Гермиона снова задумалась. Рон смотрел на её сосредоточенное лицо, пытаясь угадать, что творится в её маленькой умной головке.

— Может, тебе стоит встретиться с Лавандой? — спросила она.

— Это ты мне говоришь, солнышко?!

— Рон, разве ты не хочешь докопаться до правды? Конечно, палочку и часы ты клиенту вернёшь, но… вдруг Лаванда попала в переделку?

— Ты беспокоишься о Лаванде?!

— При всем моём прохладном к ней отношении, я бы проверила — вдруг ей нужна помощь? Ну не стала бы она по доброй воле прикидываться девушкой лёгкого поведения и воровать чужие палочки! И, в особенности, трусы, — сказала Гермиона, и Рон подумал, что вечно недооценивает свою жену: она не может пройти мимо чужой проблемы, не предложив помощи. Совсем как Гарри.

— Я рад, что ко мне вернулись мои любимые трусы, — сказал он.

Гермиона насупилась:

— Только попробуй их надеть.

— Это же твой подарок! — возмутился Рон. — В сердечки…

— Они побывали в руках Лаванды, — отрезала Гермиона, и это прозвучало, как смертный приговор.

Рон рассмеялся, обнял её покрепче и полез целоваться. Она ловко увернулась и, положив свои ладони на его колючие щёки, внимательно посмотрела ему в глаза.

— И всё-таки, скажи мне правду, Рон…

— Я сказал тебе правду, — он потёрся носом о её нос.

— Она классно целовалась?

Рон ненадолго опешил, а потом недовольно скривился.

Опять? Ещё в Эдинбурге они с Гермионой договорились не обсуждать «прошлое и бывших», но у него перед глазами вдруг всплыло довольное лицо Орландо Бьянки (блин, какого-то бармена, бывшего журналюги), который посмел отнять у него Гермиону на целый год. Рон представил, что почувствовал бы, если бы Гермионе по почте пришла посылка от Орландо, а в ней — её кружевные трусики и кричалка на тему «ты потеряла, возвращаю»… Отбросив неприятные образы, Рон вернулся в реальность и понял, что Гермиона всё ещё ждёт от него ответа.

— Я не помню, — ответил он с усталым вздохом.

Это была грустная полуправда. После их ссоры и разлуки три года назад Рон перецеловал стольких женщин, что ощущения от первых школьных поцелуев с Лавандой почти стёрлись из его памяти.

— Я знаю, это глупо, — сказала Гермиона, поглаживая его щеки, — но я до сих пор иногда об этом думаю, потому и спросила.

Мерлин, ну кто разберёт, что у этих женщин в голове, подумал Рон и не удержался от комментария:

— Я же не спрашиваю тебя о Краме.

— Мы с ним почти не целовались.

— А чего ещё вы с ним почти не делали?

— Мы с ним почти ничего не делали, — она обняла его за шею, кокетливо улыбнулась, и Рон очень обрадовался тому, что этот странный день и неприятный разговор всё-таки обещают закончиться привычной супружеской перепалкой. У него на душе стало легко и тепло. Завтра он напишет Лаванде ответ, скажет спасибо за исполненную просьбу, ни словом не обмолвится о том, что думает о её выходке, а там видно будет… Без дальнейших раздумий Рон запустил обе руки под плед и обхватил Гермиону за тонкую талию.

— К чёрту Лаванд и Крамов, — уверенно сказал он.

— К чёрту, — повторила она, улыбаясь. — А вообще, как ты думаешь, было бы весело, если бы они взяли и поженились?

Рон подавился смешком, представив себе, как Лаванда и Виктор лежат на супружеском ложе и громко ссорятся из-за того, кто с кем когда-то целовался — и вдруг снова вспомнил склеенный разворот «Диких Кошечек».

— Кстати, ты здорово помогла нам с уборкой в офисе, — сказал Рон, — но Гарри ворчит, что теперь там ничего нельзя найти.

— Он просто соскучился без Джинни, потому и ворчит. Гарри у меня получит за то, что прикрывал тебя. Он сказал, что простыня на полу — это важный вещдок.

— Мужская солидарность, — ответил Рон, прижимаясь лбом к её лбу.

Она дёрнула его за ухо и хитро улыбнулась.

— Рон, скажи… ты боялся аппарировать домой без одежды?

— Ещё чего, — ответил он, — просто у меня были срочные дела в офисе.

— Рональд Уизли, — она запустила пальцы в его шевелюру, — ты меня боишься?

— Ага, — признался он, млея от удовольствия.

Гермиона рассмеялась. Рону было очень приятно сидеть рядом с ней, обнявшись, и чувствовать, как её волосы щекочут ему лицо…

— Рон, — прошептала она, — я рада, что ты мне всё рассказал. Спасибо тебе.

— Теперь тебе ничего не нужно додумывать, — его руки ожили под пледом: задрали тонкое платье и коснулись её горячего живота.

Гермиона прерывисто вдохнула, но продолжила свою мысль:

— Мы знаем друг друга столько лет, но только недавно научились находить общий язык.

— Я всегда любил твой язык, — сказал он, хватая её губы своими.

После небольшой паузы в беседе Гермиона прошептала:

— Я до сих пор совершенно не знаю, за что люблю тебя.

— А я тебя давно предупреждал, что не за что, — его рука поползла вверх по её тёплому животу, и он почувствовал, как Гермиона вздрогнула всем телом.

— Мне кажется, ты вырос, Рон.

— Это невозможно. Я не расту лет с семнадцати — с тех пор, как стал каланчой, — ответил он, накрывая ладонью её грудь.

Гермиона закрыла глаза, и Рон понадеялся на то, что она наконец потеряла ход своей мысли — но нет…

— Ты стал взрослым и не боишься признавать свои ошибки, не боишься показаться смешным, — пробормотала она, выгибаясь навстречу его рукам.

— Может, хватит напоминать мне о моём позоре?

Это были последние слова, которые они сказали друг другу в тот вечер. Откинув плед в сторону, на упавшую книгу по невербальной магии и рекламные брошюрки Гринготтс, Рон стал поспешно стаскивать с Гермионы сбившееся комом серое платье. К чёрту Лаванд и Крамов, к чёрту вейл, часы, простыни и бестолковое прошлое, подумал он. У него есть настоящее, в котором прерывистое дыхание любимой, её взгляд сквозь опущенные ресницы, горячие, мокрые поцелуи и нетерпение, с которым их тела стремятся друг к другу, соединяются, переплетаются, качаются на пружинистом диване… Ему всегда нравилось смотреть на лицо Гермионы в тот момент, когда она теряет контроль над собой: она так мило хмурится, и мотает головой, и шепчет «ещё, ещё…». Конечно, ещё — да он при всём желании не смог бы остановиться!

Ночью Рон долго лежал, закинув руки за голову, на их большой двуспальной кровати и никак не мог уснуть. Слабый лунный свет, пробившийся сквозь шторы, остановился на голом плече Гермионы, образуя яркое пятно, которое притягивало его взгляд. Его сердце билось ровно и спокойно, но мысли роились в голове, как пчёлы. Рон думал о детстве, о годах учёбы в Хогвартсе и, конечно, о проклятой войне. О том, как долго они с Гермионой дружили, боясь признаться друг другу в чувствах; как глупо он вёл себя на шестом курсе, пытаясь заглушить притяжение к ней, полагая, что может найти ей замену; какой неуместной казалась его страсть во время войны — и как здорово, что Гермиона не побоялась сделать первый шаг, подтолкнув его к действиям. Тогда, в Хогвартсе, он и предположить не мог, что его самые заветные, тайные и нескромные желания когда-нибудь станут явью. Заполучить её было непросто, потерять — очень больно, а жить без неё… как-то бессмысленно, бесцветно, вполсилы… Гермиона права: они нашли общий язык. Все их споры, ссоры, попытки выяснить отношения, сгладить острые углы требовали неимоверных усилий с его стороны, но оно того стоило, подумал Рон. Определённо.

В своих первых мальчишеских мечтах, едва осознав своё желание, он представлял, как где-нибудь в тёмном коридоре Хогвартса берет Гермиону за руку, разворачивает к себе и осторожно целует в губы — за этим следовала бойкая пощечина… На старших курсах его фантазии стали смелее: в них он в Выручай-комнате всем телом прижимал Гермиону к стене, задирал её руки, прочно сжимая запястья (так что пощёчина исключалась), и в перерывах между долгими поцелуями выслушивал наставления о надлежащем поведении старост… Прошло несколько лет, прежде чем он рискнул воплотить свои мечты, но ещё в Хогвартсе Рон понял кое-что важное о Гермионе: её детская жажда справедливости, её учебный пыл и страсть к приключениям были жаждой, пылом и страстью её натуры, которые неизбежно должны были проявиться во всём остальном. Например, в любви. Или в сексе. Особенно в сексе.

Рон усмехнулся. Уж он-то хорошо знал, как опасна Гермиона, которой отказали в ласках: пару раз за время их совместной жизни у него не вовремя «заболела голова», и Гермиона расколола графин (а в другой раз стакан) спонтанным выбросом магии. Не нарочно, конечно! С виду она была такая правильная, серьёзная и сдержанная, но Рон знал, какая она на самом деле. Она может нарушить общепринятые правила, если кому-то нужна помощь. У неё своеобразное чувство юмора, но она замечательно смеется. Ей трудно сдерживать свои чувства в его присутствии. В ней всегда таилось столько скрытого, не видного постороннему глазу огня, что иногда Рону становилось не по себе.

Светлое лунное пятно с плеча Гермионы медленно переместилось на её лицо, и она смешно поморщилась во сне.

Она любила долгие прелюдии, но Рон давно заметил, что её стоны во время спонтанного, стремительного секса где-нибудь на кухонном столе были гораздо громче, чем в спальне: он заставал её врасплох, подкравшись со спины, задирал домашний халатик, и она отвечала с таким пылом, что он едва успевал спустить джинсы. Она не удосуживалась снять кухонный фартук... Однажды в критический момент Гермиона выронила из руки черпак, который в течение всего любовного порыва крепко сжимала в руке: черпак с грохотом свалился на пол, и она вскрикнула от удивления. Чёрт возьми, как же они смеялись, он — и эта зануда, заучка, правильная, разумная, серьёзная миссис Уизли. Его жена.

Счастливая улыбка на лице Рона вдруг сменилась горькой усмешкой. Они давно простили друг другу прошлые измены, но иногда тревожная мысль паучком выползала из уголка его сознания, раздражая и причиняя боль. У Гермионы был другой мужчина, и с этим уже ничего нельзя поделать… Рон, конечно, не снимал с себя вины: у него были женщины, которые ничего для него не значили, и у него была Кэрол, которая, безусловно, что-то значила, но… он всё равно ревновал Гермиону к её прошлому. Эти мысли, особенно сразу после свадьбы, отравляли самые прекрасные моменты их близости: Рон вдруг представлял, что она так же, как и его, хватала за плечи другого мужчину, когда он подсаживал её на себя, что она так же выгибалась дугой, поднимая к чужому лицу свои восхитительные упругие груди, а потом наклонялась вперед и целовала того, другого, дрожа от нетерпения… Когда такие образы поднимались в его сознании, Рон становился резким и грубым. Он словно пытался и не мог доказать самому себе, что Гермиона принадлежит только ему.

— Что с тобой? — как-то спросила она, удивлённо глядя на него. — Ты иногда пугаешь меня, Рон.

— Прости, я не хотел.

— Ты не хотел?

— То есть… я слишком сильно хотел.

И всё же эти тревожные моменты были исключением из правил.

Сон не шёл. Рон вдруг вспомнил её слова, сказанные часом ранее на диване в гостиной: «Я до сих пор совершенно не знаю, за что люблю тебя», и подумал: может, оно и к лучшему? Гермиона так стремится докопаться до истины, найти всему причину, всё разложить по полочкам — а он… он не уместился ни на одной из полочек её рационального сознания. Самый обыкновенный, ничем не примечательный, среднего ума, с сомнительной внешностью, без денег, с ненормальной, непредсказуемой работой — он не поддавался её анализу, он пробрался к ней прямо в душу... И Рон вдруг понял, как это здорово. На него нахлынуло столько эмоций, что ему захотелось разбудить Гермиону и сказать, что он-то точно знает, за что её любит: она самая… м-м-м… красивая, а ещё… ну, это… умная и, естественно… э-э-э… неповторимая, вот! Но луна скрылась за облаками, светлое пятно, проникавшее сквозь шторы, исчезло, и он замер в полной темноте, прислушиваясь к равномерному дыханию любимой.

Мысли Рона перенеслись в завтрашний день. Утром он собирался отправиться в Северную Пустошь в Йоркшире, чтобы взяться за дело Блюбери, которое обещало принести баснословный гонорар. Деньги. Ещё одна больная тема, о которой лучше не думать перед сном…

Рону не верилось, что всего каких-то лет пять назад, когда он казался себе вполне взрослым, его финансовые притязания не простирались дальше желания жить отдельно от родителей и покупать себе новую одежду. Когда он объелся шоколадными лягушками и эклерами, приобрёл себе метлу последней марки и лучшую форму для квиддича, ему, естественно, захотелось большего: водить Гермиону по крутым ресторанам, дарить ей на день рождения дорогие подарки... Но теперь, когда и это стало возможным (хоть она не любила ни того, ни другого), финансовый вопрос не встал менее остро: почти все сбережения молодых Уизли были вложены в школу магии для взрослых, а аренда дома съедала существенную часть заработков Рона. Доходов стало больше, чем в Аврорате, но и понимание достатка существенно преобразилось, и мечты о денежном благополучии по-прежнему оставались мечтами. Рон стал подозревать, что так будет всегда: со временем их растущей семье понадобится свой дом, который нужно будет обставлять мебелью, расширять, чинить в нём крышу, пристраивать веранду… Детям понадобятся игрушки, одежда, учебники, мётлы, отдельные комнаты, путешествия... Груз ответственности довлел над ним, как никогда раньше , и его самолюбию было не легче оттого, что родители Гермионы вложили немалые средства в её школу и тратили свои деньги на Кэмерона.

Каким бы сложным ни оказалось дело Блюбери, Рон знал, что сделает всё возможное, чтобы распутать его и заработать гонорар. Не для себя — в первую очередь, для Гермионы, для покупки их собственного дома, для их будущих детей.

В голову тут же прокралась проблема номер три: дети. Точнее, для Рона это вовсе была никакая не проблема — он готов был подождать с детьми ещё пару лет, но Гермиона словно помешалась на мысли, что не сможет родить. В первые месяцы после свадьбы она всё время проходила какие-то обследования и даже уговорила Рона сдать анализы, которые он стойко вытерпел — бр-р-р… Но это было не самое неприятное. Когда он, после изматывающего рабочего дня, полного беготни, слежки и трансгрессий, еле доползал до постели и не мог пошевелиться от усталости, Гермиона вдруг вылетала из ванной, делала большие глаза и говорила:

— Кэмерон уже спит, а сегодня как раз благоприятный день!

— Я спать, хочу, солнышко, — бормотал Рон, закрывая глаза, но, даже не видя Гермионы, чувствовал, как от неё исходят волны обиды и недовольства. — Прости, но… я не люблю секс по расписанию.

— А я люблю делать всё по расписанию, да? — возмущалась она.

— Я не любовная машина, Гермиона. Я устал, понимаешь, — он виновато вздыхал и изрекал, с трудом приоткрывая один глаз: — Но, если ты оденешь свою черную ночную рубашку...

— То есть без чёрной рубашки я тебя уже не привлекаю?

Нет, на секс и на спор у него определенно не было сил…

— Ты привлекаешь меня без любой рубашки, — бубнил он, мечтая уснуть.

— Мне всё понятно, Рональд!

— Рональд? — он вздыхал, неохотно открывал оба глаза и смотрел на её расстроенное лицо. — Ну, хорошо, иди сюда.

— Не нужно мне делать одолжение!

— Мерлин… Я тебя не понимаю, Гермиона. Ты хочешь или не хочешь?

— Чего? Чтоб ты от меня поскорей отделался и уснул? Нет, не хочу.

— Женщина, не дури мне голову, — шутил он из последних сил, но, видимо, не очень удачно. Она всхлипывала.

— Я думала, ты хочешь детей…

— Господи… да что ж это такое? Гермиона, что может быть скучнее секса по графику, а? Это убийство романтики…

— Это семейное планирование.

— У меня по плану сон…

Рон отворачивался и засыпал, понимая, что обижает её — но ничего не мог с собой поделать. После таких разговоров он несколько дней испытывал чувство вины — и неважно, что они наверстывали упущенное утром, в обед и следующим вечером. Благоприятные дни почему-то не работали, и Рон начал подозревать, что дети имеют особенность появляться только в качестве спонтанных, незапланированных сюрпризов, зачатых в шкафу для мётел во время шумного праздника, или в лесу под ёлкой во время последнего летнего пикника, или во время того самого раза, когда оба случайно забыли о контрацепции.

Рона тревожили «благоприятные дни», помеченные зелёными крестиками на календаре в их спальне, пугали неожиданные всхлипы Гермионы, доносящиеся из ванной, мучил её виноватый взгляд. Он не сомневался, что у них всё в порядке, но долго не мог ответить на её вопрос — почему? Почему у него, единственного из Уизли (которые, по его же словам, плодятся невербальным беспалочковым способом) — нет детей? Это «почему» в какой-то момент довело Гермиону до такой паранойи, что Рон строго-настрого запретил ей поднимать эту тему, сказав, что у них сразу же появится ребёнок, как только она захочет повременить — по второму закону Гэмпа... Эта мысль так удивила Гермиону, что она отыскала какие-то маггловские научные труды на тему «психологического бесплодия» и заявила Рону, что он гений. Рон не стал возражать, радуясь, что глупость, которую он ляпнул сгоряча, желая утешить жену, вдруг нашла научное подтверждение. Со временем Гермиона успокоилась, о детях почти не говорила и бросила все силы на свою школу.

Если бы Рону когда-нибудь сказали, что он будет женат на директоре школы, он бы долго и громко смеялся и отпустил бы много неприличных шуточек… Но, в конце концов — это же его Гермиона, кем ей ещё быть? Ну, разве что Министром Магии, не приведи Мерлин… Всё познаётся в сравнении, решил он, так что директор ма-а-а-ленькой школы — это далеко не худший вариант…

С этой весёлой мыслью Рон закинул свою тяжёлую руку на талию Гермионы и спокойно заснул.